Наши представления о мире идей века Просвещения достаточно полны и точны, опираются на классические работы российских и зарубежных учёных. Вершиной эпохи Просвещения и вместе с тем трагическим её завершением по праву считается XVIII столетие, век великих учёных и писателей, Вольтера, Дидро, энциклопедистов. И в то же время мы знаем, что этот мир идей существенно сложен и противоречив. К тому же XVIII век отнюдь не исчерпывается Просвещением, рядом с идеями и творчеством просветителей существуют и борются с ними иные философские системы и художественные миры. Именно тогда возникает великий спор о Просвещении, который неизбежно принимает эсхатологическую окраску после гибели этой эпохи и многих её деятелей в огне Великой французской революции. Спор этот жизненно важен для русской культуры того времени, определяет её достижения, капитальные идеи и исторические судьбы на протяжении всего XIX века, да и сегодня далёк от завершения. В 1852 году философ-западник П. Я. Чаадаев, возражая славянофилу И. В. Киреевскому, подводил некоторые итоги этого спора: «Общее мнение не ограничивалось сравнением русского просвещения с просвещением европейским, но предполагало вообще, что существенное различие между одним просвещением и другим состоит не в характере, а в степени...» Оставив в стороне исторические подробности полемики, обратим внимание на саму идею: чем больше просвещения и неизбежно с ним связанной свободы, тем лучше. Когда они достигнут наивысшей полноты, наступит Золотой век для всего человечества. Такая по-кандидовски оптимистичная однолинейность, вообще характерная для века Просвещения и его деятелей, исключает любой историзм воззрений и сколько-нибудь эмоционально и философски обоснованную эсхатологию, а вот неизбежный исторический крах основанных на ней прекраснодушных теорий, страшные, кровавые формы, которые эти теории вдруг принимают в мире реальной жизни и политики на грани веков, порождают трагические мысли о конце времён и гибели человечества. Тогда и возникают такие выдающиеся и загадочные произведения, как записанное Ж.-Ф. Лагарпом пророчество Ж. Казота, рождаются такие мыслители, как беспощадный, убедительный и талантливый критик века Просвещения и его деятелей Жозеф де Местр. Все эти обстоятельства заставляют нас иначе взглянуть на XVIII столетие. Вдруг выясняется, что в эту сложную эпоху существовало несколько просвещений, они спорили друг с другом, опирались на совершенно разные культурные традиции и философские системы. Казот и Местр как мыслители и писатели сложились до Великой Французской революции, они - масоны, последователи той самобытной и вполне художественной философии жизни, которую создали живший во Франции португальский мистик Мартиниш Паскуалиш (он и дал имя мартинизму) и его талантливый ученик Л. К. де Сен-Мартен. Философия и эстетика ордена вольных каменщиков в разных формах получила распространение в Западной Европе, особенно в Англии и Германии. Масонство возникло и в России и повлияло на всю её рождающуюся новую культуру, и прежде всего на художественную литературу. Именно здесь в масонских философских и литературных сочинениях прозвучала принципиальная, обоснованная критика многих идей и ценностей XVIII века. Есть у русских вольных каменщиков и своё название для эпохи Просвещения, в которую они живут и делают свою тайную «работу». Масон, переводчик мистических книг и поэт А. Ф. Лабзин говорит ясно: «...Ложное Просвещение, пролиявшееся всюду, есть та река, которая стремится поглотить Истину, хотящую породить нам мужественное чадо и бегущую для того из градов в пустыни и степи». Без инвектив великого мастера ложи «Умирающий сфинкс» не будет до конца понятна таинственная предсмертная статья Пушкина «Александр Радищев» (1836), этот важнейший документ для истории русского масонства, где прямо и точно сказано: «В Радищеве отразилась вся французская философия его века: скептицизм Вольтера, филантропия Руссо, политический цинизм Дидрота и Реналя; но всё в нескладном, искажённом виде, как все предметы криво отражаются в кривом зеркале. Он есть истинный представитель полупросвещения». Эти высказывания показывают, что проблема настолько серьёзна, что ограничиться критикой здесь никак нельзя. Масонская философия была характерна не только как принципиальное отрицание прямолинейного просветительства XVIII века, стала очень последовательным возвратом ко всем домасонским тайным верованиям, традициям мировой эзотерики, античной, восточной, иудейской и христианской, к гностицизму и средневековой мистике, отброшенным после культурных революций, которые произошли в эпохи Возрождения и Просвещения и по дороге многое изъяли из богатого духовного обихода европейского человека, предложили свои самоуверенные однолинейные формулы взамен сложных старых идей. Ясно, что такая философская критика порождает вполне оригинальную эсхатологию, опирающуюся на барочные «Центурии» Нострадамуса, сочинения Якоба Беме и Джона Пордеджа, поэзию немецких розенкрейцеров. Масонский Золотой век оказывается не только позади, но и впереди, в послеисторическом будущем, где времени больше не будет, в вечном царстве света и всемирного братства, а «водители» масонской толпы стремятся повести «братьев» в новый рай на земле, в Золотой век справедливой богини Астреи. Потому-то так интересовали масонов доисторические времена, потому-то особое место в их чтении, переводах и издательской деятельности занимала поэма англичанина Мильтона «Потерянный рай» (в раннем русском переводе с французского поэма получила характерное название «Погубленный рай»). Русские поэты-масоны А. П. Сумароков, В. И. Майков и М. М. Херасков не случайно пишут барочные «оды философические» о Страшном Суде как наказании за падение человека и конце времён. Ибо, когда пал духовно человек, пала и природа, ставшая, по мысли масонов, низкой «натурой», материальным хаосом, лабиринтом мёртвых вещей, где заблудился несчастный потомок светлого первочеловека Адама Кадмона. Только «водители», просвещённые масоны высших степеней могут вывести его из этого лабиринта: Масонская философия имела установившийся взгляд не только на природу и человека, но и на историю, на общество, в котором человек живёт. С этой точки зрения оказывается, что самодержцы, верховные правители, жрецы, священники любой церкви - всего лишь узурпаторы, которые преступно посягнули на общую для всех людей политическую и духовную свободу. Масоны всегда были убеждёнными противниками войн, деятельными сторонниками идеи вечного мира (об этом написан трактат В. Ф. Малиновского, масона и первого директора Царскосельского лицея), отсюда их вражда с Наполеоном, отсюда общеизвестный пацифизм Карамзина и рассуждения молодого масона А. С. Пушкина о «вечном мире». Их псевдоинтернационализм основывался на необходимости объединения народов во всемирной империи, руководимой просвещённым, «конституционным» вождём-масоном. Ясно, что такая философия истории насквозь эсхатологична, полна тёмных и мрачных пророчеств, говорит о началах и концах, исторических канунах и мировых социальных катастрофах. Любое национальное государство с масонской точки зрения является незаконным образованием, посягающим на целостность мира, ибо Бог дал человеку божественную свободу; те же, кто так или иначе ограничил её, являются врагами божественного порядка, поэтому с ними необходимо тайно и беспощадно бороться, вплоть до негласно признаваемого вполне законным умерщвления убеждённых опасных врагов. «Вселенная есть отечество каменщика»,- оказано в масонском уставе. Золотой век Астреи предстаёт у масонов веком, в котором не будет законов, власти, наций, границ и собственности, т.е. это знакомая всем нам по коммунистической мифологии картина социального рая на земле, но в масонской интерпретации она выглядит иначе, ибо в ней есть существенный момент, для марксистов неприемлемый,- идея свободы человеческой воли. «И потому доколе в человеке есть воля, которая хотя и может развратиться худым её употреблением, не престану однако почитать его свободным, хотя он почти всегда порабощён»,- пишет философ-масон Сен-Мартен, мельком упомянутый в «Письмах русского путешественника» и всё же, по-видимому, встречавшийся с их автором. А в толкованиях Священного писания, написанных Гамалеей, говорится о воле как о «собственном в человеке диаволе»: «Но она как Адама вывела из рая, так и всякого из потомков его не впущает туда, пока он не решится на всевозможное исполнение по Евангелию, несмотря ни на какие человеческие заповеди и предания». Философам вторит их издатель, практик масонского дела Новиков: «Добрые люди говорят, что падать есть человеческое, но знать и пребывать в падении есть диавольское». Вот что привлекло в масонском учении молодого Карамзина. В его примечаниях к переводу поэмы Галлера «О происхождении зла» сказано: «Свободная воля причинила падение человека, свободная воля токмо может и паки восставить падшего: она есть драгоценный дар творца, сообщённый им тварям избранным». Карамзин высказывает эту мысль потому, что и в просвещённом XVIII веке человек был ограничен, подавлен, его всё время вдавливали в какие-то рамки. Возникали прогрессивные, но слишком общие абстракции, которые быстро становились материальной силой и ограничивали в правах, обесценивали конкретную самоценную личность. Сильно понизилась цена человеческой жизни. Было от чего прийти в отчаяние и пророчествовать о конце времён и Страшном Суде. Масонский интерес к изначально богатой, таинственной, внутренне свободной душе человека, к познанию себя был для молодого Карамзина любопытен и ценен, он увидел здесь и возможность собственного духовного исцеления и движения вперёд, обретения нового смысла жизни. Разумеется, его привлекала и практическая сторона масонства - благотворительная и книгоиздательская деятельность, педагогика, организация университетов, пансионов, семинарий, учёных и литературных обществ,- т.е. просвещение России, символом которого стал любимый масонами, ставший героем их песнопений император Пётр Великий. Предложенная масонами идея диалектики души имеет весьма мало общего с прямолинейно-механическими идеями просветителей, толковавших человека как мыслящую, полностью зависящую от внешних условий машину и веровавших в исправление неидеального мира путем навязывания ему «правильных», прогрессивных рецептов развития. Идеям царства разума и прогресса масоны противопоставили эсхатологическое учение о повреждении разума и падении некогда идеального, обладавшего полным знанием человека. «Разум наш, будучи изощрён бесполезными науками и подкрепляем самолюбием, или надеянием на свои способности, увеличивает воображение, которое удобно приводит человека и к совершенному добру и к совершенному злу»,- говорил в лекциях духовный вождь русского масонства профессор И. Г. Шварц. В масонском гимне сказано то же: Не случайно главная «великая» (или «материнская») ложа русских масонов всегда носила имя Астреи, древнегреческой богини справедливости, управлявшей счастливым миром идеальных людей в Золотом веке (см. работы Л. Лейтона и особенно книгу С. Бера о райской мифологии масонов). В этой и других ложах братья воспевали в гимнах светлое прошлое: В их поэтических идеях и художественной космологии особое место занимал миф о Золотом веке, находившемся в доисторическом идеальном прошлом, где жил светлый, близкий к Великому Архитектору Вселенной до-человек Адам Кадмон, достойный окружавшего его стройного мира всеобщей гармонии. «Единое понятие о златом веке может представлять черты истинного, общественного (social) блаженства. Чем более оный открыт в обществе, тем оно счастливее; чем менее тем несчастнее»,- утверждал переводчик псалмов Давидовых И. П. Тургенев. Потому-то так интересовали поэтов-масонов знаменитая поэма Мильтона «Потерянный рай» и миф о Купидоне и Психее, в XVII веке давший очаровательно-легкомысленную и грациозную, но на самом деле скрывавшую глубокие философические мысли повесть Лафонтена, писателя, близкого к знаменитому тайному предмасонскому Обществу святых даров и потому привлёкшего внимание русских его «братьев» - Ф. И. Дмитриева-Мамонова и И. Ф. Богдановича. Тема одна - странствования человеческой души-Психеи, её любовь и возвышение, прикосновение к светлой вечной тайне мира и неспособность сохранить это тайное знание и следовать ему, приводящая к падению и потере света. Пал, утратил прежнюю гармонию, своё духовное начало, облёкся тленным телом, косной материей и пороками человек. Пала и природа, «падшая натура», ставшая диким материальным хаосом, мрачным лабиринтом мёртвых вещей. Но именно здесь кроются возможности духовного возрождения человека и природы. Главная масонская работа есть возрождение человека ветхого, падшего, греховного, раздвоившегося на душу (хозяина дома) и тело (дом, орудие души). Эту работу и выполняет масонская поэзия, объединяющая братьев, певших: «Составим цепь, сплетясь руками». Так только может быть восстановлена разорванная цепь натуры. Поэзия должна этому способствовать. «Человек есть в сей цепи соединяющее существо духовное с материею; он есть последний из духов и первый из существ материальных»,- утверждал Шварц. Лишь возрождённый человек может упорядочить своей духовной и материальной деятельностью, просветлить разумом, душой и верой, гармонизировать неустроенный мир косной мёртвой материи и окаменевшей души («дикий камень»), привести восставшее к новой жизни человечество в Золотой век Астреи, в вечное царство блаженства и гармонии. Это и есть прямо названная в масонском гимне высшая награда ордену и каждому верному его «брату» от Великого Архитектора Вселенной: Масонский Золотой век оказывается и впереди, в послеисторическом будущем, вечном царстве света. Это не только время, но и место. Золотой век расположен на Востоке, а себя масоны называют путешественниками в страну Востока. Мифология ордена как бы образует мировое кольцо, рассматривая историю человечества как переход от одной светлой вечности к другой сквозь мрак недолжного бытия и дикий хаос косной материи и заблудшей и потому тоже тленной человеческой души. Символ этой эзотерической эсхатологии, встречающийся на знаках лож и в прозе А. Н. Радищева,- змея, кусающая себя за хвост. Понятно, какие богатые возможности представляет такая мифология для философической поэзии и прозы. Масонство в этой эсхатологической схеме выступает как избранный народ просвещённых и справедливых спасителей уклонившегося от света и истины человечества. «Водители» масонской толпы стремятся вернуть «братьев» и остальных людей в потерянный рай, в Золотой век Астреи. План же устроения новой жизни и обработки «дикого камня» заблудшей души содержится в Библии, которую надо толковать как шифрованное послание Великого Архитектора Вселенной (принцип древнеиудейской каббалы), в Евангелии от Иоанна и масонской «составной» мифологии, частью которой является орденская поэзия. Это эзотерическое учение разъясняет, помимо всего прочего, откуда и в каком направлении движется поток художественных идей, символов и образов, питающий масонскую поэзию и в особенности её эсхатологическую тематику. Герой этой поэзии - «человек вообще», пытающийся понять и усовершенствовать, воспитать самого себя, найти в себе высшие внутренние силы и чувства. Отсюда повторяемая аллегория путника, странника, идущего сквозь испытания и познание мира к светлой высокой истине. Это странствия души, отсюда Психея Лафонтена, её русский «перепев» - «Любовь» Ф. И. Дмитриева-Мамонова, «Душенька» И. Ф. Богдановича. Здесь одна из интереснейших, «славных», т.е. всем известных и в то же время неясных, закрытых фигур - Ипполит Фёдорович Богданович (1744-1803), автор знаменитой поэмы «Душенька» (1783), идиллий, пасторалей, любовных песенок, поэт изящный, чувствительный, «живописец граций» (М. Н. Муравьев), казалось бы, далёкий от какой-либо мистики и основательной философии. Этот скромный выходец из Малороссии (потом он окажется в одной ложе с влиятельным земляком, последним гетманом Украины К. Г. Разумовским), принадлежавший к бедному польскому шляхетскому роду, очень показателен для начального этапа истории масонской поэзии. Тем более что этот поэт развивается вместе с поэзией, отражает в своём творчестве её путь и становится одним из лучших российских стихотворцев XVIII столетия. Стоит взглянуть на Богдановича с этой точки зрения и изучить его реальную биографию, и в привычном облике галантного стихотворца проступают новые черты. В биографии И. Ф. Богдановича, основой которой является его автобиография, есть красноречивые умолчания и сознательно сделанные фактические ошибки, намеренные неточности, скрывающие реальные факты. Есть неслучайная путаница и в официальных бумагах: формуляры и послужные списки Богдановича противоречат друг другу. Даже в прошении на имя императрицы Екатерины II, лично знавшей поэта и покровительствовавшей ему, Богданович не называет точные даты своей служебной карьеры, хотя и просит о вознаграждении за заслуги. Этот человек умел молчать, всегда находиться в тени, и не случайно место ему подобрали «братья» соответствующее: состоять в Государственном архиве старых дел и в конце концов стать его председателем. Укажем на одну только важную подробность: в автобиографии Богданович пишет, что принят в штат П. И. Панина переводчиком в 1763 году и тут же говорит о покровительстве Е. Р. Дашковой, пригласившей его участвовать в журнале «Невинное упражнение». Между тем в официальном послужном списке поэта ясно сказано, что к Панину он определён в 1761 году. Казалось бы, это мелочь, ошибка памяти очередного начальника поэта или канцеляриста, не имеющая прямого отношения к поэзии. Однако между этими двумя датами произошло историческое событие, очень многое определившее в литературной судьбе Богдановича,- «революция» Екатерины II, переворот 28 июня 1762 года, главными участниками которого были братья Панины и княгиня Дашкова. Неточностей и «белых пятен» в этой таинственной истории много, однако есть и вещи очевидные, исторические факты. В 60-е годы тихий чиновник дипломатического ведомства Богданович стал доверенным лицом Н. И. Панина, одного из негласных вождей нарождающегося русского масонства, долго жившего в Швеции и привезшего оттуда орденские бумаги, уставы и инструкции, поддерживавшего тайные связи со шведской аристократией, принцами крови, стоявшими во главе ордена. Вельможа этот не случайно избран наместным мастером Великой провинциальной ложи России. Не без его ведома петербургские ложи подчинены были потом Великому стокгольмскому капитулу. Панин и его влиятельные единомышленники, опираясь на крепнущую масонскую организацию в правящих и военных кругах, помогли Екатерине II захватить престол (заметим, что здесь принял посильное участие и знаменитый мистик и масон Сен-Жермен, приехавший, как утверждают некоторые источники, на помощь неопытным русским «братьям» и впоследствии посетивший в Париже своего петербургского знакомца, другого доверенного человека Паниных - Д. И. Фонвизина), долго диктовали ей условия, политику, прежде всего внешнюю, стремились ограничить самодержавную власть императрицы введением высшего соправительствующего органа дворянской (читай - масонской) олигархии, соответствующим образом воспитывали и настраивали её сына, цесаревича Павла, законного наследника своего убитого отца Петра III. Вскоре созрел и неизбежный заговор против строптивой, неблагодарной, не желающей ни с кем делиться неограниченной властью императрицы с целью возвести на престол Павла. Участники те же: Панины, Дашкова, Д. И. Фонвизин, генерал-розенкрейцер Н. В. Репнин, связанные с масонами церковные иерархи, аристократы, гвардейские офицеры. Где-то рядом с ними, в тени вельмож, затерялась изящная фигура поэта и архивиста Богдановича. Всего этого памятливая и властолюбивая государыня никогда не могла забыть и простить, чем и объясняются опала Н. И. Панина, разрыв с Дашковой и позднейший продуманный и жестокий разгром масонской организации Новикова. «Масонская работа» Паниных не ограничивалась политическими прожектами и интригами в высших сферах: ими подготовлена, явно с ведома императрицы, одна из самых тонких и жестоких провокаций в русской истории - убийство несчастного императора-узника Иоанна Антоновича, окончательно утвердившее на престоле нелигитимную Екатерину II и стоившее жизни простодушному масону-исполнителю Мировичу. Богданович принимал участие в этих сложных и опасных политических манёврах, верно служил Н. И. Панину. Вместе со своим начальником П. И. Паниным он входил в руководство петербургской ложи «Девяти Муз», где исполнял обязанности церемониймейстера. По заказу своего покровителя поэт написал оду Екатерине II на новый 1763 год, где уже есть масонская формула об Астреином веке («век златой дала узреть»). Однако Панины, чувствуя нарастающее неудовольствие императрицы их тайной политикой, стали готовить ей преемника - своего воспитанника, наследника престола Павла Петровича. К его маленькому оппозиционному двору и был приставлен в 1764 году скромный чиновник Богданович. Здесь нашёл наконец применение его замечательный поэтический дар. Цесаревич надеялся, что поэт станет новым Ломоносовым и воспоёт его грядущее царствование, и, выслушав ломоносовскую оду на взятие Хотина, изрёк: «Может быть, Богданович таков будет». Однако оды Богданович писал в основном для Екатерины (см. также его «Стансы», «Стихи великой монархине», «Стихи к музам на Сарское Село», «Надписи»), хотя в качестве придворного поэта наследника исправно его воспевал, откликался на его свадьбу, посещение Академии наук и другие события и однажды в похвальных стихах публично пожелал неуравновешенному и подозрительному цесаревичу «души спокойствия». Живя в 1765 году в любимом императрицею Царском Селе, Богданович создал для её сына не оду, а совсем иное по духу и жанру произведение - очень странную для того времени дидактико-философскую поэму «Сугубое блаженство», вскоре автором сокращённую и переделанную и названную «Блаженство народов» (1765). Она содержала не только масонскую мифологию, но и серьёзные исторические пророчества, сбывшиеся при жизни Павла и предсказавшие его трагический конец. Впоследствии Карамзин, совсем не случайно написавший предисловие к собранию сочинений автора «Душеньки» и по своим глубоким познаниям в орденской «царственной науке» понимавший масонские иносказания и символы поэмы Богдановича гораздо лучше нас, назвал её тему «важным предметом». Действительно, это риторическое произведение ничего или очень мало общего имеет с галантной «Душенькой», автор обратился к августейшему воспитаннику и последней надежде теряющего влияние Н. И. Панина (он по свидетельству С. А. Порошина очень хвалил поднесённую автором наследнику поэму Богдановича) с учительной аллегорией о совершенном и свободном человеке, жившем в золотом Астреином веке, счастливом Адаме, не ведавшем страстей, войн, собственности, государства и рабства. Всех людей кормила «неразделимая питательница» - земля, на высшую ступень возведены были науки и искусства. В золотом веке не было не только золота (т.е. корысти и наживы), но и железа, оружия и, следственно, войны. Богданович позднее не случайно выбрал для перевода знаменитый проект о вечном мире аббата Сен-Пьера. Он и в своём «Историческом изображении России» порицал войну и следовал здесь масонскому учению: «Война составила из народов политические неестественные смешения и разделения, которые делают насилие природе, в своё время воспринимающей свои права». Первоначальное это счастье было нарушено, в чём обвиняются, в частности, философы-просветители: Далее следует характерное для учительной орденской поэзии описание олицетворённых страстей - ненависти, гордости, лести, притворства. Спасти впавшее в грехи и страсти человечество может лишь идеальный монарх и совершенный человек, стоящий во главе всемирной империи и обладающий высшими степенями масонского знания,- то есть всё тот же опальный цесаревич Павел Петрович, которого братья Панины и другие масоны хотели сделать «конституционным» (мы как-то забываем, что такие понятия, как «конституция» и «интеллигенция», введены в наш политический словарь масонами), т.е. избранным царём, исполняющим конституцию, т.е. юридически выраженную и утверждённую волю ордена, сплочённой им дворянской элиты, оформленную как «олигархический закон», высшую нравственность: Здесь Богданович пользуется масонскими символическими формулами и иносказаниями («я новый свет приемлю»), определяет назначение поэта - служение ордену: Обратив внимание на все эти скрытые от непосвящённых слова-«сигналы» и прочие красноречивые «знаки», мы увидим, как в раннем творчестве талантливого поэта, всецело преданного Паниным и другим старшим «братьям» по ложе, оформляется очень серьёзное, чисто масонское произведение, которое остаётся незамеченным, непонятым большинством читателей и исследователями, и это нисколько не мешает Богдановичу впоследствии творить в излюбленном «лёгком» роде, пожать лавры автора всероссийски известной «Душеньки», занимать важные государственные посты, получать чины, перстни, денежные поощрения и орденские награды от императрицы. Ничто, казалось бы, не выдаёт в этом благополучном придворном стихотворце облечённого немалой властью церемониймейстера ложи «Девяти Муз» и правую руку Паниных, хотя, например, в поздних «Стансах к Л. Ф. М.» (1784) есть чисто масонские тёмные пророчества в духе Нострадамуса:

