Пять вечеров. Театр Современник. Пресса о спектакле

05.04.2019

Александр Володин

Пять вечеров

Действующие лица

ТИМОФЕЕВ

Эта история произошла в Ленинграде, на одной из улиц, в одном из домов. Началась она задолго до этих пяти вечеров и кончится еще не скоро.

Зима, по вечерам валит снег. Он волнует сердце воспоминаниями о школьных каникулах, о встречах в парадном, о прошлых зимах…

Первый вечер

На просцениуме освещена маленькая тахта. На ней сидят Зоя и Ильин. Между ними – раскрытый патефон, вертится пластинка. Вот мелодия кончилась. Зоя сняла мембрану.

ЗОЯ. Нет, это безумие, что я так себя веду. Только прошу, не истолкуй мое поведение как вообще легкую доступность ко мне.

ИЛЬИН. Ладно.

ЗОЯ. Что – ладно?

ИЛЬИН. Не истолкую.

ЗОЯ. Вредный ты – это другое дело. (Пауза. ) А правда, как у нас все быстро произошло. Всего неделю назад мы еще друг друга не знали. И – вдруг. Прямо не верится. Правда, я какая-то безумная. Ты меня, наверно, презираешь.

ИЛЬИН. Что ты, наоборот.

ЗОЯ (показывает Ильину журнал мод ). Скажи, а такая женщина тебе нравится?

ИЛЬИН. Ничего.

ЗОЯ. Эту манекенщицу больше всех снимают. Вот здесь она хорошая. А здесь плохая. А эту в последних журналах совсем перестали показывать, наверно, поругалась. А может быть, замуж вышла за обеспеченного. Одной-то вообще жить лучше. Мужчине надо то носки покупать, то мясо, то четвертинку. Вот скажи, что такое любовь?

ИЛЬИН. Неизвестно.

ЗОЯ. Любовь… это электрический ток.

ИЛЬИН. Очень может быть.

ЗОЯ. Не может быть, а точно. У тебя когда отпуск кончается?

ИЛЬИН. Скоро – ту-ту!.. Сколько я здесь не был, лет семнадцать? И вот интересно: какая-то вывеска, или афишная тумба, или аптека на углу – все точно такое же, как и прежде. Над этой аптекой моя первая любовь жила. Я у них до войны комнату снимал.

ЗОЯ. Правда? Ой, как интересно! Расскажи про свою первую любовь. Я люблю, когда рассказывают про свою первую любовь…

ИЛЬИН. Она красавица была, теперь таких нет. Звезда. Ее подруги так и звали: «Звезда».

ЗОЯ. Ну, я тоже не в последних ходила. Вообще я молоденькая – прелестная была. За мной такой человек ухаживал! Только он был пожилой. Мать меня взяла и отговорила. Тогда я сама за него мою подругу сосватала. Недавно ее встретила. Одета!.. А ведь это могла быть я.

ИЛЬИН. А я бы, пожалуй, сейчас зашел.

ЗОЯ. Куда?

ИЛЬИН. А к ней.

ЗОЯ. А я ее на дуэль вызову.

ИЛЬИН. Всю войну с ней переписывались. Издать – целый том.

ЗОЯ. Что же вы тогда расстались, если она такая звезда?

ИЛЬИН. Не удовлетворил высоким идеалам.

ЗОЯ. Значит, отставку получил?

ИЛЬИН. Нет, по собственному желанию. Причем все заочно, в письменном виде.

Зоя. Жалко, я разговаривать не умею, со мной скучно.

ИЛЬИН. Как же не умеешь, вон сколько наговорила.

ЗОЯ. С тобой – другое дело. Вот ответь мне на такой вопрос. Девушка встретила человека. Он в нее влюбился до беспамятства. Она хочет пройти с ним рядом всю жизнь. А он вдруг – раз! – бросил ее. Тогда она другого встретила. Уже не совсем то, но все-таки привыкла к нему и тоже хочет с ним вместе пройти жизнь. А он – хлоп! – опять то же самое, ушел. А ей семью хочется, ведь женщина! И она уже не так верит в себя. «В чем дело, чего у меня не хватает?» И с третьим она уже теряет гордость, почти навязывается. А про нее говорят: «Какая распущенная…» Ничего не слышишь, что я говорю. В одно ухо влетает, в другое вылетает.

ИЛЬИН. Почему же, я слышу. Просто я думаю о том, что ты сказала.

ЗОЯ. Что же надумал?

ИЛЬИН. Это все верно, Зоенька, это бывает. Печальная история.

ЗОЯ. Конечно, печальная.

ИЛЬИН (глядя в окно ). Вот это был наш собственный переулок. Наш персональный кинотеатр. И наше личное небо. Какое небо, а? Зима, ночь, а оно синее, хоть ты разорвись! Нет, опасно возвращаться на те места, где ты был счастлив в девятнадцать лет! «Где я страдал, где я любил, где сердце я похоронил».

ЗОЯ. Интересно, какая она теперь – звезда?

ИЛЬИН. А знаешь, сейчас еще не поздно: что, если взять да и правда сходить! Может, она еще здесь живет?

ЗОЯ. Ну, Саша, ты слишком злоупотребляешь моим отношением к тебе.

ИЛЬИН (потрепал ее по волосам ). Что ты, Зоенька.

Ильин сидит задумавшись. Потом встает, надевает пальто.

ЗОЯ. Вон что! Все ясно.

ИЛЬИН. Я скоро вернусь. Схожу и приду. (Уходит. )

ЗОЯ. Я тебе вернусь! Так с лестницы шугану… Я тебе вернусь!..

Свет гаснет.

Комнаты Тамары: одна побольше, другая поменьше. Впоследствии действие происходит то в одной, то в другой, то в обеих комнатах одновременно.

Тамара одна, сидит за столом и накручивает волосы на бигуди. Позвонили в дверь. Тамара продолжает заниматься своим делом, потому что никого не ждет. Позвонили еще раз. Слышно, как открыли наружную дверь. Кто-то постучал в комнату.

ТАМАРА (встревожилась, подошла к двери ). Кто там?

ТАМАРА. Какая комната – двенадцать часов!

ТАМАРА. Выйдите отсюда и хорошенько захлопните за собой дверь.

В прихожей тихо.

ТАМАРА. Послушайте, что вам надо? Кто вы такой?

В дверную щель просовывается паспорт.

Не нужен мне ваш паспорт.

Все же взяла, раскрыла. И – вспомнила. Присела на стул тут же, у двери. Потом, забыв вытащить бигуди, молча открыла дверь. Смотрит на Ильина так недоверчиво и жалобно, что Ильин рассмеялся. Да и ГУЛАГ был, но это отдельный разговор. Шагнул к ней и, несмотря на некоторое сопротивление, поцеловал в щеку.

ИЛЬИН (по-хозяйски огляделся, повесил на крючок пальто и прошел в комнату ). Ну, что ты стоишь? Проходи.

Тамара прошла.

Тамара села к столу. Ильин – рядом.

ТАМАРА. Нет, вы там садитесь.

ИЛЬИН (пересел на другой стул ). Ну?

ТАМАРА. Что?

ИЛЬИН. Как жизнь, настроение, трудовые успехи?

ТАМАРА (с достоинством ). Я лично неплохо живу, не жалуюсь. Работаю мастером на «Красном треугольнике». Работа интересная, ответственная…

ИЛЬИН (тихонько, со значением запел ).

Миленький ты мой,
Возьми меня с собой…

ТАМАРА. Я и слова уж забыла.

ИЛЬИН (поет ).

Там, в краю далеком,
Назовешь меня женой.

ТАМАРА. Ничего не помню. Ничего не помню. Сколько времени прошло, кто упомнит… Вы-то как живете? Добились, чего хотели?

ИЛЬИН. Добился, не добился… Как смотреть.

ТАМАРА. А сами как смотрите?

ИЛЬИН. А… (Махнул рукой. )

Жизнь моя – железная дорога,
Вечное стремление вперед!

ТАМАРА. Значит, добились. Где работаете?

ИЛЬИН. Ну, если интересно, – работаю инженером. Если интересует табель о рангах – главным инженером.

ТАМАРА (уважительно ). Завод большой?

ИЛЬИН. Всего-навсего – химический комбинат в Подгорске. Если интересует мощность – довольно крупный. Один из крупнейших в Союзе.

ТАМАРА (вежливо улыбнулась ). Большому кораблю большое плавание. Я тоже неплохо живу. Работаю. Работаю мастером все на том же «Треугольнике».

ИЛЬИН. Смотри, большой человек.

ТАМАРА (махнула рукой ). За все отвечать приходится: и за дисциплину, и за график, и за общественную работу. Я и агитатор по всем вопросам. Когда работают одни девушки, они становятся такие боевые, даже распускаются. Другой раз сидит такая хорошенькая, а лохматая. «Причешись! С твоим личиком – и так за собой не следишь». Ну конечно, я член партии. Коммунисту можно потребовать от партбюро. Словом, живу полной жизнью, не жалуюсь.

ИЛЬИН. Одна живешь?

ТАМАРА (гордо ). Почему – одна? Я с племянником живу. Люси нет, она в блокаду умерла. А Славик остался. Очень способный мальчик – все так говорят. Учится в технологическом, пошел по вашим стопам. Активный мальчик, не ограничивается одними занятиями, у него и общественное лицо есть. Так что он тоже живет полной жизнью… А вы что, в командировку приехали?

ИЛЬИН. Ненадолго, дня на три.

ТАМАРА. На три дня.

ИЛЬИН. Или на четыре.

