Известный филолог, культурный и общественный деятель Екатерина ГЕНИЕВА вот уже более 15 лет руководит Всероссийской государственной библиотекой иностранной литературы – одним из крупнейших книгохранилищ мира. О том, как сегодня, в эпоху Интернета, живут библиотеки и остались ли еще те, кто по-прежнему предпочитает держать книгу в руках, а не перелистывать страницы на экране монитора, Екатерина Юрьевна рассказала «НИ».

– Как Интернет, электронные СМИ влияют на роль библиотек? Уменьшилось число людей, приходящих к вам?

– Безусловно, их стало значительно меньше. Они превращаются, что называется, в «удаленных пользователей».

– Какова же тогда сегодня функция библиотек?

– Видите ли, если библиотеки не отнесутся серьезно к тому, что с ними происходит, и будет происходить, то их роль как традиционных библиотечных сообществ, на мой взгляд, будет достаточно печальна. Если же они себя переструктурируют в некие образования, которые в состоянии отвечать на потребности времени – скажем, в дискуссионные площадки, в культурные центры, в диалогические сообщества, то, я думаю, их роль будет другой. И самое главное – библиотеки будут сохранены.

– Но как же расценивать такой процесс в целом: как положительный или?..

– А как вы оцениваете то, что мы сегодня говорим по телефону?.. Раньше люди в моем любимом XIX или еще более любимом XVIII веках не говорили по телефону, а писали замечательные письма, потом они долго шли на почту, созерцая природу, потом размышляли о жизни, после чего еще мило беседовали. Мир был совершенно иной. Но появился телефон, а потом иные средства связи. И что? Как можно оценить телефон? Никак. Это факт жизни.

–Благодаря Интернету мы получили доступ к такому объему информации, который ранее был недоступен.

– Вы правы, конечно же. Мы можем за одну минуту получить такое количество информации, которое во времена Кольриджа или Чарльза Диккенса получали в течение полугода, а, может быть, и более того. Но, согласитесь, совсем другое дело, что же нас ожидает в конце этого информационного бума? И вот это, мне кажется, большой вопрос. Да, удобно. Платишь деньги и через минуту говоришь с Лондоном. И деньги причем не такие уж большие. Но достижения эти меняют представления о пространстве человеческой жизни. Оно оказывается таким спрессованным и таким ядрообразным, что я не убеждена, что человеческая психика будет в состоянии это выдержать.

– Между тем многие люди старшего поколения так и не овладели компьютером и Интернетом.

– Что касается Интернета, то я помню свои разговоры с человеком, который оказал на меня огромное влияние. Это был Дмитрий Сергеевич Лихачев. Его очень интересовала эта штука – Интернет. И вот он приходил к нам в Петербурге, когда мы обсуждали философию этой непонятной для него структуры, сидел, слушал – ему было явно интересно. Но в его глазах я видела испуг человека, который, наверное, подходил к этому вопросу с глобальных измерений. Что это за система? В моем сознании образ Интернета связан с тем образом, который создал Андрей Тарковский в «Солярисе». Хотя я и не думаю, что он понимал, что создает свой образ Интернета.

– Океан – это все же образ Станислава Лема в первую очередь…

– Да, конечно, но для большинства наших людей он связан с именем Тарковского. Так вот, это тот самый Океан, который диктует свои законы и навязывает их обитателям земного корабля вне зависимости от их желаний, и поедает их этими законами. Так и Интернет – мы его создали, но он нас начинает поедать.

– Даже так?!.

– Меня пугает или настораживает то, что он почти не оставляет возможности человеку быть одному, не дает возможности одиночества. Конечно, если ты выключишь этот экран – ради Бога! Но это же наркотическое действие. Ну, если мне надо узнать температуру на улице – я гляну на градусник за окном. А моя дочь – точно полезет в Интернет. И мои сотрудники не пойдут смотреть ни на градусник, ни на погоду за окном. Они быстро пошуршат клавиатурой и мгновенно узнают температуру по всему земному шару.

– Но кто же тогда сейчас ходит в библиотеки?

– В нашу ходят самые разнообразные персонажи.

– И много среди них молодежи?

– Я бы сказала, средне. Могло бы быть и больше. Много, когда идут с вполне определенной целью. Чтобы изучать иностранные языки, на встречу с писателем, особенно с интересным, молодым, пишущим на французском, английском, да и не поймешь на каких языках…

– А вот именно в библиотеку, как таковую, за книгой?

– А вот тут они у компьютеров.

– Неужели все, что выходит сейчас в свет в виде книг, сразу же попадает в Интернет?

– Нет, конечно. Иначе, я думаю, библиотеки уже опустели бы. Ну а потом все же и сейчас еще есть люди, которые хотят работать с живой страницей. Особенно в провинции, потому что этот технический бум пока туда не дошел. Он придет, но позже. А поскольку информация – самоценна, то пока реальность там другая.

– Когда-то «иностранка» была своеобразным центром интеллектуального свободомыслия...

– Я думаю, что она такой и осталась. Сочетание научной и публичной библиотеки с пятимиллионным фондом и такого количества иностранных центров, которые при библиотеке действуют в едином культурном пространстве, – уже свидетельство и толерантности, и свободомыслия, и вполне прогрессивной мысли, которая всегда отличала нашу библиотеку.

– А откуда финансируются библиотеки?

– Главным образом с помощью Министерства культуры.

– А на Западе?

– Оно несопоставимо с нашим финансированием.

– Оно государственное или спонсорское?

– В основном государственное. Но даже Библиотека Конгресса США привлекает спонсорские структуры, и сама еще зарабатывает. Я получила урок от доктора Биллингтона – директора Библиотеки Конгресса в конце 80-х годов. Когда я по его приглашению была в Вашингтоне, то попросила, хотя в приличном обществе этого не делают, показать мне бюджет библиотеки. В силу нашей многолетней дружбы он мне его показал. Тогда я мало что поняла в этом бюджете, однако заметила, что даже этот гигант, получающий огромные деньги от Конгресса США, две трети получает откуда-то еще. Это был «фандрейзинг» – слово тогда для меня абсолютно иностранное. Теперь этот термин я знаю хорошо. В русском языке такого короткого слова для определения привлечения внебюджетных средств финансирования нет. Наконец, на Западе есть и структуры, в которые входят очень богатые люди, они вносят свои пожертвования на развитие фондов и т.д. по соизволению сердца и ума. И у нас это было. Но, увы, после 17-го года печально закончилось. Я вот только что вернулась из Ирландии. Там один из топ-функционеров повез меня в свой колледж, в котором также учился и Джеймс Джойс . И рассказал, как они с удовольствием построили там одну аудиторию, потом другую… Понимаете, они чувствуют свои обязательства перед Alma Mater. Дай Бог, чтобы у нас это вернулось! Пока этого нет.

Екатерина Юрьевна Гениева родилась в семье актёра Юрия Ароновича Розенблита (1911-2002) и хирурга Елены Николаевны Гениевой (1917-1982). Родители вскоре расстались, мать устроилась на работу в медсанчасти ИТЛ в Магадане, и Е. Ю. Гениева провела раннее детство в семье родителей матери. Бабушка, Елена Васильевна Гениева (урождённая Кирсанова; 1891-1979), в 1921-1926 годах ежегодно отдыхала в «Доме поэтов» Максимилиана Волошина в Коктебеле, состояла в переписке с рядом деятелей русской литературы; её корреспонденция 1925-1933 годов с С. Н. Дурылиным была издана отдельной книгой («Я никому так не пишу, как Вам»). Дед, инженер-гидролог Николай Николаевич Гениев (1882-1953).
Екатерина Юрьевна Гениева окончила филологический факультет МГУ (1968), кандидат филологических наук, в 2006 г. защитила докторскую диссертацию. Специалист по английской прозе XIX-XX веков. Автор статей и комментариев, посвящённых творчеству Чарльза Диккенса, Джейн Остин, Шарлотты и Эмили Бронте, Джеймса Джойса, Вирджинии Вулф, Сьюзен Хилл и других авторов.

С 1972 г. работает во Всесоюзной государственной библиотеке иностранной литературы. С 1989 г. первый заместитель директора, с 1993 г. генеральный директор. Вице-президент Российской библиотечной ассоциации, первый вице-президент Международной федерации библиотечных ассоциаций и учреждений - IFLA (с 1997).

C октября 1997 года Гениева - президент Российского фонда Сороса (институт «Открытое общество»), вице-президент Международной федерации библиотек (IFLA), член Комиссии РФ по делам ЮНЕСКО, президент Российского совета по культуре и искусству, Президент Московского отделения Союза англоговорящих (ESU). Член редколлегий журналов «Иностранная литература» и «Знамя», в разные годы входила в редакционные советы и коллегии журналов и газет «Детская литература», «Библиотека», «Русская мысль» и др.

«А ВРЕМЯ ВАМ ПОШЛЕТСЯ…»

Действительно, каждый человек гениален по-своему. И очень ценно, когда такие люди открыты к общению, готовы делиться опытом, идеями и, что немаловажно, умением их реализовывать. И несмотря на происходящие события вокруг таких Личностей всегда создаётся особый мир, особое пространство. Их энергия притягивает, и жизнь наполняется невероятным количеством идей, планов и проектов. И кажется, что успеть везде невозможно, но вдруг и время появляется, и проекты осуществляются. Надо только иногда останавливаться... и оглядываться назад, чтобы не потерять себя и тех, кто рядом, или тех, кто уже только в сердце...

Екатерина Юрьевна, Вас с детства окружали книги и мыслящие люди, которые приучали вас к чтению. Вас воспитывала чудесная бабушка. У Вас была замечательная библиотека. Как Вам удалось привнести в жизнь, в работу эту любовь к книге, совместить её с активной деятельностью и с отдыхом, если в Вашей жизни существует такое понятие?
- Мне, конечно, очень повезло с семьёй. И со временем всё пронзительнее становятся воспоминания, возвращающие к картинам детства, - на даче каждое утро мы с бабушкой после завтрака усаживались на замечательный резной диван, она раскрывала огромные тома Библии с иллюстрациями Гюстава Доре и на хорошем французском языке (бабушка, говорила со мной по-французски) объясняла, что в книге нарисовано. После вечернего чая она брала итальянскую газету, в которой печатались очень смешные приключения какого-то итальянского джентльмена. Находиться рядом с книгой было для меня такой же естественной вещью, как завтрак, обед или ужин. Но мне повезло ещё больше. Вокруг меня были люди, которые знали, как обращаться с книгой, умели показать её увлекательность и завлекательность, её аромат, её ценность - это большое счастье.

Моя бабушка действительно была совершенно удивительной личностью. Человек предреволюционной эпохи, смолянка, она, хотела того или нет, получила то образование, которое получали девушки из дворянских семей в институтах благородных девиц. После революции она никогда не работала. Эту возможность обеспечивал ей муж, профессор Гениев. Она переводила, но скорее для себя. К концу своей довольно долгой жизни бабушка знала четырнадцать языков, совершенно свободно говорила на пяти-шести европейских языках. И это тоже было для меня естественной средой обитания. Дома общались только по-французски, и все дефекты моей речи связаны с тем, что в детстве я не научилась правильно выговаривать трудные русские звуки. По-французски я говорю так же свободно, как по-русски, бабушка учила меня и английскому языку, а с дедом они разговаривали только по-немецки. Такое полиязычие с самого детства воспитывало глубокое чувство толерантности, равно уважительное отношение к другому языку, другой культуре.

