Ответ оставил Гость
Л.Н. Андреев – один из немногих писателей, которые тонко чувствовали движение жизни, ее стремительные порывы и малейшие изменения. Писатель особенно остро переживал трагизм человеческого существования, которым управляют неведомые людям таинственные, роковые силы. Его творчество – результат философских раздумий, попытка ответить на извечные вопросы бытия. В произведениях Андреева особую ценность приобретают художественные детали.На первый взгляд они кажутся совершенно неподвижными и немыми. За мельчайшими подробностями скрываются, подобно легким штрихам, едва неуловимые полутона и намеки. Тем самым писатель призывает своего читателя самостоятельно ответить на важнейшие вопросы человеческой жизни.Поэтому, чтобы понять произведения Андреева, нужно чувствовать смысловые оттенки каждого слова, уметь определять его звучание в контексте.Это мы и попытаемся сейчас сделать при анализе рассказа «Большой шлем».II Беседа по рассказу «Большой шлем» - В чем заключается особенность построения сюжета и системы персонажей? (Сюжет рассказа, на первый взгляд, кажется достаточно простым. Однако при более детальном рассмотрении можно заметить философский смысл, который скрывается за реально-бытовой основой. Персонажи рассказа – обычные люди. В течение многих лет они проводят свой досуг за игрой в винт. Автор скупо обрисовывает черты своих героев, ничего не говорит о внутреннем мире персонажей. Читателю самому предстоит догадаться, что за несложной сюжетной основой и лаконичным изображением героев подразумевается символ однообразия течения жизни, в ритме которого бесцельно живут обыватели). - Какова интонация произведения? Какова ее роль? (Интонация рассказа проста, лишена эмоциональности, острого драматизма, спокойна. Автор беспристрастно описывает досуг игроков. Речь идет о событиях обычных и невзрачных. Но за размеренной интонацией повествования скрывается напряжение, драматизм чувствуется в подтексте. В этом спокойном течении жизни, за однообразием карточной игры люди теряют свой духовный облик и индивидуальность). - Что можно сказать о героях рассказа «Большой шлем»? Как описаны их действия? (Внешний облик героев обрисован кратко. Яков Иванович «был маленький, сухонький старичок, зиму и лето, ходивший в наваченном сюртуке и брюках, молчаливый и строгий». Полной противоположностью ему является Николай Дмитриевич – «толстый и горячий», «краснощекий, пахнущий свежим воздухом». Евпраксия Васильевна и Прокопий Васильевич обрисованы менее подробно. При описании брата и сестры Андреев ограничивается лишь упоминанием фактов их биографии. Всех героев объединяет одно – карточная игра заменила им многообразие жизни. Они боятся, что установленный порядок и искусственно созданные условия существования могут разрушиться. Мир этих героев замнут в пределах колоды карт. Поэтому и действия их весьма шаблонны. Автор лаконично описывает манеру их игры). - Сопоставьте двух героев Николая Дмитриевича и Якова Ивановича по поведению за карточным столом. Как через детали раскрываются их характеры? (Яков Иванович никогда не играл больше четырех взяток, его поступки точно взвешены, не допускают малейших отклонений от установленного им порядка. Николай Дмитриевич, наоборот, в рассказе представлен страстным игроком. Игра в карты полностью поглощает его. Кроме того, он мечтает о большом шлеме, поэтому постоянно проявляет взрывы эмоций). - Как Андреев описывает карты в рассказе «Большой шлем»? Какой смысл скрывается за детальным изображением карт? (Складывается впечатление, что карты и люди поменялись местами: люди похожи на неодушевленные объекты, а карты ведут себя как живые существа. Автор детально описывает карточные масти. По мере усиления детализации описания у карт появляется характер, определенная модель поведения, они становятся склонными к проявлениям эмоций. Можно сказать, что автор совершает художественный обряд оживления карт. Олицетворению карт можно противопоставить процесс духовного омертвения героев). - Какой символический подтекст скрывается за смертью Николая Дмитриевича? (Смерть этого героя является закономерной и неизбежной. Весь ход повествования предвещает трагическую развязку. Нелепость мечты о большом шлеме свидетельствует о духовной смерти героя. После чего наступает смерть физическая. Абсурдность ситуации усиливает тот факт, что его мечта сбылась. Кончина Николая Дмитриевича символизирует пустоту многих человеческих стремлений и желаний, разрушающее влияние повседневности, которая, подобно кислоте, разъедает личность и делает ее бесцветной). - В чем заключается философский смысл рассказа? (Многие люди живут в атмосфере духовного вакуума. Они забывают о сострадании, добре, милосердии, интеллектуальном развитии. В их сердцах нет живого интереса к окружающему миру. Изображая ограниченное личное пространное своих героев, автор скрыто выражает свое несогласие с подобной формой существования).
Каково отношение игроков к происходщим в жизни событиям. О чем кроме игры говорят герои большого шлема?
В каких эпизодах отчетливо ощ темаравнолушие героев друг к другу и отчужденность
Какие сцены нагляднее всего рисуют абсурдность описываемого мира, поглощенного игрой и игрою обессмысленного. проанализировать реакцию каждого из г на смерть н Дмитриевича, о чем она свидетельствует
В чем двусмысленность названия
1.Они разговаривают на отвлеченные темы о гуляющих,
погоде, людях, идущих в лес с корзинками, судьбе некого Дрейфуса, с которым никто не знаком. Разговор является скорее фоном, он бессодержательный. Отношение к происходящим в жизни событиям практически равнодушное, больше интересуют карты, которые живут «своей жизнью». Окружающий мир волнует постольку, поскольку не ломает их устоявшиеся традиции. Это показывает, например, отношение к воскресенью как к «скучному дню», потому что в это время обычно нет игр, время оставлено для театров и гостей. Для игр выбрали самое тихое помещение, какое возможно (показывает важности игры).
2. Николай Дмитриевич начал приходить позже, однако никто не интересовался, по каким причинам. Никто также не заметил признаков ухудшения его здоровья. Когда он исчез на две недели, все волновались только о том, что будет нарушен привычный ход игры.
Люди не знают, кто где живет, есть ли у кого-то дети и всегда с удивлением о чем-то узнают.
3. Карты наделяются собственной жизнью, мыслями, чувствами, намерениями (пики приходят к одним, черви к другим). Они наделяются чертами характера (двойки и тройки имеют «дерзкий и насмешливый вид»). И люди начинают жить в этом придуманном мире, отгородившись от настоящего мира, черствеют душой, становятся равнодушными (например, Евпраксия Васильевна когда-то имела несчастную любовь, но уже не помнит, почему они не поженились). Наиболее ярко это видно в эпизоде смерти Николая Дмитриевича.
Реакция на смерть. Яков Иванович старается не смотреть на покойника. Заплакал от жалости только когда увидел, что тому не хватило буквально одного пикового туза до большого шлема. Думает о том, где они возьмут четвертого.
Про третьего игрока ничего не сказано, скорее всего, подразумевается, что он просто ушел.
4. Название имеет два смысла: буквальный и подтекст. Буквально: большой шлем - это термин в карточной игре. Подтекст: большой шлем - это символ того, к чему стремился Николай Дмитриевич при жизни, что видел своей целью жизни, смыслом. В то время как это всего лишь карточная игра, но она заменила этим людям настоящую жизнь. Он практически достигает своей мечты, однако практически сразу умирает. Яков Иванович расстроен из-за того, что Николай Дмитриевич «так и не понял», что практически сыграл в большой шлем. В то время как автору грустно скорее оттого, что герой умер, так и не поняв ценности настоящей жизни.
