Существовало немало причин, которые вынуждали крестьянок становиться «срамными девками», при этом большинство исследователей единодушны – профессиональной проституции на селе не было.

От тоски или зависти

По данным этнографов бюро князя Татищева, если и были в деревне падшие женщины, то преимущественно солдатки. Выданные замуж в 14-18 лет и вдоволь не насытившиеся мужским вниманием, они совсем скоро оставались в одиночестве. Многие рано или поздно пускались во все тяжкие.

Татищевские корреспонденты оправдывали поведение вдов и солдаток завистью. Страсть их разгоралась «не от пения соловья», а оттого, что каждый день видели они в своем доме плотские утехи старшей невестки, сестры, свекрови.

Про таких в деревнях говорили – «наволочки затылком стирает». При этом на селе поведение «вдов при живых мужьях» не осуждали. В Ярославской губернии полностью возлагали вину на мужчину: коли бы не женился до солдатчины, то и не вынудил бы бабу блудить. А в Воронежской губернии даже прижитых на стороне детей считали вполне законными, уравнивая их в правах с рожденными от законного мужа.

От бессилия

Частой причиной женского распутства становилось бессилие мужа. Мужчина с «неистоихой» (импотенцией) и пожалеть-то по-настоящему не может, говорили в деревне. Что же с больным-то лежать? Только себя мучить! А потому походы налево от болезного и неспособного выполнять супружеские обязанности мужа, если и не оправдывались, то не считались преступлением, достойным порицания.

Нет, можно было, конечно, попробовать ежедневно парить мужа в бане, окатывая заговоренной водой, или растирать его причинное место гусиным салом, но понятно, что народные рецепты оказывались малоэффективны.

От соблазну

В монографии доктора исторических наук Владимира Безгина речь идет о том, что одной из причин блуда становились «отхожие промыслы». Молодухи с ранней весны работали в помещичьих усадьбах, где нередко лицезрели разврат.

Сохранились свидетельства псковских крестьян, которые уверяли, будто их помещики держали «целые гаремы». К тому же многие неопытные молодые девушки не могли устоять перед чарами ушлого лакея или хозяйского кучера. Как тут не вспомнить фразу одного из героев фильма «Формула любви»: «Хочешь большой, но чистой любви? Тогда приходи вечером на сеновал…»

От жажды легких денег

В исследовании Ильи Конкаровича порядка 40% падших женщин в Петербурге конца XIX века были крестьянками. И всего за несколько десятилетий их число выросло до 70%. Кто-то решил сменить профессию горничной или фабричной работницы на более прибыльную, потому что считал, что девичью честь легко выменять на хороший подарок нового любовника.

Другие подавались в дома терпимости из-за невозможности выжить в деревне, когда попытки найти пристойную работу в городе заканчивались провалом. В одной Тамбовской губернии в 1899 году было зарегистрировано 215 падших женщин, примерно половина из них работала в борделях и банях, а остальные – «стояли на панели».

Третьи были проданы родителями из-за нужды заезжим торговцам, которые «потешились да бросили». По наблюдениям этнографов Татищева, к концу XIX века было немало девушек, которые «городским промыслом» содержали деревенскую родню.

По простоте

Русский публицист-народник Александр Энгельгардт обращал внимание на «простоту нравов» деревенских баб, которые за «какой-нибудь платок» готовы были к блуду и разврату.

Вообще, аристократы считали, что крестьянские девки доступны. Да и многие просвещенные люди с этим соглашались. Так, этнограф О. Семенова-Тянь-Шанская утверждала, что любую бабу можно купить и ссылалась на признание некой крестьянки, которая «прижила сына» «за пустяк – десяток яблок».

Из-за экономии

Практичность русских баб и рациональный взгляд на жизнь иногда выходил за рамки приличия. Некоторые дополнительно подзарабатывали собственным телом «по случаю», отправляясь на ярмарку продать урожай. Такой поступок считался экономически целесообразным, ведь поездка помогала получить двойной доход.

Клиентов обычно искали в ближайшем трактире, а «ложем любви» становился окрестный лес. Например, в Вологодской губернии леса, прилегающие к населенным пунктам рядом с ярмаркой, буквально «наводнялись любовными парами».

По мужниной указке

Интересно, что в некоторых областях мужья сами толкали жен в омут разврата. Публицист Шашков писал, что в некоторых северных губерниях сдающий квартиру хозяин предлагал квартиранту дополнительные услуги от собственной жены или дочери (плата за жилье при этом, конечно же, возрастала).

В некоторых селах Орловской губернии по обычаю приехавшим почетным гостям глава дома предлагал вместе с чаркой водки и угощением жену или невесток, если мужей последних не было дома. А в орловских селах Коневке и Мешковке поступали и того проще: посылали жену за хлебом или табаком, а в качестве оплаты велели использовать собственное тело.

Поневоле

Пользовались безграничной властью и помещики, отказать которым молодухи не имели права. Так, одна из крестьянок Ярославской губернии рассказывала, что приезжающий на охоту барин завел традицию – каждый визит «доставлять» ему лучших девок из деревни. В прилегающих к его усадьбе селениях, кстати, незаконнорожденных ребятишек было вдвое больше.

Такую «натуральную повинность», как пишет в своей монографии антрополог Наталья Пушкарева, крестьяне воспринимали равнодушно: «На то он и барин: кого хочет – того и любит».

Многие иностранные путешественники, побывавшие в Москве XIX века, писали, что женщины не уступали мужчинам в бесстыдстве: напивались, «начинали чересчур безобразничать», но русские этнографические заметки того времени подтверждают, что случаи эти были все же единичными.

18.01.2013

Замечательные целительные свойства банных процедур известны издавна. Из оздоровительной и гигиенической процедуры она превратилась в особый традиционный ритуал. Банные обычаи у каждого народа свои, но их объединяет всеобщее стремление людей к животворной энергии воды, которая как в виде пара, в горячем и в холодном состоянии исцеляет душу и тело.

Свадебная баня сопровождалась песнопениями и обязательными обрядовыми ритуалами

Самые первые бани создала сама природа. Водоемы, которые подогревались горячими термальными ключами - были и купальней, и парной. В странах, где таких источников не было, пар образовывали тем, что лили воду на раскаленные на огне камни. О благотворном влиянии бани на организм человека знают практически все народы мира.

На Руси вся жизнь человека была связана с баней. В бане человек рождался, в бане искал исцеления и очищения души и тела. По народному поверью, если больному не помогла даже баня, то ему уже ничто не поможет.

Банные традиции

Бани на Руси были неотъемлемой частью жизни людей. Никакое важное событие в жизни человека не обходилось без бани. Поэтому и сложились особые банные традиции и обряды. Баню почитали, уважали и любили. Туда шли, чтобы освободится от всего, что нарушает целостность тела и души, используя целебную силу жара и воды. В баню ходили каждую неделю, перед праздниками, перед венчанием и после свадьбы, в бане рождались и уходили из жизни.

