Интервью:
Юлия Таратута
Фотографии:
1 - Александр Софеев;
2, 3 - Александр Карнюхин
О панк-молебне в Храме Христа Спасителя участницы Pussy Riot шутят, что это была их февральская революция. К последствиям не был готов никто: церковь с мечом, суд с приговором, колонии в городах, которые сложно отыскать на карте. Через пять лет после их выступления на амвоне мы поговорили с Надеждой Толоконниковой, Марией Алёхиной и Екатериной Самуцевич о том, почему группа распалась, чем тюрьма отличается от свободы, как сохранить достоинство и оправдать ожидания, когда ты внезапно становишься общественной иконой.
Надежда Толоконникова
Год назад я решила понять , что произойдёт, если я вернусь к тому, чтобы быть художником. Мне показалось, что я стремительно ухожу в административные вещи и теряю себя, выполняю роль мамы-утки и вообще морально старею, пока не занимаюсь искусством. Я решила писать песни, впервые в жизни - реальные песни. Не зря же мама восемь лет заставляла меня заниматься в музыкальной школе.
Я пробовала делать это в России, в Германии, во Франции, в Великобритании. Но двух своих самых лучших друзей, с которыми я теперь пишу музыку, нашла в Лос-Анджелесе. Стала проводить там время, и хотя это часто интерпретируют как переезд, совершенно не соотношу себя с Лос-Анджелесом - это достаточно страшное место. Линч неплохо, мне кажется, высказался на этот счёт.
На днях я встретила тут стареющую Памелу Андерсон - она до сих пор верит в то, что мужчины обязаны падать у её ног. Я не против, просто очень страшно смотреть на то, как общество поступает с женщиной, заставляя её верить в то, что сексуальность - главное, что у неё есть.
В России я писала песни с Андроидом, который работал с Лагутенко. Он вообще замечательный, милый человек. Заставил меня поверить, что мой гнусавый голос может быть в записи. Я ему говорила: «Слушай, давай просто кого-нибудь ещё приведём, это невозможно слушать. Я же не пытаюсь продать голос, это ведь совершенно другая вещь - концептуальный проект». Он отвечал, что я ничего не понимаю: «В этом вся суть. У тебя интонация, ритм. Если ты не можешь петь, хотя бы наговори».
В Лондон мы приехали, чтобы выступить в Дисмаленде, на выставке Бэнкси. Моим менеджером стала восьмилетняя девочка-феминистка, которой просто нравились Pussy Riot, она училась в классе с ребёнком очень близкой коллеги Бэнкси. Я провела там месяц и за это время успела познакомиться не только с толпой рестлеров и артистов разных театров, которые должны были изображать протестующих и полицию, но и с музыкантами.
Один из них - Том Невилл. Его самый большой хит - « ». Там такие строчки: «Don’t smoke cigarettes / Don’t take any drugs / Don’t go out at night / Just fuck». Он написал её около десяти лет назад, когда Лондон ещё стоял на ушах. Сейчас Лондон остепенился, и Том тоже - он решил, наконец, задуматься о социальных проблемах и стал писать музыку со мной. Правда, из нашей коллаборации ничего не вышло: мы ничего не публиковали, кроме одной вещи, которую мы пели у Бэнкси, «Refugeеs in ». Я совершенно сбивала с толку женщин, которые приходили сонграйтерами на наши сессии, выдавая им огромный лист политических лозунгов на русском и на английском и требуя включить их в текст песни. Они в ужасе разбегались.
В Америку я приехала в декабре 2015 года, хотя очень боялась лететь. Я уже бывала тут - первый раз в 2011 году в качестве туриста. Но теперь-то уже знала о Трампе, ещё в Москве читала о том, что происходит. Я думала: «Господи, может быть, лучше всё-таки остаться в Европе, потому что у них, конечно, тоже случаются всякие косяки, но не настолько серьёзные, как Трамп». Правда, Лос-Анджелес - это такой анклав, «пузырь», как они себя называют, на теле Америки, который до сих пор пытается сопротивляться Трампу и считает, что его не произошло.
Мне кажется, я профессиональный неудачник. Мне не очень нравится формулировать жизненный путь в рамках успеха. И совершенно не близка тема американской мечты. Жизнь - это становление, и в этом смысле - череда неудач. В конечном счёте создание продукта - это не главное, главное - процесс создания своей ниши, причём абсолютно не географической. Нужно создать глобальное комьюнити: если нынешние политики с этим не справляются, это должны делать мы. В этом смысле то, что мы сейчас пишем с Дейвом Ситеком или Рикки Ридом в Лос-Анджелесе, - это здорово, это классно, но на самом деле мы создаём дух, настроение и то самое артистическое политическое сообщество.
Мой главный, наверное, учитель в жизни - Дмитрий Александрович Пригов. Человек-проект, главный лозунг которого - постоянно убегать от любой заданной идентичности. Пригов никогда не определял себя как квир, но я бы обозначила такой способ существования именно как квирный. Когда Пригову говорили о том, что он художник, график, он говорил: «На самом деле я скульптор». Когда ему говорили, что он скульптор, он отвечал: «Да нет же, я поэт, посмотрите, я пишу стихи». Как только признавали поэтом, он превращался в политического колумниста, а из колумниста - в музыканта: «Я делаю настоящие представления». Это была его стратегия.
Другая черта Пригова, которую я приняла для себя, - его очень строгое отношение к природе искусства: никаких романтических представлений о гениальности. Художник - это аналитик, его работа сродни работе научного сотрудника, который просто берёт материал, анализирует и должен преподнести другим в наиболее ясной форме. Наверное, я могу обозначить себя как художника в таком приговском смысле. Художника, который постоянно убегает от предопределённости. При этом у меня может быть огромное количество фейковых идентичностей.
Например, создавая Pussy Riot, мы обозначили себя как музыканты, хотя никогда музыкантами не были. Придумали себе другой возраст, меняли голоса, произносили другие слова, переизобрели себя, как если бы мы были шестнадцатилетними девочками, только что узнавшими о феминизме и решившими делать выступления. Когда нас посадили в тюрьму, проблема была ещё и в том, что наши реальные лица оказались открыты.
Для меня большой вопрос, как сегодня можно быть кем угодно - мужчиной, трансгендером, квиром, женщиной, - как можно вообще существовать и не быть феминистом. Даже если на каком-то поверхностном уровне это и становится мейнстримом, в реальности вокруг тебя люди, которых избивают каждый день и которые не могут прийти в полицию и написать заявление, потому что никто его не примет, а когда они вернутся домой, их, может быть, убьют, узнав о том, что они были в полиции.
В тюрьме я видела большое количество женщин, которые были жертвами домашнего насилия в течение десятилетий, в какой-то момент отвечали своему обидчику, убивали его или наносили тяжёлые телесные повреждения и оказывались в тюрьме - просто потому, что у нас нет закона о домашнем насилии, а статья, которая говорит о самозащите, не работает.
Я кантуюсь здесь, в Нью-Йорке, с одного места на другое, жилья не снимаю, потому что деньги, которые появляются, сразу сплавляю на «Медиазону» либо на продакшн новых видео (только что, кстати, сделала феминистское). Так что мне приходится останавливаться в квартирах друзей, и в последнее время я предпочитаю оставаться у женщин - к несчастью, мужчины, даже те, кто называет себя левыми активистами, считают себя вправе сообщить: «Ты можешь остановиться в моей квартире, она действительно огромная, но если ты не остановишься в моей кровати, у меня нет комнаты для тебя». «Ну ты же понимаешь, что этого не случится, - говорю я. - То есть я, конечно, могла бы с тобой переспать, но явно не ради комнаты». Этот разговор может происходить в Нью-Йорке, а не где-нибудь там в Элленсберге. То есть в городе, где считается, что феминизм как бы окончательно победил.
С другой стороны, серьёзное достижение феминизма - в том, что сила становится новой привлекательностью. Совершенно необязательно быть сабмиссивной женщиной для того, чтобы вызывать симпатию и казаться сексуальной. Не я, конечно, это открыла, это понимание уже достаточно давно существует в поп-культуре. Хотя ещё во время суда я поняла: не так плохо, если ты проявляешь свои политические взгляды и ведёшь себя достаточно жёстко - и при этом тебя продолжают считать привлекательной. У меня никогда не было задачи быть непривлекательной, у меня не было задачи нарочито раздражать людей. И, если угодно, считать меня привлекательной - это здорово. Я люблю мужчин, женщин, люблю секс - очень «за» всё подобное.
