Илья муромец выходит свободу былина карнауховой. Детские сказки онлайн. Сообщение темы урока. Актуализация опорных знаний

Былина. Илья Муромец

Илья Муромец и Соловей-разбойник

Раным-рано выехал Илья из Мурома, и хотелось ему к обеду попасть в стольный Киев-град. Его резвый конь поскакивает чуть пониже облака ходячего, повыше лесу стоячего. И скорым-скоро подъехал богатырь ко городу Чернигову. А под Черниговом стоит вражья сила несметная. Ни пешему проходу, ни конному проезду нет. Вражьи полчища ко крепостным стенам подбираются, помышляют Чернигов полонить-разорить.

Подъехал Илья к несметной рати и принялся бить насильников-захватчиков, как траву косить. И мечом, и копьём, и тяжёлой палицей4, а конь богатырский топчет врагов. И вскорости прибил, притоптал ту силу вражью, великую.

Отворялись ворота в крепостной стене, выходили черниговцы, богатырю низко кланялись и звали его воеводой в Чернигов-град.

— За честь вам, мужики-черниговцы, спасибо, да не с руки мне воеводой сидеть в Чернигове, — отвечал Илья Муромец. — Тороплюсь я в стольный Киев-град. Укажите мне дорогу прямоезжую!

— Избавитель ты наш, славный русский богатырь, заросла, замуравела прямоезжая дорога в Киев-град. Окольным путём теперь ходят пешие и ездят конные. Возле Чёрной Грязи, у реки Смородинки, поселился Соловей-разбойник, Одихмантьев сын. Сидит разбойник на двенадцати дубах. Свищет злодей по-соловьему, кричит по-звериному, и от посвиста соловьего да от крика звериного трава-мурава пожухла вся, лазоревые цветы осыпаются, тёмные леса к земле клонятся, а люди замертво лежат! Не езди той дорогой, славный богатырь!

Не послушал Илья черниговцев, поехал дорогой прямоезжею. Подъезжает он к речке Смородинке да ко Грязи Чёрной.

Приметил его Соловей-разбойник и стал свистать по-соловьему, закричал по-звериному, зашипел злодей по-змеиному. Пожухла трава, цветы осыпались, деревья к земле приклонились, конь под Ильёй спотыкаться стал.

Рассердился богатырь, замахнулся на коня плёткой шёлковой.

— Что ты, волчья сыть, травяной мешок, спотыкаться стал? Не слыхал, видно, посвисту соловьего, шипу змеиного да крику звериного?

Сам схватил тугой лук разрывчатый и стрелял в Соловья-разбойника, поранил правый глаз да руку правую чудовища, и упал злодей на землю. Приторочил богатырь разбойника к седельной луке и повёз Соловья по чисту полю мимо логова соловьего. Увидали сыновья да дочери, как везут отца, привязана к седельной луке, схватили мечи да рогатины, побежали Соловья-разбойника выручать. А Илья их разметал, раскидал и, не мешкая, стал свой путь продолжать.

Приехал Илья в стольный Киев-град, на широкий двор княжеский. А славный князь Владимир Красно Солнышко с князьями подколенными", с боярами почётными да с богатырями могучими только что садились за обеденный стол.

Илья поставил коня посреди двора, сам вошёл в палату столовую. Он крест клал по-писаному, поклонился на четыре стороны по-учёному, а самому князю великому во особицу.

Стал князь Владимир выспрашивать:

— Ты откуда, добрый молодец, как тебя по имени зовут, величают по отчеству?

— Я из города Мурома, из пригородного села Карачарова, Илья Муромец.

— Давно ли, добрый молодец, ты выехал из Мурома?

— Рано утром выехал из Мурома, — отвечал Илья, — хотел было к обедне поспеть в Киев-град, да в дороге, в пути призамешкался. А ехал я дорогой прямоезжею мимо города Чернигова, мимо речки Смородинки да Чёрной Грязи.

Насупился князь, нахмурился, глянул недобро:

Подколенный — подначальный, подчинённый.

— Ты, мужик-деревенщина, в глаза над нами насмехаешься! Под Черниговом стоит вражья рать — сила несметная, и ни пешему, ни конному там ни проходу, ни проезду нет. А от Чернигова до Киева прямоезжая дорога давно заросла, замуравела. Возле речки Смородинки да Чёрной Грязи сидит на двенадцати дубах разбойник Соловей, Одихмантьев сын, и не пропускает ни пешего, ни конного. Там и птице-соколу не пролететь!

Отвечает на те слова Илья Муромец:

— Под Черниговом вражье войско всё побито-повоевано лежит, а Соловей-разбойник на твоём дворе пораненный, к седлу притороченный.

Из-за стола князь Владимир выскочил, накинул кунью шубу на одно плечо, шапку соболью на одно ушко и выбежал на красное крыльцо.

Увидел Соловья-разбойника, к седельной луке притороченного:

— Засвищи-ка, Соловей, по-соловьему, закричи-ка, собака, по-звериному, зашипи, разбойник, по-змеиному!

— Не ты меня, князь, полонил, победил. Победил, полонил меня Илья Муромец. И никого, кроме него, я не послушаюсь.

— Прикажи, Илья Муромец, — говорит князь Владимир, — засвистать, закричать, зашипеть Соловью!

Приказал Илья Муромец:

— Засвищи, Соловей, во полсвиста соловьего, закричи во полкрика звериного, зашипи во полшипа змеиного!

— От раны кровавой, — Соловей говорит, — мой рот пересох. Ты вели налить мне чару зелена вина, не малую чару — в полтора ведра, и тогда я потешу князя Владимира.

Поднесли Соловью-разбойнику чару зелена вина. Принимал злодей чару одной рукой, выпивал чару за единый дух.

После того засвистал в полный свист по-соловьему, закричал в полный крик по-звериному, зашипел в полный шип по-змеиному.

Тут маковки на теремах покривилися, а околенки в теремах рассыпались, все люди, кто был на дворе, замертво лежат. Владимир-князь стольно-киевский куньей шубой укрывается да окарачь ползёт.

Рассердился Илья Муромец. Он садился на добра коня, вывез Соловья-разбойника во чисто поле:

— Тебе полно, злодей, людей губить! — И отрубил Соловью буйну голову.

Столько Соловей-разбойник и на свете жил. На том сказ о нём и окончился.

Илья Муромец и Идолище поганое

Уехал как-то раз Илья Муромец далеко от Киева в чистое поле, в широкое раздолье. Настрелял там гусей, лебедей да серых уточек. Повстречался ему в пути старчище Иванище — калика перехожий. Спрашивает Илья:

— Давно ли ты из Киева?

— Недавно я был в Киеве. Там беду бедует князь Владимир со Апраксией. Богатырей в городе не случилось, и приехал Идолище поганое. Ростом как сенная копна, глазищи как чашищи, в плечах косая сажень. Сидит в княжеских палатах, угощается, на князя с княгиней покрикивает: «То подай да это принеси!» И оборонить их некому.

— Ох ты, старчище Иванище, — говорит Илья Муромец, — ведь ты дороднее да сильнее меня, только смелости да ухватки нет у тебя! Ты снимай платье каличье, поменяемся на время мы одёжею.

Наряжался Илья в платье каличье, пришёл в Киев на княжий двор и вскричал громким голосом:

— Подай, князь, милостыньку калике перехожему!

— Чего горлопанишь, нищехлибина?! Зайди в столовую горницу. Мне охота с тобой перемолвиться! — закричал в окно Идолище поганое.

В плечах косая сажень — широкие плечи.

Нищехлибина — презрительное обращение к нищему.

Вошёл богатырь в горницу, стал у притолоки. Князь и княгиня не узнали его.

А Идолище, развалясь, за столом сидит, усмехается:

— Видал ли ты, калика, богатыря Илюшку Муромца? Он ростом, дородством каков? Помногу ли ест и пьёт?

— Ростом, дородством Илья Муромец совсем как я. Хлеба ест он по калачику в день. Зелена вина, пива стоялого выпивает по чарочке в день, тем и сыт бывает.

— Какой же он богатырь? — засмеялся Идолище, ощерился. — Вот я богатырь — за раз съедаю жареного быка-трёхлетка, по бочке зелена вина выпиваю. Встречу Илейку, русского богатыря, на ладонь его положу, другой прихлопну, и останется от него грязь да вода!

На ту похвальбу отвечает калика перехожий:

— У нашего попа тоже была свинья обжористая. Много ела, пила, покуда её не разорвало.

Не слюбились те речи Идолищу. Метнул он аршинный* булатный нож, а Илья Муромец увёртлив был, уклонился от ножа.

Воткнулся нож в ободверину, ободверина с треском в сени вылетела. Тут Илья Муромец в лапоточках да в платье каличьем ухватил Идолища поганого, подымал его выше головы и бросал хвастуна-насильника о кирпичный пол.

Столько Идолище и жив бывал. А могучему русскому богатырю славу поют век по веку.

Илья Муромец и Калин-царь

Завёл князь Владимир почестей пир и не позвал Илью Муромца. Богатырь на князя обиделся; выходил он на улицу, тугой лук натягивал, стал стрелять по церковным маковкам серебряным, по крестам золочёным и кричал мужикам киевским:

— Собирайте кресты золочёные и серебряные церковные маковки, несите в кружало — в питейный дом. Заведём свой пир-столованье на всех мужиков киевских!

Князь Владимир стольно-киевский разгневался, приказал посадить Илью Муромца в глубокий погреб на три года.

А дочь Владимира велела сделать ключи от погреба и потайно от князя приказала кормить, поить славного богатыря, послала ему перины мягкие, подушки пуховые.

Много ли, мало ли прошло времени, прискакал в Киев гонец от царя Калина.

Он настежь двери размахивал, без спросу вбегал в княжий терем, кидал Владимиру грамоту посыльную. А в грамоте написано: «Я велю тебе, князь Владимир, скоро-наскоро очистить улицы стрелецкие и большие дворы княженецкие да наставить по всем улицам и переулкам пива пенного, медов стоялых да зелена вина, чтобы было чем моему войску угощаться в Киеве. А не исполнишь приказа — пеняй на себя. Русь я огнём покачу, Киев-город в разор разорю и тебя со княгиней смерти предам. Сроку даю три дня».

Прочитал князь Владимир грамоту, затужил, запечалился.

Ходит по горнице, ронит слёзы горючие, шёлковым платком утирается:

— Ох, зачем я посадил Илью Муромца в погреб глубокий да приказал тот погреб засыпать жёлтым песком! Поди, нет теперь в живых нашего защитника? И других богатырей в Киеве нет теперь. И некому постоять за веру, за землю Русскую, некому стоять за стольный град, оборонить меня со княгиней да с дочерью!

— Батюшка-князь стольно-киевский, не вели меня казнить, позволь слово вымолвить, — проговорила дочь Владимира. — Жив-здоров наш Илья Муромец. Я тайком от тебя поила, кормила его, обихаживала. Ты прости меня, дочь самовольную!

— Умница ты, разумница, — похвалил дочь Владимир-князь.

Схватил ключ от погреба и сам побежал за Ильёй Муромцем. Приводил его в палаты белокаменные, обнимал, целовал богатыря, угощал яствами сахарными, поил сладкими винами заморскими, говорил таковы слова:

— Не серчай, Илья Муромец! Пусть, что было между нами, быльём порастёт. Пристигла нас беда-невзгода. Подошёл к стольному городу Киеву собака Калин-царь, привёл полчища несметные. Грозится Русь разорить, огнём покатить, Киев- город разорить, всех киевлян в полон полонить, а богатырей нынче нет никого. Все на заставах стоят да в разъезды разъехались. На одного тебя вся надежда у меня, славный богатырь Илья Муромец!

Некогда Илье Муромцу прохлаждаться, угощаться за княжеским столом. Он скорым-скоро на свой двор пошёл. Первым делом проведал своего коня вещего. Конь, сытый, гладкий, ухоженный, радостно заржал, когда увидел хозяина.

Паробку своему Илья Муромец сказал:

— Спасибо тебе, что холил коня, обихаживал!

И стал коня засёдлывать. Сперва накладывал

потничек, а на потничек накладывал войлочек, на войлочек седло черкасское недержаное. Подтягивал двенадцать подпругов шелковых со шпенёчками булатными, с пряжками красна золота, не для красы, для угожества, ради крепости богатырской: шёлковые подпруги тянутся, не рвутся, булат гнётся, не ломается, а пряжки красного золота не ржавеют. Снаряжался и сам Илья в боевые доспехи богатырские. Палица при нём булатная, копьё долгомерное, подпоясывал меч боевой, прихватил шалыгу подорожную и выехал во чисто поле. Видит, силы басурманской под Киевом многое множество. От крика людского да от ржания лошадиного унывает сердце человеческое. Куда ни посмотришь, нигде конца-краю силы-полчищ вражеских не видать.

Повыехал Илья Муромец, поднялся на высокий холм, посмотрел он в сторону восточную и увидал далеко-далече во чистом поле шатры бело- полотняные. Он направлял туда, понужал коня, приговаривал: «Видно, там стоят наши русские богатыри, о напасти-беде они не ведают».

И в скором времени подъехал к шатрам белополотняным, зашёл в шатёр набольшего богатыря Самсона Самойловича, своего крестного. А богатыри в ту пору обедали.

Проговорил Илья Муромец:

— Хлеб да соль, богатыри святорусские!

Отвечал Самсон Самойлович:

— А поди-ка, пожалуй, наш славный богатырь Илья Муромец! Садись с нами пообедать, хлеба-соли отведать!

Тут вставали богатыри на резвы ноги, с Ильёй Муромцем здоровались, обнимали его, троекратно целовали, за стол приглашали.

— Спасибо, братья крестовые. Не обедать я приехал, а привёз вести нерадостные, печальные, — вымолвил Илья Муромец. — Стоит под Киевом рать-сила несметная. Грозится собака Калин-царь наш стольный город взять да спалить, киевских мужиков всех повырубить, жён, дочерей во полон угнать, церкви разорить, князя Владимира со Апраксией-княгиней злой смерти предать. И приехал к вам звать с ворогами ратиться!

На те речи отвечали богатыри:

— Не станем мы, Илья Муромец, коней седлать, не поедем мы биться-ратиться за князя Владимира да за княгиню Апраксию. У них много ближних князей да бояр. Великий князь стольно- киевский поит-кормит их и жалует, а нам нет ничего от Владимира со Апраксией Королевичной. Не уговаривай ты нас, Илья Муромец!

