Задонщина
Задонщина
Перевод Л.А. Дмитриева
Слово о великом князе Дмитрии Ивановиче и о брате его князе Владимире Андреевиче, как победили супостата своего царя Мамая
Князь великий Дмитрий Иванович со своим братом, князем Владимиром Андреевичем, и со своими воеводами был на пиру у Микулы Васильевича, и сказал он:
"Пришла к нам весть, братья, что царь Мамай стоит у быстрого Дона, пришел он на Русь и хочет идти на нас в Залесскую землю".
Пойдем, братья, в северную сторону - удел сына Ноева Афета, от которого берет свое начало православный русский народ. Взойдем на горы Киевские, взглянем на славный Днепр, а потом и на всю землю Русскую. И после того посмотрим на земли восточные - удел сына Ноева Сима, от которого пошли хинове - поганые татары, басурманы. Вот они-то на реке на Каяле и одолели род Афетов. С той поры земля Русская невесела; от Калкской битвы до Мамаева побоища тоской и печалью охвачена, плачет, сыновей своих поминая - князей, и бояр, и удалых людей, которые оставили дома свои, жен и детей, и все достояние свое, и, заслужив честь и славу мира этого, головы свои положили за землю за Русскую и за веру христианскую.
Стародавние дела и жалость Русской земли описал я по книжным сказаниям, а далее опишу жалость и похвалу великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его, князю Владимиру Андреевичу. Братья и друзья, сыновья земли Русской!
Соберемся вместе, составим слово к слову, возвеселим Русскую землю, отбросим печаль в восточные страны - в удел Симов, и восхвалим юбеду над поганым Мамаем, а великого князя Дмитрия Ивановича и брата его, князя Владимира Андреевича, прославим! И скажем так:
лучше ведь, братья, возвышенными словами вести нам этот рассказ про поход великого князя Дмитрия Ивановича и брата его, князя Владимира Андреевича, потомков святого великого князя Владимира Киевского. Начнем рассказывать о их деяниях по делам и по былям... Вспомним давние времена, восхвалим вещего Бояна, искусного гусляра в Киеве. Тот ведь вещий Боян, перебирая быстрыми своими перстами живые струны, пел русским князьям славы: первую славу великому князю киевскому Игорю Рюриковичу, вторую - великому князю Владимиру Святославичу Киевскому, третью - великому князю Ярославу Владимировичу.
Я же помяну рязанца Софония и восхвалю песнями, под звонкий наигрыш гуслей, нашего великого князя Дмитрия Ивановича и брата его, князя Владимира Андреевича, потомков святого великого князя Владимира Киевского. Воспоем деяния князей русских, постоявших за веру христианскую!
А от Калкской битвы до Мамаева побоища сто шестьдесят лет.
И вот князь великий Дмитрий Иванович и брат его, князь Владимир Андреевич, помолившись богу и пречистой его матери, укрепив ум свой силой, закалив сердца свои мужеством, преисполнившись ратного духа, урядили свои храбрые полки в Русской земле и помянули прадеда своего, великого князя Владимира Киевского.
О жаворонок, летняя птица, радостных дней утеха, взлети к синим небесам, взгляни на могучий город Москву, воспой славу великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его, князю Владимиру Андреевичу! Словно бурей занесло соколов из земли Залесской в поле Половецкое! Звенит слава по всей земле Русской: в Москве кони ржут, трубы трубят в Коломне, бубны бьют в Серпухове, стоят знамена русские у Дона великого на берегу.
Звонят колокола вечевые в Великом Новгороде, собрались мужи новгородские у храма святой Софии и говорят так: "Неужто нам, братья, не поспеть на подмогу к великому князю Дмитрию Ивановичу?" И как только слова эти промолвили, уже как орлы слетелись. Нет, то не орлы слетелись - выехали посадники из Великого Новгорода и с ними семь тысяч войска к великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его, князю Владимиру Андреевичу, на помощь.
К славному городу Москве съехались все князья русские и говорили таково слово:
"У Дона стоят татары поганые, Мамай-царь у реки Мечи, между Чуровым и Михайловым, хотят реку перейти и с жизнью своей расстаться нам во славу".
И сказал князь великий Дмитрий Иванович:
"Брат, князь Владимир Андреевич, пойдем туда, прославим жизнь свою, удивим земли, чтобы старые рассказывали, а молодые помнили! Испытаем храбрецов своих и реку Дон кровью наполним за землю Русскую и за веру христианскую!"
И сказал всем князь великий Дмитрий Иванович: "Братья и князья русские, гнездо мы великого князя Владимира Киевского! Не рождены мы на обиду ни соколу, ни ястребу, ни кречету, ни черному ворону, ни поганому этому Мамаю!"
О соловей, летняя птица, вот бы тебе, соловей, пеньем своим прославить великого князя Дмитрия Ивановича и брата его князя Владимира Андреевича, и из земли Литовской двух братьев Ольгердовичей, Андрея и брата его Дмитрия, да Дмитрия Волынского! Те ведь - сыновья Литвы храбрые, кречеты в ратное время и полководцы прославленные, под звуки труб их пеленали, под шлемами лелеяли, - с конца копья они вскормлены, с острого меча вспоены в Литовской земле.
Молвит Андрей Ольгердович своему брату:
"Брат Дмитрий, два брата мы с тобой, сыновья Ольгердовы, а внуки мы Гедиминовы, а правнуки мы Сколомендовы. Соберем, брат, любимых панов удалой Литвы, храбрых удальцов, и сами сядем на своих борзых коней и поглядим на быстрый Дон, напьемся из него шлемом воды, испытаем мечи свои литовские о шлемы татарские, а сулицы немецкие о кольчуги басурманские!"
И сказал ему Дмитрий: "Брат Андрей, не пощадим жизни своей за землю за Русскую, и за веру христианскую, и за обиду великого князя Дмитрия Ивановича! Уже ведь, брат, стук стучит и гром гремит в белокаменной Москве. То ведь, брат, не стук стучит, не гром гремит, то стучит могучая рать великого князя Дмитрия Ивановича, гремят удальцы русские золочеными доспехами и червлеными щитами. Седлай, брат Андрей, своих борзых коней, а мои уже готовы - раньше твоих оседланы. Выедем, брат, в чистое поле и сделаем смотр своим полкам,- сколько, брат, с нами храбрых литовцев. А храбрых литовцев с нами семьдесят тысяч латников".
Вот уже, братья, подули сильные ветры с моря к устьям Дона и Днепра, принесли грозные тучи на Русскую землю, из них выступают кровавые зарницы, и в них трепещут синие молнии. Быть стуку и грому великому на речке Непрядве, меж Доном и Днепром, покрыться трупами человеческими полю Куликову, потечь кровью Непрядве-реке!
Вот уже заскрипели телеги меж Доном и Днепром, идут хинове на Русскую землю! Набежали серые волки с устьев Дона и Днепра, воют, притаившись на реке Мече, хотят ринуться на Русскую землю. То не серые волки были - пришли поганые татары, хотят пройти войной всю Русскую землю.
ЗАДОНЩИНА
СЛОВО О ВЕЛИКОМ КНЯЗЕ ДМИТРЕЕ ИВАНОВИЧЕ
И О БРАТЕ ЕГО КНЯЗЕ ВЛАДИМЕРЕ АНДРЕЕВИЧЕ,
ЯКО ПОБЕДИЛИ СУПОСТАТА СВОЕГО ЦАРЯ МАМАЯ
Князь великий Дмитрей Ивановичь с своим братом, с князем Владимером Андреевичем , и своими воеводами были на пиру у Микулы Васильевича .
Ведомо нам, брате, что у быстрого Дону царь Мамай
пришел на Рускую землю, а идет к нам в Залескую землю .
Пойдем, брате, тамо в полунощную страну жребия Афетова, сына Ноева,
от него же родися русь православная. Взыдем на горы Киевския и посмотрим
славного Непра и посмотрим по всей земли Руской. И оттоля на восточную
страну жребии Симова, сына Ноева, от него же родися хиновя - поганые татаровя, бусормановя. Те бо на реке
на Каяле одолеша род Афетов. И оттоля
Руская земля сидит невесела, а от Калатьския рати до Мамаева побоища
тугою и печалию покрышася, плачющися, чады своя поминаючи: князи и бояря
и удалые люди, иже оставиша вся домы своя и богатество, жены и дети
и скот, честь и славу мира сего получивши, главы своя лоложиша за землю
за Рускую и за веру христианьскую.
Преже восписах жалость земли Руские и прочее от кних приводя. Потом
же списах жалость и похвалу великому князю Дмитрею Ивановичю и брату
его князю Владимеру Ондреевичю.
Снидемся, братия и друзи и сынове рускии, составим слово к слову,
возвеселим Рускую землю и возверзем печаль на восточную страну в Симов
жребий и воздадим поганому Момаю победу, а великому князю Дмитрею Ивановичю
похвалу и брату его князю Владимеру Андреевичю. И рцем таково слово:
лудчи бо нам, брате, начати поведати иными словесы о похвальных сих
о нынешных повестех о полку великого князя Дмитрея Ивановича и брата
его князя Владимера Андреевича, а внуки святаго великаго князя Владимера
Киевскаго . Начата ти поведати по делом
и по былинам. Не проразимся мыслию но землями, помянем первых лет времена,
похвалим вещаго Бояна, горазда гудца в Киеве. Тот бо вещий Боян воскладоша
гораздыя своя персты на живыя струны, пояше руским князем славы: первую
славу великому князю Киевскому Игорю Рюриковичю ,
вторую - великому князю Владимеру Святославичю Киевскому, третюю - великому
князю Ярославу Володимеровичю .
Аз же помяну резанца Софония
и восхвалю песнеми и гусленными буйными словесы сего великаго князя
Дмитрея Ивановича и брата его князя Владимера Андреевича, а внуки святаго
великого князя Владимера Киевского. И пение князем руским за веру христианьскую.
А от Калатьские рати до Момаева побоища 160 лет.
Се бо князь великий Дмитрей Ивановичь и брат его князь Владимер Андреевичь
помолися богу и пречистей его матери, истезавше ум свой крепостию, и
поостриша сердца свои мужеством, и наполнишася ратного духа, уставиша
собе храбрыя полъкы в Руской земли и помянуша прадеда своего великого
князя Владимера Киевскаго.
Оле жаворонок, летняя птица, красных дней утеха, возлети под синие
облакы, посмотри к силному граду Москве, воспой славу великому князю
Дмитрею Ивановичю и брату его князю Владимеру Андреевичю. Ци буря соколи
зонесет из земля Залеския в поле Половецкое .
