Какие музыкальные произведения являются программными. Что такое программная музыка? Примеры и определение программной музыки. Музыка плюс литература

Большой поэт всегда рождается в ответ на глубокую потребность своего века, и всем своим творчеством, всей своей судьбой стремится оправдать эту свою необходимость. Судьба и творчество Людмилы Татьяничевой - одно из ярких подтверждений этой мысли.

Родилась Татьяничева в декабре 1915 г. в Мордовии, в тихом городке Ардатове, что расположен на высоком берегу реки Алатырь. Отец умер, когда ей было три года, и мать, Агриппина Степановна Татьяничева, уехала с крохотной дочуркой учительствовать в далекое село Хлыстовка Чамзинского района. Низкие, крытые соломой подслеповатые избы, овраги и чахлые рощицы — таким запомнилось село будущей поэтессе. Мать была одаренной и необычайно доброй женщиной, вела дневник, писала стихи - к сожалению, они не сохранились.

В Хлыстовке Людмила жила с матерью при школе, в боковой комнате. Через тонкую перегородку девочка слышала спокойный голос матери, обучавшей малышей грамоте. По вечерам Агриппина Степановна учила взрослых в Народном доме, полутемном и холодном, Людмилу она часто брала с собой. Поэтесса вспоминает: «Острой болью врезался в память день смерти Ленина. Лютый мороз. Скорбные лица. Немая тишина... Мамины тонкие руки обвивают траурной сатиновой лентой портрет улыбающегося Ильича. В глазах у мамы - непролитые слезы...».

Два года спустя мать умерла в Казани после неудачной операции. «Мне очень хотелось запомнить ее могилку, тот бедный холмик, в изголовье которого не было ни креста, ни памятника, ни красной звезды. Я сняла со своей шеи шерстяной шарфик и обвязала им теплый ствол березки, росшей поблизости, искренне веря, что по этой примете смогу безошибочно отыскать дорогую для меня могилу...». Девочку приютили дальние родственники Кожевниковы, жившие в Свердловске. Константин Рафаилович был преподавателем физики на рабфаке. Он брал Людмилу с собой в летние путешествия по Уралу, учил понимать природу. Мария Александровна преподавала русский язык и литературу. Она, как могла, заботилась о девочке, поощряла ее увлечение поэзией, но та жила своим мирком, стремилась к самостоятельности и, закончив школу, поступила учеником токаря на вагоностроительный завод. Позднее Татьяничева вспоминала: «Юность моя ничем не отличалась от юности многих моих сверстников - городских комсомольцев тридцатых годов: школа — завод — рабфак». Как поэт она родилась именно на Урале. В одном из очерков поэтесса объясняет происхождение названия «Урал» как сплав двух понятий: «Ур» и «Ал», что в переводе с тюркского означает «земля золотая».

После окончания рабфака и двух курсов Свердловского института цветных металлов в 1934 г. девятнадцатилетняя Татьяничева приехала в Магнитку, которая давно уже манила ее к себе, будоражила воображение: великая стройка, город молодых... Поэзия и романтика заставили ее уйти из института — выбор был сознательным. Людмилу приютила семья магнитогорского поэта Михаила Люгарина, в знаменитом 112-м — «писательском» — бараке. Люгарин вспоминал: «...Длинный сквозной коридор посередине, комнатушки с железными койками или топчанами и общий титан-самовар в угловой каморке. Одним лишь выделялось наше жилище: тут дольше, чем в других, не гасли огни... Люди здесь писали стихи, рассказы, очерки о том, что происходило вокруг, что творили сами». Позже Татьяничева написала:

Там чуть не каждый мой сосед
Был журналист или поэт...
В рассветный час,
В полночный час
В бараке том огонь не гас...

Горком комсомола направил девушку на работу в редакцию газеты «Магнитогорский рабочий». Была сотрудником отдела писем, затем - заведующей отделом культуры газеты.

Зимой 1934 г. в редакции газеты Людмила Константиновна познакомилась со своим будущим мужем, разделившим с ней судьбу на долгие годы. Николай Смелянский работал тогда заведующим промышленным отделом газеты и заочно учился в педагогическом институте. На то судьбоносное заседание литгруппы «Буксир», состоявшей из 24 авторов, преимущественно ударников комбината, она опоздала, но когда вышла читать стихи, ее приняли «на ура». Работала она в газете в отделе культуры и быта. Это давало ей богатый материал для стихов.

Организованная в 1930 г. литгруппа «Буксир» вырастила целую плеяду ярких писателей: А. Авдеенко, Б. Ручьева, В. Макарова, М. Люгарина, А. Ворошилова, Я. Вохменцева и др. Успех литгруппы был ярким подтверждением роста пролетарской культуры. Приказом директора комбината им выделили 20 тысяч рублей на издание журнала «За Магнитострой литературы». Создали Дом писателя, где можно было работать и учиться... Татьяничева на собраниях держалась особняком, эмоции предпочитала не высказывать, а переплавлять в стихи. Многие стихи ее магнитогорского десятилетия были репортажами со строительной площадки уникального комбината — но тогда же было и подспудное, глубокое преобразование души поэтессы. Лирический дневник ее отличался точностью деталей и интонаций, но мастерства пока не хватало — декларативность, подражательность только позднее переплавились в особую, Татьяничевскую интонацию.

