Луиджи пиранделло - покойный маттио паскаль. Луиджи пиранделло - покойный маттиа паскаль

20.03.2019

Я знал очень мало, а достоверно мне было известно, пожалуй, только одно: меня зовут Маттиа Паскаль. И я этим пользовался. Если кто-нибудь из друзей или знакомых до такой степени терял рассудок, что приходил просить у меня совета или указания, я пожимал плечами, прищуривался и отвечал:

– Меня зовут Маттиа Паскаль.

– Спасибо, дорогой. Я это знаю.

– И тебе этого мало?

По правде сказать, этого было мало даже мне самому. Но тогда я еще не понимал, каково человеку, который не знает даже этой малости и лишен возможности ответить при случае:

– Меня зовут Маттиа Паскаль.

Иные, пожалуй, посочувствуют мне (это ведь так легко!), представив себе горе несчастного, который внезапно узнает, что… ну, словом, что у него никого нет – ни отца, ни матери, и что ему самому неизвестно, жил он или не жил. Конечно, такие люди начнут возмущаться (это ведь еще легче!) испорченностью нравов и пороками нашего жалкого века, обрекающего ни в чем не повинного бедняка на безмерные страдания.

Ну что ж, слушайте! Я мог бы представить генеалогическое древо, изображающее происхождение моей семьи, и Документально доказать, что я знал не только своих родителей, но и своих предков, равно как их не всегда похвальные дела в давно прошедшие времена.

А вот что: все происшедшее со мной очень странно и совершенно исключительно, да, да, настолько исключительно и странно, что я решил рассказать об этом.

Почти два года подряд я был хранителем книг, вернее – охотником за крысами в библиотеке, которую завещал нашему городу некий монсиньор Боккамацца, скончавшийся в 1803 году. Нет сомнения, что этот прелат плохо знал привычки и характер своих сограждан, если питал надежду, что дар его постепенно пробудит в их душах любовь к знанию. Могу засвидетельствовать, что такая любовь не пробудилась до сих пор, и говорю это в похвалу моим землякам. Городок был так мало признателен Боккамацце за его дар, что не подумал даже воздвигнуть ему статую – хотя бы бюст, а книги много лет валялись кучей в большом сыром складе. Потом их вытащили оттуда – можете себе представить, в каком виде! – и перевезли в отдаленную часовенку Санта-Мария Либерале, где, не знаю уж почему, запрещено было отправлять богослужение. Здесь их без всяких инструкций вверили, как бенефиций или синекуру, некоему бездельнику с хорошей протекцией, чтобы тот за две лиры в сутки проводил в библиотеке несколько часов в день, глядя или даже не глядя на книги и дыша запахом тлена и плесени.

Такой жребий выпал и мне. С первого же дня я проникся настолько глубоким презрением к книгам, печатным и рукописным (например, к некоторым старинным фолиантам нашей библиотеки), что ни тогда, ни теперь ни за что бы не взялся за перо. Однако я уже сказал выше, что считаю свою историю действительно странной и даже поучительной для любопытного читателя, если он, осуществив давнюю надежду покойного монсиньора Боккамаццы, забредет в библиотеку, где будет храниться моя рукопись. Впрочем, рукопись эта может быть выдана ему для прочтения не раньше чем через пятьдесят лет после моей третьей, последней и окончательной смерти.

Ведь в данный момент (видит бог, мне бесконечно горько это сознавать!) я мертв. Да, да, я умер уже дважды – в первый раз по ошибке, а во второй… Впрочем, слушайте все по порядку.

2. Вторая посылка силлогизма (философская) вместо извинения

Мысль или, вернее, совет писать мне подал мой уважаемый друг дон Элиджо Пеллегринотто, нынешний хранитель книг Боккамаццы, которому я поручу свою рукопись, как только ее закончу, если это вообще когда-нибудь произойдет.

