Творческая неутомимость Булач Имадутдинович дважды выступал по Центральному телевидению СССР, и, как отзывались комментаторы того времени, с большим успехом. Именно тогда его называли на Центральном телевидении дагестанским Андрониковым.А сколько десяток лет он

Горе от ума написана Грибоедовым в 1825 году. Главный герой комедии Грибоедова «Горе от ума» Чацкий, с его восприятием аристократического общества Петербурга, является отражением самого создателя произведения.

Дворянин, представитель образованных молодых людей, обладающий ярким литературным, музыкальным талантом, владеющий несколькими европейскими и восточными языками.

Грибоедову, ведущему светский образ жизни, возмутившемуся на одном из аристократических приёмов преклонением присутствующих перед всем, что относится к иностранному, было высказано беспощадное предположение о его сумасшествии. Именно в этот период появляется сатирическая комедия в стихах, в которой гармоничное представленная картина русского общества.

Знакомство с представителями своего поколения, членами аристократического общества, Грибоедов начинает со знакомства с семьей Фамусова и его окружением.

Действие 1

Пьеса начинается со сцены, где проснувшаяся горничная Лизонька, жалуется на бессонную ночь. Причиной тому послужила тайная встреча Софьи, дочери Фамусова, хозяина дома, с её другом - Молчалиным. Она стучится в комнату хозяйки, из которой доносятся звуки музыки, чтобы предупредить её о наступившем новом дне.

Ускорить расставание Софьи с Молчалиным Лизонька пытается переводом стрелок часов вперед. Появившийся в покоях Фамусов, застаёт служанку за этой сценой и пытается заигрывать с ней, но услышав голос дочери, зовущей Лизоньку, поспешно удаляется. Под упреки служанки в неосторожно затянувшейся встрече, Софья прощается с Молчалиным.

Мнение служанки, что достойная пара Софье - полковник Скалозуб, имеющий и деньги и чины, в противоположность Молчалину, небогатому человеку с периферии. Появление Фамусова и его интерес к присутствию своего секретаря в покоях дочери прерывает приезд Чацкого, с которым Софью связывает детская дружба. Отъезд Чацкого навевает на Фамусова раздумье, кому из молодых людей принадлежит сердце дочери.

Действие 2

Следующее появление Чацкого начинается с вопроса к Фамусову о его сватовстве Софье. Ответ отца возлюбленной о том, что для начала неплохо бы службу пройти государственную, чины заработать. Реакция молодого человека на высказывание Фамусова формулируется Грибоедовым фразой, ставшей знаменитой: «Служить бы рад, прислуживаться тошно».

На это воззрение Чацкого Фамусов приводит в пример своего дядю Максима Петровича, который разбогател «прислуживая» при дворе. Это умение для Фамусова играет основную роль при достижении богатства и высокого звания при дворе положения в обществе. Приезд Скалозуба продолжает суждение Фамусова о свободомыслие Чацкого, его нежелании служить.

Заявление Чацкого о том, что он не будет преклоняться перед обществом с устаревшими суждениями, презрением к свободе. Появление Софьи, напуганной падением Молчалина с лошади, её упреки к Чацкому в его равнодушии к пострадавшему, приводят Чацкого к пониманию, кем занято сердце девушки.

Действие 3

Действие начинается объяснением Чацкого в любви к Софье и попыткой выяснить, кто больше мил её сердцу: Скалозуб или Молчалин. Софья уходит от прямого ответа, упомянув в разговоре, что ценит она в Молчалине мягкость и скромность. В доме Фамусова вечером состоится бал, слуги заняты встречей высокопоставленных и влиятельных в Москве людей. С одним из них Софья делится своими размышлениями о гордом характере Чацкого, нечаянно высказывая мнение о том, что он «не в своем уме».

Новость моментально становится достоянием всех собравшихся в доме Фамусова. Появление Чацкого переключает внимание гостей на его персону, рождаются новые подробности о его невменяемости. Неприкаянно бродивший среди гостей Чацкий пытается говорить с Софьей о московском дворянстве, которое готово преклоняться перед ничтожеством только за то, что оно имело честь рождения во Франции. Появление Репетилова и разговор с Загорецким о своем сумасшествии Чацкий услышал ы соседней комнате, не успев покинуть дом Фамусова.

Действие 4

Покидая апартаменты Фамусова, Чацкий размышляет о том, что послужило причиной обличить его в сумасшествии, кто источник этой злобной сплетни, достигли они Софьи или нет. Укрывшись в комнате швейцара, Чацкий становится свидетелем выяснения отношений Софьи, Молчалина и горничной Лизы.

Фамусов и его дочь определяют судьбы предавших их служанки Лизы и секретаря Молчалина. В этой сцене выясняется роль Софьи в появлении слуха о сумасшествии Чацкого. Последний монолог Чацкого в этом действии передаёт крушение его надежд и чувств, которыми он жил все эти годы. Испытав предательство, он уже не сожалеет о разрыве и решает покинуть навсегда Москву, поскольку не видит себя в фамусовском обществе.

Идея произведения

В каждом времени живут свои герои. Их судьбы проходят перед обществом, которое возносит их или не понимает их. Творец комедии «Горе от ума» оставил неизгладимый след в своем времени. Конфликт между представителями развивающегося и утрачивающегося свои позиции общественных структур, непонимание старого века новых движущих сил, отражены в произведении «Горе от ума». Грибоедов в своем творении обличает устои существующего светского общества, значит, вызывает слишком высокое внимание цензуры.

Александр Сергеевич Грибоедов вошел в русскую литературу как homo unius libri (человек одной книги). Комедия «Горе от ума» принесла ему славу блестящего комедиографа. В этом произведении парадоксально сочетались идеи гражданского, или социального, течения русского романтизма (представление о высокой предназначенности литературы, утверждение общественной ценности личности, провозглашение принципа народности и национально-самобытного развития) с просветительскими взглядами и со старой, но обновленной и преобразованной формой классицистической комедии. В «Горе от ума» нашли выражение и русская жизнь, и литературно-эстетическая программа автора.

Хотя другие произведения Грибоедова мало известны широкому читателю, он был довольно плодовитым автором. В университете он написал комедию «Дмитрий Дрянской» (явный намек на трагедию В.А. Озерова «Димитрий Донской»). В 1815 г. перевел французскую пьесу и выпустил ее под заглавием «Молодые супруги». Позднее совместно с Катениным сочинил комедию «Студент», с Н.И. Хмельницким и А.А. Шаховским – комедию «Своя семья, или Замужняя невеста», с А.А. Жандром – «Притворную неверность». Осенью 1823 г. совместно с Вяземским написал комедию-водевиль «Кто брат, кто сестра, или Обман за обманом». В эти же годы Грибоедов сочинил несколько стихотворений – «Давид», близкое по духу декабристам, «Хищники на Чегеме», в котором проявился интерес к воспроизведению национального колорита, и др. В том же ключе задумывалась и трагедия «Родамист и Зенобия» (1825), в которой проявились, судя по замыслу, республиканские симпатии автора. Носителем протеста в этом произведении выступает одинокая личность, но побеждает деспотизм при молчаливом согласии равнодушного общества. Известны и другие замыслы драматурга, в частности историческая трагедия о рязанском князе Федоре Юрьевиче, убитом, по преданию, Батыем. После создания «Горя от ума» в творчестве Грибоедова появляются романтические мотивы («Отрывок из Гете», представляющий свободный перевод «Театрального вступления к «Фаусту»», замыслы трагедий «1812-й год» и «Грузинская ночь»). В лирике усиливаются трагические мотивы («Освобожденный», «Прости, Отечество»).

В жанре комедии (до «Горя от ума») Грибоедов стремился совместить два ее вида – злободневную, памфлетно-сатирическую, «колкую», ставящую своей целью исправление нравов и критику враждебных художественных программ, и «легкую», светскую, свободную от нравоучений, с динамической интригой и непринужденным салонным диалогом, живость которого создается непринужденным разностопным стихом и острым языком, близким к разговорному.

По своим художественным пристрастиям Грибоедов принадлежал к «младоархаистам» и во время полемики «Арзамаса» с «Беседой любителей русского слова» встал на сторону последней, бывая на ее заседаниях. Еще раньше он включился в полемику с Н.И. Гнедичем по поводу переводов-переложений баллады Бюргера «Ленора» Жуковским и Катениным. Он решительно вступился за Катенина, критикуя приписанные Жуковскому «тощие мечтания», элегическую «слезливость», отвергая упреки Гнедича в грубости языка и называя его «врагом простоты».

Что касается социально-политических взглядов Грибоедова, то он разделял многие декабристские идеалы, но испытывал глубокий пессимизм по поводу их скорого осуществления, считая, что силы самодержавия значительно превосходят силы просвещенных дворян и что общество по своему быту и образу жизни не готово к переменам и останется враждебным ко всем их попыткам. По этим причинам он не вступил в тайную организацию. Привлеченный, однако, впоследствии к делу декабристов, был оправдан.

Точно неизвестно, когда возникает у Грибоедова замысел «Горе от ума». Есть свидетельства, что первые проблески будущего творения появляются в 1816 г. и даже, что маловероятно, в 1812 г., но большинство биографов и исследователей творчества драматурга склоняются к двум датам – 1818 г. и 1820 г. Точно можно лишь утверждать, что в эти годы общий план «Горе от ума» уже складывается в голове писателя.

В 1822 г. Грибоедов прибывает из Персии в Тифлис. Здесь он приступает к сочинению комедии и создает первые два акта. С ними в 1823 г. он уезжает в долгосрочный отпуск в Москву. Поселившись в тульском имении своих ближайших друзей Бегичевых, Грибоедов переписывает начало комедии и сочиняет третий и четвертый акты. Эта рукопись сохранилась и находится в Историческом музее в Москве. Она получила название «Музейный автограф».

