Среди русских никто не высказывался о Риме так ярко, как "синьор Николо", обитавший в старинных домах Вечного города, где помнят о нем. Век тому назад русская колония установила на доме номер 126 бывшей Strada Felice, ныне Via Sistina, мраморную доску с барельефом Гоголя.
Надпись на русском и итальянском языках гласит, что здесь в 1832-1842 годах он жил и писал "Мертвые души". Пять тысяч рублей для долгого пребывания за границей Гоголь получил из казны по повелению Николая I.
Николай Васильевич Гоголь очень любил Италию, особенно Рим. Там он прожил с 1837 по 1846 год, периодически возвращаясь в Россию. В Риме он почти полностью написал "Мёртвые души". Интересно отметить, что сюжет этого романа ему подсказал Пушкин. По приезде в Италию, правда с большим опозданием, Гоголь получает весть о смерти своего друга и очень переживает эту утрату.
Писатель быстро выучил итальянский язык и свободно разговаривал и писал на нём. В Риме Гоголь часто посещает дом княгини Зинаиды Волконской. Он высоко ценил её радушие и кулинарные способности. Когда княгини не было в городе, Гоголь чувствовал себя сиротливо. У Волконской в 1838 году писатель познакомился и подружился с художником Ивановым, картина которого "Явление Христа народу" выставлена в Третьяковской галерее.
Гоголь любил путешествовать. Дорога развлекала его обновлением пейзажей и знакомством с новыми людьми. В мае 1840 года писатель в очередной раз возвращается в Италию из России. По пути он останавливается в Вене, где пьёт минеральную воду и посещает итальянскую оперу. Вот что пишет Гоголь в своём письме к Шевырёву: "Вся Вена веселится, и здешние немцы вечно веселятся, но веселятся немцы, как известно, скучно, пьют пиво и сидят за деревянными столами - под каштанами, вот и всё тут".
На белом постаменте надпись: "...О России я могу писать только в Риме,
только так она предстоит мне вся, во всей своей громаде".
Об Италии Гоголь отзывается с огромным чувством любви и преклонения:
- "Если бы вы знали, с какой радостью я бросил Швейцарию и полетел бы в мою душеньку, в мою красавицу Италию. Она моя! Никто в мире её не отнимет у меня! Я родился здесь. Россия, Петербург, снега, подлецы, департамент, кафедра, театр - всё мне снилось!..." Н. В. Гоголь В. А. Жуковскому 30 октября 1837 года.
- "Словом, вся Европа для того, чтобы смотреть, а Италия для того, чтобы жить". Н. В. Гоголь А. С. Данилевскому апрель 1837 года.
- "Вот моё мнение! Кто был в Италии, тот скажи "прости" другим землям. Кто был на небе, тот не захочет на землю. Словом, Европа в сравнении с Италией всё равно, что день пасмурный в сравнении с днём солнечным". Н. В. Гоголь В. О. Балабиной 1837 год из Баден-Бадена.
- "О, Италия! Чья рука вырвет меня отсюда? Что за небо! Что за дни! Лето - не лето, весна - не весна, но лучше весны и лета, какие бывают в других углах мира. Что за воздух! Пью - не напьюсь, гляжу - не нагляжусь. В душе небо и рай. У меня теперь в Риме мало знакомых, или, лучше, почти никого. Но никогда я не был так весел, так доволен жизнью". Н. В. Гоголь А. С. Данилевскому 2 февраля 1838 года из Рима.
Какая весна! Боже, какая весна! Но вы знаете, что такое молодая, свежая весна среди дряхлых развалин, зацвётших плющом и дикими цветами. Как хороши теперь синие клочки неба промеж дерев, едва покрывшихся свежей, почти жёлтой зеленью, и даже тёмные как воронье крыло кипарисы, и ещё далее голубые, матовые, как бирюза горы Фраскати и Албанские и Тиволи. Что за воздух! Удивительная весна! Гляжу - не нагляжусь. Розы усыпали теперь весь Рим; но обонянию моему ещё слаще от цветов, которые теперь зацвели и которых имя я, право, в эту минуту позабыл. Их нет у нас. Верите ли, что часто приходит неистовое желание превратиться в один нос, чтоб не было ничего больше - ни глаз, ни рук, ни ног, кроме одного только большущего носа, у которого бы ноздри были в добрые вёдра, чтоб можно было втянуть в себя как можно побольше благовония и весны. (Письмо к Смирновой)
Что за земля Италия! Никаким образом не можете вы её представить себе. О, если бы вы взглянули только на это ослепляющее небо, всё тонущее в сиянии! Всё прекрасно под этим небом; что ни развалина, то и картина; на человеке какой-то сверкающий колорит; строение, дерево, дело природы, дело искусства, - всё, кажется, дышит и говорит под этим небом. Когда вам всё изменит, когда вам больше ничего не останется такого, что бы привязывало вас к какому-нибудь уголку мира, приезжайте в Италию. Нет лучшей участи, как умереть в Риме; целой верстой здесь человек ближе к небу. (Письмо к Плетнёву)
Италия — страна любви и влюбленных, страна мечты. В том, что это так, не сомневается ни один человек на Планете, даже если он в Италии никогда не был. Созданию такого образа во многом содействовали писатели и художники, в их числе немало русских. Считается, что русских можно разделить на две категории: на тех, кто обожествляет Францию, и тех, кто без ума от Италии. Думаю, что любителей Италии сегодня все-таки больше. Собрала небольшую коллекцию цитат русских об Италии, которую сопровождаю снимками из апрельской Эмилии-Романьи.
В Италии так редко бывает плохая погода, здесь как в песне — каждая погода благодать! Даже если зарядил дождь, то на следующий день обязательно будет сиять Солнце!
Русская императрица Мария Александровна, жена царя Александра II, провела зиму 1874–1875 в , посадив там пальмовую аллею. После этого проводить зимы в Италии стало традицией среди русского дворянства и бомонда. Жители Сан-Ремо по сей день очень гордятся своей аллеей и тем, что именно в их городе зимовала русская государыня царица.
Из русских писателей более всех, кажется, любил Италию Н.В.Гоголь.
«Италия — роскошная страна! Она вся рай, вся радости полна…» Николай Гоголь.
«Что за земля Италия! Никаким образом не можете вы ее представить себе. О, если бы вы взглянули только на это ослепляющее небо, все тонущее в сиянии! Все прекрасно под этим небом; что ни развалина, то и картина; на человеке какой-то сверкающий колорит; строение, дерево, дело природы, дело искусства, — все, кажется, дышит и говорит под этим небом. Когда вам все изменит, когда вам больше ничего не останется такого, что бы привязывало вас к какому-нибудь уголку мира, приезжайте в Италию.» Николай Гоголь.
