Александр Володин

Пять вечеров

Действующие лица

ТИМОФЕЕВ

Эта история произошла в Ленинграде, на одной из улиц, в одном из домов. Началась она задолго до этих пяти вечеров и кончится еще не скоро.

Зима, по вечерам валит снег. Он волнует сердце воспоминаниями о школьных каникулах, о встречах в парадном, о прошлых зимах…

Первый вечер

На просцениуме освещена маленькая тахта. На ней сидят Зоя и Ильин. Между ними – раскрытый патефон, вертится пластинка. Вот мелодия кончилась. Зоя сняла мембрану.

ЗОЯ. Нет, это безумие, что я так себя веду. Только прошу, не истолкуй мое поведение как вообще легкую доступность ко мне.

ИЛЬИН. Ладно.

ЗОЯ. Что – ладно?

ИЛЬИН. Не истолкую.

ЗОЯ. Вредный ты – это другое дело. (Пауза. ) А правда, как у нас все быстро произошло. Всего неделю назад мы еще друг друга не знали. И – вдруг. Прямо не верится. Правда, я какая-то безумная. Ты меня, наверно, презираешь.

ИЛЬИН. Что ты, наоборот.

ЗОЯ (показывает Ильину журнал мод ). Скажи, а такая женщина тебе нравится?

ИЛЬИН. Ничего.

ЗОЯ. Эту манекенщицу больше всех снимают. Вот здесь она хорошая. А здесь плохая. А эту в последних журналах совсем перестали показывать, наверно, поругалась. А может быть, замуж вышла за обеспеченного. Одной-то вообще жить лучше. Мужчине надо то носки покупать, то мясо, то четвертинку. Вот скажи, что такое любовь?

ИЛЬИН. Неизвестно.

ЗОЯ. Любовь… это электрический ток.

ИЛЬИН. Очень может быть.

ЗОЯ. Не может быть, а точно. У тебя когда отпуск кончается?

ИЛЬИН. Скоро – ту-ту!.. Сколько я здесь не был, лет семнадцать? И вот интересно: какая-то вывеска, или афишная тумба, или аптека на углу – все точно такое же, как и прежде. Над этой аптекой моя первая любовь жила. Я у них до войны комнату снимал.

ЗОЯ. Правда? Ой, как интересно! Расскажи про свою первую любовь. Я люблю, когда рассказывают про свою первую любовь…

ИЛЬИН. Она красавица была, теперь таких нет. Звезда. Ее подруги так и звали: «Звезда».

ЗОЯ. Ну, я тоже не в последних ходила. Вообще я молоденькая – прелестная была. За мной такой человек ухаживал! Только он был пожилой. Мать меня взяла и отговорила. Тогда я сама за него мою подругу сосватала. Недавно ее встретила. Одета!.. А ведь это могла быть я.

ИЛЬИН. А я бы, пожалуй, сейчас зашел.

ЗОЯ. Куда?

ИЛЬИН. А к ней.

ЗОЯ. А я ее на дуэль вызову.

ИЛЬИН. Всю войну с ней переписывались. Издать – целый том.

ЗОЯ. Что же вы тогда расстались, если она такая звезда?

ИЛЬИН. Не удовлетворил высоким идеалам.

ЗОЯ. Значит, отставку получил?

ИЛЬИН. Нет, по собственному желанию. Причем все заочно, в письменном виде.

Зоя. Жалко, я разговаривать не умею, со мной скучно.

ИЛЬИН. Как же не умеешь, вон сколько наговорила.

ЗОЯ. С тобой – другое дело. Вот ответь мне на такой вопрос. Девушка встретила человека. Он в нее влюбился до беспамятства. Она хочет пройти с ним рядом всю жизнь. А он вдруг – раз! – бросил ее. Тогда она другого встретила. Уже не совсем то, но все-таки привыкла к нему и тоже хочет с ним вместе пройти жизнь. А он – хлоп! – опять то же самое, ушел. А ей семью хочется, ведь женщина! И она уже не так верит в себя. «В чем дело, чего у меня не хватает?» И с третьим она уже теряет гордость, почти навязывается. А про нее говорят: «Какая распущенная…» Ничего не слышишь, что я говорю. В одно ухо влетает, в другое вылетает.

ИЛЬИН. Почему же, я слышу. Просто я думаю о том, что ты сказала.

ЗОЯ. Что же надумал?

ИЛЬИН. Это все верно, Зоенька, это бывает. Печальная история.

ЗОЯ. Конечно, печальная.

ИЛЬИН (глядя в окно ). Вот это был наш собственный переулок. Наш персональный кинотеатр. И наше личное небо. Какое небо, а? Зима, ночь, а оно синее, хоть ты разорвись! Нет, опасно возвращаться на те места, где ты был счастлив в девятнадцать лет! «Где я страдал, где я любил, где сердце я похоронил».

ЗОЯ. Интересно, какая она теперь – звезда?

ИЛЬИН. А знаешь, сейчас еще не поздно: что, если взять да и правда сходить! Может, она еще здесь живет?

ЗОЯ. Ну, Саша, ты слишком злоупотребляешь моим отношением к тебе.

ИЛЬИН (потрепал ее по волосам ). Что ты, Зоенька.

Ильин сидит задумавшись. Потом встает, надевает пальто.

ЗОЯ. Вон что! Все ясно.

ИЛЬИН. Я скоро вернусь. Схожу и приду. (Уходит. )

ЗОЯ. Я тебе вернусь! Так с лестницы шугану… Я тебе вернусь!..

Свет гаснет.

Комнаты Тамары: одна побольше, другая поменьше. Впоследствии действие происходит то в одной, то в другой, то в обеих комнатах одновременно.

Тамара одна, сидит за столом и накручивает волосы на бигуди. Позвонили в дверь. Тамара продолжает заниматься своим делом, потому что никого не ждет. Позвонили еще раз. Слышно, как открыли наружную дверь. Кто-то постучал в комнату.

ТАМАРА (встревожилась, подошла к двери ). Кто там?

ТАМАРА. Какая комната – двенадцать часов!

ТАМАРА. Выйдите отсюда и хорошенько захлопните за собой дверь.

В прихожей тихо.

ТАМАРА. Послушайте, что вам надо? Кто вы такой?

В дверную щель просовывается паспорт.

Не нужен мне ваш паспорт.

Все же взяла, раскрыла. И – вспомнила. Присела на стул тут же, у двери. Потом, забыв вытащить бигуди, молча открыла дверь. Смотрит на Ильина так недоверчиво и жалобно, что Ильин рассмеялся. Да и ГУЛАГ был, но это отдельный разговор. Шагнул к ней и, несмотря на некоторое сопротивление, поцеловал в щеку.

ИЛЬИН (по-хозяйски огляделся, повесил на крючок пальто и прошел в комнату ). Ну, что ты стоишь? Проходи.

Тамара прошла.

Тамара села к столу. Ильин – рядом.

ТАМАРА. Нет, вы там садитесь.

ИЛЬИН (пересел на другой стул ). Ну?

ТАМАРА. Что?

ИЛЬИН. Как жизнь, настроение, трудовые успехи?

ТАМАРА (с достоинством ). Я лично неплохо живу, не жалуюсь. Работаю мастером на «Красном треугольнике». Работа интересная, ответственная…

ИЛЬИН (тихонько, со значением запел ).

Миленький ты мой,

Возьми меня с собой…

ТАМАРА. Я и слова уж забыла.

ИЛЬИН (поет ).

Там, в краю далеком,

Назовешь меня женой.

ТАМАРА. Ничего не помню. Ничего не помню. Сколько времени прошло, кто упомнит… Вы-то как живете? Добились, чего хотели?

ИЛЬИН. Добился, не добился… Как смотреть.

ТАМАРА. А сами как смотрите?

ИЛЬИН. А… (Махнул рукой. )

Жизнь моя – железная дорога,

Вечное стремление вперед!

ТАМАРА. Значит, добились. Где работаете?

ИЛЬИН. Ну, если интересно, – работаю инженером. Если интересует табель о рангах – главным инженером.

ТАМАРА (уважительно ). Завод большой?

ИЛЬИН. Всего-навсего – химический комбинат в Подгорске. Если интересует мощность – довольно крупный. Один из крупнейших в Союзе.

ТАМАРА (вежливо улыбнулась ). Большому кораблю большое плавание. Я тоже неплохо живу. Работаю. Работаю мастером все на том же «Треугольнике».

ИЛЬИН. Смотри, большой человек.

ТАМАРА (махнула рукой ). За все отвечать приходится: и за дисциплину, и за график, и за общественную работу. Я и агитатор по всем вопросам. Когда работают одни девушки, они становятся такие боевые, даже распускаются. Другой раз сидит такая хорошенькая, а лохматая. «Причешись! С твоим личиком – и так за собой не следишь». Ну конечно, я член партии. Коммунисту можно потребовать от партбюро. Словом, живу полной жизнью, не жалуюсь.

ИЛЬИН. Одна живешь?

ТАМАРА (гордо ). Почему – одна? Я с племянником живу. Люси нет, она в блокаду умерла. А Славик остался. Очень способный мальчик – все так говорят. Учится в технологическом, пошел по вашим стопам. Активный мальчик, не ограничивается одними занятиями, у него и общественное лицо есть. Так что он тоже живет полной жизнью… А вы что, в командировку приехали?

ИЛЬИН. Ненадолго, дня на три.

ТАМАРА. На три дня.

ИЛЬИН. Или на четыре.

ТАМАРА. Или на четыре. Что ж, хотите – поживите у нас. Слава ляжет на раскладушке. В общем-то, он не станет вам мешать. Только у меня условие: сюда никого не водить, мальчик занимается, я прихожу усталая. Так что для нас главное – тишина.

Ильин достал папиросы, закурил.

Вы курите?

ИЛЬИН (усмехнулся ). Все еще курю.

ТАМАРА. Уже позабыла. Тогда курите, только форточку открывайте. (Вышла в прихожую, за раскладушкой. )

Ильин убрал папиросы в карман, поднялся. Зашел в комнату, которую когда-то снимал. Постоял там. Вернулся к вешалке, снял пальто. Из прихожей вернулась Тамара.

ИЛЬИН. Ладно, спите спокойно.

ТАМАРА. Куда вы?

ИЛЬИН. Не буду вам мешать. Ложитесь, поздно… Будем считать, что встреча состоялась.

ТАМАРА (торопливо, но все же сохраняя официальный тон ). Чем же вы будете мешать? Вы мне нисколько не помешаете. Вам здесь будет удобно, вот посмотрите. (Открыла дверь в соседнюю комнату, зажгла свет. ) Постель чистая, только сегодня постелила. Не знаю, решайте сами, как вам лучше, я вас уговаривать не собираюсь…

ИЛЬИН (поколебался, вернулся ). Спасибо. (Подошел к ней. )

ТАМАРА (все так же торопливо, но достоинство уже возвращается к ней ). Можете ложиться сейчас, время позднее, так что спокойной ночи.

ИЛЬИН. Спокойной ночи. (Ушел в маленькую комнату. )

Тамара закрыла за ним дверь, прикрыла плотнее. Села на скамеечку у своей кровати, привычно вскинула руки к волосам, тронула торчащие бигуди, посмотрела в зеркало и охнула от стыда. Одну за другой вытащила бигуди, швырнула их в стенку. Ильин, обеспокоенный, приоткрыл дверь.

ТАМАРА (обернулась, крикнула ). Прошу стучать, если открываете дверь ночью, понятно?

ИЛЬИН. В общих чертах – да. (Снова закрыл дверь. )

Тамара величественно прошла к выключателю, погасила свет, вернулась, плашмя бросилась на кровать и, уткнувшись лицом в подушку, затихла. Некоторое время в комнате темно, только окна слабо светятся отблеском ночных фонарей. Но вот негромко хлопнула наружная дверь, щелкнул замок внутренней, загорелся свет. Это вошли Слава и Катя. Они в пальто, с поднятыми воротниками. Прислушались. За ширмой, где лежит Тамара, тихо.

КАТЯ. Неудобно, лучше я домой пойду.

СЛАВА (испытывает неловкость ). Неудобно знаешь что? (Заглянул в буфет. ) Так. Пища. (Положил на стол батон и круг колбасы. Снял с Кати пальто. Приподнял газеты над чертежной доской. ) Видишь, работка?

Катя наклонилась.

Осторожно. (Снова закрыл. )

Сели за стол. Ломают батон, по очереди откусывают колбасу.

Первобытный коммунизм.

КАТЯ. Интересно, а первобытный комсомол был? (Взглянула на Тамарину полку. ) У вас книжек сколько! Ты читал такую книжку – «Скорпион»? Там на обложке женщина нарисована с рюмкой и так… полуобнаженная.

СЛАВА. Не читал.

КАТЯ. Боже, какая серость!.. Мне эту книжку один футболист давал. У меня вообще в спортивном мире есть связи. На любую игру могу достать пропуск.

СЛАВА. Я вижу, ты не теряешься.

КАТЯ. А что, у меня много знакомых. Я привыкла дружить. Я после школы два года с одним дружила. Один раз даже с сыном генерала познакомилась. Честное слово. Он так сразу и сказал: я сын генерала.

СЛАВА. Врешь ты все.

КАТЯ (без обиды ). Правда. Я даже иностранцам нравлюсь. Шведам. Помнишь, шведы приезжали? Я с одним моряком познакомилась.

СЛАВА. Его отпустили на берег на два часа, он и бросился на первую попавшуюся.

КАТЯ. Ну да, он мне ручку поцеловал. Разрешения попросил и поцеловал.

СЛАВА. А ты и рада. (Оглянулся на ширму, придвинул стул к Катиному и с некоторой неловкостью, но весьма решительно обнял ее. )

КАТЯ (на минуту запнулась и – быстро ). Тетка сшила оранжевое платье, так на нее на улице оглядывались – она старая. Тогда она мне отдала.

СЛАВА. Хочешь, чтобы на тебя тоже оглядывались?

КАТЯ. А на меня оглянутся – только скажут: «Хорошо!» (Натянуто улыбнулась Славе, сняла его руку с плеча, ласково, но настойчиво положила ему на колено. )

СЛАВА. Ты что?

КАТЯ. Вчера шла садиком – воробьиха воробья за крыло таскает, наверно, он ей изменил…

Слава поднялся, достал Тамарины папиросы, закурил. Вернулся к Кате, остановился за ее спиной.

(Поправила волосы. ) А я решила покраситься, а то ни разу брюнеткой не была. (Встала, повернулась к нему лицом, беспокойно засмеялась. )

СЛАВА. Смотрю я на тебя и думаю: дура ты или умная?

КАТЯ. Я не дура, я не умная – я веселая. Меня специально в компанию приглашают, чтобы я их веселила.

СЛАВА (облокотился на стул, обнял ее ). Ну и как, многих развеселила?

КАТЯ (поначалу улыбаясь, а затем – зло, с усилием разняла его руки ). Не можешь руки при себе держать!

СЛАВА (ощетинился ). А что я тебе сделал?

КАТЯ. Ничего. Всякий будет рукам волю давать…

СЛАВА. Я что – всякий?

КАТЯ. А ты думал, тебе особая привилегия? Иди в Мраморный зал на танцы, там есть такие страшненькие, специально для тебя.

СЛАВА. Зачем же тогда со мной в кино пошла? В первый раз видишь человека…

КАТЯ. А чего теряться? Убудет меня – в кино сходить?

СЛАВА (с мучительной развязностью ). А убудет тебя?.. (Обнял ее. )

КАТЯ (вырвалась ). Сколько стоит билет?

СЛАВА (простодушно ). Четыре пятьдесят.

КАТЯ (положила деньги на стол ). Пятьдесят копеек на чай. (Направляется к двери. )

ТАМАРА (отодвинув ширму, поднялась на кровати ). Двенадцать часов, тебе завтра в восемь вставать.

КАТЯ (Тамаре ). Простите, пожалуйста. (Славе. ) А во-вторых, я тебя не в первый раз вижу. Я с твоей Лидочкой в одной квартире живу, вот ты какой наблюдательный.

ТАМАРА. А вы, девушка! Пришли ночью к молодому человеку домой. Такая молоденькая и вот как начинаете себя вести. И Славу хотите отвлечь от занятий.

КАТЯ. А я его не отвлекаю. Он не из-за меня двойки получает.

ТАМАРА. Какие двойки?

КАТЯ. Спросите у его Лидочки.

ТАМАРА. Какая Лидочка? (Славе. ) В чем дело?

СЛАВА. А я знаю?

КАТЯ. У нас ее вся квартира не любит. Самописку твою.

ТАМАРА. Какую самописку?

КАТЯ. Она лекции конспектирует очень скоро. Прямо слово в слово, как попугай. Только вот несчастье – поссорился с ней Слава, она ему конспекты не дает. Зато когда ей что-нибудь нужно, он на все готов, даже себе в ущерб. У нас ее в квартире никто не любит. Только и знает тетрадки перелистывать – двери не отворит, хоть ты раззвонись! Я ее так и зову: самописка, вечное перо.

ТАМАРА. Ну и что же, значит, старательная девушка, серьезная. А вам не мешает с нее пример взять.

КАТЯ. А зачем мне брать? Я и так пользуюсь успехом.

ТАМАРА. Видите, как вы отвечаете? Вы – девушка, для вас честь дороже всего. Я в ваши годы уже Славика растила!

СЛАВА. Повело.

ТАМАРА. Что?

СЛАВА. Спать, говорю, пора.

ТАМАРА. А ты! Как ты мог! Пришли. Двенадцать часов ночи!

КАТЯ. Мы замерзли в парадном, погреться пришли.