Не по нраву Илье Муромцу те речи пришлись. Он сел на своего добра коня и подъехал к полчищам вражеским. Стал силу врагов конём топтать, копьём колоть, мечом рубить да бить шалыгой подорожною. Бьёт-поражает без устали. А конь богатырский под ним заговорил языком человеческим:

— Не побить тебе, Илья Муромец, силы вражеской. Есть у царя Калина могучие богатыри и поляницы удалые, а в чистом поле вырыты подкопы глубокие. Как просядем мы в подкопы — из первого подкопа я выскочу и из другого подкопа повыскочу и тебя, Илья, вынесу, а из третьего подкопа я хоть выскочу, а тебя мне не вынести.

Те речи Илье не слюбилися. Поднял он плётку шелковую, стал бить коня по крутым бедрам, приговаривать:

— Ах ты собачище изменное, волчье мясо, травяной мешок! Я кормлю, пою тебя, обихаживаю, а ты хочешь меня погубить!

И тут просел конь с Ильёй в первый подкоп. Оттуда верный конь выскочил, богатыря вынес на себе. И опять принялся богатырь вражью силу бить, как траву косить. И в другой раз просел конь с Ильёй во глубокий подкоп. И из этого подкопа резвый конь вынес богатыря.

Бьет Илья Муромец басурман, приговаривает:

— Сами не ходите и своим детям-внукам закажите ходить воевать на Русь Великую веки-повеки.

В ту пору просели они с конём в третий глубокий подкоп. Его верный конь из подкопа выскочил, а Илью Муромца вынести не мог. Набежали враги коня ловить, да не дался верный конь, ускакал он далеко во чистое поле. Тогда десятки богатырей, сотни воинов напали в подкопе на Илью Муромца, связали, сковали ему руки-ноги и привели в шатёр к царю Калину. Встретил его Калин-царь ласково-приветливо, приказал развязать-расковать богатыря:

— Садись-ка, Илья Муромец, со мной, царём Калином, за единый стол, ешь, чего душа пожелает, пей мои питьица медвяные. Я дам тебе одёжу драгоценную, дам, сколь надобно, золотой казны. Не служи ты князю Владимиру, а служи мне, царю Калину, и будешь ты моим ближним князем-боярином!

Взглянул Илья Муромец на царя Калина, усмехнулся недобро и вымолвил:

— Не сяду я с тобой за единый стол, не буду есть твоих кушаньев, не стану пить твоих питьёв медвяных, не надо мне одёжи драгоценной, не надобно и бессчётной золотой казны. Я не стану служить тебе — собаке царю Калину! А и впредь буду верой и правдой защищать, оборонять Русь Великую, стоять за стольный Киев-град, за свой народ да за князя Владимира. И ещё тебе скажу: глупый же ты, собака Калин-царь, коли мнишь на Руси найти изменников-перебежчиков!

Размахнул настежь дверь-занавесь ковровую да прочь из шатра выскочил. А там стражники, охранники царские тучей навалились на Илью Муромца: кто с оковами, кто с верёвками — ладятся связать безоружного.

Да не тут-то было! Поднатужился могучий богатырь, поднапружился: раскидал-разметал басурман и проскочил сквозь вражью силу-рать в чистое поле, в широкое раздолье.

Свистнул посвистом богатырским, и, откуда ни возьмись, прибежал его верный конь с доспехами, со снаряжением.

Выехал Илья Муромец на высокий холм, натянул лук тугой и послал калёну стрелу, сам приговаривал: «Ты лети, калёна стрела, во бел шатёр, пади, стрела, на белу грудь моему крёстному, проскользни да сделай малую царапинку. Он поймёт: одному мне в бою худо можется». Угодила стрела в Самсонов шатёр. Самсон-богатырь пробудился, вскочил на резвы ноги и крикнул громким голосом:

— Вставайте, богатыри могучие русские! Прилетела от крестника калёна стрела — весть нерадостная: понадобилась ему подмога в бою с сарацинами. Понапрасну он бы стрелу не послал. Вы седлайте, не мешкая, добрых коней, и поедем мы биться не ради князя Владимира, а ради народа русского, на выручку славному Илье Муромцу!

В скором времени прискакали на подмогу двенадцать богатырей, а Илья Муромец с ними во тринадцатых. Накинулись они на полчища вражеские, прибили, притоптали конями всю несметную силу, самого царя Калина во полон взяли, привезли в палаты князя Владимира. И возговорил Калин-царь:

— Не казни меня, князь Владимир стольно- киевский, я буду тебе дань платить и закажу своим детям, внукам и правнукам веки вечные на Русь с мечом не ходить, а с вами в мире жить. В том мы подпишем грамоту.

Тут старина-былина и окончилась.

Добрыня Никитич

Добрыня и Змей

Вырос Добрыня до полного возраста. Пробудились в нём ухватки богатырские. Стал Добрыня Никитич на добром коне в чисто поле поезживать да змеев резвым конём потаптывать.

Говорила ему родна матушка, честная вдова Афимья Александровна:

— Дитятко моё, Добрынюшка, не надо тебе купаться в Почай-реке. Почай-река сердитая, сердитая она, свирепая. Первая в реке струя, как огонь, сечёт, из другой струи искры сыплются, а из третьей струи дым столбом валит. И не надобно тебе ездить на дальнюю гору Сорочинскую да ходить там в норы-пещеры змеиные.

Молоденький Добрыня Никитич своей матушки не послушался. Выходил он из палат белокаменных на широкий, на просторный двор, заходил в конюшню стоялую, выводил коня богатырского да стал засёдлывать: сперва накладывал потничек, а на потничек накладывал войлочек, а на войлочек седёлышко черкасское, шелками, золотом украшенное, двенадцать подпругов шелковых затягивал. Пряжки у подпругов — чиста золота, а шпенёчки у пряжек — булатные, не ради красы, а ради крепости: как ведь шёлк-то не рвётся, булат не гнётся, красное золото не ржавеет, богатырь на коне сидит, не стареет.

Потом приладил к седлу колчан со стрелами, взял тугой богатырский лук, взял тяжёлую палицу да копьё долгомерное. Зычным голосом кликнул паробка, велел ему в провожатых быть.

Видно было, как на коня садился, а не видно, как со двора укатился, только пыльная курева завилась столбом за богатырём.

Ездил Добрыня с паробком по чисту полю. Ни гусей, ни лебедей, ни серых утушек им не встретилось.

Тут подъехал богатырь ко Почай-реке. Конь под Добрыней изнурился, и сам он под пекучим солнцем приумаялся. Захотелось добру молодцу искупатися. Он слез с коня, снимал одёжу дорожную, велел паробку коня вываживать да кормить шелковой травой-муравой, а сам в одной тоненькой полотняной рубашечке заплыл далече от берега.

Плавает и совсем забыл, что матушканаказыва- ла... А в ту пору как раз с восточной стороны лихая беда накатилася: налетел Змеинище-Горынище о трёх головах, о двенадцати хоботах, погаными крыльями солнце затмил. Углядел в реке безоружного, кинулся вниз, ощерился:

— Ты теперь, Добрыня, у меня в руках. Захочу — тебя огнём спалю, захочу — в полон живьём возьму, унесу тебя в горы Сорочинские, во глубокие норы во змеиные!

Сыплет искры, огнём палит, ладится хоботами добра молодца ухватить.

А Добрыня проворен, увёртливый, увернулся от хоботов змеиных да вглубь нырнул, а вынырнул у самого у берега. Повыскочил на жёлтый песок, а Змей за ним по пятам летит. Ищет молодец доспехи богатырские, чем ему со Змеем- чудовищем ратиться, и не нашёл ни паробка, ни коня, ни боевого снаряжения. Напугался паро- бок Змеинища-Горынища, сам убежал и коня с доспехами прочь угнал.

Видит Добрыня: дело неладное, и некогда ему думать да гадать... Заметил на песке шляпу-кол- пак земли греческой да скорым-скоро набил шляпу жёлтым песком и метнул тот трёхпудовый колпак в супротивника. Упал Змей на сыру землю. Вскочил богатырь Змею на белу грудь, хочет порешить его. Тут поганое чудовище взмолилося:

— Молоденький Добрынюшка Никитич! Ты не бей, не казни меня, отпусти живого, невредимого. Мы напишем с тобой записи промеж себя: не драться веки вечные, не ратиться. Не стану я на Русь летать, разорять села с присёлками, во полон людей не стану брать. А ты, мой старший брат, не езди в горы Сорочинские, не топчи резвым конём малых змеёнышей.

Молоденький Добрыня, он доверчивый: льстивых речей послушался, отпустил Змея на волю- вольную, на все на четыре стороны, сам скорым- скоро нашёл паробка со своим конём, со снаряжением. После того воротился домой да своей матери низко кланялся:

— Государыня матушка! Благослови меня на ратную службу богатырскую.

Благословила его матушка, и поехал Добрыня в стольный Киев-град. Он приехал на княжеский двор, привязал коня к столбу точёному, ко тому ли кольцу золочёному, сам входил в палаты белокаменные, крест клал по-писаному, а поклоны вёл по-учёному: на все четыре стороны низко кланялся, а князю с княгинею во особицу. Приветливо князь Владимир гостя встречал да расспрашивал:

— Ты откулешний, дородный добрый молодец, чьих родов, из каких городов? И как тебя по имени звать, величать по изотчине?

— Я из славного города Рязани, сын Никиты Романовича да Афимьи Александровны — Добрыня, сын Никитич. Приехал к тебе, князь, на службу ратную.

А в ту пору у князя Владимира столы были раздёрнуты, пировали князья, бояре и русские могучие богатыри. Посадил Владимир-князь Добрыню Никитича за стол на почётное место между Ильёй Муромцем да Дунаем Ивановичем, подносил ему чару зелена вина, не малую чару — полтора ведра. Принимал Добрыня чару одной рукой, выпивал чару за единый дух.

А князь Владимир между тем по столовой горнице похаживал, пословечно государь выговаривал:

— Ой вы гой еси, русские могучие богатыри, не в радости нынче я живу, во печали. Потерялась моя любимая племянница, молодая Забава Путятична. Гуляла она с мамками, с няньками в зеленом саду, а в ту пору летел над Киевом Змеинище-Горынище, ухватил он Забаву Путятичну, взвился выше лесу стоячего и унёс на горы Сорочинские, во пещеры глубокие змеиные. Нашёлся бы кто из вас, ребятушки: вы, князья подколенные, вы, бояре ближние, и вы, русские могучие богатыри, кто съездил бы на горы Сорочинские, выручил из полона змеиного, вызволил прекрасную Забавушку Путятичну и тем утешил бы меня и княгиню Апраксию?!

Все князья да бояре молчком молчат.

Больший хоронится за среднего, средний за меньшего, а от меньшего и ответа нет.

Тут и пало на ум Добрыне Никитичу: «А ведь нарушил Змей заповедь: на Русь не летать, во полон людей не брать — коли унёс, полонил Забаву Путятичну». Вышел из-за стола, поклонился князю Владимиру и сказал таковы слова:

— Солнышко Владимир-князь стольно-киевский, ты накинь на меня эту службищу. Ведь Змей Горыныч меня братом признал и поклялся век не летать на землю Русскую и во полон не брать, да нарушил ту клятву-заповедь. Мне и ехать на горы Сорочинские, выручать Забаву Путятичну.

Князь лицом просветлел и вымолвил:

— Утешил ты нас, добрый молодец!

А Добрыня низко кланялся на все четыре стороны, а князю с княгиней во особицу, потом вышел на широкий двор, сел на коня и поехал в Рязань-город.

Там у матушки просил благословения ехать на горы Сорочинские, выручать из полона змеиного русских пленников.

Говорила мать Афимья Александровна:

— Поезжай, родное дитятко, и будет с тобой моё благословение!

Потом подала плётку семи шелков, подала расшитый платок белополотняный и говорила сыну таковы слова:

— Когда будешь ты со Змеем ратиться, твоя правая рука приустанет, приумашется, белый свет в глазах потеряется, ты платком утрись и коня утри, всю усталь как рукой снимет, и сила у тебя и у коня утроится, а над Змеем махни плёткой семишелковой — он приклонится ко сырой земле. Тут ты рви-руби все хоботы змеиные — вся сила истощится змеиная.

Низко кланялся Добрыня своей матушке, честной вдове Афимье Александровне, потом сел на добра коня и поехал на горы Сорочинские.

А поганый Змеинище-Горынище учуял Добрыню за полпоприща, налетел, стал огнём палить да биться-ратиться. Бьются они час и другой. Изнурился борзый конь, спотыкаться стал, и у Добрыни правая рука умахалась, в глазах свет померк. Тут и вспомнил богатырь материнский наказ. Сам утёрся расшитым платком белополотняным и коня утёр. Стал его верный конь поскакивать в три раза резвее прежнего. И у Добрыни вся усталость прошла, его сила утроилась. Улучил он время, махнул над Змеем плёткой семишелковой, и сила у Змея истощилася: приник-припал он к сырой земле.

Рвал-рубил Добрыня хоботы змеиные, а под конец отрубил все три головы у поганого чудовища, порубил мечом, потоптал конём всех змеёнышей и пошёл во глубокие норы змеиные, разрубил-разломал запоры крепкие, выпускал из полона народу множество, отпускал всех на волю-вольную.

Вывел Забаву Путятичну на белый свет, посадил на коня и привёз в стольный Киев-град.

Привёл в палаты княженецкие, там поклон вёл по-писаному: на все четыре стороны, а князю с княгиней во особицу, речь заводил по-учёному:

— По твоему, князь, повелению ездил я на горы Сорочинские, разорил-повоевал змеиное логово. Самого Змеинища-Горынища и всех малых змеёнышей порешил, выпустил на волю народу тьму-тьмущую и вызволил твою любимую племянницу, молодую Забаву Путятичну.

Князь Владимир был рад-радёшенек, крепко обнимал он Добрыню Никитича, целовал его в уста сахарные, сажал на место почётное.

На радостях завёл князь почестей пир-столованье на всех князей-бояр, на всех богатырей могучих прославленных.

И все на том пиру напивалися-наедалися, прославляли геройство и удаль богатыря Добрыни Никитича.

Добрыня, посол князя Владимира

Столованье-пированье у князя идет впол-пира, гости сидят вполпьяна. Один князь Владимир стольно-киевский печален, нерадостен. По столовой горнице он похаживает, пословечно государь выговаривает: «Избыл я заботу-печаль о любимой племяннице Забаве Путятичне и теперь ещё одна беда-невзгода приключилася: требует хан Бахтияр Бахтиярович дань великую за двенадцать лет, в том грамоты-записи промеж нас были написаны. Грозится хан войной идти, коль дань не дам. Вот и надобно послов послать к Бахтияру Бахтияровичу, отвезти дани-выходы: двенадцать лебедей, двенадцать кречетов да и грамоту повинную, а дань сама по себе. Вот и думаю, кого мне послами послать?»

