Деятельность Товарищества передвижных художественных выставок. Основные представители. Художественная критика об искусстве передвижников.
Передвижники целенаправленно противопоставляли себя представителям официального академизма. Основателями общества были И. Н. Крамской, Г. Г. Мясоедов, Н. Н. Ге и В. Г. Перов. В своей деятельности передвижники вдохновлялись идеями народничества. Передвижники вели активную просветительскую деятельность, в частности, организуя передвижные выставки; жизнь Товарищества строилась на кооперативных началах. 9 ноября 1863 года 14 самых выдающихся учеников императорской Академии художеств, допущенных до соревнования за первую золотую медаль, обратились в Совет Академии с просьбой заменить конкурсное задание (написание картины по заданному сюжету из скандинавской мифологии «Пир бога Одина в Валгалле») на свободное задание, написание картины на избранную самим художником тему. На отказ Совета все 14 человек покинули Академию. Это событие вошло в историю как «Бунт четырнадцати». Именно они организовали «Санкт-Петербургскую артель художников» позже, в 1870 году она была преобразована в «Товарищество передвижных художественных выставок».
Расцвет деятельности Товарищества передвижников пришелся на 1870-1880-е годы. В состав передвижников в разное время входили
· И. Е. Репин,
· В. И. Суриков,
· Н. Н. Дубовской,
· В. Е. Маковский,
· И. М. Прянишников,
· А. К. Саврасов,
· И. И. Шишкин,
· В. М. Максимов,
· К. А. Савицкий,
· A. M. и В. М. Васнецовы,
· А. И. Куинджи,
· П. И. Келин,
· В. Д. Поленов,
· Н. А. Ярошенко,
· Р. С. Левицкий,
· И. И. Левитан,
· В. А. Серов,
· А. М. Корин,
· А. Е. Архипов,
· В. А. Суренянц,
· В. К. Бялыницкий-Бируля,
· А. В. Моравов,
· И. Н. Крамской
и др. Участниками выставок Товарищества были М. М. Антокольский, В. В. Верещагин,А. П. Рябушкин, И. П. Трутнев,Ф. А. Чирко и др. Большую роль в развитии искусства передвижников играл известный исследователь искусства и критик В. В. Стасов; П. М. Третьяков, приобретая в свою галерею произведения передвижников, оказывал им важную материальную и моральную поддержку. Многие из работ передвижников были сделаны по заказу Павла Михайловича Третьякова.
Последним главой товарищества, избранным в 1918 году, был Павел Александрович Радимов. Для картин передвижников были характерны обострённый психологизм, социальная и классовая направленность, высокое мастерство типизации, реализм, граничащий с натурализмом, трагический в целом взгляд на действительность. Ведущими стилями в искусстве передвижников были импрессионизм и реализм.
Значение критической деятельности В.В. Стасова для развития русского искусства.
Деятельность Владимира Васильевича Стасова (1824-1906) как художественного критика была неразрывно связана с развитием русского реалистического искусства и музыки во второй половине XIX века . Он был их страстным пропагандистом и защитником. Он был выдающимся представителем русской демократической реалистической художественной критики. Стасов в своей критике произведений искусства оценивал их с точки зрения верности художественного воспроизведения и трактовки действительности. Он старался сравнивать образы искусства с породившей их жизнью. Поэтому его критика произведений искусства зачастую расширялась до критики самих явлений жизни. Критика становилась утверждением прогрессивного и борьбой с реакционным, антинародным, отсталым и дурным в общественной жизни. Художественная критика была одновременно и публицистикой. В отличие от прежней художественной критики - узкоспециальной или рассчитанной лишь на специалистов-художников и ценителей, знатоков искусства,- новая, демократическая критика обращалась к широким кругам зрителей. Стасов считал, что критик является истолкователем общественного мнения; он должен выражать вкусы и запросы публики. Многолетняя критическая деятельность Стасова, проникнутая глубокой убежденностью, принципиальная и страстная, действительно получила общественное признание. Стасов не только пропагандировал реалистическое искусство передвижников, но и саму новую, демократическую, прогрессивную критику . Он создал ей авторитет, общественное значение.
Стасов был чрезвычайно разносторонне и глубоко образованным человеком. Он интересовался не только изобразительным искусством и музыкой, но и литературой. Он писал исследования, критические статьи и рецензии по археологии и по истории искусства, по архитектуре и музыке, по народному-декоративному искусству, очень много читал, владел большинством европейских языков, а также классическим греческим и латынью. Своей огромной эрудицией он был обязан непрерывному труду и своей неисчерпаемой любознательности. Эти его качества - разносторонность интересов, начитанность, высокую образованность, привычку к постоянному, систематическому умственному труду, как и любовь писать,- выработало в нем его воспитание и жизненное окружение.
Владимир Васильевич Стасов родился в 1824 году. Он был последним, пятым ребенком в большой семье выдающегося архитектора В. П. Стасова. Отец с детства прививал ему интерес к искусству и трудолюбие. Он приучил мальчика к систематическому чтению, к привычке излагать в литературной форме свои мысли и впечатления. Так еще с юности были заложены основы той любви к литературному труду, той охоты и легкости, с которой писал Стасов. Он оставил после себя огромное литературное наследство.
Окончив в 1843 году Училище правоведения, молодой Стасов служит в Сенате и одновременно самостоятельно изучает музыку и изобразительное искусство, которые особенно его влекли. В 1847 году появляется его первая статья - «Живые картины и другие художественные предметы Петербурга». Ею открывается критическая деятельность Стасова.
Большую пользу принесла Стасову работа секретарем у русского богача А. Н. Демидова в Италии, во владении его Сан-Донато, близ Флоренции. Живя там в 1851 - 1854 годах, Стасов усердно работает над своим художественным образованием.
Вскоре после возвращения домой, в Петербург, Стасов начинает работать в Публичной библиотеке. Он проработал здесь всю жизнь, возглавляя Художественный отдел. Собирание и изучение книг, рукописей, гравюр и т. п. развивает далее знания Стасова, становится источником его огромной эрудиции. Он помогает советами и консультацией художникам, музыкантам, режиссерам, добывая им необходимые сведения, разыскивая исторические источники для их работы над картинами, скульптурами, театральными постановками. Стасов вращается в широком кругу выдающихся деятелей культуры, писателей, художников, композиторов, артистов, общественных деятелей. Особо тесные связи завязываются у него с молодыми художниками и музыкантами реалистами, искавшими новых путей в искусстве. Он живо интересуется делами передвижников и музыкантов из группировки «Могучая кучка » (кстати, самое название это принадлежит Стасову), помогает им и в организационных и в идейных вопросах.
