Все стихи елены гуро. Июнь - вечер

07.02.2019

(1877-05-30 ) Место рождения: Стиль: Работы на Викискладе

Еле́на (Элеоно́ра) Ге́нриховна Гуро́ , в браке Матюшина (18 мая , Санкт-Петербург - 23 апреля [6 мая ] , Уусикиркко , Выборгская губерния , Великое княжество Финляндское) - русская поэтесса, прозаик и художница.

Биография

Отец Гуро был высокопоставленным военным, секретарём штаба Петербургского ВО и войск гвардии при в. кн. Владимире Александровиче , генерал-лейтенантом; дед по матери - педагог и детский литератор М. Б. Чистяков; сестра Елены, Екатерина Низен, участвовала в публикациях футуристов. Получила художественное образование, занималась живописью в мастерской Я. Ф. Ционглинского, где познакомилась с будущим мужем, музыкантом и художником-авангардистом М. В. Матюшиным, одним из ключевых деятелей русского футуризма. В 1906-1907 брала уроки живописи у Л. С. Бакста и М. В. Добужинского .

В 1909 издала первую книгу рассказов, стихов и пьес «Шарманка»; тираж при жизни Гуро остался нераспроданным, и оставшиеся экземпляры поступили повторно в продажу после её смерти. К книге сочувственно отнеслись Вячеслав Иванов , Лев Шестов , Алексей Ремизов и Александр Блок , с которым Гуро была знакома лично (Гуро иллюстрировала его стихи в альманахе «Прибой») и который проявлял к её творчеству и личности постоянный интерес.

Дом Матюшина

В 1908-1910 Гуро и Матюшин входят в складывающийся круг русских кубофутуристов -«будетлян » (Давид Бурлюк , Василий Каменский , Велимир Хлебников), они встречаются в доме Матюшиных на Песочной улице в Петербурге (ныне Музей петербургского авангарда на улице Профессора Попова, Петроградская сторона), там основывается издательство «Журавль», в выходит первый сборник кубофутуристов «Садок судей», где участвует и Гуро. В 1910-1913 она активно выступает и как художник, на выставках левого «Союза молодёжи » и т. п.

В 1912 Елена Гуро выпускает второй сборник «Осенний сон» (положительная рецензия Вяч. Иванова), включающий одноименную пьесу, ряд фрагментов и иллюстрации автора. Наиболее известная её книга, состоящая в основном из стихотворений, но включающая дневниковые фрагменты - «Небесные верблюжата» (1914) - вышла посмертно. Творчество Гуро вызывало сочувственный отклик самых разных критиков, в том числе отрицательно настроенных к футуризму (так, Владислав Ходасевич противопоставлял её остальным футуристам).

Елена Гуро умерла на своей финляндской даче от лейкемии , похоронена там же; могила её не сохранилась. Её памяти футуристы посвятили сборник «Трое» (1913; в книгу вошли стихи Хлебникова и Алексея Кручёных , а также посмертные публикации самой Гуро). Среди молодых петроградских поэтов в 1910-е поддерживался культ Гуро, существовало посвященное ей издательство «Дом на Песочной» (продолжавшее «Журавль»).

Творчество

Для творчества Гуро характерен синкретизм живописи, поэзии и прозы, импрессионистическое восприятие жизни, поэтика лаконического лирического фрагмента (влияние Ремизова, «симфоний» Андрея Белого , «стихотворений в прозе » Бодлера и связанной с ним традиции), свободный стих , эксперименты с заумью («Финляндия»). Излюбленные тематики: материнство (в ряде стихотворений отражена тоска по умершему сыну «Вильгельму Нотенбергу» , которого на самом деле не было), распространяющееся на весь мир, пантеистическое ощущение природы, проклятие городу, в некоторых стихотворениях социальные мотивы.

Автопортрет Елены Гуро. 1909

Интерес к Гуро пробудился благодаря работе Владимира Маркова «Русский футуризм» (1968); в 1988 в Стокгольме издан её сборник «Selected prose and poetry», в 1995 году там же - неизданные произведения из архивов, а в 1996 в Беркли, Калифорния - «Сочинения». В России изданы два сборника избранного с одинаковым названием «Небесные верблюжата»: в Ростове-на-Дону в 1993 и в Петербурге в издательстве «Лимбус Пресс» в 2002, кроме того, в Петербурге вышли сборники «Из записных книжек» (1997) и «Жил на свете рыцарь бедный» (1999). Творчеству Гуро посвящено большое количество исследований в России и за рубежом.

Библиография

Гуро Е. Шарманка. - СПб.: Сириус, 1909, илл. автора.
Гуро Е. Осенний сон. - СПб.: Сириус, 1912, илл. автора и М. Матюшина.
Гуро Е. Небесные верблюжата. - СПб.: Журавль, 1914, илл. автора.
Гуро Е. Небесные верблюжата. Бедный рыцарь. Стихи и проза. - Ростов н/Д: Изд-во Ростовского гос. ун-та, 1993. - 286 с.
Гуро Е. Небесные верблюжата. Избранное. - СПб.: Лимбус Пресс, 2002. - 244 с., ил.

Отец – полковник Генрих Гельмут (Георгий Степанович) Гуро. Дед по отцу – французский эмигрант из рода маркизов де Мерикур покинул родину в революцию 1793. Отец дослужился до чина генерала от инфантерии. В начале 1900-х состоял при великом князе Владимире Александровиче, командующем войсками гвардии и Петербургского военного округа. Мать – Анна Михайловна, урождённая Чистякова. Дед по матери М.Б.Чистяков – педагог и литератор, издатель «Журнала для детей»

В 1880-е родители Гуро покупают имение «Починок» близ деревни Новоселье Соседненской волости Лужского уезда Псковской губернии. Там прошло её детство и ранняя юность. В восьмилетнем возрасте она начала рисовать и записывать свои впечатления и фантазии. Не удалось установить, в какой гимназии Петербурга она училась. Возможно, образование действительно было домашним, как вспоминала её сестра Е.Г.Низен: «Мы, так сказать, дворяне, высший сорт, а если бы я поступила в обыкновенную гимназию, то это было бы снижением каким-то, и против этого отец был решительно. Я училась сначала дома. А потом уже <...> держала экзамены, всегда очень удачно» (Беседа с В.Д.Дувакиным в 1970. http://oralhistory.ru/blog/nizen-ichin).

Е.Г.Гуро. Женщина в платке (Скандинавская царевна). 1910. Холст, масло. 70×70. ГРМ

Е.Г.Гуро. Натюрморт с голубыми чашками. 1912. Бумага, акварель. 41,45×35. РГАЛИ

Е.Г.Гуро. Утро великана. 1910. Холст, масло.70х85. ГРМ

Е.Г.Гуро. Цветовая композиция. Конец 1900-х.Бумага, акварель. 19,7×19,5. РГАЛИ

Семья Гуро в Петербурге владела особняком на Кабинетской ул., 14 (Социалистическая, 9). В 1849 дом был построен архитектором Адрианом Робеном для преподавателя Павловского кадетского корпуса статского советника и кавалера Степана Андреевича Гуро, вышедшего в отставку в 1867 и жившего здесь с сыновьями полковником Генрихом и действительным статским советником Александром.