Проблемы психологии и смысла жизни в рассказах «Большой шлем», «Жили-были», «Рассказ о Сергее Петровиче», «Мысль»
Внимание писателя всегда привлекала морально-этическая и философская сущность человеческого бытия. Особо волновало его все возрастающее отчуждение и одиночество современного человека. «Разобщённость людей, их духовная ущербность, равнодушие к судьбе родной страны связывались Андреевым не только с социальным неравенством и материальной нуждой, для него это результат ненормального устройства буржуазного общества в целом. Разобщённость и бездуховность присущи и «благополучным» обывателям». «Большой шлем» - один из наиболее удачных рассказов философского настроения и одни из самых сильных антибуржуазных и антимещанских рассказов Андреева. Закон, норма, круг человеческого предначертания («рок») обретают в нем символико-фантасмагонические черты.
Андреев показывает, что «будни настолько обесценивают духовное содержание человеческой жизни, что она становится похожей на бессмысленное верчение, на фантастическую игру. (В данном рассказе символический образ игры строится на эмпирическом - карточной игре в винт. В дальнейшем творчестве Андреев будет широко пользоваться образом маскарада, зрелища, игралища, где человек - маска, марионетка) ».
И самое страшное здесь то, что из этой жуткой игры нет выхода. Все действия героев: разговоры, мысли сводятся лишь к одному - выиграть партию в винт. Даже смерть одного из героев не находит отклика в их сердцах. Они сожалеют только о том, что лишились партнера, а он не узнал, что выиграл.
«В финале «Большого шлема» слились воедино сарказм и крик боли, ирония и вопль отчаяния. Человек, омертвевший, разрушенный подчинением механической повседневности, заслуживает милосердия (пропал человек!) и презрения (овеществившиеся не могут быть людьми, они не способны на солидарность, они чужие даже самим себе)». Герои равнодушны друг другу, объединены лишь долголетней игрою в винт, они так безлики, что автор начинает именовать их столь же безликим «они» - вот ещё одна идея писателя. Когда один из игроков умирает во время игры, оставшиеся взволнованы не самой смертью, а тем, что мёртвый не узнал о своём выигрыше, а они лишились четвёртого партнёра.
Рассказ «Жили-были» - одна из вершин раннего творчества Андреева. В нем мотивы жизни, смерти, отчуждения, счастья звучат в полную силу, резко противопоставлены мироощущения двух героев-антиподов: чужого земле и людям, хищного и несчастного купца Кошеверова и счастливого, сроднившегося с жизнью дьякона Сперанского. Оба героя оказываются в одной больничной палате, оба они вскоре умрут, но между ними есть существенное различие: их отношение к своему будущему. «И если для Кошеверова палата, камера, комната - плачевный конец, безрадостный и безвыходный итог, смерть, за которыми пустота, если для него смерть лишь обнаружила тщетность и бесцельность его существования, то для Сперанского смерть ещё раз обнажила великий смысл и цену жизни.
Сперанский весь открыт для жизни. Он не сосредоточен на своей болезни, он обращён к другим больным, к врачам и студентам, сёстрам и сиделкам, к живой жизни вне палаты. Он слышит крик воробьёв, радуется сиянию солнца, с интересом следит за дорогой. Его судьба тесно связана с судьбой его жены, детей, родного дома и сада - все они живут в нём, и он продолжает жить в них».
Этим рассказом Андреев хотел показать, что разные люди по-разному относятся к жизни. Для одних людей - это счастье, возможность проявить себя (Сперанский), а для других жизнь - бессмысленное, пустое прозябание.
«Последняя фраза рассказа «Жили-были»: «Солнце всходило», - необыкновенно емка и многозначна. Она имеет отношение к судьбе Кошеверова (он умер, побеждённый и жизнью, и смертью, а непобедимая жизнь продолжает своё течение). Не в меньшей степени она относится и к судьбе дьякона Сперанского: дьякон вскоре умрёт, но сама его смерть есть торжество жизни, есть утверждение того, что он любил, ради чего жил. Эта последняя фраза относится и к судьбе третьего действующего лица - студента Торбецкого, жизнь которого, хотя он и лежит на больничной койке, ещё впереди, как впереди жизнь людей тысяч поколений».
В центре «Рассказа о Сергее Петровиче» - ведущая проблема раннего творчества Андреева: «человек и рок». Герой рассказов философского настроения испытывал на себе воздействие «рока» и реагировал на него своим поведением. Сергей Петрович оказывается в положении, дающем ему возможность увидеть, ощутить, осознать свою зависимость от «рока». Повествование в рассказе ведётся не от лица Сергея Петровича, а от третьего лица, но это неведомое и «объективное» третье лицо находится на уровне сознания Сергея Петровича, максимально приближено к кругу его представлений.
«Любопытна оценка, которую Андреев дал рассказу. В нескольких случаях (письма М. Горькому, А. Измайлову и др.) Андреев признавал, что рассказ художественно не вполне ему удался. Вместе с тем он упорно твердил, что идеологически «Сергей Петрович» для него очень важен, что он ставит его выше многих, если не всех ранних рассказов этой поры, в том числе выше рассказа «Жили-Были» «по значительности и серьёзности содержания». Вот, к примеру, что писал Андреев о рассказе в собственном дневнике: «… смерть сейчас не страшна мне и не страшна именно потому, что «Сергей Петрович» окончен…». В дневнике же Андреев кратко записывает и основную тему рассказа, как он её понимает: «… это рассказ о человеке, типичном для нашего времени, признавшем, что он имеет право на всё, что имеют другие, и восставшего против природы и против людей, которые лишают его последней возможности на счастье. Кончает он самоубийством - «свободной смертью», по Ницше, под влиянием которого и рождается у моего героя дух возмущения».
В выборе темы и сюжета Андреев в значительной степени шёл за Михайловским, за его толкованием сильных сторон философии Ницше и за его спором с Ницше о свободном человеке. По мысли Михайловского, Ницше силен своей критикой современной личности, на нет стёртой современным буржуазным обществом, и острой тоской по новому, свободному, яркому человеку. Маленький человек, считал Михайловский, «может таить в себе, а при случае и обнаруживать такую нравственную мощь и красоту, перед которой мы поневоле должны почтительно снять шапку. Но её столь же почтительно можно снять и перед обыкновенным рядовым работником на деле, которое мы считаем важным, нужным, святым».
Андреев выбирает в герои рассказа именно такого обыкновенного рядового работника, которого однажды привлёк к себе и поразил «Так говорил Заратустра». Под воздействием ницшевской идеи «сверхчеловека» ординарный человек Сергей Петрович прозрел: перед ним зажёгся идеал человека «сильного, свободного и смелого духом», и он понял, как далёк он от этого идеала.
Ницше разбудил в нём ощущение его неравенства в природном мире вследствие его ординарности, обыкновенности (в сравнении с некоторыми товарищами он «некрасив», «неумён», «бесталанен» и т.п.). Сергея Петровича глубоко уязвила мысль Ницше о неполноценности обыкновенных людей, к разряду которых он принадлежал.
