РАЗДЕЛ II. АТТИЧЕСКИЙ ПЕРИОД ГРЕЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

ГЛАВА II. РАЗВИТИЕ ДРАМЫ

2. Трагедия

1) Происхождение и структура аттической трагедии

На празднике «великих Дионисий», учрежденном афинским тираном Писистратом, выступали, помимо лирических хоров с обязателmным в культе Диониса дифирамбом, также и трагические хоры. Античная традиция называет первым трагическим поэтом Афин Феспида и указывает на 534 г. до н. э. как на дату первой постановки трагедии во время «великих Дионисий». Эта ранняя аттическая трагедия конца VI и начала V вв. еще не была драмой в полном смысле слова. Она являлась одним из ответвлений хоровой лирики, но отличалась двумя существенными особенностями: 1) кроме хора, выступал актер, который делал сообщение хору, обменивался репликами с хором или с его предводителем (корифеем); в то время как хор не покидал места действия, актер уходил, возвращался, делал новые сообщения хору о происходящем за сценой и при надобности мог менять обличие, исполняя в свои различные приходы роли разных лиц; в отличие от вокальных партий хора актер этот, введенный, согласно античной традиции, Феспидом, не пел, а декламировал хореические или ямбические стихи; 2) хор принимал участие в игре, изображая группу лиц, поставленных в сюжетную связь с теми, кого представлял актер. Количественно партии актера были еще очень незначительны, и он, тем не менее, был носителем динамики игры, так как в зависимости от его сообщений менялись лирические настроения хора. Сюжеты брались из мифа, но в отдельных случаях трагедии составлялись и на современные темы; так, после взятия Милета персами в 494 г. «поэт Фриних поставил трагедию «Взятие Милета»; победа над персами при Саламине послужила темой для «Финикиянок» того же Фриниха (476 г.), содержавших прославление афинского вождя Фемистокла. Произведения первых трагиков не сохранились, и характер разработки сюжетов в ранней трагедии в точности не известен; однако уже у Фриниха, а может быть еще и до него, основным содержанием трагедии служило изображение какого-либо «страдания». Начиная с последних лет VI в. за постановкой трагедии следовала «драма сатиров» - комическая пьеса на мифологический сюжет, в которой хор состоял из сатиров. Первым творцом сатировских драм для афинского театра традиция называет Пратина из Флиунта (в северном Пелопоннесе). Интерес к проблемам «страдания» был порожден религиозными и этическими брожениями VI в., той борьбой, которую складывавшийся рабовладельческий класс города вел, опираясь на крестьянство, против аристократии и ее идеологии Демократическая религия Диониса играла в этой борьбе значительную роль и выдвигалась тиранами (например Писистратом или Клисфеном) в противовес местным аристократическим культам. В орбиту новых проблем не могли не попасть и мифы о героях, принадлежавшие к основным устоям полисной жизни и составлявшие одну из важнейших частей в культурном богатстве греческого народа. При этом переосмыслении греческих мифов на первый план стали выдвигаться уже не эпические «подвиги» и не аристократическая «доблесть», а страдания, «страсти», которые можно было изображать так же, как изображались «страсти» умирающих и воскресающих богов; этим путем можно было сделать миф выразителем нового мироощущения и извлечь из него материал для актуальных в революционную эпоху VI в. проблем «справедливости», «греха» н «воздаяния». Возникшая в ответ на эти запросы трагедия восприняла наиболее близкий к привычным формам хоровой лирики тип изображения «страстей», часто встречающийся и в первобытных обрядах: «страсти» не происходят на глазах у зрителя, о них сообщается через посредство «вестника», а справляющий обрядовое действие коллектив реагирует песней и пляской на эти сообщения. Благодаря введению актера, «вестника», отвечающего на вопросы хора, в хоровую лирику вошел динамический элемент, переходы настроения от радости к печали и обратно - от плача к ликованию. Очень важные сведения о литературном генезисе аттической трагедии сообщает Аристотель. В 4-й главе его «Поэтики» рассказывается, что трагедия «подверглась многим изменениям», прежде чем приняла свою окончательную форму. На более ранней ступени она имела «сатировский» характер, отличалась несложностью сюжета, шутливым стилем и обилием плясового элемента; серьезным произведением она стала лишь впоследствии. О «сатировском» характере трагедии Аристотель говорит в несколько неопределенных выражениях, но мысль, по-видимому, та, что трагедия некогда имела форму драмы сатиров. Истоками трагедии Аристотель считает импровизации «зачинателей дифирамба». Сообщения Аристотеля ценны уже потому, что принадлежат очень осведомленному автору, в распоряжении которого был огромный, не дошедший до нас материал. Но они подтверждаются также и показаниями других источников. Есть сведения, что в дифирамбах Ариона (стр. 89) выступали ряженые хоры, по имени которых отдельные дифирамбы получали то или иное название, что в этих дифирамбах, кроме музыкальных частей, имелись и декламационные партии сатиров. Формальные особенности ранней трагедии не представляли, таким образом, абсолютного нововведения и подготовлены были развитием дифирамба, т. е. того жанра хоровой лирики, который непосредственно связан с религией Диониса. Более поздним примером диалога в дифирамбе может служить «Фесей» Вакхилида (стр. 93). Другим подтверждением указаний Аристотеля является и самое название жанра: «трагедия» (tragoidia). В буквальном переводе оно означает «козлиную песнь» (tragos - «козел», oide - «песнь»). Смысл этого термина был неизвестен уже античным ученым, и они создавали различные фантастические толкования, вроде того, что козел будто бы служил наградой для победившего в состязании хора. В свете сообщений Аристотеля о былом «сатировском» характере трагедии происхождение термина может быть легко объяснено. Дело в том, что в некоторых областях Греции, главным образом в Пелопоннесе, демоны плодородия, в том числе и сатиры, представлялись козлообразными. Иначе в аттическом фольклоре, где пелопоннесским козлам соответствовали конеобразные фигуры (силены); однако и в Афинах театральная маска сатира содержала, наряду с лошадиными чертами (грива, хвост), также и козлиные (бородка, козья шкура), и у аттических драматургов сатиры нередко именуются «козлами». Козлообразные фигуры воплощали сладострастие, их песни и пляски следует представлять себе грубыми и непристойными. На это намекает и Аристотель, когда говорит о шутливом стиле и плясовом характере трагедии на ее «сатировской» стадии. «Трагические», т. е. ряженые козлами, хоры были связаны и вне культа Диониса с мифологическими фигурами «страстного» типа. Так, в городе Сикионе (северный Пелопоннес) «трагические хоры» прославляли «страсти» местного героя Адраста; в начале VI в. сикионский тиран Клисфен уничтожил культ Адраста и, как говорит историк Геродот, «отдал хоры Дионису». В «трагических хорах» должен был поэтому занимать значительное место элемент заллачки, который был широко использован в позднейшей трагедии. Заплачка, с характерным для нее чередованием причитаний отдельных лиц и хорового плача коллектива (стр. 21), явилась, вероятно, и формальным образцом для частых в трагедии сцен совместного плача актера и хора. Однако, если аттическая трагедия и развилась на основе фольклорной игры пелопоннесских «козлов» и дифирамба арионовского типа, все же решающим моментом для возникновения ее было перерастание «страстей» в нравственную проблему. Сохраняя в формальном отношении многочисленные следы своего происхождения, трагедия по содержанию и идейному характеру была новым жанром, ставившим вопросы человеческого поведения на примере судьбы мифологических героев. По выражению Аристотеля, трагедия «стала серьезной». Такой же трансформации подвергся и дифирамб, потерявший характер бурной диоиисовской песни и превратившийся в балладу на героические сюжеты; примером могут служить дифирамбы Вакхилида. И в том и в другом случае детали процесса и его отдельные этапы остаются неясными. По-видимому, песни «козлиных хоров» впервые, стали получать литературную обработку в начале VI в. в северном Пелопоннесе (Коринф, Сикион); на рубеже VI и V вв. в Афинах трагедия была уже.произведением на тему о страданиях героев греческого мифа, и хор рядился не в маску «козлов» или сатиров, а в маску лиц, сюжетно связанных с этими героями. Трансформация трагедии происходила не без противодействия сторонников традиционной игры; раздавались жалобы, что на празднестве Диониса исполняются произведения, «не имеющие никакого отношения к Дионису»; новая форма, однако, возобладала. Хор старинного типа и соответственный шутливый характер игры были сохранены (или, быть может, восстановлены через некоторое время) в особой пьесе, которая ставилась вслед за трагедиями и получила название «сатировской драмы». Эта веселая пьеса с неизменно благополучным исходом соответствовала последнему акту обрядового действа, ликованию о воскресшем боге. Рост социального значения отдельной личности в жизни полиса и повысившийся интерес к ее художественному изображению приводят к тому, что в дальнейшем развитии трагедии роль хора уменьшается, вырастает значение актера и увеличивается число актеров; но остается неизменной самая двусоставность, наличие хоровых партий и партий актера. Она отражается даже на диалектальяой окраске языка трагедии: в то время как трагический хор тяготеет к дорийскому диалекту хоровой лирики, актер произносил свои партии по-аттически, с некоторой примесью ионийского диалекта, являвшегося до этого времени языком всей декламационной греческой поэзии (эпос, ямб). Двусоставностью аттической трагедии определяется и.ее внешняя структура. Если трагедия, как это было обычно впоследствии, начиналась с партий актеров, то эта первая часть, до прихода хора, составляла пролог. Затем следовал парод, прибытие хора; хор вступал с двух сторон в маршевом ритме и исполнял песню. В дальнейшем происходило чередование эписодиев (привхождений, т. е. новых приходов актеров), актерских сцен, и стсимов (стоячих песен), хоровых партий, исполнявшихся обычно, когда актеры удалялись. За последним стасимом шел эксод (выход), заключительная часть, в конце которой и актеры и хор покидали место игры. В эписодиях и эксоде возможен диалог актера с корифеем (предводителем) хора, а также коммос, совместная лирическая партия актера и хора. Эта последняя форма особенно свойственна традиционному плачу трагедии. Партии хора по своей структуре строфичны (стр. 92). Строфе соответствует антистрофа; за ними могут следовать новые строфы и антистрофы иной структуры (схема: аа, вв, сс); эподы встречаются сравнительно редко. Антрактов в современном смысле слова в аттической трагедии не было. Игра шла непрерывно, и хор почти никогда не покидал места игры во время действия. В этих условиях перемена места действия в середине пьесы или растягивание его на долгий срок создавали резкое нарушение сценической иллюзии. Ранняя трагедия (включая Эсхила) не отличалась в этом отношении большой требовательностью и обращалась довольно свободно как с временем, так и с местом, используя разные части площадки, на которой происходила игра, как разные места действия; впоследствии стало обычным, хотя и не безусловно обязательным, что действие трагедии происходит на одном месте и не превышает своей длительностью одного дня. Эти особенности построения развитой греческой трагедии получили в XVI в. наименование «единства места» и «единства времен и». Поэтика французского классицизма придавала, как известно, очень большое значение «единствам» и возводила их в основной драматургический принцип. Необходимыми составными частями аттической трагедии являются «страдание», сообщение вестника, плач хора. Катастрофальный конец для нее нисколько не обязателен; многие трагедии имели примирительный исход. Культовый характер игры, вообще говоря, требовал благополучного, радостного конца, но, поскольку этот конец был обеспечен для игры в целом заключительной драмой сатиров, поэт мог избрать тот финал, который находил нужным.

На празднике «Великих Дионисий», учрежденном афинским тираном Писистратом, выступали, помимо лирических хоров с обязательным в культе Диониса дифирамбом, также трагические хоры.

Античная трагедия называет первым своим поэтом Афин Эврипида и указывает на 534 г. до н. э. как на дату первой постановки трагедии во время «Великих Дионисий».

Эта трагедия отличалась двумя существенными особенностями: 1)кроме хора выступал актер, кот. делал сообщения хору, обменивался репликами с хором или с его предводителем (корифеем). Этот актер декламировал хореические или ямбические стихи; 2) хор принимал участие в игре, изображая группу лиц, поставленных в сюжетную связь с теми, кого представлял актер.

Сюжеты брались из мира, но в отдельных случаях трагедии сочинялись и на современные темы. первых трагиков не сохранились и характер разработки сюжетов в ранней трагедии неизвестен, но основным содержанием трагедии служило изображение «страдания».

Интерес к проблемам «страдания» и его связи с путями человеческого поведения был порожден религиозными и этическими брожениями 6в., отражавшими становление античного рабовладельческого общества и государства, новые связи между людьми, новую фазу в отношениях общества и индивида. В орбиту новых проблем не могли не попасть и мифы о героях, принадлежащие к основным устоям полисной жизни, и составляющих одну из важнейших частей в культурном богатстве греческого народа.

Очень важные сведения о литературном генезисе аттической трагедии сообщает Аристотель. Трагедия подверглась многим изменениям, прежде чем приняла свою окончательную форму. На более ранней ступени она имела «сатирический» характер, отличалась несложностью сюжета, шутливым стилем и обилием плясового элемента; серьезным произведением она стала лишь впоследствии. Истоком трагедии он считает импровизации «зачинателей дифирамба». Решающим моментом для возникновения аттической трагедии было перерастание «страстей» в нравственную проблему. Трагедия ставила вопросы человеческого поведения на примере судьбы мифологических героев.

Эсхил (525-456) происходил из знатного земледельческого рода. Он родился в Элевсине, близ Афин. Известно, что Эсхил принимал участие в сражениях при Марафоне (490г. до н. э.) и Саламине (480г. до н. э.). Битву при Самамине он, как очевидец, описал в трагедии «Персы». Незадолго до своей смерти он направился в Сицилию. Эсхил написал не менее 80 пьес - трагедий и сатирических драм. Дошло же до нас полностью только 7 трагедий, от остальных пьес остались только отрывки.

Поражает своей сложностью круг идей, которые выдвигает в своих трагедиях Эсхил: поступательное развитие человеческой цивилизации, защита демократических порядков Афин и противопоставление их персидской деспотии, ряд религиозно-философских вопросов - боги и их владычество над миром, судьба и личность человека и т. д. в трагедиях Эсхила действуют боги, титаны, герои потрясающей душевной мощи. Они часто олицетворяют собой философские, моральные и политические идеи, и потому их характеры обрисованы несколько общо. Они монументальны и монолитны.

Творчество Эсхила в основе своей было религиозно-мифологическим. Поэт верит, что боги правят миром, но несмотря на это, люди у него не безвольные существа, подчиненные богам. У Эсхила человек наделен свободным разумом и волей и действует по собственному разумению. Эсхил верит в рок, или судьбу, которой повинуются даже боги. Однако, используя древние мифы о судьбе, тяготеющей над рядом поколений, Эсхил все же переносит главное внимание на волевые действия героев своих трагедий.

Трагедия «Прометей прикованный» занимает особое место в творчестве Эсхила. Зевс изображен здесь не носителем правды и справедливости, а тираном, который намеревался уничтожить человеческий род и который осуждает на вечные муки восставшего против его власти Прометея - спасителя человечества. В трагедии мало действия, но она полна высокого драматизма. В трагическом конфликте победу одерживает титан, волю которого не сломили молнии Зевса. Прометей изображен борцом за свободу и разум людей, он первооткрыватель всех благ цивилизации, несущий наказание за «чрезмерную любовь к людям».

Софокл (496-406) родился в зажиточной семье. Художественная одаренность Софокла проявлялась уже в раннем возрасте. В его трагедиях действуют уже люди, хотя несколько приподнятые над действительностью. Поэтому о Софокле говорят, что он заставил трагедию опуститься с неба на землю. Основное внимание в трагедиях Софокла уделяется человеку со всем его духовным миром. Он ввел третьего актера, благодаря чему действие стало еще более живым. Т. к. основное внимание

Софокл уделяет изображению действия и душевных переживаний героев, то диалогические части трагедии были увеличены, а лирические партии были уменьшены. Интерес к переживаниям отдельной личности заставил Софокла отказаться от создания целостных трилогий, где прослеживалась обычно судьба всего рода. С его именем связывается также введение декорационной живописи.

Еврипид. Уединенный поэт и мыслитель, он откликался на актуальные вопросы социальной и политической жизни. Его театр представлял собой своеобразную энциклопедию умственного движения Греции во вт. пол.5в. В произведениях Еврипида ставились разнообразнейшие проблемы, интересовавшие греческую общественную мысль, излагались и обсуждались новые теории. Большое внимание Еврипид уделяет вопросам семьи. В афинской семье женщина была почти затворницей.

Персонажи Еврипида рассуждают о том, следует ли вообще вступать в брак и стоит ли иметь детей. Особенно резкой критике подвергается система греческого брака со стороны женщин, которые жалуются на свое замкнутое и подчиненное состояние на то, что браки заключаются по сговору родителей без знакомства с будущим супругом, на невозможность уйти от постылого мужа. Женщины заявляют о своих правах на умственную культуру и образование («Медея», фрагменты «Мудрой Меланиппы»).

Значение творчества Еврипида для мировой лит-ры - прежде всего в создании женских образов. Изображение борьбы чувств и внутреннего разлада - то новое, что Еврипид внес в аттическую трагедию.