«Если бы вы знали, с какою радостью я бросил Швейцарию и полетел в мою душеньку, в мою красавицу Италию. Она моя! Никто в мире ее не отнимет у меня!» Николай Гоголь.
В Риме Гоголь написал большую часть своего эпического произведения, посвященного России. Именно так обычно именуют «Мертвые души». В цветущей Италии писателю лучше писалось о смешных и грустных реалиях России… Официальная версия причины нахождения тогда в Италии — необходимость поправить здоровье. В парке Виллы Боргезе, где писатель любил гулять, открыт его памятник работы Зураба Церетели. За 5 лет жизни в Италии Гоголь написал также повести «Шинель» и «Портрет».
В Италии заканчивал написание романа «Идиот» Ф.М.Достоевский. Интересный факт, биография писателя сообщает, что перебрался он во Флоренцию от бедности. В Италии писатель перестал увлекаться азартными играми и стал ходить по музеям и церквям.
А.П.Чехов: «…дурак тот, кто не едет в Венецию. В десять раз дешевле Крыма, а ведь Крым перед Венецией — это каракатица и кит». Устами Чехова была произнесена и эта фраза: «Кто в Италии не бывал, тот еще не жил…». «Aх, какая чудесная страна эта Италия! Удивительная страна! Здесь нет угла, нет вершка земли, который не казался бы в высшей степени поучительным», — и эта фраза тоже. А.П.Чехов трижды приезжал в Италию и объездил разные уголки страны, даже поднялся на Везувий.
В Риме хорошо писалось И.С.Тургеневу. Его лучшие произведения «Ася», «Первая любовь» и «Дворянское гнездо» были созданы во время жизни в столице Италии. Италию любили Вяземский и Жуковский, Батюшков и Языков, Тургенев и Некрасов, Бунин и Брюсов, Мережковский и Блок.
Иван Бунин годами жил в Италии с супругой, побывал во многих местах, но более всего любил остров Капри. Для потомков осталось загадкой, почему его произведения, написанные в Италии, столь мрачны…
«Русская тоска по Италии — творческая тоска, тоска по вольной избыточности сил, по солнечной радостности, по самоценной красоте. И Италия должна стать вечным элементом русской души. Италией лечим мы раны нашей души, истерзанной русской больной совестью, вечной русской ответственность за судьбу мира, за всех и за все. Не только от уныния русской жизни, но и от ее величия, от Гоголя, Достоевского и Толстого, от всего трудного и мучительного стремимся мы в Италию подышать вольным творческим воздухом. Исключительная этичность русской души ищет себе дополнение в исключительной этичности души итальянской. Италия обладает таинственной и магической силой возрождать душу, снимать тяжесть с безрадостной жизни. Такова вечная, неумирающая, неразрушимая Италия.» Николай Бердяев.
«В Италии все определенно, ярко, каждый клочок земли, каждый городок имеет свою физиономию, каждая страсть - свою цель, каждый час - свое освещение, тень как ножом отрезана от света; нашла туча - темно до того, что становится тоскливо; и светит солнце - так обливает золотом все предметы, и на душе становится радостно». А.И. Герцен.
Вячеслав Иванов, русский поэт Серебряного века в 1924 году навсегда уехал в Италию и перешел в католичество.
В Италии побывали все без исключения известные русские художники. Италию называли родиной всех художников. В российской Академии художеств было принято посылать лучших студентов на стажировку в Рим и Флоренцию, но многие возвращались и после учебы. Существовали официальные «колонии» русских художников в Италии.
Автор знаменитого полотна «Явление Христа народу» Александр Иванов прожил в Италии 30 лет, именно в Италии эта картина и была написана. Много лет провел и умер в Италии Орест Кипренский, женившись на итальянке. Карл Брюллов практически жил на две страны и умер в Италии. В Италии было написано полотно «Последний день Помпеи».
«Почему я говорю про Италию, что это действительно единственное место, которое можно было бы назвать раем на земле? Да потому что, живя в Италии, я понимаю: это то, каким миропорядок должен быть.» Иосиф Бродский.
Иосиф Бродский похоронен в Венеции, в городе, который он обожал. Его прах был перевезен через год после смерти из Америки, где он умер. На том же кладбище — могилы Стравинского и Сергея Дягилева.
Может, проще было бы перечислить знаменитых людей искусства родом из России, которые никогда не были в Италии… Среди них первым следует назвать А.С.Пушкина, который в принципе никогда за границы Российской Империи не выезжал. Но в его творчестве Италия проходит ярким выразительным образом прекрасной далекой страны.
Иосиф Бродский: «Все! Господи, почти все! За исключением бедного Александра Сергеевича, которому не дали визы (выездной). А практически все, кто хотел, могли уехать на Запад, жить или умирать. Баратынский вон умер в Италии».
6 июня 2000 года в Риме к 2001 годовщине со дня рождения был открыт памятник А.С. Пушкину. Покрывало с монумента сдернул тогда только вступивший на пост президента и находившийся со своим первым визитом в Италии В.В.Путин.
На памятнике надпись: «Aleksandr Sergeevic Puškin, Mosca 1799 – San Pietroburgo 1837» и перевод на итальянский язык стихов поэта об Италии:
Кто знает край, где небо блещет
Неизъяснимой синевой,
Где море теплою волной
Вокруг развалин тихо плещет;
Где вечный лавр и кипарис
На воле гордо разрослись;
Где пел Торквато величавый;
Где и теперь во мгле ночной
Адриатической волной
Повторены его октавы;
Где Рафаэль живописал;
Где в наши дни резец Кановы
Послушный мрамор оживлял,
И Байрон, мученик суровый,
Страдал, любил и проклинал?
В. А. ЖУКОВСКОМУ
Если бы вы знали, с какою радостью я бросил Швейцарию и полетел в мою душеньку, в мою красавицу Италию! Она моя! Никто в мире ее не отнимет у меня. Я родился здесь. Россия, Петербург, снега, подлецы, департамент, кафедра, театр, - все это мне снилось. Я проснулся опять на родине и пожалел только, что поэтическая часть этого сна, - вы, да три-четыре оставивших вечную радость воспоминания в душе моей, - не перешли в действительность. (…) Как будто с целью всемогущая рука промысла бросила меня под сверкающее небо Италии, чтобы я забыл о горе, о людях, о всем и весь впился в ее роскошные красы. Она заменила мне все. Я весел. Душа моя светла…
А. С. ДАНИЛЕВСКОМУ
Никогда я не чувствовал себя так погруженным в такое спокойное блаженство. О, Рим, Рим! О, Италия! Чья рука вырвет меня отсюда? Что за небо! Что за дни! Лето - не лето, весна - не весна, но лучше и весны и лета, какие бывают в других углах мира. Что за воздух! Пью - не напьюсь, гляжу - не нагляжусь. В душе небо и рай. У меня теперь в Риме мало знакомых, или, лучше, почти никого. Но никогда я не был так весел, так доволен жизнью.
