В издательстве «Кучково поле» вышел в свет альбом «Портреты эпохи русской революции. Рисунки Юрия Арцыбушева из коллекции ГА РФ», включающий около 240 редких портретов деятелей времен революции 1917 года - от членов Временного правительства и белых генералов до чекистов, махновцев и крестьянских депутатов. Одноименная выставка доступна для посещения в Выставочном зале федеральных архивов до 20 августа.
Художник-публицист Юрий Арцыбушев, чей творческий путь начался на стыке двух столетий, известен как автор серии портретов государственных, политических и общественных деятелей России и Советского государства периода Февральской и Октябрьской революций и Гражданской войны. Герои его работ - представители самых разных политических взглядов, между которыми велась непримиримая идеологическая борьба. Как известно, работая над своей портретной галереей, художник рисовал участников исторических событий с натуры. Его герои, как правило, не позировали. Зарисовки их портретов художник делал на различных собраниях, митингах, съездах, происходивших в разных уголках страны. В этом и заключается их особая историческая ценность. Юрий Арцыбушев не ставил перед собой задачу создания законченных портретов. Он преследовал другую цель - запечатлеть динамизм общественной жизни, дух и атмосферу времени.
Юрий Арцыбушев родился 16 марта 1877 года в семье потомственного дворянина из старинного рода Арцыбушевых. Семья Арцыбушевых была тесно связана с художественной и театральной жизнью России. Его отец Константин Дмитриевич Арцыбушев, инженер-путеец, был близким другом крупного промышленника и известного мецената Саввы Мамонтова, с именем которого связано возникновение Абрамцевского кружка, куда входили Илья Репин, Валентин Серов, Виктор Васнецов и другие. Во многом именно это и определило дальнейшее увлечение Арцыбушева живописью - он берет уроки в доме Мамонтова и поступает на архитектурное отделение Высшего художественного училища при Академии художеств.
В период революции 1905-1907 годов Арцыбушев, выбравший для себя направление политической сатиры, сотрудничает с рядом оппозиционных изданий, но по-настоящему его талант как портретиста раскрывается с 1917 года. Художник присутствует на всех главных совещаниях страны: делает зарисовки на Государственном совещании 12-15 августа 1917 года, на котором среди 2000 представителей выступают такие политические деятели, как А.Ф. Керенский, Н.С. Чхеидзе, А.И. Гучков, П.Н. Милюков, М.В. Родзянко; запечатлевает участников Учредительного собрания 5-6 января 1918 года. Позднее Арцыбушев отправляется в Донскую область и Киев, где изображает казачество, местное правительство, едет с семьей в Одессу, где делает портреты участников белогвардейских формирований.
После поражения Белой армии художник перебирается в Париж, где продолжает работать над серией портретов деятелей русской культуры, оказавшихся в эмиграции во Франции. В 1947 году Арцыбушев с женой, поддавшись патриотическим настроениям, распространенным после войны в среде русской эмиграции, добиваются советского гражданства и возвращаются в СССР, поселившись в Тбилиси. Однако сталинский режим распоряжается с семьей художника сурово: всего через три года он и его жена «как реэмигранты, прибывшие в Грузию из Франции» высылаются на спецпоселение в Южный Казахстан, где Юрий Константинович и умер через два года в возрасте 75 лет.
«Кучково поле»
Судьба ценного архива рисунков практически повторила судьбу их автора - после эмиграции Арцыбушева его работы были приобретены Русским заграничным историческим архивом в Праге, материалы которого были захвачены советскими войсками и после окончания Второй мировой войны в 1946 году перемещены в СССР. При работе над книгой была произведена большая работа по идентификации многих изображенных лиц - этому способствовало изучение исторических трудов, биографических справочников, а также архивных документов, имеющихся в распоряжении исследователей. Идея публикации альбома рисунков принадлежит научному руководителю ГА РФ Сергею Мироненко.
В 1921 году художник Константин Юон, который до того был славен своими пейзажами и изображением церковных куполов, написал картину «Новая пла-нета». Там толпа крошечных человечков, активно жестикулируя, наблюдает рождение гигантского багрового шара. Чуть позже такой же багровый шар появился в композиции Ивана Клюна, соратника Малевича. Он же — в картине Климента Редько «Полуночное солнце», и его же держит в мускулистых руках рабочий с одноименной картины Леонида Чупятова, ученика Кузьмы Петрова-Водкина.
Константин Юон. Новая планета. 1921 год Государственная Третьяковская галерея
Леонид Чупятов. Рабочий. 1928 год arteology.ru
Совпадение мотива у абсолютно разных художников показательно. Все ощу-щают перемены именно что планетарного масштаба — но не до конца пони-мают, какой в этом новом мире будет роль художника. Нет, это не шкурный вопрос про поиски места, это существенный вопрос — про новую функцию искусства.
Казалось бы, все как и прежде: художники объединяются, размежевываются, громыхают манифестами, устраивают выставки, переходят из группы в группу. Однако после революции в привычном для них пространстве появляется новое и очень активное действующее лицо — государство. У него власть, оно владеет множественными способами поощрения и взыскания: это и закупки, и устрой-ство выставок, и разнообразные формы покровительства. «Кого люблю, того дарю».
И это непривычная ситуация, ведь прежде государство не слишком интересо-валось художественными затеями. Царь Николай II дал как-то деньги на изда-ние журнала «Мир искусства», но только потому, что его об этом попросили, сам журнал он вряд ли читал. А теперь власть собралась властвовать везде. И так, как ей это удобно.
Поэтому, забегая вперед, когда в 1932 году государство декретом прикроет все художественные объединения, это будет с его стороны совершенно логичным жестом. Невозможно управлять тем, что движется и меняет вид. Цветущая сложность, конечно, хороша, но она же порой напоминает массовую драку у трактира; а если сделать все единообразным, то и вражда прекратится, и контролировать искусство будет проще.
О вражде поговорим потом, а сейчас — о том, как это присутствие внешней силы в лице государства меняет условия игры. Например, групповые манифе-сты, которые прежде адресовались городу и миру и выглядели вполне вызы-вающе, теперь имеют конкретного адресата. И слова о том, что все готовы отражать в своих работах новую революционную тематику, очень быстро приобретают вид ритуальных заклинаний — потому что адресат-государство неизменно их требует. В общем, это уже не столько манифесты, сколько декла-рации о намерениях, отправляемые начальству. Притом что большинство ху-дожников искренне готовы служить революции — но своими художествен-ными средствами и так, как они это понимают.
