Мемория. Леонид Федоров. Леонид Федоров: Неофит в поисках бесстрастия

Наша встреча с Леонидом Фёдоровым случилась в одном из московских клубов на концерте Леонида Сойбельмана. Договорились побеседовать после американских гастролей АУКЦЫОНА.
Так случилось, что ваши американские гастроли совпали с потрясшими мир событиями. Какие у вас остались впечатления от сентябрьской поездки в Штаты?
Леонид Фёдоров: В Нью-Йорк мы летели на самолете голландской авиакомпании. Пока летели до Амстердама, все и случилось. Потом почти двое суток сидели в аэропорту.
Чем занимались?
Леонид: Спали да пили, чего там еще делать? Водку нам сначала не продавали. Подходим к прилавку, нас просят показать билеты. Оказывается, с нью-йоркскими билетами спиртное могут продать только за три часа до вылета. Так в первый день и не продали. У нас, правда, с собой было. На одну ночь хватило. А потом, когда там поняли, что мы надолго зависли, стали продавать. Через два дня вернулись домой. В Штатах оказались только 26 сентября. И пришлось отменить большую часть гастролей. Играли всего четыре концерта. Выступали в Бостоне, Нью-Йорке и Вашингтоне.
Мне тогда показалось, что атмосфера в Америке гораздо спокойнее, чем в России. Здесь была такая истерия благодаря средствам массовой информации! Журналисты схватились за сенсацию. Мы не первый раз были в Штатах. И существенных изменений я лично не заметил. Каким Нью-Йорк был, таким и остался. Разве что на дорогах и около мостов стало больше полицейских. Удар, конечно, мощный для всех. Но, в отличие от нас, американцы не паникуют.
Вы играли для американцев или для эмигрантской публики?
Леонид: В Штатах история не та, что в Германии, где мы поначалу играли только для немцев. В Америке люди, которые занимаются нашими гастролями, изначально ориентировались на эмигрантских слушателей. Поэтому для нас нет особой разницы - выступать в России или в Америке. Публика одинаковая.
Я знаю художника, который лучшие свои картины создавал под аукцыоновскую Птицу. Случалось ли, что вас вдохновляли на творчество немузыкальные произведения?
Леонид: Таких примеров масса. Дима Стрижев, мой хороший друг-художник, с его картинками. Я много ходил по музеям в Германии и Америке... А недавно в Пушкинском была офигительная выставка - голландская живопись. Самое сильное впечатление осталось от картины Вермеера. У него есть потрясающий портрет со спины. Более сильного впечатления за последнее время я не испытывал. Вермеер победил всех.
Какова судьба аукцыоновских мультиков? Вроде, вы собирались выпустить их на видеокассетах...
Леонид: Ну, может, мы когда-нибудь соберемся издать весь накопившийся материал: мультики, клипы... Первому мультфильму дали множество призов на различных фестивалях. Но второй, мне кажется, интереснее. Он абсолютно авангардный, не из тех, которые можно детям на ночь показывать, не Карлсон.
За свою многолетнюю историю АУКЦИОНУ доводилось выступать в самых неожиданных местах. В Германии даже в женском монастыре был концерт...
Леонид: Да, было такое, в Аахене. Там лежал в больнице барабанщик Саша Кондрашкин, который играл в СТРАННЫХ ИГРАХ, АВИА и других группах. У него была дикая травма, и он очень долго лежал в больнице. Его жена попросила собрать денег. Ей не на что было, собственно, поесть. Сашу в больнице кормили, а ее нет. Вот она и договорилась с женским монастырем. Монастырь такой маленький, монашки тихие, незаметные. На самом концерте, их, наверное, и не было.
На данный момент это самая необычная концертная площадка?
Леонид: Да нет. В 1987 году мы играли в тюрьме в Яблоневке. До сих пор помню этот концерт. Об этом выступлении договорился один фотограф, который, к сожалению, уже умер. Он в этой тюрьме сам когда-то сидел. Была у него смешная статья за порнографию. Его жена работала в Ленинградском цирке, и он как-то ночью решил поснимать голый кардебалет на арене. Его тогда застукали и дали шесть лет. Потом он, будучи уже на свободе, договорился с замполитом тюрьмы о нашем концерте. Вообще удивительно, как это могло получиться. Мы ведь не имели права по существующим на тот момент законам играть за деньги, потому что у нас не было музыкального образования. Но замполит оказался прогрессивно мыслящим, что-то придумал. Потом все наши тексты прошли кучу всяких препон... Тогда Алексей Учитель снимал фильм Рок, и он загорелся идеей снять этот наш концерт. Сначала ничего не получалось, потом дошли до какого-то генерала... В общем, бред был еще тот.
Выступали мы на асфальтовом плацу. Мы играем, впереди сидит замполит, дальше зэки. Громадный плац, скамейки. Мрачная такая картина. Ни одного хлопка. Только после выступления какое-то шевеление началось. Зэки стали тайком записки на волю передавать... После концерта пошли переодеваться в ленинскую комнату. И мы ведь тогда в ярком гриме выступали. В общем, смываем с себя эти краски, нам говорят: С вами хочет поговорить замполит. Он пришел и начал читать лекцию, что в целом все было хорошо, но вот здесь, здесь и здесь надо было петь не так, а вот так. С нами такого вообще никогда не было! Мы ведь всегда были такими отчаянными пофигистами, и чье-то мнение было по барабану. Главное, чтоб нам самим нравилось. Власть мы всерьез не признавали, может, это нас и спасло. Тех, кому наше творчество не нравилось, мы просто посылали. А тут человек высказывает свое к нам отношение, и мы ему не возражаем, потому что есть такое ощущение, что нас запросто могут оставить в этой тюрьме. Хрен его знает... Еще ведь надо представить, какие у нас в то время были рожи, и играли перед заключенными не пойми что. Программа была В Багдаде Все Спокойно. Вообще непонятно, о чем, и зачем это зэкам?
Мы поинтересовались, кто там сидит. Нам говорят: Наркоманы, убийцы, домушники. В общем, нормальные такие зэки. Никаких политзаключенных.
Поклонников, стало быть, в криминальной среде не приобрели?
Леонид: Да какие поклонники! Они воспринимали нас как п...ров и ублюдков. Это было, как перед быком красной тряпкой махать. Они сидят, а тут мы выходим! И в наших рожах такая инфантильная свобода... Думаю, для них это малоприятное ощущение. Даже была у нас мысль, что замполит это специально сделал, чтобы зэкам насолить. Типа - посмотрите, какие на воле уроды ходят.
Ощущаете ли вы, что все с вами происходящее - не случайно?
Леонид: Этому можно всегда найти подтверждение. Но не знаю, насколько я чувствителен к этим знакам. Думаю, если хочешь, они есть, не хочешь - их нет. То есть если это дано - будешь видеть, даже если этого не хочешь. А если не дано, но захочешь, все равно не увидишь.
Про себя единственное могу сказать: все важные события в моей жизни происходят очень резко. Не бывает такого, что плавно перетекаешь из одной ситуации в другую, а потом понимаешь, что, вроде, ничего особенного не произошло, но при этом многое изменилось. У меня все меняется сразу. Будто занавес закрывается. Буме! И я живу другой жизнью. Я четко знаю, что в этот момент произошло событие, которое повернуло мою жизнь в новое русло. Вот в 1986 году я очень резко бросил работу на Русских самоцветах. Меня тогда могли уволить по статье, а уволили не по статье. С тех пор я не работаю на государство. Началась совсем другая жизнь, судьбоносные встречи. С чего вдруг, откуда? Вот, например, с Хвостом. С какого рожна?
В 1989 году мы впервые полетели в Париж. И после аэропорта нас сразу повезли в ресторан. Там собралась толпа эмигрантов. Для них это был первый выезд андеграунда на официальном уровне. Конечно, была дикая помпа. Собралась масса мощных людей, был главный редактор Континента, Мамлеев с женой, какие-то священники... Я ни о ком из них слыхом не слыхивал, знать не знал. О Хвосте тоже ничего не знал. У меня есть друг Сергей Фирсов. Ему Курехин сказал, что в Париже живет Хвостенко, который написал Под Небом Голубым. Песню мы, конечно, все знали. И так вышло, что за столом мы сидели с ним рядом. Моментально определили, что мы - родственные души. И после ресторана, не заезжая в гостиницу, поехали к нему.
А идея совместного проекта появилась позднее?
Леонид: Да, тогда еще этого не было. Просто он пел свои песни, а мы восхищались. Такой был кайф! Я тогда сказал, что уже можно как-то приехать сюда. Но жена Хвоста, Римма, налетела на меня коршуном. Говорит: Нас выгнали, никогда не поедем в Союз. А в 1992 году Хвостенко сюда все-таки прилетел. На самом деле, случайно: тогда случилась голодуха, и его каким-то образом запихнули в самолет с гуманитарной помощью. Так он сюда и прибыл - нелегально. Мы тогда записали Чайник Вина. До этого я его достаточно вяло уговаривал записать альбом. Как-то сидели, пили, он по куплету напел штук тридцать песен на кассету... А в тот момент, когда он здесь появился, у меня не было желания что-то писать. Мы только закончили Бодун, я расслабился. Но потом все-таки записали Чайник Вина довольно быстро, недели за две. Не слишком напрягались.
Вы до сих пор считаете его лучшим аукцыоновским альбомом?
Леонид: Да, конечно. Это очень точная, чистая вещь. Она не придуманная. Мной, по крайней мере. И в этом кайф. Я понимаю, что когда эти песни сочиняли Хвостенко с Волхонским, для них это был колоссальный труд. Но есть масса вещей, которые придумывались абсолютно спонтанно. Сама работа с Хвостенко - кайфовая. Особенно в тот период так было. Жилец Вершин писался уже тяжелее. Хвост ведь уже старенький...
А Чайник - супер! Песни были уже напетые. Он выдавал их классно, легко. Хотя песни мрачноватые, но в этом альбоме нет напряга, чувствуется очень легкая атмосфера.
Может случиться, что вы запишете вместе еще что-нибудь?
Леонид: Почему бы нет? Только я не люблю планировать такие вещи. После Птицы я отказался от этих штук. Плановые альбомы мне не нравятся. В них есть заданность. Я люблю вещи, которые получаются спонтанно. Они могут быть намного мрачнее, но при этом ближе. Вот Жилец Вершин и Анабэна - абсолютно не плановые альбомы. Когда появляется внутреннее желание, пытаемся его реализовать. Если что-то получается - круто, не получается - фигня.
У АУКЦИОНА случаются провальные концерты?
Леонид: Очень много. Трудно сказать, от чего это зависит. День неудачный, плохой саунд, дурацкое настроение... Что угодно. Это связано с некими неподвластными нам штуками. Я могу контролировать какие-то вещи, но до определенного предела. Это нельзя спрогнозировать. Иногда в самых ужасных местах может случиться великолепный концерт. А бывает крутой фестиваль, безумные деньги, компания - супер, а на сцене ничего не происходит.
Некоторые рок-музыканты говорят о стимуляторах, как о способе увидеть вершину, к которой нужно двигаться. То есть, достаточно взглянуть на нее однажды, чтобы потом карабкаться туда самостоятельно.
Леонид: Помню, меня интересовало воздействие алкоголя. Я думал, как передать это состояние. Оказалось, не так сложно. Обмануть можно всех. Сложнее выразить ощущения абсолютно трезвого и здорового человека, с которым происходит кошмар или, скажем, он дико радуется. Трудно заставить человека испугаться, засмеяться, пережить восторг.
На самом деле, чтобы достичь чего-то в творчестве, надо просто иметь ясную голову.
Юлия БАРЕНГОЛЬЦ