ТАМАРА (не слушая ). Стыдись! Привести кого-то. Ко мне.

КАТЯ. А к кому он должен меня привести, к товарищу?

ТАМАРА. Уходите, я спать хочу.

КАТЯ. Спокойной ночи.

ТАМАРА. Погремите болтом, дворник откроет.

СЛАВА (угрюмо ). Провожу.

КАТЯ. Сама дойду. (Уходит. )

ТАМАРА. Святослав, что случилось?

СЛАВА. Видишь ли, какая петрушка. Мы с Лидой договорились идти вместе, а шпаргалки были у меня.

ТАМАРА. Какие шпаргалки?

СЛАВА. Ну какая разница. Нумерованные, по тридцать штук в каждом кармане. Она берет билет – тридцать первый. (Увлекаясь. ) Начинаю перелистывать в правом кармане, дошел до тридцатой, соображаю: тридцать первая-то в левом. Нашел наконец ей шпаргалку, начинаю искать для себя. Вынул: вместо девятой – одиннадцатая…

ТАМАРА. А зачем тебе понадобились шпаргалки?

СЛАВА. Ты что, никогда не училась?

ТАМАРА. Я училась без шпаргалок.

СЛАВА. Карась-идеалист.

ТАМАРА. Может быть. Теперь объясни, что это за девица?

СЛАВА. Ну, с междугородной станции, телефонистка.

ТАМАРА. И она в первый же день согласилась прийти к тебе домой? Ночью?!

СЛАВА. А может, она надеялась, что я порядочный человек?

ТАМАРА. Это ее меньше всего беспокоит. Ты знаешь, какие бывают женщины? Неужели тебе самому не противно, скажи честно?

СЛАВА. Нет.

ТАМАРА. Боже мой, какой ты! Никаких принципов!

СЛАВА. Зато у тебя слишком много принципов. Ты из принципа замуж не вышла.

ТАМАРА (встала с кровати, очень взволнована ). Да, я из принципа. Я из принципа. А ты? Вот ты грубишь. Ничего нет для тебя святого. И ты считаешь, что это подвиг. Смотрите, как я ничего не боюсь! (Достает с полки книжку, раскрывает ее. ) Вот, хочу, чтоб ты прочитал.

СЛАВА. Ладно, положи.

ТАМАРА. Нет, сейчас, при мне.

СЛАВА. Я начитан до мозга костей, я насыщен теорией по горло.

ТАМАРА (смотрит на него молча и вдруг с силой бьет по щеке ). Это письма Маркса!

Входит Ильин. Полускрытая ширмочкой, Тамара грустно листала странички писем Карла Маркса.

СЛАВА. Кто это?

ИЛЬИН. Ильин, Александр Петрович.

СЛАВА. Какой Ильин?

ИЛЬИН. Остановился у вас временно.

СЛАВА. Очень приятно.

ТАМАРА. Почему ты от меня скрыл, что получил двойку? Какой-то незнакомой девице рассказал, а от меня скрыл?

СЛАВА. Я никому ничего не рассказывал. Вообще не люблю посвящать в свои дела посторонних.

ТАМАРА. Он не посторонний. Он тебя знал, когда тебе два года было. Пускай послушает.

Ильин прислонился к косяку: слушает.

СЛАВА. Трагедия из жизни советского студента – «Начало пути». Внимание, занавес!

ТАМАРА. Я ему всю молодость отдала, ничего не осталось!

ИЛЬИН. Ну ладно, старик, тебе спать пора.

Слава берет раскладушку, уходит в свою комнату.

ТАМАРА (Ильину ). И вы уходите, вы мне оба надоели.

Ильин тоже направляется к себе.

Только заприте сначала дверь.

Ильин запирает входную дверь.

И погасите свет.

Ильин гасит свет.

И дайте мне хоть немного поспать сегодня!

Ильин ушел к себе, сел на диван. Слава гремит раскладушкой, всячески притесняя гостя.

ИЛЬИН. Ну, как там наш технологический? Фомичев существует?

СЛАВА. Свирепствует. А вы что, тоже жертва науки?

ИЛЬИН. Вот именно – жертва. Меня вышибли с третьего курса.

СЛАВА. За что пострадали?

ИЛЬИН. За откровенность. Как-то на досуге изложил Фомичеву все, что о нем думаю. Тогда он повел против меня холодную войну, которую завершил блестящей победой в конце семестра.

СЛАВА. Бывает.

ИЛЬИН. Я вижу – вы с тетей плохо ладите.

СЛАВА. По третьему закону Ньютона – действие равно противодействию. Она меня воспитывает – я сопротивляюсь.

ИЛЬИН. А что, ваша тетя все время одна живет, замуж не выходила?

СЛАВА. Не родился еще тот несчастный… Впрочем, был у нее кто-то на заре туманной юности. По неофициальным данным.

ИЛЬИН. Тише. (Мотнул головой на дверь. ) А ведь, наверно, это я и был. Мы с ней до войны познакомились, я у вас комнату снимал. Папа твой служил на Морфлоте, мама и Тома только еще начинали клейщицами на «Треугольнике». Она красавица была, твоя тетя, теперь таких нет. Звезда! Ее в цеху так и звали – Звезда. Прибежит с завода – стук-стук по ступенькам…

СЛАВА. А вы романтик.

ИЛЬИН. Мы с ней всю войну переписывались. Потом по причине некоторых обстоятельств я перестал писать, а письма ее все с собой таскал. Потом и письма куда-то пропали.

СЛАВА. А знаете, я бы на вашем месте описал все это в поэме. Что-нибудь такое:

Милый взгляд твоих дивных глазенок

Пробудил впечатленье во мне,

Ты одна мне милей из девчонок,

Моему сердцу пришлась по душе…

ИЛЬИН (засмеялся ). Ничего. Только рифма хромает.

СЛАВА. Рифма – это не важно. Было бы чувство в груди. Ну, рад, что познакомился. (Протянул Ильину руку. Ильин медленно сжал ее так, что Слава охнул. )

ИЛЬИН. Тсс… (Сжал еще сильнее. )

Слава приподнялся.

Тсс. (Со зловещим спокойствием. ) Так вот. Если ты при мне обидишь эту женщину, то я семь шкур с тебя спущу и голым в Африку пущу. Рифма устраивает?

СЛАВА (простонал ). Устраивает.

ИЛЬИН. Тсс… (Отпустил. ) Какое мы имеем сегодня число?

СЛАВА. Пятнадцатое.

ИЛЬИН. Так вот, в течение этих дней, что я провожу в вашем доме, я намерен обеспечить этой женщине счастливую жизнь. Усвоил?

СЛАВА. Усвоил. (Взял полотенце, ушел на кухню. )

Ильин погасил свет. В полумраке мы видим Тамару и Ильина.

Они лежат в своих комнатах с открытыми глазами.

ИЛЬИН. Тома…

Тамара не отвечает.

Тамара молчит.

Пауза.

ТАМАРА. Что?

ИЛЬИН. Не спишь? (Пауза. ) А я тебя вспоминал. А ты?

ТАМАРА. Первое время вспоминала.

ИЛЬИН. А ты мало изменилась.

ТАМАРА. Не болтай.

Ильин засвистел мотив песенки.

Довольно уж, мне на работу рано.

ИЛЬИН. Спокойной ночи.

ТАМАРА. Спокойной ночи.

Лежит с открытыми глазами. На сцене меркнет свет. Так закончился первый вечер.

Второй вечер

Мы сразу перейдем к нему, потому что за день ничего существенного не произошло.

Ильин и Слава в комнате Тамары. Ильин сидит верхом на стуле, наблюдая за Славой. В продолжение последующего разговора Слава постелит на стол белую скатерть, распределит по комнате три букета мимозы в стеклянных банках, оботрет пыль с комода.

ИЛЬИН. Видишь, как хорошо. Когда на столе белая скатерть и цветы – неловко быть мелочным, грубым, злым. Скатерть должна быть со складками от утюга: они пробуждают воспоминания детства.

СЛАВА. Возвышенно.

ИЛЬИН. Жить надо мудро, без суеты. Учти, в книге жизни много лишних подробностей. Но тут существует секрет: эти страницы можно пропускать.

СЛАВА. Ну так вот, эту самую страницу мне читать неохота. Придет тетя Тома, пускай убирается. В конце концов, существует разделение труда?

ИЛЬИН (учтиво ). Не серди меня, работай.

Слава, не ответив, сел на другой стул точно в такой же позе, как Ильин.

И будешь проделывать эту операцию каждую субботу.

СЛАВА. Ха-ха.

ИЛЬИН. А ну, встань.

Слава не двигается.

ИЛЬИН. Неудобно же мне бить сидячего.

Слава встал, Ильин тоже.

Опусти подбородок на грудь, развернись боком к противнику, левая рука выставлена вперед, правая защищает подбородок. В боевой стойке ты неуязвим для удара.

Слава встал в стойку.

Наиболее эффективны удары, нанесенные по концу подбородка. В боксе нет замахов. Поступательное движение кулака происходит по прямой, ибо прямая – кратчайшее расстояние между двумя точками. Усвоил?

СЛАВА. Усвоил.

ИЛЬИН. Бей.

Слава бьет. Ильин подставил ладонь, шаг назад.

Вперед левой, протягивай правую. Удар.

То же самое.

Пальцами вниз, коротко, неожиданно, бей!..

Отходя к двери.

За его спиной открывается дверь. Это Катя, в оранжевом платье. Мгновение она смотрит на происходящее молча и вдруг с пронзительным визгом бросилась на Ильина, вцепилась ему в руку.

КАТЯ. Ты что делаешь, гад ползучий! Ты что делаешь!

СЛАВА. Обалдела? Пусти, это запрещенный прием.

Катя оставила Ильина.

Тренируемся, понятно? Техника бокса.

КАТЯ (Ильину ). За такую тренировку знаете что бывает? Пятнадцать суток.

ИЛЬИН. Демоническая женщина. Маникюр у тебя, что ли?

КАТЯ (Славе ). Зачем на переговорный приходил?

СЛАВА. Так, мимо шел – зашел.

КАТЯ. А я думала – по делу. Больше так не приходи. (Направляется к двери. )

СЛАВА. Посидела бы.

КАТЯ. Еще чего!

СЛАВА. Куда спешить-то…

КАТЯ. Детишки плачут.

СЛАВА. Александр Петрович, правда, она на Земфиру похожа из «Цыган»?

КАТЯ (польщена, хотя это нисколько не соответствует действительности ). Неправда. Вот, говорят, я на артистку Ларионову похожа, – это может быть.

СЛАВА (Ильину ). А что, сходство есть.

КАТЯ. Не знаю. А другие говорят, что я похожа на сестер Федоровых. Только худею что-то. Прошлый год в талии было семьдесят, а сейчас шестьдесят семь. Совсем дистрофик стала.

СЛАВА. С чего бы это?

КАТЯ. Влюбилась сильно.

СЛАВА. В кого, не секрет?

КАТЯ. В монтера нашего, Ваню.

СЛАВА. А я смотрю – вырядилась. (Ильину. ) Нет, девушки не должны одеваться ярко. Пускай хотя бы делают вид, что они неземные существа. Ладно, раз пришла, давай включайся, а то мы тут зашились.

КАТЯ. Что это у вас за приготовления?

ИЛЬИН. Праздник такой. День рождения.

КАТЯ (кивнула на Славу ). У этого, что ли?

ИЛЬИН. Нет, не у этого… у тети его.

КАТЯ. Сколько же ей стукнуло?

СЛАВА. Вообще день рождения, абстрактно.

КАТЯ. Понятно. Между прочим, у нас на лестнице одна женщина – тридцать восемь лет – вышла замуж.

СЛАВА. За семидесятилетнего.

КАТЯ. В тридцать восемь лет можно выйти за что угодно.

ИЛЬИН. Ну, ближе к делу. Оботри окошко, полочку, в общем, вас теперь двое – действуйте. Я скоро вернусь. (Ушел. )

КАТЯ (сняла пальто, подвязалась фартучком ). Сперва скатерть постелили, потом пыль вытирают. Уборщики!

СЛАВА. Ладно, больше дела – меньше слов. (Сел на место Ильина, наблюдает за работой. )

КАТЯ (после паузы ). Сейчас иду по улице, смотрю, птицы сидят над карнизом. Он спит, а она его клюет – ей скучно.

Слава молчит.

(Глядя в окно. ) Вон девочка пошла в ботиночках, они триста рублей стоят. Хорошо бы они сто пятьдесят стоили, я бы обязательно купила.

СЛАВА. У тети Томы есть календарь женщины – там точно подсчитано: если средняя продолжительность жизни семьдесят лет, то на сон уходит двадцать пять лет, на еду – шесть, на умывание – полтора года. А если подсчитать, сколько уходит на бессмысленные разговоры…

КАТЯ. Можешь не разговаривать. (Убирается молча. Обтирает книжную полку, достала книжку, раскрыла. ) Жюль Ренар.

СЛАВА. Это тебе неинтересно.

КАТЯ. Почему неинтересно!.. (Отложила книжку на тумбочку, продолжает работать молча. ) Я еще тоже студентка буду, в техникум связи пойду. Это почти что институт, там четыре года учатся.

СЛАВА. Давай старайся.

КАТЯ. А что, наш монтер говорит, у меня есть технические способности. Это редкость у женщины. У меня в школе были очень хорошие характеристики, что я ангел. Только с переговорного уходить неохота. За все время ни одного замечания, одни благодарности. Потому что меня все знают, что я четко работаю. У меня на дежурстве даже голос становится другой, правда? (Пауза. ) Слава, хочешь в «Зарю» на восемь тридцать? У меня там билетерша знакомая. Я один раз двоих провела. Сижу между ними, один говорит: «Ты со мной пришла, повернись ко мне». Поворачиваюсь, тогда другой с претензией.

СЛАВА. А я третий буду сидеть? Совсем извертишься. (Указал. ) В той комнате убери.

Катя уходит в комнату Славы. Входит ТАМАРА. Некоторое время молча смотрит на происходящее.

ТАМАРА. Что здесь происходит? Кто тебе разрешил стелить эту скатерть? Зачем ты взял банки, их надо сдать в магазин, я специально приготовила. Слезь со стола и объясни мне, в чем дело…

СЛАВА. А я знаю… Жилец твой распорядился.

ТАМАРА (после паузы ). При чем тут мой жилец?! Пускай скажет спасибо, что его пустили ночевать. Новое дело, со своим уставом в чужой монастырь. Освободи банки.

Слава складывает на окно мимозу. Тамара убирает скатерть. Постепенно комната приобретает прежний вид. В дверях появляется Катя.

(Испуганно. ) Кто это?

КАТЯ. Это я, Катя.

ТАМАРА. Какими судьбами?

КАТЯ. А я… пришла.

ТАМАРА. Сама?

Катя опустила голову, неопределенно пожала плечами.

А что вы там делали?

КАТЯ. Чемодан обтерла.

ТАМАРА (Славе ). Задвинь его обратно.

СЛАВА. Может, и мусор обратно принести?

Входит Ильин и останавливается у двери. В руках у него разнообразные свертки и бутылка вина.

ИЛЬИН (Славе ). В чем дело? А ну, поставь обратно цветы.

Славе нравятся эти разногласия. Вразвалочку пошел за цветами, снова ставит их в банки.

ТАМАРА (следит за ним молча ). Освободи банки, мне нужно сдать их в магазин.

Слава радостно хмыкнул, ожидает дальнейших распоряжений.

ИЛЬИН (Тамаре ). А мы тут обмыть решили.

ТАМАРА. Что обмыть?

ИЛЬИН. Нашу встречу.

ТАМАРА. Во-первых, я не вижу надобности отмечать нашу встречу салютом. А во-вторых, мне надо переодеться.

ИЛЬИН. Тогда прошу прощения. (Славе. ) Освободи банки, продукты – на холод, цветы – на помойку. (Ушел в другую комнату. )

Тамара стоит задумавшись.

СЛАВА. Тетя Тома, ты уж слишком.

ТАМАРА. Думаешь, он обиделся?

СЛАВА. А то нет! Человек хлопочет…

ТАМАРА. Не знаю. Ну позови его… если хочешь.

СЛАВА. Ты прогнала, ты и зови.

ТАМАРА (после паузы ). А может, правда он обиделся. (Тихо, Славе. ) Как ее зовут?

СЛАВА. Екатерина.

ТАМАРА. Катя, хочешь – позови.

КАТЯ. Мне как-то нетактично. Сама в гостях – и сама зову.

Тамара постояла в нерешительности, открыла дверь в соседнюю комнату.

ТАМАРА. Александр Петрович! Вы что, обиделись? Ну, если хотите, давайте выпьем, дело какое!.. (Вышла на кухню. )

КАТЯ. Какая странная!

СЛАВА. На свете, друг мой, много непонятного. (Поставил на стол цветы, сел. ) Свистать всех к столу!

Катя тоже села – непроницаемая, бесстрастная, с книжкой Ренара, которую она во время предыдущей сцены листала.

(Открыл бутылку, налил себе. ) А то потом не дадут.

КАТЯ (прикрыла свою стопку ладошкой ). Мне нельзя, меня от нее мутит.

СЛАВА. Непьющих не держим. Поехали. (Глотнул, поперхнулся, отставил, но духом не упал. ) Живем!

КАТЯ (безразлично ). Маслом закуси.

Возвращается Тамара, увидела начатую бутылку.

ТАМАРА. Уже успели.

СЛАВА. А мы эпикурейцы. Знаешь, что у них на двери было написано? «Прохожий, зайди, здесь тебя ждут наслаждения».

КАТЯ. Вот так пошлость сказал.