Начав с Ницше, отталкиваясь от него, Сергей Петрович приходит к пониманию того, что он не свободен, не силён, не смел духом отнюдь не потому только, что лишён ярких талантов. Он несчастен оттого, что общественное устройство не даёт ему никаких возможностей развить собственные естественные потребности и возможности (он глубоко любил природу, увлекался музыкой и искусством, мечтал о радостном труде простого пахаря и о чуткой женской любви). В несправедливо построенном обществе ему отводится роль члена, полезного для рынка (как покупатель), для статистики и истории (в качестве объекта изучения законов народонаселения), для прогресса. Вся его «полезность», как стало ясно Сергею Петровичу, «находится вне его воли».
«Ничтожнейший», «ординарнейший» Сергей Петрович - бунтарь наподобие пушкинского Евгения («Медный всадник»). Евгений поднялся против государственной и исторической необходимости, лишающей его личной воли. Сергей Петрович восстал против «рока». В понятие «рок» он прежде всего включает социальную несправедливость буржуазного мира. Включает он и «природное неравенство» (таланты и обыкновенные люди). Но если для Ницше это деление навечно возвышает одних и «бракует» других, то для Сергея Петровича ясно, что это неравенство должно стать неощутимым в том обществе, где каждый человек может найти себя, быть на своём месте и получить удовлетворение от собственных усилий и признание по результатам своего труда.
Сергей Петрович, как большинство героев Андреева, - индивидуалист, индивидуалист альтруистической складки, страдающий и слабый, и как индивидуалист он не знает путей достижения социального равенства, при котором он смог бы стать свободной личностью. Более того, Сергей Петрович вполне уверился, что в этом мире он не может быть никому из людей равным и, следовательно, не может быть счастливым. Трактат Ницше («Если жизнь не удастся тебе, знай, что удастся смерть») явился толчком к самопробуждению и поводом для самоубийства Сергея Петровича, истинной причиной самоубийства было осознание собственной беспомощности в мире, где культивируется всяческое неравенство. Его самоубийство - и шаг отчаяния, и возмущение, и бунт, и торжество победителя одновременно.
В рассказе «Мысль» наиболее ярко выражена тема «бессилия и безличия человеческой мысли, подлости человеческого разума». Главный герой рассказа - доктор Керженцев. Этот человек отказывается от нравственных норм и этических принципов, а признает лишь силу мысли. «Вся история человечества, - пишет он в своих записках, - представлялась мне шествием одной торжествующей мысли. …Я боготворил ее, - говорил он о мысли, - и разве она не стоила этого? Разве, как исполин, не боролась она со всем миром и его заблуждениями? На вершину высокой горы взнесла она меня, и я видел, как глубоко внизу копошились людишки с их мелкими животными страстями, с их вечным страхом и перед жизнью и смертью, с их церквями, обеднями и молебнами».
Отказавшись от морали общества, Керженцев опирается на свою собственную мысль. Чтобы доказать свое превосходство над всеми людьми, он решается на убийство. Причем убивает он своего друга Алексея Савелова. Керженцев имитирует свое сумасшествие, и радуется, что ловко обвел вокруг пальца следствие. «Но мысль убила ее творца и господина с таким же равнодушием, с каким он убивал ею других».
Так писатель приводит нас к выводу о том, что эгоцентричная и внесоциальная мысль Керженцева опасна как для него самого, так и для окружающих людей. Трагедия героя не единственная в своем роде, Андреев показывает, что так произойдет с каждым, кто захочет возвысить себя над другими.
СПОСОБЫ МИРОМОДЕЛИРОВАНИЯ В РАССКАЗЕ Л. АНДРЕЕВА «БОЛЬШОЙ ШЛЕМ»: ЖАНРОВЫЙ АСПЕКТ
Высокая степень семиотичности жанра литературного произведения позволяет использовать жанровый анализ как способ постижения целостности текста. Для теоретиков формальной школы признаки жанра являются доминирующими 1 . Это, в свою очередь, предполагает то, что структура литературного произведения может быть постигнута через жанр. В работах М.М. Бахтина говорится о тесной связи жанра с тематикой произведения и мировидением автора 2 . Понятие «жанровое содержание», введённое Г.Н. Поспеловым, оказывается важным для жанрового анализа, направленного на осмысление эстетической концепции действительности, воплощённой в тексте.
Существует и иное понимание возможностей жанрового анализа. Так, анализ в аспекте рода и жанра А.Б. Есин в своей монографии «Принципы и приёмы анализа литературного произведения» относит к вспомогательным видам анализа. миромоделирование поэтика персонаж жанровый
Наиболее продуктивным нам представляется жанровый анализ, опирающийся на онтологический аспект, который позволяет рассматривать жанр как «некий тип миросозидания, в котором определённые отношения между человеком и действительностью выдвигаются в центр художественной Вселенной и могут быть эстетически постигнуты и оценены в свете всеобщего закона жизни» 5 .
Сказанное выше фокусирует наше внимание не на описательном, а на функциональном подходе к проблеме жанра литературного произведения, что, в свою очередь, приводит к тому, что основной задачей является не жанровая идентификация произведения, а исследование того, как жанровая структура соотносится с воплощённой в произведении моделью мира, как взаимодействуют в пределах одного текста различные жанровые стратегии.
Эта задача, на наш взгляд, наиболее последовательно реализована
Н.Л. Лейдерманом 6 , который предлагает жанровый анализ текста соотносить с системой носителей жанра. Разработанная им теоретическая модель жанра положена в основу анализа рассказа Л. Андреева «Большой шлем».
Рассказ «Большой шлем» впервые был опубликован в московской газете «Курьер» 14 декабря 1899 года. Существует практика рассмотрения данного текста в ряду других ранних рассказов писателя, сориентированных преимущественно на реалистическую традицию. Однако, анализируя тексты Л. Андреева, следует учитывать точку зрения автора монографии о творчестве писателя Л.А. Иезуитовой: «Деление творчества Л. Андреева на традиционно-реалистическое и философское или какое-то другое (нереалистическое, полуреалистическое, модернистское, экспрессионистское, символическое, экзистенциалистское) иногда правомерно, но чаще это лишь удобная для изложения материала схема. Обе неравных половины творчества Андреева существуют как единый организм, во взаимосвязи и взаимопроникновении не могут быть поняты друг без друга, вне общего контекста, созданного ими же» 7 . Это замечание, на наш взгляд, имеет прямое отношение к рассказу «Большой шлем». Жанр, который характеризуется определёнными способами моделирования действительности, отражает эту двойственность текста.
В рассказе мы можем обнаружить три способа миромоделирования - метафорический (символический), метонимический и ассоциативный. В рассказе как в жанре малой прозы господствующим является метонимический принцип. Суть его заключается в том, что случай, существенный аспект жизни, позволяет составить представление о всеобщем смысле бытия, о мире в целом. Функционирование данного принципа можно сравнить с системой расходящихся кругов. Четыре игрока в вист находятся в замкнутом пространстве «глухой» 8 комнаты. Границы этого круга кажутся непроницаемыми для «тревожной и чуждой» 9 жизни. С этим образом связано звучание темы футлярного существования людей, сознательно отгородившихся от реальности. Эта тема сближает А.П. Чехова и Л. Андреева, неслучайно рассказ «Большой шлем» называют одним из самых «чеховских» в творчестве писателя 10 . Но за пределами комнаты всегда существовала, существует и будет существовать иная жизнь. Внутри время течёт плавно по кругу («Так играли они лето и зиму, весну и осень» 11), это время в чистом своём выражении, оно утратило конкретность. Об этом свидетельствуют такие временные формулы, как «одно время», «временами». Перед нами формальные признаки идиллического хронотопа: отграниченность от остального мира, цикличность времени, статичность, обусловленная повторяемостью событий. Впрочем, об идиллии применительно к тексту Л. Андреева можно говорить лишь в ироническом ключе. Следует отметить, что первая публикация рассказа имела жанровый подзаголовок «идиллия». Однако идиллическое течение времени характерно только для первой части рассказа, вторая часть начинается с фиксации точной даты, повествование становится динамичным, читателя охватывает напряжённое ожидание того, что произойдёт что-то исключительное.