Я пишу эти записки в заброшенной часовенке при свете свисающего с купола фонаря, в апсиде, отведенной для библиотекаря и отделенной от зала низкой деревянной решеткой с маленькими пилястрами. Дон Элиджо тем временем пыхтит, выполняя добровольно взятую на себя обязанность и пытаясь навести хотя бы приблизительный порядок в этом книжном вавилонском столпотворении. Боюсь, однако, что ему не удастся довести дело до конца. Никто из прежних библиотекарей не пытался выяснить, хотя бы даже по корешкам, какого рода книги подарил городу прелат. Считалось, что все они – душеспасительного свойства. Теперь Пеллегринотто, к великой своей радости, обнаружил в библиотеке книги на самые разные темы; а так как их перевозили и сваливали как попало, путаница получилась невообразимая. Книги, оказавшиеся по соседству, склеились, образовав самые немыслимые комбинации. Дон Элиджо рассказывал мне, например, что ему стоило большого труда отделить «Жизнь и смерть Фаустино Матеруччи, бенедиктинца из Поли-Роне, которого кое-кто именует блаженным», биографию, изданную в Мантуе в 1625 году, от весьма непристойного трактата в трех книгах «Искусство любить женщин», написанного Антонием Муцием Порро в 1571 году. Из-за сырости переплеты этих двух книг по-братски соединились. Кстати, во второй книге этого непристойного трактата подробно говорится о жизни и любовных приключениях монахов.

Много занятных и приятнейших сочинений извлек дон Элиджо Пеллегринотто из шкафов библиотеки, целый день просиживая на лесенке, взятой им у фонарщика. Иногда, найдя какую-нибудь интересную книгу, он ловко бросал ее сверху на громадный стол, стоявший посредине часовенки; эхо гулко вторило удару, поднималась туча пыли, из которой испуганно выскакивало несколько пауков; я прибегал из апсиды, перепрыгивая через загородку, и сначала той же книгой прогонял пауков с пыльного стола, а потом открывал ее и начинал просматривать.

Так постепенно я приохотился к подобного рода чтению. Дон Элиджо говорил мне, что моя книга должна быть написана по образцу тех, которые он находит в библиотеке, то есть должна иметь свой особый аромат. Я пожимал плечами и отвечал, что эта задача не для меня. Кроме того, меня удерживало еще кое-что.

Вспотевший и запыленный, дон Элиджо спускался с лестницы и шел подышать воздухом в обнесенный заборчиком из прутьев и колышков огородик, который ему удалось развести позади апсиды.

– Знаете, мой уважаемый друг, – сказал я ему однажды, сидя на низенькой садовой стене и опираясь подбородком о набалдашник трости, в то время как дон Элиджо окапывал латук, – по-моему, теперь не время писать книги даже для забавы. В отношении литературы, как и в отношении всего остального, я должен повторить свое любимое изречение: «Будь проклят Коперник!»

– Ой-ой-ой, при чем тут Коперник? – воскликнул дон Элиджо, выпрямляясь и поднимая раскрасневшееся от работы лицо, затененное соломенной шляпой.

– При том, дон Элиджо, что, когда Земля не вертелась…

– Ну вот еще! Она всегда вертелась!

– Неправда! Человек этого не знал, а значит, для него она не вертелась. Для многих она и теперь не вертится. На днях я сказал это одному старику крестьянину, и знаете, что он мне ответил? Что это удобное оправдание для пьяниц. Простите, но и вы сами не имеете, в конце концов, права сомневаться в том, что Иисус Навин остановил солнце. Впрочем, довольно об этом. Я хочу лишь сказать, что, когда Земля не вертелась, человек, одетый греком или римлянином, выглядел весьма величественно, чувствовал себя на высоте положения и наслаждался собственным достоинством; по этой причине ему и удавались обстоятельные рассказы, полные ненужных подробностей. Как вы сами учили меня, у Квинтилиана сказано, что история существует для того, чтобы писать ее, а не для того, чтобы переживать. Так или нет?

– Так, – согласился дон Элиджо, – но верно и другое: никогда не писали более обстоятельных книг, никогда не входили в более ничтожные подробности, как с тех пор, когда, по вашим словам, Земля начала вертеться.