ТАМАРА. Только они понимали не плотские наслаждения, а духовные.

СЛАВА. Тогда отказываюсь. Лучше буду стоик.

ТАМАРА. Не пора ли тебе марксистом стать?

СЛАВА. Маркс тоже не родился марксистом, марксистом он стал потом.

ТАМАРА. Тогда сходи на кухню, покроши салат.

СЛАВА. Ну знаешь… (Но пошел. )

ТАМАРА. Может, стол к дивану придвинуть, потанцуем? Лет уж сто не танцевала, разучилась. Теперь ведь как-то по-стильному надо?

КАТЯ. Кто как. Необязательно.

Разговаривают, накрывая на стол.

ТАМАРА. Вы тут со Славой поместитесь?

КАТЯ. Поместимся, только я с ним не сяду.

ТАМАРА. Почему?

КАТЯ. Правду говорят, переученный хуже недоученного. Целый вечер с ним гуляли и ни о чем толком не поговорили.

ТАМАРА. Может быть, ему скучно с тобой?

КАТЯ. Если бы я захотела, ему бы сразу стало весело. У него были попытки, только неудачные.

ТАМАРА. Сама виновата – значит, он мало тебя уважает.

КАТЯ. Подумаешь, сверхличность! Я больше его читаю. Хотите, тетрадку принесу, я туда отдельные мысли записываю.

ТАМАРА. Милая моя, он студент, тебе догонять его и догонять.

КАТЯ. Ну и что же. Вот «Мартин Иден» читали? Он за несколько месяцев все изучил, даже политические труды. А я знаете как читаю? Я шестьдесят страниц могу в час прочитать. А если стихи – семьдесят пять.

ТАМАРА. А толку что? Лучше ты прочитай страничку и подумай. А то сегодня прочитала – завтра забыла.

КАТЯ. Ну да, у меня память знаете какая? Я два раза только прочитаю, уже наизусть помню. Я уже Александра Твардовского изучила, Александра Блока, Алексея Суркова…

СЛАВА (входит с миской салата ). Веру Панову, Веру Кетлинскую, Веру Инбер…

Входит Ильин.

КАТЯ (громко ). Александр Петрович, скажите ему.

ТАМАРА. А правда, злой ты, Славка.

КАТЯ. Люди видели бы вокруг себя много прекрасного, если бы не были так злы.

СЛАВА. Где-то читал.

КАТЯ. Жюль Ренар.

ТАМАРА. То, что не надо, читаешь, а заниматься – времени нет. Еще двойку схватишь!

СЛАВА. У меня по теплотехнике конспектов нет. Завтра возьму у кого-нибудь – засяду.

КАТЯ (Тамаре ). Ну как можно заниматься по чужим конспектам!

ТАМАРА. Александр Петрович, скажите ему…

ИЛЬИН. А что, конспектировать – это, брат, не механический процесс. Ты же одновременно осваиваешь материал.

СЛАВА. Второй фронт открылся.

ИЛЬИН. Что-то торжественная часть затягивается. Выпьем?

СЛАВА (выпил ). Сила…

КАТЯ. Ой, давайте закусывать!

СЛАВА. Покормите ее.

КАТЯ. Я не о себе беспокоюсь. Если хотите знать, я сегодня уже была в гостях.

СЛАВА (берет у нее тарелку ). Ах, она уже была в гостях…

ТАМАРА. Слава!

КАТЯ. Я на него не обижаюсь. Я вообще не верю мальчишкам. Я с одним два года дружила. А потом он меня избил и бросил. Да, сейчас уже не может быть, как в каком-то веке: девушка, жизнь за нее отдать… Сейчас перегиб в другую сторону. Им неинтересно с такой, которая будет какие-нибудь идеи толкать. У них одна цель – считают, что нужно обязательно чего-нибудь добиться. Уйдет без поцелуя домой – значит, вечер зря пропал.

ТАМАРА. От девушки тоже зависит, надо быть гордой.

Слава поставил пластинку. Пригласил Катю. Танцуют. Тамара взглянула на Ильина, подняла рюмку, они выпили.

СЛАВА. Что за групповщина! Я осуждаю вас, и все вас осудят за то, что вы пьете индивидуально. Катя, выпьем на брудершафт!

ТАМАРА. Уймись, развеселился.

СЛАВА. А что, мне весело, я не стыжусь. Между прочим, мне не так уж весело, как вам кажется. Тетя Тома! (Целует ее в щеку. ) Я один тебя понимаю. Ты держись за меня!

ИЛЬИН (отставил его стопку ). Ты перебрал, поди отдохни.

СЛАВА. Не знаю, что мне делать: демонстративно уйти или демонстративно остаться.

КАТЯ (вежливо, Ильину ). А зачем вы распоряжаетесь? Вы кто здесь, жилец? Жилец. Значит, ведите себя тактично. И на Славу плохо влияете. Вот он выпил три рюмки, зачем это?

Ей не ответили. Слава почуял неладное. Повел глазами, чтобы Катя обратила внимание: рука Ильина лежит на руке Тамары. Слава кивнул головой на дверь. Катя встала, неслышно отошла, надела пальто. Слава дал понять, что она должна выйти, он ее догонит.

Катя ушла. Тогда он тоже встал и тихо пошел к двери. Только тут на него посмотрела Тамара.

ТАМАРА. А Катя где?

СЛАВА. Домой ушла.

ТАМАРА. А ты куда?

СЛАВА. Пойти пройтись.

ТАМАРА. На ночь-то глядя. Сиди.

Слава сел на стул. Посидел, усыпляя бдительность. Встал, взял пальто.

ИЛЬИН. Сказано – сиди.

СЛАВА (сел, вздохнул ). Можно ехать.

Его никто не слышит. Надел пальто, вышел.

ТАМАРА (взяла гитару, поет ).

– Миленький ты мой, возьми меня с собой.

Там, в краю далеком, назовешь меня женой.

– Милая моя, взял бы я тебя -

Там, в краю далеком, ждет меня жена.

Там, в краю далеком, назовешь меня сестрой.

– Милая моя, взял бы я тебя -

Там, в краю далеком, ждет меня сестра.

– Миленький ты мой, возьми меня с собой,

Там, в краю далеком, назовешь меня чужой.

– Милая моя, взял бы я тебя -

Там, в краю далеком, чужая ты мне не нужна.

(Вдруг, очень просто. ) Какой был бы ужас, если бы я за кого-нибудь вышла замуж! (Играет. )

ИЛЬИН. Что?..

Тамара играет все громче, все быстрей.

Что ты сказала?..

Свет гаснет. Теперь музыка звучит в оркестре. Это стремительная, страстная, почти экзотическая мелодия.

Третий вечер

Смеркается. Вечерняя смена уже заступила. Снег все идет. Дворники засыпают песком ледяные дорожки, но дети и женщины снова их раскатывают. А в Михайловском саду тихо, как в лесу. И Петропавловская крепость стоит, кажется, не на берегу Невы, а на самом краю снежного поля.

Просцениум. Барьерчик, за ним у коммутатора – Катя. На скамье сидит Слава. На втором занавесе нарисованы две кабины с номерами 5 и 4… Остальные за кулисами. Это переговорный пункт междугородной телефонной станции. Абонентов мы не видим, телефонные разговоры слышны из-за кулис.

КАТЯ (с характерными интонациями телефонистки ). Алло! Дежурненькая? Три семь. Сережу, пятнадцать минут. Минск!

Минск, третья кабина! (В паузах последующей сцены Катя, продолжая работу, может произносить в микрофон:

Последняя минута, заканчивайте.

Звенигород, там Кубинка, это местечко.

Пятьдесят три, кто подойдет.

Муром, четвертая кабина, Муром, четвертая.

Закончили, разъединяю, все, все…

Из закулисной кабины: «Папа, передай трубку маме. Мама? Все в порядке, уже пять зубов. Два сверху, три снизу». )

СЛАВА. И один посередине.

КАТЯ. Посмеяться можно на улице. Выборг, третья кабина, идите, девушка.

КАТЯ. Ты же говорил, что больше не придешь?

СЛАВА. Позвонить зашел.

КАТЯ. Звони.

СЛАВА. Разменяй.

КАТЯ. Что я тебе – разменный пункт? (Бросила монету. )

СЛАВА (набрал номер ). Лидочка?.. Слава говорит, привет. Какие у тебя планы на вечер?.. А то махнули бы в «Зарю» на восемь тридцать?.. Брось прибедняться. Только сегодня сдала, завтра позанимаешься…

КАТЯ. Я говорила – тебе студентка нужна, чтоб понимала А плюс Б.

Слава положил трубку.

Только ты студентке не нужен. (По своему телефону. ) Алло? Ваня?.. Хорошо, что позвонил, я уже соскучилась… Сегодня?.. Не знаю, вообще-то я не думала… Я?.. Когда?.. Ну, напомните мне где, что и когда?.. А я и не собираюсь доказывать… Ну ладно, приду. Только вы не пессимист? А то я тут с одним познакомилась, чуть с тоски не померла, он мне свои чертежи показывал, чтоб я их ценила…

Он был монтером Ваней,

Но в духе парижан,

Себе присвоил званье

Электротехник Жан.

КАТЯ. А тебе какое дело? Петрозаводск, третья кабина.

КОМАНДИРОВАННЫЙ (за кулисами, очень быстро ). Пестриков. Я дюралевые листы отправил, квитанция семь-четыре.

КАТЯ. Слышишь, люди делом занимаются, а ты все сидишь. Иди учись.

С улицы слышен женский смех. Входят Ильин и Тамара. Она смеется, стряхивая снег.

ТАМАРА (Ильину ). Вот видишь, так и есть, опять здесь торчит. (Славе. ) Она на работе! И тебе позаниматься не мешало бы.

КАТЯ. Не беспокойтесь, больше не будет приходить. Если он прохиндей, так и я буду веселиться.

ТАМАРА (Славе ). Проси прощения.

СЛАВА. С какой стати?

ИЛЬИН. Перед девушками извиняться не стыдно, им всегда хуже, чем нам.

ТАМАРА. Хорошо, что ты так думаешь. Хотя это и неправда. Вот мне сейчас лучше, чем вам. Я зарницу в небе видела. Это к счастью.

СЛАВА. Зимой зарниц не бывает.

ТАМАРА. А если я видела? Если я своими глазами видела, тогда что?

ИЛЬИН. Тогда бывает.

ТАМАРА. Понял?

СЛАВА. Чего уж не понять.

ТАМАРА. Вот, учись. Пошли, есть хочется жутко.

ИЛЬИН. Я догоню, мне позвонить надо.

ТАМАРА. Только быстрей, ждать не будем.

Тамара и Слава уходят.

ИЛЬИН (подсел к городскому автомату ). Справочная? Телефон «Гастронома», угол Литейного и Пестеля. Да. Спасибо. (Набрал номер. ) Зою из бакалеи можно попросить?.. Зоя? Приветствую, Саша. Я обещал к вам зайти. Простите, не могу… Нет, и завтра не смогу. И потом.

Свет гаснет.

Комната Тамары. На этот раз она празднично убрана. Светлая скатерть, цветы. Слава, хмурый, за письменным столом тонет в учебниках и конспектах. Тамара, в нарядном платье, бочком сидит на своем подоконнике, возбужденно смотрит на Ильина. Ильин стоит посреди комнаты.

ИЛЬИН (делая пассы ). Оклахома, синерама, пневмоторакс, квадарама! (Вынимает у Славы из-за воротника апельсин, преподносит Тамаре. )

Тамара очень довольна, ест.

Але-оп!.. (Вытягивает у Славы из уха прозрачную косынку, накидывает на Тамару. )

СЛАВА. Ну вас к Аллаху, сколько можно. Мне заниматься надо. (Вынул у себя из кармана флакон духов, плитку шоколада. )

ИЛЬИН (раскатывая рукава ). Пижон.

ТАМАРА. Александр Петрович уезжает, надо веселиться.

СЛАВА. Без меня. (Собрал со стола книги, ушел в соседнюю комнату. )

Сразу стало тихо и пусто. Долгая пауза. Ильин, сунув руки в карман, покружил по комнате, подошел к Тамаре.

ИЛЬИН. У тебя руки красивые.

ТАМАРА. Руки у всех баб красивые.

ИЛЬИН. Помнишь парадное?

ТАМАРА. А то нет?

ИЛЬИН. Немало мы там отдежурили.

ТАМАРА. Как ненормальные. А помнишь, как ты в первый раз меня поцеловал? Прямо на лестнице. У-у!.. Я и сумочку со страху выронила.

Ильин шагнул к ней. Она встала, прислонилась к стенке, опустив веки. Поцелуй. Книжка из-под ее руки упала на пол.

А почему все в парадном целуются? Как приговоренные. Ну почему, скажи?

ИЛЬИН. Не знаю.

ТАМАРА. Потому что там тепло.

Поцелуй. Стук в дверь из соседней комнаты.

Что ты стучишь?

Слава вошел, взял что-то с письменного стола и, не подымая глаз, удалился.

ИЛЬИН. У тебя глаза красивые.

ТАМАРА. Просто большие глаза, большой величины.

ИЛЬИН. И цвет лица хороший.

ТАМАРА. Что ты! Вот раньше у меня был цвет лица, это правда. Сегодня вхожу в трамвай, слышу: «Садитесь, мамаша». Оглянулась – ко мне обращаются.

ТАМАРА. А меня нисколько не обманула. Я всегда знала, что буду счастливая. И вот – счастливая!

ИЛЬИН. Ничего, меня с земного шара не спихнешь, он большой.

ТАМАРА. Я знала, я всегда знала, что ты многого добьешься. Главный инженер. Это же руководитель производства. У меня участок – восемьдесят клейщиц. А тут комбинат. Целый город! Тебя рабочие любят?

ИЛЬИН. Не знаю, не спрашивал.

ТАМАРА. Чтобы все любили – этого не бывает. Но в основном, конечно, любят. В этом я уверена.

ИЛЬИН (решился ). Тома, я должен сказать тебе одну вещь. Но это между нами.

ТАМАРА. Между нами. Только между нами. Между тобой и мной.

ИЛЬИН. Тома, я хочу уйти со своей работы.

ТАМАРА. Как уйти, зачем?

ИЛЬИН. Надоело.

ТАМАРА. Не пойму, ты серьезно говоришь?

ИЛЬИН. Абсолютно.

ТАМАРА. Почему у тебя такие странные мысли? Может быть, ты устал? Такая работа, а живешь безалаберно. И вообще, когда человек один – ему все представляется в мрачном свете. Теперь будет иначе, уж поверь! Тут же приехать пустяк – часов пять езды.

ИЛЬИН. Не понимаешь. Ну надоело мне!.. С судьбой надо играть по крупной: ты ее или она тебя.

ТАМАРА (встревожилась ). У тебя что-нибудь случилось? Неприятность?

ИЛЬИН. Странный все-таки народ. Неужели обязательно должно что-нибудь случиться? А!.. (Махнул рукой. ) Послушай, Тома! Давай-ка оторвемся, поплывем куда-нибудь на Север. Я же шофер первого класса. Вот права! (Вынул из кармана права, помахал. ) Я шофер, я и механик. А? Стал бы я для тебя хуже или нет?

Тамара молчит, собираясь с мыслями.

ТАМАРА. Не знаю…

ИЛЬИН. А, не знаешь!

ТАМАРА. Для меня ты не стал бы хуже!.. Только, понимаешь, человек должен делать все-таки самое большое, на что он способен.

ИЛЬИН. А кто на что способен, разберись!.. Едем?..

ТАМАРА. Куда?

ИЛЬИН. Со мной.

ТАМАРА (смеется ). Так вдруг? Ни с того ни с сего? Подумай!

ИЛЬИН. А если не думая?..

ТАМАРА (смеется ). Ну хорошо, поедем… Только что я там буду делать, мне же работать надо.

ИЛЬИН. Дело всюду есть.

ТАМАРА. А как же Слава? Он же пропадет здесь, закрутится.

ИЛЬИН. Ничего, закрутится и раскрутится.

ТАМАРА. Зачем ты меня дразнишь? А что, если я возьму да и соглашусь? Ты ведь меня не знаешь! (Раскинув руки, закружилась. Но тут же присела на стул. )

ИЛЬИН. Ну?.. Так как же, Тома?

ТАМАРА. Ты что, серьезно?.. Что с тобой? Ты какой-то неспокойный. Почему? Это раньше можно было беспокоиться. А теперь? Теперь мы все решим спокойно, теперь ведь торопиться некуда.

ИЛЬИН. Так. Понятно.

ТАМАРА. Нет, непонятно. Я хочу знать, что у тебя произошло.

ИЛЬИН. Я сказал.

ТАМАРА. А я тебе не верю. Ты не можешь так рассуждать. Кто угодно – только не ты.

ИЛЬИН. Увы, это все же я. Пора бы тебе с этим примириться.

Тамара. Нет! Ты лучше, чем сам себя считаешь. Ты всегда боялся трудностей, всегда в себя не верил – это правда. Но ведь ты же все-таки добился, чего хотел, и я тебя за это уважаю. И вот – на тебе, опять то же самое! Бросить любимое дело. Пожертвовать своим призванием. И ради чего! Если же все это была шутка, то извини меня, я ее не поняла. Может быть, у меня не хватает на это юмора.

ИЛЬИН. А если я просто хотел проверить твое отношение ко мне? Можешь ты поехать за мной на край света или нет. Тогда что?

ТАМАРА. Тогда знай. Если бы ты был действительно недобросовестный человек или пустой – то поезжай куда хочешь, но один. Я за тобой, как собачонка, не побегу. Понял?

ИЛЬИН. Вполне.

