Все шедевры мировой литературы в кратком изложении. Русская XX века

27.02.2019

Эренбург Илья

Оттепель

Илья Григорьевич Эренбург

ОТТЕПЕЛЬ

Мария Ильинишна волновалась, очки сползали на кончик носа, а седые кудряшки подпрыгивали.

Слово предоставляется товарищу Брайнину. Подготовиться товарищу Коротееву.

Дмитрий Сергеевич Коротеев чуть приподнял узкие темные брови - так всегда бывало, когда он удивлялся; между тем он знал, что ему придется выступить на читательской конференции - его давно об этом попросила библиотекарша Мария Ильинишна, и он согласился.

На заводе все относились к Коротееву с уважением. Директор Иван Васильевич Журавлев недавно признался секретарю горкома, что без Коротеева выпуск станков для скоростного резания пришлось бы отложить на следующий квартал. Дмитрия Сергеевича ценили, однако, не только как хорошего инженера - поражались его всесторонним знаниям, уму, скромности. Главный конструктор Соколовский, человек, по общему мнению, язвительный, ни разу не сказал о Коротееве дурного слова. А Мария Ильинишна, как-то побеседовав с Дмитрием Сергеевичем о литературе, восторженно рассказывала: "Чехова он исключительно чувствует!.." Ясно, что читательская конференция, к которой она готовилась больше месяца, как школьница к трудному экзамену, не могла пройти без Коротеева.

Инженер Брайнин разложил перед собой ворох бумажек; говорил он очень быстро, как будто боялся, что, не успеет всего сказать, иногда мучительно запинался, надевал очки и рылся в бумажках.

Несмотря на недостатки, о которых правильно говорили выступавшие до меня, роман имеет, так сказать, большое воспитательное значение. Почему агронома Зубцова постигла неудача в деле лесонасаждения? Автор правильно, так сказать, поставил проблему - Зубцов недопонимал значение критики и самокритики. Конечно, ему мог бы помочь секретарь парторганизации Шебалин, но автор ярко псказал, к чему приводит пренебрежение принципом коллегиального руководства. Роман сможет войти в золотой фонд нашей литературы, если автор, так сказать, учтет критику и переработает некоторые эпизоды...

В клубе было полно, люди стояли в проходах, возле дверей. Роман молодого автора, изданный областным издательством, видимо, волновал читателей. Но Брайнин извел всех и длиннущими цитатами, и "так сказать", и скучным, служебным голосом. Ему для приличия скупо похлопали. Все оживились, когда Мария Ильинишна объявила:

Слово предоставляется товарищу Коротееву. Подготовиться товарищу Столяровой.

Дмитрий Сергеевич говорил живо, его слушали. Но Мария Ильинишна хмурилась: нет, о Чехове он иначе говорил. Почему он налетел на Зубцова? Чувствуется, что роман ему не понравился... Коротеев, однако, хвалил роман: правдивы образы и самодура Шебалина и молодой честной коммунистки Федоровой, да и Зубцов выглядит живым.

Скажу откровенно, мне только не понравилось, как автор раскрывает личную жизнь Зубцова. Случай, который он описывает, прежде всего малоправдоподобен. А уж типического здесь ничего нет. Читатель не верит, что чересчур самоуверенный, но честный агроном влюбился в жену своего товарища, женщину кокетливую и ветреную, с которой у него нет общих духовных интересов. Мне кажется, что автор погнался за дешевой занимательностью. Право же, наши советские люди душевно чище, серьезнее, а любовь Зубцова как-то механически перенесена на страницы советского романа из произведений буржуазных писателей...

Коротеева проводили аплодисментами. Одним понравилась ирония Дмитрия Сергеевича: он рассказал, как некоторые писатели, приезжая в творческую командировку, с блокнотом, бегло расспрашивают десяток людей и объявляют, что "собрали материал на роман". Другим польстило, что Коротеев считает их людьми более благородными и душевно более сложными, чем герой романа. Третьи аплодировали потому, что Коротеев вообще умница.

Журавлев, который сидел в президиуме, громко сказал Марии Ильинишне: "Хорошо он его высек, это бесспорно". Мария Ильинишна ничего не ответила.

Жена Журавлева, Лена, учительница, кажется, одна не аплодировала. Всегда она оригинальничает! - вздохнул Журавлев.

Коротеев сел на свое место и смутно подумал: начинается грипп. Глупо теперь расхвораться: на мне проект Брайнина. Не нужно было выступать: повторял азбучные истины. Голова болит. Здесь невыносимо жарко.

Он не слушал, что говорила Катя Столярова, и вздрогнул от хлопков, которые прервали ее слова. Катю он знал по работе: это была веселая девушка, белесая, безбровая, с выражением какого-то непрестанного восхищения жизнью. Он заставил себя прислушаться. Катя ему возражала:

Не понимаю товарища Коротеева. Я не скажу, что этот роман классически написан, как, например, "Анна Каренина", но он захватывает. Я это от многих слышала. А при чем тут "буржуазные писатели"? У человека, по-моему, сердце, вот он и мучается. Что тут плохого? Я прямо скажу, у меня в жизни тоже были такие моменты... Одним словом, это за душу берет, так что нельзя отметать...

Коротев подумал: ну кто бы мог сказать, что смешливая Катя уже пережила какую-то драму? "У человека сердце"... Он вдруг забылся, не слушал больше выступавших, не видел ни Марии Ильинишны, ни колючей буро-серой пальмы, ни щитов с книгами, глядел на Лену - и все терзания последних месяцев ожили. Лена ни разу на него не посмотрела, а он этого хотел и боялся. Так теперь бывало всякий раз, когда они встречались. А ведь еще летом он с ней непринужденно разговаривал, шутил, спорил. Тогда он часто бывал у Журавлева, хотя в душе его недолюбливал - считал чересчур благодушным. Бывал он у Журавлева скорей всего потому, что ему было приятно разговаривать с Леной. Интересная женщина, в Москве я такой не встретил. Конечно, здесь меньше трескотни, люди больше читают, есть время подумать. Но Лена и здесь исключение, чувствуется глубокая натура. Непонятно даже, как она может жить с Журавлевым? Она на голову выше его. Но живут они как буд-то дружно, дочке уже пять лет...

Еще недавно Коротеев спокойно любовался Леной. Молодой инженер Савченко как-то сказал ему: "По-моему, она настоящая красавица". Дмитрий Сергеевич покачал головой. "Нет. Но лицо запоминающееся..." У Лены были золотистые волосы, на солнце рыжие, и зеленые туманные глаза, иногда задорные, иногда очень печальные, а чаще всего непонятные, - кажется, еще минута - и она вся пропадет, исчезнет в косом луче пыльного, комнатного солнца.

Хорошо было тогда, - подумал Королев. Он вышел на улицу. Ну и метель! А ведь когда я шел в клуб, было тихо...

Коротеев шел в полузабытьи, не помнил ни о читательской конференции, ни о своем выступлении. Перед ним была Лена - разорение его жизни, лихорадочные мечты последних недель, бессилие перед собой, которого он прежде не знал. Правда, товарищи считали его удачником - все у него получалось, за два года он обрел всеобщее признание. Но ведь позади у него были не только эти два года; недавно ему исполнилось тридцать пять, и не всегда жизнь его баловала. Он умел бороться с трудностями. Его лицо, длинное и сухое, с высоким, выпуклым лбом, с серыми глазами, иногда холодными, иногда ласково-снисходительными, с упрямой складкой возле рта, выдавало волю.

Через несколько лет, в знойный август, он шагал по степи с отступавшей дивизией. Он был мрачен, но не падал духом. Почему-то именно на нем сорвал злобу генерал, обозвал его перед всеми трусом и шкурником, грозил отдать под суд. Коротеев спокойно сказал товарищу: "Это хорошо, что он ругается. Значит, выкарабкаемся..." Вскоре после этого осколок снаряда попал ему в плечо. Он пролежал в госпитале полгода, потом вернулся на фронт и провоевал до конца. Был он влюблен в связистку Наташу; их батальон уже сражался в Бреслау, когда выяснилось, что она отвечает ему взаимностью; она сказала: "Вид у тебя холодный, даже подойти страшно, а сердце - нет, я это сразу почувствовала..." Он мечтал: кончится война - будет счастье. Наташа погибла нелепо - от мины, взорвавшейся на улице Дрездена десятого мая, когда никто больше не думал о смерти. Коротеев свое горе пережил стойко, никто из товарищей не догадывался, как ему тяжело. Только много времени спустя, когда мать ему сказала: "Почему не женишься? Ведь тебе за тридцать, умру - и присмотреть некому", - он признался: "Я, мама, счастье на войне потерял. Теперь мне это в голову не лезет..."

Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны) [Избранные статьи и публикации] Фрезинский Борис Яковлевич

4. «Оттепель»

Из сегодняшних читателей мало кто знаком с повестью Эренбурга «Оттепель», но многие еще помнят ее название, а само слово в сугубо политическом смысле ныне употребляется у нас повсеместно.

По собственному признанию Эренбурга, именно мысль об апреле 1953 года породила эту повесть, а тот апрель, кто его помнит, был особенный. В мемуарах Эренбург написал о нем иносказательно: «Он отогревал стариков, озорничал, плакал первыми дождями и смеялся, когда снова показывалось солнце». Интеллигентные современники автора этих слов хорошо его понимали - ведь 4 апреля 1953 года газеты огласили сообщение МВД, в котором неожиданно для страны и мира объявлялось: все арестованные по делу врачей - невиновны. Для многих это был шок, но для тех, кто не верил во «врачей-убийц», - праздник. «Вероятно, я думал об этом апреле, - продолжал Эренбург, - когда осенью решил написать маленькую повесть и на листе бумаги сразу же поставил название „Оттепель“». (Любимым русским поэтом XIX века для Эренбурга был Тютчев. Характерно, что политические перемены в России при смене власти от Николая I к Александру II Тютчев назвал именно словом «оттепель». Мне неизвестно, знал ли об этом И. Г., но если бы узнал, несомненно бы порадовался.)

