Сочинение
Герой романа Пастернака «с гимназических лет мечтал о прозе, о книге жизнеописаний, куда бы он в виде скрытых взрывчатых гнезд мог вставлять самое ошеломляющее из того, что он успел увидеть и передумать. Но для такой книги он был еще слишком молод, и вот он отделывается вместо нее писанием стихов, как писал бы живописец всю жизнь этюды к большой задуманной картине».
Это описание мечты Юрия Живаго, как и многое другое в романе, замешено на автобиографических «дрожжах» и может быть отнесено к творческому опыту самого автора. Состояние «физической мечты о книге», которая «есть кубический кусок горячей, дымящейся совести - и больше ничего», владело Пастернаком с первых шагов в литературе, сопровождаясь ясным пониманием того, что «неумение найти и сказать правду - недостаток, которого никаким умением говорить неправду не покрыть...».
Опыт пережитых лет навсегда научил Пастернака «быть равным самому себе» и «не отступаться от лица» ни в каких положениях. Верность неискаженному голосу жизни, чувство внутренней свободы и нравственной независимости помогли ему сохранить ощущение творческого счастья, без которого он не мыслил своей работы, в самые тяжелые времена...
В рукописном отделе Института мировой литературы сохранилась обложка предложенного к печати фрагмента романа с двумя зачеркнутыми названиями - «Когда мальчики выросли» и «Записки Живульта».
Смысловое тождество фамилий Живульт и Живаго очевидно и само по себе свидетельствует об их несомненной эмблематичности, а не случайном происхождении. Еще большее значение для осмысления единства всего творческого пути Пастернака приобретает это тождество, если учесть, что в рукописях ранних набросков прозы начала 10-х годов, во фрагменте, носящем заглавие «Смерть Реликвимини», встречается вариант его имени - Пурвит (от искаженного французского pour Vie - Ради жизни), образующего вместе с двумя другими - Живульт и Живаго - триаду тождественных по смыслу имен-эмблем. В тройственной форме этого, по существу, единого имени заключена центральная интуиция всего пастернаковского творчества - интуиция бессмертия жизни. Его герои - поэт Реликвимини-Пурвит, возникший в самом начале творческого пути Пастернака, и поэт Юрий Живаго, этот путь увенчивающий,- страдают и умирают, чтобы чудо жизни обрело бессмертие в их слове.
(Из статьи «Река, распахнутая настежь». К творческой истории романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго»)
Е. Б. Пастернак
Роман о докторе Живаго и стихи, написанные от его имени, стали выражением радости, превозмогающей страх смерти. «По наполнению, по ясности, по поглощенности любимой работой жизнь последних лет почти сплошной праздник души для меня. Я более чем доволен ею, я ею счастлив, и роман есть выход и выражение этого счастья» , - писал Пастернак в 1955 году. Послевоенная одинокая и независимая жизнь была каждодневным преодолением смертной тяжести, светлым ощущением бессмертия, верностью ему. Он по собственному опыту говорил, что бессмертие - это другое имя жизни, немного усиленное. Духовное преодоление смерти Пастернак считал основой своего понимания новой христианской истории человечества.
«Века и поколения только после Христа вздохнули свободно. Только после него началась жизнь в потомстве, и человек умирает не на улице под забором, а у себя в истории, в разгаре работ, посвященных преодолению смерти, умирает, сам посвященный этой теме» , - говорит в романе Веденяпин.
В свете этой исторической традиции жизнь отдельного человека, социально не выделенного, не претендующего на привилегии, на то, чтобы с ним считались больше, чем с другими, более того - общественно лишнего, становится Божьей повестью. Вечной темой искусства.
Творчески одаренный герой романа стремится к занятию своим делом, и его взгляд становится, силою обстоятельств, мерой и трагической оценкой событий века, а стихотворения - поддержкой и подтверждением надежд и веры в долгожданное просветление и освобождение, предвестие которых составляет историческое содержание всех послевоенных лет.
