Улица Пречистенка - одна из самых старинных московских улиц. Кроме того, это еще и одна из самых красивых и роскошных улиц столицы, хранящая воспоминания о знаменитых аристократах, богатейших коммерсантах и великих писателях и поэтах, в разное время населявших ее. Пожалуй, ни на одной из улиц в Москве не найти такого количества торжественных и элегантных усадебных особняков и шикарных доходных домов, как на Пречистенке. Не зря же эту улицу и ее окрестности часто сравнивают с фешенебельным предместьем Парижа – Сен-Жерменом. Здесь каждый дом – венец творения, а имя его владельца – отдельная страница энциклопедии.
История Пречистенки тесно переплетена с историей России, историей Москвы. В XVI веке на месте современной улицы Пречистенка пролегала дорога в Новодевичий монастырь. Монастырь был построен в 1524 году в честь освобождения Смоленска от польского нашествия. С конца XVI века вдоль дороги стали возникать городские постройки, и образовавшуюся улицу начали называть Чертольской по протекавшему недалеко ручью, называемому местными жителями Чертороем. Царь Алексей Михайлович решил, что такое название, связанное с чертями, не подобает носить улице, ведущей в Новодевичий монастырь, обитель Пречистой Божией Матери. В 1658 года улицу по царскому указанию переименовывают в Пречистенскую, а Чертольские ворота города, существовавшие у ее начала, - в Пречистенские. Со временем название улицы в разговорной речи сократилось до произношения «Пречистенка», а позже сокращенное наименование утвердилось и официально. За свою историю улица несколько раз меняла название, о некоторых из этих изменений мы уже упомянули, но это далеко не все превращения. После Октябрьской революции в 1921 году улицу переименовали в честь П.А.Кропоткина - известного революционера-анархиста, он появился на свет в доме, находящемся в одном из пречистенских переулков - Штатном. До 1994 года Пречистенка называлась Кропоткинской улицей. В 1994 году ей вернули историческое название.
2. Топономика, протяженность улицы.
Улица Пречистинка находится в Центральном административном округе Москвы, в районе Хамовники. Общая протяженность улицы составляет 1.125 км.
3. Краткие описания интересных объектов, размещенных на Пречистенке.
В конце XVII века улица Пречистенка становится особенно популярной среди московских дворян. На ней появляются особняки, принадлежавшие аристократическим семьям Лопухиных, Голицыных, Долгоруких, Всеволжских, Еропкиных и многих других. Лучшие зодчие той поры трудились над возведением роскошных дворянских особняков, порой создавая настоящие дворцы. Со второй половины XIX века Пречистенку облюбовали московские купцы, и среди домовладельцев появились купеческие семьи Коншиных, Морозовых, Рудаковых, Пеговых. Разбогатевшее на производстве и торговле купечество не желало отставать в желании жить красиво от аристократии, и бывшие барские усадьбы на Пречистенке часто перестраиваются новыми владельцами с еще большей пышностью и помпой. Здесь же позже возводятся и шикарные доходные дома, предназначенные для сдачи в наем состоятельным квартиросъемщикам.
Представление об архитектуре самого раннего периода существования улицы Пречистенки можно получить, благодаря относительно недавно отреставрированным Белым и Красным палатам, находящимся по адресу Пречистенка №1 и № 1\2.
Белые палаты князя Б.И. Прозоровского
«Белые палаты» принадлежали князю Б.И.Прозоровскому, управляющему Оружейным приказом, они были построены еще в 1685 году как главный дом его усадьбы. Трехэтажный Г-образный в плане дом имеет проездную арку, ведущую на его парадный двор. Тип дома относится к зданиям «на погребах», то есть нижний его этаж представляет собой частично заглубленный в землю подвал, отданный под хозяйственные нужды. Верхние этажи представляют собой хозяйские и столовые покои. Интересно, что палаты были построены не в глубине усадебного участка, а вдоль улицы, такое расположение главного дома является редкостью для московской архитектуры конца XVII – начала XVIII веков.Уникальность этого здания также состоит в том, что оно вообще сохранилось до наших времен. Дело в том, что в конце XIX века, когда разбирали стены Белого города, убирали и многие старые здания, большинство боярских теремов не сохранились до наших дней, но, благодаря чудом уцелевшим «Белым палатам», мы имеем представление о них. «Белые палаты» были отреставрированы в 1995 году, сейчас в них находится Выставочный комплекс Департамента культурного наследия города Москвы.
Красные палаты боярина Б.Г. Юшкова
Примерно в это же время, в конце XVII века, были построены и «Красные палаты», принадлежавшие сначала боярину Б.Г. Юшкову и бывшие главным домом его усадьбы, а позже - стольнику Императорского двора Н.Е. Головину. Затем это здание перешло во владение зятю Головина - М.М. Голицыну, генерал-адмиралу русского флота. С середины XVIII века «Красные палаты» перешли к семье Лопухиных, здесь жил П. Лопухин - один из активных членов движения декабристов. После Отечественной войны 1812 года владельцами здания были, в основном, представители купеческого сословия.
«Красные палаты» были построены в стиле московского барокко, главный фасад здания был изысканно и богато декорирован. Первоначально трехэтажное в плане здание находилось на самой высокой точке рельефа, возвышалось над округой и вместе с «Белыми палатами» долгое время было доминантой архитектурного ансамбля Пречистенки. В 1820-х годах на стрелке Остоженки и Пречистенки был возведен двухэтажный каменный корпус с лавками в нижнем этаже, который надолго заслонил собой «Красные палаты». В 1972 году уже изрядно обветшавший к тому времени корпус снесли, вместе с ним чуть было не пошли под снос и «Красные палаты» и «Белые палаты», видоизмененные практически до неузнаваемости многократными культурными наслоениями и выглядевшие к 70-м годам XX века как абсолютно рядовые постройки. К счастью, архитекторам удалось вовремя выявить архитектурную и историческую ценность обоих зданий, и палатам удалось избежать плачевной участи разрушения.
Старинная дворянская усадьба по адресу Пречистенка, 12, которую принято называть усадьбой Хрущевых – Селезневых, сформировалась во второй половине XVIII века, во время пожара 1812 года сгорела и была перестроена. С тех пор усадебный дом почти полностью сохранил свой приобретенный в первой трети XIX века облик.
До войны с Наполеоном 1812 года домом владели известные семьи князей: Зиновьевы, Мещерские, Васильчиковы, Барятинским. В 1814 году усадьбу приобрел отставной гвардии прапорщик, богатый помещик Александр Петрович Хрущев. Сумма сделки была небольшой, так как усадьба сильно пострадала в огне пожара 1812 года, и от нее остались лишь каменный подклет главного дома и обгоревшие хозяйственные постройки. Сразу после покупки пепелища барятинской усадьбы Хрущев затевает строительство нового дома на сохранившемся подклете старого, и в 1816 году москвичи смогли лицезреть на Пречистенке невероятной красоты ампирный особняк. Новый дом, тоже отстроенный в дереве, по площади меньше прежнего, поэтому на каменном цоколе получились широкие террасы, получившие красивые кованые ограждения и ставшие оригинальной особенностью дома. Дом небольшой, но он настолько изящен, живописен и одновременно торжественен, что похож на миниатюрный дворец. Два фасада дома, выходящие на Пречистенку и Хрущевский переулок, украшены портиками, отличающимися друг от друга по архитектуре. Дом со стороны парадного фасада надстроен мезонином с балконом. Боковой фасад, более камерный, акцентирован портиком, включающим 8 парных колонн, за которыми на стене размещено рельефное панно.
Усадьба Хрущевых-Селезневых. Парадный фасад
Авторство проекта дома Хрущева долгое время было предметом многочисленных споров, предполагали, что автором этого великолепного особняка был известный архитектор Доменико Жилярди, позже выяснилось, что над проектом работал ученик Джованни Жилярди и Франческо Кампорези – Афанасий Григорьев, талантливый зодчий, бывший крепостной, получивший вольную в 22 года и работавший над воссозданием многих московских зданий после 1812 года совместно с Доменико Жилярди.