Продолжим цитату об оттепели:

«Это слово, должно быть, многих ввело в заблуждение; некоторые критики говорили или писали, что мне нравится гниль, сырость. В толковом словаре Ушакова сказано так: „Оттепель - теплая погода во время зимы или при наступлении весны, вызывающая таяние снега, льда“. Я думал не об оттепелях среди зимы, а о первой апрельской оттепели, после которой бывает и легкий мороз, и ненастье и яркое солнце, - о начале той весны, что должна была прийти».

Выражаясь тем же языком синоптиков, надо признать, что сталинских жестоких «зим» Россия больше не знала и авось не узнает…

«Мне хотелось показать, - снова процитируем мемуары Эренбурга, - как огромные исторические события отражаются на жизни людей в небольшом городке, передать мое ощущение оттаивания, мои надежды <…>. Мне кажется, что в повести я передал душевный климат памятного года. Сюжет, герои, в отличие от обычного, пришли как иллюстрации лирической темы…».

В 1953 году страна была еще скована страхом. Что творится в верховной власти, каков расклад сил в неминуемой схватке за власть - никто, кроме непосредственных участников этой схватки, не знал (так, до недавнего времени было неизвестно, что инициатором всех первых антисталинских документов являлся Берия, пытавшийся таким способом усилить свои позиции). Открывший панихиду на похоронах Сталина Хрущев и выступившие за ним Маленков, Берия, Молотов - вот четверка имевших реальные шансы на первое место в руководстве страны. Но в результате заговора, инициатором которого был Хрущев, Берию 26 июня арестовали (о чем объявили 10 июля; именно это сообщение породило надежды на перемены к лучшему, как уже было, когда ликвидировали Ягоду, а потом Ежова). Претендентов осталось трое. Конечно, никто не знал, как теперь пойдет процесс «исправления ошибок», но надежды возросли. Эренбург знал ненамного больше других, но он помнил 1937 год и не верил тогдашним сталинским судебным процессам. Это было ощутимое преимущество перед теми, кто принял их за чистую монету. Потому-то именно Эренбург - первым в стране - начал писать «Оттепель» (он чувствовал, о чем именно может сказать читателям). Зная, как неумолимо и жестоко расправляется государственная машина с инакомыслящими, Эренбург был очень осторожен и о многом сказал скорее намеками. Конечно, немало читателей эти его намеки поняли, но многие, привыкшие ждать от Эренбурга безусловной политической четкости, прочитав повесть, растерялись.

«Оттепель» напечатали в № 5 «Знамени» за 1954 год; она стала своего рода мировой сенсацией.

«В печати „Оттепель“ неизменно ругали, - вспоминал Эренбург, - а на Втором съезде писателей в конце 1954 года она служила примером того, как не надо показывать действительность. В „Литературной газете“ цитировали письма читателей, поносивших повесть. Я, однако, получил много тысяч писем в защиту „Оттепели“».

Аппаратные «литературоведы» не могли не помнить о военной и послевоенной публицистике Эренбурга и, даже браня «Оттепель», подчеркивали уважительное отношение к его публицистической работе. Что же касается аппаратных «искусствоведов», то они на дух не переносили художественных симпатий Эренбурга и, наоборот, любили все то, чего он терпеть не мог. Потому неудивительно, что, когда 6 июля 1954 года. Отдел науки и культуры ЦК КПСС направил Н. С. Хрущеву и П. Н. Поспелову записку «О состоянии советского изобразительного искусства», именно в ней содержались резкие нападки на «Оттепель», где тема современного советского искусства была одной из главных:

«Особенно обнаженно нездоровые эстетские настроения в отношении советского искусства, - говорилось в записке, - выражены в повести И. Эренбурга „Оттепель“. В ней показаны два советских художника Сабуров и Пухов, которые якобы олицетворяют современное состояние нашего искусства. Сабуров живет в трущобе впроголодь, пишет только интимные пейзажи и портреты жены. <…> По Эренбургу, в Советском Союзе поощряются антиподы Сабурова - халтурщики, гоняющиеся за „ударными“ темами. Художник Владимир Пухов именно и является таким <…>. В его уста Эренбург вложил клеветнические мысли о советской действительности и искусстве: „Теперь все кричат об искусстве, и никто его не любит - такова эпоха“ и еще: „Рафаэля теперь не приняли бы в Союз художников“ <…>. Приверженность И. Эренбурга к французской „модной“ живописи известна. В защиту этого искусства он и выступает в повести „Оттепель“».

Само название повести Эренбурга стало для свободного мира емким обозначением процессов, робко начавшихся в СССР после смерти Сталина. Но слово «оттепель» для обозначения послесталинских перемен в стране власть категорически отвергла, и все конъюнктурщики хором с ней согласились. Б. Слуцкий вспоминал про Эренбурга, что он «был в серьезной претензии, когда на правительственном приеме Евтушенко начал оспаривать правомерность термина „оттепель“, утверждая, что на политическом дворе не оттепель, а настоящая весна». Это было в 1963 году, и я отлично помню, как прочитал выступление Евтушенко в печати и как отвратительно оно выглядело в общем хоре нападок. Осенью 1967-го Слуцкий написал об Эренбурге:

Не путал оттепель с весною

и, увлекаясь новизною,

не проглядел в ней старины.

Нет! Оттепель с весной не путал

и вовсе не пугался пугал,

а просто знал: они сильны.

Характерно, что находясь у власти, Хрущев возмущался употреблением слова «оттепель» применительно к современной политике (он принял название повести Эренбурга в штыки, хотя, скорее всего, саму повесть не читал). Но в его устных мемуарах оценки изменились (последняя глава, где речь идет о его взаимоотношениях с интеллигенцией, была наговорена им в сентябре 1971 года перед самой его кончиной, когда он уже семь лет как был отправлен на пенсию и жил в Петрове-Дальнем на госдаче, горестно раздумывая над своей судьбой, вероломством окружения и совершенными ошибками). Вот что он поведал магнитофону:

«Эренбург пустил в ход слово „оттепель“. Он считал, что после смерти Сталина наступила в жизни людей оттепель. Такую характеристику того времени я встретил не совсем положительно. Безусловно возникли послабления. Если выражаться полицейским языком, то мы ослабили контроль, свободнее стали высказываться люди. Но в нас боролись два чувства. С одной стороны, такие послабления отражали наше новое внутреннее состояние, мы к этому стремились. С другой стороны, среди нас имелись лица, которые вовсе не хотели оттепели и упрекали: если бы Сталин был жив, он бы ничего такого не позволил. Весьма отчетливо звучали голоса против оттепели. А Эренбург в своих произведениях очень метко умел подмечать тенденции дня, давать характеристику бегущего времени. Считаю, что пущенное им слово отражало действительность, хотя мы тогда и критиковали понятие „оттепель“. Решаясь на приход оттепели и идя на нее сознательно, руководство СССР, в том числе и я, одновременно побаивались: как бы из-за нее не наступило половодье, которое захлестнет нас и с которым нам будет трудно справиться <…>. Мы боялись лишиться прежних возможностей управления страной, сдерживая рост настроений, неугодных с точки зрения руководства».

Название повести Эренбурга реабилитировали лишь в горбачевские времена, и с тех пор термин «хрущевская оттепель» стал общепринятым не только за рубежом, но и в России, причем в него вкладывается смысл не только стремления к переменам, но и непоследовательности в их реализации.

К барьеру: Симонов - Эренбург

Вернемся к 1954 году. Сейчас трудно представить, что тогда критика негодовала на «Оттепель» не за то, что в ней слишком робко показывались изъяны тогдашней жизни, а вовсе наоборот: что они вообще показывались. Из того, что обрушила критика на «Оттепель» в 1954 году, сильнее всего задела Эренбурга статья Константина Симонова - резкой и как бы «художественной» критикой, хотя и с политической подоплекой. Задела, понятно, не обсуждением художественного несовершенства повести (Эренбург по этой части не обольщался). Дело было в ожидании необходимых перемен, в обсуждении их содержания и в желании их ускорить.

К Сталину Эренбург и Симонов в 1954 году относились существенно неодинаково. Формулу Эренбурга «Я не любил Сталина, но долго верил в него, и я его боялся» Симонов, вспоминая совместную с Эренбургом поездку по США в 1946-м, можно сказать, подтвердил: «Думаю, что не только потом, но и тогда Эренбург не испытывал особенно нежной любви к Сталину». О самом Симонове этого сказать никак нельзя. Он был на четверть века моложе Эренбурга, вырос и сформировался в СССР при Сталине. Он был безусловным сталинским любимцем, кандидатом в члены ЦК КПСС, в 1942–1948 годах получившим пять Сталинских премий. В 1949 году, в пору антисемитской «борьбы с космополитами», Симонов выступил с главным докладом на пленуме Союза писателей (скорее всего, конечно, из желания не допустить к этому жаждущих погрома писательских держиморд). Анализируя впоследствии свое отношение к Сталину в 1953 и 1954 годах, Симонов был откровенен: «Первым, главным чувством было то, что мы лишились великого человека. Только потом возникло чувство, что лучше бы лишиться его пораньше <…>. Первое чувство грандиозности потери меня не покидало долго, в первые месяцы оно было особенно сильном». Найди Симонов в «Оттепели» строго, доказательно и развернуто обоснованную антисталинскую аргументацию, он, возможно, отнесся бы к ней хоть и враждебно, но уважительно; другое дело намеки - он посчитал их легковесными, неубедительными и воспринял по-офицерски как предательство вождя. Его возмутили эренбурговские претензии к советской жизни и к советскому искусству. Возможно, он искренне не принимал написанного Эренбургом, но понимавшие, о чем идет речь, справедливо восприняли статью Симонова как неприличную демагогию. Вот характерное в этом смысле письмо - оно отправлено Эренбургу 21 июля 1954 года кинорежиссером Григорием Козинцевым (факт их родства, думаю, здесь не так уж и существенен):

«Дорогой Илья Григорьевич, прочитал статью Симонова и очень огорчился. Нельзя отказать ему в знании дела. Удачно найдена интонация. Хорошо стилизовано под литературный спор.

