Михаил Пряслин приехал из Москвы, гостевал там у сестры Татьяны. Как в коммунизме побывал. Дача двухэтажная, квартира пять комнат, машина… Приехал – и сам стал ждать гостей из города, братьев Петра и Григория. Показывал им свой новый дом: сервант полированный, диван, тюлевые занавески, ковер. Мастерская, погреб, баня. Но те на все это внимания обращали мало, и ясно почему: в голове дорогая сестрица Лизавета засела. Михаил от сестры отказался после того, как та родила двойню. Не мог ей простить, что после смерти сына совсем немного времени прошло.
Для Лизы нет гостей желаннее братьев. Посидели за столом и пошли на кладбище: проведать маму, Васю, Степана Андреяновича. Там у Григория случился припадок. И хоть Лиза знала, что у него падучая, но все равно состояние брата ее напугало. А еще насторожило поведение Петра. Что же у них делается? Федор из тюрьмы не вылезает, ее саму Михаил с Татьяной не признают, а оказывается, еще у Петра с Григорием нелады.
Лиза братьям рассказывала, да и сами они видели, что народ в Пекашине другой стал. Раньше работали до упаду. А теперь положенное отработали – к избе. В совхозе полно мужиков, полно всякой техники – а дела не идут.
Для совхозников – вот времена! – разрешили продажу молока. По утрам и час, и два за ним стоят. А молока нет – и на работу не спешат. Ведь корова – это каторга. Нынешние не будут с ней возиться. Тот же Виктор Нетесов жить хочет по-городскому. Михаил вздумал его попрекнуть: отец, мол, тот, бывало, убивался за общее дело. “Заодно и Валю с матерью убил, – ответил Виктор. – А я хочу не могилы для своей семьи устраивать, а жизнь”.
За дни отпуска Петр вдоль и поперек исходил дом сестры. Если б не знал вживе Степана Андреяновича, сказал бы, что богатырь его ставил. И Петр решил отстраивать старый пряслинский дом. А Григорий стал за няньку Лизиным двойнятам, потому что саму Лизу Таборский, управляющий, поставил на телятник за болотом. Шла к телятнику – навстречу почтовый автобус. И первым спрыгнул с его подножки… Егорша, от которого двадцать лет не было ни слуху ни духу.
Дружкам Егорша рассказывал: везде побывал, всю Сибирь вдоль и поперек исколесил и бабья всякого перебрал – не пересчитать. Богомольный дед Евсей Мошкин ему и скажи: “Не девок ты губил, Егорий, а себя. Земля держится на таких, как Михаил да Лизавета Пряслина!”
“Ах, так! – распалился Егорша. – Ну, посмотрим, как эти самые, на которых земля держится, у меня в ногах ползать будут”. И продал дом Пахе-рыбнадзору. А в суд на Егоршу, на родного внука Степана Андреяновича, Лиза подавать не хотела. Что ж законы – а она по законам своей совести живет. Михаилу поначалу управляющий Таборский так нравился, как редко кто из начальства – деловой. Раскусил он его, когда стали сеять кукурузу. Не росла “царица полей” в Пекашине, и Михаил сказал: сейте без меня. Таборский пытался его вразумить: не все равно, за что тебе платят по высшему тарифу? С того времени пошла у них с Таборским война. Потому что ловчила Таборский, но ловкий, не ухватить.
А тут мужики на работе сообщили новость: Виктор Нетесов да агрономша написали на Таборского заявление в область. И приехало начальство – управляющего чесать. Пряслин теперь смотрел на Виктора с нежностью: он веру в человека в нем воскресил. Ведь он думал, что в Пекашине у людей теперь только и дум, что зашибить деньгу, набить дом сервантами, детей пристроить да бутылку раздавить. Неделю ждали, что будет. И наконец, узнали: Таборского сняли. А новым управляющим назначили… Виктора Нетесова. Ну, у этого порядок будет, не зря его немцем прозвали. Машина, а не человек.
Паха-рыбнадзор тем временем разрубил ставровский дом и увез половину. Стал Егорша подходить к селу, перекинул глаза к знакомой лиственнице – а в небе торчит уродина, остаток дедова дома со свежими белыми торцами. Только коня с крыши не взял Паха. И Лизе загорелось поставить его на прежнюю пряслинскую, Петром отремонтированную избу.
Когда Михаил узнал, что Лизу придавило бревном и ее увезли в районную больницу, сразу кинулся туда. За все винил себя: не уберег ни Лизу, ни братьев. Шел и вдруг вспомнил тот день, когда на войну уходил отец.