Широта интересов Стасова сказалась в том, что он органически сочетал работу историка искусства с деятельностью художественного критика. Живое, активное участие в современной художественной жизни, в борьбе демократического, передового искусства со старым, отсталым и реакционным помогало Стасову и в его работе по изучению прошлого. Лучшими, наиболее верными сторонами исторических и археологических изысканий своих, суждений о народном искусстве Стасов был обязан своей критической деятельности. Борьба за реализм и народность в современном искусстве помогала ему лучше разобраться в вопросах истории искусства.
Взгляд на искусство, художественные убеждения Стасова сложились в обстановке высокого демократического подъема конца 1850-х - начала 1860-х годов. Борьба революционных демократов с крепостничеством, с феодальным сословным строем, с самодержавно-полицейским режимом за новую Россию распространялась и на область литературы и искусства. Это была борьба против отсталых воззрений на искусство, царивших в господствующем классе и имевших официальное признание. Вырождавшаяся дворянская эстетика провозглашала «чистое искусство», «искусство для искусства». Возвышенная, холодная и отвлеченная красота или приторная условная внешняя красивость такого искусства противопоставлялись реальной окружающей действительности. Этим реакционным и омертвелым взглядам на искусство демократы противопоставляют связанные с жизнью, питающиеся ею реалистическое искусство и литературу. Н. Чернышевский в своей знаменитой диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности» провозглашает, что «прекрасное есть жизнь», что область искусства - это «все, что есть интересного для человека в жизни». Искусство должно познавать мир и быть «учебником жизни». Кроме того, оно должно выносить свои суждения о жизни, иметь «значение приговора о явлениях жизни».
Эти воззрения революционных демократов легли в основу эстетики Стасова. Он стремился в своей критической деятельности исходить из них, хотя сам и не возвышался до революционности. Он считал Чернышевского, Добролюбова, Писарева «колонновожатыми нового искусства» («25 лет русского искусства»). Он был демократом и глубоко прогрессивным человеком, отстаивавшим идеи свободы, прогресса, искусство, связанное с жизнью и пропагандирующее передовые идеи.
Во имя такого искусства он и начинает свою борьбу с Академией художеств, с ее системой обучения и с ее искусством. Академия была ему враждебна и как реакционное правительственное учреждение, и устарелостью, оторванностью от жизни, педантизмом своих художественных позиций. В 1861 году Стасов публикует статью «По поводу выставки в Академии художеств». Ею он начинает свою борьбу с отжившим академическим искусством, в котором преобладали далекие от жизни мифологические и религиозные сюжеты, за новое, реалистическое искусство. Это было началом многолетней и страстной его критической борьбы. В том же году была написана его большая работа «О значении Брюллова и Иванова в русском искусстве». Стасов рассматривает противоречия в творчестве этих знаменитых художников как отражение переходного периода. Он вскрывает в их произведениях борьбу нового, реалистического начала со старым, традиционным и стремится доказать, что именно эти новые, реалистические черты и тенденции в их творчестве и обеспечили их роль в развитии русского искусства.
В 1863 году 14 художников отказались от выполнения заданной им дипломной темы, так называемой «программы», отстаивая свободу творчества и реалистическое отображение современности. Этот «бунт» воспитанников академии был отражением революционного подъема и пробуждения общественности в области искусства. Эти «протестанты», как их называли, основали «Артель художников». Из нее выросло затем мощное движение «Товарищества передвижных художественных выставок». Это были первые не правительственные и не вельможные, а демократические общественные организации художников, в которых они были сами себе хозяевами. Стасов горячо приветствовал создание сначала «Артели», а затем Товарищества передвижников ". Он справедливо видел в них начало нового искусства и всячески затем пропагандировал и защищал передвижников и их искусство. Показательна своей защитой позиций передового, реалистического искусства и его выдающихся деятелей статья «Крамской и русские художники». В ней Стасов горячо и справедливо восстает против принижения значения замечательного художника, вождя и идеолога передвижничества - И. Н. Крамского. Интересным образчиком защиты произведений реалистического искусства от реакционной и либеральной критики является разбор Стасовым знаменитой картины И. Репина «Не ждали». В нем Стасов опровергает искажение ее общественного смысла. Читатель найдет это в статье «Наши художественные дела».
Стасов всегда искал в искусстве глубокого идейного содержания и жизненной правды и с этой точки зрения прежде всего оценивал произведения. Он утверждал: «Только то и искусство, великое, нужное и священное, которое не лжет и не фантазирует, которое не старинными игрушками тешится, а во все глаза смотрит на то, что везде вокруг нас совершается, и, позабыв прежнее барское деление сюжетов на высокие и низкие, пылающею грудью прижимается ко всему тому, где есть поэзия, мысль и жизнь» («Наши художественные дела»). Он даже склонен порою был считать тягу к выражению больших, волнующих общество идей одним из характерных национальных признаков русского искусства. В статье «25 лет русского искусства» Стасов вслед за Чернышевским требует от искусства быть критиком общественных явлений. Он защищает тенденциозность искусства, рассматривая ее как открытое выражение художником его эстетических и общественных воззрений и идеалов, как активное участие искусства в общественной жизни, в воспитании людей, в борьбе за передовые идеалы. Стасов утверждал: «Искусство, не исходящее из корней народной жизни, если не всегда бесполезно и ничтожно, то уж по крайней мере всегда бессильно». Большой заслугой Стасова является то, что он приветствовал отражение народной жизни в картинах передвижников. Он всячески поощрял это в их творчестве. Он дал внимательный анализ и высокую оценку показу образов народа и народной жизни в картинах Репина «Бурлаки на Волге» и особенно «Крестный ход в Курской губернии». Он особенно выдвигал такие картины, в которых действующим лицом является масса, народ. Он называл их «хоровыми». За показ народа на войне он хвалит Верещагина, в обращении к народности искусства усматривает сходство в творчестве Репина и Мусоргского.
Стасов здесь действительно схватывал важнейшее и значительнейшее в творчестве передвижников: черты их народности. Показ народа не только в его угнетении и страдании, но и в его силе и величии, в красоте и богатстве типов и характеров; отстаивание интересов народа было важнейшей заслугой и жизненным подвигом художников-передвижников. Это был настоящий патриотизм и передвижников и их глашатая - критика Стасова.
Со всей страстностью своей натуры, со всем публицистическим жаром и талантом Стасов на протяжении своей жизни отстаивал мысль о самостоятельности и оригинальности развития русского искусства. Вместе с тем ему была чужда ложная идея якобы изолированности, или исключительности, развития русского искусства. Отстаивая его оригинальность и самобытность, Стасов понимал, что оно в целом подчиняется общим законам развития нового европейского искусства. Так, в статье «25 лет русского искусства», говоря о зарождении русского реалистического искусства в творчестве П. Федотова, он сопоставляет его с аналогичными явлениями в западноевропейском искусстве, устанавливая как общность развития, так и национальное его своеобразие. Идейность, реализм и национальность - эти основные черты Стасов отстаивал и пропагандировал в современном ему искусстве.
