Дополнительные материалы к биографии:
Полковник ВОРОПАЕВ Анатолий Петрович родился 29 июля 1940 года.
Окончил среднюю школу в 1957 году в городе Бресте (Белорусская ССР). В этом же году поступил и в 1962 году окончил Минское высшее инженерное радиотехническое училище войск ПВО страны по специальности «радиотехническая по специальной технике» с квалификацией «инженер по радиотехнике», а по существу, инженер по ЗРК С-75 и С-125. После окончания училища получил свое первое воинское звание «лейтенант-инженер» и распределение в войсковую часть 03080 (10-й Государственный научно-исследовательский испытательный полигон МО СССР) на 35-ю площадку в 4-ю команду. Сразу попал на испытания ЗРК С-200, аппаратуру передачи данных, связи и документирования командного пункта К9. Начальником 4-й команды был полковник Мелик-Адамов Е.С., начальником лаборатории – майор Муравьев Евгений Андреевич (ныне пенсионер, проживает в г. Гродно, Белорусь).
Пройдя в ходе испытаний ЗРК С-200 ступени инженера-испытателя и старшего инженера-испытателя в 1966 году был переведен на должность старшего инженера-испытателя в 1-ю команду (начальник – полковник Чевырин Евгений.) на радиолокатор системы «Азов» (1-й опытный образец). Принимал участие в испытаниях 1-го и 2-го образцов РСН-225.
В 1969 году был переведен на должность инженера-испытателя в в/ч 03080-Л (1-е Управление полигона). Начальником Управления был полковник Перфильев Владимир Александрович, начальником отдела полковник Волков Адольф Александрович. Занимался испытаниями радиолокационных средств системы «Азов», получением и анализом материалов по селекции целей и их обработке. На этой тематике вырос до заместителя начальника отдела.
В 1974 году на полигон была поставлена аппаратура и оборудование (в виде функционально законченных устройств) измерительного комплекса 5К17, созданного на базе РСН-225. На 35-й площадке он был состыкован из ФЗУ, проверен по Техническим условиям и летом 1975 года перебазирован на Камчатку (Усть-Камчатск, полигон «Кура») и установлен на заранее подготовленную позицию. В это же время в подмосковном городе Красногорске в 1-м специальном Управлении по вводу объектов (начальник Управления генерал-лейтенант Коломиец Михаил Маркович) формировалась войсковая часть для эксплуатации и обслуживания указанного измерительного комплекса 5К17. Для сопровождения эксплуатации комплекса, анализа характеристик отраженных сигналов от баллистических ракет и их головных частей, запускаемых на Куру, определения их траекторий и точек падения в Управлении понадобился специалист с опытом службы и работы на полигоне. Воропаеву А.П. была предложена должность старшего инженера в одном из отделов службы главного инженера в/ч 73570 (начальник отдела также ветеран Балхашского полигона полковник Удалов Виктор Михайлович). Он не отказался.
Анатолий Петрович вспоминает: «Анализу материалов предшествовали «распечатки» на бумажном носителе записей проводок БЦ, получаемых на объекте на магнитном носителе и доставляемых в в/ч 73570. Это было весьма неудобно и требовало значительных временных затрат. Было принято решение о создании системы информационного обмена (СИО) на базе двух спутниковых и радиорелейного каналов с использованием аппаратуры СПД 5Ц19. Особенностью этой работы было то, что в тематическом плане, в разработке исходных данных для аппаратуры сопряжения и программного обеспечения на испытательном центре (ИЦ) Управления (в/ч 03353) были заняты в основном военные специалисты. В 1977 году СИО была испытана – измерительная сигнальная и траекторная информация с полуострова Камчатка передавалась к нам по линиям связи, обрабатывалась в ИЦ и в виде отчетов представлялась по назначению в организации МРП, ПВО, РВСН, ВМФ и др. В дальнейшем была реализована возможность передачи в реальном масштабе времени измерительной информации о сопровождаемых особо важных КО непосредственно в Центр контроля космического пространства (ЦККП). Наряду с этими работами с 1979 отделу была поручена работа по вводу головного объекта Системы ПРО «А-135». В процессе решения этой архиважной задачи я прошел путь от старшего инженера до начальника отдела (1981 год), сменив на этой должности ушедшего на пенсию Удалова Виктора Михайловича. Ввод в строй Системы ПРО «А-135» и головного объекта 2311 занял десятилетие моей службу в Управлении. Это была не только большая работа, но и школа организации работ, взаимодействия с организациями и институтами промышленности и Минобороны, ощущения удовлетворения от проделанной работы и уважения окружающих. Финал моего активного участие в создании Системы «А-135» - исполнение в 1991 году ответственных и хлопотных обязанностей секретаря Государственной комиссии по испытаниям и сдачи системы в эксплуатацию с последующей постановкой на боевое дежурство. В марте 1992 года по сроку службы (по возрасту) я был уволен из рядов Вооруженных Сил с перспективой работы в РТИ им. Минца. Но наступили «новые времена» и жизнь распорядилась по другому: два года после увольнения отработал на заводе, три года в транспортной инспекции, а с 1997 года по настоящее время работаю техническим директором в частной фирме по развитию материальной базы (склады хранения горючего, автозаправочные станции и пр.). Пройдя большой путь, остаюсь с твердым мнением, что лучшие годы у меня и моей семьи были на полигоне. Молодость, энергия, любимая работа с достижением зримых результатов, интереснейший досуг, связанный с рыбалкой и охотой, перспективность и уверенность в завтрашнем дне – тому объяснение и тому причина. В жизни и службе я никогда не пользовался протекцией, в худшем смысле этого слова. Сменил не так уж много, по армейским меркам, мест службы, но жизнь преподнесла целый ряд, на первый взгляд, случайностей, которые на сегодняшний день признаны мной закономерностями. Что я имею в виду: после перевода с полигона в Управление мой служебный путь вновь пересекся с теми людьми, которые так или иначе управляли моим «курсом» с самых первых самостоятельных шагов на полигоне: генерал-майор Марков Павел Иванович – начальник Управления; генерал-лейтенант Кузиков Валентин Иванович – начальник Управления; полковник Воскобойник Михаил Александрович – заместитель главного инженера; полковник Захаренко Леонид Яковлевич - заместитель главного инженера; полковник Удалов Виктор Михайлович – начальник отдела; полковник Бутенко Валерий Владимирович - заместитель главного инженера; генерал-майор Попкович (не помню имени и отчества) – начальник штаба. Всем им я благодарен за свою, считаю, вполне состоявшуюся, карьеру офицера».
За большой вклад в испытания средств и комплексов ПРО, испытания и ввод в эксплуатацию уникальной системы противоракетной обороны «А-135» полковник Воропаев А.П. награжден орденом «За службу Родине» III степени и четырнадцатью государственными и ведомственными медалями, в том числе Медалью ордена II степени «За заслуги перед Отечеством».
Женат, имеет сына, дочь и внучку. В настоящее время проживает с семьей в городе Красногорске в военном городке «Павшино». Принимает активное участие в работе Региональной общественной организации «Ветераны полигона ПРО», г. Москва.
