Из репертуара Григория и Бориса Желдаковых
1960 – 2009 г.г.
М. Зощенко. Лимонад (рассказ)
Я, конечно, человек непьющий. Ежели другой раз и выпью, то мало - так, приличия ради или славную компанию поддержать.
Больше как две бутылки мне враз нипочём не употребить. Здоровье не дозволяет. Один раз, помню, в день своего бывшего ангела, я четверть выкушал.
Но это было в молодые, крепкие годы, когда сердце отчаянно в груди билось, и в голове мелькали разные мысли.
А теперь старею.
Знакомый ветеринарный фельдшер, товарищ Птицын, давеча осматривал меня и даже, знаете, испугался. Задрожал.
У вас,- говорит,- полная девальвация. Где,- говорит,- печень, где мочевой пузырь, распознать,- говорит,- нет никакой возможности. Очень,- говорит,- вы сносились.
Хотел я этого фельдшера побить, но после остыл к нему.
«Дай,- думаю,- сперва к хорошему врачу схожу, удостоверюсь».
Врач никакой девальвации не нашёл.
Органы,- говорит,- у вас довольно в аккуратном виде. И пузырь,- говорит,- вполне порядочный и не протекает. Что касается сердца - очень ещё отличное, даже,- говорит,- шире, чем надо. Но,- говорит,- пить вы перестаньте, иначе очень просто смерть может приключиться.
А помирать, конечно, мне неохота. Я жить люблю. Я человек ещё молодой. Мне только-только в начале нэпа сорок три года стукнуло. Можно сказать, в полном расцвете сил и здоровья. И сердце в груди широкое. И пузырь, главное, не протекает. С таким пузырём жить да радоваться. «Надо,- думаю,- в самом деле пить бросить». Взял и бросил.
Не пью и не пью. Час не пью, два не пью. В пять часов вечера пошёл, конечно, обедать в столовую.
Покушал суп. Начал варёное мясо кушать - охота выпить. «Заместо,- думаю,- острых напитков попрошу чего-нибудь помягче - нарзану или же лимонаду». Зову.
Эй,- говорю,- который тут мне порции подавал, неси мне, куриная твоя голова, лимонаду.
Приносят, конечно, мне лимонаду на интеллигентном подносе. В графине. Наливаю в стопку.
Пью я эту стопку, чувствую: кажись, водка. Налил ещё. Ей-богу, водка. Что за чёрт! Налил остатки - самая настоящая водка.
Неси,- кричу,- ещё!
«Вот,- думаю,- попёрло-то!»
Приносят ещё.
Попробовал ещё. Никакого сомнения не осталось - самая натуральная.
После, когда деньги заплатил, замечание всё-таки сделал.
Я,- говорю,- лимонаду просил, а ты чего носишь, куриная твоя голова?
Тот говорит:
Так что это у нас завсегда лимонадом зовётся. Вполне законное слово. Ещё с прежних времён... А натурального лимонаду, извиняюсь, не держим - потребителя нету.
Неси,- говорю,- ещё последнюю.
Так и не бросил. А желание было горячее. Только вот обстоятельства помешали. Как говорится - жизнь диктует свои законы. Надо подчиняться.
^
Михаил Зощенко. "Аристократка"
Григорий Иванович шумно вздохнул, вытер подбородок рукавом и начал рассказывать:
Я, братцы мои, не люблю баб, которые в шляпках. Ежели баба в шляпке, ежели чулочки на ней фильдекосовые, или мопсик у ней на руках, или зуб золотой, то такая аристократка мне и не баба вовсе, а гладкое место.
А в свое время я, конечно, увлекался одной аристократкой. Гулял с ней и в театр водил. В театре-то все и вышло. В театре она и развернула свою идеологию во всем объеме.
А встретился я с ней во дворе дома. На собрании. Гляжу, стоит этакая фря. Чулочки на ней, зуб золоченый.
Откуда, - говорю, - ты, гражданка? Из какого номера?
Я, - говорит, - из седьмого.
Пожалуйста, - говорю, - живите.
И сразу как-то она мне ужасно понравилась. Зачастил я к ней. В седьмой номер. Бывало, приду, как лицо официальное. Дескать, как у вас, гражданка, в смысле порчи водопровода и уборной? Действует?
Да, - отвечает, - действует.
И сама кутается в байковый платок, и ни мур-мур больше. Только глазами стрижет. И зуб во рте блестит. Походил я к ней месяц - привыкла. Стала подробней отвечать. Дескать, действует водопровод, спасибо вам, Григорий Иванович.
Ну, а раз она мне и говорит:
Что вы, говорит, меня все по улицам водите? Аж голова закрутилась. Вы бы, говорит, как кавалер и у власти, сводили бы меня, например, в театр.
Можно, - говорю.