Очень захотелось, чтобы Вы ему ответили, м. б. даже не статьей, а коротким письмом в редакцию. Ведь все его теоретические позиции очень шатки.

1. Он пишет как бы о романе, а Вы написали повесть. Изящное смещение этих жанров и является основным приемом, с помощью которого он зовет милицию.

2. То же самое использовано и в изложении судеб двух художников, как картин всего искусства.

Даже самые лихие критики не упрекали Островского за то, что в „Лесе“ он исказил все состояние русского театрального искусства, в котором были тогда и Щепкин, и Мартынов, и Садовский и еще множество людей, может быть и менее пьяных, нежели Ливанов, но не менее талантливых. И самое бойкое казенное перо не рискнуло бы задать вопрос Островскому - к кому он себя причислял: к Несчастливцеву, или к Аркашке, а ведь других деятелей театра в пьесе не было.

3. Почему так тщательно перечисляя буквально все фразы, посвященные искусству, - он забывает не фразу, но сцену читательской конференции - явления, которое может возникнуть только на определенном уровне искусства.

4. Писатель пишет различные вещи. И по масштабу, и по значению. Нельзя путать „Медного всадника“ и „Домик в Коломне“, возмущаться тем, что не все кухарки бреются, и вымерять, где был шаг вперед, а где назад.

5. Нельзя противопоставлять изображенных героев жизненному фону, утверждать, что герои показаны, как исключение. Их достаточно много для того, чтобы такое количество исключений превратилось в правило, а исключительное стало обычным…».

Заметим, однако, что «демагогия» Симонова не коснулась одной важной для того времени темы, о которой Эренбург глухо упоминал во второй главе повести, где речь шла о переживаниях доктора Веры Григорьевны Шерер зимой 1953 года, в пору «дела врачей», когда шельмованию подвергались масса евреев, особенно врачей по профессии. Сегодняшние читатели вообще не обратили бы внимания на эти приглушенные строки - скажем, на фразу Шерер: «Теперь такое приходится выслушивать… после сообщения…»(имеется в виду сообщение ТАСС от 13 января 1953 года об аресте «врачей-убийц», большинство которых были евреи); или на реплику директора завода Журавлева его жене про ту же Шерер: «Ничего я против не имею, говорят, она хороший врач. А чересчур доверять им нельзя, это бесспорно» («им» - это, понятно, евреям; тогда на эти вскользь брошенные фразы читатели реагировали мгновенно).

Письмо Г. М. Козинцева наряду с другими откликами подтолкнуло Илью Григорьевича публично ответить Симонову, но напечатать ответ оказалось непросто. Как раз в эти дни Эренбургу предложили вылететь в Чили для вручения поэту Пабло Неруде Международной Сталинской премии «За укрепление мира между народами». Скорее всего, именно с поездкой в Чили была связана встреча Эренбурга с тогдашним секретарем ЦК КПСС по пропаганде и агитации П. Н. Поспеловым (Эренбург был лично знаком с ним с военных лет как с редактором «Правды»), Во время этой встречи писатель затронул и вопрос о своем ответе Симонову (возможно, он узнал, что именно чиновники аппарата ЦК КПСС, а не редакция «Литературной газеты» возражали против публикации его ответа, и, беседуя с Поспеловым, добился его согласия на публикацию ответа).

31 июля 1954 года, сразу после беседы, Эренбург отправил Поспелову написанный для газеты ответ Симонову, сопроводив его таким письмецом:

«Дорогой Петр Николаевич,

прилагаю текст моего ответа тов. К. Симонову.

Редакция „Литературной газеты“, ознакомившись с моей статьей, сказала мне, что не видит никаких возражений к ее опубликованию.

Я уезжаю в Чили с уверенностью, что после нашей беседы, за которую я хочу еще раз Вас поблагодарить, мой ответ тов. К. Симонову будет опубликован.

С уважением И. Эренбург».

«Я никогда не стал бы оспаривать суждения К. Симонова, - писал Эренбург, - если бы они ограничивались оценкой художественных достоинств или недостатков моей повести. <…> Если я все же решился ответить на статью К. Симонова, то только потому, что она необоснованно толкует как отношение автора к героям повести, так и его замысел».

Это был ответ на демагогические по существу обвинения, но и сам ответ этот не мог в известном смысле не быть демагогическим - ведь Эренбург знал, что в газете ему не дадут сказать прямым текстом то, чего нельзя было изложить в повести. Симонов, пытаясь поставить точки над «i» там, где Эренбург их поставить не мог, хочешь не хочешь, но мысли Эренбурга упрощал. Выдавая слова героев «Оттепели» за мысли автора и, может быть неумышленно, обрывая их при цитировании, Симонов дал Эренбургу возможность оспорить свои выводы. В итоге автор «Оттепели» вернул своему оппоненту и упреки в поспешности и торопливости, и даже главный вывод (Эренбург назвал именно статью Симонова «огорчительной для нашей литературы неудачей»).

В сентябре 1954 года в спор Симонова и Эренбурга ввязался будущий нобелевский лауреат М. Шолохов, не упуская приятной возможности лягнуть обоих коллег сразу. Выступая на съезде писателей Казахстана, Шолохов сказал:

«В качестве примера недобросовестной критики можно привести статью К. Симонова о повести Ильи Эренбурга „Оттепель“. Автор ее затушевывает недостатки повести вместо того, чтобы сказать о них прямо и резко. Нет, не интересами литературы руководствовался Симонов, когда писал свою статью».

А в декабре, выступая на Всесоюзном съезде писателей в Москве, Шолохов повторил этот пассаж, заметив об Эренбурге:

«Он обиделся на Симонова за его статью об „Оттепели“. Зря обиделся, потому что, не вырвись Симонов вперед со своей статьей, другой критик по-иному сказал бы об „Оттепели“. Симонов, по сути, спас Эренбурга от резкой критики. И все-таки Эренбург обижается <…>. Но нам особенно беспокоиться по поводу перепалки между Эренбургом и Симоновым не стоит. Они как-нибудь помирятся».

(Речь Шолохова на съезде встретили неодобрением; с заявлением выступил Федор Гладков, назвавший эту речь «мелкотравчатой», а также - «зубоскальством и балаганным зоильством». Наиболее точно Шолохова хрущевских времен, не называя его прямо, припечатал склонный к глумлению Аркадий Белинков: «бывший писатель, награжденный авторитетом и ставший пугалом, вандеец, казак, драбант, городовой русской литературы».)

К. Симонов ответил Эренбургу и Шолохову в «Литературной газете» 23 сентября «Письмом в редакцию», где отверг, как неуважительные, намеки Эренбурга на предвзятость оппонента. Что же касается речи Шолохова, то Симонов от нее отмежевался: «Считаю необходимым заявить, что я не сторонник того взгляда, что повесть Эренбурга надо критиковать „на уничтожение“ и „не стесняясь в выражениях“, хотя и расцениваю „Оттепель“ как досадную неудачу талантливого советского писателя».

Теперь принято (это едва ли не правило) судить о наших писателях эпохи оттепели вне исторических возможностей того времени, обвиняя их в чрезмерной осторожности, непоследовательности, компромиссах и прочих грехах. Высказывания такого рода начали звучать еще при жизни Ильи Григорьевича Эренбурга. Со временем они становились все более громкими. Так, с откровенным высокомерием высказывался о литературной работе Эренбурга эпохи оттепели А. Солженицын, допускающий компромиссы и умалчивания о политически значимых событиях времени исключительно для себя самого. Вообще антиисторизм, рассуждения о прошлом, избавленные от понимания прошлого и от понимания возможностей людей прошлых эпох, стали едва ли не правилом в нынешние времена.

Вернемся, однако, к 1950-м годам.

В 1956 году вышла из печати книга К. Симонова «На литературные темы: Статьи 1937–1955». Она была сдана в набор через месяц после XX съезда КПСС, делегатом которого Симонов был и доклад Хрущева о преступлениях Сталина на котором прослушал. В книгу вошли две статьи об Эренбурге. Первая - четыре странички, написанные в 1944 году по случаю награждения Эренбурга орденом Ленина за его работу в годы войны (мы ее цитировали, говоря о военной публицистике Эренбурга). Вторая - 26 страниц об «Оттепели», написанные в 1954-м. Книга показывала, что отношение Симонова к повести Эренбурга за два года не изменилось. Настойчивость, с которой это было продемонстрировано, Эренбурга огорчила. Отношения между писателями продолжали оставаться разорванными.

Атака аппарата ЦК КПСС (1955–1956)

Оттаивание общества после длительной стужи было процессом трудным, но с годами все более заметным; его видно даже по тому, как росла почта Ильи Эренбурга и как менялись сами письма к нему (о письмах речь впереди).

Процесс оттепели оказался неровным, со сбоями и заморозками. Весной 1956 года прошел XX съезд, разоблачивший некоторые преступления Сталина, но осенью подавили венгерское восстание, которое перепугало Кремль, и это вызвало угрозу срыва десталинизации в СССР. Не приняв венгерского восстания (в нем проявились слишком неоднородные силы, включая откровенно антисемитскую составляющую), Эренбург опасался, что изоляция СССР после взятия Будапешта советскими войсками ликвидирует оттепель. Он все делал, чтобы многообразные и еще не крепкие связи с Европой не сорвались, в том числе из-за радикальности левых на Западе.

