или даже отменять информацию, передаваемую лексическими или грамматическими средствами. Как ритм она формируется всеми языковыми средствами и оказывает воздействие на реализацию произносительных признаков единиц низших уровней. Единицы интонационной системы являются необходимой составляющей при отборе содержания иноязычного произношения.
Коммуникативная неадекватность навыков произносительной речи означает сбой в реализации коммуникативной или прагматической функции речи. Основной причиной коммуникативной неадекватности формируемых навыков является ориентированность обучения иноязычному произношению на формальные признаки. Можно утверждать, что обучение иноязычному произношению нельзя ограничивать упражнениями в нормативности озвучивания иноязычных фраз. Навыки иноязычного произношения являются неотъемлемым комплексом прагматического и стратегического аспектов речевой способности, их формирование требует более широких контекстов и большего разнообразия сопутствующих интеллектуальных действий, чем те, с которыми учитель имеет дело на уроке. Формирование комуникативно адекватных навыков ИП, способных функционировать в речи в качестве инструментов
речевых стратегий, не может опережать становление самих речевых стратегий. Приоритет одного из аспектов иноязычной речевой способности, может привести к дисбалансу всей структуры учебной деятельности. Обучение ИП должно обеспечивать формирование произносительных навыков в рамках гармоничного развития всех аспектов речевой способности.
Литература
1. Миролюбов, А.А. Методика обучения иностранным языкам: традиции и современность / А.А. Миролюбов. -М., 2010.
2. Примерные программы по учебным предметам. Иностранный язык. 5 - 9 классы. - М., 2010.
3. Пассов, Е.И. Коммуникативный метод обучения иностранному говорению / Е.И. Пассов. - М., 1991.
4. Репникова, Л.Н. Методика отбора интонационного материала для обучения говорению и чтению вслух в курсе второго иностранного языка: автореф. дис. канд. пед. наук / Л.Н. Репникова. - М., 1988.
5. Соколова, М.А. Практическая фонетика английского языка / М.А. Соколова, К.П. Гинтовт. - М., 2001.
6. Kelly, Gerald How to teach pronunciation / Gerald Kelly. - London, 2004.
Г.С. Прохоров
СОБЫТИЕ В МИРЕ «ДНЕВНИКА ПИСАТЕЛЯ» Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО
Настоящая статья посвящена изучению эстетической событийности в мире «Дневника писателя» Ф.М. Достоевского на примере его публицистического фрагмента «Фома Данилов, замученный русский герой». Мы показываем, как Ф.М. Достоевский последовательно трансформирует реальный, исторический факт в эстетическое событие. Автор уходит от фактически известного и конструирует вокруг героя «ситуацию неопределенности», момент выбора героем своей судьбы. Рядом с исторической последовательностью фактов возникает ее эстетическая вариация, сконструированная автором.
Ф.М. Достоевский, «Дневник писателя», художественная публицистика, событие.
The article is devoted to the study of aesthetic events in F.M. Dostoevsky"s “Writer"s diary” on the example of his journalistic fragment “Foma Danilov, the tormented Russian hero”. The author shows how Dostoevsky transforms a real historic fact into the aesthetic event. The author goes from the famous and constructs "the situation of uncertainty" around the hero, the moment of hero’s choice of his own fate. Aesthetic variation, designed by the author appears next to the historical sequence of facts.
F.M. Dostoevsky, Writer"s diary, art journalism, event.
За почти столетнюю историю изучения выработалась традиция, согласно которой внутренний стержень «Дневника писателя» - исторический факт: «Факт и документ становятся основой творческой мысли Достоевского, что отчетливо проявилось в одном из самых оригинальных его созданий -“Дневнике писателя”» . Согласно указанной традиции, в этом моножурнале нашли свое воплощение личные впечатления Ф.М. Достоевского, вызванные столкновением писателя с окружавшей его исторической действительностью. Эти впечатления классифицировались, обобщались и, в конечном счете, отлились в индивидуальную концепцию Рос-
сии 1870-х гг., свойственную писателю: «“Столетняя”, “Мужик Марей” - художественные иллюстрации к мыслям о народе и его идеалах; „Мальчик у Христа на елке“ - вставлен Достоевским в его публицистический трактат о городских, беспризорных детях и их воспитании» , . А потому О.Ф. Миллер, В.Ф. Переверзев, В.А. Десниц-кий, В.С. Нечаева, Д.В. Гришин, Т.В. Захарова и т.д., показывали, как на страницах моножурнала нашли свое непосредственное воплощение личные социально-политические взгляды Ф.М. Достоевского: «Не буду говорить здесь о нескончаемых противоречиях “Дневника”, в которых отразились его <Достоевско-
го> неуверенность и колебания на этот <Россия и Запад> счет. <...>. Достаточно будет отметить то кардинальное противоречие, которое проникает собой всю его публицистическую деятельность. Читатель уж должен был заметить, что отрицательное отношение к Западу не является у Достоевского абсолютным. Моментами он доходит до восторженного преклонения перед ним» , , , , , , . В этом регулярном приближении «Дневника писателя» к концептуально-дескриптивному явлению становится важной проблема художественнопублицистической границы и значения сюжетной событийности для описания указанной границы.
Исторический факт, теоретическая концепция -явления принципиально несобытийные; «несобытийные» - в значении, показанном М.М. Бахтиным, например, в его ранней работе «К философии поступка»: «Теоретический мир получен в принципиальном отвлечении от факта моего единственного бытия и нравственного смысла этого факта, “как если бы меня не было”... » . В указанном аспекте и исторический факт, и любая теоретическая концепция противостоят сюжету, который, - как раз, принципиально событиен, будучи непосредственной чередой поступков, раскрывающих активное присутствие личности в мире: «...эстетическое бытие ближе к действительному единству бытия-жизни, чем теоретический мир, поэтому столь и убедителен соблазн эстетизма. В эстетическом бытии можно жить,1 и живут, но живут другие, а не я...» . Решая проблему документальности «Дневника писателя» (и шире - проблему документальности т.н. художественно-публицистических образований), необходимо выяснить, насколько «публицистические» фрагменты «Дневника писателя» (и подобных ему произведений) событийны.
Для иллюстрации проблемы и способа ее разрешения обратимся к такому фрагменту «Дневника писателя», как «Фома Данилов, замученный русский герой» (3-я часть январского выпуска за 1877 г.). В первом приближении этот фрагмент вполне соответствует жанровому канону очерка, выработанному теорией журналистики. Конечно, очерк и близкий ему фельетон журналистика рассматривает как художественно-публицистические жанры, как формы, к которым применимо понятие «двойной подсудности» . Тем не менее, художественность подобных явлений, с точки зрения теории журналистики и публицистики, заключена в «упаковке»: «Фельетон не перестает быть фельетоном благодаря
1 «Наивный реализм близок к истине, поскольку не строит теорий, его практика могла бы быть сформулирована: живем и действуем мы <в> реальном мире, а мир нашей мысли - его отражение, имеющее техническую ценность, реальный мир только отражает мысль, но сам он не мыслится в своем бытии, а есть, и мы сами со всеми нашими мыслями и содержанием их в нем есмы, в нем живем и умираем» .
литературной обработке факта. Эта обработка придает факту объемность, зримость, делает его наглядным, убедительным для читателя» , . Художественность очерка или фельетона - это скорее не подлинная художественность, а живописность, нисколько не подрывающая эмпирический статус отраженных событий. Очерк описывает реальные факты; сколь очерк ни был бы красив, он, в отличие от произведений художественных, никогда не порождает другую реальность, иной мир: «Задача фельетониста значительно шире: он должен не просто описать какое-либо событие, но дать ему свое толкование. При этом толкование факта в форме художественных образов имеет такое же право на существование, как и толкование его в форме прямых авторских оценок. Разумеется, фельетонист не может выходить за пределы факта» . А потому субъект очерка - это не персонаж, а человек, взятый из реальной жизни: «Очеркист ищет в жизни непосредственно личность, которая воплощает в себе основные типические черты своего времени. Героем очерка может стать любой: журналист, экономист, политик, актер, повар, производственник и пр<очее>, тот, кто является явным представителем своей среды» .
Таковым человеком из жизни, к опыту которого Ф.М. Достоевский обращается как к аргументу в собственном споре с «циниками и премудрыми» 1870-х гг., кажется, можно и должно видеть Фому Данилова: «...послушайте, господа, знаете ли, как мне представляется этот темный безвестный Туркестанского батальона солдат? Да ведь это, так сказать,
Эмблема России, всей России, всей нашей народной России, подлинный образ ея...» . Используемые здесь выразительные средства (например, вводный риторический вопрос «Нет, послушайте, господа, знаете ли, как мне представляется...») - хорошо укладывается в очерковый канон .
Однако в сюжетном пространстве «Дневника писателя» автор обращается к жизни Фомы Данилова не как к факту, на основе которого легко сформулировать удачный и нужный публицисту аргумент в его общественно-политическом споре. Автор обращается к жизни Фомы Данилова как к непосредственному, личному, уникальному подлинно человеческому бытию. Журналистский жанр очерка исполняет здесь скорее роль «первичного жанра» , на основе которого формируются несвойственные очерку эстетические категории: литературный герой, сюжет, возникает внутренний мир.
Центральная ситуация фрагмента и главные события его выстроены - и это неподдельно важно - в зоне неизвестного: свидетелей смерти Фомы Данилова не было. На отсутствии свидетелей автор специально фокусирует внимание читателей, вводя даже несколько сомнительную2 фразу: «Я думаю, что
2 Утешение, испытываемое святым древности от мысли, что его смерть послужит примером и привлечет верующих, сомнительно, поскольку подобная мысль содер-
иные великомученики, даже из первых веков христианских, отчасти все же были утешены и облегчены, принимая свои муки, тем убеждением, что смерть их послужит примером для робких и колеблющихся и еще больших привлечет к Христу. Для Фомы даже и этого великого утешения быть не могло: кто узнает, он был один среди мучителей» .
Несмотря на отсутствие свидетелей, автор фрагмента знает о предмете изображения все, вплоть до мельчайших движений души Фомы Данилова, вплоть до внутренней речи последнего: «Был он еще молод, там где-то у него молодая жена и дочь, нико-гда-то он их теперь не увидит, но пусть: “где бы я ни был, против совести моей не поступлю и мучения приму”, - подлинно уж правда для правды, а не для красоты» . Откуда такие личностно глубинные детали известны Ф.М. Достоевскому? А они Ф.М. Достоевскому и не известны: они им порождены - где-то в текстовом пространстве фрагмента очеркист превращается во всеведующего повествователя. Рядом с исторической фигурой замученного в Туркестане солдата Фомы Данилова оказывается вариация, созданный автором-творцом герой.
Подобно тому, как в художественном произведении автор-творец «завершает» героя, в рассматриваемом фрагменте Ф.М. Достоевский творчески обрамляет жизнь человека. Как и в художественных произведениях, прием, организующий эстетическое завершение, - отбор тех жизненных событий, которые попадают в читательский кругозор, и их «восполнение» автором. Автор мог бы сосредоточиться на обстоятельствах пленения, на неспособности государства защитить жизнь своего подданного и солдата, на жизни в плену, на предсмертных мучениях. Однако он концентрирует повествователя строго на одной единственной линии - моменте избрания мученической кончины. Повествователь показывает обстоятельства, противостоящие такому выбору: личные (жена, дочь, собственная молодость), возможность по-тихому, без общественной огласки изобразить смирение и избежать смерти («Приму-де ислам для виду, соблазна не сделаю, никто не увидит, потом отмолюсь, жизнь велика, в церковь пожертвую, добрых дел наделую» .1 Наконец, повествователь не утаивает невоцерковленность героя: «... в свое время не прочь был погулять, выпить, может быть, даже не очень молился, хотя, конечно, Бога всегда помнил» . Все эти восполненные автором-творцом обстоятельства формируют иную
жит в себе оценку своей жизни как святой и, следовательно, вводит в соблазн гордыни. Ср. «Осознав свою святость, он <человек святой жизни> тем самым лишился всех своих заслуг <...>: грех победил, лукавый змий отуманил борца гордыней» .
1 Важно, что возможность формально принять чужие нормы, а впоследствии отказаться от них при удачном стечении обстоятельств - это реальная альтернатива выбору Фомы Данилова. Это - путь, который примерно в те же самые годы избрал Очарованный странник Н.С. Лескова: «...двух жен опять взял, а больше не принял, потому что если много баб, так они хоть и татарки, но ссорятся, поганые, и их надо постоянно учить» .
реальность, в которой и только в которой мученическая смерть никак не есть результат случайного стечения обстоятельств, но только лишь подлинное событие жизни-бытия героя - «перенесение персонажа через границу семантического поля» . В этом событии и сопутствующем событию выборе находит, вопреки жизненным акциденциям, свое полное воплощение Фома Данилов: «И вот вдруг велят ему переменить веру, а не то - мученическая смерть. При этом надо вспомнить, что такое бывают эти муки, эти азиатские муки! Пред ним сам хан, который обещает ему свою милость, и Данилов отлично понимает, что отказ его непременно раздражит хана, раздражит и самолюбие кипчаков тем, “что смеет, дескать, христианская собака так презирать ислам”. Но, несмотря на все, что его ожидает, этот неприметный русский человек принимает жесточайшие муки и умирает, удивив истязателей» . Перед нами отчетливая нацеленность повествователя не на формулировку некоего «урока», вытекающего из исторической ситуации общего смысла, а на воссоздании в случившемся живой событийности, глубоко личностного выбора, личностного поступка, в котором подлинно: «...единственное бытие-событие уже не мыслится, а есть, действительно и безысходно свершается через меня и других <...>. Единственную единственность нельзя помыслить, но лишь участно пережить» .
Вопреки жанровой традиции очерка, Ф.М. Достоевский входит в исторический факт и... «расшивает» последний. Писатель рисует тот самый эмпирически неизвестный миг, в который перед читателем возникает находящийся в ситуации выбора герой. Тем самым автор возвращает событийность историческому, абстрактному факту. Это - воссоздание момента не истории (Historie), а живого, текущего бытия (Geschichte), в котором живут и герои, и люди, в котором они принимают решение. Исторический миг превращается в эстетический объект, однако, в эстетический объект, тесно связанный с бытием, «отловленный» в самом бытии. В свете лика (ср.: ) Фомы Данилова (даже если он всего один, а он, что из истории очевидно, не один) комично несостоятельны общие суждения: «...наш народ <считают> хоть и добродушным и даже очень умственноспособным, но все же темной стихийной массой, без сознания, преданной поголовно порокам и предрассудкам, и почти сплошь безобразником» . Такая концепция разбивается не противоположной концепцией (нет, концепции могут выстраивать аргументы и контраргументы до бесконечости - и такую ситуацию «спора» очень хорошо знает «Дневник писателя»), она разбивается о телесную истину воссозданного автором лика Фомы Данилова. Если и впрямь простой человек способен осознанно пожертвовать собой ради своих идеалов и в этом активном самопожертвовании обрести свой подлинный лик, то какой-то ничтожно малой мелочью становится незнание героем самих слов типа «жертва», «лик», «идеал»: «О, конечно, мы образованнее его, но чему мы, однако, научим его - вот беда! Я, разумеется, не про ремесла говорю, не про технику, не про математические знания, - этому и немцы заезжие по найму
научат, если мы не научим, нет, а мы-то чему?» . «Культурные слова» и подобными ему людьми не сказаны Фомой Даниловым, но действенно утверждены (правда, чтобы увидеть это действенное утверждение и нужен восполняющий и завершающий взгляд писателя).
Таким образом, «Дневник писателя» не отражает одностороннее движение от исторического факта к авторской концепции, живописно выраженной. Его сюжет - радикальное движение в глубь единичного, «готового» случая. Автор «расшивает» случившееся, оживляет его участников и предлагает читателю вновь и вновь поприсутствовать в момент выбора, единожды совершенного героем и необратимого в его непосредственной, человеческой жизни-бытии. Автор оборачивает ось времени; он последовательно обращает читателя к событийности, к тому, что в реальном бытии человек утверждает себя поступками, а, совершая их, неминуемо расплачивается своей жизнью. Этот момент возвращенного события впоследствии превращается в эстетический объект, возвращающий концептуально-трафаретному миру
полноту и заставляющий задуматься о том, что являет собой окружающий нас мир в своей «конечной» сущности: «... проследите иной, даже вовсе и не такой яркий на первый взгляд факт действительной жизни, - и если только вы в силах и имеете глаза, то найдете в нем глубину, какой нет у Шекспира. Но ведь в том-то и весь вопрос: на чей глаз и кто в силах? Ведь не только чтоб создавать и писать художественные произведения, но и чтоб только приметить факт, нужно тоже в своем роде художника» .
Литература
1. Антонова, В.И. Художественно-публицистические жанры в газетной периодике / В.И. Антонова. - Саранск, 2003.
2. Бахтин, М.М. К философии поступка // М.М. Бахтин Собр. соч.: в 7 т. / под ред. С.Г. Бочарова, Н.И. Николаева. - М., 2003. - Т. 1.
3. Бахтин, М.М. Проблема речевых жанров // М.М. Бахтин Собр. соч.: в 7 т. / под ред. С.Г. Бочарова, Л.А. Го-готишвили. - М., 1997. - Т. 5.
4. Гришин, Д.В. Дневник писателя Ф.М. Достоевского / Д.В. Гришин. - Мельбурн, 1966.
5. Десницкий, В.А. Публицистика и литература в «Дневнике писателя» Ф.М. Достоевского // В.[А.] Десницкий На литературные темы. - Л.; М., 1933.
6. Дмитриева, Л.С. О жанровом своеобразии «Дневника писателя» Ф.М. Достоевского: (к проблеме типологии журнала) // Вестник Московского университета: Серия Журналистика.- М., 1969. - № 6. - С. 25 - 35.
7. Долинин, А.С. Последние романы Достоевского / А.С. Долинин. - М.; Л., 1964.
8. Достоевский, Ф.М. Дневник писателя за 1876 г. // Ф.М. Достоевский Полное собр. соч. - СПб., 1911. - Т. 20.
9. Достоевский, Ф.М. Дневник писателя за 1877 г. // Ф.М. Достоевский Полное собрание сочинений. - СПб., 1895. - Т. 11. - Ч. 1.
10. Журбина, Е.И. Повесть с двумя сюжетами: О публицистической прозе / Е.И. Журбина. - М., 1979.
11. Захарова, Т.В. «Дневник писателя» Ф.М. Достоевского как художественно-документальное произведение / Т.В. Захарова // О художественно-документальной литературе. - Иваново, 1972.
12. Карсавин, Л.П. О личности / Л.П. Карсавин // Commentationes ordinis philologorum universitati Lituanaelibi, Vol. III. - Kaunas, 1929.
13. Карсавин, Л.П. Основы средневековой религиозности в XII - XIII веках, преимущественно в Италии / Л.П. Карсавин. - Прага, 1915.
14. Кройчик, Л.Е. Современный газетный фельетон / Л.Е. Кройчик. - Воронеж, 1975.
15. Лесков, Н.С. Очарованный странник // Н.С. Лесков Собр. соч.: в 12 т. - М., 1989. - Т. 2.
16. Лотман, Ю.М. Структура художественного текста / Ю.М. Лотман. - М., 1970.
17. Любятинская, У.С. Исторические воззрения [Ф.М.] Достоевского: по материалу «Дневника писателя» Ф.М. Достоевского: дис. ... канд. ист. наук / У.С. Любятинская. - М., 2006.
18. Миллер, О.Ф. Русские писатели после Гоголя / О.Ф. Миллер. - Ч. 1. - СПб., 1886.
19. Мутовкин, А.А. Жанры в арсенале журналистики: в
2 ч. Ч. 2: Художественно-публицистические жанры / А.А. Мутовкин. - Омск, 2006.
20. Переверзев, В.Ф. Творчество Достоевского: Критический очерк / В.Ф. Переверзев. - М., 1912.
21. Черепахов, М.С. Проблемы теории публицистики / М. С. Черепахов. - М., 1971.
УДК 821.161.1.09
Г.Г. Рамазанова
В.Г. БЕЛИНСКИЙ О ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ПИСАТЕЛЕЙ «ВТОРОГО РЯДА» КОНЦА 30-х гг. (ПО МАТЕРИАЛАМ ОБЗОРОВ «МОСКОВСКОГО НАБЛЮДАТЕЛЯ»)
В статье анализируются библиографические обзоры В.Г. Белинского, опубликованные в журнале «Московский наблюдатель» в 1838 - 1839 гг., никогда прежде не становившиеся предметом отдельного рассмотрения. Сотрудничество с журналом пришлось на особый период духовной биографии Белинского, который называют периодом «примирения с действительностью». Особое миросозерцание критика в это время во многом определяло ракурс осмысления произведений писателей «второго ряда».
Проза писателей «второго ряда» П. Смирновского, П. Каменского, В. Владиславьева, поэзия Е. Бернета, А. Полежаева.
Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже
Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.
Размещено на http://www.allbest.ru/
Хотя автор "Дневника" изредка печатал в нем небольшие рассказы ("Мальчик у Христа на елке", "Мужник Марей", "Столетняя", "Сон смешного человека", "Кроткая"), его основное содержание составляли публицистические статьи, а также очерки, фельетоны, подходящие моменту мемуары. Литературная деятельность Достоевского была сопряжена с "тоской по текущему", другими словами, с глубоким интересом к современным событиям, характерным явлениям, выразительным деталям окружавшей его действительности. Наблюдая за всеми оттенками развития "живой жизни", он с неослабным вниманием следил за отражением ее проявлений в русской и иностранной периодике. По признанию очевидцев, писатель ежедневно просматривал газеты и журналы "до последней литеры", стремясь уловить в богатом многообразии значительных и мелких фактов их внутреннее единство, социально-психологические основания, духовно-нравственную суть, философско-исторический смысл.
Такая потребность диктовалась не только своеобразием романистики Достоевского, в которой органично сплавились вечные темы и злободневные проблемы, мировые вопросы и узнаваемые детали быта, высокая художественность и острая публицистичность. Писатель всегда испытывал страстное желание говорить напрямую с читателем, непосредственно влиять на ход социального развития, вносить незамедлительный вклад в улучшение отношений между людьми. Еще в издаваемых им совместно с братом в 1860-х годах журналах "Время" и "Эпоха" печатались его отдельные художественно-публицистические очерки и фельетоны.
Однако Достоевский намеревался выпускать сначала единоличный журнал "Записная книга", а затем - "нечто вроде газеты". Эти замыслы частично осуществились в 1873 году. когда в редактируемом им в это время журнале князя В.П. Мещерского "Гражданин" стали печататься первые главы "Дневника писателя". Но заданные рамки еженедельника и зависимость от издателя в какой-то степени ограничивали как тематическую направленность статей Достоевского, так и их идейное содержание. И вполне естественно, что он стремился к большей свободе в освещении "бездны тем", волновавших его, к раскованной беседе с читателями прямо от своего лица, не прибегая к услугам редакционных и издательских посредников.