И как раз на другой день прислала комячейка билеты в оперу. Один билет я получил, а другой мне Васька-слесарь пожертвовал.
На билеты я не посмотрел, а они разные. Который мой - внизу сидеть, а который Васькин - аж на самой галерке.
Вот мы и пошли. Сели в театр. Она села на мой билет, я - на Васькин. Сижу на верхотурье и ни хрена не вижу. А ежели нагнуться через барьер, то ее вижу. Хотя плохо. Поскучал я, поскучал, вниз сошел. Гляжу - антракт. А она в антракте ходит.
Здравствуйте, - говорю.
Здравствуйте.
Интересно, - говорю, - действует ли тут водопровод?
Не знаю, - говорит.
И сама в буфет. Я за ней. Ходит она по буфету и на стойку смотрит. А на стойке блюдо. На блюде пирожные.
А я этаким гусем, этаким буржуем нерезаным вьюсь вокруг ее и предлагаю:
Ежели, говорю, вам охота скушать одно пирожное, то не стесняйтесь. Я заплачу.
Мерси, - говорит.
И вдруг подходит развратной походкой к блюду и цоп с кремом и жрет.
А денег у меня - кот наплакал. Самое большое, что па три пирожных. Она кушает, а я с беспокойством по карманам шарю, смотрю рукой, сколько у меня денег. А денег - с гулькин нос.
Съела она с кремом, цоп другое. Я аж крякнул. И молчу. Взяла меня этакая буржуйская стыдливость. Дескать, кавалер, а не при деньгах.
Я хожу вокруг нее, что петух, а она хохочет и на комплименты напрашивается.
Я говорю:
Не пора ли нам в театр сесть? Звонили, может быть.
А она говорит:
И берет третье.
Я говорю:
Натощак - не много ли? Может вытошнить.
Нот, - говорит, - мы привыкшие.
И берет четвертое.
Тут ударила мне кровь в голову.
Ложи, - говорю, - взад!
А она испужалась. Открыла рот, а во рте зуб блестит.
А мне будто попала вожжа под хвост. Все равно, думаю, теперь с пей не гулять.
Ложи, - говорю, - к чертовой матери!
Положила она назад. А я говорю хозяину:
Сколько с нас за скушанные три пирожные?
А хозяин держится индифферентно - ваньку валяет.
С вас, - говорит, - за скушанные четыре штуки столько-то.
Как, - говорю, - за четыре?! Когда четвертое в блюде находится.
Нету, - отвечает, - хотя оно и в блюде находится, но надкус на ем сделан и пальцем смято.
Как, - говорю, - надкус, помилуйте! Это ваши смешные фантазии.
А хозяин держится индифферентно - перед рожей руками крутит.
Ну, народ, конечно, собрался. Эксперты.
Одни говорят - надкус сделан, другие - нету.
А я вывернул карманы - всякое, конечно, барахло на пол вывалилось, народ хохочет. А мне не смешно. Я деньги считаю.
Сосчитал деньги - в обрез за четыре штуки. Зря, мать честная, спорил.
Заплатил. Обращаюсь к даме:
Докушайте, говорю, гражданка. Заплачено.
А дама не двигается. И конфузится докушивать.
А тут какой-то дядя ввязался.
Давай, - говорит, - я докушаю.
И докушал, сволочь. За мои-то деньги.
Сели мы в театр. Досмотрели оперу. И домой.
А у дома она мне и говорит своим буржуйским тоном:
Довольно свинство с вашей стороны. Которые без денег - не ездют с дамами.
А я говорю.
Не в деньгах, гражданка, счастье. Извините за выражение.
Так мы с ней и разошлись.
Не нравятся мне аристократки.
^
М.Зощенко. «Баня»
Говорят, граждане, в Америке бани отличные.
Туда, например, гражданин придёт, скинет бельё в особый ящик и пойдёт себе мыться. Беспокоиться даже не будет - мол, кража или пропажа, номерка даже не возьмёт.
Ну, может, иной беспокойный американец и скажет банщику:
Гуд бай,- дескать,- присмотри.
Только и всего.
Помоется этот американец, назад придёт, а ему чистое бельё подают - стираное и глаженое. Портянки небось белее снега. Подштанники зашиты, залатаны. Житьишко!
А у нас бани тоже ничего. Но хуже. Хотя тоже мыться можно.
У нас только с номерками беда. Прошлую субботу я пошёл в баню (не ехать же, думаю, в Америку),- дают два номерка. Один за бельё, другой за пальто с шапкой.
А голому человеку куда номерки деть? Прямо сказать - некуда. Карманов нету. Кругом - живот да ноги. Грех один с номерками. К бороде не привяжешь.
Ну, привязал я к ногам по номерку, чтоб не враз потерять. Вошёл в баню.