«Не говори: «Отчего это прежние дни были лучше нынешних?» Потому что не от мудрости ты спрашиваешь об том» (Екклесиаст. Гл.7)

«Прошлое предлагает альтернативы неприемлемому настоящему. В прошлом мы находим то, чего недостает нам сегодня» (Лоуэнталь Д. Прошлое - чужая страна. М.,2004. С.101)

Призраки прошлого сопровождают человечество на протяжении всей его истории. Они есть в каждой культуре и, чем дальше, тем более множится их число. Обычно это «золотой век» в самых разных обличиях, реже - «проклятое прошлое» и еще реже - лишенное эмоциональной окраски былое. Людям свойственно недовольство настоящим и свое представление о том, как могло (должно) быть, они переносят на прошлое. Образ «золотого века» тесно связан с самосознанием породившей его культуры, а потому для изучения менталитета той или иной эпохи, народа или социальной группы важно проанализировать свойственные им фантомы прошлого. В каждой культуре есть несколько образов прошлого, но есть один, наиболее любимый. Так и в жизни отдельного человека: он хранит воспоминания о тех или иных ее периодах, но есть время, которое он считает своим «золотым веком».

Ностальгия о былом в древних обществах - основная тема работ М.Элиаде «Миф о вечном возвращении» и «Священное и мирское». «Ностальгия по Началу есть ностальгия религиозная, - заметил исследователь. - Человек желает обнаружить активное присутствие богов, он стремится жить в свежем, чистом и «сильном» Мире, в таком, каким он вышел из рук Творца (…). Желание жить в присутствии божества, в совершенном мире соответствует ностальгии по раю». В мифологии народов мира, считал М.Элиаде, существуют представления о Священном и Мирском времени. Священное время - это время Священной истории, когда люди постоянно ощущали присутствие Высших сил, когда Небесная Воля была явлена непосредственно и зримо. Мирское время - это недавнее прошлое и современность, время серости и упадка, когда присутствие Божества обнаруживается лишь изредка и смутно. Между Священным и Мирским временем лежит непреодолимая преграда, это принципиально разные эпохи, однако Священное время периодически вторгается в Мирское, чудесным образом преобразуя и озаряя его. Это происходит во время праздников, когда события из жизни богов и героев не просто вспоминаются и отмечаются - они переживаются так, как будто происходят в настоящем. Это происходит во время совершения ритуалов, когда воспроизводятся не просто какие-либо действия, но сама реальность, с которой они когда-то были связаны. Впрочем, в традиционных обществах любое действие, любое событие приобретает смысл и значение вследствие своей связи с аналогичным действием или событием в Священном времени, Лишь тогда обретают они право на существование, когда находят свои образцы, свои первообразы в Великом Прошлом. Таким образом, настоящее можно уподобить платоновской пещере, где томятся закованные в цепи узники, а прошлое - единственно реальному, светлому миру идей, отбрасывающего тени на стены пещеры.

Но все меняется - меняются и образы Священного Времени. Постепенно они секуляризируются, утрачивая непосредственную связь с религией, и вместо богов и героев их начинают заполнять «славные предки». Однако стремление к благоговейному почитанию прошлого, стремление искать и находить в нем оправдание настоящему остаются неизменными. Переселенное из области мифа в область истории Священное Время становится более пластичным и изменчивым, и вот выясняется, что не оно детерминирует настоящее, а, наоборот, настоящее подстраивает под себя образы «Великого Прошлого» - дабы потом было удобнее следовать заветам «славных предков». Конечно, так было всегда. Образы прошлого всегда конструировались настоящим, однако, чем быстрее и кардинальнее они менялись, тем очевиднее становилась эта зависимость. Неудивительно, что во второй половине ХХ века в исторической науке появляется особое направление - история памяти, которая изучает не реальное прошлое, а непрестанно меняющиеся воспоминания о нем. «Прошлое переосмысляется с точки зрения меняющегося настоящего. История в этом смысле - это игра настоящего и прошлого», - считал Б.А.Успенский. Сходные идеи неоднократно высказывали и другие исследователи исторической памяти.

