Завершив экзекуцию и, по ходу оной, установив очередность привлекательности девок, Александр Павлович наказал ключнице, чтобы в вечеру послали Таньку в опочивальню взбивать барскую перину. Танька вошла, когда Александр Павлович уже переоделся в новомодную ночную рубаху и курил последнюю трубку. Расторопная девка принялась взбивать перину на постели, столь широкой, что на ней могли бы улечься пятеро гвардейцев Семеновского полка. Когда Танька сильно наклонилась вперед, чтобы добраться до противоположного края постели, Александр Павлович подошел к ней сзади и закинул на голову девки сарафан и рубашку. Танька замерла в этой растопыренной позе, с головой и руками утонувшими в задранном сарафане. Это предоставляло барину возможность обозревать ее телеса от пяток до самых плеч.

Будучи большим эстетом, барин не спеша любовался удивительно тонкой талией дворовой девки. Смею Вас заверить, что подобной талии не способны добиться дворянские барышни с помощью корсетов и новомодных покроев платья. Потом Александр Павлович положил руку на белый раздвоенный зад, который заставил его вспомнить стихи в забытой давно книге:

… холмы прохладной пены.

У Таньки зад был как холмы – мягкие, но упругие, с такой прохладной кожей.

И действительно, у Таньки были холмы – мягкие, но упругие, с такой прохладной кожей. Оставалось поближе осмотреть девкины титьки.

Догадливая Танька по первому движению барской руки разогнулась, повернулась и, придерживая немудрящую одежду у горла, предоставила барину изучать свой фасад. А с фасада Танька была куда как хороша! Та же тонкая талия, налитые груди, плоский живот. И привлекательный треугольник волос между предупредительно раздвинутых ляжек. Девку никто не учил, как привлекать мужчину своим телом, она действовала инстинктивно.

Танька отлично понимала, что ей привалило необычайное счастье – сейчас ее барин «спортит» или, говоря литературным языком, сделает из девки бабой. О такой удаче дворовая девка могла только мечтать. Вместо шитья и вязания день-деньской ласка барина, независимость от злой ключницы и, даже, рождение барского дитяти. А его, помоги Богородица, возможно барин признает вольным и своим наследником. Таких случаев было множество в российской истории. Поэт Жуковский, писатель Сологуб, живописец Кипренский, «властитель дум» Герцен были зачаты крепостными Таньками на барской постели. Я уже не говорю об актерке Жемчуговой, крепостной наложнице Шереметьева, сын которой стал законным наследником этого графского рода.

Много лет спустя, российский пиит вздыхал о том, что «… здесь девы юные цветут для прихоти развратного злодея», что не мешало ему увлеченно «портить» крепостных девок. Но наша Танька хорошо знала, с какой стороны ее хлеб намазан медом. По этой причине, она всеми силами старалась угодить Александру Павловичу. Знала, что если не угодит, то не в девичью вернут, а отправят на дальний хутор и выдадут замуж за самого лядящего мужичонку!

Когда Александр Павлович легонько толкнул ее, Танька повалилась на постель. Краской смущения залилась лишь после того, как барская рука проникла во влажную ложбинку между ног. Даже лишившись под барином девственности, Танька не посмела кричать, а только слегка повизгивала. Чем доставила Александру Павловичу особое удовольствие. Как я уже отмечал, он был эстетом.

На утро было указано, чтобы дворовая девка Танька вечерами приходила в натуральном виде взбивать барскую перину. И каждый вечер она заголялась в девичьей и нагишом гордо шла на барскую половину, покачивая задницей. Шла мимо пересчитывающего столовое серебро дворецкого, мимо парадных портретов Иртеньевых, соратников Петра Великого.

Из своего положения Танька извлекла и другие выгоды – упросила, умаслила своего повелителя и он указал выделить ее отцу лес на новую избу. И это в малолесной тамбовщине! Кроме того, староста выделил кузнецу месячину хлеба – по мешку на едока в месяц (!). Скажите, как в крестьянской семье должны отнестись к приходу падшей дочери? Вы не правы, господа. Отец величал ее Татьяной Герасимовной и усадил за стол рядом с собой – в передний угол под иконами.

Так Танька стала первой, но не единственной наложницей Александра Павловича Иртеньева.

В ту пору, когда Александр Павлович только начал осваивать свою девичью, он прославился тем, что похитил дочь соседа однодворца. Папенька Наташи выслужил личное дворянство, будучи приказной строкой. На немногие сбережения он дал дочери кое-какое образование и зажил с ней на хуторе. Постоянно помня о своем происхождении из чиновников низших классов табели о рангах, Наташа и ее отец ревностно относились к своему дворянству. Потому то Наташа предпочитала, чтобы ее называли Натали.

Бедность была чрезвычайная, Натали имело только одно приличное платье и комплект исподнего белья. В них она посещала церковь, но и в праздничном одеянии выглядела скорее бедной мещанкой, чем дворянкой.

В тот несчастный день Натали с отцом возвращалась на хутор из церкви. Пути им было всего то три версты. Но, на их беду, вскоре из той же церкви на своей коляске отбыл и Александр Павлович. По обыкновению, он пребывал в меланхолии, что обещало особо жестокую порку любому провинившемуся. С Прошкой и Миняем на козлах барин ехал в сопровождении конного доезжачего Пахома. От скуки он обратил внимание на идущих по дороге отца с дочерью и поинтересовался у Прошки:

– Кто такие?

Прошка, который знал несколько французских слов, а потому презирал всех мужиков и мещан, пожал плечами и ответил:

– Так, мелкота нищая. Совсем не серьезный народ.

Александру Павловичу достаточно было только кивнуть Пахому, чтобы тот подхватил Натали и перекинул ее животом через свое седло. Когда Натали начала звать на помощь, Пахом пару раз крепко шлепнул ее по попе. Девушка захлебнулась и замолчала. Отец ошалело смотрел на всадника, что умчал его дочь и на коляску знатного соседа.

Бывший чиновник кинулся к своим служилым собратьям, писал прошения приставу, в суд, городничему. Ничего не помогало. В скором времени безутешный отец исчез… Его хутор перешел к чиновнику, который закрыл дело «О девице Наталье, сбежавшей с неизвестным женихом». По случайному совпадению, после этого полицмейстер и городской судья получили от Александра Павловича барашка в бумажке на построение новых вицмундиров.

А сама Натали была доставлена на помещичий двор Александра Павловича и передана в надежные руки Марьи и Дарьи.

Эти две крестьянки попали в дворню не совсем обычным способом. Как-то к барину обратился староста с просьбой высечь двух непутевых баб. Оказалось, что Марья и Дарья крепко побили своих пьющих мужей. С крестьянской точки зрения все должно быть с точностью до наоборот. Сход приговорил высечь виноватых прилюдно, но бабы настаивали, что перед соседями им стыдно заголяться и слезно просили, чтобы их высекли в поместье из собственных барских рук. Крестьянские судьи и экзекуторы опасались, что не смогут заголить этих амазонок. Учитывая силу Марьи и Дарьи, эти опасения были далеко не напрасны.

Пришедшие на расправу крестьянки вместе вошли в предбанник. Вместе заголились и ждали порки. Александр Павлович, который на этот раз был без экзекутора, осмотрел тела крестьянок и убедился, что они выдержат любую порку.

Потом сказал им поучение на тему: «жена, да убоится мужа своего». Бабы молча выслушали, но остались при своем мнении, что таких некудышных мужей надо бить. Потом попросили, чтобы их не привязывали к скамье – они, де, будут и так лежать под розгами достойно.

Барин поверил им и, действительно, Марья и Дарья не дергались и не пытались вскочить. Александр Павлович разрисовал их зады розгой в один соленый прут, что считалось весьма суровой поркой. Потом задумался, а поротые Дарья и Марья стояли голыми у стенки, предоставив барину обозревать свои стати.

На картинке : Для поддержания своей репутации на должном уровне каждый крепкий землевладелец обзаводился гаремом с достойным количеством собственных "сералек"

ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ, Коммерсантъ

Дело насильника-рекордсмена

Для поддержания своей репутации на должном уровне каждый крепкий землевладелец обзаводился гаремом с достойным количеством собственных "сералек"

500 с лишним женщин и девушек изнасиловал дворянин Виктор Страшинский из Киевской губернии. Причем многие из его жертв были не его собственными крепостными, утехи с которыми до освобождения крестьян считались едва ли не естественным правом владельца крепостных душ. Против Страшинского возбуждали четыре судебных дела, однако расследование тянулось беспрецедентно долго даже для крайне неспешного российского правосудия. От первых обвинений до приговора прошло без малого 25 лет. А мера наказания, избранная императором Александром II Освободителем, привела в изумление значительную часть русского общества.

Природное развлечение

В 1845 году настоятель храма в селе Мшанце Киевской губернии Ящинский рассказал руководителю местной полиции, земскому исправнику, что его паства недовольна и ропщет. Причем имеет для этого все основания, поскольку отец владелицы имения Михалины Страшинской — Виктор — постоянно требует присылать в свою усадьбу, село Тхоровку, крестьянских девок и жен для плотских утех, а если присылка почему-либо задерживается, то приезжает в Мшанц сам и насилует баб, девок, даже малолеток.

