Юрий Мамлеев
Часть первая
Весной 196… года вечерняя электричка разрезала тьму подмосковных городков и лесов. Мерно несла свои звуки все дальше и дальше… В вагонах было светло и почти пусто. Люди сидели неподвижно, как завороженные, словно они отключились от всех своих дел и точно такой же жизни. И не знали, куда их несет этот поезд.
В среднем вагоне находилось всего семь человек. Потрепанная старушка уставилась в свой мешок с картошкой, чуть не падая в него лицом. Здоровый детина все время жевал лук, испуганно-прибауточно глядя перед собой в пустоту. Толстая женщина завернулась в клубок, так что не было даже видно ее лица.
А в углу сидел он - Федор Соннов.
Это был грузный мужчина около сорока лет, со странным, уходящим внутрь, тупо-сосредоточенным лицом. Выражение этого огромного, в извилинах и морщинах лица было зверско-отчужденное, погруженное в себя, и тоже направленное на мир. Но направленное только в том смысле, что мира для обладателя этого лица словно не существовало.
Одет Федор был просто, и серый, чуть рваный пиджак прикрывал большой живот, которым он как-то сосредоточенно двигал в себя, и иногда похлопывал его так, как будто живот был его вторым лицом - без глаз, без рта, но может быть еще более реальным.
Дышал Федор так, что выдыхая, как будто бы все равно вдыхал воздух в себя. Часто Соннов, осоловевшими от своего громоздкого существования глазами, всматривался в сидящих людей.
Он точно прикалывал их к своему взгляду, хотя само его внутреннее существо проходило сквозь них, как сквозь сгущенную пустоту.
Наконец, поезд замедлил ход. Человечки, вдруг виляя задницами, потянулись к выходу. Федор встал с таким ощущением, что поднимается слон.
Станция оказалась маленькой, уютно-потерянной, с настойчивыми, покосившимися, деревянными домиками. Как только человечки выскочили на перрон, дурь с них сошла, и они очень странно оживившись, забегали - вперед, вперед!
Старушка мешочница почему-то отнесла свой мешок к темному забору и, наклонившись, нагадила в него.
Здоровый детина не бежал, а прямо скакал вперед, огромными прыжками, ладно размахивая лапами. Видимо, начиналась жизнь. Но Федор оставался неизменным. Он брел, ворочая головой, осматривая окружающее, как будто он только что упал с луны.
На центральной площади два облезлых, как псы, автобуса, стояли на одном месте. Один был почти пустой. Другой же - так набит людьми, что из него доносилось даже сладострастное шипение. Но Соннов не обращал внимания на всю эту мишуру.
Проходя мимо столба, он вдруг ударил одиноко бродившего рядом пацана прямо в челюсть. Хотя удар был сильный и парень свалился в канаву, сделано это было с таким внутренним безразличием, точно Соннов ткнул пустоту. Лишь физическая судорога прошла по его грузному телу. Такой же оцепенелый он шел дальше, поглядывая на столбы.
Парень долго не мог очнуться от этого странного выражения с каким ему был нанесен удар, а когда очнулся, Соннов был уже далеко…
Федор брел по узкой, замороченной нелепо-безобразными домами улице. Вдруг он остановился и присел в траву. Поднял рубаху и стал неторопливо, со смыслом и многозначительно, словно в его руке сосредоточилось сознание, похлопывать себя по животу. Смотрел на верхушки деревьев, щерился на звезды… И вдруг запел.
Пел он надрывно-животно, выхаркивая слова промеж гнилых зубов. Песня была бессмысленно-уголовная. Наконец, Федор, подтянув штаны, встал, и, похлопав себя по заднице, как бы пошел вперед, точно в мозгу его родилась мысль.
Идти было видимо-невидимо. Наконец, свернул он в глухой лес. Деревья уже давно здесь росли без прежней стихии, одухотворенные: не то что они были обгажены блевотиной или бумагой, а просто изнутри светились мутным человеческим разложением и скорбию. Не травы уже это были, а обрезанные человеческие души.
Федор пошел стороной, не по тропке. И вдруг через час навстречу ему издалека показался темный человеческий силуэт. Потом он превратился в угловатую фигуру парня лет двадцати шести. Соннов сначала не реагировал на него, но потом вдруг проявил какую-то резкую, мертвую заинтересованность.