Весь 2014 год - когда мы встречались с политиками, актёрами из Голливуда и с точки зрения прессы жили светской жизнью - был, безусловно, очень полезным годом, но я всё равно считаю его временем полнейшего внутреннего ничтожества.
Когда мы освободились, было очевидно, что мы должны помочь людям, которые помогали нам, в каком-то глупом смысле оправдать их надежды. Голос, который был дан нам после освобождения, стал не только нашим голосом. А дальше ты понимаешь: чтобы реально помочь, ты уже не можешь быть панком, которым был раньше. Или должна появиться новая интерпретация панка - такого, который строит новые институции, например организации, которые защищают права заключённых, или создаёт новые медиа. Это не очевидная идея для эстетики панка. В первую очередь потому, что тебе нужно позволить среде в какой-то мере тебя коррумпировать. Тут и появляются выступления на разных мировых площадках: в Европарламенте, в английском парламенте, в сенате США. И ты должен постоянно быть начеку, понимая, где ты играешь роль, а где реально позволяешь себя поменять.
Не стоит забывать, что в 2014 году я с трудом могла связать два слова по-английски, могла читать и переводить по-английски, потому что я занималась с Джудит Батлер в университете, но почти совсем не могла говорить - страх и барьер. В какой-то момент я поняла, что переводчики, включая Петю Верзилова, пытаются сгладить мои слова: я хочу сказать «фак», а они не переводят «fucк». Я говорю «пи...да», а они не переводят. Тогда я поняла, что нужно учиться говорить самой, и, как ни странно, училась этому на сцене, потому что там у тебя нет возможности отступить назад. В 2014 году, когда я встречалась с Хиллари и с Мадонной, я испытывала некоторые трудности просто языковые. К тому же, мне кажется, в какой-то момент Мадонна просто переключилась на Петю. Он говорит по-английски, к тому же мальчик и симпатичный.
С Кевином Спейси мы общались и после «Карточного домика», однажды даже имели ужин. Он очень смешно убегал от поклонников. Про съёмки помню главное - у них очень вкусная еда, серьёзно, гораздо лучше, чем в любом ресторане, и они едят её три раза в день. Я жила в голодовке и хочу сказать, что я очень люблю поесть.
В Лос-Анджелесе важно не сойти с ума из-за близости звёзд или из-за собственных амбиций. Водитель Uber тут подсовывает тебе визитную карточку, если знает о том, что ты имеешь хоть какое-то отношение к индустрии: «А вот у меня есть ещё племянница». Один водитель однажды просто начал танцевать, пока мы стояли на перекрёстке, потому что хотел доказать мне, что умеет делать что-то ещё. Я сказала ему: «Слушай, чувак, может быть, ты всё-таки будешь вести машину?»
В какой-то момент мне пришлось часто повторять, что я просто политический активист и занимаюсь защитой заключённых. Это очень странное чувство, как будто ты находишься в супермаркете людей.
Почему я пою про Трампа? Меня, в принципе, можно обвинить в конъюнктурности, но мне кажется, в этом как раз и заключается роль политического художника - быть конъюнктурным. Мы с Петей очень много спорили по поводу моей фразы о том, что нужно держать нос по ветру. Он говорит, что в этом есть некоторое мошенничество. А мне кажется, что художник должен быть мошенником в этом смысле, потому что обязан понимать, что происходит в реальности, отдавать себе отчёт, он должен анализировать. Это то, что я попыталась сделать.
Я работала с Рикки Ридом и в какой-то момент, придя к нему в студию, поняла, что он просто раздавлен, уничтожен, это было в апреле. Я спрашиваю: «Что случилось?» А у него ещё жена - феминистка, веган. Мне кажется, он и со мной работает просто потому, что очень любит свою жену и хочет, чтобы она любила его ещё больше. И вот он мне рассказывает про свой экзистенциальный ужас после выборов Трампа, а я говорю: «Ладно, давай писать песню». Искусство, по-моему, лучшая психотерапия. Так мы и написали песню.
Кстати, я давно обсуждала идею клипа с Джонасом (Акерлундом, режиссёром клипа. - Прим. ред.) , которого знала к этому времени уже несколько лет. Мы говорили об этом ещё в 2014 году, хотели сравнить российских и американских консерваторов. Проблема была в том, что у американцев не было фигуры, которая могла бы вобрать в себя всё кошмарное, что есть в гиперконсервативной части республиканцев. Мы думали о Пэйлин, но она к тому моменту казалась уже неактуальной.
И вдруг спустя два года история преподносит нам сюрприз. Пока мы пытались найти героя для клипа, он появился сам - в образе Дональда Трампа. Мы с Джонасом поняли, что теперь-то уж точно нужно снимать, идея клипа пришла мне в голову в тот момент, когда я снимала клип «Органы» - про Украину, - я проснулась в четыре утра и буквально стала думать. Мне пришла в голову идея со стигматизацией - ведь это то, чем занимается Трамп.
Хиллари Клинтон встречается с огромным количеством людей, а когда ты так поступаешь, у тебя уже не остаётся искренности на каждого человека. Она вела себя вежливо, это была протокольная встреча: «Да, очень приятно», «Как там ситуация в российской политике?», «Мои любимые российские феминистки», «Что вы думаете делать дальше?».
Когда мы освободились, думали о том, чтобы избираться в Московскую городскую думу, но быстро обнаружили, что не можем избираться ещё десять лет, потому что у нас судимость и даже с амнистией она не снята.
К тому же достаточно сложно совместить квир-политику с выборной. Если хочешь быть квиром, ты должен постоянно работать над переменой собственной идентичности, её пластикой. А как политик занимаешься прямо противоположным: ты должен донести до максимально большого количества людей, кто ты, определить себя, описать и разложить по полочкам. И это обратно моему импульсу.
Мария Алёхина
Для меня тюрьма не значила ничего особенного - это абсолютно не про чувство свободы или рабство. Просто другие декорации. То есть, мне кажется, мы сами выбираем - рабство или свобода, сидим мы в тюрьме или действуем. Так что период за решёткой я совершенно не классифицирую как тюремный период. Это было началом правозащитной деятельности.
Отстаивать себя за решёткой - это вообще единственный способ не потерять себя. К тому же мне была дана такая привилегия - бороться. Она дана совершенно не всем: нужно понимать, что, допустим, в женской колонии иметь адвоката может 10–15 человек из тысячи. У остальных нет денег не то что на адвоката, а на передачи и покупку элементарных продуктов и средств гигиены. Поэтому я понимала, что коль люди фактически со всего мира поддерживают меня, не поддержать тех, кто рядом со мной, было бы просто неправильно.
После того как закончился суд, нас развезли по разным регионам: Надю - в Мордовию, а меня - в Березники. Это небольшой город в Пермском крае, про него шутят, что Березники (а ещё Соликамск) ведут прямо в ад. Самое известное место в Березниках - огромные провалы на месте угольных шахт, которые уже давно не работают, земля просто проваливается вниз, и образуются гигантские дыры. Их все фоткают с вертолёта и делают забавные коллажи с котами, которые там будто бы гуляют. До меня женщин из Москвы туда не отправляли. Абсолютная задница, это очень далеко. Когда я была в пересыльной тюрьме, в соликамском СИЗО, его начальник рассказывал мне с гордостью, что «тут у нас недалеко Шаламов сидел» и всё такое - чувствуешь себя частью истории.
По этапу меня везли месяц, три столыпинских вагона, три пересылки - всё как в книжке. А когда привезли, была удивлена не только я, но и вся местная администрация. Администрация - это краснощёкие коренастые мужики, которые привыкли, что есть на зоне хозяин, и он - абсолютная власть, что хочет, то и делает. Но после того, как меня выгнали на мороз, 35 градусов, а у девчонок не было тёплых платков (бесплатно по форме одежды им раздавали какие-то тряпки), я сказала об этом правозащитникам, и после этого администрация, все эти начальнички, решили, что меня надо закрыть. Посадили в одиночку, и дальше начался адок. Они начали давить, постоянно колотили ключами в дверь, рассказывали мне, что если я немедленно не признаю вину и не раскаюсь, жизни мне здесь не будет, и всё такое.
