"Хроники Нарнии": истории о Любви. История древних королей. Принц Каспиан (джен)

Ликующие вопли нарнийцев перекрыли тихий звон множества роняемых мечей. Тельмарины растерянно и обреченно переглядывались друг с другом, бросая оружие на землю. Нашлись и те, кто не пожелал признавать свое поражение. Они буквально прорубали себе путь в рядах своих же соратников, чтобы добраться до ненавистных чудовищ. По счастью, таких было меньшинство, и с бунтарями справились довольно быстро. Некоторых оглушали или убивали свои же - те, которым понятие чести все же было знакомо. Некоторых сразили ликующие нарнийцы. Часть противников перепала и Эдмунду - он, словно волнорез, стоял, закрывая собой утомленного Питера. Все же поединок с Миразом был тяжелым, потому что, несмотря ни на что, тот был очень умелым и опытным бойцом. Но буквально за четверть часа со всем было покончено. У сдавшихся тельмаринов отобрали все оружие, сложив его в стороне и поставив охранять его доблестный отряд Рипичипа и пару гномов. Мыш был очень расстроен, что проявить доблесть и отвагу в сражении не вышло, и одновременно был очень горд оказанной мышам честью.

Но вот лес расступился, выпуская на поле веселящуюся процессию во главе с самим Асланом. Тельмарины и нарнийцы на мгновение замерли, причем многие занимались делом, и застыли в самых разных позах. Общим было лишь одно - пораженные и немного испуганные выражения лиц и морд. В следующее мгновение все вновь пришло в движение. На усталых лицах Питера и Эдмунда появились искренние широкие улыбки, солдаты Мираза, все как один, отступили назад с выражением страха на лицах, гномы неверяще смотрели на Льва и не могли вымолвить ни слова, а говорящие звери сбежались к Аслану и стали с радостными криками прыгать вокруг него, Вакха и прочих. Старушка, сидящая на спине Великого льва, спрыгнула на землю и подбежала к Каспиану - то была его старая няня.

После того, как все более-менее успокоились, Питер и Эдмунд, до того с улыбками наблюдавшие за происходящим, уверенно протиснулись через толпу к Аслану, ведя за собой Каспиана.

Приветствую тебя, Аслан, - склонил голову Верховный король. - Это Каспиан.

Тот преклонил колени и поцеловал лапу Льва.

Я… Я так не думаю, сир, - Каспиан вскинул голову, взглянув прямо в лицо Льва. - Просто… Я хочу сказать, я же слишком молод… Я еще мальчик!

Хорошо, - тряхнул гривой Лев. - Если бы ты чувствовал себя достойным, то это бы доказало, что ты недостоин. А посему после нас и после Верховного короля Питера ты - король Нарнии, владетель Кэр-Параваля и император Одиноких островов, ты и твои потомки, пока продлится твой род.

Благодарю, сир, - вновь склонил голову Каспиан.

Питер, - Аслан повернулся к Верховному королю, - как ты думаешь, Каспиан достоин быть рыцарем Ордена Льва?

Я в этом уверен, Аслан, - улыбнулся Питер. - Дай мне меч и встань на колени, принц. - Приняв меч, он коснулся повернутым плашмя лезвием плеча Каспиана. - Встаньте, сэр Каспиан. С этой минуты вы рыцарь благороднейшего ордена Льва, так не посрамите же рыцарскую честь! - он отдал меч Каспиану.

Клянусь! - горячо воскликнул тот, с почтением принимая оружие.

По совету Аслана Каспиан возвел в рыцарский сан Боровика и Трама, назначил доктора Корнелиуса своим лордом-канцлером и утвердил Пухлых Мишек в их наследственном звании маршалов турнира - они не посрамили честь Нарнии и не заснули во время поединка!

Коронацию решили провести в канун летнего солнцестояния, которое наступало через три дня.

В вашем войске больше нет раненых, государь, я всех излечила, - радостно подбежала Люси.

Ты молодец, моя маленькая нимфа, - обнял ее Питер и перевел взгляд на Сьюзен, которая с интересом рассматривала что-то за его спиной. Проследив за ее взглядом, он чуть усмехнулся и отправился к воинам, которые отводили тельмаринских воинов к замку Беруна. Эдмунд уже был там, верхом на одном из трофейных коней он руководил процессом. С появлением Питера дело пошло быстрее. Они следили, чтобы никто и не подумал гнать воинов тычками и затрещинами, чтобы над проигравшими не насмехались. К чести нарнийцев будет сказано, подобное случилось лишь несколько раз, да и то было спровоцировано самими пленными. Сложнее всего было переправить воинов через брод - тельмарины пуще огня боялись текущей воды, но вскоре с неприятным делом было покончено, и началась лучшая часть дня.

Конечно, когда «конвоиры» вернулись, уже была ночь, однако празднество без ушедших не начинали. А вот когда опоздавшие пришли, пир начал набирать обороты. Звери и волшебные создания веселились, вино лилось рекой, и даже деревья не обделили угощением. Питер, вспомнив пиры в Кэр-Паравеле, на которых присутствовали исключительно друзья правящей четверки, отбросил в сторону весь свой королевский лоск и веселился вместе со всеми. Люси лихо отплясывала в окружении фавнов и дриад - эти существа ей всегда нравились больше всех. Эдмунд спорил с каким-то гномом о кузнечном деле - за несколько столетий, прошедших после Золотого века Нарнии, многие знания были утеряны, но и нового было открыто немало. А Сьюзен незаметно уединилась с Каспианом под сенью одного из дубов. Разница в возрасте почти сразу была позабыта, а вот темы для разговоров все никак не заканчивались. С их стороны часто доносился смех, а ближе к полуночи Сьюзен, раскрасневшаяся от вина, потянула своего кавалера в круг танцующих.

Праздник продолжался до рассвета, и, конечно же, никто и не думал расходиться по своим палаткам и домам. Просто разговоры постепенно затихали, гости начинали клевать носом и засыпали бок о бок с лучшими друзьями. Тогда воцарилось молчание, и лишь Аслан и звезды смотрели на всех немигающими радостными глазами.

На другой же день во всех направлениях помчались посланцы с призывом к рассеянным по стране тельмаринам, разумеется, включая запертых в Беруне пленников. Им было сказано, что «Каспиан теперь король, и Нарния отныне принадлежит не только людям, но и говорящим зверям, гномам, дриадам и прочим созданиям. Все, кто хочет остаться на этих новых условиях, могут остаться, тем же, кому такой порядок не по душе, Аслан приготовит другой дом. Этим последним следует явиться к Аслану и королям, расположившимся у бродов близ Беруны, в полдень, на пятый день».

Этот призыв заставил многих тельмаринов крепко задуматься. Старики и ярые сторонники Мираза, лорды, занимавшие при нем высокие должности, категорически не желали оставаться в стране дрессированных зверей и призраков. Но были и те, в чьих сердцах жили рассказы о старой доброй Нарнии: старые и молодые, они быстро сдружились со зверями и не собирались покидать родную страну.

Коронация проходила в замке Беруна, стоящем на пересечении двух рек. Пленных, которые его занимали, отпустили восвояси - разумеется, безоружными. Церемония коронации проходила не столь торжественно, как это было в случае Питера, Эдмунда, Сьюзен и Люси, но была подготовлена на отлично. Аслан был лишь наблюдателем, а короновал Каспиана Верховный король. Под оглушительные крики «да здравствует Каспиан Десятый!» тот прошел к возвышению, на котором стоял созданный из крепкого дуба резной трон. Улыбающийся Питер надел корону на голову преклонившего колени Каспиана.

Некогда Великий лев сказал мне: «Кто хотя бы день правил Нарнией, навсегда останется здесь королем». Неси же достойно возложенное на тебя бремя, Каспиан Десятый Нарнийский, рыцарь Ордена Льва!

Каспиан сел на трон, ощущая на голове непривычную тяжесть короны, в руку ему вложили скипетр. Протрубили горнисты, и наступила тишина.

Нарния! - Каспиан встал. - Я клянусь, что всегда буду чтить и защищать интересы своих подданных, клянусь, что никогда не посрамлю чести великого Ордена Льва! Я сделаю все возможное, чтобы моя страна процветала, а ее жители были всегда сыты и довольны. Я клянусь, что не допущу вражды и притеснений между моими подданными, клянусь, что мой суд будет справедлив и беспристрастен. Я сказал!