Нет ли закурить? - угрюмо спросил он у парня.
Тот, с веселой оживленной мордочкой, пошарил в карманах, как в собственном члене.
И в этот момент Федор, судорожно крякнув, как будто опрокидывая в себя стакан водки, всадил в живот парня огромный кухонный нож. Таким ножом обычно убивают крупное кровяное животное.
Прижав парня к дереву, Федор пошуровал у него в животе ножом, как будто хотел найти и убить там еще что-то живое, но неизвестное. Потом спокойно положил убиенного на Божию травку и оттащил чуть в сторону, к полянке.
В это время высоко в черном небе обнажилась луна. Мертвенно-золотой свет облил поляну, шевелящиеся травы и пни.
Федор, лицо которого приняло благостное выражение, присел на пенек, снял шапку перед покойным и полез ему в карман, чтобы найти пачпорт. Деньги не тронул, а в пачпорт посмотрел, чтобы узнать имя.
Приезжий, издалека, Григорий, - умилился Соннов. - Небось домой ехал.
Движения его были уверенные, покойные, чуть ласковые; видимо он совершал хорошо ему знакомое дело.
Вынул из кармана сверток с бутербродами и, разложив их на газетке, у головы покойного, с аппетитом, не спеша стал ужинать. Ел сочно, не гнушаясь крошками. Наконец, покойно собрал остатки еды в узелок.
Ну вот, Гриша, - обтирая рот, промолвил Соннов, - теперь и поговорить можно… А!? - и он ласково потрепал Григория по мертвой щеке.
Потом крякнул и расселся поудобней, закурив.
Расскажу-ка я тебе, Григорий, о своем житьи-бытьи, - продолжал Соннов, на лице которого погруженность в себя вдруг сменилась чуть самодовольным доброжелательством. - Но сначала о детстве, о том, кто я такой и откудава я взялся. То есть о радетелях. Папаня мой всю поднаготную о себе мне рассказал, так что я ее тебе переговорю. Отец мой был простой человек, юрковатый, но по сердцу суровай. Без топора на людях минуты не проводил. Так то… И если б окружало его столько же мякоти, сколько супротивления… О бабах он печалился, не с бревнами же весь век проводить. И все не мог найти. И наконец нашел тую, которая пришлась ему по вкусу, а мне матерью… Долго он ее испытывал. Но самое последнее испытание папаня любил вспоминать. Было, значит, Григорий, у отца деньжат тьма-тьмущая. И поехал он раз с матерью моей, с Ириной значит, в глухой лес, в одинокую избу. А сам дал ей понять, что у него там деньжищ припрятаны, и никто об этом не знает. То-то… И так обставил, что матерь решила, про поездку эту никто не знает, а все думают, что папаня уехал один на работы, на целый год… Все так подвел, чтоб мамашу в безукоризненный соблазн ввести, и если б она задумала его убить, чтоб деньги присвоить, то она могла б это безопасно для себя обставить. Понял, Григорий? - Соннов чуть замешкался. Трудно было подумать раньше, что он может быть так разговорчив.
ДЛЯ ТЕХ, КТО СВАЛИЛСЯ С ЛУНЫ
Роман, созданный аж в 60-х годах прошедшего столетия, прошёл длинный путь от ящика Мамлеевского стола до, пусть и опосредованного, но всё же всемирного признания.
Помню, мы с Хэз тёмной безлунной ночью смеялись и шутили над упадком Мамлеева, взяв эталоном именно «Шатунов», и удивляясь, как автор мог настолько деградировать, увлёкшись самоповторениями. Собственно, «Шатуны» с литературной точки зрения – вещь также сомнительная: Мамлеев оперирует, пусть и абсолютно осознанно, достаточно узким набором слов, повторяя их раз за разом - читатель погружается в особое пространство мамлеевского текста. Текст этот весьма узнаваем, и Мамлеева, как Сашу Соколова или Максима Кантора, прочтя однажды, невозможно спутать ни с кем иным. И вроде бы всё хорошо, но…
Автор в «Предисловии» прямо указывает, что Ш. писались «в ситуации отчаяния, когда, казалось, все надежды рухнули (в том числе и вера в бессмертие, вера в Бога)». То есть, всё серьёзно. Однако Мамлеев сам же, бесконечными повторениями обессмысливающихся от этого слов и постоянным упором на некую «подпольность» (всплывают непроизвольные ассоциации с «подземным смехом», подкреплённые сценой в морге, когда Падов читает стихи Блока мёртвой девушке) и «запредельную глубину» происходящего вызывает лишь желание рассмеяться. Если бы не роковая фигура Фёдора Соннова, перед нами оказался бы обыкновенный декадентский романчик средней руки, похожий на очень серьёзного молодого гота, чья гротескность вместо трепета вызывает здоровый смех.