Я была не очень здоровым ребенком, много болела, лежала в кровати, и взрослые мне читали. Это вообще замечательная вещь, которая уходит из нашей жизни, - чтение ребенку вслух. Так мне был прочитан, по-моему, весь Пушкин; Шекспир, наверное, не весь, но, по крайней мере, вещи, которые я могла понять. Когда поступила в Московский государственный университет, то считала, что все люди знают, о чем говорится в Библии, - ведь это был факт моей каждодневной жизни. И была потрясена, когда узнала, что люди не знают этой истории. Одна из причин, по которой я поступила не на русское отделение, а на западное, романо-германское, - я была убеждена, что русская поэзия, поэзия Серебряного века, Волошин, Цветаева, Мандельштам известны всем. Близким другом бабушки, с которым она сохранила переписку до конца жизни, был Максимилиан Волошин. Я также думала, что его знают все. Я, конечно, выросла в привилегированной, литературной семье. И такие фигуры, как Михаил Васильевич Нестеров или Сергей Николаевич Дурылин, были для меня своими, «людьми за столом». Вряд ли в 6 или 8 лет я понимала значение творчества Нестерова, хотя его картины висели у нас в доме. (К счастью, некоторые висят до сих пор.) Но я очень хорошо запомнила разговоры, которые они вели с бабушкой. Ведь у Нестерова были очень тяжелые годы. Его фраза, что и картошку нужно подавать на серебряной тарелке (которая, видимо, осталась от лучших времён), врезалась в мою память навсегда. Поэтому, когда я жила с дочерью и её друзьями на даче, то картошку и макароны по-флотски подавала не на серебряной тарелке, конечно (её у меня просто не было), но закусочными тарелками, тарелками для первого, для второго и т.д. пользовались постоянно. А потом дети дружно мыли всю посуду в тазиках. Это ведь тоже часть культуры. Культура - это не только, если мы читаем книгу, но и как мы себя воспринимаем, ощущаем в жизни.

Я, конечно, не понимала значения Сергея Николаевича Дурылина, его работ о Лермонтове, его места в русской культуре. Для меня это был просто кто-то, к кому мы ездили в гости. Это сейчас я издаю книжку - переписку между моей бабушкой Еленой Васильевной Гениевой и Сергеем Николаевичем Дурылиным.

Обычно в доме стояла тишина, потому что дедушка работал. Но мне разрешали всё: ездить на трёхколесном велосипеде по профессорской квартире, возиться с рукописями на столе, где лежали аспирантские работы. Однако больше всего меня привлекал (поскольку запрещали трогать) маленький чемоданчик, всегда стоящий готовым около кабинета. Мне очень хотелось сделать из него спальню для куклы или что-нибудь подобное. Я, конечно, не понимала, для чего он. Это был чемоданчик на случай стука в дверь. Деду он, к счастью, не пригодился. Но ГУЛАГ не миновал нашу семью, как почти любую семью в России. Мой дядя Игорь Константинович Романович, известный переводчик с английского языка, погиб от голода в лагере под Рыбинском. Погиб только за то, что работал с западной литературой.

Как видите, факторов, сформировавших мою личность, было довольно много. Я вовсе не хочу сказать, что всё было безоблачно. Во-первых, так не бывает, а во-вторых, жизнь моя могла сложиться совершенно по-другому. Родители развелись ещё до моего рождения, сохранив, правда, очень хорошие отношения. Мама моя, Елена Николаевна Гениева, была человеком очень ярким, увлекающимся. Во время войны родителей призвали как актеров Мосэстрады (проигнорировав их основные специальности - медика и химика). Для мамы это была трагедия, и она, будучи женщиной красивой и упрямой, дошла до приёмной Сталина, где ей объяснили: «Врачей хороших у нас много, а хороших актёров мало. Так что занимайтесь тем, для чего вас прислали». Возможно, поэтому они остались живы. После войны маму не брала на работу ни одна клиника. Мне было, наверное, месяцев десять, когда она, бросив всё, уехала в Магадан, где стала начальником санмедслужбы. Её рассказы о Магадане тех лет, о Каплан, стрелявшей в Ленина, о романе с главным паханом лагеря - все эти увлекательнейшие истории я услышала только в 6 лет, когда первый раз увидела маму.

Вообще, я могла вырасти совершенно другой. Я была предоставлена самой себе, могла ходить, куда хочу. Но мне гораздо интереснее было дома, тем более, что я могла привести любых гостей, всех своих молодых людей. Обычный вопрос, которым меня встречали бабушка или мама: «Почему ты так рано пришла?» По этой же причине у меня никогда не возникало желания курить. Мама курила, бабушка курила, и я думаю, они были бы не против, если бы и я курила. Сложись моя судьба по-другому, я стала бы этаким богемным существом.

Но молитвы ли бабушки, которая была очень верующим человеком, или что-то, заложенное в детстве, но из меня вышла очень примерная школьница. Я окончила школу с золотой медалью, легко поступила в Московский государственный университет, где училась с большим энтузиазмом, поступила в аспирантуру. Классический путь молодого благополучного филолога. А вот в аспирантуре у меня начались сложности. Мне предложили тему, от которой некоторые умные преподаватели с кафедры меня отговаривали. Но фигура Джойса была связана с моей семьей (его переводил И.К. Романович), а «Улисса» я в то время ни по-русски, ни по-английски не читала, а хорошо знала только рассказы «Дублинцы». И я не понимала, почему не должна этим заниматься. Всё сполна я получила на защите. К этому моменту было очевидно, что я должна переступить через себя и объяснить, что Джойс, Кафка, Пруст - чуждые писатели, чьи произведения не помогают строить Магнитогорск. То есть повторить слова Жданова, произнесенные на съезде советских писателей. В результате, я получила четыре чёрных шара. Эта защита стала явлением на факультете - впервые модерниста не обливали грязью, а пытались проанализировать. А дальше у меня была вещь совершенно беспрецедентная - перезащита кандидатской диссертации в Высшей аттестационной комиссии, с чёрными отзывами, всё как полагается. Тем не менее, кандидатскую степень я получила.

Я пробовала устроиться на работу в самые разные места, и всех устраивала, имея знание языков, филологическое образование и кандидатскую степень. Но в анкете было написано, что я наполовину русская, наполовину еврейка. На этом выяснялось, что мест нет. Да ещё мешал Джойс. На работу в эту библиотеку я поступила потому, что здесь работали мои коллеги - В.А. Скороденко, наш известный англист, и покойный В.С. Муравьёв. Они предложили меня на должность библиографа в отдел литературы и искусства. В то время библиотеку возглавляла Л.А. Косыгина, дочь Косыгина, сменившая М.И. Рудомино. Людмила Алексеевна - фигура, конечно, неоднозначная. Однако, благодаря ей библиотека получила научный статус и тем самым привлекла сливки литературоведческой общественности, которые не могли ездить за границу. Я была на приёме, кстати, вот в этом же самом кабинете. У Л.А. Косыгиной была черта, совершенно не соответствующая её статусу и положению, - безумная застенчивость. Поэтому, несмотря на уговоры кадровика, она, не глядя в анкету, приняла меня на работу. Так в 1972 г. я оказалась здесь. И работаю почти 40 лет.

Я занималась комплектованием, потом трудилась в отделе литературы и искусства, который готовит наши замечательные издания. А потом наступила эпоха М.С. Горбачёва, который привёл страну к идее трудовых коллективов. Началось брожение. Людмилы Алексеевны уже не было, назначили, правда ненадолго, другого директора, который явно эту библиотеку не понимал. В итоге решили выбирать, победил тогда Вячеслав Всеволодович Иванов. Потрясающий филолог, писатель, которого не печатали, изгнали из Московского государственного университета. И вдруг он стал всем нужен, все двери открылись. Его стали приглашать читать лекции во все университеты, он был почётным профессором Библиотеки Конгресса. И, конечно, уделял ВГБИЛ не очень много времени (что по-человечески совершенно понятно). Но сам факт его директорства был очень важен, он показал, что возглавлять библиотеки могут такие фигуры как он, Биллингтон и т.д. Я была его заместителем, фактически исполнителем обязанностей директора. Когда В.В. Иванов окончательно утвердился в одном из американских университетов, я стала директором этой библиотеки. Но фактически я руковожу ей с 1989 г. Кстати, никогда не собиралась этим заниматься.

- Но всё же занялись? И довольно успешно.
- Да, это тоже отдельная история. Огромное влияние на формирование моей личности и судьбы оказал отец Александр Мень. Я знала его с четырёх лет - его мама была дружна с моей бабушкой. И Алик проводил много времени у нас на даче. Когда я поняла, что не буду заниматься переводами, книгами, редактурой, а неровен час, стану руководителем библиотеки, то решила посоветоваться с человеком, мнение которого было для меня существенно. Изложив ему, почему не собираюсь становиться директором, я услышала фразу, которую он никогда до этого не произносил ни за службой, ни на исповеди: «Вы знаете, а я Вас, наверное, не благословлю». Я была потрясена этим словосочетанием. «Но время, где я найду время?» Ему оставалось жить, наверное, месяца два-три. Я думаю, он знал это. Он сказал: «Знаете, время Вам пошлётся». И вот эта работа, Вы знаете, я её не воспринимаю как работу. Это как своеобразное послушание в монастырях.

Расскажите, в чём кроется история успеха библиотеки? Как Вам удалось в такой сложный с исторической, экономической точек зрения период начала 1990-х годов создать подобный «центр притяжения» различных культур?
- Я никогда не была бюрократом, чиновником. Это мне и мешало и, одновременно, очень помогало. Например, не понимала, зачем нужен спецхран, который, вроде бы, отменили. И я его ликвидировала. Мне тут же указали на необходимость государственного решения. Позвонив в какую-то комиссию, я услышала - всё на ваше усмотрение. Хотя в других библиотеках спецхран отменили много позже. При М.С. Горбачёве начались перемены, и я подумала, как бы было замечательно сотрудничать с западными издательствами. И пригласила в Москву эмиграционное издательство YMKA-Press, просто позвонив им по телефону из дома. Мой муж, слышавший этот разговор, сказал мне: «Знаешь, в советское время десять лет давали за то, что книги YMKA-Press просто находились в твоей библиотеке. Есть более простые способы сесть в тюрьму. Я могу тебе подсказать, если ты не знаешь». Так или иначе, выставка состоялась. После чего я получила предложение МИДа Франции открыть в Москве французский культурный центр. С одной стороны, я понимала, что я не дипломат и делать этого не должна. Но с другой стороны, если партнёр приглашает тебя танцевать, то вряд ли отдавит обе ноги сразу. Будучи человеком упрямым, но законопослушным, я пошла к министру Николаю Николаевичу Губенко. Он только рукой махнул: «Забудьте. Какой-то французский центр. Никто ничего не собирается открывать». Я ответила: «Николай Николаевич, я вас предупредила. Центр я открою». И улетела в Париж, в котором никогда не была. Парижа я так и не увидела, потому что всё время просидела в Министерстве иностранных дел, где мы составляли договор. А в это время Шеварднадзе подал в отставку. Я чудно проспала ночь в гостинице, а утром отправилась в Министерство, «держа лицо». И вот когда я почувствовала перо в руках, чтобы подписать соглашение, мне, говоря литературным языком, сильно захорошело. Что я говорила, что они говорили, что происходило на официальном обеде, где были люди из разных министерств, правительства, из нашего посольства, - ничего не помню. Всё время думала: что я буду делать, когда вернусь? Это было финансовое соглашение, и оно мне было очень нужно. 1991 г., комплектования никакого, библиотека иностранной литературы вообще не могла существовать, потому что не было валютных ассигнований. Выбор был небольшой: или рыдать, чем занималась вся страна, или повесить замок на дверь библиотеки, или что-то сделать. И я выбрала последний вариант. Результат - огромный приток книг, средства, получаемые по межкультурному соглашению. Эти деньги мы могли потратить на комплектование и на развитие библиотеки. Library Development - это ведь не просто развитие библиотеки, это развитие самой идеи библиотеки. Это и комплектование, и персонал, и тренинги, и социальные льготы, и помещения. Всё это я и смогла реализовать. Это был прорыв.