С 1876 по 1881 год (с двухлетним перерывом, занятым работой над "Братьями Карамазовыми") Достоевский выпускал "Дневник писателя" уже как самостоятельное издание, выходившее, как правило, раз в месяц отдельными номерами, объемом от полутора до двух листов (по шестнадцать страниц в листе) каждый. В предуведомляющем объявлении, появившемся в петербургских газетах, он разъяснял: "Это будет дневник в буквальном смысле слова, отчет о действительно выжитых в каждый месяц впечатлениях, отчет о виденном, слышанном и прочитанном".
И в самом деле, на его страницах автор заводит пристрастный разговор, перемежающийся с личными воспоминаниями, о разных вещах и внешне вроде бы совсем не соприкасающихся сферах - о внешней и внутренней политике, аграрных отношениях и земельной собственности, развитии промышленности и торговли, научных открытиях и военных действиях. Внимание писателя привлекают железнодорожные катастрофы, судебные процессы, увлечение интеллигенции спиритизмом, распространение самоубийств среди молодежи. Его беспокоит распад семейных связей, разрыв между различными сословиями, торжество "золотого мешка", эпидемия пьянства. искажение русского языка и многие другие больные вопросы. Перед читателем открывается широчайшая историческая панорама пореформенной России: именитые сановники и неукорененные мещане, разорившиеся помещики и преуспевающие юристы, консерваторы и либералы, бывшие петрашевцы и народившиеся анархисты, смиренные крестьяне и самодовольные буржуа. Читатель знакомится и с необычными суждениями автора о личности и творчестве Пушкина, Некрасова, Толстого...
Однако "Дневник писателя" - не многокрасочная фотография и не калейдоскоп постоянно сменяющих друг друга пестрых фактов и непересекающихся тем. В нем есть свои закономерности, имеющие первостепенное значение. И о чем бы ни заводил речь автор "Дневника" - будь то общество покровительства животным или литературные типы, замученный солдат или добрая няня, кукольное поведение дипломатов или игривые манеры адвокатов, кровавая реальность террористических действий или утопические мечтания о "золотом веке"-его мысль всегда обогащает текущие факты глубинными ассоциациями и аналогиями, включает их в главные направлении развития культуры и цивилизации, истории и идеологии, общественных противоречий и идейных разногласий. Причем при освещении столь разнородных тем на предельно конкретном и одновременно общечеловеческой уровне Достоевский органично соединял различные стили и жанры, строгую логику и художественные образы, "наивную обнаженность иной мысли" и конкретные диалогические построения, что позволяло передать всю сложность и неодномерность рассматриваемой проблематики. В самой же этой проблематике он стремился определить ее этическую сущность, а также "отыскать и указать, по возможности, нашу национальную и народную точку зрения". По мнению Достоевского, всякое явление современной действительности должно рассматриваться сквозь призму опыта прошлого, не перестающего оказывать свое воздействие на настоящее через те или иные традиции. И чем значительнее национальное, историческое и общечеловеческое понимание злободневных текущих задач, тем убедительнее их сегодняшнее решение.
Такая работа, кажущаяся непосильной в наше время и целой редакции, полностью захватывала Достоевского и требовала от него огромного напряжения физических и духовных сил. Ведь ему одному необходимо было собирать материал, тщательно готовить его, составлять, уточнять, успеть издать его в срок, уложившись в заданный объем. Чрезвычайная добросовестность заставляла Достоевского по нескольку раз переписывать черновики, самого рассчитывать количество печатных строк и страниц. Боясь за судьбу рукописей, он сдавал их в типографию лично или передавал через жену, незаменимую помощницу, которая активно участвовала в подготовке "Дневника писателя" и в его распространении. После каждого выпуска Достоевский, по свидетельству очевидца, "несколько дней отдыхал душою и телом... наслаждаясь успехом...".
Читая "Дневник писателя" сегодня, не перестаешь удивляться, может быть, самому главному в нем, что и через сто лет многие авторские выводы не только жгуче актуальны, но и жизненно необходимы при совестливой, глубокой и по-настоящему реалистической проверке нравственного содержания тех или иных задач и соответствия выбираемых для их осуществления средств. И вряд ли стоит сомневаться, что они еще долго останутся актуальными, хотя действительность сильно меняется и неузнаваемо изменится в будущем.
Думается, тайна неумирающего значения необычной и непривычной для нас публицистики заключается не столько в ее точности и остроте, сколько в мудром проникновении в самую сердцевину рассматриваемых проблем, а также в единстве, которое обнаруживается в предельно разнообразном содержании. Поэтому, очерчивая тематический круг публицистики Достоевского с ее болью и тревогой, чрезвычайно важно выделить в ней руководящие идеи, раскрывающие внутреннюю логику порою невидимой связи несходных фактов, событий, явлений, обнажающие общие корни тех или иных "больных" вопросов жизни и подсказывающие пути их решения.
Публицистика Достоевского дает редкий и выразительный, но, к сожалению. недостаточно усвоенный урок многостороннего и предугадывающего понимания современной ему действительности. Пожалуй, более чем кто-либо из русских писателей он пристально всматривался в эту действительность, когда в пореформенной России совместились "жизнь разлагающаяся" и "жизнь вновь складывающаяся", когда "все вверх дном на тысячу лет".
Писателя чрезвычайно озадачивало, что в эпоху "безалаберщины" и "великих обособлений" возникает "куча вопросов, страшная масса все новых, никогда не бывавших, до сих пор в народе неслыханных". Однако сложность "теперешнего момента" усугублялась в его представлении тем, что "каждый ответ родит еще по три новых вопроса, и пойдет это все crescendo. В результате хаос, но хаос бы еще хорошо: скороспелые решения задач хуже хаоса" (I, 25, 174). Хуже потому, что не вылечивают социальные болезни, а лишь загоняют их вглубь. Не лучше и прямолинейные решения, страдающие воинствующей односторонностью. Как среди "старичков" .и консерваторов, так среди "молодых" и либералов, замечает писатель, "народились мрачные тупицы, лбы нахмурились и заострились,- и вес прямо и прямо, все в прямой линии и в одну точку".
Будучи принципиальным противником скороспелых и прямолинейных решений, Достоевский тщательно изучал текущие явления в эту "самую смутную, самую неудобную, самую переходную и самую роковую минуту, может быть, из всей истории русского народа" в свете великих идей, мировых вопросов, всего исторического опыта, запечатлевшего основные свойства человеческой природы. Характеризуя собственную публицистическую методологию, он говорил о необходимости давать "отчет о событии не столько как о новости, сколько о том, что из него (события) останется нам более постоянного, более связанного с общей, с цельной идеей". По его мнению, нельзя "уединять случай" и лишать его "права быть рассмотренным в связи с общим целым".
В представлении Достоевского идеалы возникающей потребительской цивилизации далеко не безобидны для нравственного состояния личности и направления исторического развития, поскольку укрепляют в человеке "ожирелый эгоизм", делают его неспособным к жертвенной любви, потворствуют формированию разъединяющего людей гедонистического жизнепонимания. И тогда "чувство изящного обращается в жажду капризных излишеств и ненормальностей. Страшно развивается сладострастие. Сладострастие родит жестокость и трусость... Жестокость же родит усиленную, слишком трусливую заботу о самообеспечении. Эта трусливая забота о самообеспечении всегда, в долгий мир, под конец обращается в какой-то панический страх за себя, сообщается всем слоям общества, родит страшную жажду накопления и приобретения денег. Теряется вера в солидарность людей, в братство их, в помощь общества, провозглашается громко тезис: "Всякий за себя и для себя"... все уединяются и обособляются. Эгоизм умерщвляет великодушие" (I, 25, 101).
Глубокое понимание подобных нетривиальных причинно-следственных связей и непрямолинейных закономерностей общественного развития позволяло Достоевскому еще в зародыше раскрывать нравственную половинчатость различных новоиспеченных идеалов, а точнее идолов, не искореняющих, а лишь иначе направляющих и тем усложняющих извечные пороки людей, приспосабливающихся к ним. Таких идолов или "невыясненных идеалов" в системе его размышлений можно назвать еще "несвятыми святынями". Он писал, что не может жить без святынь, но все же хотел бы святынь хоть капельку посвятее, не то стоит ли ми поклоняться?" Несвятых святынь, превращающихся при бездумной фетишизации в "мундирные" идеи, Достоевский находил вокруг себя предостаточно - например, фальшивые лозунги свободы, равенства и братства, ведущие на деле к торжеству посредственности и денежного мешка. Чутье на такие перевертыши, когда за речами о правде скрывается ложь, за претензией на истину и здравый смысл - мошенничество, за стремлением к подвигу - злодейство и т. п., у него было необыкновенное. И он постоянно снимал позолоту с благородных по видимости формулировок, обнажал в них не всегда осознаваемые глубинные мотивы, не входящие в поле зрения "мудрецов чугунных идей" и "исступленной прямолинейности".
Поэтому важное значение в публицистике Достоевского имеет критическое рассмотрение внедряемых в социальное сознание репутаций различного рода деятелей, своеобразие которых заключается не в высоком духовно-нравственном состоянии их души, а в привилегированном социальном положении, в достижениях ума и таланта. Перед условными лучшими людьми, как он их называл, преклоняются как 6ы по принуждению, в силу их социально-кастового авторитета, который меняет свои формы при перестройке конкретно-исторических обстоятельств. Писатель и наблюдал как раз одну из подобных смен, когда от прежних условных людей "как бы удалилось покровительство авторитета, как бы уничтожилась их официальность" (княжеская, боярская, дворянская) и их место занимали профессиональные политики, деятели науки, денежные дельцы... С беспокойством отмечал он, что никогда в России не считали новую условность - "золотой мешок" - за высшее на земле, что "никогда еще не возносился он на такое место и с таким значением, как в последнее наше время", когда поклонение деньгам и стяжание захватывают все сферы жизни и когда под эгидой этой новой условности наибольший авторитет приобретают промышленники, торговцы. юристы и т. п. "лучшие люди". Достоевский считал, что развратительнее подобного поклонения не может быть ничего, и с опасением обнаруживал везде его развращающее воздействие: "В последнее время начало становиться жутко за народ: кого он считает за своих лучших людей... Адвокат, банкир, интеллигенция". (Неизданный Достоевский. Записные книжки и тетради 1860 - 1881 гг., с. 587).
К "лучшим людям", по его наблюдению, все чаще стали относить деятелей науки, искусства и просвещения: "Решили наконец, что этот новый и "лучший" человек есть просто человек просвещенный, "человек" науки и без прежних предрассудков" (I. 23. 156). Но мнение это трудно принять по очень простому соображению: "человек образованный не всегда человек честный", а "наука еще не гарантирует в человеке доблести".
Противоречие между образованностью и нравственностью Достоевский относил к числу важнейших в новое время и постоянно отмечал его. "Или вы думаете,- обращался он к тем, кто видел в повышении образования панацею от всех бед,- что знания, "научки", школьные сведеньица (хотя бы университетские) так уже окончательно формируют душу юноши, что с получением диплома он тотчас же приобретает незыблемый талисман раз навсегда узнавать истину и избегать искушений, страстей и пороков?" По его убеждению, своеобразие научной деятельности, требующей, казалось бы, самоотвержения и великодушия, обнаруживает тем не менее "низменность нравственного запроса, нравственного чувства", что не способствует духовному просветлению и душевному оздоровлению человека. Отсюда и естественное появление высокообразованных и прехитрых монстров с многосложной жаждой интриги и власти, а также таких, например, вопросов: "Но многие ли из ученых устоят перед язвой мира? Ложная честь, самолюбие, сластолюбие захватят и их. Справьтесь, например, с такою страстью, как зависть: она груба и пошла, но она проникнет и в самую благородную душу ученого. Захочется и ему участвовать во всеобщей пышности, в блеске... Напротив, захочется славы, вот и явится в науке шарлатанство, гоньба за эффектом, а пуще всего утилитаризм, потому что захочется и богатства. В искусстве то же самое: такая же погоня за эффектом, за какою-нибудь утонченностью. Простые, ясные, великодушные и здоровые идеи будут уже не в моде: понадобится что-нибудь гораздо поскоромнее: понадобится искусственность страстей" (I, 22, 124).
В эпоху всевозможных смешений и сложных сочетаний, коварных идолов и раздвоенности поведения Достоевский придавал особое значение духовной трезвости, нелегкому умению отделять зерна от плевел, способности распознавать еще в истоках порочные движения "натуры", нередко глубоко спрятанные под покровом самых благопристойных форм неосознанного эгоистического лицемерия, престижных видов деятельности или даже человеколюбивых идей.
По наблюдению Достоевского, наступили такие времена, когда со всей остротой и серьезностью встают проблемы честной неправды или искренней лжи, то есть бессознательной подмены подлинных ценностей мнимыми, безотчетно укороченного, непродуманного до конца отношения к разным вопросам жизни. В результате люди теряют способность замечать, что затемнился идеал прекрасного и высокого, что извращается и коверкается понятие о добре и зле, что нормальность беспрерывно сменяется условностью, что простота и естественность гибнут, подавляемые беспрерывно накопляющеюся ложью. Так, наивное приятие условными лучшими людьми своей условности за нечто безусловное, самоотождествление с играемой в обществе ролью придает их поведению невольный оттенок обманывающего актерства. В их душе создается своеобразный "внутренний театр", поддерживающий естественность внешнего рисунка исполняемой роли и маскирующий пороки, что существенно усиливает взаимное непонимание представителей разных сословий и групп общества. Отрицательное значение игры в благородство, когда блестящая наружность поведения светских людей, правительственных чиновников, литераторов, артистов сочетается с "недоделанностью" их души, а над сердцем и умом висит "стальной замочек хорошего тона", писатель видел в том, что она вместо действительной "красоты людей" создает фальшивую "красоту правил", которая не только маскирует пороки, но и незаметно помрачает простоту души и "съедает" ее подлинные достоинства. Ведь по какому-то особому закону "буква я форма правил" незаметно скрадывают "искренность содержания", что мешает самосовершенствованию человека, укрепляет его "недоделанность".
Даже в таланте писатель находил часто неизбежную возможность излишней "отзывчивости" и "игривости", что опять-таки невольно усыпляет совесть, уклоняет от истины, удаляет от человеколюбия. Например, увлечение красным словцом или высоким слогом постепенно мельчит ум и огрубляет душу у иного великодушного литератора или юриста. Вместо сердца у такого деятеля начинает биться "кусочек чего-то казенного, и вот он, раз навсегда, забирает напрокат, на все грядущие экстренные случаи, запасик условных фраз, словечек, чувствиц, мыслиц, жестов и воззрений, все, разумеется, по последней либеральной моде, и затем надолго, на всю жизнь, погружается в спокойствие и блаженство" (I, 23, 12).
Неразличение правды, основанное на искренней лжи, Достоевский обнаруживал и в необузданном оптимизме современных прогрессистов, возлагавших надежду при движении к всечеловеческому братству на успехи культуры и цивилизации. Однако при непредвзятом взгляде оказывается, что в результате цивилизации люди приобрели "коротенькие идейки и парикмахерское развитие... циничность мысли вследствие се короткости, ничтожных, мелочных форм", окультурились лишь в новых предрассудках, новых привычках и новом платье.
К тому же набравшая силу буржуазная цивилизация порождала процессы, не побуждавшие к глубокой духовной культуре, которая преобразила бы весь строй душевного мира человека и эгоистических стимулов его поведения и остановила бы периодические войны.
Напротив, согласно неявным законам, прогресс и "гуманность", не имеющие достаточного духовного основания и ясного нравственного содержания, грозят обернуться и оборачиваются регрессом и варварством. Например, внешнее достижение благородной цели равенства людей не облагораживает их внутренне. Ведь "что такое в нынешнем образованном мире равенство? Ревнивое наблюдение друг за другом, чванство и зависть..." И никакие договоры не способны предотвратить войны, если сохраняется подобное состояние человеческих душ, видимое или невидимое соперничество которых порождает все новые материальные интересы и соответственно требует увеличения разнообразия всевозможных захватов. В результате мирное время промышленных и иных бескровных революций, если оно не способствует преображению эгоцентрических начал человеческой деятельности, а, напротив, создает для них питательную среду, само вызывает потребность войны, "выносит ее из себя как жалкое следствие". Поэтому, считал Достоевский, необходимо трезво и, так сказать, заранее оценивать те или иные перспективы "хода дела", постоянно спрашивать себя: "В чем хорошее и что лучшее... В наше время вопросы: хорошо ли хорошее?" Размышляя над этими вопросами, он отмечал в "Дневнике писателя": "Ясно и понятно до очевидности, что зло таится в человечестве глубже, чем предполагают лекаря-социалисты, что в никаком устройстве общества не избегнете зла, что душа человеческая останется та же, что ненормальность и грех исходят от нее самой и что, наконец, законы духа человеческого столь еще неизвестны, столь неведомы науке, столь неопределенны и столь таинственны, что нет и не может быть еще ни лекарей, ни даже судей окончательных..." (I, 25, 201).
Раскрывая сложный духовный мир человека, многоразличные движения его свободной воли, Достоевский обнаруживал, что все они, несмотря на неодинаковое содержание и разные сферы действия, направлены обычно к самосохранению, господству и наслаждению. И в бытовых, служебных, любовных взаимоотношениях людей, и во всеохватных принципах и идеях естественные гордо-эгоистические и агрессивно-гедонистические свойства человеческой природы, если их "натуральность" не пресечена и не подчинена действительно укорененному в бытии высочайшему идеалу, ведут потенциально и реально к самопревозношению разнородных личностей, к их разъединенности и вражде. И не образованием, не внешней культурностью и светским лоском, не научными и техническими достижениями, а лишь "возбуждением высших интересов", устремленных к идеям вековечным, к радости абсолютной, можно перестроить глубинную структуру эгоистического мышления.
Без "великой нравственной мысли", т.е. без христианской веры, считал Достоевский, невозможно нормальное развитие, гармоничный ум и жизнеспособность личности, государства, всего человечества, поскольку только в ней человек постигает "всю разумную цель свою на земле" и осознает в себе "лик человеческий". Без обретения же смысловой полноты и высоты бытие человека оказывается неестественным и нелепым, связи его с различными проявлениями жизни становятся тоньше, а сама жизнь выливается в перекосы и катастрофы. Потому-то так тревожило писателя его время, когда с прогрессирующей быстротой стало повсеместно распространяться безразличное и даже нигилистическое отношение к высшим идеям человеческого существования как к "вздору" и "стишкам".
Но именно в потере вековечных идеалов, высшего смысла, высшей цели жизни, в исчезновении "высших типов" вокруг Достоевский находил первопричину подспудного разлития нигилистической атмосферы, когда "что-то носится в воздухе полное материализма и скептицизма; началось обожание даровой наживы, наслаждения без труда; всякий обман, всякое злодейство совершаются хладнокровно; убивают, чтобы вынуть хоть рубль из кармана. Я ведь знаю, что и прежде было много скверного, но ныне бесспорно удесятерилось. Главное, носится такая мысль, такое как бы учение или верование" (I, 22, 31).
"Почему же мы дрянь?" - спрашивал Достоевский, вникая в эти неосознанные учения и безотчетные верования, и отвечал: "Великого нет ничего". В отсутствии представлений о величии и неслучайности человеческой жизни на земле он обнаруживал корни взаимообусловленных духовных болезней своего века.
В народной вере в вечный свет Достоевский находил основу для настоящего просвещения, без которого неосуществимо "великое дело любви". Смысл подлинного просвещения выражен, по его мнению, в самом корне этого понятия, есть "свет духовный, озаряющий душу, просвещающий сердце, направляющий ум, подсказывающий ему дорогу жизни". Такое просвещение и отличает, по его мнению, условных лучших людей от безусловных, которые познаются не социально-кастовой принадлежностью, не умом, образованностью, богатством и т.п., а наличием духовного света в своей душе, благоустроенностью сердца, высшим нравственным развитием и влиянием. К таким людям он относил испокон веков распространенных на Руси праведников, в которых ярко выражена "потребность быть прежде всего справедливыми и искать лишь истины". Народные святыни. а не науки и привилегии, отмечал писатель, указывают лучших людей. "Лучший человек по представлению народному - это тот, который не преклонился перед материальным соблазном... любит правду и, когда надо, встает служить ей, бросая дом и семью и жертвуя жизнью" (I, 23, 161).
При общем взгляде на публицистику писателя прослеживается взаимосвязь тех свойств, которые составляют "благородный материал", входят в "эстетику души" безусловных лучших людей, получивших истинное просвещение и способных стать братьями другим. Праведность, правдолюбие, глубокий ум. возвышенность, благородство, справедливость, честность, подлинное собственное достоинство, самоотверженность, чувство долга и ответственности, доверчивость, открытость, искренность, простодушие, скромность. умение прощать, органичность и целостность мировосприятия, внутреннее благообразие и целомудрие - эти духовно-душевные черты, свидетельствующие о внутренней победе над эгоцентрическими началами неправедного строя жизни, определяют личности, перед которыми "добровольно и свободно склоняют себя, чтя их истинную доблесть", перед которыми преклоняются "сердечно и несомненно".
Достоевский считал, что не "начало только всему" есть личное самосовершенствование, но и продолжение всего и исход. Оно объемлет, зиждет и сохраняет организм национальности, и только оно одно, поскольку идеал гражданского устройства, складываясь исторически, является исключительно результатом "нравственного самосовершенствования единиц, с него и начинается... было так спокон века и пребудет во веки веков" (I, 26, 165).
Таким образом, подлинное преуспевание общества в самых разных областях неразрывно связано с внутренним нравственным благоустроенном его граждан. Говоря, например, о возможном изменении и оздоровлении чиновничьей деятельности, Достоевский подчеркивает, что оппозиция бюрократии бьет мимо цели: "Главного-то шагу и не видят... Сущность в воспитании нравственного чувства". Без учета этой сущности постоянное сокращение штатов приводит тем не менее к тому, что штаты парадоксальным образом как бы увеличиваются. Чиновники же, симулируя никак не определяемую нравственную активность, пытаются ограничиться косметическими переменами. ничего по существу не меняя и рассуждая про себя: "...мы уж лучше сами как-нибудь там исправимся, пообчистимся, ну, что-нибудь введем новое, более, так сказать, прогрессивное, духу века соответствующее, ну там станем как-нибудь добродетельнее или что..." В результате освобожденный от крепостной зависимости народ не имеет самостоятельности и духовной поддержки, поскольку в земстве, общине, суде присяжных и в других демократических формах общества "тянет к чему-то похожему на начальство". Назначаются ревизии, устраиваются комиссии, выделяющие из себя подкомиссии. Дотошные наблюдатели, замечает писатель, подсчитали, что "у народа теперь, в этот миг, чуть ли не два десятка начальственных чинов, специально к нему определенных, над ним стоящих, его оберегающих и опекающих. И без того уже бедному человеку все и всякий начальство, а тут еще двадцать штук специальных! Свобода-то движения ровно как у мухи, попавшей в тарелку с патокой. А ведь это не только с нравственной, но и с финансовой точки зрения вредно, то есть такая свобода движения" (I, 27, 17).
