Лидия чарская. Лидия Чарская: биография, личная жизнь, творчество, фото

13.04.2019

Слава Богу: в России опять появился великий писатель, и я тороплюсь поскорее обрадовать этой радостью Россию.

Открыла нового гения маленькая девочка Лёля. Несколько лет назад Лёля заявила в печати:

«Из великих русских писателей я считаю своей любимой писательницей Л.А. Чарскую».

А девочка Ляля подхватила:

«У меня два любимых писателя: Пушкин и Чарская». <…>

Эти отзывы я прочитал в журнале «Задушевное слово», где издавна принято печатать переписку детей, и от души порадовался, что новый гений сразу всеми оценён и признан. Обычно мы чествуем наших великих людей лишь на кладбище, но Чарская, к счастью, добилась триумфов при жизни. Вся молодая Россия поголовно преклоняется перед нею, все Лилечки, Лялечки и Лёлечки. <…>

Детским кумиром доныне считался у нас Жюль Верн. Но куда же Жюлю Верну до Чарской! По отчёту одной библиотеки дети требовали в минувшем году сочинения:

Чарской - 790 раз,
Жюля Верна - 232 раза.

Не угнаться за ней старику Жюлю Верну! <…>

И не только вся Россия, от Тифлиса до Томска, но и вся Европа влюблена в Лидию Алексеевну; французы, немцы, англичане наперерыв переводят её книги, а в Чехии, например, читатели до того очарованы ею, что, по свидетельству того же «Задушевного слова», настойчиво зовут её в Прагу: осчастливьте! Но, к радости для России, великая наша соотечественница не покинула, не осиротила нас, и благодарная родина достойно наградила её: 3 октября 1910 года была открыта всероссийская подписка для учреждения (в институте или гимназии) стипендии Л.Чарской. Не говорите же, что мы не умеем чествовать наших великих людей!

Перелистываю книги Чарской и тоже упоён до безъязычия. В них такая грозовая атмосфера, что всякий очутившийся там тотчас же падает в обморок. Это мне нравится больше всего. У Чарской даже четырёхлетние дети никак не могут без обморока. Словно смерч, она налетает на них и бросает их на землю без чувств. <…>

Три обморока на каждую книгу - такова обычная норма.

К этому так привыкаешь, что как-то даже обидно, когда в повести «Люда Влассовская» героиня теряет сознание всего лишь однажды. Её и душат и режут, а она хоть бы что. Право, это даже невежливо. Такая толстая книга, и только один обморок! То ли дело другая великолепная повесть о девочке Нине Воронской: повесть ещё не закончена, а уж Нина впадала в бесчувствие ровно одиннадцать раз! Да и как же героям Чарской хоть неделю пробыть без обморока! Она только о том и заботится, чтобы довести этих детей до бесчувствия. Ураганы, пожары, разбойники, выстрелы, дикие звери, наводнения так и сыплются на них без конца, - и какую-то девочку похитили цыгане и мучают, пытают её; а другую - схватили татары и сию минуту убьют; а эта - у беглых каторжников, и они её непременно зарежут, а вот - кораблекрушение, а вот - столкновение поездов… <…>

Какая-то фабрика ужасов эти чудесные детские книжки, и вот до какого обалдения доходит в одной из них маленькая девочка Лизочка:

«Иглы страха мурашками бегали по моему телу (иглы мурашками! - К.Ч.)… Липкий пот выступил на лбу… Волосы отделились от кожи, и зубы застучали дробным стуком во рту… Мои глаза сомкнулись от ужаса» («Белые пелеринки», гл. 19).

И через несколько строчек, конечно: «Я громко вскрикнула и лишилась сознания».

Нечего и говорить о том, что эти малые дети то и дело убегают из дому - в дебри, в тундры, в моря, в океаны, ежеминутно висят над бездонными пропастями и по всякому малейшему поводу покушаются на самоубийство.

Пробегаю воспалёнными глазами по этим огнедышащим книгам и натыкаюсь на такую страницу: маленькая девочка, калека, упала пред подругой на колени, целует ей руки, ноги и шепчет, истерически дрожа: «Я злодейка пред тобою, а ты… ты - святая. Я поклоняюсь тебе!»

Это из повести Чарской «Записки маленькой гимназистки». Девочка целует чьи-то ноги! О, как, должно быть, болело, кричало, разрывалось её маленькое сердце, прежде чем в покаянной истерике она упала пред подругой на землю.

Ты понимаешь ли, милая Лялечка, что такое, когда крохотный ребёнок вдруг до бешенства возненавидит себя, и захочет себя оплевать, и, в жажде самоунижения, всосётся в твои ноги губами: «Бей меня, топчи, унижай: я - злодейка, а ты - святая!»

Чтобы успокоиться, беру другую книгу под безмятежным заглавием «Счастливчик». Но и в ней я с ужасом читаю, как этот самый Счастливчик падает пред кем-то на колени и лепечет, истерически дрожа: «О, прогоните же меня, прогоните! Я не стою вашей ласки!» <…>

Я волнуюсь, я мучаюсь, но в новой книжке - «Щелчок» - маленький мальчик опять целует у кого-то сапоги, умоляя: «Исхлещи меня кнутом до полусмерти!» <…>

И мне становится легче: я с отрадой начинаю замечать, что мазохическое лобызание рук и ног - самое обычное занятие у этих малолетник истериков. <…>

Я увидел, что истерика у Чарской ежедневная, регулярная, «от трёх до семи с половиною». Не истерика, а скорее гимнастика. Так о чём же мне, скажите, беспокоиться! Она так набила руку на этих обмороках, корчах, конвульсиях, что изготовляет их целыми партиями (словно папиросы набивает); судорога - её ремесло, надрыв - её постоянная профессия, и один и тот же «ужас» она аккуратно фабрикует десятки и сотни раз. И мне даже стало казаться, что никакой Чарской нет на свете, а просто - в редакции «Задушевного слова» , где-нибудь в потайном шкафу, имеется заводной аппаратик с дюжиной маленьких кнопочек, и над каждой кнопочкой надпись: «Ужас», «Обморок», «Болезнь», «Истерика», «Злодейство», «Геройство», «Подвиг», - и что какой-нибудь сонный мужчина, хотя бы служитель редакции, по вторникам и по субботам засучит рукава, подойдёт к аппаратику, защёлкает кнопками, и через два или три часа готова новая вдохновенная повесть, азартная, вулканически-бурная, - и, рыдая над её страницами, кто же из детей догадается, что здесь ни малейшего участия души, а всё винтики, пружинки, колесики!..

Конечно, я рад приветствовать эту новую победу механики. Ведь сколько чувств, сколько вдохновений затрачивал человек, чтоб создать «произведение искусства»! Теперь наконец-то он свободен от ненужных творческих мук!

Но всё же что-то тусклое, бездушно-машинное чудится в этих страницах. Как и всякие фабричные изделия, как и всякий гуртовой товар, книги, созданные этим аппаратом, чрезвычайно меж собою схожи, и только по цвету переплёта мы можем их различить. <…>

Что же это такое, обожаемая Лидия Алексеевна? Как это случилось, что вы превратились в машину? Долго ли вам ещё придётся фабриковать по готовым моделям всё те же ужасы, те же истерики, те же катастрофы и обмороки? Кто проклял вас таким страшным проклятием? Как, должно быть, вам самой опостылели эти истёртые слова, истрёпанные образы, застарелые, привычные эффекты, и с каким, должно быть, скрежетом зубовным, мучительно себя презирая, вы в тысячный раз выводите всё то же, всё то же, всё то же…

Но, к счастью, вы и до сих пор не догадались о вашем позоре, и, когда простодушные младенцы воспевают вас, как счастливую соперницу Пушкина, вы приемлете эти гимны как должное. Я тоже почитаю вас гением, гением пошлости. Превратить свою душу в машину, чувствовать и думать по инерции! Если какой-нибудь Дюркгейм захочет написать философский трактат «О пошлости», рекомендую ему сорок томов сочинений Лидии Чарской. Лучшего материала ему не найти. Здесь так полно и богато представлены все оттенки и переливы этого малоисследованного социального явления: банальность, вульгарность, тривиальность, безвкусица, фарисейство, ханжество, филистерство, косность (огромная коллекция! великолепный музей!), что наука должна быть благодарна трудолюбивой писательнице.