Если в этой истории и было что-то странное, то лишь то, что Страшинский использовал для своего удовольствия крепостных своей дочери: в обществе косо смотрели на тех, кто злоупотребляет чужим имуществом. Однако в том, как именно помещик обращался с крестьянками, ничего странного не находили, поскольку редкий состоятельный помещик в XVIII и в начале XIX века не использовал своего положения для удовлетворения любовных страстей. Мемуаристы утверждали, что в деревнях "арапа Петра Великого" — Абрама Петровича Ганнибала — встречалось немало весьма смуглых и по-африкански курчавых крепостных. Чуть не каждый знатный владелец душ считал долгом иметь собственный гарем из двух-трех десятков крепостных красавиц. К примеру, о государственном канцлере светлейшем князе А. А. Безбородко писали, что он чуждался светского общества и дам потому, что "подлинным "романом" его жизни был гарем, всегда изобилующий наложницами и часто обновляемый".

А некоторые помещики, увлекшись гаремом, забывали не только об обществе, но и о любых других делах, имениях и семье. Друг Пушкина А. Н. Вульф писал о своем дяде Иване Ивановиче Вульфе:

"Женившись очень рано на богатой и хорошенькой девушке, нескольколетней жизнью в Петербурге расстроил свое имение. Поселившись в деревне, оставил он жену и завел из крепостных девок гарем, в котором и прижил с дюжину детей, оставив попечение о законной своей жене. Такая жизнь сделала его совершенно чувственным, ни к чему другому не способным".

Не были исключением из правил и борцы за счастье народа декабристы. К примеру, в справке по делу 14 декабря 1825 года об участнике восстания О. Ю. Горском говорилось:

"Сперва он содержал несколько (именно трех) крестьянок, купленных им в Подольской губернии. С этим сералем он года три тому назад жил в доме Варварина. Гнусный разврат и дурное обхождение заставили несчастных девок бежать от него и искать защиты у правительства,— но дело замяли у гр. Милорадовича".

Вся разница между владельцами сералей заключалась в том, как именно они относились к тем, для кого в ту эпоху появилось почти официальное наименование "серальки". К примеру, о помещике П. А. Кошкареве бытописатель XIX века Н. Дубровин писал:

"Десять-двенадцать наиболее красивых девушек занимали почти половину его дома и предназначались только для услуги барину (ему было 70 лет). Они стояли на дежурстве у дверей спальни и спали в одной комнате с Кошкаревым; несколько девушек особо назначались для прислуги гостям".

Однако, в отличие от "сералек" других владельцев, девушки в доме Кошкарева содержались в весьма приличных условиях. Живший у Кошкарева в детстве Я. М. Неверов вспоминал о них:

"Вообще, девушки все были очень развиты: они были прекрасно одеты и получали — как и мужская прислуга — ежемесячное жалованье и денежные подарки к праздничным дням. Одевались же все, конечно, не в национальное, но в общеевропейское платье".

Чрезмерное увлечение

В первой четверти XIX века в стране получил широкую известность генерал-лейтенант Лев Дмитриевич Измайлов. Он прославился как своими подвигами во славу Отечества, потратив огромные средства, миллион рублей, на вооружение Рязанского губернского ополчения в 1812 году, так и своим самодурством и многочисленными выходками, слава о которых расходилась по всей империи. Много говорили, а потом и вспоминали о гареме генерала Измайлова. Однако ужаснувшие современников и потомков подробности выяснились в 1828 году после завершения назначенного по жалобе крестьян Измайлова расследования.

Начало и ход этого дела представляют не меньший интерес, чем вскрытые в ходе его детали. Началось оно с того, что поверенный в делах генерала, его стряпчий Федоров, решил подзаработать на собственном доверителе и убедил его крестьян написать жалобу о многочисленных злодеяниях и злоупотреблениях Измайлова. Стряпчий справедливо рассчитывал, что в ходе следствия, которое никак не могло обойтись без взяток судейским и прочим чиновникам, ему удастся неплохо нажиться. А дело, учитывая влияние, возраст и прошлые заслуги генерала, все равно будет закрыто.

Сначала все шло по намеченному сценарию. В суде показания крестьян записывали не полностью или извращали и под страхом наказания заставляли подписывать. Измайлов исправно давал, а Федоров, не забывая о своих интересах, передавал взятки, так что в итоге крестьян собирались было приговорить к ссылке в Сибирь за бунт и клевету на помещика.

Однако в это же время в Рязанскую губернию с инспекцией прибыли сенаторы Огарев и Салтыков, которые не только знали, но и не любили Измайлова. Крестьян незамедлительно выпустили из острога и отправили домой, а в поместьях Измайлова началось настоящее следствие. Помимо прочих крепостных Измайлова допросили и обитательниц его гарема. Причем их показания оказались такими, что хорошо знакомый с делом биограф Измайлова С. Т. Словутинский многие из них приводил иносказательно или вовсе предпочел опустить:

"И днем и ночью все они были на замке. В окна их комнат были вставлены решетки. Несчастные эти девушки выпускались из этого своего терема или, лучше сказать, из постоянной своей тюрьмы только для недолговременной прогулки в барском саду или же для поездки в наглухо закрытых фургонах в баню. С самыми близкими родными, не только что с братьями и сестрами, но даже и с родителями, не дозволялось им иметь свиданий. Бывали случаи, что дворовые люди, проходившие мимо их окон и поклонившиеся им издали, наказывались за это жестоко. Многие из этих девушек,— их было всего тридцать, число же это, как постоянный комплект, никогда не изменялось, хотя лица, его составлявшие, переменялись весьма часто,— поступали в барский дом с самого малолетства, надо думать, потому, что обещали быть в свое время красавицами. Почти все они на шестнадцатом году и даже раньше попадали в барские наложницы — всегда исподневольно, а нередко и посредством насилия".

Словутинский описывал немало случаев, когда Измайлов насиловал малолетних девочек и предоставлял такое же право своим гостям:

"Из показаний оказывается, что генерал Измайлов был тоже гостеприимен по-своему: к гостям его всегда водили на ночь девушек, а для гостей значительных или же в первый еще раз приехавших выбирались невинные, хоть бы они были только лет двенадцати от роду... Так, солдатка Мавра Феофанова рассказывает, что на тринадцатом году своей жизни она была взята насильно из дома отца своего, крестьянина, и ее растлил гость Измайлова, Степан Федорович Козлов. Она вырвалась было от этого помещика, но ее поймали и по приказанию барина жестоко избили палкою".

Но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что Измайлов делал с собственной дочерью, прижитой от "серальки":

"Нимфодора Фритонова Хорошевская (Нимфа, как называли ее в своих показаниях дворовые люди, вероятно, по примеру барина) родилась в то время, как мать ее содержалась в барском дому взаперти, за решетками... Измайлов растлил ее четырнадцати лет от роду. Она напоминала ему при этом, что крещена его матерью; страшно циническое, мерзостное возражение его Нимфе невозможно здесь привести... В тот же день Нимфу опять позвали в барскую спальню. Измайлов стал допрашивать ее: кто виноват в том, что он не нашел ее девственною. Подробности объяснений бедной девушки о ее невинности, о том, что делал с нею сам барин, когда она была еще ребенком лет восьми-девяти (все это подробно изложено в показании Нимфодоры Хорошевской, данном последним следователям), слишком возмутительны для передачи в печати... Барский допрос не хорошо окончился для крепостной Нимфы: сначала высекли ее плетью, потом арапником, и в продолжение двух дней семь раз ее секли. После этих наказаний три месяца находилась она по-прежнему в запертом гареме хитровщинской усадьбы и во все это время была наложницею барина. Наконец он приревновал ее к кондитеру. Кондитер этот был немедленно отдан в солдаты, а Нимфа, по наказании ее плетьми в гостиной, трое суток просидела на стенной цепи в арестантской. Затем она была сослана на поташный завод, в тяжелые работы, где и пробыла ровно семь лет. На третий день по ее ссылке на завод остригли ей голову. Через несколько месяцев попала она в рогатку за то, что поташу вышло мало; рогатку эту носила она три недели. С поташного завода перевели ее на суконную фабрику, и тогда же Измайлов приказал ее выдать замуж за простого мужика; но Нимфа не согласилась — и за то трое суток была скована. Наконец с суконной фабрики сослали ее в деревню Кудашеву, где, конечно, должна была она несколько отдохнуть от своей каторжной жизни у Измайлова".

Казалось бы, после того как подобные факты были обнаружены и подтверждены, генерал Измайлов не мог избежать тяжкого наказания. К тому же к обвинениям в растлении малолетних добавлялось применение пыток, запрещенных к тому времени. А кроме того, Измайлова обвинили в еще одном тяжком преступлении — он не позволял крестьянам ходить к исповеди, чтобы сведения о его утехах и зверствах не дошли до духовного начальства.

Однако, несмотря на все это, Сенат оказался чрезвычайно милостив к Измайлову. В его решении говорилось:

"Как имение Измайлова уже взято в опеку и сам он, по образу обращения его со своими людьми, не может быть допущен до управления того имения, то оное оставить в опеке; и хотя было бы неуместно иметь Измайлову пребывание в своем имении, но так как он, по уважению к тяжкой его болезни, оставлен в настоящем месте пребывания, то дозволить ему находиться там до выздоровления".

После такого прецедентного судебного решения возникновение дела против Виктора Страшинского выглядело уже совершенно странным. А его расследование — абсолютно бесперспективным.