Тут все гости за столами приумолкли. Большой хоронится за среднего, средний хоронится за меньшего, а от меньшего и ответа нет. Потом поднялся ближний боярин:

— Ты позволь мне, князь, слово вымолвить.

— Говори, боярин, мы послушаем, — отвечал ему Владимир-князь.

И боярин стал сказывать:

— Ехать в ханскую землю — служба немалая, и лучше некого послать, как Добрыню Никитича да Василья Казимировича, а в помощники послать Ивана Дубровича. Ведомо им, как в послах ходить, и знают, как с ханом разговор вести.

И тут Владимир-князь стольно-киевский наливал три чары зелена вина, не малые чары — в полтора ведра, разводил вино медами стоялыми.

Перву чару подносил Добрыне Никитичу, другую чару — Василью Казимировичу, а третью чару — Ивану Дубровичу.

Все три богатыря вставали на резвы ноги, принимали чару одной рукой, выпивали за единый дух, низко князю поклонились, и все трое промолвили:

— Твою службу мы справим, князь, поедем в землю ханскую, отдадим твою грамоту повинную, двенадцать лебедей в дар, двенадцать кречетов и дани-выходы за двенадцать лет Бахтияру Бахтияровичу.

Подавал князь Владимир послам грамоту повинную и велел подать в дар Бахтияру Бахтияровичу двенадцать лебедей, двенадцать кречетов, а потом насыпал короб чистого серебра, другой короб — красного золота, третий короб — скатного жемчуга: дани хану за двенадцать лет.

С тем садились послы на добрых коней и поехали в землю ханскую. Они день едут по красному солнышку, в ночь едут по светлому месяцу. День за днём, словно дождь дождит, неделя за неделей, как река бежит, а добры молодцы вперёд подвигаются.

И вот приехали они в землю ханскую, на широкий двор к Бахтияру Бахтияровичу.

Слезали с добрых коней. Молодой Добрыня Никитич на пяту1 двери поразмахивал, и входили они в ханские палаты белокаменные. Там крест клали по-писаному, а поклоны вели по-учёному, на все на четыре стороны низко кланялись, самому хану во особицу.

Хан у добрых молодцев стал выспрашивать:

— Вы откуда, дородные добрые молодцы? Из каких городов, вы каких родов и как вас звать- величать?

Ответ держали добрые молодцы:

— Мы приехали из города из Киева, от славного от князя от Владимира. Привезли тебе дани- выходы за двенадцать лет.

Тут и подали хану грамоту повинную, подали двенадцать лебедей в дар, двенадцать кречетов. Потом подали короб чиста серебра, другой короб красна золота да третий короб скатного жемчуга. После этого посадил Бахтияр Бахтиярович послов за дубовый стол, кормил-потчевал, поил и стал выспрашивать:

На пяту — настежь, широко, во весь размах.

— Есть ли у вас на святой Руси у славного КНЯЗЯ у Владимира кто играет в шахматы, в дорогие тавлеи золочёные? Играет ли кто в шашки- шахматы?

Проговорил в ответ Добрыня Никитич:

— Я могу с тобой, хан, в шашки-шахматы поиграть, в дорогие тавлеи золочёные.

Приносили доски шахматные, и стали Добрыня с ханом с клетки в клетку переступывать. Добрыня раз ступил и другой ступил, а на третий хану и ход закрыл.

Говорит Бахтияр Бахтиярович:

— Ай, горазд же ты, добрый молодец, в шашки- тавлеи играть. До тебя с кем ни играл, всех обыгрывал. Под другую игру я залог кладу: два короба чиста серебра, два короба красна золота да два короба скатного жемчуга.

Отвечал ему Добрыня Никитич:

— Моё дело дорожное, нет при мне бессчётной золотой казны, нет ни чистого серебра, ни красного золота, нет и скатного жемчуга. Разве что поставлю в заклад я свою буйну голову.

Вот хан раз ступил — недоступил, другой раз ступил — переступил, а на третий раз Добрыня ему и ход закрыл, он повыиграл залогу Бахтиярову: два короба чистого серебра, два короба красного золота да два короба скатного жемчуга.

Горячился хан, раззадорился, он поставил велик залог: платить дани-выходы князю Владимиру за двенадцать лет с половиною. И в третий раз залог Добрыня выиграл. Велик проигрыш, хан проиграл да и обиделся. Говорит он таковы слова:

— Славные богатыри, послы Владимира! Кто из вас горазд из лука стрелять, чтоб пропустить калёну стрелу по острию по ножовому, чтоб пополам стрела раздвоилася да попала бы стрела во кольцо серебряное и обе половины стрелы были весом равны.

И двенадцать дюжих богатырей принесли самолучший ханский лук.

Молодой Добрыня Никитич берёт тот тугой лук разрывчатый, стал калёну стрелу накладывать, тетиву стал Добрыня натягивать, тетива порвалась, как гнилая нить, а лук приломался, рассыпался. Проговорил молоденький Добрынюшка:

— Ай же ты, Бахтияр Бахтиярович, то дрянное лучишко, негодное!

И сказал Ивану Дубровичу:

— Ты ступай-ка, мой крестовый брат, на широкий двор, принеси мой дорожный лук, что ко правому стремени притороченный.

Отстегнул Иван Дубрович лук от правого от стремени и понёс тот лук в палату белокаменную. А к луку были пристроены гусельцы звонкие — не для красы, а потехи ради молодецкой. И вот несёт Иванушка лук, на гусельцах наигрывает. Все басурмане заслушались, эдакого дива век у них не было...

Берёт Добрыня свой тугой лук, становится супротив колечка серебряного, и три раза он стрелял по острию ножовому, двоил стрелу калёну надвое и попадал три раза в кольцо серебряное.

Принимался тут стрелять Бахтияр Бахтиярович. Первый раз он стрелил — недострелил, другой раз стрелил — перестрелил и третий раз стрелил, да в кольцо не попал.

Это хану не в любовь пришло, не полюбилося. И задумал он нехорошее: извести, порешить послов киевских, всех трёх богатырей. А сам заговорил ласково:

— Не пожелает ли кто из вас, славные богатыри, послы Владимировы, побороться-потешиться с нашими борцами, своей силы поотведати?

Не успели Василий Казимирович да Иван Дубрович и слова вымолвить, как молоденький Добрынюшка епанчу; снимал, расправлял плечи могучие и вышел на широкий двор. Там встречал его богатырь-боец. Росту богатырь страшенного, в плечах косая сажень, голова как пивной котёл, а за тем богатырём бойцов многое множество. По двору стали они похаживать, стали молодого Добрынюшку поталкивать. А Добрыня их отталкивал, попинывал да от себя откидывал. Тут страшенный богатырь ухватил Добрыню за белы руки, да недолго они боролись, силой мерялись — силён Добрыня был, ухватистый... Кинул-бросил он богатыря на сыру землю, только гул пошёл, земля дрогнула. Ужаснулись сперва бойцы, поспешили, а потом всем скопом на Добрыню накинулись, и борьба-потеха тут боем-дракой сменилася. С криком да с оружием на Добрыню навалилися.

А Добрыня безоружный был, первую сотню раскидал, распинал, а за теми целая тысяча.

Выхватил он тележную ось и принялся той осью недругов потчевать. На подмогу ему выскочил из палат Иван Дубрович, и стали они вдвоём недругов бить-колотить. Где пройдут богатыри — там улица, а в сторону свернут — переулочек.

Лежмя лежат недруги, не ойкают.

Руки-ноги у хана затряслись, как увидел он это побоище. Кое-как выполз-вышел на широкий двор и взмолился, стал упрашивать:

— Славные русские богатыри! Вы оставьте моих бойцов, не губите их! А я дам князю Владимиру грамоту повинную, закажу внукам и правнукам с русскими не биться, не ратиться и буду дани-выходы платить веки вечные!

Зазывал послов-богатырей в палаты белокаменные, угощал там яствами сахарными да иитьями медвяными. После того написал Бахтияр Бахтиярович князю Владимиру грамоту повинную: веки вечные на Русь войной не ходить, с русскими не биться, не ратиться и платить дани-выходы во веки веков. Потом насыпал воз чистого серебра, другой воз насыпал красного золота, а третий воз насыпал скатного жемчуга да в дар Владимиру посылал двенадцать лебедей, двенадцать кречетов и с великой почестью послов проводил. Сам выходил на широкий двор и вслед богатырям низко кланялся.

А русские могучие богатыри — Добрыня Никитич, Василий Казимирович да Иван Дубрович садились на добрых коней и отъехали от двора Бахтияра Бахтияровича, а вслед за ними гнали три воза с бессчётной казной да с дарами князю Владимиру. День за днём, как дождь дождит, неделя за неделей, как река бежит, а богатыри-послы вперёд подвигаются. Они едут с утра день до вечера, красного солнышка до заката. Когда резвые кони отощают и сами добрые молодцы притомятся, приустанут, ставят шатры белополотняные, коней повыкормят, сами отдохнут, поедят-попьют и опять путь-дорогу коротают. Широкими полями едут, через быстрые реки переправляются — и вот приехали в стольный Киев-град.

Заезжали на княжеский просторный двор да слезали тут со добрых коней, потом Добрыня Никитич, Василий Казимирович да Иванушка Дубрович входили в палаты княженецкие, они крест клали по-учёному, поклоны вели по-писаному: на все четыре стороны низко кланялись, а князю Владимиру со княгиней во особицу, и говорили таковы слова:

— Ой ты гой еси, князь Владимир стольно-киевский! Побывали мы в ханской Орде, твою службу там справили. Велел хан Бахтияр тебе кланяться. — И тут подали князю Владимиру ханскую грамоту повинную.

Садился князь Владимир на дубовую скамью и читал ту грамоту. Потом вскочил на резвы ноги, стал по палате похаживать, кудри русые стал поглаживать, ручкой правою стал помахивать и воз- говорил светло-радостно:

— Ай же, славные русские богатыри! Ведь в грамоте ханской просит Бахтияр Бахтиярович мира на веки вечные, и ещё там прописано: будет- де он платить дани-выходы нам век по веку. Вот как преславно вы моё посольство там справили!

Тут Добрыня Никитич, Василий Казимиро- вич да Иван Дубрович подавали князю Бахтияров дар: двенадцать лебедей, двенадцать кречетов и великую дань — воз чистого серебра, воз красного золота да воз скатного жемчуга.

И завёл князь Владимир на радостях почестей пир во славу Добрыни Никитича, Василья Кази- мировича да Ивана Дубровича.

А на том Добрыне Никитичу и славу поют.

Алёша Попович

Алёша

В славном городе во Ростове у соборного попа отца Левонтия в утешенье да на радость родителям росло чадо единое — любимый сын Алёшенька.

Парень рос, матерел не по дням, а по часам, будто тесто на опаре подымался, силой-крепостью наливался.

На улицу он стал побегивать, с ребятами в игры поигрывать. Во всех ребячьих забавах-проказах заводилой-атаманом был: смелый, весёлый, отчаянный — буйная, удалая головушка!

Иной раз соседи и жаловались: «Удержу в шалостях не знает! Уймите, пристрожьте сынка!»

А родители души в сыне не чаяли и в ответ говорили так: «Лихостью-строгостью ничего не поделаешь, а вот вырастет, возмужает он, и все шалости-проказы как рукой снимутся!»

Так и рос Алёша Попович-млад. И стал он на возрасте. На резвом коне поезживал, научился и мечом владеть. А потом пришёл к родителю, в ноги отцу кланялся и стал просить прощеньица-благословеньица:

— Благослови меня, родитель-батюшка, ехать в стольный Киев-град, послужить князю Владимиру, на заставах богатырских стоять, от врагов нашу землю оборонять.

— Не чаяли мы с матерью, что ты покинешь нас, что покоить нашу старость будет некому, но на роду, видно, так написано: тебе ратным делом труждатися. То доброе дело, а на добрые дела прими наше благословенье родительское, на худые дела не благословляем тебя!

Тут пошёл Алёша на широкий двор, заходил во конюшню стоялую, выводил коня богатырского и принялся коня засёдлывать. Сперва накладывал потнички, на потнички клал войлочки, а на войлочки седёлышко черкасское, туго-натуго подпруги шелковы затягивал, золотые пряжки застёгивал, а у пряжек шпенёчки булатные. Всё не ради красы-басы, а ради крепости богатырской: как ведь шёлк не рвётся, булат не гнётся, красное золото не ржавеет, богатырь сидит на коне, не стареет.

На себя надевал латы кольчужные, застёгивал пуговки жемчужные. Сверх того надел нагрудник булатный на себя, взял доспехи все богатырские. В налучнике тугой лук разрывчатый да двенадцать стрелочек калёных, брал и палицу богатырскую да копьё долгомерное, мечом-кладенцом перепоясался, не забыл взять и острый ножкин- жалище. Зычным голосом крикнул паробка Евдокимушку:

— Не отставай, следом правь за мной! И только видели удала добра молодца, как на коня садился, да не видели, как он со двора укатился. Только пыльная курева поднялась.

Долго ли, коротко ли путь продолжался, много ли, мало ли времени длилась дорога, и приехал Алёша Попович со своим паробком Евдокимуш- кой в стольный Киев-град. Заезжали не дорогой, не воротами, а скакали через стены городовые, мимо башни наугольной на широкий на княжий двор. Тут соскакивал Алёша со добра коня, он входил в палаты княженецкие, крест клал по-писаному, а поклоны вёл по-учёному: на все четыре стороны низко кланялся, а князю Владимиру да княгине Апраксин во особицу.

В ту пору у князя Владимира заводился почестей пир, и приказал он своим отрокам — слугам верным посадить Алёшу у запечного столба.

Алёша Попович и Тугарин

Славных русских богатырей в то время в Киеве не с лучи лося. На пир съехались, сошлись князья с боярами, и все сидят невеселы, нерадостны, буйны головы повесили, утопили очи в дубовый пол...

В ту пору, в то времечко с шумом-грохотом двери на пяту размахивал и вошёл в палату столовую Тугарин-собачище. Росту Тугарин страшенного, голова у него как пивной котёл, глазища как чашища, в плечах — косая сажень. Образам Тугарин не молился, с князьями, с боярами не здоровался. А князь Владимир со Апраксией ему низко кланялись, брали его под руки, посадили за стол во большой угол на скамью дубовую, раззолоченную, дорогим пушистым ковром покрытую. Расселся- развалился на почётном месте Тугарин, сидит, во весь широкий рот ухмыляется, над князьями, боярами насмехается, над Владимиром-князем изгаляется. Ендовами пьёт зелено вино, запивает медами стоялыми.