Вариант 2
Пряслин Михаил, недавно гостевавший у сестры Татьяны в Москве, вернулся домой. Изобилие всего: большая квартира с пятью комнатами и даже гараж с машиной есть – первое впечатление, покорившее Михаила. Вернулся Михаил домой и стал поджидать своих братьев Григория и Петра. Решил их удивить своим богатством. Показал свой дом, хвастался своей обстановкой и мебелью в доме. Цветные занавески на окнах, банька истоплена, и венички припасены по тому случаю. Показал погреб и мастерскую, ловко пристроенную.
Но братья на его богатство не обращали внимания, им хотелось повидать сестру Лизу. Хотя отношения Михаила и сестры Лизы после рождения двойни хорошими назвать было нельзя. Причиной тому была смерть сына, а такое горе он не мог простить Лизе и просто отказался от нее. Дождавшись братьев Григория и Петра, посидели за столом, потом сходили на кладбище проведать родных: мать, Васю и Степана Андреяновича.
На кладбище с Григорием припадок случился. О том, что Григорий болен, Лиза знала, но ее настораживало отношение Петра с Григорием. А брат Федор часто в тюрьму попадает, Михаил – родной брат не признает Лизу. Лиза рассказала, что в совхозе произошли изменения. Работящий раньше народ работал дотемна, а теперь отработают положенное, и домой. Техники всякой много, но не хотят работать мужики.
В совхозе разрешили продавать молоко утром. Воспользовавшись этим, совхозники не торопились на работу, если даже и не было молока. Ведь если завести корову – хлопотное дело. А животное любит заботу и ласку. Весь отпуск Петр провел у сестры дома, решив отстраивать старый пряслинский дом.
Брат Григорий нянчил двойняшек Лизиных, а сама Лиза работала телятницей. Только телятник этот был за болотом, туда ее пристроил управляющий Таборский. Однажды шла Лиза к телятнику, а навстречу почтовый автобус. Вышел с автобуса Егор, родной внук Степана Андреяновича, которого не было лет двадцать в совхозе.
Егор очень изменился. Рассказывал о себе небылицы. Хвастался дружкам своим, как он везде побывал, даже в Сибири был. Не понравился Егорка односельчанам, болтлив больно, даже обидел словом Лизу. Затаил Егор злобу на людей, а дом – рыбнадзору, в котором проживала Лиза с детьми.
В суд на Егора Лиза не подала, решила, что живет по законам своей совести. А тут еще управляющий Тоборский с Михаилом поссорились. Раньше Тоборский Михаилу нравился как начальник, а оказался ловкач на руку. Потом заявление Михаил с агрономшей на Тоборского в область написали. Таборского с должности сняли, назначив Виктора Нетесова управляющим. Этого люди ждали, какая-то вера в человека появилась. У Виктора Нетесова порядок будет, он хозяин. Ну а дом Ставровский Паха-рыбнадзор разрубал и увез половину, оставив остаток дома со свежими белыми торцами. Лиза решила поставить коня на прежнюю, ранее отремонтированную Петром избу. Но случилась беда, Лизу придавило бревном. Михаил, узнав, что сестра в больнице, отправился к ней.
Во всем он теперь обвинял себя: не уберег ни братьев, ни сестру Лизу. Внезапно вспомнил тот момент, когда уходил отец на войну.
(Пока оценок нет)
Другие сочинения:
- Пути-перепутья Михаил щадил сестру и никогда не говорил ей, но сам знал, из-за чего женился на ней Егорша, – чтобы взвалить на нее, дуреху, своего старика-деда, а самому быть вольным казаком. Но она-то как его любит – стоит заговорить о Read More ......
- Братья и сестры Пекашинский мужик Степан Андреянович Ставров срубил дом на склоне горы, в прохладном сумраке огромной лиственницы. Да не дом – хоромину двухэтажную с маленькой боковой избой в придачу. Шла война. В Пекашине остались старики, дети да бабы. Без Read More ......
- Две зимы и три лета Мишке Пряслину недолго приходилось жить дома. С осени до весны – на лесозаготовках, потом сплав, потом страда, потом снова лес. А как появится в Пекашине – бабы наваливаются: этой поправь крышу, той подними дверь. Нет Read More ......
- Алька Лето. В последний раз главная героиня Аля Амосова была в родной деревне Летовке в прошлом году, на похоронах матери. Теперь она хотела как можно больше узнать о новостях от тетки Анисьи и Мани, которых приехала навестить. Они рассказали ей Read More ......
- Федор Александрович Абрамов АБРАМОВ, ФЕДОР АЛЕКСАНДРОВИЧ (1920−1983), русский писатель. Родился 29 февраля 1920 в с. Веркола Архангельской области в семье крестьянина. Во время Великой Отечественной войны 1941−1945 студентом филологического факультета Ленинградского университета ушел на фронт. После войны завершил высшее образование, Read More ......
- Писатель родился в селе Веркола Архангельской области, в крестьянской семье. С третьего курса филологического факультета Ленинградского университета ушел в народное ополчение. После ранения его вывезли из блокадного города по льду Ладожского озера. Как нестроевик был оставлен в тыловых частях, затем Read More ......
