Саратов. Этот интересный, с богатой историей город расположен почти в тысяче километров от столицы. Изначально здесь была пограничная крепость, но постепенно она преобразилась в купеческий город. К концу 19 века Саратов – все еще провинция, с режущим глаз контрастом между
«ассенизационными проблемами и «парижскими увеселениями», и одновременно – волжский город с необычайным летом и загадочной осенью. Город, который долгое время не имел ни музеев, ни художественных школ. И, тем не менее, саратовская земля дала миру Борисова-Мусатова, Уткина, Кузнецова, Петрова-Водкина.
Родился Виктор Эльпидифорович Борисов-Мусатов 2 (14) апреля 1870 г. Виктор был первенцем у родителей. Они не могли нарадоваться на своего шустрого мальчугана. Но в трехлетнем возрасте мальчик упал, да так сильно, что со временем у него стал расти горб. Несмотря на внешний изъян, Витя рос общительным и живым ребенком. Этому способствовала безграничная родительская любовь. До наших дней сохранилась самодельная книжечка П.П. Ершова «Конек-Горбунок», сделанная отцом Эльпидифором Борисовичем для своего сына. А еще мальчик любил помечтать, побродить в одиночестве. Достаточно рано у него выявилась и другая склонность: он увлекся рисованием.
Рисовать он начал в шесть лет. “Около Саратова на Волге есть остров, - вспоминал позднее сам Борисов-Мусатов. - Этот остров называется Зелёным. В детстве он был для меня чуть ли не “Таинственный остров”. Я знал только один ближайший его берег. Он был пустынен, и я любил его за это. Там никто не мешал мне делать первые робкие опыты с палитрой”.
С 11 лет Виктор – ученик второго класса Саратовского реального училища. Учиться мальчику нравилось, но особенно старателен он был в черчении и рисовании. Контурные карты в его исполнении становились целыми картинами. Море около берегов обводилось необыкновенно живописной краской, горы растушевывались с удивительной тщательностью, реки и озера покрывались волнами.
В училище Виктор обзавелся большим количеством друзей. Ребята к нему относились по-доброму, не смеялись над его бедой, да и Виктор «…был великолепный товарищ, всегда отзывчивый и даже, насколько я помню, веселый, что придавало особенную трогательность его маленькой фигурке», – вспоминал впоследствии один из его соучеников.
С 14 лет Виктор стал заниматься исключительно живописью. Художественной школы в Саратове не было. Обучать рисунку и живописи мальчика взялся преподаватель училища, Василий Васильевич Коновалов. Он же всячески старался расширить кругозор своего ученика. В 1885 году в Саратове открылся Радищевский музей, содержавший большое количество художественных произведений признанных классиков живописи. Виктор подолгу бывал в музее, но еще больше времени он уделял кистям и мольберту. И, несмотря на то, что здоровье его было слабым, а от нагрузок сильно болела спина, Виктор решает навсегда связать свою жизнь с живописью. Одна из первых картин, написанная им в те годы и сохранившаяся до наших дней, «Окно» находится в Государственной Третьяковской Галерее.
В 1890 году Борисов-Мусатов поступает в Московское училище живописи, ваяния и зодчества (МУЖВЗ), где будет учиться почти пять лет. Параллельно – он еще и вольный слушатель Петербургской Академии Художеств. Он очень хочет продолжать свое обучение в Петербурге, но сырой питерский климат плохо влияет на его здоровье. Художник вынужден оставить Петербург. Учась в МУЖВЗ, Виктор посещает кружок, где в жарких спорах и долгих дискуссиях молодые художники пытаются найти новые способы и стили в живописи. Там впервые он встретится со своей будущей женой Еленой Владимировной Александровой, тоже художницей.
После окончания МУЖВЗ Борисов-Мусатов хочет продолжить свое художественное образование. Для этого он готовится к поездке во Францию. Но сердце все время напоминает о Елене Владимировне. Он предлагает ей ехать вместе. Но нет…Ее чувств к нему еще слишком мало, чтобы отважиться на такой поступок. И он едет один.
Три зимы Борисов-Мусатов проводит в Париже. “Мои художественные горизонты расширились, - рассказывал он впоследствии, - многое, о чем я мечтал, я увидел уже сделанным, таким образом, я получил возможность грезить глубже, идти дальше в своих работах”. Так значимо было все то, что этот усердный ученик и неутомимый исследователь нашел в современном французском искусстве. Больше всего Борисов-Мусатов интересовался импрессионизмом и художниками-символистами.
Но каждое лето он проводил в родном Саратове, в окружении родных – матери и младших сестер. Особенно он был близок с сестрой Еленой. Она была его самая частая модель. Для нее мать по просьбе художника сшила платье под старину, а кринолин Виктор сделал сам. Ему очень нравится этот женский образ – чистый, неотмирный, из каких-то далеких времен. “Женщина в старинном платье с кринолином менее чувственна и больше похожа на облака и на деревья…” – считал Мусатов.
В 1898 году Борисов-Мусатов возвращается из Франции. Он полон знаниями и ему не терпится приступить к воплощению своих идей. Но где же взять натуру, где взять моделей? Позировать странному, похожему на доброго гнома художнику, хотя и сохранявшему в одежде и в облике парижскую элегантность, для многих провинциальных девиц – дело предосудительное! «Тоска меня мучит, музыкальная тоска по палитре, быть может. Где я найду моих женщин прекрасных? Чьи женские лица и руки жизнь дадут моим мечтам?»- пишет художник. И вот снова и снова мы видим на полотнах Борисова-Мусатова его любимую сестру. С картины «Автопортрет с сестрой» начинается новый этап в жизни художника. Ученичество позади. Надо искать себя и пытаться воплотить неземно прекрасный и мучительно трудный образ женской красоты, который не дает покоя художнику. “Есть художники, – писал о Борисове-Мусатове М. Волошин, – которые всю свою жизнь влюблены в одно лицо. Их волнует не красота, т. е. не то, что всеми считается красотой, а особая некрасивость. Этой некрасивости посвящают они все свое творчество, украшают ее всеми сокровищами своего таланта, опрозрачивают, возводят ее на престол и силой своей любви создают из “некрасивости” новую Красоту”.
А за натурой Борисов-Мусатов ездит в старинные дворянские усадьбы: Слепцовка, Зубриловка, Введенское. Таких поездок в его жизни было немного, но все были насыщенны впечатлениями и работой. Знаменательна поездка в имение Зубриловка в 1902 году. Туда он отправился в сопровождении сестры Елены и, теперь уже невесты, Елены Владимировны Александровой. По рассказу сестры художника Елены Эльпидифоровны, Мусатов “усиленно работал, пользуясь теплыми днями лета и своими натурами, безотказно идущими в его желании для намеченных картин”. Признанным шедевром этого года стал «Водоем». В. К. Станюкович вспоминал о первом впечатлении, полученном от встречи с картиной “Водоем”: “Мы пришли к Виктору из мутной жизни. Мы были ослеплены, красками, не понимали… Изумленные, мы сидели перед картиной и долго молчали. Стояла тишина. Виктор ходил в другой комнате. “Как хорошо… Боже, как хорошо!” – прошептал кто-то тихо. И широкая струя счастья залила наши сердца, словно не было низенькой мастерской, дождя за окном, этих длинных провинциальных буден. Мы сразу встрепенулись, заговорили, зашумели – счастливые, радостные. И Виктор улыбался, радостно смущенный”.
В 1903 году состоялась свадьба Виктора Борисова-Мусатова и Елены Александровой. «Женитьба мало изменила его жизнь по внешности, тем более что и жена принадлежала к миру художников, но разрешение вопроса «гармонии любви» отразилась на всем последующем творчестве художника, дала ему силу, уверенность, уравновесила его порывы и сообщила всем дальнейшим работам значительность, зрелость и внутреннее спокойствие», – пишет В. Станюкович. Елена Владимировна была для Мусатова не просто женой, она была другом, соратником, музой. Её изображение мы видим на многих работах мужа. Она помогала давать названия картинам. «Изумрудное ожерелье», «Призраки», «Парк погружается в тень», «Сон божества» – все эти названия были даны ею. В декабре 1904 года в семье Мусатовых родилась дочь Марианна, которая пойдет по стопам родителей. Окончит Ленинградское художественно-промышленное училище. Станет книжным графиком. Доживет до 1991 года.
