Орган, которым верят. "Сталкер" А.Тарковского.Цитаты из фильма

Рецензии

"Образование - это то, что остается, когда мы уже забыли все, чему нас учили" - Джордж Галифакс (XVIII в.); "Образование - это то, что остается, когда все выученное забыто" - Бер-рес Фредерик Скиннер (ХХ в.). Так вот, я более десяти лет потратил на то, чтобы всё выученное мной просто-напросто забыть! В результате этого имею то, сто имею!

А СОКРАТ - мудрейший из мудрейших философов, потому что не стал увиливать от несправедливого суда в демократическом обществе, а своей ЖИЗНЬЮ заплатил за ЗАКОН, который во Вселенной незыблем, потому что по этому принципу она повсеместно развивается, но с различными индивидуальными подходами и возможностями.

Привет, Валера. Вот, знаешь, про старость… На литературных сайтах многие авторы сетуют, всем хорош, а один недостаток – старость. Потом, видимо, решают превратить свой главный недостаток в достоинство, так часто учат в жизни. И творят на сайтах, что хотят. Им, видите ли, терять уже нечего! И открывается вторая молодость…

Напоминает всё это послечернобыльские события, когда молодёжь из той зоны отправляли в лагеря… Трахались многие вовсю, мы умрём и ничего не испытаем в жизни! Скорые помощи дежурили круглые сутки… Аборты, аборты… Мы тоже после 4-го курса работали в одном лагере в Одесской области с детьми, молодежью из Припяти. Правда, такого не было. Сначала были только эти дети, но когда приехали в лагерь местные… Мама мия, детки были покруче, куда там чернобыльским…

А, ладно, забудь, пишу всяку хрень…

* Сталкер: ...Пусть исполнится то, что задумано. Пусть они поверят. И пусть посмеются над своими страстями. Ведь то, что они называют страстью, на самом деле не душевная энергия, а лишь трение между душой и внешним миром. А главное, пусть поверят в себя и станут беспомощными, как дети. Потому что слабость велика, а сила ничтожна. Когда человек родится, он слаб и гибок, когда умирает - он крепок и черств. Когда дерево растет, оно нежно и гибко, а когда оно сухо и жестко, оно умирает. Черствость и сила - спутники смерти, гибкость и слабость выражают свежесть бытия. Поэтому что отвердело, то не победит...

* Сталкер: Зона - это… очень сложная система… ловушек, что ли.. и все они смертельны! Не знаю, что здесь происходит в отсутствие человека, но стоит тут появиться людям, как все здесь приходит в движение.. Бывшие ловушки исчезают - появляются новые. Безопасные места становятся непроходимыми, и путь делается то простым и лёгким, то запутывается до невозможности! Это - Зона. Может даже показаться, что она капризна, но в каждый момент она такова, какой мы её сами сделали… своим состоянием. Не скрою, были случаи, когда людям приходилось возвращаться с полдороги, не солоно хлебавши. Были и такие, которые… гибли у самого порога Комнаты. Но все, что здесь происходит, зависит не от Зоны, а от нас!

* Писатель: Откуда мне знать, как назвать то… чего я хочу? И откуда мне знать, что на самом-то деле я не хочу того, чего я хочу? Или, скажем, что я действительно не хочу того, чего я не хочу? Это все какие-то неуловимые вещи: стоит их назвать, и их смысл исчезает, тает, растворяется… как медуза на солнце. Видели когда-нибудь? Сознание моё хочет победы вегетарианства во всем мире, а подсознание изнывает по кусочку сочного мяса. А чего же хочу я?

* Писатель: Вот почему, по-твоему, повесился Дикобраз?
* Сталкер: Он в зону пришел с корыстной целью, и брата своего загубил в мясорубке, поэтому и повесился.
* Писатель: Это я понимаю, а почему он все-таки повесился? Почему еще раз в Зону не пошел, на это раз не за деньгами, а за братом? Как раскаялся?
* Сталкер: Он хотел, он… Я не знаю, через несколько дней он повесился
* Писатель: Ведь здесь он понял, что не просто желания, а сокровенные желания исполняются… Да здесь сбудется то, что натуре твоей соответсвует, сути! О которой ты понятия не имеешь, а она возьмет и проявится… Дикобраза не алчность одолела. Да он у этой лужи на коленях ползал, брата вымаливал. А получил кучу денег. И ничего иного получить не мог. Потому что Дикобразу - Дикобразово. А ссоры, душевные муки - это все придумано, от головы.