Банные традиции предписывают, что перед свадьбой подруги невесты обязательно должны парить ее в бане. А на второй день после свадьбы отправляли в баню париться молодых, чтобы обеспечить им счастливую жизнь и многочисленное потомство. Вся свадебная банная процедура сопровождалась песнопениями и прочими обязательными традиционными обрядовыми ритуалами. С банным духом связан обрядовый хлеб, которым благословляют молодых. Название его говорит само за себя – «банник». Столовые приборы, зашивают в скатерть и отдают на хранение свахе. На второй день это угощенье отдается молодым, они едят его без присутствия посторонних, после посещения бани.

По народным поверьям банник приглашает к себе попариться чертей

Также бани натапливались в случае болезни. Баня излечивает практически все болезни, поэтому все хвори и недомогания люди лечили в ней и восстанавливали жизненные силы.

У каждой бани есть своя духовная сущность, хранитель и хозяин бани. Он строго следит за соблюдением правил поведения в бане. Нарушивших правила нещадно карает, а для соблюдающих его законы становится лекарем и духом-охранителем, оберегает от несчастий и берет под свою защиту. На Руси его звали банник, лазьник, баенник, байношко.

Все стараются расположить к себе банника, приносят ему угощение – ржаной хлеб с солью. Просят разрешения принять банные процедуры, а после них благодарят. Когда выстраивали баню, преподносили банному духу подарок, черную курицу, которую приносили в жертву и закапывали под порогом бани.

Баня была самым удобным местом для гадания

Считалось, кто вышел из бани обновленным, тот угодил хозяину бани. А кто вышел вялым, с больной головой – что-то да сделал не так, как положено. О болезни, неизвестно откуда взявшейся говорят: «Из бани вынес». Банник показывается крайне редко в виде лохматого старика. Он обожает тепло, поэтому живет за печкой, а когда сердится, прячется под полок. Он невидим благодаря шапке-невидимке.

Банник всегда давал защиту роженицам. Мать и дитя охранял банный дух, но все же, ее никогда не оставляли одну, боясь подмены ребенка.

По народным поверьям банник приглашает к себе попариться леших, домовых, овинников, как правило, их именовали одним словом «черти».

Знатным лекарем считался «банник», все верили, что не только жар и пар помогает, но и способности банного духа. Также домовой бани всегда принимал участие в Святочных гаданиях. В народе верили, что он может предсказывать судьбу. А баня с ее духами была самым удобным местом для гаданий, в ней также обучали колдовству и приворотам.

Девушки на Святки гадали в бане на суженого. Брали землю из-под девяти столбов, бросали на печку и приговаривали: «Банничек, девятиугольничек, скажи за кем замужем быть?». Ночью в полночь подходили к открытым дверям бани, заворачивали подол платья на голову и приговаривали: «Мужик богатый, хлопни по заду рукой мохнатой», и ждали прикосновения. Если банник касался голой рукой – будет бедный жених, если мохнатой – богатый, мокрой – будет пьяницей, а не дотронется – жениха не жди.

В банях незамужние девицы могли делать приворот на жениха. Брали хворостину от веника, клали на порог, для того, чтобы ее переступил суженый. После, на самом высоком месте в парной привязывали ее. По поверьям, после того, как хворостина высохнет – жених будет сохнуть по девушке.

Также девушки гадали с помощью зеркала. Ставили одну девицу в центр круга, вокруг нее очерчивали магический круг и призывали чертей и поочередно смотрели в зеркало. И ждали, когда черти покажут суженого. Такие гадания были чрезвычайно опасными, «нечистая сила» часто покидала очерченный круг и губила девушек.

В определенные дни в году, которые определяли по церковному календарю: накануне Пасхи, в понедельник Фоминой недели, Дмитрову субботу баню готовили для недавно умерших родственников и всех предков. Пекли обрядовый хлеб, приносили чистое белье и все, что необходимо для бани, звали попариться предков и с поклоном уходили. Также топили баню на сороковой день после смерти хозяйки или хозяина.

Традиционно на Руси использовались три разновидности , по-белому, а также баня в русской печи. Самая древняя баня по-черному. Стены ее были закопчены из-за отсутствия дымохода, отсюда и название. Она представляла собой бревенчатую избу, очень маленькую, с низким потолком. Крюки для одежды и лавки для отдыха обустраивались в предбаннике. В парной в углу имелась дровяная печь, над которой располагалось маленькое окошко и полок. Когда топили баню, дым заполнял парную и выходил в открытое окно. После того, как дрова сгорали, а весь угар выветривался, окно закрывали мокрым веником, обтирали потолок и стены от излишней копоти. Плескали на камни воду и получали отменный жар. Теперь можно париться, лежа на полке, хлестать себя веником, делая несколько заходов в парную, а в перерывах выходить на свежий воздух, окунаться в снег или воду. Мылись тоже в бане, в лохани или поливая на себя из ковша. Банька по-черному была самой распространенной на Руси, так как строилась очень легко, за считанные дни. Банька по-черному оказывает на организм человека более сильное воздействие, чем другие виды бань, температура в ней выше и жар держится дольше.

Гораздо позднее появилась . В ней имелся дымоход и более совершенное устройство печи. Дым уже не попадал в помещение, а выходил наружу через печную трубу. Заслонку в печи закрывали после того, как прогорали угли, и приступали к банной процедуре. На раскаленные камни плескали воду, травяные настои, квас. А дальше все, как и в баньке по-черному.

Также была распространена баня в печи. Устья печей в то время имели очень широкие своды. После приготовления еды, прогоревшие угли полностью выгребались, стены обтирались от излишней копоти и сажи, и парная была готова. Человеку помогали забраться внутрь с помощью широкой деревянной лопаты, подавали ему лоханку с водой и веник, и закрывали заслонку. Плеснув водой на стены, получали хороший жар. Вместо мыла использовали разведенную золу – щелок.

В банях на полках настилали обданные кипятком ароматные травы: мяту, чабрец, шалфей, листья черной смородины, донник, лапник ели и многие другие. На лавках лежали заготовленные веники, стояли тазы со щелоком, большие туеса, наполненные подогретым на мяте квасом, лохани с чистой водой.

В бане в качестве напитка был популярен квас. Наши предки были очень искусны в приготовлении этого напитка. Квас готовился на основе ягод и фруктов, с добавлением разных трав и меда. За время пребывания в бане выпивались целые жбаны кваса. Очень любили наши предки парной квас – ядреный и шипучий.

Заключение!

Банная процедура – это священнодействие, давняя банная традиция и магический ритуал. Это животворящий комплекс, где из Воды, Огня, Дерева и Камня происходит творение жизненной энергии. Силы этих стихий, взаимодействуя, создают гармоничную среду, именуемую Ладом. Поэтому так велика любовь человека к Бане!

В России до сих пор баня – это не просто процесс мытья и очищения, а целый культ со своими традициями и правилами.