Отсутствие "главного шагу" ослабляет, по мысли Достоевского, и различные экономические реформы, силящиеся сию же минуту, "вдруг и совсем даже как-то внезапно, иной раз даже никак до того неожиданным предписанием начальства", улучшить текущую действительность, повысить бюджет государства, погасить долги, преодолеть дефицит. Однако при такой торопливости добиваются только "временной, материальной глади", воспроизводят в слегка подновленном виде лишь существующее. Эти "механически-успокоительные утешения" не приводят к "действительно гражданскому, нравственно-гражданскому" порядку и сохраняют общую атмосферу для тех, кто точит зубы на казну и общественное достояние, кто превращается "в карманных промышленников, иные в дозволенных, а иные и прикрывать себя юридически не станут". Нравственно-гражданский беспорядок при паллиативном экономическом процветании разлагает сознание наблюдающих его и укрепляет социальное нестроение. "Посмотрит иной простак кругом себя и вдруг выведет, что одному-де кулаку и мироеду житье, что как будто для них все и делается, так стану-де и я кулаком,- и станет. Другой, посмирнее, просто сопьется, не потому, что бедность одолела, а потому, что от бесправицы тошно. Что же тут делать? Тут фатум" (I, 27, 17).
Для одоления этого фатума необходимо, утверждал Достоевский, направить внимание "в некую глубь, в которую, по правде, доселе никогда и не заглядывали, потому что глубь искали на поверхности". Нужен "поворот голов и взглядов наших совсем в иную сторону, чем до сих пор... Принципы наши некоторые надо бы совсем изменить, мух из патоки повытащить и освободить". Следует, считал он, хоть на малую долю забыть о сиюминутных потребностях, сколь ни казались бы они насущными, и сосредоточиться на "оздоровлении корней", другими словами, на создании условий для сохранения народных традиций и идеалов, для развития подлинного просвещения, для формирования безусловных лучших людей. Тогда появится надежда на соборное разрешение разногласий различных слоев общества, "всеобщего демократического настроения и всеобщего согласия всех русских людей, начиная с самого верху". Тогда и текущая действительность с ее безотлагательными задачами, финансовыми и экономическими проблемами может измениться не косметически только, а радикально, поскольку сама подчинится новому принципу и "войдет в смысл и дух его, преобразится непременно к лучшему". Тогда и нравственность выйдет из-под разрушительного управления экономики, которая (а вместе с ней науки, ремесла, техника) под ее воздействием станет более разумной и человечной, поскольку разумными и человечными станут и потребности людей.
По убеждению Достоевского, в числе новых принципов следует твердо усвоить, что нельзя искусственно подгонять историю и устраивать из нее водевиль (порою жестокий и трагический), что всякие, даже здравые, новшества не осуществляются в один миг, а их успех определяется "предварительной культурой", обогащенностью результатами духовного труда многих предшествующих поколений.
Надо помнить и не забывать, подчеркивал Достоевский, что истинный плодотворный результат любого дела зависит не от верного денежного расчета и не от деятельности мифического "нового человека", которого никто и нигде не видел и "новая нравственность" которого не поддается разумному уяснению, а от золотого запаса благородного человеческого материала, постоянно созидаемого растущими из древних корней н непрерываемыми духовными традициями. "Деньгами вы, например, настроите школ, но учителей сейчас не наделаете. Учитель-это штука тонкая; народный, национальный учитель вырабатывается веками, держится преданиями, бесчисленным опытом. Но. положим, наделаете деньгами не только учителей, но даже, наконец, и ученых; и что же? - все-таки людей не наделаете. Что в том, что он ученый, коли дела не смыслит? Педагогии он, например, выучится и будет с кафедры сам отлично преподавать педагогию, а все-таки педагогом не сделается. Люди, люди - это самое главное. Люди дороже даже денег. Людей ни на каком рынке не купишь и никакими деньгами, потому что они не продаются и не покупаются, а опять-таки только веками выделываются; ну, а на века надо время, годков эдак двадцать пять или тридцать, даже и у нас, где века давно уже ничего не стоят. Человек идеи и науки самостоятельной, человек самостоятельно деловой образуется лишь долгою самостоятельною жизнью нации, вековым многострадальным трудом ее - одним словом, образуется всею исторического жизнью страны" (Достоевский Ф.М. Дневник писателя. М., 1989, с. 30).
Достоевский не сомневался, что нравственные начала являются основой всему, в том числе и благополучию государства, хотя оно на первый взгляд кажется зависимым от выигранных битв или хитроумной политики.
Для достойной и долговечной жизни народам и государствам, полагал писатель, необходимо свято хранить высокие идеалы, ибо "как только после времен и веков (потому что тут тоже свой закон, нам неведомый) начинал расшатываться и ослабевать в данной национальности ее идеал духовный, так тотчас же начинала падать и национальность, а вместе падал и весь се гражданский устав, и померкали все те гражданские идеалы, которые успевали в ней сложиться... Стало быть, гражданские идеалы всегда прямо и органично связаны с идеалами нравственными, а главное то, что несомненно из них только одних и выходят! Сами же по себе никогда не являются, ибо, являясь, имеют лишь целью утоление нравственного стремления данной национальности, как и поскольку это нравственное стремление в ней сложилось" (I, 26, 166).
Следовательно, политика чести и великодушия, которая подчиняется "нравственному стремлению" и которую не следует разменивать на торопливые барыши, есть "не только высшая, но, может быть, и самая выгодная политика для великой нации, именно потому, что она великая. Политика текущей практичности и беспрерывного бросания себя туда, где повыгоднее, где понасущнее, изобличает мелочь, внутреннее бессилие государства, горькое положение. Дипломатический ум, ум практической и насущной выгоды всегда оказывался ниже правды и чести, а правда и честь всегда кончали тем, что всегда торжествовали. А если и не кончали тем, то кончат тем, потому что так того, неизменно и вечно, хотели и хотят люди" (I, 23, 66).
По логике Достоевского, принципы "святости текущей выгоды" и "плевка на честь и совесть, лишь бы сорвать шерсти клок" могут временно давать определенные материальные результаты. Но они же порождают захватнические войны, духовно развращают нации и в конце концов губят их. И наоборот. Вера в вечные (а не условно-выгодные) идеалы придает политике духовный смысл, поддерживает нравственное здоровье и величие нации. В таком случае войны, если они вынуждены, носят исключительно освободительный характер и преследуют лишь "великую и справедливую цель, достойную великой нации".
Именно в контексте нравственно состоятельной политики рассматривал Достоевский в "Дневнике" бескорыстную помощь России борьбе балканских славян против турецкого ига. По мнению писателя, подлинная выгода русского государства заключается в том, чтобы всегда поступать честно, идти даже на математически явную невыгоду и жертву, лишь бы не нарушить справедливости.
История показывала Достоевскому, что Россия сильна "идеей, завещанной ей рядом веков", "всецелостью и духовной нераздельностью" народа, способного в годину суровых испытаний проявить величайшую волю ради подвига великодушия. Дойдя "до последней черты, то есть когда уже идти некуда", русский народ преодолевал роковые раздоры и тяжелые страдания благодаря "единению нашего духа народного", без которого и политика, и наука, и техника, и оружие оказались бы беспомощными. Писатель призывал всемерно сохранять это единение не только в кризисные моменты истории, но и в повседневной жизни и не разменивать "великие мысли" на третьестепенные соображения. Ведь только тогда пробуждается и поддерживается в сердцах людей вера в высокое предназначение России, "вера в святость своих идеалов, вера в силу своей любви и жажда служения человечеству,- нет. такая вера есть залог самой высшей жизни наций..." (I, 25, 19).
Залоги такой жизни Достоевский находил и в вершинных достижениях русской литературы, которая "в лучших представителях своих, и прежде всей нашей интеллигенции, заметьте себе это. преклонилась пред народной правдой, признала идеалы народные за действительно прекрасные", что и определило ее историческое значение. Это значение проявилось прежде всего, по его мнению, в творчестве Пушкина, отличавшемся наряду с художественным совершенством "всемирной отзывчивостью", подлинным национальным своеобразием и философско-психологической глубиной. Сходным образом он оценивает. например, и роман Льва Толстого "Анна Каренина": "Если у нас есть литературные произведения такой силы мысли и исполнения, то почему у нас не может быть впоследствии и своей науки, и своих решений экономических, социальных, почему нам отказывает Европа в самостоятельности, в нашем своем собственном слове,- вот вопрос, который рождается сам собою. Нельзя же предположить смешную мысль, что природа одарила нас лишь одними литературными способностями. Все остальное есть вопрос истории, обстоятельств, условий времени" (I, 25, 202).
Вообще следует подчеркнуть, что в своих публицистических статьях писатель рассматривает вопросы литературы, как и все другие, в нравственной доминанте, неразрывной связи с социальными и насущными проблемами жизни. Искусство представляет для него своеобразный сгусток человеческой деятельности, не только концентрированно отображающий в себе типичные процессы в обществе, но и освещающий их высоким духовным светом. "Искусство, то есть истинное искусство, именно и развивается потому во время долгого мира, что идет вразрез с грузным и порочным усыплением душ, и, напротив, созданиями своими, всегда в эти периоды, взывает к идеалу, рождает протест и негодование, волнует общество и нередко заставляет страдать людей, жаждущих проснуться и выйти из зловонной ямы" (I, 25, 102).
Казалось бы, при такой постановке вопроса на первый план должна выйти литература "с направлением", обличающая пороки и указующая пути их исправления. Однако, по убеждению Достоевского, художнику не стоит "вытягивать из себя с болезненными судорогами тему, удовлетворяющую общему, мундирному, либеральному и социальному мнению", а необходимо дать возможность излиться и развить естественно просящиеся из души образы. Ведь "всякое художественное произведение без предвзятого направления, исполненное единственно из художественной потребности, и даже на сюжет посторонний, совсем и не намекающий на что-нибудь "направительное"... окажется гораздо полезнее для его же целей... в истинно художественном произведении, хотя бы оно толковало о других мирах, не может не быть истинного направления и верной мысли". Такие отличающиеся естественной правдивостью и столь же непринужденной нравственностью произведения, в которых писатель дает свободу своим чувствам и "своей идее (идеалу)" и тем самым усиливает полноту эстетической реальности, Достоевский называл литературой красоты и противопоставлял ее литературе дела и литературе сплошного отрицания, скованных своей заданностью и предвзятостью и не имеющих "положительного идеала в подкладке". Литература дела полна неясных и путаных исканий, поскольку "дело еще не разъяснено, лишь мечта". Что же касается сугубо обличительной литературы, то она и вовсе лишена всякого созидательного начала, способна возбуждать к ненависти и мести, "нужна тем, кто не знает, за что держаться, как быть и кому верить... Положительный идеал мешает их (авторов нигилистических произведений.- Б.Т.) пороку, а отрицательное ни к чему не обязывает".
Не отражая "прямо" и "направленно" злободневные события и факты действительности, литература красоты тем не менее и создает как раз образы, вбирающие в себя наиболее существенные черты текущей жизни. Татьяна Ларина и Евгений Онегин Пушкина, Пирогов и Хлестаков Гоголя, Потугин Тургенева, Влас Некрасова, Левин Толстого становятся в статьях Достоевского своеобразными символами, помогающими ему проницательнее анализировать духовное состояние общества и тенденции исторического процесса. Он глубоко ценил такие выразительные типы и сожалел, что мельчающая словесность теряет способность их создавать. "Много чего не затронула еще наша художественная литература из современного и текущего, много совсем проглядела и страшно отстала... Даже и в исторический-то роман, может, потому ударилась, что смысл текущего потеряла". Достоевский считал, что необходим талант, равный, по крайней мере, гоголевскому, чтобы выявить и обобщить, например, тип анонимного ругателя с его непомерным самомнением при затаенном самонеуважении или тип бездарного и тщеславного невежды, воображающего себя великим деятелем и непревзойденным гением. "Сядет перед вами иной передовой и поучающий господин и начнет говорить: ни концов, ни начал, все сбито и сверчено в клубок. Часа полтора говорит и, главное, ведь так сладко и гладко, точно птица поет. Спрашиваешь себя, что он: умный или иной какой? - и не можешь решить. Каждое слово, казалось бы, понятно и ясно, а в целом ничего не разберешь. Курицу ль впредь яйца учат, или курица будет по-прежнему на яйцах сидеть, - ничего этого не разберешь, видишь только, что красноречивая курица вместо яиц, дичь несет. Глаза выпучишь под конец, в голове дурман. Это тип новый, недавно зародившийся; художественная литература его еще не затрагивала..."
Художественное обобщение социально-психологических причин появления подобных говорунов, задуривающих сознание больших масс людей и замутняюших ход жизни, тем более важно, что оно одновременно оказывается и одним из путей преодоления их воздействия, уяснения подлинных ценностей. В литературе, как и во всякой другой деятельности, Достоевский стремился выделить главное и значительное для понимания природы человека и творимой им истории. Лишь выпукло обозначив ростки зла в ядре внутреннего мира, человек может направить свое внимание и силы на их искоренение, предотвратить их органический рост и распространение, нащупать и разрушить мосты между эгоистическими свойствами "натуры" и ложными идеями, предупредить девальвацию таких высоких понятий, как идеал, свобода, братство.
В представлении Достоевского выбор пути всего человечества неотделим от самоопределения отдельной личности. Ведь линия, разделяющая добро и зло, проходит "не за морем где-нибудь"", "не в вещах", "не вне тебя", а через все человеческие сердца, через каждое сердце. И публицистика великого русского писателя приглашает читателя заглянуть поглубже в свою душу и непредубежденно посмотреть на свои дела, чтобы определить, куда направлены растрачиваемые нами силы, - идут ли они на "самоукорачивание", превращение человека в "скотский образ раба" или на "самоудлинение", восстановление в человеке "образа человеческого".
Выпалывая сорняки из собственной души, обнаруживая "глубоко запрятанную" мощь любви, которая "есть в каждом из нас", любая личность тем самым способствует победе над "прежним животным" и взращиванию "воистину новых людей", вытесняет космическое зло из вселенной, участвует в разрешении будущих судеб человечества. И в этом Достоевский не видел ничего фантастического. Надо только хорошо помнить, подчеркивал он, что "силен может быть один человек", что в его мыслях и поступках "бесчисленное множество скрытых от нас разветвлений" и что "все как океан, все течет и соприкасается, в одном месте тронешь, в другом конце мира отдается".
Список литературы
дневник писатель гуманность публицистический
1.Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru/
Размещено на Allbest.ru
Подобные документы
Риторическая стратегия "Дневника писателя" как единого, самостоятельного произведения и как текста, вторичного по отношению к художественному творчеству Достоевского. Образ оппонента, чужая точка зрения. Проблематика "Дневника писателя", Россия и Европа.
курсовая работа , добавлен 03.09.2017
Ф.М. Достоевский – один из самых значительных русских писателей и мыслителей; формирование целостной стилистической картины в его произведении "Дневник писателя"; лексический, морфологический и синтаксический анализ, личностный характер повествования.
курсовая работа , добавлен 06.01.2011
Жанровое своеобразие произведений малой прозы Ф.М. Достоевского. "Фантастическая трилогия" в "Дневнике писателя". Мениппея в творчестве писателя. Идейно–тематическая связь публицистических статей и художественной прозы в тематических циклах моножурнала.
курсовая работа , добавлен 07.05.2016
Анализ публицистики русского писателя Ф.М. Достоевского. Сотрудничество Достоевского с журналами "Время", "Свисток" и "Русский вестник". Упоминания в художественных произведениях писателя о журналистах. Анализ монографических публикаций и статей.
курсовая работа , добавлен 27.05.2014
Социокультурная и политическая ситуация России 70-х гг. ХІХ в. Предпосылки создания этико-исторической концепции "Дневника писателя" Ф. Достоевского как ответ на духовный и нравственный кризис русского общества. Интеллигенция и народ; диалог с молодежью.
курсовая работа , добавлен 16.09.2014
Редакторская деятельность. 60-е годы. Издание журналов "Время" и "Эпоха". Журнал "Гражданин" Мещерского. Редактор "Гражданина". 1876 – 1881 гг. "Дневник писателя". Публицистика Достоевского и ее роль в общественно-политическом движении.
курсовая работа , добавлен 06.10.2006
Оттенки российской действительности XIX века, глубины человеческой души в творчестве великого русского писателя Ф.М. Достоевского. Особенности политических взглядов писателя, их развитие и становление. Политические и правовые идеи Ф.М. Достоевского.
контрольная работа , добавлен 01.09.2012
Ранние годы жизни Федора Достоевского в семье отца. Первые литературные пристрастия. Отношения с братьями, их общие литературные привязанности. Основные известные произведения Достоевского, значение их в литературе. Последние годы жизни писателя.
реферат , добавлен 03.06.2009
Достоевский как редактор и издатель. 60-е годы. Издание журналов "Время" и "Эпоха". Журнал "Гражданин" В.П.Мещерского. Воспоминания М.А.Александрова о деятельности Достоевского на посту редактора "Гражданина". 1876 - 1881 "Дневник писателя".
курсовая работа , добавлен 22.08.2004
Характеристика мировоззрения Достоевского. Морально-этические и религиозные взгляды художника; вопрос о "природе" человека. Отношение писателя к Библии. Основные приемы включения Библии в художественую ткань итогового произведения Достоевского.
Предлагаем вам подробный анализ "Дневника писателя".
История создания
В истории деятельности Достоевского-публициста «Дневник писателя» явился продолжением журналов, которые Достоевский издавал в первой половине 60-х годов вместе со своим старшим братом — «Времени» (1861 — 1863) и «Эпохи» (1864 — 1865). Однако еще в период работы над этими журналами (в которых также и при жизни старшего брата ему принадлежала руководящая роль) Достоевский задумывает периодическое издание иного типа, где ему принадлежала бы роль не только редактора, но и единственного автора всех публикующихся в нем материалов. Набросав еще в 1864 году план такого издания в одной из своих рабочих тетрадей (20, 180 -181), Достоевский возвращается к этому плану в период создания «Идиота» и «Бесов». Наконец, в 1873 г., согласившись по предложению потомка (по матери) историка Карамзина, близкого ко двору князя В. П. Мещерского (активно выступавшего в роли романиста и публициста консервативного направления), на год стать редактором его «журнала-газеты» «Гражданин», Достоевский воспользовался этим, чтобы поместить в «Гражданине» шестнадцать выпусков «Дневника писателя» за 1873 год. Позднее, в 1876—1877 годах, он возобновил выпуск «Дневника», видоизменив его форму и содержание: «Дневник» 1873 года занимал лишь часть книжки «Гражданина» и по своему жанру приближался к жанру эссе или фельетона. В 1876—1877 же годах автор преобразовывает его в самостоятельное издание.
Форма
Изучение записных тетрадей Достоевского свидетельствует о том, что форма будущего «Дневника писателя» была подготовлена длительным опытом работы над этими тетрадями, в процессе которой и родилась мысль Достоевского об уникальных особенностях жанра его «Дневника». Обращаясь с 1861 года систематически к записным книжкам и тетрадям, Достоевский использовал их одновременно для трех различных — и в то же время взаимосвязанных целей. С одной стороны, листая страницы газет и журналов, он тщательно отмечал в них факты политической, судебно-юридической и повседневной, бытовой хроники, за внешней стороной которых его глаз великого художника и психолога угадывал отражение тех тревоживших его, хотя и скрытых от глаз большинства его современников, исторических процессов, которые представлялись ему решающими для настоящего и будущего России и всего современного человечества. С другой же стороны, размышления над этими процессами отливались на страницах его тетрадей то в форму развернутых философских и публицистических рассуждений и набросков, то в форму гневных и саркастических, афористически отточенных формул, которые он использовал тут же в статьях, романах и повестях. И наконец, на тех же самых страницах, где он регистрировал для себя извлеченные им из газет и журналов факты и рассуждения, потрясавшие его воображение и вызывавшие у него то ответные саркастические реплики, то страницы собственных философских и политических раздумий, он рядом разрабатывал планы будущих художественных созданий. Причем уже самое рождение замысла их зачастую стимулировалось той же текущей газетной хроникой или теми же политическими и литературно-общественными выступлениями, которые он регистрировал и на которые отзывался в рабочих тетрадях. Достаточно было слить все эти три вида записей в определенное литературное единство, обладающее внешней стройностью и цельностью и предназначить его не для того, чтобы оно служило опорой одного лишь собственного творческого процесса, но для широкого публичного чтения и обсуждения, чтобы в голове автора оформился прообраз того синтетического, необычного для эпохи Достоевского жанра, каким явился «Дневник писателя», поразивший тогдашнего русского читателя своей новизной и завоевавший у него громадный успех.
Близость жанра «Дневника писателя» к жанру своих рабочих тетрадей сознавал сам автор. Не случайно, обдумывая еще в 60-е годы форму будущего «Дневника писателя», он первоначально хотел назвать его «Записной книгой» (20, 180-184) — и лишь в 70-е годы Достоевский сформулировал то название, под которым «Дневник писателя» вошел в историю.
Содержание
Как свидетельствуют рабочие тетради Достоевского, к работе над «Дневником» он относился не менее серьезно и ответственно, чем к работе над своими художественными произведениями. Систематически просматривая русские и иностранные газеты (из последних прежде всего «Independence Beige»), Достоевский сначала кратко отмечал обратившие на себя его внимание номера журналов и газет, иногда сопровождая эту запись краткой характеристикой тех фактов, на которые он считал нужным откликнуться в «Дневнике», а затем составлял план очередного номера, либо группируя его главы вокруг одной, главной темы (русские дети, спиритизм, русские судебные процессы 70-х годов, события сербско-турецкой и русско-турецкой войн, рост и причины самоубийств среди молодежи, пушкинский юбилей 1880 года, действия русских войск в Средней Азии и будущая роль России в Азии), либо искусно объединяя в нем статьи на несколько различных злободневных тем.