Широта интересов и большая разносторонняя образованность Стасова позволили ему рассматривать живопись не изолированно, а в связи с литературой и музыкой. Особенно интересно сопоставление живописи с музыкой. Оно характерно выражено в статье «Перов и Мусоргский». Стасов боролся против теорий «чистого искусства», «искусства для искусства» во всех их проявлениях, будь то далекая от жизни тематика, будь то «охранение» искусства от «грубой повседневности», будь то стремление «освободить» живопись от литературы, будь то, наконец, противопоставление художественности произведений их практической полезности, утилитарности. Расцвет критической деятельности Стасова относится к 1870 - 1880 годам . В это время написаны его лучшие работы, и в это время он пользовался наибольшим общественным признанием и влиянием. Стасов и в дальнейшем, до конца своей жизни, отстаивал общественное служение искусства, утверждал, что оно должно служить общественному прогрессу. Стасов всю жизнь боролся с противниками реализма на разных этапах развития русского искусства. Но, тесно связанный с передвижничеством 1870-1880 годов как критик, сложившийся на основе этого искусства и его принципов, Стасов не смог впоследствии пойти дальше. Он не смог по-настоящему воспринять и понять новые художественные явления в русском искусстве конца XIX - начала XX века. Будучи принципиально прав в борьбе с декадентскими, упадочническими явлениями, он зачастую несправедливо причислял к ним произведения художников, которые не были декадентами. Старевший критик в пылу полемики порою не разбирался в сложности и противоречивости новых явлений, не видел их положительных сторон, все сводя только к ошибочности или ограниченности. Но, разумеется, и в лучших работах критика не все верно и приемлемо для нас. Стасов был сыном своего времени, и в его взглядах и понятиях были наряду с весьма ценными и слабые и ограниченные стороны. Особенно значительны они были в его научных исторических исследованиях, где он порою отступал от своих же собственных позиций самостоятельности развития искусства народа, отождествлял понятия народности и национальности и т. д. И его критические статьи не свободны от ошибок и односторонностей. Так, например, в пылу борьбы с изживавшим себя старым искусством Стасов приходил к отрицанию достижений и ценности русского искусства XVIII - начала XIX века как якобы несамостоятельного и ненационального. Он в известной мере разделял здесь заблуждения тех современных ему историков, которые считали, что реформы Петра I оборвали якобы национальную традицию развития русской культуры. Так же точно в борьбе с реакционными позициями современной ему Академии художеств Стасов доходил до полного и абсолютного ее отрицания. В обоих случаях мы видим, как выдающийся критик утрачивал порою в пылу страстной полемики исторический подход к явлениям искусства. В самом близком и современном ему искусстве он порою недооценивал отдельных художников, как, например, Сурикова или Левитана. Наряду с глубоким и верным анализом одних картин Репина он неправильно понимал другие. Правильному и глубокому пониманию народности в живописи противостоит у Стасова внешнее понимание ее в современной ему архитектуре. Это было обусловлено слабым развитием самой архитектуры его времени, ее малой художественностью. Он был силен и поистине велик как критик-демократ, придавший художественной критике большое общественное значение и вес. Он был прав в основном, главном и решающем: в общественном понимании искусства, в отстаивании реализма, в утверждении, что именно реалистический метод, связь искусства с жизнью, служение этой жизни обеспечивают расцвет, высоту и красоту искусства. Это утверждение реализма в искусстве составляет историческое значение, силу и достоинство Стасова.
14 января 1824 года родился Владимир Стасов, художественный и музыкальный критик, историк искусства и один из организаторов Товарищества передвижников (ум. 1906)
Историю русской музыки и живописи XIX века в высших проявлениях своего гения невозможно представить без этого человека. Сам он не рисовал картин и не корпел над партитурами, и тем не менее живописцы и композиторы преклонялись перед ним. Владимир Стасов определил перспективы развития национального искусства на век вперед.
В детстве Стасов мечтал окончить Академию художеств и в чем-то повторить путь отца - зодчего Василия Петровича Стасова. Вместо этого пошел в Училище правоведения. Стезя присяжного поверенного не привлекла его: «Я твердо намерился сказать все то, что давно уже лежало во мне...
Когда я стал разбирать все существующие произведения искусств и вместе стал рассматривать все писанное об них... то я не нашел художественной критики в том смысле, как она должна быть».
Цель была определена, однако строгий папенька усердствовал в своей настойчивости: искусство, даже если это критика, требует таланта, а титулярному советнику достаточно и одной усидчивости. Послужной формуляр украсился первой записью - «Межевой департамент правительствующего сената». Служа затем в Министерстве юстиции, Стасов тем не менее главным своим делом считал изучение искусства. В немалой степени ему помогло знакомство с Анатолием Демидовым, у которого он три года служил секретарем в Италии. Отец Демидова Николай Никитич в свое время был назначен посланником во Флоренцию и существенно пополнил там семейную коллекцию картин, книг, икон. И Стасов в сопровождении Анатолия Демидова, который купил себе титул итальянского князя Сан-Донато, участвовал в изучении этого самобытного собрания и перевозке его из Флоренции в Россию - на двух кораблях! Стасов серьезно изучил историю и теорию искусств. И вот в журналах «Отечественные записки», «Современник», «Вестник Европы» и «Библиотека для чтения» стали появляться его музыкальные и художественные статьи, обзоры французской, немецкой и английской литературы (он знал шесть языков).
Стасов стал первым на Руси непререкаемым авторитетом в сфере профессиональной художественной критики и научной истории изобразительного искусства. Больше того. В ту пору, когда властителями дум были нигилистически настроенные критики-ниспровергатели, Стасов оказался в зависимости лишь только от здравого смысла и своих пусть даже порой субъективных пристрастий. Им никогда не овладевали тенденциозные идеи.
Он полвека прослужил в Публичной библиотеке. Сперва так и вообще без жалованья, потом сделался помощником директора, а еще позже - заведующим рукописным и художественным отделами и по чинам своим возвысился до статского генерала - тайного советника. Он составлял каталог изданий, касающихся России, - «Rossika», написал ряд исторических работ для чтения Александра II. «У Стасова, - вспоминал Маршак, - не было своего отдельного служебного кабинета. Перед большим окном, выходившим на улицу, стоял его тяжеловесный письменный стол, огороженный щитами. Это были стенды с гравированными в разные времена портретами Петра Первого... Впрочем, стасовский уголок библиотеки никак нельзя было назвать «мирным». Здесь всегда кипели споры, душой которых был этот рослый, широкоплечий, длиннобородый старик с крупным, орлиным носом и тяжелыми веками. Он никогда не сутулился и до самых последних своих дней высоко нес непреклонную седую голову. Говорил громко и, если даже хотел сказать что-нибудь по секрету, почти не снижал голоса, а только символически заслонял рот ребром ладони, как это делали старинные актеры, произнося слова «в сторону».