Вот ее воспоминания о той поре: «В молодости сил хватает на многое. Оперативная работа в редакции. Общественные поручения. Депутатские обязанности в горсовете. Воспитание сына. Все это не мешало учиться заочно в Литературном институте имени Горького, писать стихи, много читать, широко общаться с интересными людьми...».

В ее судьбе и стихах нет отражения той трагической коллизии времени, которая на долгие годы выбила из литературы ее товарищей, таких как Борис Ручьев и Михаил Люгарин. Счастливая любовь, семья, особая романтика Магнитостроя, работа в газете, где идеология была на первом месте... Обстановка в литгруппе в разгул репрессий была очень непростой — об этом рассказывает челябинский историк И. Непеин в книге «Палачи и жертвы». Примечательно, что сама Татьяничева не оставила воспоминаний о тех годах — только собиралась... Судьба была благосклонна к ней: во время отдыха в Крыму она познакомилась с Мариэттой Шагинян, которая приняла участие в судьбе поэтессы. Ее литературное наставничество значительно повлияло на Татьяничеву. Последние государственные экзамены в Литинституте она сдавала уже во время войны, а в июле 1941 г. стала членом КПСС. По ее словам, получая партбилет, она «чувствовала себя воином, принимающим присягу…».

Все тяжелые военные годы редакция и типография газеты «Магнитогорский рабочий» помещались в жилом доме на улице Пионерской. Все работали, не считаясь со временем. Татьяничева устраивала редакционные «среды», на которые приглашала рабочих, строителей, учителей, врачей эвакогоспиталя, местных поэтов и эвакуированных артистов. Счастливая жена и мать, молодая поэтесса именно в годы тяжелого испытания своего народа осознала могучую силу слова, почувствовала свою необходимость, востребованность. Этот период выковал особую — татьяничевскую — интонацию, которая отличает ее от двух названных выше поэтесс — Цветаевой и Ахматовой.

В чем особенности поэзии Л. К. Татьяничевой? Лирические события ее стихов глубоки ровно настолько, чтобы быть понятыми и востребованными широким читателем. Образный строй достаточно прост и прозрачен, намеренно почти лишен глубоких индивидуальных акцентов. Именно это было подспудным требованием времени к поэзии женской: терпеливая, стойкая, бережная (материнская!) музыкальная интонация, образный строй практически без подтекста, без стилевых и мелодических изысков. Важным был контекст времени, состояние сопереживания общенародной беде. Впрочем, таково было и идеологическое требование к советской поэзии: никаких подтекстов, никакой глубокой рефлексии. В совпадении запроса времени и таланта поэтессы сыграли большую роль и ее романтичность, цельность, жизнестойкость и трудолюбие. Поэтические циклы «Ярославна», «Тебе, товарищ!» широко публиковались в газетах и журналах, вырезки со стихами Татьяничевой бойцы хранили в нагрудных я карманах гимнастерок рядом с письмами родных.

В Свердловск эвакуировались из Ленинграда и Москвы многие писатели, в том числе и М. Шагинян. Она поддержала молодую поэтессу, рекомендовала ее стихи в московские издания. В 1944 г. в Челябинске вышел первый поэтический сборник «Верность». А, спустя несколько месяцев, в том же году Татьяничева переезжает в Челябинск, получив назначение на должность директора областного книжного издательства. Следующий сборник с безыскусным названием «Стихи» вышел в 1945 г., в том же году она стала членом Союза писателей России. Время было тревожное: сначала в Челябинске, а потом и в Москве в адрес Татьяничевой прозвучали обвинения в «безыдейности и аполитичности». Готовилась новая волна политических репрессий. Однако поэт А. Яшин отметил, что «вторая книжка разительно отличается от первой», а в 1946 г. в журнале «Октябрь» вышла большая обзорная статья, где о творчестве Татьяничевой говорилось как о «воспевании конкретного трудового процесса», и стихи сопоставлялись с произведениями Г. Николаевой, М. Алигер, О. Берггольц.

В том же 1946 г. в областном государственном издательстве (ОГИЗ) вышла книга стихов с названием «Лирика». Из пятитысячного тиража уцелело всего несколько экземпляров — остальные поэтесса собственноручно уничтожила. Это было время знаменитого постановления ЦК КПСС «О журналах «Звезда» и «Ленинград», начало новой волны репрессий против писателей, и за искренние, глубоко лирические стихи можно было поплатиться жизнью.