А потом - Британский совет, Американский центр, Японский центр, Голландский центр, Совет Европы, Дом еврейской книги, действующий телерадио-стенд Би-би-си. В те годы всё это спасло библиотеку. И, разумеется, создало мне дикие трудности. Потому что наши проверяющие не могли поверить, что директор библиотеки, привлекающий полностью бюджет библиотеки, не коррумпирован, у него нет собственности на юге Франции. Конечно, нас проверяли бесконечно. Был год, когда приехали 17 комиссий подряд. В итоге я попросила помощи у одного известного юриста, который, сидя в этом же кабинете, сказал: «А теперь пишите письмо Примакову. И напишите следующее - “Если вы мне в письменном виде прикажете закрыть все эти центры, то я их к чёртовой матери закрою сразу”». Как вы понимаете, мне никто на это письмо никогда не ответил. Но я его написала.

- А откуда, вообще, у Вас появилась идея межкультурного многоязыкового центра?
- Когда я была в Париже, мне показали Библиотеку центра Жоржа Помпиду - славу французской нации. Центр Парижа, историческое место, и вдруг ползет кошмарная металлическая гусеница. Ну… современная архитектура. На это чудо тратится треть бюджета на культуру. Центр не закрывается на ночь, в библиотеку стоят очереди. Когда я вышла, мне было уже безразлично, гусеница это или лягушка, потому что это функционально. Я увидела, как на территории библиотеки существует содружество множества стран, множества культур, и подумала: «Я тоже хочу центр Жоржа Помпиду в России». И начала моделировать концепцию развития библиотеки на нашей российской почве именно под идею такого центра. Сначала представительства наиболее развитых языков мира. А дальше, конечно, Восток. То есть, идея библиотеки - это идея мистики, таинства и величия Книги, которая на самом деле является мирообразующим строительным материалом. Это мы и создали.

У Вас очень яркая жизнь, Вы встречаете множество интересных людей, активно участвуете в общественной жизни. Но есть что-то, чего Вы боитесь?
- Я боюсь только одной вещи - предательства. Это самый страшный грех.

Что касается нашей страны, то очень надеюсь, что пути назад нет. Хочу надеяться, потому что стопроцентно не убеждена. С одной стороны, современное поколение уже не могло бы жить в той действительности, в которой, скажем, я росла. Но, с другой стороны, когда я вижу настоящий результат программы «Имя России», мне становится страшно. Конечно, когда мы говорим о войне, роль Сталина должна рассматриваться с разных сторон. Но если Москва 9 мая украсится его портретами… Это будет предательством того пути, который мы уже прошли. Я убеждена, например, что Егор Гайдар, который был моим близким другом и, я считаю, так и не оправился от того отравления в Ирландии, спас Россию от гражданской войны своими реформами. Наверное, всё это нужно было делать как-то по-другому. Но у истории сослагательного наклонения нет. Если всё начнет возвращаться, это будет предательство. Не знаю, насколько категория предательства применима к истории. История - дама капризная.

Вы сорок лет в библиотеке. Вы знаете и видите это общество изнутри. Постоянно меняющееся законодательство, нет единства мнений ни в библиотечном, ни в книгоиздательском сообществе… Куда ни шагнешь, движения нет… Так как же эта ситуация выглядит изнутри?
- Это, конечно, страшно, но не очень. Может быть, глупо, нелепо, сложно. Любой разумный человек этот закон попытается обойти. Уже проводят семинары на эту тему, специалисты выступают. Я понимаю, что в России законы пишутся для того, чтобы их нарушать. Нельзя сказать, что эти законы создаются людьми, не имеющими знаний или опыта. Я ведь не библиотекарь, я филолог, доктор наук. Мне, наверное, тоже не надо руководить библиотекой. Биллингтон - какой библиотекарь? Знаменитый славист. Но только человек, совершенно не понимающий, что делают библиотеки, может приравнять книгу к гвоздю. Мой любимый пример. Выгоднее купить на рубль не один гвоздь, а десять. Но если на этот гвоздь вы хотите повесить «Бурлаков» Репина, то лучше купить всё же один, чтобы Репин с этого гвоздя не упал. Потому что Репин, в отличие от гвоздя, не тиражируемый продукт. Книга, хоть и тиражируемая, тоже не гвоздь. Вот это объяснить невозможно.

- В мае перевыборы Президента РБА. Почему Вы решили предложить свою кандидатуру и каковы Ваши приоритеты?
- Главный вопрос, конечно, «почему?». Честно говоря, это не входило в мои жизненные планы. Своё библиотечное тщеславие я давно удовлетворила (хотя у меня его почти и не было). Восемь лет я состояла в руководящих органах ИФЛА. Если бы не вовлечённость в российский фонд Сороса, я, конечно, заняла бы место президента ИФЛА. Но совместить всё было невозможно - библиотеку, фонд Сороса и ИФЛА. Почему я выставила свою кандидатуру? Во всех нормальных библиотечных ассоциациях срок президентства составляет три года, максимум четыре, а чаще два с половиной. После чего президент уходит со своего поста. И не потому, что он плох или хорош, он может быть семи пядей во лбу, а следующий окажется хуже. Но у нового президента обязательно будет другая приоритетная программа. И библиотечный мир от этого улучшается. При В.Н.Зайцеве Ассоциация приобрела свои масштабы. Он может быть почётным председателем, он действительно сделал очень много, и я всегда была на его стороне. Я выставила свою кандидатуру, имея библиотечный опыт, международное реноме, чтобы нарушить этот активный библиотечный сон. Если меня выберут (если! Потому что мы привыкли, чтобы завтра было так же, как вчера, а ещё лучше, как позавчера), я буду стремиться к тому, чтобы каждый день был новым. Я проработаю два с половиной года или три, и даже если всё библиотечное сообщество будет меня умолять остаться, не останусь ни под каким предлогом. Я хочу показать на своём примере, как должно быть по-другому. Чтобы в сообщество вливались новые силы.

Какие мои приоритеты? Главный, наверное, не столько юридический, сколько нравственный, социальный. Хочу продолжить то, что начала на посту вице-президента ИФЛА, - сделать наши провинциальные библиотеки еще более известными в мире. Люди должны шире участвовать в международной деятельности, делиться опытом. Мой приоритет как директора Библиотеки иностранной литературы, одной из центральных федеральных библиотек, - это провинция. Крайне важна система мотивации и поощрения - разными способами. Да и многим из нас пора серьёзно задуматься о своих преемниках. А ведь молодой смены почти нет, вот что страшно. Пока ещё не поздно, надо создавать условия, чтобы она появилась.

Беседовала Елена Бейлина
Источник: www.unkniga.ru/ .

Екатерина Юрьевна ГЕНИЕВА: статьи

Екатерина Юрьевна ГЕНИЕВА (1946-2015) - филолог, библиотечный, культурный и общественный деятель, эксперт ЮНЕСКО, генеральный директор Всероссийской библиотеки иностранной литературы с 1993 по 2015 год, всего в этой библиотеке работала 43 года: | | | | | .

ПАСТЫРЬ И СОБЕСЕДНИК

История моих отношений с отцом Александром и проста, и сложна. Я имела счастье - при жизни отца Александра я не догадывалась, что это счастье, - знать его со своих четырех лет. Можно сказать, он вырос у нас в доме, потому что моя бабушка, Ирина Васильевна, была очень дружна с Ириной Семеновной Мень, мамой о. Александра. Алик был частью моего детского быта и интерьера, во всяком случае, я так его воспринимала, хотя он был своеобразным предметом и быта, и интерьера: молодой человек все время что-то читал и что-то писал. Много позже я поняла, что он читал - у нас была большая, чудом сохранившаяся дворянская библиотека, в которой было много религиозных книг. А писал «Сына Человеческого» - книгу всей его жизни. Потом наши пути разошлись. Он уехал в Иркутск, я училась в Московском университете, затем он вернулся, служил в каких-то приходах, потом, уже до конца жизни, «осел» в Новой Деревне.

Много позже, в последние три-четыре года его жизни пути наши снова тесно сомкнулись, и произошло это совершенно естественно: бывает же - люди тысячу лет не виделись, а потом встретились, как вчера расстались. И это было очень интенсивное общение - и священника с духовной дочерью, и просто общение двух друзей.

Для меня он был, прежде всего, бесконечно интересный собеседник. Причем и как приходской священник, духовный пастырь, и как человек, который на твоих глазах собеседовал с Богом. Эту беседу было трудно не заметить, и особенно в праздник Троицы - это был его праздник, опаленный Святым Духом. И на исповеди (а исповедовал он замечательно, это никогда не был формальный акт, даже на общей исповеди, когда церковь полна народа) он был собеседник, и со всей страной он был собеседник - я застала тот период, когда он только начал выступать. (Впервые он публично выступал у нас в Библиотеке иностранной литературы, да и последнее его выступление состоялось тоже у нас. Круг замкнулся.) Он был собеседником и для моей маленькой дочери, которая росла у него на глазах, и для моих друзей… Он концентрировал в себе огромное количество энергии. Она хранилась в его сердце, в его душе, разуме и распространялась на всех: от простой прихожанки, восьмидесятилетней бабушки, до Александра Галича, Александра Солженицына, знаменитого Тимофеева-Ресовского, «Зубра», которого он крестил, Юдиной… И вот оказалось, что это человеческое тело так легко убить. Но его великую душу, которая служила Высшей силе, убить было невозможно.

Он действительно служил другим силам - а мы участвовали, были, кто как мог, свидетелями этого служения. Сила его любви к Богу была настолько всеохватывающа, что могла перемолоть и человеческую ревность, и недовольство, и трудности времени, в котором он жил. Ему нелегко приходилось с его весьма своеобразными церковными начальниками, ведь многие из них были просто присланы соответствующими органами. Все было. Но этот человек, конечно, был избран и выбран Высшей силой для того, чтобы жить в это время в России. Как и Андрей Дмитриевич Сахаров. Они в чем-то очень похожи. Андрей Дмитриевич своим тихим, еле слышным голосом усмирял страсти толпы. Отец Александр своим громким голосом, голосом библейского пророка заставил всю страну слушать себя. Те силы, которые убили его физически и уничтожили факт его присутствия в мире (что, конечно, было, есть и будет невосполнимой потерей), предоставили ему, сами того не понимая, платформу уже не в масштабе России, а в масштабе всего мира - его голос слышит и хочет слышать весь мир.