ТАМАРА. Обиделся.

ИЛЬИН (встал ). Ладно, собираться пора. Купила бы мне чего-нибудь на дорогу перекусить. До выяснения моего морального облика я не снимаюсь с довольствия?

ТАМАРА. Саша, что с тобой?

ИЛЬИН. Со мной? Ничего.

ТАМАРА. Скажи, Сашок, я пойму.

ИЛЬИН. Беги, беги… (Ушел в маленькую комнату. )

Тамара постояла у двери, вздохнула, вышла. Когда Ильин вернулся со своим чемоданчиком, комната была пуста. Он проверяет содержимое чемодана, укладывается.

Вошел Слава.

У меня к тебе разговор. Томку не обижай. Водку не пей. Притупляется память. Ну, будь здоров.

СЛАВА. Вы что, уже едете? Сейчас?

ИЛЬИН (быстро ). Дела, дела, друг. Трудиться надо.

СЛАВА. Все-таки жалко. Притерпелся я к вам, что ли. Александр Петрович, завтра у меня стипендия. Повременили бы денек, а?

ИЛЬИН. В другой раз. Да, все забываю спросить: почему ты именно в химию ударился?

СЛАВА. Тетя Тома настояла, у нее идея фикс.

ИЛЬИН. Считай, что тебе повезло. Химия, братец ты мой, это самая абстрактная, самая логичная и в то же время самая практическая из наук. Но для человека равнодушного химия – погибель. Ты должен любить запах аммиака, запах сероводорода, черт возьми! Настоящий химик является в лабораторию в своем лучшем костюме. Щелочи в его руках не брызгают, кислоты не прожигают материю… А ну-ка, покажи руку. Разве это рука химика? Химик берет без тряпки любую колбу с любого огня. Усвоил?

СЛАВА. Усвоил.

ИЛЬИН. Какой же ты сделал вывод на будущее?

СЛАВА. Так точно. Буду двигать науку взад и вперед. А все-таки жалко, что вы уезжаете сегодня. Сходили бы вечерком в институт поглядеть на старые стены. Завтра диспут: «Можно ли считать неуспевающего студента честным человеком?» Потом обозрение, есть неплохие хохмы.

ИЛЬИН. Не могу, старик.

СЛАВА. Честно говоря, я обещал ребятам, что познакомлю их с вами. И вам было бы небезынтересно, есть оригинальные типы. Например, Игорь – это личность. Прежде всего умен. Хотя некоторые считают, что это кажется, потому что он в очках. Между прочим, пишет любопытные стихи. Я его уговорил вам почитать. Интересно, что вы скажете. Александр Петрович, а теперь откровенно. Сейчас вы подумали: развязен и болтлив.

ИЛЬИН. Не занимайся самоанализом. Я тебя люблю.

СЛАВА (очень взволнован ). Нет, я сам ненавижу навязчивых людей. Хотя, с другой стороны, мы достаточно взрослые люди, чтобы говорить начистоту. Да, вы мне тоже симпатичны. Ну вот. Какой-то детский разговор у нас пошел. Смешно. Скажите, а что вы собираетесь предпринимать в отпуск? Не рвануть ли на пару недель в шлюпочный поход по Волге? Как вы относитесь к этой авантюре?

ИЛЬИН. Я отношусь положительно.

СЛАВА. Может, спишемся? Только адрес оставьте.

ИЛЬИН. Ладно, успеется. Теперь по части теории. Худо, брат, когда ты ошибешься в женщине и она до конца дней будет портить тебе существование. Но во сто раз хуже, если ты по дурости пройдешь мимо стоящего человека. Я Катю имею в виду. Дошло? Молчи. Сколько там давление?

СЛАВА (посмотрел на часы ). Девять.

ИЛЬИН. Пора. (Снял со стены Тамарин шарфик, сунул в карман. )

СЛАВА. Это тети Томы.

ИЛЬИН. Не важно. (Оглядывается. )

СЛАВА (что-то поняв ). Тетю Тому не подождете?

ИЛЬИН. Она внизу уже, в парадном. Ну, будь. Прощай, старик.

СЛАВА. Она же будет психовать, если вы так, не прощаясь, уедете. Вы же знаете ее.

ИЛЬИН. Не будем препираться. Я спешу.

СЛАВА (встал перед дверью ). Александр Петрович, вы неправду говорите. В чем дело? Откройтесь, я – могила.

ИЛЬИН. Слушай, не чуди, у меня поезд. (То ли шутливая, то ли серьезная борьба у двери. ) Ты что, свихнулся?

СЛАВА. Неужели вы Томку испугались? Боитесь, что она вас не отпустит? Не бойтесь, слова не скажет, голову даю! А подождать ее вам придется.

ИЛЬИН. Ультиматум?

Короткая схватка. Ильин отшвырнул Славу в сторону. Слава тут же вскочил, снова вцепился в Ильина.

СЛАВА. У нее, кроме вас, никого никогда не было! В таких случаях надо хотя бы попрощаться!..

Ильин вынес Славу на себе в прихожую. Вскоре Слава влетел в комнату, растянулся на полу. Потом встал, пожал плечами, криво усмехнулся. Сел на письменный стол, задумчиво засвистел. Входит Тамара.

ТАМАРА. У нас дверь открыта.

СЛАВА. Закрой.

ТАМАРА. А где Александр Петрович?

СЛАВА. Он сказал, что ты ждешь его внизу. Ты разве не проводила его?

ТАМАРА (молчит, с сумкой в руке. Подошла к столу, машинально выложила покупки ). Проводила. (Пошла к двери. )

СЛАВА. Тетя Тома!

Тамара остановилась.

Не унижайся, не бегай за ним.

Тамара начала медленно, методично прибирать комнату. Достала с полки папиросы, закурила. Включила рефлектор, села на скамеечку и, не сняв пальто, принялась накручивать волосы на бигуди.

Свет гаснет. Занавес.

Женщина.

Преклонение и жалость…

Четвертый вечер

Вешалка, сундучок (из тех, что стоят в прихожей ). Звонит телефон. В накинутом на плечи пиджаке выходит Ильин, снял трубку.

ИЛЬИН. Да… Ленинград… Тимофеева?.. Сейчас. Миха, тебя. Эй, телефон!

Из комнаты выходит Тимофеев, всклокоченный, хмурый человек в пижаме. Хочет взять трубку, но в это время позвонили в дверь.

ТИМОФЕЕВ. Здесь.

Ильин панически замотал головой и замахал руками, опустил трубку на рычаг и пошел в комнату, от двери шепнув: «Меня здесь нет». Тимофеев открыл дверь. Вошла Тамара.

ТАМАРА. Простите, не знаю вашего отчества. Я так поздно… Но бывает – приходится… Я хотела у вас справиться насчет Ильина, Александра Петровича.

ТИМОФЕЕВ (неопределенно ). Александра Петровича?

ТАМАРА (очень вежливо ). Вы с ним в институте учились.

ТИМОФЕЕВ. Ах, Сашка! Да, учился. Он что, сейчас вам нужен? Немедленно?

ТАМАРА. Нет, зачем же! Я только хотела спросить. Извините, что так поздно.

ТИМОФЕЕВ (посмотрел на часы, поднес к уху, потряс ). Вчера починил, сегодня стоят.

ТАМАРА. У нас часто так бывает, починят…

ТИМОФЕЕВ. Что?

ТАМАРА. Говорю: починят, а как часы идут – это их не интересует.

ТИМОФЕЕВ (передернулся ). Не топят, черти. Посидите, накину что-нибудь.

Тимофеев исчез. Тамара присела на сундучок. Некоторое время сидит одна, чопорная от неловкости. Тихо, по-ночному, из репродуктора звучит музыка.

Тимофеев, утепленный, вошел снова.

ТИМОФЕЕВ (сухо ). Ну, что вам?

ТАМАРА. Я хотела спросить насчет Ильина. Не знаете, где он сейчас?

ТИМОФЕЕВ (быстро ). Ну был он у меня, заходил.

ТАМАРА. Когда?

ТИМОФЕЕВ. Число не записал, дней, может, десять…

ТАМАРА. А он не обещал к вам прийти?

ТИМОФЕЕВ. Не обещал.

ТАМАРА. И адрес не оставил?

ТИМОФЕЕВ. И адрес не оставил.

ТАМАРА. Хм. Называется, друзья. Как же вы встретились и ничего не спросили… (Направляется к выходу. Но у двери повернулась. )

ТИМОФЕЕВ. Ну, я его спрашивал, как, что, он меня спрашивал, что, как…

ТАМАРА (вернулась ). Ну, и как же у вас, что?

ТИМОФЕЕВ. Вот, приехал в командировку, остановился у родичей. Так что вы меня случайно застали. (Телефонный звонок. ) Да!.. Тимофеев слушает… Подгорск? Алло! Где же ваш Подгорск?.. Да никто не вешает трубку!.. Жду, жду…

ТАМАРА. Значит, вы тоже на Подгорском комбинате работаете?

ТИМОФЕЕВ (с трубкой ). Я тоже. А кто еще?

ТАМАРА. Ну как же, Ильин!

ТИМОФЕЕВ. Ах, Ильин! Что ж, возможно.

ТАМАРА. Что значит возможно, неужели вы не знаете? Вы кем работаете?

ТИМОФЕЕВ. Я? Главным инженером.

ТАМАРА (подозрительно ). Странно. Очень странно. А Ильин?

ТИМОФЕЕВ. Что – Ильин?

ТАМАРА. Он тоже в Подгорске?

ТИМОФЕЕВ. Нет, Ильин – он не знаю где.

ТАМАРА (что-то поняла ). Так.

ТИМОФЕЕВ (в трубку ). Да, Тимофеев… Ладно, я тебя слышу хорошо, говори… Так… Порядок… Уже договорились… Уже!.. Глухая тетеря… Буду двадцатого, вышли машину… Все, бывай. (Повесил трубку. ) А вы, собственно, кто ему будете, жена?

ТАМАРА. Я? Нет, просто знакомая.

ТИМОФЕЕВ. Сочувствую.

ТАМАРА. Чему же вы сочувствуете?

ТИМОФЕЕВ. Ладно, сейчас не время, как-нибудь на досуге.

ТАМАРА. А все-таки. Меня это интересует. Раз уж начали – договаривайте.

ТИМОФЕЕВ. Ничего я не начинал, не люблю вмешиваться в чужие дела.

ТАМАРА. Может быть, вы намекаете, что он безалаберно живет?

ТИМОФЕЕВ. Странная вы женщина, ни на что я не намекаю.

ТАМАРА. Или вы намекаете, что он неуравновешенный человек, вспыльчивый, что его даже из института исключили, так он не виноват. Этого декана, которому Саша тогда нагрубил, его и сейчас все студенты не любят… Ну хорошо, если даже тогда Саша совершил ошибку… Но он правильно говорил: «Заслуга не в том, чтобы не делать ошибок, а в том, чтобы вовремя их исправлять».

ТИМОФЕЕВ. Что же не исправил?

ТАМАРА. А вы ему завидуете?

ТИМОФЕЕВ. Чему же завидовать, любопытно.

ТАМАРА. А зато… А зато он талантливый! Его даже в школе называли «химик-гуммиарабик» – такие у него были способности! И в институте не вы ему помогали, а он вам!

ТИМОФЕЕВ (усмехнулся ). Помнит.

ТАМАРА. Он не хвалился, просто к слову пришлось… Теперь я понимаю, почему он от меня ушел. Ничего не объяснил. Все-таки обидно. Обо мне совсем не подумал. И вот я за ним бегаю. Вы скажете, что я унижаюсь. Может быть. Но ведь я не о себе думаю, а о нем! Хотя так, наверно, всем кажется.

ТИМОФЕЕВ. Ну успокойтесь, успокойтесь, будет вам…

ТАМАРА. Я ведь, в сущности, живу одна. В будни ничего – работа у меня интересная, ответственная, все время чувствуешь себя нужной людям. А в праздник плохо. Никуда идти не хочется. Все парами, парами, только ты одна. Один раз еду в трамвае и думаю: «Вот бы ехать, ехать, никуда не приезжать». Представляете? А дома так вдруг худо сделается, что вот пол натерт, и все на месте… Расшвыриваешь вещи по комнате, а потом от этого еще хуже, опять порядок наводишь. (Застегнула пальто. )

ТИМОФЕЕВ. Шея-то открыта, надует.

ТАМАРА. Ничего. Шарфик куда-то делся.

(Тимофеев снял с вешалки шарф, накинул ей на шею. )

Что вы? Зачем?

ТИМОФЕЕВ. На память.

ТАМАРА (возвращает ). Не надо.

ТИМОФЕЕВ. Подождите, я вас провожу.

ТАМАРА. Не надо.

ТИМОФЕЕВ. Хоть адресок оставьте, что-нибудь узнаю – зайду скажу.

ТАМАРА. Адрес простой: Восстания, двадцать два, квартира два. Запомните? До свидания.

Тамара ушла. Тимофеев, хмурый, сидит на сундуке, закурил. Из комнаты вышел Ильин. Смотрит на Тимофеева молча.

ИЛЬИН. Да, забавная ситуация…

ТИМОФЕЕВ. Куда забавней.

ИЛЬИН. Помню, ранило меня – трясусь в медсанбатской машине, прижался к борту. Осколок попал в легкое, чувствую: чуть наклонишься – и кровь хлынет горлом. Так, думаю, долго не проживешь, гроб. И только одна мысль была в голове: если бы мне разрешили прожить еще один год. Огромный год. Миллион вот таких бесконечных минут. Что бы я успел сделать за этот год! Я бы работал по шестнадцать, по двадцать часов в сутки. Черт его знает, может быть, я сумел бы сделать что-нибудь стоящее!.. (Сморщился, замотал головой. ) А ты красноречиво описал. Сволочь все-таки.

Тимофеев не отвечает.

И зачем ты, объясни ради всего святого, рассказал ей свою биографию? Какое ей дело до того, главный ты инженер или не главный? Да еще в Подгорске? К чему ей твой адрес? Почему ты не рассказал заодно, какая у тебя зарплата и сколько у тебя было знакомых женщин? Я тебя что просил: скажи – никого здесь нету, ничего не знаю. Простая вещь. Нет, надо же тррр… тррр… Трепло!

ТИМОФЕЕВ. Я в жизни никому не врал. Не умею, и больше ты меня не заставишь!

ИЛЬИН. Не ори, стариков разбудишь.

ТИМОФЕЕВ. Вот мой совет: беги за ней, валяйся в ногах.

ИЛЬИН. Исключено.

ТИМОФЕЕВ. Почему?

ИЛЬИН. Видишь ли, есть женщины с ямочками на щеках, есть без ямочек. Тамара – единственная женщина в мире с ямочкой на одной щеке.

ТИМОФЕЕВ. Не балагань.

ИЛЬИН. Понимаешь, я ей наврал. Брякнул, что я главный инженер. Ну, знаешь, я ведь раньше в ее глазах был этакий Менделеев. Не стоит, думаю, разочаровывать. Потом смотрю – дело-то серьезней, чем я предполагал. Рано или поздно карты придется раскрыть. Что делать? Сознаться. А позор? Пускай лучше думает, что я этакий отчаянный, безрассудный, ну непрактичный – это женщины прощают. Надоело, говорю, все это, махнем куда-нибудь к дьяволу на Север… Вот, если бы она согласилась, я бы и взял ее к себе, а потом бы как-нибудь обошлось. Так нет, сначала ей надо выяснить, рассудить, вникнуть во все обстоятельства моей жизни. А я не хочу, чтобы она вникала! Я имею право жить, как мне нравится, и ни перед кем не отчитываться. В том числе и перед тобой. Обличитель! Из высших соображений плюнул женщине в душу. Гордись! И вообще ты мне надоел, я от тебя ухожу.

ТИМОФЕЕВ. Куда же ты сейчас пойдешь – ночь!

ИЛЬИН. Не погибну. (Надел пальто, ушел. )

Пятый вечер

Вы замечали, сколько солнечного света может вместить ледяная сосулька? Одна за другой с нее падают капли, а она все сверкает! Нет, еще не весна, до нее далеко. Еще и сессия не кончилась.

Комната Тамары. Слава занимается, Катя в сторонке играет на гитаре.

СЛАВА. На Луне есть притяжение, только в шесть раз меньше.

КАТЯ. Да? А мне говорили…

СЛАВА. Весомость исчезает в той точке, где притяжение Земли и Луны уравновешивается.

КАТЯ. В атмосфере?

СЛАВА. Там уже нет атмосферы – безвоздушное пространство.

КАТЯ. Да? А мне говорили… Слава!

СЛАВА. Что?

КАТЯ. Не возвращался?

СЛАВА. Гарун бежал сильнее лани, быстрей, чем заяц от орла.

КАТЯ. Куда бежал?

СЛАВА. В неизвестном направлении. Можно о чем-нибудь другом?

КАТЯ. Пожалуйста. Ты читал, сегодня в газете про вас пишут.

СЛАВА. Про кого, про нас?

КАТЯ. Про химическую промышленность. Громадные перспективы.

СЛАВА. Перспективы – будь спокойна. Химия – наука будущего. Самая абстрактная и в то же время самая практическая из наук.

КАТЯ. Когда теплотехнику сдаешь?

СЛАВА (сморщился ). Обязательно надо какую-нибудь гадость сказать! Еще конспекты надо переписывать. А время?

КАТЯ. У Лидочки попроси.

СЛАВА. Просил.

КАТЯ. Испортилась самописка?

Пауза. Слава встряхнулся, разгоняя дурные предчувствия, подошел к Кате.

(Отстранилась. ) Руки!