Принесли на столы гусей-лебедей да серых утушек печёных, варёных, жареных. По ковриге хлеба за щеку Тугарин клал, по белому лебедю зараз глотал...

Глядел Алёша из-за столба запечного на Тугарина-нахалища да и вымолвил:

— У моего родителя, попа ростовского, была корова обжориста: по целой лохани пойло пила, покуда обжористу корову не разорвало!

Тугарину те речи не в любовь пришли, показались обидными. Он метнул в Алёшу острым ножом- кинжалищем. Но Алёша — он увёртлив был — на лету ухватил рукой острый нож-кинжалище, а сам невредим сидит. И возговорил таковы слова:

— Мы поедем, Тугарин, с тобой во чисто поле да испробуем силы богатырские.

И вот сели на добрых коней и поехали в чистое поле, в широкое раздолье. Они бились там, рубились до вечера, красна солнышка до заката, никоторый никоторого не ранил. У Тугарина конь на крыльях огненных был. Взвился, поднялся Тугарин на крылатом коне под оболоки и ладится время улучить, чтобы кречетом сверху на Алёшу ударить-упасть. Алёша стал просить, приговаривать:

— Подымись, накатись, туча тёмная! Ты пролейся, туча, частым дождичком, залей, затуши у Тугарина коня крылья огненные!

И откуда ни возьмись нанесло тучу тёмную. Пролилась туча частым дождичком, залила-потушила крылья огненные, и спускался Тугарин на коне из поднебесья на сыру землю.

Тут Алёшенька Попович-млад закричал зычным голосом, как в трубу заиграл:

— Оглянись-ка назад, басурман! Там ведь русские могучие богатыри стоят. На подмогу мне они приехали!

Оглянулся Тугарин, а в ту пору, в то времечко подскочил к нему Алёшенька — он догадлив да сноровист был, — взмахнул богатырским мечом своим и отсёк Тугарину буйну голову. На том поединок с Тугарином и окончился.

Бой с басурманской ратью под Киевом

Повернул Алёша коня вещего и поехал в Киев-град. Настигает, догоняет он дружину малую — русских вершников.

Спрашивают дружинники:

— Ты куда правишь путь, дородный добрый молодец, и как тебя по имени зовут, величают по отчине?

Отвечает богатырь дружинникам:

— Я — Алёша Попович. Бился-ратился вот во чистом поле с нахвалыциком Тугарином, отсёк ему буйну голову да вот и еду в стольный Киев-град.

Едет Алёша с дружинниками, и видят они: возле самого города Киева рать-сила стоит басурманская.

Окружили, обложили стены городовые со всех четырёх сторон. И столько силы той неверной нагнано, что от крику басурманского, от ржания конского да от скрипу от тележного шум стоит, будто гром гремит, и унывает сердце человеческое. Возле войска по чисту полю разъезжает басурманский наездник-богатырь, громким голосом орёт, похваляется:

— Киев-город мы с лица земли сотрём, все дома да божьи церкви огнём спалим, головнёй покатим, горожан всех повырубим, бояр да князя Владимира во полон возьмём и заставим у нас в Орде в пастухах ходить, кобылиц доить!

Как увидели несметную силу басурманскую да услышали хвастливые речи наездника-нахвалыцика Алёшины попутчики-дружинники, придержали ретивых коней, посмурнели, замешкались.

А Алёша Попович горяч-напорист был. Где силой взять нельзя, он там наскоком брал. Закричал он громким голосом:

— Уж ты гой еси, дружина хоробрая! Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Краше буйну голову нам в бою сложить, чем славному городу Киеву позор пережить! Мы напустимся на рать-силу несметную, освободим от напасти великий Киев-град, и заслуга наша не забудется, пройдёт, прокатится про нас слава громкая: услышит про нас и старый казак Илья Муромец, сын Иванович. За храбрость нашу он нам поклонится — то ли не почёт, не слава!

Напускался Алёша Попович-млад со своей дружиной храброю на вражьи полчища. Они бьют басурман, как траву косят: когда мечом, когда копьём, когда тяжёлой боевой палицей. Самого главного богатыря-нахвалыцика достал Алёша Попович острым мечом и рассёк-развалил его надвое. Тут ужас-страх напал на ворогов. Не устояли супротивники, разбежались куда глаза глядят. И очистилась дорога в стольный Киев-град.

В граде Муроме, селе Карачарове, жили-были два брата. У большего брата была жена таровата, она ростом не велика, не мала, а сына себе родила, Ильей назвала, а люди — Ильей Муромцем. Илья Муромец тридцать три года не ходил ногами, сиднем сидел. В одно жаркое лето родители пошли в поле крестьянствовать, траву косить, а Илюшеньку вынесли, посадили у двора на траву. Он и сидит. Подходят к нему три странника и говорят.

— Подай милостыню.

А он говорит:

— Идите в дом и берите, что вам угодно. Я тридцать три года не ходил, отроду сиднем сидел.

Один и говорит.

Встань и иди.

Он встал.

Что вам угодно?

Что не жаль.

Он зачерпнул чару зелена вина в полтора ведра.

Выпей сам.

Он ни слова не сказал, одним духом выпил.

— Поди принеси еще.

Приносит он.

— Выпей сам.

Он одним духом все выпил.

Они у него спрашивают:

Какую ты в себе силушку чувствуешь?

— Такую, добрые люди, что если бы был столб одним концом в небо, другим концом в землю вбитый, и кольцо, я бы повернул.

Они переглянулись.

Это ему много. Поди, принеси еще. Еще принес. Он выпил одним духом.

— Теперь как?

Чувствую, в половине осталось.

Ну, вот с тебя хватит.

Он от большой радости пошел их проводить и говорит:

Я чую в себе силу богатырскую, где теперь коня взять?

Вот на обратном пути мужик будет вести строгача (два года коню, значит) продавать, ты купи, только не торгуйся, сколько спросит, столько и отдай. Только откорми его три месяца бело-яровой пшеницей, отпои ключевой водой и пусти его на три зари на шелковую траву, а потом на шелковый канат и пропусти через железный тын туда — сюда перелететь. Вот тебе и конь будет. Бейся с кем хочешь, тебе на бою смерти нет. Только не бейся со Святогором — богатырем.

Илюшенька проводил их далеко за село. На обратном пути видит, его отец-мать крестьянствуют. Они глазам не верят.

Он просит:

Дайте, я покошу.

Взял косу и стал ею помахивать, не успели оглянуться — вся степь лежит. Говорит:

— Я захмелел.

Вот прилег отдохнуть. Проснулся и пошел. Глядь, — мужик идет, ведет строгача, он вспомнил.

Здорово!

— Здорово, дорогой молодец!

— Далеко ли ведете строгача?

— Продавать.

— Продай мне.

— Сколько?

— Двадцать рублей.

Он отдал, ни слова не сказал, взял из полы в полу и повел домой.

Привел домой, постановил его в конюшню и насыпал белояровой пшеницы. Так три месяца кормил, поил ключевой водой, выпускал на шелковую траву на три зари, вывел его на шелковый канат, конь туды — суды через железный тын перелетел, как птица. Ну, вот ему и конь богатырский. Так и вправду случилось.

Бился Илья Муромец с Соловьем-разбойником, и он [Илья Муромец] его победил. Конь под ним был богатырский, как лютый зверь, ход у него спорый. Он задними копытами за переднюю восемнадцать верст закидывает. Он утреню стоял в Чернигове, а к обедне поспел в Киев-град.

Однажды ехал-ехал по дороге, оказалось, дорога расходится в три стороны и на этой дороге лежит камень, и на камне надпись:

“Влево поедешь — будешь женат, вправо поедешь — будешь богат, прямо поедешь — будешь убит”.

Он подумал:

— Жениться еще время не настало, а богатства своего мне не нужно. Некстати русскому богатырю Илье Муромцу богатство наживать, а под — стать ему бедных да сирот спасать, защищать, во всем помогать. Дай, поеду, где смерти не миновать. Мне ведь в бою-то смерти нет, не написана.

И поехал прямо. Ехал-ехал он по дикой степи, впереди дремучий лес, поехал по этому дремучему лесу. Ехал он дремучим лесом с утра до полудня. Приехал на поляну, там стоит громадный дуб в три обхвата, под ним сидят тридцать богатырей, а на поляне пасутся тридцать коней. Они увидели Илью Муромца и зашумели.

— Зачем ты сюда, негодный мужиковина? Мы богатыри рода дворянского, а тебя, мужиковина, за три версты видать. Смерть тебе!

Илья Муромец наложил каленую стрелу на лук, как вдарит в дуб, только щепки полетели, весь дуб расшиб на щепки. Богатырей побил, дубом прихлопнул. Обратил Илья Муромец коня и поехал назад и написал на камне:

“Кто писал: проедет — будет убит — неправда, путь свободен всем прохожим и проезжим”.

Сам думает:

— Дай-ка поеду, где буду богат! Ехал он день, ехал два, на третий подъезжает -огромный двор, высокий забор, у ворот чугунный столб, на этом столбе висит чугунная доска и железная палка. Взял Илья Муромец и стал бить в эту доску.

Отворились ворота, выходит старик.

— Входи в дом, бери, что тебе угодно! У меня кладовые, подвалы ломятся.

Он думает:

— Деньги прах, одежда тоже, а жизнь и слава честная всего дороже.

Поехал назад и написал на камне:

“Неправда, что будешь богат. Чужое богатство недолговечное и непрочное”.

— Ну, поеду по третьей дороге, что там за красавица, может, правда, женюсь.

Подъезжает, а там стоит дворец, сам деревянный, окошечки хрустальные, серебром покрыты, золотом облиты.

Выходит девушка-красавица и говорит: I

— Принимаю, добрый молодец, как любимого жениха.

Взяла его за руку правую и повела его в столовую и подала обедать честь честью.

— Теперь время отдохнуть.

Ввела в спальню.

— Вот, — говорит, — кровать, ложись, отдыхай.

Он взял, нажал кулаком, она — бултых. А там яма глубокая, сажень пять. И там тридцать богатырей.

— Эй, ребята, это вы жениться сюда заехали?

— Да, — говорят, — помоги, Илья Муромец!

Они сразу узнали.

Он снял аркан с коня и бросил туда и вытащил их, всех до одного вывел.

— Ну, говорит, ступайте, гуляйте на воле, А я с ней поговорю.

— Поди отгуляла невеста, пора замуж идти.

Вывел в лес, привязал за волосья, натянул тугой лук. Вдарил — не попал.

— А знать, ты ведьма!

Он взял каленую стрелу, выстрелил в темя.

Она сделалась такая страшная, нос крючком, два Зуба. Он перекрестил три раза, она — бултых.

Он вернулся и написал:

“Кто хочет жениться — это неправда, здесь невесты нет — отгуляла”.

ездил, ездил по дикой степи, дремучим лесам, селам и городам и думает;

— Поеду я смотреть Святогора — богатыря.

И поехал глядеть Святогора — богатыря. Ехал — ехал, подъехал — высокая гора, как Араратская, только что-то чернеет. Он пустил коня и полез пешком, он шел винтом, взошел, там раскинут шатер, и в нем Святогор — богатырь лежит.

— Здоров ли, Святогор — богатырь?

— Жив — здоров, спасибо тебе, триста лет живу, лежу, никто меня не навешал. Я плохо вижу. Приподнялся, пожали они друг другу руки слегка.

Спустились с горы, ходили-ходили, видят -гроб лежит.

— Э, тут наша смерть. Твоя или моя?

А крышка растворена. Илья Муромец влез — ему просторно.

— Э, Илья Муромец, еще рано тебе. Ну-ка вылезай, я попробую.

Святогор — богатырь влез, только вытянулся, крышка захлопнулась. Илья Муромец семь раз вдарил — семь железных обручей накатил. Святогор — богатырь и говорит:

— Илья Муромец, подойди ко мне поближе, я дуну на тебя, у тебя силы прибавится.

Илюшенька один шаг сделал, силу почуял и сделал три шага назад.

— А, не подошел, а то была бы такая сила, — мать земля не носилаб!

Илья Муромец подошел к гробу, поклонился.

— Ну, прости, Святогор — богатырь.

— Похорони меня!

Илья Муромец вырыл мечом могилу глубокую, сволок в нее гроб, повалил его, простился и поехал в Киев. Там он прожил двести лет. И помер.

За всю жизнь Илья Муромец много врагов русской земли победил, за что он и славен был.