Особенно недосягаема Чарская в пошлости патриото-казарменной: «Мощный Двуглавый Орёл», «Обожаемый Россией монарх» - это у неё на каждом шагу, и не мудрено, что унтеры Пришибеевы приветствуют её радостным ржанием, а какой-то Ревунов-Караулов отдал даже такой приказ: «Книга г-жи Чарской должна быть приобретена в каждой семье, имеющей какое бы то ни было соприкосновение… с кавалерией». <…>

Недаром Главное управление военно-учебных заведений так настойчиво рекомендует её в ротные библиотеки кадетских корпусов: её книги - лучшая прививка детским душам казарменных чувств. Но неужто начальство не заметило, что даже своё ураизготовляет она по-машинному: «Русские бежали по пятам, кроша, как месиво, бегущих», - пишет она в «Грозной дружине».

«Красавец атаман ни на минуту на переставал крошить своей саблей врага».

«Началось крошево…» <…>

Только и знает, бедняга, что «крошили», «кроша», «крошить», - зарядила одно, как граммофон. Так что хоть и читаешь: «ура», а чувствуешь: «трижды наплевать». Мёртвая, опустошённая душа! И когда дошло до того, что христолюбивое воинство ночью «искрошило» беззащитных спящих, она пролепетала с институтской ужимкою: «Сладкое чувство удовлетворённой мести!»

И, умиляясь, рассказала детям, как один христолюбивый воин поджаривал «иноверцам» пятки, собственно, поджаривал не сам, а только приказал, чтобы поджарили; сам же отошёл и отвернулся, и оттого, что он отвернулся, Чарская растроганно (но не совсем грамотно!) воскликнула: «Великодушная, добрая душа!»

Теперь, когда русская казённая школа потерпела полное банкротство даже в глазах Передонова , только Чарская может с умилением рассказывать, как в каких-то отвратительных клетках взращивают ненужных для жизни, запуганных, суеверных, как дуры, жадных, сладострастно-мечтательных, сюсюкающих, лживых истеричек. <…>

Вся эта система как будто нарочно к тому и направлена, чтобы из талантливых, впечатлительных девочек выходили пустые жеманницы с куриным мировоззрением и опустошённой душой. Не будем же слишком строги к обожаемой Лидии Алексеевне!

Она была очень плодовитым автором , сочиняла по три-четыре повести или романа в год, а еще стихи, сказки, песни, рассказы «для малюток» и «для юношества». Печаталась и во взрослом «Новом мире» и в детском «Задушевном слове». Ученый комитет Министерства народного просвещения почти неизменно рекомендовал ее книги в библиотеки учебных заведений, а Главное управление военно-учебных заведений — в ротные библиотеки кадетских корпусов.

«Л. А. Чарская — талантливая пересказчица исторических событий для детей среднего возраста», — писал «Голос Москвы» . «Имя Л. А. Чарской, как писательницы для детей, пользуется заслуженною популярностью. Рассказы ее живы, увлекательны и с удовольствием читаются не только детьми, но и взрослыми» , — говорилось в другой рецензии, на ее повесть «Паж цесаревны». А рецензент «Московских ведомостей» считал вполне убедительным одно лишь слово — достаточно, когда утверждал, что «имя Л. А. Чарской, как талантливой писательницы книг для юношества, достаточно известно, чтобы само могло служить достаточной рекомендацией для этой книги» .

И, наконец — едва ли не первое по авторитетности — мнение педагога и историка русской детской литературы Н. В. Чехова: «Если считать наиболее популярным писателем того, чьи сочинения расходятся в наибольшем числе экземпляров, то самым популярным детским писателем должна быть признана в настоящее время г-жа Л. Чарская. Актриса по профессии, г-жа Чарская обладает живою фантазиею и вполне литературным слогом. Сочинения ее всецело принадлежат к романтическому направлению в детской литературе: главный интерес их в занимательности рассказа, необычайных приключениях и выдающихся характерах героев и героинь» . И т. д., и т. п.

Слава ее росла год от года. «Известия книжных магазинов Товарищества М. О. Вольф» (а большая часть романов и повестей Чарской выходила в роскошных изданиях Вольфа) рекламировали в каждом номере от трех до десяти ее книжек . В рубрике «Rossica» тех же «Известий» читателю сообщалось о переводах произведений Чарской на французский, чешский и немецкий языки и о восторженных отзывах на эти книги западноевропейской прессы . Составная часть «Известий», ежемесячный «Вестник литературы», помещал подробные рецензии на книжки г-жи Чарской. Одна из них начиналась так:

«Взрослый человек обладает правом иметь любимые книги, почему же не предоставить этого права маленькому человеку — ребенку, если в этом любимом чтении нет ничего ни опасного, ни вредного? К чему, пользуясь преимуществами сильного, посягать на его вкусы и симпатии и стараться переделывать их по-своему?

Эти слова, — продолжал рецензент, — взятые мною из известного критического указателя «Что читать народу?», приходят мне всегда на память, когда я слышу, с каким увлечением и восторгом читают и дети, и подростки произведения Л. А. Чарской.

Действительно успех автора «Княжны Джаваха» среди читателей представляет собой явление почти небывалое, можно даже сказать, стихийное. Но г-жу Чарскую не только читают: ее любят. Между тем за последнее время раздаются правда немногие и единичные голоса против г-жи Чарской. Впрочем, безуспешно: дети и юношество за Чарскую» .

А поток восторгов бушевал все сильней и сильней.

Двум пространным статьям, появившимся позже в педагогической печати и содержавшим упреки Чарской в том, что ее произведения из институтской жизни — «пасквиль на педагогов» и что девушки находят в них «отзвук проснувшимся половым чувствам» , сдержать этот поток было явно не под силу. Наоборот, своей сбивчивостью и нелитературностью претензий они лишь подогревали ажиотаж вокруг популярного имени.

И вдруг — среди нарастающих гимнов, среди упоенных голосов «во славу» — раздался голос Корнея Чуковского. 9 сентября 1912 года в воскресном номере газеты «Речь» была напечатана его статья «Чарская».

«Слава Богу: в России опять появился великий писатель, и я тороплюсь поскорее обрадовать этой радостью Россию.

Открыла нового гения маленькая девочка Леля. Несколько лет назад Леля заявила в печати:

— Из великих русских писателей я считаю своей любимой писательницей Л. А. Чарскую.

А девочка Ляля подхватила:

— У меня два любимых писателя: Пушкин и Чарская.

А девочка Лиля прибавила:

— Своими любимыми писателями я считаю Лермонтова, Гоголя и Чарскую.

Эти отзывы я прочитал в детском журнале «Задушевное слово», где издавна принято печатать переписку детей, и от души порадовался, что новый гений сразу всеми оценен и признан. Обычно мы чествуем наших великих людей лишь на кладбище, но Чарская, к счастью, добилась триумфов при жизни. Вся молодая Россия поголовно преклоняется пред нею, все Лилечки, и Лялечки, и Лелечки» .

Статья была полна критического сарказма. «Детским кумиром доныне считался у нас Жюль Верн. Но куда же Жюлю Верну до Чарской!»

К. Чуковский высмеивал «чудесные детские книжки «обожаемой Лидии Алексеевны», окрестив их «фабрикой ужасов», потому что, по его наблюдению, ни одна повесть Чарской не обходилась без серии ужасов, обмороков, истерик. «Она так набила руку на этих обмороках, корчах, конвульсиях, что изготовляет их целыми партиями (словно папиросы набивает!): судорога — ее ремесло, надрыв — ее постоянная профессия, и один и тот же «ужас» она аккуратно фабрикует десятки и сотни раз. И мне даже стало казаться, что никакой Чарской нет на свете, а просто — в редакции «Задушевного слова», где-нибудь в потайном шкафу, имеется заводной аппаратик, с дюжиной маленьких кнопочек, и над каждой кнопочкой надпись: Ужас. — Обморок. — Болезнь. — Истерика. — Злодейство. — Геройство. — Подвиг, — и что какой-нибудь сонный мужчина, хотя бы служитель редакции, по вторникам и по субботам засучит рукава, подойдет к аппаратику, защелкает кнопками, и через два или три часа готова новая вдохновенная повесть, азартная, вулканически-бурная, — и, рыдая над ее страницами, кто же из детей догадается, что здесь ни малейшего участия души, а все винтики, пружинки, колесики!.. Конечно, я рад приветствовать эту новую победу механики. Ведь сколько чувств, сколько вдохновений затрачивал прежде человек, чтоб создать «произведение искусства»! Теперь, наконец-то, он свободен от ненужных творческих мук!»