По своей основной специальности Льюис был историком литературы. Бóльшую часть жизни он преподавал историю литературы Средних веков и Возрождения в Оксфорде, а под конец возглавил созданную специально для него кафедру в Кембридже. Помимо пяти научных книг и огромного количества статей, Лью-ис опубликовал восемь книг в жанре христианской апологетики (передачи о ре-лигии на Би-би-си в годы Второй мировой сделали его известным по всей Британии, а «Письма баламута» — в Европе и США), духовную автобиографию, три пове-сти-притчи, три научно-фантастических романа и два сборника сти-хов Полное собрание стихотворений, оказав-шее-ся довольно объемным, вышло со-всем недавно. . Как и в случае с Льюисом Кэрроллом, Джоном Р. Р. Толкином и многи-ми другими «дет-скими» писателями, книги для детей, которые принесли Льюи-су мировую из-вестность, были для него далеко не самым важным из напи-санного.

Клайв Стейплз Льюис. Оксфорд, 1950 год John Chillingworth / Getty Images

Главная трудность «Нарний» — в невероятной разнородности материала, из ко-торого они собраны. Особенно это заметно на фоне художественных книг Джо-на Толкина, ближайшего друга Льюиса и товарища по литературному сооб-ще-ству «Инклинги» «Инклинги» — неофициальный литератур-ный кружок английских христианских писа-те-лей и мыслителей, собира-вшийся в Окс-фор-де в середине прошлого века вокруг Клай-ва Льюиса и Джона Толкина. В него так-же входили Чарльз Уильямс, Оуэн Бар-филд, Уор-рен Льюис, Хьюго Дайсон и другие. , перфекциониста, крайне внимательного к чистоте и строй-ности тем и мотивов. Толкин работал над своими книгами годами и десятиле-тиями (большинство так и не были закончены), тщательно шлифовал стиль и внимательно следил за тем, чтобы в его до деталей продуманный мир не про-никли посторонние влияния Например, во «Властелине колец» не упо-ми-на-ют-ся tobacco («табак») и potato («карто-фель»), потому что это сло-ва не германского, а романского про-исхо-жде-ния, но только pipe-weed и taters. . Льюис писал быстро («Нарния» создавалась с конца 1940-х по 1956 год), мало заботился о стиле и валил в одну кучу разные традиции и мифологии. Толкин не любил «Хроники Нарнии», видя в них ал-легорию Евангелия, а аллегоризм как метод был ему глубоко чужд (он не ус-тавал отбиваться от попыток представить «Властелина колец» как аллегорию, в которой Война за кольцо — это Вторая мировая, а Саурон — это Гитлер). Ал-легоризм действительно не чужд Льюису Сам Льюис, хорошо знавший, что такое ал-легория (этому посвящена его самая из-вест-ная ученая книга, «Аллегория любви»), пред-по-чи-тал на-зывать «Нарнии» притчей (он на-зывал это supposition, «гипотеза»). «Хро-ни-ки Нарнии» — что-то вроде художественного эксперимента: как выглядело бы воплощение Христа, его смерть и воскресение в мире го-ворящих зверей. , и все же видеть в «Нарниях» про-стой пересказ библейских историй — значит предельно их упрощать.

В первой части цикла присутствуют Дед Мороз (Father Christmas), Снежная ко-ролева из сказки Андерсена, фавны и кентавры из греческой и римской мифо-ло-гии, бесконечная зима — из скандинавской, английские дети — прямиком из ро-манов Эдит Несбит, а сюжет о казни и возрождении льва Аслана дубли-рует евангельскую историю предательства, казни и воскресения Иисуса Христа. Чтобы разобраться в том, что же такое «Хроники Нарнии», попробуем разло-жить их сложный и разноплановый материал на разные слои.

В каком порядке читать

Путаница начинается уже с последовательности, в которой следует читать «Хроники Нарнии». Дело в том, что публикуются они вовсе не в том порядке, в котором были написаны. Книга «Племянник чародея», где рассказыва-ется о сотворении Нарнии, появлении там Белой колдуньи и происхождении платяного шкафа, была написана предпоследней, а первой появилась «Лев, колдунья и платяной шкаф», которая сохраняет значительную часть очарова-ния первоначальной истории. В такой последовательности она опубликована в самом дельном русском издании — пятом и шестом томах восьмитомного собрания сочинений Льюиса, — и с нее начинаются и большинство экраниза-ций книги.

После «Льва, колдуньи и платяного шкафа» следует «Конь и его мальчик», затем «Принц Каспиан», «Покоритель зари, или Плавание на край света», «Серебряное кресло», затем приквел «Племянник чародея» и, наконец, «Последняя битва».

Обложка книги «Лев, колдунья и платяной шкаф». 1950 год Geoffrey Bles, London

Обложка книги «Конь и его мальчик». 1954 год Geoffrey Bles, London

Обложка книги «Принц Каспиан». 1951 год Geoffrey Bles, London

Обложка книги «Покоритель зари, или Плавание на край света». 1952 год Geoffrey Bles, London

Обложка книги «Серебряное кресло». 1953 год Geoffrey Bles, London

Обложка книги «Племянник чародея». 1955 год The Bodley Head, London

Обложка книги «Последняя битва». 1956 год The Bodley Head, London

Всплески интереса к «Хроникам Нарнии» в последние годы связаны с голли-вудскими экранизациями серии. Любая экранизация неизбежно смущает по-клонников литературного первоисточника, но здесь неприятие фанатами но-вых фильмов оказалось куда острее, чем в случае «Властелина колец». И дело, как ни странно, даже не в качестве. Экранизацию книг о Нарнии затрудняет тот самый аллегоризм, или, точнее, притчевость, страны Аслана. В отличие от «Властелина колец», где гномы и эльфы — это прежде всего гномы и эльфы, за героями «Нарний» часто отчетливо проступает второй план (когда лев — это не просто лев), а потому реалистичная экранизация превращает полную наме-ков притчу в плоский экшен. Гораздо лучше фильмы Би-би-си, снятые в 1988-1990 годах, — с плюшевым Асланом и сказочными говорящими зверями: «Лев, колдунья и платяной шкаф», «Принц Каспиан», «Покоритель зари» и «Серебря-ное кресло».

Кадр из сериала «Хроники Нарнии». 1988 год BBC / IMDb

Откуда что взялось

Льюис любил рассказывать, что «Нарнии» начались задолго до их написа-ния. Образ фавна, гуляющего по зимнему лесу с зонтиком и свертками под мышкой, преследовал его с 16 лет и пригодился, когда Льюис впервые — и не без некоторого страха — вплотную столкнулся с детьми, общаться с кото-рыми не умел. В 1939 году в его доме под Оксфордом жили несколько девочек, эвакуированных из Лондона во время войны. Льюис стал рассказывать им сказ-ки: так жившие в его голове образы пришли в движение, а через несколько лет он понял, что рождающуюся историю необходимо записать. Иногда общение оксфордских профессоров с детьми оканчивается подобным образом.

Фрагмент обложки книги «Лев, колдунья и платяной шкаф». Иллюстрация Паулины Бейнс. 1998 год Издательство Collins. Лондон

Обложка книги «Лев, колдунья и платяной шкаф». Иллюстрация Паулины Бейнс. 1998 год Издательство Collins. Лондон

Люси

Прототипом Люси Певенси считается Джун Флюэтт, дочь преподавателя древних языков в Школе святого Павла (ее закончил Честертон), в 1939-м эвакуированная из Лондона в Оксфорд, а в 1943 году оказавшаяся в доме Льюиса. Джун было шестнадцать, и Льюис был ее любимым христианским автором. Однако, только прожив несколько недель в его доме, она поняла, что известный апологет К. С. Льюис и хозяин дома Джек (так его называли дру-зья) — одно и то же лицо. Джун поступила в театральное училище (причем обучение ей оплатил Льюис), стала известной театральной актрисой и ре-жиссером (ее сценический псевдоним — Джилл Реймонд) и вышла замуж за внука знаменитого психоаналитика сэра Клемента Фрейда, писателя, радиоведущего и члена парламента.

Люси Барфилд в 6 лет. 1941 год Owen Barfield Literary Estate

Посвящены же «Нарнии» крестнице Льюиса — Люси Барфилд, приемной дочери Оуэна Барфилда, автора книг по философии языка и одного из бли-жайших друзей Льюиса.

Квакль-бродякль

Квакль-бродякль Хмур из «Серебряного кресла» списан с внешне мрачного, но доброго внутри садовника Льюиса, а его имя — аллюзия на строку Сенеки, переведенную Джоном Стадли Джон Стадли (ок. 1545 — ок. 1590) — англий-ский ученый, известный как переводчик Се-неки. (по-английски его зовут Puddleglum — «угрю-мая жижа», у Стадли было «стигийская угрюмая жижа» про воды Стикса): Льюис разбирает этот перевод в своей толстен-ной книге, посвященной XVI веку C. S. Lewis. English Literature in the Sixteenth Century: Excluding Drama. Oxford University Press, 1954. .