В 1890 Елена Гуро поступила в Рисовальную школу ОПХ. В 1903–1905 занималась живописью в мастерской Я.Ф.Ционглинского (Литейный 55). С осени 1906–1907 – в школе рисования и живописи Е.Н.Званцевой (Таврическая, 25, кв. 23; современный адрес – Таврическая, 35) у Л.С.Бакста и М.В.Добужинского. В мастерской Ционглинского она познакомилась с М.В.Матюшиным: «…я вдруг увидел маленькое существо самой скромной внешности. Лицо её было незабываемо, Елена Гуро рисовала “гения” (с гипса). Я ещё никогда не видел такого полного соединения творящего с наблюдаемым. В её лице был вихрь напряжения, оно сияло чистотой отданности искусству» (М.Матюшин. Творческий путь художника. С.63). В декабре 1904 (по другим источникам в 1906) Гуро стала женой Матюшина. По крайней мере, в 1905 они поселились на Боровой ул., 19, лето проводят вместе в Мартышкине под Петербургом и в имении родителей Гуро «Починок». В 1907 Гуро и Матюшин переезжают на Лицейскую ул. (ул. Рентгена), 4, кв.4, а в октябре 1912 – на Песочную, 10 (ул. Профессора Попова), кв.12 – в трёхкомнатную квартиру на втором этаже.

Первые иллюстрации Гуро появились в 1905 (Жорж Санд. «Бабушкины сказки». Харьков, издательство Кранихфельда). Одновременно появилась и первая литературная работа – рассказ «Ранняя весна» (Сборник молодых писателей. СПб., 1905). Через год в журнале «Счастье» был напечатан её рассказ «Перед весной» (СПб., 1906. №3). В 1909 вышла первая книга рассказов, стихов и пьес Гуро «Шарманка» с её собственными рисунками (СПб., типография «Сириус»). В этой книге была напечатана пьеса «Арлекин», к которой Матюшин написал музыку. Единственная рецензия на книгу сразу после выхода была написана В.Г.Малахиевой-Мирович (Русская мысль. 1909. №7). Знакомство поэта и критика состоялось после выхода рецензии, и они оставались подругами до конца жизни Гуро. Ещё несколько откликов на эту книгу появилось уже после смерти Гуро в 1914 и 1915. Однако В.В.Каменский считал «Шарманку» идеальной книгой, противопоставляя её литературе барышень (Его–моя биография великого футуриста. М., 1918. С.102). Книга вышла тиражом 1200 экземпляров, не была распродана, и после смерти Гуро оставшиеся экземпляры поступили в продажу как 2-е издание. В том же 1909 Гуро знакомится с А.А.Блоком. Ей предложили сделать рисунок к стихотворению Блока «Своими горькими слезами…» в литературно-художественном альманахе «Прибой». Матюшин вспоминал о встрече с Блоком у автора книги «Стереоскоп» А.П.Иванова в 1912. У Блока и Гуро был долгий глубокий разговор, который продолжался и по выходу от Ивановых. Сама Гуро воспринимала его как мучительный экзамен, а не разговор равных, а Блок в 1913 записал в дневнике: «Подозреваю, что значителен Хлебников. Е.Гуро достойна внимания» (Дневник Ал.Блока. 1911–1913. Л., 1928. С.194). Больше они не встречались – дороги их разошлись.

В 1910 Гуро послала свои стихи в журнал «Русская мысль», но получила отказ. После этого решила, что будет сотрудничать только со своими единомышленниками. В квартире Гуро и Матюшина сначала на Лицейской, а затем на Песочной сложилось содружество поэтов и художников – Гуро, Матюшин, Каменский, В.Д. и Д.Д. Бурлюки. Познакомились они на выставке 1909 «Треугольник–Венок–Стефанос», и это знакомство сыграло значительную роль в истории русского авангарда (Крусанов. Т.I. Кн.1. С.134). На Лицейской Гуро и Матюшин основали издательство под названием «Журавль». «Датой его основания следует считать 1909 год, так как Матюшин, перечисляя издания “Журавля”, называл и сборник рассказов Гуро “Шарманка”, вышедший ещё без названия издательства. Но главная деятельность издательства разворачивалась на Песочной» (А.В.Повелихина. С.П.Б. Песочная, 10 // Наше наследие. 1989. №2). В конце апреля – начале мая 1910 в издательстве «Журавль» на средства Гуро, по свидетельству Д.Бурлюка, вышел первый футуристический сборник «поэтов-будетлян» «Садок судей». (Харджиев 1997. Т.1. С.325). Это было первое выступление футуристов Каменского, В. и Д.Бурлюков, В.В.Хлебникова, Е.Низен и Гуро. Сборник был напечатан на оборотной стороне обоев, поэты активно использовали неологизмы, ломали синтаксис и грамматику. Ни одно издательство не принимало такую книгу, поэтому она была напечатана в типографии немецкой газеты «Peterburger Zeitung» в количестве 300 экземпляров. «Почти за пределами литературы стоит “Садок судей”. Сборник переполнен мальчишескими выходками дурного вкуса», – так отозвалась критика на выход «Садка» (Крусанов. Т.I. Кн.1. С.239). Гуро напечатала в нём стихи и лирическую прозу. («В белом зале, обиженном папиросами» (С.57), « А ещё был фонарь в переулке…» (С.57–58), «Детство» (С.58–65), «Ветер» (С.65), «Недотрога» (С.67–69), «Утренние страны» (С.70–72), «Камушки» (С.73–74). Перед страницами с текстами Гуро помещён её портрет работы В.Бурлюка.

Как свидетельствует Матюшин, летом 1910 были задуманы «История бедного рыцаря», «Небесные верблюжата», «Осенний сон» (Творческий путь художника. С.73). При жизни Гуро были опубликованы только «Осенний сон» и частично, фрагментами «Небесные верблюжата». В 1911 Гуро предполагала издать сборник своих сказок для детей. Издание не состоялось. У издательницы Н.И.Бутковской затерялся текст и иллюстрации (акварель) (Харджиев 1997. Т.1. С.170).