Считается, что «золотой век» (именуемый, правда, золотым родом или поколением) впервые упоминается в поэме Гесиода (VIII - VII вв. до н.э.) «Труды и дни». Это время правления Кроноса, когда люди жили, «как боги, с спокойной и ясной душою, / Горя не зная, не зная трудов» (пер. В.В.Вересаева). В литературе Древнего Рима данный образ обогащается новыми чертами. Если Гесиод говорил преимущественно о благополучной жизни людей «золотого века», то римские авторы акцентируют внимание на их нравственных качествах и разумной общественной жизни. Наиболее полная картина «золотого века» - в поэме Овидия «Метаморфозы» (гл.1, 15). Кроме того, его описания содержатся в «Любовных элегиях» Овидия, «Буколиках» и «Георгиках» Вергилия, сатирах Ювенала, «Нравственных письмах к Луцилию» Сенеки и в других произведениях. Каковы же, по мнению римлян, основные черты «золотого века»?

Во-первых, простая и счастливая жизнь в гармонии с природой. В эпоху «золотого века» люди не терзали землю, и она без принуждения давала своим детям все необходимое. Люди не покушались на ее недра и не занимались мореплаванием. Они довольствовались самым необходимым, не покушаясь на свободу природы и других людей. Во-вторых, тогда не было войн, ибо людьми не владела жажда наживы. В-третьих, у людей «золотого века» не было юридических норм; они соблюдали справедливость, следуя естественному закону.

Наряду с образами мифического «золотого века» в конце эпохи гражданских войн и начале периода Империи появляется исторический образ «золотого века». Это - республиканское прошлое. Его прославляли Гай Саллюстий Крисп (Заговор Катилины), Тит Ливий (История от основания Рима), Сенека, Гораций, Ювенал и другие. Его черты, как и черты мифического «золотого века», прямо противоположны современности.

Прежде всего это простая, естественная, лишенная роскоши жизнь (как в мифическом «золотом веке»), которая, по мнению многих римских авторов, была главным залогом всех остальных добродетелей предков. Перечисляя их, они акцентируют внимание на былом единстве и сплоченности римского народа, самопожертвовании, альтруизме, пренебрежении личным благополучием и преданности государственным интересам («Скромны доходы были у каждого, но умножалась общая собственность», - пишет Гораций (пер. Н.Шатерникова)), прочности семейных уз, женской добродетели и почитании старших.

Таким образом, в Древнем Риме сформировались основные черты «идеального прошлого», которые из века в век станут повторяться в культуре самых разных народов. Разумеется, эти черты будут усложняться и умножаться, но суть мечтаний о «добром старом времени» останется неизменной.

На протяжении веков излюбленной эпохой в европейской культуре была Античность. В Средневековье любовь к ней борется со страхом (ведь Античность - это язычество). В эпоху Возрождения он ослабел, но не исчез окончательно, временами прорываясь наружу (вспомним успех проповедей Савонаролы среди гуманистов и художников). В XVIII веке культ Античности достиг своего апогея, ибо отныне его не сдерживали никакие религиозные сомнения. Однако на рубеже XVIII - XIX веков, в начале эпохи романтизма, у него появился сильный соперник - Средневековье. В чем же секрет его успеха?

Эпоха романтизма характеризуется ростом национального самосознания, стремлением к поискам национальной идентичности и ее истокам. Но где их найти? Античность - общий идеал прошлого, общая копилка эстетических идеалов, исторических примеров и уроков. Иное дело - Средневековье. Оно у каждого свое, и именно в нем романтики искали свои корни.

Любовь к Средневековью была связана и с появлением новой эстетики. Если классицисты настаивали на ведущей роли разума в создании произведений искусства, то романтики, воскресив древнегреческую идею о боговдохновенности творчества, подчеркивали его стихийность, бессознательность, неподвластность рассудку. И в средневековом искусстве романтиков привлекало как раз то, что отвращало классицистов, - отсутствие чувства меры и обращенность в бесконечность.

Гибель многих иллюзий XVIII века и прежде всего утрата веры во всесилие разума и его способность изменить к лучшему жизнь общества также способствовали популяризации светлых образов Средневековья. Чистая, незамутненная, искренняя вера средневековых людей противопоставлялась скептицизму и безверию современников; родственные и личностные связи средневекового общества противопоставлялись формальным юридическим и экономическим отношениям, связывающим современных людей; труд средневекового ремесленника, изготовлявшего свое изделие от начала до конца, противопоставлялся изматывающему однообразному труду современного рабочего. Однако самое главное, что, по мнению романтиков, выгодно отличало Средневековье от серой и чопорной современности, так это интенсивность и яркость жизни, сильные эмоции, глубокие и искренние чувства.

Увлечение Средневековьем в эпоху романтизма было характерно для всех европейских стран, но особенно заметно оно в немецкой и русской культурах. Отчасти это можно объяснить неразвитостью политической жизни в германских землях и Российской Империи, в результате чего интеллектуальные и творческие усилия мыслящей части общества были обращены в прошлое, противопоставленное настоящему. Отчасти культ Средневековья был связан с усилением национального самосознания, связанным с борьбой против Наполеоновской Франции. Заметную роль в его распространении сыграла поддержка власть имущих, увидевших связь между преклонением перед Средневековьем, усилением патриотизма и укреплением своего господства, укорененного в Великом Прошлом.

Первый талантливый апологет Древней Руси - князь М.М.Щербатов (1733-1790), автор книги «О повреждении нравов в России», полный текст которой увидел свет лишь в конце XIX века. М.М.Щербатов отнюдь не идеализирует допетровскую Русь. Правда, он отзывается не без симпатии об образе жизни предков, и его характеристики древней Руси впоследствии встречаются у европейских и русских романтиков, вздыхающих о «своем» средневековье. В частности, он пишет о простом образе жизни представителей высших сословий, о святости родственных уз, о твердости религиозных устоев, однако осуждает бесправное положение женщин, местничество, суеверия и предрассудки. Преобразования Петра I были, по мнению М.М.Щербатова, по существу разумны и оправданы, и Россия добилась блистательных и быстрых успехов в области внешней политики и просвещения, но эти же самые преобразования и успехи привели в конце концов к плачевным результатам, а именно к порокам и преступлениям царствования Екатерины II . Книга М.М.Щербатова глубоко пессимистична, и его историческая логика сродни Титу Ливию. В свое время Тит Ливий, повествуя о победах римского оружия, показал, что именно эти успехи стали причиной несчастий современной жизни (расширение территории государства привело к утрате единства, военные трофеи пробудили любовь к роскоши и раздоры и т.д.). Следуя этим рассуждениям, М.М.Щербатов, с похвалой отзываясь и о «добром старом времени» и о преобразователе, показал историческую обреченность близкой его сердцу эпохи и любых, даже самых необходимых и разумных реформ. Впрочем, рассуждения М.М.Щербатова не имели никакого влияния ни на современников, ни на тех его соотечественников, которые полвека спустя, вместе с другими европейскими романтиками, искали в Средневековье «особый путь» для своей страны.

Итак, в Средневековье европейцы и русские видели истоки своей национальной идентичности, но тем не менее их описания этой эпохи нередко совпадают. Однако есть и отличия. То, что славянофилы воспринимают как особенности русского народа, европейские авторы обычно считают особенностями средневекового человека (или просто человека из «доброго старого времени»), не связывая их напрямую с его национальностью. Особенно много общего имеют образы немецкого и русского Средневековья. Среди наиболее интересных источников, помогающих увидеть некоторые параллели, - сочинения славянофилов (К.С.Аксаков «Об основных началах русской истории»; Киреевский И.В. «О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России»; Хомяков А.С. «По поводу статьи И.С.Киреевского «О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России»»), «Фантазии об искусстве» и «Сердечные излияния монаха, любителя искусства» В.-Г.Вакенродера, книга известного социолога Ф.Тённиса «Общность и общество» и написанные во время Первой мировой войны «Наблюдения аполитичного» Т.Манна, в которых особенно отчетливо прослеживается сходство немецких и русских идей относительно своего прошлого и настоящего. Перечислим универсальные черты образов немецкого и русского Средневековья. 1. Глубокая религиозность. Религия пронизывала всю жизнь людей, определяя их мировосприятие и поступки. 2. Цельность натуры средневекового человека 3. Святость семейных уз, супружеская верность, почитание родителей. 4. Доброта и простодушие (Вакенродер восхищается «тихим серьезным характером» немцев XVI века). 4. Средневековое общество - общество социальной гармонии. 5. Только в Средневековье народ обладал в полной мере своим национальным характером и своей национальной, самобытной культурой. 6. Аполитичность и «гордое послушание» (по выражению Т.Манна) по отношению к государственной власти, воспринимаемой как неизбежное зло, - одна из основных черт национального характера народа, отличающая его от западных соседей (для русских это - Западная Европа, для немцев - Франция). 7. Средневековье - не только достояние прошлого. Оно осталось в жизни простого народа.

Во второй половине XIX века в Германии появляется интерес к национальному язычеству, что во многом было связано с творчеством Вагнера. В начале ХХ столетия он заметно возрос, сопровождаясь усилением национализма, антисемитизма, ослаблением влияния христианства и постоянной критикой современно общества, осуждаемого за эгоизм, индивидуализм и неспособность к самопожертвованию. Вот почему многие немецкие интеллектуалы приветствовали начало Первой мировой войны, видя в ней тот очистительный огонь, которой превратит эгоцентричного ленивого бюргера в героя, достойного великих предков, и сплотит народ в единое целое. Эти иллюзии оказались удивительно живучими. Они пережили Первую мировую войну и стали прелюдией новой, еще боле страшной катастрофы. Впрочем, не о ней ли еще в 1834 году писал Г.Гейне: «Христианство (…) несколько ослабило грубую германскую воинственность, но искоренить ее не смогло, и если когда-либо сломится обуздывающий талисман, крест, то вновь вырвется наружу дикость древних бойцов, бессмысленное берсеркерское неистовство (…). Этот талисман ослабел, и настанет день, когда он обрушится (…). Тогда (…) восстанут старые каменные боги (…), и, наконец, поднимется на ноги Тор (…) и разгромит готические соборы. (…) В Германии будет разыграна пьеса, в сравнении с которой Французская революция покажется лишь безобидной идиллией».

Это не только уникальное по своей точности пророчество. Это напоминание о том, что любая игра, в том числе и с прошлым, если ею слишком увлечься, может закончиться трагически. И еще: историческое и культурное наследие, иными словами, «наше прошлое» - не только «золотой век», источник гордости, восхищения или умиления. Это и то, о чем писал А.С.Хомяков в стихотворении «Не говорите: то былое…», это темное и тяжелое бремя внутри каждого народа и человека, которое надо понять и преодолеть.

Литература

1.Аксаков И.С. По поводу празднования 1000-летия России // К.С.Аксаков, И.С.Аксаков. Избранные труды. М.:Роспэн, 2010.

2. Аксаков К.С. Об основных началах русской истории //Аксаков К.С., Аксаков И.С. Избранные труды. - М.:Роспэн, 2010.

3. Вакенродер В.-Г. Рассказ о том, как жили старые немецкие художники, где в качестве примера будут показаны Альбрехт Дюрер и отец его Альбрехт Дюрер Старший //Вакенродер В.-Г. Фантазии об искусстве. - М.: Искусство, 1977

4. Время - история - память. Историческое сознание в пространстве культуры. Под ред. Л.П.Репиной. - М.:ИВИ РАН, 2007

5. Гейне Г. К истории религии и философии в Германии. - М.: Прогресс, 1994

6. Диалоги со временем. Память о прошлом в контексте истории. Под ред. Л.П.Репиной. М.: ИВИ РАН, 2008

7. Карамзин Н.М. Записка о древней и новой России. М.:Наука, 1991

8. Киреевский И.В. О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России //Киреевский И.В. Духовные основы русской жизни. - М.: Институт русской цивилизации, 2007

9. Лоуэнталь Д. Прошлое - чужая страна. - М.,2004

10. Песков А.М. Германский комплекс славянофилов // Россия и Германия: опыт философского диалога. М.,1993

11. Тённис Ф. Общность и общество. - СПб.: Владимир Даль, 2002

12. Томан И.Б. Образы XVIII века в сочинениях И.С.Тургенева // Тургеневский сборник. Вып.4. - М.: Тургеневское общество, 2007. - С. 41-56

13. Томан И.Б. Ностальгия о «золотом веке» в русской и немецкой культуре XIX века // Тургеневские чтения. VI. М.: Книжица, 2014. С.32-52

14. Томан И.Б. Образы «золотого века» в культуре Европы и России // Диалог культур: Россия - Запад - Восток. Материалы Международной научно-практической конференции «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. XIV Кирилло-Мефодиевские чтения». Москва - Ярославль: Редмер, 2013. С. 83-89

15. Томан И.Б. Образы XVIII столетия в европейской и русской культуре (конец XVIII-начало ХХ века) // Актуальные вопросы изучения духовной культуры в контексте диалога цивилизаций: Россия - Запад - Восток. Материалы Международной научно-практической конференции «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. XV Кирилло-Мефодиевские чтения”. 13 мая 2014 года. М-Ярославль:Ремдер, 2014. - С.240-250

16. Томан И.Б. Из истории культа руин в Европе и России // Актуальные вопросы изучения духовной культуры в контексте диалога цивилизаций: Россия - Запад - Восток. Материалы Международной научно-практической конференции "Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. XV Кирилло-Мефодиевские чтения". 19 мая 2015 года. Москва-Ярославль: Редмер, 2015. С. 192-206

17. Успенский Б.А. История и семиотика // Успенский Б.А. Этюды о русской культуре. - СПб., 2002

18. Хомяков А.С. По поводу статьи И.С.Киреевского «О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России» // Хомяков А.С. Избранные статьи и письма. - М.: Городец, 2004

19. Шлегель Ф. Путешествие во Францию //Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика. Т.2. М.,1983

20. Щербатов М.М. О повреждении нравов в России // “О повреждении нравов в России» князя М.Щербатова и «Путешествие» А.Радищева. М., 1983

21. Эксле О. Миф о средневековье // Одиссей -1999. М., 1999

22. Элиаде М. Миф о вечном возвращении; Священное и мирское //Элиаде М. Миф о вечном возвращении.- М.: Ладомир, 2000

23. Mann Th. Betrachtungen eines Unpolitischen. - Frankfurt am Main, 1983

Томан Инга Бруновна , канд. ист. наук, доцент Государственного института русского языка им. А.С.Пушкина

в представлениях древних народов самая ранняя пора развития человечества, когда люди оставались вечно юными, не знали забот и огорчений, были подобны богам. В переносном значении - время расцвета искусства, науки, счастливая и беззаботная пора.