Квакль-бродякль Хмур. Кадр из сериала «Хроники Нарнии». 1990 год BBC

Нарния

Нарнию Льюис не выдумал, а нашел в Атласе Древнего мира, когда учил латынь, готовясь к поступлению в Оксфорд. Нарния — латинское название города Нарни в Умбрии. Небесной покровительницей города считается бла-женная Лючия Брокаделли, или Лючия Нарнийская.

Нарния в латинском Малом атласе Древнего мира Мюррея. Лондон, 1904 год Getty Research Institute

Карта Нарнии. Рисунок Паулины Бейс. 1950-е годы © CS Lewis Pte Ltd. / Bodleian Libraries University of Oxford

Географический прототип, вдохновивший Льюиса, вероятнее всего, находится в Ирландии. Льюис с детства любил северное графство Даун и не раз ездил туда с матерью. Он говорил, что «небеса — это Оксфорд, перенесенный в сере-дину графства Даун». По некоторым данным Речь идет о цитате из письма Льюиса брату, бродящей из публикации в публикацию: «Та часть Ростревора, откуда откры-ва-ет-ся вид на Карлингфорд-Лох, — это мой образ Нар-нии». Однако, по всей видимости, она вы-мыш-ле-на. В дошедших до нас письмах Льюи-са таких слов нет: они взяты из пере-ска-за разговора с братом, описанного в кни-ге Уолтера Хупера «Past Watchful Dragons». , Льюис даже называл брату точное место, ставшее для него образом Нарнии, — это деревенька Ростревор на юге графства Даун, точнее склоны Моурнских гор, откуда открывается вид на ледниковый фьорд Карлингфорд-Лох.

Вид на фьорд Карлингфорд-Лох Thomas O"Rourke / CC BY 2.0

Вид на фьорд Карлингфорд-Лох Anthony Cranney / CC BY-NC 2.0

Вид на фьорд Карлингфорд-Лох Bill Strong / CC BY-NC-ND 2.0

Дигори Керк

Прототипом пожилого Дигори из «Льва и колдуньи» стал репетитор Льюиса Уильям Керкпатрик, готовивший его к поступлению в Оксфорд. А вот хроника «Племянник чародея», в которой Дигори Керк противостоит соблазну украсть яблоко вечной жизни для своей смертельно больной матери, связана с биогра-фией самого Льюиса. Льюис пережил смерть матери в девять лет, и это было для него сильнейшим ударом, приведшим к потере веры в Бога, вернуть кото-рую он смог только к тридцати годам.

Дигори Керк. Кадр из сериала «Хроники Нарнии». 1988 год BBC

Как «Хроники Нарнии» связаны с Библией

Аслан и Иисус

Библейский пласт в «Нарниях» был наиболее важным для Льюиса. Творец и правитель Нарнии, «сын Императора-за-морем», изображен в виде льва не только потому, что это естественный образ для царя страны говорящих зверей. Львом от колена Иудина в Откровении Иоанна Богослова назван Иисус Христос. Аслан творит Нарнию песней — и это отсылка не только к библейско-му рассказу о сотворении Словом, но и к творению как воплощению музыки айнуров Айнуры — во вселенной Толкина первые со-здания Эру, верховного начала, уча-ствую-щие вместе с ним в творении ма-те-ри-аль-ного мира. из «Сильмариллиона» Толкина.

Аслан появляется в Нарнии в Рождество, отдает свою жизнь, чтобы спасти «сына Адама» из плена Белой колдуньи. Силы зла убивают его, но он воскре-сает, потому что стародавняя магия, существовавшая до сотворения Нарнии, гласит: «Когда вместо предателя на жертвенный Стол по доброй воле взойдет тот, кто ни в чем не виноват, кто не совершал никакого предательства, Стол сломается и сама смерть отступит перед ним».

Аслан на Каменном столе. Иллюстрация Паулины Бейнс к книге «Лев, колдунья и платяной шкаф». 1950-е годы CS Lewis Pte Ltd. / narnia.wikia.com / Fair use

В финале книги Аслан является героям в образе агнца, символизирующего Христа в Библии и раннехристианском искусстве, и приглашает их отведать жареной рыбы — это аллюзия на явление Христа ученикам на Тивериадском озере.

Шаста и Моисей

Сюжет книги «Конь и его мальчик», рассказывающей о бегстве мальчика Шасты и говорящего коня из страны Тархистан, которой правит тиран и где почитаются ложные и жестокие боги, в свободную Нарнию, — аллюзия на историю Моисея и исхода евреев из Египта.

Дракон-Юстас и крещение

В книге «Покоритель зари, или Плавание на край света» описывается вну-треннее перерождение одного из героев, Юстаса Вреда, который, поддавшись алч-ности, превращается в дракона. Его обратное превращение в человека — одна из ярчайших в мировой литературе аллегорий крещения.

Последняя битва и Апокалипсис

«Последняя битва», заключительная книга серии, рассказывающая о конце старой и начале новой Нарнии, представляет собой аллюзию на Откровение Иоанна Богослова, или Апокалипсис. В коварном Обезьяне, совращающем жителей Нарнии, заставляя их поклониться лже-Аслану, угадывается пара-доксально изложенный сюжет об Антихристе и Звере.

Источники «Хроник Нарнии»

Античная мифология

Хроники Нарнии не просто наполнены персонажами античной мифологии — фавнами, кентаврами, дриадами и сильванами. Льюис, хорошо знавший и лю-бивший античность , не боится разбрасывать отсылки к ней на самых разных уровнях. Одна из запоминающихся сцен цикла — шествие освободившихся из‑под гнета природных сил, Вакха, менад и Силена, предводительствуемое Асланом в «Принце Каспиане» (соединение довольно рискованное с точки зрения церковной традиции, считающей языческих богов бесами). А в самый возвышенный момент в финале «Послед-ней битвы», когда герои видят, что за пределами ветхой Нарнии открывается новая, относящаяся к прежней как прообраз к образу, профессор Керк бормо-чет про себя, глядя на удивление детей: «Все это есть у Платона, все у Плато-на… Боже мой, чему их только учат в этих школах!»

Шествие с менадами. Иллюстрация Паулины Бейнс к ниге «Принц Каспиан». 1950-е годы CS Lewis Pte Ltd. / narnia.wikia.com / Fair use

Средневековая литература

Льюис знал и любил Средневековье — и даже считал себя современником скорее древних авторов, чем новых, — а всё, что знал и любил, старался использовать в своих книгах. Неудивительно, что в «Нарниях» множество отсылок к средневековой литературе. Вот только два примера.

В «Бракосочетании Филологии и Меркурия», сочинении латинского писателя и философа V века Марциана Капеллы, рассказывается, как дева Филология приплывает к краю света на корабле вместе с львом, кошкой, крокодилом и командой из семи матросов; готовясь пить из чаши Бессмертия, Филология извергает из себя книги точно так же, как Рипичип, воплощение рыцарства, в «Покорителе зари» отшвыривает шпагу на пороге страны Аслана. А пробу-ждение природы в сцене творения Асланом Нарнии из «Племянника чародея» напоминает сцену явления девы Природы из «Плача Природы» — латинского аллегорического сочинения Алана Лилльского, поэта и богослова XII века.

Английская литература

Основной специальностью Льюиса была история английской литературы, и он не мог отказать себе в удовольствии поиграть с любимым предметом. Главные источники «Нарний» — два лучше всего изученных им произведения: «Королева фей» Эдмунда Спенсера и «Потерянный рай» Джона Мильтона.

Белая колдунья очень похожа на Дуэссу Спенсера. Она пытается соблазнить Эдмунда восточными сладостями, а Дигори — яблоком жизни точно так же, как Дуэсса соблазняла Рыцаря Алого креста рыцарским щитом (совпадают даже детали — бубенцы на экипаже Белой колдуньи достались ей от Дуэссы, а Зеленая колдунья из «Серебряного кресла», как и Ложь, оказывается обезглавлена своим пленником).

Обезьян, наряжающий ослика Лопуха Асланом, — отсылка к колдуну Архимагу из книги Спенсера, создающему ложную Флоримеллу; тархистанцы — к спен-серовским «сарацинам», нападающим на главного героя, Рыцаря Алого креста, и его даму Уну; а падение и искупление Эдмунда и Юстеса — к падению и ис-куплению Рыцаря Алого креста; Люси сопровождают Аслан и фавн Тумнус, как Уну у Спенсера — лев, единорог, фавны и сатиры.

Уна и лев. Картина Брайтона Ривьера. Иллюстрация к поэме Эдмунда Спенсера «Королева фей». 1880 год Частная коллекция / Wikimedia Commons

Серебряное кресло тоже родом из «Королевы фей». Там на серебряном троне в подземном царстве восседает Прозерпина. Особенно интересно сходство сцен творения мира песней в «Потерянном рае» и «Племяннике чародея» — тем бо-лее что этот сюжет не имеет библейских параллелей, но близок соответствую-щему сюжету из «Сильмариллиона» Толкина.