Впрочем, Татьяничеву все равно обвинили в «ахматовщине», в том, что она слишком много внимания уделяет личным чувствам, пусть даже материнским, и в ее стихах мало «главного чувства советского человека» — любви к Родине. Татьяничева не стала рисковать своей семьей, мужем и двумя сыновьями — она поступила истинно по-женски, но глубоко лирические интонации в ее творчестве закрылись навсегда.

Рабочая тема, тема родной земли, материнства приобретали в ее творчестве мощное гражданское звучание. Тот самый настрой на общенародное мировосприятие, на общие ценности, который дал мощный стимул ее военным стихам, получил дальнейшее развитие в послевоенном творчестве. Цельность поэтической натуры сказалась еще и в том, что Татьяничева становится общественным деятелем. Более 10 лет, до 1965 г. она руководила Челябинским отделением Союза писателей СССР, дала путевку в литературу многим челябинским поэтам. О ней тепло вспоминают Константин Скворцов, Борис Маршалов, Валентин Сорокин, Вячеслав Богданов, Анатолий Белозерцев, Атилла Садыков и многие другие челябинские и московские поэты.

В 1965 г. ее пригласили работать в Москву, избрали секретарем Союза писателей РСФСР. Штатная работа в аппарате СП требовала огромного напряжения: вопросы национальных литератур, работа с молодыми авторами, организационная текучка... Однако это была и пора творческого расцвета: за 15 лет поэтесса выпустила 25 сборников стихов и прозы. В 1971 г. за книгу стихотворений «Зорянка» она удостоена Государственной премии РСФСР имени М. Горького. Двенадцать книг написано Татьяничевой для детей.

Лирическая глубина стихов так и оставалась призакрытой, стихи о любви — камертон истинной поэзии — были словно бы отстраненными, вплоть до творческого перелома, до книги «Калитка в лес осенний» (1979). В период работы над этим сборником поэтесса была уже тяжело больна. Но именно тогда она вернулась к теме любви как самой верной, постоянной, созидательной силе, основе жизни. Уже в больнице была подписана к печати книга стихов «Десять ступеней», надписаны друзьям вышедшие в конце января 1980 г. «Магнитогорские пальмы»...

Кто знает, какой гранью мог сверкнуть этот мощный, созвучный своему народу во всех его испытаниях, радостях и бедах талант, если бы не жесткий диктат времени, страх за близких людей...

Л. К. Татьяничева награждена орденом Октябрьской революции (1975), двумя орденами Трудового Красного Знамени (1965, 1971), двумя орденами «Знак Почета» (1952, 1960).

В Челябинске есть улица им. Л. К. Татьяничевой, мемориальная доска на доме по улице Сони Кривой, где она жила, есть библиотека, которая носит ее имя. А где-то в космосе летит по своей вечной орбите малая планета 3512, названная именем уральской поэтессы.

Л. Татьяничева

Гордым легче - гордые не плачут
Ни от ран, ни от душевной боли,
На чужих дорогах не маячат,
О любви, как нищие не молят.
Широко раскрылены их плечи.
Не гнетет их зависти короста.
Это правда - гордым в жизни легче.
Только гордым сделаться непросто.

Гордых бьют, но гордые не плачут,
Только вы не верьте, что им легче.
Сильным духом жить нельзя иначе,
Груз забот, как небосвод на плечи...
Кто сказал, что в жизни гордым легче???
Смелым быть - погибнуть первым значит!!!
Честь и благородство в грозной сечи -
Живота лишиться иль удачи...

Гордые не плачут словно дети,
Слезы в сердце ото всех скрывают.
Гордым тяжелее всех на свете!!!
Только этого никто не знает...

Copyright: , 2009
Свидетельство о публикации №1906061446

нем. Programmusik, франц. musique а programme, итал. musica a programma, англ. programme music