Самые древние из сохранившихся художественных произведений относятся к первобытной эре (около шестидесяти тысяч лет тому назад). Однако никто не знает точного времени создания древнейшей пещерной росписи. По мнению ученых, самые прекрасные из них были созданы примерно десять - двадцать тысяч лет назад, когда почти всю Европу покрывал толстый слой льда, и люди могли жить лишь в южной части материка. Ледник медленно отступал, а вслед за ним двигались на север первобытные охотники. Можно предположить, что в тяжелейших условиях той поры все силы человека уходили на борьбу с голодом, холодом и хищными зверями, но именно тогда появляются первые великолепные росписи. Первобытные художники очень хорошо знали животных, от которых зависело само существование людей. Легкой и гибкой линией передавали они позы и движения зверя. Красочные аккорды - черное, красное, белое, желтое - производят чарующее впечатление. Минералы, смешанные с водой, животным жиром и соком растений, сделали цвет пещерных росписей особенно ярким. На стенах пещер изображали животных, на которых тогда уже умели охотиться, среди них встречались и такие, которые будут приручены человеком: быки, лошади, северные олени. Были и те, которые позднее совсем вымерли: мамонты, саблезубые тигры, пещерные медведи. Возможно, что камушки с нацарапанными на них изображениями зверей, найденные в пещерах, были ученическими работами "художественных школ" каменного века.

Самые интересные пещерные росписи в Европе были найдены совершенно случайно. Они находятся в пещерах Альтамира в Испании и Ласко (1940 г) во Франции. В настоящее время в Европе найдено около полутора сотен пещер с росписями; и ученые не без оснований полагают, что это не предел, что не все пока обнаружены. Пещерные памятники найдены также в Азии, в Северной Африке.

Огромное количество этих росписей и их высокая художественность долгое время приводили специалистов к сомнению в подлинности пещерных картин: казалось, что первобытные люди не могли быть столь искусны в живописи, а удивительная сохранность росписей наводила на мысль о подделке. Вместе с пещерными росписями и рисунками были найдены разнообразные изваяния из кости и камня, которые делали с помощью примитивных инструментов. Эти изваяния связывают с первобытными верованиями людей.

В то время, когда человек еще не умел обрабатывать металл, все орудия труда изготовлялись из камня - это был каменный век. Первобытные люди делали рисунки на предметах повседневного обихода - каменных орудиях и сосудах из глины, хотя в этом не было никакой необходимости. Потребность человека в красоте и радость творчества - вот одна из причин возникновения искусства, другая - верования того времени. С поверьями связывают прекрасные памятники каменного века, написанные красками, а также выгравированные на камне изображения, которыми покрывали стены и потолки подземных пещер - пещерные росписи. Не зная, как объяснить многие явления, люди того времени верили в магию: считая, что с помощью картин и заклинаний можно воздействовать на природу (порази стрелой или копьем нарисованного зверя, чтобы обеспечить успех настоящей охоты).

Эпоха бронзы началась в Западной Европе сравнительно поздно, около четырех тысяч лет назад. Она получила свое название от широко распространенного тогда сплава металлов - бронзы. Бронза - мягкий металл, ее гораздо легче обрабатывать, нежели камень, можно отливать в формы и шлифовать. Предметы обихода начали богато украшать бронзовым орнаментом, который большей частью состоял из кругов, спиралей, волнистых линий и тому подобных мотивов. Начали появляться и первые украшения, которые были крупного размера и сразу бросались в глаза.

Но, пожалуй, самым главным достоянием бронзовой эпохи являются сооружения огромного размера, которые ученые связывают с первобытными верованиями. Во Франции, на полуострове Бретань, на целые километры растянулись поля, на которых расположены высокие, в несколько метров, каменные столбы, которые на языке кельтов, коренных обитателей полуострова, называются менгирами.

Уже в те времена была вера в загробную жизнь, об этом свидетельствуют дольмены - усыпальницы, которые первоначально служили для погребений (стены из огромных каменных плит перекрывались крышей из такого же монолитного каменного блока), а затем - для поклонения солнцу. Места расположения менгиров и дольменов считались священными.

Древний Египет

Одной из старейших и красивейших культур древности является культура Древнего Египта. Египтяне, как, впрочем, и многие люди того времени, были очень религиозны, они верили, что душа человека после его смерти продолжает существовать и время от времени посещает тело. Поэтому египтяне так старательно сохраняли тела умерших; их бальзамировали и хранили в надежных погребальных сооружениях. Чтобы усопший мог и в загробной жизни наслаждаться всеми благами, ему давали с собой всевозможные богато украшенные предметы обихода и роскоши, а также статуэтки слуг. Также создавали изваяние умершего (статую) на случай, если тело не выдержит натиска времени, чтобы вернувшаяся с того света душа смогла найти земную оболочку. Тело и все необходимое замуровывали в пирамиде - шедевре древнеегипетского строительного искусства.

С помощью рабов, еще при жизни фараона, вырубали из скал, перетаскивали и водружали на место огромные каменные блоки для царской гробницы. Из-за низкого уровня техники каждое такое строительство стоило несколько сотен, а то и тысяч человеческих жизней. Величайшее и самое поразительное сооружение этого рода входит в знаменитый ансамбль пирамид в Гизе. Это пирамида фараона Хеопса. Ее высота 146 метров, и в ней может свободно уместиться, например, Исаакиевский собор. Со временем стали строить большие ступенчатые пирамиды, самая старая из которых находится в Сахаре и была возведена четыре с половиной тысячелетия назад. Они потрясают воображение своими размерами, геометрической точностью, а также количеством труда, затраченного на их возведение. Тщательно отшлифованные поверхности ослепительно сверкали в лучах южного солнца, оставляя неизгладимое впечатление у приезжих купцов и странников.

На берегах Нила складывались целые "города мертвых", рядом с которыми возвышались храмы в честь богов. В их колонные дворы и залы вели огромные ворота, образованные двумя массивными, сужающимися кверху, каменными блоками - пилонами. К воротам вели дороги, обрамленные рядами сфинксов - статуй с телом льва и человеческой или бараньей головой. Форма колонн напоминала распространенные в Египте растения: папирус, лотос, пальму. Одними из древнейших храмов по праву считаются Луксора и Кариака, которые были основаны примерно в 14 веке до нашей эры.

Рельефы и росписи украшали стены и колонны египетских зданий, они славились своеобразными приемами изображения человека. Части фигур представляли так, чтобы их было видно как можно полнее: ступни ног и голова в виде сбоку, а глаза и плечи - спереди. Дело тут было не в неумении, а в строгом соблюдении определенных правил. Длинными полосами следовали друг за другом серии изображений, очерченных врезанными контурными линиями и окрашенных в красиво подобранные тона; им сопутствовали иероглифы - знаки, картинки письма древних египтян. По большей части здесь показаны события из жизни фараонов и вельмож, встречаются также и сцены труда. Часто египтяне рисовали желаемые события, поскольку свято верили, что изображенное обязательно исполнится.

Пирамида полностью состоит из камня, внутри нее находится лишь небольшая погребальная камера, к которой ведут коридоры, замурованные после погребения царя. Однако это не помешало грабителям найти дорогу к укрытым в пирамиде сокровищам; не случайно, позднее от строительства пирамид пришлось отказаться. Возможно, из-за мародеров, а возможно, из-за тяжелого труда гробницы на равнине строить перестали, их начали вырубать в скалах и тщательно маскировать выход. Так, благодаря случаю, была найдена в 1922 г. гробница, где захоронен фараон Тутанхамон. В наше время строительство Асуанской плотины грозило высеченному в скале храму Абу-Симбеле затоплением. Чтобы спасти храм, скалу, в которой он высечен, распилили на куски и снова собрали в безопасном месте на высоком берегу Нила.

Наряду с пирамидами, славу египетским мастерам принесли величественные фигуры, красотой которых восхищались все последующие поколения. Статуи из окрашенного дерева или шлифованного камня отличались особой грациозностью. Фараонов изображали обычно в одной и той же позе, чаще всего стоя, с руками, вытянутыми вдоль тела, и с выставленной вперед левой ногой. В изображениях простых людей было больше жизни и движения. Особенно пленительны были стройные женщины в легких льняных одеяниях, украшенные многочисленными драгоценностями. Портреты того времени очень точно передавали неповторимые черты человека, несмотря на то, что у других народов царила идеализация, и некоторые росписи подкупали тонкостью и неестественным изяществом.

Около двух с половиной тысячелетий просуществовало древнее египетское искусство, благодаря верованиям и строгим правилам. Оно невероятно расцвело в эпоху правления фараона Эхнатона в 14 веке до нашей эры (были созданы замечательные изображения дочерей царя и его жены, красавицы Нефертити, которая повлияла на идеал красоты даже наших дней), однако воздействие искусства других народов, особенно греков, окончательно погасило огонек египетского искусства к началу нашей эры.

Эгейская культура

В 1900 году английский ученый Артур Эванс, вместе с другими археологами, вел раскопки на острове Крит. Он искал подтверждение историй древнегреческого певца Гомера, которые тот рассказал в древних мифах и поэмах, о великолепии критских дворцов и могуществе царя Миноса. И он нашел следы самобытной культуры, которая начала складываться около 5000 лет назад на островах и побережье Эгейского моря и которую, по названию моря, впоследствии назвали эгейской или, по названию главных центров, крито-миконской. Эта культура просуществовала почти 2000 лет, но воинственные греки, пришедшие с севера, вытеснили ее в 12 веке до нашей эры. Однако эгейская культура не ушла бесследно, она оставила поразительные по красоте и тонкости вкуса памятники.

Сохранился лишь частично Киосский дворец, который был самым большим. Он состоял из сотен различных помещений, сгруппированных вокруг большого парадного двора. В их числе были тронный зал, колонные залы, смотровые террасы, даже ванные комнаты. Их водопроводы и ванны сохранились до наших дней. Стены ванных комнат украшают столь подходящие для такого места росписи, изображающие дельфинов и летающих рыб. Дворец имел чрезвычайно запутанный план. Ходы и коридоры внезапно поворачивают, переходят в подъемы и лестничные спуски, к тому же, дворец был многоэтажный. Неудивительно, что впоследствии возник миф о критском лабиринте, где жил чудовищный человекобык и откуда нельзя было найти выход. Лабиринт связывали с быком, потому что он на Крите считался священным животным и то и дело попадался на глаза - как в жизни, так и в искусстве. Поскольку большая часть комнат не имела внешних стен - только внутренние простенки, - в них нельзя было прорубить окна. Помещения освещались через отверстия в потолке, в некоторых местах это были "световые колодцы", проходившие через несколько этажей. Своеобразные колонны расширялись кверху и были окрашены в торжественные красный, черный и желтый цвета. Стенные росписи радовали глаз веселыми красочными созвучиями. Сохранившиеся части росписей представляют важные события, юношей и девушек во время священных игр с быком, богинь, жриц, растения и животных. Стены украшали также раскрашенные рельефы. Изображения людей напоминают древнеегипетские: лица и ноги - сбоку, а плечи и глаза - спереди, но их движения более свободны и естественны, чем на египетских рельефах.

На Крите найдено множество небольших скульптур, особенно статуэток богинь со змеями: змеи считались хранительницами домашнего очага. Богини в юбках с оборками, узкими открытыми лифами и высокими прическами выглядят весьма кокетливо. Критяне были прекрасными мастерами керамики: глиняные сосуды красиво расписаны, особенно те, где с большой живостью изображены морские животные, например осьминоги, охватывающие своими щупальцами округлое тулово вазы.

В 15 веке до нашей эры с полуострова Пелопоннес пришли ахейцы, ранее бывшие в подчинении у критян, и разрушили Кносский дворец. С этого времени власть в районе Эгейского моря перешла в руки ахейцев, пока их не покорили другие греческие племена - дорийцы.

На полуострове Пелопоннес ахейцы соорудили мощные крепости - Микены и Тиринф. На материке опасность нападения врагов была куда большей, чем на острове, поэтому оба поселения были построены на холмах и обнесены стенами из огромных камней. Трудно представить, что человеку по силам управиться с такими каменными громадинами, поэтому следующие поколения создали миф о гигантах - циклопах, - помогавших людям строить эти стены. Здесь тоже были найдены стенные росписи и художественно выполненные предметы быта. Однако по сравнению с жизнерадостным и близким к природе критским искусством искусство ахейцев выглядит по-другому: оно более сурово и мужественно, прославляет войну и охоту.

Вход в давно разрушенную микенскую крепость до сих пор охраняют два вырезанных в камне льва над знаменитыми Львиными воротами. Неподалеку располагаются гробницы правителей, которые первым исследовал немецкий купец и археолог Генрих Шлиман (1822 - 1890 гг.). С детства он мечтал найти и раскопать город Трою; о войне троянцев с ахейцами и гибели города (12 век до н. э.) рассказал в поэме "Илиада" древнегреческий певец Гомер. Действительно, Шлиману удалось найти на северной оконечности Малой Азии (в нынешней Турции) развалины города, который считают древней Троей. К сожалению, из-за излишней спешки и недостатка специального образования он разрушил значительную часть того, что искал. Тем не менее, он сделал множество ценных находок и обогатил знания своего времени об этой далекой и интересной эпохе.

Древняя Греция

Без сомнения, самое большое влияние на последующие поколения оказало искусство Древней Греции. Его спокойная и величественная красота, гармония и ясность служили образцом и источником для позднейших эпох истории культуры.

Греческую древность называют античностью, к античности также относят Древний Рим.

Потребовалось несколько столетий, прежде чем дорийские племена, явившиеся с севера в 12 веке до н. э., к 6 веку до н. э. создали высокоразвитое искусство. Далее последовали три периода в истории греческого искусства:

Архаика, или древний период - примерно с 600 до 480 года до н. э., когда греки отразили нашествие персов и, освободив свою землю от угрозы завоевания, получили снова возможность творить свободно и спокойно.

Классика, или период расцвета - с 480 до 323 года до н. э. - год смерти Александра Македонского, который покорил огромные области, очень непохожие по своим культурам; эта пестрота культур была одной из причин упадка классического греческого искусства.

Эллинизм, или поздний период; он закончился в 30 году до н. э., когда римляне завоевали находившийся под греческим влиянием Египет.

Греческая культура распространилась далеко за пределы своей родины - на Малую Азию и Италию, на Сицилию и другие острова Средиземноморья, на Северную Африку и другие места, где греки основывали свои поселения. Греческие города находились даже на северном побережье Черного моря.

Величайшим достижением греческого строительного искусства были храмы. Древнейшие развалины храмов относятся к эпохе архаики, когда, вместо дерева, в качестве строительного материала стали использовать желтоватый известняк и белый мрамор. Полагают, что прообразом для храма послужило древнее жилище греков - прямоугольное в плане строение с двумя колоннами перед входом. Из этой простой постройки выросли со временем различные более сложные по своей планировке типы храмов. Обычно храм стоял на ступенчатом основании. Он состоял из помещения без окон, где находилась статуя божества; здание окружали в один или два ряда колонны. Они поддерживали балки перекрытия и двускатную крышу. В полутемном внутреннем помещении у статуи бога могли бывать лишь жрецы, народ же видел храм только снаружи. Очевидно, поэтому главное внимание древние греки уделяли красоте и гармонии внешнего облика храма.

Строительство храма было подчинено определенным правилам. Размеры, отношения частей и количество колонн были точно установлены.

В греческой архитектуре господствовали три стиля: дорический, ионический, коринфский. Древнейшим из них был дорический стиль, который сложился уже в эпоху архаики. Он был мужественным, простым и мощным. Название он получил от дорических племен, которые его создали. Дорическая колонна тяжеловесна, чуть ниже середины немного утолщена - она словно бы слегка раздалась под тяжестью перекрытия. Верхнюю часть колонны - капитель - образуют две каменные плиты; нижняя плита круглая, а верхняя квадратная. Устремленность колонны вверх подчеркивают вертикальные желобки. Перекрытие, опирающееся на колонны, в своей верхней части окружено по всему периметру храма полосой украшений - фризом. Он состоит из чередующихся пластин: на одни нанесены два вертикальных углубления, на других обычно помещены рельефы. По краю крыши проходят выступающие карнизы: на обеих узких сторонах храма под крышей образуются треугольники - фронтоны, - которые украшали скульптурами. Сегодня сохранившиеся части храмов - белого цвета: покрывавшие их краски с течением времени осыпались. Когда-то их фризы и карнизы были раскрашены в красный и синий цвета.

Ионический стиль возник в Ионийской области Малой Азии. Отсюда он уже проник в собственно греческие области. По сравнению с дорическим, колонны ионического стиля более нарядны и стройны. Каждая колонна имеет свое основание - базу. Средняя часть капители напоминает подушку с закрученными в спираль углами, так называемыми волютами.

В эпоху эллинизма, когда архитектура стала стремиться к большей пышности, чаще всего стали использовать коринфские капители. Они богато украшены растительными мотивами, среди которых преобладают изображения листьев аканта.

Случилось так, что время пощадило старейшие дорические храмы, главным образом за пределами Греции. Несколько таких храмов сохранилось на острове Сицилия и в Южной Италии. Самый известный из них - храм бога моря Посейдона в Пестуме, неподалеку от Неаполя, который выглядит несколько тяжеловесным и приземистым. Из ранних дорических храмов в самой Греции наиболее интересен стоящий ныне в развалинах храм верховного бога Зевса в Олимпии - священном городе греков, откуда ведут свое начало Олимпийские игры.

