Загадки Моны Лизы — это потрясающе! Леонардо да винчи

Мона Лиза (Джоконда). 1503-04 (Париж, Лувр)

«Прекрасная Ферроньера» , 1490-1496 / 1495-1497

Дама с горностаем (1484, Музей Чарторыйского, Краков)

Мадонна с гранатом. 1469

Мадонна Литта. 1490 (Санкт-Петербург, Гос. Эрмитаж)

Мадонна в гроте. 1483-86 (Париж, Лувр)

Картина Мадонна с цветком (Мадонна Бенуа). 1478

Картина Мадонна. 1510

Портрет Джиневры де Бенчи (1473-1474, Национальная галерея, Вашингтон)

Благовещение. 1472-75 (Флоренция, галерея Уффици)

«Витрувианский человек»

Автопортрет

Леонардо да Винчи

Загадка Леонардо начинается ещё с его рождения, в 1452 году 15 апреля в городке к западу от Флоренции. Он был незаконно рожденным сыном женщины, о которой почти ничего не известно.

Мы не знаем ни ее фамилии, ни возраста, ни внешности, биографы называют молодой крестьянкой. Пусть это так и будет. Об отце Леонардо, Пьеро да Винчи, известно гораздо больше, но тоже недостаточно. Он был нотариусом и происходил из семьи, которая обосновалась в Винчи. Воспитывался Леонардо в доме отца. Его образование, очевидно, было таким, как у всякого живущего в маленьком городке мальчика из хорошей семьи.

Его почерк удивителен, Он пишет справа налево, буквы перевернуты так, что текст легче читать с помощью зеркала.

Первая датированная работа Леонардо (1473, Уффици) - маленький набросок долины реки, видимой из ущелья.

Леонардо да Винчи был не только великим художником-живописцем, скульптором и архитектором, но и гениальным ученым, занимавшимся математикой, механикой, физикой, астрономией, геологией, ботаникой, анатомией и физиологией человека и животных, последовательно проводившим принцип экспериментального исследования. В его рукописях встречаются рисунки летательных машин, парашюта и вертолета, новых конструкций и винторезных станков, печатающих, деревообрабатывающих и других машин, отличающиеся точностью анатомические рисунки, мысли, относящиеся к математике, оптике, космологии (идея физической однородности вселенной) и другим наукам.

К 1480 Леонардо уже получал крупные заказы, однако в 1482 он переехал в Милан. Леонардо написал несколько картин и знаменитую фреску Тайная вечеря, которая дошла до нас в полуразрушенном виде. Эту композицию он писал на стене трапезной миланского монастыря Санта Мария делле Грацие. Стремясь к наибольшей красочной выразительности в стенописи, он произвел неудачные эксперименты над красками и грунтом, что и вызвало ее быстрое повреждение. А затем довершили дело грубые реставрации и... солдаты Бонапарта.

Недатированная картина Благовещение была приписана Леонардо только в 19 в.;

Зрелый период творчества. Принёс ему первый заказ в 1483, это было изготовление части алтарного образа для капеллы Непорочного зачатия - Мадонна в гроте

Деятельность Леонардо в первое десятилетие 16 в. была столь же разнообразной, как и в другие периоды его жизни. В это время была создана картина Мадонна с Младенцем и св. Анной, и около 1504 Леонардо начал работу над своей знаменитой картиной Мона Лиза, портретом жены флорентийского купца.

Леонардо изобрел принцип рассеяния (или сфумато). Предметы на его полотнах не имеют четких границ: все, как в жизни, размыто, проникает одно в другое, а значит, дышит, живет, пробуждает фантазию. Он специально окуривал дымом помещение, где работал, чтобы в клубах выискивать образы. Благодаря эффекту сфумато появилась мерцающая улыбка Джоконды, когда в зависимости от фокусировки взгляда зрителю кажется, что героиня картины то нежно улыбается, то хищно скалится. Второе чудо Моны Лизы в том, что она "живая". На протяжении веков ее улыбка изменяется, уголки губ поднимаются выше. Точно так же Мастер смешивал знания разных наук, поэтому его изобретения со временем находят все больше применений.

Леонардо никогда не спешил закончить произведение, ибо неоконченность - обязательное качество жизни. Окончить - значит убить.

Леонардо умер в Амбуазе 2 мая 1519; его картины к этому времени были рассеяны в основном по частным собраниям, а записки пролежали в разных коллекциях почти в полном забвении еще несколько веков.

Афоризмы

"Как хорошо прожитый день даёт спокойный сон, так с пользой прожитая жизнь даёт спокойную смерть"

"Если все кажется легким, это безошибочно доказывает, что работник весьма мало искусен и что работа выше его разумения

Кто мало думает, много ошибается. (Леонардо да Винчи)

Поистине всегда там, где недостает разумных доводов, их заменяет крик. (Леонардо да Винчи)

Тайная вечеря. 1498

Рисунки. 1503

Улыбка Джоконды - "самая странная улыбка в мире", одна из наиболее известных и неразгаданных тайн в истории живописи, суть которой точно не сформулирована по причине того, что восприятие картины "Джоконда (Мона Лиза)" носит чисто индивидуальный характер. Споры вокруг происхождения главного персонажа картины, о ее красоте, о смысле ускользающей улыбки не закончены до сих пор. Зрители и искусствоведы сходятся лишь в одном - взгляд красивой девушки и ее улыбка действительно производят на смотрящего неизгладимое впечатление. За счет чего - объяснения пока нет.

Точнее сказать, объяснения феномена появляются на свет с завидным постоянством. Так, например, совсем недавно профессор Маргарет Ливингстон из Гарвардского университета на ежегодном собрании Американской ассоциации за прогресс в науке, которое прошло в Денвере (штат Колорадо), представила свою теорию объяснения тайны улыбки Джоконды. По ее мнению, эффект мерцающей улыбки связан с особенностями человеческого зрения.

Маргарет Ливингстон заметила, что улыбка Моны Лизы очевидна только тогда, когда зритель смотрит не прямо на губы Джоконды, а на другие детали ее лица. Исследователь предполагает, что иллюзия исчезновения улыбки при смене угла зрения связана с тем, как человеческий глаз обрабатывает визуальную информацию.

Особенности зрения человека таковы, что прямое зрение хорошо воспринимает детали, хуже - тени. "Ускользающий характер улыбки Моны Лизы можно объяснить тем, что она почти вся расположена в низкочастотном диапазоне света и хорошо воспринимается только периферическим зрением", - заявила Маргарет Ливингстон.

Итак, если вам доведется быть в Париже, зайдите в Лувр - в эту сокровищницу мирового искусства. И не забудьте зайти в зал, где выставлена, наверное, самая знаменитая картина мира - шедевр великого флорентинца, титана Возрождения Леонардо да Винчи. Только было бы неплохо, если вы с "Джокондой" не были бы наедине.

Был случай, когда у картины надолго задержалась русская туристка вечером, когда музей закрывался. Посетителей в зале не было - можно без помех попытаться проникнуть в замысел автора. Через минуту ей стало не по себе, а затем и вообще возникла тоска, и стало страшно. Туристку избавило от обморока то, что она прервала контакт с картиной и поспешила на выход. Только на улице успокоилась, но тяжелое впечатление сохранялось долго...

Леонардо да Винчи, хотя ему исполнился 61 год, был полон физических и творческих сил, когда его призвал в Рим Джулиано Медичи - брат и ближайший соратник папы Римского Льва Х для написания портрета своей возлюбленной синьоры Пачифики Брандано. Пачифика - вдова испанского дворянина имела мягкий и веселый нрав, была хорошо образована и являлась украшением любой компании. Немудрено, что такой жизнерадостный человек, как Джулиано, сблизился с ней, свидетельством чему явился их сын Ипполито.

В папском дворце для Леонардо была оборудована прекрасная мастерская с подвижными столами, с рассеянным светом. Во время сеанса играла музыка, пели певцы, шуты читали стихи - и все это для того, чтобы Пачифика сохраняла постоянное выражение лица. Картина писалась долго, она поражала зрителя необыкновенной тщательностью отделки всех деталей, особенно лица и глаз. Пачифика на картине была как живая, что изумляло зрителей.

Правда у некоторых нередко возникало чувство страха, им казалось, что вместо женщины на картине может возникнуть чудовище, какая-нибудь морская сирена, а то и еще что-нибудь похуже. Да и сам пейзаж за ее спиной навевал что-то таинственное. Знаменитая с косиной улыбка Пачифики тоже никак не соответствовала понятию о праведности. Скорее здесь было некоторое ехидство, а может быть что-то из области колдовства. Именно эта загадочная улыбка останавливает, завораживает, тревожит и зовет проницательного зрителя, как бы вынуждая его вступить в телепатическую связь с изображением.

Кстати, подобная улыбка была присуща самому Леонардо. Об этом свидетельствует картина его учителя Вероккио "Товия с рыбой", при написании которой моделью архангела Михаила послужил Леонардо. Да и в статуе Давида учитель, несомненно, воспроизвел облик своего ученика с его характерным насмешливым выражением лица.

Может быть, это обстоятельство позволило в наше время предположить, что моделью для "Джоконды" явился сам автор, т.е. картина - его автопортрет в женском одеянии. Компьютерное сравнение картины с известным автопортретом красным карандашом, хранящимся в Турине, не опровергло это предположение. Определенное сходство действительно имеется, но этого совершенно недостаточно для каких-то дальнейших выводов.

Непросто сложилась судьба Пачифики. Ее брак с испанским дворянином был недолгим - муж скоро умер. Джулиано Медичи не захотел взять в жены свою любовницу, а вскоре после женитьбы на другой умер от чахотки. Сын Пачифики от Джулиано скончался молодым, будучи отравленным. Да и здоровье самого Леонардо за время работы над портретом пришло в полное расстройство.

Судьба людей, приближающихся к Пачифике, оказалась трагической, подобно бабочке, летящей к огню. Видно она обладала силой притягивать к себе мужчин и, увы, забирать их энергию и жизнь. Вполне возможно, что ее прозвище было Джоконда, что означает Играющая. И она действительно играла людьми, их судьбами. Но игра с таким хрупким предметом всегда кончается одинаково - предмет разбивается.

Джулиано Медичи, желавший укрепить связь с французским королевским семейством, женился на принцессе Филиберте Савойской. Для того, чтобы не огорчать невесту изображением недавней возлюбленной, Леонардо был оставлен в Риме, продолжая вносить изменения в картину, с точки зрения любого стороннего наблюдателя являющейся совершенно законченной.

Но какая-то сила заставляет его продолжать работу, хотя на него нередко накатывается усталость и апатия, ранее никогда ему незнакомые. Правая рука его трясется все сильнее и сильнее. Хотя он с детства был левшой и часто попадал из-за этого под насмешки, связанные с суеверием, что левой рукой водит сатана или нечистая сила, работать ему было все трудней и трудней.

Леонардо часто развлекался причудливыми забавами. Когда однажды садовник поймал ящерицу странного вида, Леонардо на нее нацепил сделанные из кожи других ящериц крылья, наполненные ртутью, а также рога и бороду. Когда ящерица двигалась, то крылья ее трепетали. Это вызывало ужас у зрителей, которые пускались наутек.

В молодости, получив заказ на роспись щита, в одной из комнат Леонардо сотворил жуткое чудище, составленное из множества хамелионов, ящериц, змей, летучих мышей и прочих тварей. Чудище, как живое, выползало из расселины скалы, устроенной в комнате, брызжа ядом из пасти, огнем из глаз, дымом из ноздрей. Выбрав нужный ракурс, он изобразил это чудище на щите. Нужно было иметь очень крепкие нервы, чтобы остаться неподвижным около щита.

Изучая анатомию людей и животных, Леонардо как-то собрал полный скелет лошади и с помощью длинных веревок мог приводить его в движение, пугая своих помощников. А бараньи кишки он научился так очищать и утоньшать, что они помещались на ладони. Скрытым в другой комнате мехом его помощник надувал эти кишки так, что вся комната ими заполнялась, прижимая изумленных гостей к стенам.

Такие забавы для Леонардо имели большой смысл. На них он оттачивал свою идею - целью произведения искусства является способность поразить зрителя, заставив отшатнуться в ужасе, или заворожить. Многие его творения будят сильные эмоции, потрясают и волнуют людей. Это продолжается более четырех веков, полной мерой относясь к последнему его крупному детищу - к "Джоконде".

Джулиано ди Пьеро де Медичи .

Перед отъездом из Рима во Францию Леонардо посетил умирающего от чахотки Джулиано Медичи, вернувшегося скоро после свадьбы на родину. Джулиано оставил портрет Пачифики художнику, продавшему, в конце концов, портрет французскому королю за крупную сумму. "Медичи меня создали и разрушили" - заметил в дневнике Леонардо, сокрушаясь по поводу резко ухудшившегося здоровья. Но не Медичи, я полагаю, явились причиной разрушения мастера, а синьора Пачифика, роковые качества которой наложили отпечаток на его дальнейшую жизнь. Этому способствовало само общение с ней, а затем - ее живописное воплощение, произведенное Леонардо...

На службе французского короля Леонардо проектировал пышные празднества, новый дворец для короля, канал, но все это было совсем не того уровня, что раньше. За год до смерти он написал завещание. Прежде такой энергичный, Леонардо сильно сдал. Непривычным для человека, в молодости спокойно гнущего рукой подковы, было постоянное чувство усталости.

Еще недавно он писал, пытаясь разными словами выразить одну мысль: "Скорее лишиться движения, чем устать. Скорее смерть, чем усталость. Я не устаю, принося пользу. Все труды неспособны утомить меня". Он неделями не встает с постели, правая рука окончательно перестала ему повиноваться.