В разных странах существуют свои, особые питейные традиции и излюбленные напитки. Среди жителей России наибольшей популярностью пользуется водка. Причем, ее не принято употреблять маленькими глотками. Согласно устоявшемуся в народе обычаю, 200-граммовый стакан «сорокоградусной» непременно нужно выпивать залпом. Откуда же взялась эта традиция?
Как принято пить водку?
Возникает парадокс. С одной стороны, в компании подвыпивших друзей нельзя цедить водку маленькими глотками: «Что ты, не мужик что ли?» А с другой стороны, если быстро опьянеть до состояния «лицом в салат», насмешек тоже не избежать. Собутыльники скажут, что ты не умеешь пить.
Выходов из этого тупика только два:
Отказаться от попойки с друзьями, соседями, родственниками или коллегами, что чревато общественным порицанием («Ты нас не уважаешь?»)
Подготовиться к мероприятию заранее.
Разумеется, никто не хочет отрываться от коллектива. Поэтому второй вариант выбирает большинство людей. Порядок действий прост. За три часа до застолья нужно выпить 100 граммов водки, чтобы «настроить» организм на переработку алкоголя. За час-полтора – плотно поесть жирную пищу, но не стоит в этом слишком усердствовать. За полчаса лучше принять активированный уголь (пару таблеток). Вы готовы.
Взяв в руку стакан, глубоко выдохните и буквально влейте с себя все его содержимое залпом. Теперь можно снова вдохнуть и выдохнуть. И сразу же плотно закусите. В компании вас тут же зауважают, вы докажете всем свою мужественность. Правда, это неизбежно скажется на здоровье. Но одобрение социума для любого человека важнее медицинских запретов.
Интересно, откуда в России взялась традиция пить водку залпом? Если уж приходится так делать, хотелось бы знать: почему?
Иван Грозный: не закусывать!
Знаете, какой самый простой способ быстро пополнить государственную казну, чтобы нашлись средства на милитаристские цели? Правильно, ввести государственную монополию на производство и сбыт алкогольной продукции, а также повысить цены. Этим нехитрым способом частенько пользовались все русские правители.
Особенно отличился на данном поприще царь Иоанн IV Васильевич (1530-1584 гг.), не случайно прозванный Грозным. Он взял и одним указом запретил корчмы. Это были такие учреждения общественного питания, где можно недорого и вкусно поесть, встретиться с друзьями, выпить медовухи или вина. В таких заведениях часто играли музыканты, люди культурно проводили свой досуг, а напиваться водкой принято не было.
Иван Грозный отдал право на производство и сбыт алкоголя своим опричникам. Те решили сделать упор на крепкие напитки, практически запретив крестьянам и посадским людям (основной массе населения) готовить и употреблять домашнее вино и медовуху.
Первый «царев кабак» появился в Москве в 1552 году. А еще через три года во все подконтрольные регионы поступило распоряжение Ивана Грозного об открытии кабаков. Заведения, пришедшие на смену традиционной корчме, отличались в худшую сторону: здесь пили, не закусывая.
Казенный алкоголь по завышенным ценам в кабаках продавали опричникам, простым горожанам и крестьянам. Дворяне и священнослужители в такие учреждения не ходили, ведь царь им позволил готовить хмельные напитки для личного пользования на дому.
Все это было сделано для увеличения доходов казны, а держателям кабаков, которые назначались на эту должность местным начальством, «сверху» спускали план: сколько денег необходимо выручить от продажи казенной водки и сдать в доход государства.
Естественно, вынужденные пить, не закусывая, люди быстро пьянели, становились алкоголиками.
Но любые запретительные меры неизбежно вызывают в народе противодействие. Так, отвечая на возникший спрос, некоторые предприимчивые купцы начали подпольно торговать выпивкой. Поскольку частное производство и реализация алкоголя были строго запрещены, желающие пили нелегальное спиртное в лавках и на рынках очень быстро, чтобы не попасться на глаза тем же опричникам.
Тогда некоторые жители Руси и начали ценить умение залпом опрокинуть в себя стакан «сорокоградусной». Впоследствии нравы смягчились, при Екатерине II Алексеевне (1729-1796 гг.) государственная монополия на алкоголь была упразднена, но традиция пить залпом прочно укоренилась в народе.
Александр III: с оглядкой на городового
Еще одну масштабную кампанию, направленную на увеличение доходов российской казны, организовал император Александр III Александрович (1845-1894 гг.). Перед своей кончиной он подписал указ о введении государственной монополии на производство и сбыт алкогольной продукции, как и Иван Грозный.
На такой шаг императора подвигнул уважаемый сановник Сергей Юльевич Витте (1849-1915 гг.), занимавший тогда пост министра финансов и ратовавший о пополнении средств казны. Запрет на производство и продажу водки частным предпринимателям чиновники из правительства объясняли заботой о народе, необходимостью борьбы с алкоголизмом.
Сменивший отца на троне Николай II Александрович (1868-1918 гг.) поддержал идею министра финансов С.Ю. Витте. Монополия на алкоголь стала одним из наиболее мощных источников роста бюджета Российской империи.
Как это водится, стоимость казенной водки значительно возросла. Во всех крупных городах страны были организованы комитеты попечительства о народном отрезвлении. Это были аналоги областных и районных обществ трезвости, организованных во второй половине 80-х годов ХХ века по инициативе тогдашнего руководителя СССР Михаила Сергеевича Горбачева.
Впрочем, «сухого закона», введенного в годы перестройки, при царе Николае II не случилось. Хотя ставшие уже привычными кабаки были закрыты, как рассадники алкоголизма, продажа крепких напитков осуществлялась. В специальных казенных лавках водку можно было приобрести в закупоренной таре, на вынос.
Многие мужчины не могли распивать спиртное дома, ведь там строгие родители, тесть с тещей или авторитетная супруга, которая и скалкой может отходить за такое дело. Вот и приходилось желающим делать это прямо на улицах: в закутках, за углом, в подворотнях. Поскольку такие возлияния являлись нарушением общественного порядка, полицейские зорко следили за мужиками, купившими алкоголь. А те просто были вынуждены, как при Иване Грозном, употреблять быстро, чтобы не попасться городовым за распитием водки.
Этот обычай еще больше укрепился в нашей стране.
Хотя некоторые историки считают антиалкогольную кампанию, начатую Александром III по инициативе министра финансов С.Ю. Витте, во многом полезной для россиян, ведь запрет кабаков, на смену которым пришли трактиры, все же был благим делом.
Получается, что традицию пить водку залпом в России ввели «сверху». Царские власти так боролись с алкоголизмом, что умудрились при этом споить значительную часть народа и пополнить государственную казну, заодно.
У Воропаева опять было сейчас много времени, чтобы думать.
Подняв воротник шинели и нахлобучив на лоб папаху, он часами сидел теперь на балконе райкома. Лена раза четыре на день молча ставила перед ним то стакан чаю, то чашечку молока или немного узвара из сушки. Из какого-то колхоза привезли три мешка сушеных яблок и груш, и теперь все в райкоме с утра до ночи пили узвар.
Сначала дел было и впрямь немного. Но вот в порт вошло несколько иностранных кораблей, и оживленные группы американских и английских моряков, сопровождаемые восхищенными мальчишками, появились на набережной. Гости были веселы. Земля фантастической России располагала их к нежности. Они охотно фотографировались с местными жителями, особенно с жительницами, провожая аплодисментами наиболее интересных.