Музыкальные произведения, имеющие определённую словесную, нередко поэтич. программу и раскрывающие запёчатлённое в ней содержание. Явление муз. программности связано со специфич. чертами музыки, отличающими её от др. иск-в. В области отображения чувств, настроений, душевной жизни человека музыка имеет важные преимущества перед др. иск-вами. Косвенно, через чувства и настроения, музыка способна отразить мн. явления действительности. Однако она не в состоянии точно обозначить, что именно вызывает в человеке то или иное чувство, не способна достигнуть предметной, понятийной конкретности отображения. Возможностями такой конкретизации обладают речевой язык, литература. Стремясь к предметной, понятийной конкретизации, композиторы создают программные муз. произв.; предпосылая соч. программу, они заставляют средства речевого языка, художеств. лит-ры действовать в единстве, в синтезе с собственно муз. средствами. Единению музыки и лит-ры способствует и то, что они являются иск-вами временными, способными показывать рост, развитие образа. Единение разл. иск-в происходило издавна. В глубокой древности вообще не существовало самостоят. видов иск-в - они выступали вместе, в единстве, иск-во было синкретическим; одноврем. оно было тесно связано с трудовой деятельностью и с разл. рода ритуалами, обрядами. В эту пору каждое из иск-в было столь ограничено в средствах, что вне синкретич. единства, направленного на решение прикладных задач, существовать не могло. Последующее выделение иск-в определялось не только изменением бытового уклада, но и ростом возможностей каждого из них, достигнутым внутри синкретич. единства, связанным с этим ростом эстетич. чувства человека. В то же время единение иск-в никогда не прекращалось, включая и единение музыки со словом, поэзией - прежде всего во всевозможных вок. и вок.-драматич. жанрах. В нач. 19 в., после длительного периода существования музыки и поэзии как самостоятельных иск-в, тенденция к их единению ещё более усилилась. Это определялось уже не их слабостью, а скорее их силой, доведением до предела их собств. возможностей. Дальнейшее обогащение отображения действительности во всём её многообразии, во всех её аспектах могло быть достигнуто лишь совместным действием музыки и слова. И программность является одним из видов единения музыки и средств речевого языка, а также лит-ры, обозначающих или отображающих те стороны единого объекта отражения, передать к-рые своими собственными средствами музыка не в состоянии. Т. о., неотъемлемым элементом программного муз. произв. является словесная программа, созданная или избранная самим композитором, - будь то краткий программный заголовок, указывающий на явление действительности, к-рое имел в виду композитор (пьеса "Утро" Э. Грига из музыки к драме Г. Ибсена "Пер-Гюнт"), порой же "отсылающий" слушателя к определённому лит. произв. ("Макбет" Р. Штрауса - симф. поэма "по драме Шекспира"), или пространный отрывок из литературного произв., подробная программа, составленная композитором по тому или иному лит. произв. (симф. сюита (2-я симфония) "Антар" Римского-Корсакова по одноимённой сказке О. И. Сенковского) или вне связи с к.-л. лит. прообразом ("Фантастическая симфония" Берлиоза).

Не всякое заглавие, не всякое пояснение к музыке могут рассматриваться как её программа. Программа может исходить только от автора музыки. Если он не сообщил программы, значит сам его замысел был непрограммным. Если он сначала придал своему соч. программу, а потом отказался от неё, значит он перевёл своё соч. в разряд непрограммных. Программа не является разъяснением музыки, она дополняет её, раскрывая нечто отсутствующее в музыке, недоступное для воплощения муз. средствами (иначе она была бы излишней). Этим она принципиально отличается от любого анализа музыки непрограммного соч., любого описания его музыки - хотя бы и самого поэтичного, в т.ч. и от описания, принадлежащего автору соч. и указывающего на конкретные явления, к-рые вызвали в его творч. сознании те или иные муз. образы. И наоборот - программные соч. - это не "перевод" на язык музыки самой программы, но отражение муз. средствами того же объекта, к-рый обозначен, отражён в программе. Программой не являются и приданные самим автором заголовки, если они обозначают не конкретные явления действительности, но понятия эмоционального плана, к-рые музыка передаёт гораздо точнее (напр., заголовки типа "Грусть" и т.п.). Случается, что программа, приданная произв. самим автором, не находится в органич. единстве с музыкой, однако это определяется уже художеств. мастерством композитора, порой и тем, насколько удачно составлена или подобрана им словесная программа. К вопросу о существе явления программности это прямого отношения не имеет.

Определёнными средствами конкретизации обладает сам муз. язык. В их числе муз. изобразительность (см. Звукопись) - отражение различного рода звучаний действительности, ассоциативные представления, порождаемые муз. звуками - их высотой, длительностью, тембром. Важным средством конкретизации является также привлечение черт "прикладных" жанров - танцевальных, марша во всех его разновидностях и т.п. Конкретизации могут служить и нац.-характерные черты муз. языка, муз. стиль. Все эти средства конкретизации позволяют и без обращения к программности выражать общую концепцию соч. (напр., торжество светлых сил над тёмными и т.п.). И всё же они не дают той предметной, понятийной конкретизации, к-рая обеспечивается словесной программой. Более того, чем шире применены в муз. произв. собственно муз. средства конкретизации, тем более необходимыми для полноценного восприятия музыки оказываются слова, программа.

Один из видов программности - картинная программность. К нему относятся соч., отображающие один образ или комплекс образов действительности, не претерпевающий существ. изменений на протяжении всего его восприятия. Это картины природы (пейзажи), картины нар. празднеств, плясок, битв и т.п., муз. изображения отд. объектов неодушевлённой природы, а также портретные муз. зарисовки.