Такое состояние не могло продолжаться долго, и в возрасте 67 лет титан Возрождения угас. Так Пачифика явилась и причиной создания необыкновенного творения, и причиной быстрого угасания великого ученого и инженера, архитектора и художника...

Гоголь в повести "Портрет" упоминает портрет Леонардо да Винчи, над которым великий мастер трудился несколько лет и все еще считал неоконченным, хотя его современники почитали эту картину за совершеннейшее и окончательнейшее произведение искусства. Нет никаких сомнений, что Гоголь имеет в виду знаменитую "Джоконду", хотя и не называет ее. Но в связи с чем понадобилось Гоголю вспоминать Леонардо да Винчи?

Действие повести начинается с того, что молодой бедный художник Чартков на последние деньги покупает выбранный им из старья портрет старика в азиатском костюме, глаза которого не только были тщательно отработаны, но и странным образом казались живыми, оставляя у смотрящего на портрет неприятное, странное чувство. Так вот, придя домой, отмыв купленный портрет от грязи и повесив его на стену, Чартков пытается понять причину возникновения странного чувства. Именно в это время он вспоминает о "Джоконде", как о ближайшем аналоге необыкновенного приобретения.

Нельзя не процитировать ход дальнейших рассуждений Чарткова под впечатлением портрета старика: "Это было уже не искусство: это разрушало даже гармонию самого портрета. Это были живые, это были человеческие глаза! Казалось, как будто они были вырезаны из живого человека и вставлены сюда. Здесь не было уже того высокого наслаждения, которое объемлет душу при взгляде на произведение художника, как ни ужасен взятый им предмет; здесь было какое-то болезненное, томительное чувство... Почему же простая, низкая природа является у одного художника в каком-то свету, и не чувствуешь никакого низкого впечатления; напротив, кажется, как будто насладился, и после того спокойнее и ровнее все течет и движется вокруг тебя? И почему же та самая природа у другого художника кажется низкою, грязною, а между прочим, он также был верен природе? Но нет, нет в ней чего-то озаряющего. Все равно как вид в природе: как он ни великолепен, а все недостает чего-то, если нет на небе солнца". И еще о пугающем портрете: "Это уже не была копия с натуры, это была та странная живопись, которою бы озарилось лицо мертвеца, вставшего из могилы".

Напомним, что под влиянием этой картины у Чарткова начались галлюцинации и страшные сновидения. Привалившее богатство сделало Чарткова модным портретистом, но счастье не пришло. Золото давало ему обеспеченность и почет, но отнимало мастерство живописца и способность уважительно относиться к своим молодым коллегам. Утрата таланта привела к зависти по отношению к талантливым художникам, к озлоблению на весь мир, а в итоге - к потере богатства и к ужасной смерти. Он понял, что необыкновенный портрет, купленный им в пору бедной молодости, явился причиной его превращения.

После смерти Чарткова открылась история создания портрета. Оказалось, что замечательному художнику-самоучке заказал этот портрет ростовщик, которого многие считали дьяволом из-за того, что судьба всех людей, бравших у него деньги взаем, была ужасной. В них вместе с деньгами как бы вселялась злая сила, приводившая к гибели. Ростовщик, чувствуя близкую смерть, заказал портрет для того, чтобы сверхъестественной силой продолжать жить в этом портрете. Художник, желая попробовать себя в изображении дьявола, согласился, но чем ближе он приближался своим портретом к натуре, тем сильнее в нем возникала тягость, тревога. Глаза портрета "вонзались ему в душу и производили в ней тревогу непостижимую." Хотя художник не смог завершить свою работу, портрет казался законченным и после скорой смерти ростовщика оказался у него. Последующая за этим утрата таланта, смерть жены и двоих детей привела его к мысли, "что кисть его послужила дьявольским оружием, что часть жизни ростовщика перешла в самом деле как-нибудь в портрет, и тревожит теперь людей, внушая бесовские побуждения, совращая художников с пути, порождая страшные терзанья зависти".

Может быть Гоголь разгадал роковую сущность "Джоконды" и свою догадку закодировал повестью "Портрет", боясь быть непонятым современниками? Теперь можно сказать, что ростовщик Гоголя и Пачифика Леонардо в определенном смысле одно лицо.

Несколько веков женский портрет руки Леонардо да Винчи, хранящийся в Лувре, считался изображением 25-летней Лизы - жены флорентийского магната Франческо дель Джокондо. До сих пор во многих альбомах и справочниках портрет имеет двойное название - "Джоконда. Мона Лиза". Но это ошибка, и в ней виноват известный средневековый художник и писатель Джорджо Вазари, составивший жизнеописание многих великих художников и скульпторов Возрождения.

Именно авторитет Вазари затмил вдовью траурную вуаль на голове изображенной женщины (Франческо дель Джокондо прожил длинную жизнь), да и не дал возможность поставить вопрос: если это мона Лиза, то почему при живом заказчике портрет остался у живописца?

И только ХХ век прекратил этот гипноз. А.Вентури в 1925 году предположил, что на портрете изображена герцогиня Констанца д"Авалос - вдова Федериго дель Бальцо, другая любовница Джулиано Медичи. Основанием этой гипотезы является сонет поэта Энео Ирпино, в котором упоминается ее портрет работы Леонардо. Других подтверждений у этой версии нет.

И, наконец, в 1957 году К.Педретти выдвинул версию Пачифики Брандано. Именно эта версия вызвала новый прилив в исследованиях наследия великого флорентинца. Именно эта версия представляется самой верной, так как она подтверждается не только документами, но и сутью дополнительных обстоятельств, о которых говорилось выше.

ХХ век - век огромных достижений в области парапсихологии. Известный нейропсихиатр Ш.Карагулла в результате многих и надежных исследований в США, Канаде, Англии установила, что некоторые люди имеют уменьшенный по сравнению с остальными объем ауры и могут являться поглотителем жизненной энергии своих близких, вызывая их недомогания.

Сейчас такие люди часто называются энергетическими вампирами. Это явление подтверждено и другими исследователями. Утечка жизненной энергии на начальном этапе вызывает у жертвы энергетической агрессии апатию, ослабление иммунитета, а затем ведет к тяжелым нарушениям здоровья.

Так вот, очень похоже на то, что Пачифика являлась именно таким человеком, поглотителем жизненной энергии других людей - энергетическим вампиром или, как сказал бы Гоголь, излучала мертвенный свет. Именно поэтому ее необычайно реалистический портрет, подобно живой Пачифике, поглощает жизнь, излучает зло и не исцеляет, а повреждает душу зрителей до сих пор. При кратковременном контакте человека с подобными картинами может возникать проявление синдрома Стендаля, а при длительном - синдрома хронической усталости.

Здесь, в этой картине сосредоточена квинтэссенция достижений великого мастера на пути приближения к реальности. Это и результаты его анатомических исследований, позволявшие ему изображать людей и животных в совершенно естественных позах, это и знаменитое "сфумато" - рассеяние, давшее ему возможность правильно изображать границы раздела разных объектов, это и совершенное использование светотени, это и загадочная улыбка портретируемой женщины, это и тщательная подготовка специального для каждой части картины грунта, это и необычайно тонкая проработка деталей.

И, наконец, самое главное - верная передача нематериальной, точнее - тонкоматериальной сути объекта живописи. Своим необыкновенным талантом Леонардо создал действительно живое творение, дав долгую, продолжающуюся до наших дней, жизнь Пачифике со всеми ее характерными особенностями. И это творение, подобно творению Франкенштейна, погубило и пережило своего создателя.

Луврская "Джоконда" может приносить зло людям, пытающимся проникнуть в ее смысл, то, может быть, нужно уничтожить все репродукции и сам подлинник? Но это бы явилось актом преступления против человечества, тем более, что картин с подобным воздействием на человека в мире немало. Просто нужно знать об особенности таких картин (и не только картин) и принимать соответствующие меры, например, ограничивать их репродуцирование, в музеях с такими произведениями предупреждать посетителей и иметь возможность оказать им медицинскую помощь и т.д. Ну, а если у вас есть репродукции "Джоконды" и вам кажется, что они на вас плохо влияют, уберите их подальше или сожгите.

В повести Гоголя злополучный портрет исчез таинственным образом тогда, когда его тайна была публично раскрыта. Не удивляйтесь, если узнаете, что в скором времени и "Джоконда" непостижимо исчезнет из Лувра. Она уже исчезала оттуда в 1911 году, будучи похищенной, но тогда была найдена и вновь возвращена на место.

Леонардо да Винчи. Благовещение (фрагмент). Одна из первых работ, которая датируется приблизительно 1472 г.

На этом, однако, не остановился Леонардо. Два года спустя он берется за тот же сюжет (1472 год) и подготовляется к работе, рисуя новые эскизы головок Мадонны и ангела; дивная голова Мадонны этого периода хранится во Флоренции. Трудно сказать, чему здесь более следует удивляться – правильности ли черт лица прекрасного североитальянского типа или роскошным кудрям, небрежно, но грациозно падающим на плечи и прикрывающим виски, или, наконец, душевной красоте наивной Девы-Матери, едва осмеливающейся смотреть из-под полуопущенных век. Чрезвычайно добросовестна и тщательна отделка подробностей, не исключая красивого головного убора с жемчужной диадемой во флорентийском вкусе. Леонардо было в то время двадцать лет, и кто знает, какая дева вдохновляла его артистическую душу?

Окончательным плодом этого вдохновения была вторая картина, изображающая Благовещение, хранящаяся во Флоренции. По сравнению с первой здесь новый шаг вперед. Ангел уже не улыбается лукаво, он стал серьезен и задумчив, недаром сам Леонардо повзрослел на два года. Зато Святая Дева значительно помолодела. Это уже не еврейская женщина лет двадцати, как на первой картине, а совершенно еще юная флорентийская красавица. Радостно-удивленно слушает она серьезные, почти непонятные ей слова ангела. Невольным движением руки отстраняет она благую весть, которая ее столько же радует, сколько и пугает. Пейзажная рамка почти та же, что и в первой картине: тот же душистый дерн и отдаленные кипарисы, еще дальше вода и скалы. Стена дома, близ которого происходит действие, выписана тщательнее и с еще большим, чем прежде, знанием перспективы, а столик, на котором лежит книга – ангел застал Деву во время чтения, – простой и безыскусственный на первой картине, превратился на этот раз в чудо художественной отделки. С такою же любовью написаны малейшие складки платья Девы, превосходно обрисовывающего ее грациозную фигуру и девический стан.

Глава III

Двор Лоренцо Великолепного. – Блистательные празднества и турниры. – «Воскресение Христа»

Необычайный блеск придворной жизни Флоренции времен Лоренцо Великолепного во многих отношениях заставлял жалеть о более простой, почти мещанской жизни старика Козимо. Вместе с блеском усилилась распущенность нравов. Некоторые историки, однако, хотят доказать, что даже эта роскошь принесла значительную пользу флорентийскому искусству. Это явная натяжка. Блестящие празднества и турниры того времени не могли, конечно, не повлиять на воображение художников, в том числе, и на Леонардо да Винчи, который сам блистал в лучшем флорентийском обществе. Эти празднества дали, пожалуй, Леонардо счастливый случай изучать движение коня и всадника, наблюдать львов и других тропических четвероногих, и он пользовался этим материалом с таким же искусством, как и своими наблюдениями над флорентийскими мужиками. Но, к счастью для самого себя и для истории искусства, Леонардо не мог быть и не был изобразителем придворных сюжетов, хотя постоянно жил при различных дворах, впоследствии нередко только вредивших его художественному призванию.

Вот почему в биографическом очерке о Леонардо можно отвести лишь самое второстепенное место описаниям тогдашней шумной придворной жизни: она имеет значение не столько для личности Леонардо, сколько для характеристики эпохи. Глава Флорентийской республики был, в сущности, настоящим монархом. Он постоянно принимал блестящие посольства, к нему приезжали богатейшие итальянские и немецкие феодалы, ему присылали богатые дары из отдаленнейших государств Востока. Между прочим, во Флоренцию прибыло посольство от вавилонского султана, привезшее множество драгоценных сосудов, а также жирафа и прирученного льва. Очень популярен был тогда бой между дикими зверями, и однажды на площади устроили своеобразную охоту: выпустили диких кабанов, лошадей, быков, собак, львов и жирафа, причем случилось так, что львы спокойно легли и вместе с толпою философски созерцали потасовку, происходившую между прочими животными.

Особенным блеском и великолепием отличались турниры, и один из них бесспорно восхитил молодого Леонардо. В турнирах участвовали знатнейшие юноши Флоренции, упражнявшиеся с этою целью по целым месяцам. В 1467 году, когда Леонардо только что начал учиться в мастерской Верроккьо, был устроен роскошный турнир, на котором отличился молодой еще Лоренцо Медичи, здесь впервые сблизившийся с дамой своего сердца, Лукрецией Донати. Но самым знаменитым из флорентийских турниров был другой, данный два года спустя самим Лоренцо в честь своей дамы. Постановка этого турнира на площади Санта Кроче обошлась Лоренцо в 10 тысяч червонцев – сумма огромная по тому времени. Турнир этот, воспетый поэтом Пульчи, побудил Леонардо да Винчи запечатлеть несколько типических фигур. Главным героем турнира был, без сомнения, брат Лоренцо Медичи, Джулиано, и неудивительно, что Леонардо поспешил набросать несколько рисунков, изображающих этого юношу то в позе триумфатора, то на коне, в пылу турнира. Любопытно сравнить эти рисунки с описанием поэта, которого более всего поразили внешняя обстановка и блеск мишуры. Одежда Джулиано, по словам Пульчи, ценилась в восемь тысяч дукатов; он был в серебряной кольчуге и шитой серебром и жемчугом куртке, на голове – бархатная шапочка, украшенная золотом, жемчугом и драгоценными камнями. Но за одеждой поэт не увидел человека, Леонардо же, при всем его умении рисовать одежду, заинтересовался главным образом классической красотой юноши и волновавшими того чувствами. Вот он на коне: лицо выражает напряженное внимание, в нем мужественная энергия и даже некоторая злоба. Совсем другой вид он имеет, когда, наивно торжествуя свою победу, упершись одной рукою в бок, любовно смотрит на ту, ради которой подвергал себя всем трудам и опасностям. Для полноты впечатления необходимо было нарисовать и «ее» – прекрасную Симонетту. Поэт Пульчи не сумел описать этой красавицы; другой поэт, Полициано, вообразил, что сказал все, назвав ее нимфой. Леонардо поступил иначе. Он изобразил ее в торжествующей позе, сходной с тою, которую принял ее возлюбленный: такое же положение руки, такая же счастливая улыбка, только вместо копья в другой руке веер. Для полной аналогии на девушке вместо лифа изящный панцирь.