Длиннейшее рассмотрение

На первых порах, правда, следствие шло вполне успешно.

"На допросах 12 сентября 1846 г.,— говорилось в описании дела,— показали: сотник с. Мшанца Павел Крившун, без присяги, что помещик Страшинский или требует к себе в с. Тхоровку крестьянских девок, или приезжает сам в с. Мшанц и насилует их. Указанные сотником крестьянские девки показали, что они растлены были Страшинским, что приводили их к нему Эсаул Ганах, девка Десятникова, женщина Марциниха и прачка Лесчукова и что они жаловались на то своим родителям. Крестьянин Эсаул Ганах объяснил, что он действительно приводил к Страшинскому девок, которых он требовал, но насиловал ли их помещик, или нет, о том не знает и от них самих не слыхал".

Однако затем следствие начало буксовать:

"Упомянутые женщины Десятникова, Лесчукова и Марцениха показали, что они никогда не приводили к Страшинскому девок. Отцы и матери означенных девок (за исключением только одной Вакумовой) все отвергли ссылку на них дочерей их, объяснив, что последние об изнасиловании им никогда не жаловались. На очных ставках выставленные сотником Крившуном 10 девок и еще другие 6, также оговоривших Страшинского в изнасиловании, отказались от прежних своих показаний и на передопросах подтвердили, что он их никогда не растлевал, а показали они о том прежде с целью избавиться от требования в другое имение для домашних услуг".

Еще хуже выглядело то, что от своих обвинений стал отказываться начавший дело священник Ящинский:

"Священник Ящинский показал, что к нему об изнасиловании Страшинским девок никаких решительно сведений не доходило, но что он видел плач отцов и матерей, когда детей их брали в с. Тхоровку, как некоторые говорили, для изнасилования, а другие для услуг".

Другие свидетели также не подтверждали данных об изнасилованиях:

"12 человек соседних крестьян под присягою показали, что о растлении и изнасиловании Страшинским девок они ничего правдоподобного не слыхали, но что плач родителей и детей происходил от взятия крестьянок в дворовую услугу. При повальном обыске о поведении Страшинского отозвались под присягою: два помещика, что они знают его с лучшей стороны, а четыре, что по неимению с ним никаких связей они об образе жизни его ничего не знают".

После этого Страшинский, с начала следствия уклонявшийся от допросов, перешел в наступление:

"Помещик Страшинский, не являвшийся на следствие под предлогом болезни своей и дочери его и наконец присланный по распоряжению начальства с полицейским чиновником 20 декабря 1846 г., показал: 1) что с. Мшанц принадлежит не ему, но дочери его Михалине, которая и владела оным на вотчинном праве уже 6 лет прежде начала сего следствия; 2) что преступления, приписываемые ему, несвойственны ни званию его как дворянина, ни 65-летней его старости, ни, наконец, расстроенному здоровью; 3) что обвинения эти основаны на злобе и клевете священника с. Мшанц и сотского Крившуна, и что крестьяне к сему были увлечены мыслью о свободе из крепостного владения, в случае если бы взводимые на него, Страшинского, обвинения сии оправдались; 4) что крестьяне с. Мшанца, не принадлежа ему, Страшинскому, не могли умалчивать о его преступлениях, если бы оные действительно были им совершены".

По сути, дело можно было бы закрывать за недоказанностью факта преступления. Однако в 1845 году в другом уезде и в другом имении Страшинского возникло точно такое же дело.

"Следствие,— говорилось в том же описании дела,— об изнасиловании Страшинским крестьянских девок в с. Кумановке было начато также в 1845 г. на основании донесения старшего заседателя Махновского земского суда Павлова местному исправнику. В донесении заседатель объяснил, что крестьяне с. Кумановки, состоящего в традиционном владении Страшинского, безмерно обременены барщиною и что он изнасиловал дочерей двух тамошних крестьян Ермолая и Василия".

Вот только полиция не смогла доставить свидетелей для допроса:

"Исправник поручил помощнику станового пристава представить сих девок с их родителями в земский суд, но помощник донес исправнику, что Страшинский не выдал сих людей. Исправник поручил становому разузнать о сем на месте".

Результаты предварительного дознания поразили полицейского исправника:

"Получив донесение, что Страшинский в имении Кумановке ни одной девицы не оставил целомудренною, он представил о том начальнику губернии. По распоряжению сего последнего поручено было махновскому уездному предводителю дворянства, совместно с уездным стряпчим, произвести на месте строгое исследование как о жестоком обращении Страшинского со своими крестьянами и обременении их барщиною, так и об изнасиловании крестьянских дочерей".

Однако история предыдущего дела повторилась. Запуганные помещиком крестьянки одна за другой отказывались признать не только факт изнасилования, но и само знакомство со Страшинским. А тот, в свою очередь, принялся доказывать, что Кумановкой управляет не он, а эконом, а сам он в этом имении почти и не бывает.

Однако история о массовых изнасилованиях уже всерьез заинтересовала губернское начальство, и в Киеве очень внимательно ознакомились с результатами второго расследования:

"Рассмотрев это следствие, начальник Киевской губернии нашел, что оно произведено было без всякого внимания и с видимым намерением оправдать Страшинского... Переследование поручено было произвести васильковскому уездному предводителю дворянства совместно с капитаном корпуса жандармов... Спрошенные в отсутствие Страшинского девки, оправдавшие его при следствии, теперь показали, что он действительно их изнасиловал. Родители их, также оправдавшие при следствии Страшинского, при переследовании подтвердили показания их дочерей в том, что он их изнасиловал. Мужья означенных крестьянок равным образом отреклись от прежних своих показаний, оправдывавших Страшинского, и объяснили, что при женитьбе они нашли жен своих лишенными девства, по объяснению их, самим Страшинским. Новые свидетели под присягою показали, что они слышали, что помещик Страшинский, приезжая в Кумановку, приказывал приводить к себе девок и имел с ними плотское сношение".

Страшинский объяснял новые показания происками своих врагов и бунтовщическими намерениями крестьян. Но к нему уже никто не прислушивался, поскольку губернское начальство решило установить подлинность обвинений и отправило следователей в село, где помещик жил постоянно,— в Тхоровку. А чтобы Страшинский не мешал допросам, его отправили в Бердичев под надзор полиции. В результате следователи получили то, на что рассчитывали,— откровенные показания потерпевших и свидетелей:

"При следствии обнаружилось, что с. Тхоровка принадлежало жене Страшинского, а в 1848 г. перешло по отдельной записи к сыну их Генриху Страшинскому. Крестьяне с. Тхоровки, в числе 99, единогласно объяснили, что Страшинский угнетает их повинностями, жестоко обращался с ними, жил блудно с женами их, лишал невинности девок, из числа которых две (Федосья и Василина) даже умерли от изнасилования, и что он растлил между прочим двух девочек Палагею и Анну, прижитых им самим с женщиною Присяжнюковою. Жены и дочери показателей, в числе 86 челоевк, объяснили со своей стороны, что они действительно были растлены Страшинским насильно, одни на 14-летнем возрасте, а другие по достижении только 13 и даже 12 лет... Многие изъяснили, что Страшинский продолжал связи с ними и после их выхода замуж, а некоторые показали, что заставлял их присутствовать при совокуплении его с другими".

Нашлись подтверждения и обвинений в смерти девочек:

"Девочки те умерли после насильственного растления их помещиком Страшинским: Федосья в продолжение одних суток, а Василина чрез несколько дней, что сие известно всему обществу... Жена крестьянина Солошника, у которого Федосья находилась в услужении, и тетка Василины, крестьянка Горенчукова, объяснили, что означенные девочки умерли от сильного истечения кровей после насильственного растления их Страшинским".

Помещик защищался как мог. Он представил врачебную справку о том, что страдает хроническим ревматизмом, а потому приписываемые ему деяния совершить никак не мог. Его жена подала прошение, в котором говорилось, что за пятьдесят лет пребывания в браке муж ни разу не давал ей повода для ревности. А кроме того, прекрасно управляет всеми семейными поместьями на протяжении 47 лет.

Мягчайшее наказание

Однако и следователи не теряли времени даром и обнаружили, что упоминавшаяся любовница Страшинского, крестьянка Присяжнюкова, попала к нему после побега от прежнего барина — подполковника Соловкова. А Страшинский пошел на лжесвидетельство, чтобы оставить ее у себя. В глазах дворянского общества такое преступление выглядело едва ли не хуже изнасилований. Кроме того, в архиве суда обнаружилось не окончившееся приговором дело 1832 года, согласно которому крестьянки из села Мшанц обвиняли его в изнасилованиях. Так что количество его жертв за 47 лет управления селами не могло быть меньше 500. Кроме того, было проведено медицинское освидетельствование крестьянок, подтвердившее обвинения.

Дело долго еще ходило по судебным инстанциям и добралось до высшей, Сената, только в 1857 году, через четверть века после первых обвинений. Мнения сенаторов о выборе меры наказания диаметрально разошлись, и в результате обсуждений сформировалось три мнения, представленных на утверждение императору.

По первому мнению, приговор должен был выглядеть так:

"Страшинского, лишив всех особенных лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ, сослать на житье в Тобольскую губернию. По предмету же насильственного растления малолетних крестьянских своих девок и принуждения к блудодеянию с ним достигших 14-летнего возраста крестьянок оставить Страшинского в сильном подозрении".