– Ну хорошо! «Господин граф поднимался рано, точно в половине девятого… Госпожа графиня надела сиреневое платье с роскошной кружевной отделкой у шеи… Терезина умирала с голоду, Лукреция изнемогала от любви…» О, господи, да какое мне до этого дело! Разве не находимся все мы на невидимом волчке, опаленном лучами солнца, на безумной песчинке, которая вертится и вертится, сама не зная почему, без всякой цели, словно ей просто нравится вертеться, чтобы нам было то чуточку теплее, то чуточку холоднее? А после шестидесяти-семи-Десяти ее оборотов мы умираем, причем нередко с сознанием того, что жизнь наша – вереница мелких и глупых поступков. Милый мой дон Элиджо, Коперник, Коперник – вот кто безвозвратно погубил человечество. Теперь мы все постепенно приспособились к концепции нашей бесконечной ничтожности, к мысли, что мы, со всеми нашими замечательными изобретениями и открытиями, значим во вселенной меньше чем ничто. Какую же ценность могут иметь рассказы, не говорю уж о наших личных страданиях, но даже о всеобщих бедствиях? Теперь это только история ничтожных червей. Вы читали о небольшой катастрофе на Антильских островах? Нет? Бедняжка Земля, устав бесцельно вертеться по желанию польского каноника, слегка вспылила и изрыгнула чуточку огня через один из своих бесчисленных ртов. Кто знает, чем вызвано это разлитие желчи? Может быть, глупостью людей, которые никогда не были так надоедливы, как ныне. Ладно. Несколько тысяч червяков поджарилось. Будем жить дальше. Кто вспомнит о них?