После выхода повести «Оттепель» отношение к Илье Эренбургу в кабинетах на Старой площади стало откровенно настороженным. Разумеется, сохранялась определенная дифференциация подходов: в секретариате ЦК учитывали пользу контактов «выдающегося борца за мир, против войны и фашизма» с левой интеллигенцией Запада, в отделах и секторах к человеческой неприязни добавлялась деловая - выступления Эренбурга, вызывавшие общественный резонанс, усложняли управление идеологическим кораблем в и без того нелегких для этого условиях оттепели. Компромат на Эренбурга стекался на Старую площадь как от внутренних - официальных и неофициальных - осведомителей, так и из оперативных донесений советских посольств. Официальный статус «борца за мир» позволял Эренбургу регулярно выезжать за границу (рядовые граждане о такой возможности, как известно, и не мечтали) и выступать там на различных встречах и заседаниях. Эти выступления тщательно отслеживались и анализировались в посольствах и при каждом удобном случае в ЦК оформлялись в виде соответствующей секретной бумаги, имевшей силу инструкции для Союза писателей, редакций и издательств. Теперь можно считать документально установленным, что антиэренбурговская кампания советской печати в 1956–1964 годах была инспирирована не только просталинскими силами аппарата Союза писателей, но прежде всего - аппаратом ЦК КПСС.

4 января 1956 года Д. А. Поликарповым была составлена и четырьмя секретарями ЦК во главе с М. А. Сусловым завизирована «Записка отдела культуры ЦК КПСС с согласием секретарей ЦК КПСС о несовместимости взглядов И. Г. Эренбурга с идеологией и политикой КПСС в области литературы и искусства», в которой, в частности, говорилось:

«Как следует из поступившей в ЦК КПСС записки советского посольства в Будапеште, Эренбург допустил высказывания, которые были использованы для оправдания своих позиций сторонниками правого антипартийного уклона в венгерской литературе <…>. Можно в связи с этим напомнить ряд других подобного же характера выступлений и высказываний Эренбурга перед зарубежными писателями и деятелями искусства <…>. В мае 1954 года И. Эренбург выступал по вопросам литературы в Национальном комитете писателей Франции в Париже. Там он так же утрированно характеризовал советские романы на производственную тему (в Будапеште Эренбург повторил и еще более заострил свои суждения), нигилистически отозвался о советской критике и литературе, не указал никаких ее положительных и поучительных сторон. В октябре 1955 г. Эренбург встретился в Москве с мексиканским прогрессивным художником Д. А. Сикейросом. Как заявил затем Сикейрос в своем докладе в Московском Союзе художников, Эренбург сказал, что он и некоторые его друзья испытывают усталость от пропагандистского искусства. Эренбург не скрывает свою приверженность к современному буржуазному декадентскому и формалистическому искусству. Будучи членом редколлегии журнала „Иностранная литература“, в начале 1955 г. Эренбург старался навязать редколлегии журнала свои взгляды и добиться соответственного заполнения страниц журнала. На заседаниях редколлегии Эренбург выражал безграничные восторги по поводу натуралистической и бескрылой повести Хемингуэя „Старик и море“. Как настоящих писателей Эренбург рекомендовал Фолкнера, творчество которого крайне формалистично и мрачно, Мориака, реакционного католического писателя Франции. О многих произведениях прогрессивной литературы и широко известных у нас передовых писателях говорил скептически и пренебрежительно <…>. В знак несогласия с линией журнала, не соответствующей его намерениям, Эренбург вышел из состава редколлегии.

Свои выводы Эренбург высказывает в прямой или завуалированной форме в различных выступлениях за границей и при встречах с зарубежными деятелями искусства. Причем его личные суждения воспринимаются как мнение доверенного представителя советской литературы, Союза советских писателей. Тем самым подобные выступления способны наносить ущерб влиянию советской литературы и искусства за рубежом. Полагали бы целесообразным пригласить т. Эренбурга в ЦК КПСС и обратить его внимание на непозволительность высказывания им в беседах с зарубежными деятелями литературы и искусства выводов, несовместимых с нашей идеологией и политикой партии в области литературы и искусства».

На этом документе имеется резолюция кандидата в члены Президиума ЦК КПСС Д. Т. Шепилова: «Согласиться. Предлагаю беседу поручить провести Поликарпову и Рюрикову. Д. Шепилов. 23. 01. 1956». Но вскоре грянул XX съезд КПСС, ход которого для аппаратчиков ЦК оказался непредсказуемым, и им стало не до Эренбурга. Только к началу осени, когда просталинские легионы, собравшись с силами, переломили ситуацию, январское указание по части Эренбурга было исполнено. 4 сентября Д. Поликарпов записал: «В соответствии с поручением секретарей ЦК КПСС с тов. Эренбургом проведена беседа по вопросам, поставленным в данной записке».

Из книги Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны) [Избранные статьи и публикации] автора Фрезинский Борис Яковлевич

3. Поездки во Францию в холодную войну и оттепель В первый раз после победы Эренбург приехал во Францию в 1946-м; собственно, это удалось дважды - на пути из Москвы в Америку и по возвращении оттуда. Жизнь теперь переменилась - каждая поездка требовала специального

Из книги История русской литературной критики [Советская и постсоветская эпохи] автора Липовецкий Марк Наумович

3. Оттепель и тамиздат: Советская литература приходит на Запад Разительные изменения, произошедшие в Советском Союзе за годы правления Хрущева, привели к изменениям и в эмигрантской критике. С одной стороны, благодаря оттепели литературный процесс в СССР вновь оживился,

Из книги Стихотворения. 1915-1940 Проза. Письма Собрание сочинений автора Барт Соломон Веньяминович

188. «Пространства. Медленная оттепель моя…» Пространства. Медленная оттепель моя. Над томом том - в снопах наметанные громы. Со мной, во мне - о, ворошители соломы, Воронья, ведовская, вещая семья. Шуршат. И тощие ладони вознесли. И точно - хлыст, и точно - свист, и ждут

Сюжет: http://briefly.ru/erenburg/ottepel/

Эренбург (1891-1967) – поэт, прозаик, журналист-международник. Был в большевистской подпольной организации. Гений формы и открыватель новых литературных приемов. Изобрел как жанр советскую эпопею. «Буря» - 1949. Жанр плутовского романа. «Хулио Хоренито». Первый стал использовать библейские аллюзии (потом Булгаков). Художественный эффект при записи поэтических произведений в одну строку пытался применить. Это изобретение Марии Шкапской, но применил Эренбург. Эренбург обладал почти звериной социальной чуткостью.

«Оттепель». Основная мысль связана с событиями, формирующими общество. Появление человека, обладающего достаточной смелостью, чтобы говорить то, о чем он думает. Там изображена хрущевская амнистия, последствия этого. Изобразил изменившееся отношение с Западом. Герой спорит с начальством. Он писатель. Его произведения обсуждают, он спорит.

Эренбург умел находить слова для называния социальных явлений. Оттепель – чаще всего временно потепление, потом еще подморозит. Заслуга Эренбурга – чувство времени и языковое мастерство. Эренбург был очень противоречивым. Роман «Буря» много критиковали. Для него было важнее мнение читателей, а не критиков. Сталин его очень любил. Его называли последним русским европейцем.

Вслед за повестью «Оттепель» появилась повесть Пановой «Сережа». Несколько историй из жизни маленького мальчика. 1955. Ребенок добродушно воспринимает мир и говорит всё, что думает (Дядя Петя, ты дурак!). Надо давать вещам свои названия, тогда жизнь возвратится в норму.

1956 – А. Яшин «Рычаги» - рассказ. Вологодский писатель. В рассказе этом люди в партии хотят воли в решениях, но ждут, пока им дадут приказ.

Павел Нилин «Жестокость». Сотрудник уголовного розыска ездит по деревням. Проблема справедливости невероятно трудна. Заканчивается самоубийством героя.

Владимир Дудинцев «Не хлебом едины». Нет возможностей для полной реализации воли для творческого человека.

1956-57 – Шолохов «Судьба человека». От соцреализма там остался только счастливый конец, с точки зрения современных аналитиков. Андрей Соколов – ровесник века (1900). Может быть, это автобиографично. На гражданской войне теряет всех своих близких. В 20-ые годы становится шофером – продвинутая профессия. Женится, двое детей. Сын Анатолий – талантливый очень, погибает 9 мая 1945. Соколов попал в концлагерь, пил водку с Мюллером. Война отобрала у него все. Уезжает из Воронежа и живет на квартире. Подобрал бездомного сироту Ванюшку. Соколов боится умереть во сне – напугает Ванюшку. Это рассказ великой надежды. Надо оставаться человеком, чувствующим и чувствительным.

Сталинская эпоха исключила человеческий фактор. Людей незаменимых нет. По Сталину военнопленных считали предателями, так что Шолохов открыл новую тему. О них нельзя было писать.

Изменение языковых качеств литературы у Шолохова и Нилина. У Шолохова речевые уникальные характеристики персонажей.

Жизнь человека определяется любовью, по Шолохову. Соколов, воюя, вспоминает семью, а не Сталина. Волнуется, что толкнул жену Ирину перед отъездом.

Значительным художественным достижением писателя явился рассказ "Судьба человека", напечатанный на страницах "Правды" в 1957 году. Рассказ быстро стал известен всему миру. На его основе талантливый советский кинорежиссер и актер С. Бондарчук создал замечательный фильм под тем же названием.

Роман Абрамова «Братья и сестры ».

Яркая направленность административной системы.

Перый поставил проблему ответственности государства перед человеком.

Абрамов после статьи 1952 года не увидел в литературе перемен. Решил уйти с работы в Универе. Стал сам писать роман по своим критериям. 1958 – роман «Братья и сестры».

Лев Абрамович Додин – спектакль «Братья и сестры». Ему 40 лет уже. Театр Европы на Рубинштейна в СПб.