Что скрывается за текстом? «Метафизические», а через них и Соннов, задаются вечным вопросом дуализма Бытия: им всё мерещится, что сорвать покров возможно, хотя взрослый читатель легко разглядит в этих метаниях нежную юношескую браваду. Недаром интеллектуал Мамлеев не раз косвенно указывает, что возможные ответы скрываются в индуизме. Его персонажи, правда, отрицают опыт предыдущих поколений, требуя «радикальный переворот, вплоть до уничтожения старых понятий и появления новых - может быть еще более «абсурдных» - но тем не менее символизирующих наше состояние духа; и именно она - сама метафизика, сама религия - должна сделать этот переворот».
Они приходят к солипсизму чрезвычайно нарциссического толка - «глубевщине». И рок, орудие Танатоса Фёдор отступает перед единственным, кто смог замкнуться в идеальной рекурсии самого себя, Извицким. Впрочем, это не тот ответ, что нужен «метафизическим». Настоящего ответа не может быть, выхода нет, и в конце автор прямо призывает «не задавать вопросов о мире».
Исходя из вышесказанного, полагать глубокомысленным и высокоинтеллектуальным произведением «Шатунов», разумеется, нельзя. Этот роман ценен другим.
Цитируя «Сердце Пармы» А.Иванова «Ночами духам нравится приходить в покинутые людьми селения и играть там в свою любимую игру - в людей. Они сидят в ямах, как в домах, ходят в гости, роют землю, таскают бревна, но потом забывают смысл игры и дико скачут по обвалившимся частоколам, вылезают в окна, прыгают с крыши на крышу, висят гроздьями на ветвях и оголившихся стропилах...».
Эта цитата - лучшее описание «Шатунов» - романа о том, как бесы играют в людей. Мамлеев будто подсмотрел эту поистине тайную и скрытую от посторонних глаз игру, сумел донести до нас её чуждый, потусторонний и жуткий аромат. Именно из-за своей атмосферы «Шатуны», безусловно, заслуживают самого пристального внимания.
Оценка: 8
Грязная и скучноватая поэма о своеобразных наркоманах духа. И если первая часть книги ещё что-то может предложить в философском плане, то вторая написана совсем уж без вдохновения, банально. Автор нещадно сгущает краски, пестрит навороченными наречиями в худших традициях Платонова, беззастенчиво населяет выдуманный мир маньяками и безумцами, некоторые из которых, несомненно, списаны «с натуры». Местами, впрочем, проглядывает неплохой юмор, который однако трудно назвать даже «чёрным» - скорее потустороннемёртвым (если уж выражаться словами автора):
Спойлер (раскрытие сюжета)
«Под конец он чуть не подрался с одним неказистым, исключительным могильщиком, почему-то принимавшим всех покойников за себя. За свою трехлетнюю службу этот могильщик совсем ошалел, полагая, что все время хоронит самого себя. Он даже не понимал где и в каком состоянии сейчас находится, так как считал, что с каждой новой смертью уходит в следующий загробный мир и таким образом оказывается на том свете в степени, примерно равной числу себя-покойников, которых он хоронил. Естественно, он думал, что невероятно удален от мира».
Дюже забавно, так ведь? От неожиданности подобных зарисовок иногда пробивает на смех, а точнее на хохот. Как вам история, к примеру, о набожном старичке, который после общения с «метафизическими» превратился в курицу? Нет, разумеется, не в прямом смысле; просто его благочестивое и абстрактное сознание погибло, не выдержав страха перед реальностью физической смерти, деформировалось в нечто по-звериному тупое. Несмотря на явный сарказм, этот момент, вероятно, является одним из самых удачных в книге. Отдельный разговор - персонажи. Герои романа - целый сонм юродствующих и безумствующих образов, каждый одержимый собственной манией: мальчик Петенька, отказавшийся от контакта с внешним миром и по этой же причине пожирающий сам себя; Фёдор - молчаливый убийца, стремящийся познать непознаваемое, заглядывая в глаза своих жертв в момент их гибели; общество «метафизиков» - отмороженных субъектов, рвущихся в потусторонние сферы, но не способных разобраться даже в самих себе.