По воспоминаниям сестры В. Э. Борисова-Мусатова Елены Эльпидифоровны: «Елена Владимировна… любила живопись, но рисовала в другом жанре - предпочитала пейзажи, заглохшие места в лесу, или где-нибудь у реки, иногда писала портреты. В отношении к брату она очень хорошо понимала и чувствовала стремление его к творчеству, и всегда старалась внимательно поддерживать в моменты его меняющихся душевных настроений».
Мусатов много работает. В год создавал по 6-9 законченных полотен. Но его стиль приходится по вкусу далеко не всем. Он мало выставляется, его картины редко покупают. Но зато его много критикуют или не говорят о нем вовсе. Но есть верные друзья.
Они не оставляют его, зная, как трудно живется семье художника. Особенно близки им были Владимир Константинович и Надежда Юрьевна Станюкович. Владимир Станюкович станет одним из первых биографов Борисова-Мусатова. А Надежда Юрьевна была одной из постоянных моделей художника и просто очень близким по духу человеком. Поэтому ее ранняя тяжелая кончина не могла не отразиться на художнике. “Ее смерть, – писал он, – примирила меня со смертью вообще… В мою душу, я чувствую, вливается какое-то спокойствие”.
Осень 1905 года Мусатов с семьей проводит в Тарусе на даче Цветаевых. Как и всегда, он много и плодотворно работает. Но внезапно 26 октября (8 ноября) 1905 года Борисов-Мусатов скончался. Ему было 35 лет. За эту короткую жизнь он создал 77 картин, которые хранятся в 20-ти музеях. Похоронен художник на высоком берегу Оки в Тарусе. А в родном Саратове чудом уцелел флигель, в котором Борисов-Мусатов жил еще до отъезда во Францию. Теперь там – филиал Саратовского государственного художественного музея имени А. Н. Радищева с постоянной экспозицией, посвященной художнику.
К наиболее значительным явлениям искусства рубежа XIX-XX веков принадлежит, наряду с творчеством В.А. Серова и М.А. Врубеля, творчество В.Э. Борисова-Мусатова (1870-1905). Выпусник Московского училища, Борисов-Мусатов возвышается над обозначившейся к началу XX века односторонностью петербургского графического и московского, преимущественно живописного, направлений. Импрессионизм с его вниманием к световоздушным эффектам, к воспроизведению текучих, изменчивых состояний, пристрастием к этюду, широкой манере письма (уже заявивший о себе в произведениях Левитана, Коровина и Серова) послужил исходным пунктом творческого развития Борисова-Мусатова. Однако зрелый стиль этого мастера в целом следует характеризовать как постимпрессионизм в его живописно-декоративном варианте, в некоторых чертах близкий стилю французских художников группы «наби».
На рубеже XIX-XX веков новая тема начинает настойчиво звучать в судьбе многих деятелей русского искусства - тема одиночества. Эта эпоха порождает «одиноких» художников, которые резко порывают с официальной академической школой, с пренебрежением отворачиваются от проторенных дорог успеха и проходят особенный, неповторимо своеобразный путь развития. Подолгу - иногда в течение всей жизни - они стараются держаться вне групп, не примыкают к какому-либо сложившемуся художественному течению и более всего дорожат независимостью своих творческих исканий. Художникам этого типа, даже при очень большой одаренности, редко удавалось добиться заметного положения в искусстве своей эпохи. Современность отказывала им в славе. Обычно уделом «одиноких» становилась безвестность при жизни и в лучшем случае посмертное признание в узком художническом кругу.
Путь «одиноких» художников часто напоминает как бы боковую тропинку, бегущую в стороне от основного русла развития русского искусства. Но в пору идейного разброда, характеризующего культуру конца XIX - начала XX веков, число и историческое значение этих боковых тропи-нок возрастает. «Одиноким» художникам принадлежит теперь неотъемлемое место в общей картине культуры. История не вправе игнорировать их искания и достижения - не только ради исчерпы-вающей полноты рассказа об искусстве того времени, но прежде всего потому, что наиболее одаренным и чутким из «одиноких» мастеров удалось с особенной яркостью выразить отдельные существенные черты их сложной эпохи и даже предвосхитить некоторые идейно-творческие тен-денции, сыгравшие впоследствии заметную роль в русской живописи предреволюционных лет.
Борисов-Мусатов был самым значительным в ряду этих мастеров, в первую очередь по степени влияния на позднейшую русскую живопись. Бесспорно, он был также самым крупным среди них по уровню культуры и масштабам таланта. Следовало бы назвать Борисова-Мусатова наиболее типичным из «одиноких» художников его поколения, если вообще уместно говорить о «типичности» применительно к таким явлениям, в которых оригинальность и неповторимость возведены в основной принцип.
На долю Борисова-Мусатова выпали все те испытания, которым подвергались «одинокие» художники, выбравшие самостоятельную и независимую дорогу в искусстве. Он испытал непризнание, злые насмешки критики, обвинения в декаденстве, кривлянии, и, более всего, - одиночество. Его картины не покупались, проекты стенных росписей так и остались невыполненными. Борисову-Мусатову могло казаться, что его работа никому не нужна. Лишь в самые последние годы жизни к нему пришло, наконец, некоторое подобие успеха.
В душевном облике «одиноких» художников часто можно видеть черты фанатизма и озлобленной непримиримости. У Борисова-Мусатова их не было. Но его характернейшей особенностью следует назвать нравственную стойкость перед лицом испытаний и непоколебимую уверенность в правильности избранного пути.
Биографии русских художников этой эпохи большей частью не изобилуют внешними событиями. О жизни Виктора Эльпидифоровича Мусатова (1870-1905) нетрудно рассказать в нескольких строчках.
Фамилия «Борисов», прибавленная им к родовому прозванию, представляет собой псевдоним. Художник происходил из демократической среды. Его дед был крепостным крестьянином, отец - мелким железнодорожным служащим в Саратове. В этом городе прошла большая часть жизни художника. Здесь, в отличие от других провинциальных городов, издавна сложился кружок интел-лигенции, не чуждой художественным интересам; имелось даже «Саратовское общество изящных искусств». Основы широкой эстетической культуры, свойственной Мусатову, были заложены еще в детстве. В школьные годы он читал Лессинга, Тэна и Гегеля. От своего учителя, художника В.В. Коновалова, юный Мусатов впервые услышал об импрессионизме.
Однако даже в передовой для того времени саратовской среде молодой художник не мог не чувствовать себя одиноким. Его представления и мысли об искусстве уже тогда были неизмеримо сложнее и глубже общедоступной эстетики провинциального интеллигентского кружка. У себя на родине Мусатов остался непонятым. Чувство одиночества усугублялось, к тому же, физическим недостатком художника: он был горбат и с детства болезненно ощущал свою отчужденность от мира здоровых людей.
Профессиональное образование Мусатова началось очень рано. Он ушел из пятого класса реального училища, чтобы всецело посвятить себя живописи, и в течение четырех лет рисовал и писал маслом под руководством В.В. Коновалова. В 1890 году двадцатилетний Мусатов поступил в московское Училище живописи, ваяния и зодчества, но, в сущности, именно с этого времени стал учиться самостоятельно, он опирался не столько на авторитет учителей, сколько на собственные взгляды и суждения об искусстве.
После недолгого пребывания в московском Училище Мусатов перешел в 1891 году в Академию художеств, где на первых порах показал большие успехи, совмещая работу в фигурном классе с занятиями в частной мастерской П.П. Чистякова. Но уже через год, по мере того как крепла творческая самостоятельность Мусатова, все отчетливее стали обозначаться расхождения между молодым художником и его учителями. Подобно многим художникам его поколения, Мусатов покинул Академию и вернулся в 1893 году в московское Училище, где пробыл еще полтора года, настойчиво работая и участвуя в ученических выставках, но все более отдаляясь от школы. Наконец, весной 1895 года Мусатов окончательно порвал с Училищем и принял решение совершенствоваться за границей. В 1895-1897 годах он проводил каждую зиму в Париже, работая в мастерской Фернана Кормона, изучая музеи и внимательно всматриваясь в творчество современных ему французских художников. Попытка поступить учиться к Пюви де Шаванну, которого Мусатов считал самым большим живописцем современности, окончилась неудачей, но работа у Кормона в общем удовлетворяла художника. Он нашел здесь творческую свободу и вместе с тем сознательную, строго продуманную и последовательную систему преподавания. Впрочем, он и в Париже тщательно оберегал свою самостоятельность. В мастерской он только рисовал и никогда не показывал Кормону свою живопись.