Наталья Нордман, Стасов, Репин и Горький. Пенаты. Фото К. Буллы.
А на Седьмой Рождественской его домашний кабинет - узкая комната, строгая старая мебель и портреты, среди которых выделяются два репинских шедевра - на одном Лев Толстой, на другом - сестра Стасова Надежда Васильевна, одна из основательниц Бестужевских женских курсов. Здесь не раз бывали Мусоргский, Бородин, Римлянин (как называл Стасов Римского-Корсакова), Репин, Шаляпин... Кого только не знал он на своем веку! Его огромная рука пожимала когда-то руку Крылова, руку Герцена. Судьба одарила его дружбой со Львом Великим - как он неизменно называл Толстого. Он знал Гончарова и Тургенева... Современники вспоминали, как однажды Стасов и Тургенев завтракали в трактире. И вдруг - о чудо! - их мнения совпали. Тургенева это изумило настолько, что он подбежал к окну и закричал:
- Вяжите меня, православные!
По сути дела, это был человек-эпоха. Родился в год смерти Байрона. В его детстве все вокруг еще говорили об Отечественной войне, как о лично ими пережитом событии. Свежа была память о восстании декабристов. Когда погиб Пушкин, Стасову было тринадцать лет. Юношей он читал впервые напечатанного Гоголя. Он был единственным, кто провожал уезжающего навсегда за границу Глинку.
Есть в истории русской культуры феноменальный факт - содружество энтузиастов от музыки, в сущности, дилетантов, которые совершили своеобразный переворот в композиторском мастерстве. Они создали новую русскую музыкальную школу. Самоучка Балакирев, офицеры Бородин и Мусоргский, специалист по фортификации Цезарь Кюи... Военный моряк Римский-Корсаков был единственным, кто профессионально освоил все премудрости искусства композиции. Стасов с его всесторонними познаниями стал духовным лидером кружка. Его воодушевляла идея сделать русскую национальную музыку ведущей в ансамбле европейских музыкальных искусств. Эта цель и сделалась альфой и омегой балакиревского кружка.
Вся семья Стасовых была отмечена талантами, даровитостью. Брат Дмитрий был известен как юрист, занятый на многих громких политических процессах, например по делу покушавшегося на убийство царя Каракозова. Кстати, его дочь Елена вообще сделалась профессиональной революционеркой, стала соратницей Ленина. При этом Дмитрий Стасов был одним из организаторов Русского музыкального общества и создателей Петербургской консерватории, против которой рьяно боролся его брат Владимир. Ведь когда Рубинштейн при поддержке императорской власти открыл консерваторию и пригласил иностранных учителей, Владимир Стасов со товарищи подвергли его нелицеприятной критике. За этой конфронтацией стояли напряженные отношения славянофилов и западников. По мнению Стасова, создание консерватории было барьером для формирования национальной культуры. Балакирев так и вообще считал, что систематическое «школьное» образование, изучение сложившихся правил, норм и законов может только повредить самобытным талантам его подопечных. Он признавал только такой метод обучения, который состоял в проигрывании, прослушивании и совместном обсуждении музыкальных произведений признанных мастеров прошлого и современности. Но такой путь был пригоден только для исключительных личностей и особых обстоятельств. В иных случаях он порождал лишь дилетантизм. Конфликт был исчерпан в 1872 году, когда Римский-Корсаков согласился стать профессором консерватории.
В 1883 году Стасов написал программную статью «Наша музыка за последние 25 лет», где подчеркивал, что когда Глинка думал, что он создает только русскую оперу, то он ошибался: он создавал целую русскую музыкальную школу, новую систему. (Кстати, Стасов посвятил разбору творчества Глинки свыше тридцати работ.) Русская школа со времени Глинки существует с такими своеобразными чертами физиономии, которые отличают ее от других европейских школ.
Стасов с Маршаком и будущим скульптором Герцелем Герцовским, 1904.
Стасов выделил характерные черты русской музыки: обращение к фольклору в самом широком смысле, большей частью связанное с большими хоровыми партиями и «экзотизмами», вдохновленными музыкой кавказских народов.
Стасов был искрометным полемистом. Если где-то в обществе он видел в ком-либо врага своих идей, то сразу начинал громить подозреваемого неприятеля. И было можно с ним не соглашаться, однако не считаться с его мнением было нельзя. Скажем, когда из Петербурга в Москву перевели Румянцевский музей, негодованию Стасова не было предела: «Румянцевский музей известен всей Европе! И вдруг он вытерт вон, как резинкой. Какой пример и наука будущим патриотам, когда они будут знать, что у нас нет ничего твердого, ничего прочного, что у нас все, что угодно, можно сдвинуть, увести, продать!»
Стасов много сделал, однако не успел завершить главный свой труд - о путях развития мирового искусства, а ведь он всю жизнь готовился написать эту книгу.
У дающих советы голова не болит. В том, что одни пытаются что-то творить, а другие их поучают, есть нечто парадоксальное, разрушительное. Но есть критика, не просто врачующая души созидателей, не просто направляющая путь их мысли, не только устраняющая неполадки, но и стремящаяся прочертить перспективу. Да возможно ли такое? Непременно возможно, если сам критик сей - натура творческая и целеустремленная; именно таким созидателем и был Владимир Васильевич Стасов.