По окончании своего второго «Благовещения» Леонардо да Винчи предпринял ряд путешествий по Тоскане, и эти частые поездки, по-видимому, принесли ему более пользы, чем флорентийские торжества. По крайней мере когда, по возвращении во Флоренцию, Леонардо, в течение долгого времени почти не бравший в руки кисти, опять принялся за серьезные работы, оказалось, что за это время кажущегося бездействия талант его успел окрепнуть и приобрести вполне мужественную силу. Без сомнения, Леонардо не потратил времени даром; это доказывают его многочисленные эскизы, из которых, быть может, не сохранилось до нашего времени и сотой доли. Достаточно посмотреть, с каким терпением рисовал Леонардо фигуры лошадей, кошек, изображения деревьев без листьев и, наоборот, отдельные листья деревьев и трав, чтобы хоть отчасти вникнуть в его черновую работу.

Возвратившись в 1475 году во Флоренцию, Леонардо увлекся чтением «Божественной комедии» Данте. Образ Беатриче так поразил его, что Леонардо, по-видимому, замышлял крупное произведение на дантовскую тему, но никогда не выполнил этого намерения. В Виндзоре хранится чрезвычайно пострадавший от времени рисунок Леонардо, изображающий почти неземное существо, воспетое величайшим поэтом Италии. Черты лица испорчены, но все же можно угадать их первоначальную красоту. В этом рисунке замечательнее всего намеренно преувеличенные пропорции в изображении глаз и расстояния между глазами. Это не ошибка художника, а сознательный расчет: именно эти глаза, быть может не удовлетворяющие педанта, производят впечатление мечтательного, неземного взгляда. Любители пропорций давно, впрочем, открыли, что голова самой знаменитой из античных Венер не вполне симметрична; но, спрашивается, где они нашли в природе вполне симметричные головы? Какое впечатление производил этот рисунок на ближайшие поколения, видно из того, что некоторые картины Рафаэля по манере представляют несомненное сходство с этой Беатриче.

Кроме фигуры Беатриче, чтение Данте навеяло Леонардо несколько аллегорических сюжетов. Но это не была его сфера, и, когда он принялся за новую большую картину – «Воскресение Христа», – образы Данте уже отошли на второй план, вытесненные самостоятельной творческой фантазией. Эта великолепная картина, хотя и страдающая анахронизмами и несогласием с евангельским текстом, является одним из лучших украшений Берлинской галереи. Для современного вкуса, требующего исторической точности, может показаться весьма странною идея сделать свидетелями воскресения Христа католическое духовное лицо в дьяконском облачении и благочестивую христианку, весьма мало похожую на женщин, сопутствовавших Христу. Но Леонардо, очевидно, взглянул на свой сюжет шире. Изобразив в лице Христа воплощение христианской идеи, он понял, что, не погрешив против реализма, можно приурочить евангельское сказание о воскресении ко всякой эпохе, когда только существовали искренно верующие в это событие. Впрочем, анахронизмы вообще не казались странными зрителям XV века, и не только у Леонардо, но и у Рафаэля и у других великих итальянских мастеров мы встречаем их на каждом шагу. Фигуры святого Леонарда, изображенного в виде католического дьякона, и святой Лючии потому уже не портят впечатления, что на них, в сущности, сосредоточен главный интерес картины. Образ Христа далеко еще не тот, который обессмертил имя Леонардо после создания им «Тайной вечери». Поразительно хорошо, однако, движение фигуры и выражение обращенных к небу глаз Христа.

Святой Леонард – патрон самого Леонардо да Винчи – изображен такой мастерской кистью, что совсем забывается ординарность одеяния и даже огромная тонзура, оставляющая лишь тонкий венец волос. Лицо святого выражает твердую веру и радость. Но лучшая фигура картины – святая Лючия, напоминающая ту, которая описана в поэме Данте. Это женщина не первой молодости и даже некрасивая, с крупными, резкими чертами лица. Но какое выражение! Это сама восторженность, это чувства, которые способна питать только сильная духом, горячо любящая женщина, боготворящая Христа и способная ради него принять мученический венец. Можно было бы написать целую диссертацию о костюме святой Лючии, выполненном с необыкновенною тщательностью, столь же скромном, сколь изящном; но это уже дело специальных критиков искусства, особенно немецких. Для Леонардо исполнение одежды святой было делом уже нетрудным при той степени технического совершенства, которой он достиг еще в своем втором «Благовещении».

Глава IV

Леонардо в Милане. – Лодовико Моро. – Письмо к нему Леонардо. – Чечилия Галлерани. – Лукреция Кривелли .

По приглашению миланского герцога Лодовико Моро Леонардо, уже славившийся во всей Италии как один из первых живописцев и один из лучших учителей музыки, променял Флоренцию на Милан (1483 год). Вазари положительно уверяет, что Леонардо был приглашен герцогом не как живописец, а как музыкант. «Этот государь, страстно любивший музыку, – пишет Вазари, – пригласил Леонардо с тем, чтобы он пел и играл на лире. Леонардо прибыл с инструментом, им самим сделанным, почти из цельного серебра, и имевшим вид лошадиного черепа. Эта форма поражала своею странностью, но придавала звукам полноту и силу. Леонардо вышел победителем из состязания, в котором участвовало много музыкантов, и оказался самым удивительным импровизатором своего времени. Лодовико, очарованный музыкой, а также изящным и блестящим красноречием Леонардо, осыпал его похвалами и ласками».

Некоторые новейшие писатели считают этот рассказ басней, и действительно, в нем есть известный пересол. Совершенно невероятно допустить, чтобы герцог ничего не знал о занятиях Леонардо живописью. Весьма возможно, что музыкальные упражнения Леонардо были для Лодовико просто предлогом и что он вообще хотел воспользоваться разносторонними талантами да Винчи. Очень может быть, что какие-нибудь влиятельные лица явились посредниками между Леонардо и герцогом, стараясь создать для художника прочное и материально выгодное положение при миланском дворе. Этим и объясняется знаменитое письмо, адресованное герцогу самим Леонардо, – письмо, в котором художник рекомендует самого себя. Судя по этому письму, весьма вероятно предположить, что Леонардо был еще раньше рекомендован герцогу не столько как живописец и еще менее того как музыкант, сколько как выдающийся инженер и архитектор. Одною из причин, побудившей герцога пригласить Леонардо, было также желание Лодовико воздвигнуть конную бронзовую статую Франческо Сфорца.

О письме Леонардо еще будет речь в очерке научных и технических работ да Винчи. Перечислив разные военно-технические проекты, Леонардо в конце, в виде последнего пункта, добавляет: «В мирное время я считаю себя способным удовлетворить всяким потребностям как в архитектурном деле, по сооружению общественных и частных зданий, так и в водопроводном. Я делаю также скульптуры из мрамора, бронзы и гипса; также делаю все, что может выполнить живопись, на чей угодно вкус. Я мог бы также заниматься сооружением конной бронзовой статуи, которая будет воздвигнута на вечное воспоминание и для вечной славы вашего знаменитого отца и благородного дома Сфорца».

Вот и все, что пишет Леонардо о себе как художник, тогда как военному делу он посвящает девять пространных пунктов, поясняемых многочисленными чертежами и рисунками. Очевидно, да Винчи имел серьезные причины, побудившие его рекомендовать себя, главным образом, как инженера. Письмо Леонардо станет еще понятнее, если вспомнить, что герцог был окружен врагами и должен был постоянно держать свои войска наготове.

Лодовико Моро – весьма любопытный представитель тогдашней эпохи, и отношение к нему Леонардо да Винчи настолько повлияло на судьбу великого художника, что совершенно необходимо охарактеризовать этого герцога, представлявшего собой смесь самых разнообразных качеств.

Двор герцога Сфорца во многом отличался от двора первых Медичи. Здесь не было ни скромности и мудрости старого Козимо, ни великолепия Лоренцо Медичи. Династия Сфорца была самого недавнего и притом весьма плебейского происхождения: еще в конце XIV века предки Сфорца были простыми земледельцами. Первые представители династии отличались всеми качествами выскочек и авантюристов. Знаменитый Франческо Сфорца, отлученный папой от церкви, «продавал свою кровь тому, кто платил дороже», и сражался то против своих же миланцев за венецианцев, то в рядах миланцев против Венеции. В 1450 году он взял Милан приступом и объявил себя герцогом. Один из его сыновей был развратником, не уступавшим знаменитому впоследствии Борджиа: его убили в церкви, и, по словам летописца, «кровь его была приятна Богу». Лодовико Моро был родным братом этого развратника. Немногим отличаясь от брата в любовных похождениях, Лодовико боялся убийц, но сам был убийцей: он отравил своего племянника и охотно отравил бы племянницу Катарину, знаменитейшую амазонку того времени. Этот мелкий тиран был рабом своих любовниц, пока они ему не надоедали. Он любил музыку, вероятно, потому, что заглушал ее звуками постоянно тревожившие его опасения. В любви к сладким звукам он сходился с Нероном и с Саулом.

К такому человеку попал Леонардо и вскоре стал для Лодовико необходимым товарищем. В свою очередь Леонардо, всегда интересовавшийся внешнею эксцентричностью, не мог не заинтересоваться этим душевно ненормальным типом. Есть основания думать, что великий художник пытался даже направить эту развращенную натуру на лучший путь, стараясь главным образом действовать на артистические наклонности герцога. Но это была нелегкая задача. Лодовико восхищался не только пением, но и звуками речей Леонардо. Когда да Винчи декламировал стихи, на глазах герцога часто показывались слезы, и он говорил: «Мне казалось, что вы все еще продолжали петь». Но как только Леонардо уходил, герцог отдавал кровожаднейшие приказания или отправлялся к одной из своих любовниц.

Но даже среди этой обстановки Леонардо стремился к идеалу и иногда находил его совершенно неожиданным образом и при обстоятельствах, сильно скандализировавших некоторых благочестивых историков искусства. Если верить Рио, автору «Истории христианского искусства», герцог умел злоупотреблять талантом Леонардо, заставляя великого художника рисовать для своей потехи самые нечистые мифологические сюжеты. Утверждение это весьма правдоподобно, но об этих «натуралистических» произведениях Леонардо сохранилось так мало сведений, что, очевидно, ни сам художник, ни его ученики не придавали им серьезного значения. Вот что пишет Рио: «Лодовико иногда страдал настоящими пароксизмами похотливости и в такие часы заставлял художника рисовать самые мерзкие мифологические изображения, причем ему более всего нравилась наименее прикрытая нагота, лишь бы контуры были хорошо округлены и лишь бы магия светотени (clarum obscurum) дала вполне обнажиться совершенству форм».

Из этих картин сохранилась разве «Леда», находящаяся в Гааге, о которой Ломаццо пишет: «Хотя и нагая, она не представляла ничего неприличного, потому что стыдливо опускала глаза». Эта «Леда» попала из Италии в Германию, где с нею поступили по-варварски: желая придать ей «приличный» вид, злополучную Леду одели в неуклюже намалеванное платье и назвали «Милосердием». В Гааге пытались ее реставрировать, но, конечно, без особого успеха.

Биббиене?…

Ах, я забыл, - кардинал закрыл рукой глаза, - он же вчера уехал… м-м… В общем он уехал. Отложи письмо. Биббиена прочитает его, когда вернется. И не говори мне ни слова. Я все равно не знаю, как мне сейчас надлежит действовать. Только волноваться буду напрасно.

Джулиано раздраженно бросил лист бумаги на стол.

Ладно, Джованни, не хочешь читать, передам тебе на словах. Чезаре сбежал от Фердинанда. Говорят, его уже нет в Испании. Никто не знает, куда именно он направился и кто его освободил. Юлий уже объявил награду за голову Борджиа. Двадцать тысяч дукатов.

Кардинал, в это момент жадно пивший воду, поперхнулся, подавился и забрызгал все вокруг, в том числе свою роскошную сутану.

И ты молчал?!! - заорал он.

Джованни вскочил и забегал из стороны в сторону меж длинных столов, уставленных колбами, ретортами, горшочками снадобий, свечными огарками и листками бесполезных безумных формул.

Боже мой, боже мой, - запричитал он. - Ну и кашу заварили вы с Пьетро! Я уверен, что Чезаре уже на полпути сюда. Может, он уже здесь! Мы должны избавиться от этой девицы! Слышишь, Джулиано, мы должны избавиться от нее немедленно! Увези ее! Нет, лучше убей! Боже мой, во что вы меня втянули, мои бедные придурки! Биббиена, а он очень, очень умный человек, говорит, что моя доброта к родственникам меня погубит. И зачем я только послушал вас? И зачем я только с вами связался?! Ты знаешь, что у меня были вполне нормальные отношения с делла Ровере, пока вы двое не затеяли эту грязную возню со своей нищенкой? Я бы мог стать легатом и его армии тоже, если бы не вы!