И. Бондарь

Барышни и крестьянки

В свою деревню в ту же пору

Помещик новый прискакал

Александр Павлович Иртеньев прибывал в состоянии глубокой меланхолии. Деревня оказалась совсем не таким романтическим местом, как это представлялось из столицы. Смолоду он поступил на военную службу, да не куда-нибудь, а в Семеновский полк старой гвардии. Участвовал в турецкой компании, где получил Георгия третьей степени и Очаковскую медаль. Однако, находясь по ранению в Киеве, попал в историю - выпорол под настроение квартального надзирателя. Дело дошло до Государя Павла Петровича. И нашему героическому прапорщику было высочайше указано: «проживать в его поместье в Тамбовской губернии, отнюдь не покидая своего уезда».

И вот, в двадцать два года оказался Александр Павлович в глуши, в окружении тысячи душ крепостных, многочисленной дворни и старинной дедовской библиотеки. Впрочем, он чтения не любил.

Из соседей буквально никого не было достойного внимания. Обширное поместье на много верст окружали земли бедных дворян однодворцев, каждый из которых имел едва полтора десятка крепостных. Дружба с ними, несомненно, была бы мезальянсом. Потому наш помещик жил затворником и только изредка навещал дальнего соседа генерала Евграфа Арсеньева. Впрочем, генерал был весьма скучной персоной, способной говорить только о славе гусаров, к которым он когда-то принадлежал.

Ближнее окружение Александра Павловича составляли камердинер Прошка, бывший с барином в походе на турок, кучер Миняй и разбитной малый Пахом – на все руки мастер – которого барин называл доезжачим, хотя псарни не держал. Нужно помянуть и отставного солдата, подобранного по пути в имение. Будучи в прошлом военным, господин Иртеньев испытывал сочувствие ко всем «уволенным в чистую» из армии.

Оный солдат из суворовских чудо-богатырей был уволен бессрочно с предписанием «бороду брить и по миру Христовым именем не побираться». Многие отставные солдаты находили себе пропитание становясь будочниками в городских околодках или дворниками. Но наш служилый, будучи хром по ранению, к такой службе был негоден и потому с радостью принял предложение нашего помещика.

Найдя сельское хозяйство делом скучным, новый помещик перевел крестьян на оброк.

Как позднее сказал наш поэт:

Ярем он барщины старинной Оброком легким заменил И раб судьбу благословил.

По этой причине был любим крепостными, которые не противились интересу господина к прелестям многочисленных деревенских девок, весьма сочных телесами. Освободившись от дел хозяйственных наш герой вплотную занялся дворней. Кухарь с помощниками не вызывали нареканий, поскольку барин не был гурманом. Не возникло претензий к дворнику и лакею, а вот девичья его огорчила. Полтора десятка дворовых девок предавались безделью и всяким безобразиям. По этой прискорбной причине, новый барин решил всех девок пороть регулярным образом.

До того провинившихся секли во дворе, но возможная непогода или зимний холод весьма мешали регулярности. Будучи воспитанным на строгих порядках Императора Павла Петровича, молодой барин вознамерился исправить все, относящееся к порке дворовых людей. Прежде всего, было указано ключнице иметь постоянно в достаточном количестве моченых розг – соленых и не соленых. Старосте приказали поднять стены бани на пять венцов, без чего низкий потолок мешал замахнуться розгой. К бане прирубили новый, очень просторный предбанник и на том Александр Павлович счел подготовку завершенной.

В прирубе установили кресло для барина, а потом ключнице приказали сего же дня отвести всех девок на село в баню, поскольку барин не любит запаха мужичьего пота. На утро все пятнадцать девок были готовы к экзекуции. По новому регулярному правилу одна девка должна лежать под розгами, две очередные сидеть на лавочке возле барской бани, а остальным велено ожидать наказания в девичьей. Экзекутором был назначен отставной солдат.

Первой ключница отправила в баню Таньку, дочь многодетного кузнеца. Танька перекрестилась и вошла в предбанник, по середине которого стояла широкая почерневшая скамейка, а в углу две бадейки с розгами. Танька, дрожа от страха, поклонилась барину и замерла у порога.

– Проходи, красна девица, скидай сарафан и приляг на скамеечку – молвил солдат. Перепуганная Танька взялась руками за подол сарафана, стащила его через голову и осталась в натуральном виде . Она пыталась от стыда прикрыться руками, но Александр Павлович тросточкой отвел ее руки и продолжал созерцать крепкие стати девки. Хороша была Танька с крупными титьками, плоским животом и тугими ляжками. Для полного обозрения барин той же тросточкой повернул девку спиной и осмотрел ее полный зад.

– Ложись девица. Время идет, а вас много – торопил солдат.

Танька, которую в детстве много пороли, сразу легла правильно - ноги ровно вытянула, плотно сжала ляжки, чтобы по срамнице не попало, и локти прижала к бокам, дабы по титям не достала гибкая лозина. Солдат не стал привязывать девку к лавке. В русской порке есть некий эстетический момент, когда девка лежит на лавке свободно, ногами дрыгает и задом играет под розгами, но не вскакивает с лавки и руками не прикрывается.

– Сколько прикажите? – спросил солдат у барина.

Александр Павлович уже оценил красоту девичьего тела и имел на него виды. Потому был милостив.

– Четверик несоленых, тремя прутьями.

Столь мягкое наказание было назначено, поскольку Александр Павлович хотел уже сегодня видеть эту девку в своей опочивальне. Несмотря на милостивое наказание, Танька сразу «заиграла»: подала голос, стала дергать ногами и подкидывать круглый зад навстречу розге. Правильней будет сказать, что в этот раз Танька под розгами не страдала, а играла. Будучи высеченной, она встала, поклонилась барину и, подобрав сарафан, голяком вышла из бани, показав в дверном проеме силуэт своего соблазнительного тела.

Вторая девка, торопливо крестясь, поклонилась барину, сдернула сарафан и, не ожидая приглашения, легла под розги. Поскольку ее тело еще не обрело всей прелести девичьих статей, ей было сурово назначено два четверика солеными.

Солдат половчей приноравливался, вскинул к потолку руку с мокрой связкой длинных розг, и с густым свистом опустил их вниз.

– У-у-у!!! – вскинулась девка, захлебываясь слезами и каменно стискивая просеченный сразу зад.

У-у-у!!! – вскинулась девка, захлебываясь слезами.

– Так ее, так – говорил барин – а теперь еще раз наискось, а теперь поверху задницы. Капельки крови выступили на концах красных полос, оставленных розгами. Соленые прутья жгли белу кожу. При каждом ударе девка высоко подбрасывала зад и дрыгала ногами. Солдат порол «с умом», после каждого удара давал девке время прокричаться и вздохнуть, и только после этого обрушивал на ее зад новый свистящий удар.

– Батюшка барин, прости меня окаянную! – в голос кричала девка.