В надежде поставить комедию на сцене и напечатать ее Грибоедов уехал в 1824 г. в Петербург. По дороге из Москвы в северную столицу, по его собственному признанию, его осенило, и он придумал «новую развязку» – сцену разоблачения Молчалина в глазах Софьи. В Петербурге он продолжал совершенствовать комедию, и к осени она была закончена, но ни представить комедию на театре, ни напечатать ее не удалось. Однако комедия стала известна всей России: в департаменте друга Грибоедова, крупного чиновника, драматурга и переводчика А.А. Жандра она была переписана во множестве экземпляров и разошлась по стране. Не было почти ни одной дворянской семьи, которая не имела бы списка или копии «Горе от ума». Эта содержащая множество исправлений и помарок рукопись, с которой составлялись списки, разлетевшиеся по стране, также сохранилась. Она получила название «Жандровской рукописи».

Неожиданно удача все-таки улыбнулась Грибоедову. Дружески расположенный к нему Ф.В. Булгарин собирался издать театральный альманах «Русская Талия на 1825 год». В конце 1824 г. альманах вышел в свет, и в нем была помещена в урезанном и искаженном виде (опубликованы лишь часть первого действия и почти все третье действие) комедия «Горе от ума».

Критика, уже знакомая с комедией в целом, теперь воспользовалась опубликованными отрывками и открыто выступила с ее оценкой.

Видный критик и журналист Н.А. Полевой писал о комедии восторженно, а драматурги-водевилисты и литераторы М.А. Дмитриев и А.И. Писарев встретили ее злыми эпиграммами и нападками. Затем за «Горе от ума» вступились писатель и критик О.М. Сомов, А.А. Бестужев и В.Ф. Одоевский. Пушкин, по его собственному признанию, «наслаждался», читая «Горе от ума», и особенно отметил меткость грибоедовского языка, сказав, что половина стихов комедии должна стать пословицами. В то же время после размышления над комедией он высказал несколько прозорливых замечаний о нарушении правдоподобия характеров и о немотивированности комедийной интриги.

Перед отъездом полномочным посланником в Персию Грибоедов подарил список комедии «Горе от ума» Булгарину с надписью «Горе мое поручаю Булгарину. Верный друг Грибоедов. 5 июня 1828 года». Эта рукопись с небольшими пометками автора получила название «Булгаринского списка».

Текст «Горе от ума» представляет собой уникальное явление, поэтому творческая история комедии получает особое значение. Дело в том, что драматург продолжал работать над комедией долгое время и не оставил окончательного текста. Как правило, наиболее авторитетным считается текст последней авторской публикации. Однако комедия Грибоедова полностью при его жизни не была опубликована. Знакомый всем текст составлен учеными-текстологами на основе сличения четырех источников: «Музейного автографа», «Жандровской рукописи», отрывков, опубликованных в альманахе «Русская Талия», и «Булгаринского списка».

Во времена Грибоедова на русской сцене господствовали два вида комедий: «легкая комедия» и «комедия нравов». Первая не ставила перед собой цель исправлять нравы, вторая делала такие попытки. Перед началом спектаклей или между актами, в дополнение к основной пьесе зрителей развлекали интермедиями, в которых разыгрывали сцены в духе водевилей. Иногда на театре водевили игрались в качестве самостоятельных произведений.

В некоторых списках комедии «Горе от ума» был предпослан эпиграф чисто водевильного свойства:

Судьба, проказница-шалунья,
Определила так сама:
Всем глупым счастье от бездумья,
Всем умным – горе от ума.

Замысел комедии с самого начала включал сочетание легкой светской комедии с комедией нравов и с водевилем. Выражение «горе от ума» пришло из водевиля, но лишилось водевильного шаловливого оттенка, и его смысл стал более серьезным, более драматичным. Но в окончательном заглавии комедии не сохранилось нравоучительного оттенка, свойственного содержанию комедии нравов и просветительской драматургии. В раннем названии – «Горе уму» подразумевалось, что основным «героем» был просветительский разум, и оно несло гораздо больше философского смысла, намекая на крушение просветительского разума. Чацкий в комедии – носитель отвлеченного ума, его сценический инструмент. Выражение «горе от ума» более связано, по замыслу Грибоедова, с индивидуальным лицом, с Чацким.

В новом заглавии Грибоедов подчеркнул, что Чацкий – главный герой, а ум – одно из его свойств, качеств, определяющее содержание личности и характера. В дальнейшей истории смысл названия «Горе от ума» относили уже не только к Чацкому, но и к автору, самому Грибоедову. Название стало символическим, потому в нем выразилось положение просвещенного и либерального дворянского интеллигента в 1-й четверти XIX в. Многие русские люди того времени могли сказать о себе, что они испытали горе от ума, и не раз сетовали на это обстоятельство. В названии комедии слышались и критика просветительского разума, и праведная досада человека романтической эпохи, не понимаемого обществом. В новом названии комедии есть легкость, но нет шаловливости. Оно удерживает серьезность и драматизм. И главное – в нем заострена парадоксальность: естественно, если причиной горя выступает глупость, но совершенно противоестественно, если причиной этому становится ум.

В окончательном заглавии не сохранилось нравоучительного оттенка, свойственного содержанию комедии нравов и просветительской драматургии. Это значит, что Грибоедов избегал излишней нравоучительности и не питал надежды на возможность исправления пороков комедийным действием и словом. Но драматург изменяет отношение и к легкой, светской, развлекательной комедии. Он устраняет из нее легковесность содержания и сохраняет непринужденный, изящный, эпиграмматический и афористический стиль, живость диалогов и остроту реплик.

Таким образом, Грибоедов воспользовался и комедией нравов, и легкой, светской, развлекательной комедией. Однако ни та, ни другая не могли ему помочь в освещении общественно значимого замысла.

Для воссоздания общественного конфликта Грибоедову понадобилась традиция «высокой» комедии, восходящая к Аристофану, а в новое время – к Мольеру. Как отметил Пушкин, «высокая» комедия близка трагедии, хотя и лишена обязательной для трагедии неумолимой роковой предначертанности судьбы.

Комедия «Горе от ума», содержанием которой стали большие общественные проблемы, написана в традициях жанра «высокой» комедии. Но общественные проблемы составили лишь одну линию конфликта. Другая связана с любовной интригой, и потому жанр «высокой» комедии нуждался в «прививке» комедии нравов и «легкой» комедии.

И те, и другие комедии различались также по форме организации действия. Если конфликт был обусловлен характерами, то такая комедия принадлежала к комедии характеров. Если же конфликт вытекал из положений, в которых оказывались действующие лица, то такая комедия называлась комедией положений. Пример типичной комедии характеров – «Ревизор» Гоголя, а комедии положений – «Стакан воды» французского драматурга Э. Скриба. Конечно, драматурги часто сочетали комедию положений с комедией характеров. В «Горе от ума» есть множество комедийных положений: слов Чацкого не слышит Фамусов, заткнув уши; падает в обморок Софья, услышав о падении Молчалина с лошади, и т. д.). Но в целом «Горе от ума» – комедия характеров, и ее действие развивается из противоречий, связанных с характерами персонажей.

В истории драматургии различались также театр действия (пьесы, более предназначенные для сцены) и «театр слова» (пьесы, более пригодные для чтения). Грибоедов добивался в «Горе от ума» согласия, гармонии между ними, но достичь их в полной мере ему не удалось. Монологи Чацкого обращены к партнерам не содержательно, а только диалогической внешностью. Чацкий обращает содержание диалогов и реплик к нам, зрителям, потому что трудно поверить, будто он надеется вразумить Фамусова, Молчалина, Скалозуба или Репетилова. Монолог по своему месту в сцене двоится: содержательно он обращен к зрителям, формально – к собеседнику. Поэтому каждый монолог Чацкого может рассматриваться не только неотъемлемой частью комедийной сцены, но и независимым от нее, вполне самостоятельным лирическим произведением. Наконец, в монологах Чацкого есть значительная доля авторского присутствия, авторской лирики. Их патетика характеризуется личной страстностью не только героя, но и автора. В этих монологах совмещены пышное красноречие, ораторский талант героя, его неравнодушная натура и одновременно голос автора. Стремясь мотивировать монологи Чацкого его характером, Грибоедов смягчал резонерскую, моралистическую, «учительскую» роль Чацкого.

Помимо комедийных, в создании «Горе от ума» заметно участие и других жанров: гражданской оды, близкой к ней обличительной сатиры. Монологи Чацкого, а отчасти и Фамусова – это своеобразные либо похвальные, либо сатирические оды, исполненные гнева и ярости. Конечно, похвалы Фамусова старым нравам выглядят иронично, но сам герой, произнося их, испытывает неподдельный пафос и нисколько не сомневается в правоте своей патетики.

Кроме «высоких» жанровых форм, легко заметить в «Горе от ума» и «низкие»: эпиграмму на явление или «на лицо», пародию на балладу, на сентиментальные сюжеты и язык. При этом «высокая» комедия мольеровского типа включала публицистику, нравоописание, любовно-психологическую драму, лирическую стихию.

С давних пор у комедийных персонажей имелся устойчивый набор комедийных ситуаций, которые авторы варьировали. Со временем сложились легкоузнаваемые и неизменные черты, которыми обладали театральные сценические маски, называемые амплуа. Некоторые актеры исполняли роли (амплуа) первых любовников, другие – добродетельных, но легковерных отцов, третьи – резонеров, насмешливо относящихся к глупостям персонажей и выражающих интересы автора, которые разделяют и зрители. Среди таких постоянных масок, театральных амплуа, была распространена роль служанки, наперсницы госпожи, или, по-театральному, субретки. Черты ее легко угадываются в Лизе, служанке Софьи. Не менее распространено было и амплуа первого любовника. Его роль отведена в комедии Молчалину, но осложнена тем, что совмещена с амплуа глупого любовника. А на маску ложного жениха у Грибоедова претендуют сразу три персонажа: Чацкий, Скалозуб и отчасти Молчалин. Роль ветреной дочери и главной героини играет Софья, а легковерного, но далеко не добродетельного отца – Фамусов. Чацкий напоминает сразу несколько сценических масок, несколько театральных амплуа.