Спойлер (раскрытие сюжета)
(кликните по нему, чтобы увидеть)
«- ...я ощущаю мир, как игру чудовищных, отделенных, потусторонних сил»,
говорит героиня романа, и, по сути, это объяснение подходит для каждого из общества «метафизиков». Их сознание одержимо идолом мистики, поэтому всё, что имеет логическую/эмпирическую формулу им не подходит по определению. И при этом они хотят быть выше общества, выше этики, морали и так далее. А на деле, получается следующим образом:
Спойлер (раскрытие сюжета)
(кликните по нему, чтобы увидеть)
Вот он: русский эзотеризм за водочкой! - проговорил кто-то под конец».
Надеюсь, этот роман действительно спас кому-то там жизнь.
Оценка: 6
Роман Шатуны мне напомнил то самое произведение Маркеса. Русифицированный вариант ста лет одиночества с мерзостью и чернухой возведенной в энную степень, да еще и перенесенную на любимые автором помойки и загаженные дворики.
Тут ругаются на язык Мамлеева, но на мой взгляд он не плох, если относиться к нему как к инструменту которым автор подчеркивает вымученность и безысходность, стараясь максимально лишить читателя комфорта (чего он успешно добивается), хотя есть перегибы, особенно во второй половине произведения, где появляются россыпи метафизики, трансцендентности, «солипсизьму» и прочей философской терминологии, больше подходящей для псевдонаучных трудов. Если бы Мамлеев придерживался бытовых и обывательских описаний и определений, было бы намного страшнее и тяжелее.
Оценка: -10, но так как шкала только до одного, ставлю то что есть.
Оценка: 1
Книга, которая изменит вашу жизнь на «до» и «после». Это гротескный роман, в сюжете которого истории, казалось бы, немотивированных убийств, совершаемых главным героем «Шатунов» Фёдором Сонновым. Однако Фёдор, совершая эти бессмысленные преступления, преследует определённую цель: познать извечную тайну смерти «эмпирическим» путём.
Гейдар Джемаль (философ, соратник по «Южинскому кружку») сказал о литературе Мамлеева - это люди в экстремальных ситуациях, часто не совсем люди. Отгадку стоит искать в том, что герои «Шатунов» не совсем люди - в том отношении, что их душа пролонгируется в иной мир. Он ищут ответа на то, на что немыслимо ответить. Там все смешано. И психологические моменты, и метафизические.
Тема романа «Шатуны» - убийство ради проникновения в тайну души убиваемого и тем самым в потусторонний мир, автор показывает глубину философских поисков в жестокой, часто мучительной прозе, которая при перечитывании иногда ужасает. При этом устремления Мамлеева имеют позитивную основу: погружаясь во тьму, он стремится к проявлению света человеческой души, хочет способствовать её росту.
Герои «Шатунов» непредсказуемы и чудовищны в своих поступках, они представляются совершенными монстрами. Большинство героев романа объяты всепоглощающей тьмой, хотя и не являются воплощениями зла, греха и преисподней. Критики, журналисты считают героев романа монстрами насилия, секса и безумия. Юрий Мамлеев сказал, что герои «Шатунов» «имеют в анамнезе человека из подполья Достоевского с его стремлением к запредельному».
Герои романа условно делятся на две категории: категория «простых людей», живущих в постоянном бреду, которые не в состоянии чётко сформулировать свою внутреннюю веру, и категория «интеллигенции» - это метафизические гости из Москвы, которые также ведут абсурдный способ жизни, но постоянно концептуализируют и обсуждают свой бред и абсурд, отстаивают свои ценности как религиозную необходимость. Вторая категория - это явные герои романа «Московский гамбит».