На Москве кони ржут, звенит слава по всей земли Руской, трубы трубят
на Коломне, бубны бьют в Серпугове, стоят стязи у Дону великого на брезе.
Звонят колоколы вечныя в Великом Новегороде, стоят мужи навгородцкие
у святыя Софии , а ркучи тако: «Уже
нам, брате, не поспеть на пособь к великому князю Дмитрею Ивановичю».
И как слово изговаривают, уже аки орли слетешася. То ти были не орли
слетешася, выехали посадники из Великого Новагорода а с ними 7000 войска
к великому князю Дмитрею Ивановичю и к брату его князю Владимеру Андреевичю
на пособе.
К славному граду Москве сьехалися вси князи руские, а ркучи таково
слово: «У Дону стоят татаровя поганые, и Момай царь на реки на Мечи ,
межу Чюровым и Михайловым, брести хотят, а предати живот свой нашей
славе».
И рече князь великий Дмитрей Ивановичь: «Брате князь Владимер Андреевичь,
пойдем тамо, укупим животу своему славы, учиним землям диво, а старым
повесть, а молодым память, а храбрых своих испытаем, а реку Дон кровью
прольем за землю за Рускую и за веру крестьяньскую».
И рече им князь великий Дмитрей Иванович: «Братия и князи руские,
гнездо есмя были великого князя Владимера Киевскаго, не в обиде есми
были по рожению ни соколу, ни ястребу, ни кречату, ни черному ворону,
ни поганому сему Момаю».
О соловей, летняя птица, что бы ты, соловей, выщекотал славу великому
князю Дмитрею Ивановичю и брату его князю Владимеру Андреевичю и земли
Литовской дву братом Олгордовичем, Андрею и брату его Дмитрею ,
да Дмитрею Волыньскому . Те бо суть сынове храбры, кречаты в ратном времени и ведомы
полководцы, под трубами повити, под шеломы възлелеаны, конець копия
вскормлены, с востраго меча поены в Литовской земли.
Молвяше Андрей Олгордович своему брату: «Брате Дмитрей, сами есмя
собе два браты, сынове Олгордовы, а внуки есмя Едимантовы, а правнуки
есми Сколомендовы. Зберем, брате, милые пановя удалые Литвы, храбрых
удальцов, а сами сядем на свои борзи комони, и посмотрим быстрого Дону,
испиемь шеломом воды, испытаем мечев своих литовских о шеломы татарские,
а сулиц немецких о боеданы бусорманские».
И рече ему Дмитрей: «Брате Андрей, не пощадим живота своего за землю
за Рускую и за веру крестьяньскую и за обиду великаго князя Дмитрея
Ивановича. Уже бо, брате, стук стучит и гром гремит в каменом граде
Москве. То ти, брате, не стук стучить, ни гром гремит, - стучит силная
рать великаго князя Дмитрея Ивановича, гремят удальцы руские злачеными
доспехи и черлеными щиты. Седлай, брате Андрей, свои борзи комони, а
мои готови - напреди твоих оседлани. Выедем, брате, в чистое поле и
посмотрим своих полков, колько, брате, с нами храбрые литвы. А храбрые
литвы с нами 70 тысещ окованые рати».
Уже бо, брате, возвеяша сильнии ветри с моря на уст Дону и Непра,
прилелеяша великиа тучи на Рускую землю, из них выступают кровавые зори,
а в них трепещут синие молнии. Быти стуку и грому великому на речке
Непрядве межу Доном и Непром, пасти
трупу человеческому на поле Куликове, пролится крови на речьке Непрядве!
Уже бо въскрипели телегы межу Доном и Непром, идут хинове на Русскую
землю. И притекоша сирые волцы от уст Дону и Непра ставъши воют на реке,
на Мечи, хотят наступити на Рускую землю. То ти были не сирые волцы,
- приидоша поганые татаровя, хотят пройти воюючи всю Рускую землю.
Тогда гуси возгоготаша и лебеди крилы въсплескаша. То ти не гуси возгоготаша,
ни лебеди крилы въсплескаша, но поганый Момай пришел на Рускую землю
и вой своя привел. А уже беды их пасоша птицы крылати, под облакы летают,
вороны часто грают, а галици свои речи говорять, орли хлекчют, а волцы
грозно воют, а лисицы на кости брешут.
Руская земля, то первое еси как за царем за Соломоном побывала .
А уже соколи и кречати, белозерские ястреби рвахуся от златых колодиц
ис камена града Москвы обриваху шевковыя опутины, возвиваючися под синия
небеса, звонечи злачеными колоколы на быстром Дону, хотят ударити на
многие стады гусиныя и на лебединыя, а богатыри руския удальцы хотят
ударити на великия силы поганого царя Мамая.
Тогда князь великий Дмитрей Ивановичь воступив во златое свое стремя,
и взем свой мечь в правую руку, и помолися богу и пречистой его матери.
Солнце ему ясно на встоце сияет и путь поведает, а Борис и Глеб молитву
воздают за сродники своя.
Что шумит и что гремит рано пред зорями? Князь Владимер Андреевичь
полки пребирает и ведет к Великому Дону. И молвяше брату своему великому
князю Дмитрею Ивановичю: «Не ослабляй, брате, поганым татаровям. Уже
бо поганьте поля руские наступают и вотчину нашу отнимают».
И рече ему князь великий Дмитрей Ивановичь: «Брате Владимер Андреевичь,
сами себе есми два брата, а внуки великаго князя Владимира Киевскаго.
А воеводы у нас уставлены 70 бояринов, и крепцы бысть князи белозерстии
Федор Семеновичь, да Семен Михайловичь, да Микула Васильевичу да два
брата Олгордовичи, да Дмитрей Волыньской, да Тимофей Волуевичь, да Андрей
Серкизовичь, да Михаиле Ивановичь, а вою с нами триста тысящь окованые
рати. А воеводы у нас крепкия, а дружина сведома, а под собою имеем
боръзыя комони, а на собе злаченыи доспехи, а шеломы черкаские, а щиты
московские, а сулицы немецкие, а кинжалы фряские, а мечи булатные; а
пути им сведоми, а перевозы им изготовлены, но еще хотят сильно головы
своя положить за землю за Рускую и за веру крестьянскую. Пашут бо ся
аки живи хоругови, ищут собе чести и славного имени».
Уже бо те соколи и кречати и белозерскыя истреби за Дон борзо перелетели
и ударилися на многие стада на гусиные и на лебединые. То ти быша ни
соколи ни кречети, то ти наехали руские князи на силу татарскую. Треснута
копия харалужная, звенят доспехи злаченныя, стучат щиты черленыя, гремят
мечи булатныя о шеломы хиновские на поле Куликове на речке Непрядве.
Черна земля под копыты, а костми татарскими поля насеяша, а кровью
их земля пролита бысть. Сильнии полки ступишася вместо и протопташа
холми и луги, и возмутишася реки и потоки и озера. Кликнуло Диво
в Руской земли, велит послушати грозъным землям. Шибла слава к Железным
Вратам, и к Ворнавичом, к Риму и к Кафе по морю, и к Торнаву, и оттоле
ко Царюграду на похвалу руским
князем: Русь великая одолеша рать татарскую на поле Куликове на речьке
Непрядве.
На том поле силныи тучи ступишася, а из них часто сияли молыньи и
гремели громы велицыи. То ти ступишася руские сынове с погаными татарами
за свою обиду. А в них сияли доспехы злаченые, а гремели князи руские
мечьми булатными о шеломы хиновские.
А билися из утра до полудни в суботу на Рожество святей богородицы.
Не тури возрыкали у Дону великаго на поле Куликове. То ти не тури
побеждени у Дону великого, но посечены князи руские и бояры и воеводы
великого князя Дмитрея Ивановича, побеждени князи белозерстии от поганых
татар: Федор Семеновичь, да Семен Михайловичу да Тимофей Волуевичь,
да Микула Васильевич, да Андрей Серкизовичь, да Михаиле Ивановичь и
иная многая дружина.
Пересвета чернеца бряньского боярина на суженое место
привели. И рече Пересвет чернец великому князю Дмитрею Ивановичю: «Лутчи
бы нам потятым быть, нежели полоненым быти от поганых татар!» Тако бо
Пересвет поскакивает на своем борзом коне, а злаченым доспехом посвечивает.
А иные лежат посечены у Дону великого на брезе.
Лепо бо есть в то время и стару помолодитися, а молоду плечь своих
попытать. И молвяше Ослябя чернец своему брату Пересвету старцу: «Брате
Пересвете, вижу на теле твоем раны тяжкие, уже, брате, летете главе
твоей на траву ковыль, а чаду моему Иякову лежати на зелене ковыле траве
на поле Куликове на речьке Непрядве за веру крестьяньскую и за землю
за Рускую и за обиду великого князя Дмитрея Ивановича».
И в то время по Резанской земле около Дону ни ратаи, ни пастухи в
поле не кличют, но толко часто вороны грают, трупу ради человеческаго.
Грозно бо бяше и жалостъно тогды слышати, занеже трава кровию пролита
бысть, а древеса тугою к земли приклонишася.
И воспели бяше птицы жалостные песни. Восплакашася вси княгини и боярыни
и вси воеводские жены о избиенных. Микулина жена Васильевича Марья рано
плакаша у Москвы града на забралах, а ркучи тако: «Доне, Доне, быстрая
река, прорыла еси ты каменные горы и течеши в землю Половецкую. Прилелей
моего господина Микулу Васильевича ко мне». А Тимофеева жена Волуевича
Федосья тако же плакашеся, а ркучи тако: «Се уже веселие мое пониче
во славном граде Москве, и уже не вижу своего государя Тимофея Волуевича
в живо-те». А Ондреева жена Марья да Михайлова жена Оксинья рано плакашася:
«Се уже обемя нам солнце померкло в славном граде Москве, припахнули
к нам от быстрого Дону полоняныа вести , носяще великую беду, и выседоша удальцы з боръзых коней
на суженое место на поле Куликове на речки Непрядве».
А уже Диво кличет под саблями татарьскими, а тем рускым богатырем
под ранами.
Туто щурове рано въспели жалостные
песни у Коломны на забралах, на воскресение, на Акима и Аннин день.
То ти было не щурове рано въспеша жалостныя песни восплакалися жены
коломеньские, а ркучи тако: «Москва, Москва, быстрая река, чему еси
залелеяла мужей наших на нась в землю Половецкую». А ркучи тако: «Можеш
ли, господине князь великий, веслы Непр зоградити, а Дон шоломы вычръпати,
а Мечу реку трупы татарьскими запрудити? Замкни, государь князь великий,
Оке реке ворота, чтобы потом поганые татаровя к нам не ездили. Уже мужей
наших рать трудила».