Помимо амплуа злого умника, говоруна, ложного жениха, Чацкий выступает и в роли героя-резонера. Ему доверено в комедии быть рупором авторских идей и насмешливым судьей персонажей. Герой-резонер обычно выведен за пределы комического действия. Над ним по неписаным комедийным правилам запрещено смеяться. Потешаться над персонажами, учить или обличать их может только он. Обычно герой-резонер доносит до зрителя авторские идеи о государственном устройстве или проекты достижения общего блага. Стародум у Фонвизина – классический образец резонера – государственный муж и мудрый учитель жизни, наставник всех положительных персонажей, а через них – зрителей.

Итак, каждый персонаж вмещает различные амплуа, а Чацкий даже четыре: злого умника, говоруна, ложного жениха и героя-резонера. Грибоедов сопрягает разные маски в одном образе. И эта комбинация разных амплуа, порой противоречащих друг другу, создает особых героев, непохожих на персонажей прежних комедий. Такая непохожесть усиливается благодаря своеобразию национально-исторического содержания комедии.

В качестве образца «высокой» комедии для «Горя от ума» Грибоедов выбрал комедию «Мизантроп» Мольера. После знакомства с комедией Грибоедова современники сразу же отметили разительное сходство с мольеровским «Мизантропом», которое драматург и не думал скрывать. Как и в «Мизантропе», в «Горе от ума» герой находится в противоречии с обществом. Подобно «Мизантропу», в «Горе от ума» две линии – общественная и любовная. Герой «Мизантропа» – Альцест – представлен «злым умником». Такова же одна из масок Чацкого.

В «Мизантропе» (1666) выведен необычайно благородный герой – Альцест, который ненавидит людские пороки. Все, что он говорит о современном мире, совершенно справедливо. Альцест не хочет прощать развращенные нравы и презирает их. Он не хочет идти ни на малейшие уступки, вскрывая общественные язвы. Он разоблачает их, зло и едко смеется над ними и осуждает тех, кто относится к ним снисходительно. Он делит людей на «судей» и «хулителей», с одной стороны, и «хвалителей», и «льстецов» – с другой. Он видит, что «хвалители» и «льстецы» ненавидят злых и подлых людей, но все-таки угодничают перед ними и льстят им. Мир неискренен, и испорченность его – основной закон современного общества и отношений людей в нем. Так, мошенники и мерзавцы приняты во всех домах, их встречают с улыбкой, они всюду желанные гости. Доходя в своей неуступчивости до одержимости, до бешенства, Альцест взвинчивает себя и готов обрушить гнев на все человечество:

Нет, все мне ненавистны!
Одни за то, что злы, преступны и корыстны;
Другие же за то, что поощряют тех,
И ненависти в них не возбуждает грех,
А равнодушие царит в сердцах преступных.

Альцест составил себе твердое и ясное представление о том, каким должен быть мир, и не хочет ни за что его изменить. Если мир плох, то тем хуже для него, а он, Альцест, никогда не согласится принять его таким, каким он ему видится – льстивым, подлым, неискренним, корыстным. Отсюда постоянное раздражение Альцеста. Он не может говорить спокойно. Он жесток и беспощаден по отношению ко всему миру, а не только к недостойным лицам. Однако общество не изменяется, несмотря на обвинения Альцеста. И вообще оно не хочет меняться, а предпочитает устойчивость, надеясь на проявление снисходительности к недостаткам, слабостям и даже порокам. Альцест упорствует и соглашается на собственное разорение, отказываясь переменить свой взгляд на человеческий род. И тут оказывается, что этот скромник и ненавистник («мизантроп») людей одержим гордыней и мнит себя центром Вселенной, придавая частному судебному процессу значение великого события в жизни общества. В несдержанном Альцесте Мольер подмечает чрезмерную, выходящую за разумные пределы добродетель, которая превращается в крайность и граничит с противоположными ей свойствами. Из-за гордости и упрямой неуступчивости Альцест попадает в рискованные положения.

Альцест у Мольера представлен не только злым умником. Он еще и безумно влюбленный человек. Любовь не ослепляет Альцеста. И в этом отношении он не наивен. Он хорошо видит недостатки своей возлюбленной – Селимены, но не имеет сил справиться со своим чувством.

Так как Селимена, критикуя свет, остается все-таки внутри салонной культуры, не разрывает с ней, получается, что Альцест, отрицающий эту культуру, вступает в противоречие с собой: он должен бы ненавидеть и презирать Селимену, а он ее безумно любит. Принципы отношения к другим людям он не распространяет на себя и на Селимену. С непостижимой силой вопреки всему Альцест верит, что его любовь «исправит» Селимену, излечит ее от пороков общества. Если Альцесту не удается изменить мир, изменить всех, то он надеется, что хотя бы одно существо он избавит от недостатков. И потому слабость, в которой признается Альцест, на самом деле выражает всю силу его души: он стал бы несчастнейшим из людей, если бы отступился от своих взглядов и намерений. Он готов умереть, но не отказаться от своих убеждений. Он слишком горд, чтобы сдаться. И тут выясняется, что в сочетание «злой умник» Мольер вкладывает особый смысл. Мысли Альцеста вовсе не злы, а, напротив, благородны и возвышенны. Он действительно умен, и комедия не выявляет его пустоты. Содержание его взглядов не смешно, а Альцест, если иметь в виду смысл его речей, нисколько не смешон. И почему же тогда он выглядит сумасбродом и предстает в смешном свете? Почему умный человек, который понимает, что становится смешным, не может этого избежать и – иногда поневоле, а то и по собственной воле – попадает в смешное положение? И даже можно выразиться более решительно: не может не стать смешным?

Если речи Альцеста умны, то, следовательно, в том, что он смешон, виновато его поведение, форма, в которую облечено содержание его речей. Значит, слово «злой» в сочетании «злой умник» Мольер относил только к поведению Альцеста, к способам и приемам его общения с другими персонажами, с его нетерпимостью и невоздержанностью. Поведение Альцеста, его отношение к людям действительно не согласуется с поведением порядочного светского человека. Правила поведения светского человека в обществе были записаны в учебниках хорошего тона, которые выходили и во времена Мольера, и во времена Грибоедова. Альцест и Чацкий усвоили эти правила с детства, потому что с них начиналось воспитание дворянина в семье. К этому надо добавить, что правила светского поведения почти не изменились на протяжении столетий, разделяющих Грибоедова и Мольера. В учебниках XVII в. («Искусство нравиться при дворе», «Свойства порядочного человека», «Фортуна благородных людей») светский человек определялся сочетанием благовоспитанности с физическими и умственными достоинствами: он должен выглядеть изящно, хорошо танцевать, быть превосходным наездником и охотником, обладать ученостью, остроумием, умением поддерживать и вести беседу, почтительно обходиться с дамами, не упоминать о своих добрых качествах, но с готовностью хвалить чужие и не злословить ни о ком, оставляя пороки на совести их носителей. «Порядочный человек, – учили пособия по светскому воспитанию, – всегда излагает свои убеждения тем же тоном, что и свои сомнения, и никогда не возвышает голоса, чтобы получить преимущество перед теми, кто говорит не так громко. Ничего нет более отвратительного, чем проповедник в гостиной, благовествующий собственные слова и поучающий от собственного имени».

Если рассматривать Альцеста (и Чацкого) с точки зрения учебников по хорошему тону, то, конечно, он не может быть назван благовоспитанным человеком света. Но, может быть, он выглядит смешным именно потому, что нарушает нормы светского поведения? Отчасти это так, но и тут заключена не вся правда. Человек, нарушающий те или иные принятые нормы нравственности, выступает либо трагическим героем, либо преступником. Поскольку Альцест не преступник, то, следовательно, он трагический герой. Но трагический герой не может быть смешон. Значит, смешное – оборотная сторона трагедии, смешное должно быть не только формой поведения Альцеста, но и содержанием его характера. Форма поведения, избранная Альцестом, точнее, внутренне присущая ему, сросшаяся с его умом, с его душой, со всем его существом, оказывается глубоко содержательной. Она проистекает из тех свойств его натуры, которые повелевают Альцесту отвергать лесть и обличать порок, ненавидеть общество и презирать его. И тут следует вдуматься в противоречие, которое движет Альцестом: ненависть к порочному обществу совмещена с любовью к Селимене, которую Альцест должен бы презирать. Эта любовь многое объясняет: герой хватается за последнюю спасительную надежду – за любовь, за возможность благодаря любви «исправить» Селимену, перевоспитать ее душу. Не будь у Альцеста этой веры, он превратился бы в мрачного человеконенавистника, в скучного скептика и умника, которому чуждо добро. Однако Селимена «неисправима» так же, как и люди светского общества. Следовательно, Альцест при всем своем презрении к морали света еще и наивен. И это та неотъемлемая черта характера, которая иногда делает Альцеста смешным и ставит его в смешные положения. Следовательно, герой не только умен, но и наивен. Наивность, как известно, не только трогательна, но и смешна.

Смешно наблюдать, как умный человек неожиданно оказывается наивным, потому что ум, мудрость, казалось бы, несовместимы с наивностью. Однако сквозь смех в его наивности проступают ум и мудрость. Поэтому так трогает Альцест неизменностью своей любви к Селимене. Не надеясь переменить порочное и развращенное общество, он готов на поражение, на смерть, готов скрыться от всех ради сохранения честности и звания честного, не примирившегося с недостатками людей человека. Он готов

…уголок искать вдали от всех,
Где мог бы человек быть честным без помех!

Именно любовь оказывается тем состоянием, которое вполне совместимо с его характером и поведением, потому что в ней живут и сосуществуют крайности: чистота и безумие, искренность и неуступчивость, наивные уловки и нетерпимость. В случае с Альцестом видно, что, отстаивая свои убеждения, он различает только черные и белые тона. А это уже не только смешно, но и способно вызвать сострадание. Наивность становится чертой, сообщающей герою трогательность и трагичность.

Поскольку действительная жизнь предстает только в черных, а воображаемая – только в светлых тонах, то по этому признаку Альцест безошибочно узнается вечным юношей, который не желает взрослеть и расставаться с юностью, с ее жаром, пылом, с ее страстями, с ее свежестью восприятия мира, с горячностью, с нетерпимостью к порокам и всякому несовершенству, лицемерию, с ее неистовой, доходящей в правдолюбии до безумия и сумасбродства одержимостью.