Согласно второму мнению, Страшинского следовало признать виновным по всем пунктам обвинения:

"Виктор Страшинский виновен не только в жестоком обращении с крестьянами, в водворении беглой крестьянки Кисличковой и в подлоге для повенчания ее с принадлежащим ему крестьянином Присяжнюком, но и в изнасиловании, соединенном с растлением, крестьянских девок, достигших и не достигших 14-летнего возраста. В этом убеждают следующие обстоятельства: 1) крестьяне и крестьянки сел Тхоровки, Мшанца и Кумановки более 100 человек обвиняют Страшинского в изнасиловании, а в такой массе народа трудно предположить стачку; 2) показания их приобретают тем большую достоверность, что крестьяне принадлежат не только к различным селам, но живут в разных уездах, давали ответы не в одно время и разным следователям; 3) все крестьянки объясняли подробности изнасилования, указали на лиц, которые приводили их к Страшинскому, некоторые из них говорили о том своим родителям, а многие рассказывали о приготовлении их к блудодеянию, которое, составляя утонченный разврат, не может быть вымышлено; 4) лица, которые приводили к Страшинскому девок, и родители подтвердили сделанную на них ссылку; 5) мужья изнасилованных также отозвались, что жены их вышли за них уже растленными, как сознались, помещиком Страшинским; 6) сторонние крестьяне сел Мшанца и Кумановки и соседних деревень под присягою показали, что слышали об изнасиловании Страшинским своих девок и замужних женщин; 7) медицинское свидетельство удостоверяет об изнасиловании 13 девок, которым было уже от 14 до 18 лет, и хотя оно не служит доказательством, что преступление совершено было именно Страшинским, но он не мог представить никакого оправдания, которое заслуживало бы уважения, и вообще в деле не обнаружено лиц, на коих бы могло пасть подозрение в растлении; 8) поведение крестьянок одобрено; 9) Страшинский судился уже в 1832 г. за изнасилование крестьянских девок села Мшанца. Все сии улики, взятые в совокупности, исключают возможность недоумевать о вине подсудимого и составляют против него совершенное доказательство. За изнасилование девок, не достигших 14 лет, как за тягчайшее из учиненных Страшинским преступление он подлежал бы лишению всех прав состояния и ссылке в каторжную работу в крепостях на время от 10 до 12 лет; но имея в виду, что ему ныне 72 года от роду, следует по лишении Страшинского всех прав состояния сослать его на поселение в отдаленнейших местах Сибири".

Третье мнение предлагало исключительно мягкий приговор:

"1) Подсудимого Виктора Страшинского (72 лет) оставить по предмету растления крестьянских девок в подозрении. 2) Предписать киевскому, подольскому и волынскому генерал-губернатору сделать распоряжение об изъятии из владения Страшинского принадлежащих ему лично на крепостном праве населенных имений, буде таковые окажутся в настоящее время, с отдачею оных в опеку. 3) Возвратить подполковнику Соловкову беглую его женщину, выданную в замужество за Присяжнюка, вместе с мужем и прижитыми от нее детьми..."

К тому времени уже началась подготовка к отмене крепостного права, вызывавшая острое недовольство дворянства. И Александр II, возможно, не хотел создавать новый повод для споров и конфликтов. Возможно также, что император, сам любивший юных девушек, с сочувствием отнесся к страсти Страшинского. Как бы то ни было, он поддержал третье мнение. Так что насильник-рекордсмен, по существу, избежал какого-либо наказания.

В хлебосольных домах важным гостям предлагали кров, стол и постель с крепостной девкой на выбор

Дело Страшинского оказалось рекордным не только по количеству жертв, но и по тому, что до рассмотрения в Сенате оно добралось только через 25 лет

Казалось бы, баня – что может быть обыденнее? Испокон веков жители нашей страны регулярно посещают это место: парятся, моются, общаются с друзьями. Но далеко не все так просто, как может показаться на первый взгляд. Ведь баня – это не только отдельное строение для водных процедур, здесь в старину проводили магические ритуалы, совершали жертвоприношения духам, даже казнили людей. Рождение человека, вступление в брак и похоронные ритуалы – все это напрямую связано с баней.

Языческое святилище

Для язычников любое место, в котором сходятся все четыре природные стихии – огонь, вода, земля и воздух – является особенным. Издревле на Руси бани исполняли роль семейных святилищ, их почитали как место, где мир живых (явь) встречается с миром мертвых (навь). Считалось, что здесь обитают духи покойных предков.

Далеко не случайно сказочная Баба Яга должна добра молодца сначала выпарить в бане, а уж потом расспрашивать. Ведь именно через ритуальное омовение совершается переход человека из яви в навь.

Исследователь старинных традиций Андрей Дачник в своей книге «Баня. Очерки этнографии и медицины», которая была издана в 2015 году в Санкт-Петербурге, написал о том, что после принятия христианства на Руси в домах людей прочно обосновались иконы, а роль средоточия языческих сил стала играть именно баня. Постепенно люди начали воспринимать это отдельно стоящее здание, как место обитания чертей и совершения колдовских ритуалов.

Поэтому с баней связано много обрядовых запретов, среди них:

Нельзя мыться одному, кто так делает – тот колдун или ведьма.
Перед входом в баню нужно перекреститься, в самой бане креститься нельзя.
В баню иконы не вносят.
Нельзя мыться в бане во время православных праздников, это лучше сделать накануне.
Банную утварь (тазики, ковши, кочерги и т.п.) никогда не приносят в избу.
Запрещено строить дом на месте бани.
Нельзя мыться в банях по ночам.

Даже выражение «Пошел в баню!» означает предложение человеку очистить свои помыслы от всякой скверны, что и делается в языческом святилище.
Согласно поверьям древних славян, в бане можно было обрести магические способности, если пойти туда в полночь и громко отречься от Бога, сняв с себя православный крест.

Кто такой банник?

Язычники всегда одухотворяли не только свои дома, но и другие строения. Если в доме жил домовой, в овине – овинник, то в бане – банник. Иногда его еще называли «дедушка», что связано с почитанием культа предков. Так что банник мог быть и духом места, и кем-то из уважаемых пращуров конкретной семьи.

Поскольку физическое и духовное очищение в народном сознании неразрывны, в банях проводились ритуалы, направленные на освобождение людей от различного негатива, проблем, долгов, порчи и сглаза. Перед началом колдовства знахарь или ведьма обязательно просили помочь духа этого места.

Иногда баню топили, но никто в ней не мылся. Так делали во время языческих праздников, чтобы угодить баннику. Для него специально оставляли воду в шайке и веник.

Как правило, русские крестьяне побаивались духов, обитающих в бане. Ведь обиженный неуважением банник мог и убить человека, согласно поверьям. А некая баба-обдериха, вообще, была способна ободрать с живого человека всю кожу, если тот оставался в бане один и засыпал. Так люди объясняли многочисленные несчастные случаи, происходившие в этом месте.

Отравления угарным газом

Сейчас в России бани топят по-белому. В XVII – XVIII веках эти помещения в массовом порядке стали оборудовать специальными трубами, через которые выходит дым. А более тысячи лет до этого бани топили по-черному. Дым просто валил из всех щелей этих бревенчатых строений с каменными очагами, а стены и потолок были сильно закопчены.

Согласно нормам безопасности, такую баню необходимо часто проветривать, открывая дверь. Но многие люди слишком дорожили теплом, пренебрегали правилами. В результате, в банях образовывалась атмосфера с низким содержанием кислорода, а угарный газ в сочетании с высокой температурой и влажностью мог запросто привести к летальному исходу. В группе риска находились люди с заболеваниями легких и сердечнососудистой системы.

Характерный признак отравления угарным газом – румяная, порозовевшая кожа. Крестьяне считали, что это сердитый банник запарил несчастных до смерти. Если учесть, что в современных финских саунах ежегодно умирают около 50-60 человек, то можно предположить, как много несчастных случаев происходило на Руси.

Иногда сочетание угарного газа и теплового шока не приводило к летальному исходу, а вызывало у людей галлюцинации. Тогда они и видели в банях чертей, волосатых баб-обдерих, всякую другую нечисть. Порой в печах-каменках намеренно сжигали галлюциногенные травы (например, белену), чтобы войти в измененное состояние сознания. Этим приемом пользовались знахари.

Рождение ребенка

Русские крестьянки традиционно рожали в бане, ведь именно это место было вратами из нави в явь. Новорожденного и его мать необходимо было очистить от влияния потусторонних сил, и занималась этим бабка-повитуха, заговаривавшая воду.

После рождения ребенка и чтения над ним особых молитв, малыша относили в дом, а его мать должна была пожить в бане еще какое-то время: от трех дней до недели. Этим она отдавала должное духам предков. Люди верили, что они хорошо относятся к процессу родов, радуются этому событию.

Целью обрядов, проводившихся над женщиной в бане, было появление на свет здорового малыша, который бы рос крепким и спокойным.
А если новорожденный умирал, что случалось довольно часто, или у него обнаруживались увечья, дефекты в развитии, то все эти несчастья объяснялись действиями рассерженного банника. Люди говорили, что роженица или бабка-повитуха чем-то прогневили нечистую силу или не были внимательны к ребенку, вот банник их и наказал.