Того же дни в суботу на Рожество святыя богородицы исекша христиани
поганые полки на поли Куликове на речьке Непрядве.
И нюкнув князь Владимер Андреевичь гораздо, и скакаше по рати во полцех
поганых в татарских, а злаченым шеломом посвечиваючи. Гремят мечи булатные
о шеломы хиновские.
И восхвалит брата своего великого князя Дмитрея Ивановича: «Брате
Дмитрей Ивановичь, ты еси у зла тошна времени железное забороло. Не
оставай князь великый с своими великими полкы, не потакай крамолником.
Уже бо поганые татары поля наша наступают, а храбрую дружину у нас потеряли,
а в трупи человечье борзи кони не могут скочити, а в крови по колено
бродят. А уже бо, брате, жалостно видети кровь крестьяньская. Не вставай,
князь великый, с своими бояры».
И рече князь великий Дмитрей Ивановичь своим боярам: «Братия бояра
и воеводы и дети боярьские, то ти ваши московские слаткие Меды и великие
места. Туто добудете себе места и своим женам. Туто, брате, стару помолодеть,
а молодому чести добыть».
И рече князь великий Дмитрей Ивановичь: «Господи боже мой, на тя уповах,
да не постыжуся в век, ни да посмеют ми ся враги моя мне». И помолися
богу и пречистой его матери и всем святым его и прослезися горко и утер
слезы.
И тогда аки соколы борзо полетеша на быстрый Донь. То ти не соколи
полетеша: поскакивает князь великий Дмитрей Ивановичь с своими полки
за Дон со всею силою. И рече: «Брате князь Владимер Андреевичь, тут,
брате, испити медовыа чары поведеные, наеждяем, брате, своими полки
силными на рать татар поганых».
Тогда князь великий почал наступати. Гремят мечи булатные о шеломы
хиновские. И поганые покрыша главы своя руками своими. Тогда поганые
борзо вспять отступиша. И от великого князя Дмитрея Ивановича стези
ревут, а поганые бежать, а руские сынове широкие поля кликом огородиша
и злачеными доспехами осветиша. Уже бо ста тур на боронь.
Тогда князь великий Дмитрей Ивановичь и брат его князь Владимер Андреевичь
полки поганых вспять поворотили и нача их бити и сечи горазно тоску
им подаваше. И князи их падоша с коней, а трупми татарскими поля насеяша
и кровию их реки протекли. Туто поганые разлучишася розно и побегше
неуготованными дорогами в Лукоморье, скрегчюще зубами своими, и дерущи
лица своя, а ркуче: «Уже нам, брате, в земли своей не бывати и детей
своих не видати, а катун своих не трепати, а трепати нам сырая земля,
а целовати нам зелена мурова, а в Русь ратию нам не хаживати, а выхода
нам у руских князей не прашивати». Уже бо въстонала земля татарская,
бедами и тугою покрышася; уныша бо царем их хотение и княземь похвала
на Рускую землю ходити. Уже бо веселие их пониче.
Уже бо руские сынове разграбиша татарские узорочья и доспехи, и кони,
и волы, и верблуды, и вино, и сахар, и дорогое узорочие, камкы, насычеве
везут женам своим. Уже жены руские восплескаша татарским златом.
Уже бо по Руской земле простреся веселие и буйство. Вознесеся слава
руская на поганых хулу. Уже бо вержено Диво на землю. И уже грозы великаго
князя Дмитрея Ивановича и брата его князя Владимера Андреевича по всем
землям текут. Стреляй, князь великый, по всем землям, стреляй, князь
великый, с своею храброю дружиною поганого Мамая хиновина за землю Рускую,
за веру христьяньскую. Уже поганые оружия своя повергоша, а главы своя
подклониша под мечи руские. И трубы их не трубят, и уныша гласи их.
И отскочи поганый Мамай от своея дружины серым волком, и притече к
Кафе граду. Молвяше же ему фрязове: «Чему ты, поганый Мамай, посягаешь
на Рускую землю? То тя била орда Заласкан. А не бывати тобе в Батыя
царя. У Батыя царя было четыреста тысящь окованые рати, а воевал всю
Рускую землю от востока и до запада. А казнил бог Рускую землю за своя
согрешения. И ты пришел на Рускую землю, царь Мамай, со многими силами,
з девятью ордами и 70 князями. А ныне ты, поганый, бежишь самдевят в
Лукоморье, не с кем тебе зимы зимовати в поле. Нешто тобя князи руские
горазно подчивали, ни князей с тобою, ни воевод! Ничто гораздо упилися
у быстрого Дону на поле Куликове на траве ковыле! Побежи ты, поганый
Момай, от нас по задлешью».
Уподобилася еси земля Руская милому младенцу у матери своей: его же
мати тешить, а рать лозою казнит, а добрая дела милують его. Тако господь
бог помиловал князей руских, великого князя Дмитрея Ивановича и брата
его князя Владимера Андреевича меж Дона и Непра, на поле Куликове, на
речки Непрядве.
И стал великий князь Дмитрей Ивановичь сь своим братом с князем Владимером
Андреевичем и со остальными своими воеводами на костех на поле Куликове
на речьке Непрядве. Грозно бо и жалосно, брате, в то время посмотрети,
иже лежат трупи крестьяньские акы сонный стоги у Дона великого на брезе,
а Дон река три дни кровию текла. И рече князь великий Дмитрей Ивановичь:
«Считайтеся, братия, колько у нас воевод нет и колько молодых людей
нет».
Тогды говорит Михаиле Ондреевичь московъскый боярин князю Дмитрию
Ивановичю: «Господине князь великый Дмитрий Ивановичь, нету туто у нас
сорока боярин больших мосъковъских, да 12 князей белозерскых, да 30
бояринов посадников новгородцких, да 20 бояринов коломеньскых, да 40
бояринов переяславъских, да полу 30 бояринов костромскых, да пол 40
бояринов володимеръских, да 50 бояринов суздальских, да 70 бояринов
резаньских, да 40 бояринов муромских, да 30 бояринов ростовъскых, да
трех да 20 бояринов дмитровских, да 60 бояринов звенигородцких, да 15
бояринов углецъких. А из-гибло нас всей дружины пол 300 000. И помилова
бог Рускую землю, а татар пало безчислено многое множество».
И рече князь великий Дмитрей Ивановичь: «Братия, бояра и князи, и
дети боярские, то вам сужено место меж Доном и Непром, на поле Куликове
на речке Непрядве. И положили есте головы своя за землю за Рускую и
за веру крестьяньскую. Простите мя, братия, и благословите в сем вице
и в будущем. И пойдем, брате, князь Владимер Андреевичь, во свою Залескую
землю к славному граду Москве и сядем, брате, на своем княжение, а чести
есми, брате, добыли и славного имени».
Богу нашему слава.
ЗАДОНЩИНА
СЛОВО О ВЕЛИКОМ КНЯЗЕ ДМИТРИИ ИВАНОВИЧЕ
И О БРАТЕ ЕГО, КНЯЗЕ ВЛАДИМИРЕ АНДРЕЕВИЧЕ, КАК ПОБЕДИЛИ СУПОСТАТА
СВОЕГО ЦАРЯ МАМАЯ
Перевод Л.А.Дмитриева
Великий князь Дмитрий Иванович со своим братом, князем Владимиром
Андреевичем, и со своими воеводами был на пиру у Микулы Васильевича.
Поведали нам, брат, что царь Мамай пошел на Русь, стоит уже у быстрого
Дона, хочет идти к нам в землю Залесскую. Пойдем, брат, в северную сторону
- удел сына Ноева Афета, от которого пошел православный русский народ.
Взойдем на горы Киевские, взглянем на славный Днепр, а потом и на всю
землю Русскую. А затем посмотрим на земли восточные - удел сына Ноева
Сима, от которого пошли хинове - поганые татары, басурманы. Вот они
на реке на Каяле и одолели род Афетов. С той поры невесела земля Русская;
от Калкской битвы до Мамаева побоища тоской и печалью покрылась, плачет,
сыновей своих поминая - князей, и бояр, и удалых людей, которые оставили
дома свои, и богатство, жен и детей, и скот свой, и, заслужив честь
и славу мира сего, головы свои положили за землю за Русскую и за веру
христианскую.
Сначала описал я жалость Русской земли и все остальное из книг взяв,
а потом написал жалость и похвалу великому князю Дмитрию Ивановичу и
брату его, князю Владимиру Андреевичу.
Сойдемся, братья и друзья, сыновья русские, сложим слово к слову,
возвеселим Русскую землю, отбросим печаль в восточные страны - в удел
Симов, и восхвалим победу над поганым Мамаем, а великого князя Дмитрия
Ивановича и брата его, князя Владимира Андреевича, прославим! И скажем
так: лучше, братья, поведать не привычными словами о славных этих нынешних
рассказах про поход великого князя Дмитрия Ивановича и брата его, князя
Владимира Андреевича, потомков святого великого князя Владимира Киевского.
Начнем рассказывать о их деяниях по делам и по былям... Вспомним давние
времена, воздадим похвалу вещему Бонну, прославленному гусляру киевскому.
Ведь тот вещий Бонн, перебирая быстрыми своими перстами живые струны,
славы пел русским князьям: первую славу великому князю Киевскому Игорю
Рюриковичу, вторую - великому князю Владимиру Святославичу Киевскому,
третью - великому князю Ярославу Владимировичу.
Я же помяну рязанца Софония, и восхвалю песнями, под звонкий наигрыш
гусельный, нашего великого князя Дмитрия Ивановича и брата его, князя
Владимира Андреевича, потомков святого великого князя Владимира Киевского.
Воспоем князей русских, постоявших за веру христианскую!
А от Калкской битвы до Мамаева побоища сто шестьдесят лет.
И вот князь великий Дмитрий Иванович и брат его Владимир Андреевич,
помолясь богу и пречистой его матери, укрепив ум свой силой, закалив
сердца свои мужеством, преисполнившись ратного духа, урядили свои храбрые
полки в Русской земле, помянув великого прадеда своего - князя Владимира
Киевского.