Мольер, видимо, хотел примирить юношеский максимализм Альцеста с правилами хорошего тона. Но другие поколения читателей, зрителей, писателей и актеров несколько иначе поняли комедию «Мизантроп». Жан-Жак Руссо писал, что Альцест обличает людей не из ненависти к ним, а их любви к человечеству, желая, чтобы жизнь стала прекрасной и совершенной. Такой же точки зрения придерживался и И.А. Крылов, заинтересованный человеческим и литературным типом «мизантропа». Романтики увидели в Альцесте гонимого и терзаемого обществом гения, который выкрикивает свою боль. Уже в наше время Альцест воспринят яростным врагом всех форм лжи и всякого соглашательства.

Для уяснения сходного и различного между комедиями Мольера и Грибоедова существенно соотношение в обоих героях – Альцесте и Чацком – трагического и комического. Э. Золя сравнил Альцеста с Гамлетом. Чацкого тоже сопоставляли с героем трагедии Шекспира. Все это не случайно. Трагизм Альцеста и Чацкого обусловлен их конфликтом с настоящим и касается самых интимных, самых затаенных сторон души. Линия разрыва героев с современностью проходит через их сердца. Однако как раз в этом и заключено различие. Альцест противостоит духу нынешних, т. е. современных ему дней. Его идеал остался в прошлом. «Суровость доблести минувших поколений» несовместима с нравственной несостоятельностью нынешних «дней, привычек, стремлений». Альцест весь на стороне минувшего. Невозможность воплощения обещанного прошлой эпохой идеала – такова причина трагедии Альцеста.

Отношения Чацкого в комедии Грибоедова с прошлым и настоящим осложнены. С одной стороны, в сознании Чацкого резко сталкиваются национальное прошлое и новое, где предпочтение отдается нынешнему, а с другой – свое и чужое, иноземное, и тут предпочтения меняются: старинное, прошлое оказывается привлекательнее чужестранного нового. Но в целом Чацкий, в отличие от Альцеста, стоит за настоящее и отрицает устаревшие моральные нормы. Он видит идеал не в прошлом и даже не в настоящем (оно лишь ступень к более совершенному будущему), а в грядущем.

Таким образом, истоки трагического в комедиях и сходные (непримиримый конфликт с настоящим), и разные: для Альцеста идеал уже не воплощаем, а для Чацкого еще не воплощен.

Тем не менее с полным правом можно сказать, что «Горе от ума» во многом наследует «Мизантроп» Мольера. Грибоедов идет вслед за французским драматургом в осмыслении самого типа молодого человека, находящегося в противоречии с обществом. Для построения комедии Грибоедову были нужны дисциплина классицизма, строгость и стройность формы.

Как и в комедии «Мизантроп», речь идет об общественных пороках, которые отвергаются героем. Следовательно, и в этом отношении традиция «высокой» комедии была для Грибоедова актуальной. Однако общественная линия, составляющая сюжет, не сразу выступает наружу, а появляется постепенно. Завязывает интригу и затем развивает ее (и это как правило) любовная линия. Затем они сливаются и достигают кульминации. В «Горе от ума» кульминационный момент – третье действие, сцена вечера у Фамусовых, где Софья пускает слух, будто Чацкий сошел с ума. Отсюда обе линии идут вместе. В конце четвертого действия интрига развязывается. Обе линии – любовная и общественная – разрешаются: Чацкий узнает правду о любви Софьи и о том, что он чужд обществу, которое не только не боится его критики, его обличений, его насмешек, но и само переходит в атаку, выталкивает героя и вынуждает его бежать неведомо куда.

Грибоедов следовал классицистическим правилам трех единств не только потому, что они дисциплинировали его художественную мысль. Из развития интриги ясно, что драматург стремился мотивировать и объяснить каждое правило содержанием своей комедии. Так, единство действия (требование одной коллизии, одного конфликта) обусловлено непримиримым столкновением Чацкого с обществом и с его главными действующими лицами (Софьей, Фамусовым, Молчалиным). Единство места понадобилось Грибоедову потому, что конфликт происходит в доме Фамусова, символизирующем всю дворянскую Москву. Единство времени также получает свое оправдание: три года странствовал Чацкий, но мало изменился – остался прежним благородным, увлеченным, задорным молодым человеком, а один день в доме Фамусова открыл ему такое знание о мире, о людях, которое до этого дня было ему недоступно. Он сразу стал взрослым, менее восторженным.

Тема безумия от любви, сначала игривая, легкая в словах Лизы, постепенно получает зловещий оттенок: быстро распространяется слух, что Чацкий – сумасшедший в кругу истинно умных людей, таких как Фамусов, Хлестова, князь Петр Ильич Тугоуховский, Хрюмины. Слух обрастает подробностями, отыскиваются подлинные причины умопомрачения Чацкого, а Фамусов даже приписывает себе первенство в обнаружении самого факта («Я первый, я открыл!»). Здесь возникает тема «умного безумца». Ум оборачивается безумием. В самом деле, сумасшедшие, вероятно, сочли бы со своей точки зрения умного человека безумным. Таким и кажется Чацкий московскому фамусовскому клубу. «Безумным вы меня прославили всем хором», – говорит он. Но и Чацкому, «умнику» в комедии и человеку незаурядного ума, каким его замыслил Грибоедов, фамусовский мир тоже кажется безумным.

Завершает комедию тема мнимого безумия от недюжинного ума, который отвергнут миром. Причем герой считает этот мир поистине нелепым и безумным. Обе стороны конфликта – фамусовская Москва и молодой человек, отвергающий отжившие, по его мнению, представления, – сталкиваются в непримиримом противостоянии, в ходе которого не может быть достигнуто согласия. Конфликт неминуемо из комического перерастает в трагический. Раскалывается, в сущности, один уклад жизни: Чацкий тоже дворянин, тоже жил в Москве, тоже воспитывался в том же доме Фамусова. Сила Чацкого – в свежести впечатлений, в независимости мысли, в нетерпимости, в пылкости, с какими он отстаивает свои убеждения, невзирая на лица и на обстоятельства, которые могут ему повредить. Слабость – в той же нетерпимости, в той же пылкости, которые мешают ему обдумать поступки, трезво взглянуть на свою любовь, на роль просвещения, знаний, на барскую Москву. Могущество Москвы – в сплоченности, несмотря на мелкие, незначительные ссоры и распри друг с другом, несмотря на зависть и суету. Сила Москвы – в единообразии уклада и в единомыслии. Скрепляющее московских бар средство – сплетня, доходящая до нелепости. Слух, развивая сплетни и клевету, получает могущество всеобщности. Собственное мнение ценится лишь постольку, поскольку оно подтверждает общее. Иначе говоря, личность имеет значение лишь в том случае, если держится тех же взглядов, что и большинство. Все суждения немедленно приводятся к одному.

Конечно, и в Москве многое меняется, причем и в ту сторону, куда смотрит Чацкий, и в ту, куда смотрит Фамусов. Чацкому известно об этом, как и другим персонажам «Горе от ума». Гости Фамусова рассуждают о появлении пансионов, школ, гимназий, «ланкартачных учебных заведений», педагогического института, о том, что даже их родственники (двоюродный брат Скалозуба, племянник княгини Тугоуховской князь Федор) посвятили себя наукам и искусствам, читают книги и становятся ревнителями просвещения. Таких молодых людей (внесценических персонажей, упомянутых в комедии), принадлежащих к поколению Чацкого, разделяющих его образ мыслей и общественное поведение, еще немного. Но они уже появились. Чацкий, испытывая по этому поводу законную гордость, защищает их от нападок Фамусова и его круга.

Есть, однако, перемены другого рода: Чацкий и Фамусов недовольны французскими модами; Кузнецким мостом с его иностранными лавками; дурным, оторванным от национальных корней воспитанием детей из дворянских семейств; бездумным, рабским, слепым подражанием иностранному в одежде, в нравах. Для Чацкого засилье иностранной моды – отказ от самобытности, от самостоятельности русского ума. Для Фамусова мода – знак ненавидимой им новизны. Фамусов враждебен новой Москве и всему новому независимо от того, дурно оно или хорошо.

Именно Фамусов – главный антагонист Чацкого – вместе с гостями, со множеством внесценических персонажей олицетворяет Москву, а дом Фамусова – это и есть Москва в мини-атюре . Здесь господствует старый уклад – старые обычаи и старые нравы. Во главе дома стоит совсем неглупый, но легковерный отец (таково сценическое амплуа Фамусова). В доме его обманывают все: и слуги, и дочь. В своих речах Фамусов выглядит недалеким обломком прошлого. Но это обманчивое впечатление: Фамусов умен, недаром его речь метка и афористична. Суть в другом: почему умный человек выглядит глупцом и кажется таким? Да потому, что он держится отживших нравственных правил, сознательно, по собственной воле исповедует ушедшую в прошлое мораль и пытается сохранить свою московскую утопию. Причина фамусовской «глупости» – в упрямой косности и открытом неприятии всяких изменений, которые отрицаются заранее и рассматриваются как покушение на исконный и освященный традициями порядок. Фамусов отвергает реальность. А человек, оторванный от реальности, поневоле выглядит смешным и глуповатым.

В осуждаемой Чацким косности заключена мощная отрицательная сила Фамусова и московского общества. Люди фамусовского круга при чувстве опасности тут же объединяются и выступают против Чацкого. Они чувствуют исходящую от Чацкого угрозу своим интересам и стремительно, мгновенно сплачиваются, чтобы с беспощадностью отстаивать свои выгоды. Сила быта не только подавляет личность, но и превышает силы добра, которое оказывается хрупким и незащищенным. Это одна сторона фамусовского мира.