Маттиа Паскаль, бывший хранитель книг в библиотеке, завещанной неким синьором Боккамаццародному городу, пишет историю своей жизни. Отец Маттиа рано умер, и мать осталась с двумя детьми -шестилетним Роберто и четырехлетним Маттиа. Все дела вел управляющий Батта Маланья, которыйвскоре разорил семью бывшего хозяина. После смерти первой жены немолодой Маланья женился на юнойОливе, к которой Маттиа был неравнодушен, но у них не было детей, и Маланья стал обижать Оливу, считая её виноватой в этом. Олива подозревала, что дело тут не в ней, а в Маланье, но порядочностьмешала ей проверить свои подозрения. Приятель Маттиа Помино рассказывал ему, что влюблен вдвоюродную племянницу Маланьи Ромильду. Ее мать хотела выдать девушку замуж за богача Маланью, ноэто не получилось, и теперь, когда Маланья стал раскаиваться в своей женитьбе на бездетной Оливе, замышляет новые козни. Маттиа хочет помочь Помино жениться на Ромильде и сводит с ней знакомство.
Он все время рассказывает Ромильде о Помино, но сам влюбленный так робок, что она в конце концоввлюбляется не в него, а в Маттиа. Девушка столь хороша, что Маттиа не может устоять и становится еёлюбовником. Он собирается на ней жениться, и тут она неожиданно порывает с ним. Олива жалуетсяматери Маттиа на Маланью: он получил доказательства, что у них нет детей не по его вине, иторжествующе заявил ей об этом. Маттиа понимает, что Ромильда и её мать гнусно обманули и егосамого, и Маланью и в отместку делает Оливе ребенка. Тогда Маланья обвиняет Маттиа в том, что тотобесчестил и погубил его племянницу Ромильду. Маланья говорит, что из жалости к бедной девушкехотел усыновить её ребенка, когда он родится, но теперь, когда Господь послал ему в утешениезаконное дитя от собственной жены, он уже не может назвать себя отцом другого ребенка, которыйродится у его племянницы. Маттиа остается в дураках и вынужден жениться на Ромильде, так как еёмать грозит ему скандалом. Сразу после свадьбы отношения Маттиа с Ромильдой портятся. Она и еёмать не могут простить ему, что он обездолил свое законное дитя, ибо теперь все состояние Маланьиперейдет к ребенку Оливы. У Ромильды рождаются девочки-близнецы, у Оливы - мальчик..Одна издевочек умирает через несколько дней, другая, к которой Маттиа успевает очень привязаться, - недожив до года. Помино, чей отец становится членом муниципалитета, помогает Маттиа получить местобиблиотекаря в библиотеке Боккамацци. Однажды после семейного скандала Маттиа, в руках которогослучайно оказалась небольшая сумма денег, о которой не знают ни жена, ни теща, уходит из дому иотправляется в Монте-Карло. Там он идет в казино, где выигрывает около восьмидесяти двух тысяч лир.
Самоубийство одного из игроков заставляет его одуматься, он прекращает игру и едет домой. Маттиапредставляет себе, как его жена и теща поразятся неожиданному богатству, он собирается выкупитьмельницу в Стиа и спокойно жить в деревне. Купив газету, Маттиа читает её в поезде и натыкается наобъявление о том, что на его родине, в Мираньо, в мельничном шлюзе в Стиа найден сильноразложившийся труп, в котором все опознали библиотекаря Маттиа Паскаля, исчезнувшего несколькодней назад. Люди считают, что причиной самоубийства были денежные затруднения. Маттиа потрясен, онвдруг понимает, что совершенно свободен: все считают его мертвым - значит, у него нет теперь нидолгов, ни жены, ни тещи, и он может делать все, что ему заблагорассудится. Он радуется возможности;