После смерти А.П. Хрущева в 1842 году его наследники продают усадьбу богатому купцу Алексею Федоровичу Рудакову, а в 1860-х годах усадьба переходит во владение отставному штабс-капитану Дмитрию Степановичу Селезневу, дворянину. Дочь хозяина дома в 1906 году решила увековечить память о своих родителях и пожертвовала усадьбу московскому дворянству для размещения в ней детской школы- приюта имени Анны Александровны и Дмитрия Степановича Селезневых, которая и располагалась здесь до революции 1917 года. После Октябрьского переворота здание усадьбы переходило от одного учреждения другому, чего здесь только не было: и Музей игрушки, и Литературный музей, и Министерство иностранных дел, и Институт востоковедения и мн.др. В 1957 году московскими властями было принято решение о создании музея А.С. Пушкина, и в 1961 году музей разместили именно здесь, в отреставрированном специально для этого усадебном доме на Пречистенке, 12.
Владение, на котором сейчас находится здание с адресом улица Пречистенка, 16, в конце XVIII - начале XIX веков принадлежало Ивану Петровичу Архарову, служившему на посту московского военного губернатора в 1796-1797 годах. В дополнение к назначению на эту должность ему от Павла I была пожалована тысяча душ крестьян и особняк этот особняк на Пречистенке. Иван Петрович зажил в подаренной усадьбе настоящим барином. Ежедневно в доме Архаровых обедало не менее 40 человек, а по воскресным дням давались роскошные балы, собиравшие лучшее московское общество. Усадьбу посещал даже император Александр I, питавший чувство большого уважения к жене Ивана Петровича Екатерине Александровне, урожденной Римской-Корсаковой. В 1818 году дом Архаровых, сильно пострадавший в наполеоновском пожаре, покупает князь Иван Александрович Нарышкин, камергер и обер-церемониймейстер при дворе Александра I. Предположительно, Нарышкины восстановили усадьбу и перебрались в нее в 1829 году после отставки Ивана Александровича. При Нарышкиных быт усадьбы был организован примерно так же, как и при предыдущих владельцах: те же приемы, те же балы, ну, разве что обстановка стала еще более роскошной и изысканной. Иван Александрович Нарышкин был дядей Натальи Николаевны Гончаровой, и когда А.С. Пушкин венчался с Натальей 18 февраля 1831 года, был посаженным отцом невесты. Разумеется, приобретенное родство обязывало А.С. Пушкина совершать визиты в дома родственников жены, поэтому Пушкин с Гончаровой иногда бывали у Нарышкиных в гостях в усадьбе на Пречистенке.
От Нарышкиных дом перешел в собственность к их родственникам Мусиным-Пушкиным. Впоследствии усадьба сменила еще двух владельцев-дворян – Гагариных и Трубецких, – прежде чем в 1865 году оказаться в собственности представителей купечества Коншиных. В 1908-1910 годах вдова Коншина, находясь уже в довольно преклонном возрасте 77 лет, вдруг затевает масштабную перестройку усадьбы и нанимает для перестройки здания знакомого архитектора - Анатолия Оттовича Гунста. Благодаря замыслу талантливого архитектора и практически неограниченным финансовым возможностям заказчика в 1910 году в Москве появилось здание, по праву занявшее одно из ведущих мест в ряду самых роскошных построек начала XX столетия. Акценты в здании Гунст расставил, разместив над карнизом по центру крупный аттик и небольшие по бокам, а протяженный фасад равномерно расчленил плоскими пилястрами ионического ордера. Все это выполнено в лучших традициях неоклассики. Дом парадным фасадом выходит в сад, огороженный со стороны Пречистенки высокой каменной оградой с изящными арочными нишами, балюстрадами и возвышающимися сверху вазонами. Массивные пилоны въездных ворот украшают скульптуры львов.
Усадьба А.И. Коншиной
Но наслаждаться великолепным дворцом Коншиной, к сожалению, пришлось недолго. Спустя 4 года после завершения его строительства она скончалась. Дворец перешел по наследству родственникам Ивана Николаевича Коншина, которые в начале 1916 года продали пречистенскую усадьбу Алексею Ивановичу Путилову, крупному предпринимателю и банкиру. Но и новому владельцу недолго посчастливилось жить в великолепной усадьбе – грянул Октябрьский переворот, и все имущество банкира, включая и дворец на Пречистенке, было конфисковано. С 1922 году и по настоящее время во дворце Коншиной находится Дом ученых.
В качестве яркого архитектурного образца московского ампира стоит обратить внимание на усадьбу Лопухиных - Станицких, построенную в 1817-1822 годах архитектором А.Г. Григорьевым. Усадьба состоит из оштукатуренного деревянного, выстроенного на белокаменном цоколе главного дома, вытянувшегося по красной линии улицы, флигеля по линии Лопухинского переулка, служебных построек внутри двора и каменной ограды участка с въездными воротами. Уличный фасад дома украшен легким шестиколонным ионическим портиком, в глубине его, за колоннами, на фасаде виднеется рельефный многофигурный лепной фриз, треугольный тимпан фронтона декорирован дворянским гербом. Здание усадьбы практически полностью сохранило свой первоначальный облик и представляет собой уникальный образчик застройки послепожарной Москвы.
С 1920 года в усадьбе Лопухиных-Станицких располагается Музей Льва Николаевича Толстого. Здесь находится основная литературная экспозиция, рассказывающая о творчестве и жизни великого писателя.
Усадьба Лопухиных-Станицких. Портик
В 1972 году в саду возле музея был установлен памятник Л.Н. Толстому, автором которого является известный скульптор С.Д. Меркулов. Сюда этот памятник был перенесен из сквера на Девичьем поле. Гранитный Толстой стоит среди деревьев, задумчиво склонив голову и засунув руки за пояс, поддерживающий широкую, ниспадающую складками рубаху.
Памятник Л.Н. Толстому на Пречистенке.
Дворец Долгоруковых на Пречистенке 19 можно назвать одним из самых красивых зданий в Москве эпохи классицизма. Строительство его началось в 1788 году, занимался постройкой известный архитектор Матвей Казаков, возводивший этот роскошный особняк для владельца усадьбы – видного военного и политического деятеля при Екатерине II, генерал-аншефа и сенатора М.Н. Кречетникова. А с 1795 года особняк приобрели князья Долгоруковы и владели им более полувека.
Дворец Долгоруковых на Пречистенке
В 1863 году особняк Долгоруких арендует Александро-Мариинское училище для девочек, впоследствии преобразованное в Александро-Мариинский институт благородных девиц.
После революции 1917 года здания бывшей усадьбы Долгоруковых занимали многочисленные учреждения Военного ведомства. К периоду перестройки отданный под государственные организации дворец Долгоруковых пришел в изрядно запущенное состояние. Лишь в 1998 году архитектурный ансамбль «Дом Долгоруковых» был отреставрирован под руководством президента Российской академии художеств Зураба Церетели. В 2001 году в нем открыт Выставочный комплекс Галереи искусств Зураба Церетели.
Пречистинка 17. Расположенный по этому адресу роскошный усадебный дом в силе ампир, изначально принадлежал (с 1770 года) дворянам Бибиковым, один из которых - генерал-аншеф Александр Ильич Бибиков - был главнокомандующим войсками для подавления крестьянского восстания Емельяна Пугачева.
В начале XIX века усадьба на Пречистенке принадлежала генералу Г.П. Бибикову, слывшему большим любителем музыки. Он устраивал в ней роскошные балы и концерты, собирал всю московскую знать и крупнейших представителей российской богемы. Например, здесь бывали Александр Пушкин с Натальей Гончаровой, граф Федор Толстой, князь Петр Вяземский и многие другие.
Во время московского пожара 1812 года усадьба серьезно пострадала, и Бибиков берется ее перестраивать. Именно в результате предпринятой им перестройки особняк был надстроен мезонином, включенным в сложную композицию парадного входа, а по бокам фасада здания появились лепные украшения.