СЛАВА. Пошла ты к черту!

КАТЯ. Ты думал, со мной проще, чем с твоими студентками? Нет, со мной не проще, придется тебе разочароваться.

Слава вернулся к столу.

Слава, а вот ты, наверно, думаешь, что у меня нетрудная работа. Неправильно! Зависит от того, как ее выполнять. Меня знаешь как абоненты любят. А главное – очень перспективная работа. Я могу вырасти до диспетчера. Не знаю, мне жалко, что ты недооцениваешь мою специ– альность.

Входит Тамара.

ТАМАРА. Ко мне никто не приходил?

СЛАВА. Никто не приходил и не придет.

ТАМАРА. Видишь ли, Александр Петрович еще не уехал, а мне очень нужно видеть его по делу.

СЛАВА. По какому делу? Зачем тебе его нужно? Да я тебя запру в комнате, как помешанную.

ТАМАРА (печально ). Что он тебе сделал, что ты так на него злишься?

СЛАВА. Все-таки жизнь – зловещая штука. Одного поломала, другую согнула.

Тамара скрылась за ширмой, легла на кровать.

КАТЯ (подошла к ширме ). Между прочим, я знаю один адрес, там о нем можно справиться.

СЛАВА. Твое дело сторона.

Тамара поднялась на кровати.

КАТЯ. Он по телефону говорил, с переговорного, я слышала.

СЛАВА. Учти – существует тайна телефонных переговоров.

КАТЯ. Да я не хочу слышать, а слышу. Даже самой неприятно. Он в «Гастроном» звонил, на угол Литейного и Пестеля. Ты скажи ей, может, она сходит.

СЛАВА. Из себя небесное создание строишь, а другие пускай бегают, унижаются.

КАТЯ. И пускай спросит Зою из бакалеи. Уж у нее что-нибудь узнает, либо хорошее, либо плохое.

Слава снова принимается за занятия.

ТАМАРА. Может, чаю выпьете?

КАТЯ (села к столу ). С удовольствием.

СЛАВА. Кате пора домой.

Катя посмотрела на Славу. Сорвалась, схватила пальто и, не надев его, выбежала.

ТАМАРА. Зачем ты так?

СЛАВА. Болтает лишнее. (Ушел к себе. )

Тамара тихо встает, одевается и уходит в «Гастроном» на угол Литейного. Свет гаснет. Конторка «Гастронома». За столом сидит Зоя в белом халате поверх пальто. В руках у нее стопка листочков с экзаменационными билетами. Она тасует их, как колоду карт. Открыла верхний листочек, прочитала.

ЗОЯ. «Вафли. Характеристика, качество, сортность». (Задумалась. ) Вафли – мелкопористые пластинки с ячеистой поверхностью. У них должен быть свойственный им запах. (Сбросила на счетах костяшку. Недовольна собой, покачала головой. Снова перетасовала билеты, открыла верхний. ) «Десертные крепкие вина». Из десертных крепких вин наиболее характерное – это являются портвейны «Массандра» и «Ливадия». (Еще костяшка. )

ЗОЯ. Пропусти.

Входит Ильин. Воротник поднят – на улице холодно. Поставил чемодан. Взвесился на товарных весах, покачал головой.

Вот не ожидала. Ну, как знакомая приняла, не обидела?

Ильин сел на стул.

Что это у вас меланхолия? В наше время вы должны быть оптимистом. Берите от жизни все!

ИЛЬИН. Все взял, ничего не осталось.

ЗОЯ. Прогнала вас мадама?

ИЛЬИН. Прогнала.

ЗОЯ. Ну, расскажите про ваше расставанье. Я люблю, когда рассказывают про расставанье.

Ильин молчит, присвистывает.

Мужчина в расцвете лет. Стыдно. У вас еще все впереди.

ИЛЬИН. У меня все впереди. И в семнадцать лет было все впереди, и сейчас все впереди.

ЗОЯ. Вам ли жаловаться. Сколько вы насмотрелись в жизни. Не хуже Максима Горького.

ИЛЬИН. Максим Горький тридцать томов написал.

ЗОЯ. Ну и что, не у всех способности. У меня тоже не лучше. Учу-учу, а что толку? Другому поставят вопрос, он и пошел, и пошел, а я сразу все выложила и молчу. Говорят – мало.

ИЛЬИН. Ты не знаешь, каким я был прежде, чего только мне не пророчили. И вот такой камуфлет.

ЗОЯ. Она хоть интересная?

ИЛЬИН. Кто?

ЗОЯ. Ваша мадама. Имейте в виду, неинтересная женщина – все равно что глупый мужчина.

ИЛЬИН. Совсем я тут с вами развинтился. Пора домой. Домой, за работу.

ЗОЯ. Желаю успеха. Труд создал человека.

ИЛЬИН. Пора, пора. Уже нам в лица дует воспоминаний слабый ветерок…

ЗОЯ. А у меня идея. Давай поцелуемся?

ИЛЬИН. В следующий раз.

ЗОЯ. Испугался, я пошутила. Знаешь, почему я такая легкомысленная? Оказывается, мой родной прадедушка был француз. Вот честно скажу: не терплю я эти симфонии – я ее уважаю, я ее обожаю, я ее ублажаю…

ИЛЬИН. Помолчала бы.

ЗОЯ. Чего мне молчать, я у себя.

ИЛЬИН (встал ). Э-эх!

ЗОЯ. Куда собрался?

ИЛЬИН. Пойду.

ЗОЯ. Совсем?

ИЛЬИН. Совсем.

ЗОЯ. Зачем же приходил?

ИЛЬИН. Попрощаться. (Помахал железнодорожным билетом. )

ЗОЯ. Прощайся…

Прощаются за руку. Ильин уходит.

(Кричит ему вслед. ) Ну и шут с тобой, шагай – не оглядывайся. Эх ты! Куда бежишь, чего ищешь?.. (Прислушалась. Ильин не отвечает. Села за столик, перетасовала экзаменационные билеты. ) Так. Виноград. Ну, стандартный виноград, он должен соответствовать своему стандарту. Большинство винограда упаковывается в решета. (Щелкнула на счетах. ) Так. Витамины. В одна тысяча восемьсот восьмидесятом году ученый Лукин доказал, что есть витамины. Витамин Е предохраняет от нервной системы. (Еще костяшка. )

Входит Тамара.

Вы ко мне?

ТАМАРА. К вам. По личному делу.

ЗОЯ. Присаживайтесь. Только коротко, у меня экзамены завтра – повышение квалификации. Такие вопросы – прямо на министра торговли.

ТАМАРА (села ). Мне нужно найти Александра Петровича.

ЗОЯ. Извините, какого Александра Петровича?

ТАМАРА. Ильин его фамилия.

ЗОЯ. Сашка, что ли?

ТАМАРА. Саша.

ЗОЯ (поняла, с кем говорит ). А, звезда скатилась. Значит, вы его ищете.

ТАМАРА. У меня к нему дело.

ЗОЯ. Так. Значит, сбежал.

ТАМАРА. Я знаю, что он здесь бывает.

ЗОЯ. Раньше надо было держать. После драки кулаками не машут.

ТАМАРА. Мне надо его видеть, ненадолго.

ЗОЯ. Значит, он тебе тоже мозги крутит.

ТАМАРА. Как вы странно говорите.

ЗОЯ. Слушай, подруга, здесь не оторвется, он крепко на якоре стоит.

ТАМАРА. Меня это не интересует. У меня к нему личное дело.

ЗОЯ. И у меня не общественное.

Смотрят друг на друга.

ТАМАРА. Так вы передайте ему, пожалуйста, что я хочу его видеть.

ЗОЯ. А кем вы ему приходитесь?

ТАМАРА. Просто знакомая. Старая знакомая.

ЗОЯ. Чудно! Я вот – новая знакомая, а он мне все рассказывает о себе. А старая знакомая приходит ко мне спрашивать, что с ним да где он.

ТАМАРА. Да, он мне не все рассказывает. Может быть, стыдится.

ЗОЯ. Ах-ах! Когда любят – не стыдятся. Любовь – бесстыдное чувство, учтите… Да вы и не подходите друг к другу, ну нисколечко! Он же все равно через месяц вам изменять начнет. Вам это будет непереносимо. А я прощу. (Постепенно возбуждается. ) Ведь он сам не соображает, что ему нужно! У него про вас еще воспоминания юности, вот что его волнует! А я виновата, что он тогда познакомился не со мной, а с вами? Я получше вас была, уж поверьте. (Роется в сумочке. ) Вот, посмотрите, какая я была.

ТАМАРА (не без яда ). Да, вы сильно изменились.

ЗОЯ. Все равно мне до вас далеко. Неужели вы ни разу не задумались о своем возрасте?

ТАМАРА (легко ). А что, говорят, я хорошо сохранилась.

ЗОЯ. Не верьте, они преувеличивают. (Сочувствуя. ) Замуж тебе надо, вот что. За хорошего человека. Эх, в Индию бы тебе. Там, говорят, на одну женщину полтора мужчины приходится. Хоть половинка бы досталась.

ТАМАРА. Так вы передадите ему, не забудете?

ЗОЯ. Думаешь – прибежит?

Тамара молчит.

ЗОЯ. Ну, надейся, надейся.

ТАМАРА. До свидания.

ЗОЯ. Только передать-то не придется. Нет его у тебя, нет и у меня.

ТАМАРА. Как – нет?

ЗОЯ. Вот так. Ищи-ищи. Найдешь – привет передавай.

Тамара уходит.

Так. Крахмал. (Припоминая. ) Крахмал – это мельчайшие частички, которые незаметны простым вооруженным глазом. (Посмотрела в тетрадку, поправилась. ) Невоору– женным! (И заплакала. )

За столиком, в вокзальном ресторане. Ильин. Входит Катя с номерком в руках.

КАТЯ. Товарищ Ильин!

ИЛЬИН. О!..

КАТЯ. Пойдемте отсюда.

ИЛЬИН. Откуда ты, прелестное дитя?

КАТЯ. Я? С переговорного.

ИЛЬИН. А как ты сюда попала?

КАТЯ. Я? Шла мимо, а вы у парадного стоите, где Тамара Васильевна живет.

ИЛЬИН. Ничего я не стоял.

КАТЯ. А может, и не стояли, мне показалось. Вот эту селедку можно съесть, а графинчик давайте я отнесу обратно. Вы же его не тронули, буфет обязан принять.

Ильин налил себе стопку, выпил.

Товарищ Ильин! Не надо! Ведь с этого все и начинается. Вы не видели научный кинофильм «Это мешает нам жить»? Идемте отсюда, здесь неудобно девушке сидеть. Что обо мне подумают?

ИЛЬИН. Никогда не думай, что о тебе думают, учись не зависеть от чужого мнения.

КАТЯ. Как же не думать? Мы же не одни живем, в человеческом обществе…

Ильин налил себе еще.

Александр Петрович, не надо! Идемте лучше к Тамаре Васильевне, она зачем-то хотела вас видеть.

ИЛЬИН. Ай трай ту ду май бест.

КАТЯ. Что?

ИЛЬИН. Ради вас сделаю все, что в моих силах.

КАТЯ. Спасибо.

ИЛЬИН. Только не это.

КАТЯ. Почему? Странный человек… Как она вас любит! Это раз в жизни бывает, и то не со всяким. Другой и так проживет и думает – все в порядке. Где-то я читала, что любви нет, есть одна симпатия. Неправда! Разве что-нибудь сравнится с любовью? Без нее человек высыхает.

ИЛЬИН. Раз так – выпьем за Тамару Васильевну!

КАТЯ. Ах так! Тогда я тоже буду пить. Сколько вы – столько и я.

ИЛЬИН. Хвалю. (Наливает ей. )

КАТЯ. Только мне нельзя, я сразу пьяная буду. (Выпили. Катя задохнулась, торопливо закусила. )

ИЛЬИН. Да, надо привыкать к мысли, что лучшее уже позади.

КАТЯ (выпив, начала соглашаться ). А что, правда. Я ведь тоже не такая молодая. Мне девятнадцать лет, а у меня уже нервы портятся.

ИЛЬИН. Ты насчет Тамары Васильевны говорила.

КАТЯ. Я? Не помню.

ИЛЬИН. По идее можно жить только с такой женщиной, которая высекает из твоей души искры.

Катя. По-моему, Тамара Васильевна именно высекает.

ИЛЬИН. Началась война – она одна меня провожала. Сидим на машинах, женщины кругом ревут, а она смотрит снизу вверх и говорит: «Видишь, какая у тебя будет бесчувственная…» – и запнулась. Спрашиваю: «Что?» Моторы тарахтят, не слышно. «Что ты сказала, не понял!» – «Я сказала: видишь, какая у тебя будет бесчувственная жена». Машины тронулись, она бежит сзади. Бежит и молчит. Потом мотор, что ли, заглох – остановились. И она остановилась. Прислонилась к водосточной трубе, смотрит. Опять поехали, она опять побежала. Потом отстала… (Налил себе. ) А тебе хватит.

КАТЯ. Вы пьете – и я буду пить! (Расхохоталась. ) У нас одна девочка остригла косы, надела кофту в обтяжку, юбку с разрезами – у нее сразу мальчики появились. Скажите, почему это? Мальчишки тоже есть не лучше. Он с тобой знакомится и уже заранее спрашивает, где ты живешь – боится, что далеко провожать… Александр Петрович, когда я его увидела – у меня в груди как будто колокол ударил!

ИЛЬИН. Кого увидела?

КАТЯ. Кого? Славку.

ИЛЬИН. Вот видишь, а ты сидишь здесь. Иди к нему. А то знаешь есть такое словечко: «поздно». Ничего, еще узнаешь! Ты слушайся меня. Самые хорошие советы дают неудачники.

КАТЯ. Почему же вы неудачник? Вы – большой человек. Как вы в химии разбираетесь! Слава говорит – это сейчас редкость.

ИЛЬИН. Химия, Катенька, – это всего-навсего мечта. Химия – синяя птица. А у черта на куличках есть поселок Усть-Омуль. И морозы там – за сорок градусов, туман над землей стоит, молоко. Дунешь – гул идет, будто паровоз свистнул, воздух замерзает. Машину с места не сдвинешь, нет сцепления с почвой, от скатов резина кусками отваливается. А ты знай целый день крути баранку. А срочный рейс – и ночь не поспишь. Пожевал, не выходя из кабины, и дальше газуй. А то застрянешь в тайге, километров пятьсот от поселка, и жди, пока откопают. Вот она, шоферская работенка.

КАТЯ. Значит, вы все наврали? Вы шофер.

ИЛЬИН. Теперь заведующий гаражом. Крупная должность.

КАТЯ. Зачем же вы наврали?

ИЛЬИН. Только ради мелкого тщеславия.

КАТЯ. Значит, вы хотели ставить себя выше других?

ИЛЬИН. Ну, потолковали – довольно. Иди, Катя.

КАТЯ. А вы?

ИЛЬИН. А я посижу.

КАТЯ. Одна не пойду.

ИЛЬИН (с досадой ). А!..

Опрокинул рюмку. И Катя опрокинула. Стукнул ею о стол. И Катя стукнула. Смотрят друг на друга молча.

Комната Тамары. Тетку и племянника мы застаем в той мизансцене, в какой остановил их разговор: она – со скатертью, которую начала складывать, он – с развернутым листом ватмана.

ТАМАРА. Они уже сидят на машинах, все кругом плачут. А я ему говорю: «Видишь, какая у тебя будет бесчувственная жена…» Славик, ты не злись. Ведь кончено!

СЛАВА. А если кончено, зачем предаваться воспоминаниям?

ТАМАРА. Потому и предаюсь. Раньше ведь не предавалась. Машины тронулись, и я побежала. Потом их машина почему-то стала, и я остановилась, смотрю на него. Опять поехали, я опять побежала.

СЛАВА. Я только одного не пойму. Это в романах влюбляются неизвестно за что, а в жизни все-таки любят за что-то.

ТАМАРА. Нет, Слава, он не такой человек, как тебе кажется. Совсем не такой, совсем не такой!

СЛАВА. Завидую людям, которым все нравится.

ТАМАРА. Мне давно уже не все нравится.

СЛАВА. Прогресс.

Тамара. Ну и что же, людям часто казалось, что плохого в жизни больше, чем хорошего. Но вот прошло время – и что на поверку? Ленин, Джордано Бруно, Пушкин – люди их вечно будут помнить! А разные инквизиторы, гонители, цари – почти все забыты. Только отдельных представителей еще по истории проходят, да и то путают, какой царь после какого шел.

СЛАВА. А ты не лишена логики.

И, одновременно замолкнув, они, как на ожившем кинокадре, продолжают прерванные занятия.

ТАМАРА (рассеянно ). Как там твои профсоюзные дела?

СЛАВА. А никак. Что я, буду за всех вкалывать? Называется выборы! Все себе самоотводы дали: один говорит – поет в хоре, другой говорит – за городом живет, третья говорит – меня нельзя выбирать, я подавляю инициативу других. Так не подавляй! А я на минутку вышел – бац! – выбрали!

ТАМАРА. Стыдно говорить такие слова! Студенты съехались бог знает откуда, некоторые живут на частных квартирах. Ты же лучше знаешь, кто нуждается в общежитии, кто нуждается в помощи из директорского фонда. Есть такие, что стесняются, ни за что сами не скажут. А культмассовая работа? Особенно для иногородних. Сходить вместе то ли в театр, то ли в музей… Экскурсии по памятным местам, то ли пешком, то ли на автобусе. У профкома есть средства, чтобы это оплатить. А ты? Какой эгоист!.. Завтра принесу тебе форму: экран уплаты членских взносов. Повесишь на стенку, чтобы все видели.