В «оттепель» появляется русская лирическая проза. Рассказы Юрия Казакова («Осенью в дубовых лесах»).

Молодежная проза: Гранин, Трифонов, Василий Аксенов. Городская проза.

Трагический конфликт между идеалом и действительностью в повести П.Нилина «Жестокость» (1956).

Если В.Дудинцев в своем романе «Не хлебом единым» одним из первых попытался ответить на вопрос «в чем суть системы?», «на чем она держится?», то другой русский писатель П.Нилин в своей повести «Жестокость» впервые задал необыкновенно важный вопрос: когда это началось, когда система, основанная на лжи, страхе и лицемерии, родилась? В 1937 году или гораздо раньше? Время действия повести П.Нилина – зима 1922 – лето 1923 года. Место действия – Сибирь, Красноярский край. Герои произведения – работники уголовного розыска, чекисты, воюющие с бандами, состоящими из местных крестьян, не желающих подчиняться советской власти. Писатель недаром выводит в название повести слово «жестокость». Именно жестокость была первым плодом системы. Нужна ли жестокость, спрашивает 18–летний чекист Венька Малышев, и нужна ли ложь? Павел Нилин создает образ идеалиста, верящего в правоту революционного дела, убежденного, что революционная истина не нуждается в обмане и приукрашивании. Венька Малышев, поверив в исправление бандита Баукина, воспользовался его помощью для поимки атамана банды Константина Воронцова. Но победа, добытая Малышевым с помощью военной хитрости и революционной правды, оборачивается в руках противостоящих Малышеву начальника угрозыска и журналиста Узелкова ложью, предательством и обманом. Последние видят в лжи политический инструмент, необходимый для достижения победы. Если для идеалиста Веньки Малышева важно не только победить, но и как вести борьбу, то для его оппонентов важна только победа. Главный конфликт связан с разным отношением к людям, к человеку. Венька Малышев верит в людей, признает за ними право на ошибку, а, следовательно, необходимость в убеждении. Для его оппонентов люди, как индивидуумы не существуют, это «гвоздики», которых «в огромном государстве… не заметишь». Начальник угрозыска арестовывает Баукина, и честный Малышев оказывается в положении обманщика. Ему стыдно смотреть Баукину в глаза, ему больно за подорванный авторитет советской власти. Не видя для себя места в рождающейся системе, Венька стреляется. Обращаясь к образу «кающегося чекиста», П.Нилин выражает трагический конфликт между идеалом и действительностью, между верой в силу идеи и верой просто в силу, между доверием и подозрительностью, между человечностью и жестокостью. Таким образом, значение повести П.Нилина состоит в том, что в ней показано, что «зло» родилось еще в первые годы революции…

21. Идейно-художественное своеобразие повести В.Г. Распутина «Прощание с Матерой».

Валентин Григорьевич Распутин родился в 1937 году в поселке Усть-Уда, что стоит на Ангаре, почти на полпути между Иркутском и Братском. После школы в 1959 году окончил историко-филологическое отделение Иркутского университета, затем занялся журналистикой. Первые очерки и рассказы Распутина были написаны в итоге корреспондентской работы, поездок по близкой его сердцу Сибири;в них отложились наблюдения и впечатления, которые стали опорой для размышлений писателя о судьбе родного края. Распутин любит родину. Он не представляет себе жизни без Сибири, без этих трескучих морозов, без этого слепящего глаза солнца. Именно поэтому в своих произведениях писательраскрывает таежную романтику, единство людей с природой, изображает характеры, завораживающие своей силой, первозданностью, естественностью . Такие характеры Распутин открыл в сибирских селениях. На материале сибирской деревни написаны такие повести, как «Последний срок* (1970), «Деньги для Марии» (1967), «Вверх и вниз по течению». Здесь автор поднимаетвысокие нравственные проблемы добра и справедливости, чуткости и щедрости человеческого сердца, чистоты и откровенности в отношениях между людьми . Однако Распутина интересовала не только личность с ее духовным миром, но и будущее этой личности. И я бы хотела рассказать именно о таком произведении, в котором ставится проблемабытия человека на Земле, проблема жизни поколений, которые, сменяя друг друга, не должны потерять связи. Это повесть «Прощание с Матерой». Хотелось бы заметить, что Распутин попытался возвратить интерес к старинному русскому повествовательному жанру-повести.

«Прощание с Матерой» - своеобразная драма народной жизни - была написана в 1976 году. Здесь речь идет о человеческой памяти и верности роду своему.

Действие повести происходит в деревне Матера, которая вот-вот должна погибнуть: на реке возводят плотину для постройки электростанции, поэтому «вода по реке и речкам поднимется и разольется, затопит...», конечно, Матеру. Судьба деревни решена. Молодежь без раздумий уезжает в город. У нового поколения нет тяги к земле, к Родине, она все стремится «перейти на новую жизнь». Безусловно, то, что жизнь - это постоянное движение, изменение, что нельзя оставаться неподвижно на одном месте столетия, что прогресс необходим . Но люди, вступившие в эпоху НТР,не должны терять связи со своими корнями ,разрушать и забывать вековые традиции, перечеркивать тысячи лет истории, на ошибках которой им бы следовало учиться, а не совершать свои, иногда непоправимые.

Всех героев повести условно можно разделить на «отцов» и «детей». «Отцы* - это люди, для которых разрыв с землей смертелен, они выросли на ней и любовь к ней впитали с молоком матери.Это и Богодул, и дед Егор, и Настасья, и Сима, и Катерина.

«Дети» - это та молодежь, которая так легко оставила на произвол судьбы деревню, деревню с историей в триста лет. Это и Андрей, и Петруха, и Клавка Стригунова. Как мы знаем, взгляды «отцов» резко отличаются от взглядов «детей»,поэтому конфликт между ними вечен и неизбежен. И если в романе Тургенева «Отцы и дети» правда была на стороне «детей», на стороне нового поколения, которое стремилось искоренить морально разлагающееся дворянство, то в повести «Прощание с Матерой» ситуация совершенно противоположная:молодежь губит то единственное, что делает возможным сохранение жизни на земле (обычаи, традиции, национальные корни).

Главный идейный персонаж повести - старуха Дарья. Это тот человек, который до конца жизни, до последней ее минуты остался предан своей родине,Дарья формулирует главную мысль произведения, которую сам автор хочет донести до читателя: «Правда в памяти. У кого нет памяти, у того нет жизни». Эта женщина является некой хранительницей вечности. Дарья - истинный национальный характер. Писателю самому близки мысли этой милой старушки.Распутин наделяет ее лишь положительными чертами, простой и незатейливой речью. Надо сказать, что все старожилы Матеры описаны автором с теплотой. Как искусно изображает Распутинсцены расставания людей с деревней . Прочтем еще раз, как снова и снова откладывают свой отъезд Егор и Настасья, как не хотят уезжать они из родной стороны, как отчаянно борется Богодул за сохранение кладбища, ведь оно свято для жителей Матеры: «...А старухи до последней ночи ползали по кладбищу, втыкали обратно кресты, устанавливали тумбочки».

Все это лишний раз доказывает то, что отрывать народ от земли, от его корней нельзя, что такие действия можно прировнять к жестокому убийству.

Автор очень глубоко осмыслил проблему, вставшую перед обществом в эпоху НТР, - проблему утраты национальной культуры. Из всей повести понятно, что эта тема волновала Распутина и была актуальна и у него на родине: недаром он располагает Матеру на берегу Ангары,

Матера - символ жизни. Да, ее затопило, но память о ней осталась, она будет жить вечно.

«Прощание с Матерой» - обобщенно-символическая по смыслу драма, в которой речь идет о человеческой памяти, верности своему роду . Главная героиня - Дарья. Одной из основных черт ее характера является чувство сохранения памяти, ответственности перед предками. Тот же вопрос, обращенный к себе и детям, к прошлым и будущим поколениям, поставленный еще Анной Степановной («Последний срок»), теперь с новой силой звучит и в речах Дарьи, да и во всем содержании произведения: «И кто знает правду о человеке: ...Что должен чувствовать человек, ради которого жили многие поколения? Ничего он не чувствует. Ничего не понимает». Дарья находит главную часть ответа: «Правда в памяти. У кого нет памяти, у того нет жизни». В повести описан конфликт «отцов и детей», поскольку нравственному дому Дарьи противопоставлена позиция внука Андрея, вдохновленного всем новым, прогрессивным. Повесть исполнена символики: в Матере мы угадываем сим вол жизни, а возможно, нашу землю; в Дарье - хранительницу этой жизни, мать, устами которой говорит сама истина. Эта повесть - своеобразное предупреждение об опасности, грозящей матери-земле, «подобно острову», затерявшейся «в космическом океане». В повести много других символических образов: символиче ский образ избы, которую Дарья обряжает перед сожжением; ту ман, который прячет остров. И, лишь отвлекаясь от реальной конкретности содержания, становится понятна решимость Дарьи и ее подруг не расставаться с Матерой (землей) и разделить ее судьбу. В целом повести свойственна острая публицистичность, высокая толстовская назидательность, апокалиптичность мировосприятия. Звучание центральной темы несет в себе высокую библейскую трагичность. В критике оспаривался финал повести, возражение вызывала концепция произведения, вступающая в противоречие с идеями прогресса.

22. Идейно-художественное своеобразие повести В.П. Астафьева «Пастух и пастушка».

Чуть больше полвека, что минули после Великой Отечественной войны, не ослабили интереса общества к этому историческому событию. Время демократизма и гласности, осветившее светом правды многие страницы нашего прошлого, ставит перед историками и литераторами новые и новые вопросы. И наряду с традиционно рассматриваемыми произведениями Ю. Бондарева, В. Быкова, В. Богомолова в нашу жизнь входят «не терпящие полуправды» романы В. Астафьева «Пастух и пастушка», В. Гроссмана «Жизнь и судьба», повести и рассказы В. Некрасова, К. Воробьева, В. Кондратьева.