Точной и едкой демонстрацией сквозных фраз и слов Чуковский вскрывал нехитрую поэтику Чарской.

«Что же это такое, обожаемая Лидия Алексеевна? — вопрошал критик. — Как это случилось, что вы превратились в машину? Долго ли вам еще придется фабриковать по готовым моделям все те же ужасы, те же истерики, те же катастрофы и обмороки? Кто проклял вас таким страшным проклятием? Как должно быть вам самой опостылели эти истертые слова, истрепанные образы, застарелые, привычные эффекты, и с каким должно быть скрежетом зубовным, мучительно себя презирая, вы в тысячный раз выводите все то же, все то же, все то же…

Но, к счастью, вы и до сих пор не догадались о вашем позоре, и, когда простодушные младенцы воспевают вас как счастливую соперницу Пушкина, как недосягаемо-великого гения, вы приемлете эти гимны как должное… Я тоже почитаю вас гением, но, воистину, гением пошлости. Превратить свою душу в машину — и значит стать пошляком: чувствовать и думать по инерции. Если какой-нибудь Дюркгейм захочет написать философский трактат «О пошлости», рекомендую ему сорок томов сочинений Лидии Чарской. Лучшего материала ему не найти. Здесь так полно и богато представлены все оттенки и переливы этого мало исследованного социального явления: банальность, вульгарность, тривиальность, безвкусица, фарисейство, ханжество, филистерство, косность (огромная коллекция! великолепный музей!), что наука должна быть благодарна трудолюбивой писательнице».

«Особенно недосягаема, по словам критика, Чарская в пошлости патриото- казарменной…», «ее книги — лучшая прививка детским душам казарменных чувств». А воспеваемый ею институт («Люда Влассовская», «Белые пелеринки», «Большой Джон» и другие) «есть гнездилище мерзости, застенок для калечения детской души».

Чуковский не оставлял камня на камне от литературной репутации «обожаемой Лидии Алексеевны», от пустых заверений рецензентов, будто «»чуткое» сердце есть прежде всего у самой писательницы» и родители и педагоги могут-де сами «убедиться в благотворном влиянии литературной деятельности» Чарской .

Статья К. Чуковского имела оглушительный резонанс, и несомненно в противовес ей, чтобы как-то нейтрализовать ее, Вольф издал в следующем, 1913 году, брошюру Виктора Русакова «За что дети любят Чарскую?» Чуковский в ней не один раз именуется «злейшим врагом и хулителем» Чарской , а тон его статьи охарактеризован как «не литературный и лишенный элементарной порядочности» .

Десятилетия спустя, в наши дни, читательский успех Чарской, однако, оценивался по-разному, порой совершенно противоположно. «… Клавдия Лукашевич и Лидия Чарская были, в сущности, скромными поставщиками Вольфа и Девриена. Они не виноваты в своем успехе…» — писал в 1933 году С. Маршак . «…Чарская имела головокружительным успех, и теперь, поняв, как это трудно — добиться успеха, я вовсе не нахожу, что ее успех был незаслуженным», — писала много позднее Вера Панова .

Леонид Борисов вспоминает, как в начале 1920 года на склад Вольфа, продукция которого подлежала реквизиции, заглянула актриса Большого драматического театра и в то время заместительница комиссара просвещения по художественным делам в Петрограде М. Ф. Андреева. Она поинтересовалась: «Нет ли Чарской?» и взяла несколько ее книжек. Недели через три М. Ф. Андреева вернула их со словами: «Не понимаю, как могли издавать сочинения Чарской, почему, по крайней мере, никто не редактировал ее, не убирал фальшь и порою, очень часто, неграмотные выражения? Кто-то, забыла, кто именно, хорошо отделал эту писательницу…»

Этим «кто-то» и был Корней Чуковский. Его статья о Чарской запомнилась современникам.

Итак, все ясно: насмешливый, беспощадный критик, ненавидящий в литературе ремесленничество и фальшь, расправился с «детским кумиром», а вернее сказать, с литературным кумиром мещанской России.

Здесь, пожалуй, и кончается известное об этом весьма заметном литературном эпизоде 900-х годов. Но в недавнее время открылись новые документы, рассказавшие об отношениях Чуковского и Чарской через десять лет после опубликованья его статьи. Эти отношения складывались как бы вне литературы, они лежат за ее пределами, но может быть поэтому сильнее всего говорят об отношениях людей в литературе, в деле, кровном для них .

«Вчера познакомился с Чарской. Боже, какая убогая. Дала мне две рукописи — тоже убогие. Интересно, что пишет она малограмотно. Напр<имер>: перед что всюду ставит запятую, хотя бы это была фраза: «Не смотря ни на, что». Или она так изголодалась? Ей до сих пор не дают пайка. Это безобразие. Харитон получает, а она, автор 160 романов, не удостоилась. Но бормочет она чепуху, и видно совсем не понимает, откуда у нее такая слава».

Корней Чуковский участвовал в судьбе многих литераторов. Но что он хлопотал о Лидии Чарской, против которой была направлена одна из самых гневных и острых его критических статей , предположить было трудно.

В ту пору Чуковский часто встречался с молодым американским филологом Кини, представителем Ара (Ассоциации помощи голодающим) в России.

«Замечательно эгоцентрична X. <…> Кини попросил меня составить совместно с нею и Замятиным список нуждающихся русских писателей. Я был у нее третьего дня: она в постели. Думала, думала, и не могла назвать ни одного человека! Замятин тоже — обещал подумать. Это качество я замечал также в другом талантливом человеке — Добужинском. Он добр, готов хлопотать о других, но в 1921 г<оду>, сталкиваясь ежедневно с сотнями голодных людей, когда доходило дело до того, чтобы составить их списки, всячески напрягал ум и ничего не мог сделать.

Вот список для Кини, который составил я: Виктор Муйжель, Ольга Форш, Федор Сологуб, Ю. Верховский, В. Зоргенфрей, Ник. С. Тихонов, М. В. Ватсон, Иванов-Разумник, Лидия Чарская, Горнфельд, Рима Николаевна Андреева (сестра Леонида Андреева) и Ахматова» .

Включая Лидию Чарскую — наряду с Ахматовой и Сологубом — в свой список, Чуковский, конечно же, меньше всего думал о ее месте в литературе. Но он не забывал, что она труженица и что сейчас она бедствует. Поэтому в том, что она попала в его список, нет ничего удивительного. Неожиданней узнать, что Чарская писала Корнею Чуковскому письмо, полное неподдельной благодарности, ибо одно лишь сочетанье имен — Чарская и Чуковский, казалось, навсегда исключает самую возможность подобного послания. Но в архиве Чуковского обнаружено ее письмо с пометкой рукою владельца: «Получено от Лидии Чарской 3 февраля».

Напомню, что после 1918 года произведения Чарской уже не издавались , но она продолжала играть на сцене бывшего Александринского театра, в котором служила беспрерывно, начиная с 1898 года.

А К. Чуковский в эти годы — если иметь в виду его деятельность только на ниве детской литературы — немало сил отдает новой литературе для детей, строящейся во многом на отрицании принципов прежней, предреволюционной. Он фактически ее основоположник: выступает с рецензиями и статьями о детских книгах, подсказывает владельцу возникшего издательства «Радуга» Льву Клячко идею выпускать книжки для маленьких (и в «Радуге» впервые выйдут ныне знаменитые книжки для детей), дружески поддерживает начинающих в детской литературе С. Маршака и Б. Житкова, пишет лучшие свои сказки («Тараканище», 1921, «Мойдодыр», 1921, «Муха-Цокотуха», 1923 , и другие).