Отличное определение

Неполное определение ↓

Золотой век

согласно представлениям древних, период, когда люди вели счастливую жизнь - без раздоров, войн и тяжелого труда. Легенда возникла в Элладе в период становления классового общества, когда жизнь части общинников ухудшилась: они должны были трудиться для знати, испытывая унижения. Как рассказывает Гесиод в поэме «Труды и дни» (109 - 201), людей «з.в.» создали боги, когда правил Крон (Кронос). Они не знали ни горя, ни забот, ни старости, проводя дни в застольях. Земля сама приносила плоды, и на ней паслись многочисленные стада.

Пришедший на смену «з.в.» серебряный век наделил людей всяческими благами. Однако Зевс истребил людей за то, что они не пожелали приносить богам жертвы. Затем, по Гесиоду, наступил медный век: люди создавали медные орудия труда и оружие, они существовали за счет войн и грабежей, чем уничтожили самих себя.

После них пришло воинственное, но справедливое и благородное поколение героев. Они погибли во время похода семерых против Фив и Троянской войны. Свой век Гесиод называет железным: люди вынуждены постоянно трудиться, горе и заботы не оставляют их, а сама жизнь стала краткой. Вместо законов на земле правит сила; исчез стыд, и человечество идет к гибели - Зевс погубит и это поколение.

Легенда о «з.в.» была популярной и в римской литературе (см., напр., «Метаморфозы» Овидия).

Гесиод. Работы и дни // Эллинские поэты в переводах В.В. Вересаева. М., 1963; Овидий. Метаморфозы / Пер. С. Шервинского. М., 1977; Тренчени-Вальдапфель И. Гомер и Гесиод / Пер. с венг. М., 1956; Burn A.R. The world of Hesiod. New York, 1966.

(И.А. Лисовый, К.А. Ревяко. Античный мир в терминах, именах и названиях: Словарь-справочник по истории и культуре Древней Греции и Рима / Науч. ред. А.И. Немировский. - 3-е изд. - Мн: Беларусь, 2001)

мифологическое представление, существовавшее в античном мире, - счастливые времена, когда люди вели беззаботную жизнь, не омрачаемую раздорами, войнами и тяжелым подневольным трудом. По Гесиоду, З.в. царил на земле, когда на небе еще властвовал Кронос. Земли в те времена были изобильными, а люди жили как боги, не зная ни горя, ни трудов, ни старости. Они проводили жизнь в пирах и довольстве, а умирали, словно бы засыпая. Люди этого поколения после смерти превратились в добрых духов, охраняющих порядок на земле. Римский поэт Овидий так описывает З.в., видимо, заимствовав этот миф у греков: «Первым посеян был век золотой, не знавший возмездья, Сам соблюдавший всегда, без законов, и правду, и верность, Не было шлемов, мечей, упражнений военных не зная, Сладкий вкушали покой безопасно живущие люди. Также, от дани вольна, не тронута острой мотыгой, Плугом не ранена, все земля им сама приносила... Вечно стояла весна; приятный прохладным дыханьем, Ласково нежил эфир цветы, не знавшие сева. Боле того, урожай без распашки земля приносила; Не отдыхая, поля золотились в тяжелых колосьях, Реки текли молока, струились и нектара реки, Капал и мед золотой, сочась из зеленого дуба...» За З.в. следовали в порядке ухудшения серебряный, медный и, наконец, железный век, самый тяжелый из всех. Представления о З.в. существовали во многих мифологиях - скандинавской, китайской, египетской, вавилонской, ацтекской и т.д. В христианской мифологии они отразились в виде жизни прародителей человечества в Эдеме.

(Мифологический словарь / Г.В. Щеглов, В.Арчер - М.: ACT: Астрель: Транзиткнига, 2006)

Золотой век, наряду с серебряным, бронзовым и железным, - один из четырех периодов развития человечества. Именно так, в виде последовательного чередования этих четырех эпох, описывает греческий поэт Гесиод в своей поэме "Труды и дни" современные ему взгляды на происхождение человека и на смену веков. Впрочем, Гесиод вносит некоторое дополнение - между медным и железным веками он располагает век героев-полубогов. Именно тогда, по его представлению, жили герои Гомера и другие персонажи древнегреческой мифологии. Его собственная жизнь, полная труда и лишений, пришлась на тревожные, безрадостные времена, названные Гесиодом железным веком. Мирной и идиллической была жизнь в золотой век (см. Аркадия). Бог Кронос справедливо и великодушно правил на небесах; люди оставались вечно молодыми и счастливыми. Гораций, Вергилий в "Георгиках" и Овидий в "Метаморфозах" обращали свои взоры к золотому веку; всю классическую литературу пронизывает ностальгическое отношение к счастливому прошлому. Надежды на изменения к лучшему нашли свое отражение в шестой эклоге Вергилия, навеянной предсказаниями пророчицы Сивиллы, согласно которым мировой круг жизни представляет собой смену периодов, кругов, соотносимых с десятью месяцами и находящихся под покровительством определенных божеств. Ко времени написания эклоги кончался круг Дианы (железный век) и начинался новый круг - Аполлона, в котором ожидалось возвращение золотого века. Эту же тему находим в стихах Шелли:

В мир возвращается великий век,

Приходят золотые годы...

(Современный словарь-справочник: Античный мир. Cост. М.И.Умнов. М.: Олимп, АСТ, 2000)

Отличное определение

Неполное определение ↓

Золотой век - это целая эпоха в искусстве, которая отличается от других своими образами и стилистическими манерами. Взглянем на особенности, которые отличают эту эпоху искусства от всех остальных. Почему золотой век стал основным и фундаментальным в развитии русской культуры? Попробуем разобраться.

Основные элементы этой эпохи

Выражение «золотой век» появилось тогда, когда все искусство начали делить на временные отрезки. Именно тогда стали выделять золотой и серебряный века. Золотой век - это девятнадцатый век, когда русское искусство стало процветать и включать в себя художественные элементы, которые уже были известны и активно использовались в Западной Европе.

В литературе этого времени стали преобладать элементы стиля просвещения, которые были наиболее популярны в Европе. Кроме того, важно сказать, что золотой век - это период, когда русский язык начал свое развитие, благодаря которому он стал намного красивее и обширнее. Появляются новые слова, обороты, средства выразительности и поэтические образы.

Значение этой эпохи

После того как значение золотого века было раскрыто, нужно сказать несколько слов о том, какие направления были открыты для русского искусства в эту эпоху. Золотой век поспособствовал развитию русского языка, во время которого стали раскрываться важные черты русской национальной культуры. Стали выделять несколько основных течений золотого века - это гуманизм, социальность и гражданственность.

Девятнадцатый век становится очень важным в формировании социальной жизни, где литература выходит на первое место и играет центральную роль в деятельности общественности.

Поскольку именно девятнадцатый век стал именно тем временем, на которое выпала Гражданская война 1812 года, то эта эпоха стала ключевой в создании русского патриотического духа. Именно в эту же эпоху началось восстание декабристов (1825 год), а вскоре и отмена крепостного права. Это все оказало очень большое влияние на дух русского народа, изменило всю его жизнь во всех сферах, создало новые представление о мире и быте.

Кроме того, важно сказать о том, что золотой век - это время, когда люди стали больше интересоваться историей. Это было обусловлено победой в Гражданской войне 1812 года. Национальное самосознание стало намного более развитым. Огромным культурным памятником стало произведение Н. Карамзина «История государства Российского». Это творение стало первым в жанре истории, которое читала вся страна, ища ответ на вопрос о том, какое место занимает Россия в истории всего мира.

Литература этой эпохи

В литературе золотой век - это именно та эпоха, когда начинается самый рассвет всего художественного творчества. Новые литературные направления, например тот же романтизм, новые поэтические образы, новые формы стихосложения. Все это начинает развиваться в эпоху Елизаветы - в золотой век русской литературы.

Александр Пушкин

Самым известным поэтом, который сделал огромный вклад в развитие литературы золотого века, считается Александр Сергеевич Пушкин. Именно благодаря поэту русский язык стал развиваться. Появилось огромное количество новых, ранее неиспользуемых изобразительно-выразительных средств, которые начинают встречаться в каждом произведении Пушкина.

Одним из центральных персонажей золотого века, который как нельзя лучше характеризует данную эпоху, стал Евгений Онегин - главный герой одноименного романа Александра Сергеевича. Онегин поддерживает все те взгляды, которые были характерны для людей, живущих в эту эпоху.

Михаил Лермонтов

Произведения Михаила Юрьевича Лермонтова «Мцыри» и «Демон» стали творениями, подчеркивающими уровень литературного развития в девятнадцатом веке. Как и у Александра Пушкина, главные герои стали изображением «лишнего человека», который не может найти своего места в мире, скитаясь в одиночку и преодолевая жизненные трудности, порой идя нечестным путем.

Антон Чехов

Сатирические произведения Антона Павловича Чехова также относятся к русской классике золотого века. Отражающие истинную человеческую суть многие пьесы Антона Павловича до сих пор ставят в театрах по всему миру. В своих произведениях Антон Чехов всегда затрагивал очень важные проблемы современного человека. Причем важно сказать, что то, как преподносит автор эти человеческие недостатки, вызывает и смех, и жалость одновременно. Про всегда говорили «смех сквозь слезы».

Федор Достоевский

Творчество Федора Михайловича также стало очень важным для золотого века. Новые взгляды, которые основывались на свободе личности, перевернули все восприятие мира. Именно эту проблему поднимает Федор Достоевский в ряде своих произведений. Например, «Игрок» даже произносит такую фразу, которая заставляет задуматься: «Если десять лет назад это было постыдно, а сегодня это выставляется напоказ, то что можно ожидать от последующих поколений?..» В другом своем произведении, «Преступление и наказание», Достоевский через своего главного героя - Раскольникова показывает, что человеку подвластно все, он свободен и вправе делать все, что ему будет угодно. Однако совесть и моральные принципы должны удерживать человека от совершения очень больших и непоправимых ошибок.

Иван Тургенев

Творчество Ивана Сергеевича Тургенева также ярко подчеркивает все аспекты нового бытового строя в обществе. Его произведение «Отцы и дети» описывает период, когда новые взгляды только начинают появляться среди молодежи. Более взрослое поколение, выросшее в совсем другой период, не может понять и поддержать нововведенные общественные мнения. Это неприятие отлично характеризует все воспитание более взрослого поколения. Произведения Ивана Тургенева могут помочь тем, кто пытается разобраться, как и почему человек рассуждает сегодня так, а не как-либо иначе.

Лев Толстой

Произведения Льва Николаевича Толстого, столь же известного представителя золотого века, - это творения, которые способны показать читателям все те нормы и принципы нравственности, которые поддерживались на протяжении очень долгих столетий. Многочисленные произведения, которые рассказывают об одиночестве безнравственных людей, об их муках и переживаниях, несут особую мораль для всех читателей.

«Война и мир» - роман-эпопея, который кроме проблемы человеческой безнравственности раскрывает все ужасы военного искусства. Описанная писателем Гражданская война 1812 года имеет центральное место в произведении. Главные герои понимают всю жестокость и глупость войны, бессмысленность принесенных в жертву жизней.

Федор Тютчев

Творчество Федора Ивановича стало завершающим. Именно произведения Ивана Тютчева заключили золотой век в литературе, таким образом, отделив от всех последующих эпох. Лирические произведения, которые выходили из под руки писателя, уже больше напоминают серебряный век своими образами, однако все же не имеют особенности, присущей следующей эпохе.

Общий вывод

Девятнадцатый век, или золотой век, стал очень важным в развитии русского языка, литературы и культуры в целом. подробно разобрано выше. Сложно представить, что было бы с русской культурой, если бы не было всех тех прекрасных писателей, благодаря которым произошел такой быстрый и стремительный переворот всех взглядов, как политических, так и общественных.

Долгое время господствовала ошибочная идея о четырех монархиях, получившая известность через авторитеты великих людей, которые ищут причины ее появления в столь давних временах, что теперь ее раз­венчание представляет трудности. Эта теория одержала верх над бесчисленными толкованиями Библии, она распространена среди современных мыслителей (М. Лютер, Меланхтон, Слейдан, Лукидий, Функ, Панвинио), хорошо знающих и понимающих древнюю историю и Святое Писание. Временами, пренебрегая авторитетами, я обращался к мысли, которую вряд ли стоило принимать на веру. Я задумался над пророчествами Даниила, его мнение по этому вопросу недостаточно доказательно, поэтому и пророчества не внушают доверия. Невразумительные и неясные слова Даниила, если их растолковать, могут принимать разумный смысл, а я предпочитаю толковать пророчества однозначно, следуя судебной формуле: «Вопрос неясен». Я полностью одобряю ответ Кальвина, сколь изысканный, столь и умный, на вопрос об Апокалипсисе (Откровения святого Иоанна Богослова); когда его попросили высказать свое мнение, то он достойно ответил, что находится в полном замешательстве относительно смысла этого мрачного писания, добавив, что с его содержанием не соглашаются многие мудрецы. Похоже, и я тоже не вижу, каким образом жизнь нашего общества можно сопоставлять с миром диких зверей и как это связано с мыслью, высказанной и обсуждаемой Даниилом, которая сводилась к тому, что монархии, ныне процветающие, собирали силы для этого в течение длительного времени.