О жаворонок, летняя птица, радостных дней утеха, взлети к синим облакам,
взгляни на могучий город Москву и прославь великого князя Дмитрия Ивановича
и брата его, князя Владимира Андреевича. Словно бурей занесло соколов
из земли Залесской в поле Половецкое! Звенит слава по всей земле Русской:
в Москве кони ржут, трубы трубят в Коломне, бубны бьют в Серпухове,
встали стяги русские на берегу великого Дона. Звонят колокола вечевые
в Великом Новгороде, собрались мужи новгородские у святой Софии, и так
говорят: «Неужто нам, братья, не поспеть на подмогу к великому князю
Дмитрию Ивановичу?» И как только слова эти промолвили, уже как орлы
слетелись. Нет, то не орлы слетелись - выехали посадники из Великого
Новгорода, а с ними семь тысяч войска, на помощь к великому князю Дмитрию
Ивановичу и брату его, князю Владимиру Андреевичу.
К славному городу Москве съехались все русские князья и говорят такие
слова: «У Дона стоят татары поганые, Мамай царь у реки Мечи, между Чуровым
и Михайловым, хотят реку перейти и отдать жизнь свою во славу нашу».
И сказал князь великий Дмитрий Иванович: «Брат, князь Владимир Андреевич,
пойдем туда, прославим жизнь свою миру на диво, чтобы старые рассказывали,
а молодые помнили! Испытаем храбрецов своих и реку Дон кровью наполним
за землю Русскую и за веру христианскую!»
И сказал всем князь великий Дмитрий Иванович: «Братья мои, князья
русские, все мы гнездо великого князя Владимира Киевского! Не рождены
мы на обиду ни соколу, ни ястребу, ни кречету, ни черному ворону, ни
поганому этому Мамаю!»
О соловей, летняя птица, вот бы ты, соловей, славу спел великому князю
Дмитрию Ивановичу, и брату его князю Владимиру Андреевичу, и двум братьям
Ольгердовичам из земли Литовской - Андрею и Дмитрию, да и Дмитрию Волынскому!
Ведь эти-то - сыны Литвы храбрые, кречеты в ратное время! Полководцы
они славные, под звуки труб вспеленуты, под шлемами взлелеяны, с конца
копья вскормлены, с острого меча вспоены в Литовской земле.
Молвит Андрей Ольгердович брату своему: «Брат мой, Дмитрий, два брата
мы, сыновья Ольгердовы, внуки Гедиминовы, правнуки Сколомендовы. Соберем,
брат, милых панов удалой Литвы, храбрых удальцов, сядем на своих борзых
коней и посмотрим на быстрый Дон, зачерпнем шлемом воды донской, испытаем
свои мечи литовские о шлемы татарские, а сулицы немецкие о кольчуги
басурманские!»
И отвечает ему Дмитрий: «Брат Андрей, не пощадим жизни своей за землю
Русскую, за веру христианскую и за обиду великого князя Дмитрия Ивановича!
Уже ведь, брат, стук стучит и гром гремит в белокаменной Москве. То
ведь, брат, не стук стучит и не гром гремит, то стучит могучая рать
великого князя Дмитрия Ивановича, гремят удальцы русские золочеными
доспехами и червлеными щитами. Седлай, брат Андрей, своих борзых коней,
а мои уже готовы - раньше твоих оседланы. Выедем, брат, в чистое поле
и посмотрим свои полки - сколько, брат, с нами храбрых литовцев. А храбрых
литовцев с нами - семьдесят тысяч латников».
Вот уже, брат мой, подули сильные ветры с моря к устьям Дона и Днепра,
принесли тучи огромные на Русскую землю; проступают из них кровавьте
зори и трепещут в них синие молнии. Быть стуку и грому великому у речки
Непрядвы, меж Доном и Днепром, покрыться трупами человеческими полю
Куликову, течь кровью Непрядве реке!
Вот уже заскрипели телеги меж Доном и Днепром, идет хинова на Русскую
землю! Набежали серые волки с устья Дона и Днепра, воют стаями у реки
у Мечи, хотят кинуться на Русь. То не серые волки - пришли поганые татары,
хотят пройти войной всю Русскую землю!
Тогда гуси загоготали и лебеди бьют крыльями. Нет, то не гуси загоготали
и не лебеди крыльями восплескали: это поганый Мамай пришел на Русскую
землю и войска свои привел. А уж беды их подстерегают крылатые птицы,
паря под облаками, вороны неумолчно грают, а галки по-своему галдят,
орлы клекочут, волки грозно воют и лисицы брешут - кости чуют.
Русская земля, ты теперь как за царем Соломоном побывала!
А уже соколы и кречеты и белозерские ястребы рвутся с золотых колодок
из каменного города Москвы, обрывают шелковые путы, взвиваясь под синие
небеса, звоня золочеными колокольчиками на быстром Дону, хотят ударить
на несчетные стаи гусиные и лебединые, - то богатыри и удальцы русские
хотят ударить на великие силы поганого царя Мамая.
Тогда князь великий Дмитрий Иванович вступил в золотое свое стремя,
взял свой меч в правую руку, помолился богу и пречистой его матери.
Солнце ему ясно с востока сияет и путь указует, а Борис и Глеб молитву
возносят за сродников своих.
Что шумит, что гремит рано пред рассветом? Князь Владимир Андреевич
полки расставляет и ведет их к великому Дону. И молвил он брату своему,
великому князю Дмитрию Ивановичу: «Не поддавайся, брат, поганым татарам
- ведь поганые уже поля русские топчут и вотчину нашу отнимают!»
Отвечает ему князь великий Дмитрий Иванович: «Брат Владимир Андреевич!
Два брата мы, внуки великого князя Владимира Киевского. Воеводы у нас
уже назначены - семьдесят бояр, и отважны князья белозерские Федор Семенович
и Семен Михайлович, да и Микула Васильевич, да и оба брата Ольгердовичи,
да и Дмитрий Волынский, да Тимофей Волуевич, да Андрей Серкизович, да
Михаиле Иванович, а воинов с нами - триста тысяч латников. А воеводы
у нас надежные, дружина испытанная, а кони под нами борзые, а доспехи
на нас золоченые, шлемы черкасские, щиты московские, сулицы немецкие,
кинжалы фряжские, мечи булатные; а дороги разведаны, переправы подготовлены,
и рвутся все головы свои положить за землю за Русскую и за веру христианскую.
Как живые трепещут стяги, жаждут воины себе чести добыть и имя свое
прославить».
Уже те соколы и кречеты и белозерские ястребы за Дон быстро перелетели
и ринулись на несметные стаи гусиные и лебединые. То ведь были не соколы
и не кречеты, - то налетели русские князья на силу татарскую. Затрещали
копья каленые, зазвенели доспехи золоченые, застучали щиты червленые,
загремели мечи булатные о шлемы хиновские на поле Куликовом, на речке
Непрядве.
Черна земля под копытами, костями татарскими поля засеяны, и кровью
их земля полита. Могучие рати сошлись тут и потоптали холмы и луга,
и замутили реки, потоки и озера. Кликнуло Диво в Русской земле, велит
послушать грозным землям. Понеслась слава к Железным Воротам, и
к
Ворнавичу, к Риму и к Кафе по морю, и к Тырнову, а оттуда к Царьграду
на похвалу князьям русским: Русь великая одолела рать татарскую на поле
Куликове, на речке Непрядве.
На том поле грозные тучи сошлись. Часто сверкали в них молнии и гремели
громы могучие. То ведь сразились сыны русские с погаными татарами, чтоб
отомстить за свою обиду. Сверкают их доспехи золоченые, гремят князья
русские мечами булатными по шлемам хиновским.
А бились с утра до полудня в субботу на Рождество святой богородицы.
Не туры рыкают у Дону великого на поле Куликове. То ведь не туры побиты
у Дону великого, а посечены князья русские и бояре и воеводы великого
князя Дмитрия Ивановича. Полегли сраженные татарами князья белозерские
Федор Семенович, и Семен Михайлович, и Тимофей Волуевич, и Минула Васильевич,
и Андрей Серкизович, и Михаиле Иванович, и много других из дружины.
Пересвета-чернеца, из брянских бояр, призвали на поле брани. И сказал
Пересвет-чернец великому князю Дмитрию Ивановичу: «Лучше нам порубленными
быть, чем в плен попасть к поганым татарам!» Поскакивает Пересвет на
своем борзом коне, золоченым доспехом сверкая, а уже многие лежат посечены
у Дона великого на берегу.
Подобало в то время старому помолодеть, а молодому плечи свои развернуть.
И говорит чернец Ослябя своему брату Пересвету-чернецу: «Брат Пересвет,
вижу на теле твоем раны тяжкие, уже катиться, брат, твоей голове с плеч
на траву ковыль, и моему сыну Якову лежать на зеленой ковыль-траве на
поле Куликове, на речке Непрядве за веру христианскую, за землю Русскую
и за обиду великого князя Дмитрия Ивановича».
И в ту пору по Рязанской земле около Дона ни пахари, ни пастухи в
поле не кличут, лишь все вороны грают над трупами человеческими. Страшно
и жалостно о том времени слышать: трава кровью полита была, а деревья
от печали к земле склонились.
И воспели птицы жалостные песни - восплакались княгини и боярыни и
все воеводские жены по убитым. Жена Микулы Васильевича Марья рано поутру
плакала на забороле стен московских, так причитая: «О Дон, Дон, быстрая
река! Прорыл ты каменные горы и течешь в землю Половецкую. Прилелей
моего господина Микулу Васильевича ко мне». А жена Тимофея Волуевича
Федосья тоже плакала, так причитая: «Вот уже веселье мое поникло в славном
городе Москве, и уже не увижу я своего государя Тимофея Волуевича живым!»
А Андреева жена Марья да Михайлова жена Аксинья на рассвете плакали:
«Вот уже нам обеим померкло солнце в славном городе Москве, домчались
к нам с быстрого Дона полонянные вести, неся великую печаль: повержены
наши удальцы с борзых коней на суженом месте па поле Куликове, на речке
Непрядве».
А Диво уже кличет под саблями татарскими, а русские богатыри - изранены.
На рассвете щуры воспели жалостные песни у Коломны на забралах городских
стен, в воскресенье, в день Акима и Анны. То ведь не щуры рано воспели
жалостные песни - восплакались жены коломенские, так причитая: «Москва,
Москва, быстрая река, зачем унесла на своих волнах ты мужей наших от
нас в землю Половецкую?» Причитали они: «Можешь ли ты, господин князь
великий, веслами Днепр загородить, Дон шлемами вычерпать, а реку Мечу
запрудить татарскими трупами? Замкни, государь князь великий, Оке-реке
ворота, чтобы больше поганые татары к нам не ходили. Уже ведь мужья
наши от ратей устали!»
В тот же день субботний, на Рождество святой богородицы посекли христиане
поганые полки на поле Куликове, на речке Непрядве.