Все действия романа происходят в нелепом и неадекватном мире, где слабоумие и безумие рассматриваются как знак причастности к её пределам. Весь мир задуман как царство смерти. В этом мире и происходит столкновение «народного мракобесия» и «интеллектуальной мистики». Не стоит удивляться, что в России роман был напечатан лишь в 1996 году, спустя 30 лет после написания.
Оценка: 8
Те, кто активно ругают данный роман за непристойность, мерзость и т.п. изображение всякой чернухи должны представлять, что создавался он в период глубочайшего духовного кризиса у людей. Это гротескное, метафорическое произведение о той действительности (хотя она никуда не ушла, она осталась в своей первобытной нетронутости) с ссылками на философские школы и методы. А суть заключается в духовных поисках и попытках познать непознаваемое, объяснить необъяснимое, куда закрыт доступ людям по очевидным причинам.
Оценка: 9
Есть такой талант у людей - из любой грязи философскую теорию построить, глубокую мысль выкопать. Это я о критиках сказал, а не об авторе. А роман этот суть даже не чернуха, а тупо эпатажная литература. Грязь, насилие, экскременты и всё такое прочее. И сколько бы критики ни бухтели, говоря что автор так познаёт Абсолютный Ноль и не сравнивает автора с Достоевским (кстати, по-моему, такое сравнение - прямое оскорбление творчества Достоевского), для меня это лишь кал, насилие и грязь без малейшего смыслового наполнения.
Но, расставив точки над «и», нельзя не сказать и о другом. Эпатажная литература - тоже направление искусства. И здесь Мамлеев молодец. Пишет хорошо, в грязь кунает на очень качественно. Настолько качественно, что нашлись люди, которые стали искать в этой грязи смысл. Так что Малеев молодец, подача на отлично.
Есть слова, точно и ёмко характеризующие такую литературу (да и подобное кино тоже) - ЖЕСТЬ и ТРЭШ. Данный роман балансирует между двумя этими терминами.
Отдельно умиляет ХВАЛЕБНОЕ введение, написанное САМИМ АВТОРОМ (а это уже о многом говорит. невольно снова вспомнился его же рассказ «Золотые волосы»).
Оценить сложно. Если бы передо мной положили пачку чернухи и трэша разных авторов - я бы «Шатунов» оценил очень высоко. Но личная оценка вообще и с точки зрение литературы в частности выше четвёрочки рука ставить не поднимается.
Цитаты из книги: (и даже этими цитатами уже всё сказано) :
«Старуха-мешочница почему-то отнесла свой мешок к тёмному забору и, присев, нагадила в него».
«Тот, с весёлой оживлённой мордочкой, пошарил в карманах, как в собственном члене.»
Часть первая
I Весной 196... года вечерняя электричка разрезала тьму подмосковных
городков и лесов. Мерно несла свои звуки все дальше и дальше... В вагонах
было светло и почти пусто. Люди сидели неподвижно, как завороженные, словно
они отключились от всех своих дел и точно такой же жизни. И не знали, куда
их несет этот поезд.
В среднем вагоне находилось всего семь человек. Потрепанная старушка
уставилась в свой мешок с картошкой, чуть не падая в него лицом. Здоровый
детина все время жевал лук, испуганно-прибауточно глядя перед собой в
пустоту. Толстая женщина завернулась в клубок, так что не было даже видно ее
лица.
А в углу сидел он - Федор Соннов.
Это был грузный мужчина около сорока лет, со странным, уходящим внутрь,
тупо-сосредоточенным лицом. Выражение этого огромного, в извилинах и
морщинах лица было зверско-отчужденное, погруженное в себя, и тоже
направленное на мир.
Но направленное только в том смысле, что мира для обладателя этого лица
словно не существовало.
Одет Федор был просто, и серый, чуть рваный пиджак прикрывал большой
живот, которым он как-то сосредоточенно двигал в себя, и иногда похлопывал
его так, как будто живот был его вторым лицом - без глаз, без рта, но может
быть еще более реальным.
Дышал Федор так, что выдыхая, как будто бы все равно вдыхал воздух в
себя. Часто Соннов, осоловевшими от своего громоздкого существования
глазами, всматривался в сидящих людей.
Он точно прикалывал их к своему взгляду, хотя само его внутреннее
существо проходило сквозь них, как сквозь сгущенную пустоту.