Другая заключена в его приспособляемости. Время не стоит на месте, и Москва меняет свой вид, меняет нравы. В ней появляются молодые люди, протестующие против устаревших обычаев и ратующие за службу делу, а не лицам. Они хотят служить не ради чинов и наград, а для блага и пользы Отечества, содействовать успехам просвещения. Чтобы служить с толком, они черпают знания из книг, удаляются от света, погружаются в учение, в размышление. Наконец они странствуют, чтобы лучше узнать мир. Эти новые лица представляют для Фамусова и фамусовской Москвы серьезную опасность, потому что они разрушают старый уклад. Фамусов и его общество вынуждены приспосабливаться к изменениям, если они намерены выжить в складывающихся новых условиях. Лучшие, идеальные времена Максима Петровича и Кузьмы Петровича для фамусовского круга прошли, но заветы предков памятны и святы. Фамусов, конечно, не думает сдаваться и обладает значительной силой. На стороне Фамусова будущее. Если Чацкий порывает со своим прежним окружением, покидает фамусовское общество, то Молчалин, напротив, стремится войти в него. Это значит, что фамусовская Москва отнюдь не стареет. В нее вливаются свежие силы, способные постоять за косные порядки и нравственные нормы.

Таким образом, Чацкий, не видя перемен в Москве в положительную сторону, не понимая, что случилось с Софьей, презирая Молчалина, тем самым недооценивает приспособляемость фамусовской Москвы к новым условиям. Он входит в дом Фамусова энтузиастом, уверенным в том, что нынешних успехов разума и просвещения достаточно для обновления общества, которое, как думает Чацкий, обречено на безвозвратное исчезновение. Кто же из здравомыслящих людей, недоумевает Чацкий, держится ныне правил, о которых столь «поэтически» вдохновенно рассказывает Фамусов, припоминая случай с Максимом Петровичем! Где же найдется безумец, иронизирует Чацкий,

Хоть в раболепстве самом пылком,
Теперь, чтобы смешить народ,
Отважно жертвовать затылком?

Нет, решает Чацкий, «век нынешний» уже пересилил «век минувший». «Век нынешний» совсем иной: «…нынче смех страшит и держит стыд в узде». «Недаром» нынешних «охотников поподличать» «жалуют… скупо государи». И затем он снова произносит приговор: «Нет, нынче свет уж не таков». Потому что для Чацкого само собой разумеется, что фамусовское общество скоро потерпит полный крах и его мораль исчезнет. Однако в случаях с Фамусовым, Софьей и Молчалиным Чацкий жестоко ошибается. Если в начале комедии он стоит высоко над обществом, то по мере развития действия его восторженность, энтузиазм постепенно угасают и он все больше чувствует зависимость от фамусовской Москвы, которая оплетает его вздорными слухами, непонятными отношениями, пустыми советами и всевозможной суетой. Чацкий – одиночка, бросающий вызов обезличивающему фамусовскому миру, чтобы не потерять лицо.

В лице Чацкого Грибоедов раскритиковал просветительские иллюзии, слишком безмятежное приятие жизни, беспочвенные мечтания «романтического» свойства. Ни в жизни, ни в литературе автор «Горя от ума» не жаловал романтизм. Однако само течение жизни и работа над комедией заставили Грибоедова несколько изменить свое отношение к романтизму, пересмотреть прежние взгляды. Грибоедов поставил Чацкого в ситуацию, которая выглядела вполне жизненной, но оказалась «романтической»: одинокий, всеми отвергнутый герой, который чужд обществу и которого враждебно настроенное общество не понимает и выталкивает из своей среды. То, что романтик Чацкий для отрицателя романтизма Грибоедова должен быть смешным, естественно. Но то, что молодой человек новой морали окажется в «романтической» ситуации, порожденной самой жизнью, возможно, было новостью для самого автора. Получалось, что вопреки общественным убеждениям и литературно-эстетическим взглядам Грибоедова романтизм не нечто наносное, привнесенное извне, «модное» и слишком «мечтательное», а самое что ни на есть злободневно-жизненное. Финал комедии представляет нам другого Чацкого – возмужавшего, повзрослевшего и поумневшего. Пережитое героями наложило на него неизгладимый отпечаток. Из героя, попадающего в комические положения, который порою выглядит смешным, Чацкий вырастает в героя трагического, понимающего, что в этом обществе ему нет места, что оно выталкивает его, безжалостно выбрасывает, не оставляя никакой надежды. Чацкий не может найти удовлетворения ни в службе, ни в светском кругу, ни в любви, ни в семье. В начале комедии мы видим уверенного в себе Чацкого, сознающего, что он выше московского светского общества. Финал комедии демонстрирует, что Чацкий не только не вышел победителем из конфликта с барской Москвой, но и вынужден спасаться от нее, чтобы сохранить себя как личность, как человека. Иначе не уберечься ему от сумасшествия, не метафорического, а настоящего.

Самое же главное состоит в том, что в душе Чацкого не преодолено столкновение между прошлым и настоящим. Коллизия прошлое – настоящее, принимающая форму «ум с сердцем не в ладу», опрокинута во внутренний мир Чацкого. Ум героя связан с настоящим, сердце – с прошлым. Трагедия Чацкого в его отношениях с Софьей обусловлена в немалой степени этим раздвоением. Сердце Чацкого живет прошлым – он вспоминает о прежней Софье, о детских играх с ней, об общих увлечениях, сердце хранит надежду на взаимность. Ум Чацкого это заветное с его сладкими мечтами и соблазнительными надеждами опровергает на каждом шагу. Отсюда – «мильон терзаний». Чацкий до самого последнего действия мечется между счастливым прошлым и безнадежным настоящим. Он уходит со сцены, потеряв надежду на личное счастье, полный сомнений в своей исторической победе.

Трагедийность Чацкого выражается в ситуации «бегства» из привычной среды, «отчуждения» от нее. В отличие от героев романтических поэм Чацкий бежит в никуда, надеясь хоть где-то отыскать «уголок», чтобы утешить «оскорбленное чувство».

Он обречен странствовать и оказывается неприкаянным странником, вечно неудовлетворенным и разочарованным искателем счастья. Эта позиция разочарованного странника очень близка герою романтиков, романтизму вообще. Скептически настроенный к романтизму Грибоедов финалом своей комедии вынужден признать, что романтический жест Чацкого, его «бегство» – следствие жизненных обстоятельств, углубляющих разочарование в обществе. Оно, перерастая в непримиримый конфликт, изгоняет героя из среды, к которой он принадлежал по рождению и воспитанию. Стало быть, сама жизнь порождает романтизм и романтических скитальцев, подобных Чацкому. Герой становится романтическим изгнанником вследствие того, что его убеждения, чувства, весь образ существования не могут быть примирены с фамусовской Москвой, где его ожидает духовная гибель и где он не может сохранить свое лицо. Жизнь делает Чацкого вынужденным романтиком, превращая его в изгоя. Не случайно некоторые произведения, задуманные Грибоедовым после «Горя от ума», намечены в романтическом ключе, в духе романтизма.

Чем возвышеннее и трагичнее становится образ Чацкого, тем более глупыми и пошлыми оказываются обстоятельства, в которые он попадает. Совершенно очевидно также, что образ Чацкого строится Грибоедовым на несовпадении лица и тех положений, в которых ему случается быть. При этом сценические маски Чацкого – ложный жених, говорун, злой умник, герой-резонер, умный скептик – каждый раз по-новому совмещаются друг с другом и образуют подчас противоречащие друг другу сочетания. Нет никакого сомнения в том, что Грибоедов поставил перед собой цель всячески возвеличить Чацкого. Одновременно он вовсе не хотел сделать его книжным, искусственным персонажем, а стремился придать ему черты живого человека. Поэтому Грибоедов сообщил Чацкому наивность, восторженность, молодой энтузиазм, нетерпеливость и горячность.

Чацкий первоначально довольно шутливо и даже беззаботно воспринимает фамусовский мир, не видя в нем опасной и грозной силы. Но эта наивная легкость ставит его иногда в сомнительные и странные для положительного персонажа положения. Например, Чацкий произносит монолог на вечере у Фамусова, но не замечает, что его никто не слушает. Здесь его положение напоминает положение Фамусова, который заткнул уши и не слышит известия о прибытии Скалозуба. Конечно, Грибоедов вовсе не хотел, чтобы Чацкий выглядел смешным. Мысль Чацкого взлетела высоко, он находится во власти негодования и не может остановить поток переполняющих его слов правды. Ему важно высказаться в полный голос. Вот почему ему безразлично (он стоит лицом к зрительному залу и спиной к сцене), слушают его или нет Софья и гости Фамусова. В этом случае он мыслился Грибоедовым трагическим лицом, произносящим суровые истины ничтожному обществу. Но персонажи не внимают Чацкому. А раз так, то его слово адресовано не действующим лицам, с которыми он должен общаться на сцене, а зрителю, и потому Чацкий оказывается тут героем-резонером, рупором автора.

Грибоедов вывел Чацкого возвышенным лицом. Но то, что возвышенный положительный герой, не лишенный трагизма, попадает в смешные положения и что между его сущностью и этими положениями наметилось противоречие, вызвало сомнение в совпадении замысла комедии с его исполнением.

Наиболее полно и принципиально возражал против плана комедии и художественного решения Грибоедовым образа Чацкого Пушкин. В письме к П.А. Вяземскому он отозвался так: «…во всей комедии ни плана, ни мысли главной, ни истины. Чацкий совсем не умный человек – но Грибоедов очень умен». В письме к А.А. Бестужеву Пушкин несколько смягчил свою оценку, но в отношении Чацкого остался тверд: «В комедии «Горе от ума» кто умное действующее лицо? Ответ: Грибоедов. А знаешь ли, что такое Чацкий? Пылкий, благородный и добрый малый, проведший несколько времени с очень умным человеком (именно с Грибоедовым) и напитавшийся его мыслями, остротами и сатирическими замечаниями. Все, что говорит он, очень умно. Но кому говорит он все это? Фамусову? Скалозубу? На бале московским бабушкам? Молчалину? Это непростительно. Первый признак умного человека – с первого взгляду знать, с кем имеешь дело, и не метать бисера перед Репетиловыми и тому под<обными>».