И, кликнув громко, князь Владимир Андреевич поскакал со своей ратью
на полки поганых татар, золоченым шлемом посвечивая. Гремят мечи булатные
о шлемы хиновские.
И воздал похвалу он брату своему, великому князю Дмитрию Ивановичу:
«Брат Дмитрий Иванович, в злое время горькое ты нам крепкий щит. Не
уступай, князь великий, со своими великими полками, не потакай крамольникам!
Уже ведь поганые татары поля наши топчут и храброй дружины нашей много
побили - столько трупов человеческих, что борзые кони не могут скакать:
в крови по. колено бродят. Жалостно, брат, видеть столько крови христианской!
Не медли, князь великий, со своими боярами».
И сказал князь великий Дмитрий Иванович своим боярам: «Братья, бояре
и воеводы и дети боярские! Тут вам не ваши московские сладкие меды и
великие места. Добывайте на поле брани себе места и женам своим. Тут,
братья, старый должен помолодеть, а молодой чести добыть».
И воскликнул князь великий Дмитрий Иванович: «Господи боже мой, на
тебя уповаю, да не будет на мне позора вовеки, да не посмеются надо
мной враги мои!» И помолился он богу и пречистой его матери и всем святым,
и прослезился горько, и утер слезы.
И тогда как соколы стремглав полетели на быстрый Дон. То не соколы
полетели: поскакал князь великий Дмитрий Иванович за Дон со своими полками,
со всеми воинами. И говорит: «Брат князь Владимир Андреевич, тут, брат,
изопьем медовые чары круговые, нападем, брат, своими сильными полками
на рать татар поганых».
Тогда начал князь великий наступать. Гремят мечи булатные о шлемы
хиновские. Прикрыли поганые головы свои руками; дрогнул враг. Ветер
ревет в стягах великого князя Дмитрия Ивановича, бегут поганые, а русские
сыновья широкие поля кликом огородили и золочеными доспехами осветили.
Уже встал тур на бой!
Тогда князь великий Дмитрий Иванович и брат его, князь Владимир Андреевич,
полки поганых вспять поворотили и начали их бить и сечь жестоко, тоску
на них наводя. И князья их с коней низвергнуты, и трупами татарскими
поля усеяны, а реки кровью их потекли. Тут поганые рассыпались в смятении
и побежали непроторенными дорогами в Лукоморье, скрежещут они зубами
своими, раздирают лица свои, так причитая: «Уже нам, братья, в земле
своей не бывать, и детей своих не видать, и жен своих не ласкать, а
ласкать нам сырую землю и целовать зеленую мураву, а в Русь ратью нам
не хаживать и даней нам у русских князей не испрашивать». Застонала
земля татарская, бедами ж горем наполнившаяся; пропала охота у царей
и князей их на Русскую землю ходить. Уже нет веселья в Орде.
Вот уже сыны русские захватили татарские наряды, и доспехи, и коней,
и волов, и верблюдов, и вина, и сахар, и убранства дорогие, тонкие ткани
и шелка везут женам своим. И вот уже русские красавицы забряцали татарским
золотом.
Уже всюду на Русской земле веселье и ликованье. Вознеслась слава русская
над хулой поганых. Уже низвергнуто Диво на землю, а гроза и слава великого
князя Дмитрия Ивановича ж брата его, князя Владимира Андреевича, по
всем землям текут. Стреляй, князь великий, по всем землям, рази, князь
великий, со своей храброй дружиной поганого Мамая-хиновина за землю
Русскую, за веру христианскую. Уже поганые оружие свое побросали и головы
свои склонили под мечи русские. И трубы их не трубят, и примолкли голоса
их.
И метнулся поганый Мамай от своей дружины серым волком и прибежал
к Кафе-городу. И молвили ему фряги: «Что же это ты, поганый Мамай, посягаешь
на Русскую землю? Ведь побила тебя орда Залесская. А не бывать тебе
Батыем царем: у Батыя царя было четыреста тысяч латников, и полонил
он всю землю Русскую от востока и до запада. Наказал тогда бог Русскую
землю за ее грехи. И ты пришел на Русскую землю, царь Мамай, со многими
силами, с девятью ордами и семьюдесятью князьями. А ныне ты, поганый,
бежишь сам-девять в Лукоморье - не с кем тебе зиму зимовать в поле.
Видно, крепко тебя князья русские потчевали: нет с тобой ни князей,
ни воевод! Видно, сильно упились у быстрого Дону на поле Куликове, на
траве ковыле! Беги-ка ты, поганый Мамай, от нас за темные леса!»
Как милый младенец у матери своей земля Русская: его мать ласкает,
а за драку лозой сечет, а за добрые дела хвалит. Так и господь бог помиловал
князей русских, великого князя Дмитрия Ивановича и брата его, князя
Владимира Андреевича, между Доном и Днепром, на поле Куликове, на речке
Непрядве.
И стал великий князь Дмитрий Иванович со своим братом, с князем Владимиром
Андреевичем, и с остальными своими воеводами на костях на поле Куликове,
на речке Непрядве. Страшно и горестно, братья, было смотреть: лежат
трупы христианские как сенные стога у Дона великого на берегу, а Дон-река
три дня кровью текла. И сказал князь великий Дмитрий Иванович: «Сосчитайтесь,
братья, скольких у нас воевод нет и скольких молодых людей?»
Тогда отвечает Михаиле Андреевич, московский боярин, князю Дмитрию
Ивановичу: «Господин князь великий Дмитрий Иванович! Нет у нас сорока
бояр больших московских, двенадцати князей белозерских, тридцати бояр
- новгородских посадников, двадцати бояр коломенских, сорока бояр переяславских,
двадцати пяти бояр костромских, тридцати пяти бояр владимирских, пятидесяти
бояр суздальских, семидесяти бояр рязанских, сорока бояр муромских, тридцати бояр ростовских, двадцати
трех бояр дмитровских, шестидесяти бояр звенигородских, пятнадцати бояр
угличских. А погибло у нас всей дружины двести пятьдесят тысяч. И помиловал
бог Русскую землю, а татар пало бесчисленное множество».
И сказал князь великий Дмитрий Иванович: «Братия, бояре и князья и
дети боярские, то вам суженое место между Доном и Днепром, на поле Куликове,
на речке Непрядве. Положили вы головы свои за землю за Русскую и за
веру христианскую. Простите меня, братья, и благословите в этой жизни
и будущей. Пойдем, брат, князь Владимир Андреевич, во свою Залесскую
землю, к славному городу Москве, и сядем, брат, на своем княжении, чести,
брат, добыли и славного имени!»
Богу нашему слава.
Источник
: Изборник (Сборник произведений литературы Древней
Руси) / Сост. и общ. ред. Л.А.Дмитриева и Д.С.Лихачева. – М.: Худож.
лит., 1969. – С.380-397, 747-750 (прим.). Подготовка текста «Задонщины»
и прим. Л.А.Дмитриева.
Примечания
. В 1380 г. на Куликовом поле произошло грандиозное сражение
русских и татар, получившее название Куликовской битвы или Мамаева побоища.
Это важное для исторической судьбы Русского государства событие, принесшее,
с одной стороны, много горя русскому народу, ибо на Куликовом поле погибло
огромное число русских воинов, с другой, - вселившее уверенность в силу,
превосходство русских над татарскими завоевателями, надежду на освобождение
от татарского ига; вызвало к жизни несколько литературных произведений.
О битве на Куликовом поле рассказывают «Летописная повесть», «Сказание
о Мамаевом побоище» и «Слово о великом князе Дмитрии Ивановиче...», чаще
называемое «Задонщиной» (так оно озаглавлено в одном из списков). «Сказание
о Мамаевом побоище» - подробный рассказ о всех перипетиях Куликовской
битвы. «Задонщина» - не столько повествование об обстоятельствах Мамаева
побоища, сколько поэтическое выражение эмоционально-лирических чувств
по поводу события. Сам автор «Задонщины» Софоний (кроме имени и того,
что Софоний иерей и рязанец, об авторе более ничего неизвестно) характеризует
свое произведение как «жалость и похвалу». Это жалость, плач по погибшим
- и похвала, слава мужеству и воинской доблести русских.
«Задонщина» - подражание «Слову о полку Игореве». Софоний хорошо почувствовал
основной идейный смысл «Слова» - призыв к единению русских князей перед
опасностью со стороны внешнего врага. Взяв за образец для своего произведения
«Слово о полку Игореве», он тем самым сопоставлял воспеваемое им событие
с событием, описанным в «Слове»: если князья будут действовать розно,
то Русь будет терпеть поражения от врагов, но если они объединятся,
то даже такой враг, как татары, не страшен. Как произведение подражательное
«Задонщина» отличается пестротой стиля: поэтические части памятника
тесно переплетаются с частями, носящими ярко выраженный прозаический,
иногда даже деловой характер. В памятнике много повторений не: стилистического
характера. Все это создает своеобразную бессюжетность произведения,
стилистическую и логическую неравномерность, непоследовательность. Однако
это объясняется не только подражательным характером памятника, но и
лирической эмоциональностью самой «Задонщины». О многом автор говорит
иносказательно, намеками.
«Задонщина» была написана вскоре после Куликовской битвы - в 80-х
- 90-х гг. XIV в. До нас дошло 6 списков произведения, самый ранний
из которых датируется 1470-ми годами (текст в этом, так называемом Кирилло-Белозерском,
списке сильно сокращен и переработан), а самый поздний - концом XVII
в. Во всех списках текст памятника читается в искаженном виде. Публикуется
реконструкция текста «Задонщины». В основу положен список XVII в.- ГБЛ,
собр. Ундольского, № 632. В этот список вносятся изменения и исправления
на основе сличения его со всеми остальными списками произведения и вставками
из «Задонщины» в текстах «Сказания о Мамаевом побоище».
Дмитрий Иванович
- великий князь Московский с 1362 по
1389 г. Был прозван Донским после Куликовской битвы.
Владимир Андреевич
- князь серпуховский и боровский,
двоюродный брат Дмитрия Донского.
Микула Васильевич
- московский воевода; был женат на
сестре жены Дмитрия Донского.
Мамай
- татарский военачальник («темник») при хане Бердибеке
(1357-1361 гг.), в 1379 г. захватил власть и был фактическим правителем
Золотой Орды до 1380 г.
Залесская земля
- так назывались земли Владимиро-Суздальского
княжества, а затем и Московского.
...хиновя...
- по-видимому, слово это означает какие-то
неведомые восточные народы.
...на реке на Каяле...