«Код Нарнии», или Как объединены семь книг

Несмотря на то что Льюис не раз признавался, что, начиная работать над пер-выми книгами, не планировал серию, исследователи давно пытаются разгадать «код Нарнии», замысел, объединяющий все семь книг. В них видят соответ-ствие семи католическим таинствам, семи степеням посвящения в англикан-стве, семи добродетелям или семи смертным грехам. Дальше всех пошел по этому пути английский ученый и священник Майкл Уорд, предположив-ший, что семь «Нарний» соответствуют семи планетам средневековой космо-логии. Вот как:

«Лев, колдунья и платяной шкаф» — Юпитер

Его атрибуты — царственность, поворот от зимы к лету, от смерти к жизни.

«Принц Каспиан» — Марс

Эта книга об освободительной войне, которую ведут коренные жители Нарнии против поработивших их тельмаринцев. Важный мотив книги — борьба с узур-патором местных божеств и пробуждение природы. Одно из имен Марса — Mars Silvanus, «лесной»; «это не только бог войны, но также покровитель лесов и полей, а потому идущий войной на врага лес (мотив кельтской мифологии, использованный Шекспиром в «Макбете») — вдвойне по части Марса.

«Покоритель Зари» — Солнце

Помимо того что край света, где восходит солнце, — это цель странствия ге-роев книги, она наполнена солнечной и связанной с солнцем символикой; лев Аслан также является в сиянии как солярное существо. Главные антаго-нисты книги — змеи и драконы (их в книге целых пять), а ведь бог солнца Аполлон — победи-тель дракона Тифона.

«Серебряное кресло» — Луна

Серебро — это лунный металл, а влияние Луны на приливы и отливы связывало ее с водной стихией. Бледность, отраженный свет и вода, болота, подземные моря — основная стихия книги. Обитель Зеленой колдуньи — это призрачное царство, населенное потерявшими ориентацию в пространстве большого мира «лунатиками».

«Конь и его мальчик» — Меркурий

В основе сюжета — воссоединение близнецов, которых в книге несколько пар, а созвездием Близнецов управляет Меркурий. Меркурий — покровитель рито-рики, а речь и ее обретение — также одна из важнейших тем книги. Мерку-рий — покровитель воров и обманщиков, а главные герои книги — конь, ко-торого похитил мальчик, или мальчик, которого похитил конь.

«Племянник чародея» — Венера

Белая колдунья очень напоминает Иштар, вавилонский аналог Венеры. Она соблазняет дядюшку Эндрю и пытается соблазнить Дигори. Сотворение Нарнии и благословение зверей населять ее — торжество производительного начала, светлой Венеры.

«Последняя битва» — Сатурн

Это планета и божество несчастливых происшествий, и крах Нарнии происходит под знаком Сатурна. В финале великан Время, который в черновиках прямо именуется Сатурном, восстав ото сна, трубит в рог, открывая путь в новую Нарнию, как круг времен в IV эклоге Вергилия, завершаясь, приближает эсхатологическое Сатурново царство «Читателю, незнакомому с классической филологией, скажу, что для римлян „век“, или „царство“ Сатурна, — это утраченная пора невинности и мира, что-то вроде Эдема до грехопадения, хотя никто, кроме разве что стоиков, не придавал ей такого большого значения», — писал Льюис в «Размышлениях о псалмах» (пер. Натальи Трауберг). .

Что все это значит

В такого рода реконструкциях много натяжек (особенно с учетом того, что Льюис отрицал наличие единого плана), но популярность книги Уорда — а по ней даже сняли документальный фильм — свидетельствует о том, что искать в «Нарниях» отсылки ко всему, чем Льюис с огромным увлечением занимался как ученый, — занятие крайне благодарное и увлекательное. Более того, внимательное изучение связей ученых штудий Льюиса с его художествен-ными сочинениями (а кроме сказок о Нарнии он написал аллегорию в духе Джона Беньяна, подобие романа в письмах в духе Эразма Роттердамского, три фантастических романа в духе Джона Мильтона и Томаса Мэлори и роман-притчу в духе «Золотого осла» Апулея) и апологетикой показывает, что так заметная в Нарниях мешанина — не недоработка, а органичная часть его метода.

Льюис не просто использовал образы европейской культуры и литературы в качестве деталей для украшения своих интеллектуальных конструкций, не просто пичкал сказки аллюзиями, чтобы удивить читателей или под-миг-нуть коллегам. Если Толкин в своих книгах о Средиземье конструирует на основе германских языков «мифологию для Англии», Льюис в «Нарниях» переизобретает заново европейский миф. Европейская культура и литература были для него живым , из которого он создавал всё им написанное — от лекций и научных книг до проповедей и фантастики.

Дверь Хлева. Иллюстрация Паулины Бейнс к книге «Последняя битва». 1950-е годы CS Lewis Pte Ltd / thehogshead.org / Fair use

Эффектом такого свободного и увлеченного владения материалом оказывается возможность говорить языком сказки об огромном количестве довольно серь-езных вещей — и не просто о жизни и смерти, но о том, что находится за чер-той смерти и о чем в столь любимые Льюисом Средние века решались говорить мистики и богословы.

Источники

• Кураев А. Закон Божий и «Хроники Нарнии».

  К. С. Льюис. «Хроники Нарнии». Письма детям. Статьи о Нарнии. М., 1991.

• Эппле Н. Клайв Стейплз Льюис. Настигнутый радостью.

  Фома. № 11 (127). 2013.

• Эппле Н. Танцующий динозавр.

  К. С. Льюис. Избранные работы по истории культуры. М., 2016.

• Hardy E. B. Milton, Spenser and the Chronicles of Narnia. Literary Sources for the C. S. Lewis Novels.

  McFarland & Company, 2007.

• Hooper W. Past Watchful Dragons: The Narnian Chronicles of C. S. Lewis.

  Macmillan, 1979.

• Ward M. Planet Narnia: The Seven Heavens in the Imagination of C. S. Lewis.

  Oxford University Press, 2008.

• Ward M. The Narnia Code: C. S. Lewis and the Secret of the Seven Heavens Tyndale.

  House Publishers, 2010.

• Williams R. The Lion’s World: A Journey into the Heart of Narnia.

  Если бы нам удалось хотя бы для одного процента читателей сменить понятие «Космос» на понятие «Небеса», это было бы неплохим началом.

  К.С.Льюис

  Немного об авторе и его книгах

  После выхода на экраны кинофильмов «Лев, Колдунья и Волшебный шкаф» (2005 г.), «Принц Каспиан» (2008 г.) и «Покоритель Зари» (2010 г.) интерес к творчеству писателя К.Льюиса значительно возрос.

  Клайв Стейплз Льюис (1898-1963) - выдающийся английский и ирландский писатель, учёный и богослов, родился в Белфасте (Северная Ирландия) в семье стряпчего. Когда мальчику не было ещё 10 лет, он потерял мать, и отец отдал его в закрытую частную школу-интернат далеко от дома.

  Первое знакомство Клайва Льюиса с другим оксфордским учёным-филологом и писателем Джоном Р.Р.Толкином произошло в 1926 году. Поначалу будущие знаменитости друг друга не впечатлили, однако со временем нашли общий язык - оба увлекались скандинавской мифологией. В 1931 году убеждённый католик Толкин изложил Льюису аргументы, побудившие последнего принять христианство. Льюис, читавший «Властелина Колец» в черновиках, был в восторге от книги и уговаривал Толкина работать над ней дальше. Позже тот писал: «Лишь он один убеждал меня в том, что моя писанина может быть чем-то бóльшим, нежели обычным хобби». Кто знает, если бы не дружба двух оксфордских преподавателей, история фэнтези могла бы пойти по совершенно другому пути.

  Обложка книги Б.Гормлей «К.С.Льюис. Человек за Нарнию»

  В начале 1930-х годов Льюис и Толкин вступили в литературный клуб под названием «Инклинги». Это слово-перевёртыш. В прямом переводе с английского «inkling» означает «намёк», а если рассмотреть его части, то корень «ink» - «чернила» - и суффикс «ling» вместе дают слово «чернильник», «чернильщик» или даже «чернилянин».

  Клайв Льюис быстро стал душой и негласным лидером инклингов. В организацию входило несколько десятков человек, все - христиане, все - мужчины, большинство - из Оксфорда. По сути, инклинги были не более, чем узким кругом друзей. Они собирались по вторникам в пабе, а по четвергам у Льюиса, читали и обсуждали собственные сочинения, беседовали на всевозможные темы, пили пиво и курили трубки. Но главное - этот узкий круг друзей создавал творческую атмосферу, духовно поддерживал начинающих писателей. Здесь обменивались мыслями, идеями и целыми философскими концепциями. В период «Инклингов» Толкин писал «Хоббита» и «Властелина Колец», а Льюис - «Космическую трилогию» и первые «Хроники Нарнии» . Можно сказать, что именно инклингам эти книги обязаны тем духовным зарядом, который делает их интересными и современными даже полвека спустя.