Лидер группы «АукцЫон» Леонид Федоров рассказал « Дискурсу » об «архаистах» Анри Волохонском и Алексее Хвостенко – фигурах, произведения которых занимают важное место в его жизни и музыке.

– Месяц назад(19 марта) поэту, переводчику Анри Волохонскому, с которым вас связывают дружеские отношения, исполнилось 80 лет. В 2012 году Анри Гиршевичу была присуждена  Премия Андрея Белого «за выдающийся вклад в развитие русской литературы» . Как вы познакомились? Каково ваше видение фигуры Волохонского в контексте отечественной культуры?

– Мне кажется, что он, по меньшей мере – гигант. Мне сложно сказать точнее, потому что он мой друг, и я с ним дружу уже лет двадцать, а может, и больше. Познакомил нас Хвост (Алексей Хвостенко. - Я.В.), и я даже не помню в каком году, мне кажется, в 1990, или 1991, с его подачи заехали к Анри в гости, тогда мы часто ездили в Германию, приехали к нему, он в Мюнхене тогда жил, с тех пор дружим. Понимаете, мне сложно говорить о его месте в литературе, культуре. На протяжении этих двадцати лет мы делали с Волковым то, что делали, у нас много идей, и у меня есть другие работы, которые я делаю с Анри. Для меня он является не то что важным, а, наверное, одним из самых важных людей.

Леонид Федоров и Алексей Хвостенко. Фото: Константин Хошан

​– В 2012 году издательство «Новое литературное обозрение» выпустило собрание сочинений Волохонского в трех томах, и это, в целом, оказалось каким-то «внутренним» делом – для своих, для узкого круга специалистов.

– Да, это так. С одной стороны, Анри автор хита «Под небом голубым» , но, мало кто знает, что он, собственно, автор этой песни. Помимо всего прочего, они с Хвостом создали важный культурный пласт, у нас же все любят такие, скажем так, концептуальные, или идеологические вещи, а они абсолютно, мне кажется, оказались оторваны. Может, недаром они и уехали: Хвост вообще был «человеком Мира» – не принадлежал ничему, был абсолютно свободным, Анри уехал более осмысленно, не хотел здесь жить, даже не то что жить, он не хотел жить с этими людьми и поэтому не хотел ни в той, ни в другой идеологии существовать. Они уехали давно и, поэтому, мне кажется, Гребенщиков – один из немногих, кто их знал, в том числе и я. С ними мы познакомились опосредованно через Сережу Курехина: он сказал моему приятелю, а приятель, когда мы поехали во Францию, рассказал про Хвоста. Собственно, мне это имя ничего не говорило, не слышал и не читал тем более. Сейчас уже можно говорить о том, что это классики – что один, что второй. Но насколько они имеют какое-то влияние, мне сложно судить: я не занимаюсь литературой. Может, на молодежь какую-то, но это поколение дальше, – вам виднее, на самом деле.

– В многотомной антологии «У голубой лагуны», составленной Константином Кузьминским и посвященной неофициальной литературе Москвы и Ленинграда, Анри Волохонский и Алексей Хвостенко представлены как группа «Архаисты» . Вполне вероятно, что традиции, которые были присущи им – эти разнообразные средневековые, барочные жанры, для вас оказываются не менее значимыми. Неслучайно новый альбом может иметь неожиданные связи с текстами Алексея Хвостенко в альбоме «Романсы» , написанном на произведения того же Александра Введенского?

– Мне сложно по этому поводу что-то сказать – наверное, потому что это делают одни и те же люди. Как, почему мы работали и с Анри, и с Хвостом – хотя работой это сложно назвать? Я, честно говоря, с тех пор не встречал людей, настолько расслабленных и свободных, – свободных в том числе от всякого рода условностей, но, при этом – не разнузданных, вот что удивительно. Я знал людей, свободных от условностей – панков каких-то, они были брутальными, жесткими, а Анри с Хвостом очень умные, образованные люди и это не школьное образование. Волохонский вообще энциклопедист, ему нравится изучать тексты, с ним очень интересно разговаривать о вещах, касающихся абсолютно любых текстов любой эпохи. У него очень трезвый, точный ум, он говорит в каких-то случаях интуитивно, но есть много вещей, которые он конкретно знает, потому что их изучал и изучает. Он рационален, разрушает мифы, которые складываются у людей. Один из показательных моментов: Анри говорит, что Пушкин не мог написать строчку «Три девицы под окном пряли поздно вечерком», потому что, на самом деле, «под окном» нельзя было прясть: «у окна» можно прясть, а Пушкин был очень точный человек и он так не написал бы. Наверняка было «срали», конечно, или «беседовали», поэтому Анри говорит, что такое глупое слово «пряли» – это не пушкинское, а явно исправленное. Много таких вещей, с ним интересно такие места разбирать, причем не только в русских текстах.

– Это было удивительно, их союз «А.Х.В.» , насколько они друг друга понимали.

– Удивительно, потому что они еще и очень разные. Я сначала подружился с Хвостом, мы были очень близки, ко мне он относился не очень, да и мне он казался таким книжником, – потом это изменилось с годами. Они настолько разные, даже по темпераменту. Волохонский, например, очень закрытый человек – вне каких-то стеснений, просто никогда не любил быть на публике, при этом он не отказывается от интервью, может спокойно говорить на любые темы. Хвостенко был, наоборот, публичный. В области знаний он, конечно, проигрывал Волохонскому, но при этом был креативным, такой пассионарий: все было интересно, очень любил музыку, в отличие от Анри, который к музыке относился спокойно, Хвост интересовался кино и еще много чем, Анри, в большей степени – литературой. Волохонский считает Хвоста абсолютным гением, и я рад, потому что Хвост был моим другом.

– Если посмотреть на вашу работу, особенно на данный момент, то складывается впечатление, что вам ближе работать с текстами Волохонского, чем Хвостенко.

– Мне просто интересно и чем дальше, тем интереснее: столько всего необычного. На таком уровне, на котором он переводит и пишет, я не думаю, что кто-то работает. Сейчас вышла книга богослужебных текстов – это довольно сильный удар и был резонанс. Часть текстов написана давно и это точные переводы на русский язык, в них особое звучание и за границей, в Париже, по-моему, уже служат по этим переводам. Мне кажется, что Анри с таким же успехом переводит, например, Каббалу. Он всегда относится к тому или иному документу как к тексту, самое главное, что он выводит его на очень высокий уровень, классический пример – это «Леди Дай» .

Для Анри любой текст важен, любая никчемность всегда возводится в ранг очень важного, в этом и заключается необычность. Это интересно, потому что у тебя сразу появляется гигантский диапазон, который …

– Больше, чем медиатор.

– Конечно. Нет, таких людей у нас да и нет совсем, – работающих в таком диапазоне, именно литературном. Все, понимаешь, люди искусства, они любят себя. А здесь этого вообще нет, плюс то, что делает Волохонский, он делает, опираясь на конкретное знание, не так, что взбрело в голову «псалмы поперевожу». Его перевод псалмов – это самый точный перевод на русский язык с иврита, не переработанный, я читал. Что мне в нем очень нравится, так это то, что у него всегда присутствует самоирония, но при этом есть и достоинство – это не мешает ему как человеку относиться к себе с достоинством. И к остальным так же.

– Федоров – это человек, о котором всегда ходили всевозможные слухи, домыслы и мифы. И несмотря на то, что он живет сравнительно далеко от Москвы, в Питере, эти слухи на протяжении многих лет до столицы беспрерывно докатываются и делают здесь его личность совершенно виртуальной. И люди ходят на концерты "АукцЫона" не только послушать старые хиты, но и посмотреть на человека, про которого столько говорят.

Федоров – стопроцентно великий художник, который создает великие вещи. Создает их редко, не торопясь, только по зову сердца, когда приходит вдохновение, когда приходит время общения с Богом. Он один из редчайших русских рок-музыкантов, который принципиально не интегрирован в шоу-бизнес, и один из немногих, для которого слова "интервью", "промоушн", "телепередача", "радиопрограмма" – абсолютно пустой звук. У него свои критерии – написание песни в студии и исполнение ее на концерте. Все остальное суета.

Мне приходилось брать у него интервью для своей книги "Сто магнитоальбомов советского рока". Разговор наш начался беспрецедентно. Когда я сказал, что меня интересует история создания альбом "АукцЫона" 89-го года "Как я стал предателем", что это один из лучших альбомов 80-х, что это золотой фонд нашего рока, Леня подумал-подумал и спросил: "А что, у нас такой альбом был?" И если в случае с Петкуном это была бы стопроцентная провокация и игра, то тут человек, может, пять минут назад из космоса сигнал получил, и у него сейчас какая-то темка в голове крутится. А тут я мучаю его на диктофон. Меня он воспринимал как какое-то неизбежное зло в человеческом облике. Если говорить умными словами, Федоров, мне кажется, не рефлексирует на тему своего творчества – сделали программу, вышел альбом, какие-то вещи остались в плей-листе группы. Он живет неторопливо, флегматично, медитативно, живет как знает.