Александра Меня сегодня много переводят. А ведь некоторые собратья по церкви ставили ему в вину, что он не философ, не историк церкви, а всего лишь популяризатор. Я думаю, что о. Александр, конечно же, философский ум и большой религиозный мыслитель двадцатого века. Но и, безусловно, популяризатор. Это - его достижение, а не минус, потому что - благодаря своему образованнию, вере, пастырскому служению - он нашел замечательные слова о Христе как о сыне человеческом. Он никогда не был в Израиле. А я только что там была. И там я думала: как случилось, что человек, который никогда здесь не был, сумел рассказать об Израиле больше, чем увидели мои собственные глаза? Он знал все это, он в этом жил. И «Сына Человеческого» переводят на многие языки, пишут и переводят работы о самом о. Александре. Для Запада, несколько пресыщенного, утомленного и духовно вялого, образ о. Александра Меня и его слово - своего рода колокол, который будит дремлющее, усталое, материалистическое сознание.

О. Александр обладал огромным запасом действенного добра и искренности, умением просто говорить о сложных вещах и даром не снисходительного, а уважительного убеждения. Я видела, как к нему в новодеревенскую церковь (а до нее еще надо добраться) приезжали рафинированные московские и санкт-петербургские интеллигенты - он был модный священник еще в годы застоя. Очень многие из впервые приезжавших говорили: «Ну зачем мне этот поп? Что он может подсказать мне, доктору, академику?..» Однажды я наблюдала, как происходила такая встреча… Отец Александр подошел к одному из таких сомневающихся, протянув руку, сказал: «А я вас ждал так давно… И вот вы приехали». Этот человек крестился через месяц.

Он ничего не изображал и ни на кого и никак не давил. Естественно, всегда есть соблазн задать духовному отцу вопрос: как быть? В таких случаях он отвечал: «А я не знаю, как быть». Он не мог подсказать, как справляться с мелкими бытовыми проблемами, но прекрасно знал, как быть, когда ты ему задавала вопрос сущностный. Я вот как раз пример тому. Ведь в социальном смысле я - его произведение. Никогда не стремилась чем-то в жизни управлять. Но пришла перестройка, которая своим мощным потоком понесла меня вместе с другими представителями интеллигенции… Я понимала: пошумим, поволнуемся, что-нибудь сделаем, ну а там - я снова вернусь к своим книгам, переводам... Но когда мне нужно было принимать решение, у меня хватило ума посоветоваться с о. Александром. И я задала ему вопрос, как мне быть с библиотекой (советуясь, я имела в виду, что вообще-то не собираюсь ею заниматься), он сказал: «Вы знаете, Катюша, я вас не благословлю на это». Я говорю: «А почему я должна ею заниматься? Почему я, а не другой?» Он говорит: «Ну кто-то же должен этим заниматься. Вот этот кто-то и будете вы». Я возражаю: «Но я просто не смогу этим заниматься, у меня не будет времени…». И он тогда легко как-то сказал: «Вы знаете, вам пошлется время. Я вам это обещаю». Я пожала плечами. Но теперь, когда его не стало, я очень часто вспоминаю наш разговор. Ведь он, никогда ничего не требуя от собеседника, задавал такой настрой, что если у тебя уши и глаза хотя бы полуприоткрыты, ты понимала, что вступив с ним в диалог, ты невольно вступаешь в беседу и с другой, Высшей силой. О. Александр помогал установить каждому свой договор и с Богом, договор двусторонний (не только тебе дается, но и от тебя постоянно требуется).

Он был очень мягкий и добрый человек. Иногда мне казалось: ну зачем он мучается с некоторыми своими прихожанами, людьми сложными, а часто, может быть, и порочными. Я говорила ему: «Вы же понимаете, что это за человек…» Он на меня наивно смотрел и говорил: «Знаете, Катя, вы наверняка правы, но что поделаешь - я священник…». И добавлял: «Я пытаюсь представить, какими они были маленькими…» Тут я замолкала… Хотя, конечно, он все видел, видел и предательство вокруг себя, которое, возможно, его погубило…

Я не знаю, что произошло на той дорожке. Но я тысячи раз рисовала это в своем воображении и вижу, абсолютно убеждена, что он знал убившего его человека. Это тоже была встреча… Ведь о. Александр не был человеком глупо-наивным. Он бы не остановился, если бы его просто так кто-то остановил. Это должен был быть человек знакомый. Это был Иуда на его пути в Гефсиманский сад, на пути его жизни, которая смиренно повторила жизнь Христа… Встреча на той дорожке - с поцелуем, рукопожатием, передачей бумажек… Так, наверно, было запрограммировано.

Ничего страшнее его гибели в своей жизни я не пережила. Прошло уже десять лет, а я помню все в деталях. Мне сложно об этом рассказывать, но когда его уже не стало (а я этого еще не знала), мне была явлена (со мной такое происходило дважды) картина ада. Это было девятого сентября, в электричке - я ехала на дачу. Вокруг сидели люди, и сочетание было каким-то странным. Одна женщина была похожа на жительницу Сергиева Посада, она все время что-то шептала, может быть, читала молитву. Вторая очень странно, очень недоброжелательно неотрывно на меня смотрела. Я попыталась работать, но у меня ничего не получалось, и я стала молиться. А женщина напротив, как испорченная пластинка, повторяла: «Нужно отнять у таких самое дорогое». Потом я подумала: что я ей сделала, почему она так странно на меня смотрит? Она и ее соседка вышли в Пушкине, на станции, ближайшей к Новой Деревне. И тут женщина, сидевшая ко мне спиной, обернулась. И я увидела лицо дьявола. Я смертельно испугалась. В ту минуту я еще ничего не понимала. Позже, когда пришла в себя, поняла: что-то случилось, но что? Потом мне сказали, что о. Александра убили.

Конечно, его убили люди, но рукой их водили дьявольские силы…

Наверное, и половины того, что я смогла за эти годы сделать, никогда бы не сделала без его, говоря церковным языком, небесного предстательства. Могу ли я сказать, что считаю его святым? Ну кто я такая, чтобы говорить это? Я просто ощущаю его постоянное присутствие, я ощущаю любовь людей к нему и его ко всем нам. А для себя считаю великим счастьем уже то, что была с ним знакома, что о. Александр бывал в моем доме, венчал меня и моего мужа.

Директора библиотеки иностранной литературы Екатерины Гениевой с Катериной Гордеевой. Если и есть еще в России моральные авторитеты, то Гениева - один из них.

— Требования к государственным образовательным и культурным проектам становятся все более и более жесткими. На этом фоне библиотека иностранной литературы смотрится почти вызывающе: конгресс интеллигенции, книги о толерантности, концерты Макаревича, полтора десятка культурных центров иностранных государств, которые располагаются на вашей территории. В скольких вы шагах от того, чтобы стать иностранным агентом?

— Я руковожу библиотекой почти четверть века. Надеюсь, мы не можем стать иностранным агентом, поскольку мы, все-таки, государственная структура. Но если смотреть на это с точки зрения нынешнего обостренного квазинационального сознания, то, конечно, мы — крупный иностранный агент. Четырнадцать международных культурных центров иностранных государств, в числе которых, страшно сказать — а-ме-ри-кан-ский. Впрочем, до сего дня ни для меня, ни для Библиотеки никаких драматических последствий всего этого еще не случилось.

— То есть, слухи о том, что Американский центр закроют остались слухами?

— Это не быстрый процесс.

— То есть, это не слухи?

— Понимаете, идет схватка. И исход ее пока неясен. Когда из министерства культуры поступила просьба о закрытии Американского центра, я сказала: «Хотите закрыть — ради Бога, закрывайте. Но прежде дайте мне официальную бумагу о том, что „в связи с напряженными отношениями между двумя государствами, мы решили“. Тогда уже мы будем про это говорить в другом месте и в другой тональности». Никакой бумаги, естественно, мне никто не дал. Но и решения о закрытии Американского культурного центра никто ни в каком письменном виде никогда не видел. Вся эта история с решением или не-решением о закрытии развивается замысловато: вызвали кого-то из моих заместителей в министерство культуры и сказали, что «Вот, надо закрыть Американский центр». На что мои заместители сказали «Это к Екатерине Юрьевне». Екатерина Юрьевна позвонила в министерство культуры своим кураторам и спросила, что это все означает. Мне ответили, что было принято решение на очень высоком уровне. Я спросила «Нельзя ли узнать, на каком?» Ответа не последовало. На этом все зависло и висит до сих пор.

— О вас лично речи не шло?

— Были не самые приятные разговоры: «Если вы не подчинитесь, то мы вас уволим». Я говорю «Что значит уволите?» И опять ответа не последовало. Зато последовал очень любопытный разговор с министром культуры. Господин Мединский мне в личной беседе дважды сказал «Я вам никаких указаний закрывать Американский центр не давал». Ну, вот, дальше, что называется, без комментариев. Так что, на сегодняшний день, Американский культурный центр работает в прежнем режиме. И хотя люди, которые передавали требование закрыть Центр, говорили, что закрыть надо к 28-му мая (почему?), прошло уже больше месяца от отведенного срока и ничего не происходит, никаких насильственных действий, если не считать бесконечных проверок. Но проверок за последний год у нас, кажется, уже штук шесть было. Вот сегодня (1 июля 2015 года — прим. «Медузы») приехала очередная проверяющая комиссия.

Чем это закончится, сказать я не могу. Моя позиция заключается в том, что даже в худшие времена Карибского кризиса культура оставалась площадкой, где можно было о чем-то договориться. И я убеждена, что для престижа страны сотрудничество в области культуры — важнейшая штука. Я не устаю об этом рассказывать каждой проверке. Говорю: «Американский культурный центр существует 27 лет. Значит, каждый год мы подписываем соответствующее соглашение с Госдепом…» И на этом месте чиновники обычно напрягаются: как это я сознаюсь в том, что подписываю соглашения с Госдепом. И я спокойно отвечаю: «Госдеп — это вообще-то министерство иностранных дел США, ничего более».

А недавно один чиновник говорит «А, вот, мы не понимали, что вы подписываете соглашение с Госдепом». Отвечаю: «А вы вообще читать умеете, если такие подписания в течение 27 лет происходят? Каждый год». И это их пугает. Американский центр в сознании кого-то (я думаю, какого-нибудь Совета по безопасности) — вещь опасная. Потому что это США. И это сразу вызывает повышенный уровень тревожности. И никто уже не слышит, что это про культуру и про образование. Всем сразу мерещатся шпионы в сердце российской библиотеки. «Возможно, — отвечаю я, — шпионы есть. Но это по другому ведомству. Мы — про культуру».

— Но с такой шпиономанией можно же дойти и до того, что сама по себе библиотека иностранной литературы — вещь опасная и вредная.