За пределами комнаты время течёт в биографическом и историческом измерениях. Мы выясняем, что у двух игроков - Евпраксии Васильевны и её брата Прокопия Васильевича - было прошлое: «Он потерял жену на второй год после свадьбы и целых два месяца после того провёл в лечебнице для душевнобольных; сама она была незамужняя, хотя когда-то имела роман со студентом». У Николая Дмитриевича есть настоящее - «старший сын за что-то арестован и отправлен в Петербург» 13 . И только жизнь Якова Ивановича полностью ограничивается тем временным кругом, с которым связана игра в винт. На это, в частности, указывает следующая портретная деталь: «. маленький, сухонький старичок, зиму и лето ходивший в наваченном сюртуке» 14 (курсив наш. - Л.С.). Внешний мир присутствует в тексте во многом благодаря Николаю Ивановичу, который приносил «слабые отголоски этой тревожной и чуждой жизни» 15 , он, с разговорами о погоде, о деле Дрейфуса, менее всего вписывается в границы, заданные карточной игрой. Заметим, что это единственный герой, наделённый фамилией (Масленников). Это знак принадлежности к тому миру, который находится за пределами карточного круга, и знак неутраченной индивидуальности героя. Наконец, есть в тексте рассказа и третий круг, соотнесённый с речевой зоной повествователя, он поражает своими космическими масштабами и вневременными характеристиками. Повествование, ведущееся от третьего лица, носит отстранённый характер, усиливает эффект отчуждения. Лишь в финале на миг этот круг открывается для Якова Ивановича, когда он осознаёт, что такое смерть, беспомощно плачет и понимает, что все попытки «обойти» судьбу бессмысленны.
Ассоциативный принцип миромоделирования связан с мотивом карточной игры. В сознании читателя выстраивается целый ряд литературных ассоциаций, в первую очередь тех, где сопряжены мотивы карточной игры и смерти: «Пиковая дама» А.С. Пушкина, «Маскарад» и «Штосс» М.Ю. Лермонтова, «Смерть Ивана Ильича» Л.Н. Толстого. Мотив одушевления, очеловечивания карт заставляет вспомнить не только «Пиковую даму» А.С. Пушкина, но и «Игроков» Н.В. Гоголя, и рассказ
А.П. Чехова «Винт», где эта тема предстаёт в юмористическом, сниженном ключе. Ассоциативный ряд, связанный с темой «футлярной жизни», также обращает нас к произведениям А.П. Чехова.
Образ, вырастающий из синтеза ассоциаций, восходит к метафоре «жизнь - игра». При этом речь идёт не о сравнении жизни с игрой, как, например, в драме М.Ю. Лермонтова «Маскарад». Метафора Л. Андреева реализует, доводит до логического конца мотив очеловечивания карт. Именно метафорический принцип позволяет обозначить специфику той модели мира, которая создаётся в рассказе Л. Андреева. Писатель рисует момент замещения, подмены реальности некой условной, фантастической схемой. Гротескная деформация как принцип миромоделирования характерна для экспрессионизма. Чем больше люди, играющие в карты, замыкаются в ситуации игры, тем больше они попадают под власть карт. Наконец, становится очевидным: не люди играют в карты, а карты играют людьми. Такого рода метафора оказывается весьма характерной для поэтики экспрессионистов. Достаточно вспомнить микроновеллу о короле, который «игрывал в людей», а теперь сам превратился в игральную карту в рассказе Сигизмунда Кржижановского «Странствующее “странно”».
Люди утрачивают свою индивидуальность, но всё большую индивидуальность начинают приобретать карты, они становятся значительнее людей, обретают «свою волю, свои вкусы, симпатии и капризы» 16 . В связи с этим смерть Николая Дмитриевича может рассматриваться и как результат его болезни (грудная жаба, паралич сердца) и как волеизъявление карт, с которыми связаны мотивы судьбы, рока. Почему жертвой карт становится именно Николай Дмитриевич? Он отличается от своих партнёров тем, что не утратил вкуса к жизни, не научился скрывать свои чувства, даже в пределах тех границ, которые обозначены карточной игрой, не утратил способности мечтать и испытывать сильные страсти. Описанию отношений героя и карт в рассказе отведено значительное место. Для всех игроков карты давно утратили «значение бездушной материи» 17 . Николай Дмитриевич Масленников в большей степени, чем остальные герои, осознаёт свою зависимость от воли карт, не может примириться с их прихотливым нравом, пытается их переиграть. В отношении карт к Николаю Дмитриевичу «чувствовалось что-то роковое, фатальное» 18 .
Непохожесть, чужесть Николая Дмитриевича всячески подчёркивается автором. Чужесть в литературе экспрессионизма оформляет характер и специфику отношений во всех без исключения сферах, составляя ядро концепта отчуждение. Футлярность существования игроков в вист, их отгороженность от мира - это один из аспектов отчуждения. Изолированность героев, которые ничего не знают и не хотят знать друг о друге, - это ещё один уровень отчуждения. Место чужого в рассказе, освободившееся в связи со смертью Николая Дмитриевича, не будет пустовать. Кого в следующий раз выберут карты? Якова Ивановича? Евпраксию Васильевну? Её брата, боявшегося «слишком большого счастья, за которым идёт такое же большое горе» 19 ? В финале рассказа мы явственно ощущаем дыхание смерти как дыхание вечности, это доминантное ощущение экспрессионистов. Но даже смерть не в силах разорвать привычный круг существования героев.
Таким образом, мы видим, как экспрессионизм выступает своеобразным вторым слоем, накладывающимся на реалистическую основу.
Характерный для экспрессионизма приём сдвига и алогизм ещё не обнаруживают себя столь явственно, как, например, в более позднем рассказе Л. Андреева «Красный смех», однако и в «Большом шлеме» мы находим совмещение конкретной натуралистической детализации («бумажка от тянучки» на подошве сапога покойника) и мистически звучащих мотивов судьбы и смерти. Немотивированность переходов от бесконечно малого к бесконечно большому: «Так играли они лето и зиму, весну и осень. Дряхлый мир покорно нёс тяжёлое ярмо бесконечного существования и то краснел от крови, то обливался слезами, оглашая свой путь в пространстве стонами больных, голодных и обиженных», 20 - это тоже отличительная черта поэтики экспрессионизма. Пожалуй, самым ярким примером немотивированности, странности оказывается звучащий в финале неожиданный вопрос Евпраксии Васильевны:
«А вы, Яков Иванович, всё на той же квартире?». Вопрос, которым заканчивается рассказ, обретает особую значимость ещё и потому, что не предполагает ответа.