Пушкин усмотрел непоследовательность Грибоедова в том, что Чацкий замечает глупость Репетилова, а сам оказывается в таком же сомнительном и странном положении. Грибоедов, если следовать его замыслу, хотел представить Чацкого высоким героем, но этот герой попадает в комические положения, причем это отчасти предусмотрено, а отчасти не предусмотрено автором. Он произносит либеральные речи среди тех, кто понять его не может, и говорит тогда, когда его никто не слушает. Чем в таком случае он умнее Фамусова или Репетилова? Не получилось ли так, вопреки замыслу драматурга, что Чацкий на словах обвиняет Москву и ее обитателей, а на деле Фамусов и Репетилов разоблачают Чацкого? Или, витийствуя перед Фамусовым и его гостями, Чацкий невольно становится смешным и не очень умным? В этом случае он выглядит скорее ложным женихом, злым умником, т. е. комическим, сниженным персонажем, а не возвышенным и трагическим героем (эта роль ему уготована в финале комедии). Не годится он и на столь же высокую роль героя-резонера, рупора авторских мыслей, так как тому тоже неприличны комические положения.

Для такого мнения у Пушкина были основания. Пушкин сразу же отделил Чацкого от Грибоедова: Чацкий – добрый, благородный, пылкий, но, судя по его поведению (а не речам), не очень умный малый, тогда как Грибоедов, судя по речам Чацкого, очень умен (о его поведении зритель судить не может). Стало быть, Чацкий ведет себя наивно, он смешон, и роль возвышенного или трагического героя ему не по плечу. Но Чацкий высказывает умные мысли («Все, что говорит он, очень умно», – замечает Пушкин).

Откуда же грибоедовский герой взял умные мысли, если сам «не умен»? От автора, от Грибоедова. Более их взять было неоткуда. Грибоедов – вот единственный источник. «Там, где Грибоедов создает живые характеры, подобные Фамусову, Скалозубу, Загорецкому, Пушкин сразу же отмечает удачу драматурга» . Но как раз эти персонажи выражают себя по ходу действия. Герой же, задача которого состоит в обличении пороков, может иметь слабости и недостатки, но должен быть положительно умен. Без этого качества самые умные его речи не были бы оправданы драматургически. В комедии, не ставящей целью осуждение и наказание «умника», герой обязан остаться умным, причем у зрителей и читателей не может быть в этом никаких сомнений. Между тем Грибоедов дает повод усомниться в уме Чацкого.

Пушкин, конечно, прекрасно понимал, что дискредитация Чацкого не входила в намерения Грибоедова. Поэтому не надо защищать Чацкого от Пушкина, который постиг желание автора «Горя от ума» вывести положительно умного человека, но уловил также невольное, нежелаемое самим Грибоедовым превращение Чацкого в «пылкого, благородного и доброго малого». Место умного героя занял в комедии «добрый малый». Эта подмена Пушкина не удовлетворила, поскольку речи Чацкого лишались драматургического обоснования. Герой был поставлен, по мнению Пушкина, в такие драматические положения, которые привели к не предусмотренным автором результатам и повлекли как нарушение признанных законов комедии, так и неожиданное изменение характера Чацкого. Это несовпадение замысла и воплощения требовалось устранить. Каким образом? Только путем ввода авторского голоса, который, опять-таки непредумышленно, ворвался в комедию. С точки зрения Пушкина, получается так, что в комедии «Горе от ума» неожиданно появляется еще одно действующее лицо – Грибоедов. Чацкий участвует в действии и произносит монологи, но содержание речей принадлежит не ему, а незримому Грибоедову, который незадолго перед тем беседовал с Чацким, внушил ему свои идеи, а тот взялся их пересказать на сцене, не особенно соображаясь со сложившимися обстоятельствами и возникшими ситуациями.

С точки зрения Пушкина, это произошло потому, что Грибоедов не преодолел до конца правил драматургии классицизма. Реализм грибоедовской комедии еще очень условен, хотя в ней сделан огромный шаг вперед в направлении реализма, особенно в передаче нравов и характеров общества, в языке и стихе. Однако автор выглядывает из-под маски Чацкого, тогда как авторская мысль обязана вытекать из драматургического действия.

Таким образом, центральная теоретическая проблема, имевшая для Пушкина огромный практический интерес, заключалась не в частностях построения комедии и даже не в образе Чацкого, а в границах выражения авторского сознания в различных жанрах, в данном случае – в комедии. Пушкин оценивал комедию «Горе от ума» с позиций историзма и новых реалистических исканий, которые свойственны его творчеству в Михайловском, в период работы над «Евгением Онегиным», лирикой, балладами, «Борисом Годуновым» и «Графом Нулиным». Не осуждая законов комедии, избранных Грибоедовым, он убедительно показал, что традиционные рамки классицистической комедии, как бы они ни были творчески переработаны, уже недостаточны для новых – пока еще слагающихся – принципов реалистического искусства.

Оценка Пушкиным комедии «Горе от ума» отражает один из начальных этапов формирования реализма и в значительной степени объясняется художественными задачами, стоявшими не только перед Пушкиным, но и перед всей русской литературой. Пушкин, точно определивший слабости классицизма и романтизма, уже двинулся дальше, и в свете пройденного расстояния ему яснее открылись противоречия комедии. Отзыв Пушкина о «Горе от ума» – несомненное тому свидетельство. На переходе от классицизма и романтизма к реализму русская литература явила обществу вечно живую, наполненную смехом и искрометным умом комедию, в которой, однако, не были разрешены главные трудности драматического рода и комедийного жанра.

Чацкому – центральному действующему лицу, близкому автору и далекому от него, кроме основного антагониста Фамусова и пародийного персонажа Репетилова, противопоставлен еще один антагонист – Молчалин. Чацкий справедливо считает его бессловесным ничтожеством, приравнивая к животному в человеческом обличье (слово бессловесный в тогдашнем употреблении было отрицательным признаком животного, отличающим его от людей). Чацкий не может поверить, что Молчалин стал избранником Софьи, но иронически допускает, что тот сделает удачную служебную карьеру. Однако ирония Чацкого не совсем уместна: Алексей Степаныч, пока еще не вошедший в силу, уже отовсюду вытесняет Чацкого и подобных ему. Грибоедов очень точно и тонко подметил, откуда фамусовское общество черпает пополнение.

Основная черта Молчалина – подлость . Он входит в фамусовский мир из провинциального и непросвещенного круга. Он безроден («Безродного пригрел и ввел в мое семейство», – говорит Фамусов), но, вероятно, дворянин . Провинциальность и безродность – важные признаки молчалинского мира.

В комедии Грибоедова есть два центра – Петербург и Москва. Петербург связан с нововведениями, с новой моралью, с новыми общественными отношениями. Петербург – динамичный центр преобразований. Ему противостоит Москва – столица косности . К ней явно примыкает и вся провинциальная Россия. Понятия, сложившиеся в петербургской среде просвещенных дворян, о личном достоинстве, о недопустимости лести, искательства, чинопочитания, противостоят морали Москвы и глухой, непросвещенной провинции. Именно оттуда Молчалин вынес убогие и устаревшие моральные правила и нравы («Мне завещал отец…»). Идеал Молчалина («Награжденья брать и весело пожить») столь же стародавен, сколь и живуч. Он вполне согласуется с московским укладом жизни и с установившимся и господствующим во всей России «государственным бытом», не побежденным пока петербургскими начинаниями.

В комедии Молчалину даны две роли – глупого любовника и сердечного друга Софьи, платонического воздыхателя. Вторая роль осложнена тем, что Молчалин Софью не любит и презирает. Он не настолько, однако, глуп, чтобы надеяться на брак с Софьей и потому у него нет, в отличие от Репетилова, согласно поведанной им истории о своей женитьбе, карьерных соображений. Как у одного из центральных персонажей, у Молчалина есть двойник – Загорецкий. Молчалина соединяет с ним угодничество, оба – мастера услужить.

По характеру Молчалин двойственен – с одной стороны, у него подлая, а с другой – угодливая натура. Такой характер связан с положением Молчалина. Он принадлежит как будто к господам (чиновник, секретарь Фамусова, принят в дворянском кругу) и к слугам (недаром Фамусов видит в нем слугу, Хлестакова указывает ему на место: «Молчалин, вон чуланчик твой, Не нужны проводы; поди, Господь с тобой», а сам Молчалин тянется к слугам, в частности объясняется в любви Лизе). Эта двойственность Молчалина выражается в том, что он боится Фамусова, но не может отказаться от угождения Софье, и потому «принимает вид» ее любовника. Не любя, он становится любовником. Он частый гость в спальне Софьи, но не как пылкий возлюбленный, а по обязанности слуги, выполняющего должность платонического воздыхателя. Обманывая Софью, он обманывает и Фамусова: дрожа перед ним и зная, что тот никогда не допустит его женитьбы на своей дочери, он все-таки втайне от Фамусова посещает ее.

Человеческие качества Молчалина впрямую согласуются с его жизненными правилами, которые он четко формулирует: умеренность и аккуратность. «Ведь надобно ж зависеть от других». Он и бессловесен потому, что в его лета «не должно сметь Свое суждение иметь». Однако его молчаливость пропадает, когда Молчалин оказывается наедине с Лизой. Тут он, напротив, весьма красноречив, в его языке угадываются два речевых потока. Один – мещанско-чиновничий, свидетельствующий о его низком, «подлом» происхождении и связанный с грубостью чувств, с подлостью, примитивностью душевных свойств («Я в Софье Павловне не вижу ничего завидного», «Пойдем любовь делить Плачевной нашей крали», «Без свадьбы время проволочим…», «Есть у меня вещицы три…», «прехитрая работа», «Снаружи зеркальцо, и зеркальцо внутри»), а также с угодничеством, ласкательством, лестью («По мере я трудов и сил…», «Нет-с, свой талант у всех…», «Два-с: Умеренность и аккуратность», «Вам не дались чины, по службе неуспех?», «Не смею моего сужденья произнесть»). Другой – книжно-сентиментальный. Молчалин недаром усердно посещал Софью. Он усвоил от общения с ней сентиментально-книжный язык жестов и влюбленных поз – безмолвных вздохов, робких и долгих взглядов, взаимных нежных пожатий рук. И такую же сентиментально-книжную утонченную чувственную речь, которая сращивается у Молчалина с мещанско-сусальным, приторно-сладким языком, изобилующим уменьшительно-ласкательными словами («Веселое созданье ты! живое!», «Какое личико твое!», «Подушечка, из бисера узор…», «Игольничек и ножнички, как милы!», «С духами сткляночки: резеда и жасмин», «Кто б отгадал, Что в этих щечках, в этих жилках Любви еще румянец не играл!», «Мой ангельчик, желал бы в половину К ней то же чувствовать, что чувствую к тебе; Да нет, как ни твержу себе, Готовлюсь нежным быть, а свижусь и простыну», «Дай обниму тебя от сердца полноты», «Зачем она не ты!»).