Наконец, поезд замедлил ход. Человечки, вдруг виляя задницами, потянулись
к выходу. Федор встал с таким ощущением, что поднимается слон.
Станция оказалась маленькой, уютно-потерянной, с настойчивыми,
покосившимися, деревянными домиками. Как только человечки выскочили на
перрон, дурь с них сошла, и они очень странно оживившись, забегали - вперед,
вперед!
Старушка мешочница почему-то отнесла свой мешок к темному забору и,
наклонившись, нагадила в него.
Здоровый детина не бежал, а прямо скакал вперед, огромными прыжками,
ладно размахивая лапами. Видимо, начиналась жизнь. Но Федор оставался
неизменным. Он брел, ворочая головой, осматривая окружающее, как будто он
только что упал с луны.
На центральной площади два облезлых, как псы, автобуса, стояли на одном
месте.
Один был почти пустой. Другой же - так набит людьми, что из него
доносилось даже сладострастное шипение. Но Соннов не обращал внимания на всю
эту мишуру.
Проходя мимо столба, он вдруг ударил одиноко бродившего рядом пацана
прямо в челюсть. Хотя удар был сильный и парень свалился в канаву, сделано
это было с таким внутренним безразличием, точно Соннов ткнул пустоту.
Шестидесятые годы. Один из главных героев - Федор Соннов, доехав на электричке до какой-то подмосковной станции, шатается по улицам городка. Встретив незнакомого молодого человека, Федор ножом убивает его. После преступления - абсолютно бессмысленного - убийца «беседует» со своей жертвой, рассказывает о своих «радетелях», о своём детстве, других убийствах. Переночевав в лесу, Федор уезжает «в гнездо», подмосковное местечко Лебединое. Там живёт его сестра Клавуша Соннова, сладострастница, возбуждающая себя с помощью запихивания в матку головы живого гуся; в этом же доме живёт и семья Фомичевых - дед Коля, его дочь Лидочка, её муж Паша Красноруков (оба - чрезвычайно похотливые существа, все время совокупляющиеся; в случаях беременности Паша убивает плод толчками члена), младшая сестра четырнадцатилетняя Мила и семнадцатилетний брат Петя, питающийся собственными струпьями. Однажды Федор, и так уже надоевший обитателям дома своим присутствием, съедает Петенькин суп, сваренный из прыщей. Чтобы уберечь брата от мести Фомичевых-Красноруковых, Клавуша прячет его в подпол. Здесь Федор, уставший от безделья, от невозможности убивать, рубит табуретки, представляя, что это фигуры людей. В голове его только одна идея - смерть. Наверху тем временем Лидинька, вновь забеременевшая, отказывается совокупляться с мужем, желая сохранить ребёнка. Тот насилует её, плод выходит, но Лида заявляет Паше, что ребёнок жив. Красноруков зверски избивает жену. Она, больная, лежит у себя в комнате.
Федор тем временем делает подкоп на фомичевскую сторону, выходит наверх, чтобы осуществить странную идею: «овладеть женщиной в момент её гибели». Лидинька отдаётся ему и в момент оргазма умирает. Федор, довольный своим опытом, сообщает обо всем сестре; из заточения он выходит.
Павла сажают в тюрьму - за убийство жены.
К Клавуше приезжает «жиличка» - Анна Барская. Женщина совсем другого круга, московская интеллектуалка, она с интересом разглядывает Федора; они беседуют о смерти и потустороннем. «Дикий» Федор очень занимает Анну; она решает познакомить его с «великими людьми» - для этого они едут куда-то в лес, где происходит сборище людей, одержимых смертью, - «метафизических», как их называет Федор. Среди присутствующих - трое «шутов», изуверы-садисты Пырь, Иоганн и Игорек, и серьёзный молодой человек Анатолий Падов.
«Шуты» вместе с Федором и Анной приезжают в Лебединое. Здесь они бурно проводят время: убивают животных, Пырь пытается задушить Клавушу, но все заканчивается мирно - та даже обещает переспать с ним.
До Клавы доходят слухи, что Федору грозит какая-то опасность. Тот уезжает - «побродить по Расеи».