- Беглец Михаил Лермонтов был впечатлен прекрасной и суровой природой Кавказа. Здесь он написал свои самые известные произведения. Одним из таких произведений считается “Беглец”. Лермонтов, показывает беглеца Гаруна, как ничтожного и трусливого человека. Он сбежал с поля битвы, где сражались его Read More ......
- Модная лавка Действие происходит в модной лавке француженки мадам Каре. Лестов, возлюбленный Лизы – дочери богатого курского помещика Сумбурова, болтая с продавщицей Машей, крепостной его сестры, жалуется на то, что ему отказано в женитьбе на Лизе. Сам Сумбуров вроде бы Read More ......
Мариам Петросян
ДОМ, В КОТОРОМ…
(Книга первая)
Дом стоит на окраине города. В месте, называемом «Расческой». Длинные многоэтажки здесь выстроены зубчатыми рядами с промежутками квадратно-бетонных дворов - предполагаемыми местами игр молодых «расчесочников». Зубья белы, многоглазы, и похожи один на другой. Там, где они еще не выросли - обнесенные заборами пустыри. Труха снесенных домов, гнездилища крыс и бродячих собак, гораздо более интересные молодым «расчесочникам», чем их собственные дворы - интервалы между зубьями.
На нейтральной территории между двумя мирами - зубцов и пустырей - стоит Дом. Его называют Серым. Он стар и по возрасту ближе к пустырям - захоронениям его ровесников. Он одинок - другие дома сторонятся его - и не похож на зубец, потому что не тянется вверх. В нем три этажа, фасад смотрит на трассу, у него тоже есть двор - длинный прямоугольник, обнесенный сеткой. Когда-то он был белым. Теперь он серый спереди и желтый с внутренней, дворовой стороны. Он щетинится антеннами и проводами, осыпается мелом и плачет трещинами. К нему жмутся гаражи и пристройки, мусорные баки и со бачьи будки. Все это со двора. Фасад гол и мрачен, каким ему и полагается быть.
Серый Дом не любят. Никто не скажет об этом вслух, но жители «Расчесок» предпочли бы не иметь его рядом. Они предпочли бы, чтобы его не было вообще.
КУРИЛЬЩИК.
Некоторые преимущества спортивной обуви
Все началось с красных кроссовок. Я нашел их на дне сумки. Сумка для хранения личных вещей - так это называется. Только никаких личных вещей там не бывает. Пара вафельных полотенец, стопка носовых платков и грязное белье. Все как у всех. Все сумки, полотенца, носки и трусы одинаковые, чтобы никому не было обидно.
Кроссовки я нашел случайно. Давно забыл о них. Старый подарок, уже и не вспомнить чей, из прошлой жизни. Ярко-красные, запакованные в блестящий пакет, с полосатой, как леденец подошвой. Я разорвал упаковку, по гладил огненные шнурки и быстро переобулся. Ноги приобрели странный вид. Какой-то непривычно ходячий. Я и забыл, что они могут быть такими.
В тот же день после уроков Джин отозвал меня в сторонку и сказал, что ему не нравится, как я себя веду. Показал на кроссовки и велел снять их. Не стоило спрашивать, зачем это нужно, но я спросил.
Они привлекают внимание, - сказал он.
Для Джина это нормально - такое объяснение.
Ну и что? - возразил я. - Пусть себе привлекают.
Он ничего не ответил. Поправил шнурок на очках, улыбнулся, и уехал. А вечером я получил записку. Только два слова: «Обсуждение обуви». И понял, что попался.
Сбривая пух со щек, я порезался и разбил стакан из-под зубных щеток. Отражение, смотревшее на меня из зеркала, выглядело до смерти напуганным, но на самом деле я не боялся. Мне было все равно. Я даже кроссовки не стал снимать.
Собрание проводилось в классе. На доске написали: «Обсуждение обуви». Цирк и маразм. Только мне было не до смеха, потому что я устал от этих игр, от умниц-игроков и самого этого места. Устал так сильно, что почти уже разучился смеяться.
Меня посадили у доски, чтобы все могли видеть предмет обсуждения. Слева за столом сидел Джин и сосал ручку. Справа Длинный Кит с треском гонял шарик по коридорчикам пластмассового лабиринта, пока на него не посмотрели осуждающе.
Кто хочет высказаться? - спросил Джин.
Высказаться хотели многие. Почти все. Для начала слово предоставили Сипу. Наверное, чтобы побыстрее отделаться.