«Роковым препятствием на благородном человеческом пути была и остается война - самое безнравственное деяние из всех, какие породил человек*. И потому не умолкает война в творчестве Виктора Астафьева. О тех молодых парнях, с которыми пришлось писателю воевать, но которым не довелось дожить до Победы, и написал он одну из лучших, по-моему, одну из самых «трудных и больнее доставшихся ему вещей» - повесть «Пастух и пастушка». В этой повести воссозданобраз чистой любви, жизнь человеческих душ, войной не смятых, не подавленных.

«Современная пастораль» (Пастора́ль - жанр в литературе, живописи, музыке и в театре, поэтизирующий мирную и простую сельскую жизнь ) - такой подзаголовок, многое определяющий и проясняющий в идейном звучании произведения, дал писатель своей повести, в которойесть любовь, есть счастье - эти главные приметы традиционной пасторали.

Но недаром писатель рядом со словом «пастораль» поставил слово «современная», как бы подчеркнув тем самым жестокую определенность времени, безжалостного к человеческим судьбам, к самым тонким и трепетным порывам души.

Есть в повести очень важное противопоставление - детское воспоминание главного героя, лейтенанта Бориса Костяева, о театре с колоннами и музыкой, о пасущихся на зеленой лужайке белых овечках, о танцующих юных пастухе и пастушке, любивших друг друга, и «не стыдившихся этой любви, и не боявшихся за нее, резко, кричаще контрастирует, внешне сдержанно, но внутренне поразительно глубоко и эмоционально, с обостренной болью и щемящей душу печалью написанной сцены об убитых стариках, хуторских пастухе и пастушке, «обнявшихся преданно в смертный час».

«Залп артподготовки прижал стариков за баней - чуть их не убило. Они лежали, прикрывая друг друга. Старуха спрятала лицо под мышку старику. И мертвых било их осколками, посекло одежонку...» Короткая эта сцена, символика которой особенно очевидна в контрасте с театральной идиллией, пожалуй, центральная в произведении. В ней как бы сконцентрировантрагизм войны, ее антигуманность. И мы теперь не можем воспринимать дальнейшее повествование, следить за короткой, как вспышка ракеты, историей любви Бориса и Люси, за судьбами других персонажей иначе как через призму этой сцены.

Показать антигуманную суть войны, ломающую и коверкающую судьбы, не щадящую самою жизнь, - главная задача, которую поставил перед собой В. Астафьев в повести.

Писатель погружает нас в атмосферу войны, густо насыщенную болью, неистовством, ожесточением, страданием, кровью. Вот картина ночного боя: «Началась рукопашная. Оголодалые, деморализованные окружением и стужею, немцы лезли вперед безумно и слепо. Их быстро прикончили штыками. Но за этой волной накатилась другая, третья. Все переменилось, дрожь земли, тертые с визгом откаты пушек, которые били теперь и по своим, и по немцам, не разбираясь, кто где. Да и разобрать уже ничего было нельзя». Эта сцена призвана подвести читателя к основной мысли повести: о противоестественности, заставляющей людей убивать друг друга.

Вне этой главной мысли нельзя понять трагедии повести лейтенанта Бориса Костаева, умершего в санитарной больнице, которому война подарила любовь и тут же отняла ее. «Ничего невозможно было поправить и вернуть. Все было и все минуло».

В повести «Пастух и пастушка», произведении большого философского смысла, наряду с людьми высокого духа и сильных чувств, писатель создает образ старшины Мохнакова, способного к насилию, готового переступить черту человечности, пренебречь чужой болью. Трагедия Бориса Костаева становится еще яснее, если пристальнее вглядеться в один из центральных образов - старшину Мохнакова, не случайно проходящего рядом с главным героем.

Однажды в разговоре с Люсей Борис произнесет очень важные слова о том, что страшно привыкнуть к смерти, примириться с ней. И с Борисом и с Мохнаковым, находившимся на передовой, постоянно видевшими смерть во всех ее проявлениях, случается то, чего боялся Костаев, Они привыкли к смерти.

Повесть В. Астафьева предостерегает: «Люди! Это не должно повториться! »

23. Идейно-художественное своеобразие повести Ю. Трифонова «Обмен».

В центре повести Юрия Трифонова «Обмен» - попытки главного героя, обыкновенного московского интеллигента Виктора Георгиевича Дмитриева, произвести обмен квартиры, улучшить свои жилищные условия. Для этого ему надо съехаться с тяжелобольной матерью, которая догадывается, что ей недолго осталось жить. Сын уверяет ее, что очень хочет жить с ней вместе, чтобы лучше заботиться о ней, но мать догадывается, что его интересует в первую очередь не она, а жилплощадь и что торопится он с обменом из-за боязни, что в случае ее смерти потеряет комнату матери. Материальный интерес заменил у Дмитриева чувство сыновьей любви. И не случайно в финале повести мать говорит ему, что раньше хотела жить с ним вместе, а теперь нет, потому что: «Ты уже обменялся, Витя. Обмен произошел... Это было очень давно. И бывает всегда, каждый день, так что ты не удивляйся, Витя. И не сердись. Просто так незаметно...» Дмитриев, человек изначально неплохой, постепенно под влиянием эгоизма жены, да и своего собственного, променял нравственные принципы на мещанское благополучие . Правда, успев-таки съехаться с матерью буквально накануне ее смерти, эту смерть, возможно, немного ускоренную поспешным обменом, переживает тяжело: «После смерти Ксении Федоровны у Дмитриева сделался гипертонический криз, и он пролежал три недели дома в строгом постельном режиме». После всего этого сдал и выглядел словно «еще не старик, но уже пожилой». В чем же причина нравственного падения Дмитриева?

По ходу повести дед, старый революционер, говорит Виктору «Ты человек не скверный. Но и не удивительный». В Дмитриеве нет никакой высокой идеи, одухотворяющей его жизнь, нет увлеченности каким-либо делом. Нет , что оказывается в данном случае очень важным, и силы воли, Дмитриев не может противостоять напору жены Лены, стремящейся к получению жизненных благ любой ценой. Временами он протестует, устраивает скандалы, но только для очистки совести, потому что почти всегда в конечном счете капитулирует и делает так, как хочет Лена. Жена Дмитриева давно уже собственное преуспеяние ставит во главу угла. И знает, что муж будет послушным орудием в достижении ее целей: «...Она заговорила так, будто все предрешено и будто ему, Дмитриеву, тоже ясно, что все предрешено, и они понимают друг друга без слов». По поводу таких, как Лена, Трифонов сказал в интервью с критиком А. Бочаровым: «Эгоизм - то в человечестве, что победить труднее всего». И в то же время писатель далеко не уверен, возможно ли в принципе полностью победить человеческий эгоизм, не разумнее ли постараться ввести его в какие-то нравственные пределы, поставить ему определенные границы. Например, такие: стремления каждого человека к удовлетворению собственных потребностей законно и справедливо до тех пор, пока оно не наносит вреда другим людям. Ведь эгоизм является одним из мощнейших факторов развития человека и общества, и не считаться с этим нельзя. Вспомним, что о «разумном эгоизме» с сочувствием и чуть ли не как об идеале поведения писал еще Николай Гаврилович Чернышевский в романе «Что делать?». Беда, однако, в том, что очень трудно в реальной жизни найти ту грань, что отделяет «разумный эгоизм» от «неразумного». Трифонов подчеркивал в упомянутом интервью: «Эгоизм исчезает там, где возникает идея». Такой идеи нет у Дмитриева и Лены, поэтому эгоизм становится для них единственной моральной ценностью. Но нет этой идеи и утех, кто им противостоит, - у Ксении Федоровны, сестры Виктора Лоры, двоюродной сестры главного героя Марины... И не случайно в беседе с другим критиком, Л. Аннинским, писатель возражал ему: «Вы сделали вид, что я Дмитриевых (имеются в виду все представители этого семейства, кроме Виктора Георгиевича. - Б.С.) боготворю, а я над ними иронизирую ». Дмитриевы, в отличие от семейства Лены, Лукьяновых, к жизни не очень приспособлены, не умеют извлекать для себя выгоду ни на работе, ни в быту . Они не умеют и не хотят жить за счет других. Однако мать Дмитриева и его родные - отнюдь не идеальные люди. Им свойствен один очень беспокоивший Трифонова порок - нетерпимость. Ксения Федоровна называет Лену мещанкой, та ее - ханжой. Мать Дмитриева на самом деле вряд ли справедливо считать ханжой, но неспособность принять и понять людей с иными поведенческими установками делает ее трудной в общении, а подобный тип людей в долгосрочной перспективе - нежизнеспособен. Дед Дмитриев еще был воодушевлен революционной идеей. Для последующих поколений она сильно потускнела из-за сопоставления с очень далекой от идеала послереволюционной действительностью. И Трифонов понимает, что в конце 60-х, когда писался «Обмен», эта идея уже мертва, а никакой новой у Дмитриевых нет . В этом - трагизм положения. С одной стороны - приобретатели Лукьяновы, которые умеют неплохо работать (что Лену на работе ценят, в повести подчеркивается), умеют обустраивать быт, но ни о чем, кроме этого, не думают. С другой стороны, Дмитриевы, сохраняющие еще инерцию интеллигентской порядочности, но со временем все более ее, не подкрепленную идеей, утрачивающие. Тот же Виктор Георгиевич уже «олукьянился», - вероятно, в новом поколении этот процесс ускорится Надежда только на то, что у главного героя пробудится совесть. Все-таки смерть матери вызвала у него какое-то нравственное потрясение, с чем было связано, по всей видимости, и физическое недомогание Дмитриева. Однако шансов на его нравственное возрождение немного. Червь потребительства уже глубоко источил его душу, а слабоволие мешает предпринять решительные шаги к коренным переменам в жизни. И недаром в последних строках повести автор сообщает, что узнал всю историю от самого Виктора Георгиевича, который теперь выглядит больным, раздавленным жизнью человеком. Обмен нравственных ценностей на материальные, свершившийся в его душе, привел к печальному результату. Обратный обмен для Дмитриева вряд ли возможен.