После ряда предварительных заготовок и отработки главных ударных фраз и тематических комплексов, Достоевский диктовал текст соответствующего выпуска жене, а затем подвергал его новой стилистической шлифовке. Самая главная — заключительная — часть работы приходилась на последние числа месяца, непосредственно перед представлением очередного номера «Дневника» цензору и его сдачей в печать. Наряду с политическими вопросами и судебной хроникой «Дневник писателя» Достоевского впитывал в себя непосредственные жизненные впечатления автора, мемуарные и автобиографические материалы, а также изложение его политического и религиозного credo. Причем живые впечатления трансформировались порою в рассказы и повести («Бобок», «Мальчик у Христа на елке», «Мужик Марлей», «Столетняя», «Кроткая», «Сон смешного человека» и т. д.). При этом они насыщались глубоким философским содержанием и свободно сочетали в себе реалистические и фантастические мотивы.
Значительное место в «Дневнике» автор отвел также журнальной полемике и ответам на многочисленные письма к нему читателей «Дневника». Причем мысль Достоевского развивается не только в художественной, но и в публицистической части «Дневника» по художественным законам, создавая цепь глубоких и волнующих образов-обобщений. Значительная часть «Дневника» построена в форме спора между автором и его спутником-«парадоксалистом», который нередко выступает при этом в качестве alter ego самого же писателя. В целом его можно охарактеризовать как книгу вопросов, а не ответов. Пытаясь дать свой положительный ответ на больные вопросы жизни, автор постоянно сам чувствует уязвимость даваемых ответов и, возвращаясь снова и снова к тем же проблемам и явлениям, пытается взглянуть на них с новой стороны, прокорректировав и дополнив свои прежние размышления и выводы. В результате мысль его образует как бы ряд бесконечно повторяющихся спиральных кругов, уводящих в будущее.
Глубокое очарование многим главам «Дневника» придают содержащиеся в них блестящие оценки творчества Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Некрасова, Шиллера, Жорж Санд, «Анны Карениной» Толстого. Обращаясь к «Дон Кихоту» Сервантеса, Достоевский не только высказывает свое восхищение этой бессмертной книгой, но и дополняет ее рассказом об еще одной авантюре героя (хотя и утверждает при этом, что всего лишь пересказывает рассказ Сервантеса). В оригинальном толковании Достоевского воскресают в «Дневнике» многие персонажи русских и иностранных писателей. Так постепенно создавалась и росла эта замечательная книга, представляющая своеобразную энциклопедию русской и западноевропейской жизни и культуры XIX века, укорененной в их историческое прошлое и в форме живой беседы с читателем обсуждающая их будущие судьбы и перспективы, освещаемые автором порою крайне субъективно, а порою с удивительной, поражающей также и сегодняшнего читателя исторической проницательностью.
Введение
Заключение
Введение
Фёдор Михайлович Достоевский – один из самых значительных русских писателей и мыслителей.
Достоевский является самым ярким представителем «онтологической», «рефлексивной» поэтики, которая в отличие от традиционной, описательной поэтики, оставляет персонаж в некотором смысле свободным в своих отношениях с текстом, который его описывает (то есть для него миром), что проявляется в том, что он осознает свое с ним отношение и действует исходя из него. Отсюда вся парадоксальность, противоречивость и непоследовательность персонажей Достоевского.
Творчество Достоевского посвящено постижению глубины человеческого духа. Писатель анализирует самые потаенные лабиринты сознания, последовательно проводя почти в каждом из своих произведений три ключевые мысли: идею личности как самодовлеющей ценности, одухотворенной Божьим Духом; идею страдания как реальной подоплеки нашего существования; идею Бога как высшего этического критерия и мистической сущности всемирного бытия.
В своих произведениях Достоевский показал, что нравственность, построенная на шатких основаниях личного произвола, неизбежно приводит к принципу: «все дозволено», т. е. к прямому уже отрицанию всякой нравственности, а значит и самоуничтожению личности.
Дневник – текст, предназначенный для внутреннего потребления, записи для самого себя. Это не просто пометки для памяти, хроника текущих событий – это способ интимного самоанализа, своеобразный апокриф (неканоническая автобиография человека, существующая лишь для внутреннего потребления). Достоевский «взрывает» это представление о дневнике – потаенное, интимное предлагается для публичного чтения. Не отменяя личностного тона в повествовании, Достоевский дает возможность читателю познакомиться с точкой зрения на события, которую предлагает именно он. Федор Михайлович соединил в «Дневнике» три принципиальных составляющих: документализм (опору на факты), художественную образность (стремление запечатлеть повседневность в максимально обобщающей эмоциональной форме) и личностный характер повествования, свойственный дневниковым записям.
На страницах «Дневника» автор размышляет о всемирно-историческом назначении русского народа, о взаимоотношениях церкви и государства, о войне и мире, о вечном противостоянии «отцов и детей», о месте искусства в нравственном воспитании общества. Политические, идеологические, этические, эстетические проблемы переплетаются в «Дневнике писателя» не только на тематико-содержательном уровне, но и на уровне формы, укрепляется идейно-художественное единство издания. Достоевского тревожит состояние современного общества, русской семьи. «Современное русское семейство становится всё более и более «случайным семейством». Именно случайное семейство - вот определение современной русской семьи. Старый облик свой она как-то вдруг потеряла, как-то внезапно даже, а новый... в силах ли она будет создать себе новый, желанный и удовлетворяющий русское сердце облик? Иные и столь серьезные даже люди говорят прямо, что русского семейства теперь «вовсе нет». Разумеется, всё это говорится лишь о русском интеллигентном семействе, то есть высших сословий, не народном. Но, однако, народное-то семейство - разве теперь оно не вопрос тоже?», - пишет он на страницах своего «Дневника» и пытается ответить сам на поставленный вопрос.
Данная работа посвящена «Дневнику писателя» Достоевского.
Актуальность данной работы предопределена постоянным интересом к творчеству одного из величайших писателей России и мира – Федора Михайловича Достоевского. «Дневник писателя» Достоевского недостаточно проанализирован в современной литературе, что и определяет актуальность выбранной нами темы исследования. Следует заметить, что особенной ценностью в творчестве писателя, следует считать его глубокую правдивость в отображении среды, лиц, глубину переживаний героев и разнообразие жизненных и философских ситуаций.
Целью нашего исследования является формирование целостной стилистической картины произведения «Дневник писателя» Федора Михайловича Достоевского
Теоретическое значение изучения «Дневника писателя» состоит в результатах подробного изучения актуальности, тематики и проблематики данного произведения для формирования представления о творчестве Федора Михайловича Достоевского.
Объектом данного исследования является произведение Достоевского «Дневник писателя».
Предметом исследования является детальный стилистический анализ выбранного в качестве объекта исследования произведения Достоевского – «Дневник писателя».
1. Внимательно прочесть «Дневник писателя» Федора Достоевского.
2. Провести лексический анализ «Дневника писателя» Достоевского.
3. Провести морфологический анализ «Дневника писателя» Достоевского.
4. Провести синтаксический анализ «Дневника писателя» Достоевского.
5. Сделать выводы по результатам проведенного в ходе работы анализа.
Источниками информации для написания работы послужили работы Федора Михайловича Достоевского, в частности, его произведение «Дневник писателя», работы других известных писателей и публицистов о Достоевском и его творчестве, а также периодические и научные издания по проблематике стилистического анализа произведений, что описано в разделе использованной литературы.
Глава 1. Лексический анализ произведения Достоевского «Дневник писателя»
Рассмотрим особенности лексики Федора Михайловича Достоевского, которые он использует в своем произведении «Дневник писателя».
В «Дневнике писателя» отчетливо прослеживается определенный уровень взаимоотношений с аудиторией: автор не считает свою точку зрения окончательной, канонической. Но он стремится к тому, чтобы она, по возможности, была принята аудиторией. Именно поэтому в «Дневнике писателя» господствует не проповеднический тон и даже не исповедальный, что, казалось бы, следовало ожидать от дневника, а тон ораторской речи, тон размышления вслух, тон готовности прислушаться и учесть другие точки зрения.
Одна из глав «Дневника» начинается тем, что Федор Михайлович выказывает желание посетить место своего детства и отрочества – маленькую деревушку, в которой он жил вместе с родителями и о которой хранит теплые воспоминания. И тут же автор ставит проблемный вопрос, чем и привлекает внимание читателя: «Вот у вас есть такие воспоминания и такие места, и у всех нас были. Любопытно: что у нынешней молодежи, у нынешних детей и подростков будет драгоценного в их воспоминаниях, и будет ли? Главное, что именно? Какого рода?»
Но для того, чтобы изобразить проблемы прошлого века в современном свете, автору понадобилось прибегнуть ко всему богатству русской лексики, поэтому «Дневник писателя» Федора Достоевского изобилует разнообразными тропами: эпитетами, метафорами, гиперболами, лексическими повторами, тавтологиями, сравнениями, которые хоть и служат для разных целей, но в общем помогают понять читателю ту главную мысль, идею, которую хотел донести до него автор.
Образность повествованию помогают придать эпитеты, которые усиливают значение существительных, создают экспрессию. Подобранные под определенную обстановку в произведении, они помогают лучше представить происходящее. Приведу примеры: давний московский знакомый, с которым вижусь редко, но мнение которого глубоко ценю; маленькое и незамечательное место; (выражает теплоту отношения к человеку, месту), дорогими воспоминаниями; святые воспоминания (человек дорожит воспоминаниями), дорогой запас; любопытный и серьезный вопрос (интерес автора); современных тревожных сомнений; стройном и отчетливом изложении; прекрасные картины; современное русское семейство; непродолжительном времени; Могуча Русь (восхищение автора); самая невиннейшая вещь; злорадных типах; слухи глупые (пренебрежение); совершенный джентльмен; слабая, нежненькая, совсем не сформировавшаяся грудка такого маленького ребенка (жалость); удивительные отцы; весьма неприятные соображения; попытки эти иногда даже и с прекрасным началом, но невыдержанные, незаконченные, а иногда так и совсем безобразные; циническую, озлобленную леность; переходное и разлагающееся состояние общества; гадкие интриги и гнусное раболепство; жаждущие души своих жалких детей; женщина эгоистичная (отвращение к образам, пренебрежение); детская «фантастичность»; развращенного сердца; маленький случай; холодный, подобранный, обиженный вид (сострадание); доброго намерения; родители бессердечные, ненавистники детей ваших; глубокую, неподдельную горесть; унизительное и срамное положение; любовь к родному гнезду; гнетущий труд; ребенок хитрый, скрытный; ребенка доброго, простодушного; горькие, тяжелые впечатления их детских сердец; добродушною улыбкою; излюбленный герой автора; огромный талант, значительный ум и весьма уважаемый интеллигентною Россиею человек; горьком недоумении; слова эти старые, вера эта давнишняя; великой цивилизации; будущее великое; бешеная мечта; страшная и святая вещь; страна святых чудес; будущая мирная победа; любимейших мною наших писателей; милым и любимым моим романистом; бесспорное и глубочайшее родство; русский гений; настоящий сознательный поворот; самое яркое, твердое и неоспоримое доказательство; величайшее мировое, общечеловеческое и всеединящее значение; небольшое слово; вековечными вопросами; сомнительным умственным путем; московский барич; ученую книгу; пристроенных детей; русским делом; старый князь; дело ясное, обвинение вздорное; славянских землях, славянскими владетельными князьями; неслыханные притеснения, зверства, грабежи; прошлогоднее движение; заболтавшихся людей; славянские земли; краткий комический разговор; личные мнения; мнение нелепое; бесшабашных людей; темный и совершенно необразованный русский народ; простые деревенские мужики; святыми местами и всеми тамошними восточными христианами; нечестивые агаряне; русский народ; худые, дрянные люди; великий художник; древней исторической черты; милосердым сердцем; бесчисленные рассказы о бесчисленных мучениях; бесчисленные рассказы о бесчисленных мучениях; человек честный и бесспорно порядочный; непосредственное чувство; изолгавшаяся и исподлившаяся нация (передают настроение и отношение автора к описываемому).
Значительную роль в «Дневнике писателя» играют метафоры, которые помогают полностью раскрыть сущность происходящего, характеры героев: «оставило во мне самое глубокое и сильное впечатление на всю потом жизнь и где всё полно для меня самыми дорогими воспоминаниями» (передает незабываемые ощущения автора); «Без святого и драгоценного, унесенного в жизнь из воспоминаний детства, не может и жить человек», «Воспоминания эти могут быть даже тяжелые, горькие, но ведь и прожитое страдание может обратиться впоследствии в святыню для души» (передает значимость детства в жизни каждого человека); «Но беда в том, что никогда еще не было эпохи в нашей русской жизни, которая столь менее представляла бы данных для предчувствования и предузнания всегда загадочного нашего будущего, как теперешняя эпоха»; «Затем, чуть-чуть вы вселите в него доверчивость вашим ответом и готовностью отвечать ему, он тотчас, впрочем опять-таки с осторожностью, меняет любопытный вид на таинственный, приближается к вам и спрашивает, уже понижая голос: «А нет ли, дескать, чего особенного?»; «Слабая, нежненькая, совсем не сформировавшаяся грудка такого маленького ребенка приучена уже к такому ужасу»; «Удивительные в наше время попадаются отцы!» (передает удивление и возмущение автора); «Попытки эти иногда даже и с прекрасным началом, но невыдержанные, незаконченные, а иногда так и совсем безобразные»; «циническую, озлобленную леность»; «Большинство же путается, теряет нитку и, наконец, махает рукой» (передает безвыходное положение общества); «Без зачатков положительного и прекрасного нельзя выходить человеку в жизнь из детства, без зачатков положительного и прекрасного нельзя пускать поколение в путь»; «Одним словом, я хочу сказать, что тащить это дело Джунковских в уголовный суд было невозможно»; «Детские сердца мягки»; «но нанять учителя для преподавания детям наук не значит, конечно, сдать ему детей, так сказать, с плеч долой, чтоб отвязаться от них и чтоб они больше уж вас не беспокоили»; «Сердечная, всегда наглядная для них забота ваша о них, любовь ваша к ним согрели бы как теплым лучом всё посеянное в их душах, и плод вышел бы, конечно, обильный и добрый»; «Наконец, ребенка доброго, простодушного, с сердцем прямым и открытым – вы сначала измучаете, а потом ожесточите и потеряете его сердце»; «Великий восточный орел взлетел над миром, сверкая двумя крылами на вершинах христианства»; «На этот раз, однако, он поразил меня твердостью и горячею настойчивостью своего мнения об «Анне Карениной»; «Захваченные в круговорот лжи, люди совершают преступление и гибнут неотразимо: как видно, мысль на любимейшую и стариннейшую из европейских тем» (передает безнравственность общества); «Так как общество устроено ненормально, то и нельзя спрашивать ответа с единиц людских за последствия»; «Теперь, когда я выразил мои чувства, может быть, поймут, как подействовало на меня отпадение такого автора, отъединение его от русского всеобщего и великого дела и парадоксальная неправда, возведенная им на народ в его несчастной восьмой части, изданной им отдельно. Он просто отнимает у народа всё его драгоценнейшее, лишает его главного смысла его жизни. Ему бы несравненно приятнее было, если б народ наш не подымался повсеместно сердцем своим за терпящих за веру братий своих; «Известия об этих ужасах проникли и к нам в Россию, в интеллигентную публику и, наконец, в народ»; «сердцем своим был заодно с царем своим»; «Это мнение нелепое, идущее прямо против факта, и в устах князя оно легко объясняется: оно исходит от одного из прежних опекунов народа»; «Умный Левин мог бы понять гораздо более его, но его сбило с толку соображение, что народ не знает истории и географии».
Для придания экспрессии автор неоднократно обращается к лексическим повторам, тавтологии: «Что представила до сих пор эта, лишь начинающаяся, впрочем, но столь важная по значению в будущем, новая корпорация, и на что она в состоянии ответить? На это лучше не отвечать»; «О, ответов, конечно, будет множество, пожалуй, еще больше, чем вопросов, - ответов добрых и злых, глупых и премудрых, но главный характер их, кажется, будет тот, что каждый ответ родит еще по три новых вопроса, и пойдет это всё crescendo. В результате хаос, но хаос бы еще хорошо: скороспелые разрешения задач хуже хаоса»; «Да совершится же это совершенство и да закончатся наконец страдания и недоумения цивилизации нашей!»; «живая жизнь»; «становится всё более и более случайным семейством. Именно случайное семейство - вот определение современной русской семьи»; «всё это, бесспорно, родит и родило уже вопросы»; «А главное, - нечего и говорить об этом. Вынесут. Конечно, вынесут, и без нас вынесут, и без ответчиков и при ответчиках».
Автор не остановился на использовании метафор. В произведении встречаются гиперболы, как разновидность метафоры. Они придают содержанию еще больше экспрессивности и значимости. Приведу примеры: «переходное и разлагающееся состояние общества порождает леность и апатию»; «столь крутой перелом жизни»; «…еще горящих огнем ревности»; «Могуча Русь, и не то еще выносила. Да и не таково назначение и цель ее, чтоб зря повернулась она с вековой своей дороги, да и размеры ее не те»; «и вот я вновь погрузился в весьма неприятные соображения»; «юноша вступает в жизнь один как перст, сердцем он не жил, сердце его ничем не связано с его прошедшим, с семейством, с детством»; «Но это еще лучшие из детей, а ведь большинство-то их уносит с собою в жизнь не одну лишь грязь воспоминаний, а и самую грязь, запасется ею даже нарочно, карманы полные набьет себе этой грязью в дорогу, чтоб употребить ее потом в дело и уже не с скрежетом страдания, как его родители, а с легким сердцем»; «Вспомните тоже, что лишь для детей и для их золотых головок…»; «чистый сердцем Левин»; «Правда, это человек горячий»; «Тут трунить и смеяться опять-таки нечего: слова эти старые, вера эта давнишняя, и уже одно то, что не умирает эта вера и не умолкают эти слова, а, напротив, всё больше и больше крепнут, расширяют круг свой и приобретают себе новых адептов, новых убежденных деятелей»; «хотя Европа еще далеко не понимает его и долго будет не верить ему»; «Россия обнажает меч против турок, но кто знает, может быть, столкнется и с Европой - не рано ли это?»; «Прирожденность ли нам и естественность братства нашего, всё яснее и яснее выходящего в наше время наружу из-под всего, что давило его веками, и несмотря на сор и грязь, которая встречает его теперь, грязнит и искажает черты его до неузнаваемости?»; «Из краткого разговора с ним я всегда уношу какое-нибудь тонкое и дальновидное его слово»; «Зло и добро определено, взвешено, размеры и степени определялись исторически мудрецами человечества, неустанной работой над душой человека и высшей научной разработкой над степенью единительной силы человечества в общежитии»; «Разумом, что ли, дошел я до того, что надо любить ближнего и не душить его?»; «Сергей Иванович только что бросился, всецело и с азартом, в славянскую деятельность, и комитетом на него много возложено».
Далее следует обратиться к сравнениям, к важной части повествования, поскольку большую образность создают именно они. Чтобы подтвердить эту точку зрения, хотелось бы проиллюстрировать некоторые из них: «Мысль эта выражена Пушкиным не как одно только указание, учение или теория, не как мечтание или пророчество, но исполнена им на деле, заключена вековечно в гениальных созданиях его и доказана ими»; «Всем этим народам он сказал и заявил, что русский гений знает их, понял их, соприкоснулся им как родной»; «Вместо нее мы, конечно, могли бы указать Европе прямо на источник, то есть на самого Пушкина, как на самое яркое, твердое и неоспоримое доказательство самостоятельности русского гения и права его на величайшее мировое, общечеловеческое и всеединящее значение в будущем»; «Мало того: вряд ли у таких, как Левин, и может быть окончательная вера»; «Я хочу только сказать, что вот эти, как Левин, сколько бы ни прожили с народом или подле народа, но народом вполне не сделаются».
Достоевский в своем произведении использует довольно яркий глагольный ряд. Это придает описанию подвижность, экспрессию. Приведу ряд глаголов, передающих вышеизложенную речь: с которым вижусь редко, но мнение которого глубоко ценю (указывает на уважение автором своего знакомого); я узнал при этом кое-что весьма любопытное (указывает на источник информации); сорок лет я там не был и столько раз хотел туда съездить (передает сожаление); отнюдь я не желаю их повторения; сказал мне мой собеседник (источник информации); в вагонах я заметил (указывает на наблюдательность автора); простонародье выслушивало и расспрашивало (источник информации).
Теперь хотелось бы обратиться к манере повествования. Оно ведется от первого лица, человека, который ведет свой личный дневник, записывая в него все свои впечатления от различных событий в обществе. В тексте очень часто автор обращается к читателю, к русским писателям, к русскому народу, мы видим его размышления над различными темами. Отсюда возникает разговорный элемент в повествовании. Тема настолько злободневна для Федора Михайловича, что иногда он прибегает к критике.
Таким образом, можно сделать следующий вывод: лексический склад произведения очень разнообразен. Автор использует простые слова, характерные для той эпохи, которую он описывает, что придает дневнику прошлых лет. Разнообразные тропы не делают смысл произведения непонятным, а наоборот, усиливают его колорит.
Утверждать, что работа написана только в публицистическом стиле, мы не можем, так как автор делится с окружающими своими мыслями или чувствами, обменивается информацией по бытовым вопросам в неофициальной обстановке, что указывает на использование элементов разговорного стиля. Федор Михайлович воздействует на воображение и чувства читателя, передаёт свои мысли и чувства, использует всё богатство лексики, возможности разных стилей, характеризуется образностью, эмоциональностью, конкретностью речи, что характерно для художественного стиля.
Таким образом, «Дневник писателя» Федора Михайловича Достоевского – произведение публицистического стиля с элементами художественного и разговорного. Благодаря богатой лексике, ироническим замечаниям, которыми пользуется автор, произведение становится легким для восприятия любого читателя.
Достоевский использует эпитеты, гиперболы, метафоры, сравнения для того, чтобы выразительнее, понятнее описать образ, на который следует обратить внимание, что делает произведение ярким, экспрессивным, интересным.
Глава 2. Морфологический анализ произведения Достоевского «Дневник писателя»
После лексического анализа выбранного нами в качестве объекта произведения обратимся к элементам морфологического анализа.
Морфология в широком понимании – наука о формах и строении. В узком смысле, применимо к литературным произведениям – строение, структура формы предложения (слова, словосочетания), организованная в соответствии с его функцией, материалом и способом образования.
Морфологический анализ в лингвистике – определение морфологических характеристик слова, словосочетания, предложения. Обратимся к данному определению более подробно.
Итак, слова и морфемы принадлежат к знакам, они обладают своими соотнесенными друг с другом означаемыми и означающими. В силу этого существенного различия морфологический анализ, имеющий дело с морфемами и словами как двусторонними единицами, более сложен, чем фонологический либо лексический. Он предполагает обращение к целому ряду дополнительных критериев.