Второй осн. вид муз. программности - сюжетная программность. Источником сюжетов для программных произв. этого вида служит прежде всего художеств. лит-ра. В сюжетно-программном муз. произв. развитие муз. образов в целом или в частностях отвечает развитию сюжета. Различают программность обобщённо-сюжетную и последовательно- сюжетную. Автор соч., относящегося к обобщённо-сюжетному типу программности и связанного через программу с тем или иным лит. произв., не ставит целью показать обрисованные в нём события во всей их последовательности и сложности, но даёт муз. характеристику осн. образов лит. произв. и общего направления развития сюжета, исходного и итогового соотношения действующих сил. Напротив, автор произв., принадлежащего к последовательно-сюжетному типу программности, стремится отобразить и промежуточные этапы развития событий, порой всю последовательность событий. Обращение к этому типу программности диктуется сюжетами, в к-рых важное значение приобретают и срединные этапы развития, протекающего не прямолинейно, но связанного с введением новых персонажей, с изменением обстановки действия, с событиями, не являющимися непосредственным следствием предшествующей ситуации. Обращение к последовательно-сюжетной программности зависит и от творч. установок композитора. У разных композиторов одни и те же сюжеты зачастую претворяются по-разному. Напр., трагедия "Ромео и Джульетта" У. Шекспира вдохновила П. И. Чайковского на создание произв. обобщённо-сюжетного типа программности (увертюра-фантазия "Ромео и Джульетта"), Г. Берлиоза - на создание произв. последовательно-сюжетного типа программности (драм. симфония "Ромео и Джульетта", в к-рой автор даже выходит за пределы чистого симфонизма и привлекает вок. начало).

В области муз. языка невозможно установить отличит. признаки П. м. Это справедливо и в отношении формы программных произв. В соч., представляющих картинный тип программности, нет никаких предпосылок для возникновения специфич. структур. Задачи, к-рые ставят перед собой авторы программных произв. обобщённо-сюжетного типа, с успехом выполняются формами, выработанными в непрограммной музыке, в первую очередь формой сонатного allegro. Авторам программных соч. последовательно-сюжетного типа приходится создавать муз. форму, в большей или меньшей мере "параллельную" сюжету. Но строят они её, комбинируя элементы разл. форм непрограммной музыки, привлекая нек-рые широко представленные уже в ней приёмы развития. В их числе - вариационный метод. Он позволяет показывать изменения, не затрагивающие существа явления, касающиеся мн. важных черт, но сопряжённые с сохранением ряда качеств, что даёт возможность узнать образ, в каком бы новом облике он ни выступал. С вариационным методом тесно связан принцип монотематизма. Используя этот принцип в плане образной трансформации, столь широко применявшейся Ф. Листом в его симфонических поэмах и др. произв., композитор обретает большую свободу следования за сюжетом без опасности нарушить муз. цельность соч. Другой вид монотематизма, связанный с лейтмотивной характеристикой персонажей (см. Лейтмотив), находит применение гл. обр. в последовательно-сюжетных произв. Зародившись в опере, лейтмотивная характеристика была перенесена и в область инстр. музыки, где одним из первых и наиболее широко к ней прибегал Г. Берлиоз. Суть её заключается в том, что одна тема на протяжении всего соч. выступает как характеристика одного и того же героя. Она появляется каждый раз в новом контексте, обозначающем окружающую героя новую обстановку. Тема эта может меняться и сама, но изменения в ней не меняют её "предметного" смысла и отражают лишь перемены в состоянии того же героя, изменение представлений о нём. Приём лейтмотивной характеристики наиболее уместен в условиях цикличности, сюитности и оказывается мощным средством объединения контрастных частей цикла, раскрывающих единый сюжет. Облегчает воплощение в музыке последовательно-сюжетных замыслов и объединение в одночастной форме черт сонатного allegro и сонатно-симф. цикла, характерное для созданного Ф. Листом жанра симф. поэмы. Разл. этапы действия передаются с помощью относительно самостоят. эпизодов, контраст между к-рыми отвечает контрасту частей сонатно-симф. цикла, затем эти эпизоды "приводятся к единству" в сжатой репризе, причём в соответствии с программой выделяется тот или иной из них. С точки зрения цикла реприза обычно соответствует финалу, с точки зрения сонатного allegro 1-й и 2-й эпизоды отвечают экспозиции, 3-й ("скерцо" в цикле) - разработке. У Листа применение подобных синтетич. форм нередко сочетается с использованием принципа монотематизма. Все эти приёмы позволяли композиторам создавать муз. формы, отвечающие индивидуальным чертам сюжета и вместе с тем органичные и целостные. Однако новые синтетич. формы не могут считаться принадлежностью одной лишь программной музыки. Они возникли не только в связи с воплощением программных замыслов - в их появлении сказались и общие тенденции эпохи. Точно такие же структуры постоянно использовались и в непрограммной музыке.