Иногда крестьянки сами могли задушить нежеланного ребенка, свалив все на чертей. В бане некоторые женщины избавлялись от беременности, искусственно вызывая преждевременные роды.

Казни и убийства

Как известно из «Повести временных лет», памятника древнерусской письменности начала XII века, легендарная княгиня Ольга (около 920-969 гг.) поочередно казнила две группы послов. Они были представителями племени древлян, прибывшими сватать ее за своего правителя, которого звали Мал. Было это уже после гибели ее супруга – князя Игоря Рюриковича.

Первое посольство древлян было похоронено заживо, а второе – сожжено в бане. Традиция использовать это строение для казни неугодных существовала на Руси издревле. Данное место было очень удобным для убийства: достаточно лишь натопить печь пожарче, а снаружи дверь припереть чем-нибудь тяжелым. Утром там будут трупы, которые даже не надо обмывать.

Даже в XVIII веке историки зафиксировали случаи казни людей в банях. Подобными действиями «прославился» первый иркутский губернатор Карл Львович фон Фрауендорф (около 1710-1767 гг.). Этот царский чиновник, как написал о нем военный инженер и этнограф Иван Григорьевич Андреев, в 1762 году «… многие жестокости причиня разным честным людям и запытав одного солдата в присутствии своем в жарко натопленной бане».

Поскольку люди не только появлялись на свет и готовились к свадьбе в банях, но и уходили в мир иной через это мистическое помещение, оно прочно ассоциировалось у русских со смертью. Иногда старого или больного человека парили в бане и оставляли там умирать, предварительно разобрав часть крыши, чтобы душе было легче отправиться на небеса. Случалось, что после убийства покойного хоронили тут же, ведь зимой другая земля была промерзлой, и выкопать в ней могилу очень трудно.

Жертвоприношения

Перед строительством новой бани нужно было принести ритуальную жертву духам. Как правило, с этой целью убивали черную курицу или петуха, которого зарывали в землю под порогом будущего помещения.

Иногда в качестве жертвы выступала другая живность: ворона, кошка, небольшая собака. Бывало, что их живьем закапывали, чтобы получить большую поддержку со стороны духов, которые должны помогать строителям и одобрить возведение бани в потустороннем мире.

Правда, некоторые язычники на этом не останавливались. Порой при раскопках на месте старых, развалившихся бань находятся человеческие кости. Это могли быть как похороненные здесь родственники, так и случайные гости, которых по обычаю полагалось напоить, накормить, в бане выпарить. Убийство таких посторонних людей в банях тоже исполняло роль жертвоприношения духам.
В полицейских отчетах XIX века сохранились многочисленные жалобы людей, которым удалось спастись от таких язычников, пытавшихся уморить их в бане.