  

  Памятник К.С.Льюису в Белфасте

  Только закрыв последнюю страницу «Хроник Нарнии», можно сполна оценить всю красоту, величие и ценность замысла писателя, сумевшего так просто, точно и занимательно рассказать детям - и взрослым тоже - о самых главных вещах: о нас и нашем мире; о том, каким он мог и должен был бы стать; и даже чуть-чуть о Царстве, в которое наше падшее человечество, подошедшее сейчас к очередному скачку в своём эволюционном развитии, должно вернуться и обязательно вернётся. К сожалению, не без потерь.

  Создание Нарнии: в начале было Слово...

  Волшебство начинается так: дети из нашего мира попадают в мир, где царит извечное НИЧТО, тьма и тишина (подобно описанному в библейской Книге Бытия). И вот, изначальным СЛОВОМ (Иоан. 1:1-5) - Звуком и Песней - Лев Аслан ткёт материю мира: зажигает светила на небесах (Быт. 1:14), покрывает землю растениями (Быт. 1:11), творит животных, рыб и птиц (Быт. 1:20-21). Вот как это описывает Клайв Льюис в книге «Племянник чародея» (гл. 8):

  «…Что-то, наконец, начало происходить в темноте. Чей-то голос начал петь, так далеко, что Дигори даже не мог разобрать, откуда он доносится. Казалось, что он струится со всех сторон. Порою Дигори мерещилось, что голос исходит из земли у них под ногами. Самые низкие ноты этого голоса были так глубоки, что их могла бы вызвать сама земля. Слов не было. Даже мелодии почти не было. Но Дигори никогда не слышал таких несравненных звуков.… И тут в один миг случилось сразу два чуда. Во-первых, к поющему голосу присоединилось несчётное множество других голосов. Они пели в тон ему, только гораздо выше, в прохладных, звонких, серебристых тонах. Во-вторых, чёрная тьма над головой вдруг мгновенно осветилась мириадами звёзд… Голос на земле звучал всё громче, всё торжественней, но небесные голоса уже кончили подпевать ему и затихли. И чудеса продолжились… Это был лев. Огромный, лохматый, золотисто-жёлтый лев стоял лицом к восходящему солнцу, метров за триста от них, широко раскрыв свою пасть в песне… Расхаживая взад и вперёд по этой пустынной земле, лев пел свою новую песню мягче и нежнее той, что вызвала к жизни звёзды и солнце. Лев ходил и пел эту журчащую песню, и вся долина на глазах покрывалась травой, растекавшейся, словно ручей, из-под лап зверя».

  Из Библии мы знаем, как первый человек - Адам - получил душу от дыхания Бога (Быт. 2:7). И то же самое о процессе одушевления, но сказанное другими словами, мы находим в главе 1 «Сефер Иецира» (Книги Творения), приписываемой патриарху Аврааму: «Десять сефирот без ничего: первая (сефира) - Дух Бога Живого - благословенно и благословляемо Имя Его, вечно живого! Голос, дуновение ("ветер", "дух") и слово - и это есть Дух Святой».

  Теперь давайте сравним: «…Лев раскрыл пасть, но вместо звуков издал только долгий, тёплый выдох, который, казалось, качнул всех зверей, как ветер качает деревья… Каждая капля крови в жилах Дигори и Полли вспыхнула, когда они услыхали необыкновенно низкий и властный голос: "Нарния, Нарния, Нарния, проснись! Люби. Мысли. Говори. Да будут твои деревья ходить. Да будут твои звери наделены даром речи. Да обретут душу твои потоки"».

  

  Вперёд, в страну Аслана. Фото А.О.Кировой

  Так описать картину творения могуществом Божественного Слова и силой звука, способного создавать и разрушать миры, мог только очень талантливый человек, в котором, к тому же, ещё жив ребёнок. Он знал, что, в отличие от большинства взрослых, почти все дети умеют думать сердцем; поэтому им легко будет и понять, и принять Откровение, которое в Священном Писании сформулировано так: «В начале было Слово (звук, энергия, сила), и Слово было у Бога (Творца), и Слово было Бог (Всемогущий)… Всё чрез Него начало быть…»

  Магия числа 7

  «Хроники Нарнии» - цикл из семи детских фантазийных книг. Число 7 то и дело встречается в книгах Льюиса: это и семь лордов, и семь одиноких островов, и семеро братьев рыжих гномов, семилетняя спячка, семь друзей Нарнии, семеро королей и королев и т. д.

  Чем же так важна для писателя цифра 7?

  Она - символ всего таинственного и магического, это самое интересное и самое загадочное, волшебное число Вселенной, и означает оно полноту и совокупность. В семёрке воплотилась главная тайна мироздания: «Тайна за семью печатями». Недаром Божественное творение состоялось в семь дней, в музыкальной гамме - семь нот, в радуге - семь цветов, в неделе - семь дней.

  Все религии, все духовные движения прошлого и современности безоговорочно признают особое значение этого таинственного числа, возможно, одного из ключевых чисел для всего мироздания. В иудаизме число 7 повторяется многократно, что подчёркивает его магическую силу в глазах древних израильтян и символизирует законченность, совершенство: семь дней творения, семь заповедей Ноя, семь патриархов, семь коров и семь колосьев в видениях Иосифа, семь дней посвящения священников, семь видов растений, семь кругов вокруг Иерихона, семь нот арфы Давида, семь смертных грехов.

  В христианстве цифра 7 столь же значима. «Всякому, кто убьёт Каина, отомстится всемеро», «...и прошло семь лет изобилия... и наступили семь лет голода», «и насчитай себе семь субботних лет, семь раз по семи лет, чтоб было у тебя в семи субботних годах сорок девять лет». В Священных Писаниях мы встречаем семь чинов ангельских, семь недель Великого поста, семь чаш, семь царей, семь язв, семь духов божьих, семь звёзд - всего не перечислишь.

  Ислам, христианство и иудаизм признают семиэтапный акт создания Вселенной. Однако в исламе число 7 имеет особенный смысл. Согласно ему, существует семь небес, и попадающие на седьмое небо испытывают высшее блаженство, поэтому 7 - это священное число ислама.

  В браминском и буддийском верованиях семёрка тоже священна. Согласно преданиям, Будда сидел под фиговым деревом с семью плодами. От индусов пошёл обычай дарить на счастье семь слоников - фигурок из кости, дерева или другого материала.

  А что же можно найти семеричного у мистиков и теософов?

  У Е.П.Блаватской вы не раз встретите эту цифру: семь врат, семь миров, семь звуков в едином, семь ступеней познания, семь Превышних Владык, семеричные Иерархии, семь мистических чувств и т. д. В Агни Йоге прочтёте, что «космос построен на семеричном основании», что «лучшее для круга число - семь», а также о семи кругах ясновидения, семи чувствах астральных, семи главных центрах, отвечающих семи принципам человеческого существа, и о прочей семеричности в самом человеке и вокруг него.

  То же признание важности, пожалуй, самого сакрального из всех чисел демонстрируют и древнее гностическое Евангелие «Пистис София» , и Апокриф Иоанна, и апокрифическое Евангелие от Марии , и книги гностиков ХХ века Яна ван Рэйкенборга и Катарозы де Петри «Универсальный Гнозис», «Грядущий новый человек», «Китайский Гнозис», «Египетский первоначальный Гнозис».

  Льюис и Гнозис

  В духовной автобиографии «Настигнут радостью» (Surprised by Joy: The Shape of My Early Life, 1955) К.Льюис вспоминает свою преподавательницу в школе Виверна как теософку-розенкрейцера, воспламенившую его интерес к «тайному знанию» . Чтобы не быть голословной в соединении имени Льюиса с гнозисом, эту часть статьи хочу начать такой выразительной цитатой Льюиса из книги «Просто Христианство» (Mere Christianity, 1943): «Ничто живое не рождается на свет с такими желаниями, которые невозможно удовлетворить. Ребёнок испытывает голод, но на то и пища, чтобы насытить его. Утёнок хочет плавать - что ж, в его распоряжении вода. Людей влечёт к противоположному полу, для этого существует половая близость. И если я нахожу в себе такое желание, которое ничто в мире не способно удовлетворить, это, вероятнее всего, можно объяснить тем, что я был создан для другого мира. Если ни одно из земных удовольствий не приносит мне подлинного ублаготворения, это не значит, что Вселенной присуще некое обманчивое начало. Возможно, земные удовольствия и рассчитаны не на то, чтобы удовлетворить ненасытное желание, а на то, чтобы, возбуждая его, манить меня вдаль, где и таится настоящее.