Моя квартира вся на солнце: Strada Felice, N 126, ultimo piano (верхний этаж).
А. С. ДАНИЛЕВСКОМУ
Ты спрашиваешь меня, куда я летом. Никуда, никуда, кроме Рима. Посох мой страннический уже не существует. Ты помнишь, что моя палка унеслася волнами Женевского озера. Я теперь сижу дома; никаких мучительных желаний, влекущих вдаль, нет, разве проездиться в Неаполь и во Фраскати или в Альбани... Я, наконец, совершенно начинаю понимать науку экономии. Прошедший месяц был для меня верх торжества: я успел возвести издержки во все продолжение его до 160 рублей нашими деньгами, включая в это число плату за квартиру, жалование учителю (итальянского языка), bon gout, кафе, grec и даже книги, купленные на аукционе. Дни чудные! На небе лучших нет.
H. Я. ПРОКОПОВИЧУ
Жду с нетерпением лета. Зима была здесь чудная. Я ни один раз не топил в комнате, да и печи нет. Солнце, и дни без облака; но весна принесла и холод, и дожди.
А. С. ДАНИЛЕВСКОМУ
Я пишу к тебе письмо, сидя в гроте на вилле у княгини Зинаиды Волконкой, и в эту минуту грянул прекрасный проливной, летний, роскошный дождь, на жизнь и на радость розам и всему пестреющему около меня прозябению. Освежительный холод проник в мои члены, утомленные утреннею, немного душною прогулкою. Белая шляпа уже давно носится на голове моей, но блуза еще не надевалась. Прошлое воскресение ей хотелось очень немного порисоваться на моих широких и вместе тщедушных плечах, по случаю предложенной было поездки в Тиволи; но эта поездка не состоялась. Завтра же, если погода, то блуза в дело; ибо питтория (живописцы) вся отправляется и ослы уже издали весело помахивают мне.
В Риме время с началом мая прелестно. Летом, когда сделается очень жарко, думаю на месяц уехать, - тем более, что все почти в это время уезжают. Кн. Зинаида Волконская, к которой я всегда питал дружбу и уважение и которая услаждала мое время пребывания в Риме, уехала, и у меня теперь в городе немного таких знакомых, с которыми любила беседовать моя душа. Но природа здешняя заменяет все.
[По записи Н. В. БЕРГА]
Ехал я раз между городками Джансано и Альбано, в июле месяце. Середи дороги, на бугре, стоит жалкий трактир, с бильярдом в главной комнате, где вечно гремят шары и слышится разговор на разных языках. Все проезжающие мимо непременно тут останавливаются, особенно в жар. Остановился и я. В то время я писал первый том «Мертвых Душ», и эта тетрадь со мною не расставалась. Не знаю почему, именно в ту минуту, когда я вошел в этот трактир, мне захотелось писать. Я велел дать столик, уселся в угол, достал портфель и под гром катаемых шаров, при невероятном шуме, беготне прислуги, в дыму, в душной атмосфере, забылся удивительным сном и написал целую главу, не сходя с места. Я считаю эти строки одними из самых вдохновенных. Я редко писал с таким одушевлением.
Климат Неаполя не сделал на меня никакой перемены. Я ожидал, что жары здешние будут для меня невыносимы, но вышло напротив: я едва их слышу, даже не потею и не устаю; впрочем, может быть, оттого, что не делаю слишком большого движения... На днях я сделал маленькую поездку по морю, на большой лодке, к некоторым островам, и между прочим посетил знаменитый голубой грот на острове Капри... Мне жизнь в Риме нравится больше, чем в Неаполе, несмотря на то, что здесь гораздо шумнее.
А. С. ДАНИЛЕВСКОМУ
Зима в Риме прелестна. Я так себя чувствовал хорошо! Теперь мне хуже: лето дурно, душно и холодно. Неаполь не тот, каким я думал найти его. Нет, Рим лучше. Здесь душно, пыльно, нечисто. Рим кажется Париж против Неаполя, кажется щеголем. Итальянцев здесь нельзя узнать; нужно прибегать к палке, - хуже, чем у нас на Руси... Я живу в Кастелла-Маре, в двух часах от Неаполя. Я здесь начал было пить воды, но оставил воды. Вод здесь страшное множество: один остров Искио весь обпарен минеральными ключами. Скалы прелестны. Время я провожу кое-как: я бы проводил его прекрасно, если бы не мое здоровье.
Я еще до сих пор не в Риме, и долго еще не буду, - по крайней мере, целый месяц. В Риме теперь жить еще жарко, и мне притом хочется увидеть еще много невиданных мною городов и земель.
А. С. ДАНИЛЕВСКОМУ
из Рима
Я до сих пор еще как-то не очнулся в Риме. Как будто какая-то плева на глазах моих, которая препятствует мне видеть его в том чудном великолепии, в каком он мне представился, когда я въехал в него во второй раз. Может быть, оттого, что я еще до сих пор не приладил себя к римской жизни. (…) Здесь встретил некоторых знакомых, которые мне не дали еще вступить в мою прежнюю колею, в которой я плелся было-мерно, или лучше - кое-как. Хотел бы кинуться с жаром новичка на искусства и бежать деятельно осматривать вновь все чудеса римские, но в желудке сидит какой-то черт, который мешает все видеть в таком виде, как бы хотелось видеть, и напоминает то об обеде, то об завтраке, словом - все греховные побуждения, несмотря на святость мест, на чудное солнце, на чудные дни... Да, что меня больше всего поразило, так это Петр [собор Петра]. Он страшно вырос, купол необыкновенно сделался огромнее.
«О, Рим, Рим! Кроме Рима, нет Рима на свете!
Хотел я было сказать — счастья и радости,
да Рим больше, чем счастье и радость»
(Н.Гоголь)
Все, кому посчастливилось побывать в Вечном городе, наверняка смогли убедиться в правоте гоголевской фразы: «Влюбляешься в Рим очень медленно, понемногу - и уж на всю жизнь»… И это не удивительно, поскольку столица Италии — центр древней архитектуры, культуры и искусства — всегда притягивала к себе писателей, поэтов, музыкантов, архитекторов, художников. Такое впечатление, что в небе над апеннинским сапожком находится огромный аэродром муз, которые вдохновляют творческих людей всего мира на создание своих лучших произведений! Вот и наш Николай Васильевич Гоголь прожил в Европе и в Италии почти 10 лет (четверть своей жизни!), и именно в Риме написал свою бессмертную поэму «Мертвые души».