Вся семья собралась на ужин, который нынче подавался на веранде: стояла жара, и до вечерней относительной прохлады было еще далеко. Молодая крестьянка сегодня впервые прислуживала за столом. А пожилая ключница шепотом, чтобы не услышал барин, непрерывно бранила ее:
-Евдокия, сколько я тебя учила, а все как об стенку горох! Вилки кладутся слева, а ножи справа. Неужели трудно запомнить! Увидел бы барин, ох, осерчал бы!
-Да как же они есть-то будут левой рукой? - удивлялась Евдокия, молодая здоровая девка лет восемнадцати-девятнадцати.
-Твое какое дело! У господ другое понятие. Тише! Идут!
Евдокия поправила белый передник и косынку в волосах. Появились господа, и обе крестьянки поклонились. Первым за стол сел барин, крепкий молодой мужчина лет двадцати шести - двадцати восьми. Рядом устроилась его хрупкая жена, очевидно. На пять лет моложе, и две девочки пяти и трех лет.
Хозяин недоуменно глянул на ключницу и сердито сдвинул брови. Та охнула и толкнула в бок девку:
-Евдокия! Чему я тебя учила!
Та, невольно залюбовавшись на красивого породистого мужчину, так отличавшегося от неряшливо одетых и грязных деревенских мужиков и парней, которого прежде видела только издали, сразу опомнилась, кинулась к барину и аккуратно налила стопку водки из запотевшего графинчика. Он лениво перекрестился и, пока жена и дети шептали молитву, лихо выпил, крякнул и закусил соленым грибочком. Евдокия поспешно налила еще. Барин сердито посмотрел на нее и строго предупредил:
-Чтобы больше такого не повторялось, иначе отправлю обратно на поля!
Господа принялись за еду, Евдокия неумело прислуживала. Придя после третьей стопки и жареного рябчика в хорошее настроение, барин уже не сердился и даже ущипнул девку за полный зад.
-Nicola! - укоризненно сказала ему жена и добавила несколько фраз по-французски.
Муж только махнул рукой.
-А! Что, от нее кусок отвалился?
Евдокия слегка зарумянилась, хихикнула и глупо улыбнулась. Ей необычайно польстило внимание барина, и даже немного болезненное прикосновение показалось на редкость приятным.
-Ой, смотрите, барин, кто-то едет! - воскликнула она, указывая на дорогу, где далеко в пыли можно было разглядеть экипаж, направляющийся в сторону усадьбы.
-Кого еще черт принес! - недовольно поморщился помещик, однако его распоряжения слугам были деловитыми и конкретными.
Минут через двадцать коляска стояла во дворе. Конюх тут же повел поить лошадей, беседуя о чем-то с ямщиком. Из коляски выбралась красивая молодая женщина.
-Мари! Как я рада вас видеть! - узнала ее барыня, спешившая навстречу.
Они расцеловались, а кухонный мужик понес чемоданы в дом.
-Натали! Сколько же лет мы не виделись! Супружество явно пошло вам на пользу, вы так похорошели! - гостья болтала без умолку.
Наконец, хозяйка представила мужу свою кузину Марию Ивановну. Та с нескрываемым любопытством осмотрела мужчину и рассказала, что несколько лет провела за границей и только недавно вернулась. Из Петербурга приехала поездом, а из уездного города на наемной коляске, которую уже отправили обратно.
-А где же ваш Степан Степаныч? - поинтересовался Николай. - Помню, он был у нас на свадьбе, а вы тогда лечились на водах и только теперь доставили нам удовольствие лицезреть вас. Надеюсь, вы не останетесь прелестной незнакомкой и еще не раз окажете честь погостить у нас.
И он галантно поцеловал гостье руку.
-Ах, Стива так болен, остался в Петербурге, - небрежно обронила гостья. - Nicola, ваше предложение весьма лестно для меня. Жду непременно и вас всех в Петербурге. Не скрою, я поражена вашим достатком. Наверное, любезный Николай Петрович, для вас не секрет, что многие родные не были в восторге от этой партии. Ходили упорные слухи об убыточности и грядущем крахе вашего имения. Вы уж простите мою родственную прямоту... но теперь я вижу, что слухам верить нельзя. Я никогда не жила в деревне, но по пути из города сразу бросилось в глаза, что как только начались ваши земли, все вокруг преобразилось. Поля тучные и ухоженные, на пастбищах полно скотины. Коровы чистые и упитанные, а не тощие, как у других. Браво, вы настоящий хозяин! Да что там говорить - даже такой стол, как у вас, бывает не у каждого в Петербурге. Или нынче какой-то семейный праздник?
-Обыкновенный ужин, - самодовольно засмеялся Николай. - В праздник у нас на столе всего в десять раз больше, надеюсь, соблагоизволите как-нибудь посетить.
-Вы не совсем неправы, Мари, раньше действительно многое было по-другому, - вступила в разговор хозяйка. - Но два года назад от сердечного приступа скончался Петр Ильич, и Николай Петрович все всерьез взял в свои руки. Я не видела, чтобы кого-то пороли плетьми, но людей будто подменили. Почти всех прежних слуг из дома удалили, набрали новых, наняли другого управляющего, теперь имение не узнать. Я ничего не понимаю в хозяйстве, но видела, как кузнец по чертежам Nicola мастерил всякие механизмы. Теперь и сенокос, и уборка хлебов проходят гораздо быстрее. Крестьяне успевают и на свое хозяйство, и получают небольшие премии за качественную работу на наших землях. Урожаи, насколько мне известно, выросли почти вдвое, и мы сразу стали намного лучше жить. Николай Петрович будет уже баллотироваться в предводители уездного дворянства, его многие поддерживают.
Разговор был еще долгим, начинало темнеть, запищали комары. Мари попросила у кузины какую-нибудь горничную в услужение.
-Моя заболела в дороге, - пояснила она. - Осталась в городской больнице, мне пришлось еще заплатить за лечение.
Натали посмотрела на мужа, и он утвердительно кивнул.
-Евдокия! - скомандовал он девке, уже убравшей со стола и вытиравшей его тряпкой. - Пока госпожа Мари гостит у нас, будешь ей прислуживать в качестве камеристки. Все понятно?
-Да, барин, - Евдокия неуклюже присела, что должно было изображать реверанс, и обе женщины прыснули от смеха. - А кто за столом будет прислуживать?
-Не твоя забота. Проводи госпожу в спальню, приготовь постель, неотлучно находись при ней. Будет недовольна - накажу. Все это время ключница тебе не указ, только я и госпожа. Пелагея, слышала? А ты, Евдокия, иди, работай.
Мари отправилась с кузиной укладывать спать детей, а когда они остались одни, завела откровенный разговор:
-Как вам повезло, Натали! Вы вышли замуж за настоящего мужчину. Во-первых, замечательный хозяин, а во-вторых, представляю, как он хорош в постели. Ведь это правда? А у него есть крестьянские дети?
-Мари, как вам не стыдно! - Натали сразу покраснела до корней волос. - Мой муж не шляется по этим грязным девкам. Вообще, я не люблю такие темы. Давайте лучше о другом. Не представляете, как теперь приятно жить по-человечески. При жизни папеньки Nicola не мог толком развернуться; вот уж не было бы счастья, да несчастье помогло. А теперь в состоянии и принимать гостей, и много выезжаем сами. Скоро купим дом в городе, будем там зимовать.
-Рада, что у вас все так прекрасно. Только мой вам женский совет - побольше внимания этой, как вы говорите, «теме». Вижу, что вас, Натали, эта сторона жизни мало интересует, а для мужчины, тем более такого породистого, это необычайно важно. В Европе на все это смотрят проще, чем у нас. Как-нибудь я расскажу вам, какие у меня были приключения, пока мой старик ночи напролет резался в карты. Такого вы не прочитаете даже в «Декамероне» Боккаччо.
Хозяйка снова смутилась, покраснела еще сильнее и отвернулась.
-Прошу вас, Мари, избавьте меня от таких разговоров. Мне даже слушать такое стыдно. Я удивляюсь, как вы могли читать подобную книгу. У Николая Петровича она есть, он дал мне как-то почитать, но я осилила только четверть. Дальше не смогла. В другой раз подсунул мне «Фанни» Джона Клеланда. Так там такое написано, что «Декамерон» по сравнению с ней - сказки для детей. Конечно, я не могла это дальше читать.
Они пожелали друг другу спокойной ночи, и Евдокия, поджидавшая под дверями, проводила гостью в отведенную для нее комнату, где уже горела свеча, постель была приготовлена для сна, перина и подушки аккуратно взбиты.
-Спасибо, милая, - небрежно сказала Мари. - Я ужасно устала, раздень меня.
Евдокия подскочила к госпоже и сняла с нее платье.
-Дальше, дальше, - потребовала Мари. - Чего ты смущаешься, мы обе женщины. А я люблю спать голой, пока тепло. Врачи рекомендуют.
Евдокия послушалась, и вскоре Мари стояла перед ней в чем мать родила. Девушку удивило, что у госпожи были аккуратно выбриты все волосы на теле: и под мышками, и на лобке. Ее нельзя было назвать ни худой, ни полной; все пропорции были соблюдены безукоризненно. Евдокия вздохнула: ей никогда не быть такой красавицей.
Мари села перед зеркалом и, пока девушка расчесывала ей волосы, выяснила, что она грамотна, и велела спросить у барина книгу под названием «Фанни». Евдокия вернулась через несколько минут с книгой под мышкой.
-Барин даже обрадовались, - рассказала она. - Сказали, что у них еще такие есть, читайте на здоровье.
Мари лежала под одеялом, а Евдокия начала читать. Получалось у нее довольно неплохо и бойко. Вскоре она запнулась.
-Барыня, нешто такое в книжках пишут? Да разве так бывает?
-Читай, читай! - поторопила ее Мари. - Ведь это так интересно! А в жизни случается всякое.
Евдокия продолжила чтение, краснея с каждой страницей. Однако было заметно, что прочитанное глубоко заинтересовало и взволновало ее. Голос дрожал и прерывался.
-Достаточно, - остановила ее мари часа через полтора. - Уже поздно, закончим завтра. А пока возьми лечебный крем в моем чемодане и смажь мне тело.
Она откинула одеяло и перелегла на живот. Евдокия открыла баночку и тщательно растерла шею, руки, спину и ноги госпожи. Смущенно остановилась, дойдя до ягодиц.
-А разве там не тело? - подбодрила ее Мари. - Работай!
Ее ягодицы были мягкими и теплыми, и девушке почему-то приятно было их смазывать. Она даже нарочно сделала это чуть медленнее.
Подождав несколько минут, чтобы крем впитался, Мари перелегла на спину, привольно раскинув руки и ноги. Евдокия незаметно перекрестилась при виде такой срамоты и снова принялась за работу. Смазывая груди, она покраснела, а пройдя по животу и добравшись до его низа, вновь остановилась.
-Ну что ты как маленькая! - рассердилась госпожа. - У тебя все точно такое же, чего ты испугалась. Мажь!
Евдокия несмело дотронулась до вздрогнувших складок и быстро и мягко растерла крем ладонью. Волосы там немного начали отрастать и приятно покалывали руку. Ниже было очень мокро. И Евдокия догадалась, что это от книжки: с ней самой случилось то же самое. Опять ей неожиданно понравилось ощущать ладонью мягкую, влажную, трепещущую плоть, и ее движения стали совсем медленными и нежными.
-Спасибо, милая, - поблагодарила ее Мари. - Тебя, кажется, Дуней зовут? Накрой меня одеялом и попроси, чтобы завтра истопили баньку, попаришь меня с дороги.
* * *
-Барыня ж велели топить, - горячилась Евдокия, но кухонный мужик Антип только отмахивался от нее.
-У меня и тут работы полно, какая еще баня. Сама топи.
-Я при госпоже, пойду ей книжку дочитывать.
Разговор происходил на кухне, где священнодействовали две пожилые толстые поварихи. Им помогала девушка, которую временно взяли из деревни вместо Евдокии: барин так распределил работу между домашней челядью, которую сократил вдвое против прежнего, чтобы никто не простаивал без дела.
-Конечно, при старом барине Петре Ильиче легче было, - вздыхали бабы. - Говорили, и себе что-то перепадало, и никакой строгости. Но опять же попробуй свое получи! Вечно у него шаром покати, ключница ворует, управляющий ворует, мужики пьяные. Попробуй так у его сыночка побалуй! Только посмотрит из-под бровей - уже душа в пятки уходит, и кричать ему не надо, не то что плетью кого-то пороть. Рассказывали давеча...
Они прекратили работу и принялись обсуждать деревенские сплетни, но тут во дворе раздался стук копыт.
-Барин с полей приехали! - мигом разнеслась весть по дому.
Молнией выскочил во двор конюх, схватив жеребца под уздцы. Барин спешился. Навстречу ему уже спешила девушка с двумя ковшами. В одном была вода, и он с наслаждением умылся. Потом что-то вспомнил и крикнул ключницу:
-Пелагея!
Та мгновенно словно выросла из-под земли. Барин достал из кармана листок бумаги и передал ей.
-Сходишь к кузнецу, пусть по этому чертежу сделает умывальник. Надоело мне из ковшика.
Он взял у девушки второй ковш, полный холодного, из погреба кваса и с наслаждением осушил весь. Прошел на кухню, где поварихи уже деловито суетились, сделал им замечание, что срезают слишком толстую кожуру с картошки, и обратил внимание на все еще продолжающийся спор Евдокии с кухонным мужиком.
-Антипка! - грозно рявкнул барин, и тот испуганно подбежал. - Мне послышалось, что ты отказываешься топить баню?
-Нет, барин, истоплю, конечно, она, дура-девка, не понимает, говорю, мол, и туда и сюда надо успеть...
-Хватит! - остановил его Николай. - Еще раз такое услышу, сразу отправишься на поля работать. Ступай.
Евдокия торжествующе улыбнулась и отправилась дочитывать книжку госпоже. После обеда они обе отправились в баню. Закрылись на крючок и разделись в предбаннике. Кроме него, было еще два помещения: одно для мытья, где стояли две бочки с холодной водой и чан с кипятком, другое - парная. Женщины сразу отправились туда. Евдокия умело, небольшими порциями подкидывала на раскаленные камни горячую воду, смешанную предварительно с квасом, и помещение наполнилось ароматным жгучим паром, вкусно пахнущим хлебом.
-Ложитесь на полок, барыня, - попросила Евдокия.
Она достала из кадушки два березовых веника и принялась умело хлестать обнаженное белое тело, время от времени прерываясь, чтобы поддать пару. Изнеженное тело госпожи быстро покраснело, но она стоически терпела, однако в конце концов не выдержала и выскочила из парной. Евдокия быстро вышла следом и окатила ее ушатом ледяной воды, которую Антип только недавно наносил из колодца.
-Теперь еще на минутку зайдите в парную, а потом полежите в предбаннике, отойдите, - посоветовала Евдокия, после чего вернулась в парную сама и, держа во рту крестик, принялась исступленно хлестать себя.
Мари долго приходила в себя. Она давно не была в русской бане и почти забыла, что это такое. А теперь каждая клеточка тела будто стала свободнее дышать. Вскоре появилась раскрасневшаяся Евдокия и улеглась на другой лавке. От ее юного пышного тела поднимался пар.
-Ты мастерица, - похвалила ее Мари. - Давно мне не было так хорошо.
После еще двух заходов в парную они напились холодного пива и отправились мыться. Евдокия тщательно намыливала госпожу, лежавшую на скамье, уже не стесняясь касаться самых потаенных мест. От пива, которое после парной сразу ударило в голову, на душе было очень хорошо, и девушке становились все приятнее ее обязанности. Обмыв барыню, Евдокия быстро помылась сама под пристальным взглядом сидевшей рядом Мари.
-Ты плохо умеешь обращаться со своим телом, - заметила госпожа. - Я тебя научу.
Евдокия послушно улеглась спиной на лавку и ощутила мягкие прикосновения рук, раздвигавших ей бедра. У нее еще сильнее зашумело в голове, и она не смогла и не захотела сопротивляться. От ласкового прикосновения все ее существо вздрогнуло. Девушка прикрыла глаза, обмякла и прислушивалась к новым для себя ощущениям. Умелые пальцы нежно играли с ее плотью, и она чувствовала, как внизу у нее все набухает и становится мокрым, а бедра сами собой раздвигаются все шире.
Евдокия испуганно ахнула, когда пальцы неожиданно сменились языком, но это оказалось еще приятнее. Ее рука сама собой потянулась к госпоже и оказалась у той между бедер. По сладостному вздоху Евдокия поняла, что ее там давно ждали. Осмелев, она проникла сразу тремя пальцами необычайно глубоко и, шевеля там ими, вызвала томный стон у госпожи.