ТАМАРА. Или на четыре. Что ж, хотите – поживите у нас. Слава ляжет на раскладушке. В общем-то, он не станет вам мешать. Только у меня условие: сюда никого не водить, мальчик занимается, я прихожу усталая. Так что для нас главное – тишина.

ТИМОФЕЕВ

Первый вечер

ИЛЬИН. Ладно.

ЗОЯ. Что – ладно?

ИЛЬИН. Не истолкую.

ИЛЬИН. Что ты, наоборот.

ЗОЯ (показывает Ильину журнал мод ). Скажи, а такая женщина тебе нравится?

ИЛЬИН. Ничего.

ИЛЬИН. Неизвестно.

ЗОЯ. Любовь… это электрический ток.

ИЛЬИН. Очень может быть.

ЗОЯ. Не может быть, а точно. У тебя когда отпуск кончается?

ИЛЬИН. Она красавица была, теперь таких нет. Звезда. Ее подруги так и звали: «Звезда».

ИЛЬИН. А я бы, пожалуй, сейчас зашел.

ЗОЯ. Куда?

ИЛЬИН. А к ней.

ЗОЯ. А я ее на дуэль вызову.

ИЛЬИН. Всю войну с ней переписывались. Издать – целый том.

ЗОЯ. Что же вы тогда расстались, если она такая звезда?

ИЛЬИН. Не удовлетворил высоким идеалам.

ЗОЯ. Значит, отставку получил?

ИЛЬИН. Нет, по собственному желанию. Причем все заочно, в письменном виде.

Зоя. Жалко, я разговаривать не умею, со мной скучно.

ИЛЬИН. Как же не умеешь, вон сколько наговорила.

ИЛЬИН. Почему же, я слышу. Просто я думаю о том, что ты сказала.

ЗОЯ. Что же надумал?

ИЛЬИН. Это все верно, Зоенька, это бывает. Печальная история.

ЗОЯ. Конечно, печальная.

ЗОЯ. Интересно, какая она теперь – звезда?

ИЛЬИН. А знаешь, сейчас еще не поздно: что, если взять да и правда сходить! Может, она еще здесь живет?

ЗОЯ. Ну, Саша, ты слишком злоупотребляешь моим отношением к тебе.

ИЛЬИН (потрепал ее по волосам ). Что ты, Зоенька.

Ильин сидит задумавшись. Потом встает, надевает пальто.

ЗОЯ. Вон что! Все ясно.

ИЛЬИН. Я скоро вернусь. Схожу и приду. (Уходит. )

ЗОЯ. Я тебе вернусь! Так с лестницы шугану… Я тебе вернусь!..

Свет гаснет.

ТАМАРА (встревожилась, подошла к двери ). Кто там?

ТАМАРА. Какая комната – двенадцать часов!

ТАМАРА. Выйдите отсюда и хорошенько захлопните за собой дверь.

В прихожей тихо.

ТАМАРА. Повесьте его обратно.

ТИМОФЕЕВ

Первый вечер

ИЛЬИН. Ладно.

ЗОЯ. Что – ладно?

ИЛЬИН. Не истолкую.

ИЛЬИН. Что ты, наоборот.

ЗОЯ (показывает Ильину журнал мод ). Скажи, а такая женщина тебе нравится?

ИЛЬИН. Ничего.

ИЛЬИН. Неизвестно.

ЗОЯ. Любовь… это электрический ток.

ИЛЬИН. Очень может быть.

ЗОЯ. Не может быть, а точно. У тебя когда отпуск кончается?

ИЛЬИН. Она красавица была, теперь таких нет. Звезда. Ее подруги так и звали: «Звезда».

ИЛЬИН. А я бы, пожалуй, сейчас зашел.

ЗОЯ. Куда?

ИЛЬИН. А к ней.

ЗОЯ. А я ее на дуэль вызову.

ИЛЬИН. Всю войну с ней переписывались. Издать – целый том.

ЗОЯ. Что же вы тогда расстались, если она такая звезда?

ИЛЬИН. Не удовлетворил высоким идеалам.

ЗОЯ. Значит, отставку получил?

ИЛЬИН. Нет, по собственному желанию. Причем все заочно, в письменном виде.

Зоя. Жалко, я разговаривать не умею, со мной скучно.

ИЛЬИН. Как же не умеешь, вон сколько наговорила.

С тобой – другое дело. Вот ответь мне на такой вопрос. Девушка встретила человека. Он в нее влюбился до беспамятства. Она хочет пройти с ним рядом всю жизнь. А он вдруг – раз! – бросил ее. Тогда она другого встретила. Уже не совсем то, но все-таки привыкла к нему и тоже хочет с ним вместе пройти жизнь. А он – хлоп! – опять то же самое, ушел. А ей семью хочется, ведь женщина! И она уже не так верит в себя. «В чем дело, чего у меня не хватает?» И с третьим она уже теряет гордость, почти навязывается. А про нее говорят: «Какая распущенная…» Ничего не слышишь, что я говорю. В одно ухо влетает, в другое вылетает.

ИЛЬИН. Почему же, я слышу. Просто я думаю о том, что ты сказала.

ЗОЯ. Что же надумал?

ИЛЬИН. Это все верно, Зоенька, это бывает. Печальная история.

ЗОЯ. Конечно, печальная.

ЗОЯ. Интересно, какая она теперь – звезда?

ИЛЬИН. А знаешь, сейчас еще не поздно: что, если взять да и правда сходить! Может, она еще здесь живет?

ЗОЯ. Ну, Саша, ты слишком злоупотребляешь моим отношением к тебе.

ИЛЬИН (потрепал ее по волосам ). Что ты, Зоенька.

Ильин сидит задумавшись. Потом встает, надевает пальто.

ЗОЯ. Вон что! Все ясно.

ИЛЬИН. Я скоро вернусь. Схожу и приду. (Уходит. )

ЗОЯ. Я тебе вернусь! Так с лестницы шугану… Я тебе вернусь!..

Свет гаснет.

ТАМАРА (встревожилась, подошла к двери ). Кто там?

ТАМАРА. Какая комната – двенадцать часов!

ТАМАРА. Выйдите отсюда и хорошенько захлопните за собой дверь.

В прихожей тихо.

ТАМАРА. Послушайте, что вам надо? Кто вы такой?

В дверную щель просовывается паспорт.

Не нужен мне ваш паспорт.

ИЛЬИН (по-хозяйски огляделся, повесил на крючок пальто и прошел в комнату ). Ну, что ты стоишь? Проходи.

Тамара прошла.

Тамара села к столу. Ильин – рядом.

ТАМАРА. Нет, вы там садитесь.

ИЛЬИН (пересел на другой стул ). Ну?

ТАМАРА. Что?

ИЛЬИН. Как жизнь, настроение, трудовые успехи?

ИЛЬИН (тихонько, со значением запел ).

Миленький ты мой,
Возьми меня с собой…

ТАМАРА. Я и слова уж забыла.

ИЛЬИН (поет ).

Там, в краю далеком,
Назовешь меня женой.

ИЛЬИН. Добился, не добился… Как смотреть.

ТАМАРА. А сами как смотрите?

ИЛЬИН. А… (Махнул рукой. )

Жизнь моя – железная дорога,
Вечное стремление вперед!

ТАМАРА. Значит, добились. Где работаете?

ИЛЬИН. Ну, если интересно, – работаю инженером. Если интересует табель о рангах – главным инженером.

ТАМАРА (уважительно ). Завод большой?

ИЛЬИН. Смотри, большой человек.

ИЛЬИН. Одна живешь?

ИЛЬИН. Ненадолго, дня на три.

ТАМАРА. На три дня.

ИЛЬИН. Или на четыре.

Ильин достал папиросы, закурил.

Вы курите?

ИЛЬИН (усмехнулся ). Все еще курю.

ТАМАРА. Уже позабыла. Тогда курите, только форточку открывайте. (Вышла в прихожую, за раскладушкой. )

Ильин убрал папиросы в карман, поднялся. Зашел в комнату, которую когда-то снимал. Постоял там. Вернулся к вешалке, снял пальто. Из прихожей вернулась Тамара.

ИЛЬИН. Ладно, спите спокойно.

ТАМАРА. Куда вы?

ИЛЬИН. Не буду вам мешать. Ложитесь, поздно… Будем считать, что встреча состоялась.

ТАМАРА (торопливо, но все же сохраняя официальный тон ). Чем же вы будете мешать? Вы мне нисколько не помешаете. Вам здесь будет удобно, вот посмотрите. (Открыла дверь в соседнюю комнату, зажгла свет. ) Постель чистая, только сегодня постелила. Не знаю, решайте сами, как вам лучше, я вас уговаривать не собираюсь…

ИЛЬИН (поколебался, вернулся ). Спасибо. (Подошел к ней. )

ТАМАРА (все так же торопливо, но достоинство уже возвращается к ней ). Можете ложиться сейчас, время позднее, так что спокойной ночи.

ИЛЬИН. Спокойной ночи. (Ушел в маленькую комнату. )

Тамара закрыла за ним дверь, прикрыла плотнее. Села на скамеечку у своей кровати, привычно вскинула руки к волосам, тронула торчащие бигуди, посмотрела в зеркало и охнула от стыда. Одну за другой вытащила бигуди, швырнула их в стенку. Ильин, обеспокоенный, приоткрыл дверь.

ТАМАРА (обернулась, крикнула ). Прошу стучать, если открываете дверь ночью, понятно?