Bruno Westev
Стасов, Владимир Васильевич
Сын Василия Петровича С., археолог и писатель по части изящных искусств, род. в 1824 г. Окончил курс в Императорском училище правоведения. Служил сначала в межевом департаменте правительствующего сената, потом в департаменте герольдии и на консультации при министерстве юстиции. Выйдя в 1851 г. в отставку, отправился в чужие края и до весны 1854 г. жил преимущественно во Флоренции и Риме. В 1856 г. поступил на службу в комиссию для собирания материалов о жизни и царствовании императора Николая I, состоявшую под управлением барона М. А. Корфа, и написал, на основании подлинных документов, несколько исторических трудов, в том числе исследования: "Молодые годы императора Николая I до вступления его в брак", "Обозрение истории цензуры в царствование императора Николая I", "Обзор деятельности III отделения собственной его величества канцелярии в продолжение царствования императора Николая I", "История императора Ивана Антоновича и его семейства", "История попыток к введению григорианского календаря в России и в некоторых славянских землях" (составленную на основании данных государственного архива и напечатанную, по Высочайшему повелению, лишь в небольшом количестве экземпляров, не назначенных для обращения в публике). Все эти исследования были написаны специально для императора Александра II и поступили в его личную библиотеку. С 1863 г. С. около 20 лет состоял членом общего присутствия II отделения Собственной Е. В. канцелярии. С 1856 по 1872 гг. он принимал участие во всех работах по художественному отделу Императорской Публичной Библиотеки, а с осени 1872 г. вступил в должность библиотекаря этого отдела. В начале 1860-х годов он был редактором "Известий" Императорского археологического общества, а также секретарем этнографического отделения Императорского географического музея, который он устроил в сотрудничестве с В. А. Прохоровым. По поручению академии наук им написаны разборы сочинений: Д. А. Ровинского "Об истории русской гравюры" (в 1858 и 1864 гг.), архимандрита Макария - о новгородских древностях (в 1861 г.), С. А. Давыдовой - об истории и технике русского кружева (в 1886 г.) и др.
С 1847 г. он помещал статьи более чем в пятидесяти русских и иностранных периодических изданиях и напечатал несколько сочинений отдельными книгами. Из этих статей и изданий важнейшие: а) по археологии и ucmopuи искусства - "Владимирский клад" (1866), "Русский народный орнамент" (1872), "Еврейское племя в созданиях европейского искусства" (1873), "Катакомба с фресками в Керчи" (1875), "Столицы Европы" (1876), "Дуга и пряничный конек" (1877), "Православные церкви западной России в XVI веке" (1880), "Заметки о древнерусской одежде и вооружении" (1882), "Двадцать пять лет русского искусства" (1882-83), "Тормоза русского искусства" (1885), "Коптская и эфиопская архитектура" (1885), "Картины и композиции, скрытые в заглавных буквах древних русских рукописей" (1884), "Трон хивинских ханов" (1886), "Армянские рукописи и их орнаментистика" (1886); сверх того, критические статьи о произведениях художников И. Репина, М. Антокольского и В. Верещагина и сочинениях Д. А. Ровинского; б) биографии художников и художественных деятелей - К. Брюллова, А. А. Иванова, Ал. и Ив. Горностаевых, В. Гартмана, И. Репина, В. Верещагина, В. Перова, И. Крамского, В. Шварца, В. Штернберга, Н. Богомолова, В. Прохорова, В. Васнецова, Е. Поленовой, а также ревнителя отечественного просвещения П. Д. Ларина; в) статьи по ucmopии литературы и по этнографии - "Происхождение русских былин" (1868), "Древнейшая повесть в мире" (1868), "Египетская сказка в Эрмитаже" (1882), "О Викторе Гюго и его значении для Франции" (1877), "О руссах Ибн-Фадлана" (1881).
В 1886 г., по Высочайшему повелению, на средства государственного казначейства, С. издал обширный сборник рисунков, под заглавием: "Славянский и восточный орнамент по рукописям от IV до XIX века" - результат тридцатилетних исследований в главных библиотеках и музеях всей Европы. В настоящее время он приготовляет к выпуску в свет сочинение об еврейском орнаменте, с приложением атласа хромолитографированных таблиц - труд, основанием для которого послужили рисунки хранящихся в Императорской Публичной Библиотеке еврейских рукописей Х-XIV столетий. Собрание сочинений С. вышло в трех томах (СПб., 1894). В своих многочисленных статьях о русском искусстве С., не касаясь вообще художественной техники исполнения, всегда ставил на первое место содержательность и национальность рассматриваемых им произведений искусства. Его убеждения, хотя бы и оспариваемые, всегда были искренними. В последнее время он особенно старался противодействовать своими статьями новым течениям живописи, получившим общее название декадентства.
В истории русской науки особенно крупную роль сыграла работа С. о происхождении былин. Появилась она в такое время, когда в изучении древнего русского эпоса царили народническая сентиментальность или мистические и аллегорические толкования. В противность мнению, что былины представляют собой самобытное национальное произведение, хранилище древнейших народных преданий, С. доказывал, что наши былины целиком заимствованы с Востока и дают лишь пересказ его эпических произведений, поэм и сказок, притом пересказ неполный, отрывочный, каким всегда бывает неточная копия, подробности которой могут быть поняты лишь при сопоставлении с оригиналом; что сюжеты, хотя и арийские (индийские) по существу, приходили к нам всего чаще из вторых рук, от тюркских народов и в буддийской обработке; что время заимствования - скорее позднее, около эпохи татарщины, и не относится к векам давних торговых сношений с Востоком; что со стороны характеров и изображения личностей русские былины ничего не прибавили самостоятельного и нового к иноземной основе своей, и даже не отразили в себе общественного строя тех эпох, к которым, судя по собственным именам богатырей, они относятся; что между былиной и сказкой вообще нет той разницы, какую в них предполагают, усматривая в первой отражение исторической судьбы народа. Теория эта произвела большой шум в ученом мире, вызвала массу возражений (между прочим А. Веселовского в "Журнале Мин. Нар. Пр.", 1868, №11; Буслаева в "Отчете о 12-м присуждении Уваровских наград" (СПб., 1870); Гильфердинга в газете "Москва"; И. Некрасова в "Акте Новороссийского университета", 1869 г.; Всеволода Миллера в "Беседах общества любителей российской словесности" (вып. 3, M., 1871), Ореста Миллера и др.) и нападок, не останавливавшихся и перед заподозреванием любви автора к родному, русскому. Не принятая всецело наукой, теория С. оставила в ней, однако, глубокие и прочные следы. Прежде всего она умерила жар мифологов, способствовала устранению сентиментальных и аллегорических теорий и вообще вызвала пересмотр всех прежних толкований нашего древнего эпоса - пересмотр, и теперь не законченный. С другой стороны, она наметила новый плодотворный путь для историко-литературных изучений, путь, исходящий из факта общения народов в деле поэтического творчества. Некоторые частные выводы и указания С. (об отрывочности изложения, недостатке мотивировки в некоторых былинах, заимствованных из чужого источника; о невозможности считать исторически точными сословные характеристики разных богатырей былины и т. п.) подтверждены последующими исследователями. Наконец, и мысль о восточном происхождении некоторых наших былинных сюжетов вновь высказана Г. Н. Потаниным и систематически проводится, хотя и с совершенно иным аппаратом, В. Ф. Миллером. Враг всякого лжепатриотизма, С. в своих литературных произведениях выступает ярым бойцом за национальный элемент, в лучшем смысле этого слова, постоянно и настойчиво указывает, в чем русское искусство может найти русское содержание и передать его не в подражательной, чужой, а в самобытной национальной манере. Отсюда преобладание критических и полемических элементов в его работах.