Порка третей девки удивила и мудрую ключницу и камердинера Прошку, который вертелся поблизости, дабы созерцать девичьи афедроны. Барин пожелал посечь третью девку из собственных рук и обошелся с ней весьма сурово – вломил ей в зад те же два четверика солонушек, но одним жгучим прутом. А когда искричавшаяся девка встала, ей был презентован городской медовый пряник. Поротые и не поротые девки с удивлением и завистью смотрели на барский подарок. В дальнейшем такой пряник стал желанным презентом, ради коего девки сами напрашивались под розгу из собственных рук барина, но он им не потакал.

Завершив экзекуцию и, по ходу оной, установив очередность привлекательности девок, Александр Павлович наказал ключнице, чтобы в вечеру послали Таньку в опочивальню взбивать барскую перину. Танька вошла, когда Александр Павлович уже переоделся в новомодную ночную рубаху и курил последнюю трубку. Расторопная девка принялась взбивать перину на постели, столь широкой, что на ней могли бы улечься пятеро гвардейцев Семеновского полка. Когда Танька сильно наклонилась вперед, чтобы добраться до противоположного края постели, Александр Павлович подошел к ней сзади и закинул на голову девки сарафан и рубашку. Танька замерла в этой растопыренной позе, с головой и руками утонувшими в задранном сарафане. Это предоставляло барину возможность обозревать ее телеса от пяток до самых плеч.

На картинке : Для поддержания своей репутации на должном уровне каждый крепкий землевладелец обзаводился гаремом с достойным количеством собственных "сералек"

ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ, Коммерсантъ

Дело насильника-рекордсмена

Для поддержания своей репутации на должном уровне каждый крепкий землевладелец обзаводился гаремом с достойным количеством собственных "сералек"

500 с лишним женщин и девушек изнасиловал дворянин Виктор Страшинский из Киевской губернии. Причем многие из его жертв были не его собственными крепостными, утехи с которыми до освобождения крестьян считались едва ли не естественным правом владельца крепостных душ. Против Страшинского возбуждали четыре судебных дела, однако расследование тянулось беспрецедентно долго даже для крайне неспешного российского правосудия. От первых обвинений до приговора прошло без малого 25 лет. А мера наказания, избранная императором Александром II Освободителем, привела в изумление значительную часть русского общества.

Природное развлечение

В 1845 году настоятель храма в селе Мшанце Киевской губернии Ящинский рассказал руководителю местной полиции, земскому исправнику, что его паства недовольна и ропщет. Причем имеет для этого все основания, поскольку отец владелицы имения Михалины Страшинской — Виктор — постоянно требует присылать в свою усадьбу, село Тхоровку, крестьянских девок и жен для плотских утех, а если присылка почему-либо задерживается, то приезжает в Мшанц сам и насилует баб, девок, даже малолеток.

Если в этой истории и было что-то странное, то лишь то, что Страшинский использовал для своего удовольствия крепостных своей дочери: в обществе косо смотрели на тех, кто злоупотребляет чужим имуществом. Однако в том, как именно помещик обращался с крестьянками, ничего странного не находили, поскольку редкий состоятельный помещик в XVIII и в начале XIX века не использовал своего положения для удовлетворения любовных страстей. Мемуаристы утверждали, что в деревнях "арапа Петра Великого" — Абрама Петровича Ганнибала — встречалось немало весьма смуглых и по-африкански курчавых крепостных. Чуть не каждый знатный владелец душ считал долгом иметь собственный гарем из двух-трех десятков крепостных красавиц. К примеру, о государственном канцлере светлейшем князе А. А. Безбородко писали, что он чуждался светского общества и дам потому, что "подлинным "романом" его жизни был гарем, всегда изобилующий наложницами и часто обновляемый".

А некоторые помещики, увлекшись гаремом, забывали не только об обществе, но и о любых других делах, имениях и семье. Друг Пушкина А. Н. Вульф писал о своем дяде Иване Ивановиче Вульфе:

"Женившись очень рано на богатой и хорошенькой девушке, нескольколетней жизнью в Петербурге расстроил свое имение. Поселившись в деревне, оставил он жену и завел из крепостных девок гарем, в котором и прижил с дюжину детей, оставив попечение о законной своей жене. Такая жизнь сделала его совершенно чувственным, ни к чему другому не способным".

Не были исключением из правил и борцы за счастье народа декабристы. К примеру, в справке по делу 14 декабря 1825 года об участнике восстания О. Ю. Горском говорилось:

"Сперва он содержал несколько (именно трех) крестьянок, купленных им в Подольской губернии. С этим сералем он года три тому назад жил в доме Варварина. Гнусный разврат и дурное обхождение заставили несчастных девок бежать от него и искать защиты у правительства,— но дело замяли у гр. Милорадовича".

Вся разница между владельцами сералей заключалась в том, как именно они относились к тем, для кого в ту эпоху появилось почти официальное наименование "серальки". К примеру, о помещике П. А. Кошкареве бытописатель XIX века Н. Дубровин писал:

"Десять-двенадцать наиболее красивых девушек занимали почти половину его дома и предназначались только для услуги барину (ему было 70 лет). Они стояли на дежурстве у дверей спальни и спали в одной комнате с Кошкаревым; несколько девушек особо назначались для прислуги гостям".

Однако, в отличие от "сералек" других владельцев, девушки в доме Кошкарева содержались в весьма приличных условиях. Живший у Кошкарева в детстве Я. М. Неверов вспоминал о них:

"Вообще, девушки все были очень развиты: они были прекрасно одеты и получали — как и мужская прислуга — ежемесячное жалованье и денежные подарки к праздничным дням. Одевались же все, конечно, не в национальное, но в общеевропейское платье".

Чрезмерное увлечение

В первой четверти XIX века в стране получил широкую известность генерал-лейтенант Лев Дмитриевич Измайлов. Он прославился как своими подвигами во славу Отечества, потратив огромные средства, миллион рублей, на вооружение Рязанского губернского ополчения в 1812 году, так и своим самодурством и многочисленными выходками, слава о которых расходилась по всей империи. Много говорили, а потом и вспоминали о гареме генерала Измайлова. Однако ужаснувшие современников и потомков подробности выяснились в 1828 году после завершения назначенного по жалобе крестьян Измайлова расследования.

Начало и ход этого дела представляют не меньший интерес, чем вскрытые в ходе его детали. Началось оно с того, что поверенный в делах генерала, его стряпчий Федоров, решил подзаработать на собственном доверителе и убедил его крестьян написать жалобу о многочисленных злодеяниях и злоупотреблениях Измайлова. Стряпчий справедливо рассчитывал, что в ходе следствия, которое никак не могло обойтись без взяток судейским и прочим чиновникам, ему удастся неплохо нажиться. А дело, учитывая влияние, возраст и прошлые заслуги генерала, все равно будет закрыто.