Юлий II, пробыв на папском престоле чуть более двух месяцев, сменил прозвище «Железный» на «Грозный». Он уже успел казнить большую часть своих врагов - тайных и явных. Джованни было о чем беспокоиться.

Джулиано нахмурился.

Наверное, тебе следовало бы стать папой самому, а не думать, как найти покровительства делла Ровере, - сварливо сказал он. - И не смей плохо говорить о Пьетро!

Джованни тяжело и глубоко вздохнул, закрыв глаза ладонью.

Прости, прости, - сказал он после длительной паузы. - Бедный Пьетро был тебе вместо отца все это время. Прости, Джулиано. Ничего. Не волнуйся. Дождемся Биббиену. Не будем пока принимать никаких решений.

ОТКРЫТКА

Нет, папа, ты должен им сказать! - из коридора донесся голос Франчески. - Папа, ты же знаешь!

Я открыл глаза. За окном стемнело. В комнате полумрак. С трудом поднялся, чувствуя, как при малейшем изменении положения голова раскалывается на две равные части.

Франческа, ты преувеличиваешь… - ответил ей другой голос, по всей видимости синьора Вазари, но только сейчас он звучал как-то по-другому, не так, как прежде, тяжело, сдавленно.

Я знаю, что ты знаешь! Скажи! - настаивала Франческа.

Это очень странная история, Франческа, - казалось, отец девушки пытался уйти от ответа. - Очень странная.

Папа, а как ты думал это произойдет? - уговаривала его Франческа. - Разве это может случиться как-то нестранно ?…

Но они сами не знают, что они ищут… - возразил отец. Я встал и медленно, стараясь не оступиться и не потерять равновесие, направился к двери.

А откуда они могут знать, папа? - настаивал Франческа.

Ты не понимаешь, не понимаешь, - отчетливо, чуть не по слогам проговорил синьор Вазари, после чего раздался звук, издаваемый его коляской во время движения.

Я открыл дверь и чуть не столкнулся с отцом Франчески.

Ой! - воскликнул от неожиданности синьор Вазари.

Простите, простите! - залепетал я. - Я вас не задел дверью?

Нет, все нормально. Все нормально, - синьор Вазари странно посмотрел на меня - пристально, напряженно, словно хотел превратить в рентгеновский снимок. - Вы хорошо себя чувствуете?

Да, уже лучше. Спасибо.

Это хорошо, - подчеркнуто холодно отозвался отец Франчески, уже отъезжая от меня прочь в своем инвалидном кресле. - Очень рад за вас.

Меня снова удивил тон его голоса. Казалось, синьор Вазари был зол на меня. Но за что?! Я поднял голову - передо мной в дверном проеме напротив, чуть дальше по коридору, стояли Дик и Франческа. Они выглядели одновременно и возбужденными, и разочарованными. Что у них тут случилось?

Тебе правда лучше? - негромко спросил Дик.

Да, да. Лучше. Не волнуйся…

Молодой человек! - синьор Вазари резко развернул свое кресло на сто восемьдесят градусов. - В этом загадочном конверте точно ничего не было, кроме книги?

В каком конверте? - не понял я и автоматически посмотрел на Дика.

Тот показал рукой в сторону Франчески, и я увидел, что она держит тот обрывок конверта с маркой и штемпелем, в котором в мой офис пришла книга доктора Рабина.

Пришлось рассказать, - тихо ответил Дик. - Тут у нас вышло…

Ну, так было или не было?! - достаточно грубо прервал его синьор Вазари. - Отвечайте!

Синьор Вазари спрашивает тебя об этом конверте, - Дик произнес фамилию «Вазари» с какой-то особенной интонацией, ударением, словно хотел на что-то намекнуть. Но фамилия ровным счетом ничего мне не говорила. - Он узнал от меня, что…

Пусть он мне ответит! - прогромыхал отец Франчески, я даже не думал, что этот старик способен вести себя так властно.

Так, сейчас я соберусь с мыслями, - попросил я и взялся двумя руками за голову. - Было или не было в этом конверте еще что-то кроме книги? Была книга… Я искал записку или письмо… Выпала какая-то дурацкая открытка…

Открытка?! - удивился Дик. - Открытка?! А почему ты мне не сказал?…

Стойте, стойте! - синьор Вазари тут же подкатился ко мне в своем электрокресле. - Какая открытка?

Ну, какая-то… - недоуменно протянул я. - Глупость. Неправильная…

Франческа даже вскрикнула в эту секунду:

Папа! Я же говорила!

Подожди! - властно оборвал ее отец и обратился ко мне. - Говорите, что было неправильно?

Ну, просто неправильная. Одна и та же картинка с двух сторон. Это разве открытка? - я посмотрел на Франческу, ее лицо погрустнело, словно она ожидала услышать что-то другое. - А что там должно было быть?…

Не отвлекайтесь, - потребовал синьор Вазари. - Что было на картинке, не помните? Вспоминайте!

На картинке… - я попытался напрячь память, но думалось трудно, голова шла кругом. - Какие-то две женщины, два младенца. Камни вокруг. Кажется, такая.

Подожди, - попросил ее отец, но теперь его голос стал значительно мягче и спокойнее. - Идите за мной.

Синьор Вазари покатился на своем кресле в дальний конец коридора. Мы послушно проследовали за ним и очутились в просторном кабинете, обставленном с исключительным вкусом и изяществом. Высокие окна занавешены атласными гардинами, тяжелая бронзовая люстра под потолком, высоченные книжные шкафы, вдали камин, кожаные кресла и шкура огромного бурого медведя на полу. На широком дубовом письменном столе, уставленном мраморными статуэтками и бронзовыми фигурками, стопками громоздились старинные книги, рукописи и современные альбомы.

Эта картина? - синьор Вазари протянул мне альбом.

Я пригляделся.

Папа, «Мадонна в скалах»! - воскликнула Франческа. - «Мадонна в скалах»!

А на другой стороне открытки была эта картина? - строго спросил синьор Вазари, перевернув страницу.

Две одинаковые картины в одном альбоме? - удивился я. - Интересно…

Это не две одинаковые, это две разные картины, - выпалил Дик. - Леонардо нарисовал две похожие картины - одна хранится в Лувре, а другая в Национальной галерее в Лондоне! Так?

Да, вы правы, молодой человек. Вы правы, - нехотя пробурчал старик и откатился в своем кресле к окну.

Воцарилась полная тишина. Все молчали, и только огромные тяжелые напольные часы с увесистыми латунными гирями на длинных цепях зычно отбивали секунды.

Мне показалось, что прошла вечность. Я с трудом стоял на ногах, но боялся пошевелиться.

Время тянулось и тянулось. Синьор Вазари смотрел в окно и не шевелился.

Папа, пожалуйста… - попросила Франческа. Она сказала это таким проникновенным голосом, что если бы эта просьба касалась меня, то я бы сделал для нее все что угодно. - Папа…

Ты права, это меняет дело. Но я должен предложить господам шанс отказаться, - синьор Вазари повернулся на своем кресле. Его лицо стало бледным, но абсолютно спокойным и неподвижным, словно вылитым из бесцветного воска. - Вы все еще уверены, что хотите знать то, ради чего приехали в Милан?…

СКУЛЬПТОР

Пьетро Содерини всегда неохотно принимал просителей. А из-за последних событий художников он и вовсе не хотел видеть. Когда ему доложили, что некий скульптор Франческо Рустичи настойчиво добивается встречи с ним, верховный гонфалоньер ответил отказом. Однако Рустичи не сдавался. Наконец Пьетро, измученный регулярными визитами и письмами скульптора, сдался.

Перед ним оказался весьма красивый мужчина средних лет. Высокого роста, с длинными черными волосами и удивительно белой кожей. Притом поразительно сложенный и с приятным голосом. Только глаза скульптора Пьетро не понравились. Он нашел их нездоровыми.

Я желал бы украсить баптистерий Сан-Джованни за свой счет, - заявил Рустичи. - Изготовить бронзовые статуи пророков и особенно Иоанна Крестителя. Это был бы мой подарок горячо любимой мною республике.

Бесплатно? - Пьетро недоверчиво прищелкнул языком. - С чего это вдруг? Что-то не припомню я, чтобы хоть один из вашей братии сделал для города хоть что-нибудь бесплатно. Все норовят наоборот - содрать побольше и за просто так…

Аванс, выданный мессере да Винчи, до сих пор не давал гонфалоньеру покоя.

Вы очень проницательны, - ответил Рустичи с обезоруживающей улыбкой. - Видите ли, я хочу открыть здесь свою мастерскую. Но все заказы дают мессере Бенвенуто Челлини. Его «Персей» - верх совершенства, и каждый мечтает получить какое-нибудь из творений этого мастера. Я хочу, чтобы и мои работы были выставлены напоказ. Уверяю, они ничуть не хуже, чем скульптуры мессере Челлини. Сам папа был ими доволен. Вот, посмотрите.

Рустичи протянул Пьетро рекомендательную записку, специально подготовленную для него канцелярией Ватикана. «Сим подтверждаем, что мессере Джованни Франческо Рустичи является весьма искусным скульптором. Выполнял заказы и был удостоен похвалы Его Святейшества Папы Юлия II».

Гм… гм… Что же вы сразу не сказали? - сердито спросил Пьетро, осторожно возвращая гостю записку. - Что ж… Я не могу ничего обещать. Городской совет принимает решение, где разместить дары скульпторов и живописцев…

Не нужно, - тряхнул гривой черных блестящих волос Рустичи. - Скажите, где я могу найти мессере Леонардо да Винчи ? Говорят, он весьма искусен в технических вопросах отливки бронзы. Кто бы мог меня ему представить?

Пьетро Содерини болезненно поморщился, словно скульптор подсунул ему несвежую рыбу.

Попросите мессере Никколо Макиавелли, секретаря Совета десяти. Вы найдете его в Борджелло. Он бывает там каждый день.

Да, - отмахнулся Содерини. - Можете. А теперь извините, у меня еще много дел.

Сердечно благодарю вас, - скульптор поклонился с преувеличенным почтением.

И хоть в словах и жестах его не было ничего грубого или хотя бы непочтительного, гонфалоньеру Флоренции показалось, что над ним полчаса изощренно издевались.

БЛИЗНЕЦЫ

Сейчас этой церкви в Милане нет, она не сохранилась, - начал свой рассказ синьор Вазари. - Во времена Леонардо она носила название Сан-Франческо Гранде. В 1483 году для центральной части алтаря этой церкви Братство Непорочного Зачатия заказало Леонардо да Винчи картину. Сюжет необычен - младенец Христос встречается с младенцем Иоанном Крестителем. В центре - дева Мария, справа - ангел. Встреча происходит в гроте, поэтому большую часть фона занимают скалы. Отсюда и название - «Мадонна в скалах», или «Мадонна в гроте».

Франческа молча показала нам диван, и мы втроем, стараясь не мешать синьору Вазари, бесшумно на него уселись.

Я не знаю, надо ли вам рассказывать, что символически обозначает грот? - синьор Вазари снова развернулся и уставился в темное окно.

По Фрейду? - неловко пошутил я и тут же осекся.

Молодой человек, - снисходительно заметил синьор Вазари. - Если вы думаете, что символы придумывает человек, вы глубоко заблуждаетесь. Если же вы думаете, что их придумывает какой-то конкретный человек, - вы заблуждаетесь вдвойне. Наконец, если вы думаете, что Фрейд открыл в символах что-то, чего не знали, например, древние греки или даже римляне, вы…

Заблуждаюсь втройне. Извините, - поправился я.

Но вы правы, если подумали, что речь идет о материнской утробе, - продолжил синьор Вазари прежним тоном рассказчика. - Альбом перед вами?

Да, папа, - ответила Франческа.

И что вы видите? - спросил синьор Вазари.

Мадонну в гроте, - сказал я и недоуменно пожал плечами. - А что еще?

Я, наверно, как-то глупо улыбнулся, вспомнив двух близнецов, учившихся со мной вместе в университете. При абсолютной внешней схожести - отличить одного от другого почти никогда не удавалось, они были совершенно разными. «Старший» - Мэтт - бесшабашный авантюрист и постоянный зачинщик самых разных беспорядков. «Младший» - Сэм - напротив, спокойный, усидчивый и трудолюбивый парень. И хотя Мэтт бесконечно прогуливал контрольные, экзамены и тесты, учился он без задолженностей. Сэм как проклятый сдавал их по два раза.

Чему вы улыбаетесь? - синьор Вазари обжег меня взглядом.

Нет-нет, ничего, - попытался откреститься я.

Ваш друг абсолютно прав, - сказал отец Франчески, и по тону его голоса стало понятно, что хотя бы одного из нас он не считает безнадежным тупицей. - Вы видите двух младенцев в материнской утробе.

Это апостол Фома?! - Дик глянул на синьора Вазари исподлобья.

Слухи о том, что апостол Фома - брат-близнец Иисуса, распространились еще во втором веке , - обратилась ко мне Франческа. - Фома внешне очень походил на Иисуса. Кроме того, он был особенно фамильярен в отношениях с Христом и оставил одно из самых загадочных, самых мистических Евангелий.

Так Фома был близнецом Иисуса?… - я все еще не мог в это поверить.

Нет, - ответил синьор Вазари. - Тут произошла ошибка. Просто «Фома» в переводе с арамейского языка значит не что иное, как «близнец». И поэтому в какой-то момент была допущена банальная ошибка. Близнеца стали называть Фомой, а Фому - близнецом. Но брат-близнец у Иисуса действительно был.

Что значит - «действительно был»?! - прошептал я. - Вы это серьезно говорите?

Да, - односложно ответил синьор Вазари.

Но откуда это известно? - меня поразила та уверенность, с которой старик произнес это свое «да».