Набережная быстро заполнилась народом. Некоторые из гостей, знакомясь с достопримечательностями города, сразу же облюбовали единственный ресторанчик, приютившийся в бывшей парикмахерской. Русский коктейль, смесь пива с водкой, вызывал всеобщее восхищение, нокаутируя даже таких, кто никогда не сдавал.
Однако нужда в специальных переводчиках ни у кого не возникала до тех пор, пока не произошло несколько стычек между англичанами и американцами на почве дележа воинской славы.
Едва помирив одну группу моряков и почти клятвенно обещая им вернуться немедленно для распития большого флакона виски, Воропаев ковылял к другой, где шел рискованный разговор о Дюнкерке, чести флага и о том, что англичане чаще всего сражаются языком.
Воропаева поразила зыбкость дружеских отношений между моряками двух родственных союзных держав, а еще более — легкость, с какою каждая сторона искала поводов для размолвок. Со стороны казалось, что состояние дружбы угнетает и почти оскорбляет тех и других и что им естественно было бы чувствовать себя в разных лагерях.
Англичане - даже при уличном знакомстве с ними — произвели на Воропаева впечатление людей, с искренним удивлением замечающих, что мир, кроме них, населен еще кем-то и что эти кто-то — люди.
Охотно веря тому, что русские храбры, норвежцы набожны, испанцы горячи, а бельгийцы рассудительны, — англичане никому не завидовали, считая себя выше всех. А американцы производили впечатление очень добродушных парней, ненавидевших только два народа в мире — японцев и англичан.
От утомительных обязанностей не столько переводчика, сколько агента порядка Воропаев освободился неожиданным образом в один из ближайших дней. Уже твердо было известно, что приехали Сталин, Рузвельт и Черчилль. Рассказывали о каком-то мальчике, которому английский премьер подарил сигару. Какой-то старый моряк клятвенно уверял, что Черчилль — по призванию боксер и только перед самой войной бросил ринг. Появилось несколько женщин, с которыми разговаривал и раскланялся Рузвельт, Все красивые иностранцы подозревались в том, что они - Идены.
В народе много говорили о Рузвельте.
Он произвел на тех, кто его видел, хорошее впечатление. Народ любит чувствовать в больших людях черты подвижничества, ибо что в конце концов является мерилом величия, как не подвиг?
Черчилль же, с вечной сигарой в зубах, тучный и на вид дряхлый, но суетливо подвижный и на удивление пронырливый, тоже производил впечатление, но не то, совсем не то, что Рузвельт.
В премьере Англии чувствовался неутомимый делец, снедаемый беспокойством, как бы не опоздать к какому-то самому главному событию, которое может случиться ежеминутно. Его манера вглядываться в лица, точно в ожидании, что с ним должны непременно заговорить, вызывала всегда веселый смех, а пристрастие к виллисам, на которых он был виден народу и мог с довольным видом раскланиваться по сторонам, тоже возбуждало оживленные разнотолки.
Он был главою союзной армии, и уже по одному этому его хотели уважать, но в нем не замечалось ничего такого, что было способно увлечь. В его облике улица чувствовала пожилого хитрого барина, который только что сытно позавтракал и запил завтрак чем-то необычайно возбуждающим.
В один из вечеров Воропаеву позвонили, чтобы он незамедлительно выезжал в колхоз «Первомайский», где какой-то американец, посещая хату за хатой, опрашивает колхозников по какому-то невероятно идиотскому вопроснику. Машина предоставлялась немедленно. Желание повидать своих первомайцев было так велико, что Воропаев выехал, не заходя в райком.
Американец толкался у первомайцев с раннего утра, и к тому времени, когда подъехал Воропаев, был уже в том почти нечеловеческом состоянии, в котором могут пребывать только матерые, много озер выпившие пьяницы. Воропаев был почти убежден, что это какой-нибудь мелкий человечишко, и едва поверил визитной карточке, прочитав имя известного журналиста известнейшей во всем мире газеты.
Считая, что в таком виде гостя вместе с его собственным переводчиком из бывших царских офицеров никуда нельзя одних отпустить, Воропаев приказал уложить приезжих у Огарновой, а сам отправился к Поднебеско.
Наташа была дома. Располневшее, полное несказанной прелести тело ее, очевидно казалось ей самой безобразным, и она покраснела, здороваясь. Но все в ней — и улыбка, и огромный, грузный живот, и блеклость утомленного беременностью лица — было так трогательно, что Воропаев глядел на нее почти влюбленно.
Они заговорили о Юрии, уехавшем на консультацию с очень известным профессором, и о том, что обстановка складывается очень благоприятно для их семьи, но тут Степка Огарнов прибежал сказать, что американец встал и опохмеляется рислингом, а переводчика все еще не могут добудиться, хотя и поили сонного.
Воропаев заковылял «изо всех костылей» к Огарновым.
Гаррис (такова была фамилия американца) оказался очень разбитным человеком, сочувственно относящимся к советским порядкам. Они сразу приглянулись друг другу и разговорились.
Спустя час у них шел спор о вопросах скорого мира, и, как бывает только между хорошо знакомыми людьми, резкость выражений и крайности точек зрения не охлаждали их пыла… Вернувшись поздним вечером в районный центр, они уговорились встретиться назавтра, чтобы закончить беседу, но, как водится, не договорили и во второй раз и назначили новое, дополнительное свидание.
Началось с того, что американец решил выяснить, что же такое в сущности советский строй, советские люди. Они заговорили о национальных характерах и национальных судьбах и в конце концов заспорили о демократии.
Почему?
Монополия на самую лучшую демократию в наших руках. Нет и не может быть другой демократии, краше американской. Я говорю серьезно.
Это убеждение ваше или газеты?
Разумеется, мое. Я заинтересован в том, — и это совершенно уже бескорыстно, — чтобы убедить своих читателей, что вы — почти американцы, но чувствую, что этого сделать не смогу.
Это будет - как вы сами понимаете — не верно.
Пожалуй. Но мы изучаем мир сравнивая. Конечно, мы — американцы — стопроцентная демократия. Все на нас похожее, все к нам приближающееся мы любим и уважаем, все далекое от нас — отвергаем. Не забывайте этого, если хотите нам понравиться.
Почему же тогда ваш народ так дурно настроен в отношении англичан? Ведь, кажется, нет другого народа, который бы так хотел быть похожим на вас, и, однако…
Что касается традиционной Англии, то нет на свете ничего беспринципнее, и мы, американцы, не слишком ее уважаем, и иной раз это чувство невольно переносится на весь народ…
Допустим, это объяснение. Но в таком случае, что у вас общего с китайцами? Если говорить о так называемых душах народа, то вы и китайцы — души и разного цвета и разных измерений.
Американец захохотал.
Думаете, не обойдемся без законов капиталистического развития, борьбы за рынки и прочего?
Думаю.
Видите ли, трезвый, я плохо парирую нападение. Повезите меня куда-нибудь, где можно спокойно выпить. Кстати, я отделаюсь от своего-переводчика.
Воропаев решил свезти американца к Широкогорову.