Расцвет греческой архитектуры начался в 5 веке до н. э. Эта классическая эпоха неразрывно связана с именем знаменитого государственного деятеля Перикла. Во время его правления были начаты грандиозные строительные работы в Афинах - крупнейшем культурном и художественном центре Греции. Главное строительство велось на древнем укрепленном холме Акрополе. Даже по развалинам можно представить, как прекрасен был в свое время Акрополь. Вверх на холм вела широкая мраморная лестница. Справа от нее, на возвышении, как драгоценная шкатулка, поставлен небольшой изящный храм богине победы Нике. Через ворота с колоннами посетитель попадал на площадь, в центре которой высилась статуя покровительницы города, богини мудрости Афины; далее виднелся Эрехтейон, своеобразный и сложный по плану храм. Его отличительная черта - выступающий сбоку портик, где перекрытия поддерживали не колонны, а мраморные изваяния в виде женской фигуры, так называемые кариатиды.

Главное сооружение Акрополя - посвященный Афине храм Парфенон. Этот храм - наиболее совершенное сооружение в дорическом стиле - был завершен почти две с половиной тысячи лет назад, но нам известны имена его создателей: их звали Иктин и Калликрат. В храме стояла статуя Афины, изваянная великим скульптором Фидием; один из двух мраморных фризов, 160-метровой лентой опоясывавший храм, представлял праздничное шествие афинян. В создании этого великолепного рельефа, на котором были изображены около трехсот человеческих фигур и двухсот лошадей, также принимал участие Фидий. Парфенон уже около 300 лет стоит в развалинах - с тех самых пор, как в 17 веке, во время осады Афин венецианцами, правившие там турки устроили в храме пороховой склад. Большую часть рельефов, уцелевших после взрыва, в начале 19 века увез в Лондон, в Британский музей, англичанин лорд Эльджин.

В результате завоеваний Александра Македонского во второй половине 4 века до н. э. влияние греческой культуры и искусства распространилось на обширные территории. Возникали новые города; крупнейшие центры складывались, однако, вне пределов Греции. Таковы, например, Александрия в Египте и Пергам в Малой Азии, где строительная деятельность получила наибольший размах. В этих областях предпочитали ионический стиль; интересным его образцом было огромное надгробие малоазийскому царю Мавсолу, причисленное к семи чудесам света. Это была погребальная камера на высоком прямоугольном основании, окруженная колоннадой, над нею возвышалась каменная ступенчатая пирамида, увенчанная скульптурным изображением квадриги, которой управлял сам Мавсол. По этому сооружению впоследствии стали называть мавзолеями и другие большие торжественные погребальные сооружения.

В эпоху эллинизма храмам уделяли меньше внимания, а строили обнесенные колоннадами площади для прогулок, амфитеатры под открытым небом, библиотеки, разного рода общественные здания, дворцы и спортивные сооружения. Усовершенствованы были жилые дома: они стали двух - и трехэтажными, с большими садами. Роскошь стала целью, в архитектуре смешивали различные стили.

Греческие скульпторы дали миру произведения, которые вызвали восхищение многих поколений. Древнейшие известные нам скульптуры возникли еще в эпоху архаики. Они несколько примитивны: их неподвижная поза, плотно прижатые к телу руки, устремленный вперед взгляд продиктованы узким длинным каменным блоком, из которого статуя была высечена. Одна нога у нее обычно выдвинута вперед - для сохранения равновесия. Археологи нашли много таких статуй, изображающих обнаженных юношей и одетых в ниспадающие свободными складками наряды девушек. Их лица нередко оживляет таинственная "архаическая" улыбка.

Главным делом скульпторов классической эпохи было создание статуи богов и героев. Все греческие боги были похожи на обыкновенных людей, как своей внешностью, так и образом жизни. Их и изображали как людей, но сильными, хорошо развитыми физически и с прекрасным лицом. Иногда их изображали обнаженными, чтобы показать красоту гармонически развитого тела. Также храмы украшали рельефами; были в моде светские образы, например изваяния видных государственных деятелей, героев, знаменитых воинов.

5 век до н. э. знаменит великими скульпторами: Мироном, Фидием и Поликлетом, каждый из них внес свежую струю в искусство скульптуры и приблизил его к реальности. Молодые обнаженные атлеты Поликлета, например его "Дорифор", опираются только на одну ногу, другая свободно оставлена. Таким образом, можно было развернуть фигуру и создать ощущение движения. Но стоящим мраморным фигурам нельзя было придать более выразительные жесты или сложные позы: статуя могла потерять равновесие, а хрупкий мрамор - сломаться. Одним из первых эту проблему решил Мирон (создатель знаменитого "Дискобола"), он заменил хрупкий мрамор более прочной бронзой. Одним из первых, но не единственным. Затем Фидий создает великолепную бронзовую статую Афины на Акрополе и 12 метровой высоты, покрытую золотом и слоновой костью, статую Афины в Парфеноне, позднее бесследно исчезнувшую. Такая же участь ждала сделанную из тех же материалов огромную статую восседающего на троне Зевса, он был сделан для храма в Олимпии - одного из семи чудес. Достижения Фидия на этом не заканчиваются: он руководил работами по украшению Парфенона фризами и фронтонными группами.

В наши дни восхитительные скульптуры греков, созданные в эпоху расцвета, кажутся немного холодными. , отсутствует оживлявшая их в свое время раскраска; но еще более для нас чужды их равнодушные и похожие друг на друга лица. Действительно, греческие скульпторы той поры не пытались выразить на лицах статуй какие-либо чувства или переживания. Их целью было показать совершенную телесную красоту. Именно поэтому полуразрушенные статуи, некоторые даже без головы, внушают нам чувство глубокого восхищения.

Если до 4 века создавались возвышенные и серьезные образы, рассчитанные на рассматривание спереди, то новый век склонился к выражению нежности и мягкости. Тепло и трепет жизни старались придать гладкой мраморной поверхности в своих изваяниях обнаженных богов и богинь такие скульпторы как Пракситель, Лисипп. Они также нашли возможность разнообразить позы статуй, создавая равновесие с помощью соответствующих опор (Гермес, молодой посланец богов, опирается на ствол дерева). Такие статуи можно было разглядывать со всех сторон - это было еще одно новшество.

Эллинизм в скульптуре усиливает формы, все становится пышным и немного преувеличенным. В художественных произведениях показываются чрезмерные страсти, или заметна излишняя близость к натуре. В это время начали прилежно копировать статуи прежних времен; благодаря копиям, мы сегодня знаем многие памятники - либо безвозвратно погибшие, либо еще не найденные. Мраморные изваяния, передававшие сильные чувства, создавал в 4 веке до н. э. Скопас. Самая большая известная нам его работа - участие в украшении скульптурными рельефами мавзолея в Галикарнасе. Среди самых известных произведений эпохи эллинизма - рельефы большого алтаря в Пергаме с изображением легендарной битвы; найденная в начале прошлого века на острове Мелос статуя богини Афродиты, а также скульптурная группа "Лаокоон". Эта скульптура с безжалостным правдоподобием передает физические мучения, а также страх троянского жреца и его сыновей, которые были задушены змеями.

Росписи на вазах занимают особое место в греческой живописи. Исполнялись они часто мастерами - керамистами - с большим искусством, интересны еще и тем, что они повествуют о жизни древних греков, о внешности, предметах быта, обычаях и многом другом. В этом смысле они сообщают нам даже больше, чем скульптуры. Однако были и сюжеты из гомеровского эпоса, многочисленных мифов о богах и героях, изображали на вазах и празднества, и спортивные состязания.

Для изготовления вазы на обнаженную красную поверхность наносили черным лаком силуэты людей и животных. На них процарапывали иглой очертания деталей - они проступали в виде тонкой красной линии. Но этот прием был неудобен, и позднее стали оставлять фигуры красными, а промежутки между ними закрашивали черным. Так было удобнее прорисовывать детали - их делали на красном фоне черными линиями.

Отсюда можно сделать вывод, что в античные времена живопись процветала (об этом свидетельствуют полуразрушенные храмы и дома). Т. е. несмотря на все трудности жизни, во все времена человек стремился к красоте.

Этрусская культура

Этруски жили в Северной Италии примерно в 8 веке до н. э. До наших дней дошли лишь жалкие обрывки, скудные сведения о великой культуре, т. к. римляне, освободившись от власти этрусков в 4 веке до н. э., стерли с лица земли их города. Это и помешало ученым полностью разобраться в письменности этрусков. Однако они оставили нетронутыми "города мертвых" - кладбища, которые порой превосходили своими размерами города живых. У этрусков существовал культ мертвых: они верили в загробную жизнь и хотели сделать ее приятной для умерших. Поэтому их искусство, служившее смерти, было полно жизни и светлой радости. В росписях на стенах гробниц были изображены лучшие стороны жизни: праздники с музыкой и танцами, спортивные состязания, сцены охоты или приятное пребывание в семейном кругу. Саркофаги - тогдашние ложа - изготовлялись из терракоты, т. е. обожженной глины. Саркофаги изготовлялись для скульптур супружеских пар, которые лежали на них за дружеской беседой или за трапезой.

В этрусских городах работало много мастеров из Греции, они обучали своему мастерству молодых этрусков и тем самым влияли на их культуру. От греков, видимо, позаимствована характерная улыбка на лицах этрусских статуй - она сильно напоминает "архаическую" улыбку ранних греческих статуй. И все же эти расписные терракоты сохранили присущие этрусским скульптурам черты лица - крупный нос, слегка раскосые миндалевидные глаза под тяжелыми веками, полные губы. Этруски хорошо владели техникой бронзового литья. Яркое тому подтверждение знаменитое изваяние Капитолийской волчицы в Этрурии. По легенде она вскормила своим молоком двух братьев Ромула - основателя Рима - и Рема.

Свои необычайные по красоте храмы этруски строили из дерева. Перед прямоугольным зданием находился портик с простыми колоннами. Деревянные балки перекрытия позволяли ставить колонны на значительном расстоянии друг от друга. Крыша имела сильный наклон, роль фриза выполняли ряды расписанных глиняных плит. Самой своеобразной чертой храма было высокое основание, которое унаследовали римские строители. Еще одну важную новинку этруски оставили в наследство римлянам - технику выведения сводов. Римляне впоследствии достигли в строительстве сводчатых перекрытий невиданных высот.

Культура Древнего Рима

Римское государство возникло в 1 тысячелетии до н. э. вокруг города Рим. Оно стало расширять свои владения за счет соседних народов. Римское государство просуществовало около тысячи лет и жило за счет эксплуатации рабского труда и завоеванных стран. Во времена расцвета Риму принадлежали все прилегающие к Средиземному морю земли, как в Европе, так и в Азии, Африке. Строгие законы и сильное войско позволяли успешно управлять страной долгое время. Даже искусство, а в особенности архитектура, было призвано на помощь. Своими невероятными сооружениями они показывали всему миру незыблемую мощь государственной власти.

Римляне одними из первых начали использовать для скрепления камней известковый раствор. Это был огромный шаг вперед в строительной технике. Теперь можно было строить более разнообразные по планировке сооружения и перекрывать большие внутренние помещения. Например, 40-метровые (в поперечнике) помещения римского пантеона (храма всех богов). А купол, покрывавший это здание, до сих пор является образцом для архитекторов и строителей.

Переняв у греков коринфский стиль колонн, они сочли его самым пышным. В римских постройках, однако, колонны стали утрачивать свое первоначальное назначение быть опорой для какой-либо части постройки. Поскольку арки и своды держались и без них, колонны в скором времени стали служить просто украшением. Пилястры и полуколонны начали занимать их места.

Наибольшего расцвета римская архитектура достигла в эпоху императоров (первые столетия нашей эры). Именно к этому времени относятся самые замечательные памятники римской архитектуры. Каждый властитель считал делом чести строить нарядные площади, обнесенные колоннадами, и общественные здания. Император Август, живший на рубеже прошлой и нашей эры, хвалился, что застал столицу кирпичной, а оставляет ее мраморной. Многочисленные развалины, сохранившиеся до наших дней, дают представление о смелости и размахе строительных начинаний той поры. В честь полководцев-победителей воздвигали триумфальные арки. Здания для развлечений приобрели невероятную популярность и отличались своим архитектурным великолепием. Так, самый большой римский цирк Колизей вмещал 50000 зрителей. Пусть вас не смущают такие цифры, ведь уже в античные времена население Рима исчислялось миллионами.

Однако культурный уровень государства был ниже уровня культуры некоторых покоренных народов. Поэтому многие верования и мифы были позаимствованы у греков и этрусков.

Формы, которые принимал основной источник трагедии.

а) Аристотель говорит о происхождении трагедии "от запевал дифирамба". Дифирамб действительно был хоровой песнью в честь Диониса. Трагедия произошла, следовательно, из поочередного пения запевал и хора: запевала постепенно становится актером, а хор был самой основой трагедии. На трех великих греческих трагиках - Эсхиле, Софокле и Еврипиде - можно вполне ясно установить эволюцию хора в греческой классической драме. Эта эволюция была постепенным падением значения хора, начиная от тех трагедий Эсхила, где сам хор является действующим лицом, и кончая трагедиями и представлял собой не больше как некоторого рода музыкальный антракт.

б) Тот же Аристотель говорит о происхождении трагедии из сатмровской игры. Сатиры - это человекообразные демоны с сильно выраженными козловидными элементами (рога, борода, копыта, всклокоченная шерсть), а иногда и с лошадиным хвостом.

Козел, как и бык, имел ближайшее отношение к культу Диониса. Часто Дионис представлялся в виде козла, и в жертву ему приносились козлы. Здесь была та идея, что растерзывается сам бог для того, чтобы люди могли вкусить под видом козлятины божественности самого Диониса. Самое слово трагедия в переводе с греческого буквально значит либо "песнь козлов", либо "песнь о козлах" (tragos - козел и ode - песнь).

в) Необходимо признать вообще фольклорное происхождение драмы. Этнографы и искусствоведы собрали значительный материал из истории разных народов о первобытной коллективной игре, которая сопровождалась пением и пляской, состояла из партий запевалы и хора или из двух хоров и имела вначале магическое значение, потому что этим путем мыслилось воздействие на природу.

г) Вполне естественно, что в первобытной религиозно-трудовой обрядности еще не были дифференцированы те элементы, которые в дальнейшем приводили к развитию отдельных видов драмы или к перипетиям в пределах одной драмы. Поэтому смесь возвышенного и низменного, серьезного и шуточного - одна из особенностей этих первобытных зачатков драмы, что и привело в дальнейшем к происхождению трагедии и комедии из одного и того же дионисовского источника.

д) В городе Элевсине давались мистерии, в которых изображалось похищение у Деметры ее дочери Персефоны Плутоном. Драматический элемент в греческих культах не мог не влиять на развитие драматизма в дифирамбе и не мог не способствовать выделению художественно-драматических моментов из религиозной обрядности. Поэтому в науке существует прочно установленная теория о влиянии именно элевсинских мистерий на развитие трагедии в Афинах.

е) Выдвигалась и теория происхождения трагедии из культа духа умерших, и в частности из культа героев. Конечно, культ героев не мог быть единственным источником трагедии, но он имел большое значение для трагедии уже ввиду того, что трагедия почти исключительно основывалась на героической мифологии.

ж) Почти каждая трагедия содержит в себе сцены с оплакиванием тех или других героев, поэтому была также теория и о френетическом происхождении трагедии (tbrenos - по-греч. "заупокойный плач"). Но френос тоже не мог быть единственным источником трагедии.

з) Указывалось также и на мимическую пляску у могилы героев. Этот момент тоже очень важен. и) На известной стадии развития отделилась серьезная трагедия от. веселой сатировской драмы. А от мифологической трагедии и сатировской драмы отделялась уже немифологическая комедия. Эта дифференциация - определенный этап развития греческой драмы.

Ни одной трагедии до Эсхила не сохранилось. По свидетельству Аристотеля, драма зародилась в Пелопоннесе, среди дорийского населения. Однако свое развитие драма получила только в гораздо более передовой Аттике, где трагедия, сатировская драма ставились на празднике Великих (или Городских) Дионисий (март - апрель), а на другом празднике Диониса, так называемых Ленеях (январь - февраль) - преимущественно комедия; на Сельских Дионисиях (декабрь - январь) ставились пьесы, уже игранные в городе. Нам известно имя первого афинского трагика и дата первой постановки трагедии. Это был Феспид, впервые поставивший в 534 г. трагедию на Великих Дионисиях. Феспиду приписывается ряд нововведений и заглавия некоторых трагедий, но достоверность этих сведений сомнительна. Современником знаменитого Эсхила был Фриних (прибл. 511-476), которому приписываются в числе прочих трагедии "Взятие Милета" и "Финикиянки", получившие большую известность. Позже действовал Пратин, прославившийся своими сатировскими драмами, которых у него было больше, чем трагедий. Всех этих трагиков затмил Эсхил.

4. Структура трагедии.