У меня была очень хороший местный адвокат - Оксана Дарова, она умерла, к сожалению, год назад. Вместе с ней мы придумали метод защиты - пойти против них в суд. Процесс, который идёт обычно два-три часа, у нас шёл две недели по восемь часов каждый день, но мы выиграли. Дальше - лишение премии, увольнение восьми сотрудников колонии, спустя какое-то время - и самих начальников. Ремонт всех бараков, продукты нормальные в магазине, сокращение рабочего дня, в общем, всё такое.
Если ты понимаешь, что можешь победить даже там, где победить как бы нельзя, появляется удивительное чувство. Ты уже не сможешь притворяться, что ничего такого не было. И ребятки, начальники, тоже не будут притворяться, они уже всё запомнили. Если ты выиграл там, потом можешь этот опыт экстраполировать на волю, так называемую волю. Так, собственно, мы с Надей и решили делать «Зону права» и «Медиазону».
Строить правозащитный проект мы начали в 2014 году, это было немножко кино, потому что мы втроём - я, Надя и Петя - раньше не подписывали ни одной бумаги толком. Мы пытались официально зарегистрировать проект «Зона права», но нас послали дважды. Но много людей по всему миру нас поддерживали, и в тюрьме, и потом. Когда мы вышли, стали просто ездить по миру, делали выступления, а деньги от лекций и выступлений вкладывали в проект «Медиазона».
Я вспоминаю это так: мы врывались в какие-то места, куда нас приглашали действительно известные люди, и всем рассказывали, что мы хотим помогать заключённым, нам очень нужны деньги и у нас обязательно получится. Люди сначала не очень понимали, о чём мы говорим, потому что в голове у большинства мы были музыкальной группой. Нас спрашивали: «Ну что, ребята, когда у вас следующая песня?»
Когда нас пригласили в Capitol Hill - на встречу сенаторов и конгрессменов, - мы говорили про Болотное дело, тогда, весной 2014 года, как раз был вынесен первый приговор. Мы считали, что все, кто был соучастником вынесения приговора, должны попасть в санкционный список. Мы понимали, что у нас редкая возможность говорить, вообще-то произошло чудо - перед нами открылись все двери. А если так происходит с обычным человеком, он должен действовать.
«Карточный домик» - история случайностей. Организация PEN пригласила нас выступить на большом литературном вечере в Нью-Йорке. Там было очень много народу, и мы познакомились с Бо Уиллимоном, тогда сценаристом «House of Cards». Он оказался феноменально интересным человеком. На тот момент группа планировала третий сезон, и, узнав, кто мы, он спросил, не можем ли мы рассказать детали о тюрьме, о том, как устроена камера и вообще система, потому что у них была идея воссоздать это в сериале. На следующий день Бо пригласил нас в комнату для сценаристов, и мы провели там четыре часа - в полном восхищении происходящим. Вся комната была по периметру обита магнитной доской, исписанной мелким почерком - фиксировали каждую деталь. И в конце нам рассказали, что в одном из эпизодов сценария «будет президент страны» и они хотят снять нас в этой сцене. Сначала думали пригласить Гарри Каспарова, но теперь, может быть, нас. Спросили: «Пойдете?»
К этому моменту я уже успела посмотреть два предыдущих сезона, и мне очень-очень нравилось. В общем, мы решили, конечно, пойдём. Через несколько месяцев нас пригласили на съёмки. У них огромный павильон в Балтиморе, рядом с Вашингтоном: в Вашингтоне снимать дорого, а в Балтиморе, если ты снимаешь, то есть занимаешься культурной деятельностью, она фактически не облагается налогами, поэтому самый большой павильон, воссоздающий Вашингтон, был там. Мы провели неделю в этом построенном мире, я такого ни разу не видела, и это абсолютное нечто - огромная работа, феноменальная по качеству организации. Ни минуты вообще никто не сидит. Всё как по часам. Энтузиазм у людей, которые хотят сделать ещё больше и лучше.
Я думаю, что я феминистка. Меня всегда несколько смущало мужское и женское, но в целом, если бы я за что-то боролась с подтекстом феминизма, - это как раз за права, какие-то аспекты, связанные с мужчинами. Общество и государство заставляет мужчин делать вещи, которые впоследствии дают плохие результаты. Женщин у нас не берут в армию, женщины в меньшей степени занимают руководящие посты. Если часть мужчин освободить от этих обязанностей и добавить туда женщин, мне кажется, всем было бы как минимум интереснее. Слабый пол якобы в меньшей степени ответственен за свои решения, чем сильный, мужик должен решать, он должен быть всегда здоров, он должен всегда работать и никогда не плакать, не ныть и вообще не говорить, что его что-то не устраивает. В общем, я против стереотипов. По статистике мужчины живут меньше - это не круто. Все должны долго жить.
Важна ли для меня история с Павленским? Не надо никого насильно сажать на облака, не надо этого делать ни с кем - ни с нами, ни с Павленским, не знаю, ни с кем. Это безответственно. Действовать надо самому, верить надо в себя, каждый из нас герой, потому что у каждого есть выбор. Зачем делегировать кому-то собственный героизм? Может быть, людям нужны образы, людям нужны иконы, не знаю. Иконы, кстати, вообще не улыбаются. Если обратите внимание, посмотрите на лики - они дичайше серьёзные. Что тогда смешных вещей не происходило или в чём фишка?
В СИЗО я сидела с феноменальной женщиной, 159-я статья, её обвиняли в том, что она увела 40 миллионов у туркменского президента. Дочь прокурора, который, насколько я помню, был известным оппозиционером в Туркмении, его сгноили в подвале, в общем, это долгая история. В Россию её экстрадировали из Швейцарии. Она десять лет жила там, первый год сидела под швейцарским судом. Она называла меня «кошенька». Говорила: «Кошенька, за что они ополчились на тебя?» Очень следила за собой и учила меня замешивать скраб из мёда и кофейной гущи. Мы много всего читали друг другу вслух, газеты в основном. Она, кстати, вышла в декабре. Ровно пять лет отсидела.
А вообще треть женщин в колонии, которых я встречала, находятся за решёткой за преступления, связанные с домашним насилием. То есть, грубо говоря, они жили с мужем вместе, дрались время от времени, он её бил-бил-бил-бил, она в какой-то момент решила, что хватит, и его зарезала.
Механизмов социальных в нашем государстве сейчас, чтобы решить проблему, нет. То есть что женщина может сделать, если он её бьёт? Она может позвонить в полицию, полиция его заберёт на ночь. Придёт наутро с больной головой и изобьёт её ещё больше. Пойти она может только к батюшке, батюшка... Батюшка может какие-то вопросы с душой решить, но с синяками - вряд ли.
С Белорусским свободным театром мы познакомились, когда я первый раз приехала в Лондон - на панель Amnesty International. Перед выступлением к нам подошли люди и сказали, что у них есть театр. Режиссёры эмигрировали, а вся труппа играет в Минске - у них там подпольный гараж, по несколько спектаклей в неделю, бронированные окна и всё такое. Репетируют они по скайпу. Когда я в первый раз об этом услышала, честно говоря, усмехнулась.
Прошёл год, они организовали фестиваль, в котором Надя принимала участие, я написала, что тоже хотела бы сделать с ними проект. Интересно было, потому что они - театр. То есть это их форма политического искусства. Я с театром никогда раньше дела не имела, ну, то есть разве что в детстве ходила.
Потом они меня позвали в Кале, в котором их коллеги сделали шатёр для беженцев, и с ними тоже делали постановки, я туда поехала в декабре 2015 года. Мы провели три дня с беженцами, и это заслуживает отдельного рассказа, потому что Кале - микрогородок во Франции, абсолютно мёртвый. Раньше он был живой - производство, мануфактуры, а теперь там два бара и одна гостиница, в одиннадцать часов вечера никого на улице нет. Зато отъезжаешь пять километров от города к беженцам - а там жизнь кипит: пекут тёплый хлеб, самодельные огромные электростанции, как они вообще это сделали - для меня загадка. В этом лагере мы и решили, что делаем спектакль.