Книга «Осенний сон» вышла в 1912 (СПб., типография «Сириус»). Здесь были рисунки Гуро, цветные репродукции нескольких картин Матюшина и ноты скрипичной сюиты Матюшина к пьесе «Осенний сон», давшей название книге. Главный герой пьесы Вильгельм фон Кранце воспринимался как новое воплощение Дон Кихота, а прообразом для него послужил художник Б.В.Эндер. Гуро послала «Осенний сон» Блоку. 26 сентября 1912 поэт ответил ей письмом: «Многоуважаемая Елена Генриховна! Спасибо Вам за присланную Вами красивую книгу, которую буду читать внимательно. Искренне Вас уважающий Александр Блок» (Харджиев 1997. Т.1. С170).

Фрагменты «Небесных верблюжат» были опубликованы во втором выпуске «Садка судей» (февраль 1913, издательство «Журавль»). Текстам Гуро в сборнике отведено значительное пространство (С.67–102). Здесь же опубликовано её стихотворение «Ветрогон, сумасброд, летатель…» – своеобразный манифест группы поэтов-футуристов «Гилея»; «Финская мелодия», посвящённая народному финскому певцу Паси Яскеляйнену. Гуро хорошо знала финский фольклор и любила скандинавскую литературу (Генрик Ибсен, Кнут Гамсун). Здесь же воспроизводятся рисунки Гуро к «Небесным верблюжатам».

23 марта 1913 вышел сборник «”Союз молодёжи” при участии поэтов “Гилея” №3». В нём были опубликованы статьи Э.К.Спандикова, А.И.Балльера, О.В.Розановой, Матюшина, Н.Д.Бурлюка, Хлебникова. Гуро была представлена прозой.

А.Е.Кручёных в марте 1913 планировал переиздать свою книгу «Старинная любовь» с иллюстрациями Гуро. Сохранилась их переписка по поводу этого намерения. Кручёных увидел рисунки Гуро и её тексты в «Садке судей». «У Вас набросано всё в воздушном беспорядке – это приятный контраст с искусственностью в кубе других участников “Садка судей”. То же надо сказать и о рисунках. И я думал, что интересно было бы украсить Вашими рисунками такую книгу воздушной грусти к[а]к “Старинная любовь”. Рисунки др[угих] мастеров слишком мастерски и в этом смысле – банальны» (Крусанов. Т.1. кн.1. С.612–613). Гуро ответила согласием. Кручёных в свою очередь предложил сделать рисунки и для второго издания «Игры в аду». Но из-за болезни и смерти Гуро этой совместной работы не случилось.

Ещё при жизни Гуро в начале 1913 была задумана книга «Трое» (Гуро, Хлебников, Кручёных). Вышла она уже после смерти художницы. Обложку и рисунки сделал К.С.Малевич. В составе сборника два десятка её стихов, в том числе «Финляндия», строки из которой «Лулла, лолла, лала-лу…» цитируются практически во всех книгах о поэзии русского футуризма. Книгу посвятили памяти Гуро. Предисловие написал Матюшин. «Для всех нас, лично знавших Ел. Гуро, боль утраты ещё слишком велика, чтобы говорить о ней как о прошлом, делать её характеристику и пр., и пр. Пусть о ней скажут её последние дети, её «Небесные верблюжата» и «Рыцарь бедный». Вся она, как личность, как художник, как писатель, со своими особыми потусторонними путями и в жизни и в искусстве – необычайное, почти непонятное в условиях современности, явление. Вся она, может быть, знак. Знак, что приблизилось время».

В начале 1914 вышла книга Гуро «Небесные верблюжата» (СПб., издательство «Журавль»). Она была составлена Матюшиным и сестрой Гуро Екатериной Низен (Эрлих). В неё были включены дневниковые записи и рисунки. Для обложки Матюшин выбрал рисунок семилетней дочери Екатерины – Марианны Эрлих. Часть рисунков Гуро, помещённых в сборнике, прежде была опубликована в «Садке судей II». «Суровый сильный слог», «гафизовское признание жизни», «дыхание возвышенной мысли» – так отозвался о книге Хлебников (Неизданные произведения. М., 1940. С.365). В.Я.Брюсов и В.В.Маяковский также восхищались этой книгой. Матюшин, зная, что Блок высоко ценит Гуро, отнёс ему экземпляр «Небесных верблюжат». Сама Гуро в дневнике записала о замысле книги: «Музыкальный симфонизм. Образ прозрачной травки символизирует прозрачную возвышенность души» (Елена Гуро. Небесные верблюжата // Ростов-на-Дону. 1993. С.32).

Как отметил Н.И.Харджиев, большинство русских поэтов-футуристов пришли к поэзии от живописи (Харджиев 1997. Т.1. С.29) Но Гуро, по словам Матюшина, была столько же поэт, сколько художник. В её творчестве невозможно разграничить поэзию и живопись. Она нашла собственные средства для выражения своего мироощущения – уподобить творческий процесс ритмам самой природы. «Попробуй дышать, как шумят вдали сосны, как расстилается и волнуется ветер, как дышит вселенная. Подражать дыханию земли и волокнам облаков» («Бедный рыцарь». Цит. по: Е.Ф.Ковтун. Елена Гуро. Поэт и художник // Памятники культуры. Новые открытия. 1976. М., 1977. С.321).

Гуро начала участвовать в выставках одновременно с Матюшиным – в 1908 на «Выставке современных течений в искусстве».

Список её выставок невелик: выставка картин «Импрессионисты» (март 1909; №57–61. Рисунки для книги «Шарманка»); «Треугольник–Венок–Стефанос» (в составе группы «Треугольник. 1910; №246–249 (№246 – «Розовое небо», 247, 248, 249 – этюды).

Гуро вместе с Матюшиным стояла у истоков создания «Союза молодёжи» в 1909–1910, но в силу возникших разногласий так и не стала его участником. Вернулась к сотрудничеству с «Союзом» в 1912. Участвовала в подготовке его изданий. Матюшин, вспоминая выставку 1912/1913, писал: «Очень сильно была представлена Гуро, давшая целый ряд своих холстов» (М.Матюшин. Творческий путь художника. С.79). Он упоминает свои работы – этюды Приморского хутора – «сильные по цвету и движению импрессионистические пейзажи». Матюшин говорит о 4-й выставке «Союза молодёжи» 1912/1913, на которой он показывал пейзажи. В каталоге этой выставки работы Гуро не указаны. Но использованная грамматическая форма действительного залога в воспоминаниях Матюшина и перечисление собственных работ позволяет предположить участие в 4-й выставке «Союза» вместе с ним и Гуро. Работы Гуро были в экспозиции новейших течений в ГРМ в 1928. (ГРМ. Краткий путеводитель. Л., 1928). К сожалению, в путеводителе не указаны экспонировавшиеся работы.

На персональной посмертной экспозиции в рамках 5-й выставки «Союза молодёжи» (ноябрь 1913 – январь 1914) были выставлены почти все её холсты и большое количество рисунков и акварелей (список работ и их количество неизвестны). В 1919 состоялась персональная выставка, устроенная Матюшиным в Доме литераторов на Карповке. Отзыв на эту выставку принадлежит Спандикову (Э.Спандиков. Е.Гуро // Искусство коммуны. 1919. №19. 13 апреля. С.2).