СЛАВА (вздохнул ). Ладно.

ТАМАРА. Приберу там у вас. (Уходит в другую комнату. )

СЛАВА. У нас. Сколько вас. Раз.

Звонок в дверь. Тамара вернулась в комнату.

ТАМАРА. Это он! (Опустилась на стул. )

СЛАВА. Открыть?

ТАМАРА. Подожди. Егор Иванович откроет.

СЛАВА. Катя твоя пришла.

Тамара снова скрылась в соседней комнате. Вошла Катя. Она сильно навеселе.

КАТЯ (сразу же от двери, предупреждая ). Я не к тебе пришла. (Приблизилась к столу. Надувшись, разглядывает чертеж. ) Опять на Лидочку ишачишь? Давай-давай.

СЛАВА. А ну дыхни.

Она дыхнула.

Где нализалась?

КАТЯ. А тебе какое дело? (Надменно протянула руку, указала на свой платочек, который не без умысла уронила. ) Подыми!

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.

Страницы:
, ,

«Пять вечеров» для театра «Современник» — особая история. «Пять вечеров» Александра Володина — в первой десятке спектаклей едва родившегося, только-только встававшего на ноги, тем не менее, уже легендарного московского театра. «Пять вечеров» — премьера 1959 года, один из первых спектаклей уже не Студии молодых актеров, а театра «Современник». Первый спектакль, над которым как режиссер рядом с Олегом Ефремовым трудилась и Галина Волчек. Именно она выбрала среди других Александра Огарёва и пригласила молодого режиссёра вернуть эту пьесу в афишу театра к полувековому юбилею «Современника». Огарёв — ученик Анатолия Васильева, в последние годы — активно ставит в провинции, даже возглавил Краснодарский академический театр драмы имени Максима Горького, но по-прежнему держится особняком, не примкнул окончательно ни к традиционалистам, ни к радикалам-новаторам. В «Школе драматического искусства» после окончания ГИТИСа успел поработать актером, играл в спектаклях Васильева, а с 1997 года — ставит спектакли в родном театре. Выбор именно Огарёва для работы с «Пятью вечерами» показался многим тогда и неожиданным, и верным: пьеса Володина нуждается в таком — особом — взгляде.

За годы, прошедшие с появления этой пьесы Володина, ставшей одной из главных, из важных для театра короткой советской оттепели 50-60-х, жизнь изменилась кардинально, до неузнаваемости. Безвозвратно ушло время, в котором, продавщица бакалейного отдела готовилась к вступительным экзаменам, а письма Маркса к жене казались какой-то «надкнижной» — духовной — ценностью. В не выдуманном прошлом девушка, работающая на переговорном пункте, с гордостью сообщает, что может вырасти до диспетчера. В не выдуманном настоящем это вызывает смех.

Итак, приехав в родной город, после скорого знакомства с продавщицей бакалейного отдела герой, шофёр Ильин, вспоминает про первую свою любовь и поздним вечером отправляется к ней в гости. Она же, как выясняется, так и не устроила личную жизнь, заменив ее трудовыми буднями и активностью по партийной линии. Заботится о племяннике, который учится в политехе и дружит с девушкой-телефонисткой. Ну, а дальше Ильин, стыдясь своего невысокого шоферского звания, сочиняет, что работает главным инженером химического комбината. Потом, стыдясь этой неправды, можно сказать, бежит, но Тамара, как зовут героиню, позабыв про женскую гордость, преодолевая расстояния и преграды, добивается счастья. «Лишь бы не было войны» — последние ее слова отражают понятные всякому советскому человеку мечты о счастье.

В спектакле «Современника» Ильина играет Сергей Гармаш, Тамару на премьере — Елена Яковлева, в нынешнем спектакле — актриса Театра им. Вл. Маяковского Евгения Симонова.

В сценографии Натальи Дмитриевой одновременно можно увидеть и какое-то трогательное внимание к подробностям ленинградского быта, давно уже смытого новым временем и отношение к истории Володина как к старой, старой советской сказке. Недаром герои, точно вырвавшись из вполне подробно застроенного Ленинграда, вдруг становятся на коньки, точно в некоей андерсеновской «Снежной королеве», а снежки здесь вырастают и выкатываются — сразу в человеческий рост. «От Ленинграда» не только знаменитая витая решетка, но и хриплый голос Юрия Шевчука, напевающий со знакомым, «своим», узнаваемым неистовством — добродушные поначалу слова не знающей счастливой развязки песни: «Миленький ты мой, возьми меня с собой...». Ушла советская власть, профсоюзные и партсобрания, осталась вечная история про одиночество, которое — хочешь не хочешь — надо коротать и избывать. А тут — Он (Сергей Гармаш). И Она — Евгения Симонова, которая так умеет играть тонкости вот этих печалей. Равные — в наполненном смыслами молчании, в паузах — доводящие до слез.

Массивные круглые столы, крытые скатертью, авоськи, железная кровать, абажур с бахромой, — всё, что нужно, без чего не обойтись ленинградскому послевоенному дому. Всё — на своих местах. Большой город — где-то рядом, за стеной дома, к которому навечно «прилипло» одиноко горящее окно. Встреча любая — случайность, эта кажется героине неслучайной, она отзывается — всем сердцем, всем телом, и, как написал один из рецензентов, «заново, как в первый раз, переживает вкус поцелуя на своих губах, прикосновение мужских рук к своему обнаженному телу». А герой Сергея Гармаша — «раздавленный человек, мечется затравленным зверем по гулким ленинградским улицам, сгребает в охапку свою единственную женщину и тут же отшвыривает ее от себя. Наглотавшись предательств и унижений, измучив себя одиночеством, он опрометчиво принимает настоящую любовь за жалость и вновь бежит в свое привычное муторное «никуда», чтобы уже никогда из него не вернуться. А потом, смертельно устав, он рухнет перед нею на колени, закопается лицом в складках ее платья — большой брошенный ребенок, в сердцах разломавший свою самую любимую игрушку — жизнь». До деталей продуманные перемещения «намеченных» дверных проемов, односпальных кроватей, столов, снежных шаров размером с человеческий рост, то есть избыточный для такой простой истории быт несоразмерен и лишь подчеркивает недостаточность, неполноту человеческих историй.

Партнерами главных героев в исполнении Сергея Гармаша и Евгении Симоновой в новом спектакле стали Шамиль Хаматов и Дарья Белоусова, а также Галина Петрова и Александр Кахун.

	Фото ИТАР-ТАСС
	Алена Карась. . "Современник" вернул себе "Пять вечеров" (РГ, 13.04.2006 ). Сергей Ходнев. Пьеса Александра Володина в "Современнике" (Коммерсант, 13.04.2006 ). Евгения Шмелева. . Попытка еще раз повторить триумф полувековой давности «Современнику» не удалась (Новые известия, 13.04.2006 ). Григорий Заславский. . В «Современнике» сыграли премьеру «Пяти вечеров» (НГ, 14.04.2006 ). Наталия Каминская. . "Пять вечеров" в Современнике, которому исполнилось 50 лет (Культура, 20.04.2006 ). Марина Квасницкая. . Люди бывают очень смешны, когда откладывают счастье на 17 лет (Россiя, 18.05.2006 ). Марина Дмитревская. "Пять вечеров" в "Современнике" (Планета Красота, №5-6, 2006 ).

Пять вечеров. Театр Современник. Пресса о спектакле

РГ , 13 апреля 2006 года

Алена Карась

Свет в окне

"Современник" вернул себе "Пять вечеров"

"Пять вечеров" в "Современнике", несмотря на юбилей, никакой смущенной интонации не требует. Он ровно то, что хотел и, быть может, должен был быть юбилейный спектакль в этом театре. В нем есть простота и приподнятость мифа.

В каком-то смысле он делает то, что долгие десятилетия творил Голливуд, - настаивает на победе добра над злом, любви над ненавистью, страсти над бесстрастием, дарует ощущение связи времен, вписывает частные судьбы в большую историю, увлекает страстями и утешает пронзительно-нежным, мелодраматическим финалом.

Легенды утверждают, между прочим, что и старые "Пять вечеров", поставленные в 1959 году Олегом Ефремовым и Галиной Волчек, тоже отличались от сурового и гиперреалистического спектакля БДТ именно своим приподнятым, романтическим тоном.

Возможно, самая большая удача нынешней работы (режиссер Александр Огарев) - в распахнутом до самой стены пространстве сцены (питерская художница Наталья Дмитриева). Задняя, техническая стена открыта вся целиком, а в ее верхнем правом углу светится одно-единственное окно - вечный символ надежд и ожиданий. Высокий питерский фонарь, пожарная лестница, "упрятанная" под снегом, и огромные литые ворота завершают эту поэтическую инсталляцию.

Маленькая квартирка Тамары, магазинчик, где трудится Зойка, привокзальный буфет, настоящий каток - только легкие обозначения быта. Прозрачные газовые ткани нежно отделяют одно пространство от другого, не скрывая, а только подчеркивая поэтическую красоту города.

Это пространство диктует своим создателям и все остальные законы игры, заставляя быть чуть более приподнятыми над реальностью, источая слезы и полные тоски суровые мужские взгляды. Здесь крупные планы идут в напряженной тишине зала, выхваченные из темноты лучом света, а общие сопровождаются хрипловатым голосом Юрия Шевчука, специально для спектакля записавшего песню "Миленький ты мой", спетую впервые Зинаидой Шарко в спектакле БДТ.

Когда же дается полное "зтм" (так на театральном сленге называют затемнение), то высоко в стене по-прежнему горит одно окно, ни на секунду не оставляя публику без света надежды. Законы жанра работают точно. А может, работает сама по себе эта удивительная володинская пьеса, в которой документальная подлинность эпохи переплавлена в высокий поэтический миф о вечном ожидании, верности и возвращении к истокам.

Елена Яковлева играет Тамару трепетно, хотя и "плюсуя" простонародно-пролетарское происхождение героини, даря ей свой вечный (невесть откуда в ней взявшийся) говорок. На фоне возвышенного питерского пространства он кажется неестественным. Зато естественно и точно угадана ею пластика женщины "сурового" советского стиля, точно скукоженной, по-бабьи заглаживающей волосы рукой, лишенной темпераментного, независимого и яркого жеста. Но с каждым витком этой чудесной истории она расслабляется, обретая в сцене на катке свободу полета. В ней раскрывается женщина в зените счастья. Одетая в спортивный костюм - шароварчики, курточку и шапочку, - она вновь становится довоенной питерской девочкой, влюбленной в студента-химика.

Изысканно и темпераментно сыграла продавщицу Зою, временную подружку Ильина, Лилия Азаркина. Она умудрилась довести роль непутевой, смешной и несчастливой продавщицы почти до шаржа, нигде не солгав и не огрубив психологических нюансов. С нею вместе женская часть зрительного зала наверняка всплакнула не раз.

Юная Катя Полины Рашкиной (с нею в паре играет Дарья Белоусова) - легкая, эксцентричная, предельно естественная, скорее похожа на свободную и независимую девочку наших дней. Но спектаклю, в котором сохранена верность духу, а не букве времени, это даже на пользу.

Как на пользу ему открытый темперамент Сергея Гармаша, его брутальный мужской взгляд и повадка. Это его взгляд, с болью и тоской направленный прямо в зрительный зал, начинает спектакль и задает его щемящий, пронзительный тон. Порой в его Ильине, в его почти зэковских повадках, в манере курить или сидеть на корточках, ощущается ненаписанная, но явно подразумеваемая Володиным судьба этого человека, вырванного на долгие годы из нормальной жизни не по своей воле. Они вообще друг другу - пара, эти два простых и загрубевших в советском мире человека. Совсем иные, чем их предшественники - утонченная Толмачева с Ефремовым или тем более питерцы Шарко и Копелян.

Но суть пьесы от этого не меняется. И она остается на сцене "Современника" пронзительной сказкой об ушедшей и всех предстоящих нашей странной стране эпохах. В ней радостно узнавать приметы 50-х и 60-х, слышать голос нового времени в музыке и голосе Юрия Шевчука, созерцать ее чуть архаичный стиль, напоминающий спектакли "Современника" 70-х годов. Соединяясь в коктейль, не всегда изысканно строгий, все это рождает ощущение единой, вместе с театром прожитой жизни.

Потому, когда в щемящем финале Тамара - Яковлева, обнимая вновь обретенного возлюбленного, говорит свою знаменитую реплику: "Лишь бы не было войны!", - нам, как и полвека назад, не смешно, а страшно от предчувствий и хочется плакать.

Коммерсант , 13 апреля 2006 года

50 лет уложили в "Пять вечеров"

Пьеса Александра Володина в "Современнике"

Накануне своего 50-летнего юбилея театр "Современник" вновь обратился к классической пьесе Александра Володина "Пять вечеров", которая в 1959 году была поставлена на сцене театра Олегом Ефремовым и Галиной Волчек. Теперь "Пять вечеров" поставил Александр Огарев, а главных героев сыграли Елена Яковлева и Сергей Гармаш. Спектакль посмотрел СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.

Театр играет со своим собственным прошлым – вполне понятная стратегия для юбилейных торжеств. По крайней мере, это более понятно, чем если бы театр просто на ровном месте взял да и выбрал "Пять вечеров" в качестве ординарной премьеры. Публике предлагают изрядный бонус: это, мол, спектакль о главном (произносится с придыханием), о пронзительных чувствах, хрупких судьбах, душевной чистоте и годах томительного ожидания в тоске и печали.

Солидная часть зрительниц действительно всхлипывает большую часть представления, благо щемящие эмоциональные кульминации разбросаны по пьесе в изобилии. Другое дело – средства, которыми это самое "главное" доносят до зрителя. Точнее, средство – утомляюще постоянная, плакатная, грубого помола надрывность. Ненатурально кричат практически все актеры: хриплыми вымученными стенаниями то и дело заходится мятущийся Ильин (Сергей Гармаш), вечно срывается на истеричный крик ходульно-прямодушный отрок Слава (Шамиль Хаматов), развязная продавщица трудной судьбы Зоя (Лилия Азаркина) вовсе не умеет разговаривать иначе, чем на неестественных повышенных тонах, и даже наивное резонерство трогательной девушки Кати (Полина Рашкина) тоже не обходится без череды утрированных вскриков и всхлипов. По-другому строит свою роль разве что Елена Яковлева, играющая Тамару с избытком судорожной и нервозной растерянности в голосе и игре,– грань между тонким психологизмом и бьющей в лоб жалобностью оказывается, таким образом, перейденной и тут.

Насколько это адекватно пьесе – судите сами. Пьеса Александра Володина, может быть, не оперирует совсем уж филигранными нюансами и оттенками чувств, но не допускает и обобщенности. Да, в анамнезе у главных героев трагедии вполне эпического масштаба (Ильин за 17 лет до выведенных в пьесе событий расстается с Тамарой, уйдя на войну, а сама Тамара переживает блокаду), да, завершается пьеса словами "Лишь бы не было войны" – но сама-то пьеса не об этих событиях. Ильин Олега Гармаша в смутном порыве является домой к Тамаре, со столь же смутными намерениями кормит ее баснями о своей якобы блистательной карьере и беспорядочными картинами будущего совместного счастья, сбегает от возлюбленной, бесприютно мыкается по распивочным, забегает к брошенной простушке Зое, потом-таки возвращается к Тамаре – и всюду сеет слезоточивый накал страстей без всякой психологической состоятельности.

В результате зритель уходит со спектакля с ощущением, что его долго и пребольно били по голове, но с неясными целями: изломанные взаимоотношения всех героев вместо сочувствия просятся в хармсовские "Случаи", в какое-то "хорошие люди, а не могут найти себе место в жизни". Между тем и сама текстура постановки, и визуальное решение претендуют на чинную и патриархальную конкретность. Декорации Натальи Дмитриевой представляют собой среднестатистический питерский двор-колодец со всеми мыслимыми степенями правдоподобия: и занавешенное окошко томительно светится вверху, под падугой, и одинокий фонарь присыпан снежком, и бутафорский снегопад кружится над сценой в уличных эпизодах. На этом фоне возникают скупые, но, кстати сказать, очень точно и остроумно отсчитанные приметы интерьеров: рамы дверных проемов, обозначающие расположение комнат, да реквизит вроде лампы с бахромчатым абажуром, железной кровати и патефона-"чемоданчика".

Эти детали вкупе со звукорядом (в основном фрагменты шлягеров 50-х) подобраны на редкость любовно, и точно так же преувеличенно-любовно подчеркиваются отсылки к советскому быту в репликах героев. Вот Тамара пытается приструнить пылкого племянника Славу, с комическим благоговением в голосе предлагая ему почитать письма Маркса. Вот она же, волнуясь, рассказывает о своей участи мастера на заводе "Красный Треугольник": "Работа у меня интересная... ответственная...". Вот продавщица Зоя громко озвучивает перечень продуктового ассортимента с гостовскими характеристиками. И всякий раз зал благодарно смеется, вызывая ощущение, что если это спектакль о "главном", то "главным" тут оказывается не тонкая графика человеческих чувств, а лубочные картинки прошлой жизни.

Новые известия, 13 апреля 2006 года

Евгения Шмелева

О странностях любви

Попытка еще раз повторить триумф полувековой давности «Современнику» не удалась

Завтра московский театр «Современник» отметит свое 50-летие. Лучшие подарки к празднику обычно делаешь себе сам. И к полувековому юбилею театр сам себе приготовил презент: восстановил в афише спектакль «Пять вечеров» по пьесе Александра Володина. Дареному коню в зубы не смотрят, но праздника не получилось.