Встречаются программные муз. соч., в к-рых в качестве программы привлекаются произв. живописи, скульптуры, даже архитектуры. Таковы, напр., симф. поэмы Листа "Битва гуннов" по фреске В. Каульбаха И "От колыбели до могилы" по рисунку М. Зичи, его же пьесы "Часовня Вильгельма Телля"; "Обручение" (к картине Рафаэля), "Мыслитель" (по статуе Микеланджело) из фп. циклов "Годы странствий" и др. Однако возможности предметной, понятийной конкретизации у этих иск-в не являются исчерпывающими. Не случайно живописные и скульптурные произв. снабжаются конкретизирующим названием, к-рое может рассматриваться как своеобразная их программа. Поэтому в муз. произв., написанных по тем или иным творениям изобразит, иск-в, по существу объединяются не только музыка и живопись, музыка и скульптура, но музыка, живопись и слово, музыка, скульптура и слово. И функции программы в них выполняет гл. обр. не произв. изобразит, иск-ва, но словесная программа. Это определяется прежде всего разноплановостью музыки как временного иск-ва и живописи и скульптуры как иск-в статичных, "пространственных". Что же касается архитектурных образов, они вообще неспособны конкретизировать музыку в предметно-понятийном плане; авторы муз. произв., связанных с архитектурными памятниками, как правило, вдохновлялись не столько ими самими, сколько история, событиями, разыгравшимися в них или вблизи них, легендами, к-рые о них сложились (пьеса "Вышеград" из симф. цикла Б. Сметаны "Моя родина", упомянутая выше фп. пьеса "Часовня Вильгельма Телля" Листа, к-рой автор не случайно предпослал эпиграф "Один за всех, все за одного").

Программность явилась большим завоеванием муз. иск-ва. Она обусловила обогащение круга образов действительности, находящих отражение в муз. произв., поиски новых выразит. средств, новых форм, способствовала обогащению и дифференциации форм и жанров. Обращение композитора к П. м. обычно определяется его связью с жизнью, с современностью, вниманием к актуальным проблемам, в др. случаях само способствует сближению композитора с действительностью, более глубокому её постижению. Однако кое в чём П. м. уступает музыке непрограммной. Программа суживает восприятие музыки, отвлекает внимание от выраженной в ней общей идеи. Воплощение сюжетных замыслов обычно сопряжено с муз. характеристиками, отличающимися большей или меньшей условностью. Отсюда двойственное отношение многих великих композиторов к программности, к-рая и притягивала их, и отталкивала (высказывания П. И. Чайковского, Г. Малера, Р. Штрауса и др.). П. м. не является неким: высшим родом музыки, как не является им и музыка непрограммная. Это равноправные, одинаково правомерные разновидности. Различие между ними не исключает их связи; оба рода связаны и с вок. музыкой. Так, колыбелью программного симфонизма были опера и оратория. Оперная увертюра явилась прототипом программной симф. поэмы; в оперном искусстве лежат и предпосылки лейтмотивизма и монотематизма, столь широко применяющихся в П. м. В свою очередь непрограммная инстр. музыка испытывает влияние вок. музыки и П. м. Найденные в П. м. новые выразит. возможности становятся достоянием и непрограммной музыки. Общие тенденции эпохи сказываются на развитии как П. м., так и непрограммной музыки.

Единство музыки и программы в программном соч. не является абсолютным, нерасторжимым. Случается, что программа не доводится до слушателя при исполнении соч., что лит. произв., к к-рому автор музыки отсылает слушателя, оказывается ему незнакомым. Чем более обобщённую форму избирает композитор для воплощения своего замысла, тем меньший ущерб восприятию нанесёт подобный "отрыв" музыки произведения от его программы. Такой "отрыв" всегда нежелателен, если речь идёт об исполнении совр. произведений. Однако он может оказаться и закономерным, когда речь идёт об исполнении произв. более ранней эпохи, поскольку программные замыслы с течением времени могут утратить прежнюю актуальность, значимость. В этих случаях муз. произв. в большей или меньшей степени утрачивают черты программности, превращаются в непрограммные. Т. о., грань между П. м. и музыкой непрограммной, вообще совершенно чёткая, в историч. аспекте условна.