24. Идейно-художественное своеобразие рассказа А. Платонова «Возвращение».

Биография Платонова, написанная Бродским:

«Андрей Платонович Платонов родился в 1899 году и умер в 1951-м от туберкулёза, заразившись от сына, освобождения которого из тюрьмы он после долгих усилий добился, для того лишь, чтобы сын умер у него на руках. По образованию инженер-мелиоратор (Платонов несколько лет работал на разных ирригационных проектах), он начал писать довольно рано, в двадцать с чем-то лет, то есть в двадцатые годы нашего века. Он участвовал в гражданской войне, работал в разных газетах и, хотя печатали его неохотно, в тридцатые годы приобрел известность. Потом по обвинению в антисоветском заговоре был арестован его сын, потом появились первые признаки официального остракизма, потом началась Вторая мировая война, во время которой Платонов служил в армии, работая в военной газете. После войны его вынудили замолчать;его рассказ, напечатанный в 1946 году, послужил поводом для разгромной статьи на целую полосу „Литературной газеты“, написанной ведущим критиком, и это был конец. После этого ему разрешали только изредка делать что-нибудь в качестве внештатного анонимного литсотрудника, например -редактировать какие-нибудь сказки для детей. Больше ничего. Но к этому времени у него обострился туберкулез, так что он всё равно делать, в общем, почти ничего не мог. Он, его жена и дочь жили на зарплату жены, работавшей редактором; он иногда подрабатывал в качестве дворника или рабочего сцены в театре неподалеку».

Жанровое своеобразие рассказов А. Платонова проявляется и в способе построения образа героя и в организации повествовательного действия в них. Во многих рассказах А. Платонова конфликт основал на противопоставлении неистинного понимания жизни истинному. Повествовательное действие в рассказах А. Платонова, как правило,сосредоточено на изображении перехода героя от одного способа понимания жизни к другому , при этом сознание героя перестраивается самым коренным образом, а вместе с ним изменяются и сами масштабы постижения жизни и глубина ее осмысления. В душевном подвиге прощения и человеколюбия, в возвращении к подлинным нравственным основам жизни герой рассказа "Возвращение" (1946) русский человек Алексей Иванов окончательно побеждает разрушительные последствия войны, обретает душевную цельность . Не столько возвращение героя домой, к семье, сколько"возвращение к себе", утраченному четыре года назад.

Страшное испытание, которое проходит человек на войне, не ограничивается физической болью, лишениями, ужасом, постоянным присутствием смерти. В рассказе «Возвращение» Платонов сказало главном зле, которое несет война - ожесточении. Потеря эмоциональных связей с близкими стала трагедией Иванова . Он видит жалкого, нуждающегося в любви и заботе Петрушку, но чувствует только холод, равнодушие и раздражение. Ребенок, который по вине войны должен был стремительно и болезненно повзрослеть, не понимает, почему отец отказывает ему в искренней любви. А Иванов уходит из семьи, итолько дети, бегущие за ним, а потом упавшие, обессиленные, ломают стену равнодушия. Самолюбие, интерес - все отходит куда-то далеко, и остается только «обнаженное сердце», открытое любви.

Душа Иванова не способна приникнуть к чужой душе. Долгое отсутствие дома обособило его от семьи. Он считает, что он на войне совершал подвиги, а они здесь жили "нормальной" жизнью. Иванов решает уйти, на смену острым диалогам Иванова с близкими в середине произведения приходит авторский монолог (как и в начале рассказа), но называет своего героя автор не как в начале повествования - "Ивановым", а "их отцом".

Когда за ним бегут дети: И тут же они снова упали на землю", и вдруг Иванов "сам почувствовал, как жарко у него стало в груди, будто сердце, заключенное и томившееся в нем, билось долго и напрасно всю его жизнь и лишь теперь оно пробилось на свободу, заполнив все его существо теплом и содроганием".

Строить будущее нужно не за счет тех, кто живет в настоящем.

25. Драматургия второй половины ХХ века. Общая характеристика. Анализ одного произведения (по выбору студента).

Дра́ма (др.-греч. δρᾶμα - деяние, действие) - один из трёх родов литературы, наряду с эпосом и лирикой, принадлежит одновременно двум видам искусства: литературе и театру. Предназначенная для игры на сцене, драма от эпоса и лирики формально отличается тем, что текст в ней представлен в виде реплик персонажей и авторских ремарок, как правило, разбит на действия и явления.

Уникальный род литературы. Сначала возникла лирика, потом эпическое искусство, потом драматургия. Перевестимонологическую речь в диалогическую – очень сложная задача. Интермедиальность текста – использование разных знаковых систем. Один критик считал, что до Островского было только три драматурга в России:Фонвизин, Грибоедов, Сумароков. Плюс «Ревизор» Гоголя. Потом Чехов, Горький, Андреев, Блок, Маяковский, Булгаков, а потом затишье наступило .В 50-ые годы начинается возрождение драматургии.

Направлений несколько. Самое известной – производственная драма :Игнатий Дворетский «Человек со стороны», Бокарев «Сталевары», Александр Гельман «Протокол одного заседания» (экранизация Панфилова «Премия»). Протокол одного заседания парткома. Квартальную премию выписывают бригаде, а бригада вся приходит и отказывается. Рабочие говорят, что они не выполнили план и хотят работать честно. Проблема ответственности каждого человека за то, что происходит в этом мире. Нет простых людей. В этом примерно ибыла суть производственной драматургии . Кухонная демократия – обсуждения смелые на кухнях, но не в других местах. Серьезные социальные проблемы оказались предметом публичного обсуждения. Сигнал, что может начаться подлинная демократия. Особенности:

Но все пьесы имели только публицистический характер

Исключали семейные коллизии

Драматургия такая жестко ограничивала представление о художественном пространстве, то есть события происходили в помещениях для официальных собраний, в кабинетах начальников

Возведение частного случая до необоснованных обобщений – самый большой недостаток. Один случай превращался в якобы типичность, хотя это не так.

Эта драматургия была шажком к теории бесконфликтности.

Второе направление – лирическая мелодрама . Александр Володин – ленинградский драматург. Его классика «Пять вечеров». В Молодежном театре на Фонтанке идут его постановки. Леонид Зорин «Варшавская мелодия» в Александринском театре. Особенности:

Сужение пространства и сужение времени. В «Пять вечеров» все происходит в коммунальной квартире

Отказ от социально значимой проблематики. Володин произнес: «Мы отказываемся от казенщины»

Ставили вопросы о смысле человеческой жизни и о способе человеческого существования

Отказ от счастливых финалов. Это был прямой вызов теории бесконфликтности.

Третье направление – военная драматургия. Открытие – Виктор Розов «Вечно живые» (1956). Это пьеса о войне, написанная в русле военной прозы. Ни одного выстрела. О событиях в тылу. О любви, ожидании, верности. Война была выиграна усилием воли огромного кол-ва людей, объединившегося фантастическим стремлением к победе.

Четвертое направление – сатирическая драма . Советская сатира – Шукшин. Пьеса «Энергичные люди». Энергичные люди – чичиковы советской эпохи.

Анализ одного произведения (по выбору студента):

Александр Валентинович Вампилов (1937-1972). Любит Гоголя, Чехова. Был однокурсником Валентина Распутина. Историко-филологический факультет Иркутского университета. Вампилов написал 10 юмористических рассказов. За ним закрепилась слава юмориста. Потом «Провинциальные анекдоты» у него были. Все стали считать, что он драматург-сатирик. Сам он был глубоко трагической фигурой. Был талантливым и невероятно гордым. Примерно такая же аура, которой сейчас обладает Захар Прилепин.В каждом городе России ставят пьесы Вампилова. Он трагически погиб на Байкале с частыми наездами на Москву. Поехал на рыбалку с товарищем на Байкал. Лодка перевернулась в ледяной воде. Товарищ держался за края лодки и звал на помощь. А Вампилов не любил звать на помощь, ибо борец, стал плыть до берега, и у него свело ноги судорогой, и он при всех умер. Он считал, что каждый должен выбираться сам. Индивидуальность его как драматурга:

В его пьесах всегда случай, пустяк, стечение обстоятельств становится самым драматическим моментом в жизни человека. Ситуация-испытание.

Человек Вампилова – человек обыкновенный. Его герои, как правило, это герои российской глубинки. Он ввел понятие провинции. Напоминало чеховское понятие провинции. В то время московский снобизм имел масштабные размеры.

Вампилов умел в микросцене, в детали, в жесте, в коротком монологе, передать ощущение всей прежней жизни героя.

Большой жанровый диапазон: от лирико-комедийной сценки до трагикомедии

Когда жизнь идет враздробь, надежда и человека только на самого себя. Вампилов был за таких людей. Которые могут противостоять всему миру. В чем ущербность сегодняшнего мира? Это один из вопросов Вампилова. «Провинциальные анекдоты». Анекдот – это не выдуманный, экстраординарный случай с парадоксальной концовкой . У Вампилова это анекдоты, сделанные на локальном материале в локальном пространстве. Главные герои – персонажи,немаркированные временем . «Двадцать минут с ангелом».

«Провинциальные анекдоты» - это две одноактные пьесы: «История с метранпажем» и «Двадцать минут с ангелом», которые были написаныАлександром Вампиловым в начале шестидесятых годов, много раньше, чем объединены в «Провинциальные анекдоты», что произошло, вероятно, в первой половине 1968 года.