Читая и перечитывая роман, приходишь к мысли, что главное в нем скорее показано читателю, чем сказано ему в жесткой, настоятельной форме. Любовь к жизни, чуткость к ее голосу, доверие к ее неискаженным проявлениям - первейшая забота автора. Это проявляется всего сильнее в речи и действиях главного - лирического героя - Юрия Живаго. Он ценит чувство меры и знает, к каким гибельным последствиям приводит насильственное вмешательство человека в природу и историю.
В первую очередь ему с детства ненавистны те, кто себялюбиво вносит в жизнь соблазны, пошлость, разврат, кому не претит власть сильного над слабым, унижение человеческого достоинства. Эти отвратительные черты воплощены для Юрия в адвокате Комаровском, сыгравшем трагическую роль в его судьбе.
Живаго склонен сочувствовать нравственным идеалам революции, восхищаться ее героями, людьми прямых действий, как Антипов-Стрельников. Но он ясно видит и то, к чему неизменно приводят эти действия. Насилие, по его наблюдениям, ни к чему, кроме насилия, не ведет. Общий производительный ход жизни нарушается, уступая место разрухе и бессмысленным, повторяющим прежние, призывам и приказам. Он видит, как власть идеологической схемы губит всех, оборачиваясь трагедией и для того, кто ее исповедует и применяет. Есть основания считать, что именно эта убежденность отличает «Доктора Живаго» от прозы, над которой Пастернак работал до войны.
Юрию Андреевичу кажется дикой сама идея переделывать жизнь, поскольку жизнь не материал, а действующее начало, по своей активности намного превосходящее возможности человека. Результат его действий лишь в меру внимания и подчинения ей соответствует его благим намерениям. Фанатизм губителен.
(Из предисловия к «Доктору Живаго». М, 1989)
Е. А. Евтушенко
Пастернак, воспевающий подвиг «незамеченное», стал в мире, пожалуй, самым знаменитым русским поэтом двадцатого века, превзойдя даже Маяковского... Пастернак всегда знал себе цену как мастеру, но его больше интересовало само мастерство, чем массовые аплодисменты...
Роман меня тогда разочаровал. Мы, молодые писатели послесталинского времени, увлекались тогда рубленой, так называемой «мужской» прозой Хемингуэя, романом Ремарка «Три товарища», «Над пропастью во ржи» Сэлинджера. «Доктор Живаго» показался мне слишком традиционным и даже скучным.
В 1966 г., после смерти Пастернака, я взял с собой иностранное издание «Доктора Живаго» в путешествие по сибирской реке Лене и впервые его прочитал. Я лежал на узкой матросской койке, и, когда я переводил глаза со страниц на медленно проплывающую в окне сибирскую природу и снова с природы на книгу, между книгой и природой не было границы.
Да, в нем есть несовершенства - слаб эпилог, автор слишком наивно организует встречи своих героев. Но этот роман - роман нравственного перелома двадцатого века, роман, поставивший историю человеческих чувств выше истории как таковой...
(Из статьи «Почерк, похожий на журавлей»)
А. А. Вознесенский
Пастернак - присутствие Бога в нашей жизни. Присутствие, данное не постулатно, а предметно, через чувственное ощущение Жизни - лучшего, необъяснимого творенья Мирозданья. Дождь дан как присутствие Бога в Нем, еловый бор как присутствие Бога, Бог дан в деталях, в стрижах, в каплях, в запонках, и наше чувство - это прежде всего в чистом виде Божье присутствие...
Проза Пастернака отнюдь не статья «Как делать стихи», нет, это роман, жизнь поэта, роман о том, как живут стихом и как стихи рождаются из жизни. Таких романов еще не было. Увы, «Доктор Живаго» - это теперь не просто книга, роман сросся с позорными событиями вокруг него. Тридцать лет пропаганда наша, не прочитав его, не вдумавшись в лирическую музыку его волшебного русского языка, выдавала роман за политического монстра, за пасквиль...