Пречистенский дворец Дениса Давыдова
В 1835 году дом у Бибикова покупает генерал-лейтенант Денис Васильевич Давыдов. Этот славный гусар, партизан и поэт был коренным москвичом, в Москве он родился и провел детские и отроческие годы. Его отец, состоятельный помещик, бригадир, служивший под командованием Александра Суворова, Василий Денисович Давыдов, владел большим домом с садом здесь же, на Пречистенке (дом не сохранился). Наверное, именно потому, что тут прошло его детство, Дениса Давыдова и тянуло к Пречистенке. Уже через год после покупки усадьбы Дениса Давыдова буквально измотали нескончаемые проблемы содержания и поддержания громадного домашнего хозяйства. Давыдову становилось ясно, что содержать такой гигантский особняк ему более не под силу. Неудивительно, что уже в 1836 году Давыдов решает продать усадьбу.
Все же в 1837 году усадьба Давыдова на Пречистенке нашла-таки своего нового владельца. Позднее бывшая усадьба Дениса Давыдова неоднократно меняла владельцев. До революции в усадьбе располагалась знаменитая женская гимназия Софьи Александровны Арсеньевой. В советское время особняк усадьбы Давыдова занимали чиновники райкома компартии. Сегодня в здании размещается некая солидная коммерческая организация.
4. Интересные факты, связанные с историей улицы Пречистенка.
Знаменитый меценат и коллекционер, представитель династии русских промышленников Иван Морозов приобрел усадьбу на Пречистенке, 21 в конце XIX века. Перебравшись из Твери, где он занимался семейным бизнесом, в Москву, он начинает постепенно приобщаться к светской жизни и миру изобразительного искусства, который вскоре станет для Ивана Морозова главным увлечением в жизни. Между тем, не оставляет он без внимания и бизнес, и общественную работу. Интерес к искусству возник у Ивана Абрамовича, скорее всего, под влиянием брата Михаила и его окружения, состоявшего в основном из актеров, литераторов, художников. Вслед за братом Иван приобщается и к коллекционированию картин. Его увлечение живописью начинается с картин русских пейзажистов и постепенно, по ходу формирования собственного вкуса, переходит к западноевропейским авторам, в частности, к французским художникам. Растущую коллекцию он решает разместить в своем особняке на Пречистенке, для чего в 1905 году начинает перестройку всего здания, наняв для этих работ модного в то время архитектора Льва Кекушева, который по желанию заказчика превращает комнаты особняка в просторные выставочные залы.
Дом-галерея И.А. Морозова
С этого времени страсть Ивана Морозова к коллекционированию живописи приобретает определенность и направленность, и он с еще большим увлечением начинает систематически пополнять свою коллекцию. По свидетельствам современников, поток картин, направляемых из Европы в особняк на Пречистенке, был поистине фантастичен по своим объемам. После 1914 года морозовская коллекция живописи насчитывала более 250 произведений новейшего французского изобразительного искусства. Морозов был обладателем целой серии картин Ван Гога, лучших произведений Ренуара, около двух десятков полотен Сезанна. Творчество русских мастеров в коллекции Морозова было представлено более чем сотней работ Натальи Гончаровой, Михаила Врубеля, Валентина Серова, Константина Коровина, Бориса Кустодиева и других художников. На свое увлечение Иван Абрамович тратит колоссальные суммы, такую роскошь и размах он мог себе позволить благодаря доходам, приносимым Морозовской мануфактурой в Твери. Свою с энтузиазмом пополняемую коллекцию Иван Морозов планировал завещать государству. Революция несколько скорректировала эти планы. Тверская мануфактура Морозовых была национализирована, особняк на Пречистенке и коллекцию картин у Ивана Абрамовича просто конфисковали. Организованная им в собственном доме галерея переименовывается во «2-ой музей новой западной живописи», а сам он, бывший теперь уже владелец этой сокровищницы изобразительного искусства, назначается, будто в насмешку, заместителем хранителя собственной коллекции. В течение нескольких месяцев он занимает эту должность, водя посетителей по музею. Весной 1919 года Морозов вместе с семьей эмигрирует из России в Европу. В 1921 году Иван Абрамович умирает от острой сердечной недостаточности. Его коллекция сохранилась, претерпев, правда, ряд пертурбаций, в результате которых некоторые поистине бесценные полотна были проданы западным коллекционерам, а некоторые и вовсе чуть было не подверглись уничтожению. Сейчас полотна, собранные Морозовым, включены в фонды Эрмитажа и Музея изобразительных искусств им. А.С.Пушкина. В его доме на Пречистенке сегодня располагается Российская Академия художеств.
Среди зданий, с которыми связаны судьбы многих известных людей, стоит упомянуть особняк на Пречистенке, 20. В начале ХХ века в особняке поселился миллионер Алексей Константинович Ушков, владевший крупной чайной фирмой, имевшей представительства не только в России, но и на всех известных чайных рынках мира: в Лондоне, в Индии, в Китае, на островах Цейлон и Ява. А.К. Ушков вместе со своими родственниками покровительствовал московской филармонии и Большому театру. Вовлеченность промышленника в благотворительную деятельность помогла ему познакомиться с прима-балериной Большого театра Александрой Михайловной Балашовой, ставшей впоследствии его супругой. Для своей красавицы-жены Ушков заказал перестройку своего особняка на Пречистенке и оборудовал для нее специальный репетиционный танцевальный зал. 1917 год стал неожиданностью для семьи коммерсанта и балерины. И первые 4 года после революции были не самыми простыми в их биографии. От преследования, гонений и полной конфискации имущества их спасла только причастность Балашовой к миру высокого искусства. Александра Балашова продолжала выступать на сцене Большого театра и в 1922 году даже приняла участие в парижских гастролях театра. Наверное, как раз эти гастроли дали Ушкову и Балашовой некую уверенность в своем будущем в эмиграции и необходимые связи. И в том же 1922 году под видом путешествия по Волге супруги навсегда покинули Россию. В Париже они обосновались на на Rue de la Pompe, и Александра Михайловна продолжила свою балетную карьеру уже на сцене «Гранд Опера». Уже во Франции Балашовой стало известно, что ее особняк на Пречистенке с зеркальным репетиционным залом отдан под танцевальную школу прибывшей в Россию знаменитой балерине Айседоре Дункан. По иронии судьбы так случилось, что дом на Rue de la Pompe, в котором поселились Ушков и Балашова по приезду в Париж, принадлежал ранее как раз Айседоре Дункан. Так две великие танцовщицы невольно обменялись особняками. Дункан, впоследствии узнав о произошедшем обмене, рассмеялась и назвала его «кадрилью».
Айседора Дункан – американская танцовщица-новатор, считается основоположницей свободного танца. Будучи профессиональной балериной, она создала кардинально новое направление в танце, отказавшись от классических танцевальных костюмов, она танцевала босой, одетая в греческий хитон, чем изрядно шокировала публику.
В Москве Айседора Дункан познакомилась с русским поэтом Сергеем Есениным, и их внезапно вспыхнувшая любовь обернулась бракосочетанием этих двух талантливейших личностей. Дункан и Есенин жили вместе в особняке на Пречистенке.
Дом Айседоры Дункан
Именно здесь Есенин создал свою «Исповедь хулигана» и многие другие произведения. Но союз эксцентричной танцовщицы и молодого поэта не был долгим, уже в 1924 году их превратившийся в вихрь скандалов, алкогольного опьянения и непонимания брак был расторгнут. В том же году Айседора покидает Россию и отправляется во Францию, чтобы отвлечься от эмоциональных потрясений, связанных с расставанием с Есениным и с угасающей карьерой, позаботиться о своей недвижимости и решить вопросы пошатнувшегося финансового положения. Уже находясь в Европе, она получает известие о самоубийстве Есенина. Трагически и нелепо заканчивается и жизнь самой Айседоры. 14 сентября 1927 года в Ницце, после только что созданного в студии нового танца, воодушевленная, в приподнятом настроении она садится в спортивный автомобиль Бугатти 35, воскликнув «Прощайте, друзья! Я иду к славе!», и уже через минуту оказывается задушенной собственным шарфом, зацепившимся за ось автомобиля. В школе-студии Дункан на Пречистенке дети, узнав о смерти своей великой наставницы, в день ее похорон танцевали «Арию» Баха, и казалось, что среди детских фигур танцует в своей развевающейся тунике и сама Айседора Дункан, снова рассказывая людям о своей одухотворенной и трагической жизни…
Белые палаты на Пречистенке
Чертолье - начало Пречистенки и Остоженки - еще во времена Ивана Грозного, когда тот поделил свое царство и столицу на земщину и опричнину, отошло к опричнине. И с тех пор тут стали селиться люди, служившие при царском дворе.