Выяснилось, что всякий человек пытающийся привлечь к себе внимание, есть человек самовлюбленный и нехороший, способный на что угодно и воображающий о себе невесть что, в то время как на самом деле он просто-на просто пустышка. Ворона в павлиньих перьях. Или что-то в этом роде. Сип прочел басню о вороне. Потом стихи об осле, угодившем в озеро и потонувшем из-за собственной глупости. Потом он собрался было спеть что-то на ту же тему, но его уже никто не слушал. Сип надул щеки, расплакался и замолчал. Ему сказали спасибо, передали платок, заслонили учебником и предоставили слово Гулю.
Гуль говорил еле слышно, не поднимая головы, как будто считывал текст с поверхности стола, хотя ничего, кроме поцарапанного пластика, там не было. Белая челка лезла в глаз, он поправлял ее кончиком пальца, смоченным слюной. Палец фиксировал бесцветную прядь на лбу, но как только отпускал, она тут же сползала обратно в глаз. Чтобы смотреть на Гуля долго, нужно иметь стальные нервы. Поэтому я на него не смотрел. От моих нервов и так остались одни ошметки, незачем было лишний раз их терзать.
К чему пытается привлечь внимание обсуждаемый? К своей обуви, казалось бы. На самом деле это не так. Посредством обуви он привлекает внимание к своим ногам. То есть афиширует свой недостаток, тычет им в глаза окружающим. Этим он как бы подчеркивает нашу общую беду, не считаясь с нами и нашим мнением. В каком-то смысле, он по-своему издевается над нами…
Гуль еще долго размазывал эту кашу. Палец сновал вверх и вниз по переносице, белки наливались кровью. Я знал наизусть все, что он может сказать - все, что вообще принято говорить в таких случаях. Слова, вылезавшие из Гуля были такими же бесцветными и пересушенными, как он сам, его палец и ноготь на пальце.
Потом говорил Топ. Примерно то же самое и так же нудно. Потом Ниф, Нуф и Наф. Тройняшки с поросячьими кличками. Они говорили одновременно, перебивая друг друга, и на них я как раз смотрел с большим интересом, потому что не ожидал, что они станут участвовать в обсуждении. Им, должно быть, не понравилось, как я на них смотрю, или они застеснялись, но от этого получилось только хуже. От них мне досталось больше всех. Они припомнили мою привычку загибать страницы книг (а ведь книги читаю не я один), то, что я не сдал свои носовые платки в фонд общего пользования (хотя нос растет не у меня одного), что сижу в ванне дольше положенного (двадцать восемь минут вместо двадцати), толкаюсь колесами при езде, (а ведь колеса надо беречь!), и наконец, добрались до главного - до того, что я курю. Если конечно можно назвать курящим человека, выкуривающего в течение трех дней одну сигарету.
Меня спрашивали, знаю ли я, какой вред наносит никотин здоровью окружающих. Конечно, я знал. Я вполне уже мог читать лекции на эту тему, потому что за полгода они скормили мне столько брошюр, статей и высказываний о вреде курения, что хватило бы человек на двадцать и еще осталось бы про запас. Мне рассказали о раке легких. Потом отдельно о раке. Потом о сердечнососудистых заболеваниях. Потом еще о каких-то кошмарных болезнях, но про это я уже слушать не стал. О таких вещах они могли говорить часами. Ужасаясь и содрогаясь. Как дряхлые сплетницы, обсуждающие убийства и несчастные случаи, пуская при этом слюни от восторга. Аккуратные мальчики в чистых сорочках, серьезные и положительные. Под их лицами прятались старушечьи физиономии, изъеденные ядом. Я угадывал их не в первый раз и уже не удивлялся. Они надоели мне до того, что хотелось отравить никотином всех сразу и каж дого в отдельности. К сожалению, это было невозможно. Свою несчастную сигарету-трехдневку я выкуривал тайком в учительском туалете. Даже не в нашем, боже упаси! И если кого и травил, так только тараканов, по тому что никто, кроме тараканов, туда не наведывался.
Михаил Пряслин приехал из Москвы, гостевал там у сестры Татьяны. Как в коммунизме побывал. Дача двухэтажная, квартира пять комнат, машина… Приехал — и сам стал ждать гостей из города, братьев Петра и Григория. Показывал им свой новый дом: сервант полированный, диван, тюлевые занавески, ковёр. Мастерская, погреб, баня. Но те на все это внимания обращали мало, и ясно почему: в голове дорогая сестрица Лизавета засела. Михаил от сестры отказался после того, как та родила двойню. Не мог ей простить, что после смерти сына совсем немного времени прошло.
Для Лизы нет гостей желаннее братьев. Посидели за столом и пошли на кладбище: проведать маму, Васю, Степана Андреяновича. Там у Григория случился припадок. И хоть Лиза знала, что у него падучая, но все равно состояние брата её напугало. А ещё насторожило поведение Петра. Что же у них делается? Федор из тюрьмы не вылезает, её саму Михаил с Татьяной не признают, а оказывается, ещё у Петра с Григорием нелады.