Рассказ Л. Андреева, статичный в начале и динамичный во второй части, позволяет соотнести его с двумя жанровыми стратегиями - новеллистической и этологической (нравоописательной). При этом первая оказывается лишённой своих сущностных характеристик и сохраняет лишь некоторые формальные особенности. Так, мы можем обнаружить в тексте неожиданную развязку, изображение таинственной игры судьбы с человеком, видим, как писатель сводит жизненный материал в фокус одного события, что характерно для новеллы. Вместе с тем назвать неожиданную развязку новеллистическим пуантом, поворотом ситуации к противоположному или выявлением в характере персонажей новых для читателя свойств мы не можем. Смерть Масленникова ничего не меняет, жизненный круг, обозначенный карточной игрой, не разорван. Даже отступивший от своих правил Яков Иванович делает это в первый и последний раз.
Размеренное, детализированное описание среды в её относительно устойчивом состоянии, изображение статичных характеров персонажей позволяет выделить это - логическую составляющую в рассказе. При этом объектом изображения являются не социальные роли героев, а психология игроков, которые в человеке видят не человека, а партнёра по игре. Эта составляющая и формирует ту реалистическую основу, в которую вплетены элементы экспрессионистской поэтики.
Примечания
- 1 См.: Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика / Б.В. Томашевский. - М., 2 1996.
- 2 См.: Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества / М.М. Бахтин. - М., 1979; Медведев, П.Н. (Бахтин М.М.) Формальный метод в литературоведении / П.Н. Медведев (М.М. Бахтин). - Л., 1927.
- 3 См.: Поспелов Г.Н. К вопросу о поэтических жанрах / Г.Н. Поспелов // Доклады и сообщения филологического факультета МГУ. - 1948. - Вып. 5. - С. 59-60.
- 4 См.: Есин А.Б. Принципы и приёмы анализа литературного произведения: учеб. пособие / А.Б. Есин. - М., 1999. В отдельных случаях, по мысли автора, жанр может помочь в анализе, указать, на какие стороны произведения следует обратить внимание. Возможности жанрового анализа ограничиваются тем, что далеко не все произведения имеют чёткую жанровую природу, а в том случае, когда жанр определяется однозначно, это «не всегда помогает анализу, поскольку жанровые структуры зачастую опознаются по второстепенному признаку, не создающему особого своеобразия содержания и формы» (С. 221). Впрочем, это замечание автор относит в большей степени к анализу лирических жанров. Когда речь идёт об анализе эпических произведений, в первую очередь, рассказа, жанровый аспект представляется существенным (С. 222).
- 5 Практикум по жанровому анализу литературного произведения / Н.Л. Лейдерман, М.Н. Липовецкий, Н.В. Барковская и др. - Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 2003. -С. 24.
- 6 Там же. С. 15-24.
- 7 Иезуитова Л.А. Творчество Леонида Андреева. 1892-1906 / Л.А. Иезуитова. - Л., 1975. - С. 65.
- 8 Андреев Л.Н. Большой шлем / Л.Н. Андреев // Избранное. - М., 1982. - С. 59.
- 9 Там же. С. 59.
- 10 Беззубов В.И. Леонид Андреев и традиции русского реализма / В.И. Беззубов. - Таллинн, 1984.
- 11 Андреев, Л. Н. Указ. соч. С. 59.
- 12 Там же. С. 58.
- 13 Там же. С. 62.
- 14 Там же. С. 58.
- 15 Там же. С. 59.
Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]
Рассказ «Большой шлем»
Рассказ Андреева «Большой шлем» – с ироническим подзаголовком «идиллия» – впервые был опубликован в московской газете «Курьер» 14 декабря 1899 года. В дневнике писателя сохранилась запись: «В мое отсутствие вышел мой рассказ «Большой шлем», действительно хороший рассказ». Высокую оценку рассказу дал Л. Толстой, заинтересовавшийся необычной постановкой в нем темы смерти. «Лучший ваш рассказ – «Большой шлем», – писал Андрееву Горький в начале апреля 1900 года. По воспоминаниям одного из современников, Горький, прочитав «Большой шлем», сказал: «Нарождается талант… Рассказ написан очень хорошо. Особенно одна деталь выявляет способности автора: ему нужно было сопоставить жизнь и смерть – Андреев сделал это очень тонко, одним штрихом».
Сюжет и система персонажей рассказа.
В «Большом шлеме», построенном на реально-бытовой сюжетной основе, но в углубленном философско-психологическом аспекте, воплощается характерный для Андреева мотив недолговечности и призрачности человеческого счастья, уже прозвучавший в рассказе «Ангелочек» и развитый в последующих произведениях писателя.
Сюжет «Большого шлема» несет в себе обобщенно-философский смысл. Персонажи рассказа – заурядные, ничем не примечательные обыватели-провинциалы – в течение многих лет однообразно проводят свой досуг за карточной игрой в винт. «В денежном отношении игра была ничтожная», – сказано в начале авторского повествования: писатель в данном случае отходит от традиции классической литературы, традиции Пушкина («Пиковая дама») и Достоевского («Игрок»), когда тема карт связывалась с идеей внезапного обогащения, изменения судьбы, чуда. Андреев создает иную сюжетную ситуацию, в полной мере отвечающую его творческому замыслу. Герой рассказа, Николай Дмитриевич Масленников, в отличие от своих партнеров, получающих удовольствие лишь от самого процесса игры, одержим мечтой когда-нибудь непременно «сыграть большой шлем в бескозырях1
Большой шлем – такое положение в карточной игре, при котором противник не может взять старшей картой или козырем ни одной карты партнера.
», однако нужная комбинация карт никак у него не складывается.
Ситуация «Большого шлема» близка по смыслу одному из сюжетных мотивов повести Л. Толстого «Смерть Ивана Ильича» – не случайно этот рассказ Андреева получил у Толстого высокую оценку. «Приходили друзья составить партию, садились, – читаем в «Смерти Ивана Ильича». – Сдавали, разминались новые карты, складывались бубны к бубнам, их семь. Партнер сказал: без козырей, – и поддержал две бубны. Чего же еще? Весело, бодро должно бы быть – шлем. И вдруг Иван Ильич чувствует эту сосущую боль, этот вкус во рту, и ему что-то дикое представляется в том, что он при этом может радоваться шлему». Вот и герою Андреева капризная фортуна однажды улыбнулась, но в то самое мгновение, когда он наконец получил вожделенный расклад карт, его настигла внезапная смерть. Он не успел даже протянуть руку к картам, чтобы окончательно убедиться в этой редкой удаче, так как тут же скончался от паралича сердца. Тема рока, неумолимой судьбы, безжалостно губящей все помыслы и надежды людей, прямо перекликается с выраженной в «Ангелочке» мыслью о недолговечности счастья.
С большой художественной силой передан в «Большом шлеме» ужас от внутренней разъединенности людей, от их холодно-жестокого равнодушия друг к другу. Спокойный и плавный ритм рассказа, снисходительная, едва ли не доброжелательная обрисовка персонажей в сочетании с тонкой авторской иронией, преднамеренным заострением образов и ситуаций – все эти художественные средства способствуют более глубокому и полному раскрытию духовной отчужденности героев. Рассказ начинается словами: «Они играли в винт три раза в неделю». Этим безличным «они» автор сразу подчеркивает, что индивидуальные, особенные свойства героев не имеют здесь существенного значения. Мы ничего не узнаем о наклонностях, роде занятий, семейных связях персонажей – точно так же, как ничего не знают, да и не хотят знать друг о друге и они сами, трижды в неделю встречающиеся за карточным столом. Лишь случайно, когда Николай Дмитриевич две недели не являлся на игру, партнеры с «удивлением» узнали, что арестован его сын (о существовании которого они не подозревали) и что сам Николай Дмитриевич давно страдает от острых приступов тяжелой болезни. Но и эти эпизоды вне карточной игры, вызвавшие только легкое замешательство, не в состоянии вывести партнеров из привычного равновесия – установившийся ритуал подавляет любые проявления живой жизни.