Давайте пройдемся по Риму «гоголевским маршрутом», познакомимся с местами, где жил и бывал наш соотечественник Гоголь, посмотрим на этот город глазами влюбленного в него человека, который писал: « Рим! Рай, в котором ты живешь мысленно в лучшие минуты твоих мыслей, этот Рим увлек и околдовал меня. Всё, что мне нужно было, я забрал и заключил к себе в глубину души моей. Там Рим, как святыня, как свидетель чудных явлений, совершившихся надо мною, пребывает вечно…».
Для начала, предлагаю вам посетить дома, где с весны 1837 года по осень 1846 года жил Гоголь. Нашему «синьору Николе» приходилось экономить на всем, чтобы позволить себе роскошь жить и работать в своей стране обетованной. Писатель приехал в Рим в марте 1837 года, как раз в день Пасхи. Для него это было очень символично: казалось, сам Господь благословил Гоголя на создание главного произведения его жизни.
А сейчас мы отправимся на поиски первого дома, где поселился Гоголь. От площади Барберини направляйтесь к улице Венето, и вскоре увидите небольшую улочку — Сант Изидоро. Поднявшись по лестнице к монастырю Сант Изидора, вы обнаружите слева дом №16 - первый дом, где наш Гоголь жил с марта по июль 1837 года.
Поправив здоровье в Швейцарии, Гоголь возвращается в Рим: « Если бы Вы знали, с какою радостью я бросил Швейцарию и полетел в мою душеньку, в мою красавицу Италию. Она моя! Никто в мире её не отнимет у меня! Как будто с целью, всемогущая рука промысла бросила меня под сверкающее небо Италии, чтобы я забыл о горе, о людях, и весь впился в ее роскошные красы. Она заменила мне всё. Гляжу, как исступленный, на всё и не нагляжусь до сих пор…”
Осенью 1837 года Гоголь поселяется ещё ближе к центру - в доме №126 по улице Феличе (теперь — via Sistina). Эту улицу вы легко найдете — она начинается у площади Барберини и ведет к Испанской площади. Дом Гоголя сохранился до наших дней, на нем даже есть мемориальная доска, а установили её в 1902 году представители русской общины, отмечая грустную дату - 50 лет без любимого писателя. Пять лет на улице Феличе (felice - счастливый) стали и самыми счастливыми в жизни Гоголя, в чем он признавался своим друзьям по переписке: «Никогда я не чувствовал себя погруженным в такое спокойное блаженство. О, Рим, Рим! О, Италия! Чья рука вырвет меня отсюда? Что за небо! Что за дни! Лето — не лето, весна — не весна, но лучше и весны и лета, какие бывают в других углах мира. Что за воздух! Пью — не напьюсь, гляжу — не нагляжусь. В душе небо и рай. Никогда я не был так весел, так доволен жизнью. Моя квартира вся на солнце: Strada Felice, N 126, ultimo piano (верхний этаж)…”» . Этот дом стал кузницей, в которой наш «Вакула» выковал своё любимое детище - поэму «Мертвые души», постоянно находясь в компании кого-нибудь из талантливых соотечественников. Судите сами - в разное время соседями Гоголя были: поэт Николай Языков, писатели и критики — Василий Панов, Федор Чижов, Павел Анненков, историки и издатели — Степан Шевырев и Михаил Погодин. В гостях у Гоголя бывали: поэт Василий Жуковский, художники — Александр Иванов, Федор Иордан и другие «русские римляне».
Улица Систина выходит к церкви Тринита дей Монти. Спускайтесь вниз, по роскошной лестнице из травертина, и окажетесь на площади Испании, в окружении элегантных построек XVIII века. Это - самый любимый район Гоголя, здесь он встречался с друзьями, по этой лестнице каждое утро спускался в кафе «Греко» — выпить кофе со сливками.
Рядом с площадью находится улица делла Кроче. Дом №81 стал последней римской пристанью писателя. Здесь он начал работу над вторым томом «Мертвых душ», но прожил совсем недолго - слабое здоровье требовало смены климата, а уставшая, истерзанная душа - смены впечатлений… Он снова уехал на лечение, сразу — в более теплый Неаполь, потом в Германию (где некоторое время гостил в Баден Бадене у Жуковского), а затем вернулся в Россию, на этот раз - насовсем.
В Риме «синьора Николу» запомнили как приятного собеседника, весельчака и «цицерона». Все его русские друзья побывали у гида Гоголя в роли экскурсантов…. Он проводил незабываемые экскурсии по Вечному городу, стараясь показать всем «свой» Рим, в который был безумно влюблен. Гоголевский Рим — это Собор Святого Петра в Ватикане, Испанская площадь, Вилла Боргезе, Римский и Императорские Форумы и Колизей , с которого он каждый раз начинал свои экскурсии. В то время развалины древнеримского цирка (Колизея) поросли травой. Гоголь приглашал своих друзей прилечь на травку и посмотреть на синее небо через «кружева» античного строения, и романтично так приговаривал: «Сейчас вы видите небо таким, каким его видели древние»…
После экскурсий благодарные друзья приглашали Николая Васильевича пообедать в одно из заведений римского «общепита». Веселую русскую компанию можно было частенько застать в трактире «Лепре» (на улице Кондотти, 11), который славился обилием блюд и быстротой обслуживания.
В двух шагах от Испанской площади, на улице Кондотти №86, находится одно из самых древних кафе Италии и Европы (с 1760 года!) - «Антико кафе ГРЕКО». Оно приобрело имидж элитного не только потому, что находилось в самом центре Рима. Завсегдатаями «Греко» были коронованные особы и аристократы, представители артистического бомонда: Стендаль, Андерсен, Мицкевич, Жуковский, Брюллов, Кипренский, Иванов и многие другие. Это кафе сохранилось до наших дней, обязательно посетите это уникальное заведение-музей!
Русские римляне встречались и в трактире «Фалькон», на площади Сан Эустакио, в районе Пантеона, где любили посмаковать жареным барашком, запивая трапезу красным вином (которое Гоголь называл «добрым распорядителем желудка»). Совсем рядом, на улице ди Пьетра 89А, вы увидите старинную гостиницу «Чезари», где «синьор Никола» останавливался в 1846 году. Но наш Николай Васильевич не был фанатом ресторанного питания, ещё и потому, что почти всегда был стеснен в средствах. Он и сам умел готовить, часто приглашал друзей домой, где готовил своё фирменное блюдо — макароны со сливочным маслом и сыром пармезан, которые впоследствии называли «макароны от Гоголя».