Это было в городе Муроме, селе Карачарове. Жил-был один крестьянин, по прозванью Иван свет Тимофеевич, со своей супругой Ефросиньей Яковлевной. Жили они пятьдесят лет, а детей у них не было.
Часто старики горевали, что под старость прокормить их будет некому. Наконец дарован был им сын. Имя ему дали Илья.
И вот живут они с сыном Ильей, живут, не нарадуются. Растет он быстро. Прошел год, прошел второй. Тут и увидели старички большое горе: сыну нужно начинать ходить, а он сидит как столб. Ноги у него как плети; руками действует, а ногами никак не шевелит.
Прошел третий год, а Илье ничуть не легче. Ноги как плети, нисколь не шевелятся.
Еще пуще старички стали плакать: есть сын, да никуда не годящий,- приходится кормить его.
И жил Илья долгое время все таким же столбом, никак не мог ногой шевельнуть.
Прожил он тридцать лет в таком виде. И вот в одно прекрасное время надо было Ивану Тимофеевичу выкорчевать пни, чтобы сеять пшеницу.
Ушли старики в леса и оставили Илью одного в доме. Илья был уже привычный - сидеть дом караулить.
День оказался очень жаркий. Сидит Илья, потом обливается. И вдруг слышит - кто-то подошел к их окошку и в окошко застукался. Кое-как Илья Муромец потянулся, открыл окошко, видит - стоят два странника, очень старые.
Посмотрел Илья на них и говорит:
- Чего вам, страннички, надобно? А они говорят:
- Дай-ка нам испить пива хмельного. Мы знаем, у тебя есть в подвале пиво хмельное. Да принеси нам чашу в полтора ведра.
Илья им в ответ:
- И рад бы я принести вам пива хмельного, да не могу никак идти: у меня ноги не ходят.
- Попробуй, Илья, сперва, тогда и говори,- отвечают старцы.
- Что вы, дорогие старцы, тридцать лет я сижу сиднем и знаю - ноги у меня не ходят.
А они говорят:
- Брось ты, Илья, нас обманывать! Сперва попробуй, а после и говори.
Пошевелил Илья одной ногой - шевелится. Другой пошевелил - шевелится. Соскочил с лавки, схватил чашу в полтора ведра и побежал, будто все время бегал, в отцов подвал глубокий. Нацедил из бочонка чашу полную, приносит к старцам, говорит им:
- Нате, кушайте на доброе здоровье, страннички. Уж очень я рад,- научили вы меня ходить.
А те говорят:
- А ну-ка, Илья, выкушай сперва сам.
Илья Муромец не прекословил, схватывает чашу в полтора ведра и выпивает на месте единым духом.
- А ну-ка теперь, добрый молодец, Илья Муромец, скажи, сколь чувствуешь в себе силушки?
- Чувствую я в себе силушки очень много,- отвечает Илья.- Силы хватит.
Посоветовались старцы и говорят:
- Нет, еще, должно быть, силушки очень мало. Иди-ка, Илья, да принеси втору чашу.
Схватил Илья чашу в полтора ведра и бросился в свой погреб. Нацедил втору чашу, приносит к старцам. Стал им подавать, они говорят:
- А ну, выкушай, добрый молодец, сам.
Илья Муромец не стал прекословить, берет чашу и выпивает единым духом.
- А ну-ка, удалой богатырь Илья, скажи, много ли чувствуешь в себе силушки?
А он отвечает странникам:
- Эх, много чувствую силушки!
- А как определишь силушку?
- Вот, был бы столб на небе, а на том столбе было бы кольцо,- взялся бы я за это кольцо, перевернул бы всю Русску землю.
Посоветовались странники и говорят:
- Эх, нет, много мы ему дали силушки. Не мешало бы поубавить. Илья! Сходи в подвал, принеси еще чашу в полтора ведра.
Илья не стал прекословить, тут же побежал в погреб. Когда принес чашу, старцы и говорят:
- А ну, Илья Муромец, выкушай сперва сам. Илья Муромец не прекословит и выпивает чашу сам. Когда выпил, странники обратно начинают спрашивать:
- Ну-ка, удалой богатырь, скажи, много ли чувствуешь в себе силушки?
Тогда Илья Муромец отвечает так:
- Чувствую - силушки моей убавилось на поло-винушку.
Посоветовались тогда странники и говорят:
- Хватит, Илья Муромец, тебе силушки.
И не стали больше посылать его за пивом хмельным, а стали говорить ему так:
- Слушай, добрый молодец, Илья Муромец! Дали мы тебе ноги, дали силу богатырскую,- ничто не мешает тебе поездить по Русской земле. Но помни: не обижай беззащитных, а бей вора-разбойника, не борись с родом Микуловым: его мать сыра-земля любит. Да еще не борися со Святогором-богатырем: его мать сыра-земля через силу носит. А теперь, Илья Муромец, тебе нужен богатырский конь. Но богатырского коня тебе придется выхаживать самому, потому - кони тебя не вынесут.
- А где мне взять такого коня, чтоб меня вынес? - говорит Илья Муромец.
- А вот мы тебя сейчас научим. Мимо вашего дому в один прекрасный день поведет крестьянин жеребенка шелудивого, плохонького, поведет на оброти пришибать его. Но ты не отпусти его из виду, выпроси у мужичка этого жеребеночка, поставь его в стойло и корми пшеницей. И каждое утро выводи его на росу, пускай он по росе катается. А когда минет ему три года, то выводи на поле и обучай его скакать через большие канавы, через высокие тыны.
Илья Муромец слушал все это внимательно, не хотел потерять ни одного слова.
- Ну вот,- говорят странники,- что мы знали, все сказали. Смотри же, беззащитных не обижай, вора-разбойника не пропускай. Да смотри, тебе на роду написано - убитому не быть. Помрешь ты своей собственной смертью.
Илья Муромец поблагодарил их, звал чего-нибудь покушать, но они от всего отказались и ушли.
Остался он один-одинешенек и захотел идти посмотреть на отца с матерью, им помочь в работе. Приходит к отцу, а там после трудовой работы все уснули. Захотел он попробовать свой топор и стал рубить. Как тяпнет топором, так он по самый обух уйдет. Сила в Илье огромная. Порубил лес Илья Муромец и воткнул топор в пень. И ушел топор по самый обух. Повтыкал он так все топоры в пни, а сам схоронился за дерево. Когда пришли,отдохнувши, помочане, хотели взяться за топоры, но сколь не дергали - не могли вытащить из дубьев. Он, может, шуткой повтыкал топоры-то, да уж сила была у него больно велика.
Видит Илья, не выходит у них дело, вышел из-под прикрытия и подходит к отцу с матерью. А те и глазам своим не верят: был Муромец калека, а стал здоровым.
Вынул Илья Муромец все топоры и стал родителям подсоблять. Отец не нарадуется, глядя на работу его.
Кончили работу, пришли домой и стали жить-поживать.
А Илья Муромец все стал посматривать, когда мужичок поведет паршивенького жеребеночка. И вот видит - точно, идет мужичок.
Выбегает Илья, спрашивает:
- Куда ведешь жеребеночка? А тот отвечает:
- Очень плох получился, пришибить надо.
Тогда Илья Муромец стал просить мужичка убедительно, чтобы он уступил ему жеребеночка, не пришибал его. А крестьянин и спрашивает:
- Куда тебе такой жеребеночек, такому сильному? Он и крестьянину не годится.
Илья Муромец стал настаивать на своем, стал опять просить:
- Продай мне жеребеночка.
Уступил мужичок Илье жеребеночка и даже не взял с Ильи никакой платы.
Привел домой Илья Муромец жеребенка, поставил его в стойло и стал поить и кормить, как учили странники.
В скором времени на жеребеночка подействовал Ильи Муромца уход, и стал он расти очень быстро. А когда минуло ему три года, стал он сильным конем, Илья Муромец стал выводить его в чисто поле и учил скакать через широкие канавы, расщелины, тыны. И сам дивился, каким сильным, хорошим оказался его конь.
Стал он подыскивать себе латы, также колчан со стрелами, тугой лук и меч. К чему стремился, все разыскал по своей силе. А когда было все готово, пришел Илья Муромец к отцу-матери, говорит:
- Дражайший мой родитель, Иван Тимофеевич, дражайшая моя мамынька Ефросинья Яковлевна! Давно мне хотелось по белу свету погулять, людей посмотреть, себя показать! Благословите меня, я поеду.
- А куда ты поедешь? - спрашивает его отец.
- В стольный град Киев, послужить князю Владимиру Красну Солнышку.
Отец и мать заплакали:
- Ах ты милый наш сын, мы думали выкормить тебя себе на утешенье. А видим - не удержишь сокола в тесной клетке. Делать нечего, поезжай к князю Владимиру, да смотри заступайся за слабых, не обижай беззащитных, бей вора-разбойника.
Илья Муромец надел на себя латы богатырские, шлем пернатый, опоясался мечом. Потом оседал коня, сел на него и поехал.
Ехал он, ехал, доехал до города Чернигова. И смотрит - глазам своим не верит. Вкруг города Чернигова стоит войск тьма-тьмущая. Подступили к городу Чернигову три царевича басурманских, и у каждого царевича войска по триста тысяч.
Посмотрел Илья Муромец - город заперт, а черниговских мужичков томят басурманы голодной смертью. Жалко сделалось Илье мужичков черниговских. Подвязал он потуже седельце свое, взял меч булатный и полетел, как вихрь, на врагов басурманскиих. Начал рубить он, да так быстро, как все равно траву косить. Видят они - силы неравны,- и пустились в бегство. Кто куда мог - бросились врассыпную.
С крепости видят черниговски мужички,- какой-то богатырь стал на их сторону. А Илье бить стало некого. Подъехал он к белополотняным шатрам, смотрит - стоят три царевича басурманскиих ни живы ни мертвы, побелели, как полотно, как осиновый лист трясутся. Поравнялся с ними Илья,- упали они на колени и стали просить пощады. Тогда Илья Муромец говорит им так:
- Зачем вы обижаете мужичков? Были бы постарше вы,- снял бы я ваши буйны головы. Да больно вы молоды! Вертайтесь-ка домой и скажите своим родителям; есть еще на Руси кому постоять за землю Русскую.
Взял он с них клятву, чтобы больше не ездили на Русскую землю. А они были рады, что их помиловали, сели на коней и стали удирать за своим войском.
Видели это все с городских стен мужички черниговски. Видят - они свободны. Открыли ворота, подносят богатырю ключи на золотом блюде и стали предлагать ему, что он хочет.
Но Илья Муромец был не падок на разные сокровища: от всего этого отказался.
Черниговски мужички стали просить его заехать к ним поговорить. Но и тут Илья Муромец стал отказываться, потому - душа его рвалась на простор.
Тогда мужички черниговски спрашивают:
- Куда ты, удалой богатырь, едешь?
- Еду я в стольный Киев-град,- говорит Илья Муромец,- к князю Владимиру Красно Солнышко.
А черниговски мужички говорят:
- Смотри, не езди прямоезжей дорогой.
- А почему нельзя ездить прямоезжей дорогой? - спрашивает их Илья Муромец.
- Потому - здесь засел давно Соловей-разбойник. И бьет он не силой-оружием, а своим молодецким посвистом. Как заревет по-звериному, зашипит по-змеиному - так все люди наземь падают.
Тогда Илья Муромец простился с мужичками и поехал прямоезжей дорогой, не посмотрел, что ему говорили. Едет путем-дорогой и все смотрит, где Соловья-разбойника помещеньице.
Видит вдруг - стоят двенадцать дубов, верхушками свились в одно место. А корни их скованы толстым железом. Не доехал Илья три поприща и вдруг услышал свист соловьиный, рев звериный, и покрывалось все это шипом змеиным. И от того свиста соловьиного, рева звериного, шипа змеиного конь спотыкнулся у Ильи Муромца на передние ноги.
Говорит тут Илья Муромец своему коню:
- Что ты, конь ретивый, спотыкаешься? Разве ты не ездил по лесам дремучиим? Разве не слыхал реву звериного? Разве не слыхал шипу змеиного? Разве не слыхал свисту соловьиного?
Сконфужен был конь своим хозяином, встал на ретивы ноги. А Илья Муромец снимает свой каленый лук с плеч, накладывает на тетиву калену стрелу и пускает в Соловья-разбойника. Взвилась стрела и ударилась Соловью-разбойнику прямо в правый глаз, да так, что вылетел Соловей-разбойник из своего гнезда, как сноп овсяный.
Подъехал Илья Муромец к Соловью-разбойнику, схватил его, привязал к своему стремени. И поехал дальше.
Ехать ему пришлось как раз мимо поместья Соловья-разбойника, где жили дочери разбойника со мужьями. Вышли они на балкон и смотрят - кто-то едет.
Старша дочь и говорит:
- Смотрите, сестры милые, наш батюшка едет, да еще богатыря везет, привязанного к стремени.
Посмотрела младша дочь, тут же сразу и заплакала:
- Эх, сестры милые, это не батюшка едет, а какой-то богатырь нашего батюшку у стремени везет.
Сестры заплакали, и все бросились отцу на помощь.
Сбежали они с балкона вниз, а зятья вооружились и пошли на выручку своего тестя.
Как только Соловей-разбойник увидел своих зятьев, закричал им:
- Спасибо, зятья милые, что хотите меня выручить, но лучшо не сердите богатыря - вам не одолеть его. А просите его в горницу, потчуйте его вином и яствами и спросите - не возьмет ли с вас за меня выкуп.
Но Илья Муромец, заслышав все это, подумал: «Заманят меня еще». От всего отказался, повернул влево и поехал в стольный Киев-град.
Когда приехал он, взошел в белокаменны палаты, видит - князь Владимир Красно Солнышко со своей княгинею сидит с богатырями, угощает богатырей.
Илья Муромец поклонился низехонько князю Владимиру. А княгиня говорит:
- Вижу я еще одного гостя.
Повернулись все и увидели сильного богатыря Илью Муромца.
А князь Владимир спрашивает:
- Что вы за добрый человек? Откуда вы едете и куда путь держите?
Отвечает Илья Муромец:
- Я еду из города Мурома, из села Карачарова в стольный град Киев, ко Владимиру Красно Солнышко.
А Владимир-князь спрашивает:
- А какими дорогами вы ехали и сколько времени затратили?