Говоря о послереволюционных художественных объединениях, попробуем сна-чала выделить те, которые не совсем объединения, а скорее школы. Какой-то значительный художник, учитель, своего рода гуру — и его ученики. Такие школы могли быть действительно чисто учебными предприятиями, как, например, школа Петрова-Водкина, просуществовавшая с 1910 по 1932 год, — но могли быть оформлены и как художественные сообщества.
Например, Уновис («Утвердители нового искусства») — сообщество учеников Казимира Малевича, существовавшее в Витебске в 1920-1922 годах. Это было действительно объединение — с манифестом, написанным Малевичем, с вы-ставками и другими коллективными мероприятиями, с ритуалами и атрибу-тикой. Так, члены Уновиса носили нарукавные повязки с изображением чер-ного квадрата, на печати организации тоже был черный квадрат. Программа-максимум объединения состояла в том, что супрематизм должен сыграть роль мировой революции и распространиться не только в России, но и по всему ми-ру, став универсальным языком, — такой художественный троцкизм. Покинув Витебск, члены Уновиса найдут пристанище в петроградском Гинхуке — Го-сударственном институте художественной культуры, научном учреждении.
Участники группы Уновис. 1920 год evitebsk.com
Занятия в мастерской Уновиса - Казимир Малевич стоит у доски. Сентябрь 1920 года thecharnelhouse.org
Объединением, хотя и странного толка, была также школа еще одного аван-гардиста, Михаила Матюшина. В 1923 году оформилась группа «Зорвед» (на-звание образовано от слов «зрение» и «ведение») с манифестом «Не искусство, а жизнь». Речь там шла о расширенном смотрении и тренировке зрительного нерва для формирования нового видения. Матюшин этим занимался всю жизнь, и это было явно не то, чем жила страна. Тем не менее в 1930-м Матю-шин с еще одной группой учеников организовал «Коллектив расширенного наблюдения» (КОРН) и успел провести одну выставку. Работы матюшинцев по форме более всего напоминали биоморфную абстракцию; теория там зани-мала более существенное место, чем практика.
Группа «Коллектив расширенного наблюдения». 1930-е годы
Государственный музей истории Санкт-Петербурга
В 1925 году статус объединения получает и школа Павла Филонова, она названа «Мастера аналитического искусства», сокращенно МАИ. Специального мани-феста у МАИ не было, но в этом качестве существовали прежние манифестные тексты Филонова — «Сделанные картины» 1914 года и «Декларация мирового расцвета» 1923 года. В них изложен филоновский метод аналитической прора-ботки каждого элемента картины, результатом которой должна стать формула. Многие работы Филонова так и называются — «Формула весны», «Формула петроградского пролетариата». Потом сам Филонов из МАИ уйдет, и школа просуществует до 1932 года без лидера, но по его заветам.
Но все эти школы-объединения, собиравшиеся вокруг центральных фигур ста-рого, дореволюционного авангарда, теперь оказываются совершенно не в мейн-стриме. При этом фраза критика Абрама Эфроса про то, что авангард «стал официальным искусством новой России», совершенно точно фиксирует поло-жение дел в первые годы десятилетия. Авангард действительно влиятелен, но это другой авангард, иначе ориентированный.
Самое простое (хотя не самое точное) — сказать, что главный сюжет двадцатых годов — это активное противостояние художников авангарда и художников очень быстро набирающего силу антиавангарда. Но в начале двадцатых аван-гардное искусство испытывает кризис и само, без всякой посторонней помощи. Во всяком случае, его испытывает искусство с высокими амбициями, которое занято исключительно поисками всеобщего языка и проповедью нового виде-ния. Оно не востребовано никем, кроме узкого круга его творцов, их адептов, друзей и врагов из того же поля. Но теперь быть востребованным — это важно; одной лабораторной работы с учениками в Инхуке и Гинхуке недостаточно, надо приносить пользу.
В этой ситуации рождается концепция производственного искусства. Она от-части воспроизводит утопию модерна — преобразовать мир, создав новые формы всего того, с чем человек сталкивается каждый день, спасти человека правильной красотой. Все должно быть современным и прогрессивным — от одежды до посуды. И художество в этом случае оправдывает свое суще-ствование: оно прикладное, даже полезное. Супрематические и конструкти-вистские ткани, фарфор, одежда, типографика, книга, плакат и фотография — всем этим занимаются теперь художники-авангардисты. Это Любовь Попова, Варвара Степанова, Александр Родченко, Эль Лисицкий, Владимир Татлин и многие другие.
Сергей Чехонин. Блюдо с лозунгом «Царству рабочих и крестьян не будет конца». 1920 год
Варвара Степанова в платье из ткани, выполненной по ее рисунку. 1924 год Государственный музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина
Николай Суетин. Молочник с крышкой из сервиза «Бабы». 1930 год Коллекции Музея Императорского фарфорового завода / Государственный Эрмитаж
При этом интересно, что супрематические вещи — например, посуда, созда-ваемая при участии Малевича его учениками, — не были удобными и даже к тому не стремились. Малевич мыслил всеобщими категориями, и в этом смысле его посуда — так называемые получашки — была сродни его проектам небоскребов для людей будущего: все это было не для тех, кто живет здесь и сейчас. А вот конструктивистские предметы находили практическое массовое применение, в них была разумная функциональность: посудой можно было пользоваться, одежду — носить, в зданиях — жить и работать.
Казимир Малевич. Супрематический чайный сервиз. Разработан в 1918 году Museum of Fine Arts, Houston / Bridgeman Images / Fotodom
Казимир Малевич. Макет архитектонов. 1920-е годы Фотография Pedro Menéndez / CC BY-NC-ND 2.0
Идеологическое обоснование производственного искусства происходило в об-ществе «Леф» («Левый фронт искусств») и в издаваемых им журналах «Леф» и «Новый Леф». Это было объединение литераторов, существовавшее с 1922 года, тон там задавали Маяковский и Осип Брик. И речь шла в основ-ном о литературе — в частности, о литературе факта, об отказе от сочинений в пользу документальности, а еще о работе на соцзаказ и жизнестроительстве. Но вокруг Лефа кучковались и художники-конструктивисты, и архитекторы, например братья Веснины, Моисей Гинзбург. На основе Лефа возникает Объ-единение современных архитекторов (группа ОСА).