Одним из первых исследователей живописного наследия Гуро был Е.Ф.Ковтун. Он определил особенности её творческого почерка, говорил о тесных связях поэзии и живописи художницы, отметил своеобразие образов, отмеченных непосредственным ощущением живой природы. Первые рисунки Гуро были исполнены пером и тушью с печатью неизжитого модерна. Но начиная с 1910 её манера меняется. Линия становится свободной и живописной. Гуро рисует кистью. Так исполнены рисунки к «Небесным верблюжатам», цикл работ к «Бедному рыцарю», который Ковтун называет особенно значительным. Образ «бедного рыцаря» Вильгельма впервые появляется в пьесе Гуро «Осенний сон». Она многократно рисует высокого хрупкого юношу карандашом и кистью, пишет акварелью и маслом. Эволюцию художницы Ковтун прослеживает от точных натурных зарисовок к импрессионизму и позже – к синтетизму. В зрелых работах максимально обобщены цвет и форма. Палитра Гуро впитала краски природы, её тончайшие переливы и переходы. Она пишет в дневнике: «Я построю дворец из просветов неба. Все приходящие туда получат светлые, зеленоватые, чуть розовые или водянисто-голубые кристаллы неба. И ещё там будут пушковатые, серебристые одежды, нежные». Ковтун возводит колорит Гуро к живописи В.Э.Борисова-Мусатова. Художница одной из первых начала движение к природе, а также одновременное введение нескольких цветов в живописи, которые, развиваясь и изменяясь, влияют друг на друга. Она чувствовала и связь цвета со звуком. Эти принципы в 1920-е разработал со своими учениками Матюшин (Е.Ф.Ковтун. Елена Гуро. Поэт и художник. С.322–323, 325).

Дружественные отношения связывали Гуро с Хлебниковым и Маяковским, Кручёных, Каменским, братьями Бурлюками, Б.К.Лившицем. Хлебников появился в доме Гуро и Матюшина в феврале 1910. Он принимал активное участие в составлении первого сборника «Судок судей». Именно в это время группа поэтов, работавшая над изданием сборника, по предложению Хлебникова приняла название «будетляне». В дневниках и произведениях Гуро часто присутствует образ поэта, исполненного сострадательной любви ко всему живому. По свидетельству Матюшина, он «взят с Хлебникова целиком» (Е.Ф.Ковтун. Елена Гуро. Поэт и художник. С.321).

В 1912 в период подготовки 4-й выставки «Союза молодёжи» состоялось знакомство с Маяковским. В ранней «урбанистической» поэзии Маяковского исследователи обнаруживают влияние Гуро. К этому времени Гуро и Матюшин переехали в дом на Песочной. Здесь, кроме поэтов, часто бывали Малевич, П.Н.Филонов, В.Е.Татлин.

Гуро скончалась на даче Уусикирко. Её похоронили на старом финском кладбище 26 апреля (9 мая). Матюшин поставил у могилы скамейку с ящичком, в котором лежали её книги. На скамейке была надпись: «Тот, кто хочет познакомиться с произведениями Елены Гуро, может достать их из ящика. Уверен, что они будут положены обратно». Крест Матюшин сделал из ствола растущей сосны, врубив в него поперечную перекладину. К 1916 он сделал из бетона поребрик с двумя фигурами причудливых животных, напоминающих «небесных верблюжат». После войны 1941–1945 могила была разорена (М.Матюшин. Творческий путь художника. С.81).

В 1917 М.Горький через художника П.А.Мансурова предложил Матюшину издать все рукописи Гуро. Однако Матюшин отказался: «Ещё не настало время» (Е.Ф.Ковтун. Елена Гуро. Поэт и художник. С.317).

Литературные произведения Гуро продолжали появляться в различных сборниках 1910-х – начала 1920-х, таких как «Рыкающий Парнас» (Пг., 1914; Стихи «Город» («Пахнет кровью и позором бойни…), «Возлюбив боль поругания…» С.75–78); В.Р.Ховин. «Ветрогоны, сумасброды, летатели!» (Очарованный странник. 1916. №10); сборник «Лирень» (Б.м., 1920; Н.Н.Асеев, Гуро, Маяковский, Б.Л.Пастернак, Г.Н.Петников, Хлебников), который открывался прозой Гуро «Доктор Пачини вошёл в хлев…», «Вы недовольны жизнью? – Жизнь для меня узка» (С.3–4).

Новый этап обращения к творчеству и изучению наследия Гуро начался в 1960-е. Была переиздана книга «Небесные верблюжата» (Ростов-на-Дону, издательство Ростовского университета, 1993; «Небесные верблюжата. Избранное». СПб., 1997). Впервые на русском языке издана книга «Жил на свете рыцарь бедный» (СПб., 1999). В 1988 текст был опубликован в Стокгольме «Elena Guro: Selected Proze and Poetry». Стихи и проза Гуро вошли в различные антологии.

В 1994 в Государственном музее истории Санкт-Петербурга состоялась персональная выставка художницы и издан каталог: Елена Гуро. Поэт и художник. 1877–1913. Живопись, графика, рукописи, книги. СПб., 1994.

Литература:
Государственный Русский музей. Краткий путеводитель. Л., 1928;
Б.Капелюш. Архивы М.В.Матюшина и Е.Г.Гуро // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского дома. 1974. Л., 1976;
Е.Ф.Ковтун. Елена Гуро. Поэт и художник // Памятники культуры. Новые открытия. 1976. М., 1977;
З.Эндер. Велимир Хлебников и Елена Гуро // В.Хлебников. Стихи. Поэмы. Проза. Нью-Йорк, 1986;
Н.Башмакова. «Над крайней призывной полосой». Местность и пространство в творчестве Елены Гуро // Studia Slavica Finlandensia. Helsinki, 1987. Т.IV;
А.В.Повелихина. С.П.Б. Песочная, 10 // Наше наследие. 1989. №2;
Н.Башмакова. «Над далёкой полосой отзвука». Финские отголоски в творчестве Елены Гуро // Stadia Russica Helsingensia et Tartuensia. Vol.2. Тарту, 1990;
Елена Гуро. Поэт и художник. 1877–1913. Живопись, графика, рукописи, книги. Каталог. СПб. 1994;
Е.Бобринская. Концепция нового человека в эстетике футуризма // Вопросы искусствознания. 1995. №1–2;
Е.Бобринская. Живописная материя в авангардной «метафизике» искусства // Вопросы искусствознания. 1996. №21;
Харджиев 1997. Т.1;
Е.Биневич. Елена Гуро и её «Бедный рыцарь» // Елена Гуро. «Жил на свете рыцарь бедный». СПб., 1999;
Школа органического искусства в русском модернизме // Сб. статей. Studia Slavica Finlandensia. Tomus XVI. 1, 2. Helsinki, 1999;
Органика. Беспредметный мир Природы в русском авангарде ХХ века. Выставка в галерее Гмуржинска. Кёльн. [Каталог] М., 2000;
Е.Бобринская. Натурфилософские мотивы в творчестве Елены Гуро // Е.Бобринская. Русский авангард: истоки и метаморфозы. М., 2003;
Е.Бобринская. Слово и изображение в творчестве Е.Гуро и А.Кручёных // Е.Бобринская. Русский авангард: истоки и метаморфозы. М., 2003;
Крусанов. Т.1. Кн.1;
Е.Г.Сойни. Финляндия в литературном и художественном наследии русского авангарда. М., 2009;
Михаил Матюшин. Творческий путь художника. Коломна, 2011.;