И вот мы снова очутились на Испанской площади… С давних времен она была не только самым красивым местом центра, но и узловой «станцией», откуда ежедневно отправлялись экипажи во все уголки Италии и за границу. За полтора столетия здесь практически ничего не изменилось - все та же роскошная лестница, все те же здания в стиле барокко, все те же экипажи (теперь экзотические)… Про то, что мы не в XIX веке, напоминают такси, периодически выскакивающие из соседней улицы Кондотти, и пестрая джинсовая толпа с фотоаппаратами, заменившая изящных синьоров во фраках и цилиндрах. Последний раз Гоголь был на Испанской площади Рима в октябре 1847 года. Прощание с «родиной души» было для него болезненным, он предчувствовал, что больше никогда не вернется на берега Тибра… Хотя верить в это «никогда» не хочется…
Наш «гоголевский маршрут» заканчивается на Вилле Боргезе. В этот прекрасный городской парк вы можете попасть с Площади Народа (Пьяцца дель Пополо) или Испанской площади, поднявшись на живописный холм Пинчо. В 2002 году здесь был установлен замечательный памятник Гоголю (скульптор Зураб Церетели), который подарил итальянской столице российский стольный град.
Николай Васильевич безумно любил Рим, называл его «родиной души». И хочется верить, что памятник Гоголю на вилле Боргезе — это и есть его душа в каменном обличье, которая вернулась на свою родину, где обрела долгожданное счастье и покой…
Валентина Виноградова, Рим.
Мусатова Т. Л. (Москва), советник дипломатической службы первого класса, кандидат исторических наук, доцент факультета мировой политики МГУ им. М. В. Ломоносова / 2013
О пребывании Н. В. Гоголя в Италии с марта 1837 г. по начало февраля 1848 г. (с перерывами на выезд в Россию и другие страны) и об его творческом окружении написано немало . Однако недостаточно освещены его отношения с представителями официальных русских кругов, прежде всего — царского двора и дипмиссий. Между тем за границей Гоголь проводил большую часть времени среди соотечественников, за границей он писал «Мертвые души» и впервые стал ощущать себя русским национальным писателем, сознательно ограничившись отечественными сюжетами. В Италии же писатель пережил глубокий нравственно-психологический кризис, значительно повлиявший на его мировоззрение.
Отправной точкой нашей работы послужили документы, обнаруженные в «старых» российских дипломатических архивах. Некоторые из них впервые введены в научный оборот, другие - впервые прочитаны с точки зрения жизни Гоголя в Италии .
В 1830-1840-х годах Россия имела на Апеннинах значительное дипломатическое присутствие. В Турине, Неаполе, Флоренции (до 1836 г.), в Риме (с 1817 г.) работали императорские миссии. Во всех крупных итальянских портах и городах, включая Венецию, находились русские консулы или почетные консулы из итальянцев. Сама атмосфера официального русского зарубежья, в которой оказался Гоголь, была особой, ибо диппредставители, аккредитованные в Европе и в Италии, принадлежали к просвещенной части отечественного дворянства, многие были людьми из пушкинского окружения. Кроме того, после Отечественной войны 1812 г. произошло заметное укрепление позиций русской православной церкви в Европе. Приходы РПЦ были учреждены в Риме в 1836 г. и через десять лет - в Неаполе, причем их настоятелями назначались известные и высокообразованные иерархи.
Звездой петербургской жизни молодого Гоголя был Пушкин. Но он ушел из жизни в начале 1837 г., когда Николай Васильевич находился на пути из Франции в Италию. После приезда молодого писателя в Рим большое значение для него имело поддержание отношений и переписки с Жуковским и другими людьми пушкинского окружения, нередко посещавшими Италию, а также контакты с новыми европейскими знакомыми, погружение в историческое и художественное наследие Вечного города. Далекий от политики и международной сферы Гоголь тогда оказался причастен к российской внешнеполитической жизни в неком заграничном филиале петербургского бомонда, и ему поневоле нужно было определить свое отношение к этому, а также учить итальянский и другие европейские языки, которые приобретали теперь для него особое значение.
Гоголь с детства хотел служить Отечеству по «казенной должности», скорее всего - в юстиции, хотя мечтал о путешествиях и дальних странах. Благодаря покровителю семьи - дальнему родственнику Д. П. Трощинскому, бывшему министру и сенатору - юноша получил представление о дипломатической службе (Трощинский начинал карьеру секретарем малороссийского генерал-губернатора князя Н. Г. Репнина-Волконского при исполнении им различных дипломатических миссий). Переехав в Петербург, он какое-то время испытывал влияние П. П. Свиньина - литератора, художника, собирателя древностей, путешественника, который в 1806-1813 годах был дипломатом, что могло подстегнуть интерес Гоголя к этой сфере. Конечно, его (как и его сверстников) привлекало участие дипломатов в мировых событиях, близкое соприкосновение с письменностью и культурой и завидные перспективы для развития личности. Но без аттестата с отличием и обязательной тогда высокой рекомендации шансов стать дипломатом у него не было. Может быть, поэтому в своей повести «Невский проспект» (1835) он иронично изобразит сотрудников МИД, которые «отличаются благородством своих занятий и привычек» и даже носят особые бакенбарды, «увы, принадлежащие только одной иностранной коллегии» (III, 12). А Хлестаков в черновой редакции «Ревизора» заявляет, что играл в карты с министром иностранных дел, финансов и европейскими посланниками. Несколько позже помещик Манилов назовет сына «Фемистоклюсом» и будет прочить его «по дипломатической части» как «будущего посланника».
Другой причиной иронии Гоголя было воздействие на него пушкинского окружения, где открыто говорили, что Иностранная коллегия (с 1802 г. - Министерство иностранных дел) была больше чужестранной, чем отечественной. Управлял ею немецкоговорящий вице-канцлер, затем государственный канцлер граф К. В. Нессельроде, который 40 лет навязывал МИДу преимущественную ориентацию на «Священный союз», при враждебном отношении к европейским идеям и недооценке подлинных интересов России. В петербургском салоне Нессельроде плели интриги против Пушкина, и Д. Ф. Фикельмон отмечала, что этот конфликт в обществе имел не только литературный, но и политический характер. До выезда Гоголя в Европу его отношения с МИДом складывалось под влиянием пушкинской партии. Но он всегда и во всем выбирал свой путь.
С детства Гоголю были привиты как абсолютная лояльность к трону, так и неприятие всяческих революций, традиционные для провинциального дворянства, служивой элиты и большинства писателей старшего поколения, особенно тех, кто тесно соприкасался с властью (В. А. Жуковский, Ф. И. Тютчев и др.). То есть для юноши было естественным и уважительное отношение к внешнеполитическому ведомству. В Петербурге он общался с принятыми в МИД своими соучениками по Нежинской гимназии - И. Д. Халчинским и К. М. Базили. В годы жизни в Европе писатель постоянно переписывался с ними, неизменно интересовался их продвижением по службе, а в письмах к общим знакомым спрашивал «о новых подвигах их на пользу отечества».