Музыкально-критическая деятельность С., начавшаяся в 1847 г. ("Музыкальным обозрением" в "Отечественных Записках"), обнимает собой более полувека и является живым и ярким отражением истории нашей музыки за этот промежуток времени. Начавшись в глухую и печальную пору русской жизни вообще и русского искусства в частности, она продолжалась в эпоху пробуждения и замечательного подъема художественного творчества, образования молодой русской музыкальной школы, ее борьбы с рутиной и ее постепенного признания не только у нас в России, но и на Западе. В бесчисленных журнальных и газетных статьях [Статьи по 1886 г. изданы в "Собрании Сочинений" С. (т. III, "Музыка и театр", СПб., 1894); перечень статей, вышедших после (неполный и доходящий только до 1895 г.), см. в "Музыкальном Календаре-альманахе" на 1895 г., изд. "Русской Музыкальной Газеты" (СПб., 1895, стр. 73).] С. отзывался на каждое сколько-нибудь замечательное событие в жизни нашей новой музыкальной школы, горячо и убежденно истолковывая значение новых произведений, ожесточенно отражая нападения противников нового направления. Не будучи настоящим музыкантом-специалистом (композитором или теоретиком), но получив общее музыкальное образование, которое он расширил и углубил самостоятельными занятиями и знакомством с выдающимися произведениями западного искусства (не только нового, но и старого - старых итальянцев, Баха и т. д.), С. мало вдавался в специально технический анализ формальной стороны разбираемых музыкальных произведений, но с тем большим жаром отстаивал их эстетическое и историческое значение. Руководимый и пламенной любовью к родному искусству и к его лучшим деятелям, природным критическим чутьем, ясным сознанием исторической необходимости национального направления искусства и непоколебимой верой в его конечное торжество, С. мог иногда заходить слишком далеко в выражении своего восторженного увлечения, но сравнительно редко ошибался в общей оценке всего значительного, талантливого и самобытного. Этим он связал свое имя с историей нашей национальной музыки за вторую половину XIX столетия. По искренности убеждения, бескорыстному энтузиазму, горячности изложения и лихорадочной энергии С. стоит совсем особняком не только среди наших музыкальных критиков, но и европейских. В этом отношении он отчасти напоминает Белинского, оставляя, конечно, в стороне всякое сравнение их литературных дарований и значения. В большую заслугу С. перед русским искусством следует поставить его малозаметную работу в качестве друга и советника наших композиторов [Начиная с Серова, другом которого С. был в течение длинного ряда лет, и кончая представителями молодой русской школы - Мусоргским, Римским-Корсаковым, Кюи, Глазуновым и т. д.], обсуждавшего с ними их художественные намерения, подробности сценария и либретто, хлопотавшего по их личным делам и способствовавшего увековечению их памяти после их смерти (биография Глинки, долгое время единственная у нас, биографии Мусоргского и других наших композиторов, издание их писем, разных воспоминаний и биографических материалов и т. д.). Немало сделал С. и как историк музыки (русской и европейской). Европейскому искусству посвящены его статьи и брошюры: "L"abbé Santini et sa collection musicale à Rome" (Флоренция, 1854; русский перевод в "Библиотеке для Чтения", за 1852 г.), пространное описание автографов иностранных музыкантов, принадлежащих Императорской Публичной Библиотеке ("Отечественные Записки", 1856 г.), "Лист, Шуман и Берлиоз в России" ("Северный Вестник", 1889 г. №№ 7 и 8; извлечение отсюда "Лист в России" было напечатано с некоторыми добавлениями в "Русской Музыкальной Газете" 1896 г., №№ 8-9), "Письма великого человека" (Фр. Листа, "Северный Вестник", 1893 г.), "Новая биография Листа" ("Северный Вестник", 1894 г.) и др. Статьи по истории русской музыки: "Что такое прекрасное демественное пение" ("Известия Имп. Археологического Общ.", 1863, т. V), описание рукописей Глинки ("Отчет Имп. Публичной Библиотеки за 1857 г."), ряд статей в III томе его сочинений, в том числе: "Наша музыка за последние 25 лет" ("Вестник Европы", 1883, №10), "Тормоза русского искусства" (там же, 1885, №№ 5-6) и др.; биографический очерк "Н. А. Римский-Корсаков" ("Северный Вестник", 1899, №12), "Немецкие органы у русских любителей" ("Исторический Вестник", 1890, №11), "Памяти M. И. Глинки" ("Исторический Вестник", 1892, № 11 и отд.), "Руслан и Людмила" М. И. Глинки, к 50-летию оперы" ("Ежегодник Имп. Театров" 1891-92 и отд.), "Помощник Глинки" (барон Ф. А. Раль; "Русская Старина", 1893, №11; о нем же "Ежегодник Имп. Театров", 1892-93), биографический очерк Ц. А. Кюи ("Артист", 1894, № 2); биографический очерк М. А. Беляева ("Русская Музыкальная Газета", 1895, № 2), "Русские и иностранные оперы, исполнявшиеся на Императорских театрах в России в XVIII и XIX столетиях" ("Русская Музыкальная Газета", 1898, №№ 1, 2, 3 и отд.), "Сочинение, приписываемое Бортнянскому" (проект отпечатания крюкового пения; в "Русской Музыкальной Газете", 1900, № 47) и т. д. Важное значение имеют сделанные С. издания писем Глинки, Даргомыжского, Серова, Бородина, Мусоргского, князя Одоевского, Листа и др. Весьма ценно и собрание материалов для истории русского церковного пения, составленное С. в конце 50-х гг. и переданное им известному музыкальному археологу Д. В. Разумовскому, который воспользовался им для своего капитального труда о церковном пении в России. Много заботился С. об отделе музыкальных автографов Публичной Библиотеки, куда он передал множество всевозможных рукописей наших и иностранных композиторов.
См. "Русская Музыкальная Газета", 1895, №№9 и 10: Ф., "В. В. С. Очерк его жизни и деятельности, как музыкального писателя".
С. Булич.
{Брокгауз}
Стасов, Владимир Васильевич (дополнение к статье)
Известный писатель; умер в 1906 г.