Как и предполагал Воропаев, старик оказался очень недоволен появлением иностранца.
Но все пошло очень прилично. Широкогоров владел французским,. а Гаррис считал его вторым родным своим языком. Воропаев присоединялся к разговору то по-русски, то по-английски.
Речь зашла о вине. Широкогоров заметил с огорчением, что вино это го года, вино Победы, будет по целому ряду причин, вероятно, неважным
Вы рассчитываете победить уже в этом году? — пристал к старику Гаррис. — Скажите мне откровенно.
Широкогоров подтвердил свое предположение и не особенно взволновался, увидя, что американец что-то записал в блокнот.
Да, в этом году мы сумели бы победить, если вы, господа, не помешаете нам, — вдруг с неожиданной желчной улыбкой повторил Широкогоров.
Мы? — Гаррис, как охотничий пес, глядел в лицо старика и записывал, не опуская глаз, в блокнот.
Вы и англичане.
Ну, это прямо замечательно. Почему?
Да у вас же вечно что-нибудь не готово. Я уверен, что вы еще проходите стадию поражений и не готовы для победы.
О, это замечательно. А вы не считаете ли, что вам осталось сделать еще довольно много?
Старик, побледнев, рубил, как с трибуны:
Меньше, чем сделано. Мы придвинули к вам победу настолько близко, что ее можно достать рукой. Но вы боитесь, что скажут, будто вам победу подарили…
А как вы считаете?
Да, вы.
Лично я?
Именно, лично вы.
Я, Широкогоров, считаю, что англичане безусловно получили ее в подарок от нас, но вы сделали на своем участке больше, чем все другие, хотя гораздо меньше нас, и без нас никогда не победили бы, если бы даже всерьез захотели победить. Вот. Запишите все это, пожалуйста. Это мое личное мнение, конечно.
И тут Воропаев, заметив, как широко раздуваются у старика ноздри, постарался как можно скорее перевести разговор на мирные темы виноделия.
Нехотя повел Широкогоров гостей в дегустационную комнату, обставленную столами и стульями в виде бочонков. Светлана Чирикова, — Воропаев удивился, увидя ее у Широкогорова, - поставила на стол специальные дегустационные бокалы, расширенные книзу, как ламповое стекло.
Начнем с сухого.
Светлана разлила в бокалы зеленовато-золотистое вино. Старик поднес бокал к носу и несколько раз нюхнул, зажмуриваясь и отбрасывая назад голову, будто вдыхая нашатырный спирт.
Виноград этого сорта не всегда получал у нас правильное использование, — огорченно начал он, забыв обо всем на свете. — Рислинг — типичный немец и по-настоящему хорош только на Рейне, но мне кажется, что наш рислинг из Алькадара по тонкости вкуса бесподобен. Что окажете?
Гаррис выпил свой бокал, закидывая голову, как петух, потому что специальный бокал рассчитан не на быстрое питье, а на медленное отхлебывание. Дегустаторы не пьют, а, собственно говоря, жуют вино.
Виновато глядя в пустую посуду, Гаррис знаками упрашивал Светлану налить еще. Та, краснея, отворачивалась, будто не понимая знаков.
Смотрите, какие у него утренние, чуть приглушенные тона… — залюбовался Широкогоров, колебля бокал.
Налейте-ка мне второй, мисс, — решительно попросил Гаррис. — В первом бокале я, по неопытности, никаких тонов не заметил.
Когда пробовали алиготэ, Гаррис спохватился и заговорил о зеленоватом оттенке, но теперь это не имело смысла, потому что в алиготэ такого оттенка не было.
Старик нахмурился и стал ускорять обряд дегустации.
Вот красное столовое. Оно сборное — из сортов кабернэ, мальбек, гренаш и мурвед. Солидное, деловое вино, без особых тонкостей.
При слове «солидное» Гаррис заметно оживился и опять проглотил налитое раньше, чем сообразил понюхать и рассмотреть напиток.
Мгм, в самом деле, — сказал он смущенно, нюхая пустой бокал. - Оно, сказал бы я, дает себя знать.
Да, оно быстро и даже несколько грубо вступает в общение с человеком, — заметил Широкогоров.
Даже грубо? - Гаррис готов был обидеться за деловое красное. — Я бы не сказал. Может быть, если выпить флакон, а так нисколько не грубо.
Ему явно хотелось еще стаканчик этого делового, но Широкогоров заговорил о мадере.
Вот яркое вино, прелесть! Мы, должен я вам заметить, специализируемся на крепких и десертных винах. Сухой климат и напряженность тепла дают нам виноград сладкий и ароматный, богатый возможностями. Образно говоря, наш виноград любит превращаться в хорошие вина… Поглядите, какой янтарно-золотистый цвет! Старый янтарь, а? Это из португальских сортов серсиаль и верделио с прибавлением мальвазии и альбилло. А какой тонкий, хорошо слаженный букет, какой гармоничный цвет!.. Вино очень яркое, талантливое, блестящей внешности. И что, знаете, приятно, — обратился он к Воропаеву, — из года в год становится у нас лучше и лучше. Вы когда-нибудь пробовали у нас, Алексей Вениаминыч, красный портвейн из сорта кабернэ? У себя на родине кабернэ дает лучшие в мире бордоские столовые вина, а мы производим из него портвейн, не уступающий лучшим португальским маркам. Я бы назвал его гранатовым портвейном. Расплавленный драгоценный камень! А вкус! Полный, сильный, при тончайшем аромате.
Гаррис, что-то записав в блокнот, молча кивнул головой.
А вот наше пино-гри. Французы, как вам должно быть известно, получают из него, в сочетании с другими пино, шампанское или легкое, тонкое столовое вино. Но наши шампанисты его почему-то не особенно любят; и вот мы, знаете, решили готовить из пино-гри десертное вино. Дискутируем с французами таким образом. И получилось. Получилось, как вы сейчас можете заметить, великолепное, очень оригинальное вино, благородное, цвета крепкого чая, полное, густое, смолистое.
Прекрасное вино! - одобрил и Гаррис. — Замечательное вино!
Аромат? Букет ржаной корочки, сильный и надолго запоминающийся.
Вы не находите, господин профессор, что вино обязано пахнуть вином, а не чем-нибудь посторонним? Я не пойму, зачем вину пахнуть хлебом?
А что такое запах вина? — ответил Широкогоров вопросом и, видя, что Гаррис не склонен продолжать спор, дал знак Светлане очистить стол от бокалов.
Сейчас мы попробуем наше коронное вино — мускат. Это лидер наших вин.
Светлана внесла на подносе четыре золотящихся на свету бокала, и Широкогоров первый осторожно поднес свой бокал к лицу, как цветок.
Я вас спрошу, вы чувствуете медовый запах лугов? Чувствуете или нет?
Собственно говоря, не совсем, — смутился Гаррис. — Во всяком случае, доктор, не лугов.
В таком случае выпейте залпом, чтобы освободить посуду. Вам, милый мой, надо пить разведенный на спирту сапожный крем, — добавил он, как бы шутя.
Гаррис рассмеялся.
Мне нужно пить неразведенный спирт. А луга — я сам могу вообразить, господин профессор. Да и зачем мне запах лугов, когда я пью вино? Это оригинально. Чисто по-русски.