Архивы:
РГАЛИ. Ф.134, 341;
ИРЛИ. Ф.631. Ф.656 (Матюшин);
РНБ. Ф.1116.;

Страница:

Елена (Элеонора) Генриховна Гуро, в браке Матюшина (18 мая 1877, Санкт-Петербург — 23 апреля 1913, Уусикиркко, Выборгская губерния) — русская поэтесса, прозаик и художница.

Отец Елены, Генрих Гельмут (Генрих Степанович) Гуро был высокопоставленным военным, секретарём штаба Петербургского ВО и войск гвардии при в. кн. Владимире Александровиче, генерал-лейтенантом. Род Гуро происходит от онемеченных французов-гугенотов. Дед по матери — педагог и детский литератор М. Б. Чистяков; сестра, Екатерина Низен, участвовала в публикациях футуристов. Получила художественное образование, занималась живописью в мастерской Я. Ф. Ционглинского, где познакомилась с будущим мужем, музыкантом и художником-авангардистом М. В. Матюшиным, одним из ключевых деятелей русского футуризма. В 1906—1907 брала уроки живописи у Л. С. Бакста и М. В. Добужинского.

Как рано мне приходится не спать,
оттого, что я печалюсь.

Гуро Елена Генриховна

В 1909 издала первую книгу рассказов, стихов и пьес «Шарманка»; тираж при жизни Гуро остался нераспроданным, и оставшиеся экземпляры поступили повторно в продажу после её смерти. К книге сочувственно отнеслись Вячеслав Иванов, Лев Шестов, Алексей Ремизов и Александр Блок, с которым Гуро была знакома лично (Гуро иллюстрировала его стихи в альманахе «Прибой») и который проявлял к её творчеству и личности постоянный интерес.

В 1908—1910 Гуро и Матюшин входят в складывающийся круг русских кубофутуристов-«будетлян» (Давид Бурлюк, Василий Каменский, Велимир Хлебников), они встречаются в доме Матюшиных на Песочной улице в Петербурге (ныне Музей петербургского авангарда на улице Профессора Попова, Петроградская сторона), там основывается издательство «Журавль», в 1910 выходит первый сборник кубофутуристов «Садок судей», где участвует и Гуро. В 1910—1913 она активно выступает и как художник, на выставках левого «Союза молодёжи» и т. п.

В 1912 Елена Гуро выпускает второй сборник «Осенний сон» (положительная рецензия Вяч. Иванова), включающий одноименную пьесу, ряд фрагментов и иллюстрации автора. Наиболее известная её книга, состоящая в основном из стихотворений, но включающая дневниковые фрагменты — «Небесные верблюжата» (1914) — вышла посмертно. Творчество Гуро вызывало сочувственный отклик самых разных критиков, в том числе отрицательно настроенных к футуризму (так, Владислав Ходасевич противопоставлял её остальным футуристам).

Вдруг весеннее (Земля дышала ивами в близкое...)

Земля дышала ивами в близкое небо;

под застенчивый шум капель оттаивала она.

Было, что над ней возвысились,

может быть и обидели ее, -

а она верила в чудеса.

Верила в свое высокое окошко:

маленькое небо меж темных ветвей,

никогда не обманула, - ни в чем не виновна,

и вот она спит и дышит...

Ветрогон, сумасброд, летатель...

Ветрогон, сумасброд, летатель,

создаватель весенних бурь,

мыслей взбудараженных ваятель,

гонящий лазурь!

Слушай, ты, безумный искатель,

мчись, несись,

проносись нескованный

опьянитель бурь.

Вечернее

Покачнулося море -

Лодочка поплыла.

Встрепенулися птички...

Правь к берегу!

Море, море засыпай,

Засыпайте куличики,

В лодку девушка легла

Косы длинней, длинней

Морской травы.

. . . . . . . . . . . . . .

Нет, не заснет мой дурачок!

Я не буду петь о любви.

Как ты баюкала своего?

Старая Озе, научи.

Ветви дремлют...

Таратайка не греми,

Сердце верное - знай -

Ждать длинней морской травы.

Ждать длинней, длинней морской травы,

А верить легко...

Не гляди же, баю-бай,

Сквозь оконное стекло!

Что окошко может знать?

И дорога рассказать?

Пусть говорят - мечты-мечты,

Сердце верное может знать

То, что длинней морской косы.

Спи спокойно,

В море канули часы,

В море лодка уплыла

У сонули рыбака,

Прошумела нам сосна,

Облака тебе легли,

Строются дворцы вдали, вдали!..

Возлюбив боль поругания...

Возлюбив боль поругания,

Встань к позорному столбу.

Пусть не сорвутся рыдания! -

Ты подлежишь суду!

Ты не сумел принять мир без содрогания

В свои беспомощные глаза,

Ты не понял, что достоин изгнания,

Ты не сумел ненавидеть палача!

Но чрез ночь приди в запутанных улицах

Со звездой горящей в груди...

Ты забудь постыдные муки!

Мы все тебя ждем в ночи!

Мы все тебя ждем во тьме томительной,

Ждем тепла твоей любви...

Когда смолкнет день нам бойцов не надо, -

Нам нужен костер в ночи!

А на утро растопчем угли

Догоревшей твоей любви

И тебе с озлобленьем свяжем руки...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но жди вечерней зари!

Вот и лег утихший, хороший...

Вот и лег утихший, хороший -

Это ничего -

Нежный, смешной, верный, преданный -

Это ничего.

Сосны, сосны над тихой дюной

Чистые, гордые, как его мечта.

Облака да сосны, мечта, облако...

Он немного говорил. Войдет, прислонится.

Не умел сказать, как любил.

Дитя мое, дитя хорошее,

Неумелое, верное дитя!

Я жизни так не любила,

Как любила тебя.

И за ним жизнь, жизнь уходит -

Это ничего.

Он лежит такой хороший -

Это ничего.

Он о чем-то далеком измаялся...

Сосны, сосны!