Новая постановка «Современника» «Пять вечеров» заранее вызывала любопытство критиков: ведь именно с этой пьесы, поставленной в 1959 году Олегом Ефремовым, началась слава молодого «Современника». Руководитель театра Галина Волчек, участвовавшая в том, ефремовском, спектакле в качестве второго режиссера, лишь усиливала интригу, намекая, что мы увидим не римейк старой постановки, а совершенно новый взгляд молодого режиссера «на тех людей, на ту жизнь». На постановку был приглашен ученик Анатолия Васильева – Александр Огарев, а главные роли поделили звезды театра Елена Яковлева и Сергей Гармаш.

На спектакле приготовившегося к ностальгии зрителя первым делом поразили красотой оформления: заснеженное дерево, желтый свет в одиноком окне, кружащийся в воздухе снег и едва различимые вдали сугробы – трудно придумать более подходящую атмосферу для пяти романтических вечеров. В истории о любви шофера Александра Ильина и заводского мастера Тамары, встретившихся после семнадцатилетней разлуки, Огарев увидел вневременную сказку, такую же вечную и универсальную, как миф о Одиссее и Пенелопе. Сценограф Дмитриева не попыталась вернуть нас в конец 50-х и гуманно опустила тоскливые подробности советской коммуналки, в которой по большей части разворачиваются события. Вместо дверей у нее – пустые проемы, вместо стен – легкие прозрачные ткани, а мебель в квартире Тамары исчезает и появляется как в сказке, хоть и видны тени вышколенных монтеров сцены.

Казалось бы, вся эта волшебная атмосфера, сотканная из синеватого света, вкрадчивой музыки, кружащихся снежинок, должна настраивать не только зрителей, но и актеров на романтический лад. Но вот тут и возникает главное несоответствие: с первых минут спектакля герои все, как один, впадают в полуистерическое состояние, много и экзальтированно говорят, нервно смеются и даже танцуют так, как будто это последняя пляска приговоренного на смерть. Всеобщая истерия с бесконечными всхлипываниями, заиканиями, болезненным хрипением, гримасами боли и пусканием слезы продолжается весь спектакль и к финалу утомляет не меньше, чем рефреном звучащая «Милая моя» в надрывном исполнении Юрия Шевчука.

То, что молодые актеры не справляются со своими ролями, совсем не удивительно. Понятно, что Шамилю Хаматову, только в прошлом году окончившему РАТИ, не хватает ни обаяния, ни внутренней харизмы, чтобы играть характерную роль Славы, которая была звездной для юного Табакова. А его партнерше Полине Рашкиной, играющей Катю, приходится много суетиться, таращить глаза и хохотать как безумной в напрасной попытке расшевелить партнера. Но если однообразие игры молодой пары можно списать на недостаток мастерства, то чем объяснить неприятную бледность образов Тамары и Ильина? Елена Яковлева, изображая уставшую от одиночества и ожидания женщину, использует стандартный набор выразительных средств: трясущиеся губы, заикания, громкие всхлипывания, подрагивающий от волнения голос, нервный истеричный смех – эта почти трехчасовая женская истерика на повышенных тонах под конец становится невыносимой. Еще печальнее обстоят дела с образом Сергея Гармаша: он нещадно эксплуатирует свою очаровательную улыбку, а когда требуется разыграть страдание, принимается скалить зубы и напористо хрипеть, добавляя и без того экспрессивным словам излишнего пафоса.

Оторвав историю Ильина и Тамары от бытовых и исторических реалий, режиссер Огарев случайно или (что вероятнее всего) намеренно лишил главных героев всякой индивидуальности, а зрителя – возможности им сопереживать. Его Ильин и Тамара из володинских шофера и заводской работницы перешли в разряд почти метафизических фигур: абстрактный герой возвращается к абстрактной героине, воплощающей всеобщие (а значит, ничьи конкретно) страдания женщин, тоскующих о любви.

Дословно следуя тексту Володина, Огарев не смог передать главного: духа этой самой человечной из советских пьес. И кажется, что лучше бы «Пять вечеров» поставила сама Галина Волчек. И тогда бы разговор о «тех людях и той жизни» не превратился в бесстрастный доклад о некоей любви вообще.

НГ , 14 апреля 2006 года

Григорий Заславский

Часть вторая

В «Современнике» сыграли премьеру «Пяти вечеров»

Театральная премьера – мероприятие не только, а временами и не столько театральное. Светская жизнь кипит: Игорь Николаев с неопознанным представителем то ли творческой, то ли деловой элиты, Владимир Спиваков с супругой Сати Спиваковой, Евгений Примаков, Алиса Фрейндлих, Лариса Рубальская, Вадим Абдрашитов, Павел Каплевич – короткий газетный отклик не позволяет перечислить всех, кто почтил своим присутствием премьеру «Пяти вечеров» в «Современнике». Во вторник и в среду пьеса Александра Володина, сорок с лишним лет назад принесшая славу театру, его выдающимся и великим актерам, вернулась в афишу «Современника».

Поставить спектакль пригласили Александра Огарева, молодого режиссера, ученика Анатолия Васильева, пока не вошедшего в обойму модных, держащегося особняком. Выбор показался и неожиданным, и одновременно верным: пьеса Володина нуждается в таком – особом – взгляде и вряд ли бы выдержала радикальное обращение Серебренникова или Чусовой. Трудно сказать, сохранится ли описываемая Володиным история вне советских реалий, вне прошедшего завершенного времени, в котором, например, продавщица бакалейного отдела готовилась к экзаменам, а письма Маркса к жене казались какой-то «надкнижной» – духовной – ценностью. В невыдуманном прошлом девушка, работающая на переговорном пункте, с гордостью сообщает, что может вырасти до диспетчера. В невыдуманном настоящем это вызывает смех. Приходится признать, что жизнь, описываемая Володиным, и жизнь нынешняя отличаются друг от друга очень сильно. Кто-то из героев замечает, говоря об одной знакомой: «Перестала показываться, наверное, вышла замуж за обеспеченного». Сегодня все наоборот: только те, кто вышел замуж за обеспеченного, и показываются – есть что показывать.

Напомним сюжет: приехав в родной город, после скорого знакомства с продавщицей бакалейного отдела герой, Ильин, вспоминает про первую свою любовь и поздним вечером отправляется к ней в гости. Она же, как выясняется, так и не устроила личную жизнь, заменив ее трудовыми буднями и активностью по партийной линии. Заботится о племяннике, который учится в политехе и дружит с девушкой-телефонисткой. Ну а дальше Ильин, стыдясь своего невысокого шоферского звания, сочиняет, что работает главным инженером химического комбината, потом, стыдясь этой неправды, можно сказать, бежит, но Тамара, как зовут героиню, позабыв про женскую гордость, преодолевая расстояния и преграды, добивается счастья. «Лишь бы не было войны» – последние ее слова отражают понятные всякому советскому человеку мечты о счастье.

Ильина играет Сергей Гармаш, Тамару – Елена Яковлева. Прежде этот союз заставил бы следом сказать про гарантию качества. Но не зря было сказано выше, что в сравнении с прошлым многое изменилось.

В связи с «Пятью вечерами» вспоминается другой спектакль «Современника», «Мурлин Мурло» по пьесе Николая Коляды. Там Яковлева и Гармаш играют жизнь грубую, беспросветную. Эмоции все – резкие, «навыпуск». В «Пяти вечерах», казалось бы, и жизнь, и люди – совсем другие, а манера игры – похожая. Но только там их слова, их обиды ранили, задевали, а здесь – нет (или почти нет). «Я соврал! Я ей соврал!» – кричит Ильин–Гармаш, кричит, но не вызывает никакого сочувствия, поскольку сам – не чувствует. Там была боль, тут – лишь обозначение боли, обозначение любви, обозначение шофера, обозначение измученной женщины, обессилевшей, опустошенной, лишенной самой способности к любви. Ей вспоминать сподручней, чем иметь… Володинская Тамара – совсем иная, партийная и советская, она одновременно – открытая и живая. В игре Яковлевой много разнообразных актерских приспособлений, но даже во всей своей совокупности они не складываются в живой характер, в судьбу, которая у Володина расписана, как говорится, от и до. До деталей продуманные перемещения «намеченных» дверных проемов, односпальных кроватей, столов, снежных шаров размером с человеческий рост (художник – Наталья Дмитриева), то есть избыточный для такой простой истории быт несоразмерен и лишь подчеркивает недостаточность, «сокращенность» актерского существования.

Чуть лучше выглядят молодые, студент Слава (Илья Древнов) и телефонистка Катя (Дарья Белоусова), она, пожалуй, естественней остальных. Проще и живее, по-человечески понятнее. Но тут вспоминается, как играла девочку в рощинской пьесе «Спешите делать добро» взрослая актриса Марина Неелова. Безо всякой травестийности и надсады, естественно, просто. Обидней всего, что нынешняя недостаточность игры как будто бы предопределена: когда у Володина подразумевается пауза, тишина, какое-то молчание, наполненные энергией узнавания, понимания, иным каким волнением и электричеством, в спектакль входит музыка. Иногда – тихая, а чаще – не очень, или песня «Миленький ты мой…» – в надсадном, под стать актерам, исполнении Юрия Шевчука. Шевчука, конечно, не изменишь. Все, что касается актеров, больше всего хочется списать на премьерное волнение.

Культура , 20 апреля 2006 года

Наталия Каминская

Там, где мама молодая и отец живой

"Пять вечеров" в Современнике, которому исполнилось 50 лет

Спектакль выпускался к юбилею Современника, хотя в программке это никак не заявлено. И вообще премьере не предпослано никаких раскруток и зазывных деклараций. Все свершилось как-то очень по-володински, у которого суетиться, упреждать события и бить себя в грудь считалось стыдным. Спектакль вышел за несколько дней до юбилейного вечера, и автору этих строк пришло во время действия на ум странное соображение. В самом названии театра - Современник - слышится что-то старомодно романтическое. Нет, понятие в языке осталось, но им не называют ныне ни новые творческие образования, ни людей, живущих с нами в одно время. "Практика" , "Новая драма" , Центр чего-нибудь или кого-нибудь - вот кратко, дельно и без пафоса названные своими именами вещи. А Современник - понятие объемное и философское, в нем, помимо указания на одновременность, содержится некое осознание себя востребованным собеседником (тоже вроде старомодное слово) и даже властителем умов.

Конечно, в годы, когда Современник родился и рос, он себя действительно таковым осознавал и действительно таковым являлся. Играя под столом с игрушками, я слышала разговоры родителей: "Идем в Современник!" , "Ты уже видел в Современнике?" Молодые инженеры произносили это слово так, как мы теперь произносим названия модных магазинов, ресторанов или курортов. Нет все было совершенно не так! И желание другое, и мотив, и система ценностей, и представления о счастье. "Пять вечеров" - пьеса о счастье. О возможности его обрести. С хорошим концом, не вызывающим упреков к автору в мелодраматической фальши. "Стыдно быть несчастливым" - одна из самых замечательных фраз Александра Володина. Она сказана, хотя и не без иронии, но с твердой верой, что это - стыдно. Если и он, и его современники остались живы после самой страшной в истории человечества войны, то они имеют право быть счастливыми.

А в Театре Современник за 50 лет его существования произошло немало всякого. А в последние годы две его сцены (старую и новую) активно осваивают новые режиссеры, и их справедливо назвать современными хотя бы уже потому, что молодые и ставят иначе, чем старые. Но это все - совершенно другой разговор, иная планета.

"Пять вечеров" поставлены Александром Огаревым в той интонации, в какой звучал театр наших родителей. 50-е годы - время, соединившее несвободу с ощущением свободы, послевкусие от войны с жадным вкусом к жизни. Студенты с линейкой и ватманом, разговоры о невероятных перспективах химической науки, мечты о покорении космоса, престиж образования в каждой семье. Смешные разговоры о важности общественной работы. Приоритет личного счастья в володинской пьесе очевиден, но заботы героини об иногородних студентах, живущих в общежитиях, не кажутся автору ни глупыми, ни фальшивыми. Война кончилась, и хорошим людям хотелось, чтобы счастья хватило на всех. Все это играется на сцене нынешнего Современника без купюр. Притом играется так, как это было в этом театре или в легендарном спектакле Товстоногова в БДТ на рубеже 60-х годов. Ну, конечно, не совсем так. С привкусом стилизации или прямого "привета от". Мизансцену, где молодые герои Катя (Дарья Белоусова) и Слава (Илья Древнов) сидят за столом, у него в руке батон хлеба, а у нее - палка краковской колбасы, можно увидеть в старом фотоальбоме БДТ Рефреном идущая песня "Миленький ты мой... " - тоже оттуда, хоть и записана в исполнении Юрия Шевчука. Торчащие косички, растопыренные руки Кати, детское пижонство Славы, футбольный матч в коридоре между Ильиным и его другом Тимофеевым (Валерий Шальных), романтически доверительные интонации, легкая эйфория - так играли раньше, теперь не играют. Но ведь и жили так! Ефремов и Товстоногов, ставившие эту пьесу в прошлом веке, ведь в реальной жизни искали интонацию, а не заимствовали ее из обветшалого театра. В нынешнем же спектакле Современника происходит редкий эффект: актеры играют в несовременной манере, но при этом абсолютно верят и в возможности театра, которого больше нет, и в человеческую значимость людей, которые были выведены на сцену почти 50 лет назад. Нет, эти "Пять вечеров" -вовсе не "музей" , а живой диалог с "родителями".

Этот эффект есть даже в декорации Натальи Дмитриевой. В давно прошедшие годы подобное оформление называли "симультанным" , это когда на сцене одновременно обозначены все места действия пьесы: чугунная решетка сада, заснеженное дерево, светящееся окно вверху, и тут же - кровати, столы, стулья, абажур. Сейчас тоже смешивают места действия, однако с гораздо большей степенью условности и с некоей холодной остраненностью. Но Дмитриева уловила тот наив старомодного совмещения, где все вещи - подлинные и весь мир - как на ладони.

Впрочем, главное - в паре Ильин - Тома. В Сергее Гармаше и Елене Яковлевой, в непривычной человечности их игры. Гармаш превзошел сам себя. К его обычной мужественности, к его несомненному актерскому таланту прибавилось нескрываемое удовольствие от того человеческого материала, который выпало сыграть. Одно дело - надежный милиционер, коих во всей плоскостной убедительности актер переиграл немерено, и совсем другое - объемный, чисто мужской характер, с драмой, биографией и подлинной историей любви. Как они с племянником Томы Славкой ведут незримый мужской поединок, как он меняется от дежурного флирта с нелепой продавщицей Зоей (Лилия Азаркина превращает эпизод в яркую, трогательную сцену) к встрече с Томой, когда, кажется, все в его жизни решается, но он сам себе боится в этом признаться! Спектакль никак не объясняет нам, где пребывал герой долгие годы после окончания войны (а пребывал он - ясно где). Но Гармаш отыгрывает это едва уловимой повадкой, выражением лица, в которых проглядывает что-то тяжелое, зэковское. Лицо героя выхватывает время от времени прямой луч света, и смотреть в это лицо не устаешь, тут - настоящий крупный план, и в зале - звенящая тишина.

Однако Елена Яковлева - тоньше, у нее еще и изысканный театральный стиль, какая-то едва уловимая патина ненынешней сценической манеры, сквозь которую просвечивает абсолютно искреннее переживание. Яковлева играет и это волшебное "чуть-чуть", зазор между сегодня и ретро, заставляющий вспомнить знаменитых ее предшественниц в этой роли или, по крайней мере, то, что мы читали об их игре. Зажатая, затюканная тетка на глазах освобождается от всех пут социума и собственного несчастья, превращается в прелестную женщину.

К юбилею Современника лучшей премьеры нельзя было выдумать. Она напомнила о том, какое искреннее участие зрительного зала вызывал молодой театр Олега Ефремова и его соратников, какого духовного калибра диалоги с современниками в нем велись. И о том, что подобный тип театра жив до тех пор, пока кому-то еще интересны подлинные человеческие истории. И еще о том, что о родителях не только помнят и заботятся. Честно говоря, им иногда и завидуют.

Россiя , 18 мая 2006 года

Марина Квасницкая

Один вечер для дуэта

Люди бывают очень смешны, когда откладывают счастье на 17 лет

Пьеса Александра Володина «Пять вечеров» в исполнении двух лучших актеров театра Елены Яковлевой и Сергея Гармаша – беспроигрышный вариант для юбилейного для «Современника» сезона. Этот актерский дуэт уже хорошо сложился как некое художественное целое. И если театральные гурманы обычно ходят посмотреть на любимых актеров, то можно с уверенностью сказать, что удовольствие от слаженного дуэта двух звезд восхищает вдвойне. Пара Яковлева – Гармаш запомнилась еще по спектаклю «Бесы», где их исполнение ролей брата и сестры Лебядкиных – просто актерский Монблан в многофигурной композиции мэтра режиссуры Анджея Вайды.

Пьеса Володина – удачный выбор. Она такая, казалось бы, простая, бесхитростная, но в то же время емкая. На самом деле хорошо разыграть простую и бесхитростную историю о любви, о судьбе рискует не каждый театр. Здесь сложнее удивить зрителя, который искушен наворотами современной драматургии, эффектными мизансценами модных режиссеров, дизайнерскими костюмами, которые сегодня стали чуть ли не самоцелью многих постановок. А здесь все просто: он и она, встреча двух людей после 17 лет разлуки, их осознание своей любви и принадлежности друг другу, разговор о личностной состоятельности, о счастье, о правильном выборе и о необходимости исправить ошибку.