- Здесь под Каялой подразумевается
река Калка, на которой русские потерпели первое поражение от татар в
1223
...великого князя Владимера Киевского.
- Московские
князья всячески подчеркивали свое происхождение от киевских князей,
и именно от Владимира Святославича Киевского, который в 988 г. принял
христианство.
- сыновья великого князя
Литовского Ольгерда, находившиеся на службе у великого князя Московского
- Андрей с 1377 г., а Дмитрий с 1379 г.
...да Дмитрею Волыньскому...
- Дмитрий Боброк-Волынский
- сын литовского князя на Волыни Кориата-Михаила Гедиминовича. Выехав
из Литвы, он был сначала тысяцким у нижегородского князя, а затем перешел
на службу к Дмитрию Донскому, у которого был воеводой. Принимал участие
во всех походах Дмитрия Донского.
Непрядва
- приток Дона, впадающий в него с запада;
ограничивает с севера Куликово поле. Куликово поле находится в верховьях
Дона, в пределах современного Куркинского района Тульской области.
Руская земля... за Соломоном побывала.
- Эта фраза
- переосмысление непонятного (или искаженного в том списке, которым
пользовались при составлении «Задонщины») восклицания «Слова о полку
Игореве» - «О Русская земля! уже за шеломянем еси!»
Кликнуло Диво...
- В «Слове о полку Игореве» - Див.
Слово «див» не получило общепризнанного объяснения. Большинство исследователей
считает «дива» мифическим существом (чем-то вроде лешего или вещей птицы).
Шибла слава к Железным Вратам, и к Ворнавичом, к Риму
и к Кафе по морю, и к Торнаву, и оттоле ко Царюграду...
- Железные
Ворота - теснина в среднем течении Дуная. Ворнавичи - какое-то искаженное
географическое название; Кафа (совр. Феодосия) - генуэзская колония
в Крыму; Тырново - с 1186 по 1393 г. столица Болгарского царства; Царьград
- столица Византии.
Пересвет
- монах Троицкого монастыря.
Ослябя
- монах того же монастыря. «Сказание о Мамаевом
побоище» сообщает, что сражение началось поединком Пересвета с татарским
богатырем.
...полоняныа вести...
- вести о пленении. Употребление
этого оборота в «Задонщине» объясняется зависимостью плача жен та этом
памятнике от плача Ярославны в «Слове о полку Игореве».
Туто щурове рано въспели...
- Щур - певчая птица.
Слово о великом князе Дмитрии Ивановиче и о брате его, князе Владимире Андреевиче, как победили супостата своего царя Мамая.
Великий князь Дмитрий Иванович со своим братом, князем Владимиром Андреевичем, был на пиру у московского воеводы. И молвил он: «Пришла к нам весть, братья, что царь Мамай стоит у быстрого Дона, пришёл он на Русь и хочет идти на нас в Залесскую землю». И великий князь и брат его, помолившись Богу, закалив сердца своим мужеством, собрали храбрые полки русские. К славному городу Москве съехались все русские князья и сказали: «У Дона стоят татары поганые, Мамай-царь у реки Мечи, хотят реку перейти и с жизнью своей расстаться нам во славу». И обратился великий князь Дмитрий Иванович к брату: «Пойдём туда, испытаем храбрецов своих и реку Дон кровью наполним за землю Русскую и за веру христианскую».
Что шумит, что гремит рано пред рассветом? То князь Владимир Андреевич полки строит и ведёт их к великому Дону. И напутствовал его князь великий Дмитрий Иванович: «Воеводы у нас уже поставлены - семьдесят бояр, и отважны князья белозерские, да оба брата Ольгердовичи, да Дмитрий Волынский, а воинов с нами - триста тысяч латников. Дружина в боях испытанная, и все, как один, готовы головы свои положить за землю за Русскую».
Уже ведь те соколы и кречеты и белозерские ястребы за Дон скоро перелетели и ударили по несметным стадам гусиным и лебединым. То ведь были не соколы, не кречеты - то обрушились русские князья на силу татарскую. И ударили копья калёные о доспехи татарские, и загремели мечи булатные о шлемы хиновские на поле Куликовом, на речке Непрядве.
Черна земля под копытами, костями татарскими поля усеяны, а кровью их земля залита. На том поле грозные тучи сошлись, а из них беспрерывно молнии сверкали и гремели громы великие. Не туры возревели у Дона на поле Куликовом. То ведь не туры побиты, а посечены князья русские, и бояре, и воеводы великого князя Дмитрия Ивановича. Пересвета-чернеца, брянского боярина, на судное место привели. И сказал Пересвет-чернец: «Лучше нам убитыми быть, нежели в плен попасть к поганым татарам!».
В ту пору по рязанской земле около Дона ни пахари, ни пастухи в поле не кличут, лишь вороны не переставая каркают над трупами человеческими, страшно и жалостно было тогда это слышать; и трава кровью залита была, а деревья от печали к земле склонились. Запели птицы жалостные песни - запричитали все княгини, и боярыни, и все воеводские жёны по убитым. Так говорили они: «Можешь ли ты, господин, князь великий, вёслами Днепр загородить, а Дон шлемами вычерпать, а Мечу-реку трупами татарскими запрудить? Замкни, государь, у Оки-реки ворота, чтобы больше поганые татары к нам не ходили. Уже ведь мужья наши побиты на ратях». Жена Микулы Васильевича, московского воеводы, Марья плакала на забралах стен московских, так причитая: «О Дон, Дон, быстрая река, принеси на своих волнах моего господина Микулу Васильевича ко мне!».
И, бросив клич, ринулся князь Владимир Андреевич со своей ратью на полки поганых татар. И восхвалил он брата своего: «Брат, Дмитрий Иванович! В злое время, горькое ты нам крепкий щит. Не уступай, князь великий, со своими великими полками, не потакай крамольникам! Не медли со своими боярами». И сказал князь Дмитрий Иванович: «Братья, бояре и воеводы, здесь ваши московские сладкие мёды и великие места! Тут-то и добудьте себе места и жёнам своим. Тут, братья, старый должен помолодеть, а молодой честь добыть». И тогда, как соколы, стремглав полетели на быстрый Дон. То ведь не соколы полетели: поскакал великий князь со своими полками за Дон, а за ним всё русское войско.
И начал тогда великий князь наступление. Гремят мечи булатные о шлемы хиновские. И вот поганые бросились вспять. Ветер ревёт в стязах великого князя Дмитрия Ивановича, татары спасаются бегством, а русские сыновья широкие поля кликом огородили и золочёными доспехами осветили. Уже встал тур на бой! Тут рассыпались татары в смятении и побежали непроторёнными дорогами в лукоморье, скрежеща зубами и раздирая лица свои, так приговаривая: «Уж нам, братья, в земле своей не бывать, и детей своих не видать, и жён своих не ласкать, а ласкать нам сырую землю, а целовать нам зелёную мураву, а в Русь ратью нам не хаживать и даней нам у русских князей не прашивать».
Теперь уже русские сыновья захватили татарские доспехи и коней, и вина, тонкие ткани и шелка везут жёнам своим. Уже по русской земле разнеслось веселье и ликованье. Одолела слава русская хулу поганых. И метнулся жестокий Мамай от своей дружины серым волком и прибежал к Кафе-городу. И молвили ему фряги: «Пришёл ты на русскую землю с большими силами, с девятью ордами и с семьюдесятью князьями. Но, видно, тебя князья русские крепко попотчевали: нет с тобой ни князей, ни воевод! Беги-ка ты, поганый Мамай, от нас за тёмные леса».
Как милый младенец у матери своей земля русская: его мать ласкает, за баловство розгой сечёт, а за добрые дела хвалит. Так Господь Бог помиловал князей русских, великого князя Дмитрия Ивановича и брата его, князя Владимира Андреевича, меж Доном и Днепром на поле Куликовом, на речке Непрядве. И сказал великий князь Дмитрий Иванович: «Братья, положили вы головы свои за землю за Русскую и за веру христианскую. Простите меня и благословите в этом веке и в будущем. Пойдём, брат Владимир Андреевич, во свою Залесскую землю к славному городу Москве и сядем на своём княжении, а чести и славного имени мы добыли».
С пектакль «Гнездо глухаря» был поставлен по одноименной пьесе Виктора Розова. Главную роль в нем сыграл Анатолий Папанов. И для Валентина Плучека, и для театра Сатиры эта постановка была нетипичной. Ранее режиссер чаще имел дело с сатирическими произведениями и избегал работы со сложным психологическим материалом. Спектаклю предрекали провал, однако он прочно занял свое место в репертуаре театра.
Фрагмент из книги М.И. Громовой «Русская драматургия конца XX – начала XXI века» (2013 г.):
«Сатирой, хотя и «мягкой», считает В. Розов свою пьесу «Гнездо глухаря». Главный ее герой – Степан Судаков, в прошлом добрый человек с «потрясающей улыбкой», активный комсомолец, боевой фронтовик – теперь большой чиновник, решающий людские судьбы, и хозяин респектабельного «гнезда». Он не понимает, почему его домочадцы не чувствуют себя счастливыми в шестикомнатной квартире со всеми атрибутами «лучших домов»: коллекцией икон, «великим и кошмарным» Босхом, Цветаевой, Пастернаком на полках, «всякой всячиной», навезенной ему из разных стран.
По пути к «вершине», на которой, как он считает, все «просто обязаны быть счастливыми», Судаков-старший потерял нравственный ориентир. Его заменили карьера и вещи, «душа его обросла телом» настолько, что стала глуха к болям даже самых близких людей. «Не засоряйте мне голову всякими мелочами… Меня нет, я отдыхаю» – таков принцип его нынешнего существования. А «всякие мелочи» – это личная драма дочери, развивающаяся на его глазах, тяжелые беды в жизни подруги юности, проблемы у младшего сына Прова, бунт жены, превратившейся его стараниями в «домашнюю курицу». Ему не понятны страдания дочери Искры, которой изменяет муж, недовольство жены и ирония Прова ко всему и всем, в том числе и к собственному отцу: «Уж какие я им условия создал. Другие на их месте с утра до вечера танцевали бы».