За годы пребывания в Италии это лояльное отношение к власти и официальной политике стало у Гоголя преобладать. Некоторые авторы утверждают, что он еще в Петербурге чрезвычайно внимательно читал С. Пеллико. Думается, так оно и было, только произошло это позже, то есть не в первой половине 30-х годов, а 10 лет спустя. По меткому выражению Пушкина, произведения Пеллико были «Евангелием» всего просвещенного мира. И Гоголь должен был знать, что к середине 30-х годов они уже были переведены на русский язык и в № 3 «Современника» вышла рецензия поэта на книгу С. Пеллико «Об обязанностях человека. Наставление юноше». Но если Жуковский во время своего визита в Италию в 1838-1839 годах дважды заходил к итальянскому писателю, то Гоголь посетил места, связанные с ним в Богемии, только в 1843 г. В 1845 г. он жил со С. Пеллико в доме Понятовского на виа делла Кроче, но так и не познакомился.
Есть и другие факты, которые свидетельствуют о большой скованности молодого Гоголя. Например, познакомившись с А. М. Горчаковым (вероятно, в Баден-Бадене или в Вене в 1836-1837 годах), он, видимо, сохранял дистанцию в разговоре с этим блестящим и просвещенным дипломатом, уже послужившим временным поверенным во Флоренции (1828-1829). И хотя Горчаков, как уже отмечено исследователями, с тех времен был великолепно осведомлен об идеях С. Пеллико, А. Мандзони и Дж. Мадзини и слыл другом К. Кавура , Гоголь вряд ли коснулся этих идей в разговоре с ним. Связующим звеном должно было служить имя Пушкина (особенно летом 1837 г.). В этом контексте Гоголь попросил о содействии в пересылке ему через Вену в Ливорно книг и рукописей, на что Горчаков с готовностью откликнулся.
Во время пребывания Гоголя в Турине временным поверенным там в 1838-1839 годах служил Ф. И. Тютчев. Но Гоголь ни тогда, ни позже, во время своих «выездов» из Италии в Германию, где Тютчев после 1839 г. жил и работал, по всей видимости, так и не встретился с ним. Во всяком случае, об этом нет никаких упоминаний .
В дальнейшем Гоголь все сдержаннее высказывался о дипломатической сфере: видимо, диктовала свои правила жизнь среди соотечественников вдали от родины. И в новой редакции «Ревизора» Хлестаков гораздо осторожнее говорит о «министре иностранных дел, французском посланнике, немецком посланнике...» (IV, 49). В 1843 г. в письме А. С. Данилевскому, в ответ на его просьбу помочь устроиться в МИД, писатель посоветовал ему отказаться от этой затеи, потому что «служить в Петербурге и получить место во внешн<ей> торг<овле> или иност<ранных> дел не так легко. Иногда эти места вовсе зависят не от тех именно начальников, как нам кажется издали, и с ними сопряжены такие издалека не видные нам отношения! <...> В иностр<анной> коллегии покамест доберешься <до> какого-нибудь заграничн<ого> места, бог знает сколько придется тащить лямку» . Иными словами, дипломатическую службу он не считал синекурой, которая позволяла бы спокойно заниматься литературным творчеством. Это чисто житейское суждение имело свою подоплеку. В 1839 г. в Риме писатель сделал неудачную попытку устроиться секретарем главы «Императорской дирекции русских художников в Риме», учрежденной при миссии в 1840 г. Он пустил в ход все свои связи, рассчитывая, что В. А. Жуковский, П. А. Плетнев и др. будут ходатайствовать перед Николаем I о его назначении. Но по разным причинам этого не случилось, и тогда Гоголь выплеснул раздражение на главу упомянутой Дирекции, советника миссии П. И. Кривцова (через своего брата Н. И. Кривцова тот был вхож в пушкинский круг и пользовался расположением поэта). Скоро Гоголь восстановил связи с П. И. Кривцовым, но неприятный осадок остался.
Весной 1837 г. в Риме было все еще довольно много польских беженцев, с присущими им антирусскими настроениями, из-за подавленного в 1831 г. Польского восстания. Оказавшись по рекомендации князя П. А. Вяземского под покровительством княгини З. А. Волконской, Гоголь усердно посещал ее салон и попал в лагерь защитников польских интересов. Вообще-то писатель ценил культуру Польши. В Риме в 1837 г. он подружился с А. Мицкевичем и его двумя соратниками, молодыми польскими священниками И. Кайсевичем и П. Семененко, членами ордена «Воскресение». Он даже начинал склоняться к позиции «двуликого Януса» в польском вопросе, хотя в Петербурге вместе с Пушкиным и Жуковским поддерживал официальную политику. Княгиня З. А. Волконская, принявшая католичество в 1833 г., со временем становилась все более фанатичной и стремилась обратить в свою новую веру как можно больше соотечественников. Она пыталась сделать это даже в отношении молодого И. Виельгорского, умиравшего на ее римской вилле летом 1839 г. в присутствии Гоголя. Этот эпизод неприятно поразил писателя, открыв ему глаза на то, что и его самого княгиня и ее польские ксензы считали почти готовым кандидатом на обращение. С этого момента Гоголь стал отдаляться от княгини, а также от ее польских друзей. Надо думать, он не хотел кривить душой, получая с 1837 г. материальную помощь от царя. Что было позволено простому смертному, и даже княгине, было неприемлемо для русского писателя.
О тесных отношениях Гоголя с З. А. Волконской и ее кружком в Риме в 1830-х годах говорится во многих исследованиях, но, как правило, только о названном эпизоде. Между тем эту тему следует рассматривать, на наш взгляд, гораздо шире, начиная с положения княгини - видного католического деятеля и благотворителя. Она занимала особое место в жизни Святого престола, имела знакомство с папами, была большим другом кардинала и государственного секретаря Э. Консалви (умер в 1824 г.), а также его преемника на этом посту в 1836-1846 годах Л. Ламбрускини. Ее приемный сын В. Павей работал при папе, княгиня дружила со многими кардиналами и принимала их у себя. Вместе с тем ее окружали идеологи католического реформизма, выступавшие за усиление социальной доктрины католицизма. Если главный идеолог - французский писатель и проповедник Ф. Р. де Ламеннэ бывал в Риме эпизодически, то его ученик аббат О.-Ф. Жербэ в 1839-1849 годах здесь постоянно жил и работал, был духовником З. А. Волконской, своим человеком в ее доме.