Эсхиловские трагедии уже отличаются сложной структурой.Н ачиналась с пролога, под которым надо понимать начало трагедии до первого выступления хора. Первое выступление хора или, точнее, первая часть хора - это парод трагедии (парод по-гречески и значит "выступление", "проход"). После парода в трагедии чередовались так называемые эписодии, то есть диалогические части (эписодии значит "привхождение" - диалог в отношении хора был первоначально чем-то второстепенным), и стасимы, так называемые "стоячие песни хора", "песнь хора в неподвижном состоянии". Заканчивалась трагедия эксодом, исходом, или заключительной песнью хора. Необходимо указать и на объединенное пение хора и актеров, которое могло быть в разных местах трагедии и обычно носило возбужденно-плачущий характер, почему и называлось коммос (copto по-гречески значит "ударяю", то есть в данном случае - "ударяю себя в грудь"). Эти части трагедии ясно прослеживаются в дошедших до нас творениях Эсхила, Софокла и Еврипида.

5. Древнегреческий театр.

Театральные представлениякоторые выросли на основе культа Диониса, всегда имели в Греции массовый и праздничный характер. Развалины древнегреческих театров поражают своими, рассчитанными на несколько десятков тысяч посетителей. История древнегреческого театра хорошо прослеживается на так называемом театре Диониса в Афинах, раскинувшемся под открытым небом на юго-восточном склоне Акрополя и вмещавшем приблизительно 17 тыс. зрителей. В основном театр состоял из трех главных частей: утрамбованной площадки(орхестры, от греческого orhesis -"пляска) с жертвенником Дионису посредине, мест для зрителей (театр, то есть зрелищные места), в первом ряду которых было кресло для жреца Диониса, и скены, то есть строения позади орхестры, в котором переодевались актеры. В конце VI в. до н.э. орхестра была круглой, плотно утрамбованной площадкой, которую окружали деревянные скамьи для зрителей. В начале V в. деревянные скамьи были заменены каменными, спускавшимися полукругом по склону Акрополя. Орхестра, на которой был хор и актеры, стала подковообразной (возможно, что актеры играли на небольшом возвышении перед скеной). В эллинистическое время, когда хор и актеры не имели уже внутренней связи, эти последние играли на высокой каменной эстраде, примыкавшей к скене - проскении,- с двумя выступами по бокам, так называемыми параскениями. Театр отличался замечательной акустикой, так что тысячи людей без труда могли слышать актеров, обладавших сильными голосами. Места для зрителей охватывали полукругом орхестру и были поделены на 13 клиньев. По бокам проскения находились пароды - проходы для публики, актеров и хора. Хор при постановке трагедии состоял сначала из 12, затем из 15 человек во главе с корифеем - главой хора, разделяясь на два полухора, выступая с песней и танцами, изображая близких к главным героям лиц, мужчин или женщин, одетых в соответствующие действию костюмы. Трагические актеры, число которых постепенно возросло от одного до трех, играли в чрезвычайно красочных, великолепных костюмах, увеличивая свой рост котурнами (обувь с толстыми подошвами наподобие ходуль) и высокими головными уборами. Размеры туловища искусственно увеличивались, на лица надевались ярко раскрашенные маски определенного типа для героев, стариков, юношей, женщин, рабов. Маски свидетельствовали о культовом происхождении театра, когда человек не мог выступать в своем обычном виде, а надевал на себя как бы личину. В огромном театре маски были удобны для обозрения публики и давали возможность одному актеру играть несколько ролей. Все женские роли исполнялись мужчинами. Актеры не только декламировали, но и пели и танцевали. По ходу действия употреблялись подъемные машины, необходимые для появления богов. Были так называемые эккиклемы - площадки на колесах, которые выдвигались на место действия для того, чтобы показать происшедшее внутри дома. Употреблялись машины также и для шумовых и зрительных эффектов (гром и молния). На передней части скены, обычно изображавшей дворец, было три двери, через которые выходили актеры. Эта часть скены расписывалась различными декорациями, постепенно усложнявшимися с развитием театра. Публика - все афинские граждане - получала с конца V в. до н.э. от государства специальные зрелищные деньги для посещения театра, в обмен на которые выдавались металлические номерки с указанием места. Так как представления начинались с утра и продолжались в течение всего дня (ставилось три дня подряд по три трагедии и одной сатировской драме), то публика приходила, запасшись едой.

Драматург, написавший тетралогию или отдельную драму, просил у архонта, ведавшего устройством праздника, хор. Архонт поручал избранному из числа богатых граждан хорегу, обязанному в качестве государственной повинности набрать хор, обучить его, оплатить и устроить по окончании празднества пир. Хорегия считалась почетной обязанностью, но вместе с тем была весьма обременительной, доступной лишь богатому человеку.

Из числа 10 аттических фил избирались судьи. После трехдневных состязаний пятеро из этой коллегии, выбранных по жребию, высказывали окончательное решение. Утверждались три победителя, получавшие денежную награду, но венки из плюща вручались только одержавшим первую победу. Актер-протагонист, игравший главную роль, пользовался большим почетом и даже исполнял государственные поручения. Второй и третий актеры целиком зависели от первого и получали от него плату. Имена поэтов, хорегов и актеров-протагонистов записывались в особые акты и хранились в государственном архиве. С IV в. до н.э. было постановлено вырезать имена победителей на мраморных плитах - дидаскалиях, обломки которых дошли до нашего времени. Сведения, которыми мы пользуемся из сочинений Витрувия и Павсания, относятся в основном к театру эллинизма, поэтому некоторые моменты древнейшего состояния театральных построек в Греции не отличаются четкостью и определенностью.

Билет 12

©2015-2019 сайт
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-02-12

(Еврипид. Трагедии. В 2 т. - Т. 1. - М., 1999)

Трагичнейшим из поэтов назвал Еврипида Аристотель, и многовековая посмертная слава последнего из триады великих афинских трагиков, по-видимому, целиком подтверждает справедливость подобной оценки: во всех странах мира до сих пор потрясают зрителей страдания Медеи, Электры, троянских пленниц. Тот же Аристотель считал главным признаком трагического героя благородство, и в мировом театре найдется немного образов, способных поспорить в чистоте и благородстве с Ипполитом, в искренности самопожертвования - с Алькестой {Это имя, как и название трагедии, правильнее было бы передать по-русски "Алкестида", мы придерживаемся здесь формы "Алькеста", чтобы избежать разнобоя с переводом Ин. Анненского, избравшего последнее чтение.} или Ифигенией. В творениях Еврипида древнегреческая драма, несомненно, достигла вершины трагизма, глубочайшего пафоса и проникновеннейшей человечности. Поэтому, говоря о кризисе героической трагедии в драматургии Еврипида, мы не собираемся ставить это в вину великому афинскому поэту, как никому не придет в голову преуменьшать величие Рабле или Шекспира из-за того, что им довелось пережить и отразить в своем творчестве кризис ренессансного мировоззрения, - может быть, писатели, которые запечатлевают в своих произведениях сложность исторического пути человечества, как раз потому особенно дороги и близки их далеким потомкам. Еврипид, несомненно, находится в ряду таких творцов, но если мы хотим оценить его истинное значение для нас, мы должны понять, какое место он занимал в культуре своего времени, и в частности в развитии античной драмы, - тогда выяснится, почему конец античной героической трагедии оказался началом для многих линий не только античного, но и общеевропейского литературного процесса.

Год рождения Еврипида не известен достаточно достоверно. Античное предание, по которому он родился в день битвы при Саламине, представляет лишь искусственную конструкцию, связывающую имя третьего великого трагика с именами его предшественников, - поскольку Эсхил в самом деле участвовал в Саламинском сражении, а шестнадцатилетний Софокл выступал в хоре юношей, прославлявших одержанную победу. Тем не менее эллинистические историки, очень любившие, чтобы события из жизни великих людей вступали между собой в какое-либо хронологическое взаимодействие, без особой ошибки могли рассматривать Еврипида как представителя третьего поколения афинских трагиков: его творчество действительно составляло третий этап в развитии афинской трагедии; первые два вполне обоснованно связывали с драматургией Эсхила и Софокла.

Хотя Еврипид был моложе Софокла всего на двенадцать лет (он родился скорее всего в 484 г. до н. э.), эта разница в возрасте оказалась в значительной степени решающей для формирования его мировоззрения. Детство Софокла было овеяно легендарной славой марафонских бойцов, впервые сокрушивших могущество персов. Десятилетие между Марафоном (490 г. до н. э.) и морским сражением при Саламине (480 г. до н. э.) прошло в Афинах не без внутренних конфликтов, но в конечном результате победа греческого флота (с участием многочисленных афинских кораблей) над персами естественным образом воспринималась как завершение дела, начатого на Марафонской равнине. Сияние славы, увенчавшей победителей, озаряло юношеские годы Софокла, который, как и большинство его современников, видел в успехах своих соотечественников результат благоволения к Афинам могущественных олимпийских богов. До конца своих дней Софокл верил, что божественное покровительство никогда не покинет афинян, и эта вера даже в годы самых тяжелых испытаний помогала ему сохранять убеждение в устойчивости и гармонии существующего мира. Этим объясняется - при всей глубине возникающих в его трагедиях нравственных кон- фликтов - та классическая ясность линий и скульптурная пластичность образов, которые до сих пор восхищают в Софокле читателя и зрителя. С Еврипидом дело обстояло иначе.

Победа при Саламине, создавшая исключительно благоприятные предпосылки для роста внешнеполитического авторитета Афин, не сразу привела к столь же заметному укреплению их внутреннего положения. Противоречия между реакционной землевладельческой аристократией и набирающей силы демократией не раз выливались в острые политические схватки, в результате которых не од- ному государственному деятелю, известному своими заслугами перед отечеством, пришлось навсегда покинуть арену общественной борьбы. Только к середине сороковых годов V века новому вождю демократов Периклу удалось основательно потеснить своих политических противников и более чем на пятнадцать лет встать во главе афинского государства; этот период, совпавший с порой высочайшего внутреннего расцвета Греции, до сих пор носит название "века Перикла".

Но и "век Перикла" оказался очень непродолжительным: разгоревшаяся в 431 году Пелопоннесская война между двумя крупнейшими греческими государствами - Афинами и Спартой, каждое из которых возглавляло коалицию союзников, - выявила новые противоречия внутри афинской демократии. В то время как ее торгово-ремесленная верхушка, заинтересованная во внешней экспансии, стремилась к войне "до победного конца" и находила себе поддержку среди ремесленников, производивших оружие, и в беднейших слоях демоса, обслуживавших морской флот, основная масса аттического крестьянства страдала от опустошительных набегов спартанцев и чем дальше, тем больше тяготилась войной и связанными с ней жертвами; голос этой части афинских граждан мы можем до сих пор слышать в комедиях Аристофана. Внутренний разлад среди афинян достиг в последнее десятилетие Пелопоннесской войны такой глубины, что олигархам дважды, хотя и ненадолго, удавалось захватить в свои руки власть (в 411 и 404 гг.) и установить режим неограниченного террора.

Если попытки реакционных кругов сокрушить афинскую демократию извне не имели еще в это время серьезного успеха, то гораздо более опасными для нее были те идейные процессы, которые грозили разрушить ее изнутри. Дело в том, что, возникши в конечном счете из общинно-родового строя, афинская демократия сохраняла в своем мировоззрении многие черты первобытно-мифологического мышления. Победы над внешними врагами и успехи во внутренней жизни, хозяйственный и культурный расцвет представлялись основной массе афинского демоса следствием постоянного покровительства, оказываемого их стране могущественными богами, - в первую очередь верховным божеством Зевсом и его дочерью, "градодержицей" Афиной Палладой. В олимпийских богах афиняне видели не только своих прямых защитников, но и стражей нравственности и справедливости, установивших раз и навсегда незыблемые нормы гражданского и индивидуального поведения. Однако сам общественный строй афинской демократии, привлекшей к обсуждению политических вопросов основную массу полноправных граждан, предполагал в них самостоятельность мышления, умение анализировать сложившуюся обстановку и обосновывать то или иное решение. В этих условиях далеко не всегда можно было опереться на мифологическую традицию, сложившуюся несколько веков тому назад при совершенно иных условиях. К тому же дебаты в народном собрании и широкий общественный характер судопроизводства требовали, чтобы участники всякой дискуссии обладали достаточной ораторской подготовкой, владели средствами доказательства и убеждения. Но там, где начинается самостоятельная работа мысли, приходит конец наивной вере в богов, возникает переоценка традиционных нравственных устоев и открывается простор для критического исследования окружающей действительности. Все эти явления как раз имели место в Афинах второй половины V века, и носителями нового мировоззрения стали представители рабовладельческой интеллигенции, известные под общим названием софистов.

Софисты не составляли единой философской школы; больше того, между софистами старшего поколения, к которому относился Протагор (ок. 485 - 415), и их младшими последователями существовало весьма значительное различие в политических взглядах: в то время как "старшие" софисты в целом являлись идеологами демократии (некоторые из них были, в частности, авторами законодательных уложений для новых городов-государств), "младшие" софисты довольно откровенно пропагандировали идеал "сильной личности", отвечавший интересам олигархов. Однако уже в учении Протагора выделялись мысли, направленные объективно против консервативно-религиозного мировоззрения афинской демократии. Так, общественная практика афинян должна была побудить Протагора сформулировать положение о человеке как "мере всех вещей", - ведь и в самом деле решения в народном собрании принимали не боги, а люди, каждый раз соизмерявшие объективное положение дел со своим личным и общественным опытом, интересами и возможностями государства. Что касается существования богов, то Протагор воздерживался от окончательного суждения об этом; по его словам, решению вопроса препятствовала его неясность и краткость человеческой жизни.

Взгляды софистов на богов, человека и общество оставались в значительной степени достоянием "чистой" теории, пока Афины пользовались благами своего внешнего и внутреннего расцвета. Когда же разразилась Пелопоннесская война, идеологическим устоям афинской демократии пришлось испытать сильное потрясение: обрушившаяся на город эпидемия чумы, а также непрестанные прорицания жрецов дельфийского храма Аполлона, сулившие афинянам сплошные поражения, сильно подорвали веру в божественное благоволение к Афинам, а вырвавшиеся на простор собственнические инстинкты богачей поставили под сомнение единство полиса и его способность обеспечить каждому гражданину место в жизни. Проблема индивидуального поведения человека, которая до тех пор ставилась и решалась афинской общественной мыслью в неразрывной связи с судьбой всего гражданского коллектива - полиса, и, больше того, с некими закономерностями человеческого существования вообще, при новых условиях во многом утратила объективную основу; на первый план все больше стал выступать отдельный человек как "мера всех вещей" - и собственного благородства и величия, и собственного страдания. Это смещение основной точки зрения на человека глубже всего отразила именно драматургия Еврипида.

Уже события, сопутствовавшие началу его сознательной жизни, не могли содействовать выработке в нем убеждения в устойчивости и надежности жизненных форм современного ему общества, в разумности и закономерности божественного управления миром. К сожалению, от начального этапа творческой деятельности Еврипида (он выступил впервые на афинском театре в 455 г. и только четырнадцать лет спустя одержал первую победу в состязании трагических поэтов) не сохранилось ни одного цельного произведения; самая ранняя из бесспорно еврипидовских и достоверно датируемых трагедий ("Алькеста") относится к 438 году. Зато остальные шестнадцать, написанные в промежутке между 431 и 406 годами, охватывают едва ли не самый напряженный период в истории классических Афин и показывают, как, чутко и взволнованно реагировал поэт на различные повороты афинской внешней политики, идейные споры и моральные проблемы, возникавшие перед его современниками.

Античная традиция рисует Еврипида любителем тишины и одиночества на лоне природы; еще в римские времена на Саламине показывали грот на берегу моря, где драматург проводил долгие часы, обдумывая свои произведения и предпочитая уединенное размышление шуму городской площади. В то же время уже древние считали Еврипида "философом на сцене" и называли его - вопреки хронологии - учеником Протагора и других софистов, вращавшихся в самом центре общественной жизни своего времени. Едва ли в этом есть противоречие: не принимая непосредственного участия в государственных делах, Еврипид видел сложные конфликты, ежечасно возникавшие в его родных Афинах, и, как истинный поэт, не мог не высказать того, что его волновало, своим зрителям. Меньше всего при этом он стремился дать ответ на все вопросы, которые ставила перед ним жизнь, - почти каждая его трагедия свидетельствует о раздумьях и поисках, часто мучительных, но редко завершавшихся обретением истины. Столь же редко встречал Еврипид и понимание у своих зрителей: за пятьдесят (без малого) лет своей творческой деятельности он всего четыре раза удостоился в состязаниях трагических поэтов первого места. Поэтому ли или по другой причине он согласился в 408 году переехать к македонскому царю Архелаю, который пытался собрать у себя крупных писателей и поэтов. Здесь, однако, Еврипид прожил недолго: на рубеже 407 и 406 годов он скончался, оставив не вполне завершенной свою последнюю трилогию. Она была поставлена в Афинах в 405 году, или вскоре после того, его сыном (или племянником) и принесла поэту пятую победу, уже посмертную.

В сюжетах трагедий Еврипид почти не выходит из круга тем, разрабатывавшихся его предшественниками: сказания Троянского и Фиванского циклов, аттические предания, поход аргонавтов, подвиги Геракла и судьба его потомков. И при всем том - огромная разница в осмыслении мифа, в оценке божественного вмешательства в жизнь людей, в понимании смысла человеческого существования, - разница, в конечном счете приводящая Еврипида к выработке необычных для классической трагедии принципов изображения человека, к созданию новых средств художественной выразительности, иными словами - к полному отрицанию первоначальной сущности героической трагедии Эсхила и Софокла.