Я слышал про десятки разбитых девичьих сердец. Но Федоров не ловелас, он не бегает за каждой юбкой, просто такие волны от него идут. Его поклонницы, как правило, девушки из активных, энергичные девушки шоу-бизнеса – искусствоведки, журналистки, менеджеры. Когда они видят Леню Федорова, обычно это заканчивается для них очень плачевно.

Дмитрий Озерский, автор текстов и клавишник группы "АукцЫон":

– Мы с Леней начали играть еще где-то году в 82-м, наверное. Играли года полтора-два, потом был перерыв, и в качестве "АукцЫона" мы собрались в 85-м году. С Леней мы учились вместе в политехническом институте, на факультете металловедения, технологии термической обработки металлов. Ну как все начинают – на танцах играли, на выпускных вечерах по школам. Бас-гитарист еще раньше начал с Ленькой играть, они в школе вместе учились.

Стихи для группы я писал практически с самого ее создания. Сначала немного, потому что в основном тексты приносил Олег Гаркуша, потом я гораздо больше стал писать. Раньше мы не задумывались особо. где брать тексты, довольно известная в свое время песня "Когда рабочие встают" была написана на стихи, которые кто-то из группы обнаружил в обычной советской газете. По большому счету, кроме как для группы, я ничего не писал никогда: ни стихов, ни прозы. Манера написания текстов у нас нетрадиционная для рок-музыкантов. Тексты изготавливаются по принципу либретто – уже на готовую музыку. Поэтому ситуации – я приношу тексты и говорю: мол, хорошо бы их куда-нибудь пристроить – такой не бывает. Наоборот – сначала возникает какая-то музыкальная тема. Работа над одной песней может длиться месяц, два – по четыре-пять часов в день. Бывает, что работаешь над песней, пишешь, пишешь, а от нее неожиданно остается одна строчка, которая изначально была, может, выброшена.

Я не знаю, почему в "АукцЫоне" все музыканты подолгу играют. Наверное, сам коллектив такой, хотя все, безусловно, разные, и вкусы у всех разные. Мы просто делаем то, что хотим делать. Если это еще кому-то нравится, это здорово. Естественно, что Леня главный, потому что он композитор – и что пойдет, а что не пойдет, решает практически единолично он. А противоречия чаще всего возникают из-за того, что я считаю – готово, он – нет. И наоборот. С Леней мы живем в одной квартире, нормально живем, достаточно комфортно существуем вместе. А с остальными музыкантами бывает вместе отдыхаем – трое из группы любят рыбу ловить, почти все любят грибы собирать, и Леня тоже.

Олег Гаркуша, шоумен, автор текстов и вокалист группы "АукцЫон":

– Я могу запамятовать, где-то году в 78-м, когда нынешний наш бас-гитарист Витя Бондарик дружил с моей сестрой Светой, он привел ко мне домой Леню Федорова. Они играли в молодежной группе "Фаэтон" на всяких школьных вечерах, чтобы купить различные динамики, колонки и всяческую другую рухлядь. И вот Витя познакомил Леню со мной и моей сестрой. Позже Бондарик ушел в армию, на флот, а Леня тем временем женился на Свете.

Я писал стихи, Леня писал музыку, и мы сделали первую программу в 83-м году. Практически на все мои стихотворения были написаны песни, мы разрабатывали концепцию выступления, грим, костюмы, шумы всякие между песнями. А потом, к сожалению, так получилось, что мы на два года растеряли весь состав, аппаратуру у нас украли, еще что-то произошло.

А в 85-м году опять все собрались и уже ударили по полной. Я писал стихи, был звукооператором, носильщиком проводов и аппаратуры, и просто мне нравился сам процесс. Я там где-то около сцены и на сцене присутствовал, приплясывал, ну так, дурака валял. Потом Леня попросил спеть пару слов из песни, написанной мной же. Я спел, и это было круто. С этого моя творческая жизнь и началась.

Я совсем не стремился к этому безобразию, что происходит в течение уже восемнадцати лет нашей деятельности. Конечно, в детстве я ставил какие-то пластинки и изображал певца. Но серьезно я об этом, конечно, не думал. Я был диск-жокеем, руководителем дискотеки, тогда ди-джеев не было. Ставил пластинки какие-нибудь рок-н-рольные, танцевальные, выбегал в зал, кричал "э-ге-гей", приплясывал, не то что заводил, мне самому было в кайф. Может быть, эти вещи и сыграли главную роль.

Я очень люблю спонтанные какие-то вещи. Знакомства, которые впоследствии выливаются в какие-то серьезные отношения, получаются проекты, осуществляются планы. И тогда тоже – раз, с Бурлакой познакомился, Бурлака познакомил меня с рок-клубом, в рок-клубе я познакомился уже со всеми, начиная с Гребенщикова и заканчивая Цоем. И с "АукцЫоном" все было спонтанно. Рогожина обнаружили где-то в буфете Ленинградского института культуры, Веселкин просто подошел ко мне и сказал, что хочет танцевать в группе. Тубист Миша Коловский, который у нас уже много лет играет, он тоже на запись пришел и остался вместо гитариста.

Если честно, я никогда не выпячивал грудь и не говорил, что я самый главный. Естественно, самый главный – это Леня Федоров. Я всегда во всех интервью это говорю, но, несмотря на мои официальные высказывания, мне не верят. Леня не любит давать интервью, он такой, непоказной. И я не люблю, но мне приходится, потому что никто не хочет.

Племянницу свою, старшую Ленину дочку Ксюшу, я недавно прослушивал на фестивале "Окна открой". Мы отбирали молодые коллективы для участия в фестивале, и в одной из групп играла Ксюша Федорова на клавишных. Но они, к сожалению, не прошли, даже несмотря на то, что родственник в жюри. Блата мы не потерпим. Но играет она интереснее, чем наш клавишник Дима Озерский.

Сергей Гурьев, журналист:

– Впервые "АукцЫон" я увидел в Ленинграде на открытии нового сезона рок-клуба в 86-м году. на сцене были вокалист Сергей Рогожин, естественно, Гаркуша, как основной фронтмен, и никто в зале так и не понял, что не они, а какой-то мальчик с гитарой, Леня Федоров, который делает всю музыку, и является главной фигурой в группе.

И так было до тех пор пока Рогожин не ушел из "АукцЫона" в ВИО "Форум" и в группе не возникла проблема вокалиста. Насколько мне известно, Федорова друзья долго убеждали, чтоб он пел сам. У Лени была ужасная дикция, и невозможно было разобрать ни одного слова, но пел он очень так эмоционально. Гаркуша создавал шоу для группы, делал ее доступной среднетусовочной массе. А утонченным любителям "АукцЫона" он, может быть, даже несколько мешал воспринимать творческое излучение от главной фигуры – Лени Федорова.

Единственный свой коммерческий альбом "Птица" "АукцЫон" записал более-менее случайно, совершенно не желая создать что-то коммерческое. Перед этим у них вышел трагический альбом "Бодун", лучший, мне кажется, в истории "АукцЫона" и по звуку, и по всем характеристикам. А "Птица" получилась более плоской, но коммерческой по звучанию, и некоторые песни оттуда попали на радио. После этого группу стали приглашать в Москву на концерты, и такое ощущение, что у Федорова сразу возникла огромная агрессия по отношению к коммерческой музыке. И когда чуть ли не весь российский шоу-бизнес валялся у Федорова в ногах и говорил ему: "Леня, ну запиши ты еще один такой альбом, как "Птица", – это его, наоборот, отвращало со страшной силой от всего, что имеет отношение к форматным композициям, и поворачивало в сторону авангарда.

После этого он записывал авангардные альбомы с Хвостенко, на стихи Велимира Хлебникова, знаменитый "Жилец вершин". Потом стал, как известно, сотрудничать с "Волков-трио", где они играли совершенно галимый авангард, неудобоваримый для радио. И так продолжается до сих пор. Вот уже прошло почти десять лет, как от Федорова все отчаянно пытаются добиться еще одной "Птицы". Но, как Леня объясняет, записать такой альбом – как щелкнуть пальцами, но это совершенно неинтересно, и поэтому он этого делать не будет. Но, несмотря ни на что, "АукцЫон" на протяжении этих десяти лет остается одним из очень немногих альтернатив глубоко антимузыкальному русскому року и столь же антимузыкальной современной форматной музыке, рокапопсу.

Когда я с Федоровым начал общаться живьем, мне он показался человеком достаточно нервным, замкнутым, который явно очень авторитарен на поле своей группы, а со внешним миром общается без особого энтузиазма, с трудом, и его вообще грузит необходимость с ним общаться. Во втором и последнем номере журнала "Свистопляс" (который быстро накрылся) мы сделали такую концептуальную статью про группу "АукцЫон" и проводили с Леней фотосессию. Мы приехали, привезли аппаратуру, дорогостоящего фотографа. Леня жил у Лиды Бенциановой, тогда своей невесты, в прекрасной квартире с огромной светлой комнатой. Фотограф, как воше, сказал: "Ну все, сейчас мы сделаем гениальную съемку, только бог нам мог послать такую студию". Естественно, что вытащить Федорова в настоящую студию было нереально. И хотя в нашем распоряжении были полтора часа времени и море пленки, ничего вообще из этой фотосессии не вышло. Она вся оказалась запорота. Что только Леню не просили сделать – посмотри туда, посмотри сюда, заставляли даже играть на гитаре, что-то напевать, но он строил какие-то рожи, абсолютно причем необаятельные, и смотрел в пол. Сколько на него извели пленки – не получили ни одного человеческого кадра. Было видно, что процесс с этой фотосессией для Федорова – нечто очень искусственное и глубоко ему неприятное, и он внутренне враждебно на это реагирует. В результате для журнала увеличивали какие-то старые концертные фотографии. Но все равно это было лучше, чем пользоваться результатом этой эксклюзивной фотосессии.