Номерки теперича по ногам хлопают. Ходить скучно. А ходить надо. Потому шайку надо. Без шайки какое же мытьё? Грех один.
Ищу шайку. Гляжу, один гражданин в трёх шайках моется. В одной стоит, в другой башку мылит, а третью левой рукой придерживает, чтоб не спёрли.
Потянул я третью шайку, хотел, между прочим, её себе взять, а гражданин не выпущает.
Ты что ж это,- говорит,- чужие шайки воруешь? Как ляпну,- говорит,- тебе шайкой между глаз - не зарадуешься.
Я говорю:
Не царский,- говорю,- режим шайками ляпать. Эгоизм,- говорю,- какой. Надо же,- говорю,- и другим помыться. Не в театре,- говорю.
А он задом повернулся и моется.
«Не стоять же,- думаю,- над его душой. Теперича,- думаю,- он нарочно три дня будет мыться».
Через час гляжу, какой-то дядя зазевался, выпустил из рук шайку. За мылом нагнулся или замечтался - не знаю. А только тую шайку я взял себе.
Теперича и шайка есть, а сесть негде. А стоя мыться - какое же мытьё? Грех один.
Хорошо. Стою стоя, держу шайку в руке, моюсь.
А кругом-то, батюшки-светы, стирка самосильно идёт. Один штаны моет, другой подштанники трёт, третий ещё что-то крутит. Только, скажем, вымылся - опять грязный. Брызжут, дьяволы. И шум такой стоит от стирки - мыться неохота. Не слышишь, куда мыло трёшь. Грех один.
«Ну их,- думаю,- в болото. Дома домоюсь».
Иду в предбанник. Выдают на номер бельё. Гляжу - всё моё, штаны не мои.
Граждане,- говорю.- На моих тут дырка была. А на этих эвон где.
А банщик говорит:
Мы,- говорит,- за дырками не приставлены. Не в театре,- говорит.
Хорошо. Надеваю эти штаны, иду за пальто. Пальто не выдают - номерок требуют. А номерок на ноге забытый. Раздеваться надо. Снял штаны, ищу номерок - нету номерка. Верёвка тут, на ноге, а бумажки нет. Смылась бумажка.
Подаю банщику верёвку - не хочет.
По верёвке,- говорит,- не выдаю. Это,- говорит,- каждый гражданин настрижёт верёвок - польт не напасёшься. Обожди,- говорит,- когда публика разойдётся - выдам, какое останется.
Я говорю:
Братишечка, а вдруг да дрянь останется? Не в театре же,- говорю. Выдай,- говорю,- по приметам. Один,- говорю,- карман рваный, другого нету. Что касаемо пуговиц, то,- говорю,- верхняя есть, нижних же не предвидится.
Всё-таки выдал. И верёвки не взял.
Оделся я, вышел на улицу. Вдруг вспомнил: мыло забыл.
Вернулся снова. В пальто не впущают.
Раздевайтесь,- говорят.
Я говорю:
Я, граждане, не могу в третий раз раздеваться. Не в театре,- говорю. Выдайте тогда хоть стоимость мыла.
Не дают - не надо. Пошёл без мыла.
Конечно, читатель может полюбопытствовать: какая, дескать, это баня? Где она? Адрес?
Какая баня? Обыкновенная. Которая в гривенник.
1924
^
Сергей Михалков
Как старик корову продавал
(Русская сказка)
На рынке корову старик продавал,
Хоть многим была коровёнка нужна,
Но, видно, не нравилась людям она.
- Хозяин, продашь нам корову свою?
Продам. Я с утра с ней на рынке стою!
- Не много ли просишь, старик, за неё?
Да где наживаться! Вернуть бы своё!
- Уж больно твоя коровёнка худа!
Болеет, проклятая. Прямо беда!
Да мы молока не видали пока...
Весь день на базаре старик торговал,
Никто за корову цены не давал.
Один паренёк пожалел старика:
Папаша, рука у тебя нелегка!
Я возле коровы твоей постою,
Авось продадим мы скотину твою.
Идёт покупатель с тугим кошельком,
И вот уж торгуется он с пареньком;
Корову продашь?
Покупай, коль богат.
Корова, гляди, не корова, а клад!
- Да так ли! Уж выглядит больно худой!
Не очень жирна, но хороший удой.
А много ль корова даёт молока?
Не выдоишь за день - устанет рука.
Старик посмотрел на корову свою:
Зачем я, Бурёнка, тебя продаю?
Корову свою не продам никому -
Такая скотина нужна самому!
^
Автор неизвестен. «О величии русского языка».