Ближе всего с творчеством своих предшественников Еврипид соприкасается в трагедиях героико-патриотического плана, написанных в первом десятилетии Пелопоннесской войны. К самому ее началу относится трагедия "Гераклиды": гонимые извечным врагом Геракла, микенским царем Еврисфеем, дети прославленного героя ищут убежища в Афинах. Легендарный аттический царь Демофонт, вынужденный выбирать между войной с дорийцами и выполнением священного долга перед прибегнувшими к его покровительству чужестранцами, близко напоминает Пеласга в эсхиловских "Просительницах", да и вся ситуация "Гераклидов" близка к внешней стороне конфликта у Эсхила. Но если у "отца трагедии" столкновение Пеласга с Египтиадами отражало противодействие эллинов (и в первую очередь, конечно, афинян) восточному деспотизму и варварству, то у Еврипида война развертывается в самой Элладе: микенская армия тождественна спартанцам, а Гераклиды, находящие защиту в Афинах, олицетворяют союзные города и государства, которые спартанцы всячески стремились изолировать от афинян.

В благородной роли защитника священных установлений представлен в трагедии Еврипида "Умоляющие" другой афинский царь - Тесей, считавшийся основателем афинской демократии. Он не только, вопреки козням врагов, помогает предать земле тела героев, павших при осаде Фив, но вступает по ходу действия в политический диспут с фиванским послом, который защищает преимущества единоличной власти; возражая ему, Тесей развертывает полную программу афинского государственного устройства, основанного на равноправии всех граждан и их равной ответственности. Впрочем, прославляя афинскую демократию как идеальный строй, оплот благочестия и нравственности в Элладе, Еврипид влагает в уста Тесея и размышление об опасности социального расслоения, грозящего благополучию государства, и прямое осуждение Адраста, затеявшего в преступном легкомыслии бесперспективную военную авантюру.

Возникающее в "Умоляющих" сомнение в целесообразности войны как способа разрешения политических споров перерастает в творчестве Еврипида последующих лет в недвусмысленное и страстное осуждение войны. Уже в поставленной незадолго до "Умоляющих" трагедии "Гекуба" Еврипид рисует страдания престарелой царицы, в полной мере испытавшей на себе все ужасы десятилетней войны за Трою. Мало того что Гекуба своими глазами видела гибель мужа и любимых сыновей, что из всеми почитаемой владычицы могущественной Трои она превратилась в жалкую рабыню ахейцев, - судьба готовит ей новые бедствия: по приговору греков, перед их отправлением на родину на могиле Ахилла должна быть принесена ему в жертву младшая дочь Гекубы, юная Поликсена, - и нет предела горю матери, лишающейся своего последнего утешения. Но и это еще не все. К сказанию о жертвоприношении Поликсены, уже обработанному до Еврипида в эпической и лирической поэзии, а на афинской сцене - у Софокла, в трагедии "Гекуба" присоединяется другой сюжетный мотив, первоначально не имевший никакого отношения к судьбе троянской царицы.

"Илиада" знала среди сыновей Приама юношу Полидора, убитого на троянской равнине Ахиллом, - матерью его была некая Лаофоя. Согласно же местному фракийскому сказанию, которое стало известно афинянам, вероятно, в конце VI века до н. з., Полидор - теперь уже сын Гекубы - пал жертвой алчности вероломного фракийского царя Полиместора: к нему в самом начале войны Приам отослал Полидора с несметными сокровищами, и, когда война окончилась гибелью Трои, Полиместор, нарушив дружеский долг, убил юношу. Гекуба, находившаяся среди других пленниц в ахейском лагере на берегу Геллеспонта, узнала о предательстве Полиместора, заманила его с детьми в свою палатку и при помощи троянских женщин умертвила детей, а самого Полиместора ослепила. Неизвестно, был ли обработан этот миф кем-нибудь из предшественников Еврипида в афинском театре, но несомненно, что, объединив его с мотивом жертвоприношения Поликсены, Еврипид необычайно усилил патетическое звучание образа Гекубы, воплотившего весь трагизм положения матери, обездоленной войной.

Откровенным выступлением против военной политики явились поставленные в 415 году "Троянки". Заключенный в 421 году между Афинами и Спартой пятидесятилетний мир оказался непрочным, ибо каждая сторона искала повода ущемить как-нибудь интересы недавнего противника. Сторонники решительных действий в Афинах вынашивали идею грандиозной экспедиции в Сицилию, где Спарта издавна пользовалась значительным влиянием, и это предприятие увлекало своим размахом даже более мирно настроенные слои афинских граждан. В этих условиях трагедия "Троянки" прозвучала как смелый вызов военной пропаганде, так как с исключительной силой показала бедствия и страдания, не только выпадающие на долю побежденных (особенно осиротевших матерей и жен), но и ожидающие в недалеком будущем победителей: вереница скорбных эпизодов, которые разворачиваются на фоне догорающих развалин Трои, приобретает зловещий смысл после мрачных прорицаний Кассандры и вступительного диалога Афины и Посейдона, сговаривающихся погубить победителей-греков на пути и по возвращении домой. Троянская война, служившая обычно для общественной мысли в Афинах символом справедливого возмездия "варварам" за попрание священных норм гостеприимства, теряет в глазах Еврипида всякий смысл и обоснование.

Под тем же углом зрения предстает в трагедии "Финикиянки" легендарная оборона Фив от нападения семерых вождей. Доеврипидовская трагедия была, по-видимому, довольно единодушна в изображении сыновей Эдипа, оспаривавших между собой право на царский трон в Фивах: несмотря на то, что Этеокл нарушил договор между братьями, изгнав Полиника, Эсхил в "Семерых против Фив" показал его идеальным царем и полководцем, защищающим город от чужеземной рати, в то время как Полинику, ведущему на родную землю вражеское войско, не может быть никакого оправдания. Эта ситуация составляет предпосылку трагического конфликта и в Софокловой "Антигоне", где Этеоклу устраивают почетные похороны, а Полинику отказывают в погребении. В "Финикиянках" с Этеокла совлечен всякий ореол героизма: как и Полиник, он беспринципный и тщеславный властолюбец, готовый ради обладания царским троном совершить любое преступление и оправдать любую подлость. Его поведением руководит не патриотическая идея, не долг защитника родины, а неограниченное честолюбие, и в образе Этеокла несомненно полемическое разоблачение крайнего индивидуализма, откровенно проявлявшегося в Афинах последних десятилетий V века и породившего софистическую теорию "права сильного".

Сложнее обстоит дело с трагедией "Ифигения в Авлиде", поставленной в Афинах уже после смерти Еврипида. С одной стороны, она завершает ту героико-патриотическую линию, начало которой было положено в аттической трагедии Эсхилом и которая нашла продолжение в творчестве самого Еврипида: Макария в "Гераклидах", афинская царевна в не дошедшем до нас "Эрехтее", Менекей в "Финикиянках" добровольно приносили себя в жертву ради спасения отчизны, как делает это в последней еврипидовской трагедии юная Ифигения. Если ее жизнь нужна всей Элладе для того, чтобы успехом увенчался поход против надменных "варваров" - троянцев, то дочь верховного полководца Агамемнона не откажется от своего долга:

Разве ты меня носила для себя, а не для греков?

Иль, когда Эллада терпит, и без счета сотни сотен

Их, мужей, встает, готовых весла взять, щитом закрыться

И врага схватить за горло, а не дастся - пасть убитым,

Мне одной, за жизнь цепляясь, им мешать?.. О нет, родная! ...

Грек, цари, а варвар, гнися! Неприлично гнуться грекам

Перед варваром на троне. Здесь - свобода, в Трое - рабство!

И хотя в последние годы Пелопоннесской войны, когда и Афины и Спарта старались привлечь Персию на свою сторону, идея общеэллинской солидарности против "варваров" становилась неосуществимой мечтой, мы слышим в словах Ифигении то же противопоставление эллинской свободы восточному деспотизму, которым примечательны эсхиловские "Персы" и "Просительницы".

С другой стороны, патриотический подвиг Ифигении осуществляется отнюдь не в героической обстановке и представляется скорее неожиданным, чем закономерным следствием сложившихся обстоятельств. В самом деле, эсхиловский Агамемнон (в "Орестее"), волею Зевса призванный быть мстителем за поруганный дом и брачное ложе Менелая, вынужден выбирать между чувствами отца и долгом полководца, возглавившего эллинскую армию, и выбор этот носит воистину трагический характер. Агамемнон у Еврипида изображен тщеславным карьеристом, не жалевшим усилий, чтобы добиться избрания на пост верховного командующего, и в угаре первой славы решившимся принести в жертву собственную дочь. Только послав за Ифигенией в Аргос гонца с лживым известием о готовящемся бракосочетании ее с Ахиллом, он понимает, какую низость он совершил и насколько бессмысленно жертвовать родной дочерью ради того, чтобы возвратить Менелаю его распутную супругу Елену. В то же время Агамемнон страшится ахейского войска, которое в стремлении к завоеванию Трои не остановится перед разорением Аргоса и убийством самого царя, если последний откажется выдать дочь на заклание. Лишено всяких признаков благородства и поведение Менелая, демагогически апеллирующего к патриотическому долгу, поскольку в жертву должна быть принесена не его дочь. Наконец, сцена приезда Клитемнестры с Ифигенией в ахейский стан напоминает эпизод из жизни заурядной горожанки, едущей с семьей на свидание к мужу, оторванному делами от дома, - все это, вместе взятое, создает обстановку подлинной "мещанской драмы", совершенно не соответствующую героическому порыву в душе Ифигении.

Показательно и другое. Для современного зрителя переход Ифигении от страха перед ранней смертью к готовности добровольно принести себя в жертву родине составляет едва ли не самую волнующую черту ее образа; между тем Аристотель считал ее характер непоследовательным, "так как горюющая Ифигения нисколько не походит на ту, которая является впоследствии" ("Поэтика", гл. 15). Ясно, что к понятию "характера" Аристотель подходил с точки зрения классической, то есть эсхиловской и главным образом софокловской трагедии: при всем динамизме трагического конфликта, в который оказываются вовлеченными Эдип или Неоптолем (в "Филоктете"), основные черты их остаются неизменными, и в трагической перипетии только все с большей отчетливостью раскрывается заложенная в них "природа". Поведение Ифигении во второй половине трагедии, конечно, никак не вытекает из ее девической "природы", и Еврипид не пытается показать, как в ней произошла подобная перемена, - его интересует самая возможность внутренней борьбы в человеке. Но отказ от изображения людей, цельных в совокупности своих нравственных свойств, знаменует принципиальный отход от эстетических норм классической трагедии, и образ Ифигении является только одним из многочисленных примеров этого в творчестве Еврипида.

Впрочем, среди сохранившихся произведений Еврипида есть одно, во многом еще напоминающее цельностью своих героев классическую трагедию, - это самая ранняя из дошедших его драм, "Алькеста". Основу использованного в ней сказания составляет старинное представление о гневе бога, раздраженного непочтительностью смертного: фессалийский царь Адмет, справляя свадьбу с юной Алькестой, забыл принести жертву Артемиде и поэтому, войдя в свою спальню, нашел ее полной змей - верный признак ожидающей его близкой смерти. Поскольку, однако, Адмет в свое время был хорошим хозяином для отданного ему в услужение Аполлона, благородный бог сумел уговорить непреклонных Мойр, ткущих нить человеческой жизни, чтобы они согласились принять в обитель мертвых любого другого смертного, который проявит готовность пожертвовать собой вместо Адмета. И вот наступил момент, когда Адмету пришлось искать себе замену перед лицом смерти, и таким верным другом оказалась его жена Алькеста.

Наверное, в трагедии, написанной на эту тему в последние десятилетия его творческого пути, Еврипид заставил бы своих зрителей задуматься над нравственными качествами богов, то столь жестоко карающих смертного за незначительную оплошность, то делающих человеческую жизнь предметом беззастенчивого торга. В "Алькесте", напротив, поэт ни словом не касается "вины" Адмета перед Артемидой, равно как и не ставит перед собой вопроса о мотивах, побудивших Алькесту расстаться с жизнью и принести себя в жертву мужу и семье. Тем более не нуждались в такой мотивировке афинские зрители: каждому из них было ясно, что судьба малолетних детей царя будет значительно надежнее обеспечена при жизни овдовевшего отца, чем при жизни беззащитной царицы. К тому же Алькесте без труда удавалось заручиться обещанием Адмета не вступать в новый брак и не оставлять детей на произвол злой мачехи (сказочные мачехи, как известно, всегда злые, и у Еврипида был целый ряд не сохранившихся целиком трагедий, где мачехи под разными предлогами готовы были извести своих пасынков, - "Эгей", "Ино", "Фрикс"). Поэтому и Адмет и Алькеста появляются на орхестре с уже готовым, заранее сложившимся решением, подобно Софокловой Антигоне, которую зрители увидели, кстати говоря, всего за четыре года до "Алькесты". Трагизм "Алькесты" еще целиком укладывается в классический "трагизм ситуации", данной мифом, и драматург призван показать, как в такой ситуации раскрываются нравственные качества его героев.

В выполнении этой задачи Еврипид следует, в общем, традициям Софокла: в идеальном образе Алькесты воплощается вся сила супружеской и материнской любви, способной на высшее самопожертвование. Нормативному характеру образа соответствует и очевидное стремление Еврипида избежать изображения чисто индивидуальных, интимных чувств Алькесты к Адмету; она приносит себя в жертву не ради этого супруга, а ради мужа и отца своих детей вообще, ибо так велит ей поступить ее долг идеальной жены. Но и в Адмете неправильно было бы видеть бездушного эгоиста, хладнокровно соглашающегося с гибелью любимого существа. Во-первых, как мы уже говорили, позиция Адмета не только заранее дана мифом, но и вытекает из представления древних греков о преобладающей роли в семье мужчины, и тем более царя, по сравнению с ролью женщины. Во-вторых, несомненно привлекательной чертой Адмета является его гостеприимство: неожиданно навестивший царя его старый друг Геракл не должен ничего знать о постигшем дом несчастье, ибо с почетом принять при любых условиях гостя - первейшая заповедь той "героической" этики, представителем которой выступает в трагедии Адмет. Таким образом, и в его фигуре несомненны черты нормативной характеристики, сближающие героев этой трагедии с персонажами Софокла, - с той, однако, существенной разницей, что развитие действия в "Алькесте" в конечном счете ставит зрителя перед вопросом (немыслимым в трагедии Софокла!) об истинной цене этой нормативности. Эдип, если бы ему пришлось еще раз с самого начала выяснять все обстоятельства своих непредумышленных преступлений, без колебаний снова прошел бы весь путь, ведущий к истине; Неоптолем, как бы ни сложилась его жизнь, никогда не откажется от следования заветам чести. Когда мы видим Адмета, возвращающегося с похорон жены, мы понимаем, что, будь она еще жива, он не согласился бы повторить все сначала: ему помешало бы не только впервые пережитое чувство угнетающего одиночества, но и сознание навлеченного на себя позора, - как сможет теперь Адмет смотреть в глаза людям, откупившись от собственной смерти смертью жены? Нормативность мифологического идеала приходит в драме Еврипида в столкновение с истинным человеческим благородством, ставящим под сомнение нравственные ценности классической трагедии. В "Алькесте" разрешение этому новому конфликту дает благодетельное вмешательство Геракла, но, прощаясь с вернувшейся к жизни Алькестой и с обрадованным Адметом, мы одновременно расстаемся с верой в существование раз и навсегда данных, для всех случаев жизни пригодных этических норм. В себе самом должен теперь искать человек нравственные критерии, определяющие его поведение.

Непреодолимые трудности, которые возникают при этом перед индивидуумом и приобретают воистину трагический характер, лучше всего раскрываются в борьбе противоречивых чувств, происходящей в душе таких еврипидовских героев, как Медея (в одноименной трагедии) и Федра ("Ипполит").

До тех пор, пока оскорбленная Медея вынашивает план мести Ясону, готовясь умертвить его самого, его невесту и будущего тестя, ее поведение вполне согласуется с традиционным представлением греков о женском "нраве": греческая мифология и трагедия знали достаточно примеров страшной мести покинутых жен своим неверным мужьям. Точно так же независимый, неукротимый и до дерзости отважный нрав Медеи напоминает нам эсхиловскую Клитемнестру из "Орестеи", которая в ненасытной жажде мести без колебания наносит смертельные удары мужу и готова схватиться за оружие, чтобы вступить в поединок с собственным сыном. В то же время между этими двумя фигурами греческой трагедии есть существенное различие: Клитемнестре незнакомы какие- либо колебания, она не отступает от однажды принятого решения, ее образ как бы вырублен из цельной каменной глыбы; Медее на пути к мести приходится вступить в мучительную борьбу с самою собой, когда вместо первоначального плана умертвить Ясона ей приходит в голову мысль убить собственных детей: лишив Ясона одновременно и старой и новой семьи, она обречет на гибель и вымирание весь его род. Клитемнестра, убив Агамемнона, откровенно торжествует победу: она отомстила ему за жертвоприношение Ифигении и освободила себе путь к преступному союзу со своим давнишним любовником Эгисфом. Замысел убить собственных детей поражает Медею не менее сильно, чем ненавистного ей Ясона, и соединение в ее образе коварной мстительницы с несчастной матерью ставило перед Еврипидом совершенно новую художественную задачу, не имевшую прецедентов в античной драме.