Ольга Барабошкина, концертный директор:

– Когда у "АукцЫона" вышел новый альбом "Птица", мне позвонил наш общий друг Кирилл Кувырдин и предложил помочь сделать группе концерты в Москве. Тогда шоу-бизнес здесь еще не начал толком развиваться, а рок-н-рольный андеграунд немного ушел, и основным источником средств к существованию были гастроли в Германии. Немецкий менеджер Кристоф, бывший таксист, устраивал Клубные туры "АукцЫона" по Германии, сразу на месяц, концертов на двадцать. Кристоф купил им такой автобусик, старый "Мерседес", и "АукцЫон" ездил из одного немецкого города в другой. Там они зарабатывали, возвращались домой и ждали следующего тура. А в России концертов практически не было. Тогда мы с Леней Федоровым и познакомились. Он невероятно обаятельный, абсолютно порядочный человек, по природе своей художник. Без сумасшествия, но в то же время не от мира сего, какой-то беззащитный. Хотя в группе Федорова называют Начальником, и он лидер прежде всего, но, если как-то по-другому судьба повернется, Леня может легко пропасть, тогда как другие выплывут.

Как-то Леню и Лешу Хвостенко уговорили прийти на радио "Максимум", они как раз заканчивали работу над альбомом "Жилец вершин". В прямой эфир, как обычно, звонили люди, задавали вопросы, но Леня все время молчал и только смотрел на тапочки. Хорошо, что хоть Хвост разговорчивый. Когда задали вопрос: "Сколько лет существует группа "АукцЫон"?" – ведущий обратился к Лене, потому что Хвостенко все-таки не имеет отношения к группе: "Ну, Леня, скажи, сколько лет "АукцЫону"?" – "Много", – сказал Леня. По-моему, это было все, что он сказал за эту передачу. Я не могу его обвинять, мне даже по кайфу такое его отношение. Но если объективно судить, то профессионально с ними сложно работать, они совершенно не желали интегрироваться в новую систему шоу-бизнеса, хотя "АукцЫон" мог бы добиться многого. Может быть и хорошо, что они таким оазисом остались. У группы есть свои слушатели, и хотя со времени выпуска последнего альбом прошло уже чуть ли не десять лет, эта аудитория не уменьшается. Федоров это подсознательно понимает и считает, что какие-то шаги популяризации совершенно не стоит делать, надо жить в своей творческой скорлупе, себя реализовать, и тогда все будет.

Леня Федоров очень любит Лешу Хвостенко. При Хвосте Леня менялся, это его вдохновляло на какую-то большую открытость и активность. Хвост сейчас то ли в Америке, то ли в Париже, много раз собирался приехать сюда, даже концерты заявлял, но так и не добрался. Я думаю, если бы Хвост приехал, Леня был бы очень рад. У Хвоста тоже отдельная история – то паспорт теряет, то еще какие-то проблемы. Мы делали акустический концерт Хвоста с "АукцЫоном" на квартире, который потом Олег Коврига выпустил на пластинке. И вот уже все собрались, группа приехала, поставили все, инструменты настроили, сидим, ждем. Хвоста одного нет. Уже и куча народу собралась, телевидение. Все час ждут Хвоста, два. Его все нет. Что такое? А Хвост, оказывается, в лифте застрял. Только с ним такое могло случиться.

В Саратове на каком-то фестивальчике "АукцЫону" не поставили второй гитарный кондек. Тогда еще Дмитрий Матковский играл на лидер-гитаре, а Ленька на ритм-гитаре. Директор Сережа Васильев начал кричать: "Вот, кондека нет, кондека нет!" А Леня сидит и говорит: "Ну слушай, оттого что ты генеришь, кондек не появится". Вот это его жизненная позиция. Другой бы заявил: "Пока не принесут кондек, на сцену не выйду!" Но для Лени это все не главное, у него другие категории в жизни, он понимает цену всему, что на самом деле важно, а что суета. В суете он не хочет принимать участия.

Олег Морозов, музыкант, модельер:

– Я, конечно, больше друг Гаркуши, но и с Ленькой мы в очень хороших отношениях. Леня, он, не знаю как сказать, не замкнутый, не скрытый, а сам в себе такой. Человек-секрет. Можно от него ждать чего угодно, но почему-то этого не происходит. Очень многие девушки, кто видел Леню, очень хотели с ним познакомится, причем те, которые обычно ни на кого не обращали внимания. Но больший плейбой в группе – это все-таки Олег Гаркуша. А Леня относится к этому всему спокойно и скорее всего стесняется. Раньше еще он очень стеснялся петь. Особенно когда начались его сольные концерты, очень робел и без бутылки не мог выходить на сцену. Но сейчас уже все нормально. Олег тоже тогда много квасил, а теперь вообще перестал пить.

Как музыкант я с "АукцЫоном" не играл, а работал, как дизайнер по костюмам. Пиджак с брошками – это идея Гаркуши была, правда большинство брошек я ему подарил. Мы с ним хотели сменить имидж группы после того, как с ней работал Кирилл Миллер, но, кроме Олега, никто не хочет меняться. Хотя у Федорова тоже есть мои вещи – свитера какие-то, футболки, рубашки. Он в них иногда выступает. Многие музыкальные инструменты, которые Гаркуша использует на сцене – тоже мой подарок, последним был рожок обходчика железнодорожных путей годов 40-х. Антикварная штука, он в него иногда дудит.

Когда "АукцЫон" приезжает в Москву, мало кто из музыкантов в гостинице живет, все по знакомым разъезжаются и отсиживаются до концерта. Олег с барабанщиком Борюсиком ко мне часто приезжают. Ленька один раз только был. Он у новой жены, Лиды, останавливается. Из-за того что Леня разошелся с женой, сестрой Олега Гаркуши, теперь он скитается по разным квартирам. Раньше у него было постоянное место жительства, дети и телефон, по которому его всегда можно было найти.

Мне кажется, что состав "АукцЫона" мало меняется потому, что, во-первых, они очень дружные и любят подшучивать друг над другом, особенно перед концертами. Во-вторых, они месяцами иногда друг друга не видят просто, а общаются в основном на гастролях и в поездках. Ленька работает с "Волков-трио", с "Ленинградом"; Гаркуша ездит со своими стихотворными вечерами по России или как ведущий шоумен; у Коли Рубанова и у Миши Коловского два своих музыкальных проекта, Борюсик Шавейников ездит с "Чижом" и еще с кем-то. Только Виктор Бондарик ни с кем не ездит. В результате все видятся довольно редко.

Вообще "АукцЫон" не старается, по словам Лени Федорова и директора, куда-то вылезать, быть известным. Есть такая история, что изначально Юрий Айзеншпис хотел раскручивать не группу "Кино", а "АукцЫон". Просто Леня отказался от этого.

Сергей Васильев, директор группы "АукцЫон":

– Группу "АукцЫон" я всегда любил, но на концерт никак не мог попасть. То времени нет, то денег, то группа заявлена, а не выступает по каким-то там техническим причинам. Первый раз попал случайно – работал гардеробщиком в ДК связи и на халяву пробрался на балкончик. Сижу, сверху ни фига не вижу, а рядом со мной сидит какая-то старушка и в бинокль музыкантов на сцене рассматривает. Я слегка удивился, что пожилые люди тоже ходят на "АукцЫон", но тем не менее наглости набрался и попросил бинокль – посмотреть ребят вблизи. Она говорит: "Пожалуйста". Сижу, смотрю в бинокль одну песню, вторую, потом стыдно стало, решил ей отдать бинокль. Она говорит: "Да смотри, я на них уже во как насмотрелась. Я мама вон того маленького, который с гитаркой прыгает". Это была мама Лени Федорова.

А еще когда я учился в институте, у нас объявили, что будет играть "АукцЫон", но концерт почему-то так и не состоялся. Обидно было. И, попав второй раз на их выступление в 93-м году, я подошел к Лене Федорову и сказал, что хочу сделать концерт в институте. Он ответил: "Ну делай". Я сказал, что хочу заплатить столько, сколько группа стоит. Леня, не задумываясь, говорит: "500 рублей". Я удивился такой маленькой цифре, но решил перестраховаться: "Это все-таки студенты, давай хотя бы 400". Он сразу согласился: "Ну хорошо, давай 400".

И на этом самом концерте у меня украли деньги. То есть я заплатил группе оговоренный гонорар, а после концерта решил рассчитаться с аппаратчиками и за зал заплатить. Сунул руку в карман, а там денег нет. Прихожу к Федорову, говорю, что деньги украли, не хватает рассчитаться 200 рублей. Он берет гонорарные деньги, отсчитывает 200, дает. А у меня первая мысль, что организаторы концертов часто так поступают: ой, у меня деньги украли, извините, спасибо, до свидания. И самое страшное было, что обо мне так и подумают. А Леня мало того что дал мне эти деньги, так он еще оставшиеся поделил на группу (в группе девять человек, я десятый) и десятую часть отдал мне. Я говорю: "Ты что, у меня только что деньги украли, а ты мне еще даешь. Ты же не знаешь, украли их у меня или я украл". На что Озерский объяснил позицию коллектива: "300 рублей – это большие деньги для одного человека, а 30 рублей – это так, фигня, и ничего не решает. Поэтому забирай деньги и не выеживайся". Я потом месяца четыре копил, но все-таки отдал им этот долг.

Концерт тот "АукцЫону" понравился, и мне предложили ехать с ними в Германию. Там тоже были свои плюсы и минусы в работе. Коллектив десять человек, и достаточно тяжело чисто психологически, когда по месяцу едешь в одном автобусе. Не важно, в какой ты должности находишься – лидер группы, музыкант, подчиненный, – все равно тяжело. А когда вернулись, ребята сказали: "Ну все, теперь ты директор". До меня у "АукцЫона" было девять директоров. Дольше всех работал Сергей Скворцов, три года, все остальные по полгода, по году, потом не выдерживали – или сами исчезали, или их выгоняли. Причем за первый год я слышал об этом от разных людей, с кем приходилось общаться. И это немножко на меня давило. Я же ничего не умел, никогда этим не занимался. В основном делал все интуитивно.