Было бы, впрочем, ошибкой отрицать значение школы в творческом развитии Мусатова. Сам художник намекнул об этом, отметив однажды, что три наиболее почитаемых им учителя-пере-движник С.А. Коровин, «академист» П.П. Чистяков и представитель запоздалого классицизма Ф. Кормон - служили одним и тем же принципам в преподавании искусства. Они передавали свойственное им умение владеть изобразительными средствами в воссоздании натуры, не навязывая ученикам своих эстетических воззрений и своей собственной художественной манеры. Школа - и русская, и французская - сыграла положительную роль в формировании мусатовского мастерства.
Однако еще большее значение для Борисова-Мусатова имело знакомство с передовым французским искусством конца XIX века, прежде всего тщательное изучение профессионального опыта импрессионистов. Борисов-Мусатов оценил и полюбил Моне, Писсарро, Ренуара и Моризо задолго до того времени, когда их влияние проникло в русскую художественную культуру. В те годы, когда будущие мастера «Мира искусства» еще находили опору своим исканиям в мюнхенском модерне и картинах Беклина, а в понимании импрессионизма не шли дальше Уистлера и Цорна, Борисов-Мусатов с пристальным вниманием обратился к творчеству основоположников новой французской живописи. Вообще, явно французская ориентация живописи Мусатова заметно выделяет его рядом с петербургским «мирискусничеством», воспитанным преимущественно на образцах немецкой и английской графики.
Интересы молодого художника обращались и к более поздним, уже постимпрессионистичес-ким течениям французского искусства, к таким мастерам, как Дени, Боннар, Вюйар и Руссель, которые входили тогда в группу «наби», своеобразно переработавшую традицию импрессионизма и объединившую ее с традициями декоративной живописи Гогена и Пюви де Шаванна.
Кончились годы учения, начались годы затворничества и напряженного труда. В жизни Муса-това не было уже никаких «событий», кроме картин и эскизов. С 1898 по 1903 год он жил в Саратове, лишь изредка приезжая в Москву.
Его работы ежегодно появлялись на выставках «Московского товарищества художников» и вначале вызвали единодушное осуждение в прессе. Медленно и трудно привыкала критика к своеобразию мусатовской живописи. Желая быть ближе к Москве, художник в конце 1903 года покинул Саратов и перебрался в Подольск, затем в Тарусу. В последний год жизни он выставил свои произведения в «Союзе русских художников», а также в Берлине, Мюнхене, Лейпциге и в парижском «Осеннем салоне». 26 октября (ст. ст.) 1905 года Борисов-Мусатов умер, едва достигнув тридцатипятилетнего возраста.
Жизнь художника, внешне столь однообразная, уединенная и небогатая событиями, отличалась, однако, необыкновенной внутренней интенсивностью. Одиночество его было наполнено неустанным трудом; дни проходили в работе над картинами и в постоянном, систематическом чтении. Но мир воображения казался художнику богаче и значительнее, чем обыденная будничная реальность. Сознательно отворачиваясь от окружавшей его провинциальной действительности, Борисов-Мусатов вел жизнь одинокого мечтателя. Живопись стала для него лишь средством выражения лирического мироощущения. Чтобы понять духовную атмосферу, в которой выросло искусство Борисова-Мусатова, следует заглянуть в его дневники и записные книжки, в перечни прочитанных им книг. Здесь встречаются имена Ницше и Метерлинка, неоромантиков и символистов; философия индивидуализма и пессимистическая поэзия конца XIX века наложили заметный отпечаток на мышление художника и творческую проблематику его произведений.
Искусству Борисова-Мусатова свойственна ранняя зрелость. Даже в его ученических этюдах и первых самостоятельных композициях есть уверенное, совсем не ученическое мастерство и строго продуманная ясность в постановке и решении художественных задач.
Небольшая картина «Майские цветы» (1894, Государственная Третьяковская галерея), написанная двадцатичетырехлетним Борисовым-Мусатовым, вводит в атмосферу его первоначальных творческих исканий и, вместе с тем, делает понятными причины постоянных разногласий между молодым художником и его официальными руководителями.
В самом деле, все здесь противоречит школьным установкам - даже сюжет, который нельзя отнести ни к одной из сложившихся в XIX веке жанровых категорий. В сущности сюжета, драматического действия, протекающего во времени, в картине вовсе нет. Изображены две девочки с большим красным мячом, играющие в саду среди цветущих деревьев. Фигуры детей в их белых платьях не акцентированы, не выделены из пейзажа, а напротив, как бы слиты с ним и растворя-ются в общей декоративной гармонии цвета. Острые и меткие наблюдения, идущие от живой натуры, своеобразно сочетаются в картине «Майские цветы» с сознательной условностью. Импрес-сионистски обобщая форму, высветляя цветовую гамму, стремясь передать не только яркость и гармонию красок, но и окутывающий их воздушный покров, Борисов-Мусатов как бы перекликается в своих исканиях с Константином Коровиным и молодым Серовым; он, однако, не повторяет их опытов, а идет независимым, вполне самостоятельным путем, в его работе отчетливо видна большая декоративность в решении бессюжетной картины, где элементы жанра и пейзажа сливаются в нерасторжимое целое.
В одной из тетрадей Борисова-Мусатова есть запись, красноречиво свидетельствующая о характере его интересов. Художник задумал «сделать опыт над женской головой в портрете на воздухе, не стесняясь яркостью красок. Все лицо будет голубое - яркое, лиловое, зеленое». Большая часть его работ, написанных между 1895 и 1900 годами, представляет собою серию подобных же опытов овладения системой импрессионизма; таковы, например, этюд «Мальчик в шляпе» (1896-1898, Государственный Русский музей) или «Девушка с агавой» (1897, Государственная Третьяковская галерея), в которой осуществлена приведенная выше живописная программа, или, наконец, картина «Гармония» (1899-1900, частное собрание в Москве) с ее подготовительными этюдами (Государственная Третьяковская галерея).
Наиболее значительным в ряду этих произведений является «Автопортрет с сестрой» (1898, Государственный Русский музей), изображающий художника и его сестру в саду, возле мраморного столика с лежащими на нем розами. В этой первой крупной работе Борисова-Мусатова не все последовательно и гармонично, но самые противоречия, которые можно заметить в картине, характерны для формирующегося творческого мировоззрения русского мастера.
Картина написана как бы в двух разных ключах, в двух не согласованных друг с другом художественных принципах. Пейзажный фон, а также детали обстановки и белое женское платье на переднем плане - то есть все декоративные элементы «Автопортрета» - решены в системе живописных приемов импрессионизма. Формы обобщены, контуры растворяются в цветовых пятнах, предметы показаны в световоздушной среде; колорит строится на тонко проработанных оттенках, раздельно положенных мазках дополнительных тонов и внимательно прослеженных рефлексах. Но основные образы «Автопортрета», выражающие его эмоциональное содержание, не вмещаются в систему импрессионистической живописи. Изображая себя самого и свою сестру, Борисов-Мусатов обратился к совершенно иному кругу художественных представлений и профессиона-льно-творческих приемов. Повернутое в профиль лицо женщины тщательно моделировано и вырисовывается отчетливым силуэтом, не свободным даже от графической жесткости; с такой же подчеркнутой пристальностью и детализацией написано и лицо самого художника. Борисов-Муса-тов стремился передать внутренний мир человека глубже, чем это доступно художественным средствам импрессионизма.
Таким образом, импрессионизм как исторически сложившееся творческое течение, с харак-терною для него обращенностью к окружающей действительности прежде всего к живой натуре, не стал для Борисова-Мусатова художественным мировоззрением, последовательным и цельным. Идейные позиции и теоретические принципы французских импрессионистов были ему чужды. Импрессионизм навсегда остался для русского живописца лишь известной совокупностью профессиональных приемов, лишь системой художественной формы, которую можно было противопоставить академическим школьным традициям. В последние годы жизни Борисов-Мусатов стремился преодолеть преобладающее влияние приемов импрессионизма, переработать их в соответствии со специфическими задачами своего творчества, но отпечаток импрессионистской техники отчетливо заметен далее в самых поздних его произведениях.