Сосны над тихой и кроткой дюной

Ждут его..

Не ждите, не надо: он лежит спокойно -

Это ничего.

Выздоровление

Апетит выздоровлянский

Сон, - колодцев бездонных ряд,

и осязать молчание буфета и печки час за часом.

Знаю, отозвали от распада те, кто любят...

Вялые ноги, размягченные локти,

Сумерки длинные, как томление.

Тяжело лежит и плоско тело,

и желание слышать вслух две-три

лишних строчки, - чтоб фантазию зажгли

таким безумным, звучным светом...

Тело вялое в постели непослушно,

Жизни блеск полупонятен мозгу.

И бессменный и зловещий в том же месте

опять стал отблеск фонаря......

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Опять в путанице бесконечных сумерек...

Бредовые сумерки,

я боюсь вас.

Вянут настурции на длинных жердинках...

Вянут настурции на длинных жердинках.

Острой гарью пахнут торфяники.

Одиноко скитаются глубокие души.

Лето переспело от жары.

Не трогай меня своим злым током...

Меж шелестами и запахами, переспелого, вянущего лета,

Бродит задумчивый взгляд,

Вопросительный и тихий.

Молодой, вечной молодостью ангелов, и мудрый.

Впитывающий опечаленно предстоящую неволю, тюрьму и чахлость.

Изгнания из стран лета.

Гордо иду я в пути...

Гордо иду я в пути.

Ты веришь в меня?

Мчатся мои корабли

Ты веришь в меня?

Дай Бог для тебя ветер попутный,

Бурей разбиты они -

Ты веришь в меня?

Тонут мои корабли!

Ты веришь в меня!

Дай Бог для тебя ветер попутный!

Город (Пахнет кровью и позором с...)

Пахнет кровью и позором с бойни.

Собака бесхвостая прижала осмеянный зад к столбу

Тюрьмы правильны и спокойны.

Шляпки дамские с цветами в кружевном дымку.

Взоры со струпьями, взоры безнадежные

Умоляют камни, умоляют палача...

Сутолка, трамваи, автомобили

Не дают заглянуть в плачущие глаза

Проходят, проходят серослучайные

Не меняя никогда картонный взор.

И сказало грозное и сказало тайное:

«Чей-то час приблизился и позор»

Красота, красота в вечном трепетании,

Творится любовию и творит из мечты.

Передает в каждом дыхании

Образ поруганной высоты.

Так встречайте каждого поэта глумлением!

Ударьте его бичом!

Чтобы он принял песнь свою, как жертвоприношение,

В царстве вашей власти шел с окровавленным лицом!

Чтобы в час, когда перед лающей улицей

Со щеки его заструилась кровь,

Он понял, что в мир мясников и автоматов

Он пришел исповедовать - любовь!

Чтоб любовь свою, любовь вечную

Продавал, как блудница, под насмешки и плевки, -

А кругом бы хохотали, хохотали в упоении

Облеченные правом убийства добряки!

Чтоб когда, все свершив, уже изнемогая,

Он падал всем на смех на каменья вполпьяна, -

В глазах, под шляпой модной смеющихся не моргая,

Отразилась все та же картонная пустота!

Готическая миниатюра

В пирном сводчатом зале,

в креслах резьбы искусной

сидит фон Фогельвейде:

певец, поистине избранный.

В руках золотая арфа,

на ней зелёные птички,

на платье его тёмносинем

золоченые пчелки.

И, цвет христианских держав,

кругом благородные рыцари,

и подобно весенне-белым

цветам красоты нежнейшей,

замирая, внимают дамы,

сжав лилейно-тонкие руки.

Он проводит по чутким струнам:

понеслись белые кони.

Он проводит по светлым струнам:

расцвели красные розы.

Он проводит по робким струнам:

улыбнулись южные жёны.

Ручейки в горах зажурчали,

рога в лесах затрубили,

на яблоне разветвлённой

качаются птички.

Он запел, -- и средь ночи синей

родилось весеннее утро.

И в ключе, в замковом колодце,

воды струя замолчала;

и в волненьи черезвычайном

побледнели, как месяц, дамы,

на мечи склонились бароны...

И в высокие окна смотрят,

лучами тонкими, звезды.

Детская шарманочка

С ледяных сосулек искорки,

И снежинок пыль...

А шарманочка играет

Веселенькую кадриль.

Ах, ее ободочки

Обтерлись немножко!

Соберемся все под елочкой:

Краток ночи срок;

Коломбина, Арлекин и обезьянка

Прыгают через шнурок.

Высоко блестят звезды

Золотой бумаги

И дерутся два паяца,

Скрестив шпаги.

Арлекин поет песенку:

Далеко, далеко за морем

Круглым и голубым

Рдеют апельсины

Под месяцем золотым.

Грецкие орехи

Серебряные висят;

Совушки фонарики

На ветвях сидят.

И танцует кадриль котенок

В дырявом чулке,

А пушистая обезьянка

Качается в гамаке.

И глядят синие звезды

На счастливые мандарины

И смеются блесткам золотым

Под бряцанье мандолины.

Днём

Прядки на березе разовьются, вьются,

сочной свежестью смеются.

Прядки освещенные монетками трепещут;

а в тени шевелятся темные созданья:

это тени чертят на листве узоры.

Притаятся, выглянут лица их,

спрячутся как в норы.

Размахнулся нос у важной дамы;

превратилась в лошадь боевую

темногриво-зеленую...

И сейчас же стала пьяной харей.

Расширялась, расширялась,

и венком образовалась;

и в листочки потекли

неба светлые озера,

неба светлые кружки:

озеро в венке качается...

Эта скука никогда,

как и ветер, не кончается.

Вьются, льются,

льются, нагибаются,

разовьются, небом наливаются.

В летней тающей тени

я слежу виденья,

их зеленые кивки,

маски и движенья,

лёжа в счастьи солнечной поры.

Звездочка

Звездочка

Она блестит, она глядит, она манит,

Над грозным лесом

Она взошла.

Черный грозный лес,

Лес стоит.

Говорит: - в мой темный знак,

Мой темный знак не вступай!

От меня возврата нет -

За звездой гнался чудак

Где нагнать ее

Не отгадал...

Не нагнал -

И счастлив был, -

За нее пропал!

Звенят кузнечики

В тонком завершении и

прозрачности полевых

метелок - небо.

Звени, звени, моя осень,

Звени, мое солнце.

Знаю я отчего сердце кончалося -

А кончина его не страшна -

Отчего печаль перегрустнулась и отошла

И печаль не печаль, - а синий цветок.

Все прощу я и так, не просите!

Приготовьте мне крест - я пойду.

Да нечего мне и прощать вам:

Все, что болит, мое родное,

Все, что болит, на земле, - мое

благословенное;

Я приютил в моем сердце все земное,

И ответить хочу за все один.