Некоторые переклички образов и мотивов в словах Молчалина и Софии намекают на то, что Молчалин легко усваивает искусственную книжную культуру и что уроки Софии не пропали даром. Молчаливый платонический воздыхатель и влюбленная в него барышня становятся нравственно опасно близки.

Это сближение Софии и Молчалина знаменательно: в нем угадываются резко отрицательное отношение Грибоедова к сентиментализму, карамзинизму и новейшему романтизму. Особенно отчетливо осуждение сентиментализма выступает в образе Софьи .

Софья Павловна Фамусова названа Грибоедовым девушкой неглупой. Само имя «София» в переводе с греческого означает мудрость. Такие девушки, наделенные умом и добротой, в русском комедии и в литературе эпохи Просвещения всегда были главными героинями. Одна из них, выведенная в «Недоросле» Фонвизина, до конца стоит против царства глупости, выдерживая напор Простаковых, и находит счастье с возлюбленным Милоном.

Грибоедова и здесь занимает вопрос: почему неглупая девушка, которая могла бы быть настоящей подругой Чацкому, составить его счастье (недаром в отроческие годы Чацкий был героем ее романа) и вместе противостоять косной фамусовской Москве, изменяет своим ранним духовным и душевным потребностям и по собственной воле, избрав возлюбленным ничтожное существо, попадает в глупое, комическое положение? Грибоедов словно иронизирует над именем Софьи: какая уж тут мудрость, если в конце комедии героиня узнает, что она жестоко обманута и обманулась. Более даже обманулась, чем была обманута, потому что не Молчалин играет активную роль в романе Софьи, а она сама.

Есть выражение: любовь слепа. Оно столь же живуче и справедливо, как прямо ему противоположное: любовь умна и прозорлива. Это происходит потому, что нельзя указать причину, по которой один человек полюбил другого. Полюбил – и все. Любовь не отвечает на вопросы, которые задает рассудок. Но, не в силах разумно объяснить, почему один человек полюбил другого, люди вполне могут понять, почему данная любовь оказалась возможной и почему она оказалась «слепой», лишенной мудрости.

Если три года не изменили Чацкого (он по-прежнему верит в разум, по-прежнему любит Софью, по-прежнему насмешливо смотрит на Москву), то Софья за те же три года переменилась. Причина, намекает Грибоедов устами Фамусова, – женское московское воспитание, оторванное от национальных корней. Софья воспитана «мадамой», француженкой, падкой на деньги. Она окружена московскими тетушками. Москва победила ее своими привычками, нравами, обычаями, затхлой, застойной атмосферой. В ней легко поглупеть даже умному человеку. Фамусов становится глупцом по обычаю, держась стародавних жизненных правил, Софья – по «слепоте». В отличие от Фамусова она не противница новизны, но из всевозможных новшеств усваивает то, что противоречит подлинным национальным устоям и коренным нравам. Французское влияние – мода, лавки Кузнецкого моста, чтение французских книг. Невиданная смелость (приглашение Молчалина к себе в спальню ночью) навеяна именно романами, большей частью сентиментальными, романтическими балладами, чувствительными историями. Казалось бы, София не страшится, в отличие от Фамусова, Молчалина и Лизы, чужого мнения: «Что мне молва? Кто хочет, тот и судит…», «А кем из них я дорожу? Хочу люблю, хочу скажу», «Да что мне до кого? до них? до всей вселенны? Смешно? – пусть шутят их; досадно? – пусть бранят». «Иначе расскажу Всю правду батюшке, с досады. Вы знаете, что я собой не дорожу» – такие фразы слышатся из уст Софьи. И в этом видна горячая, цельная натура, готовая отстаивать свое право на любовь. Но все дело в том, что в этом несходстве для Грибоедова заключено чуждое русской девушке и женщине качество. Им более к лицу, согласно национальным нравам, кротость, послушание, а не вызов воле родителей. Капризное самодурство, самовосхваление и смелость суждений – это скорее удел московских тетушек, чей колоритный образ в лице Хлестовой, княгини Тугоуховской тоже выведен в комедии. Но в данном случае презрение к молве, с точки зрения Грибоедова, – не только проявление личного достоинства, а и результат чтения французских книг, где героини во имя любви забывают «и женский страх и стыд», теряют целомудрие и прилюдно, не стесняясь, обнажают свои чувства. В Софье Грибоедов видит страшную смесь московской барыни, злобной кумушки, которая пускает сплетню о сумасшествии Чацкого, и напичканной французскими книгами барышни из сентиментального романа, готовой ночь напролет любезничать с молодым мужчиной в своей спальне и падать в обморок из-за пустяка, демонстрируя свою особую чувствительность. Чацкий винит во всем Москву, Фамусов – французов и Кузнецкий мост. Но, спрашивается, ради кого все жертвы Софьи? Ради ничтожного, подлого существа. Значит, отстаивая свое мнение, свою любовь, готовясь пожертвовать собой, София действует в «ослеплении». Она как бы пребывает в состоянии любовного помешательства. В ее голове все смещается и все принимает иной, ненормальный вид.

По замыслу Грибоедова, в этом наиболее всего виноваты французское воспитание, влияние и моды. Именно вследствие их София вообразила себя сентиментальной героиней «чувствительного» романа. Ее душа выбрала платонического возлюбленного, молчаливого, тихого, робкого не в пример смелому и самостоятельному Чацкому и типично московскому жениху Скалозубу, ограниченному, но богатому и быстро продвигающемуся по службе. Как сентиментальной героине, в роль которой вошла Софья, ей нужен мечтательный и чувствительный, без слов понимающий ее собеседник, перед ним раскрылась бы ее нежная и жаждущая любви душа. Понятно, что угодливость Молчалина София принимает за доброту души, за простоту нрава, за уступчивость, скромность. Молчалин для Софьи не скучен, потому что она придумала его и наградила предмет своей любви спокойствием, идеальной нравственностью, твердыми и высокими моральными свойствами. София не допускает мысли, что Молчалин притворяется и обманывает ее. То, что в Молчалине с первых его слов открыто для Чацкого, – низость, подлость души, для Софии скрыто за семью печатями. Чацкий до последнего свидания Софии с Молчалиным не может поверить, что София влюбилась в Молчалина. Он называет ее притворщицей, обманщицей и только при разъезде гостей узнает правду. Узнает, что ни обмана, ни притворства не было и что он, Чацкий, обманывая себя, лучше думал о Софье, чем она оказалась на самом деле. Грибоедов смеется, иронизирует и над Чацким, и над тем, как Софья изливает жар своей души перед ничтожным человеком. Своеобразной пародией на любовь Софии к Молчалину и на сюжет, придуманный Софией, оказывается рассказанный ею «сон», очень похожий на баллады Жуковского. Тут и цветистый луг, и милый человек, вкрадчивый, тихий, робкий. Наконец, темная комната, внезапно разверзшийся пол, оттуда появляется Фамусов бледен как смерть, дыбом волоса, с громом распахнутые двери, в которые вламываются чудовища. Они вместе с Фамусовым отнимают возлюбленного и увозят его, истошно кричащего. Тут София проснулась, совсем как Светлана в балладе Жуковского, и Грибоедов устами Фамусова повторяет заключение баллады («В ней большие чудеса, Очень мало складу»): «Где чудеса, там мало складу». Смысл этого повтора ясен: София придумала себя, придумала Молчалина, и все это вместе – результат любовного дурмана и новомодных литературных поветрий и веяний. И потому в финале комедии она терпит полное крушение: выдуманный ею сентиментальный сюжет рушится. Ее возлюбленный оказывается не платоническим воздыхателем, каким он притворялся, а расчетливым, корыстным и, главное, низким и подлым человеком. Самой же Софии угрожает домашняя опала и ссылка – Фамусов намерен заточить ее в глуши, в деревне. Тут-то, словно в насмешку, сбывается и дурной «балладный» сон: отец разлучает Софию с Молчалиным и удаляет их в разные концы империи. Софии некого винить – она сама виновата в том, что впала в обман. Причина, почему ее любовь к Молчалину стала возможной, заключена в ее подчинении нравам старой Москвы и в пристрастии к французским модам, к сентиментальной литературе. Тем самым Софья вытравила из своей души коренные национальные начала, и это привело ее к катастрофе.

Остальные лица в комедии – Скалозуб, Лиза, Репетилов, Хлестова и другие – тоже очерчены резко и воплощают в себе различные московские типы и нравы. Они тоже связаны с определенными театральными амплуа. Скалозуб, например, глуповатый служака и «мнимый жених», Лиза – субретка, наперсница госпожи. Каждому из них Грибоедов придал одну или две оригинальные черты. Так, Хлестова громогласна и груба в своем прямодушии. Скалозуб, помимо всего, еще и армейский щеголь («Хрипун, удавленник, фагот»), который перетягивает ремнем талию, чтобы грудь выпирала колесом и голос напоминал рык. Лиза изображена в духе шаловливой и ловкой служанки, знающей себе цену, умненькой, но не корыстной, не «падкой на интересы». В целом же второстепенные персонажи принадлежат фамусовской Москве и поэтому представляют ее характерные типы и нравы, не выделяясь из общей среды.