В начале наших размышлений попытаемся определить: что же мы называем монархией? Монархия – это определенная территория, населенная народом одного происхождения. Именно по этому признаку мы можем определить, вправе ли мы считать некое государство монархией. Но если бы даже наш спор завязался вокруг этого неполного определения, то проповедь Даниила достаточно точного толкования не дает. В проповеди говорится, что появлению монархий предшествовало явление четырех зверей и духов, а число это соответствует количеству империй: Ассирийская, Персидская, Греческая и Римская. После падения Римская империя при известных обстоятельствах «перелилась» в Германскую империю. И так объясняют существование Германской империи. Я осуждаю эту теорию, разоблачая ее, я забочусь о славе своего имени, своей истории, о полном разоблачении толкований Даниила. Я требую опровержения всех его доводов. Прежде всего, остановимся наточке зрения Филиппа Меланхтона, который говорит, что монархия – это единоличное управление государством, когда права и обязанности подданных определяются одним лицом. Из этого ясно, что определение «монархия» не может употребляться по отношению к народным формам управления, имевшим место у римлян. Теперь если взвесить данный материал, принимая во внимание это условие, то можно утверждать, что Германская империя не является преемником римских форм управления. Немцы распространяют свою власть едва ли над сотой частью мира, а король Испании имеет территорию и численность населения куда большие, чем у германцев; и король Португалии силой захватил почти все побережье Африки. Но мы исходим не из соображения численности населения и величины территории, а из признака, который считают основополагающим многие, и я с ними согласен, прежде всего из формы управления государством.

Я не знаю, как испанцы и португальцы могли бы сопротивляться войскам Карла V, и если бы его не сдерживала доблесть Галлии, то Испания и Португалия сократились бы до размеров провинций (это могут подтвердить сохранившиеся документы). Давайте обратимся к иноверцам. Какое сопротивление немцы оказали турецкому султанату? Может быть, более справедливо называть империей турецкий султанат? Управление такой величайшей монархией должно осуществляться султаном. Он распространил свою власть на богатейшие земли Азии, Африки, Европы, и он управлял как отдаленными, так и внутренними владениями, а также несколькими островами. Кроме того, в вооружении армий и организации войска ему нет равных, особенно с тех пор, как он стал управлять армиями персов далеко за пределами своей империи. Военной силой он захватил провинции христиан и империю греков и даже разорил земли германцев. Не буду оспаривать мнение правителя Эфиопии, утверждавшего, что драгоценным камнем выделяется среди других тот, чья империя гораздо меньше, чем вся Европа. Что может следовать из того, что правители татар, которые управляли племенами варваров в их дикости, так и не смогли превзойти их в силе своих армий? Если сравнивать германцев с татарами, то это будет равноценно сравнению мухи со слоном. Сами немцы тоже неверно определяют монархию, опять же, согласно Ф. Меланхтону, монархия – это наиболее мо­гущественное из всех государств. Еще более глупо то, что немцы полагают, что они якобы владеют всей территорией империи римлян. Это может рассмешить каждого, кто помнит карту мира. Империя достигла наивысшего расцвета при Траяне, позже ее положение неуклонно ухудшалось. Доказательством тому могут служить свидетельства Аппиана и Секста Руфа, которые писали во времена Траяна. Когда Траян, построивший каменный мост через Дунай и соединивший Дакию с империей, одержал победу над правителем Дицебалом тогда, территория империи ограничивалась Дунаем и Оркнейскими островами на севере, Кадами на западе, Евфратом на востоке и Энипием на юге. Затем, нанеся поражение войскам парфян, он переправился через Евфрат и присоединил к империи своих предков Месопотамию и большую часть Арабского халифата. Помпеи в юности не хотел продолжать эту политику, но когда правитель Персии предложил установить границу между Римской и Персидской империями по Евфрату, то Помпеи ответил, что римские границы ограничиваются не реками, а справедливостью. Германия не включает в себя территории Римской империи, кроме двух провинций. Германия ограничена Рейном, Дунаем, Вислой, Карпатскими горами и океаном. Но если точнее, то власть Германской империи распространяется от предгорий Альп на юге до Балтийского региона на севере, от Силезии на востоке до Рейна на западе. Возможно, было бы правильнее к бывшим римским провинциям отнести владения султана Турции, который захватил Византию, землю древнего Вавилона, принадлежавшую персам, если судить по книге Даниила? Если отождествлять монархии с воинскими формированиями, местом рождения Даниила, с месторасположением Вавилонской империи или с единоличной властью, тогда справедливо будет отнести прорицания Даниила и к турецкому султанату, и в этом случае мы насчитаем не четыре, а бесчисленное количество империй. Тогда мы выдвинем справедливые обвинения в том, что пренебрегли империей халдеев, которые первыми заложили основы Вавилона, забыли мидян, которые вытеснили ассирийцев, и, конечно, Навуходоносора, который был мидийцем, а не ассирийцем, забыли также империю парфян, которая была разрушена греками, пропустили Арабскую империю, которая захватила Вавилонскую империю и силой овладела большей частью Азии, Африки и Европы. Но если включать и Мидию, и Ассирию, и Парфию в число «империй», то почему бы не включить Персию и ее соседей, тем более что крайне отдаленная Мидия включена? Несмотря на то что Парфия отдалена, вавилоняне ее захватили. Если Кир присоединяет территории мидян, хотя ему непонятених язык и традиции, то почему этого же не могло произойти с халдеями, парфянами, арабами? Ведь Персия основала новую монархию на той же основе, что и Кир. Испанец Траян создает испанскую монархию; Каракалла, Кар, Кариний, Антоний, галлы по рождению, создают галльскую монархию.

Мы должны попытаться понять спор об Александре, Гелиогибале которые были сирийцами, о Филиппе – арабе, о Тотиле, Витерихе, Теодорихе, Алларихе – готах, которые захватили не только провинции но и столицу Римской империи, вступили в Италию и хозяйничали в ней с помощью армий 70 лет. Хотя Александр правил почти 12 лет и был суров, после его смерти империя была поделена между четырьмя правителями, что и определило ее распад. Действительно глупо, что Карла Великого (который первым создал то, что мы называем монархией), по рождению галла, отлично знающего галльский язык, традиции и систему управления Галлии, одни называют германцем, другие полагают, что он ведет свое происхождение от древних переселенцев, хотя никто не отрицает, что он использовал галльские армии для объединения Германии, Италии и большей части Испании под властью Франкской империи. Именно по отношению к Галлии, которая раньше всех узнала слово «монархия» и вообще достигала большего расцвета, чем Германия, справедливо было бы использовать это слово. Кроме того, более совершенное, чем в Германии, устройство монархии существовало в Византии при правлении Константина Великого, который против воли Сената отправился в Италию; разбив римского императора в войне, он упразднил римское государственное управление, перенес столицу империи (место пребывания императора) в Византию, ввел христианство и, наконец, назвал столицу империи своим именем. Почему же мы не можем назвать эти новые владения Константина монархией, ведь в его правление произошли коренные изменения в составе населения, размерах владений, законодательстве и религии?

Возможна ли защита теории, отказывающей в праве называться монархией империи арабов, которые завоевали почти всю Африку, большую часть Азии, причем не только с помощью силы и законов, но также с помощью религии и языка? Мусульмане разбили армию персов и обратили их в фактическое рабство: персам было запрещено использовать свой язык, свою письменность, искусство и обычаи. Кроме того, нельзя забывать империю татар, которая может встать в один ряд с ос­тальными; или эту империю отбрасывают, потому, что она слишком удалена от Вавилона? Но немцы находятся еще дальше. Марко Поло писал: «Татары опустошили Бактрию, Согдиану, захватили обширные провинции государств и под руководством Хулага опрокинули Вавилон, уничтожив его как государство, а Вавилон распространял свою власть на Мидию, Персию, Грецию, Парфию. Этот город подвергался часто опустошительным набегам и не единожды полностью разрушался». Марко Поло объясняет, что так называемый Балдах не то же самое, что древний Вавилон, который был основан раньше Суз. Но если этому верить, то теории о господствующем положении Вавилона разрушаются. Он не был построен специально, как утверждали Даниил и другие проповедники, во времена жизни Христа, и нет никаких оснований считать это время точно установленным. Доказательство того, что Христос символизировался валуном, отсеченным от вершины горы (именно это красноречиво утверждал Павел), отрицается самим образом, который выбрал Даниил. В его толкованиях объясняется, что многие опасности он предсказывал в своих прорицаниях, благодаря чему успехи Александра Великого и тех правителей, которые ему наследовали, стали возможны, потому что им удалось избежать уже предсказанных опасностей. Но я не отважусь что-либо утверждать в столь запутанной и неясной области, однако иудей Иосиф, лучший толкователь Даниила, писал, что мидяне, персы, греки были выбраны Даниилом для верховенства над Вавилоном. Но о гражданстве и положении римлян, которые известны под именем семейства Флавиев, Даниил ничего не говорит такого, что соответствовало бы исторической истине. Согласно образу великана Даниила (чья голова – золотая, грудь – серебряная, бедра – бронзовые, голени – железные и ступни – глиняные, их, правда, иногда называли по ошибке железными) историки по аналогии устанавливают четыре или даже больше веков: сначала был золотой век, за ним следовал серебряный, затем – бронзовый, железный и, наконец, глиняный. Но здесь необходимо внести ясность по причине того, что если кто-либо обратится к мнению историков, а не поэтов, он, конечно, поймет, что мало что меняется в делах человеческих, как и в природе всех вещей, ибо нет ничего нового под солнцем, как сказал мудрец.

Если век, который называют золотым, сравнивать с нашим, то тот век правильнее назвать железным. За последним веком, как говорит проповедник, наступит потоп, когда люди будут наказаны Богом за свои грехи, которые оказались столь многочисленны и велики, что Бог пожалел о сотворении человека. Позвольте нам теперь обратиться к веку, который называют золотым не только поэты, но и Катон в книге «Происхождение». Он говорил, что Камесис и Сатурн сражались в это время, неоднократно повторяется, что Камесис был сын Ноя, а сын Сатурна – Юпитер. Бел положил конец золотому веку. Из всего вышесказанного совершенно очевидно, что золотой век был кратким мигом, если брать в расчет эпоху, которая длится 6000 лет. Катон, доверяющий басням поэтов, ограничил золотой век 250 годами. Но как наивен был Камесис, который, осквернив честь достопочтенных отцов позорными словами, заслужил месть и был проклят собственным отцом. Это проклятие лежало и на Нимроде, внуке Камесиса, который, как считалось, стоял у истоков Золотого века. Он получил прозвище, которое по-еврейски означает «бунтовщик». Этим словом Моисей называет «могущественного охотника», позднее, однако, оно употреблялось для обозначения разбойников и безнравственных людей, какими Аристотель считал пиратов.

Следующим был Юпитер Бел, который с великой смелостью, даже, как я бы сказал, с отчаянным богохульством, боролся со своим отцом за власть. Не могу умолчать и о другом Юпитере, который убил своего отца ради того, чтобы занять трон; согласно мнениям поэтов, он «прославился» не только отцеубийством, но и крайне развращенным образом жизни и кровосмешением с сестрами. Вместе со своими братьями он затеял проклятую войну против бессмертного Бога, опрометчиво надеясь победить его, чему помешали удары молний и смешение языков, сделавшее сговор между бунтовщиками невозможным.

Теперь обратимся к названию «Вавилон»: оно было дано по названию башни, которую также называли Вавил. Моисей охотно согласился с поэтами, хотя те часто путают историческую правду с вымыслом. Особо важное значение имеет утверждение о том, что титаны начали войну против богов, против их нравов, как говорит Цицерон. И это золотой век, век, создавший таких чудовищ! Я хочу еще напомнить о Геркулесе, слывшем, по рассказам Манефона, величайшим пиратом. Вместе с Тесеем и Пирифоем они похитили Елену, а когда пытались похитить жену Аида, то попались и были брошены в темницу. Кроме того, кто был тщеславнее Геркулеса? Но давайте обратимся к Фукидиду, пожалуй, самому правдивому историку. Он откровенно говорит, что не было более жестокого и свирепого времени, чем то, когда пиратство считалось нормой; без какого-либо смущения путешественники осведомлялись, где они могут встретить разбойников и пиратов, а где – нет. Цицерон пишет о германцах, что развитие этого народа в течение длительного времени шло от дикости к гражданской жизни. Золотым и серебряным веками называют время, когда люди бродили без дела по лугам и лесам и имели столько, сколько им могли обеспечить грубая сила и преступления; со временем люди постепенно избавлялись от этой жестокости и варварства, склоняясь к утонченности нравов и законопослушанию, т. е. к нормам, установленным обществом. Профессиональное воровство, которое согласно не только законам евреев, но и законам греческим и римским рассматривали только гражданские судьи, сейчас повсюду в мире наказывается самым суровым образом. И действительно, уже долгое время профессиональное воровство считается пределом подлости и бесчестия. Именно поэтому безнравственные люди не могли принимать участие в выборах и контролировать деятельность государственных органов. Людям просто невозможно вновь вернуться на те, давно пройденные пути, так как позорное прошлое вызывает у каждого стыд, который от природы присущ людям, а кроме того, общество не может развиваться через преступления. Это становится очевидным из книг апостолов или из хроник, повествующих о столь ужасных преступлениях (и, вероятно, еще не обо всех), что просто затрудняешься назвать наихудшее. Светоний, Тацит, Лампридий и Афиней оставили о них свидетельства. Что может быть более преступным, чем считать добродетель ужасным злом, а это наблюдалось не только в развращенных государствах, но также и в тех, которые процветали и строй которых считался наилучшим, согласно мнению многих мыслителей. Нельзя пренебрегать памятью о распутной похоти людей, даже если они похоронены в вечном забвении. Что может быть более жестоким и несправедливым, чем, прикрываясь существованием рабства, допускать, что человек может быть ранен, разорван на куски, убит другим всего лишь ради восторга и удовлетворения страстей толпы. Среди римлян не было такого, кто бы, пользуясь высшей репутацией правосудия, вступился за рабов.