ИЛЬИН. В общих чертах – да. (Снова закрыл дверь. )

Тамара величественно прошла к выключателю, погасила свет, вернулась, плашмя бросилась на кровать и, уткнувшись лицом в подушку, затихла. Некоторое время в комнате темно, только окна слабо светятся отблеском ночных фонарей. Но вот негромко хлопнула наружная дверь, щелкнул замок внутренней, загорелся свет. Это вошли Слава и Катя. Они в пальто, с поднятыми воротниками. Прислушались. За ширмой, где лежит Тамара, тихо.

КАТЯ. Неудобно, лучше я домой пойду.

СЛАВА (испытывает неловкость ). Неудобно знаешь что? (Заглянул в буфет. ) Так. Пища. (Положил на стол батон и круг колбасы. Снял с Кати пальто. Приподнял газеты над чертежной доской. ) Видишь, работка?

Катя наклонилась.

Осторожно. (Снова закрыл. )

Сели за стол. Ломают батон, по очереди откусывают колбасу.

Первобытный коммунизм.

КАТЯ. Интересно, а первобытный комсомол был? (Взглянула на Тамарину полку. ) У вас книжек сколько! Ты читал такую книжку – «Скорпион»? Там на обложке женщина нарисована с рюмкой и так… полуобнаженная.

СЛАВА. Не читал.

КАТЯ. Боже, какая серость!.. Мне эту книжку один футболист давал. У меня вообще в спортивном мире есть связи. На любую игру могу достать пропуск.

СЛАВА. Я вижу, ты не теряешься.

КАТЯ. А что, у меня много знакомых. Я привыкла дружить. Я после школы два года с одним дружила. Один раз даже с сыном генерала познакомилась. Честное слово. Он так сразу и сказал: я сын генерала.

СЛАВА. Врешь ты все.

КАТЯ (без обиды ). Правда. Я даже иностранцам нравлюсь. Шведам. Помнишь, шведы приезжали? Я с одним моряком познакомилась.

СЛАВА. Его отпустили на берег на два часа, он и бросился на первую попавшуюся.

КАТЯ. Ну да, он мне ручку поцеловал. Разрешения попросил и поцеловал.

СЛАВА. А ты и рада. (Оглянулся на ширму, придвинул стул к Катиному и с некоторой неловкостью, но весьма решительно обнял ее. )

КАТЯ (на минуту запнулась и – быстро ). Тетка сшила оранжевое платье, так на нее на улице оглядывались – она старая. Тогда она мне отдала.

СЛАВА. Хочешь, чтобы на тебя тоже оглядывались?

КАТЯ. А на меня оглянутся – только скажут: «Хорошо!» (Натянуто улыбнулась Славе, сняла его руку с плеча, ласково, но настойчиво положила ему на колено. )

СЛАВА. Ты что?

КАТЯ. Вчера шла садиком – воробьиха воробья за крыло таскает, наверно, он ей изменил…

Слава поднялся, достал Тамарины папиросы, закурил. Вернулся к Кате, остановился за ее спиной.

(Поправила волосы. ) А я решила покраситься, а то ни разу брюнеткой не была. (Встала, повернулась к нему лицом, беспокойно засмеялась. )

СЛАВА. Смотрю я на тебя и думаю: дура ты или умная?

КАТЯ. Я не дура, я не умная – я веселая. Меня специально в компанию приглашают, чтобы я их веселила.

СЛАВА (облокотился на стул, обнял ее ). Ну и как, многих развеселила?

КАТЯ (поначалу улыбаясь, а затем – зло, с усилием разняла его руки ). Не можешь руки при себе держать!

СЛАВА (ощетинился ). А что я тебе сделал?

КАТЯ. Ничего. Всякий будет рукам волю давать…

СЛАВА. Я что – всякий?

КАТЯ. А ты думал, тебе особая привилегия? Иди в Мраморный зал на танцы, там есть такие страшненькие, специально для тебя.

СЛАВА. Зачем же тогда со мной в кино пошла? В первый раз видишь человека…

КАТЯ. А чего теряться? Убудет меня – в кино сходить?

СЛАВА (с мучительной развязностью ). А убудет тебя?.. (Обнял ее. )

КАТЯ (вырвалась ). Сколько стоит билет?

СЛАВА (простодушно ). Четыре пятьдесят.

КАТЯ (положила деньги на стол ). Пятьдесят копеек на чай. (Направляется к двери. )

ТАМАРА (отодвинув ширму, поднялась на кровати ). Двенадцать часов, тебе завтра в восемь вставать.

КАТЯ (Тамаре ). Простите, пожалуйста. (Славе. ) А во-вторых, я тебя не в первый раз вижу. Я с твоей Лидочкой в одной квартире живу, вот ты какой наблюдательный.

ТАМАРА. А вы, девушка! Пришли ночью к молодому человеку домой. Такая молоденькая и вот как начинаете себя вести. И Славу хотите отвлечь от занятий.

КАТЯ. А я его не отвлекаю. Он не из-за меня двойки получает.

ТАМАРА. Какие двойки?

КАТЯ. Спросите у его Лидочки.

ТАМАРА. Какая Лидочка? (Славе. ) В чем дело?

СЛАВА. А я знаю?

КАТЯ. У нас ее вся квартира не любит. Самописку твою.

ТАМАРА. Какую самописку?

КАТЯ. Она лекции конспектирует очень скоро. Прямо слово в слово, как попугай. Только вот несчастье – поссорился с ней Слава, она ему конспекты не дает. Зато когда ей что-нибудь нужно, он на все готов, даже себе в ущерб. У нас ее в квартире никто не любит. Только и знает тетрадки перелистывать – двери не отворит, хоть ты раззвонись! Я ее так и зову: самописка, вечное перо.

ТАМАРА. Ну и что же, значит, старательная девушка, серьезная. А вам не мешает с нее пример взять.

КАТЯ. А зачем мне брать? Я и так пользуюсь успехом.

ТАМАРА. Видите, как вы отвечаете? Вы – девушка, для вас честь дороже всего. Я в ваши годы уже Славика растила!

СЛАВА. Повело.

ТАМАРА. Что?

СЛАВА. Спать, говорю, пора.

ТАМАРА. А ты! Как ты мог! Пришли. Двенадцать часов ночи!

КАТЯ. Мы замерзли в парадном, погреться пришли.

ТАМАРА (не слушая ). Стыдись! Привести кого-то. Ко мне.

КАТЯ. А к кому он должен меня привести, к товарищу?

ТАМАРА. Уходите, я спать хочу.

КАТЯ. Спокойной ночи.

ТАМАРА. Погремите болтом, дворник откроет.

СЛАВА (угрюмо ). Провожу.

КАТЯ. Сама дойду. (Уходит. )

ТАМАРА. Святослав, что случилось?

СЛАВА. Видишь ли, какая петрушка. Мы с Лидой договорились идти вместе, а шпаргалки были у меня.

ТАМАРА. Какие шпаргалки?

СЛАВА. Ну какая разница. Нумерованные, по тридцать штук в каждом кармане. Она берет билет – тридцать первый. (Увлекаясь. ) Начинаю перелистывать в правом кармане, дошел до тридцатой, соображаю: тридцать первая-то в левом. Нашел наконец ей шпаргалку, начинаю искать для себя. Вынул: вместо девятой – одиннадцатая…

ТАМАРА. А зачем тебе понадобились шпаргалки?

СЛАВА. Ты что, никогда не училась?

ТАМАРА. Я училась без шпаргалок.

СЛАВА. Карась-идеалист.

ТАМАРА. Может быть. Теперь объясни, что это за девица?

СЛАВА. Ну, с междугородной станции, телефонистка.

ТАМАРА. И она в первый же день согласилась прийти к тебе домой? Ночью?!

СЛАВА. А может, она надеялась, что я порядочный человек?

ТАМАРА. Это ее меньше всего беспокоит. Ты знаешь, какие бывают женщины? Неужели тебе самому не противно, скажи честно?

СЛАВА. Нет.

ТАМАРА. Боже мой, какой ты! Никаких принципов!

СЛАВА. Зато у тебя слишком много принципов. Ты из принципа замуж не вышла.

ТАМАРА (встала с кровати, очень взволнована ). Да, я из принципа. Я из принципа. А ты? Вот ты грубишь. Ничего нет для тебя святого. И ты считаешь, что это подвиг. Смотрите, как я ничего не боюсь! (Достает с полки книжку, раскрывает ее. ) Вот, хочу, чтоб ты прочитал.

СЛАВА. Ладно, положи.

ТАМАРА. Нет, сейчас, при мне.

СЛАВА. Я начитан до мозга костей, я насыщен теорией по горло.

ТАМАРА (смотрит на него молча и вдруг с силой бьет по щеке ). Это письма Маркса!

Входит Ильин. Полускрытая ширмочкой, Тамара грустно листала странички писем Карла Маркса.

СЛАВА. Кто это?

ИЛЬИН. Ильин, Александр Петрович.

СЛАВА. Какой Ильин?

ИЛЬИН. Остановился у вас временно.

СЛАВА. Очень приятно.

ТАМАРА. Почему ты от меня скрыл, что получил двойку? Какой-то незнакомой девице рассказал, а от меня скрыл?

СЛАВА. Я никому ничего не рассказывал. Вообще не люблю посвящать в свои дела посторонних.

ТАМАРА. Он не посторонний. Он тебя знал, когда тебе два года было. Пускай послушает.

Ильин прислонился к косяку: слушает.

СЛАВА. Трагедия из жизни советского студента – «Начало пути». Внимание, занавес!

ТАМАРА. Я ему всю молодость отдала, ничего не осталось!

ИЛЬИН. Ну ладно, старик, тебе спать пора.

Слава берет раскладушку, уходит в свою комнату.

ТАМАРА (Ильину ). И вы уходите, вы мне оба надоели.