П. м. развивалась по существу на протяжении всей истории проф. муз. иск-ва. Самое раннее из найденных исследователями сообщений о программных муз. соч. относится к 586 до н.э. - в этом году на пифийских играх в Дельфах (Др. Греция) авлетист Сакао исполнил пьесу Тимосфена, изображавшую битву Аполлона с драконом. Немало программных соч. было создано и в последующее время. В их числе - клавирные сонаты "Библейские истории" лейпцигского композитора И. Кунау, клавесинные миниатюры Ф. Куперена и Ж. Ф. Рамо, клавирное "Каприччо на отъезд возлюбленного брата" И. С. Баха. Представлена программность и в творчестве венских классиков. Среди их соч.: триада программных симфоний Й. Гайдна, характеризующих разл. времена суток (No 6, "Утро"; No 7, "Полдень"; No 8, "Вечер"), его же "Прощальная симфония"; "Пасторальная симфония" (No 6) Бетховена, все части к-рой снабжены программными подзаголовками и на партитуре к-рой значится пометка, важная для понимания типа программности у автора соч. - "Более выражение чувств, чем изображение", его же пьеса "Битва при Виттории", первоначально предназначавшаяся для механич. муз. инструмента пангармоникона, но затем исполнявшаяся в орк. редакции, и особенно его увертюры к балету "Творения Прометея", к трагедии "Кориолан" Коллина, увертюры "Леонора" No 1-3, увертюра к трагедии "Эгмонт" Гёте. Написанные как вступления к драм. или муз.-драм. произв., они вскоре же обрели самостоятельность. Позднее программные соч. также нередко создавались в качестве вступлений к к.-л. лит. произв., с течением времени утрачивая, однако, свои вступит. функции. Подлинный расцвет П. м. наступил в эпоху муз. романтизма. Сравнительно с представителями классицистской и даже просветительской эстетики художники-романтики глубже понимали специфику разл. иск-в. Они видели, что каждое из них отображает жизнь по-своему, используя свойственные только ему средства и отражая тот же предмет, явление с определённой, доступной ему стороны, что, следовательно, каждое из них в чём-то ограничено и даёт неполную картину действительности. Именно это привело художников-романтиков к мысли о синтезе иск-в ради более полного, многостороннего отображения мира. Муз. романтики провозгласили лозунг обновления музыки с помощью её связи с поэзией, нашедший претворение во мн. муз. произв. Программные соч. занимают важное место в творчестве Ф. Мендельсона-Бартольди (увертюра из музыки к "Сну в летнюю ночь" Шекспира, увертюры "Гебриды", или "Фингалова пещера", "Морская тишь и счастливое плавание", "Прекрасная Мелузина", "Рюи Блаз" и др.), Р. Шумана (увертюры к "Манфреду" Байрона, к сценам из "Фауста" Гёте, мн. фп. пьесы и циклы пьес и др.). Особенно большое значение П. м. приобретает у Г. Берлиоза ("Фантастическая симфония", симфония "Гарольд в Италии", драм. симфония "Ромео и Джульетта", "Траурно-триумфальная симфония", увертюры "Уиверли", "Тайные судьи", "Король Лир", "Роб Рой" и др.) и Ф. Листа (симфония "Фауст" и симфония к "Божественной комедии" Данте, 13 симф. поэм, мн. фп. пьесы и циклы пьес). В последующее время важный вклад в развитие П. м. внесли Б. Сметана (симф. поэмы "Ричард III", "Лагерь Валленштейна", "Гакон Ярл", цикл "Моя родина" из 6 поэм), А. Дворжак (симф. поэмы "Водяной", "Золотая прялка", "Лесной голубь" и др., увертюры - Гуситская, "Отелло" и др.) и Р. Штраус (симф. поэмы "Дон Жуан", "Смерть и просветление", "Макбет", "Тиль Уленшпигель", "Так говорил Заратустра", фантастич. вариации на рыцарскую тему "Дон Кихот", "Домашняя симфония" и др.). Программные соч. создавали также К. Дебюсси (орк. прелюдия "Послеполуденный отдых фавна", симф. циклы "Ноктюрны", "Море" и др.), М. Регер (4 симф. поэмы по Бёклину), А. Онеггер (симф. поэма "Песнь Нигамона", симф. движения "Пасифик 231", "Регби" и др.), П. Хиндемит (симфонии "Художник Матис", "Гармония мира" и др.).

Богатое развитие программность получила в рус. музыке. Для рус. нац. муз. школы обращение к программности диктовалось эстетич. установками её ведущих представителей, их стремлением к демократичности, общепонятности своих соч., а также "объективным" характером их творчества. От сочинений, осн. на песенных темах и потому заключающих в себе элементы синтеза музыки и слова, поскольку слушатель при их восприятии соотносит с музыкой тексты соответств. песен ("Камаринская" Глинки), рус. композиторы вскоре же пришли к собственно П. м. Ряд выдающихся программных соч. создали члены "Могучей кучки" - М. А. Балакирев (симф. поэма "Тамара"), М. П. Мусоргский ("Картинки с выставки" для фп.), Н. А. Римский-Корсаков (симф. картина "Садко", симфония "Антар"). Немалое число программных произв. принадлежит П. И. Чайковскому (1-я симфония "Зимние грёзы", симфония "Манфред", увертюра-фантазия "Ромео и Джульетта", симф. поэма "Франческа да Римини" и др.). Яркие программные произв. написали и А. К. Глазунов (симф. поэма "Стенька Разин"), А. К. Лядов (симф. картины "Баба-Яга", "Волшебное озеро" и "Кикимора"), Вас. С. Калинников (симф. картина "Кедр и пальма"), С. В. Рахманинов (симф. фантазия "Утёс", симф. поэма "Остров мёртвых"), А. Н. Скрябин (симф. "Поэма экстаза", "Поэма огня" ("Прометей"), мн. фп. пьесы).

Программность широко представлена и в творчестве сов. композиторов, в т.ч. С. С. Прокофьева ("Скифская сюита" для оркестра, симф. эскиз "Осеннее", симф. картина "Сны", фп. пьесы), Н. Я. Мясковского (симф. поэмы "Молчание" и "Аластор", симфонии No 10, 12, 16 и др.), Д. Д. Шостаковича (симфонии No 2, 3 ("Первомайская"), 11 ("1905 год"), 12 ("1917 год") и др.). Программные соч. создаются и представителями более молодых поколений сов. композиторов.