* Писатель: ...Вот еще эксперимент. Эксперименты, факты, истина в последней инстанции. А фактов вообще не бывает, а уж здесь и подавно. Здесь все кем-то выдумано. Все это - чья-то идиотская выдумка, неужели вы не чувствуете? А вам, конечно, до зарезу нужно знать чья. А почему? Что толку от ваших знаний? Чья совесть от них заболит? Моя? У меня нет совести, у меня есть только нервы: обругает какая-нибудь сволочь - рана, другая сволочь похвалит - еще рана. Душу вложишь, сердце свое вложишь - сожрут и душу, и сердце. Мерзость вынешь из души - жрут мерзость! Они же все поголовно грамотные, у них у всех сенсорное голодание, и все они клубятся вокруг: журналисты, редакторы, критики, бабы какие-то непрерывные. И все требуют: "Давай! Давай!" Какой из меня, к черту, писатель, если я ненавижу писать! Если для меня это мука, болезненное, постыдное занятие, что-то вроде выдавливания геморроя. Ведь я раньше думал, что от моих книг кто-то становится лучше! Да не нужен я никому, я сдохну, а через два дня меня забудут и начнут жрать кого-нибудь другого. Ведь я думал переделать их, а переделали-то меня! По своему образу и подобию! Раньше будущее было только продолжением настоящего, а все перемены маячили где-то там, за горизонтом. А теперь будущее слилось с настоящим! Разве они готовы к этому?! Они ничего не желают знать, они только жрут!..

* Сталкер: Ты же видела, у них глаза пустые. Они же ведь каждую минуту думают о том, чтобы не продешевить. Чтобы продать себя подороже. Чтобы им все оплатили, каждое душевное движение. Они знают, что не зря родились, что они призваны. Ведь живут только раз. Разве такие могут во что-нибудь верить? Никто не верит, не только эти двое. Никто. Кого же мне водить туда?

P.s. Когда человек родится, он слаб и гибок, когда умирает, он крепок и чёрств. Когда дерево растёт, оно нежно и гибко, а когда оно сухо и жёстко, оно умирает. Чёрствость и сила спутники смерти, гибкость и слабость выражают свежесть бытия. Поэтому что отвердело, то не победит. (Лао-цзы, «Дао дэ цзин», § 76)

Чему я не перестаю удивляться, так это жесткости и по-моему даже жестокости священства в вопросах, которые мне кажутся даже не второстепенными, а просто неважными. Отцы могут не причастить ребенка если он сидел на Евангелии, пришел в шортах или девочка пришла без платочка. Человека могут не допустить до Исповеди если он определенным образом не постился определенное количество дней. Я регулярно спрашиваю людей на Исповеди постятся ли они, но мне никогда не придет в голову выспрашивать у них гастрономические подробности и уж тем более на основании этих подробностей решать вопрос о готовности человека к участию в Таинствах. Лезть в чужой пост мне кажется настолько же неэтичным, как лезть со своими вопросами в чужую постель, что, кстати, тоже не редкость. Одной прихожанке я разрешил заходить в храм после работы в брюках, т.к. она почти все время работает и на работе должна быть в брюках, но на работу ходит мимо храма, а зайти боится. Короче, она разревелась и начала целовать мне руки, говоря, что еще никто из священников не был к ней так добр. Пытался анализировать священников которые живут этими запретами, но что их объединяет понять не могу. Есть среди них и старые и молодые, образованные и необразованные, долго прослужившие и недавно рукоположенные. Сдается мне, что это криво прочитанное Евангелие плюс что-то в психике…

Как же трудно общаться с человеком со "сложившимся мировоззрением". Абсолютная закрытость к другому опыту. Среди православных таких почему-то особенно много. Видимо перепутали догматическую правоту Церкви с собственной непогрешимостью во взглядах на жизнь. Как писал Шопенгауер: "принимают конец своего кругозора за конец света". Церковная гордыня - недуг, который приводит к распятию Христа. По-крайней мере, так произошло в Евангельском повествовании.