Звени, звени, моя осень,

Звени, мое солнце.

И взяли журавлиного,

Длинноногого чудака,

И связав, повели, смеясь:

Ты сам теперь приюти себя!

Я ответить хочу один за все.

Звени, звени, моя осень,

Звени, мое солнце.

Из сладостных

Венок весенних роз

Лежит на розовом озере.

Венок прозрачных гор

За озером.

Шлейфом задели фиалки

Белоснежность жемчужная

Лилового бархата на лугу

Зелени майской.

О мой достославный рыцарь!

Надеюсь, победой иль кровью

Почтите имя дамы!

С коня вороного спрыгнул,

Склонился, пока повяжет

Нежный узор «Эдита»

Бисером или шелком.

Следы пыльной подошвы

На конце покрывала.

Колючей шпорой ей

Разорвало платье.

Господин супруг Ваш едет,

Я вижу реют перья под шлемом

И лают псы на сворах.

Прощайте дама!

В час турнира сверкают ложи.

Лес копий истомленный,

Точно лес мачт победных.

Штандарты пляшут в лазури

Пестрой улыбкой.

Все глаза устремились вперед

Чья-то рука в волнении

Машет платочком.

Помчались единороги в попонах большеглазых,

Опущены забрала, лязгнули копья с визгом,

С арены пылью красной закрылись ложи.

Из средневековья

В небе колючие звезды,

в скале огонек часовни.

Молится Вольфрам

у гроба Елизаветы:

«Благоуханная,

ты у престола Марии -- Иисуса,

ты умоли за них Матерь Святую,

Елизавета!»

Пляшут осенние листья,

при звездах корчатся тени.

Как пропал рыцарь Генрих,

расходилися темные силы,

души Сарацинов неверных:

скалы грызут зубами,

скрежещут и воют.

«Ангелом белым Пречистая Лилия,

ты, безгрешная Жертва Вечерняя,

Роза Эдемская,

Елизавета!»

Корчатся тени,

некрещеные души,

клубами свиваются, взвыв.

«Смилуйся, смилуйся, Матерь Пречистая,

«Божия Матерь.

«Молит за нас тебя ангел твой белый,

«наша заступница

«Елизавета!

«Сгинь, власть темная

«от гроба непорочного.

«Свечи четыре --

«Пречистый Крест

«и лилии -- лилии,

«молитвы христианские!»

....................

Огоньки в болоте мелькают

в ядовитой притихшей тине.

Под часовней карлики злые

трясут бородами...

И пляшут колючие звезды,

дрожит огонек лампадки...

Невредимы в ночи осенней

весенние цветочки

у непорочного гроба.

Июнь - вечер

Как высоко крестили дальние полосы, вершины -

Вы царственные.

Расскажи, о чем ты так измаялся

Вечер, вечер ясный!

Улетели в верх черные вершины -

Измолились высоты в мечтах,

Изошли небеса, небеса...

О чем ты, ты изомлел-измаялся

Вечер - вечер ясный?

Моему брату

Помолись за меня - ты

Тебе открыто небо.

Ты любил маленьких птичек

И умер замученный людьми.

Помолись обо мне тебе позволено

чтоб-б меня простили.

Ты в своей жизни не виновен в том -

в чем виновна я.

Ты можешь спасти меня.

помолись обо мне

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

оттого, что я печалюсь.

Также я думаю о тех,

кто на свете в чудаках,

кто за это в обиде у людей,

позасунуты в уголках - озябшие без ласки,

плетут неумелую жизнь, будто бредут

длинной дорогой без тепла.

Загляделись в чужие цветники,

где насажены

розовенькие и лиловенькие цветы

для своих, для домашних.

А все же их хоть дорога ведет -

идут, куда глаза глядят,

я - же и этого не смогла.

Я смертной чертой окружена.

И не знаю, кто меня обвел.

Я только слабею и зябну здесь.

Как рано мне приходится не спать,

оттого, что я печалюсь.

Немец

Сев на чистый пенек,

Он на флейте пел.

От смолы уберечься сумел.

Я принес тебе душу, о, дикий край,

О, дикий край.

Еще последний цветочек цвел.

И сочной была трава,

А смола натекала на нежный ком земли.

Вечерело. Лягушки квакали

Из лужи вблизи.

Еще весенний цветочек цвел.

Эдуард Иваныч!

Управляющий не шел.

Немца искали в усадьбе батраки.

Лидочка бежала на новый балкон

И мама звала: «Где ж он?»

Уж вечереет, надо поспеть

Овчарню, постройки осмотреть.

«Да где ж он пропал?!»

Мамин хвостик стружки зацеплял.

Лидочка с Машей, столкнувшись в дверях,

Смеялись над мамой -- страх!

А в косом луче огневились стружки

И куст ольхи.

Вечерело, лягушки квакали

вдали, вдали.

Эдуард Иваныч!

Немчура не шел.

Весенний цветочек цвел.

Но в утро осеннее, час покорно-бледный...

Но в утро осеннее, час покорно-бледный,

Пусть узнают, жизнь кому,

Как жил на свете рыцарь бедный

И ясным утром отошел ко сну.

Убаюкался в час осенний,

Спит с хорошим, чистым лбом

Немного смешной, теперь стройный -

И не надо жалеть о нем.

Нора, моя...

Строгая злая Королева распускает вороньи

волосы и поет:

Ты мне зеркальце скажи

Да всю правду доложи

Кто меня здесь милее

Нора, моя Белоснежка,

Нора, мой снежный цветик,

Мой облачный барашек.

Ох ты, снежная королева,

Облачное руно,

Нежное перышко,

Ты, горный эдельвейс,

Нора, моя мерцающая волна,

Нора, мой сладко мерцающий сон!

Ах, строгая Королева, не казни меня,

Не присуждай меня к смерти!

Мое снежное облако,

Моя снежная сказка,

Эдельвейс с горы,

Много милее тебя!

Он доверчив, ...

Он доверчив, -

Башни его далеко.

Башни его высоки.

Озера его кротки.

Лоб его чистый -

На нем весна.

Сорвалась с ветви птичка -

И пусть несется,

Моли, моли, -

Вознеслась и - лети!

Были высоки и упали уступчиво

И не жаль печали, - покорна небесная.

Приласкай, приласкай покорную

Овечку печали - ивушку,

Маленькую зарю над черноводьем.

Ты тянешь его прямую любовь,

Его простодушную любовь, как ниточку,

А что уходит в глубину?

Верность

И его башни уходят в глубину озер.

Не так ли? Полюби же его.

Песни города

Было утро, из-за каменных стен

гаммы каплями падали в дождливый туман.

Тяжелые, петербургские, темнели растения

с улицы за пыльным стеклом.

Думай о звездах, думай!