Программность свойственна не только профессиональному, но и нар. муз. иск-ву. У народов, муз. культуры к-рых включают развитое инстр. музицирование, оно связано не только с исполнением и варьированием песенных мелодий, но и с созданием независимых от песенного иск-ва сочинений, б.ч. программных. Так, программные соч. составляют значит.часть казах. (кюи) и кирг. (кю) инстр. пьес. Каждая из таких пьес, исполняемая солистом-инструменталистом (у казахов - кюйши) на одном из нар. инструментов (домбра, кобыз или сыбызга у казахов, комуз и др. у киргизов), имеет программное заглавие; мн. из этих пьес стали традиционными, подобно песням передаваясь в разл. вариантах от поколения к поколению.

Важный вклад в освещение явления программности внесли сами композиторы, работавшие в этой области, - Ф. Лист, Г. Берлиоз и др. В последующее время, несмотря на исследования, прояснившие нек-рые частные вопросы, заруб. музыковедение не только не продвинулось вперёд в понимании явления П. м., но скорее отдалилось от него. Показательно, напр., что авторы статей о П. м., помещённых в крупнейших зап.-европ. муз. энциклопедиях и долженствующих обобщить опыт исследования проблемы, дают явлению программности очень расплывчатые определения (см. Grovйs Dictionary of music and musicians, v. 6, L.-N. Y., 1954; Riemann Musiklexikon, Sachteil, Mainz, 1967), порой же вообще отказываются от к.-л. определений (Die Musik in Geschichte und Gegenwart. Allgemeine Enzyklopдdie der Musik, Bd 10, Kassel u. a., 1962).

В России изучение проблемы программности началось ещё в период деятельности рус. классич. муз. школы, представители к-рой оставили важные высказывания по этому вопросу. Внимание к проблеме программности особенно усилилось в сов. время. В 1950-е гг. на страницах журн. "Советская музыка" и газ. "Советское искусство" прошла спец. дискуссия по вопросу о муз. программности. Эта дискуссия выявила и расхождения в понимании явления П. м. Высказывались, напр., мысли о "программности в строгом смысле слова" и в широком понимании термина, о программности "объявленной" и "необъявленной", о программности "для себя" (композитора) и для слушателей, о программности "осознанной" и "неосознанной", о программности в непрограммной музыке и др. Существо всех этих высказываний сводится к признанию возможности П. м. без программы, приданной соч. самим композитором. Подобная точка зрения неизбежно приводит к отождествлению программности с содержательностью, к объявлению программной всей музыки, к оправданию "отгадывания" необъявленных программ, т.е. произвольного истолкования композиторских замыслов, против к-рого всегда резко выступали сами композиторы. В 50-60-е гг. появилось немало работ, которые внесли определённый вклад в разработку проблем программности, в частности в область разграничения видов П. м. Однако единое понимание явления программности ещё не установилось.

Литература: Чайковский П. И., Письма к H. P. фон-Мекк от 17 февраля/1 марта 1878 и 5/17 декабря 1878, в кн.: Чайковский П. И., Переписка с Н.Ф.фон-Мекк, т. 1, М.-Л., 1934, то же, Полн. собр. соч., т. VII, М., 1961 с. 124-128, 513-514; его же, О программной музыке, М.-Л., 1952; Кюи Ц. A., Русский романс. Очерк его развития, СПБ, 1896, с. 5; Ларош, Нечто о программной музыке, "Мир искусства", 1900, т. 3, с. 87-98; его же, Предисловие переводчика к книге Ганслика "О музыкально-прекрасном", Собр. муз.-критич. статей, т. 1, М., 1913, с. 334-61; его же, Один из противников Ганслика, там же, с. 362-85; Стасов В. В., Искусство в XIX веке, в кн.: XIX век, СПБ, 1901, то же, в его кн.: Избр. соч., т. 3, М., 1952; Ястребцев В. В., Мои воспоминания о Н. А. Римском-Корсакове, вып. 1, П., 1917, Л., 1959, с. 95; Шостакович Д., О подлинной и мнимой программности, "СМ", 1951, No 5; Бобровский В. П., Сонатная форма в русской классической программной музыке, М., 1953 (автореферат дисс.); Сабинина М., Что такое программная музыка?, "МЖ", 1959, No 7; Арановский М., Что такое программная музыка?, М., 1962; Tюлин Ю. Н., О программности в произведениях Шопена, Л., 1963, М., 1968; Хохлов Ю., О музыкальной программности, М., 1963; Ауэрбах Л., Рассматривая проблемы программности, "СМ", 1965, No 11. См. также лит. при статьях Эстетика музыкальная, Музыка, Звукопись, Монотематизм, Симфоническая поэма.

программная музыка