Сначала все шло по намеченному сценарию. В суде показания крестьян записывали не полностью или извращали и под страхом наказания заставляли подписывать. Измайлов исправно давал, а Федоров, не забывая о своих интересах, передавал взятки, так что в итоге крестьян собирались было приговорить к ссылке в Сибирь за бунт и клевету на помещика.

Однако в это же время в Рязанскую губернию с инспекцией прибыли сенаторы Огарев и Салтыков, которые не только знали, но и не любили Измайлова. Крестьян незамедлительно выпустили из острога и отправили домой, а в поместьях Измайлова началось настоящее следствие. Помимо прочих крепостных Измайлова допросили и обитательниц его гарема. Причем их показания оказались такими, что хорошо знакомый с делом биограф Измайлова С. Т. Словутинский многие из них приводил иносказательно или вовсе предпочел опустить:

"И днем и ночью все они были на замке. В окна их комнат были вставлены решетки. Несчастные эти девушки выпускались из этого своего терема или, лучше сказать, из постоянной своей тюрьмы только для недолговременной прогулки в барском саду или же для поездки в наглухо закрытых фургонах в баню. С самыми близкими родными, не только что с братьями и сестрами, но даже и с родителями, не дозволялось им иметь свиданий. Бывали случаи, что дворовые люди, проходившие мимо их окон и поклонившиеся им издали, наказывались за это жестоко. Многие из этих девушек,— их было всего тридцать, число же это, как постоянный комплект, никогда не изменялось, хотя лица, его составлявшие, переменялись весьма часто,— поступали в барский дом с самого малолетства, надо думать, потому, что обещали быть в свое время красавицами. Почти все они на шестнадцатом году и даже раньше попадали в барские наложницы — всегда исподневольно, а нередко и посредством насилия".

Словутинский описывал немало случаев, когда Измайлов насиловал малолетних девочек и предоставлял такое же право своим гостям:

"Из показаний оказывается, что генерал Измайлов был тоже гостеприимен по-своему: к гостям его всегда водили на ночь девушек, а для гостей значительных или же в первый еще раз приехавших выбирались невинные, хоть бы они были только лет двенадцати от роду... Так, солдатка Мавра Феофанова рассказывает, что на тринадцатом году своей жизни она была взята насильно из дома отца своего, крестьянина, и ее растлил гость Измайлова, Степан Федорович Козлов. Она вырвалась было от этого помещика, но ее поймали и по приказанию барина жестоко избили палкою".

Но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что Измайлов делал с собственной дочерью, прижитой от "серальки":

"Нимфодора Фритонова Хорошевская (Нимфа, как называли ее в своих показаниях дворовые люди, вероятно, по примеру барина) родилась в то время, как мать ее содержалась в барском дому взаперти, за решетками... Измайлов растлил ее четырнадцати лет от роду. Она напоминала ему при этом, что крещена его матерью; страшно циническое, мерзостное возражение его Нимфе невозможно здесь привести... В тот же день Нимфу опять позвали в барскую спальню. Измайлов стал допрашивать ее: кто виноват в том, что он не нашел ее девственною. Подробности объяснений бедной девушки о ее невинности, о том, что делал с нею сам барин, когда она была еще ребенком лет восьми-девяти (все это подробно изложено в показании Нимфодоры Хорошевской, данном последним следователям), слишком возмутительны для передачи в печати... Барский допрос не хорошо окончился для крепостной Нимфы: сначала высекли ее плетью, потом арапником, и в продолжение двух дней семь раз ее секли. После этих наказаний три месяца находилась она по-прежнему в запертом гареме хитровщинской усадьбы и во все это время была наложницею барина. Наконец он приревновал ее к кондитеру. Кондитер этот был немедленно отдан в солдаты, а Нимфа, по наказании ее плетьми в гостиной, трое суток просидела на стенной цепи в арестантской. Затем она была сослана на поташный завод, в тяжелые работы, где и пробыла ровно семь лет. На третий день по ее ссылке на завод остригли ей голову. Через несколько месяцев попала она в рогатку за то, что поташу вышло мало; рогатку эту носила она три недели. С поташного завода перевели ее на суконную фабрику, и тогда же Измайлов приказал ее выдать замуж за простого мужика; но Нимфа не согласилась — и за то трое суток была скована. Наконец с суконной фабрики сослали ее в деревню Кудашеву, где, конечно, должна была она несколько отдохнуть от своей каторжной жизни у Измайлова".

Казалось бы, после того как подобные факты были обнаружены и подтверждены, генерал Измайлов не мог избежать тяжкого наказания. К тому же к обвинениям в растлении малолетних добавлялось применение пыток, запрещенных к тому времени. А кроме того, Измайлова обвинили в еще одном тяжком преступлении — он не позволял крестьянам ходить к исповеди, чтобы сведения о его утехах и зверствах не дошли до духовного начальства.

Однако, несмотря на все это, Сенат оказался чрезвычайно милостив к Измайлову. В его решении говорилось:

"Как имение Измайлова уже взято в опеку и сам он, по образу обращения его со своими людьми, не может быть допущен до управления того имения, то оное оставить в опеке; и хотя было бы неуместно иметь Измайлову пребывание в своем имении, но так как он, по уважению к тяжкой его болезни, оставлен в настоящем месте пребывания, то дозволить ему находиться там до выздоровления".

После такого прецедентного судебного решения возникновение дела против Виктора Страшинского выглядело уже совершенно странным. А его расследование — абсолютно бесперспективным.

Длиннейшее рассмотрение

На первых порах, правда, следствие шло вполне успешно.

"На допросах 12 сентября 1846 г.,— говорилось в описании дела,— показали: сотник с. Мшанца Павел Крившун, без присяги, что помещик Страшинский или требует к себе в с. Тхоровку крестьянских девок, или приезжает сам в с. Мшанц и насилует их. Указанные сотником крестьянские девки показали, что они растлены были Страшинским, что приводили их к нему Эсаул Ганах, девка Десятникова, женщина Марциниха и прачка Лесчукова и что они жаловались на то своим родителям. Крестьянин Эсаул Ганах объяснил, что он действительно приводил к Страшинскому девок, которых он требовал, но насиловал ли их помещик, или нет, о том не знает и от них самих не слыхал".

Однако затем следствие начало буксовать:

"Упомянутые женщины Десятникова, Лесчукова и Марцениха показали, что они никогда не приводили к Страшинскому девок. Отцы и матери означенных девок (за исключением только одной Вакумовой) все отвергли ссылку на них дочерей их, объяснив, что последние об изнасиловании им никогда не жаловались. На очных ставках выставленные сотником Крившуном 10 девок и еще другие 6, также оговоривших Страшинского в изнасиловании, отказались от прежних своих показаний и на передопросах подтвердили, что он их никогда не растлевал, а показали они о том прежде с целью избавиться от требования в другое имение для домашних услуг".

Еще хуже выглядело то, что от своих обвинений стал отказываться начавший дело священник Ящинский:

"Священник Ящинский показал, что к нему об изнасиловании Страшинским девок никаких решительно сведений не доходило, но что он видел плач отцов и матерей, когда детей их брали в с. Тхоровку, как некоторые говорили, для изнасилования, а другие для услуг".