Впрочем, и в этой трагедии, написанной за четверть века до "Ифигении в Авлиде", Еврипид не стремится показать, как возник у Медеи новый план мести. Хотя уже в прологе кормилица несколько раз выражает опасение за судьбу детей, сама Медея, появляясь перед хором коринфских женщин и вымаливая затем у царя Креонта суточную отсрочку для сборов в изгнание, вовсе не помышляет об убийстве своих сыновей. Мотив этот возникает неожиданно в монологе Медеи после ее встречи с бездетным афинским царем Эгеем, и зритель вправе предполагать, что именно горе остающегося без наследника Эгея внушило Медее мысль лишить Ясона продолжателей его рода. Сама Медея этого не объясняет, и ее материнские чувства не играют на первых порах никакой роли; на вопрос хора: "И ты отважишься убить своих детей?" - она без колебания отвечает: "Да, ибо так больше всего удастся уязвить супруга". Смерть детей служит для Медеи в это время только одним из средств осуществления мести. Положение, однако, меняется, когда наступает время привести план в исполнение: отравленные дары доставлены сопернице, пройдет еще несколько мгновений, и всем станет ясно новое преступление Медеи - дети обречены. Здесь, в центральном монологе героини, и раскрывается то новое, что внес Еврипид в античную трагедию: изображение не только страдающего, но и мятущегося среди противоречивых страстей человека. Материнские чувства борются в Медее с жаждой мести, и она четырежды меняет решение, пока окончательно сознает неизбежность гибели детей.

Греческая поэзия и до Еврипида не раз изображала своих героев в моменты размышления. Из эпоса достаточно вспомнить большой монолог Гектора в XXII книге "Илиады" или частые раздумья Одиссея о том, как повести себя при различных поворотах его долгой скитальческой жизни; в эсхиловских "Просительницах" размышление составляет едва ли не главное содержание образа Пеласга. Есть, однако, существенное различие между названными героями и еврипидовской Медеей. Гомеровские вожди при любом стечении обстоятельств по- мнят о существовании постоянной этической нормы, определяющей их поведение: беречь свою честь и доброе имя, не уклоняться от боя с противником. Эсхиловский Пеласг должен сделать выбор между двумя решениями, каждое из которых определит судьбу возглавляемого им государства. Внутренняя борьба в душе Медеи носит совершенно субъективный характер; изображаемый Еврипидом человек, находясь во власти своих чувств и мыслей, не пытается соотнести их с какими-либо объективно существующими нормами: в нем самом находится источник трагического конфликта.

Изображение противоречивых эмоций и глубины страданий, делающих Медею трагическим героем в совершенно новом для античности понимании этого слова, настолько увлекает Еврипида, что ради него драматург жертвует сюжетной "последовательностью" трагедии. Так, при известии о приближении к ее дому разгневанных коринфян Медея уходит с окончательным решением убить детей - ведь лучше сделать это самой, чем отдать сыновей на растерзание взбешенной толпе. Между тем перед взорами поспешно пришедшего Ясона Медея появляется на кровле дома в колеснице, запряженной крылатыми драконами, и с трупами сыновей у ног - если она с самого начала рассчитывала воспользоваться волшебной колесницей, то почему было не забрать детей живыми и не скрыться вместе с ними от неверного супруга и отца? Подобным вопросом Еврипид не задавался - ему было важно изобразить душевную драму оскорбленной женщины, и своей цели он, несомненно, достиг. Но именно поэтому образ Медеи знаменует разрыв с традицией греческой трагедии, стремившейся к созданию цельного "нрава",- если бы ненависть к Ясону распространилась на прижитых с ним детей и Медея в жажде мести сравнялась бы с эсхиловской Клитемнестрой, афинскому зрителю было бы легче поверить в ее последовательность, хотя и труднее ее оправдать; но материнская любовь, звучащая в каждом слове Медеи в ее центральной сцене, показывает, что в глазах Еврипида она была не одержимой жаждой крови фурией, а страдающей женщиной, больше способной на крайние проявления мести, чем рядовая афинянка (недаром Медея все же восточная колдунья, внучка бога солнца Гелиоса!), но в поведении своем гораздо более человечная, чем та же Клитемнестра. (Любопытно, что безымянный античный комментатор "Медеи" правильно увидел в любви героини к детям противоречие ее "нраву", но, верный аристотелевскому учению о "последовательности" трагического персонажа, поставил это богатство образа не в заслугу, а в упрек драматургу.)

Пристальный интерес Еврипида к внутреннему миру человека сделал возможным и такое достижение афинской трагедии, как образ Федры в трагедии "Ипполит". В "нраве" Федры, влюбившейся в своего пасынка, отвергнутой им и перед смертью оклеветавшей его, чтобы скрыть свой позор, нет той, с античной точки зрения, непоследовательности, которую древние критики ставили в вину Еврипиду в "Медее" или "Ифигении"; поведение Федры, чья неудовлетворенная страсть превратилась в ненависть к Ипполиту, находилось в русле античного представления о готовности отвергнутой влюбленной на любое злодейство. В сравнительной фольклористике этот мотив известен как история библейского Иосифа Прекрасного, возникшая в том же Средиземноморском ареале, что и благородный образ Ипполита, а рядом с ним, в других, не полностью дошедших трагедиях Еврипида, также юных героев Беллерофонта ("Сфенебея") или Пелея. Им также приходилось расплачиваться за клевету оскорбленных отказом женщин, хотя всякий акт мести объяснялся в этом случае необоримой властью Афродиты, противиться которой не в состоянии ни смертные, ни боги. В "Ипполите", хотя Афродита и является виновницей запретного чувства, овладевшего Федрой, все внимание поэта устремлено на переживания влюбленной женщины. Хор и кормилица напрасно пытаются объяснить недуг Федры воздействием Пана, Кибелы или других божеств, - источник ее страданий находится в ней самой, и Еврипид с великолепной психологической достоверностью изображает внутреннее состояние Федры: то она, боясь признаться себе в преступной страсти, в полубреду грезит об охоте в заповедных рощах и отдыхе у прохладного лесного ручья, где она могла бы встретить Ипполита; то, в сознании своего позора, Федра готовится покончить с любовью, пусть даже вместе с собственной жизнью; то, позабыв и о позоре, и о супружеском долге, дает склонить себя вкрадчивым речам кормилицы.

Таким образом, если ситуация, в которой у Еврипида оказывалась Федра, и поведение отвергнутой влюбленной не выходили за пределы традиционного античного представления о женском "нраве", то во внутреннем наполнении образа Федры мы снова встречаем необычность и новизну. Эсхил видел в любви силу, обеспечивающую плодородие земли и сохранение человеческого рода, - ее действие представлялось "отцу трагедии" одним из проявлений всеобщего закона природы. Для софокловской Деяниры ("Трахинянки") пробуждение в Геракле физического влечения к юной пленнице Иоле не является проблемой - оно объяснимо и даже естественно, и хотя Деянира прибегает к помощи приворотного зелья, чтобы вернуть себе любовь Геракла, "Трахинянки" отнюдь не являются трагедией отвергнутого чувства. Еврипид изображает любовь чаще всего как страдание - потому ли, что она не находит ответа, потому ли, что она "греховна", так как нарушает семейные связи и нравственные нормы; в человеческом чувстве он видит не источник естественной и общественной гармонии, а причину разлада, противоречий и несчастий. И в этом - еще одно свидетельство того, что вера в целесообразность мира, основанного на некоем нравственном законе, все больше вытесняется состраданием к одинокому, предоставленному игре собственных страстей человеку.

"Мир пошатнулся..." - это горькое убеждение шекспировского героя пронизывает драматургию Еврипида. Разумеется, и Эсхил и Софокл видели в мире много вольных или невольных проявлений зла; разорение Трои и вереница кровавых деяний в роду Атрея, невольные преступления Эдипа и мрачная доля его сыновей - только немногие примеры из этого ряда. Но за страданиями отдельных людей, за жертвами и испытаниями Эсхил отчетливо различал конечную цель мироздания - торжество справедливости: возмездие, обрушенное Агамемноном на Трою за похищение Елены; кара за жертвоприношение Ифигении, которую он сам несет от руки Клитемнестры; ее гибель от меча сына, мстящего за отца,- все это звенья одной цепи, где преступление одного служит наказанием другого, пока человеческий и божественный закон не объединятся в воле государства, осененного десницей Афины Паллады. В трагедии Софокла непосредственная причинная связь между поведением людей и высшей волей богов слабее, чем в мировоззрении Эсхила; тем не менее и у него нарушение существующих нравственных норм приводит к падению объективно виновного, даже если в его действиях отсутствует элемент субъективной вины: убийство отца и женитьба на собственной матери, совершенные Эдипом по неведению, не могут остаться безнаказанными, поскольку иначе пострадали бы священные устои мира. У Еврипида опять все иначе, и трагедия "Ипполит", на которой мы как раз остановились, дает этому первое подтверждение.

Хотя из двух главных героев этой драмы наше внимание привлекла сначала Федра, Ипполит, именем которого не случайно названа трагедия, играет в ней ничуть не меньшую роль. Самый образ главного героя содержит в себе зерно трагического конфликта, отчасти уже разработанного - лет за сорок с лишним до Еврипида - в эсхиловской трилогии о Данаидах. Там дочери легендарного прародителя одного из греческих "колен" - Даная, принуждаемые к браку ненавистными им двоюродными братьями, переносили отвращение к своим кузенам на брачные отношения вообще и отказывались от утех любви, отдавая себя под покровительство вечно девственной богини Артемиды. Однако отречение девушек от супружества представляло в глазах Эсхила такое же нарушение естественного закона природы, как и понуждение их к насильственному браку. Поэтому в конечном итоге в трилогии торжествовала любовь одной супружеской пары, которую благословляла сама Афродита. Если настойчиво сохраняемое девичество, хотя и имевшее среди греческих богов таких почитаемых защитниц, как Афина и Артемида, в конечном счете все же вступало в противоречие с природой, то вечная мужская невинность представлялась греку полной бессмыслицей и в биологическом, и в общественном плане: долг мужчины-гражданина состоял, между прочим, также в создании семьи и рождении детей, способных упрочить славу и благосостояние его рода и всего государства. Существовала даже специальная формула, которая изрекалась отцом при вручении дочери будущему мужу: "Для засева законных детей". Неудивительно поэтому, что поклонение чистого юношиохотника Ипполита, любителя природы и мечтателя, девственной Артемиде и открытое презрение к Афродите, дарующей людям плотские утехи, вызывает предостережение со стороны его старого слуги: слишком велико могущество Киприды, чтобы смертный мог безопасно его отвергать. Впрочем, зритель уже слышал это от самой богини: появившись в прологе у дворца Тесея, Афродита не только объяснила, чем ее оскорбил Ипполит, но и сообщила, как она ему отомстит: Тесей, не зная всей правды, проклянет и погубит Ипполита, но и Федра, хоть не опозоренная молвой, тоже погибнет.

Некоторые исследователи склонны видеть в отказе Ипполита от союза с мачехой так называемую hybris - "трагическую вину", искони присущую смертным готовность идти наперекор воле богов. Однако в древнегреческом мышлении hybris непременно ассоциируется с нарушением неких нравственных норм, освященных теми же богами. Покушение на святость супружеского ложа - да к тому же со стороны пасынка, чтущего своего отца,- несомненно, явилось бы проявлением той же hybris. Удовлетворив притязания мачехи, Ипполит, конечно, не совершил бы преступления перед Кипридой, подчиняющей себе все живое, и не впал бы перед ней в "трагическую вину", но он нарушил бы долг благородного человека, не допускающего даже мысли о вынужденном бесчестье. Трагический конфликт в "Ипполите" проходит не между дозволенным или недозволенным, но естественным для молодых людей половым чувством. Он лежит в плоскости нравственных ориентиров. Федра могла бы не опасаться за жизнь, пока она таила свое чувство внутри; как только лукавое вмешательство кормилицы заставило ее открыть хору (и тем самым Ипполиту) страшный секрет, она оказалась подсудной общественному мнению. Чтобы восстановить среди социального окружения репутацию благородной жены, у нее не остается другого выхода, кроме петли. Ипполит, напротив, отвечает только перед самим собой: неосторожно дав все той же кормилице обет молчания, он не чувствует себя вправе открыть отцу тайну, позорящую его дом, и становится жертвой собственного честного слова. Строит ли человек свое поведение с оглядкой на внешнюю оценку или соотносит его со своим внутренним нравственным долгом, ему не остается места в этом мире - таков неутешительный вывод из проблематики еврипидовского "Ипполита".

В трагедии он еще более усугубляется тем, что теряет всякий смысл божественное управление миром - очень древняя категория человеческого мышления, которая восходит к тем далеким временам, когда первобытный дикарь видел себя еще совершенно беззащитным перед лицом божественного гнева - непостижимых ему стихийных сил. Представление о гневе богов отчетливо сохраняется и в самом раннем памятнике греческой литературы - гомеровском эпосе, где едва ли не каждый мало-мальски заметный герой пользуется симпатией одних богов и должен опасаться гнева других, которых он успел чем-нибудь задеть. При всем том, однако, редко какой-либо бог оставляет без помощи своего любимца, если знает, что ему угрожает опасность со стороны другого божества: к этому его может принудить только приказ самого Зевса, следящего за исполнением безапелляционного приговора судьбы. Совсем иначе ведет себя еврипидовская Артемида: зная о предстоящей гибели своего поклонника Ипполита, она позволяет Афродите осуществить до конца свой коварный замысел и появляется только над умирающим Ипполитом, чтобы спасти его имя от посмертной клеветы и открыть глаза Тесею,- сомнительная услуга, заставляющая вдвойне терзаться овдовевшего мужа и осиротевшего отца! Почему же Артемида не вмешалась раньше, чтобы предотвратить ужасное бедствие? Потому что среди богов не принято мешать друг другу в исполнении их планов,объясняет богиня. Воистину непривлекательны обе представительницы олимпийского пантеона: мелочно-тщеславная Афродита, готовая погубить даже Федру (воспылавшую страстью к Ипполиту вовсе не без воли самой богини), лишь бы не упустить малейшей возможности отомстить Ипполиту, и предательски попустительствующая ей Артемида! Напрасно старый слуга обращается к Афродите с просьбой быть снисходительной к юношеским заблуждениям Ипполита, ибо богам надлежит быть мудрее смертных,- мудрые боги, правившие в "Орестее" миром по закону справедливости, навсегда ушли из трагедии Еврипида, как ушли они из общественного сознания и этики афинян в первые же годы Пелопоннесской войны. Самую мрачную роль играет божественное вмешательство в трагедии "Геракл". И здесь Еврипид небольшим изменением, внесенным в миф, существенно переместил акценты и создал трагедию сильного человека, незаслуженно испытывающего на себе капризное своеволие богов. По традиционной версии, Геракл, еще будучи молодым человеком, в припадке безумия убил своих малолетних детей; за это Зевс отдал его в услужение трусливому и ничтожному микенскому царю Еврисфею, для которого он и совершил свои знаменитые двенадцать подвигов. У Еврипида последовательность изменена: Геракл представлен могучим богатырем, с честью вышедшим из последнего испытания. Радость от встречи с семьей тем сильнее, что Геракл буквально вырывает ее из рук смерти, которой грозит его жене и детям фиванский тиран Лик. Заметим попутно, что все мольбы Амфитриона - престарелого земного отца Геракла - к его небесному отцу Зевсу о спасении оставались бесплодными, и это давало Амфитриону повод для нелестных высказываний о Зевсе. Так или иначе, возвращение Геракла кладет конец проискам Лика, и первая половина трагедии завершается радостной игрой героя с еще не оправившимися от испуга детьми. Здесь, однако, в действии наступает резкий перелом, вызванный вмешательством Геры, ненавидящей Геракла. Это по ее приказу в дом Геракла проникает богиня безумия Лисса, помрачающая сознание героя; в припадке безумия, видя в жене и детях своих давнишних врагов, Геракл убивает их и начинает разрушать собственный дом; только появление его вечной благодетельницы Афины прекращает губительное помешательство Геракла: ударом тяжелого камня в грудь она сражает обезумевшего богатыря и повергает его в тяжелое забытье.

Частичное или временное расстройство рассудка человека, ведущее к совершению нечестивого деяния, нарушению общепринятых нравственных норм, было знакомо греческой литературе задолго до Еврипида, хотя и получало далеко не всегда одинаковое истолкование. Гомеровский Агамемнон, оскорбивший в своей неумеренной гордости славнейшего героя - Ахилла, объяснял это впоследствии вмешательством богини Аты, персонификации "ослепления", вторгающегося извне в сознание человека. Эсхиловские герои - тот же Агамемнон, решающийся принести в жертву собственную дочь; Этеокл, готовый на братоубийственный поединок с Полиником,- оказываются способными на такой поступок только в состоянии исступленной одержимости, влекущей за собой помрачение рассудка, - однако без всякого божественного вмешательства извне. Еврипид возвращается к "гомеровской" трактовке безумия не потому, что он не умеет изобразить состояние пораженного таким недугом человека. Рассказ вестника о поведении Геракла в состоянии сумасшествия, а также о его патологическом сне, равно как описание безумствующей Агавы или находящегося в состоянии тяжелой психической депрессии Ореста в более поздних трагедиях, показывают, что Еврипид успешно использовал в этой области наблюдения современной ему медицины, искавшей причины психических расстройств не вне человека, а в нем самом. Если в разбираемой трагедии безумие Геракла вызывается именно злокозненным божественным вмешательством, то его назначение в художественном замысле Еврипида не вызывает сомнения: источник зла и бедствий, обрушившихся на прославленного героя, лежит не в его "нраве", а в злой и капризной воле божества.