70 лет назад в купе вагона первого класса ехало четыре пассажира: русский, англичанин, немец и итальянец. Ехали они долго, и разговор вращался вокруг разных предметов. И, наконец, заговорили о языках - какой язык лучше, красивее, богаче и какому языку принадлежит будущее. Каждый восхвалял язык своего народа. Англичанин сказал:
Англия - страна завоеваний, мореплавателей, путешественников, она развеяла славу своего языка по всем концам земного шара. Английский язык - язык Шекспира, Диккенса, Байрона, - богатейший язык в мире и нет ему равных.
Ничего подобного, - заявил немец, - наш язык - язык науки, техники, философии, язык Гегеля. Что может сравниться с немецким языком!
Вы оба правы, - сказал итальянец, - но подумайте, где, под чьим небом, на каком языке звучат мелодичные песни и любовные романсы - конечно же, на языке солнечной Италии! язык Италии - сладчайший язык любви, а любовь присуща всем. Язык Италии- язык Данте, Петрарки, Боккаччо, - богатейший язык в мире, и ему нет равных.
Русский долго, внимательно слушал, а затем сказал:
Я тоже мог бы сказать, что наш русский язык - богатейший в мире, но я не пойду по этому пути, а вот могли бы вы на своем языке или на любом языке мира составить небольшой рассказ, пусть в шуточной форме, с завязкой, при условии, чтобы в этом рассказе было не менее 100 - 150-ти слов с обязательным условием, чтобы каждое слово начиналось с одной и той же буквы.
Это озадачило наших собеседников, и они дружно сказали:
Нет, ни на одном языке это невозможно!
А вот на русском, - сказал русский, - возможно.- Говоря это, он обратился к итальянцу и попросил назвать любую букву алфавита.
Тот поморщился и сказал:
Ну, все равно! Ну, допустим, "П"!
Ну, вот вам и пожалуйста, - сказал русский, - вот и заголовок -
^ "ПЕРВЫЙ ПОЦЕЛУЙ
Петр Петрович Петушков получил по почте письмо, полное приятных пожеланий.
"Приезжайте, Петр Петрович, - писала прелестнейшая Полина Павловна Перепелкина, - посидим, поговорим, покурим, потанцуем".
Пригласительное письмо Петру Петровичу понравилось. Поехал, приехал. Петра Петровича принимал почтеннейший папаша Полины Павловны - Павел Пантелеймонович Перепелкин. Подошел плешивенький племянник. Появилась Полина Павловна, Петра Петровича приветствуя.
Посидели, поговорили, потанцевали. Пригласили пообедать. Подали: пельмени, плов, печенку, паштет, почки, помидорчики, пирожки, пончики, печенье, пирожные, предложили половинку померанцевой.
Плотно пообедав, Петр Петрович почувствовал приятное пресыщение. После принятия пищи Полина Павловна предложила:
Пойдемте, Петр Петрович, походим по парку.
Потом Полина Павловна предложила:
Присядемьте, Петр Петрович, посидим.
Присели, помолчали, повздыхали. Полина Павловна придвинулась поближе... Прозвучал первый поцелуй.
Поженим, поженим! - проговорил подошедший папаша.
Поженим, поженим! - повторил подошедший плешивенький племянник.
Петр Петрович побледнел, привстал, пошатнулся, побежал прочь.
Приехав, пожертвовав первосортными подтяжками, Петр Петрович Петушков повесился".
И все сидящие в купе поняли, что самый богатый язык в мире - это русский язык.
^
Лион Измайлов. «Психотерапия».
Товарищи, пьющие среди вас есть? Нет-нет, вставать не надо. Это я так, чтобы разговор начать. Просто пьющие меня лучше поймут.
Значит, затащила меня жена к врачу. Сам бы ни за что не пошел. Но она пристала - пойдем да пойдем. Сейчас, говорит, с этим запросто. Таблетку проглотишь, потом гипноз, потом - психотерапию проведут, и больше не хочется. Даже по праздникам не тянет.
Дай, думаю, зайду для смеха. Быть такого не может, чтобы я пить не хотел. Да с этим никакая научно-техническая революция не справится!
Вхожу к врачу, а он сразу:
Вы что, пить бросить хотите?
Я говорю:
Жена хочет.
Ну и правильно, - говорит, - идите и пейте на здоровье.
Чего же я к нему пришел? Я говорю:
Может быть, все-таки попробовать?
Да вы что, с ума сошли? Зачем вам это нужно?
Ну, как же, пьянство - это все-таки вред.
Да с чего вы это взяли? Какой вам от этого вред?
Ну, я напьюсь, драться иной раз начинаю.
Правильно. А что же это за удовольствие: выпить - да не подраться? Вспомнить потом нечего.
А я и так ничего не помню на утро. Проснемся - вот такой фингал под глазом, а кто и откуда - не помню.
Хорошо, - говорит, - вспомнил бы - снова драться надо. Опять схлопотать можно.