Другие свидетели также не подтверждали данных об изнасилованиях:

"12 человек соседних крестьян под присягою показали, что о растлении и изнасиловании Страшинским девок они ничего правдоподобного не слыхали, но что плач родителей и детей происходил от взятия крестьянок в дворовую услугу. При повальном обыске о поведении Страшинского отозвались под присягою: два помещика, что они знают его с лучшей стороны, а четыре, что по неимению с ним никаких связей они об образе жизни его ничего не знают".

После этого Страшинский, с начала следствия уклонявшийся от допросов, перешел в наступление:

"Помещик Страшинский, не являвшийся на следствие под предлогом болезни своей и дочери его и наконец присланный по распоряжению начальства с полицейским чиновником 20 декабря 1846 г., показал: 1) что с. Мшанц принадлежит не ему, но дочери его Михалине, которая и владела оным на вотчинном праве уже 6 лет прежде начала сего следствия; 2) что преступления, приписываемые ему, несвойственны ни званию его как дворянина, ни 65-летней его старости, ни, наконец, расстроенному здоровью; 3) что обвинения эти основаны на злобе и клевете священника с. Мшанц и сотского Крившуна, и что крестьяне к сему были увлечены мыслью о свободе из крепостного владения, в случае если бы взводимые на него, Страшинского, обвинения сии оправдались; 4) что крестьяне с. Мшанца, не принадлежа ему, Страшинскому, не могли умалчивать о его преступлениях, если бы оные действительно были им совершены".

По сути, дело можно было бы закрывать за недоказанностью факта преступления. Однако в 1845 году в другом уезде и в другом имении Страшинского возникло точно такое же дело.

"Следствие,— говорилось в том же описании дела,— об изнасиловании Страшинским крестьянских девок в с. Кумановке было начато также в 1845 г. на основании донесения старшего заседателя Махновского земского суда Павлова местному исправнику. В донесении заседатель объяснил, что крестьяне с. Кумановки, состоящего в традиционном владении Страшинского, безмерно обременены барщиною и что он изнасиловал дочерей двух тамошних крестьян Ермолая и Василия".

Вот только полиция не смогла доставить свидетелей для допроса:

"Исправник поручил помощнику станового пристава представить сих девок с их родителями в земский суд, но помощник донес исправнику, что Страшинский не выдал сих людей. Исправник поручил становому разузнать о сем на месте".

Результаты предварительного дознания поразили полицейского исправника:

"Получив донесение, что Страшинский в имении Кумановке ни одной девицы не оставил целомудренною, он представил о том начальнику губернии. По распоряжению сего последнего поручено было махновскому уездному предводителю дворянства, совместно с уездным стряпчим, произвести на месте строгое исследование как о жестоком обращении Страшинского со своими крестьянами и обременении их барщиною, так и об изнасиловании крестьянских дочерей".

Однако история предыдущего дела повторилась. Запуганные помещиком крестьянки одна за другой отказывались признать не только факт изнасилования, но и само знакомство со Страшинским. А тот, в свою очередь, принялся доказывать, что Кумановкой управляет не он, а эконом, а сам он в этом имении почти и не бывает.

Однако история о массовых изнасилованиях уже всерьез заинтересовала губернское начальство, и в Киеве очень внимательно ознакомились с результатами второго расследования:

"Рассмотрев это следствие, начальник Киевской губернии нашел, что оно произведено было без всякого внимания и с видимым намерением оправдать Страшинского... Переследование поручено было произвести васильковскому уездному предводителю дворянства совместно с капитаном корпуса жандармов... Спрошенные в отсутствие Страшинского девки, оправдавшие его при следствии, теперь показали, что он действительно их изнасиловал. Родители их, также оправдавшие при следствии Страшинского, при переследовании подтвердили показания их дочерей в том, что он их изнасиловал. Мужья означенных крестьянок равным образом отреклись от прежних своих показаний, оправдывавших Страшинского, и объяснили, что при женитьбе они нашли жен своих лишенными девства, по объяснению их, самим Страшинским. Новые свидетели под присягою показали, что они слышали, что помещик Страшинский, приезжая в Кумановку, приказывал приводить к себе девок и имел с ними плотское сношение".

Страшинский объяснял новые показания происками своих врагов и бунтовщическими намерениями крестьян. Но к нему уже никто не прислушивался, поскольку губернское начальство решило установить подлинность обвинений и отправило следователей в село, где помещик жил постоянно,— в Тхоровку. А чтобы Страшинский не мешал допросам, его отправили в Бердичев под надзор полиции. В результате следователи получили то, на что рассчитывали,— откровенные показания потерпевших и свидетелей:

"При следствии обнаружилось, что с. Тхоровка принадлежало жене Страшинского, а в 1848 г. перешло по отдельной записи к сыну их Генриху Страшинскому. Крестьяне с. Тхоровки, в числе 99, единогласно объяснили, что Страшинский угнетает их повинностями, жестоко обращался с ними, жил блудно с женами их, лишал невинности девок, из числа которых две (Федосья и Василина) даже умерли от изнасилования, и что он растлил между прочим двух девочек Палагею и Анну, прижитых им самим с женщиною Присяжнюковою. Жены и дочери показателей, в числе 86 челоевк, объяснили со своей стороны, что они действительно были растлены Страшинским насильно, одни на 14-летнем возрасте, а другие по достижении только 13 и даже 12 лет... Многие изъяснили, что Страшинский продолжал связи с ними и после их выхода замуж, а некоторые показали, что заставлял их присутствовать при совокуплении его с другими".

Нашлись подтверждения и обвинений в смерти девочек:

"Девочки те умерли после насильственного растления их помещиком Страшинским: Федосья в продолжение одних суток, а Василина чрез несколько дней, что сие известно всему обществу... Жена крестьянина Солошника, у которого Федосья находилась в услужении, и тетка Василины, крестьянка Горенчукова, объяснили, что означенные девочки умерли от сильного истечения кровей после насильственного растления их Страшинским".

Помещик защищался как мог. Он представил врачебную справку о том, что страдает хроническим ревматизмом, а потому приписываемые ему деяния совершить никак не мог. Его жена подала прошение, в котором говорилось, что за пятьдесят лет пребывания в браке муж ни разу не давал ей повода для ревности. А кроме того, прекрасно управляет всеми семейными поместьями на протяжении 47 лет.

Мягчайшее наказание

Однако и следователи не теряли времени даром и обнаружили, что упоминавшаяся любовница Страшинского, крестьянка Присяжнюкова, попала к нему после побега от прежнего барина — подполковника Соловкова. А Страшинский пошел на лжесвидетельство, чтобы оставить ее у себя. В глазах дворянского общества такое преступление выглядело едва ли не хуже изнасилований. Кроме того, в архиве суда обнаружилось не окончившееся приговором дело 1832 года, согласно которому крестьянки из села Мшанц обвиняли его в изнасилованиях. Так что количество его жертв за 47 лет управления селами не могло быть меньше 500. Кроме того, было проведено медицинское освидетельствование крестьянок, подтвердившее обвинения.