Лиза братьям рассказывала, да и сами они видели, что народ в Пекашине другой стал. Раньше работали до упаду. А теперь положенное отработали — к избе. В совхозе полно мужиков, полно всякой техники — а дела не идут.
Для совхозников — вот времена! — разрешили продажу молока. По утрам и час, и два за ним стоят. А молока нет — и на работу не спешат. Ведь корова — это каторга. Нынешние не будут с ней возиться. Тот же Виктор Нетесов жить хочет по-городскому. Михаил вздумал его попрекнуть: отец, мол, тот, бывало, убивался за общее дело. «Заодно и Валю с матерью убил, — ответил Виктор. — А я хочу не могилы для своей семьи устраивать, а жизнь».
За дни отпуска Петр вдоль и поперек исходил дом сестры. Если б не знал вживе Степана Андреяновича, сказал бы, что богатырь его ставил. И Петр решил отстраивать старый пряслинский дом. А Григорий стал за няньку Лизиным двойнятам, потому что саму Лизу Таборский, управляющий, поставил на телятник за болотом. Шла к телятнику — навстречу почтовый автобус. И первым спрыгнул с его подножки… Егорша, от которого двадцать лет не было ни слуху ни -
;духу.
Дружкам Егорша рассказывал: везде побывал, всю Сибирь вдоль и поперек исколесил и бабья всякого перебрал — не пересчитать. Богомольный дед Евсей Мошкин ему и скажи: «Не девок ты губил, Егорий, а себя. Земля держится на таких, как Михаил да Лизавета Пряслина!»
«Ах, так! — распалился Егорша. — Ну, посмотрим, как эти самые, на которых земля держится, у меня в ногах ползать будут». И продал дом Пахе-рыбнадзору. А в суд на Егоршу, на родного внука Степана Андреяновича, Лиза подавать не хотела. Что ж законы — а она по законам своей совести живет. Михаилу поначалу управляющий Таборский так нравился, как редко кто из начальства — деловой. Раскусил он его, когда стали сеять кукурузу. Не росла «царица полей» в Пекашине, и Михаил сказал: сейте без меня. Таборский пытался его вразумить: не все равно, за что тебе платят по высшему тарифу? С того времени пошла у них с Таборским война. Потому что ловчила Таборский, но ловкий, не ухватить.
А тут мужики на работе сообщили новость: Виктор Нетесов да агрономша написали на Таборского заявление в область. И приехало начальство — управляющего чесать. Пряслин теперь смотрел на Виктора с нежностью: он веру в человека в нем воскресил. Ведь он думал, что в Пекашине у людей теперь только и дум, что зашибить деньгу, набить дом сервантами, детей пристроить да бутылку раздавить. Неделю ждали, что будет. И наконец, узнали: Таборского сняли. А новым управляющим назначили… Виктора Нетесова. Ну, у этого порядок будет, не зря его немцем прозвали. Машина, а не человек.
Паха-рыбнадзор тем временем разрубил ставровский дом и увез половину. Стал Егорша подходить к селу, перекинул глаза к знакомой лиственнице — а в небе торчит уродина, остаток дедова дома со свежими белыми торцами. Только коня с крыши не взял Паха. И Лизе загорелось поставить его на прежнюю пряслинскую, Петром отремонтированную избу.
Когда Михаил узнал, что Лизу придавило бревном и её увезли в районную больницу, сразу кинулся туда. За все винил себя: не уберег ни Лизу, ни братьев. Шел и вдруг вспомнил тот день, когда на войну уходил отец.
Мариам Петросян – профессиональный художник. В её планы не входила писательская карьера. Тем не менее, в 1991 году она начала писать книгу «для себя», не собираясь когда-либо её публиковать. Через несколько лет роман “Дом, в котором…” был практически готов. Петросян подарила рукопись своей подруге, жившей в Москве. Сын подруги передал рукопись своему знакомому, который, в свою очередь, отдал будущую книгу ещё кому-то. В результате, после длительного «путешествия» рукопись оказалась у главного редактора издательства «Гаятри».
Издательство предложило Петросян сотрудничество. С начала «путешествия» рукописи до выхода книги прошло более десяти лет. Финал романа Петросян дописывала в спешке. Книга была опубликована в 2009 году. В общей сложности на работу над романом ушло около двадцати лет.
По словам автора, образы многих героев её первого и последнего романа появились задолго до того, как она начала писать. Идея создать замкнутый социум на ограниченном пространстве возникла у писательницы, когда она некоторое время жила со своим мужем в двухкомнатной квартире в Москве.
В соседней комнате жили армянские студенты, образовав своеобразное микрогосударство, в котором были свои законы и порядки. Свод правил, которые нельзя было нарушать ни при каких обстоятельствах, висел на стене в комнате студентов.