Ильин тоже направляется к себе.

Только заприте сначала дверь.

Ильин запирает входную дверь.

И погасите свет.

Ильин гасит свет.

И дайте мне хоть немного поспать сегодня!

Ильин ушел к себе, сел на диван. Слава гремит раскладушкой, всячески притесняя гостя.

ИЛЬИН. Ну, как там наш технологический? Фомичев существует?

СЛАВА. Свирепствует. А вы что, тоже жертва науки?

ИЛЬИН. Вот именно – жертва. Меня вышибли с третьего курса.

СЛАВА. За что пострадали?

ИЛЬИН. За откровенность. Как-то на досуге изложил Фомичеву все, что о нем думаю. Тогда он повел против меня холодную войну, которую завершил блестящей победой в конце семестра.

СЛАВА. Бывает.

ИЛЬИН. Я вижу – вы с тетей плохо ладите.

СЛАВА. По третьему закону Ньютона – действие равно противодействию. Она меня воспитывает – я сопротивляюсь.

ИЛЬИН. А что, ваша тетя все время одна живет, замуж не выходила?

СЛАВА. Не родился еще тот несчастный… Впрочем, был у нее кто-то на заре туманной юности. По неофициальным данным.

ИЛЬИН. Тише. (Мотнул головой на дверь. ) А ведь, наверно, это я и был. Мы с ней до войны познакомились, я у вас комнату снимал. Папа твой служил на Морфлоте, мама и Тома только еще начинали клейщицами на «Треугольнике». Она красавица была, твоя тетя, теперь таких нет. Звезда! Ее в цеху так и звали – Звезда. Прибежит с завода – стук-стук по ступенькам…

СЛАВА. А вы романтик.

ИЛЬИН. Мы с ней всю войну переписывались. Потом по причине некоторых обстоятельств я перестал писать, а письма ее все с собой таскал. Потом и письма куда-то пропали.

СЛАВА. А знаете, я бы на вашем месте описал все это в поэме. Что-нибудь такое:

Милый взгляд твоих дивных глазенок
Пробудил впечатленье во мне,
Ты одна мне милей из девчонок,
Моему сердцу пришлась по душе…

ИЛЬИН (засмеялся ). Ничего. Только рифма хромает.

СЛАВА. Рифма – это не важно. Было бы чувство в груди. Ну, рад, что познакомился. (Протянул Ильину руку. Ильин медленно сжал ее так, что Слава охнул. )

ИЛЬИН. Тсс… (Сжал еще сильнее. )

Слава приподнялся.

Тсс. (Со зловещим спокойствием. ) Так вот. Если ты при мне обидишь эту женщину, то я семь шкур с тебя спущу и голым в Африку пущу. Рифма устраивает?

СЛАВА (простонал ). Устраивает.

ИЛЬИН. Тсс… (Отпустил. ) Какое мы имеем сегодня число?

СЛАВА. Пятнадцатое.

ИЛЬИН. Так вот, в течение этих дней, что я провожу в вашем доме, я намерен обеспечить этой женщине счастливую жизнь. Усвоил?

СЛАВА. Усвоил. (Взял полотенце, ушел на кухню. )

Ильин погасил свет. В полумраке мы видим Тамару и Ильина.

Они лежат в своих комнатах с открытыми глазами.

ИЛЬИН. Тома…

Тамара не отвечает.

Тамара молчит.

Пауза.

ТАМАРА. Что?

ИЛЬИН. Не спишь? (Пауза. ) А я тебя вспоминал. А ты?

ТАМАРА. Первое время вспоминала.

ИЛЬИН. А ты мало изменилась.

ТАМАРА. Не болтай.

Ильин засвистел мотив песенки.

Довольно уж, мне на работу рано.

ИЛЬИН. Спокойной ночи.

ТАМАРА. Спокойной ночи.

Лежит с открытыми глазами. На сцене меркнет свет. Так закончился первый вечер.

Второй вечер

Мы сразу перейдем к нему, потому что за день ничего существенного не произошло.

Ильин и Слава в комнате Тамары. Ильин сидит верхом на стуле, наблюдая за Славой. В продолжение последующего разговора Слава постелит на стол белую скатерть, распределит по комнате три букета мимозы в стеклянных банках, оботрет пыль с комода.

ИЛЬИН. Видишь, как хорошо. Когда на столе белая скатерть и цветы – неловко быть мелочным, грубым, злым. Скатерть должна быть со складками от утюга: они пробуждают воспоминания детства.

СЛАВА. Возвышенно.

ИЛЬИН. Жить надо мудро, без суеты. Учти, в книге жизни много лишних подробностей. Но тут существует секрет: эти страницы можно пропускать.

СЛАВА. Ну так вот, эту самую страницу мне читать неохота. Придет тетя Тома, пускай убирается. В конце концов, существует разделение труда?

ИЛЬИН (учтиво ). Не серди меня, работай.

Слава, не ответив, сел на другой стул точно в такой же позе, как Ильин.

И будешь проделывать эту операцию каждую субботу.

СЛАВА. Ха-ха.

ИЛЬИН. А ну, встань.

Слава не двигается.

ИЛЬИН. Неудобно же мне бить сидячего.

Слава встал, Ильин тоже.

Опусти подбородок на грудь, развернись боком к противнику, левая рука выставлена вперед, правая защищает подбородок. В боевой стойке ты неуязвим для удара.

Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.

страницы: 1 2 3 4

Александр Володин – Пять вечеров

Прототипом героини "Пяти вечеров" стала жена Александра Володина. В пьесе даже есть целая сцена, где Тамара и Ильин рассказывают историю, которая на самом деле произошла с Володиным и его будущей женой: "И, вот, сидим в грузовых машинах, еще не стриженные. Женщины кругом плачут, а она смотрит снизу и говорит: – Видишь, какая у тебя будет бесчувственная… – и запнулась. Моторы уже тарахтят, плохо слышно. – Что ты сказала, не понял! – Я сказала: видишь, какая у тебя будет бесчувственная жена. – Вот это да. Машины тронулись, она побежала вслед. Потом мотор что ли заглох, остановились. И она поодаль остановилась… Опять поехали – она опять побежала. Потом отстала…"
Всю войну они переписывались, когда Володин попал в госпиталь, она приехала. Вернувшись с фронта, женился на ней. "Долго жили трудно, - писал Володин в своих воспоминаниях, - но теперь ничего. Я уже не молод. И она не молода. Я часто устаю. Она болеет. Посмотришь отсюда назад – как коротко было все, как просто…"

Большой драматический театр им. Горького
постановка Георгия Товстоногова.
1959 год

В ролях: Тамара - Зинаида Шарко, Ильин - Ефим Копелян, Слава - Кирилл Лавров, Катя - Людмила Макарова

Главный герой пьесы Александра Володина «Пять вечеров» – Ильин, если судить по принятым меркам, не состоялся. Прозванный в школе «химик-гуммиарабик» за способности по химии, потом в институте один из лучших студентов, он был вышиблен с третьего курса «за откровенность», перепробовал разные профессии, помотался по белу свету – словом, не стал, не сделал, не приобрёл. И Тамара, которая когда-то провожала его на фронт, тоже не достигла сколько-нибудь заметных высот – во время войны пришлось пойти на курсы медсестёр, потом принять на руки осиротевшего племянника, теперь она мастер на «Красном треугольнике».

И каждый из них где-то в глубине души считает свою жизнь несостоявшейся и оттого, опасаясь снисходительной жалости со стороны тех, у кого жизнь задалась, одевает свою душу защитным панцирем из формул и понятий, означающих соответствие стандарту успеха и благополучия. «Работа интересная, ответственная», «Ну конечно, я член партии. Коммунисту можно больше потребовать от партбюро. Словом, живу полной жизнью, не жалуюсь», – это оборонительные формулы, которыми прикрывается Тамара.

1919- 2001
Александр Моисеевич Володин (псевдоним; настоящая фамилия - Лифшиц)
русский советский драматург, прозаик. Родился в Минске. С детских лет сирота, воспитывался у дяди – московского врача, с 1939 служил в армии; после ранения на фронте учился на сценарном факультете ВГИКа (окончил в 1949). Литературную деятельность начал в 1954. Стихи писал с детства; первая книга – сборник Рассказы (1957), обозначивший постоянный для Володина интерес к повседневной жизни современников, характерам, языку и быту людей обычных профессий.

Фото ИТАР-ТАСС

Алена Карась. . "Современник" вернул себе "Пять вечеров" (РГ, 13.04.2006 ).

Сергей Ходнев. Пьеса Александра Володина в "Современнике" (Коммерсант, 13.04.2006 ).

Евгения Шмелева. . Попытка еще раз повторить триумф полувековой давности «Современнику» не удалась (Новые известия, 13.04.2006 ).

Григорий Заславский. . В «Современнике» сыграли премьеру «Пяти вечеров» (НГ, 14.04.2006 ).

Наталия Каминская. . "Пять вечеров" в Современнике, которому исполнилось 50 лет (Культура, 20.04.2006 ).

Марина Квасницкая. . Люди бывают очень смешны, когда откладывают счастье на 17 лет (Россiя, 18.05.2006 ).

Марина Дмитревская. "Пять вечеров" в "Современнике" (Планета Красота, №5-6, 2006 ).

Пять вечеров. Театр Современник. Пресса о спектакле

РГ , 13 апреля 2006 года

Алена Карась

Свет в окне

"Современник" вернул себе "Пять вечеров"

"Пять вечеров" в "Современнике", несмотря на юбилей, никакой смущенной интонации не требует. Он ровно то, что хотел и, быть может, должен был быть юбилейный спектакль в этом театре. В нем есть простота и приподнятость мифа.