Эта мысль становится еще нагляднее при сравнении "Геракла" с Софокловым "Аяксом". Как известно, и там вмешательство Афины, помрачившей рассудок Аякса, приводит к трагическому исходу: истребив вместо Атридов и их свиты ахейское стадо, Аякс, придя в себя, не может пережить навлеченного на себя позора и кончает жизнь самоубийством. Мысль о самоубийстве владеет и Гераклом, но при помощи Тесея, подоспевшего на выручку к другу, он ее преодолевает: истинное величие человека состоит в том, чтобы переносить испытания, а не сгибаться под их тяжестью; ужасное преступление он совершил по воле Геры и не должен расплачиваться за него своей жизнью. Для героев Софокла объективный результат их действий снимал вопрос о субъективных причинах: напав на стадо, Аякс сделал предметом осмеяния себя самого, а не Афину, и его рыцарская честь не может примириться с таким положением вещей. Героев Еврипида страдание учит делать различие между собственной виной и вмешательством божества: не снимая с себя ответственности за содеянное и стремясь к очищению от пролитой крови, Геракл вместе с тем понимает, что, оставаясь жить, он совершает человеческий подвиг, достойный истинного героя, в то время как самоубийство было бы только уступкой порыву малодушия. К тому же такое решение бросает очень неблагоприятный отсвет на Геру, истинную виновницу страданий Геракла. Боги, по чьей воле люди без всякой вины терпят такие страдания, недостойны называться богами - мысль, неоднократно высказываемая в различных трагедиях Еврипида и являющаяся прямым выражением его религиозного сомнения и скепсиса.

В оценку еврипидовского отношения к богам не вносит чего-либо принципи- ально нового и многократно обсуждавшаяся исследователями трагедия "Вакханки". Атмосфера дионисийского ритуала, с которой Еврипид мог ближе соприкоснуться в полуварварской Македонии, чем живя в Афинах, произвела, по-видимому, впечатление на поэта, отразившееся в этой трагедии. Однако расстановка сил в "Вакханках" не отличается существенно от позиции действующих лиц, например в "Ипполите", хотя столкновение противоборствующих тенденций принимает в "Вакханках" значительно более острый характер. Ипполит не выражает действием своего отношения к Афродите; старый слуга только однажды мимоходом старается вразумить юношу, а Киприда не снисходит до непосредственного спора с ним. В "Вакханках" сторону нового бога Диониса принимают престарелый Кадм и сам прорицатель Тиресий, тщетно пытающиеся в длинном споре привлечь на свою сторону Пенфея, который активно противодействует неведомой религии; и сам Дионис - правда, под видом лидийского пророка - вступает с Пенфеем в напряженный спор, стремясь разжечь в нем любопытство и тем самым подтолкнуть его к гибели. Можно сказать, что чем настойчивее Пенфей сопротивляется признанию Диониса, тем оправданнее его поражение, - противники сталкиваются почти в открытой борьбе. Но не забудем, что на стороне бога такие средства, которыми Пенфей не располагает, что его гибель от рук исступленных вакханок во главе с его собственной матерью Агавой оборачивается страшным бедствием для ни в чем не повинной женщины, признававшей власть Диониса (как Федра подчинилась власти Афродиты), и что, наконец, в финале (хоть он сохранился не полностью) Дионис отвечал на упреки прозревшей Агавы в обычном для еврипидовских богов тоне, объясняя все происшедшее местью непризнанного божества. Следовательно, и в этой трагедии Еврипид оставался на позициях религиозного скептицизма, характерных для всего его творчества.

Едва ли не в каждой сохранившейся трагедии Еврипида можно найти более или менее значительные отступления от традиционного изложения мифа, благодаря которым поэту удавалось сконцентрировать главное внимание на переживаниях героев. Переосмысление или даже переработка мифа, не говоря уже об использовании различных его версий, сами по себе не являются признаком новаторства Еврипида: такова была обычная практика афинских драматургов. Разница между Еврипидом и его предшественниками состоит в том, что для него миф перестал быть частью "священной истории" народа, каким он был для Эсхила и Софокла. С понятием "священной истории" не надо связывать каких-либо мистических представлений; наоборот, в "классической" афинской трагедии миф освящал своим авторитетом вполне реальные общественные отношения и государственные институты. Достаточно вспомнить эсхиловскую "Орестею", где второстепенный вариант мифа о суде над Орестом в Афинах послужил основой для произведения высочайшего патриотического пафоса именно благодаря тому, что в современных ему политических обстоятельствах Эсхил хотел видеть проявление божественной мудрости. Можно назвать и другое произведение, хронологически завершающее вековую историю афинской трагедии, - "Эдипа в Колоне" Софокла, написанного девяностолетним старцем почти на исходе Пелопоннесской войны, когда Афины, пережив эпидемию чумы и сицилийскую катастрофу, были на грани полного разгрома; тем не менее какой чистотой чувства и верой в свои родные Афины наполнена эта трагедия поэта, все еще видящего залог благоденствия Афин в божественном покровительстве! Да и само захоронение Эдипа на границе Аттики как гарантия вечной помощи просветленного героя приютившим его Афинам в годы, когда отношения с соседними Фивами сильно обострились, - не случайная деталь в трагедии, а убеждение ее автора в неизменной благости родных богов. "Священная история", воплощенная в мифе, составляла для Эсхила и Софокла неотъемлемую часть их мировоззрения, их веры в прочность и надежность существующего мира. Эта благочестивая вера, убеждение в конечной гармонии мироздания сменяются у Еврипида сомнениями и исканиями, и вот почему мифологическая традиция из объекта почитания становится предметом острой критики.

Исключение составляют здесь на первый взгляд "Гераклиды": легендарная защита потомков Геракла благочестивыми афинянами воспринималась в начале Пелопоннесской войны как доказательство освященного богами права Афин на создание военно-политического союза демократических полисов перед лицом угрозы, исходящей от "тиранической" Спарты. Однако в конце этой трагедии по воле автора происходит неожиданное перемещение акцентов: вместо данной мифом гибели Еврисфея на поле боя он оказывается пленником афинян, желающих сохранить ему жизнь, а в качестве его злобной и жестокой убийцы выступает не кто иная, как престарелая Алкмена, мать Геракла. Поведение ее явно не встречает одобрения у хора аттических граждан, в то время как Еврисфей, в недавнем прошлом их непримиримый враг, обещает, что его гробница будет вечно охранять аттическую землю от возможных набегов... Гераклидов или их потомства! Не вызывает сомнения, что здесь в прошлое снова проецируется современная политическая ситуация: спартанские цари возводили свой род к Гераклу, и первое же нашествие лакедемонян на Аттику летом 431 года естественно было расценивать как акт вероломства со стороны потомков Гераклидов; а в образе действий Алкмены чувствуется откровенная неприязнь поэта к спартанцам, которые и в самом деле не отличались благородством в отношении поверженного врага. Но столь же несомненно, что новшество, введенное Еврипидом в миф, разрушает художественную последовательность трагедии и первоначальную, достаточно мотивированную традицией, расстановку действующих лиц.

Начинающееся разложение мифа как основы сюжета и первоисточника ситуаций, в которых должен раскрыться "нрав" персонажей, обращает на себя внимание также в "Андромахе", написанной в двадцатые годы. Андромаха, ставшая после падения Трои пленницей и наложницей Неоптолема и вынужденная испытать в его отсутствие зловещий гнев своей госпожи Гермионы, выступает в трагедии не столько как униженная бедствиями рабыня, сколько как соперница и обличительница Гермионы и ее отца Менелая. Сам Неоптолем, хоть и не входит в число действующих лиц трагедии, играет в ней заметную и притом опять же необычную роль: по мифологической традиции, он был свирепым воином, не остановившимся перед убийством престарелого Приама прямо у алтаря Аполлона; за это богохульство он сам впоследствии пал от рук жрецов в Дельфах. У Еврипида Неоптолем погибает в Дельфах, став жертвой необоснованного подозрения в ограблении храма и в результате заговора, организованного против него не кем иным, как Орестом, которому некогда была обещана в жены Гермиона. Дело не только в том, что из обличительных речей Андромахи и пришедшего к ней на помощь Пелея, из поведения Менелая, Ореста и Гермионы снова вырисовывается недвусмысленная и остросовременная характеристика жестоких, коварных и в то же время трусливых спартанцев, - Еврипид видел в них врагов, напавших на его родные Афины, и антиспартанская тенденция "Андромахи" вполне объяснима в Афинах двадцатых годов. Для судьбы аттической трагедии гораздо существеннее, что традиционные мифологические ситуации, требовавшие от каждого персонажа совершенно определенного поведения в соответствии с его "нравом", оказываются у Еврипида разрушенными без всякой компенсации: авантюризм Ореста, коварство Гермионы и даже благородное вмешательство Пелея убеждают зрителя только в неустойчивости и ненадежности человеческого существования, в случайности выпадающих на долю людей удач и бедствий; разумность мира, хотя бы в рамках элементарной "мифологической" причинности (гнев богов, месть оскорбленного героя и т. п.), ставится под сомнение.

Полный разрью с мифологической традицией знаменуют две трагедии, связанные с историей дома Агамемнона. У Эсхила и тем более Софокла правомерность убийства Клитемнестры собственным сыном в отмщение за отца не вызывала сомнения. Еврипид, перенося действие своей трагедии "Электра" (413 г.) в деревню, где живет насильно выданная за бедного крестьянина дочь Агамемнона, одним этим существенно снижает героическое преданье, низводя трагедию до уровня бытовой драмы. Если одержимость Электры жаждой мести убийцам отца сближает ее с Медеей, то способ, которым она заманивает Клитемнестру к себе в дом, опять же далек от ситуаций "высокой" трагедии: хотя супруг пощадил девичество Электры, она посылает за матерью под предлогом совершения обрядов над якобы родившимся ребенком, то есть сознательно играет на святых для женщины чувствах. Орест, без колебаний убивающий Эгисфа, с отвращением поднимает оружие против матери и наносит ей удары, закрыв лицо плащом. После совершения мести брат и сестра чувствуют себя опустошенными и раздавленными, вспоминая о предсмертных мольбах матери, которая, кстати сказать, изображена Еврипидом в гораздо более мягких тонах, чем у Софокла, - этим еще усугубляется жестокость поступка детей. Если эсхиловский Орест находит оправдание своему поведению в приказе Аполлона и остается под его защитой, то у Еврипида даже появляющиеся в финале божественные близнецы - Диоскуры - не могут выразить одобрения прорицанию дельфийского бога. И хотя в уста Кастора, этого "бога с машины", вложена развязка, возвращающая сюжет трагедии в русло привычного сказания (Оресту надлежит предстать перед судом Ареопага и получить там оправдание, Электру берет в жены Пилад), в целом "Электра" представляет яркий образец "дегероизации" старинного мифа.

Глава 10. Он вытащил наконец ее из ванны, завернул в один из своих халатов, накинул другой халат на себя и через спальню провел в другую комнату

Глава 10. Утро наконец наступило, но солнце не сделало взгляд Уилла на мир светлым

Глава 13. Консуэло, желавшая теперь одного – уйти отсюда, наконец-то спустилась вниз и встретила в коридоре двух человек в масках: те подошли к ней

Трагедия

греция культура театр литература

Афинский театр

Театральное представление в эпоху расцвета греческого общества входило как составная часть в культ Диониса и происходило исключительно во время празднеств, посвященных этому богу. В Афинах V в. в честь Диониса справлялся ряд праздников, но драмы ставились только во время «Великих Дионисий» (примерно в марте -- апреле) и Леней (в январе -- феврале). «Великие Дионисии» -- праздник начала весны, знаменовавший вместе с тем открытие навигации после зимних ветров; на этот праздник являлись представители общин, входивших в состав афинского морского союза, для внесения подати в союзную кассу; «Великие Дионисии» справлялись поэтому с большой пышностью и продолжались шесть дней. В первый день происходила торжественная процессия перенесения статуи Диониса из одного храма в другой, и бог мыслился присутствующим на поэтических состязаниях, которые занимали остальную часть празднества; второй и третий день были уделены для дифирамбов лирических хоров, последние три дня -- для драматических игр. Трагедии, как уже было указано, ставились с 534 г., т. е. с того времени, когда праздник был учрежден; около 488 -- 486 гг. к ним присоединились комедии. Леней, более древний праздник, были обогащены драматическими состязаниями лишь позже; около 448 г. там начали ставиться комедии и около 433 г. -- трагедии. Все эти игры имели характер массовых зрелищ и были рассчитаны на большое количество зрителей. К состязаниям в V в. допускались, за редкими исключениями, только новые пьесы; впоследствии новым пьесам предшествовала пьеса старого репертуара, которая, однако, не служила предметом состязания.

Произведения афинских драматургов были, таким образом, предназначены для однократной постановки, и это способствовало насыщенности драм актуальным и даже злободневным содержанием.

Порядок, установленный около 501 -- 500 гг. для «Великих Дионисий», предусматривал в трагическом состязании трех авторов, из которых каждый представлял три трагедии и драму сатиров. На комедийных состязаниях от поэтов требовалось только по одной пьесе. Поэт составлял не только текст, но и музыкальную и балетную части драмы, он же был режиссером, балетмейстером и зачастую, особенно в более раннее время, актером. Допущение поэта к состязанию зависело от архонта (члена правительства), заведывавшего празднеством; этим путем осуществлялся также и идеологический контроль над пьесами. Расходы по постановке драм каждого поэта государство возлагало на какого-нибудь состоятельного гражданина, который назначался хорегом (руководителем хора). Хорег набирал хор, числом в 12, а впоследствии в 15 человек для трагедии, в 24 для комедии, оплачивал участников хора, помещение, в котором хор готовился, репетиции, костюмы и т. д. Пышность постановки зависела от щедрости хорега. Затраты хорегов бывали очень значительны, и победы в состязании присуждались совокупно хорегу и режиссеру-поэту С увеличением числа актеров и отделением актера от поэта третьим, самостоятельным участником состязания стал главный актер («протагонист»), который подбирал себе помощников: одного для вторых, другого для третьих ролей («девтерагонист» и «тритагонист»). Назначение хорегу его поэта и поэту его главного актера происходило по жребию в народном собрании под председательством архонта. В IV в., когда хор потерял свое значение в драме и центр тяжести перешел на актерскую игру, этот порядок был признан неудобным, так как он ставил успех хорега и поэта в чрезмерную зависимость от игры доставшегося им актера и успех актера от качества пьесы и постановки. Тогда было установлено, чтобы каждый протагонист выступал у каждого поэта в одной из его трагедий.

Жюри состояло из 10 человек, по одному представителю от каждого афинского округа. Они выбирались в начале состязания по жребию из заранее составленного списка. Окончательное решение выносилось на основании подачи голоса пятью членами жюри, выделенными из его состава также по жребию. На празднике Диониса допускались одни только «победы»; судьи устанавливали первого, второго и третьего «победителей» как в отношении поэтов и их хорегов, так и особо в отношении протагонистов. Реальными победителями являлись только хорег, поэт и протагонист, которые были признаны «первыми»; они увенчивались плющом тут же в театре. Третья «победа» фактически была равносильна поражению. Однако все три поэта и протагониста получали призы, которые являлись вместе с тем их гонораром. Решение жюри хранилось в государственном архиве. В середине IV в. Аристотель опубликовал эти архивные материалы. После появления его труда стали заноситься на камень сводные реестры побед на каждом празднестве и списки победителей, и до нас дошел ряд фрагментов этих надписей.

Заботу о помещении для зрителей и исполнителей, сначала об устройстве временных деревянных сооружений, а впоследствии о содержании и ремонте постоянного театра, афинское государство поручало частным предпринимателям, сдавая помещение на откуп. "Вход в театр был поэтому платным. Однако для того чтобы обеспечить всем гражданам, независимо от их материального положения, возможность посещать театр, демократия со времен Перикла предоставляла каждому заинтересованному гражданину субсидию в размере платы за вход на один день, а в IV в. и на все три дня театральных представлений.

Одно из важнейших отличий греческого театра от современного «состоит в том, что игра происходила под открытым небом, при дневном свете. Отсутствие крыши и использование естественного освещения связаны были, между прочим, и с огромными размерами гречески? театров, значительно превышающими даже самые большие современные театры. При редкости театральных представлений античные театральные помещения должны были строиться в расчете на массы справляющих праздник граждан. Афинский театр, по вычислениям археологов, вмещал 17000 зрителей, театр города Мегалополя в Аркадии -- 44000 человек. В Афинах представления сначала происходили на одной из городских площадей, и для зрителей воздвигались временные деревянные помосты; когда они однажды во время игры рухнули, для театральных целей был приспособлен южный скалистый склон Акрополя, к которому стали прикреплять деревянные сидения. Каменный театр был окончательно достроен лишь в IV в.

До второй половины XIX в. устройство греческого театра известно было лишь на основании описания в трактате римского архитектора Витрувия «Об архитектуре», написанном около 25 г. до н. э. В настоящее время археологически обследованы развалины большого количества греческих театров разных эпох, в том числе и афинский театр Диониса, для постановки в котором были в свое время предназначены почти все драмы классического греческого репертуара.