  Если это так, то я должен постараться, с одной стороны, никогда не приходить в отчаяние, проявляя неблагодарность за эти земные благословения, а с другой стороны, мне не следует принимать их за что-то другое, копией или эхом, или несовершенным отражением чего они являются. Я должен хранить в себе этот неясный порыв к моей настоящей стране, которую я не сумею обрести прежде, чем умру. Я не могу допустить, чтобы она скрылась под снегом, или пойти в другую сторону. Желание дойти до этой страны и помочь другим найти туда дорогу должно стать целью моей жизни».

  Такие мысли очень близки гностикам, для которых греческое слово «гнозис» означает знание, обретённое в откровении; ведь это знание ответов на извечные вопросы: кто мы; зачем пришли на землю; куда отправимся после смерти; какова истинная цель нашей жизни? Ответы на них содержит так называемое Универсальное Учение, у которого очень древние корни, поскольку оно сопровождает человечество со времён Адама. Это идущее от Бога живое, неискажённое знание. Прикоснувшегося к нему человека неизбежно охватывает некое беспокойство, у него появляется смутное ощущение, что в нашем мире он - не дома, что нужно искать путь в свою страну. Такое беспокойство гностики и называют зовом предвоспоминания, или, по Платону, анамнезисом. Ведь если в человеке проснулось, пусть неясное, воспоминание о своей истинной Родине, у него, как правило, появляется мечта пробудить это чувство в максимально большом числе ищущих людей. Это воспоминание будоражит его. В апокрифическом тексте «Деяний Иуды Фомы» (II в. н. э.) сохранилась гностическая «Легенда о жемчужине», повествующая об обретении этого воспоминания: вот оно, «подобно орлу, царю всех птиц, прилетело и опустилось около меня, и стало всё говорить… Вспомни, что сын царей ты… вспомни о жемчужине, ради которой ты пришёл в Египет. Подумай об одеянии сверкающем твоём, и тогу твою великолепную вспомни… И голосом его… я был разбужен и встал ото сна моего… и в согласии с тем, что в сердце моём запечатлелось, были слова послания, мне написанного» .

  Эти слова о вести из небесной Родины мы читаем в так называемом «Гимне души», или «Легенде о жемчужине», - гностическом фрагменте, сохранившемся в известном раннехристианском апокрифе «Песнь Иуды Фомы апостола в стране индийцев» (II в. н. э.). К этой легенде текст Льюиса отсылает нас в истории о принце Рилиане из книги «Серебряное Кресло». Заколдованный принц Рилиан только по ночам помнит о своём царском происхождении, но тогда он привязан к серебряному креслу и не может вырваться из плена. Не так ли и каждый из нас (кто догадался, что мы - пленники в нашем диалектическом мире, где всё прекрасное неизбежно превращается в тлен, а жизнь всегда заканчивается смертью) мечтает об освобождении, но не в состоянии его осуществить, ибо не знает, как разорвать верёвки, привязывающие его к его собственному «серебряному креслу»?

  Будучи талантливым писателем, Клайв Льюис создал мир, который трудно не полюбить. Нарния - это набросок, образ того Чуда, которое ждёт людей впереди. Как уже сказано, воспоминание о Царстве, бывшем когда-то нашим домом, из которого мы пали в незапамятные времена, запрятано в нас так глубоко, что мы почти забыли о своём божественном происхождении. Между тем, уже тысячи лет из этого Царства летит обращённый к людям зов: «Вернитесь, вернитесь, дети Отца!» Увы, все имеют уши, да не все слышат. А гностики точно знают: путь Домой есть! Он открыт для каждого! И человек, если захочет, может пройти его в течение одной жизни! Это - дорога в бессмертие, в мир Божественного Света, где нет болезней, горя, потерь. Там - Родина нашего человечества, наша Нарния. И большинство людей вернётся туда. Обязательно вернётся, ибо Бог не оставляет дела рук Своих.

  Дети из мира людей, попадающие в придуманную Льюисом страну и встречающиеся с её творцом - могучим Львом Асланом, не являются нравственно зрелыми, а некоторые из них просто порочны. Но в Нарнии они становятся по-настоящему храбрыми, добрыми и правдивыми, все избавляются от главного зла - собственного эгоизма. И лекарство от нравственных недостатков - их встречи с Асланом.

  Так же как Бог иудейско-христианского мира очень редко вмешивается в ход событий, чтобы предотвратить страдания и деградацию земель и народов, творец Нарнии тоже отсутствует на протяжении бóльшей части её истории. Он появляется вновь только в ключевые для этой страны моменты. И мы видим, что происходит при исчезновении Бога из сотворённого им мира, из душ его обитателей: жизнь начинает цениться дёшево, люди и другие разумные существа выдумывают собственных божков и провозглашают свои собственные «добродетели» и ценности.

  Своей божественной безусловной любовью Аслан творит чудеса исцеления, избавляет героев от их старой сути. Но некоторые вещи неподвластны даже Богу. Например, невозможно заставить людей быть совершенными, просто дав им свободную волю. По этой причине многие нравственные уроки и уроки веры мы должны постигать только через боль.

  Насколько точна эта теория, видно на примере Юстеса. Сила собственных нравственных пороков превратила мальчика в дракона, и он испытал ужасную боль, когда Аслан сдирал с него эту шкуру. Многим в нашем взрослом мире, давно ставшим «драконами» и часто даже не подозревающим об этом, тоже придётся мучительно сдирать с себя драконьи шкуры, если они захотят снова быть Людьми. Бог причиняет нам боль, чтобы сделать нас лучше. Он хочет сделать нас лучше, потому что нас любит.

  «Хроники Нарнии» не рассказывают об Иисусе Христе, а лишь указывают на Него. Более того, они ведут читателей к Христу. В них нет повторения истории Иисуса: Аслан - не Иисус; а Нарния - не христианский мир. Но есть некоторые намеренные параллели с библейскими сюжетами.

  Те, кто читал сказку «Лев, Колдунья и платяной шкаф» (англ . The Lion, the Witch and the Wardrobe, 1950), знают, что Аслан, подобно Иисусу, умер и затем вернулся к жизни. Позже он рассказывает детям, как помешал планам Колдуньи: «Колдунья знает Тайную Магию, уходящую в глубь времён. Но если бы она могла заглянуть ещё глубже, в тишину и мрак, которые были до того, как началась история Нарнии, она прочитала бы другие Магические Знаки. Она бы узнала, что, когда, вместо предателя, на жертвенный Стол по доброй воле взойдёт тот, кто ни в чём не повинен, кто не совершал никакого предательства, Стол сломается, и сама Смерть отступит перед ним. С первым лучом солнца».

  В сказке «Покоритель зари, или плавание на край света» (англ . The Voyage of the Dawn Treader, 1952) Аслан является путешественникам в виде ягнёнка (агнца), жарящего рыбу на завтрак. И дальше - самое важное! - ягнёнок говорит детям, что они должны найти свой путь в прекрасную страну из их собственного мира:

  « - …ты встретишь меня там, дорогая моя, - ответил Аслан.

  Разве... разве Вы есть и там, сэр? - спросил Эдмунд.

  Я есть повсюду, - ответил Аслан. - Но там я ношу другое имя. Вы должны узнать меня под этим именем. Именно для этого вам и позволили посетить Нарнию, чтобы, немножко узнав меня здесь, вам было бы легче узнать меня там».

  Герои Льюиса спасаются только своей верой. А вера, по мнению писателя, это - убеждение вопреки доказательствам. Когда такой веры нет, даже Аслан не может освободить, как в странной и трагической истории о гномах-отступниках из книги «Последняя битва» (англ . The Last Battle, 1956), которых бросили в Хлев. «Вот видите, - промолвил Аслан, - они не позволяют нам помочь им. Они выбрали хитрость вместо веры. Их тюрьма внутри них, и потому они в тюрьме. Они так боятся быть обманутыми, что не могут выйти из неё».

  Вокруг Нарнии, лишь ненадолго затихая, идёт Армагеддон: то и дело Зло нападает, стремясь завладеть прекрасной страной, а Добро защищает её. В эти крутые времена сюда и попадают человеческие дети, сыновья и дочери Адама и Евы, чтобы принять участие в битвах на стороне Добра, чтобы ошибаться и исправлять ошибки, мужать и брать на себя ответственность. Здесь они сталкиваются с существами, которых писатель называет полулюдьми. (Речь не о кентаврах. Они в Нарнии тоже есть, но это - благородные существа.) Именно от полулюдей идёт всё зло в придуманном Льюисом мире, как, впрочем, и в нашем, человеческом.

  Ведь если быть предельно честными, нам придётся признать, что мы несколько преждевременно присвоили себе имя «человек». Во многих из нас ещё очень сильно животное начало. Это оно постоянно побуждает людей бороться за самосохранение, убивать себе подобных, воевать за место под солнцем, материальные блага, территории, власть... Это из-за него жизнь человечества так часто напоминает театр абсурда.