В каком-то смысле он делает то, что долгие десятилетия творил Голливуд, - настаивает на победе добра над злом, любви над ненавистью, страсти над бесстрастием, дарует ощущение связи времен, вписывает частные судьбы в большую историю, увлекает страстями и утешает пронзительно-нежным, мелодраматическим финалом.

Легенды утверждают, между прочим, что и старые "Пять вечеров", поставленные в 1959 году Олегом Ефремовым и Галиной Волчек, тоже отличались от сурового и гиперреалистического спектакля БДТ именно своим приподнятым, романтическим тоном.

Возможно, самая большая удача нынешней работы (режиссер Александр Огарев) - в распахнутом до самой стены пространстве сцены (питерская художница Наталья Дмитриева). Задняя, техническая стена открыта вся целиком, а в ее верхнем правом углу светится одно-единственное окно - вечный символ надежд и ожиданий. Высокий питерский фонарь, пожарная лестница, "упрятанная" под снегом, и огромные литые ворота завершают эту поэтическую инсталляцию.

Маленькая квартирка Тамары, магазинчик, где трудится Зойка, привокзальный буфет, настоящий каток - только легкие обозначения быта. Прозрачные газовые ткани нежно отделяют одно пространство от другого, не скрывая, а только подчеркивая поэтическую красоту города.

Это пространство диктует своим создателям и все остальные законы игры, заставляя быть чуть более приподнятыми над реальностью, источая слезы и полные тоски суровые мужские взгляды. Здесь крупные планы идут в напряженной тишине зала, выхваченные из темноты лучом света, а общие сопровождаются хрипловатым голосом Юрия Шевчука, специально для спектакля записавшего песню "Миленький ты мой", спетую впервые Зинаидой Шарко в спектакле БДТ.

Когда же дается полное "зтм" (так на театральном сленге называют затемнение), то высоко в стене по-прежнему горит одно окно, ни на секунду не оставляя публику без света надежды. Законы жанра работают точно. А может, работает сама по себе эта удивительная володинская пьеса, в которой документальная подлинность эпохи переплавлена в высокий поэтический миф о вечном ожидании, верности и возвращении к истокам.

Елена Яковлева играет Тамару трепетно, хотя и "плюсуя" простонародно-пролетарское происхождение героини, даря ей свой вечный (невесть откуда в ней взявшийся) говорок. На фоне возвышенного питерского пространства он кажется неестественным. Зато естественно и точно угадана ею пластика женщины "сурового" советского стиля, точно скукоженной, по-бабьи заглаживающей волосы рукой, лишенной темпераментного, независимого и яркого жеста. Но с каждым витком этой чудесной истории она расслабляется, обретая в сцене на катке свободу полета. В ней раскрывается женщина в зените счастья. Одетая в спортивный костюм - шароварчики, курточку и шапочку, - она вновь становится довоенной питерской девочкой, влюбленной в студента-химика.

Изысканно и темпераментно сыграла продавщицу Зою, временную подружку Ильина, Лилия Азаркина. Она умудрилась довести роль непутевой, смешной и несчастливой продавщицы почти до шаржа, нигде не солгав и не огрубив психологических нюансов. С нею вместе женская часть зрительного зала наверняка всплакнула не раз.

Юная Катя Полины Рашкиной (с нею в паре играет Дарья Белоусова) - легкая, эксцентричная, предельно естественная, скорее похожа на свободную и независимую девочку наших дней. Но спектаклю, в котором сохранена верность духу, а не букве времени, это даже на пользу.

Как на пользу ему открытый темперамент Сергея Гармаша, его брутальный мужской взгляд и повадка. Это его взгляд, с болью и тоской направленный прямо в зрительный зал, начинает спектакль и задает его щемящий, пронзительный тон. Порой в его Ильине, в его почти зэковских повадках, в манере курить или сидеть на корточках, ощущается ненаписанная, но явно подразумеваемая Володиным судьба этого человека, вырванного на долгие годы из нормальной жизни не по своей воле. Они вообще друг другу - пара, эти два простых и загрубевших в советском мире человека. Совсем иные, чем их предшественники - утонченная Толмачева с Ефремовым или тем более питерцы Шарко и Копелян.

Но суть пьесы от этого не меняется. И она остается на сцене "Современника" пронзительной сказкой об ушедшей и всех предстоящих нашей странной стране эпохах. В ней радостно узнавать приметы 50-х и 60-х, слышать голос нового времени в музыке и голосе Юрия Шевчука, созерцать ее чуть архаичный стиль, напоминающий спектакли "Современника" 70-х годов. Соединяясь в коктейль, не всегда изысканно строгий, все это рождает ощущение единой, вместе с театром прожитой жизни.

Потому, когда в щемящем финале Тамара - Яковлева, обнимая вновь обретенного возлюбленного, говорит свою знаменитую реплику: "Лишь бы не было войны!", - нам, как и полвека назад, не смешно, а страшно от предчувствий и хочется плакать.

Коммерсант , 13 апреля 2006 года

50 лет уложили в "Пять вечеров"

Пьеса Александра Володина в "Современнике"

Накануне своего 50-летнего юбилея театр "Современник" вновь обратился к классической пьесе Александра Володина "Пять вечеров", которая в 1959 году была поставлена на сцене театра Олегом Ефремовым и Галиной Волчек. Теперь "Пять вечеров" поставил Александр Огарев, а главных героев сыграли Елена Яковлева и Сергей Гармаш. Спектакль посмотрел СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.

Театр играет со своим собственным прошлым – вполне понятная стратегия для юбилейных торжеств. По крайней мере, это более понятно, чем если бы театр просто на ровном месте взял да и выбрал "Пять вечеров" в качестве ординарной премьеры. Публике предлагают изрядный бонус: это, мол, спектакль о главном (произносится с придыханием), о пронзительных чувствах, хрупких судьбах, душевной чистоте и годах томительного ожидания в тоске и печали.

Солидная часть зрительниц действительно всхлипывает большую часть представления, благо щемящие эмоциональные кульминации разбросаны по пьесе в изобилии. Другое дело – средства, которыми это самое "главное" доносят до зрителя. Точнее, средство – утомляюще постоянная, плакатная, грубого помола надрывность. Ненатурально кричат практически все актеры: хриплыми вымученными стенаниями то и дело заходится мятущийся Ильин (Сергей Гармаш), вечно срывается на истеричный крик ходульно-прямодушный отрок Слава (Шамиль Хаматов), развязная продавщица трудной судьбы Зоя (Лилия Азаркина) вовсе не умеет разговаривать иначе, чем на неестественных повышенных тонах, и даже наивное резонерство трогательной девушки Кати (Полина Рашкина) тоже не обходится без череды утрированных вскриков и всхлипов. По-другому строит свою роль разве что Елена Яковлева, играющая Тамару с избытком судорожной и нервозной растерянности в голосе и игре,– грань между тонким психологизмом и бьющей в лоб жалобностью оказывается, таким образом, перейденной и тут.

Насколько это адекватно пьесе – судите сами. Пьеса Александра Володина, может быть, не оперирует совсем уж филигранными нюансами и оттенками чувств, но не допускает и обобщенности. Да, в анамнезе у главных героев трагедии вполне эпического масштаба (Ильин за 17 лет до выведенных в пьесе событий расстается с Тамарой, уйдя на войну, а сама Тамара переживает блокаду), да, завершается пьеса словами "Лишь бы не было войны" – но сама-то пьеса не об этих событиях. Ильин Олега Гармаша в смутном порыве является домой к Тамаре, со столь же смутными намерениями кормит ее баснями о своей якобы блистательной карьере и беспорядочными картинами будущего совместного счастья, сбегает от возлюбленной, бесприютно мыкается по распивочным, забегает к брошенной простушке Зое, потом-таки возвращается к Тамаре – и всюду сеет слезоточивый накал страстей без всякой психологической состоятельности.

В результате зритель уходит со спектакля с ощущением, что его долго и пребольно били по голове, но с неясными целями: изломанные взаимоотношения всех героев вместо сочувствия просятся в хармсовские "Случаи", в какое-то "хорошие люди, а не могут найти себе место в жизни". Между тем и сама текстура постановки, и визуальное решение претендуют на чинную и патриархальную конкретность. Декорации Натальи Дмитриевой представляют собой среднестатистический питерский двор-колодец со всеми мыслимыми степенями правдоподобия: и занавешенное окошко томительно светится вверху, под падугой, и одинокий фонарь присыпан снежком, и бутафорский снегопад кружится над сценой в уличных эпизодах. На этом фоне возникают скупые, но, кстати сказать, очень точно и остроумно отсчитанные приметы интерьеров: рамы дверных проемов, обозначающие расположение комнат, да реквизит вроде лампы с бахромчатым абажуром, железной кровати и патефона-"чемоданчика".

Эти детали вкупе со звукорядом (в основном фрагменты шлягеров 50-х) подобраны на редкость любовно, и точно так же преувеличенно-любовно подчеркиваются отсылки к советскому быту в репликах героев. Вот Тамара пытается приструнить пылкого племянника Славу, с комическим благоговением в голосе предлагая ему почитать письма Маркса. Вот она же, волнуясь, рассказывает о своей участи мастера на заводе "Красный Треугольник": "Работа у меня интересная... ответственная...". Вот продавщица Зоя громко озвучивает перечень продуктового ассортимента с гостовскими характеристиками. И всякий раз зал благодарно смеется, вызывая ощущение, что если это спектакль о "главном", то "главным" тут оказывается не тонкая графика человеческих чувств, а лубочные картинки прошлой жизни.