прожить как бы две жизни и решает прожить их в двух разных обличьях. От прежней жизни у негоостанется только косящий глаз. Он выбирает себе новое имя: отныне его зовут Адриано Меис. Он меняетприческу, одежду, придумывает себе новую биографию, выбрасывает обручальное Кольцо. Онпутешествует, но вынужден жить скромно, так как должен растянуть свои деньги на всю оставшуюсяжизнь: отсутствие документов лишает его возможности поступить на службу. Он не может даже купитьсобаку: за нее надо платить налоги, а для этого также необходимы документы.Маттиа решает поселиться в Риме. Он снимает комнату у Ансельмо Палеари - старого чудака, увлекающегося спиритизмом. Маттиа проникается большой симпатией к его младшей дочери Адриане -скромной доброй девушке, честной и порядочной. Зять Адрианы Теренцйо Папиано после смерти сестрыАдрианы должен вернуть приданое Ансельмо, так как его жена умерла бездетной. Он попросил уАнсельмо отсрочки и хочет жениться на Адриане, чтобы не возвращать деньги. Но Адриана боится иненавидит грубого расчетливого зятя, она влюбляется в Маттиа Паскаля. Папиано уверен, что Маттиабогат, и хочет познакомить его с завидной невестой - Пепитой Пантогада, чтобы отвлечь его отАдрианы. Он приглашает Пепиту к Ансельмо на спиритический сеанс. Пепита приходит вместе сгувернанткой и испанским художником Бернальдесом.Во время спиритического сеанса, в котором принимают участие все обитатели дома, у Маттиа изшкафчика исчезают двенадцать тысяч лир. Украсть их мог только Папиано.Адриана предлагает Маттиа заявить в полицию, но он не может заявить о краже - ведь он никто, оживший мертвец. Не может он и жениться на Адриане, как он ни любит её, - ведь он женат. Чтобызамять дело, он предпочитает соврать, будто деньги нашлись. Дабы не мучить Адриану, Маттиа решаетвести себя так, чтобы Адриана разлюбила его. Он хочет начать ухаживать за Пепитой Пантогада. Норевнивый Бернальдес, которою Маттиа невзначай обидел, оскорбляет его, и кодекс чести обязываетМаттиа вызвать Бернальдеса на поединок. Д Маттиа не может найти секундантов - выясняется, что дляэтого нужно соблюсти кучу формальностей, что невозможно сделать, не имея документов.Маттиа видит, что его вторая жизнь зашла в тупик, и, оставив на мосту трость и шляпу, чтобы всеподумали, будто он бросился в воду, садится в поезд и едет на родину.От Адриано Меиса у него остается только здоровый глаз: Маттиа сделал операцию и уже не косит.Приехав на родину, Маттиа первым делом навещает своего брата Роберто. Роберто потрясен и неверит своим глазам. Он рассказывает Маттиа, что Ромильда после его мнимого самоубийства вышлазамуж за Помино, но теперь её второй брак по закону будет считаться недействительным, и онаобязана вернуться к Маттиа. Маттиа этого совсем не хочет: у Помино и Ромильды маленькая дочка -зачем разрушать их семейное счастье? Да он и не любит Ромильду. Помино и Ромильда поражены ирастеряны, увидев Маттиа живым, ведь прошло больше двух лет после его исчезновения. Маттиауспокаивает их: ему ничего от них не нужно.На улице никто не узнает Маттиа Паскаля: все считают его умершим.Маттиа идет на кладбище, отыскивает могилу неизвестного, которого все принимали за него, читаетпрочувствованную надпись на могильном камне и кладет на могилу цветы.Он поселяется в доме своей старой тетки. Время от времени он приходит на кладбище «поглядеть насебя - умершего и погребенного. Какой-нибудь любопытный спрашивает; «Но вы-то кто ему будете?» Вответ Маттиа пожимает плечами, прищуривается и отвечает: «Я и есть покойный Маттиа Паскаль».С помощью дона Элиджо, сменившего Маттиа на посту хранителя книг в библиотеке Боккамаоди, Маттиаза полгода излагает на бумаге свою странную историю. В беседе с доном Элиджо он говорит, что непонимает, какую мораль можно из нее извлечь. Но дон Элиджо возражает, что мораль в этой истории, несомненно, есть, и вот какая: «Вне установленного закона, вне тех частных обстоятельств, радостных или грустных, которые делают нас самими собой… жить невозможно».