Внешний облик героев обрисован весьма лаконично. Один из партнеров, Яков Иванович, «был маленький, сухонький старичок, зиму и лето ходивший в наваченном сюртуке и брюках, молчаливый и строгий». Ему противопоставлен Николай Дмитриевич – «толстый и горячий», «краснощекий, пахнущий свежим воздухом». Этим скупым портретным деталям соответствует поведение обоих героев за карточной игрой. Яков Иванович, не удивляясь и не огорчаясь, при любом раскладе – в выигрыше или проигрыше – никогда не играл больше четырех взяток. Его поступки строго и точно взвешены, не допускают ни малейшего отклонения в сторону от установленного им самим неизменного порядка. Напротив, более живой Николай Дмитриевич не склонен мириться с рутиной в игре. Его мечта о большом шлеме, по сути дела, не что иное, как попытка – пусть нелепая, бессмысленная – вырваться из предопределенного жизненного «круга», испытать судьбу, проявить волю.
Способы проявления авторской позиции
В художественной структуре рассказа особое значение имеет внешне случайное авторское упоминание об аналогичной ситуации, пережитой однажды Яковом Ивановичем. «Однажды случилось так, что, как начал Яков Иванович ходить с двойки, так и отходил до самого туза, взяв все тринадцать взяток. «Но почему же вы не играли большого шлема?» – вскрикнул Николай Дмитриевич. «Я никогда не играю больше четырех, – сухо ответил старичок и наставительно заметил: – Никогда нельзя знать, что может случиться». В конечном счете, однако, и «непробиваемый» Яков Иванович со всей своей трезво-расчетливой осторожностью чувствует себя по-детски беспомощным после внезапной и оттого особенно страшной смерти Николая Дмитриевича. Быть может, только в этот момент он осознает бессмысленность своих попыток «обойти» судьбу, уберечься от ее неумолимо-жестокой воли.
Художественное пространство рассказа, замкнутое в пределах комнаты, где проходит игра, обретает символический смысл. Она, эта комната, «становилась совсем глухой», как бы уничтожала «своей мягкой мебелью» все посторонние звуки, которые могли бы отвлечь игроков от их любимого занятия. Вне карточной игры происходят разные события, мир «покорно нес тяжелое ярмо бесконечного существования и то краснел от крови, то обливался слезами, оглашая свой путь в пространстве стонами больных, голодных и обиженных», но партнеры, поглощенные своей неуемной страстью, не замечают ничего вокруг.
Только Николай Дмитриевич время от времени вносит в ритуал карточной игры «слабые отголоски этой тревожной и чуждой жизни». То он сообщает присутствующим, что «днем морозу было десять градусов», то заводит разговор про нашумевшее судебное дело, бессознательно оживив партнеров, – помимо собственной воли они втянулись в спор о законности порядка в судопроизводстве, даже чуть было не поссорились, но, тотчас опомнившись, вновь «серьезно и вдумчиво» сосредоточились на игре. Впечатление таково, что жизнь словно перешла из их рук к картам, живущим по своим, молчаливым и таинственным законам.
Параллельно с изображением однообразно-монотонных будней партнеров писатель выстраивает еще один образно-символический ряд. В глазах игроков карты «давно потеряли значение бездушной материи» – каждая из них «была строго индивидуальна и жила своей обособленной жизнью». Одушевленный мир карт с их «прихотливым нравом, их насмешливостью и непостоянством», воссозданный автором средствами острого словесного гротеска («смеялись три шестерки и хмуро улыбался пиковый король», «проклятые шестерки опять скалили свои широкие белые зубы»), олицетворяет в рассказе высшие роковые силы, властвующие над человеческими помыслами и устремлениями. Между миром людей и миром карт не может быть взаимопонимания: слепое везение, выпадающее на долю Николая Дмитриевича, стремительно и резко оборачивается трагедией. Оба эти мира близки друг другу лишь в одном – в тупом и холодном равнодушии ко всему окружающему. Даже смерть не в состоянии всколыхнуть естественно-человеческое: все поглощено, задавлено, уничтожено бессмысленной игрой.
Лишь после кончины Николая Дмитриевича его партнеры с трудом начинают припоминать, где жил покойный, была ли у него жена. Примечательно, однако, другое. Даже в эти трагические минуты, заставляющие людей забыть обо всем на свете, они не могут освободиться от своей всепоглощающей страсти, от нелепого и убогого культа карточной игры.
Смысловой итог рассказа
Якова Ивановича удивило и напугало прежде всего то, что умерший Николай Дмитриевич «никогда не узнает, что в прикупе у него был туз и что на руках у него был верный большой шлем». И подлинное потрясение он испытывает после того, как, изменив единственный раз своему правилу – не брать больше четырех взяток, он взял карты покойного и сыграл за него большой шлем. Умершему партнеру редкостно повезло, но он никогда не узнает об этом – вот что повергает Якова Ивановича в отчаяние. И еще одна мысль не дает покоя игрокам: «А где же мы теперь возьмем четвертого?» Только и всего. Когда-нибудь точно так же внезапно умрет за карточным столом следующий, а остальные точно так же будут озабочены, где им взять нового партнера, чтобы составить партию в винт. И жизнь, пустая и бесцветная, будет бессмысленно продолжаться, и карты будут «равнодушны и иногда злонасмешливы». В финале «Большого шлема» сливается воедино сарказм и крик боли, ирония и вопль отчаяния. Человек, подверженный тлетворному, разрушительному воздействию механической повседневности, достоин сострадания, но вместе с тем заслуживает и осуждения – за душевную опустошенность, равнодушие к окружающим.
Вывод из рассказа очевиден: ординарному человеку нет и не может быть радости, счастья в жизни, где все – от рождения до смерти – подчинено всемогущему року. Но Андреев далек от того, чтобы смиренно принять этот вывод. «Большой шлем» подтверждает правоту Александра Блока, писавшего о том, что Андреев «вопил» при виде человеческих мучений и что «вопли его услышаны; они так пронзительны, так вещи, что добираются до сокровенных тайников смирных и сытых телячьих душ…».
Вопросы для повторения
1. К какому типу рассказов относится «Большой шлем»? Каковы особенности его образно-художественного строя?
2. В чем философский смысл рассказа?
4. Какое художественное значение имеет в «Большом шлеме» мотив карточной игры? Что означает в жизни Николая Дмитриевича его мечта «сыграть большой шлем в бескозырях»?
6. Сопоставьте двух героев – Николая Дмитриевича и Якова Ивановича – по внешнему облику, по поведению за карточным столом. Как через эти детали раскрываются их характеры?
7. Как вы поняли смысл трагического финала рассказа, реакцию игроков на смерть Николая Дмитриевича?