Действие происходит в интернате для детей, имеющих инвалидность. У обитателей интерната нет имён, только клички. Время и место действия не известны. Автор умышленно абстрагируется от объективной реальности, не указывая никаких сведений, благодаря которым читатели могли бы установить страну или эпоху. Интернат должен предстать единственным реальным миром, который видят читатели, и в котором обитают инвалиды. Действительность вне Дома рассматривается воспитанниками как нечто враждебное и неизвестное.
При более близком знакомстве с Домом оказывается, что, как и в любом государстве, в интернате существуют свои собственные законы. Воспитанники Дома периодически покидают интернат, чтобы перейти в параллельный мир. Одни пациенты совершают переход по доброй воли, других в параллельную реальность «забрасывает». «Уйти» может только сознание. Оставшееся в интернате тело воспитанника впадет в кому, в которой может оставаться в течение нескольких недель или дней. Сознанию при этом кажется, что человек прожил в параллельном мире долгие годы.
Никто из пациентов не хочет покидать интернат, к укладу жизни которого они так привыкли. Кроме этого, во время каждого выпуска воспитанников случаются всевозможные несчастья. Однако Дом всё-таки придётся покинуть, так как ходят слухи, что после последнего выпуска он будет снесён. Одни пациенты принимают решение вернуться в мир, из которого они пришли в интернат и научиться жить заново. Другие пациенты планируют остаться, чтобы перейти в параллельную реальность и пробыть там некоторое время.
Характеристика персонажей
Герои романа поделены на несколько групп.
Примерные Фазаны
Эта группа пациентов-колясочников не интересуется жизнью остальных воспитанников. Фазаны-колясочники (в романе используется слово «колясники») заняты учёбой и заботой о своём здоровье. Воспитанник по кличке Курильщик, который также относится к колясочникам, считает Фазанов ябедами и лицемерами. Поссорившись со своими собратьями по несчастью, Курильщик переходит в другую группу.
Шумные Крысы
Пациенты, именуемые Крысами, носят особенные причёски и отличаются крутым нравом. Крысы носят при себе холодное оружие.
Возможно вы сможете заинтересовать вашего ребенка увлекательной книгой Мариам Петросян , рассказывающей о щенке, который имел крылья.
В следующей нашей статье мы предлагаем вам ознакомиться с – современной талантливой армянской писательницы, известной по ее двух произведениях.
Грустные Птицы
Пациентов этой группы отличает постоянный траур, который они вынуждены носить по умершему брату своего предводителя. Все Птицы увлекаются цветоводством.
Безымянная группа
Одна из групп Дома не имеет определённого названия. Её предводителем является пациент по кличке Слепой, которого также считают лидером интерната.
Псы в кожаных ошейниках
Группа воспитанников, называемых Псами, занимает две комнаты интерната. Пациенты-Псы носят кожаные ошейники.
Некоторые персонажи достойны отдельного описания. Наибольший интерес читателей вызывает Македонский. Воспитанник не является больным. Живя когда-то со своим дедушкой, Македонский участвовал в культе, который был создан его престарелым родственником. После смерти дедушки мальчик стал жить у других родственников. «Сверхспособности» Македонского вызвали у его новых опекунов непреодолимый страх, и они отправили мальчика в интернат.
Роман М. Петросян был удостоен нескольких премий, первые из которых были получены уже в 2009 году. Однако далеко не все критики отнеслись к книге благодушно. Помимо немалого количества достоинств, был отмечен и целый ряд серьёзных недостатков. По мнению некоторых критиков, автор нарушил морально-этические нормы, сделав главными героями романа обитателей интерната для инвалидов. Подробное описание замкнутого мира больных детей может показаться слишком неэтичным.
Недосказанность и неоконченность также вызывают недовольства. Возникает впечатление, что перед читателем находится не весь роман, а только какая-то его часть, а начало и конец остались где-то в недосягаемости. Автор не пытается устранить это впечатление, нарочно подчёркивая его неоконченным названием. Однако заглавие «Дом, в котором…» заставляет потенциального читателя выбрать именно эту книгу. Каждому захочется узнать, что же произошло в этом доме.
Петросян позиционирует себя в своём романе не как кукловода, который дёргает за ниточки, передвигая марионетки, а как наблюдателя. Автору-наблюдателю всюду открыт доступ. Он легко может посмотреть на загадочный Дом глазами любого из своих персонажей. Главные герои абсолютно самостоятельны. Они возникают перед мысленным взором только тогда, когда сочтут нужным это сделать.
Автор-наблюдатель
Писательница утверждает, что вошла в Дом вместе с Курильщиком и начала встречать своих персонажей одного за другим. Каждый герой обладал своим собственным характером, который не нужно было придумывать, достаточно было просто его нарисовать. Сначала Мариам считала лидером одного главного героя. Затем она поняла, что ошиблась, когда встретила Слепого.