Обложка журнала «Леф», № 2, 1923 год avantgard1030.ru
Обложка журнала «Леф», № 3, 1923 год thecharnelhouse.org
Обложка журнала «Новый Леф», № 1, 1927 год thecharnelhouse.org
Обложка журнала «Новый Леф», № 3, 1927 год thecharnelhouse.org
Обложка журнала «Новый Леф», № 6, 1927 год Аукционный дом «Империя»
Леф — в своем роде крайняя точка на карте художественных объединений двадцатых годов. На другом полюсе — АХРР — Ассоциация художников рево-люционной России (потом название преобразуется в Ассоциацию художников революции и потеряет одно «р»). Это — поздние остаточные передвижники и другие. Товарищество передвижных выставок, художественно неактуальное уже лет тридцать, все это время существовало, набирая к себе художников из числа недоучек. Формально товарищество прекращает свое существование только в 1923 году — и его участники автоматически становятся членами АХРРа.
АХРР говорит: у нас теперь новое время, случилась революция, сейчас идет социалистическое строительство. И искусство должно это новое время — его приметы, сюжеты, события — просто честно фиксировать. А о средствах выра-жения вообще не заботиться.
Маленькое отступление. В какой-то момент часть российского фейсбука открыла для себя ахровского художника Ивана Владимирова. В его исключи-тельно плохих по исполнению картинах была хроника первых послереволю-ционных лет. Как грабят дворянскую усадьбу. Как лежит мертвая лошадь и на-род раздирает ее на части, потому что это 1919 год и голод. Как судят поме-щика и попа — и вот сейчас их расстреляют. Люди стали перепощивать под-борки картин Владимирова, комментируя это так: оказывается, и в первые послереволюционные годы художники весь этот ужас осознавали. Однако это именно сегодняшнее восприятие, а у Владимирова такой оценки не было. Он, как акын или как бесстрастный репортер, запечатлевал то, что видел, — а видел многое. К тому же работал Владимиров милиционером.
Иван Владимиров. «Долой орла!» 1917 год
Wikimedia Commons, Государственный музей политической истории России
Получается, живопись АХРРа — это искусство факта. Вспомним, что Леф отста-ивал литературу факта. На некотором идеологическом уровне эстетические противоположности смыкаются.
Или был такой ахровский художник Ефим Чепцов. У него есть картина «Пере-подготовка учителей». Изображена комната, в ней люди, среди них есть доре-волюционные типажи (их двое), есть другие. Они читают брошюры, мы можем видеть названия брошюр — «Третий фронт», «Красная зорька», «Рабочее про-свещение». Но вопрос — почему это переподготовка, а не просто подготовка, экзамен? Простодушный художник пытается в названии картины досказать ту мысль, которую не смог изобразить красками, — и не мог бы, потому что в слове «переподготовка» есть идея длительности. Он как бы берет название «Переподготовка» с одной из этих брошюр, не понимая, что это не книга, а картина. И такое происходит очень часто.
Ефим Чепцов. Переподготовка учителей. 1925 год
museum.clipartmania.ru, Государственная Третьяковская галерея
Бескрасочные и наивные работы художников раннего АХРРа отсутствием вся-кой эстетической заботы напоминают о раннем передвижничестве, совсем ран-нем. Когда всякое понятие о картинной красоте отвергалось идеологически: какая красота, когда мир во зле лежит и задача искусства — зло обличать? Теперь мир, напротив, революционно развивается, но это происходит быстро, и нужно успеть запечатлеть все события — до красоты ли тут? Красная армия побеждает, сельячейка заседает, транспорт налаживается. Все это следует изо-бразить, оставить документальное свидетельство. Художник как бы добро-вольно уходит из картины, здесь нет его индивидуального присутствия. И этот уход парадоксальным образом сближает ахровцев и с массовым производствен-ным искусством, и с принципиально анонимными учениками Малевича из Уновиса, которые не подписывали свои картины.
Ефим Чепцов. Заседание сельячейки. 1924 год Фотография РИА «Новости», Государственная Третьяковская галерея
Михаил Греков. Трубачи Первой конной армии. 1934 год Wikimedia Commons
Чуть позже, в тридцатые годы, эта программа станет основой социалистиче-ского реализма, чьим кредо сделается именно «изображение действительности в ее революционном развитии». Но уже в 1920-е то, что делают ахровцы, нахо-дит отклик во многих властных структурах — потому что это простое и понят-ное искусство. Главными покровителями АХРРа становятся военные — Красная армия, Реввоенсовет и нарком Ворошилов лично. Художники работают по со-циальному заказу, и это прописано в программе объединения: это здесь не счи-тается чем-то предосудительным. Мы исполняем актуальные заказы, поэтому мы и есть актуальные художники. А у кого государственные заказы, у того и государственные деньги.
Члены АХРРа (слева направо) Евгений Кацман, Исаак Бродский, Юрий Репин, Александр Гри-горьев и Павел Радимов. 1926 год
Wikimedia Commons
Между обозначенными полюсами — АХРРом и Лефом — карта объединений 1920-х годов напоминает художественное кочевье. Люди переходят из группы в группу, этих групп очень много, все не перечислить. Назовем только неко-торые.
Часть из них была образована художниками условно старшего поколения — сложившимися еще до революции. Например, Общество московских худож-ников — это в основном бывшие «бубновые валеты»: Кончаловский, Машков и прочие. В своем манифесте они отстаивают права обычной картины, которые отрицают производственники, — так что здесь они консерваторы. Но говорят, что эта картина, конечно, не может быть прежней: она должна отражать реа-лии сегодняшнего дня и отражать их без формализма — то есть без излишней сосредоточенности на художественных приемах, идущей якобы в ущерб содер-жанию. Характерно, что до дискуссии о формализме, которая даст повод репрессиям против творческих профессий, еще около десяти лет, но слово уже употребляется с негативным оттенком, и поразительно, что произносят его бывшие скандалисты и возмутители спокойствия. Бороться с формализмом — это своеобразное почвенничество: у нас примат содержания, а эксперименты с формой — это западное. Общество московских художников оставит за собой традицию так называемой московской школы — густого, тяжелого письма, а бывшие «валеты» идеально придутся ко двору в соцреализме.