***
Непонятные древние одежды и священное за многие века имя Иисус помогают нашему сознанию спрятать Богочеловека опять подальше на небеса, сделать боговоплощение достоянием седой и почти сказочной древности. Тем не менее, Христос носил обычную одежду того времени, как сейчас бы он носил джинсы и футболку или брюки и пуловер. И имя Иисус тоже обычное, вроде привычного нам Пети, Коли или Борис Иваныча. Он кушал, выпивал и мог оценить хорошую шутку, не переставая при этом управлять вселенной. Но за такого Христа мы слишком боимся, а вдруг осквернится от нашей человечности. Надежнее выделить Ему священную "зону", пусть там и находится. Монофизитский соблазн так близок нашему сердцу…

И бысть ей явление ангела…
Знакомый батюшка рассказал:
Одна наша прихожанка забеременела. Вскоре после этого ей приснился ангел, который сказал, что она родит мальчика и его надо будет назвать Михаилом. Не надо объяснять, что она сразу поставила на уши мужа, всю родню, "задолбала" всех батюшек и т.д. Что творилось у нее в голове и в душе все это время знает только она. Думаю, о финале вы уже догадались:) Родилась девочка…

Про Марию Египетскую
Она спаслась. И не просто спаслась, а достигла святости. Вершин святости. Без регулярных исповедей и причастия, без церковного богослужения, без Нового Завета, без Псалтыри, акафистников и молитвослова "Щит православной женщины", короче, без всего того, без чего нам кажется немыслимо спасаться. Был только Бог и ее стремление к нему. О чем это я? О том, что если бы из нас вычесть все то, что мы называем благочестием и что часто умудряемся ставить себе в заслугу, то что там будет в сухом остатке? Хватит ли нас хотя бы на 10-минутный живой разговор с Богом в конце которого не станет скучно? Не является ли часто наше "благочестие", нужное на своем месте, дымовой завесой скрывающей зияющую пустоту в личных отношениях с Богом?

Сталкер
Уже много лет мне хочется научиться от праздника Рождества Христова, той слабости в которой "сила Божия совершается". Не знаю кого как, а меня в грядущем празднике шокирует именно полная беззащитность Родившегося. И вот вчера пересматривал "Сталкера" и был поражен словами главного героя, прямо в тон моим мыслям перед праздником: "Когда человек родится, он слаб и гибок, когда умирает, он крепок и черств. Когда дерево растет, оно нежно и гибко, а когда оно сухо и жестко, оно умирает. Черствость и сила спутники смерти, гибкость и слабость выражают свежесть бытия. Поэтому что отвердело, то не победит". Слова достойные святых отцов. Будет что сказать на проповеди:)

Иерей Роман Матюков,

Когда человек родится, он слаб и гибок, когда умирает, он крепок и черств. Черствость и сила спутники смерти, гибкость и слабость выражают свежесть бытия.

режиссер Андрей Тарковский

сценарий Аркадия и Бориса Стругацких

Жена. Ведь ты же собирался работать! Тебе же обещали нормальную человеческую работу!

Сталкер (ест). Я скоро вернусь.

Жена . В тюрьму ты вернешься! Только теперь тебе дадут не пять лет, а десять! И ничего у тебя не будет за эти десять лет! Ни Зоны, и... ничего! А я... за эти десять лет сдохну! (Плачет.)

Сталкер . Господи, тюрьма! да мне везде тюрьма. Пусти!

Профессор. И о чем же вы пишете?

Писатель . Ой, о читателях.

Профессор. Ну очевидно, ни о чем другом и писать не стоит...

Писатель. Ну конечно. Писать вообще не стоит. Ни о чем. А вы что... химик?

Профессор . Скорее, физик.

Писатель. Тоже, наверное, скука. Поиски истины. Она прячется, а вы ее всюду ищете, то здесь копнете, то там. В одном месте копнули - ага, ядро состоит из протонов! В другом копнули - красота: треугольник а бэ цэ равен треугольнику а-прим бэ-прим це-прим. А вот у меня другое дело. Я эту самую истину выкапываю, а в это время с ней что-то такое делается, что выкапывал-то я истину, а выкопал кучу, извините... не скажу чего.

Сталкер. (...) Это - Зона. Может даже показаться, что она капризна, но в каждый момент она такова, какой мы ее сделали... своим состоянием. (...) Все, что здесь происходит, зависит не от Зоны, а от нас!