В нашем словаре есть слово: «вдохновение». Так вот, вино, которое я создаю, существует, чтобы вдохновлять людей. Оно пахнет ассоциациями, жизнью. Вино, что вы опрокинули в себя залпом, — должен заметить, — обычно пьют маленькими глотками. Оно пробирается к вашему спинному мозгу, как воспоминание о странствиях и путешествиях, о золотых лугах на высоких скалах, и вы молодеете, если стары. Грудь ваша дышит таким широким простором, глаза ваши прикованы к таким далям, что все трудное представляется легким, неразрешимое — простым, далекое — близким. Это вино кажется мне, поэтически говоря, душой пастуха-горца. Склоны гор в густых виноградниках, далеко внизу — море.. Зной, тишина, просторы, а он, опершись на герлыгу, поет в треть голоса о прадедовских походах. Впрочем, извините великодушно за неуместное лирическое отступление… Пойдем дальше… Вот это второй тип нашего белого муската. Он — сосед первого… Их разделяют какие-нибудь двадцать километров вдоль побережья, но понюхайте — этот второй почему-то нежнейше пахнет цитроном. Откуда? Совершенно непонятно. У нас, как известно, цитрусовых нет. Наше вино не знает к тому же никаких чужеродных примесей. И, вероятно, мы так никогда и не узнаем происхождения этого странного запаха.
Так пахнет на океанских пароходах. Это запах странствий, открытий. Второй мускат представляется мне душой моряка, пересекшего все океаны и испытавшего все штормы, а на старости лет мирно рассказывающего о путешествиях у порога своего дома. Ну-с, так… Теперь вот перед вами — мускат розовый. Он отличается от первых двух только цветом да той весьма странной и тоже пока еще необъяснимой чертой, что он пахнет розой, но — заметьте — не каждый сезон. Аромат розы посещает его как бы в особые годы. Вино это чрезвычайно красиво, женственно. Вы слышали старую сказку о соловье, влюбленном в розу? Будь я поэтом или сказочником, я бы обязательно создал сказку о виноградном кусте, влюбленном в цветок розы.
Ну, это просто замечательно, — сказал Гаррис. — Сентиментально, как в Америке. Но слушайте, доктор, как вы можете заниматься всеми этими гармоническими глупостями, когда ваша страна в развалинах? — спросил он, пряча в карман блокнот.
Я готовлю ей эликсиры торжества, милый друг, вина Победы, вина отдыха и уюта. Нельзя жить только сегодняшним, ибо оно чаще всего — незаконченное вчерашнее. Истинное настоящее всегда впереди.
Гаррис без приглашения налил себе почти полный стакан муската и долил его мадерой.
Широкогоров неодобрительно покачал головой.
Никогда не могу понять людей, пьющих коктейли. Пить так неаппетитно…
-…могут только англичане и американцы, знаю! Кто идет впереди всех? — Русские! Кто ест лучше всех? — Русские! Кто пьет вкуснее всех? — Русские! Знаете, я это уже слышал и хорошо знаю цену подобным высказываниям.
Видите ли, господин Гаррис, дело тут не в том, что мы едим лучше всех,- мы едим, может быть, и хуже вас, но давно уже заслужили лучшую жизнь за очень, очень многое. Вы этого не запишете? Очень жаль.
Душа здешних вин не так воинственна, как ваша, господин профессор.
И очень жаль. Нам еще понадобятся качества воинственные.
К чему? Вы же собираетесь закончить войну еще в этом году, и фашизм будет разгромлен, как я понимаю.
Германский - да, но вы, господин Гаррис, займете место поверженного, вы станете самым ярым защитником капитализма в его злейших формах. И таких, как вы, немало.
Почему же я? - Гаррис снова взялся за блокнот. — Это просто замечательно. А Рузвельт, вы считаете, тоже может когда-нибудь сделаться защитником фашизма?
Почему же непременно защитником фашизма? Он может стать рядом с нами.
Ах, вот как! Но почему — последний вопрос — вы пророчествуете сие в отношении Америки? Разве же Англии не более подходит фашистское качество?
Англия Черчилля — ваша содержанка. Эта дама весьма почтенных лет рискнула связать свою судьбу с молодым ловеласом, обещая, что оставит ему хорошее наследство, если он ее будет любить, пока она жива.
Ну, все! Я на вас сегодня заработаю, как давно не зарабатывал, господин профессор. До свидания, благодарю вас, — и Гаррис зло рассмеялся.
Сказать, что Англия — наша содержанка!.. — проворчал он, садясь в машину. — Вы слышали, конечно?
По-моему, старик настолько прав, что об этом даже неинтересно говорить. Ведь есть две Англии, одна из них — ваша содержанка.
Мы не настолько богаты, чтобы содержать Англию.
Но и Англия - согласитесь — не настолько богата, чтобы отдаваться вам даром.
Воропаев приказал водителю подняться в горы, к детскому санаторию Мережковой.
Дети обедали.
Воропаев ввел гостя в комнату «философов», где были в сборе все, кроме Зины, но и она прибежала, узнав о приезде американца, и, как всегда, начала тотчас рассказывать о себе и товарищах.
Шура Найденов, не отрываясь, читал какую-то книгу, переворачивая страницы палочкой с шершавым резиновым наконечником, которую он держал в зубах.
Это не гуманно, — сказал Гаррис шопотом, хотя, вероятно, не допускал, что его английский язык может быть здесь кем-нибудь понят.
Что не гуманно?
Не гуманно заставлять жить это несчастное существо. Вы понимаете, что я хочу сказать.
Вы думаете, господин Гаррис, что, обладая парой рук и парой ног, вы намного счастливее его? И что гуманнее дать возможность жить вам? Так я вас понял?
Да. Так.
Я не согласен.
Гаррис между тем не унимался.
Так скажите мне, для каких экспериментов существует это дитя? — спрашивал он Воропаева. — Вы так уж уверены, что из него вырастет обязательно гений?
Допускаю, но не настаиваю на этом.
Так что же в таком случае вы рассчитываете вырастить?
Человека. Впрочем, почему бы вам самому не расспросить его, этот мальчик немного говорит по-английски.
Не взглянув на Найденова, который по-прежнему читал книжку, Гаррис вышел из комнаты и, ни с кем не простясь, направился к машине.
Возвращались нижней дорогой, шедшей у самого моря.
Водитель спросил Воропаева:
Что, не понравилось ему, видно, наверху?
Не понравилось.
Да, не та дегустация.
Дорога вилась между виноградниками, пустыми и грустными в это время года. Голые лозы серыми закорючками торчали по склонам, и как-то не верилось, что летом они оденутся в нарядную листву и будут выглядеть живописно.
Сторожевые будки, в которых осенью сидели сторожихи, были тоже безлюдны, и вообще ни одна живая душа не попалась им навстречу, будто они ехали по земле без людей.
Водитель круто остановил машину у придорожного колодца и обернулся к Воропаеву.
Скажите ему, товарищ полковник, что в этот колодец немцы бросили живьем двоих ребятишек моего шурина.
Воропаев перевел. Гаррис молчал.