Дело долго еще ходило по судебным инстанциям и добралось до высшей, Сената, только в 1857 году, через четверть века после первых обвинений. Мнения сенаторов о выборе меры наказания диаметрально разошлись, и в результате обсуждений сформировалось три мнения, представленных на утверждение императору.

По первому мнению, приговор должен был выглядеть так:

"Страшинского, лишив всех особенных лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ, сослать на житье в Тобольскую губернию. По предмету же насильственного растления малолетних крестьянских своих девок и принуждения к блудодеянию с ним достигших 14-летнего возраста крестьянок оставить Страшинского в сильном подозрении".

Согласно второму мнению, Страшинского следовало признать виновным по всем пунктам обвинения:

"Виктор Страшинский виновен не только в жестоком обращении с крестьянами, в водворении беглой крестьянки Кисличковой и в подлоге для повенчания ее с принадлежащим ему крестьянином Присяжнюком, но и в изнасиловании, соединенном с растлением, крестьянских девок, достигших и не достигших 14-летнего возраста. В этом убеждают следующие обстоятельства: 1) крестьяне и крестьянки сел Тхоровки, Мшанца и Кумановки более 100 человек обвиняют Страшинского в изнасиловании, а в такой массе народа трудно предположить стачку; 2) показания их приобретают тем большую достоверность, что крестьяне принадлежат не только к различным селам, но живут в разных уездах, давали ответы не в одно время и разным следователям; 3) все крестьянки объясняли подробности изнасилования, указали на лиц, которые приводили их к Страшинскому, некоторые из них говорили о том своим родителям, а многие рассказывали о приготовлении их к блудодеянию, которое, составляя утонченный разврат, не может быть вымышлено; 4) лица, которые приводили к Страшинскому девок, и родители подтвердили сделанную на них ссылку; 5) мужья изнасилованных также отозвались, что жены их вышли за них уже растленными, как сознались, помещиком Страшинским; 6) сторонние крестьяне сел Мшанца и Кумановки и соседних деревень под присягою показали, что слышали об изнасиловании Страшинским своих девок и замужних женщин; 7) медицинское свидетельство удостоверяет об изнасиловании 13 девок, которым было уже от 14 до 18 лет, и хотя оно не служит доказательством, что преступление совершено было именно Страшинским, но он не мог представить никакого оправдания, которое заслуживало бы уважения, и вообще в деле не обнаружено лиц, на коих бы могло пасть подозрение в растлении; 8) поведение крестьянок одобрено; 9) Страшинский судился уже в 1832 г. за изнасилование крестьянских девок села Мшанца. Все сии улики, взятые в совокупности, исключают возможность недоумевать о вине подсудимого и составляют против него совершенное доказательство. За изнасилование девок, не достигших 14 лет, как за тягчайшее из учиненных Страшинским преступление он подлежал бы лишению всех прав состояния и ссылке в каторжную работу в крепостях на время от 10 до 12 лет; но имея в виду, что ему ныне 72 года от роду, следует по лишении Страшинского всех прав состояния сослать его на поселение в отдаленнейших местах Сибири".

Третье мнение предлагало исключительно мягкий приговор:

"1) Подсудимого Виктора Страшинского (72 лет) оставить по предмету растления крестьянских девок в подозрении. 2) Предписать киевскому, подольскому и волынскому генерал-губернатору сделать распоряжение об изъятии из владения Страшинского принадлежащих ему лично на крепостном праве населенных имений, буде таковые окажутся в настоящее время, с отдачею оных в опеку. 3) Возвратить подполковнику Соловкову беглую его женщину, выданную в замужество за Присяжнюка, вместе с мужем и прижитыми от нее детьми..."

К тому времени уже началась подготовка к отмене крепостного права, вызывавшая острое недовольство дворянства. И Александр II, возможно, не хотел создавать новый повод для споров и конфликтов. Возможно также, что император, сам любивший юных девушек, с сочувствием отнесся к страсти Страшинского. Как бы то ни было, он поддержал третье мнение. Так что насильник-рекордсмен, по существу, избежал какого-либо наказания.

В хлебосольных домах важным гостям предлагали кров, стол и постель с крепостной девкой на выбор

Дело Страшинского оказалось рекордным не только по количеству жертв, но и по тому, что до рассмотрения в Сенате оно добралось только через 25 лет

О том, что в России существовало крепостное право, знают все. Но что оно представляло собой на самом деле - сегодня не знает почти никто
Весь строй крепостного хозяйства, вся система хозяйственных и бытовых взаимоотношений господ с крестьянами и дворовыми слугами были подчинены цели обеспечения помещика и его семьи средствами для комфортной и удобной жизни. Даже забота о нравственности своих рабов была продиктована со стороны дворянства стремлением оградить себя от любых неожиданностей, способных нарушить привычный распорядок. Российские душевладельцы могли искренне сожалеть о том, что крепостных нельзя совершенно лишить человеческих чувств и обратить в бездушные и безгласные рабочие машины.

Случаев, когда в наложницах у крупного помещика оказывалась насильно увезенная от мужа и дворянская жена или дочь - в эпоху крепостного права было немало. Причину самой возможности такого положения дел точно объясняет в своих записках Е. Водовозова. По ее словам, в России главное и почти единственное значение имело богатство - «богатым все было можно».

Но очевидно, что если жены незначительных дворян подвергались грубому насилию со стороны более влиятельного соседа, то крестьянские девушки и женщины были совершенно беззащитны перед произволом помещиков. А.П. Заблоцкий-Десятовский, собиравший по поручению министра государственных имуществ подробные сведения о положении крепостных крестьян, отмечал в своем отчете:

«Вообще предосудительные связи помещиков со своими крестьянками вовсе не редкость. В каждой губернии, в каждом почти уезде укажут вам примеры… Сущность всех этих дел одинакова: разврат, соединенный с большим или меньшим насилием. Подробности чрезвычайно разнообразны. Иной помещик заставляет удовлетворять свои скотские побуждения просто силой власти, и не видя предела, доходит до неистовства, насилуя малолетних детей… другой приезжает в деревню временно повеселиться с приятелями, и предварительно поит крестьянок и потом заставляет удовлетворять и собственные скотские страсти, и своих приятелей».

Принцип, который оправдывал господское насилие над крепостными женщинами, звучал так:

«Должна идти, коли раба!»

Принуждение к разврату было столь распространено в помещичьих усадьбах, что некоторые исследователи были склонны выделять из прочих крестьянских обязанностей отдельную повинность - своеобразную «барщину для женщин».