Пьеса «Жизнь человека»
«Хочу реформировать драму», – писал Андреев А. Серафимовичу в ноябре 1906 года после окончания работы над пьесой «Жизнь человека». В письме Г. Чулкову Андреев также отмечал новаторство своего замысла: «Дело в том, что я взял для пьесы совершенно новую форму – ни реалистическую, ни символистскую, ни романтическую, – что не знаю…» В работе над пьесой писатель испытал немалые трудности. «Скажу откровенно, – признавался он Вл. Немировичу-Данченко, – сам я недоволен «Жизнью человека». Приходилось положительно идти ощупью, мысль упрямо сбивалась на старое, привычное, и минутами не было никакой возможности разобраться, хорошо ли ты делаешь или дурно. В самом процессе работы развивалась и выяснялась форма, и только оканчивая пьесу, понял я сам ее сущность… Пусть это будет первым опытом».
По замыслу автора, «Жизнь человека» должна была быть первой в цикле философских пьес, «связанных односторонностью формы и неразрывным единством основной идеи». «За «Жизнью человека» идет «жизнь человеческая», которая будет изображена в четырех пьесах: «Царь-Голод», «Война», «Революция» и «Бог, дьявол и человек», – писал Андреев Немировичу-Данченко в мае 1907 года. – Таким образом, «Жизнь человека» является необходимым вступлением как по форме, так и по содержанию, в этот цикл, которому я смею придавать весьма большое значение». И хотя этот замысел в своем первоначальном варианте не был осуществлен (из названных была написана лишь пьеса «Царь-Голод»), само по себе намерение Андреева создать цикл драматических произведений, в котором судьбы отдельных людей должны были быть увязаны с судьбами человечества, четко соотносилось с острейшими философскими запросами времени и по-своему отражало потребность в новом уровне философско-исторической и художественной мысли.
Тематика и проблематика пьесы
В прологе к пьесе сразу же декларирована ее главная тема – вневременная трагедия человека, зависимого от воли рока. Некто в сером, именуемый Он, – условный персонаж, олицетворяющий все то, что препятствует свободе человека, – фиксирует орбиту человеческой жизни: «Неудержимо влекомый временем, он непреложно пройдет все ступени человеческой жизни, от низу к верху, от верху к низу. Ограниченный зрением, он никогда не будет видеть следующей ступени, на которую уже не поднимется нетвердая нога его; ограниченный знанием, он никогда не будет знать, что несет ему грядущий день, грядущий час – минута. И в слепом неведении своем, томимый предчувствиями, он покорно совершит круг железного предначертания». Все пять картин пьесы («Рождение Человека и муки матери», «Любовь и бедность», «Бал у Человека», «Несчастье Человека», «Смерть Человека»), демонстрирующие соответственно пять этапов жизни человека с рождения до смерти – «от низу к верху, от верху к низу», – иллюстрируют этот тезис.
Акцент в драматическом действии ставится на перипетиях столкновения человека с «непреложным». А трагический исход конфликта обусловливается тем, что потуги человека разорвать этот «круг железного предначертания» оказываются тщетными, неизменно наталкиваются на каменное равнодушие Некоего в сером с горящей свечой в руках, монотонно повторяющего: «Но убывает воск, съедаемый огнем. – Но убывает воск».
Но, признавая власть фатально неодолимых сил над человеком, писатель не смирялся с действительностью, не отказывался от попыток – пусть обреченных на неудачу – противостоять ударам судьбы. Во второй картине пьесы Человек, показанный молодым, энергичным, верящим в силу разума, бросает вызов самой судьбе, когда она становится на его пути. Обращаясь к стоящему в углу комнаты Некоему, Человек возглашает: «Эй, ты, как тебя там зовут: рок, дьявол или жизнь, я бросаю тебе перчатку, зову тебя на бой!.. Поблестим мечами, позвеним щитами, обрушим на головы удары, от которых задрожит земля! Эй, выходи на бой!» Александр Блок, буквально «потрясенный», по его признанию, «Жизнью человека» (в феврале 1907 года ему довелось увидеть спектакль Вс. Мейерхольда на сцене Петербургского театра В. Ф. Комиссаржевской), ощутил истинное величие и трагизм именно в том, что андреевский человек не сдается, а борется до конца. Блоку в то время были близки выразившиеся в «Жизни человека» настроения «последнего отчаяния», яростной, хотя и бесплодной, ненависти художника к окружающему «страшному миру», и в этом аспекте он осмыслял бунтарство человека, вызвавшего на бой «неумолимую, квадратную, проклятую Судьбу». В андреевской драме Блок увидел «яркое доказательство того, что Человек есть человек, не кукла, не жалкое существо, обреченное тлению, но чудесный феникс, преодолевающий «ледяной ветер безграничных пространств». «Тает воск, но не убывает жизнь», – заключал он свою мысль.
Особенности драматургической формы
Масштабное философское содержание «Жизни человека» воплощено в новаторской драматургической форме. «Если в Чехове… сцена должна дать жизнь, – указывал Андреев в одном из писем К. С. Станиславскому, – то здесь – в этом представлении – сцена должна дать только отражение жизни. Ни на одну минуту зритель не должен забывать, что он стоит перед картиною, что он находится в театре и перед ним актеры, изображающие то-то и то-то». В противоположность традиционному театру непосредственного эмоционального переживания Андреев создает свой театр «представления», театр философской мысли, отказываясь от жизнеподобия и прибегая к условно-обобщенным образам. «С внешней стороны – это стилизация, – разъяснял Андреев замысел «Жизни человека» в письме к Вл. И. Немировичу-Данченко. – Характеры, положения и обстановка должны быть приведены к основным своим идеям, упрощены и в то же время углублены благодаря отсутствию мелочей и второстепенного».
В образной системе «Жизни человека» представлены несколько типов персонажей. Есть персонажи единичные, но предельно отдаленные от индивидуального, конкретного, лишенные имени (Человек, Жена Человека, Доктор, Старуха). Есть образы «хоровые», воплощающие собирательную – нравственную или социальную – сущность большой группы людей (Родственники, Соседи, Гости на балу). Функции этих образов – комментирование событий, обстановки сценического действия, внушение зрителям определенного настроения, необходимого по авторскому замыслу. Например, во второй картине, рисующей молодость, бедность, красоту Человека, реплики Соседей исполнены трогательного внимания и любви, содержат множество добрых пожеланий. Напротив, диалоги Пьяниц и зловещих Старух в 5-й картине предвещают мрак небытия, в который вот-вот должен погрузиться умирающий Человек. Есть, наконец, и персонаж, несущий в себе отвлеченный символический смысл (Некто в сером).
В связи с общей идеей театра «представления» находится и другой художественный принцип, использованный в «Жизни человека». «В связи с тем, что здесь не жизнь, а только отражение жизни, рассказ о жизни, представление, как живут, – в известных местах должны быть подчеркивания, преувеличения, доведение определенного типа, свойства до крайнего его развития, – отмечал Андреев в письме К. С. Станиславскому. – Нет положительной, спокойной степени, а только превосходная… Резкие контрасты». Само состояние мира, изображаемого в «Жизни человека», побуждало автора вместо «тихих, нежных, тонких настроений» обратиться к «резким, отчетливым, гневным звукам трубы».
В пьесе Андреева действительно нет места «спокойной степени»: либо использован сатирический гротеск (3-я картина «Бал у Человека»), либо нагнетается безысходный ужас (5-я картина «Смерть Человека»), либо передается возвышенно светлый строй чувств и мыслей (2-я картина «Любовь и бедность»). Преувеличение, гротеск, контрасты нужны писателю для того, чтобы нейтрализовать возможность эмоционального сопереживания, с предельной наглядностью выразить чисто интеллектуальное философское содержание.