Он про насилие и сопротивление, рассказан через три истории, одна из которых моя. Петина (Петра Павленского. - Прим. ред.) - насилие над художником, история Сенцова - насилие в первую очередь над человеком, физические пытки. Их показать достаточно сложно, поэтому режиссёры обратились к Арто - Театру жестокости. Я рассказываю о насилии над личностью. Обычно, когда после спектакля спрашиваешь кого-то: «Ну, как тебе?» - чаще говорят, что как будто под дых дали. Собственно, главные тюремные истории я в спектакль засунула.
Как, допустим, проходит обыск? Обычный обыск, предположим, вас арестовали на 48 часов, привезли в изолятор, посадили в клетку, в которой проходит обыск. Тебе надо раздеться догола, вообще полностью, а потом тебе говорят: «Приседай десять раз», - чтобы если что-то у тебя есть внутри, выпало. А потом тебе говорят: «Нагибайся», - то есть разворачивайся и раздвигай булки. Вход в мир с прекрасными решётками происходит примерно так - ты раздвигаешь булки. Это не очень-то может понравиться, то есть это вообще никому не нравится. И у меня, например, год заняло понимание того, что я не хочу этого делать, я не буду нагибаться. То есть через год я сказала «нет».
Я не «расходилась» с Катей. Мы вышли из колонии, встретились с Катей там же, на «Кропоткинской», 31 декабря, в Новый год с 2013-го на 2014-й, гуляли по Москве. А дальше уже не гуляли. Но это не потому, что я не хотела. Как-то так. У меня нет никаких политических и идеологических с ней разногласий. И, по-моему, было бы классно что-то дальше делать. Вообще, классно вместе делать, лучше, чем не делать. Да, я говорила не раз, что нас не стоит воспринимать как распавшуюся группу. «Медиазона» - проект,который мы сделали втроём. Теперь Надя пишет песни и снимает клипы, и это совершенно феноменально. Форма - это та штука, с которой надо экспериментировать.
Да, панк-молебен на самом деле поёт моя лучшая подруга. Мы с ней общаемся с первого класса, с девяти лет. И это не просто подруга, она участница группы. Она не пошла с нами на амвон, потому что накануне ночью я долго морочила ей голову, полночи делилась сомнениями - мне просто хотелось поболтать. А она не только участница Pussy Riot - ещё участница группы «Война», она меня и познакомила с группой. В итоге на следующий день я пошла, а она нет. И потом она выходила с плакатами в нашу защиту, участвовала во всех акциях поддержки. Сейчас она в каком-то смысле соавтор книжки - о нашей истории, которую я написала, она выйдет в марте. Мы будем с ней её рассказывать. У неё же музыкальная группа, и я придумала соединить книгу с музыкой. Будет что-то вроде перформанса/концерта.
Была ли я в церкви после панк-молебна? В ХХС с тех пор я ходила один раз. Это странная история. В 2015 году, случайно. Я прилетела из Нью-Йорка, поняла, что у меня нет ключей, некуда идти, и из аэропорта поехала на «Кропоткинскую». Не знаю почему. Очень ранним утром. Потом услышала звон и решила пойти в ХХС. Дальше началось кино. Во-первых, везде были китайцы, очень много, феноменальное количество китайцев. Во-вторых, мониторы. Раньше не было мониторов. В-третьих, патриарх. Как ни странно, он был в храме. Выяснилось, что был праздник, служба, что-то связанное с Кириллом и Мефодием, все говорили про русский язык, у меня создалось ощущение, что отпевают нашу культуру. При этом везде были китайцы и ребята в костюмах - спецслужбисты. Я попала внутрь, меня, кстати, опять не обыскали ни фига. Тоже мне, вообще ничему не учатся. Не услышала бы звон, не пошла бы.
Екатерина
Самуцевич
Новость о том, что меня отпускают, была полной неожиданностью. Это случилось 10 октября 2012 года, меня отпустили прямо в зале суда. У меня и подозрений не было, что так может получиться. Даже в тот день я была абсолютно уверена, что сейчас мы поедем обратно. Предлагали ли мне сделку со следствием? Вы что! Нет, конечно, ну какая сделка. Всё шло так, будто сейчас мы втроём разъедемся каждая в какую-то свою колонию, которую для нас выберут.
Когда меня выпустили, было двойственное ощущение. С одной стороны, радость. Ещё мне казалось, что сейчас Надю и Машу тоже выпустят. Помню толпу, как обнялись с папой, потом бежали через эту толпу к машине, помню журналистов, не выпускающих из кольца. Я думала, что выйду и буду бороться, наверстаю всё, что пропустила, пока меня не было на свободе. Меня беспокоило, что нет возможности реагировать на происходящее, что я просто не вижу каких-то вещей.
Почему меня отпустили? Я не знаю. Я вижу одно отличие в моём поведении - я просто отказалась от адвокатов. Может быть, это каким-то образом привлекло внимание и повлияло. Может быть, сыграло роль общественное давление.
Первый человек, к которому я поехала, была моя тётя, очень дорогой мне человек. Первые ощущения были буквально физическими. В СИЗО мало двигаешься. Тебе не дают такой возможности, очень маленькая камера, и предлагается как бы всё время сидеть на кровати, в лучшем случае за столом. Когда я вышла, помню, как запомнила ощущение - я могу идти по улице свободно. Ещё радовало появление посуды - в тюрьме посуды не было.
Потом много месяцев ушло на походы в адвокатские палаты и суды. Я пыталась бороться с клеветой со стороны адвокатов, против меня ведь устроили целую кампанию, намекали, будто бы я вступила в сговор о преждевременном выходе. Пыталась оспорить товарный знак группы, который был незаконно зарегистрирован на имя жены адвоката Фейгина и её фирмы. Коммерция вообще-то противоречила нашим идеям: группа была левой, к тому же эти попытки предпринимались без ведома участниц.
Ещё без нашего ведома и явно на скорую руку адвокаты издали книгу «„Пусси Райот“. Что это было?», она состояла из цитат ЖЖ группы. Мы приехали в издательство с моим тогдашним адвокатом Сергеем Бадамшиным: книгу с полок изъяли, адвокатам, как выяснилось позже, так и не успели за неё заплатить. По нашему приговору было несколько стадий апелляции, дело пересматривали дважды все инстанции, в результате сняли два месяца. Приговор остался в силе, суд убрал одну формулировку. В судебных разбирательствах мне помогал украинский адвокат Николай Любченко, он написал жалобу в Европейский суд.
Почему потом я исчезла? Я оставалась в медийном пространстве ровно столько, сколько это было нужно в моём положении: я была единственной участницей, которую отпустили, и своеобразным связующим звеном между прессой и анонимными участницами группы. Мне хотелось сделать процесс максимально открытым и идейно понятным.
Pussy Riot позиционировала себя как радикально-феминистская левая панк-группа. Анонимность - не просто скрытые лица, а попытка избежать акцента на личностях, ненужного в этом случае, мы хотели направить внимание на наши идеи. Мне казалось, что многие люди тогда увидели в нас возможность изменений общества, в том числе борьбы с капитализмом, это ведь огромная проблема, левые во всём мире до сих пор серьёзно дебатируют о том, как поменять ситуацию. А тут появилась группа, которая придерживалась левых взглядов, феминистских взглядов, это очень чётко обозначалось во время наших анонимных перформансов. И формат наших акций, и их идейная подоплёка были неожиданными для нашей страны.
Как мы познакомились с девочками? Я училась в школе Родченко. Мне была интересна современная фотография и вообще перформанс, акционизм. На одну из выставок, которую проводили в школе, пришли четверо людей с ребёнком: Надя, Петя, Вор и Коза. Они подошли ко мне и представились. Я подумала: о, круто, «Война». И мы обменялись контактами. Да, Маша присоединилась чуть позже. Каких-то жёстких ролей в Pussy Riot не было. В акционистских группах культивируется равенство. Если будет какой-то там, грубо говоря, лидер или солист, все сразу развернутся и уйдут: непонятно, зачем подчиняться одному человеку, просто нет интереса, нет мотивации.