Ну, хорошо, - говорю, - я же пьяный удержу не знаю. Я ведь и трехэтажным в троллейбусе залепить могу.
Ну и что? Трезвым же вы себе этого не позволите?
Так что же вам, молчать всю жизнь?
Ну, это ладно, а я ведь еще пьяный на улице засыпаю.
Снова хорошо. Воздух свежий, ветерок. Трезвому такое в голову не придет - спать на улице.
Да, а жена ругается потом.
Это потому, что пьете мало. Больше надо пить.
И что же будет?
Она тогда совсем уйдет, причем с детьми.
Как же я без них?
А что - удобно. При них же не выругаться, ни с топором по квартире побегать, и на улице не поспишь. А так - красота: семьи нет, денег отдавать никому не надо. Получил получку и в тот же день всю и ухнул.
А потом как же?
Ну, потом тут рубль стрельнул, там - полтинник.
А когда давать перестанут?
Ну, тогда и милостыню попросить можно. Все равно на асфальте лежать. Трудно что ли руку протянуть?
Да кто же мне такому приличному подаст?
Приличному? Да вы что? К тому времени на вас смотреть жалко будет.
А со здоровьем как же? Ведь от пьянства в старости склероз, сердечная болезнь - сердечная недостаточность?
А вам это не грозит. Не доживете вы до этого.
Что же, я умру скоро?
Да что вы, батенька, вам еще жить да жить. Года три - это точно, а то и все пять.
А потом что же?
Потом в ящик сыграете. Как говорится, дуба дадите где-нибудь под забором. Но зато эти три года проживете в свое удовольствие.
И жена даже на могилку не придет?
А чего ей приходить? У нее муж другой!
Тут я не выдержал, выскочил из кабинета, как крикну жене:
Я тебе дам мужа другого! Со мной будешь жить! И если хоть раз еещ за мной не уследишь - держать тебе ответ перед общественностью!
^ В.Бахнов и Я.Костюковский.
Давайте разберемся!
Еще до сих пор поговорка живет
О том, что, мол, пьяного бог бережет.
Давайте рассмотрим, как это бывает,
Как пьяных практически бог охраняет.
Весь день в воскресенье, с утра до заката
Петров отмечал день рождения брата,
Потом прогулял он всю ночь напролет,
А утром, шатаясь, пришел на завод.
И сразу же с ним началась чертовщина:
В глазах у Петрова двоились машины
И, будучи этим весьма удивлен,
К начальнику цеха направился он.
В конторе другая возникла помеха:
Там два оказалось начальника цеха,
Синхронно привстали со стула они,
Синхронно сказали: "А ну-ка, дыхни!"
Потом на кушетку его уложили,
Зеленою скатертью нежно укрыли,
Под голову сунули пачку газет
И вышли на цыпочках, выключив свет...
Короче, за многие годы работы
Не знал он такой теплоты и заботы.
И все говорили: ну, что за беда!
Мол, пьяный проспится, дурак - никогда!
...По улице едет трамвай, громыхая.
Стоит гражданин на площадке трамвая.
А впрочем, сказать:"Он стоит..." - это ложь,
Поскольку он, как говорится, - хорош!
Вот сходу при первом крутом повороте
Он обнял совсем незнакомую тетю
И, чтобы не рухнуть, спасения ради,
Схватился за ухо какого-то дяди.
Но были напрасными эти стремленья -
Тщедушной старушке он сел на колени!
По улице едет трамвай, громыхая...
Лежит гражданин на площадке трамвая.
И лежа, весьма равнодушно, упрямо
Он все вспоминает какую-то маму...
А бабушка всем объясняет в трамвае:
Упился, касатик! Со всяким бывает!..
На сцене - усадьба в глуши деревенской.
На сцену выходит знакомый нам Ленский.
Но выглядит странно корнет молодой:
Он, видно, не очень владеет собой.
Пройдя возле рампы зигзагообразно,
Татьяну он в плечико чмокнул развязно
И тут же, весьма равнодушно, упрямо
Он стал волочиться за... Таниной мамой.
Ни разу, ни разу в таком упоенье
Дуэли не ждал разъяренный Евгений,
Ни разу, ни разу еще, может быть,
Он Ленского так не мечтал пристрелить...
Но Ленский дуэль всю испортил. Он прямо
До выстрела пал... в оркестровую яму.
А после спектакля, в гримерской уборной
За спящего Ленского столь же упорно
Вступился Онегин - он был предместкома -
Мол, с кем не бывает, мол, всяким знакомо!..
Так вот, до сих пор поговорка живет
О том, что, мол, пьяного, бог бережет.
Три случая мы рассмотрели, и ясно,
Что бог в поговорке помянут напрасно.
Пора откровенно признаться нам в том,
Что пьяных мы сами всегда бережем,
Мы сами их нежим, мы сами их холим,
И зря мы связали богов с алкоголем.