Автор заставляет нас задуматься, что же сделало Степана Судакова «глухарем»? Над этим мучительно размышляет девятиклассник Пров: «Вот, говорят, если срезать дерево, то по кольцам его можно определить, какой год был активного солнца, какой пассивного. Вот бы тебя исследовать. Просто наглядное пособие по истории… До чего же ты, отец, интересно сформировался…»
Сам по себе Степан Судаков, может быть, и не очень страшен. Его «титаническое самоуважение» и в то же время угодническое «метание бисера» перед иностранцами скорее смешны, а вера в собственную непогрешимость и крепость своего «гнезда» – весьма непрочное ограждение от «подводных камней», сложностей жизни, что подтверждается финальным крушением «Глухаря». Страшнее то, что с благословения и легкой руки «глухарей» процветают явления и люди более опасные. Кстати, драматурги разных поколений – Розов и Вампилов – усмотрели в современной жизни и представили крупным планом легко узнаваемый тип удачливого, достигшего прочного общественного положения, довольного собой человека, внешне очень «правильного», но по сути холодного, расчетливого, жестокого».
По воспоминаниям Виктора Сергеевича Розова, ему нагадали жизнь трудную, но интересную и счастливую. И хотя он не верил в предсказания, но вынужден был признать: в марте 1949 года они начали сбываться. Пьеса «Ее друзья», которую сам автор самокритично оценивал как «весьма жиденькое произведение», была принята к постановке в Центральном детском театре. До того времени актер костромского театра, выпускник театрального училища Розов уже прошел многие из выпавших на долю его поколения испытаний. В самом начале войны двадцати восьми лет от роду он ополченцем ушел на фронт, был тяжело ранен. Оправившись от ранения, он работал во фронтовом театре, сочинял пьески для концертных бригад. После войны Розов продолжил учебу, в 1952 году окончил Литературный институт им. А. М. Горького, в котором позже стал преподавать, руководить семинаром начинающих драматургов.
Пьесы Розова – а их около двадцати – в совокупности отразили целую эпоху, однако эпические темы, в отличие от драматургии военных и послевоенных лет, не стали в его творчестве доминирующими. Розов писал о том, о чем писала русская классическая литература, – о человеческих чувствах. Он был поклонником психологического стиля Московского Художественного театра, и ему удалось возвратить на сцену, да и в литературу психологическую драму. Его профессиональный интерес был сосредоточен на проблемах личности, семьи, этики, то есть на тех вечных ценностях, которые только и были в состоянии гуманизировать наш прагматичный и жестокий век.
Герои Розова непосредственны и чисты, в их отношении к миру неизменно сохраняется естественность. Будучи молодыми и наивными, они каким-то неведомым искушенному уму образом всегда ответственны за свои решения. Им трудно в расчетливом и дряхлеющем обществе, им несладко и одиноко даже в собственной семье. Розовские мальчики – именно так их принято называть в критических работах – вышли на театральные подмостки в 50-е годы, и оказалось, что они не столь уж странны; наоборот, их узнавали, зритель их ждал и видел в них себя. Честные и добрые, они, однако, сами нуждались в сочувствии, не находя его в окружающей действительности. Психологические пьесы Розова вскрыли те социальные болезни, о которых не принято было говорить и которые воспринимались тогдашним обществом как нормальные явления, как образ жизни.
Уже первая пьеса Розова «Семья Серебрийских» (1943), названная при публикации в 1956 году «Вечно живые», рассказывала о самоценности любви, личного счастья в трагическое для страны время – события происходили в годы Великой Отечественной войны. Героический пафос, характерный для сознания людей той поры, не подавлял в пьесе лирической темы. Нравственным компромиссам, приспособленчеству была противопоставлена истинная любовь. В основу пьесы была положена традиционная антитеза, на которой выстраивались сюжеты великого множества произведений русской и зарубежной литературы.
Но Розов усложнил интригу, поставил героиню перед выбором, заставил пройти ее по пути иллюзий и разочарований.
На фронте пропадает без вести доброволец Борис, и его любимая девушка Вероника совершает, как она сама признается, «нечто страшное»: спасая себя, выходит замуж за пианиста Марка, двоюродного брата Бориса. Возможно, ей, как когда-то пушкинской Татьяне Лариной, после потери любимого стали «все жребии равны» и она пытается жить по принципу «привычка свыше нам дана, замена счастию она».
Однако любовь к Борису одерживает верх над инстинктом самосохранения, а душевная чистота героини препятствует дальнейшей совместной жизни с меркантильным, малодушным Марком, для которого смысл существования заключается в том, чтобы выжить любой, даже самой безнравственной ценой.
В 1957 году спектаклем по этой пьесе Розова в постановке Олега Ефремова открыл свой первый сезон Московский театр-студия «Современник». В том же году режиссером Михаилом Калатозовым и оператором Сергеем Урусевским был снят по мотивам этой пьесы получивший мировое признание кинофильм «Летят журавли», удостоенный на фестивале в Каннах высшей награды – Золотой Пальмовой ветви.
Розова волновало прежде всего духовное бытие молодого современника, проникновение в сферу его мыслей, эмоций, настроений, поисков, и именно здесь он находил истоки драматических конфликтов, социально содержательных и философски обобщенных. Розовские пьесы (один из критиков верно назвал их драмами «пробуждающейся и зреющей нравственной силы») в высшей степени «внимательны» к любым моментам, облегчавшим движение художественной мысли внутрь и в глубь человеческого характера.
Вслед за образом погибшего на войне Бориса, цельного, открытого юноши, в пьесах Розова появляются молодые нравственные максималисты, предъявляющие счет обществу, забывшему те высокие моральные принципы, по которым жил герой «Вечно живых». Будучи мастером психологического рисунка, драматург не стремился делить своих героев на положительных и отрицательных. Все его персонажи могли пережить минуты слабости, добросовестно заблуждаться, ошибаться, но классическими «злодеями» никогда не были. Носители тех или иных ложных жизненных ценностей оставались вместе с тем добрыми, любящими и заботливыми людьми, искренне верящими в свои убеждения, полагающими свой образ жизни истинным: они были и расчетливы, и наивны одновременно. Внешнему конфликту драматург предпочитал антитезу, и проблематика пьес прояснялась за счет раскрытия психологического состояния героя. Эти черты драматургии Розова стали очевидными уже в пьесах, написанных в конце 40 – начале 50-х годов, – «Ее друзья» (1949), «Страница жизни» (1952), «В добрый час!» (1954).
В комедии «В добрый час!» драматург ставит своих молодых героев перед выбором: выпускники школ решают, кем им быть и какими им быть. Розовские мальчики – романтики, они не склонны к компромиссам, свойственным людям старшего поколения. Да, они наивны в своей вере в добро, но Розов демонстрирует их незаурядную нравственную силу, которая должна им помочь возмужать, отстоять их право на доверие к себе, к чистоте своих помыслов и желаний, преодолеть пока неведомые трудности. Молодые люди из интеллигентных, благополучных семей, они еще не знают жизни, не испытали самых горьких ее проявлений.
Действие пьесы разворачивается в квартире пятидесятилетнего доктора биологических наук Петра Ивановича Аверина. Человек науки, он сохраняет в себе рыцарское отношение к идеалам добра, не принимает мелочности своей супруги Анастасии Ефремовны, успешно обустраивающей комфортный быт семьи и пытающейся по запискам, по блату устроить в Бауманское училище своего младшего сына Андрея. Всеми силами она стремится к тому, чтобы непутевый сын, не обременяющий себя ни заботами о хлебе насущном, ни поисками своего призвания, «в люди вышел». «Ты провалишься на экзаменах, так и знай!.. Смотри, останешься ни с чем, пойдешь на завод, к станку!» – сегодня эти материнские «наставления» звучат почти неуклюжей пародией. Но дело не в анахроничных реалиях, определявших в свое время социальный статус человека. В отличие от мужа, Анастасия Ефремовна гораздо прагматичнее относится к современной жизни, в которой многое решает верность фамусовскому принципу «порадеть родному человечку». Она живет, как велит здравый смысл. Сварливая, суетливая, лукавая, она вместе с тем добра, мягкосердечна, хорошая хозяйка, заботливая жена и мать.
Уже первая авторская ремарка вводит нас в благополучную атмосферу семьи: при всех сложностях «квартирного вопроса» Аверины живут в новом доме, у них есть даже столовая-гостиная, обставленная добротной мебелью. Вообще быт воспринимается Розовым не просто как естественная основа человеческого существования, он является в его представлении орудием испытания героев на нравственную прочность, дает ему возможность нелицеприятно судить об уровне их моральных критериев.
Следуя традициям драматургии Островского, Розов создает характеры во многом за счет описания быта, в том числе подробных ремарок. Так, вводя читателя и зрителя в мир Анастасии Ефремовны, он придает особое внимание вещным деталям, перечисляет многие предметы интерьера: тут и большие часы, и рояль, и люстра, и комически обыгрываемая, экзотическая раковина-пепельница (в доме, где никто не курит).
В дальнейшем в ремарки и диалоги входят подробнейшие указания на то, что едят герои, как закрывают дверь, что вытаскивают из кармана и т. д. Пьеса и начинается с внешне необязательного для сюжета и раскрытия характеров столкновения братьев – Андрея и Аркадия Авериных – до поводу галстука. Но эта вещная деталь, побуждающая героев осыпать друг друга упреками, тем самым позволяет определить их «болевые точки» – у одного «гулянки на уме», другой тяготится положением актера-неудачника.
Через многочисленные атрибуты бытовой среды драматург раскрывает всю пестроту разнообразных общественных и личных связей, так или иначе оказывающих влияние на духовное состояние героев. В пьесе «В добрый час!» страсть к вещизму, к благополучию любой ценой прямо противопоставляется доброте. Петр Иванович говорит своей супруге: «Когда мы жили в одной комнате, ты как-то добрее была, Настя». Прошлое, по которому ностальгируют герои, представляется добрым миром, в котором жили бессребреники. А Андрей в укор сытому, обеспеченному настоящему напоминает о военных годах, которые он провел у сибирских родственников: «Ничего не помню, только бревенчатые стены и ходики… Мягко тикали…»
Воспоминания отца и сына усиливают мотив разлада, неправедной жизни Авериных. Персонажи появляются на сцене как бы между прочим, их присутствие не мотивировано предыдущим эпизодом и не связано с сюжетными линиями других героев. В эту чистую квартиру они зашли будто случайно, и никому нет дела до другого, кроме Анастасии Ефремовны, чья забота о сыновьях обретает уродливую форму.
Покой семьи нарушен двумя обстоятельствами: Андрей сдает вступительные экзамены в Бауманское училище и из Сибири приезжает племянник Аверина-старшего Алексей, тоже абитуриент. В системе персонажей пьес Розова практически нет героев, своим жизненным опытом и воззрениями повторяющих друг друга. Андрей и Алексей почти одногодки, но если первый инфантилен, то второй разумен, самостоятелен, ответствен за свои поступки и решения. Алексей рос без отца, воспитывался в большой семье, учебу в школе совмещал с работой на лесопильном заводе, в мастерских, чистил тротуары. Эти жизненные трудности закалили его характер, способствовали его быстрому духовному возмужанию.