Еще одно объединение «бывших» — тех, кто выставлялся и с «Миром искус-ства», и с «валетами», и на символистской выставке «Голубая роза» — это «Четыре искусства». Здесь Кузьма Петров-Водкин, Мартирос Сарьян, Павел Кузнецов, Владимир Фаворский и многие другие. Четыре искусства — потому что, кроме живописцев, скульпторов и графиков, в объединение входят еще и архитекторы. В их манифесте не заявлено никакой единой программы — это сообщество людей, дорожащих индивидуальным. И вообще, это очень спокой-ный манифест, в своем роде беззубый. Там есть ритуальные слова про новую тематику, но главный упор — на то, что пластическую культуру надо сохра-нять. Многие из участников «Четырех искусств» окажутся преподавателями Вхутемаса-Вхутеина и воспитают студентов, которые будут создавать «под-шкафное» искусство, не связанное с восторжествовавшим соцреализмом.
Назовем еще два объединения, которые не очень заметны на общем фоне, но позволяют оценить широту спектра. Во-первых, это НОЖ (Новое общество живописцев), существовавшее с 1921 по 1924 год. Это юный десант в Москву, там преобладали одесситы — Самуил Адливанкин, Михаил Перуцкий, Алек-сандр Глускин. Они успели провести всего одну выставку, но в их картинах, особенно у Адливанкина, чувствуется стилистика примитива и комическая интонация, которой в советском искусстве почти не будет. Такой вот реа-лизм — но со своей особой интонацией: полностью упущенная возможность в истории русского искусства.
Самуил Адливанкин. Первый сталинский маршрут. 1936 год Фотография Юрия Абрамочкина / РИА «Новости»
Амшей Нюренберг. Буржуазная сволочь. 1929 год Wikimedia Commons / CC BY-SA 3.0; Государственная Третьяковская галерея
А во-вторых, это «Маковец». Это объединение было создано вокруг художника Василия Чекрыгина, который погиб в 25 лет, оставив поразительную графику. Туда входили самые разные люди — Лев Жегин, ближайший друг Чекрыгина и сам художник недооцененный; Сергей Романович, ученик и адепт Михаила Ларионова; Сергей Герасимов, в будущем соцреалист и автор знаменитой кар-тины «Мать партизана». А название обществу придумал религиозный философ Павел Флоренский, сестра которого, Раиса Флоренская, тоже в «Маковце» состояла. Маковец — это холм, на котором Сергий Радонежский основал мона-стырь, Троице-Сергиеву лавру.
Группа художников общества «Маковец». 1922 год
Фотография Роберта Иохансона / Wikimedia Commons
Художникам «Маковца» был не чужд пророческий и планетарный пафос аван-гарда: они мечтали о соборном, объединяющем всех искусстве, символом которого для них стала фреска. Но поскольку фреска в голодной, разваленной стране невозможна, то все искусство должно мыслиться как некоторый к ней подход, как эскизы. Эскизы к какому-то самому главному тексту о человече-стве — отсюда ремейки старых мастеров, обращение к религиозной тематике. Очень несвоевременное это было искусство.
Но ведь маргинальным совсем скоро окажется и все остальное. Ко второй поло-вине десятилетия на поле остались лишь две основные силы, противостоящие друг другу. Но в будущем им вместе предстоит сформировать приметы «совет-ского стиля». Имеются в виду АХРР и ОСТ — Общество станковистов, «самая левая среди правых группировок», как про него говорили. На выставках ОСТа экспонировались наиболее обсуждаемые работы тех лет — «Оборона Петро-града» Александра Дейнеки, «Шар улетел» Сергея Лучишкина, «Аниська» Давида Штеренберга и другие. «Оборона Петрограда» — своего рода символ времени: «двухэтажная» композиция, где в верхнем регистре возвращаются с фронта раненые, а в нижнем им на смену идет шеренга красноармейцев. В ОСТ входили также Александр Лабас, Юрий Пименов, Соломон Никритин, Петр Вильямс; многие здесь вышли из авангарда. А лицом объединения стал Дейнека, который покинул ОСТ за несколько лет до его закрытия. В Ленингра-де своеобразным дублером ОСТа было общество «Круг художников». Его ли-цом стал Александр Самохвалов, пробывший членом общества всего три года, но написавший «Девушку в футболке» — самый жизнеутверждающий типаж эпохи. Характерно, что через 30 лет под самохваловскую девушку будет стили-зована главная героиня фильма про 30-е годы «Время, вперед!» — во всем, вплоть до полосатой футболки.
Александр Самохвалов. Девушка в футболке. 1932 год Фотография А. Свердлова / РИА «Новости»; Государственная Третьяковская галерея
В самом словосочетании «общество станковистов» заявлена антилефовская позиция. ОСТ — за станковую живопись, за картину, а Леф — за массовое про-изводство и дизайн, за посуду и плакаты. Однако к середине 1920-х АХРР влиятельнее Лефа: производственная утопия уже пережила свою активную пору. И на самом деле главный спор ОСТ ведет именно с АХРРом — спор о том, каким должно быть современное искусство. Вместо вялого натуроподобия и описательности — у ОСТа резкие ракурсы, монтаж, силуэтная манера письма. Живопись графична и напоминает монументальный плакат. Герои непременно молоды и оптимистичны, они занимаются спортом, управляют машинами и сами уподоблены хорошо работающим машинам. Здесь воспеваются город-ские и производственные ритмы, слаженная коллективная работа, здоровье и сила. Физически совершенный человек — он же и духовно совершенный; такой новый человек и должен стать гражданином нового социалистического общества.
Конечно, это характерно не для всех художников объединения, а только для его ядра. Но вот в этом упоении техникой и слаженным трудом остовцы, как ни парадоксально, близки конструктивистам из Лефа, против которых вроде бы направлена их программа.
И вот на рубеже двадцатых мы видим начало какого-то нового противостоя-ния. С одной стороны — пафос ОСТа, который потом перейдет в соцреализм. Это радость от того, как замечательно все движется — люди, поезда, автомо-били, дирижабли и самолеты. Как совершенна техника. Как прекрасны кол-лективные усилия, они ведут к победе. А с другой стороны — полностью про-тивоположные эмоции, темы и выразительные средства «Маковца», «Четырех искусств» и других. Это тишина и статика: комнатные сцены, камерные сю-жеты, живописная глубина. Люди пьют чай или читают книги, они живут так, будто за стенами дома ничего нет — и уж точно нет ничего величественного. Живут, словно следуя словам Михаила Булгакова из «Белой гвардии»: «Никогда не сдергивайте абажур с лампы!»