Я, как вернулся из партизан, сам лазал вниз, опознал. Ух, жуткое дело! Вспомнить страшно. У одного, младшенького, семи лет парнишки, ножки были только сломаны и ребрышко, от голода, видно, помер, а у старшего, тринадцатилетнего, — голова, сразу, видно…
У Гарриса побелели губы.
Есть вещи, о которых нельзя говорить вслух, — сказал он.
Тогда бы нам пришлось слишком часто замолкать. И они не разговаривали до самого городка.
…Следующий разговор Воропаева с Гаррисом произошел на городской набережной.
Гаррис уверял, что русские не любят американцев, а Воропаев объяснял ему, что дело не в любви.
Но у нас никто не может понять, почему ваша страна поддерживает самую реакционную политику. Ведь послушайте, Гаррис, вы не станете отрицать, что Англия потеряла в этой войне все свои преимущества и что победа ничего хорошего не принесет ей?
Да, это, пожалуй, так.
А вы же не станете отрицать, что у вас многие хотят забрать себе все доходы победы.
Нет, вот тут вы… нет, нет, тут вы не правы.
А я вам говорю, что ваши банкиры стремятся к одному — превратить Америку в крепость милитаризма, и Черчилль будет благодарить небо, что он вовремя воспитал из них таких добрых милитаристов. Черчилль — их бог, а не Рузвельт. Рузвельт для них слишком хорош. Они давно уже заслуживают худшего президента, Гаррис.
Можно вам когда-нибудь написать, Воропаев? — неожиданно
спросил он.
А зачем? Если вы изменитесь, я услышу о вас и без писем, а если останетесь тем, чем являетесь сейчас, к чему тогда ваши письма?
Пожалуй, верно.
Они разошлись, хотя им очень еще хотелось поговорить.
Беседа с Гаррисом так взволновала Воропаева, что он с радостью воспользовался первым же удобным случаем уклониться от дальнейших встреч с приезжим.
И все-таки ему еще раз пришлось встретиться с Гаррисом. Иностранные журналисты собрались на экскурсию в Севастополь, и Воропаев оказался снова нужен.
Только что приехавший из обкома Васютин лично заехал к нему, чтобы попросить — в качестве одолжения — не отказываться от этой поездки, как он несколько раз подчеркнул.
Воропаев не был еще знаком с Васютиным, и ему понравилось, что тот заехал запросто, без начальственного высокомерия, да и внешне Васютин произвел приятное впечатление.
Это был широкоплечий толстяк с копною вьющихся русых волос и обаятельной в обе щеки улыбкой, от которой каждый раз розовело его довольное лицо.
Я уже сказал Корытову не мучить вас. Но ведь и то — кого, как не вас? Народу нет. Я вам и так еще одно попутное заданьице подкину. На местную тему.
Я, товарищ Васютин, тоже здесь без году неделя, не старожил.
Не старожил, так станете им. Уезжать пока не собираетесь? Мало-мало устроились?
Более или менее.
Скорей, пожалуй, менее, чем более, как я слышал. Ну, обживетесь. По внешности Васютин был типичным партийным работником, подвижным, но не суетливым, с решительной категоричностью в жестах. Таким он был не столько по характеру, сколько по положению, автоматически выработавшему в нем за многие годы повадки командира, не умеющего медлить и запаздывать.
Васютин все делал сейчас же и сразу, как только перед ним возникала какая-нибудь задача. Он откладывал только то, что уже определилось как удавшееся или окончательно безнадежное. На коммунистов области он должен был производить впечатление человека цепкого, упрямого и насмешливого. Воропаев знал по многим отзывам, что Васютина уважали за простоту, за уменье впрягаться в новые дела, а главное — за способность, очень бросающуюся в глаза: запоминать имена, отчества и фамилии многих тысяч людей, составляющих актив области.
Пока Воропаев возился с костылями — он дома никогда не носил протеза — и причесывался перед зеркалом, Васютин, глядя в окно, нетерпеливо постукивал карандашом по раскрытому блокнотику.
Я слышал, что вы, товарищ Воропаев, маленько недооценили свои силы или, скажем так, переоценили болезнь, рано ушли на покой, — сказал он, разглядывая улицу.
Ушел я, может быть, действительно рано, да ведь, как говорится, ранения и болезни не выпрашивают, а получают.
Это-то я понимаю. Я не в обвинение. Я сожалею.
А-а, что же, спасибо тогда за внимание.
Вы на нас, тыловиков, между прочим, не сильно огрызайтесь. Мы вашего брата, фронтовика, тоже в разных лицах видали. Не всякий фронтовик — передовик. Погоны да ордена нас не гипнотизируют, товарищ Воропаев, и вас, мне кажется, тоже не должны гипнотизировать.
Воропаев промолчал, выжидая, что будет дальше.
Это я не о вас. Что касается вашей персоны, то о вас неплохо отзываются, неплохо, - договорил Васютин.
«Типичная оценка аппаратчика, — подумал Воропаев: — сказать «хорошо» — боязно, сказать «плохо» — неверно», — и так как ему был неприятен начавшийся разговор, подсел к столу, сказав:
Я готов. Слушаю вас, товарищ Васютин.
Гость, в полглаза взглянув на него, с размаху поставил глубокую точку в блокноте.
Да. Так вот. Начну собственно с конца. Вчера товарищ Сталин возвращался с конференции к себе пешком. Устал, видимо хотел развлечься. Шел нижним шоссе. Знаете? И обратил он внимание на обилие у нас пустых склонов. «В чем дело?» — спрашивает. Говорю: «С водой туго, Иосиф Виссарионович. Табаки не пойдут, для виноградников высоковато, под маслину оставили. И полезно и воды не надо…» А он мне: «Так я, говорит, и маслины там никакой не вижу. Где же она?»
А ведь правильно — где же?
Безусловно правильно. Мы, признаюсь вам, сами об этом думали, да руки все не доходили. Текучка нас заедает, будь она проклята. Так вот, я вас хочу попросить: поедете вы сейчас с гостями природу им нашу показывать, поприкиньте — где бы, сколько и как. Мы, конечно, потом специальную комиссию наладим…
Воропаев пренебрежительно махнул рукой.
Только деньги тратить. Я сторонник ферганских методов. Комиссии комиссиями, а на пятки им наступал колхозник с кетменем.
Опыт, что и говорить, замечательный, — с завистью сказал Васютин, — но я побаиваюсь его: время другое. Заметьте, что в Фергане начали — когда? В тридцать девятом! Какой годище, помните? Этот их почин — не от бедности шел, а от избытка сил, от… удали, что ли… Какая силушка бурлила в крови! Так ведь? А о чем мы можем сейчас мечтать, когда весь народ на войне и мы с вами в состоянии только один другого мобилизовать?.. Да. Так вот. Поприглядитесь, пофантазируйте. Я иной раз думаю — пора бы нам иметь специальных мечтателей вроде агитаторов и пропагандистов.
На зарплату сядут — и мечты прочь!
Тоже верно.
А поехали вместе, товарищ Васютин! — предложил вдруг Воропаев. Ему нравился этот нетерпеливый человек.- До перевала я с вами, там заночую у метеоролога, а на рассвете примкну к экскурсии журналистов.
У Зарубина заночуете? С ветрами беседует который? Байбак, — Васютин почесал карандашом висок, прищурил глаз, соображая, есть ли у него время, и неожиданно согласился.