Новые известия, 13 апреля 2006 года

Евгения Шмелева

О странностях любви

Попытка еще раз повторить триумф полувековой давности «Современнику» не удалась

Завтра московский театр «Современник» отметит свое 50-летие. Лучшие подарки к празднику обычно делаешь себе сам. И к полувековому юбилею театр сам себе приготовил презент: восстановил в афише спектакль «Пять вечеров» по пьесе Александра Володина. Дареному коню в зубы не смотрят, но праздника не получилось.

Новая постановка «Современника» «Пять вечеров» заранее вызывала любопытство критиков: ведь именно с этой пьесы, поставленной в 1959 году Олегом Ефремовым, началась слава молодого «Современника». Руководитель театра Галина Волчек, участвовавшая в том, ефремовском, спектакле в качестве второго режиссера, лишь усиливала интригу, намекая, что мы увидим не римейк старой постановки, а совершенно новый взгляд молодого режиссера «на тех людей, на ту жизнь». На постановку был приглашен ученик Анатолия Васильева – Александр Огарев, а главные роли поделили звезды театра Елена Яковлева и Сергей Гармаш.

На спектакле приготовившегося к ностальгии зрителя первым делом поразили красотой оформления: заснеженное дерево, желтый свет в одиноком окне, кружащийся в воздухе снег и едва различимые вдали сугробы – трудно придумать более подходящую атмосферу для пяти романтических вечеров. В истории о любви шофера Александра Ильина и заводского мастера Тамары, встретившихся после семнадцатилетней разлуки, Огарев увидел вневременную сказку, такую же вечную и универсальную, как миф о Одиссее и Пенелопе. Сценограф Дмитриева не попыталась вернуть нас в конец 50-х и гуманно опустила тоскливые подробности советской коммуналки, в которой по большей части разворачиваются события. Вместо дверей у нее – пустые проемы, вместо стен – легкие прозрачные ткани, а мебель в квартире Тамары исчезает и появляется как в сказке, хоть и видны тени вышколенных монтеров сцены.

Казалось бы, вся эта волшебная атмосфера, сотканная из синеватого света, вкрадчивой музыки, кружащихся снежинок, должна настраивать не только зрителей, но и актеров на романтический лад. Но вот тут и возникает главное несоответствие: с первых минут спектакля герои все, как один, впадают в полуистерическое состояние, много и экзальтированно говорят, нервно смеются и даже танцуют так, как будто это последняя пляска приговоренного на смерть. Всеобщая истерия с бесконечными всхлипываниями, заиканиями, болезненным хрипением, гримасами боли и пусканием слезы продолжается весь спектакль и к финалу утомляет не меньше, чем рефреном звучащая «Милая моя» в надрывном исполнении Юрия Шевчука.

То, что молодые актеры не справляются со своими ролями, совсем не удивительно. Понятно, что Шамилю Хаматову, только в прошлом году окончившему РАТИ, не хватает ни обаяния, ни внутренней харизмы, чтобы играть характерную роль Славы, которая была звездной для юного Табакова. А его партнерше Полине Рашкиной, играющей Катю, приходится много суетиться, таращить глаза и хохотать как безумной в напрасной попытке расшевелить партнера. Но если однообразие игры молодой пары можно списать на недостаток мастерства, то чем объяснить неприятную бледность образов Тамары и Ильина? Елена Яковлева, изображая уставшую от одиночества и ожидания женщину, использует стандартный набор выразительных средств: трясущиеся губы, заикания, громкие всхлипывания, подрагивающий от волнения голос, нервный истеричный смех – эта почти трехчасовая женская истерика на повышенных тонах под конец становится невыносимой. Еще печальнее обстоят дела с образом Сергея Гармаша: он нещадно эксплуатирует свою очаровательную улыбку, а когда требуется разыграть страдание, принимается скалить зубы и напористо хрипеть, добавляя и без того экспрессивным словам излишнего пафоса.

Оторвав историю Ильина и Тамары от бытовых и исторических реалий, режиссер Огарев случайно или (что вероятнее всего) намеренно лишил главных героев всякой индивидуальности, а зрителя – возможности им сопереживать. Его Ильин и Тамара из володинских шофера и заводской работницы перешли в разряд почти метафизических фигур: абстрактный герой возвращается к абстрактной героине, воплощающей всеобщие (а значит, ничьи конкретно) страдания женщин, тоскующих о любви.

Дословно следуя тексту Володина, Огарев не смог передать главного: духа этой самой человечной из советских пьес. И кажется, что лучше бы «Пять вечеров» поставила сама Галина Волчек. И тогда бы разговор о «тех людях и той жизни» не превратился в бесстрастный доклад о некоей любви вообще.

НГ , 14 апреля 2006 года

Григорий Заславский

Часть вторая

В «Современнике» сыграли премьеру «Пяти вечеров»

Театральная премьера – мероприятие не только, а временами и не столько театральное. Светская жизнь кипит: Игорь Николаев с неопознанным представителем то ли творческой, то ли деловой элиты, Владимир Спиваков с супругой Сати Спиваковой, Евгений Примаков, Алиса Фрейндлих, Лариса Рубальская, Вадим Абдрашитов, Павел Каплевич – короткий газетный отклик не позволяет перечислить всех, кто почтил своим присутствием премьеру «Пяти вечеров» в «Современнике». Во вторник и в среду пьеса Александра Володина, сорок с лишним лет назад принесшая славу театру, его выдающимся и великим актерам, вернулась в афишу «Современника».

Поставить спектакль пригласили Александра Огарева, молодого режиссера, ученика Анатолия Васильева, пока не вошедшего в обойму модных, держащегося особняком. Выбор показался и неожиданным, и одновременно верным: пьеса Володина нуждается в таком – особом – взгляде и вряд ли бы выдержала радикальное обращение Серебренникова или Чусовой. Трудно сказать, сохранится ли описываемая Володиным история вне советских реалий, вне прошедшего завершенного времени, в котором, например, продавщица бакалейного отдела готовилась к экзаменам, а письма Маркса к жене казались какой-то «надкнижной» – духовной – ценностью. В невыдуманном прошлом девушка, работающая на переговорном пункте, с гордостью сообщает, что может вырасти до диспетчера. В невыдуманном настоящем это вызывает смех. Приходится признать, что жизнь, описываемая Володиным, и жизнь нынешняя отличаются друг от друга очень сильно. Кто-то из героев замечает, говоря об одной знакомой: «Перестала показываться, наверное, вышла замуж за обеспеченного». Сегодня все наоборот: только те, кто вышел замуж за обеспеченного, и показываются – есть что показывать.

Напомним сюжет: приехав в родной город, после скорого знакомства с продавщицей бакалейного отдела герой, Ильин, вспоминает про первую свою любовь и поздним вечером отправляется к ней в гости. Она же, как выясняется, так и не устроила личную жизнь, заменив ее трудовыми буднями и активностью по партийной линии. Заботится о племяннике, который учится в политехе и дружит с девушкой-телефонисткой. Ну а дальше Ильин, стыдясь своего невысокого шоферского звания, сочиняет, что работает главным инженером химического комбината, потом, стыдясь этой неправды, можно сказать, бежит, но Тамара, как зовут героиню, позабыв про женскую гордость, преодолевая расстояния и преграды, добивается счастья. «Лишь бы не было войны» – последние ее слова отражают понятные всякому советскому человеку мечты о счастье.

Ильина играет Сергей Гармаш, Тамару – Елена Яковлева. Прежде этот союз заставил бы следом сказать про гарантию качества. Но не зря было сказано выше, что в сравнении с прошлым многое изменилось.

В связи с «Пятью вечерами» вспоминается другой спектакль «Современника», «Мурлин Мурло» по пьесе Николая Коляды. Там Яковлева и Гармаш играют жизнь грубую, беспросветную. Эмоции все – резкие, «навыпуск». В «Пяти вечерах», казалось бы, и жизнь, и люди – совсем другие, а манера игры – похожая. Но только там их слова, их обиды ранили, задевали, а здесь – нет (или почти нет). «Я соврал! Я ей соврал!» – кричит Ильин–Гармаш, кричит, но не вызывает никакого сочувствия, поскольку сам – не чувствует. Там была боль, тут – лишь обозначение боли, обозначение любви, обозначение шофера, обозначение измученной женщины, обессилевшей, опустошенной, лишенной самой способности к любви. Ей вспоминать сподручней, чем иметь… Володинская Тамара – совсем иная, партийная и советская, она одновременно – открытая и живая. В игре Яковлевой много разнообразных актерских приспособлений, но даже во всей своей совокупности они не складываются в живой характер, в судьбу, которая у Володина расписана, как говорится, от и до. До деталей продуманные перемещения «намеченных» дверных проемов, односпальных кроватей, столов, снежных шаров размером с человеческий рост (художник – Наталья Дмитриева), то есть избыточный для такой простой истории быт несоразмерен и лишь подчеркивает недостаточность, «сокращенность» актерского существования.

Чуть лучше выглядят молодые, студент Слава (Илья Древнов) и телефонистка Катя (Дарья Белоусова), она, пожалуй, естественней остальных. Проще и живее, по-человечески понятнее. Но тут вспоминается, как играла девочку в рощинской пьесе «Спешите делать добро» взрослая актриса Марина Неелова. Безо всякой травестийности и надсады, естественно, просто. Обидней всего, что нынешняя недостаточность игры как будто бы предопределена: когда у Володина подразумевается пауза, тишина, какое-то молчание, наполненные энергией узнавания, понимания, иным каким волнением и электричеством, в спектакль входит музыка. Иногда – тихая, а чаще – не очень, или песня «Миленький ты мой…» – в надсадном, под стать актерам, исполнении Юрия Шевчука. Шевчука, конечно, не изменишь. Все, что касается актеров, больше всего хочется списать на премьерное волнение.