История разыграна так мощно и чисто, что в финале, когда все-таки разворачивается этот ожидаемый и горький хеппи-энд, зрительницы хлюпают носом и достают из сумочек батистовые платочки – почти забытый аксессуар завзятых театралов. Это именно тот спектакль, на котором испытывают одинаково сильные чувства и высоколобый интеллектуал, и мотальщица из прядильного цеха.

Он и она. Все просто и невероятно сложно в их пути к счастью. Их разделила война, а после войны Александр Ильин хотел прийти к своей возлюбленной в полном смысле героем, увенчанный лаврами, на белом коне. Но с этим оказались проблемы. Химический институт не окончил из-за своего неумения пойти на компромисс, в спорте тоже оказались свои бои без правил, и там, по большому счету, он не сделал карьеры. Да, именно карьеры, это слово давно вертелось на языке.

Карьера – это культ современного человека. Не секрет, что сегодня для многих состоятельность исчерпывается исключительно карьерными успехами. Сегодня если ты не сделал карьеры – ты неудачник. Но драматург раскрывает нам иные грани человеческой состоятельности: умение любить, дружить, быть в ладу со своей совестью. Замечу кстати, что некоторым критикам пьеса Володина, а вслед за ней и спектакль в целом показались архаичными. Но это лишний раз подтверждает актуальность и пьесы, и спектакля. И то, что «Современник» угадал какой-то болевой нерв сегодняшнего дня.

Спектакль «Пять вечеров» – это спектакль на вырост. Я уверена, что актеры будут находить все новые краски для своих персонажей. И уже сейчас мне любопытно: каким спектакль будет через полгода, через год? Мне кажется, что он будет только лучше, как хорошее вино.

Обаятельного «неудачника» Сергей Гармаш играет сдержанно, но мощно, нигде не впадая в сентиментальность. Он играет не саму любовь, а какое-то неуловимое счастье находиться рядом с любимым человеком. И за этими нюансами счастья следит невероятно интересно. Вот они с Тамарой катаются на катке. Надо сказать, что актеры в коньках вполне натурально умудряются скользить по авансцене. Ильин не поедает глазами свою спутницу, как принято изображать любовь вульгарного толка. Он счастлив и от этого катка, и от чудесного дня, и от общения с симпатичными людьми.
Просто это счастье умножено вдвое оттого, что рядом - она. Вот он учит боксу племянника Тамары. Он получает удовольствие от этого процесса, но вдвойне от того, что скоро придет она. Хэппи-энд еще далеко, но эти флюиды счастья накрывают зрительный зал с головой.

Накрывают они и Тамару. Поначалу она мерзла и куталась в бесформенную кофту, но потом достает из своего гардероба женственные платья. И невольно кажется, что она уже согрелась. В лучах счастья, как пишут в банальных любовных романах… Актриса Елена Яковлева пользуется острохарактерными и комедийными штрихами, чтобы не впасть в дешевую мелодраму. Однако она нигде не копирует рисунок роли Людмилы Гурченко в известном фильме.

Хотя трудно удержаться от сравнения – настолько памятен тот замечательный фильм. «Зачем ты целуешь мои руки? Они же грязные!» – в этой финальной сцене объяснения героев память просто подсказывает интонации голоса Гурченко. Однако актриса сумела найти свои интонации для этой сцены. Ее Тамара более мягкая и женственная, а временами более смешная.

Вообще режиссер Александр Огарев не поскупился на комедийные сцены в этом спектакле. Ведь люди бывают очень смешны, когда откладывают свое счастье на целых 17 лет!

Планета Красота, номер 5-6, 2006

Марина Дмитревская

С любимыми не расставайтесь!

Сначала померещилось. Старый ленинградский фонарь, одинокое окно светится, наверное, комната Тамары - окнами в колодец… Восстания 22, квартира 2? Реальный володинский адрес, куда после премьеры БДТ не раз приходили разные люди, стучались и спрашивали Тамару Васильевну - до такой степени «вторая реальность» спектакля, нежнейшего из товстоноговских созданий, захватывала, смыкалась с жизнью, становилась жизнью…

Фонарь, окно...

Сразу оговорюсь: я видела самое первое представление «Пяти вечеров», приготовленных к 50-летию «Современника». Ехала на премьеру из Ленинграда (не из Петербурга), почти уверенная в том, что в «Современнике» - втором и любимом «доме» Володина - в этот вечер постараются забыть свое гламурное, многоцветное «буржуазное» сегодня во имя легендарного, черно-белого, демократического и истинного «вчера». Что умоют лица, сотрут дорогой лак, хотя бы ненадолго. Казалось, что здесь не смогут соврать, наиграть, не поверить пьесе, хотя бы из-за ностальгии по «тому» театру. Я была почти уверена: возьмут ту интонацию простой драматической правды, которая все хуже дается нашему театру. Тем более, что и Тамара и Ильин - в возможностях замечательной Елены Яковлевой и Сергея Гармаша… В общем, вместе со мной поезд Ленинград - Москва вез тонну пафоса и чемодан надежд. Трясясь в вагоне, я предавалась непростительному профессиональному идеализму: что Галина Волчек проявит бдительность и не перепутает повадки 1958-го с повадками и танцами, явившимися после Фестиваля молодежи и студентов (все театры путают). Ведь она же помнит, как ходили, что носили, о чем грустили, чего хотели… Время уходит, остаются последние очевидцы, и наверняка «Пять вечеров» взяли, «чтобы помнили», чтобы вернуться туда, в старый «Современник», где - «правда! Ничего, кроме правды!» Нет, кроме правды еще - счастье...

«Пять вечеров» поставил молодой режиссер Александр Огарев. Но ведь для того чтобы чувствовать время, ощущать его запахи, движения, колебания света, вибрации воздуха и нюансы отношений, не обязательно в нем жить. Стоит включить образованное творческое воображение - и уже не перепутаешь 10-е годы XIX века с его же 30-ми, а время юности родителей - с годами, когда бабушка была молодой… Что ж говорить о десятилетиях недавних, в которых рос сам? Фантики, шапки и гольфы отрочества, туфли и косынки юности не перепутаешь с туфлями и шапками бабушки или мамы, да и с собственными вещами других десятилетий не перепутаешь. В разные годы люди по-разному глядят, ходят, прикасаются друг к другу. У самого Володина прочтите, что такое было взять девушку за руку! И как брали, какой внутренний жест сопровождал это событие…

Фонарь, окно… А дальше возникли какие-то совершенно не ленинградские, а купеческо-московские кованые ворота, мимо них, прямиком из спектакля Римаса Туминаса «Маскарад», прикатились два неправдоподобно больших снежных кома, и именно «как снежный ком» спектакль стал обрастать ненужными деталями и тонуть в сценической суете. Тут и «Миленький ты мой» голосом Юрия Шевчука, и старые пластинки, и еще какая-то музыка («Где Кура, а где дом?» - как говорилось в одном спектакле…) Тут и занавески, летающие туда-сюда, и условные дверные рамы, словно сошедшие с фотографий ранних современниковских спектаклей, и безусловные столы, и «ретро-катание» на коньках, и смесь 50-х с 70-ми…

Ну как может Катя, девочка с телеграфа, танцевать со шваброй на столе в чужом доме? «Не верю!» - кричит ранний «Современник», но «Современник» нынешний не слышит его…

Здесь как будто все время опасаются: нынче зритель не поймет. Чего не поймет? Что признание Тамары в любви, высказанное одной фразой: «Я тебя уважаю», - это не то же самое, что нынешнее «Приглашаю тебя на утренний чай с лимоном»?.. Как же надо довести зрителя, чтобы он стал таким тупым? Вот «для тупых» в первой же сцене Лилия Азаркина изображает продавщицу Зою в лучших традициях Клары Новиковой. А ведь одинокая Зоя - та же Тамара, только не дождавшаяся своего Ильина. В пьесе - рифмы, зеркала, тишина одиночества…

Или вот. Слава бросает на пол книгу, Тамара кричит: «Это же письма Маркса!» Смешно и печально написано, но Яковлева почему-то так боится, что зал не засмеется на реплику, что изо всех сил педалирует, красит… А как суетится Полина Рашкина (Катя), существуя в режиме мультфильма - ни секунды остановки. Ощущение, что зал - тюбик, из которого выдавливают реакцию.

У Володина все - между строчек, за словами. Потому он и Володин, а не Софронов или даже Розов. В «Современнике» (как и в Молодежном театре на Фонтанке, где спектакль поставил Семен Спивак) до странности нет ничего между, а смачно раскрашивают именно строчки. Или смачно молчат (Гармаш), или картинно падают в обморок (Тамара при виде Ильина), или старательно интонируют, уничтожая речь, которая когда-то казалась магнитофонной, а потом оказалась поэзией. И нежный текст лишается содержания, вместо подлинного (что так важно в Володине) возникает бесконечное «понарошку», все показано - и мир володинских героев, где внешнее скрыто, а внутреннее ясно, превращается в мир, где все внешнее ясно, а внутреннего нет.

Почти весь спектакль демонстрируют отношение к тексту, отчуждают его. Между тем именно текст звучит изумительно, ясно, тонко.

Но «умыть лица» после сериалов, ток-шоу, Серебреникова и Чусовой актерам «Современника» не удается.

Может быть, пройдет время, Яковлева с Гармашом успокоятся и станут играть тоньше. В спектакле, который видела я, они действовали лишь всенародно известными «обаяниями», не отдаваясь собственно драматическим движениям, страхуясь. Ни у Тамары, ни у Ильина не было за спиной крыльев биографии, хотя к концу спектакля из-под завалов сценического хлама робко выползла история Мужчины и Женщины. Мужчины, который хочет «жить так, как мне нравится, и ни перед кем не отчитываться», - свободного мужчины, неожиданно вставшего на якорь, и женщины, которая на то и женщина, чтобы якорем быть. История родилась, но развиться у нее уже не было времени.

Зинаида Шарко - первая и легендарная Тамара товстоноговского спектакля - рассказывает, что когда Володина пригласили читать «Пять вечеров», это был «целый спектакль. Через каждые пять минут он останавливался и говорил: «Извините, там очень бездарно написано. Я вот это исправлю и это исправлю... Ой, как это плохо! Я… я даю слово, что я это исправлю!». Вот так он прочел всю пьесу, извиняясь за то, что якобы так плохо написано.

Как бы хотелось, чтобы вот так, по-володински извиняясь, «Современник» «перечел» и поправил свой сценический текст, потому что и вправду он «написан» неважно.

Александр Володин – Пять вечеров

Прототипом героини "Пяти вечеров" стала жена Александра Володина. В пьесе даже есть целая сцена, где Тамара и Ильин рассказывают историю, которая на самом деле произошла с Володиным и его будущей женой: "И, вот, сидим в грузовых машинах, еще не стриженные. Женщины кругом плачут, а она смотрит снизу и говорит: – Видишь, какая у тебя будет бесчувственная… – и запнулась. Моторы уже тарахтят, плохо слышно. – Что ты сказала, не понял! – Я сказала: видишь, какая у тебя будет бесчувственная жена. – Вот это да. Машины тронулись, она побежала вслед. Потом мотор что ли заглох, остановились. И она поодаль остановилась… Опять поехали – она опять побежала. Потом отстала…"
Всю войну они переписывались, когда Володин попал в госпиталь, она приехала. Вернувшись с фронта, женился на ней. "Долго жили трудно, - писал Володин в своих воспоминаниях, - но теперь ничего. Я уже не молод. И она не молода. Я часто устаю. Она болеет. Посмотришь отсюда назад – как коротко было все, как просто…"

Большой драматический театр им. Горького
постановка Георгия Товстоногова.
1959 год

В ролях: Тамара - Зинаида Шарко, Ильин - Ефим Копелян, Слава - Кирилл Лавров, Катя - Людмила Макарова

Главный герой пьесы Александра Володина «Пять вечеров» – Ильин, если судить по принятым меркам, не состоялся. Прозванный в школе «химик-гуммиарабик» за способности по химии, потом в институте один из лучших студентов, он был вышиблен с третьего курса «за откровенность», перепробовал разные профессии, помотался по белу свету – словом, не стал, не сделал, не приобрёл. И Тамара, которая когда-то провожала его на фронт, тоже не достигла сколько-нибудь заметных высот – во время войны пришлось пойти на курсы медсестёр, потом принять на руки осиротевшего племянника, теперь она мастер на «Красном треугольнике».

И каждый из них где-то в глубине души считает свою жизнь несостоявшейся и оттого, опасаясь снисходительной жалости со стороны тех, у кого жизнь задалась, одевает свою душу защитным панцирем из формул и понятий, означающих соответствие стандарту успеха и благополучия. «Работа интересная, ответственная», «Ну конечно, я член партии. Коммунисту можно больше потребовать от партбюро. Словом, живу полной жизнью, не жалуюсь», – это оборонительные формулы, которыми прикрывается Тамара.

1919- 2001
Александр Моисеевич Володин (псевдоним; настоящая фамилия - Лифшиц)
русский советский драматург, прозаик. Родился в Минске. С детских лет сирота, воспитывался у дяди – московского врача, с 1939 служил в армии; после ранения на фронте учился на сценарном факультете ВГИКа (окончил в 1949). Литературную деятельность начал в 1954. Стихи писал с детства; первая книга – сборник Рассказы (1957), обозначивший постоянный для Володина интерес к повседневной жизни современников, характерам, языку и быту людей обычных профессий.

Главный герой пьесы Ильин не был в Ленинграде 17 лет. Теперь он возвращается в родной город. Он смотрит на дом, в котором давным-давно арендовал комнату в одной из коммунальных квартир. Он вспоминает о Тамаре, которая ему нравилась тогда. Он рассказывает об этом своей знакомой Зое. Ильин во время войны много писал Тамаре, а потом перестал. Ему не терпится узнать, как сложилась ее жизнь, как сильно она изменилась. Он идет к ней.

Тамара проживает все в той же квартире, только теперь вместе с племянником Славиком. Появление Ильина немного пугает женщину. Сначала она не узнает его, но и потом не понимает, куда он пропал на столько лет. Личная жизнь Тамары не сложилась, ее сестра погибла во время войны. Женщина вся в работе и с гордостью рассказывает Ильину о том, что она – мастер цеха. Главный герой в свое время учился в Технологическом институте, где сейчас обучается Славик. Чтобы выглядеть более привлекательным в глазах Тамары он хвастается тем, что он инженер и работает на крупном химическом заводе. Мужчина говорит, что в Ленинграде по работе и задержится на несколько дней. Тамара гостеприимно предлагает ему пожить в одной из комнат.

Славик до ночи засиживается с Катей, из-за чего ругается с Тамарой. Женщина упрекает молодежь в том, что Славик получает плохие оценки, а молодой девушке неприлично так себя вести. Ильин вмешивается и объясняет парню, что ради Тамары готов на все и не позволит ее обижать в своем присутствии. Так закончился первый вечер Ильина и Тамары, которых было ровно пять.

На следующий день обитатели квартиры приводят ее в порядок к приходу Тамары. Та сначала недовольна тем, что Ильин и молодежь хозяйничают в ее доме, но потом успокаивается. Когда Славик с подружкой уходят, Ильин и Тамара мило беседуют, женщина напевает песни и говорит о том, что рада, что не вышла замуж. Мужчина воспринимает это как намек на симпатию.

Вечер за вечером Тамара все с большей нежностью смотрит на Ильина. А того мучает совесть за вранье, ведь на самом деле он всего лишь простой шофер. Работает далеко на Севере и ничего хорошего в его жизни не происходит. Он упрашивает женщину ехать вместе с ним на Север, где он собирается работать шофером. Тамара не понимает, зачем инженеру менять профессию и отказывается. Пока она идет в магазин за продуктами, Ильин тайком уходит из квартиры. Славик сдерживает Тамару и не позволяет ей догнать любимого мужчину.

Его друг Тимофеев соглашается приютить скрывающегося от Тамары Ильина, это он инженер на большом комбинате. Подслушав его разговор по телефону, женщина узнает правду, но для нее это ничего не меняет. Она просит Тимофеева передать Ильину, чтоб он возвращался к ней. Но того мучает стыд и он не спешит за Тамарой. А она ищет его везде, даже у Зои, где ей приходится выслушать много неприятных и язвительных слов.

Главный герой пытается уехать из Ленинграда. Пока он с горя напивается, на вокзале его перехватывает Катя. Они пьют вместе, рассказывая друг другу о своих переживаниях. Катя говорит о Славике, а Ильин – о Тамаре. Он рассказывает о том, кем является на самом деле.

В свою очередь Тамара рассказывает племяннику о своих чувствах к Ильину, о том, как она его провожала и ждала писем с фронта. Выпившая Катя приносит Славику конспект, который для него писала всю ночь. Затем появляется Тимофеев, он везде разыскивает Ильина. Вскоре приходит и главный герой. Он просит прощения у Тамары, обещает, что будет заботиться о ней. Женщина радуется его возвращению и сообщает, что согласна отправиться с ним на Север.

Произведение учит тому, что любой обман будет раскрыт. Нет смысла врать людям, которых любишь, и пытаться себя приукрасить.

Картинка или рисунок Володин - Пять вечеров

Другие пересказы для читательского дневника

• Краткое содержание Любовь под вязами О’Нил

  Драматический сюжет произведений во все времена привлекал любителей данного жанра. Пьеса «Любовь под вязами» основоположника американской драмы Юджина О"Нил, в которой потрясающе воссозданы атмосфера и реалии жизни

  С первых страниц произведения мы видим главного героя по имени Буссе, которого усыновила пожилая пара. Однако, мальчик не чувствовал в семье любви и ласки, он всегда находился в одиночестве.