- Заутреню я слушал в селе Карачарове, а обедню - у вас, в граде Киеве.
- А какой вы дорогой ехали?
- Ехал я прямоезжей дорогой.
Как только услыхали это богатыри, говорят они князю Владимиру:
- Не верь ты, князь, этому детине; уж больно он завирается. Разве можно ехать этой дорогой? Ведь тут уже тридцать лет залег Соловей-разбойник, не пропускает ни конного, ни пешего. Тут ни зверь не пробегает, ни птица не пролетает. Как же мог он проехать мимо Соловья-разбойника?
Князь Красно Солнышко обращается к Илье Муромцу и говорит таковы слова:
- Эх, нельзя тебе верить, добрый богатырь! Уже тридцать лет, как здесь засел Соловей-разбойник, никому ни пройти, ни проехать. Явственно видно, что ты соврал.
Тут Илья Муромец не стал долго разговаривать и сказал только:
- А не хочешь ли ты посмотреть сейчас на Соловья-разбойника? Я привез его на ваш двор, и висит он сейчас привязан у моего стремени.
Услышали это богатыри, сразу все ужахнулись. Что сумел этот богатырь привезти такого разбойника,- им не верилось.
Тут князь Красно Солнышко говорит Илье Муромцу:
- А скажи, удалой богатырь, как тебя звать?
- А зовут меня Ильей Муромцем. А князь опять говорит:
- А нельзя ли нам посмотреть Соловья-разбойника?
- С почтением,- согласился Илья Муромец и повел их всех на широкий белый двор, где пасся его конь ретивый. А к стремени коня была привязана переметная сума, в которой находился Соловей-разбойник.
Выходит Илья Муромец со всей свитой, со всеми богатырями, отвязывает суму от стремени и вытаскивает оттуда Соловья-разбойника. Как только глянули на него богатыри, так ужахнулись; как глянул князь со своей супругой, так удивилися.
И говорит князь Владимир таковы слова:
- А ну-ка, вор Рахматович, Соловей-разбойник, засвисти по-соловьиному, потешь меня с моею женой, потешь моих богатырей могучих.
Тут Соловей-разбойник заговорил таковы слова:
- Не тебе служу, князь Владимир, а есть у меня богатырь,- больше я никого не признаю.
Тогда князь Владимир обращается к Илье Муромцу и говорит:
- А ну-ка, удалой богатырь, заставь этого разбойника засвистеть по-соловьиному, потешить меня с моей княгинюшкой, моих богатырей могучих.
Илья Муромец приказывает Соловью-разбойнику свистнуть в полсвиста соловьиного, прореветь в полрева звериного, прошипеть в полшипа змеиного, а сам подхватывает под руки князя и княгинюшку.
Понатужился Соловей-разбойник и свистнул, да не в полсвиста соловьиного, а в целый свист. И от этого свиста соловьиного повисли князь с княгинюшкой на руках у Ильи; из богатырей же - ни один на ногах не остался, попадали все, а с белокаменных палат от этого свиста соловьиного покатились все золотые маковки. Тут закричал князь Красно Солнышко:
- А ну, Илья Муромец, уйми ты этого вора-разбойника! Уж нам эта шуточка не надобна.
Схватил тогда Илья Соловья-разбойника и подбросил его кверху своей могучей рукой так, что Соловей-разбой-ник взлетел чуть пониже облака ходячего и ударился о белый двор и дух испустил.
А Илья Муромец приказал зажечь костер, Соловья-разбойника сожечь, а пепел развеять по ветру.
Всходят все опять в палаты белокаменны, садятся за столы дубовы, принимаются за яства сахарные, за питва медвяные.
Илья Муромец сел на лавочку на самый кончик. Да как подвинул плечом, сильно нажал,- все богатыри попадали на пол, а Илья очутился посреди стола. Все богатыри видят, что у Ильи Муромца силы множество, ни один не вздумал ему противиться.
Подвыпили богатыри, начали хвастаться, кто чем сумел. И опять Илье Муромцу не по нраву то было. Стал он думать крепку думушку - поездить по белу свету. И надумал он повидаться со Святогором-богатырем.
Простился Илья со князем Владимиром и богатырями и поехал по белу свету искать Святогора-богатыря.
Ездил он долго. Едет и присматривается - не увидит ли где Святогора-богатыря. И видит он вдруг гнедого большого коня. Подъезжает ближе - лежит спящий богатырь. А был то Святогор-богатырь. Слез Илья с коня, прошел к Святогору и стал около его головы. И казался он против этого богатыря как малый ребенок.
Спал богатырь крепким сном, и не мог Илья дождаться, чтобы Святогор проснулся. Тогда Илья ударил легонько его. Богатырь проснулся и говорит:
- Кто это в меня камешками кидается?
Тут Илья Муромец подступил еще ближе и говорит:
- Приехал я из города Мурома, из села Карачарова. Зовут меня Илья Муромец. Захотел я увидеть вас, но не мог дождаться. Вот и разбудил вас.
Святогор-богатырь и говорит:
- Зачем я тебе так спонадобился? А Илья отвечает:
- Слыхал я про вашу силу великую - вот и хотел посмотреть на вас.
- А может быть, тебе охота со мной силами помериться? - Святогор спрашивает.
- Нет,- отвечает Илья,- я хорошо знаю, что силами меряться мне с вами никак невозможно.
- Коли так, - говорит Святогор,- поедем на гулянье по святым горам.
Свистнул он своего коня, прибежал конь и встал перед ним как вкопанный.
Илья Муромец подозвал тоже коня, и они поехали вместе.
Рассказал Илья, как проживал он в стольном городе Киеве. Внимательно слушал Святогор этот рассказ. А после Илья Муромец спрашивает Святогора:
- Почему это искал я вас по всей Руси, но доискаться не мог?
- Да потому,- говорит Святогор,- что по Руси я не стал ездить с тех пор, как съехал со святых гор. Вижу - земля гнется подо мной, как повинна. А люди разбегаются от меня, как от зверя страшного. Очень мне было не по мысли, что меня так боятся. Ехал я, ехал и пораздумался: «Эх, много во мне силушки неизбывной! Кабы был столб да в столбе кольцо, завернул бы я кольцо и повернул всю Русскую землю!» Только подумал - конь стал. Смотрю - у меня, у самой головы, лежит сумочка переметная, така маленька - и плюнуть некуда. Соскочил я с коня, хотел поднять эту сумочку, взялся правой рукой, как дернул - она не пошевелилася. Взял левой рукой, дернул - она не пошевелилася. Взял я обеими руками ее, как дернул,- увяз в землю по колени. Тогда стало мне понятно: не хочет мать сыра-земля носить меня на себе. Потому не езжу я по Русской земле, а езжу по святым горам.
Поехали они оба на эти горы, Илья и Святогор. Ехали они, ехали, видят - на самой вершине горы стоит огромный гроб. Подъехали они к гробу. Святогор и говорит:
- А ну, Илья Муромец, померяй этот гроб. Может, он сделан для тебя?
Лег Илья Муромец в этот гроб, и оказался он там, как мушка маленька.
Тогда Святогор говорит:
- Нет, Илья, этот гроб, видно, не про тебя построен.
Слезает тут с коня Святогор и сам хочет померять этот гроб.
Он в гробу потянулся,- гроб точно по нем был сделанный. Захотел встать Святогор-богатырь из гроба. Но вдруг ослаб весь, и взмолился он Илье Муромцу:
- А ну, Илья Муромец, меньшой братец мой, помоги мне вылезти из гроба. А то я совсем ослаб.
Илья Муромец подскочил, только хотел Святогора-богатыря поднять, как крышка гроба накрылась глухо-наглухо. Схватил Илья Муромец крышку, хотел ее сорвать своей силой могучей, но сколь ни дергал - крышка и с места не пошевелилась. С досады Илья Муромец схватил свой меч, зачал этот гроб рубить. Как первый раз тяпнул - появился обруч железный, обхватил гроб в круге. Второй раз тяпнул - появился второй обруч железный. Сколько раз он ни тяпал, появлялись все обручья железные. И слышит Илья Муромец - из гроба доносятся глухие слова:
- Прощай, Илья Муромец, видно, в последний раз я с тобой по святым горам погулял.
Жалко сделалось Илье Муромцу Святогора, видит он- нельзя старшего брата выручить. И слышит, как в последний раз Святогор легко вздохнул и больше уже не откликнулся.
Прослезился Илья, поехал прочь со святых гор опять в стольный Киев-град. Побыл там немного. И вот приезжает басурманин с грамотой и вручает ту грамоту князю Владимиру. Понял князь - тут что-то нерадостное. Сорвал печать, начинает читать грамоту, а в грамоте писано: «Идет Батый со своими полчищами великими, Золотой Ордой, а с ним идет Идолище Поганое - сильный богатырь».
Вот тут у всех богатырей пропал весь хмелюшко, не знают, что и делать. Как поехать, как встретить им такие великие войска вражеские?
Говорит тогда Илья Муромец:
- Эх, богатыри могучие, трусливы вы, как зайцы! Вам бы только пировать да бражничать. Что толку в вас? А как приходят силы вражии, так вы трясетесь, как листы на осине. Айдате со мной, едемте встречать силу татарску!
Напугалися богатыри, но делать было нечего: приходилось ехать за Ильей Муромцем. Приехали они на свою границу. А на границе стоит заставушка. А в этой заставушке были богатыри-граничники. Тут был и старший Самсон Самсонович, тут был и его помощник Добрыня Никитич, а еще был есаул Алеша Попович...
Приехал Илья Муромец к белополотняному шатру, смотрит - стоят три богатыря у заставушки. Увидел богатырь Самсон Илью Муромца, низко с ним раскланялся:
- Уж ты здравствуй, Илья Муромец, сколько времени я тебя не видывал? И зачем ты сюда пожаловал на нашу заставушку?
А Илья Муромец говорит:
- Разве вы не слышали, пограничники, что идет рать-сила великая на нашего князя Владимира?
Напугался тут Самсон Самсонович, напугался Добрыня Никитич, а еще пуще напугался есаул Алеша Попович.
Илья Муромец тогда говорит:
- Разве вы не слыхали, Самсон Самсонович, как проехал здесь в стольный Киев-град басурманин со своей грамотой? Как это вы не видали со своей заставушки?
Тогда заговорил Самсон Самсонович:
- Ты прости нас, Илья Муромец, как-нибудь мы это времечко проспали, вот и не видали злого басурманина.
Сказал здесь Илья Муромец:
- Нужно нам дожидать рать-силу великую - басурманскую, надо постоять как полагается за нашу Русску землюшку. Выставьте еще кого вперед (как секрет, все равно).
И стали богатыри совет держать, кого выставить. Назначать стал Самсон Самсонович Алешу Поповича. Тогда Илья Муромец стал говорить таковы слова:
- Нет, Самсон Самсонович, нельзя назначать Алешу Поповича, у него и так полы долги. Нужно назначить Добрыню Никитича.
Поехал Добрыня Никитич вперед и поставил особу заставушку на то место, где должна пройти сила басурманска. Стали ждать-пождать войск басурманскиих, ниоткуда не могли дождаться их. Прошел день, другой, а сил басурманскиих не видно еще.
На третий день, чуть только солнце стало брезжить, заметили они с горизонта войска великие. От тех войск затмило солнышко пылью густой. Смотрит Добрыня Никитич и видит,- впереди едет сильный богатырь, а под ним конь весь в золотой сбруе, а сам он - как копна великая. Подъехал он к Добрыне Никитичу, и не знает тот, что делать. И видит - подкидывает богатырь копье долгомерное пониже облака ходячего, повыше лесика стоячего. И ловит богатырь копье другой рукой, а сам приговаривает:
- Как легко я копье мечу, так легко буду с Добрыней Никитичем управлятися.
Напугался Добрыня Никитич этого богатыря и пустился на коне к своей заставушке, где был Самсон Самсонович с Ильей Муромцем. А сам молит, чтобы конь его не спотыкнулся. Приехал он на заставушку, упал перед Самсон Самсоновичем на колени и говорит таковы слова:
- Ты прости меня, Самсон Самсонович, что не мог я привезти головы басурманские на вашу заставушку. И такой тут богатырь к нам пожаловал, что бросает он копье долгомерное чуть пониже облака ходячего, чуть повыше лесика стоячего, а сам приговаривает таковы слова: «Как легко я верчу копьем, так легко буду управлять Добрыней Никитичем». Так и приехал я к вам на заставушку с пустыми руками.
Стали совет держать Илья Муромец и все богатыри - кому ехать встречать басурманина. Стали думу думать, стали выбирать. Но кого ни намечали, а Илья Муромец все препятствовал. Назначили Алешу Поповича, а Илья Муромец и тут воспротивился.
- Нельзя нам посылать Алешу Поповича: позавидует он на золотую сбрую, на тот момент враги и вышибут из седла его душеньку поповскую.
Стали советовать ехать Самсону Самсоновичу. Но и тут Илья Муромец стал говорить таковы слова:
- Нет, уж очень стар Самсон Самсонович, надо выбрать нам кого другого.
Но никак не могли богатыри никого выбрать. И надумали здесь кинуть жребий - кому встречать басурманина поганого.
Как кинули жребий - пал он на Илью Муромца. Оседлал своего коня Илья Муромец, сел на него, простился со своими богатырями и поехал навстречу басурманину поганому.
Как подъехал он к нему на одно поприще, так увидел злого басурманина, тот кидал правой рукой копье долгомерное и тут же сам себя расхваливал:
- Как легко ворочаю я своим копьем, так легко я буду с Ильей Муромцем управлятися!
Не стал много думать Илья Муромец, пришпорил своего коня и пустился на злого татарина. Начался тут бой с утра раннего. Кони их приустали, мечи их притупилися. А богатыри сидят, ни который даже не качается.
Наступило уже двенадцать часов дня. Кони богатырские спотыкнулися, и богатыри тут с них свалилися. Поломали они свои копья долгомерные, поломали мечи булатные. Больше нечем стало им рубиться. Тогда они схватились врукопашную. Боролися они так сильно, что от их ног пыль столбом поднималася.
Уж солнце близко к закату становилося, как поскользнулся тут Илья Муромец и упал на спину, и насел на него басурманин поганый. Выхватил свой нож из-за пояса и хотел перерезать горло Илье Муромцу. Тут Илья вспомнил про своих старцев - калик перехожих и подумал:
«Видно, неладно старцы сказывали, что смерть мне в бою не написана; приходится помирать мне от руки басурманина поганого».
Только это подумал, как почувствовал в себе такую силу великую, как когда-то, когда выпил три чары пива хмельного. Освободил он руку правую да как ударит басурманина в грудь поганую. Так и взлетел басурманин повыше лесика стоячего, пониже облака ходячего и воткнулся в землю по груди. Тогда вскакивает Илья Муромец, выхватывает у басурманина нож булатный и отрубает ему голову по самы плечи. Взял он эту голову, воткнул на обломок копья и поехал прямо на заставушку.
Приехал он на заставушку - богатыри все удивилися: как Илья Муромец порешил басурманина. Стали ждать-пождать, думали - сейчас войско вражеское придет. Но войска не оказалося. Снялись опять богатыри с заставушки и поехали к князю Владимиру Красно Солнышко. Лишь остались одни пограничники.
Привез Илья Муромец в стольный Киев-град князю Владимиру подарочек - голову басурманина поганого.
Созывал Владимир-князь всех богатырей и стал угощать их, стал потчевать. И всех богатырей он употчевал и стал награждать всех подарками. Всех наградил, а Илью Муромца, самого главного, позабыл.