С освобождением Маши и Нади история группы Pussy Riot, какой она представлялась изначально, закончилась. Выяснилось, что у нас разные пути. У меня появилось ощущение, что наше прошлое стало казаться им чем-то наивным. Но на фоне войн, проблем с правами человека, важной темы прав животных в России и многого другого даже странно акцентировать те события - наш процесс был одним из многих в череде последовавших уголовных дел. Многие люди - Виктория Павленко, Светлана Давыдова, лица Болотной - почему-то не удостоились подобного внимания.
После того как срок истёк, выяснилось, что моё наказание продолжается. Эта ситуация, кстати, должна быть знакома многим осуждённым, независимо от медийности. Серьёзную работу я так и не нашла: пару раз я удачно проходила тестовые испытания по вакансии программиста, но в финале мне всегда отказывали без объяснения причин. Последний этап трудоустройства во многих фирмах представляет собой контрольную проверку человека: его имя забивают в поисковик. Этот этап во всех случаях был провален. Параллельно какое-то время я устраивала феминистские встречи в подвале, который мы арендовали на «Автозаводской».
Сейчас я учусь в Вышке по специальности «компьютерная лингвистика». Меня уже давно интересовала эта тема - язык обладает огромной властью над обществом. Сейчас хорошо видно, как создаётся система контроля языкового поведения людей. С одной стороны, это интересно для лингвистов, с другой - это один из этапов контроля со стороны власти. Например, можно рассчитать степень накала протестных настроений - по текстам в Сети. Если страны конфликтуют, в СМИ их часто описывают при помощи гендерных стереотипных образов («сильной мужской страны» и «слабой женской») - так происходит, например, с Пакистаном и Индией, Россией и Украиной, в политической лингвистике это называется «теорией метафор».
До этого я полтора года отучилась в Бауманке (параллельно подрабатывая в кафе) по более широкой специальности «прикладная лингвистика». Некоторые преподаватели иностранного языка использовали пары как площадку для выражения своих политических убеждений. Вместо курса лексики, мы слушали монологи про «недостойную Украину», «прогнивший Запад», «разочаровавшего своей ориентацией Стивена Фрая» - так, кстати, говорили преподаватели, ежегодно выезжавшие на конференции в Великобританию и США. Я не знаю, почему они не хотели нас просто учить: кто-то говорил, что устал, кто-то - что ему мало платят. Мои однокурсники усердно готовили топики уровня второго класса языковой школы, политика их интересовала мало.
Забавно, вокруг было много людей, но никто не знал мою историю, не идентифицировали даже по фамилии. Это тоже, кстати, отрезвляло. У нас было впечатление, что выходишь на улицу - и тебя все узнают. Это совершенно не так. Люди живут своей жизнью. Многие учились одновременно и на дневном, и на вечернем и считали месяцы до получения корочки.
Это сейчас кажется, что всех сажают, а тогда это было действительно неожиданно. Когда против нас возбудили дело, я просто не поверила, никто тогда не мог поверить, все думали: «Ну ладно, сейчас они возбудят, наверное, дело, потом успокоятся и закроют». Но нет, всё продолжилось. Было ли страшно, когда отправили в тюрьму? Нет, cтраха не было. Было напряжение, что предстоит очень многое, а что именно - неизвестно.
Заниматься активизмом сейчас вообще стало сложнее. Уже недостаточно просто продумать какое-то конкретное действие, акцию - нужно прогнозировать, как на неё отреагируют в разных сообществах, от сторонников и близких людей до арт-среды и крупных СМИ. Ты можешь столкнуться с провокациями, на тебя внезапно обрушивается медийность, не говоря уже о непредвиденном аресте.
Pussy Riot спустя пять лет после оглашения приговора
Они разделили общество на два противоборствующих лагеря, вернули в массовый обиход слово «кощунницы», спровоцировали принятие закона о защите чувств верующих и разжалобили звезд мировой эстрады. За них пела Мадонна, проповедовал отец Андрей Кураев, вступились оппозиционеры и ломали копья люди, называющие себя православными активистами. Речь идет о группе Pussy Riot, трех участниц которой пять лет назад на «двушечку» отправили в колонию за выступление в храме Христа Спасителя. Чем они занимаются сейчас и как смотрят на прошедшую акцию?
Выпороть нельзя отправить в тюрьму
Противоречия начинаются еще на этапе прочтения названия группы. Одни говорят, что речь о бунте (riot) кисок (pussy) в значении наших милых домашних любимцев, другие - что речь идет о жаргонном названии женских половых органов. Причем сцепляются толкователи на полном серьезе. А читающая приговор судья, которая, по всей видимости, была сторонницей второй трактовки, периодически краснела, спотыкаясь о злосчастное название.
Приговор был вынесен пять лет назад, 17 августа 2012 года. Не помогли ни заступничество Мадонны, ни ходатайство Йоко Оно - они, как и многие другие, выступили в защиту девушек. В чем же обвинили трех «кощунниц»?
Они были осуждены по статье «Хулиганство» за то, что 21 февраля 2012 года исполнили песню «Богородица Путина прогони» на амвоне храма Христа Спасителя. Сами они назвали действо панк-молебном, чем усугубили негодование в православной среде. Впрочем, того, что звалось громким словом «выступление», по сути и не было вовсе. В тот момент, когда в храме находились несколько туристов и работников церкви, три участницы группы побежали к центральной части помещения, расчехлили музыкальные инструменты, натянули балаклавы и спели несколько фраз. Соратники записали это на видео, чтобы потом использовать в клипе, а самих девушек на улицу вытолкали охранники.
Самая, пожалуй, будоражащая умы вменяемой общественности деталь судебного процесса заключалась в том, что как аргументы обвинения были представлены решения Лаодикийского (IV век) и Трулльского (VII век) церковных соборов. Впрочем, во-первых, это тоже можно назвать частью акции, только исполненной уже не панк-группой, а прокурором, во-вторых - пострадавшими выступали верующие, и раньше подобные вопросы решались внутри Церкви и исключительно на соборах. Поэтому больше обвинению апеллировать было не к чему.
В итоге Надежду Толоконникову, Марию Алехину и Екатерину Самуцевич приговорили к двум годам лишения свободы. У первых дома остались маленькие дети.
Воинствующие верующие считали, что приговор справедлив и детей у таких матерей нужно забрать вовсе, другие говорили, что максимум, чего заслуживают девушки, - профилактической порки. Известный миссионер, дьякон РПЦ Андрей Кураев и вовсе говорил, что в честь Масленицы их стоило накормить блинами и отпустить по домам. Но хоть и многочисленные, но тихие голоса были не слышны на фоне негодующих и оскорбленных. Такая жесткая реакция на политическую акцию в современной России случилась впервые.
Впрочем, акционизм всегда обнажает социальные, политические и экономические проблемы, обостряя их через художественное высказывание. Волей или случаем «Пусси Райот» оказались в нужном месте и времени.
«Ожиданий попасть в тюрьму не было»
Хотя в отношении группы анонимных участников в балаклавах это звучит абсурдно, но лицом «Пусси Райот» можно назвать Надежду Толоконникову.
Студентка философского факультета МГУ родом из Норильска, она была участницей группы «Война», когда за неприличное изображение, «поднятое» на Литейный мост («Член в плену у ФСБ» - так звучит название акции в печатном варианте), арт-группа получила государственную премию «Инновация». Толоконникова вместе с мужем Петром Верзиловым принимала участие в акции «Совокупляйся (это опять же печатный вариант) за наследника Медвежонка», которая проходила в форме группового полового акта в Зоологическом музее в Москве. Впрочем, тогда чувства зоологов задеты не были, и акционисты остались на свободе. Верзилова, кстати, называют продюсером группы. Основание для этого - та бурная деятельность, которую он развернул, пока девушки находились под следствием.