У Клавы появляется ещё один жилец - старик Андрей Никитич Христофоров, истый христианин, со своим сыном Алексеем. Старик чувствует скорую смерть, закатывает истерики, перемежающиеся моментами христианского умиления; размышляет о загробном мире. Через какое-то время он сходит с ума: «соскочив с постели в одном нижнем белье, Андрей Никитич заявил/что он умер и превратился в курицу».
Алексей, подавленный безумием отца, пытается утешить себя разговорами с Анной, в которую влюблён. Та издевается над его религиозностью, проповедует философию зла, «великого падения», метафизическую свободу. Раздосадованный, Алексей уезжает.
По просьбе Анны в Лебединое, к «русскому, кондовому, народно-дремучему мракобесию», приезжает Анатолий Падов, постоянно мучимый вопросом о смерти и Абсолюте.
Очень тепло встреченный Анной (она его любовница), Падов наблюдает за происходящим в Лебедином. Молодые люди проводят время в беседах с наглой сладострастницей Клавушей, с «куротрупом» Андреем Никитичем, друг с другом. Однажды Клавуша выкапывает три ямки в человеческий рост; любимым занятием обитателей дома становится лежание в этих «травяных могилках». В Лебединое возвращается Алеша - навестить отца. Падов дразнит Алексея, глумится над его христианскими идеями. Тот уезжает.
Сам Анатолий, впрочем, тоже не может долго сидеть на одном месте: он тоже уезжает.
Анна, измученная общением с Падовым, в кошмарном сне видит ещё одного своего «метафизического» приятеля - Извицкого. Она перестаёт ощущать самое себя, ей кажется, что она превратилась в извивающуюся пустоту.
Федор тем временем едет в глубь России, к Архангельску. Соннов наблюдает за происходящим вокруг него; мир раздражает его своей загадочностью и иллюзорностью. Инстинкт тянет его убивать. Федор приезжает в «малое гнездо» - местечко Фырино, к родственнице старушке Ипатьевне, питающейся кровью живых кошек. Она благословляет Федора на убийства - «радость великую ты несёшь людям, Федя!». Федор, бродя в поисках новой жертвы, сталкивается с кастрировавшим себя Михеем. Поражённый его «пустым местом», Федор отказывается от убийства; они становятся приятелями. Михей ведёт Федора к скопцам, на радения. Друзья наблюдают за странными обрядами; Федор, удивлённый, остаётся, впрочем, недоволен увиденным, его не устраивает идея нового Христа Кондратия Селиванова - «своё, своё надо иметь».
В Фырино приезжает полубезумный Падов - познакомиться с Федором. Тот интересует Анатолия своим народным, неосознанным восприятием неправильности мира. В разговоре Падов пытается выяснить, убивает ли Соннов людей «метафизически» или на самом деле, в реальности.
От Федора Анатолий возвращается в Москву, где встречается со своим другом Геннадием Реминым, подпольным поэтом, автором «трупной лирики», приверженцем идей некоего Глубева, провозгласившего религию «высшего Я». Встреча приятелей происходит в грязной пивнушке. Ремин проводит здесь время вместе с четырьмя бродячими философами; за водкой они разговаривают об Абсолюте. Увлечённый рассказами Анатолия о компании, поселившейся в Лебедином, Геннадий с другом едет туда.
В Лебедином «творилось черт знает что» - здесь сходятся все: шуты-садисты, Анна, Падов, Ремин, Клава, остатки семьи Фомичевых. Анна спит с Падовым; ему кажется, что он совокупляется «с Высшими Иерархиями», ей - что она уже умерла. Падова начинают преследовать видения, он пытается убежать от них.
В Лебединое является Извицкий - человек, про которого ходят слухи, что он идёт к Богу путём дьявола. Он - большой друг Падова и Ремина. Выпивая, товарищи ведут философский разговор о Боге, Абсолюте и Высших Иерархиях - «русский эзотеризм за водочкой» как шутит кто-то из них.
В дом приезжают и Федор с Михеем. Алеша Христофоров, навещающий отца, с ужасом наблюдает за собравшимися здесь «нечеловеками».
Мальчик Петя, питающийся собственной кожей, доводит себя до полного изнеможения и умирает. На похоронах выясняется, что гроб - пустой. Оказывается, Клавуша вынула труп и ночью, усевшись поперёк него, пожирала шоколадный торт. Кудахчущий куро-труп Андрей Никитич мечется по двору; дед Коля собирается уехать. Девочка Мила влюбляется в Михея - она вылизывает его «пустое место». Все трое уходят из дома.