Илья Муромец на это очень прогневался. Выбежал он тут на белый двор, призвал к себе всю голытьбу пьяную. И стал говорить им таковы слова:
- Не пристало мне, крестьянскому богатырю, пировать здесь да бражничать, а пристало мне с вами гулять.
Берет он свой тугой лук и накладывает на тетиву ка-лену стрелу. И пускает ту стрелу в золотоверхий дворец. Ударила тут стрела в золотые маковки, и посыпались те маковки на белый двор. А Илья Муромец приказал своей голытьбе подбирать те маковки и купить на них зелена вина.
От удара стрелы той зашатался дворец князя Владимира, сделались богатыри ни живы ни мертвы. А сам князь Красно Солнышко на Илью сильно прогневался. Но ему богатырь говорит таковы слова:
- Уж ты, князь Красно Солнышко, неладно ты делаешь: всех богатырей угостил, наградил, а Илью Муромца ничем не одарил!
Тут понял князь Красно Солнышко, что сделал он неправильно. Взял свою шубу соболиную и выносит на белый двор, подает ее Илье Муромцу и говорит таковы слова:
- Не обидься, Илья Муромец, что тебя я не одарил ничем. Вот дарю я тебе свою шубу соболиную.
Разгневался Илья Муромец, схватил шубу соболиную. Схватил за рукав, схватил за другой, всю разорвал. Рвет и приговаривает:
- Как рвал я басурман поганых, так рву я, князь Владимир, твою шубу соболиную!
Князь Владимир возразить ему не осмелился. Знал его силу великую.
Пошел Илья Муромец к своим товарищам, накупил на золотые маковки зелена вина и стал угощать голытьбу пьяную. Но в скором времени и эти товарищи ему не понравились. Оседлал он своего коня и отправился из города стольного Киева, не простился с богатырями, не простился с князем Владимиром. Поскакал по Русской земле.
Как уехал из Киева Илья Муромец, пришел в Киев хан Идолище Поганое, всех богатырей разогнал, завладел всем царством князя Владимира, а самого князя поставил своим слугой.
Трудно было терпеть князю Владимиру от Идолища Поганого, да делать было нечего. Часто думал он об Илье Муромце: «Кабы был здесь Илья Муромец, этого не случилось бы и не служил бы я Идолищу Поганому».
Долго так пришлось служить князю Владимиру, а Илье Муромцу про то не было ведомо. Раз как-то ехавши, встретил он одного странника. На этом страннике шляпа была в десять пудов, а клюка у этого странника была в сорок пудов. Повстречался он с Ильей Муромцем и возговорил таковы слова:
- Ах ты добрый богатырь Илья Муромец! Ты зачем гуляешь по Русской земле, а не поедешь в стольный Киев-град? В граде Киеве стряслася беда великая. Пошел на Киев хан Идолище Поганое. Богатырей всех из царства повыгнал, завладел царством князя Владимира. А сам князь служит теперь ему.
Илья Муромец сказал старцу:
- А как называть мне тебя, старче? Старец отвечал:
- Зовут меня Иванище. Шляпа моя в десять пудов. Клюка у меня в сорок пудов.
Тогда Илья Муромец сказал Иванищу:
- Уступи мне свою клюку сорокапудовую. Я поеду в город Киев, угощу там Идолище Поганое.
Иванище отдал ему свою клюку с радостью.
Взял Илья клюку и поехал к городу стольному Киеву.
Когда въехал Илья на белый двор, то первым долгом встретился с князем Владимиром. Как увидал князь Илью Муромца, сразу ему возрадовался и говорит ему таковы слова:
- Как долго, Илья Муромец, ты к нам не жаловал, посмотри, что у нас содеялося! На престоле сидит хан Идолище Поганое, а я ему, как слуга, служу.
Говорит тогда Илья Муромец:
- Погоди ты, князь Красно Солнышко, на меня обижатися. Не просидит у тебя на престоле Идолище Поганое даже и до вечера.
Пошел Илья Муромец в палаты белокаменны, где сидел Идолище Поганое. Пришел и стал просить у Идолища Поганого подаяния:
- Подай ты, царь, мне, нищему, подаяние - я уж очень скудеюся.
- Беги ты на кухню,- говорит Идолище,- там оделяют нищую братию.
Но Илья Муромец возговорил:
- Я хочу, чтобы вы здесь милостыню мне подали. Тогда Идолище Поганое стал говорить так:
- Ты, старче, ходишь по белу свету много, не видал ли когда-нибудь Илью Муромца?
- Как не видать мне Илью Муромца, когда мы с ним очень часто видимся?
- А какой из себя Илья Муромец? - спрашивает Идолище Поганое.
- А коли хочешь видеть Илью Муромца, то гляди на меня, мы с ним на одну колодку сделаны.
Тогда говорит Идолище Поганое:
- А много ли ест Илья Муромец?
- Ест Илья Муромец только лишь по одному калачику, а пьет по одной чарочке.
Засмеялся тут Идолище и сказал:
- Почему это ваш богатырь Илья Муромец так славится? Вот я так ем очень много. Хлеба съедаю по три каравая, мяса съедаю чуть ли не целого барана, а пью по три чарки большие.
А Илья Муромец говорит таковы слова:
- Эх, у моего дяди была такова корова - много пила-ела. Однажды так поела, что лопнула. Смотри, чтобы над тобой не стряслась такая причина.
Озлился тут Идолище Поганое, схватил свой булатный меч и пустил с силой в Илью Муромца. Илья Муромец отворотился, а меч пробил стену и насквозь вылетел. Тут Илья Муромец, в свою очередь, схватил клюку сорока-пудовую, да как хватит Идолище по маковке. Идолищу Поганому разнес он череп вдребезги.
Вышел Илья на двор к князю Владимиру и сказал ему таковы слова:
- Уберите вы Идолище Поганое и постановьте все царство по-старому.
И опять князь Владимир Красно Солнышко воссел на престол своего царства. Опять стал царствовать. А после задал пир на весь мир.
А в то время собирался на службу к князю один молодой боярин, по прозванию Дюк Степанович, и прощался он со своей матерью. Прибыл он к князю Владимиру. Принял его князь Владимир и посадил за стол гулять с богатырями. Стал угощать Дюка Степановича. А Дюк Степанович выпивал так: одну рюмочку выпьет, а другую под стол выльет, один калачик съест, а другой под стол бросит.
осказках.ру - сайт
Заметил это князь Красно Солнышко и сказал Дюку Степановичу:
- А что ты, молодой боярин, одну рюмочку выпиваешь, другую под стол выливаешь, один калачик ешь, другой под стол кидаешь? Разве тебе что не нравится?
Отвечает князю Дюк Степанович: - Да, Владимир Красно Солнышко, калачи твои что-то зачерствели, а пиво-то прытко задохнулося... У моей родимой матушки калачики на пекарне пекут все медвяные: один ешь, за вторым рука тянется, второй ешь, третий с ума нейдет. Да и пиво у вас, видно, в бочонках да погребах стоит неприбрано. А у моей матушки пиво подвешено в бочках, на цепях высокиих. Ветры освежают те бочки высокие, пиву-то затхнуться и неколи. Одну чарочку пьешь - за второй сама рука тянется, втору пьешь - третья с ума нейдет. У вас, князь Владимир, и печь полиняла-то. А у нас-то в горнице печи муравлены. А одежи-то у вас, князь Владимир Красно Солнышко, темны, заношены, а у моей матушки одежа каждый день все новая.
Тут был один богатырь, за столом сидел, по прозвищу Чурила Пленкович. Слушал Чурила Пленкович эти слова, очень обиделся. И говорит князю Владимиру:
- Уж ты князь Владимир Красно Солнышко, дай нам с ним об заклад удариться. Чтобы каждый день мы с ним являлись в новых одежах. Хватит ли у него на целый год одежи новые?
Тогда стали бояре совет держать и разрешили им об заклад удариться. И сбилися они об заклад - если у которого на год одежи не хватит - с того голову долой. Стал Дюк Степанович домой собираться, чтобы одежу привезти на целый год. Но Чурила Пленкович тут воспротивился. Говорит он таковы слова:
- Не согласен я на то, чтобы отпустить домой Дюка Степановича. Может добыть он платье не то что дома, а в других местах. А пущай-ка он напишет в свой дом бумажку матушке, и она вышлет одежу ему.
Дюку Степановичу делать было нечего. Садится он за столы дубовые, берет чернильницу с пером, начинает писать бумажку матушке. И положил ту бумажку в мешок и привязал мешок к седлу Бурки Вещего. И наказал ему так:
- Ты беги, Бурка Вещий, ты неси письмо моей матушке. Пущай пришлет она ко мне тюки полные, чтобы одежи хватило мне на каждый день, на круглый год.
И вывел он Бурку Вещего и поставил на дорогу родную.
Побежал Бурка быстро, как калена стрела из лука пущена. Прибежал Бурка на широкий двор, к Дюка Степановича матушке.
Матушка очень напугалася - прибежал конь один-одинешенек, а сынка нигде нетути. Схватила она вещевой мешок, развернула его и видит - в бумажке что-то написано. Как прочитала, так и догадалася: мол, неладно что-то сынок мой наделал. Начала сбирать всю одежу, насчитала как раз на круглый год. Положила она одежу в мешки, привязала мешки к Бурке Вещему, послала его к сынку Дюку Степановичу.
Бурка Вещий тут вернулся в скором времени к своему хозяину Дюку Степановичу.
Был день Дюку Степановичу назначенный, когда явились богатыри в новых одежонках. И целый год они ходили все в одежах переменныих.
И в последний день вошли оба - Дюк Степанович с Чурилой Пленковичем в драгоценных одеждах соболиныих. У Чурилы Пленковича была одежда очень драгоценная, а у Дюка Степановича много лучше: кафтан у Дюка Степановича был с кавалером да с девицей. Как застегнет он свой кафтан, то девица,с молодцом обоймутся, как расстегнет - девица с молодцом поцелуются.
Чурила Пленкович стал совет держать:
- Рассудите вы, люди добрые! Кто проиграл из нас голову?
И стали их судить-рядить, и признали, что Чурила Пленкович пробил об заклад свою голову.
Хотели на лобно место его вывести, да заступился здесь Илья Муромец.
- Не нужно нам проливать кровь христианскую, а нужно дать Чуриле Пленковичу сильный выговор.
Не угомонился тут Чурила Пленкович, стал опять споры затевать, стал биться об заклад по-новому. Богатыри опять стали совет держать. Посоветовали - обратно пущай побьются Дюк с Чурилой об заклад.
Чурила Пленкович говорит:
- Кто из нас перескочит Днепр-реку на своих лошадях ретивых? Кто не перескочит-тому рубить будут голову.
Но и тут Дюк Степанович не струсил, даром что молод был. И поехали они на своих конях Днепр перескакивать. Тут Чурила Пленкович говорит:
- Скачи вперед ты, Дюк Степанович. Но тут Илья Муромец воспротивился:
- Проиграл ты, Чурила, свою голову, так скачи ты перво-наперво.
Чуриле Пленковичу перечить было некогда. Разгорячил он своего коня ретивого, дал он шпоры своему коню под круты бедра. Как взвился его конь высоко и осередь Днепра ударился. Понесла коня река быстрая.
Тут Дюк Степанович повысился. Как дал своему коню под круты бедра. Его Бурка Вещий на ту сторону бросился. Подхватил Дюк Степанович Чурилу за кудри черные и вытащил его на ту сторону.
Тут-то все богатыри сразу загутарили:
- Отруби, Дюк Степанович, Чуриле голову: два раза он проиграл ее.
Но Дюк Степанович не хотел этого делать. Так и остался Чурила Пленкович жить по-старому.
Вернулись все богатыри в стольный Киев-град к князю Владимиру и уселись все опять за столы дубовые. Стали пить опять напитки медвяные и закуски стали закусывать сахарные.
С тех пор стало в Киеве все спокойнее. Никакие враги-басурмане воевать город Киев не решалися. И надумал Илья Муромец поехать погулять по Русской земле.
Отъехал он далеко от города Киева. Вдруг встречает он три дороженьки. А на крестах той дорожки лежал огромный камень. И на том камне были три надписи:
«Кто поедет вправо - тот будет убит, а кто влево поедет - тот будет богат, а кто прямо поедет - тот будет женат».
Илья Муромец тут задумался:
«Жениться мне - я уж очень стар, а богатства мне совсем не надобно. Я поеду туда, где убитому быть, на роду мне смерть не написана».
Повернул он своего коня сильного, поскакал он дорогой правою.
Выезжает он на поляну обширную, а на той поляне стоял могучий дуб. Под тем дубом сидело сорок разбойников. Как увидели они Илью Муромца, сговорились между собой окружить и убить его.
Но сказал им Илья Муромец:
- А за что вы меня убить хотите? Богатства со мной вовсе нетутка. Конь у меня стоит пятьсот рублей, сбруя у коня стоит сто рублей.
И сымает он с плеч лук тугой, вынимает из колчана калену стрелу. И накладывает стрелу на тетивушку. И пускает он стрелу во зеленый дуб. И ударила стрела во зеленый дуб, разлетелся дуб в мелкие дребезги. Очень много разбойников тут поранило. Остальные разбойники все в стороны бросились, так что Илье Муромцу бить стало некого.
Вернулся обратно Илья Муромец к камню белому, стер он тут надпись старую. Написал он тут надпись новую: «Ездил Илья Муромец по правой дороге, а убит не был».
Теперь думает Илья Муромец: «Надо ехать по той, где женатым быть, а богатства не надобно». И поехал он по прямой дороге.
Подъезжает он к большому терему, а в этом терему царевна жила, женихов все к себе заманивала. Зазывала она их в свою спальню новую и клала женихов на кровать пружинную.
Взошел Илья Муромец в палаты новые, и подхватила его за белы руки дочерь царская и предложила ему легчи на кровать пружинную. Но Илья Муромец схватил дочерь царскую и положил ее на кровать пружинную. А как положил - сразу провалилась кровать пружинная. Посмотрел вниз Илья Муромец, видит - там подвалы глубокие, а в подвалах людей много оказалось. Побежал Илья Муромец на широкий двор, отыскал он дверь в подвалы глубокие, отбил дверь скорехонько, выпустил людей из подвалов темныих. Все люди тут Илье возмолилися:
- Уж ты спаситель наш, Илья Муромец! Спас ты нас от смерти лютоей!
Тут схватил Илья Муромец царевну за косу, вытащил ее на широкий двор, приказал он тут разжигать костры, повалить на огонь и сожечь дочь царскую.
Поехал обратно Илья Муромец к тому же камню белому. Стирает он тут надпись старую, пишет он тут надпись новую:
«Ездил по той дороге Илья Муромец, а женат не был!»
Теперь Илье Муромцу стало занятно: не поехать ли по третьей дороге? Не будет ли там какой обман?
И поехал по третьей дороге Илья Муромец.
Увидал Илья Муромец подвалы громадные. А у этих подвалов было колоколов понавешено. Кому нужно богатство - тому за бечеву дернуть надобно. Илья Муромец взял, ударил в колокол. Откуда ни возьмись идет мужичок с золотой клюшкою. Отпирает мужичок подвалы глубокие и говорит таковы слова:
- Бери, добрый молодец, богатства, сколь тебе надобно.
Взошел тут Илья в подвалы глубокие, посмотрел и удивился: везде золото в беспорядке валяется. Илья Муромец никогда на золото не льстился. Не взял он золота нисколечко и поехал обратно к камню белому. Стер он тут надпись старую, написал надпись новую:
«Ездил тут Илья Муромец, а богат не был».
На том подвиги Ильи Муромца закончились.
А всего Илье Муромцу житья было полтораста лет.