Термин «самопиар» очень смешной и пустой - всякое опубликованное слово или появившийся в пространстве жест можно назвать самопиаром, и так обычно говорят те, кто не очень разбирается в том, что такое пиар. Нужно рассматривать и оценивать конкретные жесты и по ним судить человека. С точки зрения того, чем пришлось заниматься каждый день, меня акция привела прежде всего к погружению в правозащитную деятельность - сперва нужно было полтора года ездить по тюрьмам и судам и практически полностью сосредоточиться на этой повестке, - рассказал «МК» Петр Верзилов. - У Нади в октябре 2013 года в Мордовии развернулась настоящая борьба с лагерным начальством и генералами ФСИН. После того как замначальника лагеря угрожал ей убийством, а Надя опубликовала текст о положении дел в ее лагере (ее письмо остается одним из самых читаемых текстов в русском Интернете до сих пор), мы разбили в сердце лагерного региона Мордовии настоящий штаб и несколько недель подряд оказывали серьезное давление на всю тюремную систему. Подобной затяжной кампании, которая одновременно проходила бы непосредственно снаружи и внутри лагеря, богатая российская тюремная история раньше не знала. Кампания против ФСИН кончилась нашей победой - было привлечено серьезное внимание к положению заключенных в мордовских лагерях, а Надя была этапирована в Сибирь, в тюрьму с гораздо более человеческим режимом. В декабре 2013 года Надя и Маша вышли из тюрьмы, и мы сразу же основали правозащитную организацию «Зона права», которая за три с половиной года уже оказала помощь большому числу заключенных, находящихся в тяжелом положении и отстаивающих свои права в лагере. А в сентябре 2014 года мы основали «Медиазону», ставшую одним из ведущих российских независимых СМИ, которых сейчас остается все меньше. Сейчас я издатель «Медиазоны», и все силы уходят на обеспечение жизни издания.
Надежда Толоконникова также ответила на вопросы «МК» о том, чем она занимается сейчас и как оценивает события пятилетней давности:
- Считаете ли вы, что в рамках акции в ХХС вы вступили в диалог с властью, вынудив ее к ответной реакции?
Я полагаю, что реакция государства на акцию была, мягко говоря, неадекватной. Во-первых, состава преступления статьи 214 УК РФ, по которой мы были осуждены, в наших действиях не было и близко. Во-вторых, сажать людей за мирные, ненасильственные, символические акции протеста - это совершенно нездоровая реакция, которая указывает на то, что своей акцией мы задели болевые точки и начали общественную дискуссию, которую Владимиру Путину и его команде иметь совершенно не хотелось.
- Соответствовала ли реакция вашим ожиданиям и были ли ожидания?
Ожиданий попасть в тюрьму не было, конечно. Это оказалось сюрпризом.
Касательно диалога с властью: знаете, это не диалог, когда вы говорите слово, а вас за это одно слово отправляют строчить полицейские костюмы по 16 часов в сутки на два года - в совершенно рабских условиях. О том мы и говорили в акции: диалога с властью не выйдет по определению до тех пор, пока власть будет следовать прекрасным традициям КГБ и НКВД и отправлять несогласных на Соловки.
- Завершена ли акция или это шаг, требующий продолжения?
Шаги продолжаются. Работа над созданием в России гражданского общества, если угодно. Которое могло бы противостоять произвольным выходкам власти.
После выхода из тюрьмы мы начали работать с юристами и правозащитниками Павлом Чиковым и Сергеем Петряковым над помощью заключенным, организация называется «Зона права». Организация оказывает поддержку тяжело больным осужденным, а также заключенным, которые подверглись избиениям и пыткам со стороны сотрудников ФСИН.
В 2014-м создано также при нашем участии независимое издание «Медиазона» - мы без цензуры рассказываем о жизни в России. О важнейших политических процессах, которые часто сливаются с судебными процессами, о том, что происходит в тюрьмах и полицейских участках.
Отдаете ли вы себе отчет в том, что, провоцируя власть, вы запустили ответную неадекватную реакцию, репрессивные механизмы самозащиты? Вы не жалеете о том, что сделали?
Не очень хочется жить, постоянно думая о том, посадят тебя или нет. Изобьют или нет. Обольют зеленкой или нет. Убьют или нет. Соответственно, мы просто эти мысли исключаем, живем и действуем без оглядки на возможные неадекватные реакции со стороны государства. Мы строим медиа, правозащиту, делаем политическое искусство - в общем, ведем себя как нормальные здоровые граждане. Если это у органов вызывает истерику, тем хуже для органов, потому что неадекватными тут выставляют себя они, а не мы. И да, мы не жалеем о том, что делали и делаем.
Сегодня, не будь этого 5 лет назад, ваша акция в ХХС была бы актуальна в том же формате? И вообще, как быть акционисту сегодня?
В том же формате - конечно, нет. Задача работника культуры - чувствовать свое время. Каждому овощу свое время, говорят. 2012 год был полон надежд на перемены, мы надеялись видеть больше вольностей в политике, культуре, образовании, СМИ. Отсюда - форма Pussy Riot, форма праздничного уличного карнавала. Случилось обратное увеличению вольностей: волна политических арестов, включая «болотное дело», уничтожение независимых СМИ, взрывной рост количества государственной пропаганды по ТВ, агрессия во внешней политике. И акционисты, соответственно, меняются вместе с обстановкой. В 2012–2016 годах очень точные работы делал Петя Павленский. Мрачные, исполненные самоагрессии, как само время.
- Вам не кажется, что власть сейчас - главный акционист?
Я бы, наверно, не стала заигрываться в это сравнение, потому что, знаете, как писал философ Борис Гройс, правление Иосифа Сталина тоже было масштабным проектом авангардного искусства. Не хотелось бы такие проекты повторять.
Если президент или иные чиновники хотят заниматься акционизмом, они всегда могут подать в отставку и самореализовываться через трансгрессивные, быть может, жесты. Пока же они слуги народа, нанятые нами за наши деньги, и мне неинтересно, чтобы они за выплаченные нами налоги занимались своим творчеством. Мне интересно развитие системы здравоохранения, образования, гуманизация тюремной системы, реально независимые суды, устранение коррупции, защита гражданок и граждан от домашнего насилия. Этого я не вижу. А именно этим обязаны по закону заниматься чиновники, а не сомнительными политическими авантюрами и личным обогащением.
- Группа еще существует? Чем она занимается?
Pussy Riot создавались как политическое движение, и в этой форме они продолжают существовать. Мы пишем тексты, создаем музыку, снимаем музыкальные клипы и театральные постановки, а также издаем независимое медиа и помогаем заключенным.
- Вы выросли из прежнего формата акций, такого больше не повторится?
Нельзя загадывать: если будем чувствовать, что карнавальный формат уместен, обязательно с ним выступим.
- Как вы относитесь к нынешней оппозиции в России, она вообще есть? Вы ходите на митинги?
Я вижу значительный рост интереса российских граждан к политике, действительно многие задаются вопросами о коррупции, цензуре и неэффективности власти. Алексей Навальный - значимый публичный политик, который гражданам успешно на возникающие у них вопросы о воровстве и лжи власти отвечает. Поддерживаю его кандидатуру в Президенты РФ! На митинги хожу.
Ваша дочка - ребенок, который формируется в абсолютно другой среде, который знает то, чего не знают большинство детей в РФ. Какая она? Какой, как вам кажется, станет и будут ли у нее единомышленники?
Не только у Геры, у очень многих детей в России есть доступ к Интернету, а значит, есть возможность узнать достоверную информацию о том, как устроена власть в их стране. Вероятно, потому на последние крупные митинги вышло много школьников. Так что, я уверена, единомышленники у Геры есть!
«Настоящая «Пусси Райот»
Екатерина Самуцевич - одна из самых противоречивых фигур в группе. Она работала программистом и параллельно участвовала в акциях «Войны», выступала против Путина и в поддержку ЛГБТ. Она была осуждена вместе со всеми, но уже 10 октября вышла на свободу, реальный срок заменили условным. По мнению адвоката группы Виолетты Волковой, во многом это произошло из-за размежевания группы. Самуцевич отказалась от ее услуг, при этом, что парадоксально, аргументы для изменения меры пресечения были сформулированы еще на этапе работы Волковой.
«Ценность «Пусси Райот» в том, что мы не коммерческая группа, мы, наоборот, пытались себя представить как противостояние коммерческому в искусстве, в музыке и в мире вообще, - объяснила Самуцевич свои противоречия с Петром Верзиловым. - Но тебя окружают люди, у которых нюх на деньги, такие как Петя, ты их не подпускаешь, говоришь - держись от этого подальше, это мой проект, а потом случается такое безумие, тебя сажают в тюрьму, и ты теряешь контроль над ситуацией. И оказывается, что, кроме нас троих, никто эту идеологию не поддерживал, что люди, которые остались там, думают иначе».