Позиция наблюдателя не позволяет автору получить ответы на многие вопросы. В результате, в недоумении остаются и сами читатели. Без ответа оставлен и самый главный вопрос: действительно ли в загадочном интернате существовал вход в параллельный мир, посещать который могли только воспитанники? Посещения параллельной реальности описано слишком неопределённо. От ответа на поставленный вопрос будет зависеть жанр всего произведения. Визиты в потустороннюю реальность заставляют читателей вспомнить самую известную сказку Л. Кэрролла «Алиса в стране чудес». Великолепный мир, в который попала маленькая Алиса, оказался сном. Параллельная реальность, куда так часто уходили пациенты Дома, могла быть обыкновенными галлюцинациями, возникшими под действием принятых лекарств.
Мариам Петросян “Дом в котором…”: краткое содержание
Даниил Гранин
ИДУ НА ГРОЗУ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Волшебник прилетел в Москву шестого мая в восемь часов утра. Он первым сбежал по качающемуся трапу на бетонные плиты аэродрома. Взгляды встречающих устремлялись к нему и соскальзывали: никто не находил ничего особенного в этом стройном, загорелом парне в модном ворсистом пиджаке.
Он прошел сквозь толпу, оставляя позади поцелуи, смех, цветы, неестественно громкие голоса, какие бывают в первые минуты после приземления, когда еще длится легкая глухота.
Весь его багаж составляла кожаная папка, где между бумаг бренчали мыльница и зубная щетка.
Через тридцать минут такси подвезло его к центру. Утренний людской поток втянул его, понес, крутя у дверей метро, у подземных переходов, у газетных ларьков. Москва спешила на работу, заставляя ускорить шаг.
Над сверкающей стремниной машин плыли высокие, обтянутые голубым стеклом троллейбусы, похожие на аквариумы. На перекрестках бойко торговали цветами. В зеленых бачках вскипала черемуха. Сквозь нарастающий шум остро, по-детски процокал ослик с рекламой цирка. Было без десяти девять, кругом уже не шли, а бежали.
За зеркальным стеклом витрины стояла девушка, держа рулон пестрого ситца.
Казалось, что это манекен, но вдруг девушка наклонилась, и волшебник, улыбаясь, задержался перед витриной и приказал, чтобы она посмотрела на него. Девушка послушно обернулась и, оглядев его, что-то сказала. Губы ее беззвучно зашевелились, а потом она рассмеялась, рот открылся широко, как будто она хотела показать все свои зубы и не могла: так много их было, маленьких, розоватых, похожих на бусы.
У Пушкинской площади он задержался перед газетным щитом.
Москва торжественно встречала победителей олимпиады.
В Кремле состоялся прием участников астрономического конгресса.
Открылась выставка строителей.
Наградили орденом академика Лихова.
Он читал газету с особым аппетитом приезжего, которому все происходящее в Москве вдруг стало доступно, можно было побывать и на выставке и на конгрессе.
В этот раз его прибытие в Москву пройдет незамеченным. На завтрашние газеты вряд ли стоило рассчитывать. Никто из репортеров не справлялся о нем, а ведь не так уж много волшебников приезжает в Москву. И все же где-то в будущем уже существовал номер газеты с его фотографией: среди букетов цветов он, улыбающийся, или нет, лучше усталый, чуть смущенный. А внизу интервью: сегодня Москва встречала Олега Тулина, «в беседе с нашим корреспондентом Олег Николаевич рассказал…».
Человеку никогда не будет дано прочесть послезавтрашний номер газеты. Но на то и существуют волшебники - совершенно явственно он видел этот влажный от непросохшего клея газетный лист со своей фотографией на последней странице.
С Каменного моста открывались золоченые купола соборов Кремля. А справа в солнечном дыму стоял высотный дом, чванливый и плоский, красный прибой крыш бился о его подножие. Повсюду, как мачты огромного флота, двигались башенные краны.
Подобно полководцу, он изучающе разглядывал город, который ему предстояло завоевать, который должен будет признать его и который еще не подозревал этого.
Грандиозность желания вызвала у него ироническую улыбку, за ней скрывалось уважение к самому себе.
Он задержался на перекрестке, выбирая направление. Нерешительность не была ему свойственна, скорее то было состояние неустойчивого равновесия, когда достаточно малейшего повода, чтобы сделать выбор.
Ветер толкнул его в бок, и он охотно последовал за ветром. Улица упиралась в парк. По аллеям шествовали процессии детских колясок. В парке еще хранилась утренняя тишина. Кое-где на скамейках сидели студенты. Они зачарованно покачивались над конспектами. У них были отрешенные лица сомнамбул. Неужели и он когда-то всерьез переживал экзамены?
Под полосатым тентом официантка расставляла стулья. Он выбрал столик у перил, над прудом. Официантка протянула ему меню.