Битва народов рассеивает компанию по лицу земли. Одних призывают в армию - как, например, Айшу, теряющего на фронте руку;

другим в грандиозной мистерии достается вовсе неслыханная роль - как Эрколе Бамбучи, заведующему в Ватикане хозяйственным департаментом, принося Святому Престолу доходы от продажи чудотворных образков и ладанок; третьи оплакивают гибнущую цивилизацию - как Алексей Спиридонович, перечитывающий в десятый раз «Преступление и наказание» и падающий на тротуар в Париже у выхода из метро «Площадь Оперы» с воплем: «Вяжите меня! Судите меня! Я убил человека!» Невозмутимым остается один Хуренито:

свершается то, чему должно свершиться. «Не люди приспособились к войне, а война приспособилась к людям. Она кончится, только когда разрушит то, во имя чего началась: культуру и государство». Остановить войну не в силах ни Ватикан, благословляющий новые образцы пулеметов, ни интеллигенция, морочащая публику, ни члены «Международного Общества друзей и поклонников мира», изучающие штыки и ядовитые газы воюющих сторон, дабы установить: нет ли здесь чеголибо противного 1713 общепринятым правилам «гуманного убоя людей».

В невероятных похождениях Учителя и его семи учеников лишь читателю свойственно обнаруживать несуразицы и натяжки; лишь постороннему наблюдателю может показаться, что в этой повести слишком много «вдруг» и «но». То, что в авантюрном романе - ловкая выдумка, в роковые часы истории - факт биографии обывателя. Избежав расстрела по обвинению в шпионаже поочередно во Франции и на германском участке фронта, побывав в Гааге на Конгрессе социалдемократов и в открытом море на утлой шлюпке, после потопления корабля вражеской миной, отдохнув в Сенегале, на родине Айши, и приняв участие в революционном митинге в Петрограде, в цирке Чинизелли (где и проводить подобные митинги, как не в цирке?), наши герои претерпевают новую череду приключений на широких просторах России, - кажется, именно здесь воплощаются наконец пророчества Учителя, обретают плоть утопии каждого из его спутников.

увы: и здесь нет защиты от судьбы, и в революционном горниле куются все те же пошлость, глупость и дичь, от которых они бежали семь лет, изчезновения которых они так желали, всяк на свой лад. Эренбург растерян: неужто эти внучата Пугача, эти бородатые мужики, полагающие, будто для всеобщего счастья надо, вопервых, перерезать жидов, вовторых, князей и бар («их мало еще резали»), да и коммунистов тоже вырезать не мешает, а главное - сжечь города, потому как все зло от них, - неужели это - истинные апостолы организации человечества?

«Миленький мальчик, - с улыбкой отвечает любимому своему ученику Хулио Хуренито, - разве ты только сейчас понял, что я - негодяй, предатель, провокатор, ренегат и прочее, прочее? Никакая революция не революционная, если она жаждет порядка. Что до мужиков - они сами не знают, чего хотят: то ли города жечь, то ли мирно расти дубками у себя на пригорке. Но, связанные крепкой рукой, они в итоге летят в печь, давая силы ненавистному им паровозу...»

Все снова - после грозной бури - «связано крепкой рукой». Эрколе Бамбучи как потомок древних римлян взят под защиту Отдела охраны памятников старины. Мосье Дэле сходит с ума. Айша заведует в Коминтерне негритянской секцией. Алексей Спиридонович в депрессии перечитывает Достоевского. Мистер Куль служит в комиссии по борьбе с проституцией. Эренбург помогает дедушке Дурову дрессировать морских свинок. Большой начальник в Совнархозе Шмидт выправляет честной компании паспорта для отъезда в Европу - чтобы каждому вернуться на круги своя.

Вернуться - ив неведении и недоумении всматриваться в грядущее, не зная и не понимая, что сулят каждому из них новые времена. Прозябать и стенать в отсутствие Учителя, который, во исполнение последнего из пророчеств, был убит изза пары сапог 12 марта 1921 г. в 8 часов 20 минут пополудни в городе Конотопе.

Оттепель - Повесть (19531955)

В клубе крупного промышленного города - аншлаг. Зал набит битком, люди стоят в проходах. Событие незаурядное: опубликован роман молодого местного писателя. Участники читательской конференции хвалят дебютанта: трудовые будни отражены точно и ярко. Герои книги - воистину герои нашего времени.

А вот об их «личной жизни» можно поспорить, считает один из ведущих инженеров завода Дмитрий Коротеев. Типического здесь ни на грош: не мог серьезный и честный агроном полюбить женщину ветреную и кокетливую, с которой у него нет общих духовных интересов, в придачу - жену своего товарища! Любовь, описанная в романе, похоже, механически перенесена со страниц буржуазной литературы!

Выступление Коротеева вызывает жаркий спор. Более других обескуражены - хотя и не выражают этого вслух - ближайшие его друзья: молодой инженер Гриша Савченко и учительница Лена Журавлева (ее муж - директор завода, сидящий в президиуме конференции и откровенно довольный резкостью критики Коротеева).

Спор о книге продолжается на дне рождениия Сони Пуховой, куда приходит прямо из клуба Савченко. «умный человек, а выступал по трафарету! - горячится Гриша. - Получается, что личному - не место в литературе. А книга всех задела за живое: слишком часто еще мы говорим одно, а в личной жизни поступаем иначе. По таким книгам читатель истосковался!» - «Вы правы, - кивает один из гостей, художник Сабуров. - Пора вспомнить, что есть искусство!» - «А помоему, Коротеев прав, - возражает Соня. - Советский человек научился управлять природой, но он должен научиться управлять и своими чувствами...»

Лене Журавлевой не с кем обменяться мнением об услышанном на конференции: к мужу она уже давно охладела, - кажется, с того дня, когда в разгар «дела врачей» услышала от него: «Чересчур доверять им нельзя, это бесспорно». Пренебрежительное и беспощадное «им» потрясло Лену. И когда после пожара на заводе, где Журавлев показал себя молодцом, о нем с похвалой отозвался Коротеев, ей хотелось крикнуть: «Вы ничего не знаете о нем. Это бездушный человек!»

Вот еще почему огорчило ее выступление Коротеева а клубе: уж онто казался ей таким цельным, предельно честным и на людях, и в беседе с глазу на глаз, и наедине с собственной совестью...

Выбор между правдой и ложью, умение отличить одно от другого-к этому призывает всех без исключения героев повести время «оттепели». Оттепели не только в общественном климате (возвращается после семнадцати лет заключения отчим Коротеева; открыто обсуждаются в застолье отношения с Западом, возможность встречаться с иностранцами; на собрании всегда находятся смельчаки, готовые перечить начальству, мнению большинства). Это и оттепель всего «личного», которое так долго принято было таить от людей, не выпускать за дверь своего дома. Коротеев - фронтовик, в жизни его было немало горечи, но и ему этот выбор дается мучительно. На партбюро он не нашел в себе смелости заступиться за ведущего инженера Соколовского, к которому Журавлев испытывает неприязнь. И хотя после злополучного партбюро Коротеев изменил свое решение и напрямую заявил об этом завотделом горкома КПСС, совесть его не успокоилась: «Я не вправе судить Журавлева, я - такой же, как он. Говорю одно, а живу подругому. Наверное, сегодня нужны другие, новые люди - романтики, как Савченко. Откуда их взять? Горький когдато сказал, что нужен наш, советский гуманизм. И Горького давно нет, и слово «гуманизм» из обращения исчезло - а задача осталась. И решать ее - сегодня».

Причина конфликта Журавлева с Соколовским - в том, что директор срывает план строительства жилья. Буря, в первые весенние дни налетевшая на город, разрушившая несколько ветхих бараков, вызывает ответную бурю - в Москве. Журавлев едет по срочному вызову в Москву, за новым назначением (разумеется, с понижением). В крахе карьеры он винит не бурю и тем более не самого себя - ушедшую от него Лену: уход жены - аморалка! В старые времена за такое... И еще виноват в случившемся Соколовский (едва ли не он поспешил сообщить о буре в столицу): «Жалко всетаки, что я его не угробил...»

Была буря - и унеслась. Кто о ней вспомнит? Кто вспомнит о директоре Иване Васильевиче Журавлеве? Кто вспоминает прошедшую зиму, когда с сосулек падают громкие капли, до весны - рукой подать?..

Трудным и долгим был - как путь через снежную зиму к оттепели - путь к счастью Соколовского и «врачавредителя» Веры Григорьевны, Савченко и Сони Пуховой, актрисы драмтеатра Танечки и брата Сони художника Володи. Володя проходит свое искушение ложью и трусостью: на обсуждении художественной выставки он обрушивается на друга детства Сабурова - «за формализм». Раскаиваясь в своей низости, прося прощения у Сабурова, Володя признается себе в главном, чего он не осознавал слишком долго: у него нет таланта. В искусстве, как и в жизни, главное - это талант, а не громкие слова об идейности и народных запросах.

Быть нужной людям стремится теперь Лена, нашедшая вновь себя с Коротеевым. Это чувство испытывает и Соня Пухова - она признается самой себе в любви к Савченко. В любви, побеждающей испытания и временем, и пространством: едва успели они с Гришей привыкнуть к одной разлуке (после института Соню распределили на завод в Пензе) - а тут и Грише предстоит неблизкий путь, в Париж, на стажировку, в группе молодых специалистов.

Весна. Оттепель. Она чувствуется повсюду, ее ощущают все: и те, кто не верил в нее, и те, кто ее ждал - как Соколовский, едущий в Москву, навстречу с дочерью Машенькой, Мэри, балериной из Брюсселя, совсем ему не знакомой и самой родной, с которой он мечтал увидеться всю жизнь.

Илья Григорьевич Эренбург 1891-1967

Хулио Хуренито - Роман (1921)
Оттепель - Повесть (1953-1955)