Вы слишком забегаете вперед, - предостерег меня синьор Вазари. - Сейчас мы говорим о картине Леонардо. И ваш друг, который, насколько я могу судить, не американец, а англичанин, правильно заметил - мы видим двух младенцев в материнской утробе.

По всей видимости, синьор Вазари не слишком жалует американцев…

Вы хотите отправить Леонардо да Винчи на костер? - невозмутимо осведомился синьор Вазари.

На костер? - не понял я.

Просто если бы Леонардо публично заявил о том, что верит, будто бы у Иисуса Христа был брат-близнец, то художника бы моментально сожгли на костре, - еле слышно пояснил Дик. - Без всяких разбирательств.

Абсолютно верно, - подтвердил синьор Вазари. - Если же вы все-таки думаете, что второй младенец на этой картине - Иоанн Креститель, сравните этих младенцев с теми, что нарисованы на другом варианте этой же картины.

Франческа перевернула страницу, и мы с Диком принялись искать различия.

Оба мальчика сидят в одинаковых позах, - сказал я и пригляделся внимательнее. - А вот, заметил! В первом варианте ни у одного из мальчиков нет в руке креста, а во втором один из мальчиков держит крест.

Крестом на картинах, посвященных библейским сюжетам, символически обозначают Иоанна Крестителя, - пояснил Дик.

Иными словами, - резюмировал наше «расследование» синьор Вазари, - в первом варианте этой картины ни один из мальчиков не является Иоанном Крестителем…

Послушайте, неужели вы хотите сказать, что Леонардо нарисовал под видом Иоанна Крестителя брата-близнеца Иисуса и намеревался разместить это изображение в алтарной части собора?! - я не верил своим ушам.

Абсолютно верно, - подтвердил синьор Вазари. - Но верно и другое - «намеревался»! Ему так и не дали этого сделать. Вышел конфликт с заказчиком, и картина так никогда и не заняла предназначенное ей место.

А причина конфликта? - вставил Дик.

Неизвестна, - ответил синьор Вазари. - В том-то все и дело. Возможно, это связано с буллой Иннокентия VIII - «Summis desiderantes», она появилась как раз в 1484 году.

- «С величайшим рвением», - перевел Дик. - Когда церковь благословила преследование ведьм?

Совершенно верно, - ответил синьор Вазари. - Начался очередной период религиозных гонений и репрессий . А теперь сравните ангелов на двух картинах.

Ангелы - это вот эти женщины справа? - уточнил я.

Да, разумеется, - ответил синьор Вазари и, не будучи в силах сдержать свое умиление моей дремучестью, улыбнулся: - Только они не женщины. Они - ангелы .

На первой картине ангел смотрит прямо на зрителя! - понял я. - А на второй уже нет, куда-то в сторону.

Да, и палец! - заметил я. - На первой картине он показывает на Иоанна Крестителя, а на второй - нет. Что это может значить?… Остальные жесты у всех персонажей абсолютно идентичны на обоих полотнах!

Это не Иоанн Креститель, - в очередной раз уже упавшим голосом поправил меня синьор Вазари.

Боже правый! - воскликнул Дик, который все это время сосредоточенно пожирал глазами обе картины, взяв со стола еще один альбом, где обе «Мадонны в скалах» были представлены на одном развороте. - Боже правый!

Что, Дик?! Что?! - испугался я.

* * *

Вот, смотри! - выпалил Дик и положил альбом прямо передо мной. - Кто эта женщина в центре?

Мадонна… Богородица… - я испуганно посмотрел на Дика. - А что в этом такого, что надо так кричать?

То есть мать Христа, - Дик словно не заметил моей ремарки. - Правильно?

Правильно.

А теперь посмотри, что она делает, - попросил Дик.

Одной рукой она обнимает мальчика… Подожди, не может быть! Она должна своего ребенка обнимать! А она обнимает Иоанна Крестителя! То есть нет, - я украдкой взглянул на синьора Вазари. - Это не Иоанн Креститель… В общем, она обнимает мальчика, у которого молитвенно сложены руки. А другой рукой она… Отстраняет?! Дик!

- Она отстраняет мальчика, который осеняет первого крестным знамением?! - я не верил своим глазам.

Действительно, богородица как бы прячет одного ребенка от другого в полах своего плаща.

Да! Да! - воскликнул Дик. - Причем она отстраняет ребенка, которого обнимает ангел! А ангел одет в одежды красного и синего цвета! Помнишь, я тебе говорил - это стихии неба, стихии гнева Господнего?! Эти цвета символизируют Иисуса Христа!

Ну и что, что это значит?! - все еще не понимал я. - Она отстраняет младенца Христа?…

Богородица отстраняет Христа?!

И как бы защищает другого младенца, накрывая его плащом?…

Да! - не унимался Дик. - Богоматерь обнимает человеческого ребенка! А напротив него сидит другой младенец, которого обнимает ангел, то есть он не земной, а небесный ребенок! И земной склонился перед небесным в молитвенном жесте, а ангел показывает на земного, смотрит на нас и как бы говорит: «Вот тот!»

Что - «вот тот»?! - не понял я.

Я не знаю… - Дик растерянно посмотрел сначала на меня, потом перевел глаза на синьора Вазари. - Что значит этот жест, синьор Вазари?

Я тоже поднял глаза на синьора Вазари. Он был бледен, глаза широко открыты, правая щека подергивалась.

* * *

Я бы хотел обратить ваше внимание, господа, - сказал синьор Вазари каким-то странным, сдавленным голосом, - что Леонардо не только нарисовал две картины на один сюжет, но и закончил обе картины.

И что с того? - не понял я.

Леонардо практически никогда не заканчивал своих картин, - отчетливо проговаривая каждую букву, стараясь не запнуться, продолжал синьор Вазари. - Вы видели сегодня «Тайную Вечерю», и хотя она считается законченной картиной Леонардо, это не так. Лик Христа никогда так и не был дорисован художником. Даже знаменитая Джоконда - и та не завершена полностью. Леонардо продолжал править ее до конца жизни. И теперь задумайтесь - художник, страдающий «диссертационным неврозом», если так можно выразиться…

- Каким неврозом?! - я даже заикнулся.

Диссертационный невроз - это название невроза, когда человек не может закончить начатую работу, - пояснил Дик, не выходя из состояния глубокой задумчивости.

Спасибо, - поблагодарил его синьор Вазари и продолжил: - Художник, страдающий «диссертационным неврозом», рисует две картины на один и тот же сюжет, причем обе доводит до конца. И главное, неизвестно - почему?

Что значит - «неизвестно почему»? Разве нужно какое-то объяснение? Закончил - и все.

Во-первых, непонятно, кто или что заставило Леонардо закончить картину, - синьор Вазари подъехал к нам на своем кресле. - Какую бы картину художника мы ни взяли, мы всегда можем сказать, какие именно обстоятельства заставили его преодолеть самого себя и завершить ту или иную работу. Здесь - нет. Во-вторых, непонятно, почему он нарисовал две картины…

Да, зачем он это сделал? - спросил я, даже не представляя, насколько наивно звучит сейчас этот вопрос.

Синьор Вазари сделал над собой усилие и улыбнулся:

В этом-то и вопрос. Нет ни одного исследователя творчества Леонардо, который бы вам на него ответил.

А в рукописях Леонардо? - предположил я. - Что-то же должно быть про это… про брата-близнеца? Может быть, поэтому их так и разыскивают?

Синьор Вазари посмотрел на меня, секунду раздумывал и вдруг сказал словно в никуда:

- Рукописи давно превратились в книги, молодой человек.

Спрятать! - воскликнул Дик и вышел из своего оцепенения, его как осенило. - Леонардо хотел подменить одну картину другой и спрятать первую, еретическую картину, подменив ее новой - похожей, но без «ереси». Правильно?!

Что ж, я должен отдать вам должное, - ответил синьор Вазари. - Не случайно, видимо, именно вас решили предупредить.

- Решили предупредить? - переспросил я. - Что вы имеете в виду? О чем?… Кто?!

СРАЖЕНИЕ

На краю порта появилось густое облако белой пыли - отряд французов во главе с капитаном Баярдом и освобожденным из плена герцогом Чезаре Борджиа домчал до Порто-Боу.

Пьяные матросы, бесцельно болтавшиеся на берегу, плотно усеянном притонами, слишком поздно заметили мчащийся во весь опор конный отряд.

Берегись!!! - только и успел крикнуть из них, прыгнув и откатившись в сторону.

В следующую секунду воздух наполнился отчаянными криками. Обезумевшие от порки и шпор кони промчались прямо по людям.

Поднимайте паруса! Рубите канаты! - громоподобный голос Баярда отдавал команды.

Вслед французам уже раздались выстрелы. Это погоня. На краю порта показались преследователи - испанский отряд, командир которого под страхом смерти должен был вернуть Чезаре к королевскому двору. Живым или мертвым.

Первый залп фальконетов не достал «Санта-Катерины» - небольшого быстроходного судна, которое должно было увезти Борджиа из испанского плена. Чезаре, сильно хромая, спешил подняться на борт. Как только он ступил на палубу, Баярд тут же одним махом обрубил канаты, поддерживавшие трап, оставив внизу часть своих людей.

«Санта-Катарина» удивительно быстро стала разворачиваться, отплывая от берега.

Чезаре удивился. Паруса еще не успели расправить полностью, а если бы даже и успели - на море был полный штиль. Но корабль двигался!

Несколько легких лафитов выстрелили одновременно, скосив передний фланг отряда преследователей. Отряд резко взял вправо. Испанцы прыгали с коней и пересаживались на корабли. На одной из каравелл поднялись паруса с гербами королевы Изабеллы, но ветер не спешил их наполнить.

По левому борту - галеон «Немезида». Ниже ватерлинии - огонь!

Огромный испанский галеон, стоявший на рейде и закрывавший вход в гавань, вздрогнул, когда ядра пробили его борт. Артиллерия крошечной и юркой «Санта-Катарины» обладала чудовищной силой! Испанская «Немезида» накренилась и быстро начала тонуть. Груз на борту галеона пополз на левый борт. Моряки с дикими криками прыгали в воду. «Санта-Катарина» проскользнула мимо гибнущего гиганта и вышла в открытое море. Спустя всего несколько минут «Немезида» неуклюже завалилась набок, и ее заросшее днище показалось над водой. Королевская посудина, служащая испанской короне для выкачивания золота из Нового Света, встала в узком выходе из гавани, как пробка в бутылке.

Теперь ни один большой корабль не выйдет из этой гавани, даже если погода изменится, - довольно заявил капитан Баярд, глядя на результаты своего хитрого маневра, и фамильярно хлопнул Борджиа по плечу. - Ну, поздравляю, ваша светлость! Вы снова на свободе!

* * *

Кто оснастил этот корабль? - спросил Чезаре, оглядывая «Санта-Катарину».

О! Он великий военный инженер и стратег! Это гениальный человек, - вполне серьезно сказал капитан. - Леонардо да Винчи.

Борджиа вспомнил, где он последний раз видел такие снаряды, какими был потоплен галеон! Мессере да Винчи показывал ему свое новое изобретение! Тогда их было всего три. Первое же в щепки разнесло телегу с камнями, по которой стреляли для пробы. Ядро, попав в цель, разорвалось на тысячу кусков. Смесь внутри него обладала необыкновенной силой.

Спустившись вниз по лестнице, Чезаре увидел загадочную и потрясающую воображение машину. Она занимала почти половину трюма и состояла из огромного числа шестерней и рычагов. Все детали, хитроумно переплетаясь друг с другом, подходили к двум большим колесам. Каждое из них вертели четыре человека. Они быстро ходили по кругу, толкая отполированные до блеска ручки.

А теперь идите сюда!

Баярд с кошачьей ловкостью полез обратно наверх. Быстро пробежал по палубе. Хромающий Борджиа едва поспевал за ним. На капитанский мостик ему удалось забраться с большим трудом.

Глядите! И как только человек может до такого додуматься?

Капитан показывал куда-то вниз, перегнувшись через перила.

Чезаре посмотрел. Внизу, под водой, из днища корабля торчали два огромных винта с большими лопастями, которые довольно быстро вращались, толкая легкое судно вперед.

Его гений спас вам жизнь, - сказал капитан, восхищенно любуясь работой механизма.

Чезаре промолчал. Теперь, когда испанский плен остался позади, его уязвленная гордость взыграла с новой силой. Он не забыл предательства Леонардо.

Инженер да Винчи служил мне, - сказал Чезаре, - и я бы хотел повидаться с ним. Это возможно?

Думаю, да, - капитан улыбнулся во весь рот, - они с его светлостью Д"Амбуазом большие друзья.

Примерно через полчаса поднялся сильный попутный ветер. Скошенные паруса «Санта-Катарины» туго натянулись. Матросы подсоединили к колесам какие-то ремни, и теперь те вертелись без помощи ветра.

У Чезаре даже дух захватило, с такой скоростью мчалось судно.

Если ветер не переменится, мы будем в Марселе уже послезавтра, - Баярд смотрел в подзорную трубу. - Сомневаюсь, что у королевы-белошвейки найдется каравелла, способная нас догнать.

Вы доставите меня в Наварру? - спросил Борджиа, сцепив руки за спиной.

Если вы пожелаете, мне приказано проводить вас туда. Мсье кардинал считает, что там вам будет безопаснее всего. Однако вы не под конвоем. Мне приказано после высадки в Неаполе следовать вашим указаниям и препроводить туда, куда вы пожелаете, - почтительно сказал Баярд.

Где сейчас сам кардинал Джованни?

Он в бегах. Мечется между Миланом и Флоренцией в надежде, что так папе будет труднее его сцапать. Надо признать, ему удалось всыпать вояке делла Ровере перца под хвост на конклаве, - капитан засмеялся.

Чезаре промолчал. У него были основания думать, что Юлий охотится не за кардиналом Медичи.