Конечно, наши современники намного мудрее, чем римляне (да простят меня последние). Сейчас принято считать, что для христианина непристойно наблюдать за кровожадным зрелищем борьбы диких животных, и притом бесконечно спорить вместо полезного обсуждения, изящность которого проявляется в лучших искусствах и является подлинным упражнением для ума, чему обучают в гимнасиях. Также мы не должны пренебрегать подходящими упражнениями для тела или военными занятиями. Дошедшие до нас документы имеют сведения о Катоне, Фабриции, Камилле, Александре, однако они точно ничего не сообщают о воспитании души. Является ли военная слава Александра большей, чем Карла Великого? Первый, конечно, был великим полководцем, но только в сравнении с азиатами; так, Цезарь имел привычку говорить о Помпее, ставя его после себя и по опыту, и по мощи и силе своих воинов, и это при том, что последний, будучи военачальником, завоевал много варварских народов Европы. Но одинаково ли благочестивы были Антонин и Людовик Благочестивый? Более того, какой правитель всей седой древности может сравниваться с королем Людовиком Святым? Было бы приятно для всех обнародовать изменения законов, на которые это королевство опиралось. Конечно, ни у одного из правителей древности не было такой преданности Богу, такой ответственности перед страной, любви к подданным и приверженности к справедливости. Не только образ жизни наших современников является равнозначным делам древних, но и изменение их судеб повлияло на такую дисциплину, как литература. Первые виды искусства возникли в то время из практики и труда талантливых людей. Однако искусства постепенно угасали, затем они окончательно умерли и были схоронены в длительном забвении под вечным бедствием войн, или же они гибли потому, что у людей появилось стремление к пустому, легкомысленному времяпрепровождению, или потому, что Бог наказывает тех, кто использует знания для уничтожения людей. Конечно, нельзя не признать, что многие дисциплины развивались среди греков, что позволяло им самонадеянно полагать, что они обогащают эти искусства своими открытиями, Но Греция, находясь в тяжелом положении перед судом настоящего, сама утратила верный взгляд на некогда существовавшее. Среди римлян было так много талантливых людей, что они, безусловно, превзошли всех остальных в воинской славе и в развитии культуры. Но ряд их ошибок в период раннего варварства привел к тому, что орды варваров, хлынувшие из Италии, предали огню замечательные библиотеки и разрушили памятники древности. Этот ужасный факт подорвал большинство наук так, что они потеряли всякое значение, уважение к ним пропало на многие сотни лет, и казалось, что науки действительно погибли, и так было до тех пор, пока известный правитель Африки и Испании не пробудил таланты арабов обещаниями великих вознаграждений мыслителям. Я не буду говорить о том, как много замечательных философов, геометров и астрологов было в Египте, Индии, Эфиопии, как много известных математиков было в Халдее, причем намного раньше, чем какие-либо зачатки искусств появились в Греции.

Но я вернусь к нашему времени, когда после столь длительного упадка почти всего мира внезапно высветилось такое изобилие знаний, такое стремление к наукам, такое торжество талантов, какими не отличалась ни одна эпоха. В наши дни даже готы не имеют недостатка в утонченных талантах, Олаф доказывает так же убедительно, как и Хольстер, и многие другие, что природа вынесла приговор, что раны, нанесенные знаниям, должны в настоящее время залечиваться теми же народами, которые нанесли им ущерб. Хотя готы долгое время сохраняли традиции своих предков и верили в силу предсказаний, призывавших отклонять просьбы людей, обращавшихся в Сенат письменно, даже и они сейчас приобрели повсеместную привычку к грамотному письму. Здесь мы наблюдаем столь явное и определенное изменение во всех отношениях, что вряд ли у кого возникнут сомнения, что такой всплеск человеческих талантов происходит, словно дружный рост по весне, когда посеянное в землю зерно возмещает затраты с величайшим изобилием. Некоторые возразят, что древние были основателями искусств и им должна бы принадлежать эта слава. Они, конечно, открыли суть многих вещей, в особенности власть божественных небесных тел, знали движение многих звезд (но еще не всех), в том числе вычислили и точные орбиты неподвижных звезд, которые названы ими планетами. Затем они осторожно прикоснулись к загадкам природы и верно объяснили многие явления, но они не до конца поняли многие важные вещи, и именно в таком непроясненном виде они и передавались из века в век и дошли до наших современников. Каждый, кто претендует на то, что он в этих вопросах не смеет усомниться, уверен, что открытия наших дней можно сравнивать с открытиями наших предков и что предпосылки и истоки этих открытий надо искать у древних. Хотя вряд ли найдет­ся что-либо более замечательное в природе вещей, чем магнит, о пользе которого древние ничего не знали; кроме того, древние жили постоянно на своих исконных территориях и плавали в своем внутреннем бассейне, а наши современники за несколько лет многократно пересекли всю землю в многочисленных путешествиях и проложили путь колонистам в другие миры, я бы даже сказал, им открылись тайны далекой Индии, Эти открытия способствовали не только установлению обмена и развитию выгодной торговли, но и укреплению связей между всеми народами, которые неожиданно оказались работающими совместно в едином мировом государстве, словно в одном городе. Что касается географии, одного из самых замечательных и удивительных видов искусств, то ее развитию способствовало распространение сведений об Индии, которая поначалу воспринималась как нечто невероятное (Лактанций и Августин говорили, что люди, верящие этому, сумасшедшие) и сведения о которой проверялись многими, и теперь ее месторасположение так же хорошо вычислено, как движение планет и вращение земного шара. Более того, что может быть замечательнее, чем открытие отделения формы от сущности (если я могу говорить об этом)? Благодаря этому были открыты многие секреты природы, например исцеляющая медицина приносит ежедневную пользу. Я опускаю метод исследования небесной долготы: из-за представления о равенстве часовых поясов древние не могли точно их определять, потому что имели ошибочные знания об эклиптике. Я не буду подробно останавливаться на катапультах, изобретенных нашими предками, и на древних передвижных военных механизмах, которые, конечно, похожи на мальчишеские забавы, если сравнить их с нашим оружием. Я пропускаю также и многие другие искусства, в том числе ремесло и ткачество, которые изменили жизнь людей самым замечательным образом. Одно только книгопечатание может легко соперничать со всеми изобретениями древних. Поэтому тот, кто утверждает, что все вещи были познаны древними, заблуждается не меньше, чем тот, кто отрицает те ранние достижения наших предков, которые заложили основу многих искусств.

Природа – неисчерпаемая сокровищница, которая не иссякнет в течение долгих веков. С течением времени были сделаны многие открытия, так же как и распознаны некоторые вечные законы природы в различных областях; в мировоззрении, в мышлении также произошли разительные изменения. Вообще же невнимание к традиции давит на действительность, приводит к пренебрежению традицией, и в результате размышления основываются на доверии и незнании. Ошибается тот, кто говорит, что род человеческий ухудшается. Ясно, почему такого мнения придерживаются старики: они тоскуют по ушедшей молодости, которая дарит радость и бодрость. Это неизбежно, когда человек обнаруживает себя лишенным всех видов удовольствий, когда вместо радости ему остаются лишь острая боль да страдания. Человек, спасовавший перед старостью, как говорят мыслители, довольствуется ложной картиной вещей. А мы начинаем думать, что верность и дружба действи­тельно не вечны. Но все-таки, возвращаясь к прошлому, признаем, что древние определяли юность народов именно как золотой век. Но затем опыт народов становится общечеловеческим, и человек, выполнив свою роль в море открытий, начинает размышлять, домашнее и мирское отходит от него, и он верит, что смирение, праведная жизнь откроют ему дорогу на небеса,и, наконец, [человек] покидает землю.

Перевод М.С. Бобковой

Боден Ж. Метод легкого познания истории. М.: Наука, 2000. С. 261 – 266.

ФРЭНСИС БЭКОН. «О ДОСТОИНСТВЕ И ПРИУМНОЖЕНИИ НАУК»

Разделение всего человеческого знания на историю, поэзию и философию в соответствии с тремя интеллектуальными способностями: памятью, воображением, рассудком; это же разделение относится и к теологии.

Наиболее правильным разделением человеческого знания является то, которое исходит из трех способностей разумной души, сосредоточивающей в себе знание. История соответствует памяти, поэзия – воображению, философия – рассудку. Под поэзией мы понимаем здесь своего рода вымышленную историю, или вымыслы, ибо стихотворная форма является в сущности элементом стиля и относитсятем самым к искусству речи, о чеммы будем говорить в другом месте. История, собственно говоря, имеет дело с индивидуумами, которые рассматриваются в определенных условиях места и времени. Ибо, хотя естественная история на первый взгляд занимается видами, это происходит лишь благодаря существующему во многих отношениях сходству между предметами, входящими в один вид, так что если известен один, то известны и все. Если же где-нибудь встречаются предметы, являющиеся единственными в своем роде, например солнце и луна, или значительно отклоняющиеся от вида, например чудовища, то мы имеем такое же право рассказывать о них в естественной истории, с каким мы повествуем в гражданской истории о выдающихся личностях. Все это имеет отношение к памяти.

Поэзия – в том смысле, как это было сказано выше, – тоже говорит о единичных предметах, но о данных с помощью воображения, похожих на те, которые являются предметами подлинной истории; однако при этом довольно часто возможны преувеличение и произвольное изображение того, что никогда не могло бы произойти в действительности. Точно так же обстоит дело и в живописи. Ибо все это дело воображения.

Философия имеет дело не с индивидуумами и не с чувственными впечатлениями от предметов, но с абстрактными понятиями, выведенными из них, соединением и разделением которых на основе законов природы и фактов самой деятельности занимает эта наука. Это полностью относится к области рассудка.

Что это именно так, можно легко убедиться, обращаясь к источникам мыслительного процесса. Ощущение, служащее как бы воротами интеллекта, возникает от воздействия только единичного Образы или впечатления от единичных предметов, воспринятые органами чувств, закрепляются в памяти, при этом первоначально они запечатляются в ней как бы нетронутыми, в том самом виде, в каком они явились чувственному восприятию. И только потом человеческая душа перерабатывает и пережевывает их, а затем либо пересматривает, либо воспроизводит их в своеобразной игре, либо, соединяя и разделяя их, приводит в порядок. Таким образом, совершенно ясно, что история, поэзия и философия вытекают из этих трех источников – памяти, воображения и рассудка – и что не может быть ни каких-либо иных, ни большего числа форм деления науки. Дело в том, что историю и опытное знание мы рассматриваем как единое понятие, точно так же, как философию и науку.

Мы считаем, что и теология не нуждается в каком-то ином типе деления. Конечно, существует различие между информацией, получаемой через откровение, и информацией, идущей от чувственных восприятий, как но самому существу, так и по способу передачи, но дух человеческий един и его способности и части одни и те же. Это похоже на то, как разные жидкости разными путями вливаются в один и тот же сосуд. Поэтому и теология складывается из священной истории, из притч, являющихся своего рода религиозной поэзией, и из поучений и догматов – некоей вечной философии. Что же касается той части теологии, которая остается и после такого деления (я имею в виду пророчества), то это по существу род истории, ибо божественная история имеет то преимущество перед человеческой, что сообщение о каких-то событиях в равной мере может как следовать за ними, так и предшествовать им.

Разделение истории на естественную и гражданскую, включая в последнюю и историю церковную и историю научную. Разделение естественной истории на историю явлений обычных, явлений исключительных и искусств.

История делится на естественную и гражданскую. В естественной истории рассматриваются явления и факты природы, в гражданской – деятельность людей. Божественное начало, вне всякого сомнения, проявляется и в той и в другой, но главным образом это относится к гражданской истории; более того, оно образует свой собственный вид истории, который мы обычно называем священной, или церковной историей. В свою очередь роль наук и искусств представляется нам столь значительной, что мы считаем необходимым выделить их в особый вид истории, которая подобно церковной истории, должна, по нашему мнению, входить в состав истории гражданской. Разделение естественной истории на три вида мы будем проводить; исходя из состояния и условий самой природы, которая выступает перед нами в трех видах и развивается как бы по трем направлениям. Ведь природа или является свободной и развивается своим обычным, естественным путем, как это имеет место по отношению к небесным явлениям, животным, растениям и вообще ко всем природным явлениям, или же под влиянием искажений и косности непокорной материи, под действием мощных препятствий утрачивает свое естественное состояние (как в случае чудовищ), или же, наконец, уступает труду и искусству человека, подчиняется его воле и как бы рождается вновь, как это происходит во всех созданиях рук человеческих. Поэтому мы и будем делить естественную историю на историю обычных явлений, историю исключительных явлений и историю искусств, которую мы обычно называем также механической и экспериментальной историей.

Первая из этих дисциплин исследует природу в ее естественном, свободном проявлении, вторая – отклонения от естественного состояния, третья – взаимоотношения природы и человека. Мы с особым удовольствием рассматриваем историю искусств как вид естественной истории, потому что глубоко укоренилось ошибочное мнение, по которому искусство и природа, естественное и искусственное есть что-то совершенно различное, а это убеждение приводит к тому, что исследователи считают свою задачу полностью выполненной, если они изложили историю животных, растений и минералов, даже не упомянув об экспериментах в области механических искусств. Результатом этого ошибочного противопоставления явилась пагубная идея, согласно которой искусство – лишь некий придаток природы, годный только на то, чтобы довести до конца дело, начатое самой природой, или исправить какие-то возникающие недостатки, или устранить те или иные препятствия, мешающие ее свободному развитию, но совершенно неспособный глубоко изменить ее, преобразовать или потрясти до основания. Такое убеждение заставляет человека слишком поспешно отчаиваться в своих способностях. В действительности же люди должны проникнуться глубоким убеждением в том, что искусственное отличается от естественного не формой или сущностью, а только действу щей причиной: ведь вся власть человека над природой ограничивается властью над движением, т. е. способностью соединять и разъединять природные тела. Поэтому если имеется возможность сближения или удаления природных тел, то, соединяя, как говорят, активное с пассив­ным, человек может все, если же такой возможности нет,онничего не может. И если вещи располагаются в определенном порядке для данного результата, то не имеет никакого значения, произойдет ли это с участием человека или без него. Иногда золото плавят на огне, иногда же его находят в чистом виде в золотоносном песке, и здесь его создает сама природа. Точно так же радуга образуется в небе благодаря прохождению света через влагу облаков, но она же может возникнуть и на земле, при прохождении света через рассеянные водяные пары. Таким образом, всем управляет природа, ей же подчиняются указанные выше три направления: развитие самой природы, отклонения от ее естественного развития и искусство (т. е. человек в его отношении к природе). Поэтому есть все основания включить в естественную историю все эти три направления, что в значительной мере сделал еще Гай Плиний, единственный, кто рассматривал естественную историю так, как этого требовало ее истинное значение; но, включив в нее все эти направления, он излагал их совсем не так, как следовало, более того – совершенно неправильно.