При всех этих случаях скажем в итоге:
Мы сами, друзья, к сожалению, - боги!
Я, конечно, человек непьющий. Ежели другой раз и выпью, то мало - так, приличия ради или славную компанию поддержать. Больше как две бутылки мне враз нипочём не употребить. Здоровье не дозволяет. Один раз, помню, в день своего бывшего ангела, я четверть выкушал. Но это было в молодые, крепкие годы, когда сердце отчаянно в груди билось, и в голове мелькали разные мысли. А теперь старею. Знакомый ветеринарный фельдшер, товарищ Птицын, давеча осматривал меня и даже, знаете, испугался. Задрожал. - У вас,- говорит,- полная девальвация. Где,- говорит,- печень, где мочевой пузырь, распознать,- говорит,- нет никакой возможности. Очень,- говорит,- вы сносились. Хотел я этого фельдшера побить, но после остыл к нему. «Дай,- думаю,- сперва к хорошему врачу схожу, удостоверюсь». Врач никакой девальвации не нашёл. - Органы,- говорит,- у вас довольно в аккуратном виде. И пузырь,- говорит,- вполне порядочный и не протекает. Что касается сердца - очень ещё отличное, даже,- говорит,- шире, чем надо. Но,- говорит,- пить вы перестаньте, иначе очень просто смерть может приключиться. А помирать, конечно, мне неохота. Я жить люблю. Я человек ещё молодой. Мне только-только в начале нэпа сорок три года стукнуло. Можно сказать, в полном расцвете сил и здоровья. И сердце в груди широкое. И пузырь, главное, не протекает. С таким пузырём жить да радоваться. «Надо,- думаю,- в самом деле пить бросить». Взял и бросил. Не пью и не пью. Час не пью, два не пью. В пять часов вечера пошёл, конечно, обедать в столовую. Покушал суп. Начал варёное мясо кушать - охота выпить. «Заместо,- думаю,- острых напитков попрошу чего-нибудь помягче - нарзану или же лимонаду». Зову. - Эй,- говорю,- который тут мне порции подавал, неси мне, куриная твоя голова, лимонаду. Приносят, конечно, мне лимонаду на интеллигентном подносе. В графине. Наливаю в стопку. Пью я эту стопку, чувствую: кажись, водка. Налил ещё. Ей-богу, водка. Что за чёрт! Налил остатки - самая настоящая водка. - Неси,- кричу,- ещё! «Вот,- думаю,- попёрло-то!» Приносят ещё. Попробовал ещё. Никакого сомнения не осталось - самая натуральная. После, когда деньги заплатил, замечание всё-таки сделал. - Я,- говорю,- лимонаду просил, а ты чего носишь, куриная твоя голова? Тот говорит: - Так что это у нас завсегда лимонадом зовётся. Вполне законное слово. Ещё с прежних времён... А натурального лимонаду, извиняюсь, не держим - потребителя нету. - Неси,- говорю,- ещё последнюю. Так и не бросил. А желание было горячее. Только вот обстоятельства помешали. Как говорится - жизнь диктует свои законы. Надо подчиняться.
ЛИМОНАД
рассказ
Аннотация
Я, конечно, человек непьющий. Ежели другой раз и выпью, то мало - так, приличия ради или славную компанию поддержать.
Больше как две бутылки мне враз нипочем не употребить. Здоровье не дозволяет. Один раз, помню, в день своего бывшего ангела, я четверть выкушал.
Но это было в молодые, крепкие годы, когда сердце отчаянно в груди билось, и в голове мелькали разные мысли.
А теперь старею.
Знакомый ветеринарный фельдшер, товарищ Птицын, давеча осматривал меня и даже, знаете, испугался. Задрожал.
- У вас,- говорит,- полная девальвация. Где,- говорит,- печень, где мочевой пузырь, распознать,- говорит,- нет никакой возможности. Очень,- говорит,- вы сносились.
Хотел я этого фельдшера побить, но после остыл к нему.
«Дай,- думаю,- сперва к хорошему врачу схожу, удостоверюсь».
Врач никакой девальвации не нашел....
Читает: Сергей Юрский
Юрский Сергей Юрьевич – российский актер театра и кино, сценарист, театральный режиссер. Премия "Кинотавр" в номинации "Главные призы в конкурсе "Фильмы для избранных" за 1991 год. Медаль Пушкина (2000, за исполнение роли Импровизатора в фильме "Маленькие трагедии")
Сергей Юрский родился в Ленинграде 16 марта 1935. В 1952-1955 учился на юридическом факультете Ленинградского университета. Окончил Ленинградский театральный институт им. А. Н. Островского (1959, мастерская Л. Макарьева).