В результате всесоюзной брани роман нельзя сегодня читать объективно. Читатель ныне тщетно ищет в книге обещанную «крамолу». Барабанные перепонки, ожидающие пушечной канонады, не могут воспринять музыку Брамса...
(Из статьи «Благовещизм поэта»)
Сочинение
Как поэт, Пастернак формировался под перекрестным влиянием символистов и футуристов. Формально он соотносил себя с группой умеренных футуристов «Центрифуги», в 20-х гг. входил даже в Лиф (Левый фронт Искусств), т.е. наиболее радикальное и агрессивное крыло пролетарской литературы, но фактически не принадлежал ни к тем, ни к другим. С футуристами, а потом и с лифовцами, поэта связывала лишь общая ориентированность на поиски нового поэтического языка, а также личная дружба с В.Маяковским и М. Асеевым, которые входили в эти группировки.
Первые поэтические сборники «Близнец в тучах» (1914) и «Этаж барьеров» (1917) были ученическими. В них еще четко прослеживается поиск собственного поэтического голоса и индивидуального стиля и отдается дань тогдашней поэтической моде - символистской недоговоренности и футуристскому языковому эпатажу. Сам Пастернак позднее скептически оценивал свои первые поэтические попытки и, готовя их к переизданию, неоднократно перерабатывал. Но уже и в этих сборниках есть немало стихов, которые стали настоящими поэтическими шедеврами, как, например, «Этот февраль! Время для слез и стихов...» Обобщая свое поэтическое «ученичество», Пастернак позднее писал: «На протяжении лет именно, так сказать, понятие «этаж барьеров» у меня изменялось. Из названия книги оно стало названием периода или манеры, и под этим заголовком я в дальнейшем объединял стихи, написанные позднее, если они отвечали характеру этой книги...»
Широкую популярность Пастернака принес следующий сборник «Сестра моя - жизнь» («Сестра моя - жизнь», 1922), продолженная в 1923 г. сборником «Темы и вариации» («Темы и вариации»). Характеризуя стихи первой из этих сборников, Максим Горький отмечал: «Когда вчитываешься в них, испытываешь удивление богатству и картинности сравнений, вихря звучных слов, своеобразных рифм, смелым рисункам и глубине содержания. Он посев исключительно важное место в истории русской поэзии XX столетие». В 1932 г. вышла из печати новый поэтический сборник Пастернака «Второе рождение» («Второе рождение»), который, помимо всего прочего, вобрал в себя и завуалированные отклики поэта на атмосферу гонений и репрессий, которые набирали оборотов в стране. Впрочем, уже из первых своих сборников Пастернак возникает как поэт особый, не похожий на другие. Пастернак и сам ощущал сложность своей лирики и постоянно стремился к возможности более четкого и доходчивого выражения. Именно поэтому он считал (в большинстве случаев несправедливо) всю свою лирику, написанную к 40-х гг., несовершенной. Межевыми, по его собственным признаниям, стали для него 40-и гг. и, в частности, сборник «На ранних поездах» (1943). В дальнейшие годы Пастернак создал еще несколько поэтических сборников «Земной простор»,(1945), «Когда разгуляется» (1957), в которых стремится к четкости и понятности выражения.
Пастернак вошел в историю русской поэзии как поэт подчеркнуто нетрадиционный, не похожий на другие, отличный как по поэтической манерой, так и по тематике. Прежде всего, что подчеркивала критика, противопоставляя Пастернака другим поэтам, это отсутствие у него интереса к злободневной, остросоциальнойтематики, политических и гражданских тем, которые находились в центре внимания тогдашней «советской» поэзии. Это и так, и не так. С одной стороны, в Пастернака можно найти образцы, возможно, и не совсем традиционной, но целиком гражданской и даже патриотичной лирики (это, в частности, исторически-революционные поэмы «Девятьсот пятый год», «Лейтенант Шмидт», роман в стихах «Спекторский», цикл стихов, посвященных борьбе советского народа с фашистским нашествием и т.д.), с другой стороны, сам Пастернак никогда не считал их главными в своем творчестве, все свое внимание и поэтическую страсть отдавая другим, более близким и более понятным ему темам.