  И всё так и будет продолжаться до тех пор, пока каждый получеловек нашего мира не захочет стать Человеком. Или, как сказал Апостол Павел, пока каждый не совлечёт с себя ветхого человека и не облечётся в нового. Такими вот простыми словами он обозначил великий процесс, который гностики называют трансфигурацией , а христиане - преображением и воскресением , процесс, который всему человечеству на собственном примере продемонстрировал Бого-Человек Иисус Христос.

  И так вплоть до самого финала Нарнии - Апокалипсиса (повесть «Последняя битва»). Только Сьюзен, к сожалению, не вернулась в преображённую Нарнию, в своеобразный нарнийский рай - ведь она не сумела сохранить себя… Рай, который оказался многомерным пространством: «Сейчас вы глядите на Англию внутри Англии. Настоящая Англия - то же самое, что и настоящая Нарния, ведь в той Англии, что внутри, всё хорошее сохраняется». А жизнь вне преображённой Нарнии была лишь слабым её отражением, как об этом читаем мы в «Последней битве»:

  «Послушай, Питер, когда Аслан сказал, что ты никогда не вернёшься в Нарнию, он имел в виду ту Нарнию, которую ты знал. Но это была не настоящая Нарния. Та имела начало и конец. Она была только тенью или копией настоящей Нарнии, которая всегда была и будет; так же как и наш собственный мир. Англия и всё остальное - это только тень или копия чего-то в настоящем мире Аслана. И не надо оплакивать Нарнию, Люси. Всё, что было важного в старой Нарнии, все добрые существа, вошли в настоящую Нарнию через Дверь. Она, конечно, в чём-то отличается - как настоящая вещь от копии или бодрствование - от сна». Льюис предполагает, что материальный мир не основа действительности, только копия божественного оригинала.

  Идеи Льюиса о времени ведут нас к философским размышлениям о сверхъестественных научных открытиях и глубокомысленных теологических темах. Заявление Аслана «Я называю любое время скоро» интерпретирует убеждение, что Бог находится вне времени. Льюис считает, что каждый момент времени от начала времён «всегда является настоящим для Бога», обозначает ещё, что обладает бесконечной жизнью без прошлого, настоящего и будущего, которую он воспринимает как одновременное единство в вечном настоящем. В Библии Бог воззвал к Моисею из горящего и говорящего тернового куста: «Я есмь Сущий», то есть - Я всеживущий (Исх. 3:14).

  «Он подошёл к двери, и все последовали за ним. Он поднял голову и прорычал: "Пришло время!", и затем громче: "Время!", и затем так громко, что голос его дошёл до звёзд: "ВРЕМЯ". И Дверь открылась», - так Аслан зовёт Отца Времени, трансцендентное существо, отвечающее за ход времён, которое уже однажды видели Джил и Юстэс. «Джил и Юстэс вспомнили, как однажды, много лет назад, в глубокой пещере на северной равнине они видели огромного спящего великана, и им сказали, что его зовут Отец Время, и проснётся он в тот день, когда мир кончится» («Последняя битва»). Отец Время отвечает только за движимый, диалектический полный, дуальность мир, а неподвижный мир вне времени принадлежит лишь Аслану.

  В Нарнии были не только говорящие, а, значит, мыслящие животные, но и люди, обладающие Божественным огнём. Однако эту искру Лев Аслан (Бог) вдохнул в них не сам непосредственно, а через детей. Именно - через детей! Почему? Вспомним запрет появляться в Нарнии детям старше определённого возраста: им разрешалось не более двух посещений, за исключением самых младшеньких - Люси и Эдмунда. Это было сделано в прямом соответствии с заповедями Иисуса Христа: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдёте в Царствие Небесное», «Кто не примет Царствие Божие как дитя, тот не войдёт в него». Ведь только дети, с их чистотой сердца, наиболее легко способны открыться свету Божественного и воспламенить атом-искру сердца. Люди забывают, что всё человеческое существование греховно. И Божественную искру жители Нарнии получили именно от первых своих королей - детей Питера, Люси, Эдмунда и Сьюзен. А после выполнения главной миссии дети вернулись обратно в свой мир, предоставив Нарнии развиваться своим путём. А Лев Аслан самим фактом своего присутствия лишь немного корректировал это развитие. И не случайно проходило время, и при принципиальных поворотах истории Нарнии туда засылались другие дети, именно для подпитки Божественной энергии, которая без них начинала истощаться и угасать.

  Мир идей Платона в истории Нарнии

  В конце «Последней битвы» Дигори бормочет себе под нос: «Это всё есть у Платона, всё есть у Платона». Считать ли, что этой фразой Льюис намекает, что ключ к пониманию Хроник можно найти в трудах Платона? Дигори или он же профессор лорд Дигори из книги «Лев, колдунья и платяной шкаф», помогая детям разобраться в проблеме о разумности Люси, задаёт вопросы и хочет заставить детей самих докопаться до сути дела. Сократ в диалогах Платона из книги «Государство», особенно ранних, более склонен задавать вопросы, чем отвечать на них. Его вопросы заставляют людей, которых он спрашивает, задуматься над трудностями, о которых они не помышляли ранее. Иногда они дают такие ответы, о которых и не подозревали. И находят их не в книгах, а где-то внутри себя. Такой метод расспросов получил название «метод Сократа». Из этого видно, что и профессор лорд Дигори пользовался им в диалогах с детьми.

  В «Серебряном кресле» есть и ещё кое-что от Платона: там встречается образ, который очень похож на знаменитый его «Миф о пещере». Основная мысль, которую хочет донести Платон с помощью «Мифа о пещере», - это контраст между видимостью и реальностью. Согласно мифу Платона, мы можем вырваться из пещеры нашего невежества с помощью философии, и разум выведет нас за пределы пещеры, чтобы увидеть истинные ценности, освещённые светом Истинного Солнца, которое, согласно Платону, символизирует высшую сущность, само Добро.

  В книге «Племянник Чародея» Дигори и Полли переносятся в различные миры через пруды в Лесе между мирами с помощью особых, обладающих магией возвращения жёлтых и зелёных колец, через магию таинственного вещества - песка, принадлежавшего культуре затонувшей Атлантиды, из которого и были сделаны данные кольца. В книгах «Последняя Битва» и «Лев, колдунья и платяной шкаф» попадают в другие миры через двери в хлеву и платяном шкафу. Пруды и двери между мирами - аналог «червоточин», тоннелей в пространстве, о которых сейчас говорят в учёном мире. Мысль Льюиса, что есть миры внутри миров, вместо миров над мирами, как предполагает Платон, наводит на мысль о русских матрёшках: когда внутри маленькой фигурки находится фигурка ещё меньше. Льюис предполагает, что небеса - это по-прежнему жизнь исследований и приключений. Даже если мы исследовали одну Нарнию полностью, всегда есть другая, которую тоже необходимо исследовать: «они открыли Первую Главу в Великой Истории, которую не читал никто в мире: истории, которая длится вечно и в которой каждая глава лучше, чем предыдущая» («Последняя битва»).

  И самая диалектическая мысль Платона о существовании мира идей была использована в качестве её опровержения Льюисом в книге «Последняя Битва» в конце последний главы. Противопоставляя идею Платона о том, что рай может быть только отчаянным плодом нашего собственного воображения, Аслан уверяет Люси и других, что именно их земная жизнь была сном: «Ваши родители и вы - в том мире, Мире Теней - мертвы. Учебный год окончен, каникулы начались. Сон кончился, это утро». То, что теперь ждёт их, является истинной реальностью: «…сейчас вы глядите на Англию внутри Англии. Настоящая Англия - то же самое, что и настоящая Нарния, ведь в той Англии, что внутри, всё хорошее сохраняется» («Последняя битва»).

  Что изменилось в нашем мире с приходом Иисуса Христа? На первый взгляд, почти всё осталось, как прежде. Но это только на первый взгляд. Главная благая весть, которую принёс людям Сын Божий, это знание о том, что нынешний природный порядок, то есть наш сегодняшний мир с его жестоким законом причин и следствий (кармы) и необходимостью реинкарнировать, снова и снова повторяя дорогу от колыбели к могиле, - преходящ! Как преходящ и сегодняшний человек! Проще говоря, мы станем другими и вернёмся в нашу настоящую, божественную «Нарнию», дверь в которую вновь открылась для нас после воскресения Иисуса Христа.

  «Есть тела небесные и тела земные… И как мы носили образ перстного, будем носить и образ небесного. Но то скажу вам, братия, что плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия… Говорю вам тайну: не все мы умрём, но все изменимся… Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему - облечься в бессмертие» (Первое послание к Коринфянам св. апостола Павла, 16:40, 49-51,53).