Аналитический подход к языку (путь от языковых средств к их функциям и значениям) во многом предполагает использование одинаковых исследовательских процедур по отношению к единицам фонологического, морфологического и синтаксического структурных уровней. Но есть и серьёзные различия, обусловленные неодинаковой природой единиц разных уровней.
Так, единицы фонологического и морфологического уровней одинаковы в том отношении, что они образуют множества принципиально исчислимых величин.
Поскольку речь Достоевского в его произведении «Дневник писателя» богата сложными морфологическими конструкциями, есть смысл провести морфологический анализ данного произведения с целью выяснения и классификации определенных характерных особенностей морфологии.
Начнем с того, что слово и морфема – основные единицы (верхняя и нижняя) морфологического уровня языковой структуры. Их описанием занимается морфология как один из разделов грамматики.
Для того, чтобы более четко провести морфологический анализ выбранного произведения, мы будем выбирать наиболее яркие отрывки и характеризовать их определенными морфологическими категориями.
Всем ясно теперь, что с разрешением Восточного вопроса вдвинется в человечество новый элемент, новая стихия, которая лежала до сих пор пассивно и косно и которая, во всяком случае и наименее говоря, не может не повлиять на мировые судьбы чрезвычайно сильно и решительно. (такой прием часто используется в полемике и дискуссии, когда утверждение в контексте предложения с вводными словами «всем ясно» совершает своего рода психологическую привязку к словам говорящего); данное построение высказывания определяет характер оппозиций между словами (и, соответственно, между морфемами), лежащих в основе системной организации лексикона и морфемикона.
История вечная, старая-престарая, начавшаяся гораздо раньше Мартына Ивановича Лютера, но по неизменным историческим законам почти точь-в-точь та же история и в нашей штунде: известно, что они уже распадаются, спорят о буквах, толкуют Евангелие всяк на свой страх и на свою совесть, и, главное, с самого начала, - бедный, несчастный, темный народ!; (изменение словоформ прилагательных и глаголов (старая-престарая, спорят-толкуют, бедный-несчастный) ведет к расширению смысловой нагрузки предложения). Таким образом определяется характер варьирования слов и морфем в речи и отношения между вариантами одного слова и, соответственно, между вариантами одной морфемы.
Эта штунда не имеет никакого будущего, широко не раздвинется, скоро остановится и наверно сольется с которой-нибудь из темных сект народа русского, с какой-нибудь хлыстовщиной – этой древнейшей сектой всего, кажется, мира, имеющей бесспорно свой смысл и хранящей его в двух древнейших атрибутах: верчении и пророчестве (автор использует своеобразное перенесение значимости и смысла для украшения и обогащения речи); в данном случае проявляются дифференциальные признаки, определяющие место слов и морфем в соответствующих системах и обеспечивающие их различение и отождествление.
Несмотря на эти разумные и интеллигентные голоса, мне всё же кажется позволительным и вполне извинительным сказать нечто особенное и об Данилове; мало того, я даже думаю, что и самая интеллигенция наша вовсе бы себя не столь унизила, если б отнеслась к этому факту повнимательнее; определенное затрагивание функций слов в речи, отношений между словами в предложении или словосочетании – синтагматическое, или реляционное, значение.
Послушайте, ведь вы всё же не эти циники, вы всего только люди интеллигентно-европействующие, то есть в сущности предобрейшие: ведь не отрицаете же и вы, что летом народ наш проявил местами чрезвычайную силу духа: люди покидали свои дома и детей и шли умирать за веру, за угнетенных, бог знает куда и бог знает с какими средствами, точь-в-точь как первые крестоносцы девять столетий тому назад в Европе (следует заметить, что данный способ оформления речи с повторами служит для усиления благозвучности предложения). Так выражается фонемная и просодическая структура экспонентов как слов, так и морфем.
Я утверждаю, что так было со всеми великими нациями мира, древнейшими и новейшими, что только эта лишь вера и возвышала их до возможности, каждую, иметь, в свои сроки, огромное мировое влияние на судьбы человечества: так, бесспорно, было с древним Римом, так потом было с Римом в католическое время его существования, ведь когда католическую идею его унаследовала Франция, то то же самое сталось и с Францией, и, в продолжение почти двух веков, Франция, вплоть до самого недавнего погрома и уныния своего, всё время и бесспорно – считала себя во главе мира, по крайней мере нравственно, а временами и политически, предводительницей хода его и указательницей его будущего; (такой способ указания на действующего или говорящего позволяет выделять направление высказывания и интонацию говорящего). В данном примере видно использование отнесения словоформ к какому-то внеязыковому моменту. Так, например, значение единственного числа имени существительного в принципе опирается на идею единичности данного предмета высказывания (Франция).
Так точно и в народах: пусть есть народы благоразумные, честные и умеренные, спокойные, без всяких порывов, торговцы и кораблестроители, живущие богато и с чрезвычайною опрятностью; ну и бог с ними, всё же далеко они не пойдут; это непременно выйдет средина, которая ничем не сослужит человечеству: этой энергии в них нет, великого самомнения этого в них нет, трех этих шевелящихся китов под ними нет, на которых стоят все великие народы; Указание на характер структурно-синтаксических отношений между словами внутри сложного предложения. Таково, в данном случае, значение винительного падежа имени существительного.
Вы верите (да и я с вами) в общечеловечность, то есть в то, что падут когда-нибудь, перед светом разума и сознания, естественные преграды и предрассудки, разделяющие до сих пор свободное общение наций эгоизмом национальных требований, и что тогда только народы заживут одним духом и ладом, как братья, разумно и любовно стремясь к общей гармонии. В данном примере используется нарушение грамматических форм. Это осуществляется с целью усилить трагичность высказывания.
Мы с восторгом встретили пришествие Руссо и Вольтера, мы с путешествующим Карамзиным умилительно радовались созванию "Национальных Штатов" в 89 году, и если мы и приходили потом в отчаяние, в конце первой четверти уже нынешнего века, вместе с передовыми европейцами над их погибшими мечтами и разбитыми идеалами, то веры нашей все-таки не потеряли и даже самих европейцев утешали (в данном примере используется различие в родах существительных для создания эффекта противопоставления). Использование классификации слов внутри одной части речи.
И действительно: чем сильнее и самостоятельнее развились бы мы в национальном духе нашем, тем сильнее и ближе отозвались бы европейской душе и, породнившись с нею, стали бы тотчас ей понятнее, тогда не отвертывались бы от нас высокомерно, а выслушивали бы нас; (использование вводных словоформ позволяет менять интонацию в пределах одного предложения). Это свойства морфологических уровней, позволяющие осуществлять сегментацию речи на слова и морфемы и инвентаризацию этих единиц в лексиконе и морфемиконе.
В составе декабристов действительно, может быть, было более лиц в связях с высшим и богатейшим обществом; но ведь декабристов было и несравненно более числом, чем петрашевцев, между которыми было тоже немало лиц в связях и в родстве с лучшим обществом, а вместе с тем и богатейших; И те и другие принадлежали бесспорно совершенно к одному и тому же господскому, «барскому», так сказать, обществу, и в этой характерной черте тогдашнего типа политических преступников, то есть декабристов и петрашевцев, решительно не было никакого различия. Намеренное изменение формы слова, чтобы придать повествованию большую экспрессию.
Помню, что на первый взгляд меня очень поразила его наружность, его нос, его лоб; я представлял его себе почему-то совсем другим – «этого ужасного, этого страшного критика»; Кстати, я несколько раз спрашивал себя: чем так-таки прокормились эти несколько сот тысяч ртов из болгар, босняков, герцеговинцев и прочих, бежавших от своих мучителей, после избиения и разорения, в Сербию, Черногорию, Австрию и куда попало (в данном случае связь между «речью» и говорящим о ней, как о предмете, делает активным участником коммуникативного акта говорящего). В данном случае мы видим использование конкретной коммуникативно-ситуационной соотнесённости. Так, значение первого лица предполагает указание на говорящего как активного участника данного коммуникативного акта.
Таким образом, следует сделать вывод, что в своем произведении «Дневник писателя» Достоевский использует различные морфологические особенности при построении предложений. Отметим, что изменение морфемной структуры рассматриваемой речевой единицы в данном случае влияет на различные аспекты высказываний говорящего. Здесь следует отметить и движение мысли, и усиление трагичности либо другого эффекта, и изменение словоформ для подчеркивания важности высказывания.
Также заметим, что автор довольно часто меняет структуру предложения, выносит на «передний план» вводные слова, восклицания, а также использует видоизмененные словоформы, что характеризует богатство речи автора и широкие возможности оперирования морфемами в контексте одного предложения либо высказывания.
Всего в произведении около 35% существительных, 30% глаголов и отглагольных форм, 20% прилагательных и 15% остальных значимых частей. Следовательно, текст имеет смешанный характер: именной с глагольным.
Глава 3. Синтаксический анализ произведения Достоевского «Дневник писателя»
Синтаксис – раздел языкознания, изучающий строй связной речи и включающий две основные части: учение о словосочетании и учение о предложении.
В синтаксисе решаются следующие основные вопросы:
* соединение слов в словосочетания и предложения;
* рассмотрение видов синтаксической связи;
* определение типов словосочетаний и предложений;
* определение значения словосочетаний и предложений;
* соединение простых предложений в сложные.
Именно эти основные вопросы будут основополагающими в нашем синтаксическом анализе. Мы рассмотрим наиболее яркие предложения и словосочетания анализируемого произведения и раскроем сущность их формирования и взаимосвязей.
В словосочетаниях, предложениях и текстах в качестве строительного материала используются слова (точнее, словоформы) с присущими им означаемыми и означающими.
Выполнение таких задач, как соединение слов в речи, оформление предложений и текстов (развернутых высказываний) как целостных образований, членение текста на предложения, а предложений на их составляющие, различение предложений разных коммуникативных типов, выражение синтаксических функций выделяемых в предложении составляющих и их синтаксически господствующего или подчинённого статуса, приходится на долю формальных синтаксических средств.
Поскольку повествовательный стиль Достоевского, как великого писателя, богат обилием словоформ и разнообразием синтаксических структур, есть смысл провести синтаксический анализ его произведения «Дневник писателя» с примерами, наиболее ярко выражающими сущность синтаксических категорий.
Сербская скупщина, собравшаяся в прошлом месяце в Белграде на одно мгновение (на полтора часа, как писали в газетах), чтоб только решить: «Заключить мир или нет?»,-скупщина эта, как слышно, выказала вовсе не такое слишком уж поспешно миролюбивое настроение, какого от нее ждали, принимая в соображение обстоятельства; (соединение словосочетаний как прилагательными, так и союзами) В данном случае мы видим использование различных способов соединения элементарных словосочетаний в более сложные.
С таким страдающим, в первые дни своей школы, мальчиком я еще летом, читая о них, сравнивал невольно сербского новобранца-членовредителя, - иначе как тем же самым чувством и объяснить не мог его несчастного, нерассуждающего, животного почти желания бросить ружье и бежать скорей домой, разница лишь в том, что при этом желании объявлялась и невероятная, феноменальная как бы тупость (явная смена порядка слов с целью усиления впечатления). Перед нами использование другого универсального синтаксического средства – изменение порядка слов (их аранжировка), а в более сложных конструкциях и порядок предложений. Порядок слов в предложениях характеризуется тенденцией к непосредственному соположению связанных друг с другом составляющих, то есть их позиционному соседству, примыканию друг к другу.
Если ограничить право турок сдирать со спин райи кожу, то надобно затеять войну, а затей войну – сейчас выступит вперед Россия, - значит, может наступить такое усложнение войны, при котором война обнимет весь свет; тогда прощай производство, и пролетарий пойдет на улицу, а пролетарий опасен на улице, ведь в речах палатам уже упоминается прямо и откровенно, вслух на весь мир, что пролетарий опасен, что с пролетарием неспокойно, что пролетарий внимает социализму. (следует заметить, что такой способ ощутимо более действеннее, чем использование дистантного расположения, поскольку предложение наполнено эмоционально за счет оборотов речи).
В принципе, расстановка слов должна соответствовать движению мысли. В этом случае говорят об объективном порядке слов, который выполняет своего рода иконическую функцию (сперва называется то, что является исходным в описании данного положения дел).
Вот мнение Европы (решение, может быть); вот - интересы цивилизации, и - да будут они опять-таки прокляты!... и тем более прокляты, что аберрация умов (а русских преимущественно) предстоит несомненная (в данном случае мы видим смену интонации в составляющих одного предложения, такой порядок точно передает движение мысли); а в вопросительном предложении (общий вопрос) глагольное сказуемое предшествует подлежащему: Нет, серьезно: что в том благосостоянии, которое достигается ценою неправды и сдирания кож? Что правда для человека как лица, то пусть остается правдой и для всей нации; Такой порядок слов определяет наличие инверсии, обусловленной необходимостью различения коммуникативных типов предложения. В данном повествовательном предложении обычен прямой порядок слов, с подлежащим в начальной позиции.
Как можно было им допустить, чтоб эта грубая черная масса, недавно еще крепостная, а теперь опившаяся водкой, знала бы и была уверена, что назначение ее - служение Христу, а царя ее - хранение Христовой веры и освобождение православия (в данном примере слово «Как» выступает в качестве связующего, и определяет интонацию, выражает удивление автора); В данном случае проявляется использование выдвижения в начальную позицию слова, служащего связи предложения с предтекстом.
Вы думаете – немецкий пастор, обработавший у нас штунду, или заезжий европеец, корреспондент политической газеты, или образованный какой-нибудь высший еврей из тех, что не веруют в бога и которых вдруг у нас так много теперь расплодилось, или, наконец, кто-нибудь из тех поселившихся за границей русских, воображающих Россию и народ ее лишь в образе пьяной бабы, со штофом в руках? (в данном примере мы видим указание на объект действия и субъект); в данном предложении мы видим использование вынесения в начальную позицию употребляемого в качестве темы компонента высказывания (так, темой высказывания в данном случае является указание на деятеля).
Если начать писать историю этого всемирного племени, то можно тотчас же найти сто тысяч таких же и еще крупнейших фактов, так что один или два факта лишних ничего особенного не прибавят, но ведь что при этом любопытно: любопытно то, что чуть лишь вам - в споре ли или просто в минуту собственного раздумья - чуть лишь вам понадобится справка о еврее и делах его, - то не ходите в библиотеки для чтения, не ройтесь в старых книгах или в собственных старых отметках, не трудитесь, не ищите, не напрягайтесь, а не сходя с места, не подымаясь даже со стула, протяните лишь руку к какой хотите первой лежащей подле вас газете и поищите на второй или на третьей странице: непременно найдете что-нибудь о евреях, и непременно то, что вас интересует, непременно самое характернейшее и непременно одно и то же - то есть всё одни и те же подвиги! (использование прилагательных для усиления интонации) Использование структурных схем построения элементарных словосочетаний.
Разве не продолжаются и до сих пор еще прежние, еще от крепостных времен оставшиеся и нежелаемые стеснения в полной свободе выбора местожительства и для русского простолюдина, на которые давно обращает внимание правительство?.(явное эмоциональное высказывание сожаления). Наличие выражения говорящим своих эмоций (в данном случае необычная расстановка слов подкрепляется эмфатическим ударением.
Стало быть, недаром же все-таки царят там повсеместно евреи на биржах, недаром они движут капиталами, недаром же они властители кредита и недаром, повторю это, они же властители и всей международной политики, и что будет дальше - конечно, известно и самим евреям: близится их царство, полное их царство! (попытка передать читателю скрытую мотивацию героя). Видна необходимость выражения дополнительного значения.
Наступает, напротив, материализм, слепая, плотоядная жажда личного материального обеспечения, жажда личного накопления денег всеми средствами - вот всё, что признано за высшую цель, за разумное, за свободу, вместо христианской идеи спасения лишь посредством теснейшего нравственного и братского единения людей. (смена интонации в контексте одного предложения). В данном случае мы наблюдаем наиболее универсальное синтаксическое средство – интонацию. В формальном отношении именно наличие интонации отличает предложение и текст как коммуникативные единицы от словосочетания. Она всеми своими компонентами (и прежде всего мелодической и динамической составляющими) обеспечивает единство коммуникативных образований .
Потом хотелось бы мне, но уже несколько побольше, написать по поводу некоторых из полученных мною за всё время издания «Дневника» писем, и особенно анонимных; С тонким чувством и умом можно много взять художнику в одной уже перетасовке ролей всех этих нищих предметов и домашней утвари в бедной хате, и этой забавной перетасовкой сразу оцарапать вам сердце; Выражение атрибутивных связей. В данном предложении при наличии нескольких дополнений то, которое по смыслу более тесно связано с глаголом (обычно дополнение адресата), может быть отделено от него другими дополнениями.
Инстинктивное предчувствие есть, а неверие продолжается: «Россия! Но как же она может, как она смеет? Готова ли она? Готова ли внутренне, нравственно, не только матерьяльно? Там Европа, легко сказать Европа! А Россия, что такое Россия? И на такой шаг?»; (взаимоотношения объектов и субъектов в вопросительной и утвердительной форме); Выражение отношений между действием и его объектом или обстоятельством.
Но надо быть на всё готовым, и что же: если предположить даже самый худший, самый даже невозможно худший исход для начавшейся теперь войны, то хоть и много вынесем скверного, уже надоевшего до смерти старого горя, но колосс всё же не будет расшатан и рано ли, поздно ли, а возьмет всё свое; (относится к сложносоставным предложениям произведения). Использование синтаксического сложения для построения предложения в целом.
Но мудрецы наши схватились и за другую сторону дела: они проповедуют о человеколюбии, о гуманности, они скорбят о пролитой крови, о том, что мы еще больше озвереем и осквернимся в войне и тем еще более отдалимся от внутреннего преуспеяния, от верной дороги, от науки (наполнение таким образом предложения способствует сильной связности и фактически невозможности удаления частей из контекста). В данном случае в качестве формального способа выражения синтаксических связей и функций используются служебные слова (союзы и союзные слова, частицы, предлоги и послелоги, связки). В данных примерах близким к позиционному примыканию является синтаксическое сложение, используемое для создания подчиненных конструкций, в составе которых свободно соединяются корни (или основы)
А так как замысел "панславизма" колоссальностью своей, без сомнения, может пугать Европу, то уж по одному закону самосохранения Европа несомненно вправе остановить нас, точно так же, впрочем, как и мы вправе идти вперед, нисколько не останавливаясь перед ее страхом и руководясь, в движении нашем, лишь политическою предусмотрительностию и благоразумием; (такой способ составления предложения позволяет четко определять основные составляющие). В данном случае подчинённое слово находится перед господствующим, что определяет использование препозиции.
И куда девалась тогда вся их цивилизация: бросилась самая ученая и просвещенная из всех наций на другую, столь же ученую и просвещенную, и, воспользовавшись случаем, загрызла ее как дикий зверь, выпила ее кровь, выжала из нее соки в виде миллиардов дани и отрубила у ней целый бок в виде двух, самых лучших провинций; (как видим, постпозиция используется и для усиления эффекта, и для констатации фактов). Здесь автор использует постпозицию – подчинённое слово следует за господствующим.
Лишь искусство поддерживает еще в обществе высшую жизнь и будит души, засыпающие в периоды долгого мира; Такая война укрепляет каждую душу сознанием самопожертвования, а дух всей нации сознанием взаимной солидарности и единения всех членов, составляющих нацию; Применение элементарных пропозициональных схем построения предложений.
Да и вообще можно сказать, что если общество нездорово и заражено, то даже такое благое дело, как долгий мир, вместо пользы обществу, обращается ему же во вред – это вообще можно применить даже и ко всей Европе (данный пример характеризует принцип пропозиционального связывания посредством использования предлогов). Использование способов сцепления элементарных пропозиций в сложные, комплексные пропозициональные структуры.
Различный характер выражаемых языковыми средствами эмоций обусловливает наличие разных типов актов и, соответственно, разных прагматических типов предложений, обеспечивающих определённые социальные потребности общающихся.
В отличие от фонологии, морфологии и лексикологии, синтаксис имеет дело не с воспроизводимыми языковыми единицами, а с единицами конструктивными, которые строятся каждый раз, в каждом отдельном речевом акте заново.
Привязка к коммуникативно-прагматическому контексту в наибольшей степени присуща тексту как полному знаку, обладающему относительной коммуникативной завершённостью. Прагматические свойства текста позволяют квалифицировать его не просто как замкнутую последовательность предложений, а как замкнутую последовательность речевых актов.
Характерной особенностью «Дневника писателя» Достоевского является использование автором односоставных предложений. Таким образом автор пытается высказать свои суждения в особом, ненавязчивом темпе, чтобы внести понятность и прозрачность в текст: Мысль и дельный труд в этом смысле - большая помеха; Я смешной человек; Было в мрачный, самый мрачный вечер, какой только может быть; Поднялся в мой пятый этаж; Рядом, в другой комнате, за перегородкой – настоящий содом; И вот меня зарывают в землю.
Таким образом, проанализировав наиболее значимые с точки зрения синтаксиса участки произведения «Дневник писателя», следует сделать вывод, что автор очень широко и разнообразно использует различные синтаксические средства. Для объединения как простых предложений в сложные, так и для соединения словосочетаний автор использует предлоги, союзы, прилагательные, а также интонацию высказывания.
Произведение наполнено сложносоставными предложениями, однако наряду с этим фактом нам также встречается множество односоставных предложений. В целом произведение «Дневник писателя» с точки зрения синтаксиса построено грамотно и довольно разнообразно и многогранно, что свидетельствует о высоком уровне профессионализма автора.
Заключение
В данной работе было охарактеризовано произведение Федора Михайловича Достоевского «Дневник писателя», проведен стилистический анализ, включающий в себя лексический, морфологический и синтаксический анализ данного произведения.
В лексике были выделены характерные для произведения тропы, приведены примеры из текста.
В разделе морфологии охарактеризованы морфемы произведения и характерные аспекты морфологического анализа.
В разделе синтаксического анализа приводятся наиболее распространенные синтаксические структуры речи и их использование в произведении с примерами.
«Дневник писателя» Федора Михайловича Достоевского – произведение, написанное в публицистическом стиле с элементами разговорного и художественного. Характеризуется логичностью, эмоциональностью, оценочностью, призывностью. Информация, которую предлагает писатель, предназначена не для узкого круга специалистов-критиков, а для широких слоёв общества, причём воздействие направлено не только на разум читателя, но и на чувства.
Элементы разговорного и художественного стилей служат для непосредственного общения, когда автор делится с окружающими своими мыслями или чувствами, использует всё богатство лексики, что придает «Дневнику» образности, эмоциональности, а речи автора – конкретности.