Комедия Грибоедова, как и басни Крылова, демонстрировала путь к реалистическому искусству слова, минуя стадию романтизма, хотя герой, независимо от воли автора, в известной мере подчинившегося логике развития характера, в финале становится своего рода романтическим скитальцем, которого «отчуждает» общество и от которого он спасается «бегством».

Реалистические тенденции проявились, главным образом, в описании нравов, в изображении быта и характеров отрицательных персонажей, в широком использовании разговорного языка, в особенности устного «московского наречия», в виртуозном владении вольным разностопным ямбом, который способствовал созданию естественной, непринужденной и живой речи. Однако реалистические свойства комедии воплотились в «Горе от ума» лишь частично. Основное препятствие, вставшее перед Грибоедовым, – то же, что и перед искусством классицизма и романтизма: художественно не убедительный способ выражения авторской точки зрения. В классицизме герой (резонер) идеологически сближен с автором и является его рупором. В романтизме между героем и автором существует эмоциональная общность. Герой не отделен от автора и говорит авторским «голосом». Между тем задача заключалась в том, чтобы авторская позиция выявлялась и была ясна в поэме, в прозе и особенно в комедии, в драматическом роде из самого действия, из взаимоотношений действующих лиц, где каждый персонаж, в том числе и главный герой, говорили бы своими голосами.

Принципиальные художественные противоречия проблемы автор – герой, свойственные классицизму и романтизму, были теоретически и практически решены в творчестве Пушкина («Борис Годунов», «Граф Нулин», «Полтава», «Евгений Онегин» и прозаические произведения). Это открыло широкие перспективы для развития реалистического искусства слова.

Классицизм, сентиментализм, романтизм, реализм, творческая история, высокая комедия, комедия характеров, комедия положений, комедийные и театральные маски, амплуа, единство действия, единство места, единство времени, вольный стих, разговорный язык.

1. Кратко расскажите о жизненном и творческом пути Грибоедова.

2. Расскажите о творческой истории комедии «Горе от ума».

3. «Мизантроп» Мольера и «Горе от ума» Грибоедова. Сходство и различие интриги. Образ героя-умника.

4. Две линии в сюжете комедии и развитие действия. Завязка, кульминация и развязка.

5. Как поставлена и разрешена проблема «ума» в комедии?

6. Мир Чацкого и мир Фамусова. Как распределены действующие лица?

7. Различные амплуа Чацкого, Молчалина и Фамусова. Приведите примеры.

8. Роль Софьи в интриге комедии.

9. Почему неглупая девушка попала в глупое положение?

10. Чацкий: герой-резонер или самостоятельное лицо? Чацкий и Грибоедов, герой и автор – каковы их отношения?

11. Пушкин о комедии. Поясните пушкинскую позицию.

12. В чем функция Репетилова?

13. Молчалин: персонаж прошлого или будущего? Маски Молчалина.

14. Как преобразованы в комедии классицистические единства?

15. Расскажите о стихе и языке комедии.

16. Значение комедии в истории литературы.

Аникст А. Теория драмы в России от Пушкина до Чехова. М., 1972.

Асмус В.Ф. «Горе от ума» как эстетическая проблема. – В кн.: В.Ф. Асмус. Вопросы теории и истории эстетики. М., 1968.

Борисов Ю.Н. «Горе от ума» и русская стихотворная комедия: У истоков жанра. Саратов, 1977.*

«Век нынешний и век минувший…»: Комедия «Горе от ума» в русской критике и литературоведении. СПб., 2002.*

Гершензон М.О. Грибоедовская Москва. М., 1991.

«Горе от ума» в русской критике. М., 1987.

А.С. Грибоедов. Творчество. Биография. Традиции. Л., 1977.

Лебедев А.А. Грибоедов. Факты и гипотезы. М., 1980.

Лебедев А.А. «Куда влечет тебя свободный ум». М., 1982.

Медведева И.Н. «Горе от ума» А.С. Грибоедова. М., 1974.*

Пиксанов Н.К. Комедия «Горе от ума». Он же. История текста «Горе от ума» и принципы настоящего издания. – В кн.: А.С. Грибоедов. Горе от ума. М. («Литературные памятники»), 1969. То же – М., 1987.*

Степанов Л.А. Драматургия А.С. Грибоедова. – В кн.: История русской драматургии XVII–XIX века. Л., 1982.*

Степанов Л.А Эстетическое и художественное мышление А.С. Грибоедова. Краснодар, 2001.*

Примечания:

Ему принадлежат замечательная сатира «Дом сумасшедших» и перевод знаменитой книги французского поэта Делиля «Сады».

Лотман Ю.М. Поэзия 1790-1810-х годов. В кн.: Поэты 1790-1810-х годов: («Библиотека поэта». Большая серия), Л., 1971. С. 54.

Винокур Г.О. Избранные работы по русскому языку. М., 1959. С. 278–279.

В новейшей научно-популярной и критической литературе сделаны странные, часто искажающие авторский замысел и его исполнение, попытки унизить Чацкого и возвысить его антагонистов и противников. Например, А.П. Ланщиков («Горе от ума» как зеркало русской жизни. – «Литература в школе». 1997, № 5) укоряет Чацкого за смешение петербургского с французским. Чацкий, по его мнению, воюет не с Фамусовым и Молчалиным, а с православно-патриотической Москвой: «За три года праздных скитаний из души юного народолюбца выветрился весь дворянский демократизм особого московского замеса; если князь Тугоуховский глух клинически, то Чацкий глух душевно». В «новаторском» переворачивании смысла комедии А.П. Ланщиков не одинок. Его предвосхитил А. Баженов (Треугольник «Горя». – «Литературная учеба». 1994. Кн. 5), который в заслугу Грибоедову поставил некое покаяние: «Он первый нашел в себе мужество для покаяния». Выдуманное А. Баженовым «покаяние» состоит в следующем: Грибоедов, оказывается, раскритиковал, высмеял и назвал «безумцем самого критика-разрушителя», т. е. Чацкого, о котором «теперь сказали бы интеллигента». Далее автор написал про «гибель» (?) Молчалина, связываемую им с двумя случайностями: наверху тихо крадется Софья, а внизу «пыхтит» сумасшедший Чацкий. Если Чацкий, по мнению автора, – разрушитель, то Софья – устроительница мира, ею владеет христианский идеал.

Аникст А. Теория драмы в России от Пушкина до Чехова. М., 1972. С. 55.

Пушкин считал, что Грибоедов «пожалел» Молчалина («недовольно резко подл») и советовал усилить эту черту.

Косвенным доказательством служат слова Софьи, которая искренно удивляется тому, что Чацкий предположил возможность брака знатной дворянки с танцмейстером («Как можно…»). Между тем сама Софья надеется на союз с Молчалиным. Препятствием служит бедность, а не происхождение.

На это обратил внимание Вяземский, посетовав на то, что Москва изображена не с надлежащей правдивостью, а только со своей отрицательной стороны.

И.А. Гурвич в статье «Утверждение ненормативной драматургии (Грибоедов)» (см.: Гурвич И.А. «Проблематичность в художественном мышлении (конец XVIII–XX вв.)» Томск, 2002), кроме влияния сентиментализма на характер Софьи, отмечает также ее морализм. Автор считает, что Чацкий для Софьи не опасный вольнодум, а злоязычник. Автор ссылается на сцену обморока Софьи и пишет, что свой обморок Софья истолковывает не как испуг влюбленной женщины, а как признак человеческого участия (можно доброй быть ко всем и без разбору). Однако из сцены ясно, что словами о человеческом участии героиня прикрывает свое подлинное чувство. Ее чувствительность – не более чем уловка влюбленной женщины. Грибоедов и здесь дает понять, что не одобряет сентиментальность.

Другой автор, Ю.В. Лебедев (см.: Лебедев Ю.В. «Загадка» «Горя от ума» А.С. Грибоедова. Время и текст: Историко-литературный сборник – СПб., 2002), не отрицая сентиментальных наклонностей Софьи, настаивает на том, что и Чацкий, и Софья – герои-романтики. По мнению Ю.В. Лебедева, «Софья ускользает от Чацкого в параллельный мир чуждой декабристскому романтизму «карамзинской» культуры, в мир Ричардсона и Руссо, Карамзина и Жуковского. Романтическому уму она предпочитает романтическое сердце. Чацкий и Софья – лучшие представители своего поколения – олицетворяют два полюса русской культуры 1810– 1820-х гг.: активный гражданский романтизм декабристов и поэзию чувства и сердечного воображения карамзинистов. Оба героя-романтика в освещении Грибоедова-реалиста терпят сокрушительное поражение, сталкиваясь с реальной сложностью русской жизни. И причины этого поражения сходны: если у Чацкого ум с сердцем не в ладу, то у Софьи – сердце с умом» (с. 53). Однако здесь было бы уместно некоторое уточнение: если Софья начиталась сентиментальных книг и прониклась сентиментальными веяниями, то, с точки зрения Грибоедова, это ложное направление ее духовного и душевного развития, наносное и чуждое русской девушке поветрие, своего рода «заблуждение» души; что же касается Чацкого, то его «романтизм» – это прежде всего житейский романтизм, отличающийся романтикой молодости, увлеченностью новыми идеями, нетерпеливостью, синонимичный наивности и неопытности. Это скорее «романтизм» поведения, а не идей. Поэтому слишком сомнительно, чтобы Грибоедов считал Чацкого и Софью «детьми больного мира, в той или иной мере пораженными вирусами общей болезни «поврежденного класса полуевропейцев»» (с. 53). Вряд ли также Грибоедов намеревался изобразить «попытки Софьи внести» в русское общество «романтически-мечтательное, сердечное начало». Драма Софьи состоит вовсе не в том, что такие попытки «бессильны», а в том, что, по Грибоедову, романтически-мечтательное начало, отнюдь не равное «сердечному», нужно не вносить в общество, а избавлять общество от него, потому что как раз сентиментальные мечтания и ложная чувствительность приводят к сердечным и иным катастрофам.

Более полный свод мнений о затронутых проблемах есть в обстоятельной и чрезвычайно полезной монографии Л.А. Степанова «Эстетическое и художественное мышление А.С. Грибоедова» (Краснодар, 2001. С. 227–310).