Я могу остаться в Неаполе? Под вашей протекцией?

Баярд тяжело вздохнул и мотнул головой.

Ваша светлость, я глубоко преклоняюсь перед вашим военным талантом и сделал бы для вас что угодно, но увы. Его высочество вице-король дал особое распоряжение, чтобы наше участие в вашем освобождении оставалось в тайне. Он задумал даже пустить слух, что вас освободила ваша сестра, герцогиня Феррарская.

Чезаре понимающе кивнул.

Пожалуй, я поеду в Наварру, - криво улыбнулся он. - Пора бы мне уже увидеться с женой. Признаться, даже лица ее не помню. В церкви, где мы встретились первый раз, дабы небеса освятили наш союз, было довольно темно. Надеюсь, ее любовник не заколет меня где-нибудь в темном углу того сарая, который мой венценосный шурин называет королевским дворцом.

Синьор Вазари откатился от нашего дивана, выехал на середину комнаты, чуть развернул кресло и стал медленно толкать его вперед-назад. Проезжал метр, другой вперед, затем назад. Туда-сюда. Слово раскачивался на качелях.

Я удивленно посмотрел на Дика. Он выглядел сосредоточенным и едва заметно покачивал головой, вторя движениям синьора Вазари. Вперед-назад. Вперед-назад. А Франческа замерла. Ее безупречно белая кожа стала почти матовой.

Вы верите в Бога? - спросил вдруг синьор Вазари.

Я… м-м-м… э-э-э… - промычали мы с Диком.

Все очень странно, - ответил на это синьор Вазари и продолжил свои раскачивания. - Все очень странно.

Папа, пожалуйста… - попросила Франческа, она буквально молила его. - Скажи…

Синьор Вазари подъехал к своему столу, открыл сначала один ящик, затем другой, что-то поискал в них, затем достал два конверта - один большой, другой маленький - и положил их на столешницу.

Подойдите, пожалуйста, - попросил он.

На столе лежал большой желтый конверт с факсимильным изображением рукописи Леонардо - точь-в-точь как тот, в котором мне прислали книгу Рабина. Маленький конверт был белым. Из него синьор Вазари достал несколько марок.

Узнаете? - спросил он, приставив марку с портретом Леонардо на большой желтый конверт.

Вы хотите сказать, что это вы прислали мне книгу доктора Рабина?! - я был в шоке, все во мне закипело.

Зачем этот старик морочит нам голову, если все это дело - его собственных рук?!

Франческа, подай конверт наших гостей, - просил синьор Вазари, сохраняя полную невозмутимость.

Франческа положила рядом обрывок конверта, доставленного мне в офис.

Посмотрите внимательно. Ничего не смущает? - спросил синьор Вазари.

Что нас должно смущать?! - раздраженно воскликнул я. - Вся моя жизнь пошла кувырком из-за этой чертовой посылки! На меня напали охранники Рабина, я вынужден скрываться! У меня сорвалась огромная сделка! И вы спрашиваете - ничего ли нас не смущает?! Вы вообще в своем уме?! Зачем вы все это затеяли?!

Посмотрите внимательно, - попросил синьор Вазари. - Это единственное, о чем я вас прошу.

Не может быть… - прошептал Дик. Он взял оба конверта и стал пристально их разглядывать. - Зеркальное отображение!

Именно! - подтвердил синьор Вазари. - Ни такой марки, ни такого конверта не может быть в принципе! Но даже если мы допустим, что где-то, в какой-то типографии и могла случиться подобная ошибка, то невозможно, чтобы она коснулась и конверта, и марки на этом конверте! И более того, такая марка с типографской ошибкой непременно стала бы раритетом, филателистической редкостью! И поверьте, я бы знал о ее существовании!

Господи, какая ошибка?! - взмолился я. - О чем вы все вообще тут говорите?! Кто-нибудь может мне объяснить?

Вот, видишь, - Дик положил оба конверта на стол и показывал попеременно то на один, то на другой. - Это тот конверт, который синьор Вазари достал сейчас из своего стола. В нем нет ничего необычного. Я думаю, его можно приобрести даже в том сувенирном магазинчике, где ты сегодня приходил в себя.

А вот посмотри на тот конверт, который пришел к тебе в офис, - продолжил Дик.

И что?! - я все еще был в замешательстве, оба конверта казались мне абсолютно идентичными.

А то, что на обычном конверте сохранена оригинальная форма записи, - сказал Дик. - Леонардо пользовался этой техникой - текст можно прочесть, если приставить к нему зеркало. Франческа, можно вас попросить дать мне зеркало?

Да, конечно, - ответила Франческа, вышла в коридор и уже через секунду вернулась обратно, держа в руках небольшое зеркальце. - Вот, пожалуйста.

Спасибо большое, - ответил Дик, приложил зеркало к конверту синьора Вазари и обратился ко мне: - Видишь?

Я пригляделся. Действительно, в зеркале можно было прочесть то, что написано на конверте. По крайней мере, были понятны латинские буквы. До этого записи скорее напоминали узор, чем текст.

А теперь смотри сюда, - Дик придвинул конверт, доставленный в мой офис.

Ничего себе! - только и смог выговорить я.

На конверте, в котором мне пришла книга Рабина, текст был идентичен зеркальному отражению, а не изображению на самом конверте!

Я тоже этого не заметил, - сказал Дик. - На это обратил внимание синьор Вазари. Но и это еще не все… Вот марка.

Я уставился на марку, принадлежащую синьору Вазари, и на марку своего конверта. Сначала мне показалось, что это одна и та же марка, но теперь я понял, что Леонардо на этих «одинаковых» марках смотрит в разные стороны!

Он смотрит в разные стороны?!

Именно, - подтвердил синьор Вазари. - И на обычной марке, которую я вам представил, дано каноническое изображение. Голова Леонардо повернута вправо. Если со стороны зрителя, - уточнил он. - А на вашей марке, точнее, на марке с вашего конверта, он смотрит влево! И как я вам уже сказал, это не может быть типографской ошибкой. Сейчас я вам покажу…

Синьор Вазари придвинул к себе компьютерную клавиатуру, поерзал мышкой по коврику со знаменитым изображением «Человека» Леонардо, затем набрал в поисковике «Leonardo da Vinci» и запросил «картинки».

На экране тут же появились десятки изображений Леонардо - знаменитого автопортрета, выполненного красным карандашом, и десятки портретов, сделанных другими художниками.

Леонардо не рисовал себя, - сказал синьор Вазари, пролистывая интернет-страницы и демонстрируя нам портреты художника. - И запрещал это делать кому-либо другому. Только перед самой смертью, уже уехав во Францию под покровительство Франциска I, он сделает этот автопортрет. Поэтому художники, рисовавшие Леонардо после, брали за образец этот рисунок. Наиболее известен портрет, выполненный Чарльзом Тоунлем, - синьор Вазари еще щелкнул мышкой, и на экране монитора появился портрет Леонардо, изображенный на марке. - Художник перенес на полотно автопортрет Леонардо и дорисовал - надел на голову берет, омолодил художника, а в остальном - можно сказать, раскрасил.

Послушайте, - сказал Дик, - но если Леонардо нарисовал себя, смотрящим влево (для зрителя - вправо), в этом был какой-то смысл. Леонардо ничего не делал просто так. Тем более - автопортрет… Это должно что-то значить.

Вы абсолютно правы, юноша! - воскликнул синьор Вазари и тут же продолжил: - Я сейчас вам покажу. Давайте пройдем в коридор, там стоит большое зеркало.

Мы послушно двинулись за коляской синьора Вазари.

Представьте себе, что вы пишете автопортрет, - сказал синьор Вазари, когда мы все вместе добрались до высокого, потемневшего от времени зеркала, освещенного диковинными настенными лампами с какими-то божествами на бело-желтых плафонах.

Мы все трое - я, Дик и Франческа - автоматически встали боком к зеркалу и примерились рукой, чтобы водить воображаемой кистью по воображаемому мольберту.

Каким получится изображение? - с подвохом спросил синьор Вазари.

Как на автопортрете Леонардо, - понял я. - Для себя мы смотрим вправо, а для зрителя - влево.

Да, но только Леонардо был левшой! - воскликнул Дик. - Это вы имели в виду, синьор Вазари?

Именно, - ответил тот. - Представьте, что вы бы рисовали свой автопортрет левой рукой…

Мы послушно повернулись правым боком к зеркалу, чтобы «рисовать» свои автопортреты левой рукой.

Да, действительно, - согласился я. - Неудобно. Но это странно. Зачем он так усложнил себе задачу? Тем более что это просто рисунок, следовательно, это никак не может быть связано с композицией…

Но этот рисунок - единственный автопортрет художника! - уточнил синьор Вазари.

Что же это может значить?… - сосредоточенно проговорил Дик. - Право и лево… Право и лево… Каббала?!

Дик буквально прокричал это слово.

* * *

Синьор Вазари внимательно посмотрел на Дика. Что было в этом взгляде - уважение или страх? Я не мог понять.

Что ты имеешь в виду? - я уставился на Дика с недоумением.

Что-то знакомое… - я попытался припомнить, где слышал эти слова.

Это Мефистофель. Из «Фауста» Гёте, - шепнула мне на ухо Франческа.

В любом случае я подтверждаю, что такой марки и такого конверта не могло быть в принципе, - синьор Вазари покатился на своем кресле обратно в кабинет, словно не желал больше продолжать эту тему. - Равно и открытки…

Дик тут же последовал за ним в кабинет, а мы с Франческой задержались в коридоре. Мы были наедине одно лишь мгновение - я и она. Совершенно случайно, без умысла. Но в этой секунде была такая интимность, такая глубина, что мы оба закраснелись.

Но синьор Вазари, - раздался из кабинета встревоженный голос Дика, - что это значит? Кто мог послать такое письмо? Это какая-то дьявольская игра! Рукописи Леонардо - прямыми буквами, а не в зеркальном отражении. Лицо на портрете, смотрящее в левую сторону, то есть туда, куда и должно было бы смотреть, если бы мессере Леонардо так не любил свои фокусы. Наконец, открытка с двумя картинами, где одна объясняет другую.

Господа, - старик повернулся к нам и приосанился, словно собирался сказать что-то важное, - я дал вам всю информацию, на которую вы имели право. Больше того. Поэтому на этом закончим расспросы. Я признаюсь вам честно - я не понимаю, почему вас привели ко мне. Если бы я думал, что возможна ошибка, то решил бы, что произошла ошибка. Но в любом случае я, со своей стороны, не получал никаких указаний, поэтому вынужден вас переадресовать. Вы вспомнили Гёте… Так вот, вам надо к ним, а не ко мне.

Синьор Вазари говорил строго, четко, ясно, но я не понял ни одного слова - о чем речь?!

К кому?!. - осатанел я. - К Гёте?!

К магистру Приората Сиона, - на лице синьора Вазари не дрогнул ни один мускул.

К магистру Приората Сиона?! - и тут я потерял дар речи, уставившись как дурак на Франческу и на Дика - может быть, они что-нибудь понимают?

Вы сказали, что нас привели… - Дик словно и не услышал про Приорат Сиона, его беспокоило совсем другое. - Кто привел? Кто, синьор Вазари?!

Вы умеете читать знаки, молодой человек, - с укором сказал синьор Вазари. - Не спрашивайте о том, что вы и так бы заметили, если бы захотели. А сейчас я вынужден попросить вас меня оставить, мне надо кое с кем переговорить…

ИСТОРИЧЕСКИЕ ХРОНИКИ…

Осенью 1504 года испанский десант внезапно обрушился на Неаполь, сметя береговую оборону французов. В это же время пришло известие о невероятном побеге Чезаре Борджиа из испанского замка Медина-дель-Кампо, куда он был заточен по приказу Фердинанда II Арагонского. Поразительно быстро он снова оказался в Италии.

Отступив в глубь страны, французская армия встретила испанскую у реки Гарильяно, но была разбита. 13 декабря 1504 года в Блуа был подписан договор, по которому Неаполитанское королевство перешло к Испании.

Что за человека привел Никколло? - отрывисто спросил Леонрадо

Скульптора, Джованни Франческо Рустичи. Он пришел выказать вам свое восхищение и преклонение.

Он склонил голову чуть набок, ожидая окончательного решения учителя.

Ладно… - Леонардо дотронулся до полы своего роскошного бархатного халата, который был усеян пятнами, крошками и каплями свечного воска. - Пусть подождут немного. Мне нужно переодеться.

Джакопо явно обрадовался. Даже возбужденно подпрыгнул на месте и помчался вниз.

Учитель выйдет! - донесся его радостный голос.

Леонардо небрежно стянул со спинки кровати измятый камзол, что был на нем в тот самый день, когда он ходил в Борджелло. Снял со стула шелковые чулки и надел, хотя знал, что на одном спущена петля.

Даже не взглянув в зеркало, чтобы пригладить волосы или отряхнуть с бороды остатки пищи, Леонардо вышел из спальни. Поступь его была тяжелой, а плечи сгорбленными, он шаркал домашними туфлями и потирал спину, затекшую от длительного сидения за столом.

Спустившись вниз, Леонардо первым увидел Макиавелли. Но почти сразу забыл о нем. Рядом с ним стоял человек необыкновенной, дьявольской, загадочной красоты. И этот человек смотрел на Леонардо так, будто увидел вместо золотого дуката дешевую подделку. По лицу его пробежала странная дрожь. Потом глаза его стали необыкновенно злыми. Он низко поклонился, а когда поднял голову - уже выглядел скучающе-дружелюбным.

Секретарь Совета десяти тоже удивился такому странному виду хозяина, но не подал виду.