В заключение следует сказать, что анализируемое нами произведение полно стилистических особенностей, которые раскрыты нами в результате анализа; «Дневник писателя» является глубоким и в то же время понятным читателю произведением, которое переносит нас в мир писателя, заставляет переживать с ним все происходящее в его жизни, позволяет осмысливать и анализировать целый отрезок жизни нашей страны того времени в целом, и отношение Федора Михайловича Достоевского к данным событиям в частности.
На страницах «Дневника» автор размышляет о всемирно-историческом назначении русского народа, о взаимоотношениях церкви и государства, о войне и мире, о вечном противостоянии «отцов и детей», о месте искусства в нравственном воспитании общества. Политические, идеологические, этические, эстетические проблемы переплетаются в «Дневнике писателя» не только на тематико-содержательном уровне, но и на уровне формы, укрепляется идейно-художественное единство издания.
Федор Михайлович соединил в «Дневнике» три принципиальных составляющих: документализм (опору на факты), художественную образность (стремление запечатлеть повседневность в максимально обобщающей эмоциональной форме) и личностный характер повествования, свойственный дневниковым записям.
Таким образом, следует сделать вывод, что все поставленные во введении задачи были решены в полном объеме.
Список использованной литературы
1. Коваленко В.А. Общая морфология: введение в проблематику. – М., 2002 г. – 376 с.
2. Никитская А.М. Синтаксис. Лингвистический энциклопедический словарь, – М., 1999 г. – 311 с.
3. Коструба Б.Н. Лексика и лексические категории. – М., 2001 г. – 297 с.
4. Данилюк В.А. Морфологический словарь русского языка – М., 2001 г. – 572 с.
5. Розенталь Д.Э. Словарь лингвистических терминов. – Сп-Б, 2001 г. – 469 с.
6. Виноградов В.А., Васильева Н.В., Шахнарович А.М. Краткий словарь лингвистических терминов. М., Русский язык, 1995. – 175 с.
7. Розенталь Д.Э., Теленкова М. А. Словарь-справочник лингвистических терминов. Изд. 2-е. М.: Просвещение, 2006. – 543 c.
8. Достоевский Ф.М. «Дневник писателя»
Глава I От Письменной книги к «Дневнику писателя» ® Ф.М.Достоевского.21
1.1 Публицистичность творчества Достоевского.21
1.2 Типология «Дневника писателя» Достоевского.42
Глава II Жанровые особенности «Дневника писателя»
Достоевского.71
2.1 Взаимодействие жанров в «Дневнике писателя».71
2.2 «Дневник писателя» - публицистическое обозрение.86
2.3 Характер беллетризации повествования в «Дневнике писателя»: особенности авторского высказывания.98
Глава III Антропология «Дневника писателя» Ф.М. Достоевского: своеобразие выражения авторской позиции.108
3.2 «Дневник писателя» как концептуальное авторское высказывание.119
3.3 Антропология общества в «Дневнике писателя».131
Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Щурова, Валерия Вячеславовна
Дневник писателя» Ф.М. Достоевского - явление исключительное в истории отечественной словесности.
На исключительность издания обращали внимание многие исследователи. В частности, утверждалось, что «Дневник писателя» уникален как не имеющий «аналогов в истории русской и мировой журналистики»1, что автор прибег к редкой в мировой практике форме моножурнала. Но, следует заметить, что уже в XVIII веке подобные издания выходили в Англии (журналы Джозефа Аддисона), в Германии (журналы Иоганна Кристофа Готшеда), в России (журналы Н.И. Новикова и И.А. Крылова) и ряд других.
Уникальность «Дневника писателя» в ином: на протяжении 1876-1877 годов в России выходило повременное издание, автор - творец которого превратил его в персональную трибуну, в амвон, с высоты которого разговаривал с аудиторией, привлекая ее внимание прежде всего к проблемам, волновавшим его лично. Достоевский преобразовывал попавшие в поле его зрения факты в реальную злобу дня. Так было с выступлениями писателя по юридическим вопросам (дела Кронеберга, Каировой, Корниловой), на моральные темы (отцы и дети, самоубийства), по острым политическим проблемам (реформы, взаимоотношения с Западом и другие). Актуализация фактов повседневной жизни превращала «Дневник писателя» в действительно уникальное издание. Тем более что этот процесс сопровождался активной беллетризацией повествования.
Достоевский соединил в «Дневнике» три принципиальных составляющих: документализм (опору на факты), художественную образность (стремление запечатлеть повседневность в максимально обобщающей эмоциональной форме) и личностный характер повествования, свойственный дневниковым записям.
Тесно переплетенные в тексте «Дневника», эти составляющие придали изданию синкретизм, ту нерасчлененную целостность, которая до сих пор заставляет исследователей искать как жанровое определение «Дневника», так и размышлять над природой этой целостности.
Г.М. Фри длен дер, один из авторов «Примечаний» к «Дневнику», пишет: «Подходя к «Дневнику писателя» с точки зрения традиционной, школьной поэтики, можно с полным правом отыскать в нем образцы разных, несходных литературных жанров: очерка, фельетона, рассказа, повести, мемуаров, публицистики и так далее. Но подлинная суть «Дневника писателя» состоит не в механическом объединении этих жанров, а в том, что, используя их в соответствии с общими задачами «Дневника», Достоевский строит на этой основе особый, оригинальный жанр, образующий неповторимое художественное единство»2.
В чем же своеобразие «Дневника писателя»3, не имеющего аналогов в истории отечественной журналистики? Что позволяет говорить об актуальности предпринятого исследования?
Исходя из того, что «Дневник писателя» вместе с «Братьями Карамазовыми» венчает творческую биографию Ф.М. Достоевского, можно говорить об итоговых ощущениях художника, мыслителя и публициста. Страницы «Дневника» - это свод размышлений о всемирно - историческом назначении русского народа, о взаимоотношениях церкви и государства, о войне и мире, о вечном противостоянии «отцов и детей», о месте "Искусства в нравственном воспитании общества. Политические, идеологические, этические, эстетические проблемы переплетаются в «Дневнике писателя» не только на тематико-содержательном уровне, но и на уровне формы, укрепляя идейно-художественное единство издания.
Не менее актуальным является и определение места «Дневника писателя» в творческой биографии Ф.М. Достоевского. К сожалению, до сих пор живуче представление о том, что Достоевский - художник и Достоевский - публицист - две несоединимые ипостаси писателя: тонкого психолога, глубокого исследователя человеческих душ и субъективно настроенного публициста, поверхностно судящего о современном процессе. Беспристрастный взгляд на «Дневник писателя» позволяет говорить о безусловной значимости как беллетристики, так и публицистики Ф.М. Достоевского.
В обширной литературе, посвященной творчеству Ф.М. Достоевского, «Дневнику писателя» уделено большое место. Как существенный факт литературной биографии писателя «Дневник» рассматривают В.Ф. Переверзев, Л. П. Гроссман, К.В. Мочульский, Б.И. Бурсов, Ю.И. Селезнев, Ю.Ф. Карякин и другие.4
Не меньший интерес вызывает публицистическое наследие Ф.М. Достоевского, анализу которого посвящены обстоятельные труды В.Я. Кирпотина, И.Л. Волгина, B.C. Нечаевой, Г.М. Фридлендера, Л.М. Розенблюм, В.А. Туниманова, Т.В. Захаровой, В.Н. Захарова, Г.К. Щенникова, В.Б. Смирнова и других исследователей. 5
В последние годы сложилось несколько школ (московская, петербургская, петрозаводская), которые обстоятельно исследуют различные аспекты публицистического творчества писателя - связь публицистики с литературными произведениями, с общественными процессами того времени, с особенностями личности самого Достоевского. К публицистике Достоевского обращаются и авторы сборников «Достоевский и мировая культура», «Достоевский. Материалы и исследования» и других. Можно выделить работы Г. Гачева, П.Е. Фокина, В.А. Свительского.6
В то же время следует отметить, что время оставляет пространство для дальнейших исследований, посвященных «Дневнику».
Обратим внимание, прежде всего, на название журнала - «Дневник писателя».
Дневник - текст, предназначенный для внутреннего потребления, записи для самого себя (если только автор не имитирует в определенных целях его форму). Это не просто пометки для памяти, хроника текущих событий - это способ интимного самоанализа, своеобразный апокриф (неканоническая автобиография человека, существующая лишь для внутреннего потребления).
Достоевский «взрывает» это представление о дневнике - потаенное, интимное предлагается для публичного чтения. Не отменяя личностного тона в повествовании, Достоевский дает возможность читателю познакомиться с точкой зрения на события, которую предлагает именно он, по терминологии Б.О. Кормана, «биографический автор»7.
Важной составляющей стиля Достоевского, что также проявилось на страницах «Дневника», было «сосуществование разных повествовательных голосов» 8, при котором трудно отделить хроникера, повествователя от автора. «Дневник писателя» Достоевского, с одной стороны, вобрал в себя черты романного мышления писателя, а с другой - стал доминантой литературно-публицистического единства художественного сознания Ф.М. Достоевского. «. «Бездневниковый» Достоевский так же исторически не был возможен, как и «безроманный». Это, может быть, самая «достоевская» внутренняя доминанта его творчества». 9 Следует напомнить, что особенность выражения авторской позиции в публицистическом тексте заключается в том, что мы имеем здесь дело не с образом автора, не с особым типом повествования, выражением которого является все произведение, а с неким реально существующим субъектом высказывания. Любопытно в этой связи проследить, как менялась атрибуция «Дневника» в первоначальных и окончательном вариантах «Объявления о подписке на «Дневник писателя» 1876 года». В первом черновом наброске было: «Дневник писателя» (сочинение Ф. М. Достоевского)», во втором - «Дневник писателя» сочинение Ф.М. Достоевского» и, наконец, «сочинение Ф.М. Достоевского «Дневник писателя». Кажется, принципиальной разницы в оформлении заглавия нет - главное в том, что «Дневник писателя» отнесен к разряду «сочинений», т.е. произведений художественных. Но Достоевскому важно подчеркнуть публицистический характер «Дневника»: «Это будет дневник в буквальном смысле этого слова, отчет о действительно выжитых в каждый месяц впечатлениях, отчет о виденном, слышанном и прочитанном. Сюда, конечно, могут войти рассказы и повести, но преимущественно о событиях действительных».10
С одной стороны, Достоевскому, видимо, очень важно, чтобы читающая публика рассматривала «Дневник» как очередное «сочинение» писателя (отсюда - колебания с оформлением подзаголовка - давать его в скобках или без, одним кеглем с заглавием или нет), с другой - важно, чтобы аудитория, рассматривая «Дневник» как «сочинение», видела бы в нем прежде всего «отчет о действительно выжитых в каждый месяц впечатлениях».
Существенна эта характеристика впечатлений месяца - «выжитые», т.е. прожитые, прочувствованные автором. «Сочинения», основанные на «выжитых впечатлениях», - это и есть то, что именуется публицистикой. Образное начало соединяется с опорой на факт, осознанный «сочинителем» -творцом.
В письме к Всеволоду Сергеевичу Соловьеву, литератору, сотрудничавшему в «Санкт - Петербургских ведомостях» и в «Русском мире», попросившему Достоевского анонсировать свой «Дневник», писатель подчеркнул: «Я не летописец, это, напротив, совершенный дневник (подчеркнуто автором - В.Щ.) в полном смысле слова, то есть отчет о том, что наиболее меня заинтересовало лично, - тут даже каприз» (XXIX 2, 73).
Выжитые впечатления», «совершенный дневник», «отчет о том, что заинтересовало лично», «даже каприз» - все это синонимы того, каким виделось Достоевскому его новое детище - специально отобранными впечатлениями реальности, которым дается субъективная оценка конкретного человека, желающего высказаться. Но при этом - что очень важно - высказывание принадлежит писателю, т.е. человеку, умеющему глядеть за горизонт.
Показательно, что, откликаясь на выход первого выпуска «Дневника писателя», Вс. С. Соловьев отметил в своей статье «Современная литература. Дневник Ф.М. Достоевского», опубликованной в газете «Русский мир» 8 февраля 1876 года: содержание номера «чрезвычайно разнообразно - это живой разговор человека, переходящий с предмета на предмет, разговор своеобразный и увлекательный, где иногда под формою шутки сквозят серьезные мысли». 11
Живой разговор, переходящий с предмета на предмет», в публицистике атрибутируется как жанр обозрения или - как его разновидность - фельетона - обозрения. «Из двенадцати выпусков, -говорилось в «Объявлении» о подписке на «Дневник писателя» 1876 года», -составится целое (подч. мною - В.Щ.), книга, написанная одним пером» (XXII, 136).
Следовательно, начиная работу над «Дневником», Достоевский сквозь «магический кристалл» замысла уже достаточно отчетливо представлял, что за сочинение выйдет из-под его пера - книга как некое исполненное целое, несмотря на временную разъединенность, как некий единый по мысли цикл (подч. мною - В.Щ.), а точнее - система повторяющихся циклов на тематическом уровне и уровне проблематики, позволяющая говорить о «Дневнике» как о своеобразном художественно - публицистическом цикле, стержнеобразующим жанром которого является обозрение.
Обращение к этому жанру было для Ф.М. Достоевского вполне закономерным явлением: после публикации «Временных правил о цензуре и печати» от 6 апреля 1865 года, когда были заметно облегчены условия существования газет и журналов, в столицах появилось 33 новых газеты и журнала, а в провинции - 31. Пресса становится важным фактором формирования общественного мнения, трибуной, позволяющей активно влиять на общество. Одновременно усиливается внимание к процессам, протекавшим в реальной жизни. Литература и искусство второй половины XIX века развиваются под знаком интереса к повседневной действительности: формирование национального самосознания невозможно без осознания себя в окружающем мире. Динамизм происходящего требовал от художника немедленного отклика. Накопленный в журналах «Время» и
Эпоха», отчасти в «Гражданине» опыт Ф. М. Достоевский стремился реализовать в выпусках «Дневника писателя», разработав оригинальный план материализации своих идей. Писатель «выстроил» трибуну, с которой решил ежемесячно разговаривать с аудиторией.
В этой связи, видимо, следует откорректировать достаточно распространенное мнение, что «Дневник писателя» был всего лишь связующим звеном между «Преступлением и наказанием», «Идиотом», «Бесами», «Подростком» - с одной стороны и «Братьями Карамазовыми» - с другой.
Конечно, (и Достоевский сам этого не скрывал) два года «передышки» стали временем накопления материала для романа, оказавшегося в творческой биографии писателя последним. Но нельзя не видеть, что «Дневник писателя» имеет самостоятельное значение как «сочинение», претендующее на отдельность своего существования.
И.Л. Волгин назвал «Дневник писателя» «дневником романиста»12.
Эта формулировка позволяет проецировать публицистические приемы письма, используемые Достоевским, на его сугубо художнический опыт, что дает возможность рассматривать качественные параметры «Дневника писателя» как систему художественно-публицистических циклов, как единой книги, целостной и универсальной одновременно.
Целостность «Дневника писателя» обеспечивается, во-первых, его хронологической повременностью - события в пересказе и в оценках автора разворачиваются по мере их развития (что не отменяет дискуссионных возвратов автора к прошлому, к уже однажды оцененным событиям).
Во - вторых, в «Дневнике» очевидно просматривается единый взгляд автора на происходящее. Причем, как уже было отмечено, перед нами в каждом выпуске один и тот же субъект высказывания - автор, подтверждающий собственную реальность ссылками на лично наблюдаемые факты. Уже в первом номере «Дневника» за 1876 год появляется маленькая заметка «Одно слово по поводу моей биографии», в которой Достоевский словно напоминает, кто является автором издания.
Наличие в «Дневнике писателя» художественных текстов не отменяет существования биографического автора. Оба голоса - «живого» автора и «неявленного» повествователя (условного рассказчика) как бы «перебивают» друг друга («Мальчик у Христа на елке», «Колония малолетних преступников. Мрачные особи людей. Переделка порочных душ в непорочные. Средства к тому, признанные наилучшими. Маленькие и дерзкие друзья человечества» и прочее).
В - третьих, в «Дневнике писателя» отчетливо прослеживается определенный уровень взаимоотношений с аудиторией: автор не считает свою точку зрения окончательной, канонической. Но он стремится к тому, чтобы она, по - возможности, была принята аудиторией. Именно поэтому в «Дневнике писателя» господствует не проповеднический тон и даже не исповедальный, что, казалось бы, следовало ожидать от дневника, а тон ораторской речи, тон размышления вслух, тон готовности прислушаться и учесть другие точки зрения.
Поэтому, видимо, следует откорректировать точку зрения Т. В. Захаровой, считающей, что «само издание «Дневника писателя» есть принципиальная установка Достоевского на укорененность в текущее в поисках истины»13.
Истина для Достоевского - человека православного - заключается в Христе. Поэтому в своих публицистических текстах он ищет не истину, а путь, открывающий дорогу к ней. И в этих поисках он с готовностью принимает любую другую точку зрения, о чем пишет И. J1. Волгин: « Во всем творчестве Достоевского последовательно осуществлен один обладающий неотменимой универсальностью принцип: познание самого себя невозможно без Другого. По отношению к отдельному человеку в этом качестве может выступать другой человек; по отношению ко всему человечеству функция Постороннего принадлежит, очевидно, Богу.
Путь самопознания и самоисцеления начинается у Достоевского как действие, направленное на Другого»14.
В - четвертых, целостность «Дневника» обеспечивается проходящей через все выпуски полемичностью. «Пафос Достоевского<.> в полном отсутствии «тайных» идей, в открытом обращении к читателю с обсуждением самых острых и сложных проблем современности, в беспредельном доверии к свободной мысли.
Ради такого широкого обсуждения всех наболевших вопросов Достоевский и издавал свой «Дневник»»15.
Показательна реплика автора «Дневника» в связи с фактами искажения его биографии в «Русском энциклопедическом словаре». Напомнив составителям словаря турецкую пословицу: «Если ты направился к цели и станешь дорогою останавливаться, чтобы швырять камнями во всякую лающую на тебя собаку, то никогда не дойдешь до цели» (XXII, 38), Достоевский добавляет: «По возможности буду следовать в «Дневнике» моем этой премудрой пословице, хотя, впрочем, и не желал бы связывать себя заранее обещаниями» (XXII, 38).
Полемика Достоевского в «Дневнике» связана прежде всего с обсуждением наиболее острых проблем современной жизни России. Но надо признать, что и на выпады оппонентов против себя лично, Достоевский отвечал.
В - пятых, для «Дневника писателя» свойственно последовательное единство понятийного и образного методов исследования. Дело здесь не только в том, что в выпусках «Дневника» соседствуют художественные тексты и тексты публицистические - речь идет о взаимном обогащении их приемами, присущими как эстетически образному моделированию мира, так и логически статейному анализу реальной действительности.
Что же касается универсализма «Дневника», то он обеспечивается на предметном уровне широким разнообразием тем, отражающих реалии окружающего мира (универсальность содержания).
На уровне формы универсализм «Дневника писателя» связан с широким использованием приемов художественного и публицистического письма (речь идет не только о рассказах, включенных в «Дневник», но и о разнообразной беллетризации повествования: использовании прямой речи, экспрессивно - окрашенной лексике, конструкциях, свойственных беллетристике и так далее).
Универсализм «Дневника писателя» проявляется также в методе самого исследования - социологический анализ сочетается у Достоевского с приемами эстетически организованного анализа действительности через систему художественных образов.
И, наконец, универсализм «Дневника писателя» проявляется в том, что Т.В. Захарова назвала «эмансипацией личностного я» 16, то есть полнотой поведения биографического автора, легко использующего различные повествовательные формы - от автора - активного участника событий до нейтрального повествователя.
1. Определить место «Дневника писателя» в творческой биографии Достоевского.
2. Выявить своеобразие «Дневника писателя» как типа издания.
4. Определить жанр «Дневника писателя» Достоевского как целостного произведения.
Мы вправе говорить об актуальности предпринятого исследования еще и потому, что современная публицистика, во-первых, тяготеет к очевидной персонификации высказывания в пределах публицистического текста. Публицистика обращает внимание не просто на сообщение как таковое, а на факт, здесь важна не обезличенная оценка, а точка зрения субъекта высказывания, благодаря которой возрастает роль этого субъекта как конкретного автора. В современной публицистике важна именно точка зрения конкретного лица, участвующего в формировании гражданского общества.
Во-вторых, перед нами «дневник» Достоевского - человека, к голосу которого прислушиваются. (Ко времени выхода «Дневника писателя» Достоевского уже знают как автора «Преступления и наказания», «Идиота», «Бесов» и других произведений). Точка зрения писателя важна для аудитории, так как его предыдущие публикации (и художественные тексты) вызывали интерес читающей аудитории, дискуссии в общественных кругах. Можно говорить о действенности публицистики Достоевского, на опыте которого отчетливо видим взаимоотношения на уровне «автор - аудитория».
Русский писатель в публицистике всегда был фигурой знаковой, в условиях ограничения политических свобод литература и публицистика оставались едва ли не единственным пространством для высказывания.
В ряду таких имен, как Н.И. Новиков, А.Н. Радищев, Н.М. Карамзин, А.С. Пушкин, J1.H. Толстой, А.П. Чехов, В.Г. Короленко, без сомнения, стоит и имя Ф.М. Достоевского.
В - третьих, говоря об актуальности исследования, следует отметить, что темы, поднимаемые на страницах «Дневника писателя» Достоевского, -будь то национальные или общечеловеческие проблемы взаимоотношений поколений, человека и его связи с окружающим миром - не утратили своей актуальности до сих пор. Следует подчеркнуть, что художник, предлагающий аудитории свою точку зрения на происходящее, хочет быть услышанным. Публицистический текст (как, впрочем, и художественный текст) всегда диалогичен - он строится в расчете на отклик аудитории. Дневник как форма разговора с аудиторией предполагает не только слово -откровение, но и возникновение обратной связи, рожденной этим откровением. Дневниковая форма открывает дорогу эссеистическому повествованию, что заметно ощущается и в характере взаимоотношений Ф.М. Достоевского со своими читателями.
Объектом исследования является «Дневник писателя» Ф.М. Достоевского, выходивший как самостоятельное издание в 1876 -1877 годах, в августе 1880 и январе 1881 года. В своей совокупности эти 23 номера «Дневника писателя» позволяют проследить на содержательном уровне развитие определенных тем, имевших для писателя принципиальное значение, получить подтверждение выдвигаемому положению о жанровой специфике издания, говорить о своеобразии выражения авторской позиции в «Дневнике писателя».
Предметом исследования является изучение «Дневника писателя» Достоевского как типа издания, соединившего документальные и беллетристические формы повествования в их нерасторжимом единстве.