Луиджи Пиранделло

Покойный Маттиа Паскаль

1. Первая посылка силлогизма

– Меня зовут Маттиа Паскаль.

– Спасибо, дорогой. Я это знаю.

– И тебе этого мало?

– Меня зовут Маттиа Паскаль.

2. Вторая посылка силлогизма (философская) вместо извинения

Луиджи Пиранделло

Покойный Маттиа Паскаль

1. Первая посылка силлогизма

– Меня зовут Маттиа Паскаль.

– Спасибо, дорогой. Я это знаю.

– И тебе этого мало?

– Меня зовут Маттиа Паскаль.

2. Вторая посылка силлогизма (философская) вместо извинения

Уважаемые господа, открываю вам всеми забытого, по крайней мере, как мне показалось, на этом сайте, Нобелевского лауреата по литературе – итальянского писателя Луиджи Пиранделло. Всем знаком он прежде всего за свои рассказы, однако исключительно из-за своей любви к крупной прозе, я решила ознакомить вас с его первым и самым известным романом - «Покойный Маттиа Паскаль».
Так же, как и в малой прозе, в его романе прослеживается герой - бредущий сквозь густой туман повседневности человек, который после рассеивания тумана предстает перед образом подлинной жизни, о которой он так смутно и неосознанно тосковал. Сложно связать даже пару слов, чтобы не рассказать вам всю историю, поэтому мое «резюме» будет очень завуалированным. Повествование о человеке, который умер, и решил жить заново. Перед ним открылись широчайшие возможности, безграничная свобода, отсутствие всяких обязанностей и общественных цепей. Маски , которые мы носим по различным причинам, служат нам некой защитой в обществе, потому что мы все крайне зависим от него, где-то даже боимся. Мы не можем быть самим собою в чистом виде, не можем быть откровенны не то, что с окружающими нас людьми, но и даже с самим собой, аутентичность нам не по плечу. Но, надевая ту или иную маску , даже иногда не замечая этого, счастливее мы не становимся, мы теряем себя, мы теряемся в «безличии».
Маттиа Паскаль осуществляет более дерзкий эксперимент – его мнимая смерть заставляет навсегда надеть маску другого человека. Но он понимает, что теперь он навсегда и везде будет чужим, чужим в этой жизни. И поверить в свою новую жизнь он мог только при условии, что в нее поверят и другие, потому что делал он все это уже не для себя, а для них…Уйдя от матримониальной западни, он просто сменил одну тюрьму на другую, на тиранию, замаскированную свободой. Он видел уже не себя, а свою тень, она была живой, и бежала перед ним, позади него, постоянно преследуя…кто он? Тот, что умер, или тот, что живет сейчас? Нанося обиды себе и новым своим знакомым бесконечным враньем, он понимал, что представляет собой мину замедленного действия. И он умер. Опять. Чтобы убить свою свободу и вернуться к корням. Покойный Маттиа Паскаль не смог выжить так или иначе, он вернулся. Его супер-эго (термин теории Фрейда) навсегда связало его по рукам и ногам. Ситуация отчуждения оказалась непреодолимой. Однако он совершил большую ошибку, точно так же, как жена Лота по преданию после уничтожения Содома обернулась и превратилась в соляной столб – уходя, уходи.
В самом начале романа Пиранделло загадывает нам загадку: он дает две посылки силлогизма, давая возможность самим придти к выводу. Он заключается не в последней главе, он раскрывается во всем романе, а я бы даже сказала во всем творчестве Пиранделло. Трагическая формула человеческого существования, трагический итог развития буржуазного мира – утрата индивидуальности, отчужденность человека. «Жизнь просто протекала сквозь них, как протекает песок в песочных часах, пересыпаясь из одной стеклянной колбы в другую».
Возможно, мы сможем найти себя и быть самим собой только на необитаемом острове, вне зависимости от общественных условностей, но тогда скажите мне, кому мы там будем нужны и для чего нам такая жизнь? Т.е. чтобы выжить, мы должны носить маски. Но т.к. это просто по определению неверно, необходимо найти способ борьбы с «системой», найти в себе силы, полюбить себя таким, какой ты есть на самом деле, найти силу воли, чтобы суметь признать свои ошибки и не пресмыкаться перед одиозным обществом…как говорит нам множество фолиантов – это невозможно, но как говорят бесчисленные психологи – это реально…Я же вам отвечу на этот вопрос цитатой из романа: «Человеку лучше жить поближе к земле; под ней – может быть, еще лучше».

Итальянец об итальянцах

Необычный роман с двойным дном, где окончательное мнение полностью противоречит первому впечатлению!
Сюжет поначалу кажется незамысловатым и сумбурным, словно состряпанным второпях. Но к концу это ощущение исчезает - нет, сюжет здесь тщательно продуман, и каждое слово здесь до предела выверено и чётко передаёт основную мысль автора: люди настолько разучились думать и чувствовать по-настоящему, настолько привыкли жить вполсилы, что уподобились мертвецам, и потому воспринимают совершенно нелепые вещи как вполне закономерные и логичные.
Ещё стремительнее меняется отношение к главному герою. На первых страницах Маттиа однозначно нравится, - а ближе к развязке хочется назвать его приспособленцем, который использует случайность, чтобы убежать от житейских обязанностей и ответственности. В конце же становится очевидно, что он других ничем не хуже, и противопоставить ему некого, так как все остальные персонажи тоже погрязли в недомолвках и лжи. Так что порицания достоин не герой и не человек, а породившее его общество.
Неизменным в произведении остаётся только юмор. Это не желчный сарказм, отравляющий своим ядом всё вокруг; не тоскливый "смех сквозь невидимые миру слёзы"; и даже не "раскаты безудержного хохота, отдающегося эхом в веках". Скорее, это лукавая улыбка сказочника, который искусно удерживает внимание нетерпеливого слушателя.
Несмотря на социальную подоплёку, книга оказалась очень душевной и обаятельной. Очаровывает специфический итальянский колорит: итальянская предприимчивость, итальянская эмоциональность, итальянская живость и оптимизм. А ещё чудится нотка грусти о глобальном одиночестве и неприкаянности человечества. Может, всего лишь чудится?