— Разумеется. Потому что вся наша библиотека — влияние вражеских структур на нашу замечательную культуру, идеологию и так далее. Понимаете, в этой истории очень много глупости, как часто у нас, увы, бывает. Давайте закроем Американский центр. Это будет скандал. Ну, можно сказать, никто скандалов сейчас не боится, потому что все скандалы уже у нас есть и терять нам нечего. Кому от этого станет лучше? Думаю, что никому. А если библиотеку закрыть — тем более. Но объяснить это тем, кто спит и видит закрытие центра или введение каких-то ограничений в работе библиотеки — почти невозможно. Ну, не поймут. Хотя я честно попыталась. Я написала письмо Владимиру Владимировичу Путину, которое, думаю, где-нибудь на столе у него лежит: «Вы говорите и постулируете, что готовы к диалогу. Но история с иностранными культурными центрами в нашей библиотеке — это как раз тот самый случай диалога. И потому надеюсь, что решение о закрытии одного из них или даже сразу нескольких — исходит не от вас. А от каких-то средних структур».

— Вы действительно думаете, что все эти инициативы — инициативы, что называется, на местах?

— Я думаю, что и в самом министерстве культуры, и где-нибудь повыше — там все в такую раскорячку: с одной стороны, с другой стороны. Я думаю, что единого решения ни по каким действительно серьезным вопросам не существует. Я это наблюдаю в том числе и на своем примере.

— Так всегда было в нашей стране? По-вашему, нынешнее время похоже на что-то, что уже с нами происходило? Кто-то говорит о 1960-х, кто-то о 1940-х.

В Атриуме – внутреннем дворике Иностранки – открывали памятник Екатерине Юрьевне. Представитель президента Российской Федерации по международному культурному сотрудничеству Михаил Швыдкой и обычные читатели «Иностранки»ждали открытия памятника под начинающимся дождем.

Директор библиотеки Вадим Дуда отметил, что самое важное наследие Екатерины Гениевой – «запас доброты, стремление к объединению и диалогу».

«Мы часто спорили, но нельзя не признавать Екатерину Гениеву выдающимся профессионалом, горячо любившим свое дело. В решающие моменты Министерство культуры всегда поддерживало ее. Только опираясь на уважение к предшественникам, “на плечи титанов”, можно двигаться вперед», – отметил министр культуры РФ Владимир Мединский.

Михаил Швыдкой сказал, что «Екатерина Юрьевна заслужила, чтобы ее памятник стоял рядом с великими», ведь в Атриуме стоят памятники «великим миссионерам культуры, которые верили в справедливые ценности добра и гуманизма», а Екатерина Гениева была именно такой. «О таких людях будут помнить всегда», – сказал Швыдкой.

Библиотека при Екатерине Гениевой стала центром международного сотрудничества. И это – не пустые отчетные слова – в день 70-летия почтить ее память пришли посол Польши Катажина Пелчински-Наленч, посол Латвии Астра Курме, представители дипломатических корпусов других государств.

Не имея возможности посетить встречу, чрезвычайный и полномочный посол США в России Джон Теффт передал послание, в котором сказал, что Екатерина Гениева «поражала силой своего характера и страстью к объединению культур. Она широко открыла для России двери в мир. Я не могу представить лучшего посла культуры». Близкий друг Екатерины Гениевой, американский историк и директор библиотеки Конгресса США Джеймс Биллингтон в этом же послании отметил, что она «открыла для России окно не только на Запад, но в целый мир».

Катажина Пелчински-Наленч поблагодарила Екатерину Гениеву за открытие в Атриуме единственного в России памятника Иоанну Павлу II. Благодаря этому посол Польши смогла возложить к нему цветы в свое время, Екатерина Юрьевна лично сопровождала посла.

Автор памятника Екатерине Гениевой Григорий Амнуэль в 2011 году также участвовал в создании памятника Иоанну Павлу II, свое выступление он начал именно с этого воспоминания. Оказалось, что именно та небольшая команда профессионалов, которая работала над этим памятником вместе с Екатериной Юрьевной, стала инициатором памятника ей самой. Григорий Амнуэль предложил дать внутреннему дворику, который так любила Екатерина Юрьевна, ее имя. Предложение встретили аплодисментами.

Юрий Самуилович Беленький, муж Екатерины Гениевой, поблагодарил собравшихся и сказал, что «времена не выбирают, но выбирают дорогу». «Одаренная от Бога незаурядными способностями, Екатерина Юрьевна зарывалась в книги и находила в них ответы на многие вопросы. Она выбрала главную дорогу в жизни – Просвещение», – вспоминал Юрий Беленький.

Памятник открывали потомки Екатерины Юрьевны – ленточку торжественно перерезал внук. Екатерина Гениева словно спускалась к собравшимся, встречая их на пороге своего главного дома – Библиотеки. Памятник протягивал всем пришедшим руку в приветственном жесте.

В тот же день в Большом зале «Иностранки» прошел вечер воспоминаний, где соратники и коллеги Екатерины Гениевой рассказали о своей работе с Екатериной Юрьевной и ключевых проектах, идейным вдохновителем которых она выступала. В программе были выступления представителей национальных культурных центров, «Русского зарубежья», духовного просвещения, региональных проектов библиотеки, «Института перевода» и библиотечных ассоциаций. Вечер проводил Гарри Бардин.

Посчитать всех гостей оказалось сложно, дойдя до ста, пришлось начать снова, так как гости продолжали прибывать, заполнив всё пространство Большого зала. Здесь Екатерину Юрьевну все любили и знали достаточно близко, чтобы в своих выступлениях называть «нашей Катей».

Гарри Бардин сразу предупредил, что вечер не станет «гражданской панихидой» и все собрались на светлый и радостный день рождения великого человека. В полной тишине Гарри Бардин запустил установленный на сцене вечный двигатель и ветряные мельницы, с которыми Екатерина Юрьевна боролась, как Дон Кихот, всю свою жизнь.

Вадим Дуда рассказал о трогательной заботе Екатерины Юрьевны о маленьких библиотеках, представив проект инновации одной из таких библиотек в Боголюбово. Это было идеей Екатерины Гениевой, которая воплотилась в жизнь.

Неожиданное признание сделал российско-колумбийский историк, публицист, журналист и переводчик на встрече Папы Римского Франциска и Святейшего Патриарха Кирилла Мигель Паласио – он сообщил, что встреча Папы и Патриарха на Кубе состоялась во многом благодаря Екатерине Гениевой, имея в виду ее стремление к сближению православия и католицизма, сближению всех христиан.

Коллеги Екатерины Гениевой отметили, что «она верила в невозможное и добивалась этого». Руководитель отдела детской книги Ольга Мяоэтс сказала, что часто слышала обвинение «ваши дети бегают и смеются», а Екатерина Юрьевна любила это. Она открыла двери библиотеки «детям Иностранки», уже не первое поколение которых вспоминает ее с благодарностью.

Публицист и правозащитник Ирина Ясина, выступая, не смогла сдержать слез, попросив показать на экране руку Творца из Сикстинской капеллы. «Этим жестом Екатерина Юрьевна дарила нам знания, – прокомментировала она. – Россия – великая страна, потому что в ней рождаются такие люди, как Екатерина Гениева. Она говорила с миром на равных». Ирина Ясина прочла посвященное Екатерине Гениевой стихотворение Леонида Лиходеева «Гамлет»:

Чего вы ждете, принц? Чего вы ждете?
Не надо больше, не ломайте рук.
Все эти люди, принц,
В конечном счете
Устали от душевных мук.
Они умудрены, они не дети,
Пред ними нечего махать крылом,
Они ведь знают, принц, что добродетель
Погибнет всё равно в борьбе со злом.
Им зло не нравится, они, конечно, против,
Но всё-таки они и не за вас,
они пришли смотреть, как вы умрете,
Умрете снова, в миллионный раз.
Нет, принц, вам не дано их огорошить –
Удел их лишь стремиться, но не сметь,
Они помчатся вниз, к своим калошам,
Хлопками одобряя вашу смерть.
Слова становятся с годами лживы,
Сомнение – плохое ремесло.
Ошеломите их, останьтесь живы!
К чертям спектакль! И пусть погибнет зло!

В этот вечер Екатерине Юрьевне многие читали стихи, часть выступавших обращалась к ней лично. Так, как будто она сидела в зале.

Программный директор института перевода Нина Литвинец сказала, что Екатерина Юрьевна была одним из учредителей института и оказалась не формальным учредителем, а тем, кто близко к сердцу воспринимал все проблемы и волнения института, участвовал в его жизни.

Переводчик Александр Ливергант вспомнил, что Екатерина Юрьевна ни о ком не сказала плохого слова и очень пугалась, когда слышала нелицеприятные высказывания о людях. «Она не была литературным критиком, – сказал Ливергант, – Екатерина Гениева не умела критиковать. Она любила авторов, о которых писала».

Людмила Улицкая, выступая, рассказала, что не любит начальство. «Екатерина Гениева была первым и единственным в моей жизни начальником. Если бы она была образцом начальников, то я бы, пожалуй, смирилась с идеей начальства. Она могла быть и министром, и президентом. У нее было одно уникальное качество: люди, которые общались с Катей, поворачивались к ней своими лучшими сторонами, лучшими качествами», – сказала Улицкая.

Гарри Бардин не забывал о том, что у Екатерины Юрьевны в этот день – день рождения. «Мы принесли сюда два главных подарка – память и любовь», – сказал он, завершая встречу.

1 апреля в Мраморном зале «Иностранки» весь день работала специальная выставка «Екатерина: признание и признательность». На выставке были представлены высокие награды Екатерины Гениевой – Мальтийский орден, медаль К.Д. Ушинского, Орден Дружбы и Орден восходящего солнца; книги, автором, редактором или вдохновителем которых была Екатерина Гениева; произведения живописи и графики российских и зарубежных художников, среди которых представлены ее портреты, и работы, созданные под впечатлением сотрудничества с ней.

Живой голос Екатерины Гениевой, звучавший в записи между выступлениями, друзья и коллеги, пришедшие с цветами и стихами на день рождения, атмосфера радости и доброты спустя почти год после кончины директора «Иностранки» показали, что дело Екатерины Юрьевны продолжает жить. «Ей бы понравилось», – сказал кто-то в толпе не торопившихся расходиться гостей.

Екатерина Юрьевна Гениева родилась в семье актера Юрия Александровича Розенблита и хирурга Елены Николаевны Гениевой 1 апреля 1946 года. Семья жила в Москве. В домашней библиотеке Гениевых часто бывал будущий знаменитый пастырь и теолог протоиерей Александр Мень.

Екатерина Гениева в 1968 году окончила филологический факультет МГУ, в дальнейшем стала кандидатом филологических наук.

С 1972 года Екатерина Юрьевна работала во Всесоюзной государственной библиотеке иностранной литературы. Работать туда Екатерина Гениева пошла по благословению протоиерея Александра Меня, а в 1989 году уже занимала пост первого заместителя директора библиотеки, возглавив ее в 1993 году.

В 1995 году Екатерина Юрьевна стала одним из руководителей культурных программ Института «Открытое общество» (фонда Сороса) в России, занимая должности председателя исполкома, президента, председателя Стратегического правления.

С 1997 года Екатерина Гениева стала первым вице-президентом Международной федерации библиотечных ассоциаций и учреждений – IFLA, а также членом Комиссии РФ по делам ЮНЕСКО, президентом Российского совета по культуре и искусству.