Это позволяет вынести на защиту следующие положения:
1. «Дневник писателя» Достоевского не просто связующее звено между произведениями 60-70-х годов и романом «Братья Карамазовы», но самостоятельное целостное произведение, представляющее собой художественно - публицистический цикл, отражающий современную Достоевскому действительность. Цикличность «Дневника писателя» обеспечивается единством точки зрения автора, времени, места, формы и развитием идей, которые последовательно проводит Достоевский. Общая идея - трагическая несвязуемость разных социальных групп русского общества и отсутствие стержневой веры.
2. Жанрообразующей основой каждого выпуска «Дневника» является обозрение текущих событий и актуальных проблем.
3. Своеобразие выражения авторской позиции «Дневника писателя» определяется последовательной взаимозаменяемостью биографического автора с повествователем: «Дневник» представляет собой текст, объединяющий разные повествовательные манеры в единое целое, скрепой которого служит персонификация повествования.
4. Субъект высказывания в «Дневнике» синкретичен - он вбирает в себя реальное лицо и некий образ повествователя, что служит взаимообогащению разножанровых текстов издания.
5. Целостность «Дневника писателя» обеспечивается единством художественных образов с анализом реальных фактов действительности, используемых в тексте «Дневника».
Таким образом, новизна работы заключается в том, что «Дневник писателя» впервые рассматривается как единый художественно-публицистический цикл, жанрообразующей основой которого является обозрение со всеми присущими ему признаками.
Одновременно уточняется своеобразие выражения авторской позиции в «Дневнике писателя» (биографический автор как субъект высказывания).
В основу методологии исследования положены методы системного и типологического анализа, позволяющие, анализировать публицистическое творчество Достоевского во взаимосвязи с его художественным творчеством и - одновременно - осуществить исследование типологии издания как моножурнала в ее связи с аналогичными изданиями.
Теоретическая значимость работы заключается в жанровой атрибуции «Дневника писателя» как определенного типа издания, в усилении той роли, которую играл Достоевский - публицист в формировании взглядов русского общества второй половины XIX века, в создании системного представления о месте публицистики писателя в его творчестве.
Практическое значение. В эпоху Интернета тип моножурнала становится все более популярным, поскольку любой автор может попробовать себя в такого рода издании. Кроме того, практическая значимость предпринятого исследования в том, что материалы диссертации используются в учебном процессе при чтении курсов «История отечественной литературы» и «История русской журналистики» на факультете журналистики Воронежского государственного университета, в разработке спецкурса «Моножурнал как тип издания», подготовленного автором диссертации для студентов - журналистов.
Апробация работы прошла в рамках научно-практических конференций 2000-2005 гг. в г. Москве и Воронеже, где главы диссертационного исследования были представлены в виде тематических докладов; отдельные части работы опубликованы в виде тезисов в сборниках материалов научно-практических конференций Москвы, Санкт - Петербурга, Воронежа, в статьях альманаха «Акценты» (г. Воронеж).
Структура диссертации. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, библиографии критической и научной литературы.
Заключение научной работыдиссертация на тему ""Дневник писателя" Ф.М. Достоевского: типология, жанр, антропология"
Заключение
Есть своя закономерность в том, что в последнем прижизненном выпуске «Дневника писателя», вышедшем в августе 1880 года, помещена речь Ф.М. Достоевского, посвященная Пушкину.
Речь эта стала событием в культурной жизни России, и Достоевский отчетливо осознавал значимость сказанного. В «Объяснительном слове по поводу печатанной ниже речи о Пушкине» писатель говорит: «Пушкин.отыскал и отметил главнейшее и болезненное явление нашего интеллигентного, исторически оторванного от почвы общества, возвысившегося над народом <.> Он первый.дал нам художественные типы красоты русской, вышедшей прямо из духа русского, обретавшейся в народной правде <. .> Третий пункт, который я хотел отметить в значении Пушкина. - способность всемирной отзывчивости <.>Народ же наш именно заключает в душе своей эту склонность к всемирной отзывчивости и к всепримирению и уже проявил ее во все двухсотлетие с петровской реформы не раз» (XXVI, 129-131).
По существу речь Достоевского о Пушкине представляла собой не просто манифестацию взглядов писателя на историческое значение творчества человека, о котором Аполлон Григорьев сказал: «Пушкин - наше все!», но и стала своеобразным подведением итогов той работы, которую проводил Достоевский, выпуская свой «Дневник». Можно выразиться и более определенно: без «Дневника» трудно себе представить речь Достоевского, произнесенную 8 июня 1880 года в торжественном заседании Общества любителей русской словесности.
Издание «Дневника писателя» надеюсь возобновить в будущем 1881 году, если изволит здоровье» (XXVI, 129), - приписал в примечаниях к августовскому выпуску «Дневника». Здоровье не позволило выполнить обещание: январский выпуск вышел в свет после смерти писателя, скончавшегося 28 января 1881 года.
Для всей читающей и мыслящей России выпуски «Дневника» были не просто очередным сочинением писателя Ф.М. Достоевского, но и тем средоточием идей, которые помогали русскому обществу формировать свои собственные взгляды, давали возможность понять и оценить происходящее в стране и мире. Не претендуя на всеохватность воспроизведения действительности, Достоевский тем не менее дал в «Дневнике» концептуальное изображение сущностных сторон русской жизни, запечатлев судьбы конкретных людей и реальных процессов, определяющих их судьбы.
Опыт публицистики Ф.М. Достоевского, опыт его «Дневника писателя» оказался востребованным отечественной словесностью в XX веке. Начиная с 60-х г.г. прошлого века, отечественная писательская публицистика (Г. Радов, Е. Дорош, В. Овечкин и др.) приковывала к себе пристальное внимание общества. Литераторы, группировавшиеся вокруг «Нового мира» (прежде всего), «Знамени», «Юности», активно защищали общегуманистические идеалы (разумеется, в пределах возможностей прорыва сквозь цензуру), подготовив, в конечном счете, публицистику А.И. Солженицына («Как нам обустроить Россию») и знаменитые сборники - манифесты эпохи перестройки.
Трагедия Достоевского - публициста и тех, кто десятилетия спустя шагал следом, заключалась в том, что их голос не был услышан. Социальная катастрофа, случившаяся в России в начале XX века, - доказательство этой глухоты и властей, и общества в целом. Задуманные, но неосуществленные реформы рубежа XX - XXI веков тоже заставляют задуматься о безутешном повторении пройденного: власть не способна на коренные преобразования ни в экономике, ни в политике. Интерес к духовному возрождению свободной личности затушевывается нескрываемым стремлением добиться сиюминутной экономической выгоды.
И тем не менее «Дневник писателя» остается яркой страницей в истории формирования русской общественной мысли.
Важно подчеркнуть, что суждения Достоевского были не просто высказываниями «эмпирического человека» \ как об этом пишет Б. Бурсов, а размышлениями художника, мыслителя, пастыря (эти грани своего творчества писатель безусловно остро чувствовал), несущего ответственность за каждое высказанное слово и не боявшегося полемики в связи с высказанным.
Дневник писателя» представляет собой систему впечатлений, запечатлевшую отношение Ф.М. Достоевского к фактам, процессам и людям, с которыми сталкивался художник и публицист на протяжении всей своей жизни. Несмотря на то, что пространство «Дневника» ограничено хронологическими рамками, писатель расширяет границы своих размышлений и впечатлений, делая предметом исследования узловые моменты российской действительности 70-х годов, способствовавшие формированию (или - разрушению) личности. По своей сути «Дневник» оказывается дневником в родовом его понятии, поскольку является историей формирования русского интеллигента - в качестве центральной представительной фигуры повествования выступает сам Федор Михайлович Достоевский. В этом смысле «Дневник писателя» уникален, поскольку соединяет исследовательскую объективность публициста с образным воссозданием характера героя - повествователя. Поэтому, видимо, можно скорректировать тезис Г. Гачева об экстравертности «Дневника» - он в такой же степени экстравертен, как и интровертен.
Анализ нравственно-этических и социальных концепций автора «Дневника писателя» не входил в задачи данной работы - политика России и властей ее (как внутренняя, так и внешняя), наверное, не была так безупречна, как это временами казалось Достоевскому, но неслучайно все годы, минувшие с момента выхода «Дневника», он разобран на цитаты - в работах отечественных мыслителей Н. Бердяева, В. Розанова, Л.Шестова, Д.
Мережковского, С. Булгакова, Н. Лосского. На «Дневник» ссылаются писатели Андрей Белый и Вяч. Иванов, филологи М. Бахтин и Ю. Лотман.
Дневник писателя» - это диалог Ф.М. Достоевского с Россией, с народом ее, с самим собой, с русским прошлым и настоящим. А также - с мировой культурой, шире - с Западом - по всем аспектам современности, которые беспокоили художника. Важно подчеркнуть, что этот диалог постоянно подпитывался актуальными проблемами дня.
Факт (положение детей, участившиеся самоубийства, Восточный вопрос) - повод для попытки решения животрепещущих проблем. И все это -в живом разговоре с аудиторией, мгновенный отклик на ее возражения, недоумения, подсказки.
Нельзя не обратить внимание на усиливающееся на страницах «Дневника» трагическое мироощущение писателя. Великие романы Достоевского второй половины 60-х - 70-х годов пронизаны этим мироощущением. В них налицо - движение героев от жизни к смерти. Это -романы - катастрофы. Ощущение надвигающейся на страну катастрофы присуще и «Дневнику писателя». Именно поэтому нарастает в выпусках «Дневника» активное проповедническое начало: писателю хочется уже не достучаться до сердец своих современников, а докричаться до них. Именно поэтому из выпусков 1877 года почти исчезает неторопливая беллетризация фактов, а выступления писателя носят все более очевидный социологический характер. «Я» как повествовательная маска уступает место «я -биографическому». В качестве субъекта высказывания Достоевский отказывается от приемов эстетической орнаментализации письма - точка зрения автора становится более жесткой и демонстративной. Усиливается дидактическое начало в диалоге с аудиторией.
Эволюция повременного издания - явление закономерное: в процессе общения издателей с аудиторией авторская гипотеза, превращаясь в концепцию, освобождается от случайного, второстепенного, необязательного. Предположение, высказанное в письме Вс. С. Соловьеву
Тут отчет о событии, не столько как о новости, сколько о том, что из него (из события) останется нам более постоянного» - XXIX2, 73) превратится в хорошо выстроенный публицистический цикл со стержневыми смысловыми блоками в каждом выпуске. Наличие этих тематических блоков обеспечивает целостность каждого выпуска. А единство авторской позиции в оценке происходящего позволяет Ф.М. Достоевскому превратить отдельные выпуски в единое целое.
Приступая к изданию «Дневника», писатель боялся, что не сможет удержать повествование в пределах задуманной формы. В письме" к Х.Д. Алчевской он писал: «.не успел уяснить себе форму «Дневника» <.>, так что «Дневник», хоть и два года, например, будет продолжаться, а все будет вещью неудавшеюся» (XXIX2, 78). Понятна требовательность писателя к своей журналистской работе (а в какой-то степени - и боязнь, что этот вид творчества ему может не поддаться), но совершенно очевидно, что появление «Дневника писателя» как оригинального издания украсило историю отечественной публицистики, сыграв существенную роль в формировании русской общественной мысли в последнюю треть XIX века.
Достижения Ф.М. Достоевского - мыслителя и публициста - здесь очевидны.
1. «Дневник писателя» способствовал устойчивому формированию аудитории, разделявшей интерес Ф.М. Достоевского к приоритетности духовного развития личности над сугубо материальными интересами.
2. «Дневник писателя» стал для Ф.М. Достоевского своеобразной формой «хождения в народ»: он расширял для художника возможности диалога с аудиторией по самым острым проблемам (с точки зрения самого писателя) современной жизни России.
3. «Дневник писателя» был трибуной, с помощью которой стало возможно публичное распространение идей, отличающихся целостностью («Взял, да и высказал последнее слово моих убеждений - мечтаний насчет роли и назначения России среди человечества») (XXIX2, 102). Но следует признать, что по своим типологическим признакам «Дневник» журналом не являлся. Это - публицистический цикл, вобравший в себя самые разнообразные жанры, главенствующим среди которых стало обозрение.
4. «Дневник писателя» приглашал читателя к самостоятельному.# размышлению по поводу тех событий и фактов, которые Достоевский комментировал в «Дневнике». «Дневник» формировал думающего читателя.
5. Достоевский в «Дневнике» оставался свободным мыслителем, обращая внимание на парадоксальные процессы, протекающие в Отечестве.
6. Тематическое и жанровое разнообразие «Дневника писателя» не отменяет существенной его особенности: издание принадлежит одному субъекту высказывания («единоличный журнал»). Это одновременно и исповедальный, и проповеднический текст, принадлежащий глубокому аналитику происходящего («дознавателем» называет его Б. Бурсов).2
7. В центре внимания Ф.М. Достоевского в «Дневнике писателя» оказывается повседневный человек, что определяет специфику публицистической г антропологии автора. Если в романах Достоевского в центре внимания оказывается жизнь страстей человеческих, то в «Дневнике» на первый план выходит повседневность, жизнь в многообразии ее проявлений.
Человеку, по мысли писателя, уготована высокая миссия, но чтобы свершить ее, от него требуется максимальное внутреннее напряжение и - это главное - каждодневное, непрерывное движение к постижению Бога. Ибо постижение смысла жизни, постижение истины - во Христе.
Дневник писателя» - страстный призыв к самосовершенствованию человека, призыв к осознанию им своей исторической роли в созидании совершенной цивилизации. Достоевский, полемизируя с Чернышевским, обещающим человеку Хрустальный дворец безмятежного счастья, зовет человечество к неустанному труду. И прежде всего - к напряженному труду души. v
Этому посвящен «Дневник писателя» - одно из лучших творений ® Федора Михайловича Достоевского.
Список научной литературыЩурова, Валерия Вячеславовна, диссертация по теме "Журналистика"
1. Акелькина Е. А. Формирование философской прозы Ф.М. Достоевского / Е.А. Акелькина // Творчество Ф.М. Достоевского. Искусство синтеза. Екатеринбург, 1991. - 224 - 250 С.
2. Акопов А.И. К вопросу о журнале как типе периодического издания / А.И. Акопов // Типология журналистики. Вопросы методологии и истории. -Ростов: Изд-во Ростов, ун-та, 1987. С. 61- 77.
3. Акопов А.И. Методика типологического исследования периодических изданий (на примере специальных журналов) / А.И. Акопов. Иркутск, Издательство Иркутского университета, 1985. - 96 с.
4. Аллен Луи Ф.М. Достоевский. Поэтика. Мироощущение. Богоискательство / Ален Луи. СПб.: Logos, 1996. - 176 с.
5. Арденс Н.Н. Достоевский и Толстой / Н.Н. Арденс. М., 1970. - 373 с.
6. Ахундова И. Р. «. .Все это, быть может, было вовсе не сон!»«Смерть» смешного человека) / И.Р. Ахундова // Достоевский и мироваякультура. М.: Классика плюс, 1997. -№ 9. - С. 186 - 205.
7. Баршт К.А. Рисунки в рукописях Достоевского / К.А. Баршт. СПб.: Формика, 1996.-319 с.
8. Батюто А. И. Незамеченные отклики на «Анну Каренину» в «Дневнике писателя» / А.И. Батюто // Достоевский Ф.М. Материалы и исследования. Л.: Наука, 1983. - С. 132-141.
10. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского / М.М. Бахтин. М.: Худ. лит., 1972.-472 с.
11. Белинский В.Г. Полное собр. соч. (в 13 т.т.) / В.Г. Белинский. М.: АН СССР, 1956.-Т. 10. -474с.
12. Белкин А. А. Читая Достоевского и Чехова / А.В. Белкин. М.: Худ. лит., 1973-301 с.
13. Белопольский В.Н. Достоевский и философская мысль его эпохи. Концепция человека / В.Н. Белопольский. Ростов: Изд-во Ростов, унта, 1987.-206 с.
14. Бельчиков Н.Ф. Достоевский в процессе петрашевцев / Н.Ф. Бельчиков. М.: Наука, 1971. - 294 с.
15. Бельчиков Н.Ф. Зарубежные издания А.И. Герцена. Библиографическое описание. 1850-1869 / Н.Ф. Бельчиков. М.: Наука, 1973. - 95 с.
16. Бердяев Н. А. Миросозерцание Достоевского / Н.А. Бердяев. М.: Захаров, 2001.-174 с.
17. Бердяев Н.А. О русских классиках / Н.А. Бердяев. М.: Высш. школа, 1993.-368 с.
18. Березина В.Г. Жанр годового обозрения литературы в русской журналистике первой половины XIX века / В.Г. Березина // Русская журналистика XVIII-XIX в.в. Л.: Изд-во ЛГУ, 1969. - С. 42 - 79.
19. Биография, письма и заметки из записной книжки Ф.М. Достоевского. -СПб., 1883.-866 с.
20. Борщевский С.С. «Отечественные записки». 1868 1884. Хронологический указатель анонимных и псевдонимных текстов / С.С. Борщевский. - М.: Книга, 1966. - 96 с.
21. Борщевский С. С. Щедрин и Достоевский. История их идейной борьбы / С.С. Борщевский. М.: Гослитздат, 1956. - 392 с.
22. Бочаров А. Г. Основные принципы типологии современных журналов / А.Г.Бочаров // Вестн. Моск. ун-та, Серия 10. Журналистика. 1973. -№ 3. - С. 25-38.
24. Буданова Н.Ф. Достоевский и Тургенев: творческий диалог / Н.Ф. Буданова. Л.: Наука, 1987.- 196 с.
25. Бурсов Б.И. Личность Достоевского. Роман-исследование / Б.И. Бурсов. Л.: Совет, писатель, 1979. - 680 с.
26. Бушмин А.С. Салтыков Щедрин. Искусство сатиры / А.С. Бушмин. -М.: Современник, 1976. - 253 с.
27. Вересаев В.В. Живая жизнь: о Достоевском и Льве Толстом / В.В. Вересаев. М.: Политиздат, 1991. - 335 с.
28. Викторович В.А. Достоевский и В.П. Мещерский: К вопросу об отношениях писателя с охранительным лагерем / В.А. Викторович // Русская литература. 1998. - № 1. - С. 205 - 216.
29. Виноградов В.В. О теории художественной речи / В.В. Виноградов. -М.: Высш. школа, 1971. 240 с.
30. Владимирцев В.П. Поэтика «Дневника писателя» Ф.М. Достоевского: этнографическое впечатление и авторская мысль / В.П. Владимирцев. -Иркутск: Изд -во Иркут. ун -та, 1998. 84 с.
31. Владимирцев В.П. Харизма народного человека в творчестве Ф.М. Достоевского: от «Бедных людей» к последнему выпуску «Дневника писателя»/ В.П. Владимирцев // Литера. Вестн. фак -та филологии и журналистики ИГУ. Вып.1. - Иркутск, 2004. - С. 55-57.
32. Властитель дум: Ф.М. Достоевский в русской критике конца XIX -начала XX века. СПб.: Худ. лит., 1997. - 656 с.
33. Bore П. Люцифер Достоевского (О рассказе «Сон смешного человека») / П. Воге // Достоевский и мировая культура. СПб.: Серебряный век. 1999. - № 13. - С. 185 - 201.
34. Волгин И.Л. «Дневник писателя»: текст и контекст / И.Л. Волгин // Достоевский Ф.М. Материалы и исследования. Л.: Наука, 1978.1. С. 151-159.
35. Волгин ИЛ. Достоевский журналист: («Дневник писателя» и русская общественность) / И.Л. Волгин - М.: Изд-во МГУ, 1982. - 75 с.
36. Волгин И.Л. Достоевский и русское общество («Дневник писателя» 1876 -1877 годов в оценках современников) / И.Л. Волгин // Русская литература. 1976. - № 3. - С. 123 - 143.
37. Волгин И.Л. Достоевский и царская цензура. (К истории издания «Дневника писателя») / И.Л. Волгин // Русская литература. 1970. -№4.-С. 106-120.
38. Волгин И.Л. Колеблясь над бездной: Достоевский и (русский) императорский дом / И.Л. Волгин. М.: Центр гуманитарного образования, 1998. - 656 с.
39. Волгин И.Л. Ничей современник / И.Л. Волгин // Октябрь. 2002. - № 3.- С. 145-149.
40. Волгин И.Л. Письма читателей к Ф.М. Достоевскому / И.Л. Волгин // Вопросы литературы. 1971. - № 9. - С. 173 - 196.
41. Волгин И.Л. Последний год Достоевского / И.Л. Волгин. М.: Совет, писатель, 1991.-543 с.
42. Волгин И. Л. Пропавший заговор: Достоевский и политический процесс 1849 г. / И.Л. Волгин. М.: Либерия, 2000. - 703 с.
43. Волгин И.Л. Редакционный архив «Дневника писателя» (1876-1877) / И.Л. Волгин // Русская литература. 1974. - № 1. - С. 150 - 161.
44. Волгин И. Л. Родиться в России. Достоевский и современники: жизнь в документах / И.Л. Волгин. М.: Книга, 1991. - 605 с.
45. Волгина О.В. Аргументативный статус «чужой речи» в публицистике Ф.М. Достоевского: судебная полемика в «Дневнике писателя» / О.В. Волгина // Вестн. Моск. ун-та. Серия 10. Журналистика. 2000. - № 4. -С. 6-55.
46. Волоцкой М.В. Хроника рода Достоевского. 1506 1933 / М.В. Волоцкой. -М.: Север, 1933. - 443 с.
47. Гаспаров М.Л. Овидий в изгнании / М.Л. Гаспаров // Гаспаров М.Л. Избранные статьи. М.: Нов. лит. обозрение, 1995. - С. 440 - 471.
48. Гачев Г. Д. Исповедь, проповедь, газета и роман (О жанре «Дневника писателя» Ф. М. Достоевского / Г.Д. Гачев // Достоевский и мировая культура.-СПб., 1993. -№ 1,ч. 1. С. 7-13.
49. Гин М.М. Достоевский и Некрасов: Два мировоззрения / М.М. Гин. -Петрозаводск: Карелия, 1985. 184 с.
51. Громова Н.А. Достоевский: Документы, дневники, письма, мемуары, отзывы литературных критиков и философов / Н.А. Громова. М.: Аграф, 2000. - 240 с.
52. Гроссман Л.П. Жизнь и труды Ф.М. Достоевского: Биография в датах и документах / Л.П. Гроссман. М - Л.: Academia, 1935. - 382 с.
53. Гроссман Л.П. Исповедь одного еврея / Л.П. Гроссман. - М.: Деконт: Подкова; 2000. 189 с.