Коллектив "АукцЫона" – это одна семья, мафия такая. Текучесть кадров в группе почти нулевая – за время моей работы сменился только один музыкант. Претензий личных друг к другу может быть море, но тем не менее все живут, ладят, терпят, любят… Может быть, это политика Федорова, но я думаю, просто в нашей стране очень сложно найти человека, чтобы взять его на работу, чтобы он подходил и полностью устраивал, срабатываться люди не умеют. И если нашли такого человека, то, естественно, он уже никуда не уйдет.

Целый год я жил с Федоровым в одной коммуналке. Никаких проблем с совместным проживанием не ощущалось. Очень коммуникабельно жили. Основной плюс – это праздники. В гости далеко ходить не надо. Постучал соседу. Выпили. Поговорили. Предпочтение отдается виски, но все зависит он наличия средств на данный момент. На что хватает, то и покупаем. Деньги то есть, то нет. Если бы деньги были всегда, концерты, наверное, не игрались бы.

Сергей Шкодин как-то сказал, что "АукцЫон" – это группа, которая успешно борется со своей популярностью. Чтобы сделать популярной группу, надо снимать клипы, постоянно "светиться" на всевозможных тусовках, давать интервью. Чем больше о группе будут говорить (причем не важно, что и как), тем больший интерес к ней проявляется. Это закон шоу-бизнеса, но Федоров так не считает. Леня не любит давать интервью, ходить на ток-шоу, даже участие в фестивалях он считает никому не нужным "пиаром".

По поводу интервью могу привести такой пример. Однажды на нашем сайте проходила акция, задавали вопросы Федорову. А с Леней мы договорились, что он ответит на десять лучших, определяемых путем голосования. Закончилось голосование, приношу ему список, порядка ста вопросов получилось. Сел он с листиком бумажки, написал ответы на все вопросы и оставил их в коридоре для меня. Мы как раз тогда жили в одной квартире. Прихожу домой, смотрю – лежат ответы. Почитал, нормально, годится. Оставил на этом же месте, чтобы не забыть. С утра забираю листки, смотрю, а там все перечеркано. И на вопрос: "Что ты хочешь?" – он ответил "Ничего не хотеть". А ночью перечеркнул и написал "Хотеть!". То есть ответил на вопрос полностью противоположно. Это о чем говорит – сегодня человек думает так, завтра он думает по-другому. И это как бы нормальные вещи. Давая интервью, человек говорит то, что он думает сию минуту. Завтра может быть все наоборот.

Лида Бенцианова, жена Леонида Федорова:

– Я работала в независимой продюсерской группе "Ы", мы занимались организацией разнообразных концертов в Москве – "Мумий Тролля", "Воплей Видоплясова" и в том числе "АукцЫона". Это было семь лет назад. Конечно же, я не сразу поняла, что Леня будет моим мужем, и, собственно, таких мыслей не было вообще. У нас были разные семьи, но так получилось, что сначала мы очень долго встречались, а потом решили быть вместе. Естественно, Леня за мной ухаживал, и я за ним ухаживала. Стихи мне он не посвящал. Это очень банально, по-моему. Все эти конфетно-букетные периоды меня мало интересуют, важно же какое-то внимание человеческое, понимание. Хотя, конечно, мне приятно, когда Леня дарит цветы, я их люблю.

Мы снимаем одну квартиру в Москве, другую в Питере, и обычно два-три дня в неделю мы здесь, а остальное время там. Но сейчас практически все время живем в Питере, приезжаем только на концерты. Леня часто выступает в Москве с сольниками, потому что и одному ему тоже интересно работать, так же, как интересны эксперименты с другими группами и музыкантами.

На поклонниц я реагирую абсолютно спокойно. Мне кажется, что любой человек, который на виду, обладает способностью притягивать людей в большей или меньшей степени. Может быть, из-за того, что Леня редко обращает внимание на окружающих, все хотят с ним познакомиться, всем интересно, что это за человек. Меня не волнуют поклонницы, известность, я просто знаю, что мне нравится все, что Леня делает, и стараюсь ему не мешать. Он спрашивает мое мнение о своих песнях, не знаю, прислушивается к нему или нет. Песни он сочиняет практически каждый день, иногда с утра до вечера сидит.

Не знаю, повезло мне, что я с Леней, или нет, но другой жизни я бы не хотела. Мне не всегда легко, конечно, живется. Во-первых, мотаемся. Во-вторых, бывает, настроение у нас не совпадает. Спим мы по четыре часа. Лене больше спать не надо. Обычно мы ложимся в два и максимум до семи спим. Я привыкла, и сама первая просыпаюсь. Часов до 11 ничего не делаем – болтаем, смотрим телевизор, лежим, завтракаем. Просто все люди в это время спят, и делать особо нечего. Домашние обязанности у нас никак не распределены. Я не представляю, что Леня мне, например, скажет: "Пошла-ка бы ты, Лидочка, на кухню и приготовила обед". Никто никому ничего не говорит. Кто хочет, тот и делает. Наверное, это называется демократия.

Детей у нас общих нет, у каждого свои. Ленины дочки живут со своей мамой, а мой сын часть недели проводит с нами, а часть самостоятельно с бабушкой и няней. Сейчас летом, мы вместе жили в Питере. Леню мой сын просто обожает. Леня водил нас в свои любимые музеи, например, в Музей военно-морского флота, там всякие кораблики, пушечки.

Но чаще мы развлекаемся вдвоем – ходим в кино, в гости, редко в клубы, просто гуляем, и в церковь ходим. Напротив нашего дома в Питере Смоленское кладбище и Смоленская церковь известная. Там очень красиво и приятно прогуляться. На днях мы ездили в Репино загорать, первый раз за весь год. В прошлом году мы один день загорали на Красном море в Израиле. А больше не получается, специально мы не ездим.

С "Нашим радио" "АукцЫон" не то что поссорился, просто аукцыонщики и так не горели особым желанием выступать на "Нашествии", а "Наше радио" не захотело платить гонорар, там все бесплатно выступают. Бесплатно ездить и выступать десяти людям, которым по сорок лет и у всех дети и семьи, – это достаточно тяжело. И они отказались. Но это настолько все не важно, Лене не до этого. Ему интересно делать музыку.

Сергей Шнуров, солист группы "Ленинград":

– Наше знакомство и последующее сотрудничество с Федоровым получилось довольно случайным. Мы искали саунд-продюсера для первого альбома "Пуля", а Леня Федоров в этот момент находился в студии. Он послушал демо-кассету, ему понравилось, и он согласился с нами работать. Так что никакой романтической истории нет. Но вообще мы ходили на концерты "АукцЫона", любили и слушали его всегда.

До записи первого альбома мы играли только полгода и приходилось учиться всему. Поначалу мы совершенно не понимали, почему один трек идет в брак, а другой трек, порой и хуже сыгранный, становится главным. Федоров возился с нами долго. Я не знаю, безвозмездно или нет. Наверное, просто из интереса. Леня такой человек, если и работает за деньги, все равно у него интерес к делу на первом месте. Я не в курсе, заработал ли он на записи, я не спрашивал.

Настоящий саунд-продюсер никогда не скажет, как играть, Федоров просто позволял нам раскрыться. И наша группа в корне изменилась после такого опыта сотрудничества. Появилось понимание драйва, отдавания себя на сцене всецело. На самом деле научить этому невозможно, только собственным примером можно показать. Мы выступали вместе, на одной сцене, например, в Горбушке.

Он не относился к нам покровительственно, умные люди так себя не ведут, а Леня Федоров – умный человек. Я не знаю, благодаря Лене мы попали на большую сцену или нет. Леня на самом деле раскруткой групп не занимается, он песни пишет. Может, мы играли бы на маленькой, но, безусловно, его участие имеет место быть. Конечно, у меня есть чувство благодарности по отношению к нему, впрочем, как и у него ко мне есть чувство благодарности, потому что саунд-продюсером он ни у кого до этого не выступал. Безусловно, у нас был такой энергообмен. А под конец альбома мы провели очень много совместных пьянок.

Фото: Megaq, заходная фотография - Vladimir Lavrischev/www.leonidfedorov.ru

«Ни один не ворон со всех сторон!» - орали мы на концертах Федорова все последние десять лет, а теперь песню «Голова-нога» можно орать на любом митинге: «А я уже, похоже, не могу молчать, от молчания лопается кожа на плечах. Забываю знакомые имена. Ощущение под превращается в ощущение на!» Только это уже будет не митинг, да и правда в том, что Леонид Федоров - невероятно аполитичный человек. Домашний. Он пишет свои страшные песни на слова Озерского, Введенского и Хлебникова дома, а разговариваем мы на кухне.

Сегодня разве четверг - рыбный день или поститесь?

(Лида, жена и продюсер Федорова, достает из холодильника и духовки разную рыбу - жареную, пареную, соленую).

Это мы диету такую проводим, второй раз уже. Первый день - только гречневая каша, второй - только вареная курица, третий день - кефир или окрошка. Без хлеба, овощи можно. Четвертый день - рыбный, но почему-то сегодня понедельник. Не поверишь - каждый день куда-то килограмм веса уходит. Пятый день - овощи, шестой - праздник, то есть фрукты. С утра-то хорошо, в предвкушении: о, думаешь, курочка, а к вечеру смотреть не можешь на эту курицу, полное отвращение. А на следующее утро кашку ждешь как манну небесную. Очень странные ощущения от еды, понимаешь?

Что ты сейчас читаешь?

Читал биографию Микеланджело, и меня поразило, что при своем большом богатстве он питался всегда вином, сыром, хлебом и оливками. Вот это я понимаю - диета. Неделю еще можно на хлебе с сыром посидеть, но чтобы всю жизнь - невозможно это представить. Вазари пишет, что уже совсем старенький Микеланджело, занимаясь Ватиканским собором, многие годы потратив на мозаику, в конце взял и все разбил молотком. Нормальный парень был.