В этих местах сохранилось несколько более поздних построек 17 века, 1680-х годов, дающих представление, как выглядела Москва до начала петровских преобразований.
Белые палаты - главный дом находившейся здесь усадьбы князя Прозоровского, управляющего Оружейным приказом. В гостях у князя здесь бывал Петр I. В 1712-13 годах здание было перестроено согласно новым архитектурным веяниям наступившего 18 века и "сквозняку", проникавшему из "окна в Европу". В 1730-х усадьба перешла к Фамницыным (по имени которых ее иногда и называют, ведь владели они зданием до начала 19 века, довольно долго). Претерпев еще ряд переделок, к 20 веку старинный терем был замаскирован под здание ординарной городской застройки. Часть окон была "растесана", элементы белокаменного декора частично сбиты, частично спрятаны под слоями штукатурки...
В 1970-х годах здание выглядело вот так, и его чуть не снесли. В процессе подготовки к сносу выявилась подлинная архитектурная и историческая ценность потройки и палаты сохранили. Реставрация тянулась очень долго, завершившись по-настоящему только в 1990-х годах.
Позже со стороны двора к палатам было пристроено здание современных форм. Сейчас Белые палаты принадлежат Департаменту культурного наследия Москвы, в них расположен культурный центр и выставочный зал.
В глубине участка между Остоженкой и Пречистенкой за Белыми палатами протянулось здание Красных палат. Это тоже остатки боярской усадьбы 1680-х годов постройки.
Здание было выстроено как главный дом большой усадьбы боярина Б. Г. Юшкова, занимавшей всю стрелку Пречистенки и Остоженки. Позднее усадьба принадлежала стольнику Н. Е. Головину, с 1713 — его зятю М. М. Голицыну, астраханскому губернатору и генерал-адмиралу русского флота. В 1760-х гг. усадьба перешла к Лопухиным. Поставленное на горке трехэтажное здание выходило торцом на Остоженку (третий этаж и торцевые части с парадными "красными" крыльцами ныне утрачены). Оба уцелевших этажа имеют сводчатые перекрытия. Нижний этаж, хозяйственный, включал традиционные сени с внутристенной винтовой лестницей. Над хозяйственными помещениями первого этажа расположена большая палата для приемов и боярские покои. Богато декорирован в стиле московского барокко только главный фасад здания, выходивший к Чертольским воротам Белого города. До наших дней здание дошло в сильно искаженном виде.
Можно представить, как украшали его "красные" крыльца, бывшие в те времена необходимым атрибутом богатого жилища...
Красное крыльцо усадьбы Лопухиных, так же стоящей в Хамовниках, рядом с Пушкинским музеем на Волхонке.
Еще одни старинные палаты конца 17 века сохранились рядом с Пречистенкой в Чертольском (Царицынском) переулке. Они не были так сильно искажены поздними переделками, но характерный белокаменный декор на них давно утрачен. И практически не восстановлен...
В начале 1930-х церковь, построенная рядом с палатами, была снесена, а на ее месте возвели типовую коробку довоенной школы, подавившую старинные палаты и исказившую архитектурный облик ценного памятника - комплекса ампирной усадьбы Хрущевых-Селезневых (ныне Музей А.С. Пушкина), в саду которого она оказалась..
Палаты в начале 20 века
Кому принадлежали палаты, мнения расходятся. Большинство исследователей называют семейство Салтыковых, но городские легенды упорно приписывают владение палатами Скуратовым, потомкам знаменитого опричника Малюты Скуратова.
Сейчас тут проходит выставка предметов быта 17 века "Ожившие палаты".
В качестве украшений здания осталась только внешняя лестница.
Значительная часть Чертольского переулка ныне застроена современными домами. И хотя они проектировались с учетом исторической застройки района (малоэтажность, стилизация под старинные особняки), свою историческую ценность переулок утрачивает...
Сорок лет назад спасены палаты на стрелке Остоженки и Пречистенки
Дина Петровна Василевская
В 1972 году – архитектор-реставратор мастерской № 7 Института «Моспроект-3». Соавтор проекта реставрации и приспособления Красных и Белых палат.
В 1972 году к приезду президента США Никсона начали «осквернять» Москву. Появилось такое выражение, потому что ломали старые дома, рухлядь, в понимании начальства, и на их месте разбивали скверы. Так вот, на углу Пречистенки-Остоженки стоял дом, который мы называли «утюг». Это Лопухинские палаты XVIII-XIX веков, памятник градостроительным мероприятиям, которые проводились согласно планам Екатерины. Он прекрасно оформлял площадь, стоял на госохране, был, правда, в ужасном состоянии. Нашей мастерской Либсона поручили провести обмеры и фотофиксацию двух других зданий — за «утюгом».
Я свою работу просто обожала. Чувствуешь себя настоящим Шерлоком Холмсом, особенно когда с объекта все уходят, ты остаешься один на один со старым домом, постепенно проникаешь в его тайны. Восстанавливаешь картину по частям. Я молотком, скарпелью отбивала все перекладки, закладки, расчищала кусочки профилей. Меня приглашали, когда что-то непонятное на объектах находили. Я приходила, смотрела и потом говорила: «Ну, вот же профиль». Надо мной шутили, когда я с инструментом приступала к работе: «Вот, Василевская стойку сделала».
Когда какие палаты возникли раньше – Красные или Белые – непонятно. Стилистически они одинаковы. Просто местоположение разное, поэтому и формирование самого объема, и декор – разные. Белые – компактные, с высокой крышей, решался объем цельно. Красные – протяженные, скорее, для внимательного рассмотрения по ходу движения. Потом, Белые палаты до конца XVIII века были доминантой застройки того района. Они стояли на самой бровке откоса ручья Черторый. Об этом мы и вспомним, когда столкнемся с загадками Белых палат.
Сначала мы стали визуально обследовать дома. Было сказано: все сделать по-быстрому, сроки – жуткие. На объекты бросили половину нашей мастерской. Клименко привлек студентов, которые висели на лестницах, веревках – везде… Как только мы сковырнули несколько квадратных метров штукатурки, полез сразу XVII век. Полноценный: карнизы, обрамления окон, они стесаны в плоскости стены, но читаемы. Мы тут же забили в набат, стали бомбить начальственные верхушки письмами. Может быть, поэтому упустили угловой дом. Его сломали. Помню, выходим из метро с Леной Трубецкой — и остолбенели. Рядом с домом две машины, подвешена «баба», размахиваются — и об стену. Стена падает. Смотрю, у Лены слезы ручьем.
Но я хочу рассказать о том, что же мы нашли на Белых палатах, когда сняли штукатурку: стесанный кирпич, лопатки, характерные для конца XVII века, белокаменные сандрики, карнизы, даже одно окно полностью в закладке с решеткой. Определялся абрис оконного кронштейна и венчающие его шары. Все в кладке прекрасно читалось. Хотя форма-то сама, профиль, могла быть любой. В финальном варианте остановились на самых простых.
Нашли все карнизы. Окна первого этажа и второго, венчающий многоярусный карниз, межэтажный. Все это было найдено. К приезду Никсона все остатки побелили. И это создало впечатление грандиозное. Этот прием послужил тому, что дома приняли на госохрану. Схлынули студенты, и мы начали работу по выявлению и подготовке проекта реставрации.