{Брокгауз}
Стасов, Владимир Васильевич
(1824-1906; христианин). - Известный художественный критик, ученый и археолог. Глашатай реализма в искусстве, ярый враг ложноклассицизма и академизма, пламенный поборник национального искусства ("чем художник родился, какими впечатлениями он был постоянно окружен, к чему глубоко прильнули его глаза и душа, только то и способен он высказать с великим выражением и правдой"). С. был искренний друг и защитник евреев и еврейства, горячий поклонник еврейских талантов: "Еврейское племя так талантливо, что вы только снимите с этих людей путы, и они тотчас же несутся с неудержимой порывистой силой и вносят свежие, горячие элементы в массу европейского гения, знания и творчества". С. постоянно отмечал и первый приветствовал все явления еврейского творчества в России и на Западе: "Не будучи евреем, я считал интересным и важным рассмотреть права и обязанности еврейского художника и еврейского художества" и считал обязанностью художника-еврея творить в национальном духе: "Эти самые объевропеенные евреи, сколько они способны были бы представить миру оригинальных мелодий, самобытных ритмов и никем не тронутых нот душевных... - или еврейская национальность кажется им, по старым привычкам, все еще бедною, или тем у ней мало в ее старой и новой истории, или типов у нее нет и красоты тела и духа?" - С. описал и превознес известную коллекцию еврейских вещей Страуса, бывшей на всем. выставке 1879 г. в Париже. Вместе с бароном Д. Гинцбургом С. собрал и издал "Еврейский орнамент". С. первый отметил в печати талант М. М. Антокольского и остался всю свою жизнь его другом, защитником и горячим поклонником. Во время выставок раб. Антокольского (1881 и 1893) С. грудью отстаивал его от нападок антисемитских газет. После смерти Антокольского, С. собрал и издал его письма и написал его подробную биографию. С. принимал близкое участие в деле постройки синагоги в Петербурге (1871). С. состоял почетным членом Общ. распространения просвещения. С. был постоянно окружен молодыми талантливыми евреями, - он заботился о них и помогал им советом и добыванием для них средств (просил за них у известного филантропа бар. Горация Гинцбурга). Барон Давид Гинцбург в статье "Стасов и еврейское искусство" (Сборник воспоминаний о В. В. Стасове, "Прометей", 1907) говорит: "Его отношение к еврейскому искусству обусловлено было теми же особенностями его мощной природы, которые легли в основание его прочих деяний: беззаветная преданность истине, страстная любовь к человечеству - искание правды и искренности, - преклонение перед всем естественным, жизненным и действительным - увлечение добром и красотою - признание права всякого живого существа на полное развитие своей личности". С. сотрудничал в "Еврейской библиотеке" и "Рассвете". Его многочисленные статьи о евреях и еврействе вошли в его Собрание сочинений (I, II, III тома, 1847-1886, IV т., 1906): "Жидовство в Европе", "Новая русская статуя", "По поводу постройки синагоги в Петербурге", "Еврейское племя в созданиях европейского искусства", "По поводу перевода Натана Мудрого", "Памятник И. Г. Оршанскому", 1878, "Еврейский музей", "Ответ Л. Гордону". "По поводу Сары Бернар", "Венецианский купец" (1904, изд. Брокгауз-Ефрон); "Еврейский орнамент" (1905, изд. Calvary, Берлин); "Письма Антокольского" (1905 изд. "М. Вольф").
Илья Гинцбург.
{Евр. энц.}
Стасов, Владимир Васильевич
Известный художественный критик, род. 2 января 1824 в СПб. в выдающейся по интеллигентности семье архитектора В. П. С., строителя Измайловского собора. Художественное развитие С. началось с детства; в первоначальное домашнее воспитание его входила и музыка. В 1835 С. поступил в Училище Правоведения, оконченное им в 1843. Здесь он сделался учеником Гензельта по фп. и считался хорошим пианистом. Важным следствием школьной жизни было знакомство с Серовым, также правоведом, перешедшее в долголетнюю дружбу. Эта дружба повлияла на дальнейшую деятельность С., посвятившего музыке значительную часть своих художественных симпатий и в юности даже думавшего о композиторской деятельности. Огромная переписка Серова со С., длившаяся до начала 60-х годов 19 в., напечатанная в "Русской Старине", 1875-78, и "Рус. Муз. Газ.", 1899-1903, является прекрасным материалом для характеристики нашей тогдашней музык. жизни, а также для биографий обоих корреспондентов. В 1845 С. впервые, частным образом, стал заниматься в Публичной Библиотеке, в которую затем в 1857 поступил на службу; он служит здесь и поныне, в качестве заведующего художественным отделом библиотеки. В 1847 С. впервые выступил на поприще музыкальной критики ("Музыкальное обозрение", 1847, и "Отечественные Записки"), но до конца 50-х годов эта деятельность С. носила характер случайный и любительский. В 1851 С. отправился за границу в качестве секретаря князя Демидова; в Италии он изучил знаменитую музык. библиотеку аббата Сантини в Риме, снял копии с целого ряда редких памятников старинного музык. творчества, впоследствии принесенных им в дар Публичной библиотеке, и сделал подробное описание этой библиотеки ("L"Abbé Santini et sa collection musicale à Rome", Флоренция, 1854; по-русски напеч. в "Библиотеке для чтения", 1852). Все музык. статьи С. могут быть разбиты на 4 группы: статьи исторические, биографии и материалы, критика, полемика. Наибольшее значение имеют первые две группы, и среди них статьи: "Описание автографов музык. деятелей" ("Отечественные Записки", 1856); "Каталог рукописей Глинки" (Отчет Публичной Библиотеки, 1857; дополнения и поправки сделаны в "Каталоге рукописей Глинки" Н. Финдейзена); письмо к директору Публичной Библиотеки о древнегреческой рукописи "Святоградец"; исследование о демественном и троестрочном пении. Биографии русских композиторов (Глинки, Мусоргского Бородина, Кюи и Римского-Корсакова) являются вместе с тем и первоисточниками материалов для характеристики этих композиторов; кроме того, С. напечатал в "Русской Старине", "Ежегоднике Имп. театров" и др. большую коллекцию писем и автобиографии Глинки, Даргомыжского и Серова и издал отдельной книгой биографию, переписку и музык. статьи Бородина (СПб., 1889). Точно так же интересны материалы, собранные С. о пребывании в России Листа, Шумана и Берлиоза (СПб., 1896). Из музыкально-критических работ выдаются статьи: "Русская музыка за последние 25 лет" ("Вестник Европы", 1883), "Искусство" в приложении к журналу "Нива", 1901. Статьи полемического характера, иногда слишком увлекающегося и одностороннего характера, были направлены против музыкантов, не сочувствовавших деятельности новой русской школы: Серова, Лароша, Рубинштейна, Фаминцына и др. В этом отношении выделяется крупная статья "Тормазы нового русского искусства" ("Вестник Европы", 1885). Вообще, вся музыкально-литературная деятельность С. направлена главным образом в защиту тенденций Новой русской школы; вместе с Кюи С. был главным представителем последней в литературе. Статьи С., написанные необыкновенно горячо и искренне, мало затрагивают техническую сторону разбираемых композиций и касаются главным образом их общего эстетического и исторического значения. К празднованию семидесятилетия С. вышло в свет полное собрание его статей в 3-х компактных томах (1894, СПб). В 3-м томе этого собрания помещены музыкально-литературные работы С. по 1886; статьи, появившиеся после 1886, отдельно не изданы. В 1886-1903 С. печатал статьи по музыке в "Русской Старине" (1889-1893), "Северном Вестнике" (1889, 1893), "Историческом Вестнике" (1890, 92), "Артисте" (1894), "Ежегоднике Имп. театров", "Новостях" и "Русской Музык. Газете". Биографический очерк С. см. "Рус. Муз. Газ.", 1895, №№ 9-10.