Гоголь иногда жил на вилле Волконских и, без сомнения, тогда заинтересованно наблюдал за тенденциями западного христианства. Он, несомненно, близко знал Жербэ, духовника княгини, постоянно бывавшего у нее. Лично с Ламеннэ, а также с другим его учеником А.-Д. Лакордером писатель мог встречаться в парижском салоне С. П. Свечиной, где собирались русские католики и где часто бывал Лакордер. В Париже Гоголь заходил к А. Мицкевичу, активно поддерживаемому французами. Естественно, все они резко критиковали политику царя в отношении Польши. Кроме того, Гоголь через переписку с Н. Н. Шереметьевой поддерживал контакты с С. И. Гагариным, родственником бывшего посла в Риме Г. И. Гагарина, женатого на сестре Свечиной. С. И. Гагарин, в прошлом тоже дипломат, стал иезуитом, но и после того в письмах к Шереметьевой передавал Гоголю приветы и, что характерно, просил его оставаться светским писателем .
Лакордер часто наведывался в Рим, выступая со страстными проповедями, которые привлекали всеобщее внимание, и Гоголь об этом не мог не знать. Среди друзей З. А. Волконской были итальянские реформаторы: Р. Ламбрускини - племянник госсекретаря Ватикана Л. Ламбрускини; В. Палотта, проповедник и благотворитель, канонизированный Ватиканом в 1950 г.; Дж. Каппони, входивший в группу передовой интеллигенции, формировавшейся вокруг Дж. П. Вьессе, основателя журнала «Антология» и «Научно-Литературного Кабинета Виессе» во Флоренции; А. Розмини, философ и священник, предшественник христианского спиритуализма, человек необычайно искренней веры.
Гоголь перестал часто бывать у Волконской с начала 1840-х годов, после присоединения униатской церкви к православной и ужесточения политики Николая I по отношению к инославию. По новым законам княгиня вынуждена была переписать свои российские имения на сына, князя А. Н. Волконского, дипломата и будущего посланника в Неаполе. С этого момента она начала кардинально менять свою жизнь, становясь все более фанатичной и направляя все средства на благотворительность. Тесно сотрудничая с космополитическим Орденом поклонников самой священной крови и сделав своим духовником главу Ордена Дон Джованни Мерлини (к настоящему времени причислен Ватиканом к лику святых), Волконская построила три школы для бедных детей. Гоголь мог быть свидетелем открытия первой из них в Риме в 1847 г. В 50-х и 60-х годах, когда Волконская перешла к полному аскетизму (доведшему ее до гибели в 1862 г.), писателя уже не было в живых. Гоголь не предчувствовал этого трагического конца, и образ княгини-филантропа, безусловно, сильно воздействовал на его экзальтированное религиозное воображение. Он в чем-то повторил Волконскую и ее окружение, когда после издания первого тома «Мертвых душ» принял решение раздать пожертвования бедным студентам. Однако вмешательство друзей, прежде всего - А. О. Смирновой-Россет, оказалось препятствием на этом пути.
Если в 1839-1840 годах Гоголь был для русского двора и МИД еще «не своим» (причиной могла быть и дружба с З. А. Волконской), то через несколько лет, после выхода в свет первого тома «Мертвых душ», его положение в русском зарубежье значительно изменилось. Растущая слава литератора, пекущегося об общественном благе и обличающего только нравы, больше юмориста, чем сатирика, приблизила его к уровню официального писателя. Гоголевские друзья славно потрудились, создавая этот образ в расчете на двор и материальное содержание писателя за границей за счет казны. Что касается религиозно-нравственных исканий, свойственных Гоголю в итальянский и в целом весь заграничный период, то они проходили в рамках его личных отношений с просвещенными наставниками посольских церквей (не столько в Италии, сколько в Германии) и таким образом не были широко известны и не раздражали властей. Гоголевскими «спонсорами» были побывавшие в Италии Николай I, наследник Великий князь Александр Николаевич, Великая княгиня Мария Николаевна, С. С. Уваров, М. П. Погодин, а также В. А. Жуковский, Н. М. Языков, З. А. Волконская, Репнины и др. Просителями за Гоголя были В. А. Жуковский, А. О. Смирнова-Россет, П. А. Вяземский и др. Гений писателя, а также все, о чем говорилось выше, вознесли Гоголя на верхнюю ступень общественной лестницы. Русские художники-стажеры в Риме, даже близкий друг А. А. Иванов, с которым Гоголь усиленно общался на первом этапе, отступили на второй план. Теперь он останавливался или подолгу засиживался у Апраксиных, Толстых и Нессельроде в Неаполе, у Виельгорских, Соллогубов и Смирновых в Ницце, у Языкова и Жуковского в германских городах.
Особую роль в жизни Гоголя играло покровительство Жуковского. В 1838-1839 годах тот как наставник цесаревича посетил Рим с визитом. Для Гоголя впервые открылась возможность быть представленным при дворе да еще познакомить наследника со своими сочинениями (он прочитал ему «Женитьбу»). Позже Жуковский передал писателю и первую помощь от своего питомца. В 40-х годах Гоголь месяцами жил у Жуковского в Германии и там снова встречался с цесаревичем, придворными, видными иерархами РПЦ, что сближало его с интеллектуально-духовными и властными кругами Петербурга и явно ему импонировало. Отдельно следует сказать об А. О. Смирновой, покровительнице и в то же время «воспитуемой» Гоголя в плане духовного усовершенствования. Ее муж Н. М. Смирнов служил во Флоренции (1825-1828) и Берлине (1835-1837), так что она часто бывала в Италии и Германии. Вместе со своим племянником А. О. Россетом, губернатором, Смирнова была для Гоголя не только помощником, но и полезным источником информации о состоянии дел при дворе и в губерниях, особенно после 1843 г.
Полезной для «позднего» Гоголя была и дружба с графом А. П. Толстым, профессиональным военным, флигель-адъютантом Николая I, военным губернатором Одессы, позднее - обер-прокурором Синода. В 1826-1830 годах тот находился на дипслужбе, а позже часто жил в Неаполе, Париже и других европейских столицах и тогда приглашал к себе Гоголя. Граф был консервативным, глубоко верующим аскетом. У писателя еще не было таких знакомых, и, как представляется, следует дополнительно изучить его переписку с Толстым, чтобы точнее определить характер влияния, которое тот оказывал на гоголевское творчество.