Екатерина Юрьевна являлась членом редколлегий журналов «Иностранная литература» и «Знамя», в разные годы входила в редакционные советы и коллегии журналов и газет «Детская литература», «Библиотека», «Русская мысль» и многих других.

Екатерина Гениева скончалась 9 июля 2015 года в Израиле, где проходила лечение от онкологического заболевания.

В российском библиотечном сообществе немало профессионалов, экспертов, признанных учёных и специалистов. Но ярких личностей, известных мировой библиотечной элите, на порядок меньше, а лиц, узнаваемых и авторитетных за пределами отраслевого сообщества, – единицы. Нынешнего собеседника «УК» представлять не требуется. Удивительная женщина, интереснейший собеседник, мудрый руководитель, сильная и открытая личность. К разговору о «библиотечном завтра», большой политике в сфере культуры, международных и региональных проектах, мотивации сотрудников, программах локальной идентичности, действенных инструментах культурной дипломатии мы пригласили Генерального директора ВГБИЛ им. М.И. Рудомино Екатерину ГЕНИЕВУ .

- Екатерина Юрьевна, на страницах нашего журнала большое интервью с Вами было опубликовано почти пять лет назад. Какие изменения произошли за этот период в Иностранке?

Главные изменения, которые произошли с тех пор, – это дальнейшее не только стратегическое, но и практическое преображение, трансформация публичной научной библиотеки с традиционными и электронными носителями в социокультурный центр. Наша библиотека образована в силу многих исторических причин. Не будь революции 1917 года, возможно, её и не было бы. Но поскольку была общая тенденция: национальное наследие – это одно, а зарубежное – другое, так случилось. Как я люблю повторять, «история – дама капризная, сослагательного наклонения не терпит», поэтому появилась библиотека, которая в других исторических условиях могла быть просто частью фонда национальной библиотеки.

Из-за того, что у нас есть природная специфика, мы нередко оказываемся в чём-то впереди других библиотек – вовсе не потому, что мы умнее, а потому, что всё время обосновываем правомерность своего существования в библиотечном мире. Вследствие этого появляются различные новации. Например, мы заговорили о библиотеке как социокультурном центре, когда этих слов ещё никто и не произносил. При этом тогда мы понимали, что это наше будущее, и, как оказалось, это будущее библиотек не только России, но и всего мира. Этот вопрос для меня особый. В своё время я защитила по этой теме докторскую диссертацию. Приятно слышать в разных СМИ, выступлениях деятелей культуры, от которых зависит будущее библиотек, некоторые пассажи, напоминающие текст этой диссертации. Это означает, что мои идеи приобрели российское, а, может быть, и европейское звучание. Думаю, что наша деятельность согласуется с Манифестом публичных библиотек ЮНЕСКО, потому что все рассуждения Генерального секретаря ЮНЕСКО о новом гуманизме, о поисках смысла в библиотеке, о территории толерантности, милосердия, просвещения – это всё методология социокультурного центра.

- Изменились ли принципы комплектования, насколько расширилась тематика, какие появились новые коллекции?

На сегодняшний день нам грех жаловаться на отсутствие средств для пополнения фондов. Можно пожаловаться на сильно мешающее нашей профессиональной деятельности законодательство о закупках. И пока политической волей оно не будет отменено или решительно изменено, госзакупки останутся лишь источником коррупции.

Большая часть наших собраний связаны с международной составляющей. Так, недавно в библиотеке появилась болгарская коллекция. В течение многих лет тема славянского мира и коллекций – переводных и на языках оригинала – была нами упущена, что, конечно, неправильно. Сегодня библиотека внимательно относится к этому вопросу, более того, мы стараемся, чтобы славянский мир был достойно представлен в нашей издательской деятельности. Я вижу в этом одну из наших стратегических и идеологических задач.

Вы знаете, есть ещё одна специфика. Конечно, приятно говорить о том, что у тебя находится в доме, какие у нас замечательные коллекции. Но, если мы говорим о государственной политике, то нужно иметь в виду и коллекции, отдалённые от нас. И это – стратегическая цель нашей программы возвращения. Те переговоры, диалоги, которые мы проводили на протяжении долгих лет с нашими немецкими партнёрами о том, что подлежит возвращению согласно закону о перемещённых ценностях, что не подлежит, привели к некоторым удивительным с профессиональной, человеческой и политической точек зрения последствиям. Во ВГБИЛ примерно 40 тыс. перемещённых культурных ценностей. Среди них есть коллекции так называемых немецких антифашистов, но это неправильное определение, это немецкие «декабристы», судьба которых была столь же трагичной, как и судьба наших декабристов. Это те, кто совершал покушения на Гитлера, – Харденберг, Йорк фон Вартенбург и Фридрих-Вернер фон дер Шуленбург. Когда мы показывали коллекцию фон дер Шуленбурга, посла, который вынужден был объявить войну Сталину, и который, кстати сказать, был замечательным библиофилом, на эту выставку приехали его родственники. И, потрясённые тем, что кто-то занимается их наследием, а точнее сказать, собственностью, они, вернувшись назад в свой замок Фалькенберг и изучив книжные шкафы, обнаружили, что там стоят неизвестные им книги со странными штампами. И вместо того, чтобы послать запрос в Стадс-библиотек, они прислали его нам. Оказалось, что это книги, вывезенные нацистами из Павловска из библиотеки императрицы Марии Фёдоровны.

В декабре на очередном российско-германском диалоге в Лейпциге была осуществлена физическая передача этих книг в Россию. Это и есть возвращение. Но это мгновенно поставило вопрос среди библиотечного сообщества: если из этой библиотеки были вывезены 2350 книг, а вернулись 135, то где остальные? Выяснилось, что остальные разошлись по библиотекам России. Это непростая задача – убедить их вернуть.

Когда мы говорим о едином культурном пространстве мира, то, на мой взгляд, не так важно, где книга находится физически, но очень важно, что исторически она находится там, где ей и полагается. Мы сейчас работаем и над другими проектами, в частности с Израилем.

- Что изменилось для читателей? Как Вы оцениваете динамику читательской активности, как меняется аудитория?

Изменения коснулись реорганизации библиотечного пространства. Если говорить библиотечным языком, мы максимально приблизили наш пятимиллионный фонд к читателю: сделали уголки чтения в нашем огромном читальном зале, изменили дислокацию отделов. Очень важно прислушиваться к «позывным», которые исходят от читателей. Нередко они представляются очень странными: в библиотеку приходят разные люди. А иногда в них есть разумный смысл.

За переорганизацией пространства последовала ещё одна вещь. Конечно, по сравнению с 1990-ми гг. количество книговыдач физическому читателю уменьшилось. Это общемировая тенденция. Но нередко бывает, что я ухожу с работы после 11 вечера, и это даже раньше, чем уходят последние посетители и потребители некоторых услуг библиотеки. Показатели посещаемости растут именно в данном направлении. И это социокультурное действо. Казалось бы, зачем ходить в библиотеку в Москве ночью? Есть телевидение, Интернет. И это, на мой взгляд, сегодня один из главных вопросов библиотечного дела. Интернет – отличное изобретение человечества, часто полезное, часто опасное. Но там отсутствует то, что есть и ценно именно в межличностном общении, – мы видим выражение глаз, мимику собеседников. И поэтому жизнь и деятельность ВГБИЛ подтверждает, что прямое общение – это смыслообразующая коммуникация. Видимо, это запрос времени, столь бурно развивающегося технически. У нас нет проблем с посетителями выставок, лекций, поэтических и музыкальных вечеров.

На мой взгляд, модернизация, по сути, – это не слияние библиотек с целью освобождения площадей, а новый взгляд и ответ на очень жёсткий вопрос: нужна ли традиционная библиотека? Наверное, нужна, но с оговорками. Возможно, если мы встретимся через пять лет, то будем обсуждать принципиально что-то другое. Не исключаю, что через 10 лет Вы зададите вопрос: «Что произошло с традиционной книгой? Она превратилась в глиняную табличку или всё-таки имеет право на бытование?» От того, что мы поём гимны печатной книге, ничего не меняется. Есть ещё жёсткая правда жизни, и для того чтобы библиотека нашла своё место в этом меняющемся мире, нужно приложить старания.

Последние полтора года я задумываюсь вот над чем: в огромном количестве наших библиотек, особенно провинциальных, нередко можно увидеть цитаты Д.С. Лихачёва о том, что библиотеки – это самое важное, что в библиотеках работают последние святые, и ещё одну фразу: если в мире всё погибнет, но останется хотя бы одна библиотека, то мир возродится. Думаю, что те, кто вешает эти цитаты, находятся под обаянием личности Д.С. Лихачёва. Но что означает эта фраза? Библиотека – это Ноев ковчег? Голубь, которого мы выпускаем над водными просторами мировой катастрофы? А не слишком ли много библиотека о себе возомнила? Традиционная – точно много. Нетрадиционная, которая понимает, что книга на любом носителе – это тайна и ответ на загадку смысла мира и мироздания – думаю, что нет. И в таком случае это великие слова Д.С. Лихачёва, которого современники недостаточно понимали, а сейчас его идеалистическую концепцию защиты прав культуры научными словами повторяет ЮНЕСКО: библиотека

– это территория поиска смысла. Я очень надеюсь, что ситуация, когда «всё погибнет», не наступит. Но, глядя на «погоду за окном», стоит об этом задуматься в труднейшей, запутанной, политически перегнутой, напряжённой ситуации, в которой мы оказались в 2014 году. Наверное, сегодня нам стоит задаться вопросом: что мы можем сделать для того, чтобы этот мир стал хоть чуть-чуть лучше, чтобы мы не шли друг на друга, чтобы не было страшной братоубийственной войны?

Я полагаю, что в этом смысле библиотека как территория культуры становится чрезвычайно важной. Это то место встречи, которое, в общем, изменить нельзя. Это территория, которая может примирить страсти, политическую, этическую и нравственную рознь в силу своей генетической природы. Что такое библиотека? Сюда может прийти каждый. Вне зависимости от политических взглядов, конфессиональной принадлежности библиотека обязана принимать всех. Это место диалога. Мы хотим показать, что мир неделим с точки зрения культуры.

- Как сегодня, в условиях непростой политической обстановки, складываются отношения ВГБИЛ с зарубежными партнёрами? Политика пришла в сферу культуры и библиотечного сотрудничества?

Всё это, к сожалению, правда, она пришла и она очень опасна, потому что зависит от конкретных людей. Я абсолютно не убеждена, что те решения, которые принимаются на самом высоком уровне, адекватно транслированы на средний уровень. И вот этот средний уровень принимающих решения может завести всё в тупик.

Тем не менее Министр культуры РФ на совместном с Британским советом открытии выставки Оскара Уайльда в Музее изобразительных искусств произнёс замечательную речь, в которой прозвучали слова о том, что политики отменяют перекрёстные года, но мы ничего не отменяем, а работаем на территории культуры. Поляки отменили перекрёстный год. Мы же продолжаем работать, делаем «Вестник Европы» о Польше, приглашаем польских коллег, думаем о премиях, которые можем им дать. Если мы и здесь не будем работать, то, боюсь, слова Д.С. Лихачёва о том, что всё погибнет, станут пророчеством Кассандры.

- В прошлом году Совет Федерации ратифицировал передачу Австрии коллекции Эстерхази. Осуществилась ли передача фактически? Известно, что ВГБИЛ на тот момент начала оцифровку коллекции. Насколько успешно она была реализована?