Но все это, что называется, очевидности. А Белые палаты преподнесли немало сюрпризов. Например, мы нашли фрагмент архивольта. Он, понятно, всегда находится над арочным проемом. Стали удалять все пристройки, наслоения, и с «оборотной» стороны нашли кусочки четвертей и два металлических подстава, которые заделывались в кладку, и на них навешивались ворота. И когда все вычертили, то, согласно современному уровню грунта, арка и ворота получались такой высоты, что их мог открыть разве что Гулливер! Что же это такое? Следы свода арки также внутри, в помещении. Пришли к выводу, что, видимо, это был сквозной проезд во двор. Очень необычное решение, но вполне объяснимо тем, что участок небольшой и, по сути, был ограничен габаритами дома. Однако на вопрос – откуда и почему Гулливер? – это открытие не отвечало. Тогда мы решили на одной из стен палат, к которой примыкала самая древняя пристройка, сделать шурф, вдруг найдется цоколь. Чуть ковырнули, почти под полом – и правда, целехонький цоколь! Просто вообще ничего непонятно. Кирпичный цоколь выше современного уровня земли на человеческий рост. То есть получается… культурный слой, что … украден? Потом полезли в труды Сытина и нашли, что во время реконструкции этой части Москвы, когда стены Белого города ломали и делали бульвар, когда засыпали Черторый, то снивелировали крутой откос Пречистенки. А дом-то стоял на самом бугре. То есть остался после этого почти без фундамента. Так и простоял столько лет. Нам пришлось ставить дом на фундамент. Наши инженеры отрывали шурф метра на полтора, «вывешивали» стену, заводили металлические балки, вырывали землю и бетонировали. То есть часть за частью подводили фундамент. Ну, а к арке сделали ступеньки.
Пока мы все это выявляли и обдумывали, внутри домов творился настоящий ад. Жители метались, переезжали, все нервничали. Мы сразу обратили внимание на то, что некоторые старинные своды сохранились. Мы находили пяту свода – то есть где под уклон идет кирпич. Затем с Леной Трубецкой определяли специальной линейкой и вычерчивали начальную кривую свода. Мы также обнаружили изначальные дверные проемы: где-то откос нашли, где-то кусочки четверти. Нашли внутристенную лестницу, прекрасно сохранившуюся. Она соединяла первый и второй этажи. Лестница была заделана новым кирпичом. Стена показалась нам подозрительно толстой. Мы ее разбили и обнаружили белокаменные ступени.
Вообще по многим находкам тогда можно было исторические зарисовки делать. Вот, скажем, в первом этаже Белых палат мы нашли заложенную печуру. Раньше печи делали так: с одной стороны стены – парадный красивый изразец, с другой – затоп. Так вот, мы открыли закладку печи, вдруг с мусором что-то брякнуло и выпало. Оказалось, очень интересный подсвечник — из полосового железа на четырех ножках. На основании — вертикаль для свечи, по которой двигается чашечка и ручка. То есть вы ставите свечку, вся конструкция внизу, по мере сжигания, вы ручкой свечу поднимаете. И сразу – как голос из прошлого. Задымила печь. Ваньке дали подсвечник, чтоб пошел наверх посмотреть. Он спросонья-то в дымоход подсвечник и уронил. Его на конюшню — и выпороли, наверное.
Красные палаты не были столь щедры на загадки. Мы обнаружили винтовую лестницу очень больших размеров – это редкость, в жилье этого почти не бывает, причем сохранилась целиком. Белокаменные ступени шли с первого на второй этаж. Причем в первом этаже мы нашли следы дверных проемов и кладку. Ее сняли и… нашли продолжения наружных стен, срубленные. То есть там была палата, которую сломали при расширении Остоженки.
Еще нам показался странным такой момент. Венчающий карниз Красных палат был подозрительно «бедным», похож больше на рядовой междуэтажный. Причем вот на упомянутой выше винтовой лестнице сохранились две ступеньки, которые ведут выше второго, последнего, этажа. Мы с Леной Трубецкой пошли на чердак, чтоб осмотреть верх стены. Там – страшная грязь, голуби. Мы сразу как трубочисты сделались. Я смеюсь и говорю: «Да, Елена Владимировна, видели бы вас сейчас ваши предки». А она же урожденная Голицына (Красные палаты в XVIII веке принадлежали князьям Голицыным. – Ред. ). Так вот, мы нашли пять рядов кирпичной кладки сверх карниза и следы фасадных лопаток. Это значит, что на Красных палатах был третий этаж! Но вот какой — надо всем ли домом или только частью? — неизвестно. Верхушки сводов разные по высоте, поэтому в результате и крышу мы сделали высокую, но простую.
Судьба Красных и Белых палат, мне кажется, сделала зигзаг. Когда перед ними поставили «дом-утюг» Лопухиных, они потеряли свое значение для «завершения площади». Потом Советская власть «утюг» сломала, и оказалось, что на площади стоят просто две настоящие игрушки XVII века. Они — замечательное «предисловие» ко всему архитектурному заповеднику Остоженки — Пречистенки, перенасыщенному знаковыми именами — Всеволожские, Денисовы, Лопухины…
Бедный Энгельс! Ему, наверное, так неуютно на этом месте…
Вилля Емельяновна Хаславская
В 1972 году — архитектор-реставратор мастерской № 7 Института «Моспроект-3».
Тогда мне было 43 года, в мастерской № 7 у Либсона я занималась комплексными охранными зонами и даже уже вела свой объект как архитектор-реставратор: угловой дом XVIII века на Верхней Радищевской. Я делала историко-архитектурное обследование территории Метростроевской и части Кропоткинской, в том числе стрелку улиц, и обследовала «дом-утюг».
Я, как и все в нашей мастерской, очень переживала за судьбу двух домов, ставших впоследствии Красными и Белыми палатами. Но моя личная роль свелась к составлению телеграммы на имя Брежнева. Это была наша последняя надежда, и мы продумывали все мельчайшие детали, которые могли бы повредить или настроить генсека против наших домов. Кстати, даже интересно, читал ли он лично наше послание.
Телеграмму подписали многие наши сотрудники – нередко из чистого энтузиазма. Но мы решили длинный список сократить и оставить только тех людей, которые реально имели отношение к объектам. На случай, чтобы если начнут вызывать пофамильно, человек имел что сказать.
Второй критерий всплыл сам собой. Стояли подписи – Либсон, Домшлак, Бернштейн… В общем, слишком много еврейских. Мы подумали, что это может вызвать раздражение и навести на какие-то нехорошие мысли. Сократили число людей еще и по национальному признаку, оставив только начальство.
Отточив таким образом телеграмму, Елена Владимировна Трубецкая и я пошли на почту, которая была тогда практически напротив Белых палат. Переписали текст на бланк от руки, адрес: Москва, Кремль, Леониду Ильичу Брежневу, лично. Я подошла к окошку и старалась загородить текст, чтоб никто в очереди его не читал. С ужасом ждала реакции женщины-приемщицы… Ее не последовало. Женщина в окошке даже бровью не повела, как будто телеграммы на имя генсека – обычное дело. Посчитала слова, мы заплатили, получил чек и ушли.
Это был первый и последний случай в моей жизни, когда я писала на имя столь высокого начальства.
Радостно, что сработало. Вот только жаль угловой дом. Там были обнаружены разновременные части XVIII — XIX веков. Можно было сделать хорошую реставрацию.
IV
Алексей Алексеевич Клименко
Историк архитектуры. В 1972 году – сотрудник мастерской № 7 Института «Моспроект-3». Организовал волонтеров для работы на «раскрытии» Красных и Белых палат.
Мне тогда было 30 лет. В 1972 году я был архитектором в мастерской по реставрации памятников архитектуры в «Моспроекте-3» под руководством Владимира Яковлевича Либсона. У нас там образовался островок свободы. Ходили на лекции Аверинцева, ездили к Сахарову в Нижний Новгород. В мастерской было несколько бригад. Наша занималась не реставрацией, а обследованиями. Руководил ею Дмитрий Николаевич Кульчинский. Входили в бригаду в основном историки и искусствоведы. Мы разыскивали исторические планы, разные архивные материалы, проводили натурные обследования. Научились в сараях видеть древние сооружения и ценность, научились читать кирпичные кладки. Развивали «рентгеновское зрение». Я занимался шурфами, зондажами. Мы, как хирурги, вскрывали поверхностные ткани и добирались до ценной сути. Работали скарпелями, кувалдами, молотками. Пробивались через штукатурку, цемент. Надо понимать, что мастерская была проектной, и у нас не было рабочих, что нас сильно ослабляло. Мы делали все сами, своими руками, даже черную и неквалифицированную работу.