С 1957 – актер БДТ им. М. Горького в Ленинграде, с 1979 – актер и режиссер театра им. Моссовета в Москве. Режиссер театральных спектаклей и постановок. Создал уникальный театр одного актера. Чтец пятнадцати программ классических и современных авторов.
В 1992 организовал в Москве "АРТель АРТистов Сергея Юрского".
Михаи́л Миха́йлович Зо́щенко (28 июля (9 августа) 1895, Полтава - 22 июля 1958, Ленинград) - русский советский писатель.
Начиная с августа 1943 года, в период расцвета славы Зощенко, в литературном периодическом журнале «Октябрь» была начата публикация первых глав повести «Перед восходом солнца». В ней писатель пытался разобраться в своей меланхолии и неврастении, основываясь на учениях З. Фрейда и И. Павлова. 14 августа 1946 года появилось Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград», в котором подверглись жесточайшей критике редакции обоих журналов «за предоставление литературной трибуны писателю Зощенко, произведения которого чужды советской литературе». Журналу «Звезда» запрещалось в дальнейшем печатать произведения писателя, а журнал «Ленинград» был вообще закрыт. Вслед за Постановлением на Зощенко и А. Ахматову обрушился секретарь ЦК ВКП(б) А. Жданов. О повести «Перед восходом солнца» в своем докладе он говорил: «В этой повести Зощенко выворачивает наизнанку свою подлую и низкую душонку, делая это с наслаждением, со смакованием…» Этот доклад послужил сигналом к травле и исключению Зощенко из Союза Писателей СССР. В 1946-1953 он главным образом занимался переводческой деятельностью без права подписи переведённых работ, а также подрабатывал сапожником.
В июне 1953 Зощенко был вновь принят в Союз писателей. В последние годы жизни работал в журналах «Крокодил» и «Огонёк». После достижения пенсионного возраста и до самой смерти (с 1954 по 1958 годы) Зощенко было отказано в пенсии. Последние годы Зощенко проживал на даче в Сестрорецке. Похороны Зощенко на Литературных мостках Волковского кладбища, где хоронили писателей, не разрешили. Похоронен на Сестрорецком кладбище под Санкт-Петербургом.
В его последней квартире организован музей.
По произведениям М. М. Зощенко снято несколько художественных фильмов, в том числе знаменитая комедия Леонида Гайдая «Не может быть!» (1975) по рассказу и пьесам «Преступление и наказание», «Забавное приключение», «Свадебное происшествие».
Я, конечно, человек непьющий. Ежели другой раз и выпью, то мало, так, приличия ради или славную компанию поддержать.
Больше как две бутылки мне враз нипочем не употребить. Здоровье не дозволяет. Один раз, помню, в день своего бывшего ангела я четверть выкушал.
Но это было в молодые, крепкие годы, когда сердце отчаянно в груди билось, и в голове мелькали разные мысли.
А теперь старею.
Знакомый ветеринарный фельдшер, товарищ Птицын, давеча осматривал меня и даже, знаете, испугался. Задрожал.
— У вас, — говорит, — полная девальвация. Где, — говорит, — печень, где мочевой пузырь, распознать, — говорит — нет никакой возможности. Очень, — говорит, — вы сносились.
Хотел я этого фельдшера побить, но после остыл к нему. «Дай, — думаю, — сперва к хорошему врачу схожу, удостоверюсь». Врач никакой девальвации не нашел.
— Органы, — говорит, — у вас довольно в аккуратном виде. И пузырь, — говорит, — вполне порядочный и не протекает. Что касается сердца, то сердце очень еще отличное, даже, — говорит, — шире, чем надо. Но, — говорит, — пить вы перестаньте, иначе очень просто смерть может приключиться.
А помирать, конечно, мне неохота. Я жить люблю. Я человек еще молодой. Мне только-только в начале нэпа тридцать три года стукнуло. Можно сказать, в полном расцвете сил и здоровья. И сердце в груди широкое. И пузырь, главное, не протекает. С таким пузырем жить да радоваться. «Надо, — думаю, — в самом деле пить бросить».
Взял и бросил.
Не пью и не пью. Час не пью, два часа не пью. В пять часов вечера пошел, конечно, обедать в столовую.
Покушал суп. Начал вареное мясо кушать — охота выпить. «Заместо, — думаю, — острых напитков попрошу чего-нибудь помягче — нарзану или же лимонаду». Зову.
— Эй, — говорю, — который тут мне порции подавал, неси мне, куриная твоя голова, лимонаду.
Приносят, конечно, мне лимонад на интеллигентном подносе. В графине. Наливаю в стопку.
Пью я эту стопку, чувствую: кажись водка. Налил еще. Ей-богу, водка. Что за черт! Налил остатки — самая настоящая водка.
— Неси, — кричу, — еще!
«Вот, — думаю, — поперло-то».