Коллекция уже находится в Австрии. Самая ценная её часть оцифрована за деньги российского правительства. Это было одно из наших условий: коллекция возвращается, но она должна остаться в российском и мировом пространстве. Сейчас австрийские партнёры завершили оцифровку второй части коллекции, и они обе войдут в Национальную электронную библиотеку России. Опять же могу сказать, что без концептуальной деятельности библиотеки её никто никогда бы не вернул, потому что нельзя возвращать миф. Поэтому моя позиция в отношении коллекции Шнеерсона такова: давайте сначала поймём, что в этой коллекции, а дальше будем решать, что с ней делать.

- Какие кадровые изменения произошли после прошлогодних инициатив Минкультуры России по оптимизации? Какова сегодня средняя зарплата сотрудников библиотеки? Удаётся ли привлекать молодёжь? Какие виды мотивации Вы используете?

Одна из моих главных задач – чтобы люди, которые работают во ВГБИЛ, не чувствовали себя «последними святыми» на Руси. При всём моём глубочайшем уважении к Д.С. Лихачёву я всегда говорю, что мне приятно смотреть на красивых молодых женщин, замечательно выглядящих, хорошо одетых, с хорошим знанием языков. Не менее приятно смотреть на молодых мужчин. Это не значит, что я недостаточно ценю сотрудников с опытом, я сама принадлежу к их числу, работая в библиотеке 40 лет. Но не менее ценю взгляд молодых.

К нам приходят молодые люди, и у нас их много – и докторов, и кандидатов наук. Фактор старения, который есть во всём мире, существует и в России, но к нам молодёжь идёт. Недавно у нас побывала О.Ю. Голодец, мы показали ей библиотеку и как всё устроено. Выйдя из отдела реставрации, где увлечённо работала молодая сотрудница, Ольга Юрьевна спросила: а почему она работает в библиотеке? Я ответила, что это совпадение её образования и профиля работы, с одной стороны, а, с другой, хорошая зарплата. Это сейчас мы получаем и повышение зарплаты от министерства, и квартальные премии, но и раньше доходы сотрудников были для меня одним из приоритетов.

Средняя зарплата у нас доходит до 60 тыс. рублей. Я не могу сказать, что это хорошие деньги для столицы, Москва – очень дорогой город. Но есть ещё один фактор. Я убеждена, что лучше один раз увидеть, чем много раз услышать. Поэтому если у нас есть внебюджетные деньги, я их с удовольствием трачу на то, чтобы сотрудники ездили, смотрели, общались и возвращались со знаниями о мировом культурном пространстве. Я этому научилась, когда была ещё молодым директором. Но на самом деле, и это надо признать, трудность нашего музейного, архивного и библиотечного пространства в том, что мы хотим, чтобы сегодня было точно как вчера, а ещё лучше, чтобы читатель приходил, но книгу не трогал. Это всё глубоко неправильно. А для того, чтобы было правильно, нужно не только об этом вещать с трибун, а дать людям возможность посмотреть, как дело обстоит у соседей. Когда я устала говорить, что читатель не всегда – враг, то поняла: лучшее, что я могу сделать – отправить специалистов в международную поездку, скажем, в ИФЛА, и пусть они сами выяснят, хорошо это или плохо. Я это сделала. Коллеги, вернувшись, мне же и объясняли, что я должна сделать, чтобы эти инновации были претворены в нашей библиотеке.

Позиция ИФЛА по life long learning – беспрерывному профессиональному образованию – это «гамбургский счёт», способ постоянно проверять себя. В эту концепцию укладываются зарплата, профессионализм, интерес и самореализация. Я не разделяю точку зрения руководителей, которые считают, что их деятельность – самая важная. Короля играет свита. Только если свита состоит из умных, образованных, талантливых людей, это становится достоянием и руководителя, и самого учреждения. Это непростая доктрина, но она учит многим вещам, в частности терпению и смирению. Иногда очень хочется сказать: «Будет вот так!», но это неправильно. Лучше выслушать, прислушаться. Не всегда это легко.

- Какова внебюджетная деятельность библиотеки, какие платные услуги оказываются читателям?

Мне и приятно, и трудно говорить о внебюджетной деятельности библиотеки, потому что у нас она существует уже лет 25, и, конечно, в определённые годы именно она в значительной степени спасла библиотеку. У нас приблизительно 60% от бюджета занимают привлечённые из других источников средства, а бюджет составляет около 6 млн долларов. Но это всё равно небольшие цифры для такой структуры, как наша библиотека, здание которой, как и система отопления, требует капитального ремонта.

Внебюджетная деятельность существует, и мне в ней очень важна транспарентность. Эти деньги находятся в ведении международного попечительского совета, на заседаниях которого мы определяем направления внебюджетных трат. То, чего мне не хватает в бесконечных отчётах перед Минкультуры, – это возможности заниматься деятельностью. Наши отчёты – в основном о том, сколько читателей к нам пришло и сколько книг мы выдали. Статистика, конечно, вещь нужная, но недостаточная. Привлечённые средства выделяются на издательскую, просветительскую деятельность, на семинары, стажировки.

Мы довольно уникальная библиотечная структура. Не думаю, что где-то в мире есть аналог публичной, научной, общедоступной библиотеки в сочетании с таким количеством международных культурных центров. Мы их создавали тоже как веяние времени. Юридически, да и политически к этому можно относиться по-разному. Мы, возможно, самый крупный агент российского влияния на диалог с другими странами. Но как это юридически отразить в документах Минкультуры и наших законах? Тогда возникла идея создать в библиотеке российский международный культурный центр. В реальной жизни это означает, что мы, обладая болгарским, французским, американским, японским, британским, турецким, голландским, еврейским культурными центрами, расширяем сферу этого сотрудничества. Минкультуры России выделяет субсидии на то, чтобы мы могли приглашать в Россию представителей Греции, Франции, Германии – переводчиков, библиотекарей, музейщиков, журналистов, благотворителей и т.п. Они приезжают, им полностью оплачивается проживание в не самом дешёвом городе мира – Москве. Для них организуется программа, но требуется, чтобы они, уезжая после такой философско-профессиональной стажировки, написали, что они увидели, поняли или нет, чем были озадачены в России. К примеру, в Болгарии есть замечательный, очень ироничный писатель Светлозар Игов. Он приехал по приглашению нашего Международного культурного центра и честно говоря был настроен с определённой долей скепсиса – всё видел, всё знает. Но когда он оказался в музее М. Цветаевой, где для него сделали специальную программу, что-то в этом скептическом взгляде растопилось. Он написал замечательное эссе о России. Это дорогого стоит. А когда мы впервые благодаря этой программе сумели привезти детей из Израиля и совместно с РГДБ сводили их на «Лебединое озеро», испекли им торт в виде книги, а потом все вместе эту книгу съели, это ведь тоже вклад в будущее. Самые сильные воспоминания – детские. И если в детстве этот ключик найден, то это замечательно.

Минкультуры поддерживает нашу инициативу, бюджет, который мы в сентябре получили на этот проект, вполне достойный – 10 млн рублей. Другое дело, что мы независимо ни от чего всё равно делали эту программу весь год – с Ираном, Китаем, Болгарией, США.

- Завершается Год культуры. Какие проекты, приуроченные к именному году, были реализованы ВГБИЛ им. М.И. Рудомино? В начале года Вы говорили о Перекрёстном годе России и Великобритании, 450-летии У. Шекспира, программе большого чтения...

Понятно, что главная тенденция сегодня – Национальная электронная библиотека, но поскольку я много езжу по провинции, то знаю, в каком состоянии находится большинство библиотек, у них нет никакого ресурса. ВГБИЛ – очень богатая библиотека и по фондам, и по возможностям, поэтому мы стараемся профессионально делиться с коллегами, придумав программу Ex Libris. Мы не берёмся за комплектование библиотек страны, это государственная задача, но можем постараться закрыть некоторые лакуны. Издавая 80 наименований в год, выпуская дополнительные тиражи за счёт средств Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям, Минкультуры России, международных культурных центров, мы поставляем лучшие книги в регионы. Это получился не просто библиотечный, а гражданско-общественный, культурно-просветительский, образовательный проект, и мы помогаем не областной библиотеке, а фактически конкретной области. На сегодняшний день мы поддержали 30 регионов, а минимум комплектов, которые пошли на каждую из этих территорий, – 20. Если считать, что средняя цена книги – 250 рублей, получается вполне серьёзно. Эта программа вовлекает и других участников, которые предоставляют свои издания, – «РОСПЭН», «Наше Наследие», «Текст» и др. Отдельный вопрос логистики, как эти книги попадают, допустим, во Владивосток? В нашем случае фонд М. Прохорова «Гражданская платформа» берёт на себя обязанность по доставке книг «от двери до двери». Сейчас мы послали в Севастополь 43 комплекта, и есть уверенность, что они дойдут.

Что ещё есть в этом проекте – Год культуры? Программа «Писатели и библиотеки», в которой участвуют такие знаменитости, как Варламов, Улицкая , Бардин, переводчики, литераторы, издатели, и всё это оплачивается.

Наши программы связаны и с У. Шекспиром, и с М.Ю. Лермонтовым. Одной из задач стало соответствие новому представлению о библиотеке. ЮНЕСКО пишет: в современной библиотеке важно просто побыть. Переводя на наш язык, это означает, что нужны ремонт, мебель, кафе, книжные магазины. Библиотека должна удивлять и организацией пространства, и своей издательской деятельностью. Издать «Бурю» Шекспира – дело нехитрое. Издать его в новом переводе – уже любопытно. Попросить А. Филиппенко прочитать в библиотеке моноспектакль, а «Кофеманию» – испечь торт «Буря» весом в 42 кг и съесть Шекспира – дерзко. Издать «Бурю» в инновационном варианте с раскрывающимися декорациями в книге – это ещё интереснее. Это действительно дорогое издание, спонсированное в том числе и бизнесом, но его покупают. И вы знаете, если такая книга остаётся в семейной библиотеке, то вопрос о бумажной и электронной книге сам собой примирительно решается. То же самое мы сделали с М.Ю. Лермонтовым.

В Коломне, где производят душистые масла и историческую пастилу времён Ф.М. Достоевского, мы сделали «Лермонтовскую коробку». Это фактор удивления. Вы открываете коробку и... слышите звуки вальса «Маскарад» Хачатуряна, видите копию шарфика Нины, ощущаете аромат духов Наталии Николаевны Гончаровой, который мы воспроизвели. После этого трудно говорить занудно о Лермонтове. Вы знаете, я никогда не представляла, что наша почти шутливая идея будет предметом профессионального интереса ЮНЕСКО. Они заказали в Коломне 40 таких коробок.

Очень важно, что мы делаем здесь, в Москве, но не менее важны региональные проекты. Наша программа «Большое чтение» прошла в Саратове, Пензе, Тарханах, Кемерово, Нижнем Новгороде, Курске, Сургуте. И мне неважно, большие это библиотеки или маленькие. Библиотека – это место встречи. Думаю, что вся программа, которая перейдёт и на Год литературы, будет связана с классикой.