Однако вернемся к письму Л. Чарской. Вот оно:

Глубокоуважаемый Корней Иванович.

Нет достаточно слов, которыми я могла бы выразить Вам мою искреннюю сердечную благодарность за то, что Вы сделали для меня в этот ужасный год несправедливого моего сокращения в театре и в дни болезни.

Два дня т<ому> н<азад> я узнала лишь о том, что получкой дров из А<мериканс>кой Секции и получением помощи (ежемесячной) в КУБУ я обязана Вам.

Спасибо Вам, дорогой, за все. Слов нет. Спасибо Вам, что пришли мне на помощь в такую исключительно тяжелую для меня минуту жизни. И так деликатно, так чутко! Я получила 2 саж<ени> и червонец деньгами. (На выбор: или 3 саж<ени>. Взяла первое.) Думаю, что Вам это можно сказать. В Кубу в этом месяце получила 110 миллиардов. (За январь.)

У Вас есть дети, и за то доброе, что Вы делаете другим, они должны быть счастливы и будут, если существует справедливость на земле.

Верите ли, за весь этот год со дня моего сокращения Ю<рьевы>м из труппы и перевода в «сезонные» до мая, я впервые почувствовала, узнав о Ваших хлопотах, что свет не так уж плох, раз на земле живут такие светлые люди, как Вы и Вам подобные.

Еще раз огромное Вам спасибо за все.

Искренне преданная Вам
Лидия Чарская» .

«Думаю, что Вам это можно сказать», «… я впервые почувствовала, узнав о Ваших хлопотах, что свет не так уж плох…» — это безусловно не просто вежливые фразы, и они приобретают особый смысл, когда вспоминаешь об отношениях в литературе Чуковского и Чарской.

В этом, кажущемся на первый взгляд частным и бытовым, эпизоде проглядывает многое. Он живое свидетельство того, что представляла собой подлинная литературная критика, что такое истинный критик и каковы были реальные отношения, даже глубоко не согласных между собой в понимании искусства, литераторов.

В. И. Глоцер

Примечания

Масловская З. Наши дети и наши педагоги в произведениях Чарской. — Русская школа, 1911, № 9, с. 123.

Фриденберг В. За что дети любят и обожают Чарскую? — Новости детской литературы, 1912, № 6, 15 февр., с. 5.

Речь, 1912, № 247 (2201), 9 (22) сент. Цитирую по изданию: Корней Чуковский. От двух до пяти (6-е изд. Л., 1936), в котором статья «Лидия Чарская» воспроизводится с небольшой стилистической правкой автора.

См. уже цитированную статью Мариана Гловского.

Статья о Чарской была одной из выношенных, продуманных работ критика. Уже в 60-е годы, на закате жизни, размышляя о принципах своей критической деятельности, Корней Чуковский писал: «Второе мое правило (первое состояло в том, что он «лишь тогда… считал себя вправе писать о какой-нибудь книге», когда у него «создавалось собственное свежее мнение о ней, не совпадающее с общепринятым мнением». — В. Г.) никогда не писать скандачка. Критик обязан изучить свой материал досконально. Чтобы написать небольшую статейку о плодовитой беллетристке Лидии Чарской, я прочитал все 64 ее книги» (Архив К. Чуковского).

Русаков Виктор [С. Ф. Либрович]. За что дети любят Чарскую? СПб.; М., Издание Т-ва М. О. Вольф, 1913, с. 38, а также с. 6, 32.

Там же, с. 32-33.

Маршак С. О наследстве и наследственности в детской литературе. — В кн.: Маршак С. Воспитание словом. М., 1961, с. 290.

Панова Вера. Заметки литератора. Л., 1972, с. 150.

Борисов Леонид. Родители, наставники, поэты… Книга в моей жизни. 2-е изд. М., 1969, с. 82.

Уже после того как статья «Письмо Чарской Чуковскому» была написана и предложена редакциям, вышли воспоминания невестки К. Чуковского, Марины Чуковской, в которых есть такая фраза: «Известны хлопоты Корнея Ивановича за писательницу Лидию Чарскую» («В жизни и в труде». — В кн.: Воспоминания о Корнее Чуковском / Сост. К. И. Лозовская, З. С. Паперный, Е. Ц. Чуковская. М., 1977, с. 150). Может быть, про это широко рассказывала сама Чарская? Или Корней Чуковский? Или кто-то уже писал об этом до меня? Ни то, ни другое, ни третье. Очевидно, слово «известны» следует понимать так: мемуаристка в свое время слышала, знала о хлопотах Корнея Ивановича из семейных источников или же знакомилась с Дневником К. Чуковского после его смерти.

Сегодня нетрудно найти информацию о русских детских писателях, тем более с очень интересной судьбой. Одна из них Чарская Лидия, писавшая детские книги, основываясь на своем личном опыте и происходящих с ней жизненных ситуациях. Ее сказки и повести написаны простым и легким языком. Они поучают доброте и очень затягивающие.

Краткая биография

Чарская Лидия Алексеевна родилась 19 января 1875 года в Царском селе. Ее воспитанием занимались сестры матери.

Затем в юношеском возрасте она окончила Павловский женский институт (ныне гимназия №209). Впечатления Чарской Лидии от обучения были настолько яркими, что нашли отражение в большинстве ее произведений.

С 15 лет писательница вела свой личный дневник, это характерно для многих творческих людей. Бо́льшая часть его была сохранена родственниками. Из этих воспоминаний родились записки гимназистки Лидии Чарской, которые впоследствии переросли в книгу.

Значительно позже у нее родился сын Юрий и это сподвигнуло Лидию стать актрисой. С этой целью она окончила училище в Петербурге. Работа приносила очень маленький доход, поэтому девушка решила издавать свои произведения.

В своем писательском деле на первое место Лидия всегда ставила нравственное воспитание нового поколения. К примеру, она выступала против телесных наказаний детей и даже написала по этому поводу статью.

В итоге посвятила всю свою жизнь творчеству: была русской детской писательницей и актрисой.

Писательская деятельность

За 20 лет плодотворного процесса творчества из-под ее руки вышло 80 повестей, 20 сказок и 200 стихотворений. Хотя ее книги были очень популярны и много раз переиздавались, денег за это она практически не получала.

Ее произведения запрещались, но все равно читались и раскупались, тайно передавались рукописи. В книгах всегда прослеживалась линия доброты, тяжелой участи, сиротства. Зачастую это были довольно банальные случаи, но описаны они очень интересным образом. Читать книги Чарской Лилии Алексеевны было одно удовольствие... просто на одном дыхании...

Отзывы и критика

Чуковский отзывался о ней не очень хорошо. Говорил, что она использует истертые образы и слова, все это не ново.

А вот Пастернак, наоборот, считал успехом стать похожим на нее, писать также легко и понятно.

Критики же подчеркивали, что она неправильно использует русский язык.

А вот признание людей и массовая любовь не оставляли ее в покое. Очень многие люди писали Чарской Лидии письма, хотели быть похожими на нее. Им нравилось творчество и подход писательницы, школьные библиотекари советовали младшему поколению читать ее книги и «воспитываться».

Марина Цветаева была в восхищении от творчества писательницы и настолько погружалась в жизнь героев и их боль, что посвящала им стихотворения.

Многие, кто очень нелестно отзывался о ней в тот период когда так было принято властями, по прошествии лет признавались, что читали ее книги и были увлечены творчеством столь талантливой писательницы.

Жизнь девушки в институте и отражение события в произведениях

В героях книг писательница акцентировала внимание на их обостренном чувстве справедливости. Все поступки и ошибки переживались персонажами очень больно, эмоционально. Критики же считали, что все действующие лица страдали истерией.

Чуковский, например, отмечает момент, когда маленькая девочка-калека просит прощения у другой: как же надо не любить себя, чтобы унижаться и просить прощения за злодеяния со словами «Ты святая». Виктор Русаков написал после этого о нем нелестный комментарий, особенно подчеркивая, что надо быть очень непорядочным, чтобы такое написать.