Слышен грохочущий и булькающий звук. Вода в канализационном колодце поднимается столбом, бурлит, постепенно успокаивается. В это время за кадром голос Сталкера.

Сталкер . Пусть исполнится то, что задумано. Пусть они поверят. И пусть посмеются над своими страстями; ведь то, что они называют страстью, на самом деле не душевная энергия, а лишь трение между душой и внешним миром. А главное, пусть поверят в себя и станут беспомощными как дети, потому что слабость велика, а сила ничтожна...

Сталкер пробирается по карнизу стены - видимо, плотины. Продолжается его внутренний монолог.

Сталкер . Когда человек родится, он слаб и гибок, когда умирает, он крепок и черств. Когда дерево растет, оно нежно и гибко, а когда оно сухо и жестко, оно умирает. Черствость и сила спутники смерти, гибкость и слабость выражают свежесть бытия. Поэтому что отвердело, то не победит. (Спускается внутрь здания, говорит вслух.) Идите сюда! (Появляются Писатель и Профессор.) Очень неплохо мы идем. Скоро будет «сухой тоннель», а там уж легче.

Писатель . Смотрите, не сглазьте.

Сталкер (шепчет). В тот же день двое... из них... шли в селение отстоящее стадий на шестьдесят... (неразборчиво) называемое... (неразборчиво) и разговаривали между собой о всех сих событиях, и когда они разговаривали и рассуждали между собой... (неразборчиво) и Сам, приблизившись, пошел с ними, но глаза их были удержаны (Писатель просыпается, смотрит на Сталкера)... так что они не узнали Его. Он же сказал, о чем это вы (вздыхает) все рассуждаете между собой и отчего вы печальны. Один из них именем....

Профессор лежит с открытыми глазами и внимательно смотрит на Сталкера.

Сталкер. Проснулись? (...)

Писатель лежит в луже. С трудом встает, с него льется вода, садится на край колодца, кашляет. Встает, берет камень и бросает его в колодец. (Гудящий звук) Сидит на краю колодца.

Писатель. Вот еще... эксперимент. Эксперименты, факты, истина в последней инстанции. Да фактов вообще не бывает, а уж здесь и подавно. Здесь все кем-то выдумано. Все это чья-то идиотская выдумка. Неужели вы не чувствуете?.. А вам, конечно, до зарезу нужно знать, чья. Да почему? Что толку от ваших знаний? Чья совесть от них заболит? Моя? У меня нет совести. У меня есть только нервы. (...) Ведь я раньше думал, что от моих книг кто-то становится лучше. Да не нужен я никому! Я сдохну, а через два дня меня забудут и начнут жрать кого-нибудь другого. Ведь я думал переделать их, а переделали-то меня! Они ничего не желают знать! Они только жрут!

Профессор. А вы представляете, что будет, когда в эту самую Комнату поверят все? и когда они все кинутся сюда? А ведь это вопрос времени! Не сегодня, так завтра! И не десятки, а тысячи! Все эти несостоявшиеся императоры, великие инквизиторы, фюреры всех мастей. Эти благодетели рода человеческого! И не за деньгами, не за вдохновением, а мир переделывать!

Сталкер . Нет! Я таких сюда не беру! Я же понимаю!

Профессор . Да что вы можете понимать, смешной вы человек! Потом не один же вы на свете Сталкер! Да никто из сталкеров и не знает, с чем сюда приходят и с чем отсюда уходят те, которых вы ведете. А количество немотивированных преступлений растет! Не ваша ли эта работа?

Писатель. Да бросьте вы, бросьте! Не может быть у отдельного человека такой ненависти или, скажем, такой любви... которая распространялась бы на все человечество! Ну деньги, баба, ну там месть, чтоб начальника машиной переехало. Неосознанное сострадание еще не в состоянии реализоваться. НУ, как обыкновенное инстинктивное желание.

Сталкер, до этого смотревший на Писателя с интересом, встает.

Сталкер . Да нет. Разве может быть счастье за счет несчастья других?

На полу лежит и скулит собака. В углу у стены два обнявшихся скелета. Открываются и закрываются ставни.

(...)