Все это она говорила после выхода из тюрьмы, на съемках документального фильма «Срок». После этого Самуцевич с журналистами общаться категорически отказывается, не поддерживает связь с бывшими соратниками и защитниками, сменила адреса и номера телефонов, не фигурирует под своим именем в социальных сетях.
В какой-то момент появились слухи о том, что Самуцевич видели то ли за кассой в одной из сетевых московских кофеен, то ли за стойкой в одном из питерских баров.
Сама она на связь с «МК» выходить не стала, но нам удалось пообщаться с одной из подруг бывшей участницы «Пусси Райот».
Катя не кассир и не бармен, но она и правда работает официанткой, - рассказала девушка, которая попросила не светить ее имя в СМИ. - Она и уборщицей бы пошла работать, и посудомойкой, в отличие от остальных Катя совершенно не корыстна и не сноб. Плюс она иногда подрабатывает по специальности программистом. Это периодические заработки, поскольку устроиться на постоянку с ее прошлым и судимостью невозможно.
- Она жалеет о том, что участвовала в этой истории?
Только о том, что так повели себя люди, которые ее окружали, что они оказались не готовы к настоящей акции. Не смогли пройти медные трубы. Но она не жалеет о собственных поступках, она не предала группу ни в чем, на самом деле это она - настоящая «Пусси Райот».
В новостях Екатерина Самуцевич все же появилась, в 2016 году она подала в суд ходатайство об отмене приговора. Его ожидаемо отклонили.
На то, что со временем незаконный, по ее мнению, приговор отменят, надеется и Виолетта Волкова, однако за помощью к ней Самуцевич не обращалась.
Волкова говорит, что настолько досконально изучила дело, что помнит наизусть целые страницы и номера протоколов, по ее словам, максимальное наказание для девушек - штраф в тысячу рублей.
Противоположности притягиваются?
Впрочем, удивила всех не только Самуцевич, но и впоследствии Мария Алехина. У нее образовался неожиданный творческий, а по слухам, и не только, тандем с воинствующим православным активистом Дмитрием Энтео.
Когда Марию Алехину и других участниц группы Pussy Riot судили за акцию в храме Христа Спасителя, православный активист Дмитрий Энтео решительно выступал за наказание девушек.
Сейчас же Алехина и Энтео проводят вместе много времени и создали как минимум творческий союз. Так, недавно они отправились к Министерству юстиции, чтобы провести там публичное чтение Библии. По их словам, они поступили так с целью демонстрации своего конституционного права «читать Священное Писание (и любые другие книги) в публичном пространстве - без получения разрешений от чиновников». Во время чтения Библии участники акции курили, а потом катались на машине и распевали песни группы «Тату».
Более странный союз представить сложно. «У нее у самой есть чему поучиться в плане христианства», - уверяет Энтео комментаторов в своем Фейсбуке, которые спрашивают, что он делает рядом с Алехиной и не пытается ли обратить девушку к вере.
«У меня было все хорошо, пока вы не появились, я во Владикавказе проповедовал, была спокойная, тихая жизнь», - сокрушается Энтео в перерывах между чтением Библии. Первую заметную акцию он как раз провел после панк-молебна.
«5 лет прошло, а ты ничего не понял», - журит его Алехина.
По сути порожденный «Пусси» Энтео остался верен группе и сейчас. Правда, скорее только одной ее участнице - Алехиной.
«Почитай жития святых на досуге, - заступается Энтео за Алехину перед гневом мира комментаторов в соцсетях. - Грешники становятся праведниками. Видя, как некоторые православные ревнители захлебываются в ненависти, клевете и злобе, с одной стороны, и как люди, совсем далекие от Церкви, проявляют солидарность и милосердие, начинаешь многое переосмысливать».
Кажется, Энтео действительно расположен к Алехиной, впрочем, есть подозрение, что сама Алехина воспринимает его скорее как арт-объект, на фоне которого проводит свои новые акции.
На вопрос об этом «МК» она так и не ответила.
Да и религиозная подоплека, которую видит в этой истории Энтео, неоднозначна.
«Была ли я в церкви после панк-молебна? В ХХС с тех пор я ходила один раз, - рассказала она. - Это странная история. В 2015 году, случайно. Я прилетела из Нью-Йорка, поняла, что у меня нет ключей, некуда идти, и из аэропорта поехала на «Кропоткинскую». Не знаю почему. Очень ранним утром. Потом услышала звон и решила пойти в ХХС. Дальше началось кино. Во-первых, везде были китайцы, очень много, феноменальное количество китайцев. Во-вторых, мониторы. Раньше не было мониторов. В-третьих, патриарх. Как ни странно, он был в храме. Выяснилось, что был праздник, служба, что-то связанное с Кириллом и Мефодием, все говорили про русский язык, у меня создалось ощущение, что отпевают нашу культуру. При этом везде были ребята в костюмах - спецслужбисты. Я попала внутрь, меня, кстати, опять не обыскали ни фига. Тоже мне, вообще ничему не учатся. Не услышала бы звон, не пошла бы».
Позиционируя себя как художники, в разной степени талантливо акционисты балансируют на грани закона и морали. Во многих случаях реакцией оказывается еще большее закручивание гаек - акционисты сами подвергаются гонениям, а правовая система включает механизмы самозащиты, пытаясь обезопасить себя от подобных провокаций, но тем самым только открывая новые темы и возможности для акционистов. Общество становится зрительным залом, наблюдающим за опасной игрой акционистов и властей. Когда Петр Верзилов попросил классика акционизма Йоко Оно отреагировать на задержание участниц Pussy Riot, она заволновалась, не повредит ли им ее поддержка, не станут ли их в тюрьме пытать. Выпуская из клетки раздразненного зверя, акционист берет на себя ответственность за последствия своих действий - перед обществом и перед конкретными людьми. Но не всегда готов эту ответственность нести. Алехиной удалось растопить сердце Энтео, но толпы его соратников все еще бродят по выставкам и театральным залам в поисках «кощунств», а Госдума продолжает печатать законы в их защиту.
Надежда Толоконникова провела в мордовской колонии № 14 уже три недели. За это время осужденную участницу панк-группы Pussy Riot успел проведать гражданский муж Петр Верзилов и адвокат Марк Фейгин.
Посмотрим, как девушке живется в неволе.
Она уже неделю работает на производстве, пришивает пуговицы к униформе, - рассказал «Известиям» адвокат. - В ее отряде 50 человек, все живут вместе в большом двухэтажном бараке из белого кирпича.
По словам защитника, Толоконникова благополучно влилась в тюремную жизнь.
У нее нет жалоб ни на руководство, ни на сокамерников, - рассказал адвокат. - Ее никто не трогает, поскольку в колонии никому нет дела до идеологических споров.
Единственные трудности, которые возникают у панк-активистки, связаны с доставкой книг и корреспонденции.
В колонии любителей читать немного, поэтому библиотека скудная, Наде нужны новые книги, - объяснил Фейгин. - Что касается писем, то из-за цензуры они передаются медленно, а то и вовсе не доходят. Все эти вопросы мы будем обсуждать с начальником колонии. Пока его не удалось застать на работе, поскольку он в отпуске.
Как видно по фотографиям, которые удалось снять корреспондентам «Известий», Толоконникова не испытывает видимого дискомфорта от нахождения в колонии.
Кроме того, она полна надежд на скорое освобождение. Как уточнил Марк Фейгин, согласно ст. 213, ч. 2 УК РФ, по УДО активистка может выйти на свободу по отбытии лишь половины срока. Это как раз будет март, пояснил заявил Фейгин. Кроме того, у Толоконниковой есть шанс быть освобожденной через отсрочку, согласно ст. 398 УПК РФ («Отсрочка исполнения приговора»).