Начало «Записок маленькой гимназистки» знаменуется поступлением главной героини в институт, куда мать отправляет ее со слезами и без желания. В этом месте Люде тяжело, все кругом неприветливое, неродное. Но тут она подружилась с Ниной (грузинской княжной), и все заиграло другими красками. Очень подробно и интересно описаны их приключения, похождения, отношения между ними в институте. Девочки очень скучали по дому и планировали летний отдых: как поедут к Люде на Украину и потом к Нине на Кавказ. Но Нина не доживает до лета и умирает от чахотки. Люда очень болезненно переживает смерть близкой и практически единственной подруги.

Также попутно очень красиво и подробно описывается жизнь остальных девочек из института, как они дружат, переживают, ссорятся.

Затем идет описание тревог и переживаний главной героини по поводу выпускных экзаменов, бала и будущей жизни вне института. Тем более еще свежа рана после смерти лучшей подруги.

Людмила оканчивает институт с золотой медалью, теряет мать и брата, единственных родных людей, в которых можно было найти поддержку.

Завершается все действие описанием нового периода: она начинает работать гувернанткой в богатой грузинской семье, у князя, родственника ее подруги Нины. Тут она находит себя, свое предназначение и семью: становится наставницей и подругой троюродной сестры своей покойной подруги.

Книга очень трогательная и печальная. Она проникает в самую душу, заставляет задуматься.

В 20-е годы после революции и свержения царя было очень стыдно услышать, что ты институтка, как Лидия Чарская. Это звучало очень оскорбительно, к тому же на девушку-институтку показывали пальцем.

По прошествии лет ее творчество стало популярным, и фраза потеряла свой оскорбительный смысл.

Цитаты и связь с реальной жизнью

Самые популярные выражения, которые «вышли в люди» можно встретить в одном из ярких произведений Лидии Чарской «Записки маленькой гимназистки».

«Помните, нет порока хуже лжи! Ложь - это начало всякого зла».

Ее очень четкие и тонкие замечания пороков людей заставляли задуматься, затрагивали за человеческое, за живое. Очень мотивационными они были для детей разного возраста. Поучительные рассказы преподносили истину в интересной форме ситуаций, которые читатель переживал вместе с героями, всего лишь читая книгу.

Итог

Резюмируя, стоит отметить талант написания грамотных, мотивационных и поучающих произведений Лидии Чарской. Ее книги запрещали и даже делали из них постыдное оскорбление. Однако через много лет мы снова возвращаемся к тому, от чего уходили. Проблемы остались те же, обстановка только изменилась. Поэтому советуем вам читать своим детям книги этой детской писательницы, чтобы развить в них добрые и светлые чувства, привить способность признавать свои ошибки и без стеснений извиняться, иначе как тогда строить отношения и общаться с людьми?!

Произведения на сайте Lib.ru
Лидия Чурилова

Имя при рождении:	Лидия Алексеевна Воронова
Псевдонимы:	Н. Иванов
Дата рождения:
Дата смерти:
Гражданство:
Род деятельности:
Годы творчества:

Ли́дия Алексе́евна Чурилова (19 января , Санкт-Петербург , Российская империя - 18 марта , Адлер (ныне микрорайон города Сочи), СССР) - русская писательница, актриса .

Жизнь и творчество

Появилась на свет, предположительно, 19 января 1878 года в Царском селе ; в некоторых источниках как место рождения указывается Кавказ . Сведений о ее семье мало; отцом Чарской был военный инженер , полковник (на 1913 год генерал-лейтенант, СПБ адрес-календарь) Алексей Александрович Воронов, мать, о которой практически ничего не известно, скончалась в родах (если верить автобиографической повести Чарской «За что?», воспитывалась она в основном сестрами покойной матери).

Позднее отец женился повторно; в некоторых своих произведениях писательница упоминает о том, что у нее были сводные братья и сестры.

Журнал «Русская школа» в девятом номере за тот же 1911 год сообщал: «В восьми женских гимназиях (I, II и IV классы) в сочинении, заданном учительницей на тему „Любимая книга“, девочки почти единогласно указали произведения Чарской. В анкете, сделанной в одной детской библиотеке, на вопрос, чем не нравится библиотека, было получено в ответ: „Нет книг Чарской“». По словам Ф. Сологуба , «…популярность Крылова в России и Андерсена в Дании не достигла такой напряженности и пылкости…» Повести Лидии Алексеевны переводились на иностранные языки. Была учреждена стипендия для гимназистов имени Л. Чарской.

Однако, несмотря на невероятную популярность книг Чарской среди детей и юношества, многие относились к творчеству писательницы скептически: её критиковали за однообразие сюжетов , языковые штампы, чрезмерную сентиментальность . В самом деле, многие персонажи Чарской обрисованы схематично, одни и те же ситуации кочуют из книги в книгу:

Л. Борисов в книге «Родители, наставники, поэты…» цитирует слова М. Ф. Андреевой, жены Горького :

Не понимаю, как могли издавать сочинения Чарской, почему по крайней мере никто не редактировал ее, не исправил фальшь и, порою - очень часто, - неграмотные выражения?

Там же приведена реплика известного театрального критика Кугеля:

…жантильное воспитание, полное пренебрежение к родному языку - вот вам и готов читатель мадам Чарской!

Чуковский, подводя итог, назвал её «гением пошлости».

Всего за 20 лет творчества из под пера писательницы вышли около 80 произведений.

Произведения

Лидия Алексеевна Чарская - русская детская писательница и поэтесса, актриса.

История семейства и появления на свет

Лидия Чарская появилась на свет, предположительно, 31 января 1875 года в Царском селе; в некоторых источниках как место рождения указывается Кавказ, также есть упоминания о том, что на самом деле писательница родилась в 1876 году.

Сведений о ее семье мало. Отцом Чарской был военный инженер, полковник Алексей Александрович Воронов, мать, о которой практически ничего не известно, скончалась в родах (если верить автобиографической повести Чарской «За что?», воспитывалась она в основном сестрами покойной матери). Позднее отец женился повторно; в некоторых своих произведениях писательница упоминает о том, что у нее были сводные братья и сестры.

Юные годы

Семь лет (1886-1893) Лидия провела в Павловском женском институте в Петербурге. Впечатления институтской жизни стали материалом для её будущих книг. Уже в десять лет она сочиняла стихи, а с 15-летнего возраста вела дневник, записи в котором частично сохранились.

В 18 лет, с отличием окончив институт, она обвенчалась с офицером Б. Чуриловым, но брак был недолгим. Вскоре он уехал в Сибирь на место службы, покинув жену с новорожденным сыном. Лидия Алексеевна поступила на Драматические курсы при Императорском театральном училище в Петербурге.

В 1898 году, после окончания учебы, она поступила в Петербургский Александринский Императорский театр, в котором прослужила до 1924 года. В основном она исполняла незначительные, эпизодические роли. Платили за них не слишком много, и молодой актрисе, самостоятельно воспитывавшей сына Юрия, денег на жизнь катастрофически не хватало. Собственно, стеснение в средствах и подтолкнуло Лидию Алексеевну к писательскому делу.

Тяжелые времена

В 1917 году грянула революция, и Чарскую практически перестали печатать. Дворянское происхождение, «буржуазно-мещанские взгляды» - все говорило не в пользу писательницы. В 1924 году она ушла из театра, жила на актерскую пенсию, выхлопотанную, как ни странно, беспощадным к творчеству писательницы Чуковским.

Дети по-прежнему с удовольствием читали ее книги, несмотря на то, что достать их было совсем не просто: очевидцы вспоминали, что соседские ребята приносили Лидии Алексеевне продукты и даже деньги, та взамен давала им почитать свои рукописи. Неизвестно, что стало с сыном писательницы, Юрием. Считается, что он погиб во время Гражданской войны, однако по некоторым данным он остался жив, в тридцатые годы служил на Дальнем Востоке.

Умерла Лидия Чарская в 1937 году в Ленинграде и была похоронена на Смоленском кладбище.

Всего за 20 лет творчества из под пера писательницы вышли около 80 произведений.

Дата рождения - 19 января 1875

Дата смерти - 18 марта 1937

Известная русская детская писательница Л.А. Чарская (урожденная Воронова) родилась в Царском Селе в дворянской семье. Казалось бы, её отделяет от нас всего столетие, однако факты её биографии до сих пор не установлены точно. Начать хотя бы с даты и места рождения. Есть документ, где чёрным по белому написано, что предъявительница его "родилась 19 числа января 1875 года". Однако сама Чарская утверждала, что появилась на свет "в городе бывшем Петрограде, теперь Ленинграде, в 1879 году". Но как бы то ни было, в 70-е годы XIX века появилась на свет девочка, которой суждено было более 20 лет владеть умами и чувствами самого широкого круга читателей.