Из этих трех областей первая более или менее разработана, остальные две исследованы столь слабо, что их следует отнести к разряду требующих разработки. Ведь не существует ни одного достаточно документированного и полного описания таких явлений природы, которые бы отклонялись от обычного хода ее развития, будь то какие-то исключительные создания, появляющиеся в определенных странах и местностях, или необычные по времени явления, или же, как говорит Плиний, игра случая, или проявления каких-то неизвестных свойств, или явления, уникальные в своем роде. Я, пожалуй, не стану отрицать, что можно найти слишком много книг, наполненных всякими баснословными сообщениями, фантастическими тайнами, беззастенчивым обманом и написанных лишь для развлечения и удовлетворения пустого любопытства, но серьезной и строгой систематизации всех чудесных явлений природы, тщательно проверенной и подробно изложенной, у нас нет, а тем более нет должных попыток отбросить и, так сказать, публично подвергнуть остракизму получившие распространение всевозможные лживые измышления и басни. Ведь, судя по тому, как обстоят сейчас дела, если ложные и фантастические представления относительно явлений природы укрепятся и (потому, что так велико уважение к древности, или потому, что не хочется вновь исследовать явления, или потому, что подобные вещи представляются замечательными украшениями речи благодаря тем сравнениям и аналогиям, которые из них можно извлечь) получат распространение, то потом их уже никогда не искоренить и не исправить.

Целью сочинения такого рода (а этот род сочинений освящен примером самого Аристотеля) менее всего будет удовлетво­рение пустого любопытства, к чему стремятся чудотворцы и фокусники. Наоборот, такое произведение поставит перед собой прежде всего две важные и серьезные задачи: первая из них – исправить ошибочность некоторых аксиом, которые в большинстве своем основываются на избитых и широко известных примерах; вторая – найти более удобный и легкий переход от чудес природы к чудесам искусства. Самое важное в этом деле – зорко следить за природой, когда она внезапно отклоняется от естественного хода своего развития, чтобы в результате таких наблюдений можно было в любой момент восстановить по своей воле упомянутый ход развития и заставить природу подчиниться. И я не собираюсь советовать полностью исключить из этой истории чудесных явлений все суеверные рассказы о колдовстве, ворожбе, чарах, сновидениях, предсказаниях и тому подобном, если совершенно точно известно, что соответствующее событие действительно произошло. Ведь еще неизвестно, в каких случаях и до какой степени то, что приписывается суеверию, может быть объяснено естественными причинами. И поэтому мы, хотя и считаем, что занятия такого рода деятельностью безусловно заслуживают осуждения, однако уверены, что в результате внимательного наблюдения и тщательного изучения этих вещей получим отнюдь не бесполезные знания о них, и не только для того, чтобы должным образом разобраться в преступлениях людей, обвиняемых в подобного рода деятельности, но и для того, чтобы глубже проникнуть в тайны самой природы. Следовательно, нужно без колебания вступать во все такого рода тайники и пещеры, если только перед нами стоит одна цель – исследование истины. Вы, Ваше Величество, подтвердили правильность этого собственным примером, ибо обоими прекраснейшими и ясновидящими глазами, оком религии и оком естественной философии, столь мудро и прозорливо проникли в кромешный мрак и доказали, что нет никого более похожего на солнце, которое, освещая даже клоаки, остается назапятнанным. Однако я хотел бы напомнить о том, что эти рассказы вместе со всеми суевериями следует излагать отдельно и не смешивать е рассказом о подлинных и ясных явлениях природы. Что же касается религиозных рассказов о знамениях и чудесах, то они либо не во всем истинны, либо вообще не имеют никакого отношения к явлениям природы, а потому не должны рассматриваться в естественной истории.

Остановимся теперь на истории покоренной и преобразованной природы, которую мы называем обычно историей искусств. Здесь мне, правда, известны некоторые работы о земледелии и даже о многих механических искусствах, но что в этой области самое плохое – это то, что постоянно остаются без внимания и игнорируются наиболее известные и распространенные опыты в тех или иных практических дисциплинах, хотя они дают познания природы столько же (если не больше), чем вещи менее распространенные. Ведь считается, что наука будет едва ли не осквернена и унижена, если ученые обратятся к наблюдениям и исследованиям вопросов, относящихся к механике, если только это не какие-то тайны искусства или же вещи, слывущие весьма редкими и утонченными. Над этой пустой и высокомерной заносчивостью с полным основанием смеялся Платон, выведя хвастливого софиста Гиппия, беседующего с Сократом, честным и глубоким исследователем истины. Когда разговор зашел о красоте, Сократ в соответствии со своим непринужденным и свободным методом рассуждения воспользовался примером сначала прекрасной девушки, затем прекрасной лошади, наконец, прекрасной и великолепно выполненной глиняной вазы. Возмущенный этим последним примером, Гиппий сказал: «Я бы, конечно, с негодованием отказался спорить с любым, кто приводит столь низкие и грязные примеры, если бы меня не удерживали правила вежливости». На что Сократ с иронией заметил: «Ну, конечно, как же ты можешь вынести их, если ты одет в такое великолепное платье и прекрасные сандалии». Во всяком случае можно, пожалуй, утверждать наверняка, что великие примеры дают нам не самое лучшее и не самое надежное знание. Именно об этом не без остроумия говорится в известном рассказе о философе, который, созерцая звезды на небе, упал в воду: ведь если бы он посмотрел под ноги, то смог бы увидеть звезды в воде, но, глядя на небо, он не мог увидеть воды в звездах. Точно так же часто случается, что вещи мелкие и незначительные дают нам больше для познания великих вещей, чем великие – для познания малых. Поэтому очень хорошо заметил Аристотель: «Природа любой вещи лучше всего обнаруживается в ее мельчайших частях». Поэтому природу государства он ищет прежде всего в семье и в простейших формах социальных связей (мужа и жены, родителей и детей, господина и раба), которые встречаются в любой хижине. Совершенно аналогично природу этого великого государства (т. е. Вселенной) и управление им следует искать как в любом первичном соединении, так и в мельчайших частях вещей. Пример этого мы видим в том, что известная тайна природы (считавшаяся величайшей) – способность железа под влиянием магнита направляться к полюсам – раскрылась не в больших железных брусках, а всего лишь в иголках.

Для меня же, если только мое мнение что-то значит, совершенно ясно, что история искусств имеет для естественной философии в высшей степени важное и основополагающее значение. Я имею в виду такую естественную философию, которая не стремится погрузиться в туман возвышенных и утонченных спекуляций, но действенно помогает людям в преодолении трудностей и невзгод жизни. И она принесет не только непосредственную пользу в данный момент, соединяя наблюдения разных наук и используя наблюдения одной науки в интересах других и тем самым получая новые результаты (а это неизбежно происходит тогда, когда наблюдения и выводы различных наук становятся предметом размышления и исследования одного человека), но и зажжет такой яркий факел, освещающий путь к дальнейшему исследованию причин сущего и открытию научных истин, какой еще никогда и нигде не загорался. Ведь подобно тому как характер какого-нибудь человека познается лучше всего лишь тогда, когда он приходит в раздражение, а Протей принимает различные обличья лишь тогда, когда его крепко свяжут,таки природа, если ее раздражить и потревожить с помощью искусства, раскрывается яснее, чем когда ее предоставляют самой себе.

Прежде чем покончить с этой частью естественной истории, которую мы называем механической и экспериментальной историей, необходимо добавить следующее: нужно включить в изложение этой истории не только собственно механические, но и практическую часть свободных наук, а также и многообразные формы практической деятельности, чтобы ничто не было пропущено из того, что служит развитию человеческого разума. Таково первое разделение естественной истории.

Второе разделение естественной историив зависимости от ееприменения и цели: на повествовательную и индуктивную. Важнейшая цель естественной истории состоит в том, чтобы служить философии и давать материал для ее формирования; это и является предметом индуктивной истории. Разделение истории природных явлений на историю небесных явлений, историю метеоров, историю земного шара и моря, историю масс, или больших собраний, и историю видов, или меньших собраний

Естественная история но своему объекту делится, как мы уже сказали, на три вида, но практическому же применению – на два. Ибо она используется либо для познания самих вещей, являющихся предметом истории, либо как первоначальный материал для философии. И этот первый вид истории, который либо доставляет удовольствие занимательностью изложения, либо при­носит пользу своими экспериментами и который получил распространение именно благодаря такого рода удовольствию и пользе, должен быть признан значительно менее важным по сравнению с тем, который служит основой и материалом истинной и подлинной индукции и является первым кормильцем философии. Поэтому мы установили еще одно деление естественной истории – на историю повествовательную и индуктивную. А эту последнюю отнесем к тем областям науки, которые требуют разработки. И пусть ни величие авторитета древних, ни огромные фолианты современных ученых не мешают никому острым умом проникать в неизведанное. Мы достаточно хорошо знаем, что естественная история весьма обширна по своему объему, занимательна благодаря разнообразию своего материала и нередко является результатом большого и тщательного труда. Но если исключить из нее небылицы, свидетельства древних, ссылки на авторов, пустые споры, наконец, словесные украшения и прикрасы – все то, что годится скорее для застольных вечерних бесед и забав ученых, чем для формирования философии, то она потеряет почти все свое значение. Конечно же, в таком виде она весьма далека от той истории, о которой мы мечтаем. Ведь прежде всего остаются неразработанными те две части естественной истории, о которых мы только что говорили, т. е. история исключительных явлений природы и история искусств, которым мы придаем очень большое значение. Далее, в остающейся третьей части нашего основного деления, т. е. в истории естественных явлений, достаточно удовлетворительно разработана лишь одна из пяти частей, ее составляющих. Дело в том, что история естественных явлений складывается из пяти взаимосвязанных частей. Первая из них – история небесных явлений, которая охватывает только сами эти явления как таковые и совершенно не связана с теорией. Вторая часть – история метеоров (включая кометы) и того, что называют атмосферой, однако пока невозможно найти сколько-нибудь серьезное и ценное исследование природы комет, огненных метеоров, ветров, дождей, бурь и т. п. Третья часть – история земли и моря (насколько они являются едиными частями Вселенной), гор, рек, приливов и отливов, песков, лесов, островов, наконец, самих очертаний континентов и их протяженности; но во всех этих явлениях важно прежде всего наблюдать и исследовать природу, а не ограничиваться их простым описанием. Четвертая часть посвящена истории общих масс материи, которые мы называем большими собраниями и которые обычно именуют элементами: ведь не существует описаний огня, воздуха, воды, земли, их природы, характера движения, действия, влияния на окружающее, которые могли бы составить их подлинную историю. Пятая и последняя часть посвящена истории особенных собраний материи, которые мы называем меньшими собраниями и которые обычно именуют видами. Только в этой последней части проявилась достаточно полно деятельность ученых, однако результатом ее было скорее изобилие ненужных сведений (например, всевозможные описания внешнего вида животных и растений), а не обогащение науки основательными и тщательными наблюдениями, которые одни только и должны составлять содержание естественной истории. Короче говоря, вся естественная история, которой мы располагаем в настоящее время, как по состоянию исследовательской работы, так и по тому материалу, который в ней имеется, ни в коей мере не соответствует той цели, которую мы перед ней поставили, – служить основой для развития философии. Поэтому мы заявляем, что индуктивная история еще ждет своей разработки. Итак, о естественной истории сказано достаточно.

Разделение гражданской истории на историю церковную, научную и собственно гражданскую. Необходимость создания научной истории. Принцип ее построения.

Мы считаем, что гражданская история с полным основанием делится на три вида: во-первых, священную, или церковную историю, затем собственно гражданскую историю, и наконец, историю наук и искусств. Мы начнем наше изложение с того вида, который мы назвали последним, ибо два остальных уже существуют, а этот, как мне кажется, еще предстоит создать. Это история науки. Действительно, если бы история мира оказалась лишенной этой области, то она была бы весьма похожа на статую ослепленного Полифема, так как отсутствовало бы именно то, что как нельзя лучше выражает гений и талант личности. Хотя мы считаем, что эта дисциплина еще только должна быть создана, нам тем не менее прекрасно известно, что в отдельных науках, например в юриспруденции, математике, философии, даются краткие упоминания об их истории или сухое перечисление различных школ, учений, имен ученых или же поверхностное изложение этих наук; встречаются даже отдельные трактаты – впрочем, весьма скудные и бесполезные – о создателях этих наук. Однако я с полным правом заявляю, что подлинной всеобщей истории науки до сих пор еще не создано. Поэтому мы скажем здесь о ее предмете, способе создания и практическом назначении. По предмету она не выходит за рамки всего того, что основывается на памяти, и связана с тем, какие науки и искусства, в какие эпохи, в каких странах мира преимущественно развивались. Здесь нужно сказать о состоянии науки в древности, о ее развитии, распространении по разным частям света (ведь знания путешествуют так же, как и сами народы); далее следует сказать о тех или иных ошибках, периодах забвения и возрождения. В то же время необходимо показать в каждом виде искусства и науки повод для их возникновения и источники их происхождения, традиции преподавания и изучения, методы исследования и формы применения. Важно также назвать отдельные школы и наиболее известные споры, возникавшие среди ученых, рассказать о том, какую клевету приходилось терпеть ученым и какой славой и почестями они бывали увенчаны. Должны быть названы основные авторы, наиболее значительные книги, школы, традиции, университеты, общества, колледжи, организации, наконец, все, что имеет отношение к состоянию и развитию науки. Прежде всего мы хотим, чтобы было восполнено то, что составляет достоинство и как бы душу гражданской истории, а именно, чтобы одновременно с перечислением событий говорилось и о причинах, их породивших, т. е. чтобы было сказано о природе стран и народов, об их больших или меньших способностях и дарованиях к тем или иным наукам, о тех или иных исторических обстоятельствах, способствовавших или мешавших развитию науки, о ревности и вмешательстве религий, о законах, направленных против науки, и о законах, благоприятствовавших ее успехам, наконец, о замечательных качествах и деятельности отдельных лиц, способствовавших развитию науки и просвещения и т. п.Мы хотим предупредить, что весь материал следует излагать не так, как это делают критики, тратя время на восхваление и порицание, а строго исторически, излагая преимущественно сами факты и как можно осторожнее прибегая к собственным оценкам.