В 1970-е годы началось поквартальное обследование Москвы. Что касается стрелки Кропоткинской и Метростроевской, то, честно говоря, не помню, чтоб квартал относился к нашей бригаде. Видимо, мне кто-то сказал про эти два дома. Наверное, Виля Хаславская: она проектировала охранную зону между Арбатом и Москвой-рекой. Здания подлежали сносу, а коллеги подозревали в них XVII век. Надо было что-то срочно предпринять, и, думаю, привлекли меня в помощь, зная, что если уж за что возьмусь, на полпути не оставлю. Сначала я поехал туда один. На стрелке стоял угловой дом, имевший статус памятника. Он был связан с декабристами и Суриковым, который там писал «Утро стрелецкой казни». Во дворе дома стояло строение, которое потом окажется Красными палатами – по Метростроевской (Остоженке). На Кропоткинскую (Пречистенку) выходил дом, который потом станет Белыми палатами. Оба дома казались рядовыми, запущенными, пыльными, грязными постройками пушкинской поры. Для обывателя – развалюхи. Двор углового дома был весь завален какими-то легкими ящиками – видимо, тара магазинчиков, которые находились когда-то на первом этаже.
Что делать, если решение о сносе уже есть? С советской властью шутки плохи. Поэтому надо было срочно доказать, что два дома – незаурядные строения, представляющие ценность. Надо было в них обнажить древность. Другими словами, найти что-то, чтоб показать начальству и его поразить. Но для этого нужно много рабочих рук, которых не было. А я в то время возил студентов филологического факультета МГУ по линии ВООПИиКа на экскурсии, многих ребят знал, со многими поддерживаю отношения до сих пор. Я поступил, что называется, не мудрствуя лукаво. Сделал большие листовки, прямо от руки написал, с призывом: SOS, нужны добровольцы на субботники, для работы на двух старых домах, нужно их расчистить и найти старую кладку. Форма одежды – рабочая, желательно рукавицы и платки, работа грязная. Адрес такой-то, милости просим. Листовки распространил на филфаке МГУ, потом подключил еще Историко-архивный и ИнЯз.
Вот, сначала приехало человек пятнадцать, потом все больше и больше. Поначалу работали в режиме субботников — воскресников. Когда ситуация обострялась, ребята дежурили круглосуточно. У меня дома телефон стоял рядом с подушкой. И номера лежали — отдела культуры в ЦК КПССС, в Горкоме. Если что происходит, ребята звонят мне, я — туда.
Но это уже позже. С самого начала встал вопрос – а чем работать-то? Инструмента нет. У нас в мастерской тоже ничего нет. Я ходил по стройкам, выпрашивал, с миру по нитке собирал инвентарь. Нашел какие-то железные палки, раздобыл скарпели, кувалды. Это главное. Надо было сбивать штукатурку. Ребятам объяснил: надо доотбивать до древней кладки, обнаружить древний кирпич-большемер. Надо было сделать штробу – вертикальную или горизонтальную, чтоб стена заиграла, чтоб визуально стало очевидно: под грязной штукатуркой что-то совсем не тривиальное.
Никаких лесов не было. Вставали на ящики из-под тары, которые валялись везде. Надо ж было дотянуться до окон, проемов. Ребята работали, вытянув руки, запрокинув головы. Пыль летела прямо в глаза. Девочки закутывались в платки, оставляя только прорези для глаз. Прохожие смотрели очень неодобрительно, удивлялись такой форме одежды. Сначала мы занимались Красными палатами, потом Белыми.
Первая же вертикальная штроба дала межэтажный пояс Красных палат – валик такой. Видно было, что пояс из древнего кирпича, который срублен. Следовательно, он отделял нижний этаж, ушедший в культурный слой, от большого парадного. Прикинули, отступили полтора метра и там искали наличники. Ожидали «петушиный стиль» или «дивное узорочье».
Вообще ребятам удалось сделать некоторые важные раскрытия. Был такой студент-первокурсник Андрей Кофман. Первый же удар его скарпели по стене Белых палат — и скарпель «улетела» внутрь, за штукатуркой оказалась старинная кубоватая решетка. Постепенно мы раскрыли частично фасад Белых палат. Работы сопровождались скандалами с мужиками-строителями, которым надо было все это ломать и свои процентовки закрывать. Они все ругались: «Когда ж вы кончите с рухлядью этой возиться?!»
Со временем мы поняли структуру, посчитали ритм проемов и просто нарисовали известью наличники и систему окон на штукатурке. Разрисованные палаты – уже обозначили что-то старинное, смотрелось внушительно. Дома становились событием, входили в жизнь города.
Я стал подтягивать специалистов нашей мастерской. Из Академии Художеств позвали вице-президента Владимира Семеновича Кеменова. Он приехал, посмотрел. Мы обратились к Барановскому. Не помню, кто конкретно это делал. Но старались все, надо было привлечь на свою сторону профессиональные сообщества — художников, архитекторов, реставраторов. Вот что касается СМИ – мы тогда об этом как-то не думали. Сама собой появилась некая Генриетта Алова – она работала в газете «Ленинское знамя», ей давали интервью на ходу, она в итоге написала заметку.
Угловым домом на «стрелке» мы не занимались, считали, что он вне опасности, так как стоял на госохране. И совершенно напрасно. Все случилось в худших традициях, которые находят продолжение и сегодня. Был такой зампредседателя Совета Министров РСФСР Вячеслав Иванович Кочемасов, по совместительству — первый председатель ВООПИиК. Он снял памятник с охраны, и дом снесли мгновенно. В майские дни.
На тот момент надо было разворачивать наступление по всем фронтам и воевать в высоких кабинетах. Доказывать начальникам, что имеющееся решение о сносе нужно отменить. А в кабинетах, как известно, надо что-то показывать убедительное. Тогда мы привлекли Карла Карловича Лопяло – мастера художественной реконструкции, он виртуозно рисовал и домысливал то, архитектурные остатки чего мы находили. Он сделал рисунки – какими могли быть палаты. В сказочном таком, очень добром ключе. И вот с ними я отправился в горком КПСС к Игорю Николаевичу Пономареву. Он был инженер, отвечал за все, что связано со строительством и архитектурой в Москве при Гришине. Он был вторым секретарем горкома. Я ждал пять часов, пока он меня примет: шло совещание. Понятно, я – молодой, в общем-то, никто.
Оказывается, он после моего предварительного письменного обращения собрал начальственных людей. Был такой Владимир Николаевич Иванов – первый зампред Центрального совета ВООПИиК, Вениамин Александрович Нестеров – заместитель главного архитектора Москвы. И когда меня, наконец, впустили, этот Пономарев, огромный, стал орать на Нестерова: «Вот, архитекторы жалуются, что вы в Москве уничтожаете памятники, мать-перемать». А этот Веня — ветеран, масса орденов всяких, красавец, франт, любимец женщин — он стоял почему-то в дверях. Вид у него был, как у ошпаренного пса дворового. Ведь на него орет партийный начальник! Это надо понимать: тогда основа всего вообще, всякого благополучия – партбилет. У всех – животный ужас его утратить. Это был инструмент безусловного воздействия. И когда Пономарев при всех и при мне орал на Нестерова, тот просто онемел: вдруг ему скажут – партбилет на стол. Это на меня произвело огромное впечатление. Пономарев подвел итог: «Перестаньте уничтожать старую Москву». Все начальники ушли, я остался. Игорь Николаевич встал передо мной. Такой человек-гора. И, представляете, стал мне жаловаться, как ему тяжело. Говорит, как сейчас помню: «Мне с вашими Посохиными, думаете, легко? Промышленность сделала 27 миллионов штук теплокирпича. А куда я его дену? Он не берет!» И он руки так воздел, а я гляжу: у него брюки-то расстегнуты. И я ему: «Ну-да, даже нет времени ширинку застегнуть». Он так засмеялся. И сказал: «Идите к Промыслову (Владимир Федорович Промыслов, в 1963 — 1985 годах председатель Исполкома Моссовета. – Ред. ), я ему позвоню. Ваш вопрос окончательно только он решит». Я от него не отстаю и спрашиваю: а что с угловым домом. Он мне: «Вы думаете, мы так и будем за вами на поводке ходить? Вот вам два ваших грязных дома оставим. Этот не можем». Я уже потом понял, а тогда не знал: ему надо было Энгельса на виду у всех поставить. Во двор же его не воткнешь. Так что из-за Энгельса наугольный дом уничтожен был.