И вот этому тихому, с лирическими и драматическими оттенками, предстоит в 1930-е годы уйти в подполье. А культ молодости и правильного управления механизмами выведет к парадам и спортивным праздникам, к ощущению сли-янности с ликующей толпой. Но это случится уже после того, как ЦК ВКП(б) своим постановлением 1932 года «О перестройке литературно-художествен-ных организаций» все эти организации запретит, а вместо них создаст единый Союз художников. И начнется следующий, растянувшийся на два с лишним десяти-летия «имперский» период истории советского искусства. Господство социали-стического реализма и питающей его тоталитарной идеологии.
К годовщине октябрьского переворота.
В качестве предисловия вчерашняя цитата первого командующего Народным Ополчением Донбасса Игоря Стрелкова, историка по образованию:
7-8 ноября (25-26 октября по старому стилю) 1917 года произошла Октябрьская революция
.
Давайте обратимся к "виновникам торжества
" и их сторонникам.
ЛЕНИН
Ульянов (по бабушке БЛАНК
) Владимир Ильич
Глава большевиков
.
Революционер, советский политический и государственный деятель, создатель Российской социал-демократической рабочей партии (большевиков), один из организаторов и руководителей Октябрьской революции 1917 года в России, председатель Совета Народных Комиссаров (правительства) РСФСР, создатель первого в мировой истории социалистического государства.
ТРОЦКИЙ
БРОНШТЕЙН ЛЕЙБА ДАВИДОВИЧ
Большевик
.
Один из организаторов Октябрьской революции 1917 г., один из создателей Красной армии
. Один из основателей и идеологов Коминтерна, член его Исполкома. В первом советском правительстве - нарком по иностранным делам, затем в 1918-1925 - нарком по военным и морским делам и председатель Реввоенсовета РСФСР, затем СССР. 2-й председатель Петроградского совета.
СВЕРДЛОВ
СВЕРДЛОВ ЯНКЕЛЬ МИРАИМОВИЧ
Большевик
. Член ЦК РСДРП(б), РКП(б). Председатель ВЦИК (формальный глава РСФСР)
в ноябре 1917 - марте 1919 гг
Как председатель ВЦИК, был одним из организаторов разгона Учредительного собрания, расказачивания.
КАМЕНЕВ
РОЗЕНФЕЛЬД ЛЕЙБА
Большевик
Советский партийный и государственный деятель, революционер.
Первый глава Советского государства
.
ЗИНОВЬЕВ
РАДОМЫСЛЬСКИЙ (АПФЕЛЬБАУМ) ЕВСЕЙ ГЕРШОН АРОНОВИЧ
Большевик
, революционер, советский политический и государственный деятель. Член Политбюро ЦК партии (1921-1926), кандидат в члены Политбюро ЦК РКП(б) (1919-1921). Член Оргбюро ЦК РКП(б) (1923-1924)
Председатель Петроградского совета
(1917-1926); председатель исполнительного комитета Коммунистического Интернационала
(1919-1926).
УРИЦКИЙ
УРИЦКИЙ МОИСЕЙ СОЛОМОНОВИЧ
Большевик
, революционный и политический деятель, известный прежде всего своей деятельностью на должности председателя Петроградской ЧК
.
РАДЕК
КАРЛ СОБЕЛЬСОН
Карл Ра́дек (псевдоним Radek - псевдоним, настоящее имя нем. Karol Sobelsohn) подданый Австро-Венгрии
, уроженец Лемберга (Львова
), советский политический деятель
, деятель международного социал-демократического и коммунистического движения. Был в близких отношениях с Лениным.
ЯРОСЛАВСКИЙ
ГУБЕЛЬМАН МИНЕЙ ИЗРАЛЬЕВИЧ
Большевик
, революционер, советский партийный деятель, идеолог и руководитель антирелигиозной политики в СССР
. Один из инициаторов создания журнала «Сибирские огни». Председатель «Союза воинствующих безбожников».
Академик АН СССР (28.01.1939). Лауреат Сталинской премии
первой степени (1943). Член РСДРП с 1898 года.
ВОЛОДАРСКИЙ
МОИСЕЙ МАРКОВИЧ ГОЛЬДШТЕЙН
Большевик . В 1917 году вернулся из эмиграции в США . Главный агитатор петроградского комитета большевистской партии РКП(б). Участник Октябрьской революции. Член Президиума ВЦИК .
>ЯКИР
ИОНА ЭММАНУИЛОВИЧ
Большевик , советский военный деятель, командарм 1-го ранга (1935). Видный военачальник времён Гражданской войны
Родился в Кишинёве в семье провизора Менделя (Эммануила) Якира и его жены Хаи Меерзон .
И на сладкое: глава сталинского НКВД
ГЕНРИХ ЯГОДА
ЯГОДА ЕНОХ ГЕРШОНОВИЧ
Большевик
, советский государственный и политический деятель, один из главных руководителей советских органов госбезопасности (ВЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД), нарком внутренних дел СССР (1934-1936), генеральный комиссар государственной безопасности. Один из виновников Большого террора.
Ну, думаю, Вы понимаете, что это далеко не всё: тут представлена всего лишь часть верхушки , а, если копнуть в низы, то непременно обнаружатся тысячи подобных кадров, только рангом помельче .
С годовщиной Октябрьского переворота!
Автопортрет. 1910. Частное собрание.
До недавнего времени художник-баталист Иван Алексеевич Владимиров (1869-1947) был известен как автор картин и рисунков на историко-революционные темы, выдержанных в духе советского официоза. Его работы воспроизводились, например, в "Истории гражданской войны", изданной в СССР в 30-40-е годы.
Однако не так давно в интернете появилась серия акварелей Владимирова из американских собраний, которая совершенно перевернула представление об этом художнике. На его рисунках, относящихся к 1918-1923 гг., революция предстает не в пафосно-героическом, а в сниженно-бытовом, зачастую откровенно гротескном виде — пьяные красногвардейцы, солдаты-вандалы в Зимнем дворце, крестьяне, растаскивающие барское добро, хамоватые люмпены и прочие персонажи, хорошо известные по мемуарной литературе. В то же время картины жизни голодающего Петрограда потрясают своим глубоким трагизмом.
Как же попали рисунки Владимирова в Америку? Это отдельный, увлекательный сюжет.