В конце 1890-х - начале 1900-х годов Борисов-Мусатов проводил каждое лето в «Слепцовке» и «Зубриловке» - старинных помещичьих усадьбах Саратовской губернии. «Зубриловка» представляла собой примечательный памятник русской усадебной архитектуры классицизма. Здесь художник нашел целый мир образов и сюжетных мотивов, в которых, наконец, воплотились его замыслы, до той поры еще неясные, не оформившиеся. Отныне творчество Борисова-Мусатова обрело свою собственную лирическую тему.
Между 1901 и 1904 годами он написал обширную серию картин, разнообразных по эмоциональному содержанию и характеру профессионально-творческих решений, но связанных между собой единством лирического мироощущения. Темы этих картин взяты из прошлого русской усадьбы, понятого, впрочем, подчеркнуто субъективно. Социальная и психологическая характе-ристика персонажей не занимает художника. В аллеях парка, у искусственных прудов и возле барского дома с колоннами мечтательно проходят стройные женщины в старинных нарядах.
Его героини возникают среди пейзажа, как бесплотные видения, как призраки минувших времен.
Одновременно с художниками «Мира искусства» (хотя, по-видимому, независимо от них) Борисов-Мусатов обратился к ретроспективной, как могло казаться, теме - к романтической идеализации старины. Художественная критика начала XX века воспринимала его как «последнего поэта последних дней усадебной культуры» и нередко сближала с Сомовым.
С «Миром искусства» Мусатова роднит то, что критика именовала «мечтательным ретроспек-тивизмом». Это чуждая современности тематика произведений, ностальгия по утраченной красоте, элегическая поэзия опустевших старых усадеб и парков. Но при этом слишком очевидно и различие - в мусатовских произведениях обычно отсутствуют конкретно-исторические реалии быта и культуры определенной эпохи, столь существенные для «мирискусников». Мусатовский мир пребывает вне времени и пространства - по выражению одного из критиков, это некая «вообще красивая эпоха». Русская усадебная культура как историческое явление, в сущности, не была основной темой Борисова-Мусатова; она послужила лишь внешней оболочкой, в которой нашел выражение внутренний эмоциональный мир художника.
В отличие от большинства художников круга «Мира искусства», развивавших присущие модерну декоративные тенденции как в станковой живописи, так и в собственно декоративно-прикладных искусствах (книжное оформительство, мебель, скульптура, театральная декорация и костюм), декоративный стиль Борисова-Мусатова реализуется в основном в форме станковой кар-тины.
Среди станковых картин, написанных Борисовым-Мусатовым в 1901-1904 годах, трудно вы-делить какую-то одну, которая была бы центральной или наиболее характерной для мастера; произведения этого периода не уступают друг другу ни по степени эмоциональной напряженности, ни по уровню художественного качества. Чтобы определить специфику живописи Борисова-Мусатова и подметить закономерности ее развития, следует обратиться ко всей серии, от «Встречи у колонны» (акварель, перо, Государственный Русский музей) и «Гобелена» (1901, Государственная Третьяковская галерея) и почти импрессионистической «Весны» (1901, Государственный Русский музей) до выполненных темперой картин «Водоем» (1902, Государственная Третья-ковская галерея), «Прогулка при закате» (1903, Государственный Русский музей), «Призраки» (1903, Государственная Третьяковская галерея) и, наконец, до завершающей серию работы «Парк погружается в тень» (1904, Государственная Третьяковская галерея).
Их объединяет прежде всего отношение к сюжету. Ни в одной из картин нет каких-либо элементов повествования, нет и намека на «рассказ». Сюжет сведен лишь к мотиву. Сам художник назвал одну из своих работ «Мотивом без слов». Это название можно было бы отнести к любому из его поздних станковых произведений. Душевные переживания художника, вложенные им в живопись, раскрываются лишь средствами колорита, композиции и построения пространства.
Преобладающее значение имеет колорит. Борисов-Мусатов мыслит как живописец прежде всего категориями цвета, создавая на холсте изощренную гармонию пятен, топов и оттенков. Но если в сравнительно ранних вещах, вроде «Весны» 1901 года, цвет еще воссоздает реальные впечатления от живой, конкретно увиденной натуры, то в дальнейшем, в «Призраках» и «Прогулке при закате» колорит становится все более условным. В своих цветовых построениях художник идет уже не столько от натуры, сколько от декоративного замысла. Порывая с традицией импрессионизма, Борисов-Мусатов отказывается от масляных красок и работает теперь преимущественно темперой, с ее глубокими, несколько глухими тонами, а также пастелью и акварелью. В зависимости от эмоционального содержания картины, цвет становится то интенсивным и напряженно-ярким, то, напротив, приглушенным и блеклым. Но всегда, во всех своих колористических решениях, художник как бы подчеркивает, что жизнь, воссозданная им на холсте, призрачна, а не реальна.
Той же цели подчинены его пространственные построения. Стремясь сохранить и подчер-кнуть плоскость холста, чуждаясь иллюзионистической пространственности, Борисов-Мусатов избирает высокие горизонты и сближает пространственные планы. Но ощущение зыбкой, как бы призрачной дали, уходящей в глубину пейзажа, - ощущение, созданное средствами цвета и воздушной перспективы - неизменно присутствует в живописи Борисова-Мусатова. Разрабатывая композицию, художник избегает каких-либо схем. Но в основе всех его построений заложено обостренное чувство ритма. Живописные массы и цветовые пятна уравновешены, хотя художник и не акцентирует нарочитой симметрии в расположении форм.
Картина «Водоем» (1902, Государственная Третьяковская галерея) представляет собой как бы концентрированную формулу живописной системы Борисова-Мусатова. Полотно решается как декоративное панно или гобелен. Линия горизонта отнесена далеко за верхнюю раму изобразительного кадра, так что плоскость земли с зеркалом водоема оказывается почти параллельной плоскости холста. Голубое небо с белыми облаками дано лишь в отражении на поверхности водоема. При этом сама поверхность отражения неосязаема - водная гладь предполагается настолько спокойной и зеркально-прозрачной, что становится невидимой, и отражение в воде воспринимается наравне с реальными предметами. Вернее, мир действительный и отраженный оказываются подобными, взаимообратимыми. Небесная высь, опрокинутая на невидимую поверхность водоема, становится как бы глубиной бездонного пространственного колодца, на краю которого живут людские привидения, - своего рода живописный аналог образу символического колодца в «Пелеасе и Мелисанде» Метерлинка. Живописный и композиционный строй картины воплощает в себе особый строй созерцания, подобный сновидению, где исчезают границы между кажущимся, отра-женным и явным. В том же состоянии гипнотической завороженности пребывают и героини мусатовской картины. Не связанные между собой словесным диалогом или каким-либо определенным действием, они связаны иначе - непрерывностью композиционного развития, имеющего характер движения по кругу, и подобной же непрерывностью живописно-колористического «мелоса». Основные цветовые пятна истолкованы наподобие звуков, вибрирующим эхом наполняющих «пространственный колодец». Самостоятельную колористическую тему наряду с хроматическим цветовым рядом образует у Мусатова белое, белизна. Но белое в «Водоеме» - не предметный цвет, а нечто вроде ассиста в иконописи. Оно создает эффект изображения, застывшего, мерцающего на зыбкой грани между «позитивом» и «негативом».