Добавить сказку в Facebook, Вконтакте, Одноклассники, Мой Мир, Твиттер или в Закладки

В граде Муроме, селе Карачарове, жили-были два брата. У большего брата была жена таровата, она ростом не велика, не мала, а сына себе родила, Ильей назвала, а люди — Ильей Муромцем. Илья Муромец тридцать три года не ходил ногами, сиднем сидел. В одно жаркое лето родители пошли в поле крестьянствовать, траву косить, а Илюшеньку вынесли, посадили у двора на траву. Он и сидит. Подходят к нему три странника и говорят.

— Подай милостыню.

А он говорит:

— Идите в дом и берите, что вам угодно. Я тридцать три года не ходил, отроду сиднем сидел.

Один и говорит.

Встань и иди.

Он встал.

Что вам угодно?

Что не жаль.

Он зачерпнул чару зелена вина в полтора ведра.

Выпей сам.

Он ни слова не сказал, одним духом выпил.

— Поди принеси еще.

Приносит он.

— Выпей сам.

Он одним духом все выпил.

Они у него спрашивают:

Какую ты в себе силушку чувствуешь?

— Такую, добрые люди, что если бы был столб одним концом в небо, другим концом в землю вбитый, и кольцо, я бы повернул.

Они переглянулись.

Это ему много. Поди, принеси еще. Еще принес. Он выпил одним духом.

— Теперь как?

Чувствую, в половине осталось.

Ну, вот с тебя хватит.

Он от большой радости пошел их проводить и говорит:

Я чую в себе силу богатырскую, где теперь коня взять?

Вот на обратном пути мужик будет вести строгача (два года коню, значит) продавать, ты купи, только не торгуйся, сколько спросит, столько и отдай. Только откорми его три месяца бело-яровой пшеницей, отпои ключевой водой и пусти его на три зари на шелковую траву, а потом на шелковый канат и пропусти через железный тын туда — сюда перелететь. Вот тебе и конь будет. Бейся с кем хочешь, тебе на бою смерти нет. Только не бейся со Святогором — богатырем.

Илюшенька проводил их далеко за село. На обратном пути видит, его отец-мать крестьянствуют. Они глазам не верят.

Он просит:

Дайте, я покошу.

Взял косу и стал ею помахивать, не успели оглянуться — вся степь лежит. Говорит:

— Я захмелел.

Вот прилег отдохнуть. Проснулся и пошел. Глядь, — мужик идет, ведет строгача, он вспомнил.

Здорово!

— Здорово, дорогой молодец!

— Далеко ли ведете строгача?

— Продавать.

— Продай мне.

— Сколько?

— Двадцать рублей.

Он отдал, ни слова не сказал, взял из полы в полу и повел домой.

Привел домой, постановил его в конюшню и насыпал белояровой пшеницы. Так три месяца кормил, поил ключевой водой, выпускал на шелковую траву на три зари, вывел его на шелковый канат, конь туды — суды через железный тын перелетел, как птица. Ну, вот ему и конь богатырский. Так и вправду случилось.

Бился Илья Муромец с Соловьем-разбойником, и он [Илья Муромец] его победил. Конь под ним был богатырский, как лютый зверь, ход у него спорый. Он задними копытами за переднюю восемнадцать верст закидывает. Он утреню стоял в Чернигове, а к обедне поспел в Киев-град.

Однажды ехал-ехал по дороге, оказалось, дорога расходится в три стороны и на этой дороге лежит камень, и на камне надпись:

“Влево поедешь — будешь женат, вправо поедешь — будешь богат, прямо поедешь — будешь убит”.

Он подумал:

— Жениться еще время не настало, а богатства своего мне не нужно. Некстати русскому богатырю Илье Муромцу богатство наживать, а под — стать ему бедных да сирот спасать, защищать, во всем помогать. Дай, поеду, где смерти не миновать. Мне ведь в бою-то смерти нет, не написана.

И поехал прямо. Ехал-ехал он по дикой степи, впереди дремучий лес, поехал по этому дремучему лесу. Ехал он дремучим лесом с утра до полудня. Приехал на поляну, там стоит громадный дуб в три обхвата, под ним сидят тридцать богатырей, а на поляне пасутся тридцать коней. Они увидели Илью Муромца и зашумели.

— Зачем ты сюда, негодный мужиковина? Мы богатыри рода дворянского, а тебя, мужиковина, за три версты видать. Смерть тебе!

Илья Муромец наложил каленую стрелу на лук, как вдарит в дуб, только щепки полетели, весь дуб расшиб на щепки. Богатырей побил, дубом прихлопнул. Обратил Илья Муромец коня и поехал назад и написал на камне:

“Кто писал: проедет — будет убит — неправда, путь свободен всем прохожим и проезжим”.

Сам думает:

— Дай-ка поеду, где буду богат! Ехал он день, ехал два, на третий подъезжает -огромный двор, высокий забор, у ворот чугунный столб, на этом столбе висит чугунная доска и железная палка. Взял Илья Муромец и стал бить в эту доску.

Отворились ворота, выходит старик.

— Входи в дом, бери, что тебе угодно! У меня кладовые, подвалы ломятся.

Он думает:

— Деньги прах, одежда тоже, а жизнь и слава честная всего дороже.

Поехал назад и написал на камне:

“Неправда, что будешь богат. Чужое богатство недолговечное и непрочное”.

— Ну, поеду по третьей дороге, что там за красавица, может, правда, женюсь.

Подъезжает, а там стоит дворец, сам деревянный, окошечки хрустальные, серебром покрыты, золотом облиты.

Выходит девушка-красавица и говорит: I

— Принимаю, добрый молодец, как любимого жениха.

Взяла его за руку правую и повела его в столовую и подала обедать честь честью.

— Теперь время отдохнуть.

Ввела в спальню.

— Вот, — говорит, — кровать, ложись, отдыхай.

Он взял, нажал кулаком, она — бултых. А там яма глубокая, сажень пять. И там тридцать богатырей.

— Эй, ребята, это вы жениться сюда заехали?

— Да, — говорят, — помоги, Илья Муромец!

Они сразу узнали.

Он снял аркан с коня и бросил туда и вытащил их, всех до одного вывел.

— Ну, говорит, ступайте, гуляйте на воле, А я с ней поговорю.

— Поди отгуляла невеста, пора замуж идти.

Вывел в лес, привязал за волосья, натянул тугой лук. Вдарил — не попал.

— А знать, ты ведьма!

Он взял каленую стрелу, выстрелил в темя.

Она сделалась такая страшная, нос крючком, два Зуба. Он перекрестил три раза, она — бултых.

Он вернулся и написал:

“Кто хочет жениться — это неправда, здесь невесты нет — отгуляла”.

ездил, ездил по дикой степи, дремучим лесам, селам и городам и думает;

— Поеду я смотреть Святогора — богатыря.

И поехал глядеть Святогора — богатыря. Ехал — ехал, подъехал — высокая гора, как Араратская, только что-то чернеет. Он пустил коня и полез пешком, он шел винтом, взошел, там раскинут шатер, и в нем Святогор — богатырь лежит.

— Здоров ли, Святогор — богатырь?

— Жив — здоров, спасибо тебе, триста лет живу, лежу, никто меня не навешал. Я плохо вижу. Приподнялся, пожали они друг другу руки слегка.

Спустились с горы, ходили-ходили, видят -гроб лежит.

— Э, тут наша смерть. Твоя или моя?

А крышка растворена. Илья Муромец влез — ему просторно.

— Э, Илья Муромец, еще рано тебе. Ну-ка вылезай, я попробую.

Святогор — богатырь влез, только вытянулся, крышка захлопнулась. Илья Муромец семь раз вдарил — семь железных обручей накатил. Святогор — богатырь и говорит:

— Илья Муромец, подойди ко мне поближе, я дуну на тебя, у тебя силы прибавится.

Илюшенька один шаг сделал, силу почуял и сделал три шага назад.

— А, не подошел, а то была бы такая сила, — мать земля не носилаб!

Илья Муромец подошел к гробу, поклонился.

— Ну, прости, Святогор — богатырь.

— Похорони меня!

Илья Муромец вырыл мечом могилу глубокую, сволок в нее гроб, повалил его, простился и поехал в Киев. Там он прожил двести лет. И помер.

За всю жизнь Илья Муромец много врагов русской земли победил, за что он и славен был.

Александр Нечаев

Илья Муромец

БОЛЕЗНЬ И ИСЦЕЛЕНИЕ ИЛЬИ

Возле города Мурома в пригородном селе Карачарове у крестьянина Ивана Тимофеевича да у жены его Ефросиньи Поликарповны родился долгожданный сын. Немолодые родители рады-радёхоньки. Собрали на крестины гостей со всех волостей, раздёрнули столы и завели угощенье – почестей пир. Назвали сына Ильёй. Илья, сын Иванович.

Растёт Илья не по дням, а по часам, будто тесто на опаре подымается. Глядят на сына престарелые родители, радуются, беды-невзгоды не чувствуют. А беда нежданно-негаданно к ним пришла. Отнялись у Ильи ноги резвые, и парень-крепыш ходить перестал. Сиднем в избе сидит. Горюют родители, печалятся, на убогого сына глядит, слезами обливаются. Да чего станешь делать? Ни колдуны-ведуны, ни знахари недуга излечить не могут. Так год минул и другой прошёл. Время быстро идёт, как река течёт. Тридцать лет да ещё три года недвижимый Илья в избе просидел.

В весеннюю пору ушли спозаранку родители пал палить , пенья-коренья корчевать, землю под новую пашню готовить, а Илья на лавке дубовой сидит, дом сторожит, как и раньше.

Вдруг: стук-бряк. Что такое? Выглянул во двор, а там три старика – калики перехожие стоят, клюками в стену постукивают:

– Притомились мы в пути-дороге, и жажда нас томит, а люди сказывали, есть у вас в погребе брага пенная, холодная. Принеси-ка, Илеюшка, той браги нам, жажду утолить да и сам на здоровье испей!

– Есть у нас брага в погребе, да сходить-то некому. Недужный я, недвижимый. Резвы ноги меня не слушают, и я сиднем сижу тридцать три года, – отвечает Илья.

– А ты встань, Илья, не раздумывай, – калики говорят.

Сторожко Илья приподнялся на ноги и диву дался: ноги его слушаются. Шаг шагнул и другой шагнул… А потом схватил ендову полуведёрную и скорым-скоро нацелил в погребе браги. Вынес ендову на крыльцо и сам себе не верит: «Неужто я, как все люди, стал ногами владеть?»

Пригубили калики перехожие из той ендовы и говорят:

– А теперь, Илеюшка, сам испей!

Испил Илья браги и почувствовал, как сила в нём наливается.

– Пей, молодец, ещё, – говорят ему странники. Приложился к ендове Илья другой раз. Спрашивают калики перехожие:

– Чуешь ли, Илья, перемену в себе?

– Чую я в себе силу несусветную, – отвечает Илья. – Такая ли во мне теперь сила-могучесть, что, коли был бы столб крепко вбитый, ухватился бы за этот столб и перевернул бы землю-матушку. Вот какой силой налился я!

Глянули калики друг на друга и промолвили:

– Испей, Илеюшка, третий раз!

Выпил Илья браги третий глоток. Спрашивают странники:

– Чуешь ли какую перемену в себе?

– Чую, силушки у меня стало вполовинушку! – отвечал Илья Иванович.

– Коли не убавилось бы у тебя силы, – говорят странники, – не смогла бы тебя носить мать сыра земля, как не может она носить Святогора-богатыря. А и той силы, что есть, достанет с тебя. Станешь ты самым могучим богатырём на Руси, и в бою тебе смерть не писана. Купи у первого, кого завтра встретишь на торжище, косматенького неражего жеребёночка, и будет у тебя верный богатырский конь. Припаси по своей силе снаряженье богатырское и служи народу русскому верой и правдой.

Попрощались с Ильёй калики перехожие и скрылись из глаз, будто их и не было.

А Илья поспешает родителей порадовать. По рассказам знал, где работают. Старики пал спалили да и притомилися, легли отдохнуть. Сын будить, тревожить отца с матерью не стал. Все пенья-коренья сам повыворотил да в сторону перетаскал, землю разрыхлил, хоть сейчас паши да сей.

Пробудились Иван с Ефросиньей и глазам не верят: «В одночасье наш нал от кореньев, от пеньев очистился, стал гладкий, ровный, хоть яйцо кати. А нам бы той работы на неделю стало!» И пуще того удивились, когда сына Илью увидели: стоит перед ними добрый молодец, улыбается. Статный, дородный, светлорадостный. Смеются и плачут мать с отцом.

– Вот-то радость нам, утешение! Поправился наш ясен сокол Илеюшка! Теперь есть кому нашу старость призреть!

Рассказал Илья Иванович про исцеление, низко родителям поклонился и вымолвил:

– Благословите, батюшка с матушкой, меня богатырскую службу нести! Поеду я в стольный Киев-град, а потом на заставу богатырскую нашу землю оборонять.

Услышали старики такую речь, опечалились, пригорюнились. А потом сказал Иван Тимофеевич:

– Не судьба, видно, нам глядеть на тебя да радоваться, коли выбрал ты себе долю воина, а не крестьянскую. Не легко нам расставаться с тобой, да делать нечего. На хорошие дела, на службу народу верную мы с матерью даём тебе благословение, чтоб служил, не кривил душой!

На другое утро раным-рано купил Илья жеребёнка, недолетка косматого, и принялся его выхаживать. Припас все доспехи богатырские, всю тяжёлую работу по хозяйству переделал.

А неражий косматый жеребёночек той порой вырос, стал могучим богатырским конём.

Оседлал Илья добра коня, снарядился сам в доспехи богатырские, распростился с отцом, с матерью и уехал из родного села Карачарова.

ИЛЬЯ И СОЛОВЕЙ-РАЗБОЙНИК

Раным-рано выехал Илья из Мурома, и хотелось ему к обеду попасть в стольный Киев-град. Его резвый конь поскакивает чуть пониже облака ходячего, повыше лесу стоячего. И скорым-скоро подъехал богатырь ко городу Чернигову. А под Черниговом стоит вражья сила несметная. Ни пешему проходу, ни конному проезду нет. Вражьи полчища ко крепостным стенам подбираются, помышляют Чернигов полонить-разорить. Подъехал Илья к несметной рати и принялся бить насильников-захватчиков, как траву косить. И мечом, и копьём, и тяжёлой палицей , а конь богатырский топчет врагов. И вскорости прибил, притоптал ту силу вражью, великую.

Отворились ворота в крепостной стене, выходили черниговцы, богатырю низко кланялись и звали его воеводой в Чернигов-град.

– За честь вам, мужики-черниговцы, спасибо, да не с руки мне воеводой сидеть в Чернигове, – отвечал Илья Иванович. – Тороплюсь я в стольный Киев-град. Укажите мне дорогу прямоезжую!

– Избавитель ты наш, славный русский богатырь, заросла, замуравела прямоезжая дорога в Киев-град. Окольным путём теперь ходят пешие и ездят конные. Возле Чёрной Грязи, у реки Смородинки, поселился Соловей-разбойник, Одихмантьев сын. Сидит разбойник на двенадцати дубах. Свищет злодей по-соловьему, кричит по-звериному, и от посвиста соловьего да от крику звериного трава-мурава пожухла вся, лазоревые цветы осыпаются, тёмные леса к земле клонится, а люди замертво лежат! Не езди той дорогой, славный богатырь!