Сталкер . Я знаю, вы будете сердиться... Но все равно я должен сказать вам... Вот мы с вами... стоим на пороге... Это самый важный момент... в вашей жизни, вы должны знать, что... здесь исполнится ваше самое заветное желание. Самое искреннее! Самое выстраданное! А главное... главное... верить! Ну а теперь идите. Кто хочет первым? Может быть вы? (Писателю.)

Писатель . Я? Нет, я не хочу.

Профессор собирает бомбу.

Профессор . Мы собрали ее... с друзьями. Никому, как видно, никакого счастья это место не принесет. А если попадет в дурные руки... (...) Пока эта язва здесь открыта для всякой сволочи... ни сна, ни покоя.

Сталкер . Я ведь привожу сюда таких же, как я, несчастных, замученных. Им... Им не на что больше надеяться! А я могу! Понимаете, я могу им помочь! Никто им помочь не может. А я - гнида (кричит), я, гнида, - могу! Я от счастья плакать готов, что могу им помочь. Вот и все! И ничего не хочу больше (Плачет.)

Писатель . Ничего ты, Кожаный чулок, не понял. Дикобраза не алчность одолела. Да он по этой луже на коленях ползал, брата вымаливал. А получил кучу денег, и ничего иного получить не мог. Потому что Дикобразу - дикобразово! А совесть, душевные муки - это все придумано, от головы. Понял он это все и повесился. Не пойду я в твою комнату! Не хочу я дрянь, которая у меня накопилась, никому на голову выливать. Лучше уж я в своем писательском особняке сопьюсь тихо и мирно. А потом... э... А откуда ты взял, что это чудо существует на самом деле?

Сталкер . Тихо как...Слышите? (Вздыхает.)

Сталкер (вздыхает). Если бы вы знали, как я устал! Одному Богу известно! И еще называют себя интеллигентами. Эти писатели! Ученые!

Жена. Успокойся!

Сталкер. Они же не верят ни во что! У них же... орган этот, которым верят, атрофировался!

Жена. Успокойся!

Сталкер. За ненадобностью!

(...)

Сталкер . Боже мой, что за люди...

Жена . Успокойся... Успокойся... Они же не виноваты... Их пожалеть надо, а ты сердишься.

Сталкер. Ты же видела их, у них глаза пустые.

Жена дает ему лекарство, гладит его, обтирает лицо платком. Он плачет, отворачивается.

Сталкер . Они же каждую минуту думают о том, чтобы не продешевить, чтобы продать себя подороже! Чтоб им все оплатили, каждое душевное движение! Они знают, что «не зря родились»! Что они «призваны»! Они ведь живут «только раз»! Разве такие могут во что-нибудь верить?

Жена . Успокойся, не надо... Постарайся уснуть, а?.. Усни...

Сталкер . И никто не верит. Не только эти двое. Никто! Кого же мне водить туда? О, Господи... А самое страшное... что не нужно это никому. И никому не нужна эта Комната. И все мои усилия ни к чему!

Жена . Ну зачем ты так. Не надо.

Сталкер. Не пойду я туда больше ни с кем.

Жена (жалостливо). Ну... Ну хочешь, я пойду с тобой? Туда? Хочешь?

Сталкер . Нет... Это нельзя...

Жена . Почему?

Сталкер . Нет-нет... А вдруг у тебя тоже ничего... не выйдет.

Жена отходит от него, садится на стул, достает сигареты. Потом идет к окну, присаживается на подоконник, закуривает и говорит, обращаясь к зрителю.

Жена. ... Я даже и не спорила. Я сама все это знала: и что смертник, и что вечный арестант, и про детей... А только что я могла сделать? Я уверена была, что с ним мне будет хорошо. Я знала, что и горя будет много, но только уж лучше горькое счастье, чем... серая унылая жизнь. (Всхлипывает, улыбается.) А может быть, я все это потом придумала. А тогда он просто подошел ко мне и сказал: «Пойдем со мной», и я пошла. И никогда потом не жалела. Никогда. И горя было много, и страшно было, и стыдно было. Но я никогда не жалела и никогда никому не завидовала. Просто такая судьба, такая жизнь, такие мы. А если бы не было в нашей жизни горя, то лучше б не было, хуже было бы. Потому что тогда и... счастья бы тоже не было, и не было бы надежды. Вот.

Грохочет мчащийся поезд. Дребезжат стекла. Музыка все громче, наконец, слышно, что это ода «К Радости». Затемнение. Дребезжание стекол.