В разговоре с Промысловым я не участвовал. Ходили авторитеты – Барановский и еще, видимо, кто-то. Но факт остается фактом. Тогда, в 1972-м, мы добились отмены решения о сносе. Это оказалось возможным. Правда, тогда мне это не показалось чем-то важным. Это не было какой-то акцией. Мы все просто делали то, что могли.
Ну, а своих ребят-активистов, которые ходили на субботники-воскресники, я отблагодарил, как мог. Долго еще потом возил их на разные интересные экскурсии.
V
Виктор Викторович Коллегорский
Поэт. В 1972 году – студент русского отделения филологического факультета МГУ. Работал на «раскрытии» палат волонтером.
Я работал как волонтер на доме, который теперь называют Белыми палатами. Я был на втором курсе русского отделения филфака и увидел объявление такое интересное: «Приглашаются желающие ломать и крушить старые дома». В кавычках, конечно! К визиту Никсона сносили много домов, и эти собирались. А у Алексея Алексеевича Клименко была безумная идея, что это дома XVII века. Я Клименко знал, ездил на его экскурсии. Вот и пришел, что называется, по приглашению. Дома были выселены, можно было заходить во все квартиры. Алексей Алексеевич объяснил: можно делать все, что угодно – ломать, бить, но нужно открыть старую кладку. Я крушил только по воскресеньям, в субботу были занятия. Честно говоря, я не очень верил в успех затеи. Дома производили впечатление просто зданий XIX века, выселенные коммуналки. «Развлекались» мы несколько выходных подряд. И – ничего. Никаких открытий. Но Алексей Алексеевич был непоколебим. И вот однажды все случилось…
У меня высотобоязнь. А там я работал на какой-то жидкой приставной лесенке или ее подобии. В районе второго этажа. Ну, работаю, как велели, крушу себе и крушу. В районе первого окошка с торца, смотрящего к Садовому кольцу. Вдруг мою лестницу стали дико трясти и кричать, чтоб я прекратил. Я чуть не свалился. Это оказался Клименко. Он увидел, что я доотбивался до кладки XVII века и уже принялся ее крушить! Я сразу остановился, конечно. И буквально в этот же самый момент – опять кричат, уже изнутри дома. Там нашли печную кладку XVII века, в одной из квартир! Все бросились смотреть, потом стали аккуратненько дальше расчищать и все «консервировать».
В следующее воскресенье стали приходить специалисты. Я стал свидетелем, как Клименко привел такого очень старого человека, не помню его фамилии, и сказал, что это тот самый специалист, который придумал, как двигать дома, и двигал — в 1930-е годы. Он возник прямо из небытия, подтвердил, что да, это XVII век.
Постепенно мы поняли, что добились желаемого. Дома, и правда, оказались «с секретом». Спрятанный XVII век теперь выходил на поверхность. Но мы работали уже спокойнее: теперь дома были защищены, стало известно, что сносить их не будут.
Алексей Алексеевич отблагодарил нас по-царски. Года два возил по загородным маршрутам: Ростов, Муром, церковь Покрова на Нерли издали увидели. Поездки были удивительными. Ну, а вскоре я написал свое первое стихотворение. Оно было посвящено Москве:
Едва позволят разгуляться
Московским хмурым небесам –
Не уставайте удивляться
Архитектурным чудесам:
Василья купол шемаханский,
Китайской чайной медный змей,
Кисловский замок мавританский
И юкатанский мавзолей.
И Мельников, на птичьем рынке
Купив в Париже какаду,
Слоновьи пандусы Стромынки
Развертывая на ходу
За Яузу, где верховодят
Царевны Лебедь и Будур,
В буддийских ромбах уж возводит
Арбатский свой Боробудур.
VI
Лидия Алексеевна Шитова
Архитектор-реставратор. В 1990 — 1994 годах руководила работами по реставрации и приспособлению Красных и Белых палат.
Моя роль в жизни Красных и Белых палат – самая-самая скромная. Я просто доводила до ума то, что начали мои учителя – Елена Владимировна Трубецкая и Дина Петровна Василевская. Реализовывала их проект реставрации и приспособления под нужды Книжной палаты. Она получила здания в аренду и брала на себя обязательство в течение 1972 — 1973 годов провести их полную реставрацию.
В самую горячую пору обороны, в 1972 году, я сидела с маленьким ребенком. Вышла на работу в августе, когда здания стали памятниками и начались работы по выявлению и разработке проекта. Дина Петровна давала мне задания, в основном, по чертежам: я чертила кривые сводов, чтоб опалубку поставить. А своды там очень сложные, пришлось делать все по всем правилам начертательной геометрии. Я делала также комплект столярных заполнений. В общем-то, трудилась, что называется, на подхвате.
Активное начало реставрационных работ не предвещало дальнейшего «долгостроя». Первые тревожные признаки появились к сентябрю 1973 года: всех квалифицированных рабочих перебросили в Кремль. Начались перебои с финансированием, к тому же Москва стала готовиться к Олимпиаде-80 и все силы кинули на олимпийские объекты. В 1975 году Елена Владимировна Трубецкая перешла на другую работу. А Дина Петровна вплоть до выхода на пенсию в 1982 году продолжала, параллельно с другими своими объектами, вести реставрацию палат. К этому моменту работы почти совсем заглохли на уровне приспособления, но главное было сделано: палатам нарышкинского барокко уже почти полностью вернули первоначальный вид.
В 1979 году работы на зданиях затормозились. Сняли леса, причем даже не поправив временную кровлю. Она сильно протекала. В марте 1979 года состоялось совещание в Инспекции по охране памятников (ГИОП, ныне Мосгорнаследие. – Ред. ) по поводу того, что реставрация палат непростительно затянулась. Однако, несмотря на грозные письма Инспекции, предписания, работы не пошли ни к Олимпиаде, ни потом. У Всесоюзной книжной палаты не было денег. И вот уже второй проект приспособления палат устаревал.
К началу 1990-х Книжная палата едва одолела реставрацию Красных палат, а Белые забросила. Поэтому договор с ней расторгли. И передали Белые палаты московскому центру «Наследие». В августе 1990 года на доме вновь открыли работы. И вот тогда уже туда пришла я. Это был проект реставрации — приспособления, вся самая кропотливая работа была проделана раньше. Чертежи лежали, а памятник разрушался. Своды промочены. Черные полы, настеленные под паркет, сгнили.
Два проекта приспособления Белых палат предназначались для Книжной палаты, то есть не годились. ГИОП заказало проект другой организации. Там была запроектирована подземная пристройка, которая и сейчас существует. Но запроектировать-то ее запроектировали, а вот автора — архитектора Бартошевича я там ни разу не видела. Все работы вел прораб, а я – в чем могла помочь – помогала. Ведь в приспособлении много проблем – получение условий присоединения коммуникаций, все это надо было сделать. Но, как вы понимаете, к реставрации это не имеет отношения. Единственное, что мне пришлось делать – это корректировка крыши. Дине Петровне Василевской хотелось сделать крыши большими, высокими, с громоздкими дымниками. Но надо понимать, что подлинные дымники сохраняются редко; они есть в Потешном дворце в Кремле. Как они выглядели, как принято было их делать – никто не знает, образцов просто нет. Так вот, нам дали задание, и мы оформили крышу и дымники попроще. Кроме того, Дина Петровна Василевская хотела их покрыть тесом. Но сейчас, с нынешним его качеством, это делать бессмысленно. Раньше тес был разный на верхний слой и нижний. Он широкий был. А сейчас — весь одинаковый. Он сгниет за три года. В общем, методически это даже не оправданно. Откорректированный вариант крыши предусматривал отделку оцинкованным железом с сохранением повышенного отдельного шатра над угловой столовой палатой. Изменение материала повлекло и уменьшение дымников. Их сделали минимальными в соответствии с требованиями вентиляции.