Приносит еще.
Попробовал еще. Никакого сомненья не осталось — самая натуральная.
После, когда деньги платил, замечание все-таки сделал.
— Я, — говорю, — лимонаду просил, а ты чего носишь, куриная твоя голова?
Тот говорит:
— Так что это у нас завсегда лимонадом зовется. Вполне законное слово. Еще с прежних времен… А натурального лимонаду, извиняюсь, не держим — потребителя нету.
— Неси, — говорю, — еще последнюю.
Так и не бросил. А желание было горячее. Только вот обстоятельства помешали. Как говорится — жизнь диктует свои законы. Надо подчиняться.
ЛИМОНАД
рассказ
Аннотация
Я, конечно, человек непьющий. Ежели другой раз и выпью, то мало - так, приличия ради или славную компанию поддержать.
Больше как две бутылки мне враз нипочем не употребить. Здоровье не дозволяет. Один раз, помню, в день своего бывшего ангела, я четверть выкушал.
Но это было в молодые, крепкие годы, когда сердце отчаянно в груди билось, и в голове мелькали разные мысли.
А теперь старею.
Знакомый ветеринарный фельдшер, товарищ Птицын, давеча осматривал меня и даже, знаете, испугался. Задрожал.
- У вас,- говорит,- полная девальвация. Где,- говорит,- печень, где мочевой пузырь, распознать,- говорит,- нет никакой возможности. Очень,- говорит,- вы сносились.
Хотел я этого фельдшера побить, но после остыл к нему.
«Дай,- думаю,- сперва к хорошему врачу схожу, удостоверюсь».
Врач никакой девальвации не нашел....
Читает: Сергей Юрский
Юрский Сергей Юрьевич – российский актер театра и кино, сценарист, театральный режиссер. Премия "Кинотавр" в номинации "Главные призы в конкурсе "Фильмы для избранных" за 1991 год. Медаль Пушкина (2000, за исполнение роли Импровизатора в фильме "Маленькие трагедии")
Сергей Юрский родился в Ленинграде 16 марта 1935. В 1952-1955 учился на юридическом факультете Ленинградского университета. Окончил Ленинградский театральный институт им. А. Н. Островского (1959, мастерская Л. Макарьева).
С 1957 – актер БДТ им. М. Горького в Ленинграде, с 1979 – актер и режиссер театра им. Моссовета в Москве. Режиссер театральных спектаклей и постановок. Создал уникальный театр одного актера. Чтец пятнадцати программ классических и современных авторов.
В 1992 организовал в Москве "АРТель АРТистов Сергея Юрского".
Http://teatron-journal.ru/index.php/nas-podderzhivayut/item/136-iurskiy
Михаи́л Миха́йлович Зо́щенко (28 июля (9 августа) 1895, Полтава - 22 июля 1958, Ленинград) - русский советский писатель.
Начиная с августа 1943 года, в период расцвета славы Зощенко, в литературном периодическом журнале «Октябрь» была начата публикация первых глав повести «Перед восходом солнца». В ней писатель пытался разобраться в своей меланхолии и неврастении, основываясь на учениях З. Фрейда и И. Павлова. 14 августа 1946 года появилось Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград», в котором подверглись жесточайшей критике редакции обоих журналов «за предоставление литературной трибуны писателю Зощенко, произведения которого чужды советской литературе». Журналу «Звезда» запрещалось в дальнейшем печатать произведения писателя, а журнал «Ленинград» был вообще закрыт. Вслед за Постановлением на Зощенко и А. Ахматову обрушился секретарь ЦК ВКП(б) А. Жданов. О повести «Перед восходом солнца» в своем докладе он говорил: «В этой повести Зощенко выворачивает наизнанку свою подлую и низкую душонку, делая это с наслаждением, со смакованием…» Этот доклад послужил сигналом к травле и исключению Зощенко из Союза Писателей СССР. В 1946-1953 он главным образом занимался переводческой деятельностью без права подписи переведённых работ, а также подрабатывал сапожником.
В июне 1953 Зощенко был вновь принят в Союз писателей. В последние годы жизни работал в журналах «Крокодил» и «Огонёк». После достижения пенсионного возраста и до самой смерти (с 1954 по 1958 годы) Зощенко было отказано в пенсии. Последние годы Зощенко проживал на даче в Сестрорецке. Похороны Зощенко на Литературных мостках Волковского кладбища, где хоронили писателей, не разрешили. Похоронен на Сестрорецком кладбище под Санкт-Петербургом.
В его последней квартире организован музей.
По произведениям М. М. Зощенко снято несколько художественных фильмов, в том числе знаменитая комедия Леонида Гайдая «Не может быть!» (1975) по рассказу и пьесам «Преступление и наказание», «Забавное приключение», «Свадебное происшествие».