Центральное место в его поэзии занимает тема природы. Природа в лирике Пастернака - это всегда что-то больше, чем обычный пейзаж. А. Ахматова делала замечание, что «природа всю жизнь была единой и полноправной Музой, его сокровенной собеседницей, его Невестой и Любовницей, его Женой и Вдовой - она была для него тем, чем была Россия для Блока». Пейзаж у Пастернака - это уже не пассивный объект изображения, а главный герой и активный инициатор действия, средоточие изображения, которое концентрирует вокруг себя главные образы произведения и мысли автора, окрашивает их соответствующим расположением духа и вдыхает в них жизнь. В критике неоднократно отмечалось, что уподобление природы человеку, которое вообще присуще поэзии, у Пастернака достигает такого предела, что пейзаж начинает выступать у него в роли своеобразного наставника и морального образца. Неконкретизированная в большинстве его поэтов-современников, природа у Пастернака ярко индивидуальная и неповторимая, она имеет свой характер и свое лицо.
Важной темой, к которой вдоль всей жизни обращался Пастернак, была тема поэта и поэзии. По концепции, которой придерживался П., искусство - это, прежде всего, отстраненный взгляд на жизнь, которой не опирается ни на один предыдущий опыт и готовые представления, а словно воспринимается впервые, со всей непосредственностью, свежестью и хаотичностью впечатлений. Поэт словно не узнает реальность и, описывая ее, не прибегает к готовым схемам и установленным логическим связям между предметами. С детской беспристрастностью в восприятиях и оценках он каждый раз, будто впервые, открывает реальность, и каждый раз она возникает перед ним как что-то неведомое до сих пор, удивительно странное и неприемлемое с позиции общепринятой логики. Отсюда в стихах Пастернака значительное количество фантастических образов, необыкновенных сравнений и уподоблений, неожиданных ракурсов изображения предмета. Одна из наиболее употребляемый у Пастернака вариаций на тему искусства - это его зарождение в недрах природы, или же объяснение его сути через образы природы («Этот февраль! Время для слез и стихов...», 1912; «Определение поэзии», 1917):
Это - круто налившийся свист,
Это - щелканье сдавленных льдинок.
Это - ночь, леденящая лист,
Это - двух соловьев поединок.
Это - сладкий заглохший горох,
Это - слезы вселенной в лопатках,
Это - с пультов и с флейт - Figaro
Низвергается градом на грядку.
Не менее важный тематический элемент поэзии Пастернака - это философские, корневые аспекты бытия человека и мира - смысл бытия, назначение человека, сущность природы и окружающего мира и т.п.. Во многих произведениях Пастернака мы находим страстное желание дойти, «докопаться» к самой сути, к основе вещей, которые нас окружают, природы и характера взаимосвязей, которые устанавливаются между разнообразными предметами и явлениями бытия, и т.д. Изображая тот или другой предмет, Пастернак стремится нарисовать не столько его «фотографическую» достоверность, сколько его скрытую реальность, незаметную за чрезвычайностью восприятия (своеобразной программной декларацией его философской поэзии есть стих «Во всем хочу я дойти самой сути... «). Пастернак, как пишет О. Синявский, «вглядывался у него [предмет], проникал в глубину его свойств и сущности, изображая не только первое впечатление от предмета, а и его понятие, идею.
Недаром отдельные стихи Пастернака так и называются - «Определение» («Определение поэзии», «Определение души «и т.д.)».