Импрессионистическая вибрация мазка претворена у Мусатова в чисто декоративный эффект матово мерцающей фактуры, напоминающей старинные гобелены (не случайно одну из своих картин 1901 года художник так и называет «Гобелен»). Красочный слой (темпера) втирается в полотно так, что зернистый рельеф грубо плетеного холста проступает на поверхности живописи. Формы видимого мира на этой шероховатой поверхности как бы дематериализуются, теряют определенность очертаний, кажутся сотканными из единой субстанции. Мир предстает перед зрителем преображенным в некую страну воспоминаний, где все разобщенное во времени и пространстве пребывает вместе и одновременно, все действительно соткано из одного материала - памяти, и нет ничего мертвого, неодухотворенного. В картине «Призраки» (1903, Государственная Третьяковская галерея) извилистые тропинки старого парка словно оживают в обманчивом сходстве с лентами стелющегося по земле тумана, оживают статуи на лестничных ступенях классического особняка, форме здания с колоннами под куполом придана органическая неправильность, текучесть очертаний. Важно, однако, то, что сама по себе иллюзия одухотворения предмет-ных, природных форм у Мусатова не содержит в себе никаких мистико-фантастических вкрапле-ний, ничего привнесенного сверх того, чем может обмануться глаз в реально наблюдаемой приро-де. Он идет к созданию целостного поэтического мира не путем сочинения необыденных ситуаций или игры с тенями прошлого, как «мирискусники», не населяет свои картины сказочными и мифологическими существами, как Врубель. Ореол историко-культурных и литературных ассоциаций, столь существенный для восприятия произведений Врубеля и художников «Мира искусства», отсутствует у Борисова-Мусатова. Основным инструментом поэтического преображения в его произведениях является сама живопись. В природе художнику чудилась некая «бесконечная мелодия» - «монотонная, бесстрастная, без углов», выражением которой становится линия рисунка и строй его композиций в целом. Все пронизывающий, медлительный ритм, проводимый с поистине завораживающей последовательностью и равномерностью через все многообразные Модификации силуэтов, форм и цвета изображаемых вещей, является у Борисова-Мусатова воплощенным символом всесвязующего и всепримиряющего духа жизни, выбывающим в воображении гетевский образ «вечно женственной» природы.
Почти одновременно с работой над серией станковых картин в 1903-1905 годах Борисов-Мусатов создал ряд эскизов для монументальных стенных росписей.
Первые эскизы, выполненные для московского Центрального управления трамваев, с обусловленным заказчиками обязательным «изображением электричества», не очень характерны для художника. Более значителен второй цикл, состоящий из четырех акварелей: «Весенняя сказка», «Летняя мелодии», «Осенний вечер» и «Сон божества» (1904-1905, все в Государственной Третья-ковской галерее), сделанных по заказу частного лица.
По содержанию и эмоциональной настроенности, а также по характеру творческих приемов эти акварели тесно примыкают с описанной серии картин. Есть, однако же, грань, отделяющая эскизы росписей от станковых произведений художника. Изобразительный язык акварелей становится лаконичнее, острее подчеркнута ритмическая структура композиции, смелее и решительней обобщены живописные массы, а форма подчас превращается в декоративный, почти орнаменталь-ный арабеск.
Характерные качества монументально-декоративной живописи Борисова-Мусатова выступают в картине «Изумрудное ожерелье» (темпера, 1903-1904, Государственная Третьяковская галерея) и с особенной наглядностью его последней предсмертной работе - акварельном эскизе картины «Реквием» (1905, Государственная Третьяковская галерея).
Здесь, как и в других эскизах, нет развернутого драматического действия. На переднем плане изображена вереница женских фигур, а в глубине видны купы деревьев и ступени мраморной лестницы, ведущей к высокому белому дворцу. Но здесь нет и той бессюжетности, о которой шла речь в связи со станковыми картинами, и нет прежнего безразличия к индивидуальной характерис-тике персонажей. Напротив, Борисов-Мусатов намеренно сосредоточивает внимание зрителей на центральной фигуре, которой посвящен «Реквием», и придает ей особенную одухотворенность. Она как бы связывает воедино две группы фигур, заполняющих передний план эскиза, и ведет их за собой. В «Реквием» вложено не только чувство, но и мысль художника, его философское раз-мышление о смерти, не чуждое оттенка мистицизма. Лирический «мотив без слов» уступает место образу-символу.
Особое место в ряду самых поздних произведений Борисова-Мусатова занимают пейзажные работы 1905 года: пастель «Осенняя песнь», акварель «Балкон» и, наконец, шедевр художника - пастель «Куст орешника» (в Государственной Третьяковской галерее).
В них можно видеть начало какой-то новой фазы развития мастера - фазы не осуществившей-ся, которую безвременно оборвала смерть. Не утрачивая ничего из прежних достижений своего искусства, сохраняя и заостряя изысканную гармонию колорита и монументальное обобщение формы, Борисов-Мусатов вновь обращается к впечатлениям непосредственно воспринимаемой натуры и достигает большой силы творческого выражения. В последний год своей жизни он создал образцы чистой пейзажной лирики, свободной от ретроспективной темы и символистских иносказаний.
Творчество Борисова-Мусатова, развивавшееся в стороне от основных течений русского искусства конца XIX - начала XX веков, не было, вместе с тем, изолировано от своей эпохи. Художественный опыт Борисова-Мусатова таил в себе возможности дальнейшего развития. Он был воспринят и развит группой московских живописцев, выступивших в 1907 году на выставке под символическим названием «Голубая роза» .
Русский художник, представитель символизма. Перенесенная в детстве травма сделала его горбуном и подорвала здоровье, но не помешала стать одним из прекраснейших лирических художников своего времени. В молодости Борисов-Мусатов проявил особый интерес к живописной системе импрессионистов, что сказалось на его ранних работах В1898 году художник написал картину «Автопортрет с сестрой», впервые пытаясь создать свой прекрасный мир. где реальность переплетена с вымыслом Он рисовал молодых женщин в старинных нарядах на фоне русских усадеб, соединяя материальность предметов и эфемерность мечты. Но это были не костюмированные реконструкции прошлого, а элегическая поэма о безвозвратно ушедшем («Гобелен», 1901; «Водоем». 1902). Своей эстетской утонченностью, отрешенностью от земных забот дамы Борисова-Мусатова напоминали героинь полотен М. Дени, Творчество мастера было высоко оценено в России и за рубежом, однако это не принесло ему достатка на протяжении всей жизни художник бедствовал.
Обучался в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. После жил и работал в Париже. Под влиянием французской школы живописи сформировался особенный стиль художника. Критики отмечали новаторское, экспериментальное начало в его картинах. Был одним из руководителей Московского товарищества художников. Просмотреть картины Борисова-Мусатова Биография и творческая деятельность
Известный русский художник Виктор Эльпидифорович Борисов-Мусатов родился в Саратове 2 (14) апреля 1870 года. Вследствие несчастного случая мальчик в трехлетнем возрасте сделался горбатым. В 1881 году будущий художник поступает в саратовское реальное училище. Именно здесь проявились художественные способности молодого человека. Из всех предметов Виктор больше нравилась живопись. Его первым педагогом по рисованию был выпускник петербургской Академии художеств В. Коновалов, который и посоветовал мальчику посвятить себя живописи.
В 1890 году Борисов-Мусатов успешно сдал экзамены в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, однако предпочел переехать в Петербург. Здесь он становится вольнослушателем Академии художеств, начинает посещать частную мастерскую П. Чистякова, учениками которого в разные годы были И. Репин, В. Серов, М. Врубель. Этот петербургский период стал важным этапом становления художника Борисова-Мусатова. Однако в 1893 году вследствие обострившейся болезни живописец покидает Петербург и возвращается в Москву. Здесь он окунается в атмосферу творческих исканий. Молодые художники - И.И. Левитан, М. Нестеров, В.А. Серов, К.А. Коровин, А.Е. Архипов - новаторы в живописи - боролось за обновление искусства. Знакомство с творчеством Н.Н. Ге и его новой картиной «Распятие», а также их беседы оказали большое влияние на творческое мировоззрение молодого художника. Борисов-Мусатов продолжил обучение в МУЖВЗ под руководством В. Поленова, а в 1895 уехал учиться в Париж. В Париже за три года ежедневных посещений Лувра и мастерской Кормона художник выработал свой стиль и получил признание. Борисов-Мусатов уже собирался возвращаться в Россию, однако внезапное обострение болезни вынудило его задержаться. По возвращении в Россию в 1898 году живописец поселяется в Саратове, где продолжает много работать.
Смерть матери и необходимость заботиться о малолетней сестре заставили его переехать в Москву. В 1899 году Борисов-Мусатов вступает в члены московского Товарищества художников и становится одним из руководителей этой организации. В его обязанности входило организация выставок Товарищества в Москве и Петербурге, на которых, кстати, были показаны все наиболее значимые работы художника.