Несите все подряд, - сказал он. - Начинайте с первой строчки. Я скажу, когда хватит.
Официантка улыбнулась. У нее были милые ямочки на щеках.
Ветер трепал ему волосы. Светлые, чуть вьющиеся, они разлохматились, и он не стал приглаживать их. По глазам официантки он видел, что ей так тоже нравится. Среди бледных москвичей его темный, южный загар бросался в глаза. Тулин снял пиджак, повесил на спинку стула, засучил рукава модной грубошерстной рубашки и принялся за салат, кефир, яичницу, сосиски, выпил стакан кофе, съел бутерброды с сыром, с ветчиной, с колбасой и почувствовал себя снова волшебником.
А хвастались, - сказала официантка. - Я думала, вы только начинаете.
Он посмотрел ей в глаза.
Мужчина всегда обещает больше, чем может.
Это верно, - она засмеялась, не отводя взгляда.
Я не хочу показаться обжорой, а то вы измените мнение обо мне.
Будто вы знаете, какого я мнения о вас?
Я все знаю. Я знаю: вам противны жующие мужчины. Целый день вы видите жующих мужчин. Вам может понравиться только мужчина, который ничего не ест.
Неутолимое желание очаровывать всех, первого встречного, словно и эту официантку необходимо было завоевать.
Взглянув поверх ее головы, он сказал:
Уберите салфетки, будет дождь.
Прямо-таки! С чего вы взяли?
Я же вам сказал, что знаю все.
Он шел вдоль пруда, наблюдая, как в вышине быстро вспухает сизое облако. Официантка смотрела ему вслед. Это была милая девушка, с ней приятно было бы погулять вечером в парке, но завтра он уедет, и поэтому он ничего не мог обещать ей. Он почувствовал ее огорчение и подумал о том, как трудно доставлять окружающим одну только радость, чистую радость, без привкуса сожаления.
У лодочной станции он поднялся на ступеньки беседки, обвитой плющом. Облако растекалось по голубому небу густым чернильным пятном.
В этом еще солнечном беззаботном парке он был единственным, кого всерьез занимало то, что творится в вышине. Он знал, что небо испорчено.
Темная середина облака провисала все ниже. Серебристые края его зловеще дымились. Наползали тени, ветер укрылся в деревьях, по-кошачьи перебирая мягкие листья.
Потемнело. Вместе с душной темнотой опускалась тишина, ясно слышная сквозь шум города.
Несколько тяжелых капель звучно ударили о землю. Первая пристрелка, сигнал тревоги. Лебеди на пруду быстро плыли к дощатой будке.
Тулин поднял руку.
Давай! - негромко скомандовал он, взмахнул, и тотчас, включая грозу, вспыхнула молния. Еще. Еще, и крупный, сильный дождь наполнил парк плещущим шумом.
В беседку отовсюду сбегались люди. Отряхивались, смеялись, любуясь первой грозой. С карниза полилась, набухая, толстая, чуть поблескивающая струя. Ветвистый лиловый зигзаг молнии прорезал небо наискосок, упал где-то рядом, и холодный металлический свет проблеснул на тысячах мокрых листьев.
Хорошо! - одобрил Тулин.
Гром взорвался над головами, сотрясая воздух. В беседке ахнули. Тулин поднял мокрое лицо навстречу грохочущим обвалам. Стихи пришли сами собой, старинный торжественный ямб свободно ложился на могучий аккомпанемент грозы. Он читал громко, не слыша себя среди нарастающей канонады:
Чья неприязненная сила,
Чья своевольная рука
Сгустила в тучу облака
И на краю небес ненастье зародила?
Внезапно сверху из беседки насмешливо спросили:
Ну и как, удалось вам узнать?
Представьте, удалось, - резко ответил он, не оборачиваясь.
Больше всего он боялся показаться смешным.
А почему бы нет! - сказал он.
Как интересно! Прочтите, пожалуйста. Что у вас там дальше про грозу выясняется?
Никогда не видала живого поэта. Да еще мокрого. А как вы пишете стихи?
При помощи всяких катушечек, конденсаторов.
Скажи, пожалуйста, и что ж это за приборы? - Его расспрашивали поощрительно, как мальчика, который заврался, и тогда он ответил тем же тоном, пытаясь взять верх в этой игре:
Как бы вам объяснить доступнее? Ну, нечто среднее между пылесосом и велосипедом.
Ай-я-яй, как сложно!
Нет, он пользуется пишущей машинкой!
Холодильником!
Или штопором. С конденсатором!
К вашему сведению… - запальчиво начал Тулин, но орудийный залп грома заставил его вздрогнуть. Потом он долго не мог простить себе этого.
Наверху расхохотались.
Не бойтесь, поэт. Молния ударяет только в выдающиеся предметы.