Все сказанное помогает глубже понять, почему Гоголь, по его собственным словам, лучше видел из Италии всю громаду России и стал больше ее любить. Более того, он заинтересовался большой европейской политикой. Так, у него завязалась дружба с А. П. Бутеневым - посланником при Святом престоле в 1843-1855 годах. В декабре 1845 г. Бутенев успешно провел визит в Рим императора Николая I, приезд которого, по его мнению, получил огромный резонанс. Эту оценку позднее повторил Тютчев, обратив внимание на историческое значение первой встречи православного императора с главой западного христианства. Для Гоголя визит монарха в Рим был важнейшим событием: он впервые получил возможность порассуждать «по поводу разных духовно-дипломатических дел с папой», как сказано в письме к А. О. Россет (XIII, 155-156). А в начале 1846 г. он предположил, что встречи императора и папы «будут те, каких и ждали», и принесут «умягчение мер относительно католиков» (ХIII, 24). И такая оценка в целом соответствовала итогам визита в перспективе нескольких десятилетий. Гоголя явно привлекала фигура Николая I, верноподданнические чувства к которому в тот момент его переполняли. В январе 1846 г. он писал А. П. Толстому, что царя «видел раза два-три мельком. Его наружность была прекрасна, и ею Он произвел впечатление большое в римлянах. Его повсюду в народе называли просто Imperatore, без прибавления: di Russia...» (ХIII, 24). Позже, в октябре 1846 г., Гоголь встретил в церкви графа Блудова и узнал, что тот был «доволен делами с папой» (XIII, 144). Судя по переписке за 1845 г. и позднее, Гоголь вновь демонстрировал приверженность официальной позиции в польском вопросе. Любопытно, что сам он так и не представился Николаю I в римские дни, поскольку ему «стало стыдно и совестно, не сделавши почти ничего еще доброго и достойного благоволения напоминать о своем существовании <...> Государь должен увидеть меня тогда, когда я на своем скромном поприще сослужу ему такую службу, какую совершают другие на государственном поприще» (ХIII, 33-34).
После отъезда царя из Рима туда прибыло семейство Нессельроде, в ком Гоголь нашел новых мощных покровителей. Как справедливо отмечает Ю. В. Манн, писателю вообще было свойственно использовать друзей и знакомых в своих творческих интересах. В данном случае это проявилось особенно отчетливо. До сих пор никто, видимо, не обращал внимания, в какой степени клан Нессельроде «проникся» Италией. Брат жены министра - графини М. Д. Нессельроде, граф Н. Д. Гурьев был в 1833-1837 годах посланником в Риме, в 1837-1841 годах - в Неаполе. Граф М. И. Хрептович, женатый на младшей дочери министра, в 1847 г. тоже стал посланником в Неаполе. Его сестра Мария Хрептович была во втором браке замужем за А. П. Бутеневым, главой римской миссии в 1843-1855 годах (с ним Гоголь особенно сдружился и, значит, пользовался гостеприимством обоих супругов). Свою сестру, урожденную Гурьеву, графиня Нессельроде выдала замуж за временного поверенного во Флоренции Е. П. Сверчкова. И проч. и проч. Оказавшись в «нессельродовской Италии», Гоголь прагматично пользовался ситуацией, искал встречи со всем семейством, весьма лестно и душевно отзывался о графине (Ф. И. Тютчев тогда дал ей нелестную характеристику, а позже написал уничтожающую эпиграмму на Нессельроде). В итоге Гоголь обеспечил массовую пересылку через М. Д. Нессельроде себе в Италию русских книг и журналов, а в другие европейские столицы - своих книг для подношения влиятельным особам.
До сих пор неясно, что же вынудило Гоголя с 1846 г. оставить Рим и перебраться в Неаполь. С одной стороны, он отправился вслед за папой и А. П. Бутеневым, гонимыми революционными событиями из Рима на юг. С другой стороны, Неаполь был оплотом семьи Нессельроде. Гоголь добивался получения льготного паспорта для проезда к Святым местам, обустройства своего отъезда из Италии, и кому, как ни семейству Нессельроде-Хрептовичей-Бутеневых быть в том порукой? Но паспорт был выдан обычный, турне по Ближнему Востоку не получилось, никто, видимо, не провожал Гоголя (по пути в порт он заехал к священнику и попросил его молиться за себя).
Как представляется, работа над вторым томом «Мертвых душ» и «Выбранными местами из переписки с друзьями» в наибольшей степени отражает влияние, оказанное на творчество Гоголя официальным русским зарубежьем, РПЦ, атмосферой папского Рима и Папской области, современным ему западным христианством. Под влиянием царя, ожидавшего от него большого произведения, и с учетом службы высокопоставленных дипломатов, которая проходила у него на глазах, Гоголь заговорил о литературе как о «государственном поприще» и искал «служения более значительного». Выход из мучительного процесса своего духовного самоусовершенствования он увидел в новом прочтении православия. С начала 40-х годов писатель стал активно изучать православную богословскую литературу, прежде всего - русскую, и удивился богатству ее мысли и глубине источаемой ею веры, взяв из этого уникального и еще не совсем изученного источника многое для своих будущих работ. В публицистике он стал проповедником, чувствующим себя избранным Богом и вполне созревшим для наставления людей во благо их духовно-нравственного возрождения и укрепления государства на основе христианских ценностей. Это можно объяснить и влиянием западных церковных реформаторов, с кем его объединяла неудовлетворенность состоянием европейских обществ, низким уровнем общественного и нравственного развития, тяжким положением населения. Разумеется, экстраполировать все это на Россию он мог лишь с позиций полной лояльности и легитимизма, отвергая ту сторону учения Ламеннэ, которая посвящалась чисто социальным реформам.
Работа над вторым томом «Мертвых душ», начатая в Италии и Германии, пошла не так, как хотелось бы писателю. Ему катастрофически не хватало «живых <...> настоящих современных обстоятельств» России . Летом 1845 г. в Германии он сжег рукопись второго тома «Мертвых душ», а по возвращении в Рим начал все с чистого листа. Параллельно в Неаполе, а ранее в Москве и всюду, где бы он ни бывал, Гоголь активно интересовался судьбой декабристов, которые были родственниками и знакомыми З. А. Волконской, П. И. Кривцова, В. П. Давыдова, Н. Н. Шереметьевой и др. Вместе с гоголевскими призывами к нравственно-религиозному возрождению России этот интерес к осужденным сторонникам конституционной монархии и противникам крепостного права в России несколько «реабилитировал» писателя и свидетельствовал о его возвращении к взглядам пушкинского круга. Друзья и поклонники поэта были «государственниками», среди них было принято приносить на алтарь Отечества опыт и знания, накопленные в европейских странствиях. Гоголь отличался от них только тем, что сделал то же самое на религиозной основе. Исследователи уже не раз давали различные оценки его социально-религиозным воззрениям в «Выбранных местах». Но главное, как справедливо отмечает большинство авторов, заключается в том, что великий писатель одарил нас высочайшим нравственным опытом, сделав новаторскую попытку, пусть не совсем удачную, соединить на благо своей родины лучшие достижения, с одной стороны, западного христианства, с другой - православной мысли.