1901 год - период наибольшего творческого расцвета мастера. С 1901 по 1904 годы Борисов-Мусатов создает наиболее значительные свои произведения, некоторые из которых были признаны шедеврами русской живописи. Можно отметить полотна «Весна», «Гобелен» (1901), «Водоем» (1902), «Изумрудное ожерелье» (1903 - 04), «Призраки» (1903). Критика отмечала новаторское, экспериментаторское начало в его картинах. По словам К. Петрова-Водкина, Борисов-Мусатов придал поэзии «прочную живописную форму». Его произведения отличались почти архитектурной выстроенностью. Его стилистические открытия оказали большое влияние на художественный язык русского искусства на рубеже XIX и XX веков. Он создал живописную систему, суть которой - единение реального мира и мира условного, призрачного видения.
В 1904 году персональная выставка Борисова-Мусатова с успехом прошла в Германии. Работы художника вызвали восторженные отклики критики. В это же время живописец получил заказ в Москве на исполнение двух циклов монументально-декоративных росписей. Однако этим замыслам не суждено было воплотиться. Последние месяцы жизни художник провел в Тарусе, создал ряд великолепных пейзажей, выполненных акварелью и пастелью. В планах художника была большая картина «Венки васильков», он создал немало эскизов для циклов росписей, начал работу над «Реквиемом».
Загружаю видео...
РоссияКогда меня пугает жизнь, я отдыхаю в искусстве и в музыке
Борисов-Мусатов
"Он был трогателен, мил и сердечен", - вспоминал близко друживший с Борисовым-Мусатовым И. Грабарь .
"Был он болезненный, маленький, горбатенький человек с острой бородкой, - писал М. Добужинский , - очень изысканно одевался и носил золотой браслет".
"Тончайшим и нежным горбуном" назвал Борисова-Мусатова Андрей Белый .
Детство. Становление
2/14 апреля 1870 года в губернском городе Саратове у железнодорожного служащего Эльпидифора Борисовича Мусатова и его жены Евдокии Гавриловны родился сын, названный Виктором. Этому мальчику, с рождением которого родители связывали много радужных надежд, суждено было стать одним из самых поэтичных и одухотворенных русских живописцев.
Среди факторов, оказавших влияние на сложение творческого облика Мусатова, на одном из первых мест - город, в котором он родился, вырос и получил свои самые ранние художнические впечатления. С Саратовом связана в той или иной мере почти вся короткая жизнь Мусатова.
Расположенный на высоком правом берегу Волги между тремя холмами, Саратов очень живописен. Его окаймленные бульварами улицы спускаются к широкой, ослепительно сверкающей в солнечных лучах волжской глади. В окрестностях - рощи, буераки, заросшие дубом, липой, кленом, а под Вольском и Хвалынском, где бывал Мусатов ребенком, подростком и юношей - сосновые леса. За Волгой - выжженные солнцем, розоватые, желтые степи под бледным небом, дышащим зноем. Чувствуется близость Востока, близость пустыни. Нередко в детские годы Мусатов видел медленно, плавно шествующих по городским улицам верблюдов, а на саратовском базаре встречал калмыков и киргизов, привозивших в город соль, баранину, рыбу.
Впечатления детства оказывают огромное влияние на формирование психики человека. И чем восприимчивее, тоньше натура будущего художника, тем сильнее действуют импульсы, полученные в ранние годы. Недаром живопись художников-волжан, вошедших в русское искусство на грани века,- Борисова-Мусатова, Павла Кузнецова, Петрова-Водкина, Уткина, Карева и Матюшина - так напоена солнечным светом, наполнена прозрачной синевой, недаром все они прежде всего колористы, то есть работают над цветом. И неважно, что Мусатов, в противоположность Петрову-Водкину, почти, никогда не писал Волгу. Голубые, серебристые, перламутровые отблески волжской воды, изумрудная зелень и охры ее берегов, дрожащие отражения темно-зеленой листвы и розоватых облаков в ее зыбкой глади живут так или иначе во всех картинах Мусатова. Недаром один из товарищей его детских лет, литератор А. М. Федоpoв, писал впоследствии о картинах Мусатова: «И глядя на это синее молодое небо среди белых облаков, которые любил изображать Мусатов, мне вспоминается разлив Волги. Зеленый остров с долинами в лесу, белыми от ландышей, как будто облака упали с неба в траву и притаились там».
Семья Виктора Мусатова в пору его детства была дружной и простой. Дед его с отцовской стороны, Борис Александрович Мусатов, сильный, крепкий человек, доживший до девяноста пяти лет, был в свое время крепостным, но крепостным зажиточным и в известной степени привилегированным. Он владел водяной мельницей в селе Хмелевке, расположенном на Волге неподалеку от Саратова. Его имя, гордясь им, художник впоследствии присоединил к своей родовой фамилии – отсюда двойная фамилия.
Борис Александрович имел четырех сыновей. Эльпидифор, отец Мусатова, был в юности камердинером помещика Саратовской губернии А. А. Шахматова, путешествовал со своим барином, жил вместе с ним в Париже. В 1861 году, после освобождения от крепостной зависимости, он записался в мещане уездного города Кузнецка, но поселился в Саратове. До двадцати двух лет неграмотный, но, очевидно, очень способный, Эльпидифор Мусатов в короткий срок приобрел знания, достаточные для того, чтобы поступить мелким чиновником в управление строившейся железной дороги Саратов - Тамбов; через несколько лет он числился уже бухгалтером.
Человек он был по натуре мягкий и тихий. Зато деятельной и энергичной была его молодая жена Евдокия Гавриловна Коноплева, дочь владельца живописной и переплетной мастерской в городе Гжатске. Хорошая рукодельница, вышивальщица с большим вкусом, она была женщиной аккуратной и трудолюбивой, не терявшейся перед житейскими трудностями и, главное, до самозабвения преданной своей семье – мужу, сыну и двум маленьким дочерям, Агриппине и Елене.
В 1873 году с Виктором Мусатовым произошел несчастный случай. Резвый, подвижной мальчик повредил себе спину, упав со скамейки. этот ушиб вызвал хронический воспалительный процесс в позвоночнике. Родители болезненно переживали постигшее его несчастье. Они сделали все от них зависящее, чтобы добиться его излечения. Но ни в Москве, ни в Петербурге, куда отец возил мальчика, ничем не смогли помочь, и Виктор остался «с прекрасной, гордо взнесенной головой и горбатым туловищем»,- по словам одного из его биографов.
Болезнь и увечье оказали известное влияние на моральное состояние, на формирование характера мальчика. Некоторые черты его внутреннего облика – мечтательность, сосредоточенность, самоуглубленность - уже в детские годы развились, конечно, как следствие болезни. Однако общительности, умения преданно дружить, всегдашней готовности помочь людям, да и попросту постоянно проявлявшейся, несмотря на болезнь, жизнерадостности художник не утратил. Таким он был и в детстве - сосредоточенный маленький философ и вместе с тем общительный и живой ребенок, жадно впитывающий в себя «все впечатления бытия».
Итак, Виктор рос, окруженный заботами любящей семьи, в купленном отцом вскоре после его рождения маленьком одноэтажном доме, выходившем на заросшую густой лебедой площадь с громким названием «Плац-парад».
За домом находился сад, бывший для мальчика неисчерпаемым источником радости. Впоследствии этот сад станет на много лет основным местом писания пленарных этюдов, материалом для мусатовских композиций. А пока что будущий живописец с увлечением ухаживает за цветами и фруктовыми деревьями - родные называют его садоводом. Эту любовь к цветам, цветущим деревьям, ко всяческим, и простым, и экзотическим, растениям Мусатов пронесет через всю свою жизнь и воплотит ее во всех своих произведениях.
Увлечение живописью
Одновременно проявилось и другое, еще более упорное, пристрастие мальчика. Примерно в шестилетнем возрасте он начал рисовать. Отец охотно покупал Виктору карандаши и акварельные краски. В девять лет мальчик в день именин отца преподносит ему свою первую «картину», и Эльпидифор Борисович вставляет ее в рамку и бережно вешает на стену.
Осенью, 1881 года Виктор поступает во второй класс саратовского реального училища. Основными предметами в училище считались математика, естественные науки, а также черчение и рисование.
Рисование в училище преподавал вначале «смирный старик» Федор Андреевич Васильев. Обратив внимание на одаренного мальчика, он стал уделять Мусатову несравнимо больше внимания, чем остальным ученикам, и, говоря о будущем, советовал Виктору после окончания шести классов поступить в Академию художеств. Художник старого толка, Васильев поощрял, естественно, одну особенность «манеры» Мусатова тех лет - необычайную тщательность и аккуратность рисунка.