Культура , 20 апреля 2006 года

Наталия Каминская

Там, где мама молодая и отец живой

"Пять вечеров" в Современнике, которому исполнилось 50 лет

Спектакль выпускался к юбилею Современника, хотя в программке это никак не заявлено. И вообще премьере не предпослано никаких раскруток и зазывных деклараций. Все свершилось как-то очень по-володински, у которого суетиться, упреждать события и бить себя в грудь считалось стыдным. Спектакль вышел за несколько дней до юбилейного вечера, и автору этих строк пришло во время действия на ум странное соображение. В самом названии театра - Современник - слышится что-то старомодно романтическое. Нет, понятие в языке осталось, но им не называют ныне ни новые творческие образования, ни людей, живущих с нами в одно время. "Практика" , "Новая драма" , Центр чего-нибудь или кого-нибудь - вот кратко, дельно и без пафоса названные своими именами вещи. А Современник - понятие объемное и философское, в нем, помимо указания на одновременность, содержится некое осознание себя востребованным собеседником (тоже вроде старомодное слово) и даже властителем умов.

Конечно, в годы, когда Современник родился и рос, он себя действительно таковым осознавал и действительно таковым являлся. Играя под столом с игрушками, я слышала разговоры родителей: "Идем в Современник!" , "Ты уже видел в Современнике?" Молодые инженеры произносили это слово так, как мы теперь произносим названия модных магазинов, ресторанов или курортов. Нет все было совершенно не так! И желание другое, и мотив, и система ценностей, и представления о счастье. "Пять вечеров" - пьеса о счастье. О возможности его обрести. С хорошим концом, не вызывающим упреков к автору в мелодраматической фальши. "Стыдно быть несчастливым" - одна из самых замечательных фраз Александра Володина. Она сказана, хотя и не без иронии, но с твердой верой, что это - стыдно. Если и он, и его современники остались живы после самой страшной в истории человечества войны, то они имеют право быть счастливыми.

А в Театре Современник за 50 лет его существования произошло немало всякого. А в последние годы две его сцены (старую и новую) активно осваивают новые режиссеры, и их справедливо назвать современными хотя бы уже потому, что молодые и ставят иначе, чем старые. Но это все - совершенно другой разговор, иная планета.

"Пять вечеров" поставлены Александром Огаревым в той интонации, в какой звучал театр наших родителей. 50-е годы - время, соединившее несвободу с ощущением свободы, послевкусие от войны с жадным вкусом к жизни. Студенты с линейкой и ватманом, разговоры о невероятных перспективах химической науки, мечты о покорении космоса, престиж образования в каждой семье. Смешные разговоры о важности общественной работы. Приоритет личного счастья в володинской пьесе очевиден, но заботы героини об иногородних студентах, живущих в общежитиях, не кажутся автору ни глупыми, ни фальшивыми. Война кончилась, и хорошим людям хотелось, чтобы счастья хватило на всех. Все это играется на сцене нынешнего Современника без купюр. Притом играется так, как это было в этом театре или в легендарном спектакле Товстоногова в БДТ на рубеже 60-х годов. Ну, конечно, не совсем так. С привкусом стилизации или прямого "привета от". Мизансцену, где молодые герои Катя (Дарья Белоусова) и Слава (Илья Древнов) сидят за столом, у него в руке батон хлеба, а у нее - палка краковской колбасы, можно увидеть в старом фотоальбоме БДТ Рефреном идущая песня "Миленький ты мой... " - тоже оттуда, хоть и записана в исполнении Юрия Шевчука. Торчащие косички, растопыренные руки Кати, детское пижонство Славы, футбольный матч в коридоре между Ильиным и его другом Тимофеевым (Валерий Шальных), романтически доверительные интонации, легкая эйфория - так играли раньше, теперь не играют. Но ведь и жили так! Ефремов и Товстоногов, ставившие эту пьесу в прошлом веке, ведь в реальной жизни искали интонацию, а не заимствовали ее из обветшалого театра. В нынешнем же спектакле Современника происходит редкий эффект: актеры играют в несовременной манере, но при этом абсолютно верят и в возможности театра, которого больше нет, и в человеческую значимость людей, которые были выведены на сцену почти 50 лет назад. Нет, эти "Пять вечеров" -вовсе не "музей" , а живой диалог с "родителями".

Этот эффект есть даже в декорации Натальи Дмитриевой. В давно прошедшие годы подобное оформление называли "симультанным" , это когда на сцене одновременно обозначены все места действия пьесы: чугунная решетка сада, заснеженное дерево, светящееся окно вверху, и тут же - кровати, столы, стулья, абажур. Сейчас тоже смешивают места действия, однако с гораздо большей степенью условности и с некоей холодной остраненностью. Но Дмитриева уловила тот наив старомодного совмещения, где все вещи - подлинные и весь мир - как на ладони.

Впрочем, главное - в паре Ильин - Тома. В Сергее Гармаше и Елене Яковлевой, в непривычной человечности их игры. Гармаш превзошел сам себя. К его обычной мужественности, к его несомненному актерскому таланту прибавилось нескрываемое удовольствие от того человеческого материала, который выпало сыграть. Одно дело - надежный милиционер, коих во всей плоскостной убедительности актер переиграл немерено, и совсем другое - объемный, чисто мужской характер, с драмой, биографией и подлинной историей любви. Как они с племянником Томы Славкой ведут незримый мужской поединок, как он меняется от дежурного флирта с нелепой продавщицей Зоей (Лилия Азаркина превращает эпизод в яркую, трогательную сцену) к встрече с Томой, когда, кажется, все в его жизни решается, но он сам себе боится в этом признаться! Спектакль никак не объясняет нам, где пребывал герой долгие годы после окончания войны (а пребывал он - ясно где). Но Гармаш отыгрывает это едва уловимой повадкой, выражением лица, в которых проглядывает что-то тяжелое, зэковское. Лицо героя выхватывает время от времени прямой луч света, и смотреть в это лицо не устаешь, тут - настоящий крупный план, и в зале - звенящая тишина.

Однако Елена Яковлева - тоньше, у нее еще и изысканный театральный стиль, какая-то едва уловимая патина ненынешней сценической манеры, сквозь которую просвечивает абсолютно искреннее переживание. Яковлева играет и это волшебное "чуть-чуть", зазор между сегодня и ретро, заставляющий вспомнить знаменитых ее предшественниц в этой роли или, по крайней мере, то, что мы читали об их игре. Зажатая, затюканная тетка на глазах освобождается от всех пут социума и собственного несчастья, превращается в прелестную женщину.

К юбилею Современника лучшей премьеры нельзя было выдумать. Она напомнила о том, какое искреннее участие зрительного зала вызывал молодой театр Олега Ефремова и его соратников, какого духовного калибра диалоги с современниками в нем велись. И о том, что подобный тип театра жив до тех пор, пока кому-то еще интересны подлинные человеческие истории. И еще о том, что о родителях не только помнят и заботятся. Честно говоря, им иногда и завидуют.

Россiя , 18 мая 2006 года

Марина Квасницкая

Один вечер для дуэта

Люди бывают очень смешны, когда откладывают счастье на 17 лет

Пьеса Александра Володина «Пять вечеров» в исполнении двух лучших актеров театра Елены Яковлевой и Сергея Гармаша – беспроигрышный вариант для юбилейного для «Современника» сезона. Этот актерский дуэт уже хорошо сложился как некое художественное целое. И если театральные гурманы обычно ходят посмотреть на любимых актеров, то можно с уверенностью сказать, что удовольствие от слаженного дуэта двух звезд восхищает вдвойне. Пара Яковлева – Гармаш запомнилась еще по спектаклю «Бесы», где их исполнение ролей брата и сестры Лебядкиных – просто актерский Монблан в многофигурной композиции мэтра режиссуры Анджея Вайды.

Пьеса Володина – удачный выбор. Она такая, казалось бы, простая, бесхитростная, но в то же время емкая. На самом деле хорошо разыграть простую и бесхитростную историю о любви, о судьбе рискует не каждый театр. Здесь сложнее удивить зрителя, который искушен наворотами современной драматургии, эффектными мизансценами модных режиссеров, дизайнерскими костюмами, которые сегодня стали чуть ли не самоцелью многих постановок. А здесь все просто: он и она, встреча двух людей после 17 лет разлуки, их осознание своей любви и принадлежности друг другу, разговор о личностной состоятельности, о счастье, о правильном выборе и о необходимости исправить ошибку.

История разыграна так мощно и чисто, что в финале, когда все-таки разворачивается этот ожидаемый и горький хеппи-энд, зрительницы хлюпают носом и достают из сумочек батистовые платочки – почти забытый аксессуар завзятых театралов. Это именно тот спектакль, на котором испытывают одинаково сильные чувства и высоколобый интеллектуал, и мотальщица из прядильного цеха.

Он и она. Все просто и невероятно сложно в их пути к счастью. Их разделила война, а после войны Александр Ильин хотел прийти к своей возлюбленной в полном смысле героем, увенчанный лаврами, на белом коне. Но с этим оказались проблемы. Химический институт не окончил из-за своего неумения пойти на компромисс, в спорте тоже оказались свои бои без правил, и там, по большому счету, он не сделал карьеры. Да, именно карьеры, это слово давно вертелось на языке.