С той же целью Андреев широко использует в «Жизни человека» средства смежных родов искусства – живописи, музыки, элементов пластики. В приемах обрисовки стилизованных персонажей, эмоционального сценического «фона» сказалось увлечение Л. Н. Андреева искусством великого испанского художника Франсиско Гойи, особенно сериями офортов «Капричос» и «Бедствия войны». Такие свойства графического письма Гойи, как гротеск, гиперболизация, безудержность фантастики, контрастная «игра» светлых и темных красок, отсутствие частностей, «теней», стремление к обнажению противоречий в наивысшей степени, – оригинально претворились в андреевской подборке «оживших картин», представляющих жизнь человека. Цветовая палитра в пьесе весьма подвижна: каждой картине, пронизанной определенным настроением и воссоздающей определенный этап в жизни человека, соответствует своя гамма красок. Так, во 2-й картине тему молодости Человека и его жены усиливают «яркий, теплый свет», «совершенно гладкие светло-розовые стены», «яркие, веселые платья», «прекрасный букет полевых цветов». Наоборот, в 5-й картине теме смерти как бы аккомпанируют «неопределенный, колеблющийся, мигающий сумрачный свет», «гладкие грязные стены», «бесконечное разнообразие отвратительного и ужасного».
Столь же существенна в «Жизни человека» символика музыки. Коротенькая, в две музыкальных фразы, крикливая «полька с подрагивающими, веселыми и чрезвычайно пустыми звуками», под которую старательно танцуют «девушки и молодые люди», выразительно подчеркивает полнейшую обезличенность собравшихся на балу Гостей – марионеток, охваченных выражением «самодовольства, чванности и тупого почтения перед богатством Человека». А геометрически правильное помещение, в котором происходит действие и в окна которого всегда смотрит ночь, углубляет мысль об удручающем однообразии бытия: навеки заданной форме мира – клетки.
Каждая картина предваряется специальной экспозицией, уясняющей связь всех частей пьесы. Эти экспозиции, вводящие в атмосферу происходящего на сцене, построены либо в форме диалогов второстепенных персонажей (например, разговор Старух в 1-й картине, разговор Соседей во 2-й), либо монолога какого-нибудь действующего лица (например, в 4-й картине, где служанка рассказывает о том, что «снова впал в бедность Человек»). Единство сюжетной линии в пьесе достигается лишь прологом, идею которого последовательно раскрывают все картины, и фигурой Некоего в сером, неизменно присутствующего на сцене со свечой, воск которой постепенно тает, как бы отмечая этапы жизненного пути.
Многие особенности диалога в «Жизни человека» также объясняются установкой автора на предельную обобщенность в изображении персонажей и сценической обстановки. В пределах каждого тематического раздела диалог построен по заданной схеме и обычно поясняет отношение персонажей к тому или иному высказыванию, событию, происходящему, как правило, за сценой. Таковы, в частности, реплики гостей на балу: «Как богато! Как пышно! Как светло! Как богато!» – произносимые монотонно и вяло. Таковы же по большей части и авторские ремарки. Например, Некто в сером говорит «твердым, холодным голосом, лишенным волнения и страсти»; Гости на балу разговаривают «не перешептываясь, не смеясь, почти не глядя друг на друга… отрывисто произнося, точно обрубая… слова»; прислуга Человека говорит «ровным голосом, обращаясь к воображаемому собеседнику».
Художественные особенности пьесы подчинены одной задаче – раскрыть в отношениях Человека и рока трагедию всего человечества. С этой основной идеей пьесы связан отказ от напряженной динамики сюжетного действия, от раскрытия внутренних переживаний героев. Для автора не может иметь интереса та или иная комбинация конкретных жизненных положений – перед вечностью все ничтожно и заранее предопределено, поэтому в «Жизни человека» отсутствуют психологические или иные «реальные» мотивировки сюжетных событий. Поступки героев, ситуации в их жизни представляются им случайными: случайно Человек богатеет, случайно убивают его сына, случайно он вновь становится бедным. Все события в жизни героя мотивируются только стихийными, «слепыми» законами судьбы. Человек в пьесе Андреева не терзается, не мучается, не испытывает радости или отчаяния – он делает лишь отметки, знаки своих эмоций, докладывает зрителям о том, что он испытывает в данную минуту. Однако случайность сюжетных ситуаций – внешняя: она обосновывается в прологе тем, что Человек «покорно совершает» определенный ему судьбой «круг железного предначертания». Чтобы показать «слепое неведение» Человека, Андреев устраняет реалистические мотивировки, обезличивает персонажей, развивает сценическое действие исключительно как выражение основной авторской идеи. Вот почему андреевский человек не наделен мотивом трагической вины – обреченность, страдания, смерть являются результатом не внутренней душевной борьбы, а внешнего непреоборимого рока.
В «Жизни человека» (как и в некоторых последующих пьесах) Андрееву удалось предвосхитить характерные особенности экспрессионистской драматургии, наиболее сильно развившейся в немецкой литературе 1910– 1920-х годов (в пьесах Г. Кайзера, Э. Толлера и других писателей). Как и немецкие экспрессионисты, он обостренно воспринимал трагизм существования отчужденного человеческого «я», беспомощного перед властью рока. Выдвигая на первый план не отражение событий, а эмоциональное, субъективное отношение к ним, Андреев создавал «искусство переживания», в котором картины реальной действительности деформировались под напором бурных, смятенных переживаний художника, тревожно реагировавшего на вопиющие диссонансы истории.
Задания для самостоятельной работы
1. Как определяется главная тема «Жизни человека»? Какие этапы человеческой жизни показаны в произведении?
2. Почему Александр Блок увидел в человеке из пьесы Андреева «единственного не картонного героя новейшей драмы»? Как раскрывается в «Жизни человека» борьба человека с самим собой и с «непреложным»?
3. Как чередуются в «Жизни человека» надежды героя на счастье и разоблачение иллюзий? Каково отношение героя к окружающему миру на разных этапах жизни?
4. Каковы философские и художественные функции фигуры Некоего в сером? Что означает горящая в его руке свеча?
5. В чем состоят коренные отличия «Жизни человека» – по содержанию и форме – от традиционной реалистической драматургии?
6. Почему Андреев обезличивает своих персонажей, лишает их имен? Покажите, как реализуется в «Жизни человека» авторский замысел – «дать обобщение целых полос жизни».
7. Почему Андреев назвал свою пьесу «представлением»? В чем жанровое своеобразие «Жизни человека»?
8. Как использованы в художественно-образном строе «Жизни человека» приемы живописи, световые и цветовые контрасты, музыкальные мотивы?
9. Каковы способы построения единичных и групповых, «хоровых» образов в «Жизни человека»?
Темы сочинений
1. Социальный и нравственный смысл произведений Л. Андреева.
2. Человек и рок в произведениях Л. Андреева.
3. Тема рождения и смерти человека в пьесе «Жизнь человека».
4. Система персонажей в «Жизни человека».
5. Новаторство художественной формы пьесы «Жизнь человека».
6. Особенности сюжета и композиции пьесы «Жизнь человека».
7. Приемы гротеска и гиперболизации в «Жизни человека».
8. Способы построения диалога в «Жизни человека».