Тревожные вести. 1917.
Сын русского и англичанки, Иван Владимиров свободно владел английским языком. До 1918 г. он был художником-корреспондентом двух иллюстрированных журналов — русской "Нивы" и английского "The Graphic". При этом свои рисунки для английского журнала подписывал: John Wladimiroff.
Практически всю свою жизнь художник провел в Петербурге - Петрограде - Ленинграде. Все события, имевшие место в "колыбели революции", происходили на его глазах. Согласно Википедии, в 1917-1918 гг. Владимиров служил в Петроградской милиции. Но, судя по рисункам, бывал он и в провинции, имея возможность наблюдать жизнь крестьян.
В 1921 г. в голодающем Петрограде начала работать ARA — Американская администрация помощи . Владимиров, как человек, знающий английский язык, принял в ней деятельное участие и близко сошелся с американцами — прежде всего с Фрэнком Голдером и Дональдом Рэншо. Также среди его друзей были люди, работавшие в России по линии YMCA — Спэрджен Милтон Кини (Spurgeon Milton Keeny) и Этан Теодор Колтон (Ethan Theodore Colton). Все четверо приобретали его рисунки, которые затем вывезли в Америку.
За подробной информацией об этих личностях отсылаю читателей к журналу ljwanderer .
Историк Фрэнк Голдер, специализировавшийся на изучении русско-американских отношений, в 1914 и 1917 гг. приезжал в Россию, где стал очевидцем революционных событий. В 1920 г. его привлекает к работе Герберт Гувер , задумавший создать при своей alma mater — Стэнфордском университете — научный институт, посвященный изучению Первой мировой войны и ее последствий. По заданию Гувера Голдер начинает скупать книги, периодику и разнообразные архивные материалы для института. В 1921 г. он едет в Советскую Россию по линии ARA, которой также руководил Гувер, и становится неофициальным посредником между большевиками и американским правительством (дипломатических отношений с США тогда не было).
Голдер был потрясен голодом в Петрограде и бедственным положением русского образованного класса. Видимо, это послужило побудительным мотивом для приобретения им акварелей Ивана Владимирова, изображающих ужасы военного коммунизма. Платил он художнику 5 долларов за рисунок из своих личных средств.
После отъезда Голдера из России в 1923 г. в связи с прекращением работы ARA, хлопоты по приобретению рисунков Владимирова взял на себя Спэрджен М. Кини. 26 июля 1923 г. он пишет Голдеру, что в коллекцию Гувера отправлено в общей сложности 30 работ художника и есть возможность приобрести еще десять. В письме от 21 мая 1924 г. Голдер разрешает Кини потратить 100 долларов на заказы для Владимирова, с расчетом, что в дальнейшем рисунки будут приобретены институтом Гувера.
Ныне 37 работ Владимирова находятся в архиве , еще 10 — в собрании библиотеки Брауновского университета в Род-Айленде. Есть они также и в частных собраниях. В 1967 г. в США был издан фотоальбом "Russia in Revolution", в котором были воспроизведены рисунки Владимирова из собрания Брауновского университета.
Часть акварелей была нарисована художником специально для американцев, с подписями на английском языке. На одном из рисунков есть дарственная надпись: "To Mr. Renshaw a souvenir of the hungry years in Petrograd with my sincere regards John Wladimiroff 19 June 1923." (Г-ну Рэншо на память о голодных годах в Петрограде. С искренними пожеланиями Иван Владимиров 19 июня 1923 г.)
Фрэнк Голдер (справа) и Дональд Рэншо в Петрограде. 1923 г.
Напрашивается вопрос — а не был ли художник двуличен? Почему для советской власти он рисовал одно, а для американцев другое? Когда он был искренен?
Следует заметить, что плакальщиком по царским порядкам Владимиров никогда не был. Убежденный демократ, он принимал участие в уличных боях в Петрограде в 1905 г. и падение монархии в феврале 1917 г. встретил с энтузиазмом. Однако то, что последовало за октябрьским переворотом, не могло не вызвать у него ужаса и отвращения.
В начале 20-х годов Владимиров, подобно многим другим представителям русской интеллигенции, воспринимал безумные коммунистические эксперименты как временное недоразумение, которое рано или поздно должно закончиться. Но когда оказалось, что большевики — это всерьез и надолго, ему волей-неволей пришлось стать на путь конформизма и начать рисовать скучную советскую пропаганду. Вместе с тем, и в некоторых поздних работах художник не утратил острого взгляда, внимания к выразительным бытовым деталям.
Вандализм в Зимнем дворце. 1918.
Разграбление винной лавки. Петроград. 1919.
Изъятие банкнот и облигаций в банке Вавельберга (Невский просп., 25). 1919.
Крестьяне возвращаются после разгрома помещичьей усадьбы в окрестностях Пскова. 1919.
Сюжет повторен на картине маслом.
Разгром помещичьей усадьбы. 1926. Музей Современной истории России
Помещик и поп приговариваются к расстрелу революционным трибуналом. Валдай. 1919.
Духовенство на трудовой повинности (по очистке конюшен). 1918.
Буржуазия на трудовой повинности. 1920.
Конвоирование арестованных
В подвалах ЧК. 1919.
Дома у генерала Бутурлина. 1919.
Семья греется у печки-буржуйки, которую топят выломанными паркетными дощечками. Но паркетом много не натопишь.
Разборка деревянного дома на дрова.
Голодные годы в Петрограде. Горячий суп из общественной столовой. 1919.
Вариант того же сюжета: семья "бывших" людей, несущая скудный паек, и новые хозяева жизни.
На улицах Петрограда. 1918.
Семья "бывших", согнанная с квартиры. 1918.
Голодные годы в Петрограде. Разделка павшей лошади. 1919.
Поиски съедобного в помойной яме. 1919.
В последний путь
Генерал — князь Васильчиков в его нынешнем положении. Sic transit gloria mundi (Так проходит мирская слава).
Петроград, июнь 1922 г.
Крестьян, разграбивших помещичьи усадьбы, теперь самих грабит голодный город.
Реквизиция скота в деревне в окрестностях Луги. 1920.
Перед обыском и изъятием. 1920.
Реквизиция продовольствия в окрестностях Пскова. 1922.
Изъятие церковных ценностей. 1922.
Церковные ценности изымались под предлогом борьбы с голодом. Но настоящую помощь голодающим оказали международные благотворительные организации.