Иная судьба у Андрея, чей образ стал настоящим художественным открытием драматурга. В отличие от других персонажей, он еще не осознал себя, его характер не сформировался. В обаятельной, полной душевной теплоты и непосредственности фигуре этого парнишки соединяются ребячье озорство и пытливая активность острой, напряженно работающей мысли, наивная задиристость многих рассуждений и романтически окрыленная мечта о настоящем деле в жизни, напускная развязность и скрытая за ней внутренняя чистота и порядочность, органическое презрение к пошлости, к фальши в любых ее обличьях.
Андрей неизменно весел и ироничен, однако его насмешливость не имеет ничего общего с пустым злопыхательством, наигранным скепсисом молодой, но уже разочарованной души. Наоборот, и бойкое слово, и остроумная шутка, и язвительные укоры, и непритворное обличение позерства и модничанья – все это помогает ему оставаться самим собой, быть всегда жизнерадостным, бодрым и сохранять оптимизм, который не только не противопоставляется иронии, но ею во многом поддерживается и проверяется.
Характер Андрея, представленный в развитии, наиболее интересен драматургу, сделавшему именно этого персонажа главным героем. Андрей по-детски протестует против вещизма, приспособленчества, рассудочности матери. Его нигилистический максимализм эпатирует: «Иногда мне хочется пройтись по нашим чистым комнатам и наплевать во все углы…» Порой он неразборчив по отношению к добру и злу: то, как романтик, заявляет, что желает уехать «хоть на край света», то говорит, что после института устроится в Москве.
Он соглашается отнести рекомендательную записку к декану («Считай, что я в Бауманское попал»), но он же, мучимый угрызениями совести, рвет ее. Обращенный к Андрею вопрос Алексея: «…теленок ты или подлая душа?» – вызван прежде всего чистосердечием главного героя: он ни от кого не скрывает своих сомнений и метаний.
В Андрее словно борются два начала – высокое, отцовское, и недостойное, прагматичное, воспринятое от матери. Однако за внешней инфантильностью, легкостью, беспринципностью Андрея таится взрослое чувство: «Думаешь, веселый дурачок? Это ведь так… Тоска». Именно эта неудовлетворенность собой – едва ли не самое ценное качество розовского героя. Конфликт внутри личности более привлекает драматурга, чем конфликт личностей.
В семейный сюжет Розов вводит социальный мотив: Андрей протестует и против лицемерия, ставшего нормой тогдашней общественной жизни. Он не принимает ханжества, культивирующегося в комсомоле: школьный коллектив дружно «прорабатывал» его за некомсомольское отношение к своему участию в жизни страны – а ведь он всего лишь честно признался, что не знает, кем хочет быть.
Демагогия, карьеризм типичного воспитанника столичного комсомола проявляются в образе Вадима, приятеля Андрея. По характеристике Анастасии Ефремовны, он всегда «подтянутый», «опрятный, вежливый, да еще и умница». Его речь изобилует штампованными фразами-«агитками» вроде «в наше время учиться шаляй-валяй – недостойно», «в любой профессии можно прозябать и можно стать человеком». С апломбом рассуждая о большой мечте, о долге, о настойчивости и упорстве в достижении цели и прочих высоких материях, он замечает: «Кажется, этому нас в школе учили и в комсомольской организации».
В отличие от Андрея, Вадим не испытывает никаких сомнений относительно своей дороги в жизни, ибо его нравственное кредо вполне определилось: будучи сыном знаменитого академика, он не без оснований надеется легко попасть по отцовской протекции в облюбованный им престижный Институт внешней торговли. Более того, он расчетливо и цинично планирует свою жизнь на много лет вперед.
Розов здесь словно отсылает нас к нравственным проблемам классических произведений XIX века, вводя в пьесу мотив «необыкновенной личности» и «простых смертных». Ученик столичного комсомола после окончания вуза не намерен «затеряться в должности какого-нибудь делопроизводителя в министерстве» и рассчитывает на работу в странах капиталистического Запада.
В пьесе нет внешнего, явного конфликта. Правда, фигурами Вадима и Алексея, стоящих на прямо противоположных нравственных «полюсах», Розов создавал возможность построения драматического конфликта в виде открытого, обнаженного столкновения, но не использовал ее в достаточно полной мере. Целеустремленно развивающейся борьбы между этими персонажами на протяжении сценического действия фактически не происходит. Вплотную они сталкиваются только в одном эпизоде, когда застенчивый, скромный Алексей, возмущенный хвастливо-демагогической болтовней Вадима, изменял привычной сдержанности и «взрывался» («Чести у тебя нет, совести. Подлец ты!»). Схватка эта не получает дальнейшего продолжения в сюжете, зато самым непосредственным образом отражается на судьбе Андрея. Она как бы проецируется на внутренний мир главного героя, делающийся реальной ареной проявления всех ее последствий. Ибо Вадим и Алексей не меняются, остаются антиподами и после столкновения друг с другом. Меняется Андрей, укрепляются его здоровые моральные устои.
И сюжет, подчиняющийся законам комедийного жанра, не отличается драматизмом: не поступил молодой человек в институт и уехал в провинцию… На сцене появляются и исчезают персонажи, которые говорят в равной мере и о мелочах, и о судьбоносных проблемах, и именно в этих разговорах, а не в драматизме обстоятельства заключается драматургическая суть пьесы, раскрываются характеры. Но, развивая тему жизненных ценностей, смысла человеческого существования и не прибегая при этом к непримиримой борьбе своих персонажей, Розов подводит их бесконечные разговоры о том о сем к неожиданному, сюжетно не мотивированному поступку главного героя – и поступок этот концентрирует в себе весь смысл пьесы. Здесь практически нет завязки, а кульминация приходится на финал.
«В добрый час!» заканчивается на оптимистической ноте, в финале побеждает высокая мораль. Андрей совершает достойное действие, перечеркивающее его благополучную и безответственную жизнь. Сюжет строится как бы на обратной ситуации: в начале пьесы Алексей приезжает в Москву, в конце ее Андрей отказывается сдавать решающий экзамен, бросает уютную столичную квартиру и уезжает с Алексеем в Сибирь, следуя тем самым по стопам отца, начинавшего свою трудовую жизнь чернорабочим. Последнее сценическое слово Андрея: «Пошли!» – выражает веру драматурга в своего героя. А развязки в прямом смысле слова здесь нет. В свое время Гоголь утверждал, что «Ревизор» – пьеса без конца. Розовские пьесы часто заканчиваются началом нового этапа в судьбе героя, и они тоже словно без конца.
Как правило, сценическое действие у Розова не сосредоточивается на одном герое, что роднит его драматургию с чеховской. Ему в равной степени интересны все персонажи, они самоценны, их сюжетные линии не находятся в подчинительных отношениях с судьбой главного действующего лица. В комедии «В добрый час!» своей самостоятельной сценической жизнью живут и Алексей, и Вадим, и подруга Андрея Галя, и его брат – актер Аркадий, у которого свои проблемы не только с любимой девушкой и с матерью, но прежде всего с самим собой. Он живет по инерции, не удовлетворен работой в театре, теряет веру в свое призвание. Андрей называет его неудачником, а Маша, его возлюбленная – персонаж явно морализаторского плана, выразитель авторских оценок, – говорит ему: «Ты потерял вкус к жизни, себя стал любить, а не искусство – вот оно и мстит тебе!» Но Аркадий все же преодолевает свои сомнения, убеждается в том, что театр, роли – это его жизнь. Он обретает второе дыхание и тоже оказывается на пороге новых свершений.
Материальные блага, взлеты карьеры, общественный престиж – ценности, ставшие приоритетными, значимыми в послевоенной городской среде. Востребованные в той социальной атмосфере, которую воссоздает Розов, они органически не принимаются его молодыми героями, не склонными противопоставлять измельчавшему миру патетические речи, высокие лозунги, моральные проповеди и отторгающими их всем своим естеством, натурой, сознанием.
Действие пьесы «В поисках радости» (1957) происходит, как и в других произведениях Розова, в городской квартире, конфликты разворачиваются в семье. Образ ученика средней школы Олега Савина, отцовской саблей изуродовавшего новую мебель – символ мещанской жизни, накопительства, приобретательства в условиях тотального дефицита и очередей, – стал для современников знамением времени, напоминанием об истинном смысле жизни. В целом он отвечал как идеалам людей, помнивших войну, так и официально пропагандируемой советской морали.
В пьесе появляется отрицательный герой, а в основу сюжета положен внешний конфликт: Олег и Леночка, жена его старшего брата Федора и удачливая приобретательница, выступают антагонистами по отношению друг к другу. Леночка показана как весьма предприимчивая и меркантильная особа, ее никто не любит, кроме мужа, которого она презрительно именует бездарем и тряпкой, и автор практически не оставляет зрителю никакой возможности быть к ней снисходительным. Что же касается Олега, в сердцах обзывающего Леночку курицей, то он действует как нравственный максималист, воспитанный на Маяковском: пресловутая мебель брата для него столь же нестерпима, как мещанская канарейка для поэта (стихотворение «О дряни»), и если был призыв свернуть головы канарейкам ради светлого будущего, то и эксцентричный поступок юноши имеет моральное оправдание. В конечном счете этический ригоризм, нетерпимость Олега порождены временем в той же мере, что и вещизм Леночки – оба персонажа отражают крайности общественной морали.
В пьесе нет назидательности, морализаторства, как нет и традиционной развязки, в которой бы обнаружились правые и виноватые. Розов не выносит приговор своим героям, но очевидно, что авторские симпатии – на стороне Олега. В отличие от Андрея Аверина, он не претерпевает в ходе драматического действия заметных нравственных преображений, но то, чем он уже обладает, – прямодушие, бескомпромиссность и честность, неприятие стяжательских устремлений, – является для драматурга залогом духовно содержательного будущего пути его героя.
Экстравагантная выходка Олега сама по себе ничего не предрешает в судьбах персонажей, не разрубает многослойный конфликтный узел, завязавшийся в их отношениях друг с другом (хотя и заметно активизирует драматическое действие, сообщает ему ту резкость, напряженность, которой не было в комедии «В добрый час!» с ее мягкой, сдержанной иронично-юмористической тональностью и отсутствием острособытийных сюжетных моментов). Сценические обстоятельства создают
предельно накаленную обстановку в доме, когда так или иначе должны выявиться нравственные возможности разных персонажей, каждый из которых оказывается в ситуации выбора.