Мальчик проучился у Васильева две зимы, а осенью 1883 года произошло событие, оказавшее большое влияние на все будущее Мусатова. Старого директора сменили, а новый завел новые порядки, пригласил новых педагогов, в том числе и только что окончившего Академию художеств Василия Васильевича Коновалова, совсем еще молодого - двадцатилетнего. Коновалов внес живую струю не только в преподавание рисования в реальном училище, но и во всю атмосферу художественной саратовской провинции. Полный еще впечатлений академических лет, посетитель и восторженный поклонник передвижных выставок, Коновалов покорил сердца всех саратовских подростков и юношей, увлекавшихся искусством, и, в первую очередь, своего ученика по реальному училищу Мусатова. Коновалов сразу же оценил способности Мусатова и стал заниматься с ним особо. Будучи «по совместительству» библиотекарем реального училища, обладавшего неплохим собранием книг, он стал руководить и чтением Мусатова, снабжая его книгами но искусству.
Постепенно все больше и больше увлекаясь рисованием и первыми живописными опытами, Виктор совершенно запустил занятия остальными предметами. Особенно хромали математика и немецкий язык. Наконец, в 1884 году, прекрасно понимая, что путь талантливого мальчика уже предопределен, Коновалов уговорил родителей Мусатова разрешить ему покинуть училище, чтобы целиком посвятить себя живописи.
В Саратове в те годы не было еще художественной школы, и воспитание будущего живописца целиком взял на себя Коновалов.
Романтика русской усадьбы
Скоро Мусатов превратился из хорошего рисующего подростка в юношу с ясно осознанным стремлением стать живописцем. Художнику была нужна натура, прежде всего терпеливая женщина. К счастью, эту роль смолоду исполняла его сестра Елена. А потом он женился на девушке по имени Елена, и этих двух Елен можно видеть почти на всех его картинах.
Мусатова не влекут психологические черты, не нужны подробности пейзажа, ему важно дать почувствовать, что жизнь среди природы, в усадьбах столь же прекрасна, сколь и быстротечна.
Почувствовав, что рисунок - не самая его сильная сторона, Мусатов меньше уделяет внимания четким линиям, точности мелких деталей, и на первое место выходит цвет, гамма, колорит, подчиненные музыкальному ритму. К счастью, и там, в саратовской усадьбе Зубриловка, и здесь его сестра позирует ему, а жена музицирует. С веранды доносится тихая, приглушенная музыка - и рождается колорит бледно-зеленых, бледно-голубых, сиреневых, серовато-жемчужных тонов.
Плавные, «музыкальные» ритмы картин вновь и вновь воспроизводят излюбленные темы Борисова-Мусатова: это уголки парка и женские фигуры (сестра и жена художника), которые кажутся образами человеческих душ, блуждающих в потустороннем царстве сна. В большинстве своих работ мастер предпочитает маслу акварель, темперу или пастель, добиваясь особой, «тающей» легкости мазка.
Поэтический склад его души и красота родной природы создали особый стиль картин, отличающихся трогательной нежностью и грустью. Основная тема Борисова-Мусатова - ностальгия по уходящему дворянскому быту, романтика старинной русской усадьбы, домиков с мезонинами и деревянными колоннами, заброшенных парков и заросших прудов.
Счастливым стал для художника день, когда его знакомая подарила ему целый сундук старинных платьев, юбок с кринолинами, шалей, кружев и т.п. Стало легче воплощать свои видения, мечтания о прошлом.
Борисов-Мусатов, как и Блок, ощущал не просто время, но и его будущую жестокость, агрессивность. Он хотел жить тем, что дорого,- образами тургеневских девушек, Татьяной Лариной, ими он грезил, они стали его героинями. А действие он переносил не только в XIX век, но и дальше, вглубь, к XVIII веку.
При жизни критики направляли в художника острые, ядовитые стрелы. Прянишников произнес приговор: «Переборщил», а другой припечатал: «Все это отсебятина».
Но Мусатов умел их не слушать. Он вообще любил тишину. Его картины напоминают старинные фрески. А еще - гобелены. Чувствуя, что мир теряет гармонию, художник спешит ее запечатлеть. Об этом говорят и названия картин: «Гармония» (1900), «Гобелен» (1901), «Осенние мотивы». В «Гобелене» приглушенные созвучия, в «Реквиеме» - осенние краски, а в картине «Призраки» человеческие фигуры проходят словно сгустки белого тумана, загадочные и отрешенные. «Изумрудное ожерелье» полно жажды жизни, ликования. Восемь женщин, одна за другой в парке, они то ли стоят, то ли идут, но какая устойчивость, уверенность в такой фронтальной композиции, а в красках - сколько нежности, гармонии, покоя! Такими картинами можно лечить неустойчивую психику современного человека.
В дневниках Мусатова есть запись: «Мои помыслы - краски, мои краски - напевы». И еще: «Когда меня пугает жизнь, я отдыхаю в искусстве и в музыке»
Любовь
Но однажды случилось так, что краски зазвучали с бетховенской страстью. Это было, когда он писал «Водоем» и когда понял, что безвозвратно влюблен в супругу своего товарища- Надежду Юрьевну Станюкович.
Ее похвала, вырвавшийся из ее груди восторг при виде картины «Водоем» были сильнее, чем какие-либо статьи критиков, это подействовало, как бокал шампанского. Да и сама она - как шампанское: весела, энергична, увлекательна, в глазах - искорки, способные зажечь окружающих. Ее смех, ее интерес к живописи, музыке, ее деятельное отношение к людям («Вам помочь? .. Может быть, привезти краски из Парижа?»).
А «Водоем» он писал для нее, и она его приобрела. Сочные, «активные» краски, оригинальная композиция: круглый водоем - и две женщины, беседующие на берегу, но в водоеме ярко отражаются голубизна неба и белые облака. Вода написана с более высокой точки, а дамы - с более низкой. Синее платье гармонирует с голубизной неба, а белые облака - с белой кружевной накидкой дамы, стоящей боком.
Таруса
Борисов-Мусатов приехал в Тарусу весной 1905 года по приглашению искусствоведа И.В. Цветаева и поселился вместе с семьей на снимаемой Цветаевым даче "Песочная". Тарусский период был очень плодотворным в творчестве художника. Здесь были созданы акварели "Весенняя сказка", "Летняя мелодия", "Сон божества", пейзаж "На балконе. Таруса", этюды к "Венкам васильков", картины "Осенняя песнь", "Куст орешника", "Реквием" - наиболее крупные произведения в творческой биографии художника.
В Тарусе художник создает свои лучшие пейзажи, написаны они нежными, тающими красками и с большой силой обобщения. В них звучит мелодия угасания осенней природы, близкая душевному состоянию художника..
Вскоре после начала русско-японской войны, был призван в действующую армию В. К. Станюкович. Вместе с ним на фронт, для работы в военно-полевом госпитале, уехала его жена, Надежда Юрьевна, но, не вынеся крайнего нервного напряжения, заболела, вернулась в Москву. Положение ее стало ухудшаться. Мусатов героически боролся за жизнь больной. «Он напряг все силы, чтобы спасти ее. Он бегал по докторам, за лекарством, ежедневно приносил ей цветы, которые так ее радовали. Но ничто не помогало... Больная узнавала только В. Э. и успокаивалась при нем...» 21 августа 1905 года Н. IO. Станюкович скончалась.
Сразу же после похорон Мусатов возвращается в Тарусу. Он потрясен случившимся. «Меня поразил болезненный, измученный вид брата,- пишет Борисова-Мусатова,- да и вообще перемена в лице была очень заметна». Несмотря на подавленное состояние и присоединившуюся к нему сильную простуду, Мусатов берется за новую большую работу. Он хочет создать картину, посвященную памяти своего друга, - «Реквием» по умершей. 15 сентября он пишет М. Е. Букинику: «Ведь для меня она не умерла, потому что я художник. Нет, она даже живет теперь как-то ярче. И я ее напишу еще так, чтобы она навсегда не умерла и для него [В. К. Станюковича]».Эта картина – лебединая песнь Борисова-Мусатова, его самое совершенное и высокое творение.