Отец Лидии, Алексей Александрович Воронов, был военным инженером, полковником. Семья жила в достатке, родители любили свою дочь, и все, казалось, было радостным и безмятежным. Но вскоре при родах умерла мать Лиды, отсюда мотив сиротства, повторяющийся у нее из книги в книгу. Всю свою любовь девочка перенесла на отца. Возможно, это помогло им обоим перенести тяжкую потерю. Но однажды все переменилось. Отец женился второй раз, в дом Лиды вошла чужая женщина. Отношения с мачехой у девочки настолько не сложились, что Лида несколько раз убегала из дома.

Несхожесть с другими детьми ее возраста проявилась у девочки довольно рано. Уже в 10 лет будущая писательница сочиняла стихи, а в 15 лет взяла за привычку вести дневник, записи которого частично сохранились. К этому времени она уже сознавала свое отличие от других и мучилась этим. "Почему я переживаю все острее и болезненней, чем другие? Почему у других не бывает таких странных мечтаний, какие бывают у меня? Почему другие живут, не зная тех ужасных волнений, которые переживаю я?" - писала она в дневнике. Волнения эти не были плодом болезненного детского воображения. Лишившись матери, Лида горячо, почти фанатично любила своего отца, и долго не могла примириться с его вторым браком и приходом ненавистной мачехи. Тогда и было решено отвезти дочь в Петербург в Павловский женский институт. В то время семья жила в Шлиссельбурге, этого требовала военная служба отца. Дорогу Лида не помнила, но зато в памяти навсегда осталось тяжелое воспоминание от первой встречи с обстановкой института, который жил по строгим, раз и навсегда установленным правилам. Для живого впечатлительного ребенка институт показался казармой, тюрьмой, в которой ей предстояло теперь жить. Суровая дисциплина, постоянная зубрёжка, скудная еда, грубая одежда - всё поначалу отталкивало и возмущало её. Но со временем отношение изменилось. Лидия Алексеевна признавалась впоследствии, что годы учёбы многое ей дали. Она стала спокойнее, терпимее, сдержаннее, увлеклась чтением и даже сочинительством.

Семь лет (1886-1893) провела Лидия в Павловском институте благородных девиц; впечатления институтской жизни стали материалом для ее будущих книг. Весной 1893 года Лидия окончила с медалью институт, но в семью она не вернулась, хотя и простила отца за его вторичный брак. Темпераментная, обаятельная девушка привлекала к себе внимание. Блестящий офицер Борис Чурилов был околдован ею. Он сделал Лидии предложение, и девушка согласилась стать его женой. Так восемнадцатилетняя Воронова стала Чуриловой. Но и здесь ее постигла неудача. Брак был недолгим, почти мимолётным. Офицер отбыл на место службы в Сибирь, а молодая женщина с крохотным ребенком на руках осталась одна. Лидия не захотела уехать к отцу и мачехе, материально зависеть от отца. Она выбрала другой путь.

Возвращаться под родительский кров Лидия Алексеевна не хотела вовсе не из-за мачехи. К тому времени "непримиримые враги" не только примирились, но горячо полюбили друг друга. Ещё во время учёбы в Павловском институте Лида заболела оспой, и если бы не самоотверженная забота мачехи, которая оставила мужа и маленьких детей, чтобы ухаживать за падчерицей, девочка не выжила бы. После такого случая о вражде не могло быть и речи. И всё же в родной дом Лидия Алексеевна не вернулась, её влекла самостоятельная жизнь.

Оставшись в Петербурге, Чарская поступает на Драматические курсы при Императорском театральном училище. Яркая внешность, импульсивность, темперамент делали ее заметной на курсе. Еще на вступительных экзаменах преподаватели заметили эту девушку, что помогло ей безо всякой протекции выдержать конкурс. После окончания курсов в 1898 году Лидию Алексеевну принимают на единственное вакантное женское место в Санкт-Петербургский Александринский Императорский театр, в котором она прослужила до 1924 года. Именно там, на сценических подмостках, родился псевдоним "Чарская". Какой смысл вложила в это звучное слово Лидия Алексеевна, нам не известно. Но можно предположить, что оно родилось по аналогии со словами "чары", "очарованье", "колдовство". А возможно, псевдоним был взят из "Египетских ночей" Пушкина, там главный герой носит эту фамилию. Кто знал актрису Чарскую? Почти никто. Театральная жизнь складывалась не блестяще: Чарская играла характерные роли субреток или старух, а мечтала о Катерине в "Грозе" или Луизе Миллер в "Разбойниках", роли ей доставались второстепенные, эпизодические, жалованье тоже было невелико.

Знаменитой она стала совсем в другом. Чарская была страстно увлечена сочинительством, и этим псевдонимом она подписывает свои первые книги. Толчком к литературному творчеству послужило стеснение в средствах. Ведь у нее рос сын, а помощи ждать было неоткуда. И тогда она попыталась написать свое первое произведение. Занятие литературой, к удивлению Лидии Алексеевны, оказалось легким и приятным. И она отдалась ему всецело, хотя продолжала работать в театре. Чарская обнаружила, что пишется ей легко и свободно. Однажды она призналась: "Я буквально горю и сгораю, лихорадочно набрасываю одну страницу за другой".

ИнституткаПервая же повесть "Записки институтки", родившаяся в 1901 году из ее институтских дневников, принесла ей громкую славу. В то время в Петербурге товариществом М.О. Вольф издавался еженедельный журнал "Задушевное слово" для детей младшего и среднего возраста. Никому не известная, но яркая, искренняя и занимательная писательница стала ведущей писательницей этого журнала. С тех пор повести Чарской появлялись в этом журнале постоянно, принося автору небывалую славу. Они были невероятно популярны среди детей и юношества в дореволюционной России. Из-под ее пера произведения выходили одно за другим. Ее известность достигла европейских стран. Переведенная на немецкий, английский, французский, чешский языки, она вошла в каждую семью, где росли дети. Молодежь зачитывалась ее произведениями, восторженно встречая новые книги. Чарская была кумиром подростков, особенно девочек. Сотни и тысячи писем шли к ней в Петербург, в дом на Разъезжей улице.

Критики начала века не вникали в природу столь внезапного успеха на литературном поприще молодой актрисы. Они считали ее дилетанткой, взявшейся случайно за перо. Когда стало ясно, что Чарская не останется автором одной книги, ее представили хитроумной дамой, которая, потакая вкусам подростков, печет свои повести как пирожки, наживая огромные капиталы.

Чарская стала буквально властительницей дум нескольких поколений русских детей. Особенным успехом пользовалась ее повесть "Княжна Джаваха" (1903). Тысячи поклонниц этой книги приходили к Новодевичьему монастырю, чтобы поклониться могиле Нины, уверенные, что это не вымышленная героиня. "Памяти Нины Джаваха" посвятила стихотворение М. Цветаева в первой своей книжке "Вечерний альбом". Семье Джаваха посвящено несколько повестей Чарской: "Княжна Джаваха" (1903), "Вторая Нина" (1909), "Джаваховское гнездо" (1912). Кроме того, память о рано умершей грузинской княжне снова и снова возникает в других произведениях Чарской.

Ошеломляющий успех вовсе не вскружил голову Лидии Алексеевны. Она по-прежнему считала своим призванием не литературу, а театр. Старательно играла второстепенные роли. Кроме того, основной доход книги приносили издателям, а не автору. За переиздания Чарской вовсе ничего не платили. Ее первый муж погиб на германском фронте, остался сын-подросток. Богатых родственников не было, надеяться она могла лишь на себя, на свой талант и трудолюбие. Мы почти ничего не знаем о том, как Лидия Алексеевна пережила эти страшные годы, но главное известно: она разделила судьбу своих маленьких читателей. Голод, нищета, унижения - все было.