Оставшиеся проводят время в нелепо-безумных разговорах, диких плясках, надрывном хохоте. Падова очень привлекает Клавуша. Напряжение нарастает, в Клавуше что-то происходит - «точно взбесились, встали на дыбы и со страшной силой завертелись её клавенько-сонновские силы». Она выгоняет всю компанию из дома, запирает его и уезжает. В доме остаётся только куротруп, становящийся похожим на куб.
«Метафизические» возвращаются в Москву, проводят время в грязных пивнушках за разговорами. Анна спит с Извицким, но, наблюдая за ним, чувствует что-то неладное. Она догадывается, что тот ревнует себя к ней. Извицкий сладострастно обожает собственное тело, ощущает себя, своё отражение в зеркале как источник полового удовлетворения. Анна обсуждает с Извицким «эго-секс». Расставшись со своей любовницей, Извицкий бьётся в экстазе любви к себе, испытывая оргазм от чувства единения с «родным «я».
В это время к Москве приближается Федор; его идея - убить «метафизических», чтобы таким образом прорваться в потустороннее. Соннов идёт к Извицкому, там наблюдает за его «бредом самовосторга». Поражённый увиденным, Федор оказывается не в состоянии прервать «этот чудовищный акт»; он в бешенстве от того, что столкнулся с иной, не уступающей его собственной, «потусторонностью», идёт к Падову.
Алеша Христофоров тем временем, убеждённый в безумии отца, тоже едет к Падову, где обвиняет его и его друзей в том, что они довели Андрея Никитича до сумасшествия. «Метафизические» упрекают его в излишнем рационализме; сами они единодушно пришли к религии «высшего Я». Это - тема их надрывных, истерических разговоров.
Федор с топором в руке подслушивает разговоры Падова и его приятелей, ожидая удобного момента для убийства. В это время Федора арестовывают.
В эпилоге двое молодых поклонников Падова и его идеи, Сашенька и Вадимушка, обсуждая бесконечные метафизические проблемы, вспоминают о самом Падове, говорят о его состоянии, близком к безумию, о его «путешествиях в запредельности». Выясняется, что Федор приговорён к расстрелу.
Друзья едут навестить Извицкого, но, испуганные его выражением лица, убегают. Анатолий Падов валяется в канаве, истерически крича в пустоту от неразрешимости «главных вопросов». Вдруг почувствовав, что «все скоро рухнет», он подымается и идёт - «навстречу скрытому миру, о котором нельзя даже задавать вопросов...».
Этот роман, написанный в далекие 60-ые годы, в годы метафизического отчаяния, может быть понят на двух уровнях. Первый уровень: эта книга описывает ад, причем современный ад, ад на планете Земля без всяких прикрас. Известный американский писатель, профессор Корнельского университета Джеймс МакКонки писал об этот романе: "…земля превратилась в ад без осознания людьми, что такая трансформация имела место".
Второй уровень - изображение некоторых людей, которые хотят проникнуть в духовные сферы, куда человеку нет доступа, проникнуть в Великое Неизвестное. От этого они сходят с ума, как будто становятся монстрами.
Первый уровень прежде всего бросается в глаза. Вместе с тем, МакКонки пишет, что "виденье, лежащее здесь в основе - религиозное; и комедия этой книги - смертельна по своей серьезности". Очевидно, имеется в виду, что описание ада всегда поучительно с религиозной точки зрения. Вспомним, Иеронима Босха. Кроме того, изображение духовного кризиса неизбежно ведет к контреакции и осмыслению. Иными словами, происходит глубинный катарсис. Поэтому мне не кажется странным, что этот роман спас жизнь двум русским молодым людям, которые рели покончить жизнь самоубийством. Случайно они вместе прочли за одну ночь этот роман - и отказались от этого решения, осуществить которое они уже были готовы.
Позиция автора (во всех моих произведениях) одна: это позиция Свидетеля и Наблюдателя, холодная отстраненность. Это ситуация бесстрастного Исследователя. Герои могут безумствовать сколько угодно, но автор остается Исследователем и Свидетелем в любом случае. Если угодно такой исследовательский подход, можно назвать научным.