Алёхина и здесь молчать не будет
Сложнее обстоят дела с Марией Алёхиной. Процесс перевода девушки из московского СИЗО в колонию, где ей предстоит отбывать наказание, затянулся на несколько недель. В качестве перевалочного пункта выступили СИЗО № 5 в Перми и СИЗО № 2 в Соликамске. По этому поводу Алёхина даже написала жалобу пермскому правозащитнику Сергею Исаеву, попросив у него встречи и помощи. Однако вскоре после этого заключенную все же доставили в колонию № 28 города Березники.
Алёхина прибыла в колонию вечером 9 ноября. Несмотря на то что заключенную перевозили не спецрейсом, как Толоконникову, а с общим этапом, ей были предоставлены исключительные льготы. Например, в ходе временного пребывания в Перми девушку поместили в лучшую камеру, предназначенную для беременных арестанток. Вместе с Алёхиной в ней было всего лишь три человека, притом что камера рассчитана на 12.
В Березниках Алёхину ожидал не общий барак, а блок карантина. В нем есть телевизор и душ. Единственное неудобство, по словам Алёхиной, - открытый туалет, в котором заключенная не может уединиться и справляет нужду на виду у всех.
В среду 14 ноября, когда Алёхину навестили правозащитники, она заявила им, что условия жизни в Березниках ее вполне устраивают. Однако, будучи вегетарианкой, девушка испытывает трудности с питанием: фруктов и овощей в колонии дают мало, а достать их в магазине проблематично. Передача корреспондента «Известий» состояла лишь из скудного набора продуктов, которые можно приобрести в небольшом сельском магазине.
По наблюдению «Известий», тюремное руководство смотрит на Алёхину благосклонно. Пока у нее нет ни одного взыскания, хотя ранее в СИЗО девушку штрафовали за то, что она допоздна смотрела телевизор.
Активистке уже предложили пройти после карантина трехмесячные курсы швей: в Березниках, как выяснил наш корреспондент, работают все, уклониться от так называемой трудотерапии невозможно. Около 80% всех заключенных занято на пошиве обмундирования для полиции и военных, однако некоторым удается устроиться поваром, разносчиком питания, библиотекарем или дояркой.
К перспективе работать швеей Алёхина отнеслась без энтузиазма, но вынуждена была согласиться.
Свою активную жизненную позицию Алёхина сохранила и в неволе. Она уже пытается привлечь внимание администрации к проблемам сокамерников, которым не хватает денег на утепленные накидки и приходится мерзнуть на холодном ветру во ФСИНовских платках. Начальство колонии пока относится к обращениям Алёхиной благодушно.
В целом, по наблюдению «Известий», у Алёхиной неплохое настроение, а выглядит она даже лучше, чем во время судебного процесса. Это отметил и руководитель пермского регионального правозащитного центра Сергей Исаев, который в среду 14 ноября проинспектировал колонию и заявил, что удовлетворен увиденным. Однако, как отмечают правозащитники, зона в Березниках довольно жесткая: некоторые заключенные не вылезают из ШИЗО за малейшие провинности - оторвалась пуговица или помыта голова не в положенный день.
Режим дня Толоконниковой
Надежду Толоконникову мордовская зона встретила показательными учениями. Пока активистка находилась в карантине, за окном бегали сотрудники ФСИН с собаками и разъезжали БТР, демонстрируя заключенным, что побег отсюда невозможен.
В ходе распределения Толоконникова не попала в так называемый пресс-отряд, состоящий из самых отпетых уголовников и беспредельщиков. В свой день рождения 7 ноября девушка впервые вышла на работу. Пока она имеет лишь скромный статус ученицы швеи, вычерчивая лекала куском мыла. Если будет делать успехи в новой профессии, вскоре окажется за станком.
Начальство колонии, ощущая повышенное внимание со стороны прессы, постаралось максимально перекрыть доступ любопытствующим. В последние дни, когда к Толоконниковой приезжали адвокаты и правозащитники, освободившихся заключенных выпускали в 6 утра, чтобы они не столкнулись с желающими выпытать подробности с зоны, и строго наказывали напоследок ничего не отвечать на вопросы.
Однако корреспонденту «Известий» удалось разговорить нескольких заключенных, которые рассказали, что в мордовской зоне царят суровые порядки.
Так, день заключенного начинается в 6 утра. Уже в 6.05 начинается зарядка. Если до этого момента заключенный не успел заправить постель и привести себя в порядок, на него составляют рапорт. В следующий раз зэк автоматически отправляется в ШИЗО. Он может очутиться там и за другие малейшие провинности - например, если заключенный закурит сигарету во внеурочное время или не в специальном месте.
Женщин, столкнувшиеся с особенно серьезными проблемами (например, если их избивают сокамерники), «выходят под флаг», который развевается на плацу зоны. Там заключенные по традиции стоят до тех пор, пока на них не обратит внимание руководство колонии. Независимо от причины после беседы заключенный отправляется всё в тот же ШИЗО.
После акции на финале Чемпионата мира по футболу в «Лужниках» многие стали интересоваться новым составом группы. Одна из участниц акции вызвала особый интерес — это студентка Университета Плеханова, 21-летняя Вероника Никульшина. Фотографии девушки уже облетели все ведущие мировые СМИ.
Напомним, что 15 июля на 52-й минуте финального матча чемпионата мира по футболу между сборными Франции и Хорватии на поле в парадной полицейской форме. Как оказалось, это были участники группы Pussy Riot, которые протестовали против пыток и политических репрессий в России. Их акция называлась «Милиционер вступает в игру».
Акция долго не продлилась — через минуту все были выдворены с поля и задержаны. В акции участвовали: 31-летняя Ольга Курачева, 25-летняя Ольга Пахтусова, 21-летняя Ника Никульшина и один из лидеров Pussy Riot 31-летний Пётр Верзилов (муж Надежды Толоконниковой и учредитель сайта «Медиазона»). Их доставили в ОВД «Лужники», где составили протоколы об административном правонарушении.В понедельник 16 июля все четверо были доставлены в суд.
Вероника Никульшина
Как сообщает «Медиазона», в Хамовнический суд из полиции передали четыре административных протокола по одной статье («Грубое нарушение правил поведения зрителей при проведении официальных спортивных соревнований»). Всем вынесли одинаковое наказание — 15 суток ареста и запрет посещать спортивные мероприятия на 3 года.
Верзилов рассказал журналистам о смысле данной акции: это была метафора того, как полиция «может незаконно врываться в повседневную жизнь российских граждан». Более подробно о смысле акции можно узнать из ролика, который выложили участники группы.
Сейчас все внимание общественности и СМИ приковано к Нике Никульшиной, самой молодой участнице акции. Она сильно выделяется на фоне остальных и чаще других попадала в кадр, находясь на поле. Этот кадр и вовсе стал вирусным:
Как пишет Medialeaks, Вероника Никульшина родилась 28 мая 1997 года. Она москвичка - живёт в районе Новое Измайлово, родители её тоже живут в Москве. Никульшина окончила третий курс Российского экономического университета имени Г. В. Плеханова. Учится она на факультете маркетинга по направлению «Реклама и связи с общественностью» - на платном отделении. Вероника Юрьевна Никульшина также значится в этом году в списках абитуриентов Высшего театрального училища имени М. С. Щепкина - поступает на актёрское в мастерскую Бориса Клюева.
А еще Ника занимается модельной карьерой. В её профиле на сайте FashionBank указаны физические параметры (88-61-88, рост 175, вес 54, волосы русые, глаза карие) и выложено портфолио.
Раньше о том, что Вероника Никульшина как-то связана с группой Pussy Riot, никто не слышал. В ночь с 15 на 16 июля малоизвестная модель стала одной из главных медийных персон дня. Во множестве публикаций об акции Pussy Riot в англоязычных СМИ обязательно есть как минимум одна отдельная её фотография. Например, в Mirror: «Ника Никульшина во время гламурной фотосессии».
- После акции в Храме Христа Спасителя две самые известные участницы Pussy Riot Надежда Толоконникова и Мария Алёхина были приговорены к двум годам колонии.
- Напомним, что их дело вызвало большой общественный резонанс, и после отбытия наказания обе вернулись к общественной и художественной деятельности, но уже в новом статусе - мировых звёзд.
- Участников группы представляла на сцене Мадонна, они выступали в Европарламенте с докладом о правах заключённых в России, а потом вместе с Петром Верзиловым сыграли самих себя в рейтинговом сериале «Карточный домик».