Добрый день, мессере Леонардо, - он широко улыбнулся и обнял да Винчи, - простите за вторжение. Вот, привел восторженного почитателя вашего таланта. Он утверждает, что с тех пор как увидел вашу «Тайную Вечерю», не может найти себе места. Тысяча извинений за беспокойство, но он меня совершенно замучил! Знакомьтесь…

Макиавелли говорил быстро, рассказывая, кто такой Рустичи, и пересыпая сведения о нем бесконечными извинениями за беспокойство, что они причиняют да Винчи.

Рустичи подошел ближе и еще раз поклонился Леонардо. Тот ответил едва заметным кивком и сказал неожиданно грубо:

Ну что ж, я вижу, вы поглядели местную диковинку, старого маляра, что расписывает стены монастырских едален. Полагаю, что жестоко разочаровал вас, но мне до этого нет совершенно никакого дела. Так что прощайте, Джованфранческо.

С этими словами он повернулся к посетителям спиной и быстро пошел наверх. Пожалуй, даже чересчур быстро. Словно торопился спастись в сумраке плохо освещенных верхних комнат.

* * *

Макиавелли растерянно повернулся к Рустичи и развел руками:

Ничего не понимаю! Должно быть, мы оторвали его от чего-то важного.

Скульптор покачивался взад-вперед, держа руки за спиной, и пристально оглядывал комнату. Его взор чуть задержался на Салаино, который увлеченно рассматривал образцы тканей, разложенные на столике у окна.

Что с ним? - спросил он, показывая глазами наверх.

Что с ним? Да то же, что и всегда! Вы разве не заметили? А вы подумайте, что он сделал за последнее время? Ничего! Ни-че-го! Изрисовал горы бумаги никчемными чертежами! Возвел несколько стен и усовершенствовал кулеврину ! Да, еще, пожалуй, разрисовал часослов для мадонны Панчифики! Чтобы порадовать бедняжку! Как же это она сидит целями днями взаперти! Надо ей хоть книжку с картинками! Между тем работа могла бы хоть спасти его от хандры!

Смуглое лицо Чезаре покраснело от гнева. Он схватил берет и помчался прочь из дома.

* * *

Леонардо стоял в своей спальне, прислонившись спиной к двери. Он слышал все до последнего слова и ненавидел Чезаре. Ненавидел прежде всего за то, что тот говорил правду.

Да Винчи сел за стол и быстро записал в своем дневнике.

Валентина Марковна Скляренко

100 знаменитых ученых

+ с = bx Хорезми приводит такое решение:

X = b/2 +-? ((b/2)

При этом он указывает, что решение невозможно, если c > (b/2)

Конечно же, в наше время такие преобразования откровением не являются. Кроме того, на первый взгляд, человеку, хоть чуть-чуть знакомому с математикой, процедура восстановления вообще в ряде случаев покажется бессмысленной. Но тут нужно учитывать несколько обстоятельств. Нельзя забывать о том, что все свои вычисления Хорезми проводил в словесной форме, без использования математических знаков. Естественно, что это серьезно усложняло сам процесс вычислений и математических преобразований. Что же касается приема «восстановление», то его введение, скорее всего, продиктовано двумя факторами. Математики времен Хорезми не признавали существование отрицательных величин. «Восстановление» позволяло привести уравнение к такому виду, чтобы обе его части были положительными. Кроме того, с помощью этого приема уравнения можно было привести к одному из шести канонических видов, алгоритм решения которых заранее известен. Таким образом, можно сказать, что, предложив свои алгебраические методы решения уравнений, Хорезми смог свести большинство задач к некоей стандартной форме, абстрагируясь от конкретных условий.

Затем математик знакомит читателя с алгоритмами решения уравнений, приведенных к стандартному виду. Решать подобные задачи умели еще древнегреческие ученые. Но они делали это исключительно с помощью геометрических методов. Одна из основных заслуг Хорезми состоит в том, что он в своей работе впервые стал пользоваться исключительно алгебраическими методами, приводя геометрические решения уравнений только для доказательства правильности своих вычислений.

Следующая часть «Книги о восстановлении и противопоставлении» содержит примеры использования методов, изложенных выше, для вычисления площадей и объемов геометрических фигур и тел.

Заключительный раздел книги еще раз подчеркивает ее практическую направленность. В нем рассматриваются сложные исламские законы наследования имущества. Правда, с точки же зрения математики этот раздел особого интереса не представляет, так как используемые в нем расчеты редко выходят за рамки линейных уравнений.

К числу достоинств «Книги о восстановлении и противопоставлении» следует отнести и более точное, чем у предшествующих авторов, определение числа я. Так Архимед для определения значения этой константы пользовался отношением: 22/7 (3,1429). Индусы использовали еще более грубое приближение: ?10 (3,1623). Хорезми использует гораздо более точное значение числа?: 3,1416. Как видим, это значение в точности совпадает с истинным (3,141592), принимая во внимание округление до четырех знаков после запятой. Правда, исследователи полагают, что это значение получено не самим Хорезми, а взято им из какого-то более раннего, скорее всего, греческого источника.

Помимо «Китаб аль-джебр валь-мукабала» до наших дней дошли сведения еще о нескольких трудах Хорезми. Так, он написал трактат об индо-арабских цифрах. В этой работе Хорезми описывает индусскую систему исчисления, основанную на использовании цифр 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9 и 0. Вероятно, именно Хорезми впервые использовал ноль в качестве обозначающего разряд символа. Оригинальный текст этой книги был утерян, и она дошла до нас в латинском переводе «Algoritmi de numеro Indorum». Именно благодаря этому переводу имя Хорезми и превратилось, как мы уже упоминали, в термин «алгоритм».

Как и большинство ученых тех лет, Хорезми не ограничивался только математикой. Он также был одним из самых известных астрономов своего времени. Им был составлен «Зидж ас-Синд-Хинд» (не следует путать этот труд с «Зиджем» Улугбека). Эта работа была основана на тексте, который еще в 770 году был преподнесен индийскими послами в числе подарков Багдадскому двору. Позднее данные этого текста были дополнены и обработаны с помощью собственных наблюдений Хорезми и его коллег. Также исследователи предполагают, что Хорезми был знаком с «Альмагестом» Птолемея, и это повлияло на форму, в которой ученый составил «Зидж». В книгу входят сведения о календарях, описания методов определения положения Солнца, Луны и планет, рассуждения о сферической астрономии, астрологические таблицы вычисления сроков затмений, таблицы синусов и тангенсов.

Также Хорезми принадлежит два трактата об астролябии, трактат о солнечных часах, работа об иудейском календаре, политическая история, в которую вошли гороскопы известных людей.

Особого внимания заслуживает книга Хорезми, посвященная географии. В ней указаны координаты 2402 географических объектов. При работе над этой книгой ученый, скорее всего, пользовался «Географией» Птолемея. Об этом свидетельствует то, что данные о европейских объектах, которые приводит Хорезми, совпадают с таковыми у Птолемея. При этом координаты тех топонимов, которые находились в более доступных для арабских исследователей местностях, указаны значительно точнее.

В наше время многие исследователи сомневаются в приоритетности тех или иных математических выкладок Хорезми. Действительно, не исключено, что в своих трудах арабский ученый использовал результаты, полученные некими предшественниками, работы которых до наших дней не дошли. Но это ни в коем случае не умаляет достоинств аль-Хорезми как ученого. Роль, которую сыграла «Книга о восстановлении и противопоставлении» для развития математики, просто невозможно переоценить. На протяжении нескольких веков книга эта оставалась основным руководством по алгебре для ученых Европы и Азии. Недаром такие известные математики, как Фибоначчи, Пачиоли, Тарталья, Кардано, Феррари в своих работах обращались к латинскому переводу основного труда Хорезми.

БИРУНИ (БЕРУНИ, АЛЬ-БИРУНИ) АБУ РЕЙХАН МУХАММЕД ИБН АХМЕД АЛЬ-БИРУНИ

(973 г. – 1048 г.)

«Настоящее мужество заключается в презрении к смерти (выражается оно в речи или действии), в борьбе против лжи. Только тот, кто сторонится лжи и придерживается правды, достоин доверия и похвалы даже по мнению лжецов…»

Абу Рейхан Мухаммед ибн Ахмед аль-Бируни родился 4 сентября 973 года в предместье города Кят, который в то время был столицей Хорезма (сейчас Кят переименован в честь великого ученого и носит название Бируни, находится в Узбекистане). Сведений о детстве ученого практически не сохранилось. Известно, что с ранних лет Бируни учился у знаменитого математика и астронома Абу Наср Мансура ибн Али ибн Ирака, который к тому же был и двоюродным братом шаха Хорезма Абу Абдаллаха. В одном из своих стихотворений Бируни написал: «Не знаю я по правде своего родословия. Ведь я не знаю по-настоящему своего деда, да и как знать мне деда, раз я не знаю отца!» При этом из других работ ученого становится понятно, что ему была известна дата собственного рождения. Такое противоречие, естественно, кажется странным. Пытаясь сделать какие-то выводы о происхождении Бируни, исследователи прибегают к стандартному в таких случаях методу – изучению имен ученого. Но в данном случае этот способ дает немного. Например, споры разгорелись о прозвище, которое часто давалось по месту рождения человека. «Бируни» в переводе означает «снаружи, вне». Историк XII века Самани перевел эту часть имени как «человек из пригорода». Вслед за ним многие исследователи стали предполагать, что Бируни родился вне стен города. Из того факта, что за пределами крепостной стены обычно селились ремесленники, в свою очередь делается вывод, что Бируни родился в семье, принадлежавшей к этой социальной группе. По понятным причинам подобная точка зрения была особенно распространена в СССР. Но тогда неясно, как Бируни в раннем детстве смог попасть в семью, принадлежавшую к правящей в Хорезме династии. Поэтому существует и другая интерпретация появления этого прозвища. Словом «бируни» часто называли некоренных жителей той или иной области. Возможно, что это прозвище ученый получил, вернувшись в Хорезм после длительных странствий. Имя Мухаммед и имя отца Ахмед тоже дают нам мало информации, поскольку иногда такие имена давались детям, отец которых неизвестен.

С уверенностью можно сказать, что уже в возрасте семнадцати лет Бируни занимался серьезной научной деятельностью – в 990 году он вычислил широту, на которой находится город Кят. К 995 году, когда молодому ученому исполнилось 22 года, он уже являлся автором большого числа научных работ. Из них до наших дней дошла «Картография», в которой молодой ученый рассматривал способы проецирования изображения поверхности земного шара на плоскость.

В 995 году спокойное течение жизни молодого ученого было нарушено. Дело в том, что в конце X – начале XI столетия обстановка в арабском мире была неспокойной. В Хорезме и прилегающих к нему территориях то и дело вспыхивали междоусобицы. Во время очередной из них правитель Абу Абдаллах был свергнут эмиром Гурганджа – второго по величине города Хорезма. Как пережил эти события Абу Наср – неизвестно. Его же ученик, Бируни, был вынужден бежать. Куда именно – то же неясно. Известно только, что через некоторое время после бегства он поселился в Рее (нынешний Тегеран). Бируни писал, что в Рее у него не было покровителя (что было очень важно для ученого в то время) и он был вынужден жить в бедности.

Тем не менее, он продолжал заниматься научной деятельностью, в частности, регулярно проводил и фиксировал астрономические наблюдения. Это и дало современным исследователям возможность определить некоторые даты жизни Бируни. Например, ученый описывает затмение Луны, которое 24 мая он наблюдал в Кяте. Следовательно, в то время Бируни побывал в Хорезме. Но затем он опять, по собственному желанию или же вынужденно, покинул родину. Вполне возможно, что ученый приезжал в Кят только для того, чтобы наблюдать затмение. Дело в том, что одновременно по договоренности с Бируни затмение в Багдаде наблюдал другой астроном. По срокам затмения ученые определили разницу в долготе этих городов. Значит, Бируни снова странствовал и некоторое время жил в Гургане, на юго-восточном побережье Каспийского моря. Когда именно он поселился там, точно не известно, но примерно в 1000 году он написал книгу «Хронология», которую посвятил правителю Гурганы. В этой работе автор ссылается на семь более ранних своих трудов. 14 августа 1003 года Бируни, все еще находясь в Гургане, наблюдал затмение Луны, но 4 июня 1004 года он уже был на родине, так как описывал увиденное там аналогичное явление.

На этот раз в Хорезме ученый был принят достойно. В Гургандже – новой столице Хорезма, правили сперва Али ибн Мамун, а затем его брат Абу Аббас Мамун. Оба властителя были покровителями наук и содержали при своем дворе большой штат из лучших ученых, среди которых Бируни занял почетное положение. Кроме того, здесь молодой ученый смог работать со своим бывшим учителем Абу Насром Мансуром, к которому питал самые теплые чувства.

Счастливое и плодотворное сотрудничество с бывшим учителем на родине продолжалось до 1017 года. В этом году Махмуд Газневи, правитель достигшего в это время высшей точки своего расцвета государства Газневидов, захватил Хорезм. Скорее всего, Бируни и Абу Наср были увезены Махмудом. Достоверной информации о том, как развивались взаимоотношения ученых и нового властителя, нет. Но в одном из текстов, написанных Бируни, есть упоминание неких серьезных трудностей, с которыми он столкнулся в начале своей работы под покровительством Махмуда. О том, где именно ученый продолжал работу непосредственно после отъезда из Хорезма, могут опять-таки свидетельствовать сделанные им астрономические наблюдения. Например, зафиксированные результаты наблюдений, сделанных 14 октября 1018 года в Кабуле. Тот факт, что Бируни использовал приборы, сделанные самостоятельно из подручных средств, скорее всего, свидетельствует о том, что Махмуд Газневи был не слишком щедрым покровителем. К осени 1019 года Бируни оказался в Газне (современный город Газни в Афганистане), о чем также свидетельствуют записи его наблюдений за небесными явлениями. Здесь, скорее всего, в качестве пленника, Бируни жил и работал до конца жизни, если не считать того, что он сопровождал Махмуда в некоторых из его военных походов. Около 1022 года властитель включил в сферу своего влияния северные части Индии, а к 1026 году его армия достигла побережья Индийского океана. Бируни, как предполагается, посещал северные районы Индии и даже несколько лет жил там. Он вычислил широты одиннадцати крупных городов в районе Пенджаба и Кашмира. Но главным результатом путешествия по Индии стала крупная работа «Разъяснение принадлежащих индийцам учений, приемлемых разумом или отвергаемых».