Гена был первым актером, с которым я начала репетировать. Когда я еще студенткой пришла в театр Комедии, он вводил меня на роль Аннунциаты в «Тени». Потом я сидела в гареме у его Дон Жуана. А потом он стал моим постоянным партнером — и он был настоящий, очень надежный партнер. С ним не страшно было на сцене, не опасно что-то забыть, споткнуться. У него были такие надежные глаза. Всегда подхватит, сымпровизирует, выручит. Он был не из великих городских умников-говорунов, но он обладал потрясающим интуитивным умом — тончайшим пониманием человека, ситуации, импульсов. Он не всегда мог выразить свои чувства словами. Но душевно, интуитивно он был организован очень тонко. На сцене ему и говорить было не надо, посмотрит — этот взгляд стоил огромного монолога. У него было обаяние невероятной притягательной силы. Он был не просто красавец — он был римский красавец. В его красоте не было никакой слащавости, клюквы. Исключительное благородство. Из той редкой плеяды актеров, которым, кажется, даже не надо учиться, делать себя. Он был словно Летучий Голландец. Я диву давалась, как он владел залом. Если бы даже он играл варвара, деспота, обаяние было таково, что все равно сочувствие было бы на его стороне. От него на сцене невозможно было отвести глаз. Какой будто ангел актерский летал и держал над ним свет. Приподнимал его, вел по сцене…
Это был рыцарь в театре, может быть, последний и единственный. Всегда подавал руку, пропускал вперед женщину. Его романтизм как бы «фильтровал» на сцене все, что в роли могло быть циничного. У него было невероятно, как-то старомодно развито чувство долга и чести. Если Гена брал в долг деньги, в назначенный день он вам звонил в девять часов утра. Когда умер Николай Павлович Акимов, у которого одалживался весь театр, единственный, кто немедленно принес Елене Владимировне Юнгер деньги, был Воропаев. Его жена Ирочка после смерти рассказала, что, если у кого-нибудь был день рождения, Гена мог потратить на подарок последние деньги. Он просил: «Ну пусть мы не позавтракаем, но надо купить лучшие цветы». Это был такой человеческий талант, которым его снабдили, видимо, раз и навсегда еще в колыбели.
Гена был человеком абсолютно детской, временами даже какой-то, казалось, глупой, доброты. Мог получить зарплату и тут же отдать ее в долг. Когда мы с Игорем Ивановым получили квартиру, Гена принес нам в подарок в авоське груду бронзы. Это когда-то ему Николай Павлович Акимов люстру подарил старинную: «Вот вам на новоселье!» Мы ее собрали, нашли недостающие детали, повесили. С тех пор в нашем доме светит Генина люстра.
Я очень любила его в «Этом милом старом доме». Там замечательно проявились его детскость, нелепый, наивный романтизм… Еще ему было дано играть Любовь. Его содружество с Петром Фоменко обратило его в этом спектакле в существо пронзительной, музыкальной нежности. Фоменко дал ему фразу из «Песни песней»: «Напоите меня вином, подкрепите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви…» Мы это обшучивали, а Гена произносил это с такой поющей интонацией, что она до сих пор на слуху.
Генин уход — это потеря не только для театра Комедии, но и для нашего города. Он был настоящий герой-любовник, вымирающая каста. Надо очень сильно шарить по городу, чтобы найти актера таких мужских обворожительных возможностей. И, пожалуй что, не найдешь. Когда он умер, его жена Ирочка положила ему в гроб роль Дон Жуана с пометками Николая Павловича.
Для меня его смерть немыслима. Когда в театре готовили вечер памяти Акимова (а Гена был любимым актером Николая Павловича), его отстранили от участия в работе. Он ужасно это переживал. Потом он начал репетировать в самостоятельной работе. Как-то в репетиционный зал зашел директор театра и сказал: «Вы должны платить аренду». Это в родном театре! Гена мне позвонил, и у него дрожал голос. Я как могла его успокаивала. А через три дня он умер…
Я почему-то вспоминаю наши давние гастроли, не помню даже где, где-то в Сибири. Гостиница. Зима. Снег в окне. Мы с Геной сидим и пьем чай с колбасой. И вдруг он мне говорит: «Знаешь, мне не надо ни квартиры, ни званий, ни зарплаты. Ездить бы так на гастроли, играть спектакли, а потом сидеть в номере гостиницы и пить сладкий чай. И я был бы счастлив». Он был очень красивый, нетщеславный и немеркантильный человек. Жаль, что в последние годы он был в театре не у дел. Жаль, что он ушел. Вослед могу сказать: он достоин такой нежности!
В Новый год под бой курантов россияне поднимут бокалы с шампанским. Впрочем, у многих в бой пойдут напитки покрепче. И не каждому удастся устоять на ногах в этом алкогольном сражении.
Как победить зелёного змия в новогоднюю ночь? Отчего наши Штирлицы часто пьют и не пьянеют? Об этом обозреватель «АН» беседует с полковником в отставке Алексеем Николаевичем ИВАНОВЫМ.
Лучше водки только чай
Разговор о новогодней выпивке с ветераном разведки состоялся не за рюмкой водки или бокалом вина, а за чашкой зелёного чая. После хирургической операции обозревателю «АН» любой алкоголь на два месяца запретили врачи.
– Мой самый любимый напиток – зелёный чай с жасмином, – сделав небольшой глоток, поддержал журналиста Алексей Николаевич. – В нынешние кризисные времена он к тому же и самый экономичный.
– Сейчас мало кому по карманушампанское по 500 евро за бутылку , – согласился я со старым разведчиком. – Да и ценависки с чёрной этикеткой теперь сильно кусается. Что же в валютный кризис пьют разведчики?
Иванов усмехнулся:
– Всё, что горит. В случае крайней оперативной необходимости дажеукраинский самогон и грузинскую чачу . Но 20 декабря – на День чекиста – мы с друзьями пили «Путинку» и крымское вино.
– Бутылка русской водки и буханка чёрного хлеба всегда были лучшим подарком в любой нашей резидентуре: хоть вСингапуре , хоть вТель-Авиве …– ударился я в журналистские воспоминания. – Но мне больше всего нравился массандровский херес.
За неимением любимого вина и под зелёныйгринфилд хорошо беседовать со старым знакомым. Хотя практика спецслужб показывает, что крепкая выпивка куда быстрее позволяет установить неформальный контакт с нужным источником информации. Чай не водка, много не выпьешь. После него тянет не на хмельные подвиги, а на тихие воспоминания.
Любимое вино Путина
В память врезалась дегустация в Крыму. По гулкой металлической лестнице спускаемся вподвалы Массандры . Сначала показывают огромные винные бочки. Потом стеклянные пыльные сосуды. Всего в коллекции завода, кстати, занесённой в Книгу рекордов Гиннесса,более 1 млн. бутылок . По оценкам зарубежных специалистов, всё это виноградное богатство стоит около 4 млрд. долларов. Теперь оно снова принадлежит России!
Самое дорогое вино хранится в элитном подвале под присмотром видеокамер. Этохерес 1775 года . На аукционе за один экземпляр этого старейшего экспоната из коллекции «Массандры» предлагали свыше 50 тыс. долларов . Такое вино – огромная редкость. На заводе хранится всего 6 бутылок . Его не дают пробовать даже президентам.