И не бойся безумья лучистых ламп,

мечтай о лихорадке глаз и мозга,

о нервных пальцах музыканта перед концертом;

верь в одинокие окошки,

освещенные над городом ночью,

в их призванье...

В бденья, встревоженные электрической искрой!

Думай о возможности близкой явленья,

о лихорадке сцены.

Зажигаться стали фонари,

освещаться столовые в квартирах...

Я шептал человеку в длинных космах;

он прижался к окну, замирая,

и лихорадок начатых когда-то ночью.

И когда домой он возвращался бледный,

пробродив свой день, полуумный,

уж по городу трепетно театрами пахло --

торопились кареты с фонарями;

и во всех домах многоэтажных,

на горящих квадратах окон,

шли вечерние представленья:

корчились дьявольские листья,

кивали фантастические пальмы,

таинственные карикатуры --

волновались китайские тени.

Поклянитесь однажды, здесь мечтатели...

Поклянитесь однажды, здесь мечтатели,

глядя на взлет,

глядя на взлет высоких елей,

на полет полет далеких кораблей,

глядя как хотят в небе островерхие,

никому не вверяя гордой чистоты,

поклянитесь мечте и вечной верности

гордое рыцарство безумия,

и быть верными своей юности

и обету высоты.

Полевунчики

Полевые мои Полевунчики,

Что притихли? Или невесело?

Нет, притихли мы весело --

Слушаем жаворонка.

Полевые Полевунчики,

Скоро ли хлебам колоситься?

Рано захотела -- еще не невестились.

Полевые Полевунчики,

что вы пальцами мой след трогаете?

Мы следки твои бережем, бережем,

а затем, что знаем мы заветное,

знаем, когда ржи колоситься.

Полевые Полевунчики,

Что вы стали голубчиками?

Мы не сами стали голубчиками,

а знать тебе скоро матерью быть --

То-то тебе свет приголубился.

Пролегала дорога в стороне...

Пролегала дорога в стороне,

Не было в ней пути.

А была она за то очень красива!

Да, именно за то...

Приласкалась к земле эта дорога,

Так прильнула, что душу взяла.

Полюбили мы эту дорогу

На ней поросла трава.

Доля, доля, доляночка!

Доля ты тихая, тихая моя.

Что мне в тебе, что тебе во мне?

А ты меня замучила!

Скука

В черноте горячей листвы

бумажные шкалики.

В шарманке вертятся, гудят,

ревут валики.

Ярким огнем

горит рампа.

Над забытым столиком,

фонарь или лампа.

Pierette шевелит

свой веер черный.

Конфетти шуршит

в аллейке сорной.

Ах, маэстро паяц,

Вы безумны -- фатально.

Отчего на меня,

на -- меня?

Вы смотрите идеально?..

Отчего Вы теперь опять

покраснели,

что-то хотели сказать,

и не сумели?

Или Вам за меня,

за -- меня? -- Обидно?

Или, просто, Вам,

со мною стыдно?

Но глядит он мимо нее:

он влюблен в фонарик...

в куст бузины,

горящий шарик.

Слышит -- кто-то бежит,

слышит -- топот ножек:

марьонетки пляшут в жару

танец сороконожек.

С фонарем венчается там

черная ночь лета.

Взвилась, свистя и сопя,

красная ракета.

Ах, фонарик оранжевый, -- приди! --

Плачет глупый Пьерро.

В разноцветных зайчиках горит

Елена Генриховна Гуро. Биография

Еле́на (Элеоно́ра) Ге́нриховна Гуро́ , в браке Матюшина (18 мая 1877, Санкт-Петербург - 23 апреля 1913, Уусикиркко, Выборгская губерния) - русская поэтесса, прозаик и художница.

Отец Гуро был высокопоставленным военным, секретарём штаба Петербургского ВО и войск гвардии при в. кн. Владимире Александровиче, генерал-лейтенантом; дед по матери - педагог и детский литератор М. Б. Чистяков; сестра Елены, Екатерина Низен, участвовала в публикациях футуристов. Получила художественное образование, занималась живописью в мастерской Я. Ф. Ционглинского, где познакомилась с будущим мужем, музыкантом и художником-авангардистом М. В. Матюшиным, одним из ключевых деятелей русского футуризма. В 1906-1907 брала уроки живописи у Л. С. Бакста и М. В. Добужинского.

В 1909 издала первую книгу рассказов, стихов и пьес «Шарманка»; тираж при жизни Гуро остался нераспроданным, и оставшиеся экземпляры поступили повторно в продажу после её смерти. К книге сочувственно отнеслись Вячеслав Иванов, Лев Шестов, Алексей Ремизов и Александр Блок, с которым Гуро была знакома лично (Гуро иллюстрировала его стихи в альманахе «Прибой») и который проявлял к её творчеству и личности постоянный интерес.

В 1908-1910 Гуро и Матюшин входят в складывающийся круг русских кубофутуристов-«будетлян» (Давид Бурлюк, Василий Каменский, Велимир Хлебников), они встречаются в доме Матюшиных на Песочной улице в Петербурге (ныне Музей петербургского авангарда на улице Профессора Попова, Петроградская сторона), там основывается издательство «Журавль», в 1910 выходит первый сборник кубофутуристов «Садок судей», где участвует и Гуро. В 1910-1913 она активно выступает и как художник, на выставках левого «Союза молодёжи» и т. п.

Елена Гуро умерла на своей финляндской даче от лейкемии, похоронена там же; могила её не сохранилась. Её памяти футуристы посвятили сборник «Трое» (1913; в книгу вошли стихи Хлебникова и Алексея Кручёных, а также посмертные публикации самой Гуро). Среди молодых петроградских поэтов в 1910-е поддерживался культ Гуро, существовало посвященное ей издательство «Дом на Песочной» (продолжавшее «Журавль»).

Для творчества Гуро характерен синкретизм живописи, поэзии и прозы, импрессионистическое восприятие жизни, поэтика лаконического лирического фрагмента (влияние Ремизова, «симфоний» Андрея Белого, «стихотворений в прозе» Бодлера и связанной с ним традиции), свободный стих, эксперименты с заумью («Финляндия»). Излюбленные тематики: материнство (в ряде стихотворений отражена тоска по умершему сыну «Вильгельму Нотенбергу», которого на самом деле не было), распространяющееся на весь мир, пантеистическое ощущение природы, проклятие городу, в некоторых стихотворениях социальные мотивы.

Поэзия Гуро связана с Финляндией, в которой она подолгу жила. Одноименное заумное стихотворение построено на фонетической стилизации финской речи. Стихотворение Гуро «Финская мелодия» была посвящено «несравненному сыну его родины», известному финскому певцу того времени Паси Яяскеляйнену. Вторая же часть стихотворения, «Не плачь, мать родная», по-видимому, была навеяна одноимённым стихотворением финского поэта Яакко Ютейни.