В связи с хоровым происхождением аттической драмы, одной из основных частей театра является орхестра («площадка для пляски»), на которой выступали и драматические и лирические хоры. Древнейшая орхестра афинского театра представляла собой круглый утрамбованный плац, диаметром в 24 метра, с двумя боковыми входами; через них проходили зрители, а затем вступал хор. Посреди орхестры находился алтарь Диониса. С введением актера, выступавшего в разных ролях, понадобилось помещение для переодевания. Помещение это, так называемая скена («сцена», т. е. палатка), имело временный характер и сначала находилось те поля зрения публики; вскоре его стали сооружать позади орхестры и художественно оформлять как декоративный фон для игры. Скена изображала теперь фасад здания, чаще всего дворца ила храма, перед стенами которого развертывается действие (в греческой драме действие никогда не происходит внутри дома). Перед ней воздвигалась колоннада (проскений); между колоннами ставились разрисованные доски, служившие как бы условными декорациями: на них изображалось что-либо, напоминавшее обстановку пьесы. Впоследствии скена и проскений стали постоянными каменными постройками (с боковыми пристройками -- параскениями).

При этом устройстве театра остается неясным один весьма существенный для театрального дела вопрос: где играли актеры? Точные сведения об этом имеются лишь для поздней античности; актеры выступали тогда на эстраде, высоко поднимавшейся над орхестрой, и были таким образом отделены от хора. Для драмы эпохи расцвета подобное устройство немыслимо: в это время хор принимал непосредственное участие в действии, и актерам по ходу пьесы часто приходилось вступать в соприкосновение с ним. Необходимо поэтому предполагать, что актеры в V в. играли на орхестре перед проскением, на одном уровне с хором или на очень незначительном возвышении; в отдельных случаях можно было использовать для игры актеров крышу проскения, и драматург имел возможность строить пьесу так, чтобы одни действующие лица находились на более высоком уровне, чем другие. Высокая эстрада, как постоянное место игры актеров, появилась значительно позже, вероятно, уже в эллинистическую эпоху, когда хор потерял свое значение в драме.

Третьей составной частью театра, кроме орхестры и скены». являлись места для зрителей. Они располагались уступами, окаймляя орхестру подковой, и были разрезаны проходами» радиальными и концентрическими. В V в. это были деревянные скамейки, которые впоследствии были заменены каменными сидениями (см. чертеж на стр. 270).

Механических приспособлений в театре V в. было очень немного. Когда нужно было показать зрителю то, что происходило внутри дома, из дверей скены выкатывалась платформа на деревянных колесах (эккиклема), вместе с помещавшимися на ней актерами или куклами, а затем, по миновании надобности, увозилась обратно. Для поднятия действующих лиц (например богов) в воздух, служила так называемая машина, нечто в роде подъемного крана. Расцвет греческой драмы имел место в условиях самой примитивной театральной техники.

Участники игры выступали в масках. Греческий театр классического периода полностью сохранил это наследие обрядовой драмы, хотя магического значения оно уже больше не имело. Маска отвечала установке греческого искусства на подачу обобщенных образов, притом не обыденных, а героических, возвышающихся над бытовым уровнем, или гротескно-комических. Система масок была очень подробно разработана. Они покрывали не только лицо, но и голову актера. Окраской, выражением лба, бровей, формой и цветом волос маска характеризовала пол, возраст, общественное положение, нравственные качества и душевное состояние изображаемого лица. При резком изменении душевного состояния актер в разные свои приходы надевал различные маски. В иных случаях маска могла быть приспособлена и к изображению более индивидуальных черт, воспроизводя особенности привычного облика мифологического героя или имитируя портретное сходство с высмеиваемыми в комедии современниками. Благодаря маске актер легко мог выступать на протяжении одной пьесы в нескольких ролях. Маска делала лицо неподвижным и устраняла из античного актерского искусства мимику, которая, впрочем, все равно не доходила бы до огромного большинства зрителей при размерах греческого театра и отсутствии оптических инструментов. Неподвижность лица компенсировалась богатством и выразительностью телодвижений и декламационным искусством актера. В представлении греков мифические герои превышали обыкновенных людей ростом и шириной плеч. Трагические актеры носили поэтому котурны (обувь с высокими ходулеобразными подошвами), высокий головной убор, с которого спускались длинные кудри, и подкладывали подушки под костюм. Они выступали в торжественной длинной одежде, старинном облачении царей, которое продолжали носить только жрецы. (О костюме комического актера см. ниже, стр. 156).

Женские роли исполнялись мужчинами. Актеры рассматривались как лица, обслуживающие культ, и пользовались некоторыми привилегиями, например освобождением от налогов. Ремесло актера было доступно поэтому только свободным. Начиная с IV в., когда в Греции появилось много театров и число профессиональных актеров возросло, они стали образовывать особые объединения «дионисовых мастеров».

Греческий театр и литература. Растущая популярность театральных представлений привела к тому, что они не только заняли доминирующее место в религиозных и общественных празднествах, но отделились от религиозных церемоний, стали самостоятельным видом искусства, занявшим особое место в жизни древних греков. В архаический период театральные представления давались в разных местах, в V в. до н. э. появляется специально пред назначенная для сценических действий площадка.

Как правило, она выбиралась у подножия пологого холма, склоны которого обрабатывались в виде каменных ступенек, на которых рассаживались зрители (места для зрителей назывались театрон от слова теаомай -- смотрю). Ступени располагались полукругом, разделялись на ярусы, возвышающиеся друг за другом, и сектора, разделенные проходами, как на современных стадионах.

Само сценическое действие проходило на утрамбованной круглой площадке, впоследствии вымощенной мраморными плитами и называемой орхестрой. В центре орхестры находился жертвенник Дионису, На орхестре выступали актеры и хор. Позади орхестры находилась палатка, где актеры переодевались, откуда они выходили на публику. Эта палатка называлась скена. Впоследствии вместо небольшой и теряющейся на фоне обширной орхестры палатки для переодевания стали строить постоянное высокое сооружение, на выступающей к зрителям" стене которого рисовались декорации, изображавшие, как правило, фасад дворца, храма, крепостные стены, городскую улицу или площадь.

Сценическое действие разыгрывалось как диалог между одним актером и хором. В V в. до н. э, на сцену были введены еще два актера, и сценическое действие усложнилось, а роль хора уменьшилась. Актеры выступали в масках, которые покрывали не только лицо, но и голову. Маски изображали людей самого различного типа, возраста, общественного положения, даже передавали душевное состояние и нравственные качества. Меняя маски, один актер мог по ходу действия играть несколько разных ролей, правда, маска лишала возможности видеть мимику актера, но данное обстоятельство компенсировалось его выразительными телодвижениями. Мифологические герои или боги изображались значительно более крупными, чем обыкновенные люди, для этого актеры надевали специальную обувь с высокими подошвами-котурнами, носили высокий головной убор и подкладывали под одежду прокладки, чтобы казаться мощнее. Этот реквизит был необходим еще и потому, что при очень больших размерах греческих театров и отдаленности зрительских мест от орхестры актеры в таких костюмах становились заметнее, легче было следить за их игрой. Они играли в длинных одеяниях, в которые, по преданию, облачались в древности цари и жрецы. Применялись и некоторые механические приспособления. Например, если нужно было показать действие внутри дома, на орхестру выкатывали специальную деревянную платформу, где и располагались актеры. Если по ходу действия нужно было показать парящего в небе бога, то использовали специальное приспособление. Особое шумовое устройство могло воспроизводить удары грома.

Греческие театры были рассчитаны практически на все население города и насчитывали несколько десятков тысяч мест. Театр Диониса в Афинах имел 17 тыс. мест, знаменитый театр в Эпидавре (он хорошо сохранился до настоящего времени, и современные греческие актеры разыгрывают здесь древние трагедии) -- 20 тыс. мест. Грандиозными были театры в Мега- лополе -- на 40 тыс., а театр в Эфесе даже на 60 тыс. мест. Театральные представления стали органической частью повседневной жизни. В Афинах, например, был учрежден специальный государственный фонд, так называемые «театральные деньги», который предназначался для раздачи бедным гражданам, чтобы они могли купить театральные билеты. И этот фонд не трогали даже при самых больших финансовых затруднениях государства, даже в случае военных действий.

В театрах играли пьесы прославленных греческих драматургов, в которых ставились животрепещущие вопросы современной жизни, Поскольку в театрах присутствовала обычно большая часть гражданского нассления, зрители бурно одобряли или порицали автора. Греческие драматурги попадали, таким образом, в центр внимания своего полиса, и это, естественно, стало мощным стимулом для их творчества. V в. до н. э.-- время необычайного расцвета классической греческой драматургии, появления титанов греческой и мировой литературы, великих трагиков Эсхила, Софокла и Еврипида, автора бессмертных комедий Аристофана. Их творчество знаменовало новый этап в мировом литературном процессе.

Отцом греческой трагедии считается Эсхил из Элевсина (525--456 гг. до н. э.). Его зрелые годы прошли в героический период победоносной войны греков с Персидской державой. Эсхил был участником наиболее крупных сражений этой войны (при Марафоне, Саламине и Платеях). Он принимал деятельное участие в общественной жизни Афин, выезжал в Сицилию и там же провел свои последние годы. Эсхилу приписывали создание 90 трагедий, из которых сохранилось семь. Наиболее известные -- «Персы» (472 г. до н. э.), «Прикованный Прометей» (470 г. до н. э.) и трилогия «Орестея» (458 г. до н. э.), состоящая из трагедий «Агамемнон», «Хоэфоры» и «Эвмениды». Сюжетами трагедий Эсхила становятся давно известные мифологические сказания о титане Прометее, о преступлениях аргосских царей из рода Атридов. Только в «Персах» речь шла о реальных событиях -- победе греков над персами в морской битве при Саламине. Однако Эсхил переосмысливает общеизвестные и незамысловатые мифы, вносит новые сюжетные линии, наполняет рассказ идеями своего времени. Эсхил отражает в своих произведениях торжество полисного порядка и его идеологии, он прославляет мужество, волю, патриотизм греков, противопоставляя им высокомерие и чванство восточного деспота Ксеркса в трагедии «Персы», он воспевает бесстрашие героев, ради людей готовых поспорить с самими богами, торжество цивилизованной жизни в «Прикованном Прометее» и вместе с тем в самых мрачных красках рисует деспотизм и тиранию Зевса. В трилогии «Орестея» его творчество пронизано философскими рассуждениями о смысле человеческого существования, отношениях людей и богов. Для Эсхила свободная и нравственная жизнь возможна только в огражденном справедливыми законами полисном коллективе. Здесь нет места тем тягчайшим преступлениям, которыми насыщена предшествующая дополисная эпоха. Такая устроенная жизнь угодна и богам. Творчество Эсхила прославляло политические, идейные и нравственные устои греческого полиса.

В творчестве Софокла из Афин поднимаются важнейшие вопросы бытия (496--406 гг. до н. э.). Софокл, по преданию, написал свыше 120 трагедий, из которых дошло только семь. Среди них самыми знаменитыми стали две: «Царь Эдип» (429--425 гг. до н. э.) и «Антигона» (442 г. до н. э.). В них Софокл говорит о месте человека в обществе и мире. Что такое человек -- марионетка в руках всесильных богов или творец своей судьбы? В образах фиванского царя Эдипа и его дочери Антигоны Софокл намечает свое решение этой темы. Эдип -- мудрый, добродетельный и справедливый царь, любимый своим народом, но тем не менее он игрушка в руках могущественных богов. Боги судили ему вести преступную жизнь: убить своего отца, женигься на матери и родить странные существа, которые были ему детьми, но вместе с тем и братьями. Пророчество сбывается, хотя Эдип, кажется, сделал все, чтобы его отвратить. И когда наступает жестокое прозрение, Эдип не смиряется со своей страшной долей. Он бунтует против несправедливости судьбы, против жестокости богов. Он сломлен, но не раздавлен. Он бросает вызов богам. Ослепив себя, он уходит из Фив и скитается по Греции, стремясь очиститься от наложенного роком преступления. Ушедший из мира, старый и больной, но не сломленный нравственно Эдип достигает духовного очищения, находит последнее пристанище в предместье Афин Колоне, становится героем-покровителем Колона. Эдип силой своего страдания сумел преодолеть тяжелые удары судьбы, намеченной богами, и тем победил их. Софокл утверждает идею всемогущества человека, беспредельности его сил, возможности противостоять неотвратимой судьбе. Центральная идея трагедии выражена им в прекрасных стихах:

Много в природе дивных сил,

Но сильней человека -- нет.

Он под вьюги мятежный вой

Смело за море держит путь:

Кругом вздымаются волны --

Под ними струг плывет...

И беззаботных стаи птиц,

И породы зверей лесных,

И подводное племя рыб

Власти он подчинил своей.

Поставленная Софоклом проблема места человека в мире и обществе станет вечной темой всего мирового искусства. В творчестве Еврипида с Саламина (480--406 гг. до н. э.) греческая драма обогатилась новыми достижениями. Наиболее прославленной пьесой Еврипида, в которой отразилось его новаторство, является знаменитая «Медея», поставленная в 431 г. до н. э. В пьесе речь идет о страшной мести Медеи, дочери колхидского царя, которую предводитель аргонавтов Ясон увез из Колхиды в Грецию и здесь бросил на произвол судьбы, вступив в выгодный брак с дочерью коринфского царя. Оскорбленная до глубины души вероломством Ясона, которому она помогла добыть золотое руно, которого спасла от гибели ценой смерти своего брата, ради него оставила свою страну, Медея вынашивает планы жестокой мести. Совершенно неожиданно для себя самой Медея приходит к мысли об убийстве своих детей от Ясона. Еврипид психологически тонко рисует страшное смятение чувств любящей матери и жестокой мстительницы. В этой пьесе Еврипид разрабатывает несколько принципиально новых художественных приемов. Образ Медеи дан в развитии -- любящая жена, нежная мать превращается в ненавидящую своего мужа женщину и убийцу своих собственных детей. Человек у Еврипида меняется внутренне, его раздираемая противоречивыми страстями душа страдает, и какая из этих страстей одержит верх, к каким страшным последствиям это приведет, человек и сам не знает. Непредсказуемый результат борьбы страстей в душе человека и есть его судьба. В творчестве Еврипида получила разработку замечательная художественная идея об исследовании внутреннего мира человека, бушующих там низменных и высоких страстях.

Подобная трактовка образов стала художественным открытием Еврипида и оказала огромное воздействие на последующие судьбы греческой и мировой литературы. Неудивительно, что сохранилось 18 пьес Еврипида (из 92), т. е. больше, чем пьес Эсхила и Софокла вместе взятых. Художественный метод Еврипида оказал влияние на Шекспира, в театрах нашего времени ставится его бессмертная «Медея», а бушующая буря противоречивых страстей главной героини и сейчас потрясает своей художественной правдой.

В целом творчество афинских трагиков V в. до н. э. стало замечательным художественным открытием древнего мира, определило многие направления дальнейшего движения мировой литературы.

Большой популярностью пользовался и жанр комедии. Комедия родилась из непринужденных, иногда очень вольных карнавальных песен и плясок во время веселых сельских праздников в честь бога Диониса -- сельских Дионисий. Наиболее благоприятные условия для создания комедий сложились в демократических Афинах, где допускалась большая свобода критики как отдельных лиц, так и законов и учреждений. К тому же публичный характер заседаний Народного собрания, Совета 500, коллегий должностных лиц давал авторам комедий богатый материал. Так как во второй половине V в. до н. э. политические проблемы стали центральными в общественной жизни афинского государства, активно и открыто обсуждались широкими массами гражданства, то в ранних афинских комедиях стали преобладать политические сюжеты.

Политическая комедия достигла своего высшего расцвета в творчестве великого афинского драматурга Аристофана (445-- 388 гг. до н. э.). Сохранилось 11 комедий, в которых он дает описание самых различных слоев населения, поднимает многие злободневные проблемы афинского общества: отношение к союзникам, вопросы войны и мира, коррупции должностных лиц и бездарности полководцев. Он высмеивает глупость некоторых решений народных собраний, краснобаев-софистов и философа Сократа, заседательскую суету и любовь к сутяжничеству, говорит о неравномерном распределении богатств и трудной жизни афинских земледельцев. Аристофан не ставил в своих комедиях глубоких философских вопросов, как великие трагики, но зато он дал реалистическое описание многих сторон афинской жизни, его комедии являются ценным историческим источником эпохи. В своих пьесах Аристофан разработал множество остроумных комедийных ситуаций, которые стали широко использоваться последующими комедиографами вплоть до настоящего времени. Комедии Аристофана написаны сочным образным языком.

Трагедии и комедии принадлежали к поэтическим жанрам литературы. Прозаические произведения создавались историками, авторами монументальных повествований. Сама история в отличие от современного понимания ее как научной дисциплины в древности рассматривалась как художественное повествование. Прекрасными образцами греческой прозы V--IV вв. до н. э. стали исторические сочинения Геродота, Фукидида, Ксенофонта. Художественная проза представлена также речами афинских ораторов, особенно Исократа, Демосфена, философскими работами Платона и Аристотеля, которые придавали большое значение литературной отделке своих произведений.