В конце концов, Мари легла на ту же лавку, просунув одну ногу под колено девушки, а другую положив ей на грудь. Теперь они лежали как бы крест накрест, немного напоминая карточную даму, тесно прижавшись, так что их влажные расщелины сомкнулись и от неистовых движений заскользили друг по другу, словно намыленные...
* * *
Барин отдал очередные распоряжения слугам и вошел к жене.
-Душа моя, а почему вы не захотели составить компанию кузине?
-Nicola, я же недавно была в бане. Меня ужасно разморило после обеда, я хочу спать. Надеюсь, вы не возражаете?
Николай пожал плечами и вышел. Что ж, его план сработал: снотворное подействовало. Он усмехнулся и уверенно зашагал к бане. С одного бока ее была пристройка для его собственных инструментов, так что доступ любому из дворовых был сюда воспрещен. Николай открыл дверь ключом и вошел. Все лежало на полках в идеальном порядке, а у стенки располагался небольшой столик с табуреткой. Это была его гордость: он сам все спроектировал и собрал, только линзы и другие стекла заказал в городе, где мастер идеально отшлифовал их по его чертежам. В предбаннике и в помещении для мытья в стены были вставлены трубочки, замаскированные под сучки и совершенно незаметные изнутри. Сложная оптическая система давала прекрасное изображение на двух небольших экранах, на которых во всех подробностях отображалось происходящее в обоих помещениях. Только в парной изобретательный помещик ничего не устанавливал, зная, что оптика все равно бы там запотела.
Это устройство он соорудил после смерти отца, когда поправил хозяйство, разбогател и смог принимать гостей. Он с большим интересом наблюдал за их женами и служанками, если они пользовались его баней. Мальчиком он немного учился живописи, и теперь нередко прямо с экрана набрасывал отличные этюды с обнаженными женщинами. Конечно, далеко не все из них были достойны подобного увековечения, но около полутора десятков готовых листов лежало в папке на столе. Теперь он с удовольствием изучал утонченное тело кузины и более грубое, но пышное и не менее привлекательное Евдокии. Попробовал сделать зарисовки, но не мог сосредоточиться: слишком уж захватывающие вещи происходили на экране.
-Ну и ну! - тихо сказал он сам себе. - Что творят милые женщины! Это становится очень любопытным.
Он выбрался из своего укрытия, вновь запер его, подошел к двери в баню и легко откинул крючок вставленным в щель ножом. На цыпочках прошел по предбаннику и резко открыл следующую дверь.
-Ах, сквернавка, как ты посмела так обращаться с госпожой!
Евдокия подпрыгнула с лавки и присела на корточки спиной к барину, прикрыв зад веником. Плечи ее затряслись от рыданий. Мари так и осталась лежать с раздвинутыми ногами, демонстрируя кузену наготу, где не было ни единого волоска. Женщина все еще находилась в любовном угаре и, не обращая внимания на мужчину, начала быстро ласкать свою плоть пальцами, пока через несколько мгновений не застонала в блаженстве, катаясь по лавке. Немного полежав, пришла в себя и спокойно села, даже не прикрывшись ладонью и не сомкнув ног.
-А вас не учили, кузен, что к обнаженным дамам врываться неприлично? - с лукавой улыбкой спросила она. - Или вы в деревне совсем одичали?
-Вы забыли закрыться на крючок, и я думал, что вы уже закончили, - спокойно солгал Николай. - Думаю, Степану Степанычу будет очень интересно узнать, что его жена стала лесбиянкой, мотаясь по заграницам. К тому же, вижу, не очень-то смутил вас. Я даже свою Натали не созерцал в столь откровенной позе, она очень стыдлива.
-У вас очень скороспелые выводы, кузен, - отозвалась Мари. - Лесбиянкой! Это просто пикантное дополнение, не более того; в Европе это сейчас модно, вы же сами давали мне книжку Клеланда, вот я и решила попробовать и ничуть не жалею.
Она встала, повернулась спиной к Николаю, широко расставила ноги и наклонилась.
-Хороша игрушка? Смотрите, сколько хотите, мне не жалко. Мы оба знаем, что вы ничего не скажете Стиве.
Он любовно хлопнул ее по ягодицам, с удовольствием пощекотал между бедер и повернулся к все еще рыдающей Евдокии.
-Ты видишь, развратница, до чего довела госпожу! Опоила? Она уже заговаривается. Сегодня же отправлю тебя на скотный двор, а перед тем велю высечь во дворе прямо так, голую.
-Барин, помилуйте!
Евдокия отбросила веник, повернулась к Николаю, встала на колени, а потом стала целовать ноги. Он улыбался и не сводил глаз с ее пышного зада: это было живое тело, а не изображение в стекле.
Он совершенно не сердился и не слушал ее бессвязное бормотание.
-Хорошо! - отозвался он наконец. - Возможно, я прощу тебя, если будешь послушной. Раздень меня!
Евдокия подскочила и мгновенно исполнила приказание. Она впервые в жизни увидела грозно стоящее мужское орудие и даже зажмурилась от страха. Однако барин велел тщательно вымыть эту штуку с мылом, и ей пришлось повиноваться. Он даже крякнул от удовольствия, когда девушка с опаской прикоснулась к члену, после чего умело и аккуратно помыла его.
-О, кузен! - восхищенно произнесла Мари. - Впервые в жизни вижу прибор такой величины, а я их повидала немало. Какая дура Натали, что не пользуется таким добром! Я сразу поняла, что она у вас холодна, как ледышка, а для такого мужчины нет ничего неприятнее, вот вы и ищете приключений, загнав бедных женщин в угол. Впрочем, я сколько угодно готова стоять раком в этом углу, если меня будет ублажать такое орудие! От моего Стивы мало толку, приходится самой о себе заботиться.
Она подошла ближе и ухватилась обеими руками за член.
-Дуня, не бойся, посмотри, какое чудо природы! Как в книжке, которую ты мне читала. Я же говорила тебе, что в жизни бывает всякое. Повторяй за мной, и барин не будет сердиться.
Она опустилась на колени, широко открыла рот и обхватила головку губами. Немного пососав ее, словно леденец, она выпустила ее из плена. Евдокия последовала ее примеру. Вначале ей было страшно, но потом оказалось неожиданно приятно держать во рту твердую мужскую плоть. Девушка начала входить во вкус, ускоряя движения губ, и барин удовлетворенно закряхтел. Евдокия перевела дух и отпустила мужское орудие. Но тут же вновь взялась за дело Мари, которая начала облизывать языком член от основания до головки. Евдокия присоединилась к ней, их губы и языки часто сталкивались. Николай, тяжело дыша, обнимал обеих женщин за плечи и плотно прижимал к себе.
-Пока хватит, - вдруг попросил он. - Дунька, ложись на пол.
Девушка послушалась, но из глаз ее брызнули слезы. Барин потискал ее большие груди, раздвинул ноги и внимательно рассмотрел разбухший девичий тайник. Пощекотав его пальцами, он устроился сверху, опираясь на руки.
Евдокия испуганно зажмурилась, увидев, что огромное орудие приближается к ней. Вот оно коснулось ее тела, по которому побежали мурашки. Девушка сама не знала, почему: с одной стороны все это было очень приятно, но в то же время она боялась боли. Николай было дернулся, но обнаружил, что его сдерживает какое-то препятствие.
-Э, да ты еще девка! - удивился он. - Ладно, не реви, ты ей и останешься. Надо было сразу предупредить.
Он не стал ломиться в запертые ворота. Его член, словно челн, поплыл по настоящему озеру, не ныряя в него. Быстро пересохли девичьи слезы, и вся влага выделилась на противоположной стороне тела. А член-челн все плавал взад-вперед по поверхности, ускоряя и ускоряя свой бег.
Мари, как завороженная, наблюдала за этим, но ей быстро наскучила роль пассивной наблюдательницы. Она села на корточки над Евдокией, вынудив этим присесть и Николая, расставив ноги и повернув к девушке свою аристократическую попку. Одной рукой она обняла кузена (его руки были заняты: держали Евдокию за ноги) и стала жадно целовать его в губы. Другой рукой она схватила грудь девушки и начала щекотать себя снизу отвердевшим соском.
Евдокия, словно в дурмане, взялась за ее упругие ягодицы, помяла их, подтянула поближе к себе, приподняла голову и примкнула устами между бедер своей соблазнительницы, проникая языком в самые недра. Нижние губы Мари затрепетали, она снова застонала от блаженства, покачиваясь над девушкой. Николай, видевший все это, вдруг захрипел. Евдокия почувствовала, как в ее подбородок что-то ударило. От неожиданности она опустила голову и увидела, как из барского орудия бьет фонтан мутной жидкости прямо на нее, распространяя незнакомый запах, от которого закружилась голова, и девушка размазала все по груди. Она увидела, что член быстро утратил всю свою силу и тут же повис, как тряпка.
Николай и Мари поднялись и послали Евдокию в предбанник за пивом. Вернувшись с ковшом, она увидела, что барин сидит на лавке, а госпожа у него на коленях и со смехом играет с его мягкой плотью.
Дружно напились пива, опустошив ковш до дна. Барин любезно велел Евдокии усаживаться на другое колено. Она с удовольствием устроилась там, ощущая приятное прикосновение к ягодицам волосатой ноги. Барин тут же схватил девку за пышный зад и с удовольствием помял.
-Госпожа, а почему я не испытала того же, что и вы? - поинтересовалась девушка. - Я же видела, что вам уже два раза было как-то по-особому хорошо. А мне нет, просто очень приятно.
-Бедное дитя, ты еще так невинна! - засмеялась Мари. - Ты просто не успела, это мы с барином опытные. Хорошо, попробую и тебе доставить такое же удовольствие.
Она обняла девушку и крепко поцеловала ее в губы. Обеим стало неудобно на мужских коленях, и они улеглись на пол, лаская друг друга пальцами. Мари устроилась на спине, положив на себя сверху Евдокию. Их тела сомкнулись, груди переплелись. Мари вцепилась в пышные ягодицы и, проникая все глубже, добралась до нижних девичьих губ и влажной долины между ними, жадно ощупывая и выглаживая все это.
При виде такого зрелища Николай довольно быстро сумел вновь стать боеготовым и сильным мужчиной. Он подошел к женщинам сзади, встал на колени и коснулся своей внушительной головкой девичьего тайника, вызвав страстный вздох у Евдокии. Мари схватилась за это орудие и начала водить туда-сюда по расщелине, но потом переправила чуть выше, где между плотных ягодиц девушки открылась темная ямка. Пальцы женщины по-хозяйски немного расширили узкое отверстие, расположили там головку и придерживали, чтобы не выскользнула.
Николай уперся и с силой протолкнул туда свое орудие. Евдокия взвизгнула от боли, когда такой огромный предмет полностью погрузился в совсем небольшую дырочку. Однако боль тут же прошла, и девушка ощутила приятное блаженство, когда член барина заработал внутри нее, а госпожа продолжила свои утонченные ласки. И вот, наконец, по всему телу побежала волна наслаждения, радости и счастья, и Евдокия закричала, поскольку испытала подобное впервые в жизни.
Барин приподнялся на руках и выпустил девушку из-под себя. Обессиленная, она села на пол и с огромным интересом наблюдала, как Николай навалился сверху на кузину и погрузил в нее огромный член. Господа крепко обнялись и бешено задергались, пока вновь не заклокотал мужской вулкан внутри женщины. Хрип Николая слился с блаженным стоном Мари, и Евдокия, завидуя им, пожалела, что барин оставил ее девушкой.
Впрочем, было еще не поздно, и она смело подошла к поднявшемуся с кузины господину, страстно обняла и впилась в губы...
г.Васильков, апрель 1996 г.