Расхищение продовольственной помощи от Красного Креста. 1922.
Помните гражданина Корейко, укравшего целый состав с продовольствием для голодающих Поволжья?
Продовольственная помощь от АРА. 1922.
Священник с продовольственной помощью от АРА. 1922.
Отдельной темой рисунков Владимирова было изображение советской повседневности, зачастую весьма ироничное.
Вот, например, дети пролетариев "приобщаются к искусству" в Летнем саду.
Спортивные состязания в императорских садах. Петроград, июль 1921 г.
Еще один вид "приобщения к искусству": рояль, утащенный из разоренной барской усадьбы, служит игрушкой для деревенских ребятишек.
В начале XX века в России произошло три революции: Русская, Февральская и Октябрьская. Разумеется, на каждую из них откликнулись художники. О том, как русские живописцы отнеслись трагическим событиям 1905-1918 гг., кто и зачем порезал Ивана Грозного и для чего Василию Кандинскому был нужен конец света, корреспонденту «МИР 24» рассказал профессор РГГУ, специалист по искусству русского символизма и авангарда Борис Соколов.
1. БОРИС КУСТОДИЕВ. «БОЛЬШЕВИК»
Кустодиев - добрый насмешник. Он давно решил для себя все преувеличивать. Закат у него – лимонный, масленица – на весь мир. Певец Шаляпин– величиной с гору, а все вокруг маленькие.
Кустодиев использовал иронию и принцип лубка, когда преувеличивается именно то, что интересно.
Художник, безусловно, сочувствовал многому в революции. Когда настал 1917 год, Кустодиев жил в Москве. Он не мог ходить после операции, и поэтому Февральскую революцию наблюдал из своего окна.
У Кустодиева есть документальная картина – «27 февраля 1917 года» [День избрания Временного правительства – «МИР 24» ]. На ней изображено собрание людей у церкви в Подколокольном переулке. Оттуда же, из этого окна, Кустодиев увидел композицию другой, совершенно фантастической картины – «Большевик».
Борис Кустодиев. Большевик. 1920. Холст, масло.
На картине видны узнаваемые переулки Москвы, по которым идут толпы, тучи народу. А над ними – Большевик, такой же огромный, как Шаляпин. Он [Большевик] – во вьющемся шарфе, с серьезным, истовым лицом несет огромное красное знамя. Это тоже лубок – представление о народе и за народ. Это революция в ее прекрасном, правдивом и честном, крестьянском представлении.
Кустодиев не вкладывал в свои образы горечь от происходящего. Чего не сказать о его собрате по «Миру искусства» – Иване Билибине. Карикатура Билибина «О том, как немцы большевика на Россию выпускали», с коварным врагами и злобным карликом на горе, над светлой страной, до сих пор вызывает оторопь. И это сарказм настолько сильный, что дальше уже некуда…
2. КУЗЬМА ПЕТРОВ-ВОДКИН. «ПЕТРОГРАДСКАЯ МАДОННА»
Петров-Водкин хранит в себе очень прочный сплав разных художественных начал и элементов эстетики. Он горячо любит и икону, и Матисса, он понимает аналитический метод Сезанна и в то же время делает каждую свою картину необычной и невесомой. Хорошо видно, что люди на этих картинах едва касаются ногами земли.
Кузьма Петров-Водкин. Смерть комиссара. 1928. Холст, масло.
Петров-Водкин объяснил свой метод так: ему хотелось изобразить человека в такой момент, когда он находится между небом и землей – и здесь, и в духовном мире одновременно.
В эпоху Мировой войны и революции Петров-Водкин написал ряд картин, где люди не сражаются с оружием в руках за жизнь и за будущее, а как бы собираются взлететь, подобно святым на иконах. Это земные люди, но попавшие на грань бытия, в условия иного – горнего – мира. Так он изобразил атаку и смерть командира в картине «На линии огня» (1916), и точно так же, в невесомости и среди близких облаков, показана «Смерть комиссара» (1928).
Петров-Водкин старается не показывать врагов, сходящихся лицом к лицу (монархистов и революционеров, русских и немцев). Он никогда не изображает зло, дисгармонию и мерзость. В 1914-1915 годах им была написана «Богоматерь Умиление злых сердец». Это картина-икона, она выражает надежду на мир и возвращение человечности. А после революции Петров-Водкин пишет другую картину – простую и почти реалистичную по сюжету. Она называется «В Петрограде в 1918 году».
Кузьма Петров-Водкин. В Петрограде в 1918 году. 1920. Холст, масло.
Эту картину очень давно стали называть «Петроградской Мадонной». Потому что там, на картине, на фоне улицы с изысканными по цвету домами, люди тоже невесомо ходят и обсуждают революционные декреты, наклеенные на стены. И на этом фоне сидит мать с младенцем, которая выглядит как Богородица с Младенцем. Это разговор о современном человеке, о том, что происходит революция, но на уровне духовных сущностей.
В 1913 году с картиной Репина «Иван Грозный и сын его Иван» произошел чудовищный случай. Человек, который долго бродил по Третьяковской галерее, в конце концов набросился на эту картину с ножом и страшно ее изрезал. При этом он кричал: «Довольно крови!». Как выяснилось, человек с ножом – бывший иконописец, вышедший на время из психиатрической лечебницы.
3. ВАЛЕНТИН СЕРОВ. «СОЛДАТУШКИ, БРАВЫ РЕБЯТУШКИ, ГДЕ ЖЕ ВАША СЛАВА?»
Валентин Серов как-то написал своей невесте, что устал от всего тяжелого и проблемного в искусстве и жизни, и что теперь он хочет отрадного и будет писать только одно отрадное. Он старался держаться этого выбора. Но увидев в 1905 году, как войска разбивают баррикады и уничтожают повстанцев в Москве, Серов написал заявление об увольнении из Училища живописи, ваяния и зодчества. И больше никогда там не преподавал.
Причина увольнения заключается в том, что попечителем этого Училища был великий князь Сергей Александрович [Романов], который как раз и руководил подавлением восстания. Под впечатлением от произошедшего Серов пишет небольшую, но очень выразительную картину – «Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваша слава?».
Валентин Серов. «Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваша слава?». 1905. Картон, пастель, гуашь.