Мартынова читаем с Лидой, как только он новое что напишет. Невозможно с ним не согласиться, что кругом расслоение и размежевание людей по кругам и тусовкам даже в рамках одной профессии. Мы ходили на семидесятилетие Сильвестрова в Рахманиновский зал, и я понял, что это очень узкий круг, тусовка, где все друг друга давно знают. В музыке много разных кружков. А уж в кино их не сосчитать. Нету единого культурного пространства, общения, воздуха не хватает. Все заменено телевизором или кучкой глянцевых журнальчиков. Понимаешь? Где могут собраться разные люди? Нигде. Последним в музыке, кто удерживал вместе совершенно разных людей, был Курехин. В какой-то момент он умудрился включить в свой процесс вообще всех. Такое же включение, но в мировом масштабе, совершили «Битлз». Миллионы взялись за гитары, я в том числе. Они еще жили в общем для всех культурном слое, в этом общем воздухе было не важно, кто чем занимался - классикой, джазом, да чем угодно. А сейчас, самое смешное, совсем не интересуются, что происходит в соседней музыкальной тусовке. Фри-джазисты не влезают к народникам, не возникает сотрудничества.

Последним в музыке, кто удерживал вместе совершенно разных людей, был Курехин. В какой-то момент он умудрился включить в свой процесс вообще всех. Такое же включение, но в мировом масштабе, совершили «Битлз»

Когда еще пели в деревнях, они же и были фри-джазом в чистом виде, каждый день бабушки новую ноту тянули, новый рисунок мелодии выдавали в зависимости от погоды и настроя. А теперь такое токмо на твоих концертах обнаружишь.

Я читал про Моцарта и Бетховена, что они нотами не пользовались, они непрерывно импровизировали, на всех выступлениях. То, что нам осталось в нотах - это все бледные отпечатки их буйства. В первом отделении играл пианист, а во втором выходил сам Бетховен и импровизировал. Ноты для них ничего не значили. Это сейчас все можно зафиксировать, записать концерт, а тогда каждый день все было по-новому. Если уж мы считаем драгоценностью их ноты, то их игру и представить невозможно. Крутые ребята.

Ну все-таки, умолчав про тебя и «АукцЫон», что тебя по-настоящему поразило в той легендарной музыке времен Ленинградского рок-клуба, когда вы начинали?

Квартирник Башлачева. Когда дали послушать его кассету, мне это никак не показалось. Но концерт... Помню это ощущение. Как будто из-под земли, из-под его стула бил столб пламени и нездешней ярости. Физиологическое ощущение сгустка энергии. Полчаса урагана - слова и три аккорда не важны - и вы видите простого пацана с фиксами и руками в крови. Совершенно потрясающая, ни на что не похожая энергетика. Высоцкий еще сверлил нас какими-то мыслями, а здесь никакой мысли. Это был шквал и землетрясение. И с тех пор такого я нигде и никогда не ощущал, ни у кого. Нет, было немало концертов, где какие-нибудь рокеры качали зал, но я понимал, что это звук такой. А у Башлачева не было ни поразившего меня слова, ни звука. Был поток, огненная лава, разрыв-трава. Причем видео потом смотрел - никакого ощущения, просто вспоминаешь присутствие на том концерте. До сих пор не могу понять, как такое возможно.

Мне однажды звуковым прибором здоровье обследовали. Из стереонаушников исходят четко локализованные в голове щелчки, а компьютер с системой обратной связи по реакции мозга на тысячи щелчков во всем объеме головы ставит диагноз. Так вот, кайф от этой электронно-диагностической «музыки» сильно превышал все удовольствие, что я получал когда-то от немецких «Танжерин Дрим». Как ты думаешь, вытеснит электроника живые инструменты?

Не уверен. Скорее, останется живая музыка. Это, скорее всего, разные жанры. Понимаешь, это как стихи - при любом раскладе в литературе будут существовать. Воздействие этих музык разное, у них разные пространства. Это как книгу с ридером электронным сравнивать, всегда хочется бумагу в руках вертеть больше, чем ридер. Но можно уже и не ходить никуда, все звуки и музыку из компьютера извлекать, книжки скачивать. В «Гугле» музейная программа, так я в Уффици три часа вчера провел, не вставая со стула.

Я его еле вытащила оттуда, - говорит Лида, - у меня уже голова кружилась на картины смотреть, а он все никак не отлипнет, глаза ломает.

В реальные музеи мира ходите вдвоем?

Это мы очень любим, да. Не всегда так было, но лет десять назад вдруг холсты и краски потянули нас. В январе были в мадридском Прадо.

А в театр ты ходишь? На презентации альбома «Вольфганг» в ЦДХ вы устраивали чистый театр с дюжиной древних мосфильмовских стульев и полдюжиной древних деревянных радиоприемников, не говоря уже о Вике Толстогановой на сцене и мультике на экране.

Редко. Последний раз ходили на выступление Мартынова в театре Боякова. Вот прадед мой был абсолютно театральный человек, народный артист Монахов, основатель БДТ и его суперзвезда. У Алексея Толстого в «Хождении по мукам» барышни бегают на Монахова. В кино его помнят по роли помещика Троекурова в «Дубровском». В шестьдесят три года, в 1937-м, он женился на юной, семнадцатилетней, красавице, а та взяла да отравила его. Некоторые думают, что не обошлось без НКВД. Вот такая роскошная жизнь. Он был другом Бенуа и Горького. («Не надо идти по его стопам», - замечает Лида.) Начинал он с куплетов, а закончил Доном Карлосом в Александринке, просто стал великим артистом. Правда, при Сталине, после 1929 года, все его роли высохли и стали отдавать канцелярщиной. Прадед для меня и театр, и его история. А когда я увидел его молодого на фото в мемуарах, то обалдел - вылитый мой отец. Язык и стиль его мемуаров точно такие, как я сам бы написал. Причем вся ситуация и люди очень похожи на нынешние дела. Будто ничего не меняется.

У Башлачева не было ни поразившего меня слова, ни звука. Был поток, огненная лава, разрыв-трава

Смотрю на фото твоего прадеда и вижу тебя в составе куплетистов раннего «АукцЫона».

Я и говорю: ничего не меняется. Вот история про Шаляпина. Одна модная актриса отказалась выступать в театре Монахова, а билеты были все проданы. Чтобы не разориться, Монахов пригласил Шаляпина, который сказал: «Выпьешь со мной - спою бесплатно». А Монахов говорит: «Не могу, язва». Однако все-таки выпили, но на сцену супербас не вышел, потому что прадед предложил поехать к девочкам вместо спасения каcсы.

Сколько раз появлялись твои песни в телевизоре? Давай посчитаем: два раза в восьмидесятых, ноль раз в девяностых, пару раз в двухтысячных. Я имею в виду Гаркушу с песней «Я родился под колпаком» в фильме Учителя «Рок» 1987 года, того же года «Взломщика» Огородникова, опять с Гаркушей, «Музыкальный ринг» в 1989-м, «Дорогу» в «Брате-2» 2000-го, «Зимы не будет» в «Бумере» 2004-го. Спору нет, фильмы знатные, но… А, забыл, на радио пара песен из любимой народом «Птицы» крутилась в 1995-м. Не редко?

Ну мы к Диброву раза три еще ходили, на разные программы, после чего они закрывались. То ли совпадение, то ли что. На всех таких программах я бывал только потому, что просили друзья - Олег Гаркуша, Вова Волков, например. Если бы не друзья, нигде и никогда я бы на экране не появился. Какой-то я чужеродный для телевидения. Мой приятель, Леша Агранович, постановщик всяких зрелищ, церемоний и презентаций, всегда думает, что вот раз - и продвинет меня туда, в свет. Так вот, несколько лет назад он нас привлек выступать на одной из первых церемоний награждения премией «Золотой орел», где мы были втроем - я, Волков и Татьяна Гринденко. И мы были единственные, кого вырезали из записи.

А помнишь программу «Музыкальный ринг»? В том памятном «Ринге» 1989 года на АУ публика реагировала так же интересно, как на вполне обэриутскую лекцию Курехина «Ленин-гриб» в программе Шолохова «Пятое колесо».

При поступлении в Ленинградский рок-клуб, кстати, нас заподозрили, что мы казачки засланные. Там были уже группы без пафоса, так сказать. «Странные игры», например. За странных нас все и держали, нам-то было пофигу, как нас комсомольцы воспринимают. Честно говоря, за эти последние двадцать лет мое желание нигде не светиться, не тусоваться только окрепло. За всех остальных не буду говорить. Понимаешь, в восьмидесятых, когда мы только начали играть, конечно, хотелось узнаваемости и всяческой славы, но мы быстро остыли. Появиться в ящике основательно возможностей было много. Но когда я начал общаться с людьми оттуда, мне это не очень понравилось. Не люди, а вся атмосфера того, что называют шоу-бизнесом. Вот я и слился с ТВ, стал как-то резко отказываться от предложений. Круг общения и интересы были явно не мои. То есть это было скучно, муторно и непонятно зачем. Результаты редких появлений на ТВ мне не нравились. Чего там светиться, когда до сих пор в стране нет никакой музыкальной индустрии. Зарабатывание денег есть, а качества продукта на выходе нет. А тогда, в восьмидесятых и девяностых, это было тем более детским садом. Были музыкальные идеи - свои, не свои, неважно. И когда понимаешь, что, затратив много усилий и времени на реализацию этих идей, придется все превратить в балаган, в удобоваримый для телезрителя продукт, выбираешь другое: занимаешься только тем, что интересно. Вот я методично этим интересным и занимался. Мне было бы что-то интересно сделать со знакомыми режиссерами, может, и им со мной, но у нас свои дела, сложно найти время.

Так режиссер фильма про Ландау тебе нравится, потому ты там снялся?

Там были съемки сталинской Москвы в Харькове, эти сотни людей в одежке тридцатых, это настолько ни на что не похоже, не прожектерство, а эксперимент, по сути, не просто показ ряженых. Конечно, когда и человек, и идеи его нравятся, есть понимание того, что он не сделает фильм ниже ожидаемого уровня. Игорь Волошин, Илья Хржановский - они примерно на одной волне, мы много общались. Не то чтобы общие интересы, но мы в одном пространстве находимся, несмотря на то что мы разные. Бывало, другие режиссеры предлагали сценарии почитать, спрашивали, понравилось ли, здорово ли. Приходилось говорить, что не здорово, потому что не хочу я назад идти, спускаться в подвалы, терять время. Это чувство снижения полета и уровня присуще всем, то есть те проекты, где я мог бы десять лет назад поучаствовать, сейчас никак не подходят.