54. Гроссман Л.П. Поэтика Достоевского / Л.П. Гроссман. М.: Госиздат, 1925.-192 с.
55. Гроссман JI.П. Рулетенбург: (Федор Михайлович Достоевский): роман- биография / Л. П. Гроссман. М.: Захаров, 2002. - 286 с.
56. Гроссман Л.П. Ф.М. Достоевский / Л.П. Гроссман. М.: Молод, гвардия, 1965. - 543 с.
57. Гуральник У.А. Ф.М. Достоевский в литературно-эстетической борьбе 60-х г.г./ У.А. Гуральник // Творчество Ф.М. Достоевского. М.: Изд-во АН СССР, 1959. -С. 293-329.
58. Гург М. Трансформация мотивов «Кроткой» в повести Ф. Мориака «Терез Дескеру» / М. Гург // Достоевский и мировая культура. СПб.: Серебряный век, 1999. - № 13. - С. 132 - 138.
59. Десницкий В.А. Публицистика и литература в «Дневнике писателя» Ф.М. Достоевского / В.А. Десницкий // Десницкий В.А. На литературные темы. Л. - М., 1933. - С. 320 - 343.
60. Джексон Р.Л. В несчастье яснеет истина: концовка «Кроткой» / Р.Л. Джексон // Достоевский и мировая культура. М.: Классика плюс, 1997,-№9.-С. 100-106.
61. Дмитриева Л.С. О жанровом своеобразии «Дневника писателя» Достоевского / Л.С. Дмитриева // Вестник МГУ, Журналистика. 1969.- № 6. С. 23-35.
62. Долинин А.С. В творческой лаборатории Достоевского / А.С. Долинин. -М.: Совет, писатель, 1947. 174 с.
63. Долинин А.С. Достоевский и другие: Статьи и исследования о русской классической литературе / А.С. Долинин. Л.: Худ. лит., 1989. - 480 с.
64. Достоевская А.Г. Воспоминания / А.Г. Достоевская. М.: Худ. лит., 1981. -518с.
65. Достоевский A.M. Воспоминания / A.M. Достоевский. М.: Аграф, 1999.-432 с.
66. Достоевский в воспоминаниях современников: в 2 т. М.: Худ. лит., 1990.
67. Достоевский в зарубежных литературах. JL: Наука, 1978. - 240 с.
68. Достоевский в конце XX века: Сб. статей // Об во Достоевского. - М.: Классика плюс, 1996. - 621 с.
69. Достоевский в русской критике. Сб. статей. М.: Гослитиздат, 1956. -471 с.
70. Достоевский Ф.М. Записные книжки. -М.: Вагриус, 2000. 158 с.
71. Достоевский Ф.М. Записные тетради Ф.М. Достоевского. М.- JL: Academia, 1935. - 473 с.
72. Достоевский и русские писатели. Традиции. Новаторство. Мастерство.- М.: Совет, писатель, 1971. 447 с.
73. Достоевский Ф.М. и Православие М.: Отчий дом, 1997 - 315 с.
74. Достоевский и современность (Материалы Достоевских чтений). -(Литературно мемориальный музей Ф.М. Достоевского). -Семипалатинск, 1992. - Сб. 2. - 80 с.
75. Достоевский Ф.М. и Тургенев И.С. Переписка. Л.: Academia, 1928. -200 с.
76. Достоевский Ф.М. Неизданный Достоевский. Записные книжки и тетради 1860- 1881 г.г. -М.: Наука, 1971.-727 с.
77. Достоевский Ф.М. Переписка // Ф. М. Достоевский А.Г. Достоевская.- Л.: Наука, 1976.-483 с.
78. Драгунская Л.С. Маркс, Достоевский, Фрейд: три антропологических проекта / Л.С. Драгунская // Человек. 2000. - N 2. / (http://courier.com.ru/homo/ho0200drag.htm)
79. Дудкин В.В. Достоевский Ницше: (Проблема человека) / В.В. Дудкин. - Петрозаводск: Изд-во КГПИ, 1994 - 151 с.
80. Евдокимова О.В. Проблема достоверности в русской литературе последней трети XIX в. и «Дневник писателя» Ф.М. Достоевского / О.В. Евдокимова // Достоевский Ф.М. Материалы и исследования.- Л.: Наука, 1988.-С. 177-192.
81. Емельянов Н.П. У истоков жанра («Внутреннее обозрение» в журнале «Современник») / Н.П. Емельянов // Русская журналистика XVIII XIX в.в. Из истории жанров. - Л.: Изд-во ЛГУ. - С. 79 - 102.
82. Ермакова М.Я. Традиции Достоевского в русской прозе / М.Я. Ермакова М.: Просвещение, 1990. - 126 с.
83. Ерофеев В.В. Найти в человеке человека: Достоевский и экзистенциализм / В. В.Ерофеев. М.: Зебра Е: ЭКСМО, 2003. - 287 с.
84. Западов А.В., Соколова Е.В. Тип издания как научная проблема и практическое понятие / А.В. Западов, Е.В. Соколова // Вестн. Моск. ун-та. Сер 11. Журналистика. 1976. № 2. - С. 49 - 59.
85. Захаров В.Н. Проблемы изучения Достоевского / В.Н. Захаров. -Петрозаводск: ПГУ, 1978. 110 с.
86. Захаров В.Н. Система жанров Достоевского. Типология и поэтика / В.Н. Захаров. Л.: Изд-во Ленингр. ун - та, 1985. - 209 с.
87. Захарова Т.В. «Дневник писателя» как оригинальное жанровое явление и идейно художественная целостность / Т.В. Захарова // Творчество Достоевского. Искусство синтеза. - Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 1991.-С. 251-284.
88. Захарова Т.В. «Дневник писателя» Ф.М, Достоевского как художественно-документальное произведение / Т.В. Захарова // Охудожественно документальной литературе. - Иваново, 1972. - С. 89 -110.
89. Захарова Т.В. Эстетические взгляды Ф.М. Достоевского и М.Е. Салтыкова Щедрина / Т.В. Захарова // Проблемы творчества Ф.М. Достоевского. Поэтика и традиции. - Тюмень, 1982. - С. 27-35.
90. Зохраб И. Ф.М. Достоевский и А.Н. Островский (в свете редакторской деятельности Достоевского в «Гражданине») / И. Зохраб // Достоевский Ф.М. Материалы и исследования.- Л.: Наука, 1988. С. 107 - 125.
91. Иванова А.А. Философские открытия Ф.М. Достоевского / А.А. Иванова. М.: Книжн. палата, 1995. - 194 с.
92. История русской журналистики XVIII XIX веков. - СПБ.: Изд - во СПбГУ, 2003.-667 с.
93. Карасев JI.B. Онтологический взгляд на русскую литературу / JI.B. Карасев. М.: Рос. гос. ун-т, 1995. - 102 с.
94. Карякин Ю.Ф. Достоевский и канун XXI века / Ю.Ф. Карякин. М.: Совет, писатель, 1989. - 656 с.
95. Кашина Н.В. Человек в творчестве Достоевского / Н.В. Кашина. М.: Худ. лит., 1986.-316 с.
96. Киносита Т. Ирония судьбы, или ирония романтическая? По поводу трагедии героя рассказа «Кроткая» / Т. Киносита // Достоевский и мировая культура. -М.: Раритет Классика - плюс, 1999. -№ 13. - С. 13-17.
97. Кирпотин В.Я. Достоевский в шестидесятые годы / В.Я. Кирпотин. -М.: Худ. лит., 1966. 560 с.
98. Кирпотин В.Я. Достоевский и Белинский / В.Я. Кирпотин. М.: Худ. лит., 1976.-301 с.
99. Кирпотин В.Я. Достоевский художник. Этюды и исследования / В.Я. Кирпотин. - М.: Сов. писатель, 1972. - 320 с.
100. Климова С.М. Феноменология святости и страстности в русской философии культуры / С.М. Климова СПб.: Алетейя, 2004. - 329 с.
101. Козлова Н.Н. Вестники Европы / Н.Н. Козлова // Из века в век: Из истории русской журналистики 1702 2002. - М., 2002. - С. 36-41.
102. Корман Б.О. Изучение текста художественного произведения / Б.О. Корман. М.: Просвещение, 1972. - 110 с.
103. Корнилов Е.А Творчество журналиста и тип издания. К постановке проблемы / Е.А. Корнилов // Типология журналистики. Вопросы методологии и истории. Ростов: Изд-во Ростов, ун - та, 1987.1. С. 37- 49.
104. К последней вершине. Федор Михайлович Достоевский в воспоминаниях типографского наборщика в 1872 1881 г.г. // Ф.М Достоевский в воспоминаниях современников. Т.2 . - М.: Худ. лит., 1990. -С. 213-233.
106. Кройчик JI.E. Между литературами (дневник как документальный текст) / JI.E. Кройчик // Акценты. 1996. - № 2-3. - С. 65-70.
107. Кройчик JI.E. Публицистический текст: жанр и дискурс / JI.E. Кройчик // Акценты. 2005. - № 3-4. - С.11 -15.
108. Кройчик JI.E. Система журналистских жанров / JI.E. Кройчик // Основы творческой деятельности журналиста. СПб., 2000. - С. 125-167.
109. Кудрявцев Ю. Г. Три круга Достоевского (Событийное. Социальное. Философское) / Ю.Г. Кудрявцев. М.: Изд-во МГУ, 1979. - 344 с.
110. Курляндская Г.Б. JI.H. Толстой и Ф.М. Достоевский: (Проблема метода и мировоззрения писателей) / Г.Б. Курляндская. Тула: Приок. кн. изд-во, 1986.-254 с.
111. Леонтьев К. Избранное / К. Леонтьев. М.: Рарогъ. 1993. - 367 с.
112. Литературное наследство. М.: Наука, 1965. - 518 с.
113. Лихачев Д.С. О филологии / Д.С. Лихачев. М.: Высш. школа, 1989. -208 с.
114. Лосский Н.О. Бог и мировое зло / Н.О. Лосский. М.: Республика, 1994.-432 с.
115. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров: Человек текст -семиосфера - история / Ю.М. Лотман. - М.: Языки русс, культуры, 1999. -464 с.
116. Луначарский А.В. Достоевский как мыслитель и художник / А.В. Луначарский // Ф.М. Достоевский в русской критике. М.: Гослитиздат, 1956.-С. 435 -453.
117. Мартинсен Д.А. Полемика о «простоте» и «упрощенности» в «Дневнике писателя» / Д.А. Мартинсен // Достоевский Ф.М. Материалы и исследования. Л.: Наука, 1991. С. 179- 183.
118. Мелетинский Е.М. Заметки о творчестве Достоевского / Е.М. Мелетинский. М.: РГГУ, 2001.-190 с.
119. Мережковский Д.С. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники / Д.С. Мережковский. -М.: Республика, 1995. 621 с.
120. Методика типологического анализа периодической печати. М., 1993.-238 с.
121. Михеев М. Записные книжки и дневники (30 -х гг.) (из курса лекций) / М. Михеев // (http://uni-persona.srcc.msu.su/miheev/filpri.htm)
122. Михновец Н. Механизм смыслопорождения в «Кроткой»: К проблеме «Автор Читатель» / Н. Михновец // Достоевский и мировая культура. -СПб.: Серебряный век, 1999. - № 13. - С. 67 - 78.
123. Мочульский К.В. Гоголь. Соловьев. Достоевский / К.В. Мочульский. М.: Республика, 1995. - 607 с.
124. Мочульский К.В. Достоевский. Жизнь и творчество / К.В. Мочульский. Париж: Yamca-Press, 1980. - 564 с.
125. Набоков В. В. Лекции по русской литературе / В.В. Набоков // Пер. с англ. М.: Независимая газета, 1996. - 440 с.
126. На подлинно научной основе (под ред. И.Л. Волгина) // Вопросы литературы. 1971. - № 4. - С. 231 - 232.
127. Наседкин Н.Н. Достоевский: портрет через авторский текст / Н.Н. Наседкин. Тамбов: ТГУ, 2001. - 550 с.
128. Наседкин Н.Н. Самоубийство Достоевского: Тема суицида в жизни и творчестве писателя / Н.Н. Наседкин. М.: Алгоритм, 2002. - 448 с.
129. Нечаева B.C. Журнал М.М. и Ф.М. Достоевских «Время» 1861-1863 г.г. / B.C. Нечаева. М.: Наука, 1972. - 317 с.
130. Нечаева B.C. Журнал М.М. И Ф.М. Достоевских «Эпоха» 1864-1865 г.г. / B.C. Нечаева.- М.: Наука, 1975. 303 с.
131. Нечаева B.C. Из архива журнала «Время» / B.C. Нечаева // Достоевский и его время. М.: Наука, 1971. - С. 283 - 295.
132. Нечаева B.C. Ранний Достоевский. 1821 1849 / B.C. Нечаева. - М.: Наука, 1979.-288 с.
133. Образцы изучения текста художественного произведения в трудах советских литературоведов. Эпическое произведение / Составитель - Б.О. Корман. Ижевск, 1974. - Вып. 1. - 128 с.
134. Овсепян Р.П. Периодическая печать России. Система, типология / Р.П. Овсепян. М., 1995. - 278 с.
135. О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881 -1931 годов. -М.: Книга, 1990. 432 с.
136. Описание рукописей Ф.М. Достоевского / Под ред. B.C. Нечаевой. -М.: АН СССР, 1957. -588 с.
137. Паперо И. Достоевский «Дневник писателя» и его читатели / И. Паперо // Самоубийство как культурный институт / Пер. с англ. автора. -М.: Нов. литературное обозрение, 1999. С. 203 - 226.
138. Переверзев В.Ф. Гоголь. Достоевский. Исследования / В.Ф. Переверзев. -М.: Совет, писатель, 1982. 511 с.
139. Переписка И.С. Тургенева в 2- х т. / Сост. и коммент. В. Баскакова, Т. Головановой и др. М.: Худ. лит., 1986. - Т.2. - 543 с.
140. Померанц Г. Открытость бездне: Встречи с Достоевским / Г. Померанц. М.: Сов. писатель, 1990. - 384 с.
141. Пономарева Г.Б. Достоевский: Я занимаюсь этой тайной / Г.Б. Пономарева. -М.: Академкнига, 2001. -303 с.
142. Потебня А.А. Черновые заметки о творчестве Л.Толстого и Ф. Достоевского // Потебня А.А. Эстетика и поэтика. М., 1976.561 -591 С.
143. Пришвин М.М. Дневники / М.М. Пришвин. М.: Правда, 1990. -477 с.
144. Проблемы творчества Ф.М. Достоевского: Поэтика и традиции. -Тюмень: ТГУ, 1982. 113 с.
146. Прохоров Е.П. Исследуя журналистику // Е.П. Прохоров. М.: РИП -Холдинг, 2005.-202 с.
147. Прохоров Е.П. Публицистическое обозрение / Е.П. Прохоров. М.: МГУ, 1963.-36 с.
148. Розанов В.В. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского: Лит. очерки: О писательстве и писателях: Собр. сочинений / В.В. Розанов. М.: Республика, 1996. - 701 с.
149. Розанов В.В. Несовместимые контрасты жития: Литературно -эстетические работы разных лет /В.В. Розанов. М.: Искусство, 1990.604 с.
150. Розенблюм Л.М. Творческие дневники Достоевского / Л.М. Розенблюм. -М.: Наука, 1981. - 368 с.
151. Розенблюм Л.М. Ф.М. Достоевский и судебные процессы 1870-х г.г. /Л.М. Розенблюм // Человек и закон. 1971. - № 11. - С. 97 - 110.
153. Сараскина Л. И. Федор Достоевский. Одоление демонов / Л.И. Сараскина. -М.: Согласие, 1996. 460 с.
154. Свительский В.А. Мироотношение Достоевского и принципы его воплощения в романах писателя 60-70-х г.г. / В.А. Свительский // Дисс. на соиск. уч. степ. канд. филол. наук. Воронеж, 1971.-411 с.
155. Сдобнов В.В. Проблема читателя в ранних произведениях Достоевского /В.В. Сдобнов // Читатель в творческом сознании русских писателей. Калинин, 1986. - С. 96 - 102.
156. Селезнев Ю.И. Достоевский / Ю.И. Селезнев. 3-е изд. - М.: Мол. гвардия, 1990.-541 .
157. Синякова JI.H. «Дневник писателя» Ф.М. Достоевского за 1876 год как идейно-художественное единство / Л.Н. Синякова // Автореф. дисс. на соиск. уч. степени канд.филолог.наук. 1988. -20 с.
158. Слинько А.А. Из истории русской демократической критики. Литературно-критическое наследие Н.К. Михайловского / А.А. Слинько. -Воронеж, Изд-во ВГУ, 1977. 173 с.
159. Смирнов В.Б. Журналистика и литература. Методологические и историко-литературные проблемы / В.Б. Смирнов. Волгоград, 2005.356 с.
160. Смирнов В.Б. Из литературной критики журнала «Дело». Творчество Ф.М. Достоевского в интерпретации П.Н. Ткачева / В.Б. Смирнов // Проблемы типологии русской литературной критики. Смоленск, 1987. -С. 60-72.
161. Смирнов В.Б. «Отечественные записки» и русская литература 70-80-х годов XIX века / В.Б. Смирнов. Пермь, 1974. - 211 с.
162. Смирнов В.Б. Ф.М. Достоевский и русская демократическая журналистика 70-80-х годов / В.Б. Смирнов. Волгоград, Изд-во Волгоград, ун-та, 1996. - 128 с.
163. Сохряков Ю.И. Творчество Ф.М. Достоевского и русская проза XX века (70-80- е годы) / Ю.И. Сохряков. М.: ИМЛИ РАН, 2002. - 239 с.
164. Степанян К.А. Очищение истиной: «Выбранные места из переписки с друзьями» и «Дневник писателя»: К 170 -летию со дня рождения и 110-летию со дня смерти Ф.М. Достоевского // Человек. 1991. - № 6. - С. 128 -135.
165. Тарасов Б.Н. «Закон Я» и «Закон любви» / Б.Н. Тарасов. М.: Знание, 1991.-62 с.
166. Тарасова Н.А. «Дневник писателя» Ф.М. Достоевского 1876 г.: творческая эволюция и история текста/ Н.А. Тарасова // Автореф. дис. на соиск. уч. степ. канд. филол. наук. Петрозаводск, 2001. - 18 с.
167. Твардовская В.А. Достоевский в общественной жизни России (1861 -1881)/ В.А. Твардовская. М.: Наука, 1990. - 340 с.
168. Типологическое развитие журналистики. Ростов: Изд - во Ростов, ун-та, 1993. - 176 с.
169. Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика / Б.В. Томашевский. М.: Аспект Пресс, 1996. - 333 с.
170. Туниманов В.А. Достоевский и Некрасов / В.А. Туниманов // Достоевский и его время. JL: Наука, 1971. - С. 33-66.
171. Туниманов В.А. Об анонимном фельетонном наследии Ф.М. Достоевского в годы редактирования «Гражданина» / В.А. Туниманов // Русская литература. 1981. - № 2. - С. 169-174.
172. Туниманов В.А. Объявления редакции «Времени» / В.А. Туниманов // Достоевский. Материалы и исследования. JL: Наука, 1983. - С. 191 -194.
173. Туниманов В.А. Публицистика Достоевского. «Дневник писателя» / В.А. Туниманов // Достоевский художник и мыслитель. - М.: Худ. лит., 1972. - С.165 -209.
174. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино / Ю.Н. Тынянов. -М.: Наука, 1977.-576 с.
176. Тюхова Е.В. Достоевский и Тургенев: (Типологическая общность и родовое своеобразие) / Е.В. Тюхова. Курск: КПИ, 1981.-83 с.
177. Тяпугина Н.Ю. Поэтика Ф.М. Достоевского: символико-мифологический аспект / Н.Ю. Тяпугина. Саратов: Изд-во Саратов, пед. ин-та. 1996.-99 с.
178. Удодов Б.Т. Очерки истории русской литературы 1820-1830-х годов. / Б.Т. Удодов Воронеж, 2004. -379 с.
179. Ученова В.В. Метод и жанр: диалектика взаимодействия (методы журналистского творчества) / В.В. Ученова. М., 1984.
180. Федоренко Б.В. К истории газеты журнала «Гражданин» / Б.В. Федоренко // Достоевский Ф.М. Материалы и исследования. - СПб., 1994. - С. 246 - 259.
181. Фокин П.Е. Учителю, научися сам! (Достоевский литературный критик. «Дневник писателя» 1876 - 1877) / П.Е. Фокин // Достоевский и мировая культура. - М.: Классика плюс, 1996. - № 7. - С. 18- 42.
182. Фридлендер Г.М. Достоевский и мировая литература / Г.М. Фридлендер. JL: Сов. писатель, 1985. - 456 с.
183. Фридлендер Г.М. Реализм Достоевского / Г.М. Фридлендер. М.- Л.: Наука, 1964.-404 с.
184. Хализев В.Е. Теория литературы / В.Е. Хализев. М.: Высш. школа, 2000.-398 с.
185. Чирков Н.М. О стиле Достоевского. Проблематика, идеи, образы / Н.М. Чирков. -М.: Наука, 1967. 303 с.
186. Чешихин Ветринский В.Е. Ф.М. Достоевский в воспоминаниях современников и его письмах / В.Е. Чешихин - Ветринский. - М.: Изд-во
187. Т-ва «В.В. Думов, наел. Салаевых», 1923. 159 с.
188. Чулков Г. Как работал Достоевский / Г. Чулков. М.: Совет, писатель, 1939.
189. Шкловский В.Б. За и против. Заметки о Достоевском / В.Б. Шкловский М.: Сов. писатель, 1957. - 259 с.
190. Щелкунова Е.С. Публицистический текст в системе массовой коммуникации: специфика и функционирование / Е.С. Щелкунова // Дис. на соиск. уч. степ. канд. филолог, наук. Воронеж, 2004. - 220 с.
191. Щенников Г.К. Достоевский и русский реализм / Г.К. Щенников. -Свердловск: Изд-во Урал, ун-та, 1987. 352 с.
192. Щетинина Н.Н. «Дневник писателя» Ф.М. Достоевского как публицистическое воплощение «русской идеи» / Н.Н. Щетинина // Средства массовой информации в современном мире: тез. научн.-практ. конф. СПб, 2001. - С. 34 - 35.
193. Эйхенбаум Б. О прозе / Б. Эйхенбаум. JL: Худ. лит., 1969. - 503 с.
194. Этов В.И. Достоевский. Очерк творчества / В.И. Этов. М.: Просвещение, 1968. - 384 с.
195. XXI век глазами Достоевского: перспективы человечества / Мат. Междунар. конф. М.: Грааль, 2002 - 560 с.