Напомню, что в качестве мести за подавление революции (действие, необходимое с точки зрения властей) великого князя убил эсер Иван Каляев. А памяти великого князя Сергея Александровича посвящен архитектурный ансамбль Марфо-Мариинской обители, который создавали архитектор Алексей Щусев и художник Михаил Нестеров. Так все было тесно переплетено в искусстве.
4. МСТИСЛАВ ДОБУЖИНСКИЙ. «УМИРОТВОРЕНИЕ»
Многие художники-символисты в эпоху первой русской революции становятся карикатуристами. В журналах вроде «Жупела», которые цензура закрывала один за другим. Возникает удивительный жанр символисткой карикатуры - форма сложная и эстетичная, содержание горькое и гневное.
Может быть, самые сильные работы в этом жанре создал Мстислав Добужинский.
Художник, который до этих страшных событий изображал странности и гримасы города, теперь показывает пустую улицу с пятнами крови, с лежащими на мостовой очками и куклой, и называет это «Октябрьская идиллия». Он изображает Кремль, стоящий в море блестящей жидкости (мы сразу понимаем, что это кровь!), и называет сцену «Умиротворение». Книга Мережковского «Царь и революция» вышла за границей именно с этой карикатурой на обложке.
Василий Поленов (у него проблемных социальных картин почти нет) по-своему ответил на социальные проблемы начала века – художник создал усадьбу, где крестьянские дети могли получать образование, знакомиться с живописью. До сих пор там проводятся рождественские елки, на которые приглашают только детей из «поленовских» деревень близ музея-заповедника.
5. ЛЕВ БАКСТ. «ДРЕВНИЙ УЖАС»
Очень многие художники слова и кисти хотели высказаться о своей эпохе с ее потрясениями и созревающими катастрофами. Но они считали возможным высказываться только на языке символизма – опосредованном, фантастическом и сложном.
Эстет, художник-модельер и преуспевающий балетный художник Лев Бакст пишет картину, где сквозь дымку пожарища или брызги соленой морской волны видна картина гибнущего античного города. Здесь сразу вспоминается Атлантида. Бегут люди, ломаются лестницы, набегают волны, все тонет. Мы видим огромную молнию, которая рассекает небеса. А на переднем плане – бесстрастную богиню, которая смотрит на нас с таинственной улыбкой. Бакст назвал эту картину «Terror Antiquus» – «Древний ужас».
Леон Бакст. Древний ужас. 1908. Холст, масло.
На «Древний ужас» отозвался поэт и философ Вячеслав Иванов. Он перевел происходящее на картине в политический план. Иванов утверждал, что Бакст изобразил наш мир – гибнет не античный город, а гибнем мы, у нас все проваливается в бездну. Этот ужас живет у нас в душе, потому что ужасно то, что происходит вокруг.
Из желания устроить бескровную, духовную революцию многие художники Серебряного века - Бенуа, Грабарь, Рерих – становятся историками искусства. Они пишут картины о прекрасном историческом времени, а не о тяжелой современности, грозящей гибелью культуре. Они хотят увести людей в красоту искусства всех времен и народов. Так же поступал и Кандинский, который создал теорию «звучащего мира» и старался дать гармонию этих звучаний в своих картинах ради гармонизации души зрителя.
6. ВАСИЛИЙ КАНДИНСКИЙ. «ДЕНЬ ВСЕХ СВЯТЫХ II»
Василия Кандинского многие считают изобретателем искусства абстрактных форм. Но на самом деле его живопись полна конкретного содержания. Кандинский утверждал, что «Эпоха Великой Духовности» требует нового, духовного искусства. Поэтому он и стремился изображать на картине не сами предметы, а сущности этих предметов, так называемое «звучание вещей».
Когда художник написал картину, которую условно называют «Битва» (там изображены виселицы и стреляют пушки), у него спросили: вы выразили в этой картине предчувствие [Первой – «МИР 24» ] мировой войны? На что Кандинский ответил: нет – я предчувствовал великую мировую войну, но не в материальном, а в духовном мире. И в этом его позиция. Кандинский считал, что развитие проходит путем катастроф, через смерть и возрождение мира - но в не материальном, а в духовном плане.
Василий Кандинский. Битва. 1913. Холст, масло.
На многих картинах Кандинского можно заметить змея или чудовище, появляющееся снизу, из волн. Как это понимать? Дело в том, что художник - а ведь он уподоблял новую живопись иконам религии будущего - создал свой миф. Он изображает конец света (картина «День всех святых II»), но не так, как апокалипсис изображен в Новом Завете. Конец света у Кандинского совмещен с потопом. Там видны фигуры людей, которые тонут, из поднимающихся вод выходят драконы, тянутся щупальца. Там – в воде – берут свое начало извивающиеся змеи. И над всем этим высится холм. На холме виден город, похожий на русский Кремль, и он тоже рушится, а под его стенами – любимый герой Кандинского, всадник. Он то ли возвещает будущее, то ли спасается из этого гибнущего, отжившего мира.
Василий Кандинский. День всех святых II. 1911.
Свои сюжеты Кандинский напрямую не объясняет: он считал, что их следует воспринимать через собственную интуицию. Но при этом Кандинский постоянно повторяет в своих текстах: грядет великая война, гибель мира, за которой следует его возрождение. Сюжет Кандинского, воплощенный в «Композициях» – он про революцию. Однако про революцию, пережитую в метафизических сферах.
После Октябрьской революции Кандинский вовсе не стремится уехать из страны. Он организует Институт художественной культуры, в котором хочет свести вместе ученых и художников, опытных и молодых. Он придумал создать в регионах Музеи живописной культуры, которые должны воспитывать людей средствами нового искусства.
Горечь ситуации в том, что его не приняли собратья по искусству. Для них «духовное искусство» было чужой и непонятной фразой - ведь каждая группа старалась создать свою теорию. И Кандинский, который так хотел совершить революцию духа в родной стране, нашел себе место в революционном искусстве Германии, став одним из ведущих преподавателей Баухауза.
Место Кандинского в советском искусстве 1920-х годов заняли талантливые, но при этом агрессивные объединения - Малевич с супрематистами, Татлин с конструктивистами. Их революционность была радикальной, и вскоре стала расходиться с жизнью, с государственной политикой по сплочению нации. Так, в середине 1930-х годов, кончилось революционное искусство, оставив эхо великих идей для мирового дизайна и для послевоенного «второго авангарда».
С профессором Борисом Соколовым беседовал Алексей Синяков