В 1030 году Махмуд умер, и власть перешла к его сыну Масуду. Похоже, что новый правитель относился к Бируни гораздо лучше своего отца. Многое свидетельствует о том, что ученый получил возможность свободно путешествовать. Что характерно, один из самых известных своих астрономических трудов – «Канон Масуда об астрономии и звездах», Бируни назвал в честь своего нового покровителя. Умер ученый в 1048 году в возрасте 75 лет. До самой смерти он не прекращал заниматься научной деятельностью и писал научные труды.

Это практически и все факты из жизни одного из величайших ученых Средневековья. Мы уже отмечали, что обычно о работах древних ученых известно гораздо больше, чем о них самих. Не является исключением и Бируни. Из-за постоянных странствий и полусвободной жизни у него не было ни семьи, ни детей. Главную ценность его жизни составляли книги. «Все мои книги – дети мои, а большинство людей очарованы своими детьми и стихами», – писал он.

Всего Бируни принадлежит около 150 научных трудов. Как и большинство его предшественников и современников, он был ученым-универсалом. В круг его научных интересов входили практически все современные ему науки. Недаром Бируни достаточно часто называют «великим энциклопедистом». Он является автором трудов по истории, математике, астрономии, физике, географии, геологии, медицине, этнографии. Важную роль в развитии науки сыграли и данные, полученные собственно Бируни, и то, что он смог систематизировать и изложить знания, накопленные до него учеными арабского мира, Греции, Рима, Индии. Помимо арабского, ученый владел персидским, санскритом, греческим, возможно, сирийским и древнееврейским языками. Это дало ему уникальную возможность для сравнения и компиляции знаний разных народов. Вот что по этому поводу писал сам Бируни: «Я привожу теории индийцев, как они есть, и параллельно с ними касаюсь теорий греков, чтобы показать их взаимную близость». Делая переводы текстов, он работал очень аккуратно, что выгодно отличало его от многих переводчиков-современников. Если большинство переводов того времени способствовало накоплению ошибок и неточностей в текстах, то Бируни, наоборот, зачастую исправлял сделанные ранее ошибки.

Из работ Бируни до наших дней дошло двадцать семь книг. Кратко расскажем о наиболее значимых из них.

Один из первых крупных трудов Бируни написал приблизительно в 1000 году. Это уже упоминавшаяся нами «Хронология» («Памятники, оставшиеся от минувших поколений»). В этой книге ученый ссылается на свою более раннюю работу – «Астролябия» («Книга исчерпания возможных способов конструирования астролябий»). Около 1021 года Бируни составил фундаментальный труд «Тени» («Книга об обособлении всего сказанного по вопросу о тенях»). В 1025 году он написал трактат «Геодезия» («Книга определения границ для уточнения расстояний между поселениями»), а к 1030 году относится книга «Наука о звездах» («Клига вразумления в зачатках науки о звездах»).

Особого внимания заслуживает упомянутый ранее труд «Разъяснение принадлежащих индийцам учений, приемлемых разумом или отвергаемых». Без преувеличения можно сказать, что эта книга, написанная по материалам, собранным во время индийских военных походов Махмуда Газневи, стала важнейшим источником, повествующим об истории Индии, развитии ее культуры и науки. В «Разъяснениях…» Бируни проводит сопоставление религии, культуры и научных достижений индусов: «Я добавлю еще, что греки в эпоху язычества, до появления христианства, придерживались верований, подобных которым придерживаются индийцы: мировоззрение греческой знати было близко к мировоззрению индийской знати, а идолопоклонство простонародья в Греции схоже с идолопоклонством простонародья в Индии».

Большое значение среди работ Бируни имеет и трактат «Канон Масуда об астрономии и звездах». Во-первых, этот труд является своеобразной энциклопедией астрономических знаний. Во-вторых, особый упор автор делает на математические доказательства тех или иных теорий и на экспериментальные данные. Бируни рассматривал результаты наблюдений и вычислений не так предвзято, как многие его предшественники-астрономы, которые нередко пренебрегали данными, не укладывавшимися в ту или иную теорию. Помимо астрономических теорий и сведений, «Канон Масуда» содержит большое количество математических выкладок, сыгравших немаловажную роль в развитии математики.

Уже после 1041 года Бируни написал труды «Минералогия» и «Фармакогнозия». Последняя работа включала в себя описание более 1000 лекарственных средств, сведения о которых Бируни почерпнул из сочинений 250 авторов.

Конечно, знаменитый арабский ученый не только изучал и систематизировал результаты исследований других ученых, но и проводил собственные исследования и выдвигал научные теории. Бируни-исследователь очень аккуратно относился к полученным результатам и призывал к этому своих коллег. Вот его слова, которые вполне могут быть девизом современных ученых: «Надлежит наблюдателю быть внимательным, тщательнее пересматривать результаты своих работ, перепроверять себя».

Среди наиболее значимых теорий, выдвинутых Бируни, следует отметить мысль о том, что Солнце – это горячее огненное тело, а планеты и Луна светятся отраженным светом. Он утверждал, что скорость лучей света нельзя почувствовать, так как нет ничего, что двигалось бы быстрее лучей света; считал, что солнечная корона похожа по своей природе на дым. Бируни придерживался Птолемеевой системы мира, но при этом полагал, что математически приемлема и теория гелиоцентризма. Он также объяснил природу утренней и вечерней зари, предположив, что она является результатом свечения частичек пыли.

Велики заслуги Бируни и в разработке новых научных методов в конструировании измерительных инструментов. В «Каноне Масуда» Бируни описывает собственный способ вычисления радиуса Земли. Для этой цели ученый поднимался на гору известной высоты и определял угол, образованный лучом зрения, направленного к горизонту, и его плоскостью. Имея высоту горы и этот угол, Бируни достаточно точно рассчитал размеры земного шара. Ученый является автором многих методов геодезических измерений. Он усовершенствовал квадрант, секстант и астролябию. Например, построенный им неподвижный квадрант радиусом в 7,5 метров позволял проводить измерения с точностью до двух угловых минут и оставался самым совершенным в мире на протяжении четырех веков. Многие из проведенных им измерений, например угол наклона эклиптики к экватору, также оставались самыми точными данными на протяжении сотен лет. Работая над книгой «Минералогия», Бируни с исключительной точностью определил удельный вес многих минералов и даже ввел метод определения минералов по их плотности.

В своих книгах Бируни уделял внимание и астрологии. Но, как показывают многие цитаты из его работ, к этой «науке» он относился весьма скептически. По всей видимости, он занимался астрологией вынужденно, как того требовали интересы его покровителей. «Однажды я увидел одного человека, который считал себя знаменитым и ученейшим в искусстве предсказания по звездам, – писал Бируни. – Поскольку он желал получить результаты того, что предопределяют звезды, он искренне верил, по своему невежеству, в сочетание светил и искал в их связи результаты воздействия на человека и общество».

Очевидно, что в работах Бируни большую ценность представляют не только изложенные им теории и данные, но и демонстрация последователям самого подхода к науке, заключавшегося в аккуратности, точности и многократной проверке теоретических выкладок данными, полученными экспериментальным путем. Также Бируни рассуждал о науке вообще и ее месте в мире.

Закончим же мы наш рассказ о великом энциклопедисте еще одной цитатой из его работ: «Областей знания много, и их становится еще больше, когда к ним непрерывной чередой обращаются умы людей эпохи восходящего развития: признаком последнего является стремление людей к наукам, их уважение к ним и их представителям. Это, прежде всего, долг тех, кто управляет людьми, так как именно они должны освобождать сердца от забот обо всем необходимом для земной жизни и возбуждать дух к соисканию возможно больших похвал и одобрения: ведь сердца созданы, чтобы любить это и ненавидеть противоположное. Однако для нашего времени характерна, скорее, обратная ситуация». Остается только сожалеть, что эти слова, сказанные тысячу лет назад, актуальны и сейчас. Хочется верить, что со временем у ученых будет оставаться все меньше оснований отзываться таким же образом о власть имущих.

УЛУГБЕК МУХАММЕД ТАРАГАЙ

(1394 г. – 1449 г.)

«… все его сородичи ушли в небытие; кто о них вспоминает в наше время? Но он, Улугбек, протянул руку к наукам и добился многого».

Алишер Навои

11 марта 1336 года у одного из многочисленных среднеазиатских правителей, эмира Тарагая, родился сын Тимур. В середине XIV века из-за усиления власти местных эмиров, обширный Джагатайский Улус стал распадаться на более мелкие владения. В юности Тимур был главарем шайки разбойников, нападавшей на караваны, затем, благодаря способностям в военном деле, он служил полководцем у нескольких ханов. Во время одной из стычек Тимур был ранен в ногу. Ранение привело к хромоте, из-за которой Тимура и прозвали Тамерланом (от персидского «Тимур-лонг» – «Хромой Тимур»). В 1366 году Тимур восстал против своего «работодателя» Хусейна, правителя Самарканда, а в 1370 году Хусейн был пленен своим бывшим полководцем и убит. Эмиры Мавераннахра принесли Тимуру присягу на верность. Первое время новый правитель посвятил наведению порядка в своих владениях. Когда же внутренние волнения были подавлены, а границы государства утверждены, он начал многочисленные завоевательные походы, которые продолжал на протяжении всей оставшейся жизни. Геополитические устремления Тамерлана хорошо демонстрирует его же собственное высказывание: «Все пространство населенной части мира не стоит того, чтобы иметь двух царей».

В конце 1393 года Железный хромец отправился во второй «пятилетний» поход на Иран. Сопровождал Тимура в этом походе весь его двор. 22 марта 1394 года в городе Султани жена семнадцатилетнего сына Тамерлана Шахруха родила мальчика. Ребенок получил имя Мухаммед Тарагай. По обычаям тех времен, он был отдан на воспитание старшей жене Тимура. Все раннее детство мальчика прошло в завоевательных походах деда.

Многие исследователи задаются вопросом, что же стало причиной проявившейся в дальнейшем любви Улугбека к наукам и просветительской деятельности. Возможно, хотя бы отчасти, он унаследовал эти качества от деда. Нет, конечно, сам Тимур никакими учеными занятиями, так сказать, не грешил, более того, до конца своих дней он оставался безграмотным. Тем не менее, он с уважением относился к наукам, любил беседовать с учеными людьми. Кроме того, Тимуру не были чужды и эстетические запросы. В Самарканде он развернул обширное строительство, стремясь сделать свою столицу по-настоящему красивой и величественной. В городе строились роскошные дворцы, а в его окрестностях разбивались великолепные сады. Большую роль Тимур уделял и строительству культовых сооружений: мечетей, ханак, мавзолеев. Именно во время правления Тамерлана были заложены основы того архитектурного великолепия, которым Самарканд гордится и поныне. Но несмотря на это, трудно предположить, что постоянно находящийся в военных походах дед мог так благотворно повлиять на интеллектуальное развитие своего внука. Скорее всего, существенную роль в формировании научных интересов Улугбека сыграл его отец Шахрух, который был страстным собирателем книг. Обширнейшая библиотека, которую он собрал, в полной мере использовалась Улугбеком, который проводил за чтением большую часть своего свободного времени.

Исследователи также полагают, что немаловажную роль в формировании интересов и мировоззрения будущего правителя и ученого сыграл поэт Хамза бин Али Малик Туси, впоследствии получивший известность под псевдонимом Шейх Ариф Азари. Хамза был приставлен к Улугбеку примерно в 1398 году. Известно, что он, возможно, даже выходя за рамки своих обязанностей, не только играл со своим подопечным, но и учил его, рассказывал занимательные истории. Многие историки называют Хамзу воспитателем Улугбека и считают, что именно он заронил в душу своего ученика те первые зерна просвещения, которые впоследствии дали такой богатый урожай.

В 1404 году во время «семилетнего» Иранского похода Тимур устроил в честь своих побед пышные празднования. В числе прочих церемоний состоялись свадьбы внуков завоевателя. Десятилетнего Улугбека женили на его двоюродной племяннице. Конечно, в данном случае речь шла скорее о формальной помолвке, ведь в подобной процедуре могли участвовать и новорожденные.

В феврале 1405 года в городе Отраре Тамерлан заболел и умер. Перед смертью он выбрал себе наследника – храброго и преданного внука Пирмухаммеда. Тимур потребовал, чтобы все эмиры и приближенные принесли клятву исполнить волю своего властителя и подчиниться после его смерти наследнику. Такая клятва была принесена, но после смерти Тамерлана большинство его сыновей и эмиров не признали власть Пирмухаммеда. Буквально в течение нескольких месяцев государство распалось, а его территория была охвачена междоусобными войнами. Мы не будем останавливаться на описании перипетий этих войн, важно то, что в 1409 году отец Улугбека Шахрух одержал в них победу. Шахрух основал две отдельные страны: Хоросанским государством, со столицей в Герате (городе на северо-западе Афганистана) управлял сам Шахрух, а правителем Мавераннахрского, столицей которого был Самарканд, он сделал Улугбека. Молодому владыке Самарканда к тому времени исполнилось 15 лет. Естественно, что Шахрух не мог доверить всю полноту власти своему слишком юному сыну, поэтому реально страной управлял опекун Шах-Мелик.