(Ф. ).
Стасов, Владимир Васильевич
Историк искусства и литературы, музыкальный и художественный критик и археолог. Сын известного архитектора В. П. Стасова. Окончил курс в императорском училище правоведения.
Научная и критическая деятельность С. очень разнообразна (русская история, фольклор, история искусств). Основная историко-литературная работа С. - "Происхождение русских былин" - вызвала большую полемику в научных кругах. В ней С., опираясь на теорию Бенфея, развивал ту мысль, что русские былины не имеют в себе ничего действительно русского и являются перенесением на русскую почву восточных (индийских и др.) тем и мотивов через посредство тюркских и монгольских народов. Основная цель работы, как указал сам автор, - борьба со славянофильской трактовкой образов былинных героев как воплощений истинно-русской народной души. Работа вызвала ожесточенные нападки на автора (Гильфердинг, О. Миллер, Бессонов и др.). Но точка зрения С. нашла поддержку у В. Ф. Миллера и особенно у Г. Н. Потанина. С. действительно переоценил значение восточных мотивов в былинах, допуская часто поверхностные и схематические сближения русских произведений с восточными. Однако его работа сыграла в свое время большую роль в разрушении славянофильской трактовки русского фольклора, показав необходимость учета международных связей при изучении истории русской устной поэзии.
В многочисленных критических статьях, охватывающих область музыки, театра, живописи и литературы, С. всегда на первое место ставил идейность и правдивость произведения. Враг всяких внешних эффектов, С. считал основной задачей художника воссоздавать "те характеры, типы, события ежедневной жизни, которые первый научил видеть и создавать Гоголь". В соответствии с этим С. явился лит-ым выразителем художественной идеологии "новой русской музыкальной школы", прозванной им "могучей кучкой", творческая практика которой содержала в себе элементы народничества и реализма. В области живописи С. явился горячим защитником передвижничества. В литературе С. высоко ставил Толстого и жестоко критиковал раннего Тургенева за "тепленькую водичку кротости и смирения", хотя последующие его произведения, в частности "Новь", ошибочно ставил очень высоко.
Сторонник национальной самобытности русского искусства, С. хотя и был чужд реакционно-славянофильской трактовке самобытности, однако, одновременно враждебно относился к революционно-демократическому ее пониманию. Поэтому Стасов и не смог понять подлинную природу русской народной эпической поэзии.
Библиография: I. Собрание сочинений, т. I - IV, СПб, 1894-1901; Избранные сочинения в двух томах, изд. "Искусство", т. I, М. - Л., 1937.
II. Вл. Кapeнин, Владимир Стасов. Очерк его жизни и деятельности, ч. 1 и 2, изд. "Мысль", Л., 1927; Лев Толстой и В. В. Стасов. Переписка. 1878-1906. Ред. и примечания В. Д. Комаровой и Л. Б. Модзалевского, изд. "Прибой", Л., 1929.
{Лит. энц.}
Большая биографическая энциклопедия . 2009 .
СТАСОВ, ВЛАДИМИР ВАСИЛЬЕВИЧ (1824–1906), русский музыкальный и художественный критик. Родился в Петербурге 2 (14) января 1824 в семье архитектора Василия Петровича Стасова (1769–1848); брат В.В.Стасова – адвокат Дмитрий Васильевич Стасов (1828–1918). Окончил в 1843 Училище правоведения, обучался игре на фортепиано у известного педагога А.Л.Гензельта. Служил в Сенате, в министерстве юстиции. С 1856 работал в Публичной библиотеке (ныне Российская национальная библиотека, РНБ) в Петербурге, с 1872 до конца жизни заведовал ее художественным отделом. На этом посту постоянно консультировал писателей, художников, композиторов, собирал рукописи русских деятелей искусства, в особенности композиторов (во многом благодаря Стасову РНБ располагает ныне самыми полными архивами композиторов петербургской школы).
Наряду с новой русской музыкой Стасов всячески поддерживал новую русскую живопись, в частности, принимал участие в деятельности Артели художников (впоследствии Товарищество передвижных художественных выставок – «передвижники»); создал ряд монографий о русских художниках. Особый пласт деятельности Стасова составляют его исторические и археологические исследования – в том числе работы о народном орнаменте, о происхождении былин, а также о древнерусском пении; по всем этим темам им были собраны обширные материалы, которые он нередко передавал для использования другим ученым.
Стасов всегда был деятелем «крайних», радикальных взглядов, и его нередко обвиняли (и обвиняют) в односторонности. Например, он очень высоко ставил оперное творчество Глинки и всей петербургской школы, но Чайковского ценил почти исключительно как симфониста, а не оперного композитора (что не мешало ему поддерживать с Чайковским весьма теплые личные отношения); довольно долго выступал против системы консерваторского образования, считая, что она нивелирует национальное своеобразие русских талантов. В горячо любимом им творчестве петербургской школы Стасов полностью принимал все сделанное Мусоргским и Бородиным, но, например, не сразу оценил эволюцию искусства Римского-Корсакова. Это было связано с основными позициями Стасова, которым он сохранял верность в течение всей жизни, – с понятиями «реализма» (под которым подразумевался прежде всего выбор актуальных для современности тем, антиакадемизм) и «народности» (эту категорию Стасов считал совершенно обязательной при оценке произведения искусства, а в новой русской музыке, основанной на национальном материале, видел будущее всего европейского искусства). Особым его предпочтением пользовались художественные концепции на подлинном историческом материале, он исключительно высоко оценивал опыты Даргомыжского и Мусоргского по передаче в музыке интонаций живой речи; особый «конек» Стасова составляла «восточная тема», которая была для него неотъемлемой составляющей нового русского искусства. Жесткость установок Стасова и категоричность его выступлений уравновешивались, однако, его глубокой преданностью интересам науки и искусства, искренностью стремления к «новым берегам», артистичностью натуры. Стасов нередко бывал несправедлив и резок, однако всегда благороден и великодушен и до конца предан своим друзьям.