Любимыми темами писательницы были приключения брошенных, потерянных или похищенных детей - "Сибирочка" (1908), "Лесовичка" (1912), "Щелчок" (1912), и жизнь воспитанниц закрытых институтов ("Записки институтки" (1902), "Княжна Джаваха" (1903), "Люда Влассовская" (1904), "Белые пелеринки" (1906), "Вторая Нина" (1909), "За что?" (1909), "Большой Джон" (1910), "На всю жизнь" (1911), "Цель достигнута" (1911), "Юность Лиды Воронской" (1912), "Гимназистки", "Записки сиротки", "Приютки", "Волшебная сказка" и другие). Эти и другие книги были очень увлекательным чтением, хотя имели ряд существенных недостатков (однообразие сюжетов, языковые штампы и безвкусица, чрезмерная сентиментальность). В повестях Чарской всегда счастливый конец, их герои очень добры, честны, отзывчивы, много плачут, произносят громкие слова, пылко проявляют свои чувства. Критики практически в один голос ругали эти произведения писательницы. Так К.И. Чуковский считал, что изображаемый Чарской институт "есть гнездилище мерзости, застенок для калеченья детской души". Критиков раздражала экзальтированность героинь Чарской. Однако они забывали о специфической среде, в которой они находились. Эти книги показывают жизнь, ограниченную одной площадкой, достаточно глухими стенами - закрытого женского учебного заведения. Так полно об этой жизни Чарская сказала первая, и читателю открылось то, чего он совсем не предполагал. Грубая одежда, скудная пища, строгий распорядок дня, дортуар, в котором размещалось сорок детей, и девочка, попавшая сюда из дома, далеко не сразу могла принять обычаи и традиции, навсегда установившиеся здесь. Но девочки в начале ХХ века зачитывались этими историями, бредили институтками…

Дача, в которой живет Л. А. Чарская (в верхнем окне видна сама писательница)

О чем она писала? О доброте, любви к ближнему, состраданию, самоотверженности, отзывчивости. Ее герои - люди разных сословий. Это и дворяне, обучающие своих детей в привилегированных учебных заведениях; и служащие, живущие на вознаграждение за свой труд; и нищие, которые мечтают о куске хлеба. Но всех их объединяет человеколюбие, желание отозваться на чужую боль, бескорыстие - те человеческие качества, дефицит которых особенно сильно ощущается в наше время. Герои книг Чарской, обычно, много страдают и бывают одиноки, их подстерегают опасности. Повести заставляют детей сопереживать героям, вызывают добрые чувства, учат не отворачиваться от страданий и в любой ситуации оставаться честным. Во всех книгах Лидии Чарской заметна воспитательная, нравоучительная цель. Другое очень важное для Чарской качество - умение терпеть несправедливости и непреклонная вера в то, что рано или поздно злые силы потерпят поражение, а добро победит. Героев Чарской ни при каких обстоятельствах нельзя заставить совершить дурной поступок, они бескорыстны и справедливы, терпеливы и добры. В конечном счете побеждают они, их душевная красота и обаяние. Чарскую постоянно упрекали за счастливые финалы, вернее, за последнюю счастливую страницу в ее книгах, но радостные финалы, безусловно, были заслуженны в глазах юного читателя.

Л. А. Чарская у входа в дачу

Хотя творчество Чарской было обращено к детской и юношеской аудитории, Чарская писала не только для детей. Но "взрослые" ее книги, думается, были случайными. Она известна как автор исторических повестей: "Смелая жизнь" (1905), о "кавалерист-девице" Н.А. Дуровой, "Газават" (1906) о событиях Кавказской войны 1817-1864 годов, "Грозная дружина" о походе Ермака и покорении Сибири; "Желанный царь" о событиях Смутного времени, предшествующих воцарению юного Михаила Романова, а также "Паж цесаревны", "Царский гнев", "Евфимия Старицкая", "Так велела царица". Одним из самых значительных ее произведений стала небольшая публицистическая книжка в полтора десятка страниц, вышедшая в 1909 году, - "Профанация стыда", книжка в защиту детей от взрослых, резко и страстно осуждающая применение телесных наказаний в учебных заведениях дореволюционной России. В этой книжке запечатлены все лучшие душевные свойства Чарской, которые и побуждали ее писать для детей и о детях: уважение к личности ребенка, стремление уберечь ребенка от зла, воспитать в нем доброту, отзывчивость, человечность, веру в светлое начало в мире, любовь к труду, привить маленькому человеку простые и вековые моральные нормы…

Л. Чарская во время катания на лодке

Чарская прекрасно разбиралась в детской психике, улавливала животрепещущие темы, строила свои произведения в соответствии с детской и юношеской логикой, быстро откликалась на актуальные события. Именно в этом и заключалась ее популярность. Ее любили, ей писали отклики, ее боготворили. Чарская получала большие гонорары, ей платили не только издательства, но и военные ведомства, была утверждена даже ее стипендия. Ее повесть "Княжна Джаваха" была "допущена Ученым Комитетом Министерства Народного Просвещения в библиотеки учебных заведений", а также "рекомендована Главным Управлением Военно-Учебных заведений для чтения кадет и допущена в ротные библиотеки". А, скажем, историческая повесть "Смелая жизнь" была "признана Ученым Комитетом Министерства Народного Просвещения заслуживающей внимания при пополнении библиотек учебных заведений". Но Судьба в образе революции 1917 года внесла в жизнь Чарской свои жестокие коррективы.

Л. А. Чарская у себя на даче в Сестрорецке за чтением

Еще в 1912 году К.И. Чуковский развенчал ее творчество, назвав писательницу "гением пошлости". В газете "Речь" им была опубликована статья о творчестве писательницы, где он иронизировал и над языком книг, и над сюжетами, и над персонажами, которые часто падают в обморок, теряют сознание, ужасаются каким-то событиям, падают перед кем-нибудь на колени, целуют кому-нибудь руки, и т.д. и т.п. "Я увидел, - писал Чуковский, - что истерика у Чарской ежедневная, регулярная, "от трех до семи с половиною". Не истерика, а скорее гимнастика. Она так набила руку на этих обмороках, корчах, конвульсиях, что изготовляет их целыми партиями (словно папиросы набивает); судорога - ее ремесло, надрыв - ее постоянная профессия, и один и тот же "ужас" она аккуратно фабрикует десятки и сотни раз". Чуковский также отмечал, что на страницах произведений писательницы поминутно появляются то князья, то княгини, благородные губернаторы и генералы, а в "Записках институтки" даже "богатырски сложенная фигура обожаемого Россией монарха, императора Александра III". Однако статья Чуковского о Чарской лишь увеличила, как свидетельствуют современники, ее популярность.

Да, конечно, Корней Чуковский был во многом прав. Повторы ситуаций, восторженность, пылкие страсти девочек, козни их врагов, чудесные избавления из самых безвыходных положений - все это кочевало из книги в книгу. До уровня большой литературы Лидии Алексеевне было никак не подняться. Сентиментальность, экзальтированность, даже истеричность её книг, неряшливый стиль, примитивный язык - всё это и многое другое позволило К.И. Чуковскому назвать писательницу "гением пошлости". Буквально каждое слово в этой статье разило наповал. Но только не Чарскую. Удары словно не достигали цели и совершенно не тревожили волшебницу. Популярность Чарской не знала границ. Вот только некоторые данные, свидетельствующие о фантастической популярности писательницы. В отчете одной популярной детской библиотеки в 1911 году сообщалось, что юные читатели требовали 790 раз книги Чарской и лишь 232 раза сочинения Жюля Верна, Толстой и Достоевский даже не присутствовали. И это явление было типичным! Журнал "Русская школа" в девятом номере за 1911 год сообщал: "В восьми женских гимназиях (I, II и IV классы) в сочинении, заданном учительницей на тему "Любимая книга", девочки почти единогласно указали произведения Чарской. В анкете, сделанной в одной детской библиотеке, на вопрос, чем не нравится библиотека, было получено в ответ: "Нет книг Чарской". Один из критиков в статье "За что дети обожают Чарскую", опубликованной в журнале "Новости детской литературы" (1911, февраль), писал: "Она является властительницей дум и сердец современного поколения девочек всех возрастов. Все, кому приходится следить за детским чтением, и педагоги, и заведующие библиотеками, и родители, и анкеты, проведенные среди учащихся, единогласно утверждают, что книги Чарской берутся читателями нарасхват и всегда вызывают у детей восторженные отзывы и особое чувство умиления и благодарности..."