На Красных палатах я также завершала работы. Но они не так загублены были протечками, работы начались раньше.
«Рабочий акт» приемки Белых палат был подписан в декабре 1994 года. До этого дня работы не прерывались ни на одну неделю. Устроили праздник, на который пригласили Елену Владимировну Трубецкую и Дину Петровну Василевскую. Плоды своих трудов и мужества они увидели спустя 23 года.
Запись и публикация Евгении Твардовской
Красные палаты
Построены в конце XVII века, в начале XVIII века принадлежали дворянину Никите Евстратьевичу Головину, затем его сыну Дмитрию Никитичу. В 1713 году вдова Д.Н. Головина продала владение князю М.М. Голицыну-младшему. Первым браком Голицын был женат на Марии Дмитриевне Головиной (родословия называют ее сыном Дмитрия Ивановича, а не Дмитрия Никитича Головина).
Князь Михаил Михайлович Голицын-младший (1684-1764) в 1703 году по велению Петра I определен в морскую службу, в 1708 отправлен в Голландию для обучения морскому делу. В 1717 году вернулся в Россию и принял участие в Северной войне. В 1721 году отличился в сражении при Гренгаме, командуя отрядом галер. Сделал блестящую карьеру при преемниках Петра I, став президентом Юстиц-коллегии (1727), тайным советником и сенатором (1728), командующим флотом (1749), президентом Адмиралтейств-коллегии (1750), генерал-адмиралом (1756). Был удостоен высших российских орденов — Александра Невского (1743) и Андрея Первозванного (1746). Пережил всех известных сподвижников Петра I. Погребен в московском Богоявленском монастыре.
В 1738 году М.М. Голицын-младший приобрел усадьбу в Малом Знаменском переулке (дом 1/14), где сохранились главный дом, флигель, ворота, построенные на рубеже 1750-х – 1760-х годов при участии адмиралтейского архитектора С.И. Чевакинского. При этом Голицын не расставался с усадьбой на Остоженке.
Не позже 1778 года владение перешло к Лопухиным; здесь жил декабрист, один из основателей Союза благоденствия светлейший князь П.П. Лопухин.
Белые палаты
По современным данным, построены князем Б.И. Прозоровским Меньшим в два этапа: 1685 — 1688 и 1712 – 1713 годы.
Князь Борис Иванович Меньшой Прозоровский (1661 – 1718 или 1719) – из ярославской ветви Рюриковичей. В 8-летнем возрасте чудом остался жив, когда Степан Разин захватил Астрахань, убил его отца, астраханского воеводу князя Ивана Семеновича Прозоровского, дядю и старшего брата Бориса Большого, а самого его подвесил за ноги, оставив на всю жизнь хромым. Комнатный стольник царя Федора Алексеевича. С 1682 года – боярин. В 1684 – 1690 годах сопровождал на богомольях царя Ивана V Алексеевича. В 1691 — 1697 годах – воевода Новгородский и одновременно ближний боярин (с 1692 года). Владелец подмосковной усадьбы Зюзино (ныне в черте Москвы). Свое имущество бездетный князь оставил в полное распоряжение Екатерины I, с условием пожизненного владения вдовой, обделив племянницу, княгиню А.П. Голицыну, из-за ее участия в деле царевича Алексея.
Д.3, с.1
Координаты : 55°44′38″ с. ш. 37°35′59″ в. д. / 55.74389° с. ш. 37.59972° в. д. / 55.74389; 37.59972 (G) (Я)Белые палаты на улице Пречистенке - памятник архитектуры XVII века и музей в Москве .
История
Строительство палат было начато в 1685 году и завершено в 1688 году . Белые палаты выполняли роль главного дома усадьбы князя Прозоровского. Князь работал управляющим Оружейным приказом . Несмотря на то что дома строили в то время в глубине двора, это здание - на красной линии улицы .
В январе 2009 года перед Белыми палатами убили адвоката Станислава Маркелова и журналистку Анастасию Бабурову .
В настоящее время в палатах размещается музей. В музее имеется выставочный зал и культурный центр .
Архитектура
Г-образное здание имеет 2 этажа, арку и полуподвал . Проездная арка ведёт на парадный двор. Выделяется высокий угловой объём, обращённый к центру города. Окна второго этажа декорированы наличниками с разрывными завершениями. В верхней части фасады завершаются тяжёлым карнизом. Перекрытия помещений сводчатые . На первом этаже 2 палаты . С первого этажа наверх ведёт внутристенная лестница. На втором этаже размещена анфилада, включающая огромный столовый покой
Напишите отзыв о статье "Белые палаты на Пречистенке"
Примечания
- (рус.) . Проверено 29 марта 2015.
- (рус.) . Проверено 29 марта 2015.
- (рус.) . Проверено 29 марта 2015.
- Константин Михайлов. . - М ., 2010. - С. 294.
- Белые палаты // Москва: Энциклопедия / Глав. ред. С. О. Шмидт ; Сост.: М. И. Андреев, В. М. Карев. - М . : Большая Российская энциклопедия , 1997. - 976 с. - 100 000 экз. - ISBN 5-85270-277-3 .
Отрывок, характеризующий Белые палаты на Пречистенке
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
Департамент культурного наследия Москвы совместно с Институтом медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка» провёл серию дискуссий о том, каким образом нужно развивать Белые и Красные палаты на Пречистенке. Ранее, напомним, советник главы Москомнаследия Николай Переслегин объявил, что два здания, которые находятся в собственности департамента, должны стать новым общественным центром, площадкой для рассказа о городской среде. Фактически это первый в Москве опыт, когда будущую функцию места определяют сразу три стороны: заказчики, архитекторы и сами горожане. The Village узнал, как проходила дискуссия и к каким выводам смогли прийти эксперты.
История зданий
Белые палаты
Фасад Белых палат
План первого этажа
План второго этажа
Красные палаты
Существующий и предполагаемый фасад
План подвала
План первого этажа
План второго этажа
Новое пространство
|
Когда в минувшем феврале советник министра культурного наследия Николай Переслегин заявил, что в Москве будет создаваться новое общественное пространство, казалось, что всё уже решено и достаточно просто реализовать: открыть несколько магазинов, хорошее кафе, оборудовать внутренний двор, пригласить медийных спикеров вроде мэра Нью-Йорка Блумберга на открытие. Но также власти обещали, что при создании общественного центра владелец здания, то есть Мосгорнаследие, не будет навязывать никаких решений, а главное - до начала работы пройдёт серия круглых столов, во время которых власти будут советоваться с горожанами и экспертами. В мае обещанные дискуссии состоялись. Часть мероприятий была закрытой, в них принимали участие архитекторы, рестораторы, искусствоведы - владелец «Жан-Жака» Митя Борисов, директор центра современного искусства «Гараж» Антон Белов, эксперт творческой группы «Музейные решения» Наталья Копелянская и многие другие. Во время других встреч высказать свои идеи мог любой желающий. Курировал мероприятие англичанин Тоби Хайам, генеральный директор компании Creative Space Management, которая занимается приспособлением различных пространств, в том числе памятников архитектуры, к современным нуждам города. |
Прямая речь: Австрийский исследователь паблик-арта о музеефикации городовПрямая речь: Основатель Creative Cities о второй жизни зданий |
Но уже во время встреч выяснилось, что определить концепцию пространства за три дня не получится. А сам опыт общения профессионального сообщества и будущих посетителей показал прежде всего разницу в ожиданиях и подходе. Горожане предлагали организовать в палатах всё что угодно - от музея старинного пианино или народного фольклора до туристического центра. Эксперты же упирали на создание барного кластера или нового пространства для выставок современного искусства. Полноценную концепцию во время этих встреч сформировать не удалось, составленные рекомендации могут показаться чересчур общими. Тем не менее эксперты уверены, что даже в таком виде дискуссия поможет составить план дальнейшей работы.