Вечером добрались до N-ска. В почтовой гостинице взял комнату с двумя кроватями. Хозяйка гостиницы, косясь на Аню и мальчика. – Энти тоже с Вами?
– Со мной. Баня есть?
– Нет. Воду могу нагреть.
– Может по соседству есть?– я вынул пятак и поиграл с ним
– Пойду у Семёна спрошу. Они-с вроде как у себя сегодня топили.

Семён показался мне старичком. Хотя бойкий. Всё время что то говорит.
– Банька то у мня добротная. Малёхая, да жаркая. Вы как тамось – вместе будете париться, али пока чаю попьют?
Аня опустила глаза.
– Вместе, вместе.
– Ну чё ж. За ладно. Пройдём али... как?
– Пройдём.

Изба Семёна оказалась неподалёку. Сразу с улицы чуялся дымный аромат чёрной баньки запаренной хвойным веником.
– Может, а в дом, чайку?
– Да нет. Пили уже.
– Ну, так и ладно. Ладно.

Прошли сразу к бане.
– Вот тута бадья с тёплой водичкой. Тута на камнях чугунок с горячей, значитца. Смотрите – не обожгитесь. Холодная тута. Тута в ушате и разбавлять можно. Мыло тут. Ковш. Здесь кислая водица. Ну, вобщем то, всё навроде.
Отдав тяжёлую лампу со свечой. Старик откланялся и, пообещав горячего самовару, удалился.

Черные стены баньки глотали слабый дрожащий свет и дышали жаром на соскучившиеся по теплу фигуры. В полутьме быстро разделись. Аня не глядя на меня, прикрывая одной рукой грудь быстро развела в тазу воду и, сев на корточки, придвинув к себе мальчика, стала его мыть. Я взобрался на полати с веником и стал потихоньку себя шлёпать, поглядывая вниз.

В темноте и пару, стелившемуся по полу, ничего толком не было видно, но округлые женские очертания силуэта Ани производили на меня благостное впечатление. Мальчик, видимо взяв Аню за грудь, притянув её за шею шёпотом что то сказал. Аня прыснула, быстро глянув на верх на меня, – Ты же уже большой, какое ж тебе молочко?

– А тетя Варя кормила Соню молочком и Петю, а он уже большой.
– Стой прямо, что крутишься? Петя не вырос ещё наверное, а ты уже большой.
– Я ещё маленький.
Аня снова засмеялась.
– Стой хорошо. Что говоришь то? Барин что про тебя подумает?
Мальчик оглянулся на меня.
– Что подумает?
– А то и подумает. Что маленький ты ещё, смеяться будет.
– Аня ты его помоешь, может в дом его отведёшь?

Аня опустила голову. Стала сильнее тереть мальчика, который стал похныкивать, – Жарко!
Я подумал: «Стесняется, вроде как я над ней командую, а стоит ли?»
– Ну, если хочешь, мойся и сама с ним иди.
Аня быстро глянула на меня. Показалось, что из темноты блеснули глазки.
– А то, мож пропаришь его? Да сама пропаришься? Я выйду пока, да потом помоюсь.

Вышел в дверь, придерживая рукой хозяйство. В предбаннике пахло можжевельником и дымом, прохладный воздух приятно ласкал разгорячённую кожу. В большую прямоугольную дыру над дверью просвечивала луна, наконец то выглянувшая из под туч. Фонарь в предбаннике светил ещё тусклее, чем банный. Толстая свеча с хилым фитильком скорее напоминала своим светом лампадку перед иконой.

Изнутри слышалось, – На вот ковшик с водичкой. Дыши в него...
– Мама, а попить можно?
– Холодная, горло простудишь. В доме чаю попьёшь.
Что то еле слышное шёпотом и в ответ, – Добрый, добрый. Повернись ка.

Немного погодя, я вошёл. Анюткина мокрая спина, крепкий зад и ноги как мне показалось весьма призывно розовели в слабом свете свечи.
– Ну что, Андрейка, напарила тебя мамка?
– Напарила.

Я, сделав вид, что не смотрю особо стал делать воду в тазу, затем прошёл в серёдку, сел на пол, притянув к себе таз спиной к полати, стал намыливаться. Анютка спустила Андрюшку на пол, сама полезла наверх, плеснула на камни.
– Не жарко вам, барин?
– Парься парься. Мы с Андрейкой прохладной водичкой польёмся. Да Андрюша?
Стал поливать себя и мальчика, стало действительно жарко.
– Дай ка я тебя попарю.

Повернулась животом вниз. Я подошёл и положив руку на разгорячённую спину стал водить рукой по спине и похлестывать спину веничком. Приятная истома пошла по моей руке. Голове было жарковато. Провёл рукой по заду и по ногам не переставая шлёпать веничком. Свеча освещала только бок и прижатую к груди руку. Почувствовав поднятие между ног, отвернулся от мальчика таким образом, чтобы ему не было видно.

– Жа-арко.– мальчик сидел на полу поднимая ковшик и поливая себе из него на голову.
– Ну давай, теперь я полезу.
Аня не отрывая руку от груди, слезла, блеснув в свете свечи открывшимся животиком и ногами с округлыми коленками.
Я быстро заскочил наверх подогнув ноги, дабы не было видно моей восставшей плоти, стал колошматить себя веником, не глядя вниз. Аня быстро намылила себя. Андрейка стал хныкать и просился выйти. Успокоившись, я быстро выскочил наружу вдохнуть воздуха и остудиться.

Аня чуть приоткрыла дверь, чтобы чуть остудить баньку. «Уфф, хорошо то как... Нда. Девка что надо. Здорово то как!» Вдруг вспомнил про Силантия. «Нда. Хоронят уж наверное?... Нехорошо как то. А я тут...» Печальные мысли вновь вернули меня с небес. Зашёл. Анна, сполоснув волосы кислой водичкой, быстро оделась сама и, одев мальчика, спросила: – Мы пойдём?
– Идите, идите, я тут ещё немного. Посижу.

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
к следующей главе –