Лирика Пастернака по обыкновению затруднена для восприятия. Еще Максим Горький в рецензии на поэму П. «Девятьсот пятый год» выделял такие стилевые признаки его поэзии: смысловое напряжение и неуверенность, насыщенность образами, ассоциативность и недоочерченность изображаемого. Еще одним примечательным признаком стиля Пастернака является его метафоричность. Впрочем, метафора у Пастернака не просто средство для подчеркивания живописности, картинности изображаемого или предоставление ему определенного эмоционального колорита. По точному замечанию О. Синявского, «метафора в поэтике Пастернака выполняет прежде всего функцию связи. Она мгновенно, динамично взимает в одно целое разрозненные части действительности и тем самым словно воплощает большое единство мира, взаимодействие и взаимопроникновение явлений».
Как и Маяковский, Пастернак прибегал к экспериментам со средствами языкового выражения, стараясь найти пути обновления поэтического языка. В отличие от Маяковского, который старался «демократизировать» поэтический язык за счет введения у нее «языка улицы», Пастернак сдержан в выборе средств: его любимый прием состоял в том, чтобы вводить в поэтический язык прозаизмы, которые, по его мнению, не деформировали, а, наоборот, подчеркивали его поэтичность, его эстетичную отстраненность от языка повседневного общения. Общий с футуристами признак поэтического стиля Пастернака - «ломанный синтаксис» (грамматическая неустроенность, инверсированность слов, неоправданно длинные бессоюзные ряды слов, повторы, безприметные или безглагольные конструкции и т.п.), которые были призван воссоздавать естественную хаотичность и неустроенность живого разговорного общения.
Пастернак своим поэтическим творчеством сделал важный взнос в создание в стране той атмосферы внутренней свободы и духовного раскрепощения личности, которой насаживались насильно культура и литература.
Герой романа Пастернака «с гимназических лет мечтал о прозе, о книге жизнеописаний, куда бы он в виде скрытых взрывчатых гнезд мог вставлять самое ошеломляющее из того, что он успел увидеть и передумать. Но для такой книги он был еще слишком молод, и вот он отделывается вместо нее писанием стихов, как писал бы живописец всю жизнь этюды к большой задуманной картине».
Это описание мечты Юрия Живаго, как и многое другое в романе, замешено на автобиографических «дрожжах» и может быть отнесено к творческому опыту самого автора. Состояние «физической мечты о книге», которая «есть кубический кусок горячей, дымящейся совести - и больше ничего», владело Пастернаком с первых шагов в литературе, сопровождаясь ясным пониманием того, что «неумение найти и сказать правду - недостаток, которого никаким умением говорить неправду не покрыть...».
Опыт пережитых лет навсегда научил Пастернака «быть равным самому себе» и «не отступаться от лица» ни в каких положениях. Верность неискаженному голосу жизни, чувство внутренней свободы и нравственной независимости помогли ему сохранить ощущение творческого счастья, без которого он не мыслил своей работы, в самые тяжелые времена...
В рукописном отделе Института мировой литературы сохранилась обложка предложенного к печати фрагмента романа с двумя зачеркнутыми названиями - «Когда мальчики выросли» и «Записки Живульта».
Смысловое тождество фамилий Живульт и Живаго очевидно и само по себе свидетельствует об их несомненной эмблематичности, а не случайном происхождении. Еще большее значение для осмысления единства всего творческого пути Пастернака приобретает это тождество, если учесть, что в рукописях ранних набросков прозы начала 10-х годов, во фрагменте, носящем заглавие «Смерть Реликвимини», встречается вариант его имени - Пурвит (от искаженного французского pour Vie - Ради жизни), образующего вместе с двумя другими - Живульт и Живаго - триаду тождественных по смыслу имен-эмблем. В тройственной форме этого, по существу, единого имени заключена центральная интуиция всего пастернаковского творчества - интуиция бессмертия жизни. Его герои - поэт Реликвимини-Пурвит, возникший в самом начале творческого пути Пастернака, и поэт Юрий Живаго, этот путь увенчивающий,- страдают и умирают, чтобы чудо жизни обрело бессмертие в их слове.