Насилие носило систематически упорядоченный характер. После окончания работ в поле господский слуга, из доверенных, отправляется ко двору того или иного крестьянина, в зависимости от заведенной «очереди», и уводит девушку - дочь или сноху, к барину на ночь. Причем по дороге заходит в соседнюю избу и объявляет там хозяину:

«Завтра ступай пшеницу веять, а Арину (жену) посылай к барину»…

В.И. Семевский писал, что нередко все женское население какой-нибудь усадьбы насильно растлевалось для удовлетворения господской похоти. Некоторые помещики, не жившие у себя в имениях, а проводившие жизнь за границей или в столице, специально приезжали в свои владения только на короткое время для гнусных целей. В день приезда управляющий должен был предоставить помещику полный список всех подросших за время отсутствия господина крестьянских девушек, и тот забирал себе каждую из них на несколько дней:

«Когда список истощался, он уезжал в другие деревни, и вновь приезжал на следующий год».

А.И. Кошелев писал о своем соседе:

«Поселился в селе Смыкове молодой помещик С., страстный охотник до женского пола и особенно до свеженьких девушек. Он иначе не позволял свадьбы, как по личном фактическом испытании достоинств невесты. Родители одной девушки не согласились на это условие. Он приказал привести к себе и девушку и ее родителей; приковал последних к стене и при них изнасильничал их дочь. Об этом много говорили в уезде, но предводитель дворянства не вышел из своего олимпийского спокойствия, и дело сошло с рук преблагополучно».

Примечательно, что в оригинальной авторской версии повести «Дубровский», непропущенной императорской цензурой и до сих пор малоизвестной, Пушкин писал о повадках своего Кириллы Петровича Троекурова:

«Редкая девушка из дворовых избегала сластолюбивых покушений пятидесятилетнего старика. Сверх того, в одном из флигелей его дома жили шестнадцать горничных… Окна во флигель были загорожены решеткой, двери запирались замками, от коих ключи хранились у Кирилла Петровича. Молодыя затворницы в положенные часы ходили в сад и прогуливались под надзором двух старух. От времени до времени Кирилла Петрович выдавал некоторых из них замуж, и новые поступали на их место…»

Большие и маленькие Троекуровы населяли дворянские усадьбы, кутили, насильничали и спешили удовлетворить любые свои прихоти, нимало не задумываясь о тех, чьи судьбы они ломали. Один из таких бесчисленных типов - рязанский помещик князь Гагарин, о котором сам предводитель дворянства в своем отчете отзывался, что образ жизни князя состоит «единственно в псовой охоте, с которою он, со своими приятелями, и день и ночь ездит по полям и по лесам и полагает все свое счастие и благополучие в оном». При этом крепостные крестьяне Гагарина были самыми бедными во всей округе, поскольку князь заставлял их работать на господской пашне все дни недели, включая праздники и даже Святую Пасху, но не переводя на месячину. Зато как из рога изобилия сыпались на крестьянские спины телесные наказания, и сам князь собственноручно раздавал удары плетью, кнутом, арапником или кулаком - чем попало.

Завел Гагарин и свой гарем:

«В его доме находятся две цыганки и семь девок; последних он растлил без их согласия, и живет с ними; первые обязаны были учить девок пляске и песням. При посещении гостей они составляют хор и забавляют присутствующих. Обходится с девками князь Гагарин так же жестоко, как и с другими, часто наказывает их арапником. Из ревности, чтобы они никого не видали, запирает их в особую комнату; раз отпорол одну девку за то, что она смотрела в окно».

О нравах помещиков дает представление и описание жизни в усадьбе генерала Льва Измайлова.

Информация о несчастном положении генеральской дворни сохранилась благодаря документам уголовного расследования, начатого в имении Измайлова после того, как стали известны происходившие там случаи несколько необыкновенного даже для того времени насилия и разврата.

Измайлов устраивал колоссальные попойки для дворян всей округи, на которые свозили для развлечения гостей принадлежащих ему крестьянских девушек и женщин. Генеральские слуги объезжали деревни и насильно забирали женщин прямо из домов. Однажды, затеяв такое «игрище» в своем сельце Жмурове, Измайлову показалось, что «девок» свезено недостаточно, и он отправил подводы за пополнением в соседнюю деревню. Но тамошние крестьяне неожиданно оказали сопротивление - своих баб не выдали и, кроме того, в темноте избили Измайловского «опричника» - Гуська.

Взбешенный генерал, не откладывая мести до утра, ночью во главе своей дворни и приживалов налетел на мятежную деревню. Раскидав по бревнам крестьянские избы и устроив пожар, помещик отправился на дальний покос, где ночевала большая часть населения деревни. Там ничего не подозревающих людей повязали и пересекли.

Встречая гостей у себя в усадьбе, генерал, по-своему понимая обязанности гостеприимного хозяина, непременно каждому на ночь предоставлял дворовую девушку для «прихотливых связей», как деликатно сказано в материалах следствия. Наиболее значительным посетителям генеральского дома по приказу помещика отдавались на растление совсем молодые девочки двенадцати-тринадцати лет.

Число наложниц Измайлова было постоянным и по его капризу всегда равнялось тридцати, хотя сам состав постоянно обновлялся. В гарем набирались нередко девочки 10–12 лет и некоторое время подрастали на глазах господина. Впоследствии участь их всех была более или менее одинакова - Любовь Каменская стала наложницей в 13 лет, Акулина Горохова в 14, Авдотья Чернышова на 16-м году.

Одна из затворниц генерала, Афросинья Хомякова, взятая в господский дом тринадцати лет от роду, рассказывала, как двое лакеев среди белого дня забрали ее из комнат, где она прислуживала дочерям Измайлова, и притащили едва не волоком к генералу, зажав рот и избивая по дороге, чтобы не сопротивлялась. С этого времени девушка была наложницей Измайлова несколько лет. Но когда она посмела просить разрешения повидаться с родственниками, за такую «дерзость» ее наказали пятидесятью ударами плети.

Нимфодору Хорошевскую, или, как Измайлов звал ее, Нимфу, он растлил, когда ей было менее 14 лет. Причем разгневавшись за что-то, он подверг девушку целому ряду жестоких наказаний:

«сначала высекли ее плетью, потом арапником и в продолжение двух дней семь раз ее секли. После этих наказаний три месяца находилась она по прежнему в запертом гареме усадьбы, и во все это время была наложницей барина…»

Наконец, ей обрили половину головы и сослали на поташный завод, где она провела в каторжной работе семь лет.

Но следователями было выяснено совершенно шокировавшее их обстоятельство, что родилась Нимфодора в то время, как ее мать сама была наложницей и содержалась взаперти в генеральском гареме. Таким образом, эта несчастная девушка оказывается еще и побочной дочерью Измайлова! А ее брат, также незаконнорожденный сын генерала, Лев Хорошевский - служил в «казачках» в господской дворне.

Сколько в действительности у Измайлова было детей, так и не установлено. Одни из них сразу после рождения терялись среди безликой дворни. В других случаях беременную от помещика женщину отдавали замуж за какого-нибудь крестьянина