В шестьдесят три года, в 1937-м, прадед мой женился на юной, семнадцатилетней, красавице, а та взяла да отравила его

Все люди из состава «АукцЫона» как-то ненарочито, случайно подобрались для совместного творчества. К примеру, появился в поле зрения Озерского в Институте культуры человек с оперным вокалом, Сергей Рогожин - и тут же запел в АУ; пришел танцор диско, как сейчас говорят - представитель стиля жизни contemporary dance, Вова Веселкин - и сразу составил бешеный дуэт с Олегом Гаркушей. Никогда не было четкого плана, каким должен быть АУ?

Да, неплановое хозяйство. Но мы были амбициозны, нам хотелось всего и сразу. Люди собрались не совсем обычные, но это судьба. Как у Гаркуши в стихах, «мальчик как мальчик, родился под колпаком». Эти моменты объяснить нельзя, случилось, и все. В той стране мы просто не имели права выступать, только на танцах. Когда я уволился с работы, прогуляв два дня, родители сказали, что я с ума сошел, ведь в рок-клубе мы выступали лишь пять раз в год и совершенно бесплатно. Радовались сцене и звуку, только и всего. Но с 1988 года появились возможности для, так сказать, не бесплатного драйва. Гаркуша и Бондарик, осторожные люди, работали в своих конторах до 1991, что ли, года.

А с Сергеем Курехиным когда ты познакомился?

Где-то в 1985 году, но Гаркуша с ним больше знаком был, в «Поп-механике» активно участвовал. Как только Курехин увидел Гаркушу в «АукцЫоне», так сразу его и прибрал к рукам. У нас был общий друг, Фирсов, вот у него мы иногда встречались, особенно в последние годы жизни Сергея. Понимаешь, Курехин вообще на всех и на все повлиял, но не меньшее влияние оказывали остальные. «Аквариум» как музыкальное явление на меня повлиял намного больше, чем «Поп-механика». «Поп-механика» была порождением той атмосферы. Это было для нас нормальным визуальным воплощением происходящего вокруг. Вывел козла на сцену, вывел народных артистов в роли дворников, ну и молодец. Какого-то придыхания особого, криков «ах!» у нас не было. Понимаешь, тогда это было в голове у всех. Меня всегда больше интересовала музыка, козла мне было бы лень выводить, а он легко это всеобщее коллективное безумие воплощал. Мне и в «АукцЫоне» шоу было фиолетово. Озерский хочет спектакль - пожалуйста, пусть делает. Миллер хочет какой-то костюм на меня напялить - давайте, если не тесно в нем будет. Мы ничего не придумывали, все бралось из атмосферы того времени.

Во вполне советском, но хорошем фильме Учителя «Рок» идея была наглядной - показать невыносимых государству трубадуров-смутьянов как тихих, полезных обществу «винтиков»: простого кочегара Витю Цоя, нежного папу Борю Гребенщикова, стройного учителя танцев Антона Адасинского, ласкового киномеханика Олега Гаркушу и так далее. А что такое в реальности был Цой, к примеру?

Удивителен Цой, удивительна его судьба. Не кочегар, а Лермонтов скорее. Он достиг гигантской популярности без всяких масс-медиа вообще. Когда он появился на телевидении, он был настолько известен, настолько кумир, что это для телевизора было пиаром, а не для Вити. О Цое знали поголовно все без исключения. Однажды мы играли в «Поп-механике», в августе 1988 года, в Алуште. Мы приехали толпой, всей поп-механикой, нас было человек пятнадцать, в том числе я, Гаркундель, Гаспарян. Первый день был совсем дикий: нас не хотели селить в гостиницу, мы спали в каком-то деревянном пионерлагере, никому нафиг не нужные. К тому же был скандальный концерт. Но на следующий день приехал Цой, который уже сделал «Группу крови». И волшебным, резким образом все сразу поменялось. Нас поселили в лучшую гостиницу, мы ходили на спецпляж. Со всех сторон облепили поклонники, кричали: «Цой!» Еще Африка - Сергей Бугаев был дико популярен после фильма «Асса». Курехина вообще никто не знал, нас тем более, а Цой звучал из каждого магнитофона, киоска, кабака и закутка.

Мне и в «АукцЫоне» шоу было фиолетово. Озерский хочет спектакль - пожалуйста, пусть делает. Миллер хочет какой-то костюм на меня напялить - давайте, если не тесно в нем будет

Ваши дуэты с Волковым и Озерским можно послушать лишь в маленьких клубах. Что, лень афиши вешать на заборы, собирать «Олимпийский» какой-нибудь?

Ну-у-у… А зачем, а почему? Не думаю, что сейчас надо этим заниматься. Дело не в афишах, мало ли разных Васей Пупкиных висит над Тверской. Есть какое-то внутреннее ощущение, сколько народу может слушать эту музыку, кому она действительно нужна. Мне понятно, почему Цой мог собрать полмиллиона людей. А мы-то чего, с какими песнями, собственно, могли выходить: «Не могу и не умею быть таким, как все»? (Смеется.) Не думаю, что сейчас с Введенским и Хлебниковым можно быть кумирами страны.

Когда ты познакомился с Владимиром Волковым?

Волкова знал всегда. Но мы не были лично знакомы до 1997 года. Я был далек от музыки, что играл Волков, далек от всякого фри-джаза и прочего. Как-то судьба свела с ним, на похоронах Курехина. Вова рассказал о своем «Волков-трио», ну а потом вышла у нас первая запись - «Зимы не будет». Когда записали, я был в большом сомнении, стоит ли эту запись издавать. Это было даже для нас странное и непривычное звукоизвлечение. Перестраивался сам подход к музыке. Выбрали эксперимент, поэтому то, чем мы вдесятером занимались последние десять лет, не могло ничем помочь, это совсем другая деятельность. Прекрасно знаю, что моим близким друзьям, то есть всему «АукцЫону», это не нужно, это не в сфере их интересов. Дело не в том, на стихи кого петь, Хлебникова или Хвостенко. Дело вот в чем. Все диски, записанные с Волковым - абсолютно разовые вещи. Недавно мы с Вовой послушали кусочек «Безондерса» и поняли, что сейчас бы сделали совсем по-другому, а прошло-то лет пять всего. Понимаешь, это вставлено в контекст времени, это только мгновенно можно было записывать. Волков мобилен абсолютно - собрался за полчаса и приехал. Чего-то насвистели и сидим по ночам тихонько наигрываем, он на контрабасе тихонечко, чтобы соседей не будить. С большим АУ такое тогда было невозможно, но уже возможно сейчас. Все уже понимают, собрались и почувствовали. Вдруг стало понятно, как записывать без репетиций, без сотен дублей, как записывать саму данность времени во времени, в эту самую минуту. Все диски АУ делались традиционно: мы целый год репетировали песни, довольно мучительно, а потом быстро все записывали. Поэтому меня никогда не радовал результат: то, что придумывалось, никогда не получалось на записи, а я никак не мог понять почему. Вдруг дошло, что получалось только то, что происходило в самой студии, неожиданно, озаряло в процессе самой записи, а не на репетициях длиною в год. «Жилец вершин» получился потому, что не только все придуманное заранее, но и озарения разных людей на самой записи сразу вписывались. Но все-таки было еще придумывание. А вся работа с Волковым - чистая импровизация, без дублей. Просто пробуем три - обычно - варианта и выбираем. Так? Не так? Вот он! Он такой. И все.

Видеозапись интервью с Леонидом Федоровым и Дмитрием Озерским смотрите

В мой мир

В конце этой недели Леонид Федоров и «АукцЫон» представят альбом «На солнце» в солнечной стране Израиле. Чары слов и магия ритмов рока – об этом интервью в преддверии гастролей, а также о меланхолии и веселье, музыке, идеях и свободе. Честно и откровенно о восьми новых песнях и обо всем остальном от «заведующего всем» солнцепоклонника Леонида Федорова. Людям, которые действительно любят искусство, стоит искать его здесь и сейчас, а не в прошлом. Здесь и сейчас в буквальном смысле слова – 8 и 10 сентября в Иудейской пустыне и в Тель-Авиве.

– Леонид, в последнее время вы часто бываете в Израиле – с сольными концертами, с “АукцЫоном”, с другими проектами. Вы, пожалуй, наиболее часто выступающий здесь не израильский музыкант. Вам почему-то нравится здесь играть? Вам вообще важно, где вы играете?

– А мы сейчас разве в Израиле? На самом деле, мне все равно, где и для кого играть. Мне просто очень нравится Тель-Авив. Да и жена моя здесь всегда становится какой-то более румяной!

– Обычно у вас концерты проходят только в Тель-Авиве, а в этот ваш приезд один из концертов будет в Иудейской пустыне, рядом с горой Иродион. Вы вообще в курсе, где это, и почему концерт проходит именно там?

– Повторюсь, мне все равно, где играть, я играю там, куда зовут. Главное, чтобы сам концерт был хороший. Но я, конечно, знаю, что будет концерт в пустыне. Мне говорили, что это прекрасное место. Побывать в Иродионе – интересно, я там не был никогда.

– Вы и в прежних своих интервью многолетней давности также упоминали, что вам все равно, что за публика, сколько ее, и есть ли она вообще в зале. Это как-то изменилось с годами? Вы стали замечать людей в зале или вам по-прежнему все равно?

– Для меня это не имеет никакого значения, главное – это, то, что происходит на сцене. Единственное, что изменилось с годами – это отношению к количеству людей в зале. И если раньше мне казалось, что чем меньше зал – тем мне удобнее, то сейчас и это все равно. Я не то чтобы привык, а просто научился играть и в больших залах. Хотя, бывает по-всякому.

– Вы приезжаете с новой работой группы “АукцЫон”, альбомы которого выходят достаточно редко. Это само собой так получается или в какой-то момент вам хочется записать что-то именно с “АукцЫоном”?