(Из статьи «Река, распахнутая настежь». К творческой истории романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго»)
Е. Б. Пастернак
Роман о докторе Живаго и стихи, написанные от его имени, стали выражением радости, превозмогающей страх смерти. «По наполнению, по ясности, по поглощенности любимой работой жизнь последних лет почти сплошной праздник души для меня. Я более чем доволен ею, я ею счастлив, и роман есть выход и выражение этого счастья» , - писал Пастернак в 1955 году. Послевоенная одинокая и независимая жизнь была каждодневным преодолением смертной тяжести, светлым ощущением бессмертия, верностью ему. Он по собственному опыту говорил, что бессмертие - это другое имя жизни, немного усиленное. Духовное преодоление смерти Пастернак считал основой своего понимания новой христианской истории человечества.
«Века и поколения только после Христа вздохнули свободно. Только после него началась жизнь в потомстве, и человек умирает не на улице под забором, а у себя в истории, в разгаре работ, посвященных преодолению смерти, умирает, сам посвященный этой теме» , - говорит в романе Веденяпин.
В свете этой исторической традиции жизнь отдельного человека, социально не выделенного, не претендующего на привилегии, на то, чтобы с ним считались больше, чем с другими, более того - общественно лишнего, становится Божьей повестью. Вечной темой искусства.
Творчески одаренный герой романа стремится к занятию своим делом, и его взгляд становится, силою обстоятельств, мерой и трагической оценкой событий века, а стихотворения - поддержкой и подтверждением надежд и веры в долгожданное просветление и освобождение, предвестие которых составляет историческое содержание всех послевоенных лет.
Читая и перечитывая роман, приходишь к мысли, что главное в нем скорее показано читателю, чем сказано ему в жесткой, настоятельной форме. Любовь к жизни, чуткость к ее голосу, доверие к ее неискаженным проявлениям - первейшая забота автора. Это проявляется всего сильнее в речи и действиях главного - лирического героя - Юрия Живаго. Он ценит чувство меры и знает, к каким гибельным последствиям приводит насильственное вмешательство человека в природу и историю.
В первую очередь ему с детства ненавистны те, кто себялюбиво вносит в жизнь соблазны, пошлость, разврат, кому не претит власть сильного над слабым, унижение человеческого достоинства. Эти отвратительные черты воплощены для Юрия в адвокате Комаровском, сыгравшем трагическую роль в его судьбе.
Живаго склонен сочувствовать нравственным идеалам революции, восхищаться ее героями, людьми прямых действий, как Антипов-Стрельников. Но он ясно видит и то, к чему неизменно приводят эти действия. Насилие, по его наблюдениям, ни к чему, кроме насилия, не ведет. Общий производительный ход жизни нарушается, уступая место разрухе и бессмысленным, повторяющим прежние, призывам и приказам. Он видит, как власть идеологической схемы губит всех, оборачиваясь трагедией и для того, кто ее исповедует и применяет. Есть основания считать, что именно эта убежденность отличает «Доктора Живаго» от прозы, над которой Пастернак работал до войны.
Юрию Андреевичу кажется дикой сама идея переделывать жизнь, поскольку жизнь не материал, а действующее начало, по своей активности намного превосходящее возможности человека. Результат его действий лишь в меру внимания и подчинения ей соответствует его благим намерениям. Фанатизм губителен.
(Из предисловия к «Доктору Живаго». М, 1989)
Е. А. Евтушенко
Пастернак, воспевающий подвиг «незамеченное», стал в мире, пожалуй, самым знаменитым русским поэтом двадцатого века, превзойдя даже Маяковского... Пастернак всегда знал себе цену как мастеру, но его больше интересовало само мастерство, чем массовые аплодисменты...
Роман меня тогда разочаровал. Мы, молодые писатели послесталинского времени, увлекались тогда рубленой, так называемой «мужской» прозой Хемингуэя, романом Ремарка «Три товарища», «Над пропастью во ржи» Сэлинджера. «Доктор Живаго» показался мне слишком традиционным и даже скучным.