Но после 1917 судьба писательницы резко изменилась. С приходом Советской власти ее перестали печатать, не простив писательнице ее дворянского происхождения и буржуазно-мещанских взглядов. (О том, что женщина с юных лет жила на трудовые заработки, было забыто). Последняя публикация Чарской, повесть "Мотылек", так и осталась неоконченной, журнал "Задушевное слово" закрылся в 1918 году. Когда-то, ещё на вершине успеха, Лидия Алексеевна заметила: "Если бы отняли у меня возможность писать, я перестала бы жить". Однако она прожила ещё около двадцати лет - трудных и печальных лет. Одиночество и нищета выпали на долю уже немолодой женщины.

В 1920 году вышла в свет "Инструкция политико-просветительского отдела Наркомпроса о пересмотре и изъятии устаревшей литературы из общественных библиотек". Согласно этой инструкции предлагалось изъять из обращения книги, восхваляющие монархию, церковь, внушающие религиозные представления, не удовлетворяющие идейным и педагогическим требованиям, сентиментальные и эмоциональные по своей направленности. Список предлагаемых к изъятию книг по объему сам составил целую книгу. Сюда были включены и произведения Чарской. Книги Чарской были изъяты из общественных библиотек как вредные для советских детей. При переиздании Инструкции многие имена возвращались к читателю, но имя Чарской навсегда подлежало изъятию. Особенно строгие наблюдения велись над пионерами, в классах устраивались показательные "суды" над Чарской. За ней все больше укреплялись определения "бульварная, мещанская, пошло-сентиментальная". Чарская была предана гражданской анафеме, читать ее не только не рекомендовалось, но и запрещалось. Наиболее обидными для девочки в школах надолго стали слова: "Ты похожа на институтку из книг Чарской".

Чарскую громили в газетах, поносили с трибун. Ее не сажали в тюрьму, не ссылали, но почти двадцать лет до своей смерти она прожила в обстановке поношений, запретов, явной и скрытой враждебности. Больше не было любимого дела, читателей и почитателей разбросало по свету. Жизнь остановилась на полном ходу. Но испытания на этом не закончились. Подлинный крах и бессмысленность жизни она ощутила, когда пришло известие о гибели сына Юрия, который сражался в Красной Армии. Одинокая, уже немолодая женщина, покинутая всеми, не имеющая к тому времени никаких родственников, она в 1924 году ушла из театра. Началась буквально нищенская жизнь. И теперь некогда беспощадный К.И. Чуковский хлопотал о материальной помощи для всеми забытой писательницы.

Чарской с первых лет советской власти запрещено было печататься и под собственным именем, и пользоваться псевдонимом, принесшим ей славу. С 1925 по 1929 год ей с большим трудом удалось опубликовать 4 маленькие книжки для малышей под мужским псевдонимом Н. Иванов. Ее произведения были изъяты из библиотек и уничтожены. Она жила на маленькую актерскую пенсию, тяжело болела. Но в это же время ее книги, изданные до революции, находили новых преданных читателей, ей вновь писали письма, а библиотекари вынуждены были докладывать наверх, что книги Чарской остаются в числе самых популярных у детей.

Однако и в те тяжелые времена у Чарской находились защитники среди крупных русских писателей. Уместно привести оценку Ф. Сологуба: "На всем протяжении русской детской литературы (а может, и всемирной) не было писателя, столь популярного среди подростков, как Л. Чарская. Популярность Крылова в России и Андерсена в Дании не достигала такой напряженности и пылкости". Сологуб называет творчество Чарской "одним из лучших явлений русской литературы". Высшую этическую ценность произведений Чарской Ф. Сологуб увидел в том уважении, с каким писательница относится к детям. "Чарская имела большую дерзость сказать, что дети не нуждаются ни в воспитании, ни в исправлении от взрослых. Еще большую дерзость - хотя, конечно, после Льва Толстого, и не новую, - учинила Чарская, показавши, как и сами взрослые воспитываются и исправляются детьми". И если дети все это восприняли по наивности своей не как дерзости, а как высокую художественную и житейскую правду, то "этих двух дерзостей педагоги и родители не могли и не могут простить Чарской".

О послереволюционных годах жизни Чарской осталось всего несколько свидетельств. Она продолжала получать письма от детей с выражением восторга и любви, с просьбами достать хотя бы на несколько дней продолжение любимой книги. Девочки из соседней школы тайком приносили ей продукты и даже незаметно оставляли деньги под скатертью обеденного стола. Чарская давала детям читать свои произведения - но не книги, а рукописи. Книг никаких в квартире не сохранилось, в том числе и собственных. Жила Лидия Алексеевна в крохотной квартирке по черному ходу, дверь с лестницы открывалась прямо в кухню. В этом доме Чарская жила давно, но прежде - на втором этаже, по парадной лестнице. Она очень бедствовала. В квартире ничего не было, стены пустые. Была она очень худая, лицо серое. Одевалась по-старинному: длинное платье и длинное серое пальто, которое служило ей и зимой, и весной, и осенью. Выглядела она необычно, люди на нее оглядывались. Человек из другого мира - так она воспринималась. Была религиозна, ходила в церковь, по-видимому, в Никольский собор. И не хныкала, несмотря на отчаянное положение. Изредка ей удавалось подработать - в театре в качестве статистки, когда требовался такой типаж...

В мае 1936 года, опасаясь, что не доживет до осени, Чарская попросила писателя Бориса Лавренева устроить ей пособие, да и то лишь для того, чтобы оплатить квартиру: "Я третий месяц не плачу за квартиру и боюсь последствий. Голодать я уже привыкла, но остаться без крова двум больным - мужу и мне - ужасно..." Вторым мужем Чарской был юноша, читавший ее книги еще в детстве, не побоявшийся помогать своей любимой писательнице. Увы, мы не знаем ни его имени, ни дальнейшей судьбы. Сын Лидии Алексеевны от первого брака стал военным и в тридцатые годы служил на Дальнем Востоке. Что с ним стало, были ли у него семья, дети - не известно...

Л. Чарская умерла 18 марта 1937 года в Ленинграде, последние годы жизни испытывая лишения и голод. Она ушла тихо и незаметно, как уходят все волшебницы. Но оставила после себя до сих пор никем не разгаданную тайну. Официальным местом ее погребения считается Смоленское кладбище в Санкт-Петербурге, но некоторые очевидцы утверждают, что видели ее фамилию на могильной плите в поселке Чкаловский Краснодарского края. Скромная могила Лидии Чарской на Смоленском кладбище никогда не была забыта. Кто-то ухаживал за ней, и зимой и летом приносил цветы.

Когда-то среди читающей молодежи не было человека, не знакомого с этим именем. Ее сказки для малышей, детские рассказы, повести для юношества, романы для взрослых, стихи и пьесы мгновенно исчезали с прилавков магазинов. Она была самой популярной детской писательницей начала XX столетия. И никто не мог сказать, откуда вдруг появилось столь значительное явление в литературном мире. О Чарской вспомнили в 90-е годы XX века. Понадобился почти век, чтобы мы снова открыли для себя ее творчество. Радует то, что разные издательства взяли на себя труд возродить ее произведения. В их числе издательство "Детская литература", которое напечатало в 1991 году повесть Чарской "Сибирочка". В том же году вышли в свет "Записки маленькой гимназистки", а в 1994 году московское издательство "Пресса" издало сборник повестей писательницы под названием "Волшебная сказка". Безусловно, книги Чарской найдут своего читателя, ее полюбят маленькие и юные российские граждане XXI века, как когда-то ее любили дети начала прошлого столетия. И сейчас в детских библиотеках книги Чарской почти всегда на руках, в книжных магазинах их купить так же трудно, как и в начале прошлого века. И взрослым, как и сто лет назад, трудно понять, как притягательна, как прекрасна эта книжная жизнь, где черное - черно, а белое - белоснежно и у короля - доброе сердце.

и еще... как живет и работает Л.Чарская.....