– В принципе, с “АукцЫоном” я бы с удовольствием записывался хоть каждый месяц, но не хочется повторяться. Все обычно начинается с какой-то одной песни, и ты понимаешь, что вот она, та самая, из которой можно сделать что-то новое и интересное.

– А для вас лично новый альбом отличается кардинальным образом от предыдущих?

– Во-первых, мы впервые записывались полностью всей группой вживую. Кроме того, сейчас с нами начал играть трубач Юра Парфенов, и он как-то умудрился вдруг полностью изменить звучание духовой секции. В результате вся группа стала играть и звучать по-другому. Даже Волков, который тоже давно играет в “АукцЫоне”, с появлением Парфенова, тоже начал играть по-новому – на альбоме почти нет контрабаса, в основном Волков играл на клавишных инструментах. И еще это первая наша запись, где нет практически никакой студийной обработки материала. Все что записали живьем в студии – ровно то и звучит на пластинке. Более того, мы на сведении не использовали никаких эффектов и приборов – настолько кайфово было все записано! Основная масса вещей – записаны практически без дублей и наложений, при том что структура большинства композиций не была выстроена заранее.

– А все песни делались в студии или были репетиции?
– На самом деле, я буквально в течение нескольких лет пытался найти какие-то новые музыкальные линии, ходы, рифы, но потом все случилось спонтанно, и практически без репетиций. И, например, первая песня на альбоме была придумана уже прямо в студии во время записи. С другой стороны, песне “На солнце” уже несколько лет.
– Музыка “На Солнце” написана на стихи вашего клавишника Дмитрия Озерского, но ранее на ваших альбомах звучал и Хлебников, и Введенский, и даже “Слово о полку Игореве”. Как вообще вы выбираете тексты для своей музыки ?

– Все происходило достаточно случайно. Хлебников меня заинтересовал с подачи Хвоста (Алексея Хвостенко, – прим. авт.), это его идея, а потом я уже и сам втянулся. Введенским я заинтересовался тоже с подачи нашего приятеля, московского писателя Сергея Соловьева, который в свое время предложил мне сделать песню на стихи Введенского, чтобы включить ее в литературный альманах. Так песня “Сын” вышла под названием “Введенский” как приложение к книге “Фигуры Речи”. Ну а потом уже пошло-поехало… Мой друг художник Артур Молев познакомил меня с работами Дмитрия Авалиани. А идею “Слова о полку Игореве” подсказал мне Анри Волохонский, он в свое время мне показал кусочек того, что он сделал со “Словом”, и я это подхватил. На самом деле, Анри больше всего на меня повлиял в этом плане.

– Для вас ведь текст – это, прежде всего, музыка стихотворения, так?

– Да, наверное. Когда я пою, то я почти не анализирую то, что я пою, главное то, как это звучит. И только потом уже я задумываюсь, а что же я, собственно, такое спел (смеется).

– Расскажите о визуальном имидже и об аппликации, которую вы придумали для продвижения нового альбома. Говорят, ваши концерты-презентации альбома в Питере и в Москве сопровождал видеоряд, который произвел на зрителей колоссальное впечатление.

– Это все придумали и сделали наши друзья. Видеоряд делали люди из Екатеринбурга, Стас Словиковский и еще с ним ребята. Мы знакомы с ними очень давно, а впервые работали с ними еще когда делали презентацию альбома “Девушки поют”. Я, к сожалению, сам не видел ничего (смеется), все происходило за моей спиной. Но многие наши друзья до сих пор помнят этот видеоряд – и все в восторге. А идея аппликации – это тоже наши приятели из Санкт-Петербурга, работающие в крупном пиар-агентстве Great. Помимо аппликации, которая включает наш альбом при наведении камеры смартфона или планшета на любой источник света, они придумали очень много кайфовых вещей. Там целая бригада молодых креативных людей работает. У них была одна, я считаю, гениальная идея для Питера. Ведь само название “На Солнце” – очень иронично для города, где только 40 солнечных дней в году. Так вот, у нас уже пару лет как появились платные прокатные велосипеды. Они хотели на одной из велосипедных парковок поставить будку, в которой бы стояли бесплатные зонтики (потому что дождь в городе идет практически все время), и когда такой зонтик открываешь – то снизу там появляется обложка нашего альбома “На Солнце”. У них вообще было множество идей, мне все понравилось. А сделанное ими приложение для смартфона оказалось самым простым и самым дешевым.

– А как возникла идея ограниченного тиража диска с невидимыми красками, проступающими только на солнце?

– Тоже они. Мне вообще понравилось, что все их идеи шли именно от названия “На Солнце”. Да и само название, кстати говоря, родилось очень странно. У нас было несколько вариантов, в том числе “Луна упала”, которое очень нравилось Волкову, на что группа “АукцЫон”, собравшись, ему заявила: “Вова, ты знаешь, в нашем возрасте с такими названиями не шутят!” (смеется). Название “На Солнце” особенно никому не нравилось, но впоследствии оказалось, что оно дало возможность придумать много очень красивых вещей. Еще одна вещь, которую они придумали – надписи на домах, появляющиеся только когда на них попадает луч солнца (в Питере много старых нежилых домов, на стенах которых можно рисовать). Не знаю, воплотили ли они это…

– У вас помимо “АукцЫона” есть и сольное творчество, сотрудничество с Волковым, с Игорем Крутоголовым и многими другими. А в последнее время появляется также все больше кино или спектаклей с вашей музыкой. Вы как-то это отбираете это, специально пишете для кого-то музыку или люди берут уже готовое?
– В основном, конечно, берут готовое, но бывают и заказы. Как правило, получается очень смешно – заказывают музыку, мы ее делаем, а потом все, что мы делаем, вроде бы нравится, но в итоге по каким-то причинам это не подходит, и они берут уже старые записи. Проходит год, следующие люди заказывают музыку, мы ее делаем, а они берут предыдущую, и так это и продолжается, бесконечный цикл. Всем хочется “Зимы не будет”, “Летел и таял” и т.д. “Зимы не будет” по-моему аж в пяти или шести фильмах появляется!
– То есть не существует фильма или спектакля, для которых бы вы специально написали музыку?
– Ну почему же, фильмы как раз такие есть, только музыку, которую я для них писал, туда в итоге не вошла. И потом, если честно, мне не очень нравится писать для кино, потому что никак это новое российское кино не вдохновляет. А вот Волкову нравится. А я после второго просмотра говорю ему “Знаешь что, Вова, смотри это сам, а я больше это смотреть не могу!” Иногда кажется, что у львиной доли кинорежиссеров – у них какой-то свой собственный слух, и это с тем, что мне слышится – вообще никак не совпадает. Вот, например, наш с Волковым альбом “Гроза” – это тоже музыка к спектаклю была. Картина маслом: приходит совсем молодой парень, симпатичный, и говорит, что собирается ставить “Грозу”, но хочет, чтобы музыку писали только мы. Спрашивает – вы писали музыку для театра? Я посмеялся и рассказал всю эту историю, что пишу, музыка не подходит, берут старую. Мы написали, и вышло настолько буквально, как я ему рассказывал, что это очень смешно было. Он потом писал мне, извинялся за ситуацию.

– А каким образом возникали все ваши коллаборации: с Волковым, с Гринденко, с Мартыновым, Рибо, Медески, Крутоголовым? Вы кого-то искали, или же это все воля случая?
– Мне просто в какой-то момент стало не хватать “АукцЫона”, захотелось чего-то еще. Мне ведь нравится и многое другое в плане музыки, и в какой-то момент показалось, что какие-то определенные штуки, которые хотелось, я не могу делать с этой группой. Мне по-прежнему интересно и с “АукцЫоном”, потому что группа тоже постоянно меняется, но мне интересно попробовать себя и в других жанрах. Ну и, конечно же, случайность встречи с теми или иными людьми, тоже сыграли свою роль, никого специально я не искал.
– Вернемся к вашим поездкам в Израиль. Почему вы так часто здесь бываете? Вы уже сказали, что любите бывать в Тель-Авиве. С другой стороны, я знаю, что вы часто бываете и в Иерусалиме, вы ведь верующий человек, православный. Скажите, что для вас вообще Израиль?

– За последние как минимум десять лет очень много произошло в моей жизни событий, так или иначе связанных с этой страной. Мы и отдыхали здесь, и лечились, и работали, и вообще бывали столько раз, что я, наверное, уже просто привык, а может даже и полюбил. Мне здесь очень спокойно и никогда не надоедает. Хотя, казалось бы, непонятно, почему не надоедает, я ведь уже здесь практически все знаю, в Тель-Авиве – уж точно. В какой-то момент я проникся глубоким уважением к еврейскому народу со всей его историей. Да и вообще считаю, что Израиль – это форпост нашей иудео-христианской цивилизации. Ну и при своей разношерстности и разномастности, это все равно какой-то один очень сплоченный народ. Вроде бы, люди все здесь расслаблены и свободны, а с другой стороны – воюют постоянно, притом именно за эту свободу и за этот покой воюют. А в других странах люди, которые, казалось бы, должны наслаждаться свободой и покоем – они несвободные, неспокойные, хотя и не воюют вовсе, а все равно все время собачатся между собой.

Состав группы:
Леонид Федоров: вокал, электрогитара, акустическая гитара
Олег Гаркуша: шоумен, перкуссия, вокал
Виктор Бондарик: бас-гитара
Дмитрий Озерский: клавишные, перкуссия, труба
Николай Рубанов: саксофоны, бас-кларнет, жалейка
Борис Шавейников: ударные, перкуссия
Михаил Коловский: туба, тромбон
Юрий Парфенов: труба
Михаил Раппопорт: звукорежиссер

8 сентября – Сде-Бар, Иудейская пустыня, начало в 20:00 – билеты (проезд от Иерусалима от Центральной автобусной станции в сторону Текоа на автобусах маршрутов 265 и 266 – около 35 минут).

10 сентября – клуб «Барби», Тель-Авив, начало в 21:00 – билеты

Заказ билетов также в кассе «Браво ».

Страница мероприятия в фэйсбуке –