В 1966 г., после смерти Пастернака, я взял с собой иностранное издание «Доктора Живаго» в путешествие по сибирской реке Лене и впервые его прочитал. Я лежал на узкой матросской койке, и, когда я переводил глаза со страниц на медленно проплывающую в окне сибирскую природу и снова с природы на книгу, между книгой и природой не было границы.
Да, в нем есть несовершенства - слаб эпилог, автор слишком наивно организует встречи своих героев. Но этот роман - роман нравственного перелома двадцатого века, роман, поставивший историю человеческих чувств выше истории как таковой...
(Из статьи «Почерк, похожий на журавлей»)
А. А. Вознесенский
Пастернак - присутствие Бога в нашей жизни. Присутствие, данное не постулатно, а предметно, через чувственное ощущение Жизни - лучшего, необъяснимого творенья Мирозданья. Дождь дан как присутствие Бога в Нем, еловый бор как присутствие Бога, Бог дан в деталях, в стрижах, в каплях, в запонках, и наше чувство - это прежде всего в чистом виде Божье присутствие...
Проза Пастернака отнюдь не статья «Как делать стихи», нет, это роман, жизнь поэта, роман о том, как живут стихом и как стихи рождаются из жизни. Таких романов еще не было. Увы, «Доктор Живаго» - это теперь не просто книга, роман сросся с позорными событиями вокруг него. Тридцать лет пропаганда наша, не прочитав его, не вдумавшись в лирическую музыку его волшебного русского языка, выдавала роман за политического монстра, за пасквиль...
В результате всесоюзной брани роман нельзя сегодня читать объективно. Читатель ныне тщетно ищет в книге обещанную «крамолу». Барабанные перепонки, ожидающие пушечной канонады, не могут воспринять музыку Брамса...
(Из статьи «Благовещизм поэта»)
Страница: [ 1 ]
) - поэт, писатель (10.2 1890, Москва – 30.5.1960, Переделкино под Москвой). Отец художник импрессионистского направления, мать – пианистка. Пастернак в детстве занимался музыкой. С 1909 изучал философию в Московском университете, в 1912 – в германском Марбурге. Завершил университетское образование в 1913 в Москве.
Первые стихи Пастернака появились в печати в 1913. Он вошел в литературную группу «Центрифуга», находившуюся в русле футуризма . Его первый сборник стихов Близнец в тучах (1914) издали Асеев и Бобров, большую часть стихотворений первого сборника Пастернак включил во второй – Поверх барьеров (1917). Наибольшее признание принес Пастернаку третий сборник стихов Сестра моя жизнь (1922), возникший летом 1917, но вдохновленный не политическими событиями, а переживаниями природы и любви. Следующий сборник его стихов – Темы и вариации (1923), после которого критики признали в нем «самого значительного из молодых поэтов послереволюционной России».
Гении и злодеи. Борис Пастернак
В небольших по объему эпических поэмах Девятьсот пятый год (1925-26), Лейтенант Шмидт (1926-27) и Спекторский (1931) Пастернак отчасти говорит и о революционных событиях.
С 1922 Пастернак публикует также прозу. Первый прозаический сборник Рассказы (1925) включает Детство Люверс , II tratto di apelle , Письма из Тулы и Воздушные пути . За ним с 1929 появляется первая автобиографическая повесть Пастернака, посвященная памяти Рильке, Охранная грамота (1931); высказываемое в ней понимание искусства находится в резком противоречии с представлениями влиятельных тогда функционеров РАПП .
После сборника новых стихов Второе рождение (1932) до 1937 вышло еще несколько сборников, включающих прежде написанные стихи Пастернака.
В 1934 он был приглашен в правление нового Союза писателей . С 1936 Пастернак ему приходится уйти в переводческую работу, особенно много он переводит трагедии Шекспира . «Его переводы из грузинских поэтов снискали благоволение Сталина , а возможно, и уберегли поэта от преследований».