Независимо от того, отменили или нет перекрёстный год, мы будем делать антологию польской поэзии, польского романа. Недавно прошёл конгресс переводчиков. До последнего момента я думала: санкции, не приедут. В итоге приехали представители 55 стран. Да, там были политические выступления на тему России и Украины: имеют право, но лучше это делать публично, чем в кулуарах.

Почему для меня очень важны многочисленные двуязычные издания, кроме того, что это хорошие интеллектуальные книги? Это идеологическая, стратегическая задача, это ведь образ России. Можно повторять: «Пушкин – великий поэт», но если человек не владеет русским языком, то он этого не поймёт. Это уникальные книги для обучения в языковых университетах.

Не так давно мы сделали Культурную карту Курской области. У губернаторов должно появиться понимание важности тютчевских, толстовских, тургеневских мест, – это ведь не что иное, как локальная идентичность территории. Это гении места, которые в экономической жизни области должны способствовать привлечению инвестиций, в первую очередь с помощью культурного туризма. Конечно, к таким проектам нужно готовиться заранее.

- В мае состоялись очередные перевыборы президента РБА. Как оцениваете деятельность Ассоциации за последние годы? В чём проблемы и пробелы в организации её деятельности на современном этапе?

Я неоднократно говорила, и могу повторить, что я за сменяемость, и вовсе не потому, что руководители РБА – не профессионалы. Возможно, их программы будут различаться, но это и есть диверсификация. Иначе при индивидуальном блеске каждого проявляется «усталость металла».

Мне не хватает отчётливо звучащего голоса нашей библиотечной Ассоциации. Это не я должна писать письмо президенту ИФЛА о том, что мы должны работать на территории культуры, а РБА. Мы ведь говорим не просто о каталожной карточке, а о смыслах. А смыслы требуют цены поступка. Этой цены поступка мне не всегда хватает в РБА. Возможно, я требую слишком много, но этого я требую и от себя.

- Не секрет, что участие отечественных отраслевых общественных организаций (и библиотечных, в том числе) в международных профессиональных Ассоциациях и объединениях по большей степени носит, к сожалению, процедурный характер. Причин этому немало: о нас мало знают, мы в основном «зациклены» на внутренних проблемах, которые западных коллег не особо интересуют, нередко существуют проблемы со взносами, языковой барьер. А есть ли направления, по которым отечественные библиотеки или российские специалисты сегодня являются безусловными лидерами? Поделитесь Вашим профессиональным видением улучшения международного позиционирования российского библиотечного дела.

Вы знаете, как всегда, правда где-то посередине. У нас самое крупное представительство на конгрессах ИФЛА, но мало кто говорит на иностранных языках, нет соответствующих компетенций. В чём была задача моего вице-президентства в ИФЛА? Увеличить количество членов, чтобы мы были видимы. Мы стали видимы. Мы – самая крупная библиотечная империя мира. В мою бытность туда приезжали министры культуры. Боюсь, что сегодня поезд уже ушёл. И ИФЛА уже не та, она очень бюрократизировалась, и ей, как и нашей ассоциации, не хватает лидера. Но у нас есть программы, то же саратовское «Большое чтение», которые вызывают колоссальный интерес в ИФЛА. Это очень важно, особенно когда «погода на дворе» не лучшая. Я не испытываю недостатка в контактах с зарубежными коллегами. Более того, мы им можем показать путь в «светлое будущее». Есть очень хорошее определение: часто Западу важна технология, а нам нужен смысл. И здесь мы, конечно, лидеры. Но лидеры должны продвигать свою точку зрения.

- Какова Ваша позиция по отношению к обновлённому проекту Национальной электронной библиотеки ? Каково участие ВГБИЛ в этом проекте?

Я не знаю, кто его обновил, хотелось бы понять, каким он был в предыдущем варианте. Я очень опасаюсь, что в конце декабря там особо нечем будет отчитаться, но дай Бог, чтобы я ошибалась. Наше участие в НЭБ несколько ограниченное, потому что мы оцифровываем переводы иностранной литературы с очень сложными вопросами авторского права, перемещённые культурные ценности. Считаю, что в век электронной культуры не важно, где книги физически находятся, важен доступ.

- Ваше мнение и оценка проекта «Основ государственной культурной политики» ?

Скажу так – хорошо, что кто-то захотел этим заняться, что у этих «Основ» была не одна и не две редакции, что её обсуждали. Хорошо бы, чтобы в «Основах» было больше, чем один абзац, о библиотеках. Это то, о чём мы уже говорили, – где голос отрасли? В 2013 г. в Санкт-Петербурге прошёл международный конгресс культуры. Там были музеи, театры, цирки, – все, кто угодно, но мало библиотек. Надеюсь, что в этом году мы объединимся и будем себя активнее позиционировать. Это всё к вопросу, насколько мы видимы.

Последний вариант «Основ», конечно, уже лучше. Меня встревожили слова, что мы не Европа, но они уже сглажены. Патриотизм – вещь замечательная, но вот был ли Лермонтов патриотом? Вы скажете: «Конечно, да!» Но с сегодняшней точки зрения – не был: «Прощай, немытая Россия». Когда мы говорим о воспитании патриотизма, то должны иметь в виду не ура-патриотизм, а гордость за своё место, с чем и связана наша программа локальной идентичности территорий. Нам нужен просвещённый гражданин, а не тот, кто выкрикивает, что ненавидит Америку, потому что она виновата во всех наших бедах.

- Чего Вы ожидаете от Года литературы?

Я ожидаю, что по прошествии Года литературы, когда мы остановим кого-нибудь на улице и зададим вопрос «Вы читали «Мёртвые души»», то получим ответ: «Да, Гоголь написал замечательное произведение» или «Мне это произведение кажется скучным». «А что вы думаете по поводу главной героини самого знаменитого романа в стихах мировой литературы?» – спросим мы. – «Вы имеете в виду "Евгения Онегина"?» – нам ответят. Я думаю, что это будет хорошим итогом Года литературы. А говоря глобально, у нас всё окрашено в литературные краски – что Год культуры, что Год литературы… А ещё я ожидаю от Года возможности примирения страстей. Конечно, наша классика, переводы, влияние русской литературы на мировую, – это всё приоритеты Года литературы. Но для меня конечная цель – та, которую я обозначила выше.

- Какие задачи Вы считаете приоритетными для библиотечного сообщества на ближайшую перспективу?

Сохраняя сеть 43 тыс. публичных библиотек страны, 117 тыс. со школьными, необходимо конкретизировать то послание, которое есть в библиотеке – для чего она? А если она ни для чего, то лучше не тратить на это силы и средства. Я ожидаю, что в библиотеке будут работать люди, которые хорошо понимают, что это за странная профессия. Ведь на самом деле это не только хранитель фонда. Это актёр, психолог, педагог, это какая-то новая специальность. Я ведь не библиотекарь по образованию. Думаю, что некий феномен успеха ВГБИЛ в том, что её создавала замечательная М.И. Рудомино. У неё было ви ́ дение. Она, рискуя положением, брала на работу людей из «бывших». У неё машинистками были фрейлины императорского двора. Вот это был риск! Она никому не обещала благосостояния, но она спасала кибернетиков и генетиков. По сути, она создала генофонд, ноосферу, которыми мы по сей день пользуемся. Он практически неискореним. Это – философия библиотечного строительства.

- Пять лет прошло после издания «Великих спутников», нет ли новых творческих замыслов?

Сейчас, как Вы заметили, я увлеклась Лермонтовым, только сейчас завершила работу «Загадки М.Ю. Лермонтова». Тема, которая меня очень волнует, – это его несоединимые личность и творчество. Малоприятный, тяжёлый человек – и гениальный поэт. Есть и другие планы. Мне посчастливилось знать множество замечательных людей, которые оказали на меня значительное влияние. Со зрелостью приходит другое восприятие жизни. Память – странная вещь, очень выборочная. Действительно, целая вереница людей оказались для меня великими спутниками – и Лихачёв, и Волошин, и Соловьёв, – они не могли не влиять на меня. Это и те люди, с которыми я познакомилась на библиотечном поприще. Это моя дружба с Людмилой Улицкой, феномен личности о. Александра Меня, который оказал на меня огромное влияние. Планы есть, было бы побольше времени, потому что пишу, в основном, в самолёте.

- Немного странно спрашивать Вас о читательских предпочтениях, уверена, что ответом на этот вопрос могла бы быть отдельная статья. Тем не менее переформулирую вопрос: какая книга из прочитанных недавно, Вас по-настоящему «зацепила»?

Вы знаете, недавно я перечитала «Силу и славу» Грэма Грина. Это очень серьёзная книга о цене поступка, о которой мы говорили. Перечитывала Егора Гайдара. Изучила всё наследие М.Ю. Лермонтова, поняла, что не очень хорошо знала этого поэта. Что меня «зацепило»? Меня «цепляет» всё время одно и то же – маленький семейный сборник А.С. Пушкина. Одно из моих любимых стихотворений, которое я часто перечитываю, – «Молитва оптинских старцев». Пожалуй, чтение в моём случае – это довольно странное занятие. Я всё время что-то читаю по долгу службы. Но правильный вопрос – что для меня важно в конце дня. Вот я Вам честно и отвечаю – томик Пушкина.

- Спасибо!

Беседовала Елена Бейлина

PS !

Екатерина Юрьевна ГЕНИЕВА, Генеральный директор Федерального государственного бюджетного учреждения культуры «Всероссийская государственная библиотека иностранной литературы им. М.И. Рудомино».

· Закончила с отличием филологический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова.

· В 1971 г. защитила диссертацию на соискание учёной степени кандидата филологических наук по творчеству ирландского писателя Джеймса Джойса.

· С 27 августа 1973 г. работает в Библиотеке иностранной литературы, где прошла путь от старшего редактора до Генерального директора (с 26 ноября 1993 г.).

· В 1993–1999 гг. занимала руководящие должности в Международной Федерации библиотечных ассоциаций и учреждений (ИФЛА).

· С 1994 по 2010 г. являлась вице-президентом Российской библиотечной ассоциации.

· В 1996–2004 гг. – Президент Института «Открытое общество» в России.

· В 1996–2000 гг. состояла в Совете по культуре и искусству при Президенте Российской Федерации.

· В 2007 г. в Московском государственном университете культуры и искусств защитила диссертацию на соискание учёной степени доктора педагогических наук.

· Е.Ю. Гениева – автор более 200 статей и пяти монографий, в том числе трёх книг по проблемам библиотечного дела: «Трудная дорога к храму: судьба российских библиотек на рубеже веков» (2004), «Библиотека как центр межкультурной коммуникации» (2005), «Великие спутники» (2008).

· Награждена Медалью «850-летие Москвы» (1997), Орденом Дружбы (1999 г.), Медалью и Почётным дипломом ИФЛА (1999), Медалью К.Д. Ушинского РАО и Министерства образования РФ (2003), Орденом Британской Империи (Великобритания, 2007), Орденом Почётного Легиона (Франция, 2009) и др.

· Е.Ю. Гениевой присуждены степень Почётного доктора филологии Иллинойского университета (США, 2001), Премия Макса Херрмана (ФРГ, 2005), Премия P R O C ULTURA H UN G ARICA (Венгрия, 2005), Премия Федерации еврейских общин России «Человек года – 5765» (2005), Премия Фонда Гейдара Алиева (2012).