По словам начальника отдела сбыта и маркетинга заводаВ. Зенкина
, Владимиру Владимировичу Путину из тридцати
продегустированных вин больше всего понравилось красное столовое «Алушта»
.
Оно, конечно, не дешёвое, но и не самое дорогое. В фирменном магазине завода его продают по 1300 руб.
за бутылку. Недавно партию такого вина по заказу Федеральной службы охраны РФ отправили в Москву. Говорят, на новогодний стол Владимиру Владимировичу.
Мои знакомые ветераны российских спецслужб рекомендовали продегустировать основную линейку массандровских вин: начиная от «Седьмого неба князя Голицына» и до «Старого нектара» .
Из всех испробованных напитков мне больше всего понравилсяхерес моего года рождения. И хотя он был далеко от заветной массандровской цифры1775 и стоил вовсе не 50 тысяч баксов, всё равно оказался не по моей зарплате. Как и другим простым потребителям, пришлось выбирать: пить вина подешевле или переходить на гомеопатические дозы.
Кстати, на крымских курортах с недавних пор успешно применяютэнотерапию – лечение вином.Простуду в Ялте лечат массандровскимкагором . Отневрозов и лишней радиации в организме помогает избавитьсякаберне .Сохранить здоровым сердце помогаеткрасное сухое вино, что так любит Путин. А лучшее лекарство отзапоров , по словам курортных эскулапов – крымскийпортвейн . Старики его особенно уважают.
А я взял в Москву ящичек массандровской мадеры по 500 рублей за бутылку. Знатоки за крепость называют это вино «дамским коньяком » или «бабоукладчиком». Не зря его так любил Григорий Распутин !
Как опохмелиться, чтоб не провалиться
От воспоминаний меня отвлёк Алексей Николаевич. Он поделился своим опытом борьбы с зелёным змием.
По словамполковника Иванова , этому не учат в разведшколах и академиях. А ведь правильно пить спиртное для сотрудника спецслужбы – чуть ли не основное профессиональное качество. Поэтому в зарубежных резидентурах с молодыми сотрудниками щедро делятся алкогольным опытом зубры разведки. Вот лишь некоторые практические советы:
- За несколько часов до застолья плотно поешьте жирной пищи. Не помешает кусок сала, бутерброд с маслом, обильно политым сверху мёдом.
- Рюмка водки или другого крепкого напитка за полчаса до основной выпивки приведёт ваш организм в полную боевую готовность сопротивляться алкоголю. Закусить аперитив можно10 таблетками сорбентов (раньше это был активированный уголь, теперь используют полифепан или энтеросорбент). Наиболее эффективнымсреди них считается энтеросорбент на кремниевой основе – энтеросгель, 3–4 столовые ложки которого помогают организму быстрее справиться с выведением спиртного .
- Раньше на Западе много писали, что сотрудники КГБ от опьянения принимали препарат RU-21 . Сами оставались трезвыми и могли до такой степени напоить своих собеседников, что те выбалтывали любые секреты. Чудо-средство, мол, прекращает выработку в организме фермента, превращающего алкоголь в ацетальдегид – ядовитое химическое вещество. На самом деле это только реклама.
Как утверждает полковник Иванов, сейчасв Лондоне наши разведчики опохмеляются так. После крутой пьянки оперативник предпочитает влить в себя традиционный стакан смеси под названием«ойстер» . Это коктейль из подсолнечного масла, двух столовых ложек томатного сока, чайной ложки коньяка и яичного желтка, которые перед употреблением взбалтывают, предварительно посолив и поперчив. Заесть можно тостом. Если не помогает, тогда в ход идёт знаменитаяовсянка , которую заливают чем-нибудь кисломолочным. Алкогольные напитки для опохмела называют«собачья шерсть» (hair of the dog).
А вотв Финляндии наши разведчики не мудрствуют лукаво и надеются только насауну . Этот способ опохмела в Финляндии почему-то называют русским. Сауну с бодуна устраивают нежаркую –80 градусов вполне достаточно. Считается, что именно при этой температуре токсины покидают организм через кожу наиболее активно: 2–3 захода по 5–7 мин. способны полностью вывести остатки алкоголя.
Кстати,в Москве вместо финской сауны высшие чины спецслужб используют новейшие инфракрасные капсулы . Там температура всего 45–60 градусов, что значительно снижает нагрузку на сердце, а эффект прогрева куда сильнее. Поэтому организм от продуктов разложения алкоголя очищается не хуже, чем от капельницы. Но процесс происходит быстрее и куда приятнее.
На Тайване офицеры нашей разведки, чтобы избежать похмелья, перед застольем выпивают несколько сырых перепелиных яиц . После этого они пьют водку или виски исключительно сзелёным чаем . Манера смешивать виски с богатым антиоксидантами зелёным чаем необычна, но в результате напиток не вызывает такого тяжёлого похмелья.
Сотрудники российской разведкив Мексике лучшим лекарством от похмелья считают густой острый суп из телячьих ножек, требухи, зелёного перца чили, кукурузной муки и приправ. Именно эти компоненты содержат массу витаминов и глицин. Этот суп чем-то напоминаеткавказский хаш .
Гурманы из резидентуры российской разведкив Париже снимают похмелье с помощью чесночного или лукового супа . В большую тарелку они крошат побольше чеснока, заливают кипятком и кладут кусок французской булки, предварительно добавив туда сырое яйцо.
–В Германии давняя традиция похмельным утром запивать йогуртом маринованную рыбу, густо сдобренную луком, – вспоминает Алексей Николаевич. – Не знаю, пользовался ли этим рецептомВладимир Путин , когда работал в Дрездене. На мой взгляд, это тевтонское варварство. Я предпочитал похмельным утром маленькую бутылочку баварского пива.
Полковник Иванов также рассказал, что в резидентуре нашей разведкив Норвегии после новогоднего пьянства возвращаются к жизни с помощьюведра холодной воды , которое выливают себе на голову. При этом важно, чтобы вода обязательно стекала по спине! Экстремально? Зато эффективно! Особенно если это запить стаканом густых подогретых сливок.
Но наиболее неординарные способы борьбы с похмельем используют наши разведчики в странах Южной Америки и Африки. Там втираютлимон в подмышечную область и едят без меры бананы . Говорят, помогает. Но в это верится с трудом.
На худой конец можно воспользоваться шутливым советом отамериканского джазмена Эдди Кондона : мучительным утромвыжать сок из двух пустых бутылок виски... Впрочем, в наш валютный кризис спасут от похмелья остатки любого спиртного. Главное: пей, но меру разумей!
Юрий Кобаладзе , генерал-майор в отставке, ветеран внешней разведки:
– Знаменитых таблеток КГБ не существует. По крайней мере я их в своей практике не применял. Для разведчика очень важно обладать способностью много пить, и чтобы при этом голова оставалась свежей. Самое эффективное средство от опьянения –обычный бутерброд с маслом . А назавтра лучше всего употребить алкозельцер или лечиться народными средствами: кефиром, рассолом . Советские разведчики испробовали эти методы на себе не один раз и, как правило, были на высоте.