На этой картине изображены дамы в старинных туалетах, медленно проходящие перед дворцом. В центре группы, несколько особняком, - женщина в платье, которое выделяется своей белизной даже среди светлых прозрачных одеяний остальных. Она резким движением оборачивается назад, нарушая плавный ритм шествия, приковывая к себе взгляд зрителя. Черты ее лица - черты Надежды Юрьевны Станюкович. С тяжелыми локонами, с застывшим взглядом, отрешенная от всех земных треволнений, почти тень живой женщины.
Этот прекрасный, светлый и печальный женский образ присутствует здесь как воспоминание о безвременно ушедшей навеки. Он вызывает не только чувство скорби и нежности, но и философские размышления о жизни.
Слева - высокая дама с обнаженными плечами и веером в опущенных руках. Она напоминает одну из женщин «Осеннего вечера», но ее выражение и жест смягчены, полны теплого сердечного чувства. Моделью для нее служила жена Мусатова. Остальные действующие лица играют роль равнодушных зрительниц и лишены, по сути, психологических характеристик. Они необходимы для создания ритмичной, декоративной композиции.
Все продумано и гармонично: теплые тона - желтоватые и розовые ритмично чередуются с холодными - голубыми и синими. На втором плане - зеленовато-голубые купы деревьев. –- это не реальный парк, хотя в таинственном доме и портике можно узнать зубриловский дворец. Но он был не таким в действительности - на картине он словно встает в торжественном воспоминании».
Ни в одной из его работ еще не выражались с такой силой самые сокровенные чувства: страстная жажда прекрасного в жизни и связанные с этим скорбь и надежда. Окружающая действительность, события личной жизни художника - все, казалось, стремилось отнять у него веру в возможность осуществления идеалов высоких и светлых. А он все-таки верил. И в этом проявлялась его большая душевная стойкость.
«Реквием» не был вполне закончен. Так же как «Реквием» Моцарта, он стал реквиемом самому художнику.
Тарусские пейзажи
Однако этой картиной не исчерпывается творчество Мусатова последних месяцев его жизни. Во все времена - и в годы становления художника, и в пору творческой зрелости - притягивала его к себе природа. И теперь, когда на душе у Мусатова было особенно тревожно, он находит успокоение и радость в работе над пейзажем. Уже говорилось о том значении, какое придавал Мусатов пейзажу в картинах, об огромном количестве пейзажных этюдов, положенных в основу всех его произведений.
Среди последних работ Мусатова - три пейзажа, написанных в сентябре – октябре 1905 года. Все чувства художника обострены, он наедине с природой, и чистая ее красота находит в его пейзажах такое же чистое, предельно искреннее воплощение. Живописец-поэт, видящий в красках сильнейшее средство эмоционального воздействия, Мусатов следует в этих работах традициям русского пейзажа настроения. Мусатов ищет в природе эквиваленты своим переживаниям. В каждом его пейзаже природа как бы растворяется в чувстве художника.
Все три пейзажа созданы в одном месте, возле его дома, там, где между березами видна Ока и лес на дальнем ее берегу. Но, написанные почти с одного и того же места, они сильно отличаются друг от друга.
В акварели «На балконе. Таруса» преобладают бледно-алые, золотистые тона листвы окружающих балкон деревьев, листьев, засыпающих пол балкона. Лишь на втором плане, вдали, небольшой просвет между желтеющими кронами берез, просвет открывающий взгляду зрителя гладь Оки и серое небо, но эти возникающие из-за полупрозрачной стены осенней листвы дали занимают столь незначительное место в композиции картины, что доминирующим остается ощущение замкнутости пространства.
В большой пастели «Куст орешника», самом гармоничном из всех пейзажей Мусатова, больше пространства, воздуха, больше холодного осеннего неба с медленно плывущими облаками. Писал он этот пейзаж с балкона дома в Песочном.
Сюжет очень прост. На переднем плане - куст орешника. Через просеку видна холодная, будто стальная, Ока. Дальше - порыжевший луг, желтая с просинью полоска леса. Будто прозрачный ореховый куст дрожит от холода, протянув к осинам свои мокрые ветки. Небо видится художнику сквозь тончайшее кружево листвы, голубая полоска реки и желто-зеленый ее берег лишь слегка выступают между расположенными справа и слева деревьями. Внимание зрителя привлекает прежде всего чистая, без примесей, желтизна куста орешника, от которого пейзаж получил свое название. Легкие коричневые штрихи, окруженные густыми пятнами желтого цвета, словно намекают на гроздья сережек цветущего орешника, осыпанные пыльцой (хотя пейзаж писался осенью). На фоне бледно-голубого неба и прозрачного кружева изогнутых ветвей, одетых нежной зеленью листвы, золотой «букет» сережек орешника кажется сгустком света, как бы похищенного у солнца. Мусатов достигает здесь удивительной ритмичности в чередовании легких, светлых тонов.
При взгляде на «Куст орешника» невольно вспоминается написанное ровно за месяц до пейзажа Мусатова стихотворение Валерия Брюсова «Ранняя осень»:
Ранняя осень любви умирающей.
Тайно люблю золотые цвета
Осени ранней, любви умирающей.
Ветви прорваны, аллея пуста,
В сини бледнеющей, веющей, тающей
Странная тишь, красота, чистота...
Это произведение - одно из самых поэтических у Борисова-Мусатова изображений природы. Создание его не было чем-то случайным в творчестве художника. Искусство художника было светлым в самой своей сущности.
Пейзаж «Осенняя песнь» является как бы заключительным аккордом этой краткой живописной сюиты. Композиция его чрезвычайно проста. Художник смотрит с высокого берега Оки на желтые кроны берез, образующих справа и слева кулисы. В воде отражается холодное бледно-серое небо. Над широкой полосой покрытого поблекшей травой берега поднимается синий лес. Четкие горизонтали стволов контрастируют с мягкими плавными линиями опущенных, как бы усталых ветвей, создавая удивительный декоративный эффект. Замыкает композицию, придавая ей законченность, треугольник журавлиной стаи, черная цепочка, как бы прочерченная пером.
В начале октября Мусатовым было написано письмо Бенуа, одно из последних его писем. В нем он говорил о своем восприятии жизни, природы, событий.
«...Теперь я сижу в Тарусе. В глуши. На пустынном берегу Оки. И отрезан от всего мира. Живу в мире грез и фантазий среди березовых рощ, задремавших в глубоком сне осенних туманов. Уже давно я слышал крик журавлей. Они пролетели куда-то на юг, бесконечными рядами в виде треугольников. Крик их наполнил эти леса мелодией грусти старинной, которую я когда-то знал. Крик их замер, и только белка рыжая нарушает кружевные сновидения березовых рощ. Вы думаете, я скучаю. Нет. У меня времени не хватает каждый день. Хоть я сижу дома... Я создал себе свою жизнь. Как-то странно - такая тишина среди всеобщего смятения. Какие-то слухи долетают до меня. Какие-то дороги забастовали. Какие-то надежды, какие-то ужасы. Нет ни писем, ни газет. Одни догадки... Одни слухи... Как странно. Давно ли я был в Москве, в столице Российской империи и скоро вновь буду в ней, но уже в столице Российской республики. Как в сказке. Заснул. Проснулся. Прошло мгновение ока. А между тем уже сто лет пролетело. Повсюду жизнь. Повсюду свободные граждане...»
Гуляя и любуясь окрестными пейзажами, он как-то раз в шутку сказал, что хотел бы быть похоронен здесь, на берегу Оки. Кто бы мог подумать, что жизнь художника внезапно оборвется в 35 лет. В.Э. Борисов - Мусатов скончался 26 октября 1905 года. Он был похоронен, как завещал, на высоком берегу Оки, на кладбище у Вознесенской горы. В 1911 году на его могиле было установлено надгробие, созданное его другом известным скульптором А.Т. Матвеевым и являющееся одной из наиболее интересных работ этого мастера. На постаменте красного гранита в форме параллелепипеда покоится вырезанная фигура мальчика – подростка, напоминание о том, как когда-то Мусатов пытался спасти тонувшего ребенка, которого, несмотря на все усилия, не удалось оживить. На торцевой стороне постамента надпись "1870 - 1905", спереди постамента надпись "Борисов - Мусатов" и изображение православного креста.