Относительно же способа построения такого рода истории прежде всего стоит помнить слудующее: фактический материал для нее следует искать не только у историков и комментаторов; прежде всего следует привлечь к изучению важнейшие книги, написанные за время существования науки, начиная с глубокой древности, изучая их последовательно по отдельным векам и даже по более коротким периодам времени, чтобы из общего знакомства с ними (прочитать их все было бы невозможно, ибо число их бесконечно) и наблюдений над их содержанием, стилем и методом изложения перед нами возник, словно по волшебству, сам дух науки того времени.

Что касается практического применения, то история науки создается не для того, чтобы восславить науки и устроить торжественную процессию из множества знаменитых ученых, и не потому, что охваченные пылкой любовью к наукам, мы стремимся узнать, исследовать и сохранить все, что так или иначе касается их состояния вплоть до мельчайших деталей. Наша цель значительно важнее и серьезнее. Она, коротко говоря, сводится к убеждению в том, что с помощью такого изложения, какое мы описали, можно значительно увеличить мудрость и мастерство ученых в самой научной деятельности и в организации ее и, кроме того, оттенить движения и изменения, недостатки и достоинства в истории мысли, как и в гражданской истории, а это, в свою очередь, даст возможность найти наилучший путь руководства ими. Ведь, по нашему мнению, труды блаженного Августина и блаженного Амвросия не могут принести такой пользы для образования епископа или теолога, какую может принести тщательное изучение церковной истории. Мы не сомневаемся, что аналогичный результат даст ученым история наук. Ведь всякое толкование, которое не основывается на фактах и исторической памяти, неизбежно оказывается во власти случайности и произвола. Это все, что мы хотели сказать об истории наук.

О значении гражданской истории и о трудностях, связанных с ее созданием.

Далее следует собственно гражданская история, значение и авторитет которой превосходит значение и авторитет остальных человеческих творений. Ведь ей доверены деяния предков, смена событий, основания гражданской мудрости, наконец, слава и доброе имя людей. Но огромное значение этой науки влечет за собой и не мень­шие трудности. Ведь во всяком случае требуется огромный труд и мудрость для того, чтобы при создании истории мысленно погрузиться в прошлое, проникнуться его духом, тщательно исследовать смену эпох, характеры исторических личностей, изменения замыслов, пути свершения деяний, подлинный смысл поступков, тайны правления, а затем свободно и правдиво рассказать об этом, как бы поставив это перед глазами читателя и осветив лучами яркого повествования. Это тем более трудно, что все события древности известны нам плохо, а занятия историей недавнего прошлого сопряжены с немалой опасностью. Поэтому-то большинство сочинений по гражданской истории так неудачно. Очень многие исследователи излагают события как-то очень бледно и бездарно, и их сочинения недостойны этой науки, другие поспешно и беспорядочно соединяют вместе отдельные сообщения и незначительные заметки современников; третьи бегло перечисляют лишь основные события; четвертые, наоборот, роются во всяких мелочах, не имеющих никакого значения для понимания сущности событий; некоторые, слишком уж переоценивая силу своего таланта, бесстрашно фантазируют и придумывают многие события; другие же оставляют на всем изложении отпечаток не столько своего таланта, сколько своих чувств, и, думая об интересах своей партии, оказываются не слишком достоверными свидетелями событий; кое-кто всюду вводит излюбленные политические доктрины и, пытаясь найти повод для того, чтобы похвастаться, слишком легко прерывает повествование различными отступлениями; другие, не зная никакой меры, без разбору нагромождают в своих сочинениях множество всякого рода речей и обращений. Итак, совершенно очевидно, что среди всех сочинений, созданных людьми, ничто не встречается реже, чем истинная, совершенная во всех отношениях история. Впрочем, в настоящий момент мы даем лишь классификацию наук, чтобы указать на то, что было упущено, а не оценку и критику ошибочности выводов. Поэтому приступим теперь к установлению различных типов разделения гражданской истории на специальные области. Ведь будет меньше возможностей смешения ее видов, если вместо одного-единственного, настойчиво проводимого, будут установлены различные типы разделения.

Первое разделение гражданской истории.

Воспользовавшись аналогией с тремя родами картин или статуй, гражданскую историю можно разделить на три раздела. Картины и статуи могут быть незаконченными – им кисть или резец художника еще не придали окончательного вида, могут быть законченными и совершенными и, наконец, испорченными и обезображенными временем. Пользуясь этой аналогией, мы разделим гражданскую историю (являющуюся своего рода образом событий и времен) на три вида, соответствующие указанным трем видам картин. Эти виды мы назовем мемориями, адекватной историей и древностями. Мемории – это незавершенная история, или как бы первоначальные и необработанные наброски истории. Древности же – это «деформированная история», или обломки истории, случайно уцелевшие от кораблекрушения в бурях времен.

Мемории, т. е. подготовленные материалы для истории, делятся на два рода, первый из которых мы будем называть комментариями, второй – перечнями. Комментарии излагают голые факты в их хронологической последовательности, не касаясь причин и поводов событий и действий, не упоминая того, что их сопровождало, не приводя речей, не рассказывая о планах и замыслах исторических деятелей и обо всем остальном, сопровождавшем сами события. Такова сущность и природа этого жанра, хотя Цезарь по своей великодушной скромности и назвал комментариями самое выдающееся сочинение из всех существующих. Перечни бывают двоякого рода: они либо содержат перечень событий и лиц, расположенных в хронологическом порядке, и называются фастами или хронологиями, либо представляют собой сборники официальных документов, каковыми являются указы государей, постановления сенатов, документы судебных процессов, официальные речи, дипломатические послания и т. п., не сопровождаемые при этом последователь­ным изложением и толкованием.

Древности имеют дело со своего рода останками истории, похожими, как мы уже сказали, на обломки корабля, потерпевшего крушение. Когда воспоминания о событиях уже исчезли и сами они почти полностью поглощены пучиной забвения, трудолюбивые и проницательные люди, несмотря на это, с какой-то удивительной настойчивостью и скрупулезной тщательностью пытаются вырвать из волн времени и сохранить хотя бы некоторые сведения, анализируя генеалогии, календари, надписи, памятники, монеты, собствен­ные имена и особенности языка, этимологии слов, пословицы, предания, архивы и всякого рода документы (как общественные, так и частные), фрагменты исторических сочинений, различные места в книгах совсем не исторических. Эта работа, конечно, требует огромного труда, однако она и приятна людям, и вызывает к себе известное уважение, и раз уж мы отвергаем мифы о происхождении народов, безусловно может заменить такого рода фантастические представления. Однако она не имеет достаточного веса, потому что, будучи объектом исследования незначительного числа людей, неизбежно оказывается в зависимости от произвола этой немногочисленной группы.

Я не считаю необходимым отмечать какие-то недостатки во всех этих видах незавершенной истории, так как они являются чем-то вроде несовершенной связи и такого рода недостатки вытекают из самой их природы. Что же касается всевозможных аббревиариев, этих настоящих короедов и гусениц истории, то их (по нашему мнению) следует гнать от себя как можно дальше (и в этом с нами согласны очень многие весьма разумные люди), ибо эти черви изъели и источили множество великолепнейших исторических трудов, превратив их в конце концов в бесполезную труху.

Разделение адекватной истории на хроники, жизнеописания и повествования. Содержание этих трех частей.

В зависимости от характера своего объекта адекватная история делится на три вида. Ведь история может рассказывать о каком-то более или менее продолжительном периоде времени, либо о той или иной выдающейся личности, представляющей интерес для потомков, либо о каком-то исключительном событии или подвиге. В первом случае перед нами хроники или летописи, во втором случае – жизнеописания и, наконец, в третьем – повествования. Среди этих трех жанров наибольшей известностью и популярностью пользуются хроники; жизнеописания лучше других способны обогатить людей полезными примерами; повествования же отличаются своей правдивостью и искренностью. Хроники излагают лишь значительные события общественной жизни, дают лишь внешнее представление о личности исторических деятелей, показывая их, так сказать, со стороны, обращенной к публике, и оставляя без внимания и обходя молчанием все менее значительное как в самих событиях, так и в людях. А так как только божеству доступно искусство «великое связывать с малым», то весьма часто оказывается, что такого рода история, стремясь к изложению только великих событий и фактов, изображает лишь эффективную и помпезную их сторону, не выявляя истинные их причины и внутреннюю связь между собой. И даже если эта история и рассказывает при этом о самих замыслах и планах событий, она все-таки, увлекаясь все тем же величием изображенного, приписывает человеческим поступкам гораздо больше важности и мудрости, чем они имеют в действительности, так что иная сатира может оказаться более истинной картиной человеческой жизни, чем некоторые из подобного рода исторических сочинений. Наоборот, жизнеописания, если только они написаны добросовестно и умно (мы не говорим здесь о панегириках и тому подобных пустопорожних восхвалениях), дают значительно более правдивую и истинную картину действительности, поскольку они посвящены описанию жизни отдельных людей и здесь автору неизбежно приходится сопоставлять и перечислять поступки и события важные и несерьезные, великие и незначительные, рассказывать о фактах личной жизни и о государственной деятельности этого человека; и все это, конечно, гораздо легче и с большим успехом может послужить в качестве примера и образца для читателя. Сочинения же, посвященные тем или иным отдельным историческим событиям (как, например, «Пелопоннесская война» Фукидида, «Поход Кира» Ксенофонта, «Заговор Катилины» Саллюстия и т. п.), вполне естественно отличаются во всех отношениях гораздо большей искренностью, безупречностью и правдивостью повествования по сравнению с историей, рассказывающей о целых периодах, поскольку авторы такого рода сочинений могут выбрать себе материал достаточно обозримый и удобный, дающий возможность как точного и надежного его изучения, так и исчерпывающего изложения. История же целой эпохи (особенно если она значительно удалена от времени жизни самого исследователя) весьма часто страдает от недостатка материала и неизбежно содержит известные пробелы, которые обычно писатели совершенно произвольно восполняют своей фантазией и догадками. Вместе с тем то, что было сказано нами об искренности отдельных исторических повествований, не следует понимать буквально. Во всяком случае, нужно признать (поскольку вообще все человеческое не является во всех отношениях совершенным и почти всегда те или иные преимущества сопровождаются какими-то потерями), что такого рода сочинения, особенно если они написаны в то же самое время. о котором они повествуют, с полным основанием считаются наименее надежными источниками, ибо они нередко запечатлевают на себе симпатии и антипатии самого автора. Но, с другой стороны, существует средство и против этого порока: дело в том, что подобные повествования почти всегда создаются сторонниками не одной какой-либо партии, но пишутся деятелями и той и другой партии и выражают при этом партийные пристрастия и стремления авторов и, таким образом, открывают и укрепляют дорогу для истины, находящейся где-то посередине между двумя крайностями. Когда же улягутся страсти и стихнет борьба, эти сочинения могут дать добросовестному и проницательному историку не самый худший материал для создания более совершенной истории.

Если говорить о том, что мне представляется желательным в этих трех родах истории и что не вызывает сомнений, то до сих пор все еще не существует очень многих историй отдельных государств, и это неизбежно наносит немалый ущерб королевствам и республикам, вместо того чтобы увеличить их славу и достоинство (разумеется, мы имеем в виду такого рода сочинения, которые могли бы представлять какую-то действительную ценность или, по крайней мере, более или менее сносные). Перечислятьих было бы слишком долго. Впрочем, оставляя заботу об истории других народов им самим (дабы не показаться слишком заинтересованным в чужих делах), я не могу не посетовать перед Вашим Величеством на то, как плохо и несерьезно написана существующая в настоящее время истории Англии в целом, и также на то, сколь необъективен новейший блистающий эрудицией автор истории Шотландии. Я считаю, что для Вашего Величества будет весьма почетным, а для потомства – весьма приятным, если, подобно тому, как этот остров Великобритании будет существовать отныне как единая монархия, так и вся его история от древних веков будет изложена в едином сочинении, так же, как Священное Писание излагает историю десяти колен царства Израильского и двух колен царства Иудейского. Если же Вам кажется, что трудности, встающие перед такого рода историей, – а они действительно весьма велики – могут помешать точному и достойному изложению событий, то я Вам укажу на пример памятного периода истории Англии, хотя и значительно более краткого, чем вся ее история, а именно периода от союза Алой и Белой розы до объединения королевства Англии и Шотландии. Этот период, по крайней мере по моему мнению, значительно богаче разнообразными событиями (обычно редкими), чем любой другой, равный по времени период истории любой из наследственных монархий. Этот период начинается с принятием короны, добытой отчасти с помощью оружия, отчасти же – законным путем, ибо путь к ней был проложен мечом, брак же упрочил добытую власть.

А затем последовали времена, соответствующие такому началу, более всего похожие па волны моря после сильного шторма, – они еще огромны и мощны, но страшная буря уже улеглась, и мудрость кормчего, единственного выдающегося по своему уму среди предшествующих королей, помогла одолеть их. Ему наследовал король, деятельность которого оказывала значительное влияние на дела всей Европы, давая перевес тем силам, которые он поддерживал, хотя сам он действовал, руководствуясь скорее своими настроениями, чем мудрыми планами. Именно в период его царствования берет свое начало та великая церковная реформа, подобную которой весьма редко случается видеть. Далее царствовал несовершенный король, а затем последовала попытка установления тирании, хотя и весьма непродолжительная, которую можно сравнить с однодневной лихорадкой. Затем наступило правление женщины, вышедшей замуж за чужеземного короля, а потом – снова царствование женщины, на этот раз одинокой. И наконец, все это завершает счастливое и славное событие – объединение нашего отделенного от всего остального мира острова Британия. Тем самым то древнее пророчество, данное Энею, которое указывало на ожидающий его покой: «Отыщите древнюю матерь!», исполнилось применительно к славным народам Англии и Шотландии, уже объединившимся под именем Британии, своей древней праматери, и это объединение служит залогом и символом того, что положен предел и наступил исход скитании и странствий. Мне представляется вероятным, что, подобно тому, как тяжелые глыбы, приведенные в движение, прежде чем остано