Карьера – это культ современного человека. Не секрет, что сегодня для многих состоятельность исчерпывается исключительно карьерными успехами. Сегодня если ты не сделал карьеры – ты неудачник. Но драматург раскрывает нам иные грани человеческой состоятельности: умение любить, дружить, быть в ладу со своей совестью. Замечу кстати, что некоторым критикам пьеса Володина, а вслед за ней и спектакль в целом показались архаичными. Но это лишний раз подтверждает актуальность и пьесы, и спектакля. И то, что «Современник» угадал какой-то болевой нерв сегодняшнего дня.

Спектакль «Пять вечеров» – это спектакль на вырост. Я уверена, что актеры будут находить все новые краски для своих персонажей. И уже сейчас мне любопытно: каким спектакль будет через полгода, через год? Мне кажется, что он будет только лучше, как хорошее вино.

Обаятельного «неудачника» Сергей Гармаш играет сдержанно, но мощно, нигде не впадая в сентиментальность. Он играет не саму любовь, а какое-то неуловимое счастье находиться рядом с любимым человеком. И за этими нюансами счастья следит невероятно интересно. Вот они с Тамарой катаются на катке. Надо сказать, что актеры в коньках вполне натурально умудряются скользить по авансцене. Ильин не поедает глазами свою спутницу, как принято изображать любовь вульгарного толка. Он счастлив и от этого катка, и от чудесного дня, и от общения с симпатичными людьми.
Просто это счастье умножено вдвое оттого, что рядом - она. Вот он учит боксу племянника Тамары. Он получает удовольствие от этого процесса, но вдвойне от того, что скоро придет она. Хэппи-энд еще далеко, но эти флюиды счастья накрывают зрительный зал с головой.

Накрывают они и Тамару. Поначалу она мерзла и куталась в бесформенную кофту, но потом достает из своего гардероба женственные платья. И невольно кажется, что она уже согрелась. В лучах счастья, как пишут в банальных любовных романах… Актриса Елена Яковлева пользуется острохарактерными и комедийными штрихами, чтобы не впасть в дешевую мелодраму. Однако она нигде не копирует рисунок роли Людмилы Гурченко в известном фильме.

Хотя трудно удержаться от сравнения – настолько памятен тот замечательный фильм. «Зачем ты целуешь мои руки? Они же грязные!» – в этой финальной сцене объяснения героев память просто подсказывает интонации голоса Гурченко. Однако актриса сумела найти свои интонации для этой сцены. Ее Тамара более мягкая и женственная, а временами более смешная.

Вообще режиссер Александр Огарев не поскупился на комедийные сцены в этом спектакле. Ведь люди бывают очень смешны, когда откладывают свое счастье на целых 17 лет!

Планета Красота, номер 5-6, 2006

Марина Дмитревская

С любимыми не расставайтесь!

Сначала померещилось. Старый ленинградский фонарь, одинокое окно светится, наверное, комната Тамары - окнами в колодец… Восстания 22, квартира 2? Реальный володинский адрес, куда после премьеры БДТ не раз приходили разные люди, стучались и спрашивали Тамару Васильевну - до такой степени «вторая реальность» спектакля, нежнейшего из товстоноговских созданий, захватывала, смыкалась с жизнью, становилась жизнью…

Фонарь, окно...

Сразу оговорюсь: я видела самое первое представление «Пяти вечеров», приготовленных к 50-летию «Современника». Ехала на премьеру из Ленинграда (не из Петербурга), почти уверенная в том, что в «Современнике» - втором и любимом «доме» Володина - в этот вечер постараются забыть свое гламурное, многоцветное «буржуазное» сегодня во имя легендарного, черно-белого, демократического и истинного «вчера». Что умоют лица, сотрут дорогой лак, хотя бы ненадолго. Казалось, что здесь не смогут соврать, наиграть, не поверить пьесе, хотя бы из-за ностальгии по «тому» театру. Я была почти уверена: возьмут ту интонацию простой драматической правды, которая все хуже дается нашему театру. Тем более, что и Тамара и Ильин - в возможностях замечательной Елены Яковлевой и Сергея Гармаша… В общем, вместе со мной поезд Ленинград - Москва вез тонну пафоса и чемодан надежд. Трясясь в вагоне, я предавалась непростительному профессиональному идеализму: что Галина Волчек проявит бдительность и не перепутает повадки 1958-го с повадками и танцами, явившимися после Фестиваля молодежи и студентов (все театры путают). Ведь она же помнит, как ходили, что носили, о чем грустили, чего хотели… Время уходит, остаются последние очевидцы, и наверняка «Пять вечеров» взяли, «чтобы помнили», чтобы вернуться туда, в старый «Современник», где - «правда! Ничего, кроме правды!» Нет, кроме правды еще - счастье...

«Пять вечеров» поставил молодой режиссер Александр Огарев. Но ведь для того чтобы чувствовать время, ощущать его запахи, движения, колебания света, вибрации воздуха и нюансы отношений, не обязательно в нем жить. Стоит включить образованное творческое воображение - и уже не перепутаешь 10-е годы XIX века с его же 30-ми, а время юности родителей - с годами, когда бабушка была молодой… Что ж говорить о десятилетиях недавних, в которых рос сам? Фантики, шапки и гольфы отрочества, туфли и косынки юности не перепутаешь с туфлями и шапками бабушки или мамы, да и с собственными вещами других десятилетий не перепутаешь. В разные годы люди по-разному глядят, ходят, прикасаются друг к другу. У самого Володина прочтите, что такое было взять девушку за руку! И как брали, какой внутренний жест сопровождал это событие…

Фонарь, окно… А дальше возникли какие-то совершенно не ленинградские, а купеческо-московские кованые ворота, мимо них, прямиком из спектакля Римаса Туминаса «Маскарад», прикатились два неправдоподобно больших снежных кома, и именно «как снежный ком» спектакль стал обрастать ненужными деталями и тонуть в сценической суете. Тут и «Миленький ты мой» голосом Юрия Шевчука, и старые пластинки, и еще какая-то музыка («Где Кура, а где дом?» - как говорилось в одном спектакле…) Тут и занавески, летающие туда-сюда, и условные дверные рамы, словно сошедшие с фотографий ранних современниковских спектаклей, и безусловные столы, и «ретро-катание» на коньках, и смесь 50-х с 70-ми…

Ну как может Катя, девочка с телеграфа, танцевать со шваброй на столе в чужом доме? «Не верю!» - кричит ранний «Современник», но «Современник» нынешний не слышит его…

Здесь как будто все время опасаются: нынче зритель не поймет. Чего не поймет? Что признание Тамары в любви, высказанное одной фразой: «Я тебя уважаю», - это не то же самое, что нынешнее «Приглашаю тебя на утренний чай с лимоном»?.. Как же надо довести зрителя, чтобы он стал таким тупым? Вот «для тупых» в первой же сцене Лилия Азаркина изображает продавщицу Зою в лучших традициях Клары Новиковой. А ведь одинокая Зоя - та же Тамара, только не дождавшаяся своего Ильина. В пьесе - рифмы, зеркала, тишина одиночества…

Или вот. Слава бросает на пол книгу, Тамара кричит: «Это же письма Маркса!» Смешно и печально написано, но Яковлева почему-то так боится, что зал не засмеется на реплику, что изо всех сил педалирует, красит… А как суетится Полина Рашкина (Катя), существуя в режиме мультфильма - ни секунды остановки. Ощущение, что зал - тюбик, из которого выдавливают реакцию.

У Володина все - между строчек, за словами. Потому он и Володин, а не Софронов или даже Розов. В «Современнике» (как и в Молодежном театре на Фонтанке, где спектакль поставил Семен Спивак) до странности нет ничего между, а смачно раскрашивают именно строчки. Или смачно молчат (Гармаш), или картинно падают в обморок (Тамара при виде Ильина), или старательно интонируют, уничтожая речь, которая когда-то казалась магнитофонной, а потом оказалась поэзией. И нежный текст лишается содержания, вместо подлинного (что так важно в Володине) возникает бесконечное «понарошку», все показано - и мир володинских героев, где внешнее скрыто, а внутреннее ясно, превращается в мир, где все внешнее ясно, а внутреннего нет.

Почти весь спектакль демонстрируют отношение к тексту, отчуждают его. Между тем именно текст звучит изумительно, ясно, тонко.

Но «умыть лица» после сериалов, ток-шоу, Серебреникова и Чусовой актерам «Современника» не удается.

Может быть, пройдет время, Яковлева с Гармашом успокоятся и станут играть тоньше. В спектакле, который видела я, они действовали лишь всенародно известными «обаяниями», не отдаваясь собственно драматическим движениям, страхуясь. Ни у Тамары, ни у Ильина не было за спиной крыльев биографии, хотя к концу спектакля из-под завалов сценического хлама робко выползла история Мужчины и Женщины. Мужчины, который хочет «жить так, как мне нравится, и ни перед кем не отчитываться», - свободного мужчины, неожиданно вставшего на якорь, и женщины, которая на то и женщина, чтобы якорем быть. История родилась, но развиться у нее уже не было времени.

Зинаида Шарко - первая и легендарная Тамара товстоноговского спектакля - рассказывает, что когда Володина пригласили читать «Пять вечеров», это был «целый спектакль. Через каждые пять минут он останавливался и говорил: «Извините, там очень бездарно написано. Я вот это исправлю и это исправлю... Ой, как это плохо! Я… я даю слово, что я это исправлю!». Вот так он прочел всю пьесу, извиняясь за то, что якобы так плохо написано.

Как бы хотелось, чтобы вот так, по-володински извиняясь, «Современник» «перечел» и поправил свой сценический текст, потому что и вправду он «написан» неважно.