  Примечание

  По вопросу численного символизма семёрки в Ветхом Завете, и в целом на Древнем Ближнем Востоке, недавно издан специальный сборник трудов, включающий подробную библиографию по числовому символизму и нумерологии цифры 7 (Reinhold G. Einführung: Die Zahl Sieben in Natur und Kosmos // Die Zahl Sieben im alten Orient: Studien zur Zahlensymbolik in der Bibel und ihrer altorientalischen Umwelt. Frankfurt, 2008. 177 S). В связи с юбилейным, 70-м номером журнала «Дельфис», в примечании 1 автором сделан дополнительный анализ значения цифры 7 в текстах гностиков. - Прим. ред.

  2 Проведённый автором нумерологический анализ гностических текстов показывает, что цифра 7 имеет здесь совершенно особое значение, связанное со свойствами духовной сферы. Так, в гностическом апокрифе «Пистис София» - пленённая в материи София спасается: «…говоря своё покаяние в Семидесятом Псалме» и «через Давида в Седьмом Псалме». Здесь неоднократно упоминаются семь небес, семь гласных и сорок девять сил, семь Аминей, семь гласов, семь глав, василиск семиглавый, семь девственниц Света, седьмой эон сферы, семь раз, «не до семи, но до семижды семидесяти раз», семь прочих Дев Света, семь ликов, семь кошачьих морд, семь собачьих морд, семь сил левой части, «в седьмой палате», «Седьмой Спаситель Эманаций Седьмого Гласа Сокровища Света», Седьмое покаяние. В каждой мистерии, аллегорически раскрываемой, мы всегда должны искать не только лишь одно значение, но многоплановость смысла, особенно же в тех, где появляется число семь, и оно же, умноженное на семь, десять или сорок девять. В особо важном для гностиков Апокрифе Иоанна мы также встречаем семь царей, семь небес, семь сил, семиглавый змей, семь сущностей душевных; «…их семь: Афоф, Армас, Калила, Иабель, Саваоф, Каин, Авель»; «…их семь: Михаэль, Уриэль, Асменедас, Сафасатоэль, Аармуриам, Рихрам, Амиорпс». Согласно книге современных гностиков Яна Ван Рэйкенборга и Катарозы де Петри «Универсальный Гнозис», «…микрокосмос имеет семь различных аспектов, из которых каждый также делится на семь частей. Мы говорим о семи сферах (принципах) макрокосмоса. Однако микрокосмос тоже обладает семью сферами». Здесь также упоминаются: семь различных спиралей сознания, семеричная связь, святой семеричный Свет, семь мистерий, семь золотых светильников, человек с семью звёздами, семеричный Дух, семь освобождающих действий и т. д.

  В «Пистис София» ученики просят Учителя Иисуса открыть им «Тайны Света Отца Его» - то есть тайну Высшего «Я», озарённого через Посвящение и Божественное Знание. Иисус отвечает: «Вы ищете проникнуть в тайны эти? Но нет высшей тайны, нежели эти, которые приведут души ваши в Свет Светов, в область Истины и Добра, в область, где нет ни мужчин, ни женщин, ни формы, но лишь Свет вечный, неизречённый. Потому нет ничего превосходнее, нежели тайны, в которые вы ищете проникнуть, за исключением лишь тайны о семи Гласных и их сорока девяти Сил, а также и чисел их. И нет имени превосходнее, нежели все эти Гласные ». По представлениям александрийских гностиков, первоимена состояли из гласных, то есть горний мир творился певучим «именованием».

  В Евангелии от Марии мы находим: «…увидела четвёртую власть в семи формах. Первая форма - это тьма; вторая - вожделение; третья - незнание; четвёртая - смертная ревность; пятая - царствие плоти; шестая - лукавство плоти; седьмая - яростная мудрость. Это семь господств гнева».

  «Но мисс С., которая мне казалась уже почти старой, была ещё так молода, что не достигла духовной зрелости, она всё ещё искала истины со всею страстью чистой души. Проводников на этом пути тогда было ещё меньше, чем сейчас. Она затерялась между теософами, розенкрейцерами и спиритами, заблудилась в лабиринте англо-американского оккультизма. Ей бы и в голову не пришло подрывать мою веру - она хотела только внести в комнату свечу, не ведая, что комната полна пороха».

  Список литературы

  «Племянник Чародея» (англ . The Magician’s Nephew, 1955), «Лев, Колдунья и Платяной шкаф» (англ . The Lion, the Witch and the Wardrobe, 1950), «Конь и его мальчик» (англ . The Horse and His Boy, 1954), «Принц Каспиан» (англ . Prince Caspian: The return to Narnia, 1951), «Покоритель зари, или плавание на край света» (англ . The Voyage of the Dawn Treader, 1952), «Серебряное кресло» (англ . The Silver Chair, 1953), «Последняя битва» (англ . The Last Battle, 1956).

  Мещерская Е.Н. Деяния Иуды Фомы. М.: Наука, 1990. С.171.

  То, что я собираюсь сделать, относится к разряду не самых благодарных занятий. Перелагать поэзию в прозу и рассуждать о том, “что хотел сказать художник этим образом” – дело слишком школьное.

  Но именно особенности нашего школьного воспитания и понуждают меня взяться за толкование сказок К. С. Льюиса из цикла “Хроники Нарнии”, вышедших уже несколькими изданиями.

  Сам Клайв Стейплз Льюис (как и его соотечественники и современники Честертон и Толкиен) писал для людей, которые имели возможность изучать “Закон Божий” в школе. С одной стороны, это знакомство с сюжетами священной истории позволяло им узнавать с полуслова аллюзии и намеки. С другой, школьное знакомство с Библией слишком часто потворствовало укреплению худшего вида неверия – то есть той сухой и рассудочной полуверы, которая тем надежнее заслоняет совесть от укоров Евангелия, чем тверже вызубрила библейские тексты.

  Понятно, что слишком навязчиво в таком случае проповедовать нельзя и надо искать возможность свидетельствовать об Истине, никоим образом не вызывая в памяти интонации школьной законоучительницы. И вот, чтобы английскую консервативность обратить не к консерватизму греха, а консерватизму евангельских ценностей, Честертон пишет детективы об отце Брауне, а Толкиен – истории о хоббитах. Льюис пишет с той же целью сказки о такой стране Оз, в которой на каждом шагу читатель нежданно встречает то, чего никак встретить не ожидал – намеки не на вчерашнюю парламентскую сплетню, а на те сенсационные события, которые, казалось бы, безнадежно устарели и давно стали никому не интересны (по той причине, что произошли они не в Лондоне, а в Палестине, и даже не позавчера, а немало веков тому назад).

  В этих книгах, написанных англичанином и протестантом, более всех имеем нужду мы, русские и православные. Дело не только в том, что у нас практически исчезла христианская литература для детей. Важнее, что эти сказки заполняют пустую нишу в храме православной культуры.

  Наша традиция проповеди и духовного образования всегда была дидактична, поучительна. Но человеку иногда становится тягостно от обилия строгих и умно-самоуверенных поучений. Ему бывает очень нужно, чтобы с ним просто посидели рядом и о чем-то помолчали. Или пошутили, или поговорили, как с равным.

  Книги Льюиса действенны тем, что они не сразу выдают свою тайну: они проповедуют, не наставляя. Читатель сначала влюбляется в автора, в мир его мыслей и героев, а лишь затем начинает догадываться, откуда же берет начало тот свет, который наполняет собою весь объем Lewisland’а.Они написаны с любовью о Книге Любви – о Евангелии.

  Льюису удалось то, о чем мечтает любой духовный писатель: он не просто передает свои мысли по поводу встречи человека с Богом, он пробуждает в сердце человека отклик той Радости, которая же некогда посетила его или уже стучится к нему. То христианское “повивальное искусство”, которое исторгает из души человека молитву. И это – высшая удача богословской книги, если в ходе ее чтения безликое “Он” богословия заменяется на живое “Ты” молитвы.

  Эта книга написана в обществе, где принято быть христианином. И написана она затем, чтобы человек влюбился в то, во что он раньше только верил.

  Российскому читателю в этом отношении читать “Хроники” проще: для его восприятия “добрые вести из Иерусалима” еще вполне свежи. С другой стороны сложнее: не только дети, но даже их родители вряд ли настолько знакомы с Евангелием, чтобы с ходу улавливать прозрачные намеки Льюиса и Аслана.

  Несложно сегодня и у нас пояснить неверующему человеку, каковы основания для религиозной убежденности в Бытии Бога и Христа. Но чрезвычайно трудно “принудить к пониманию” связи между далеким надкосмическим Богом и маленьким частным человеческим бытием. “Да пусть есть, но мне-то что с того?!” – вот вопрос, о который разбиваются самые блестящие проповеди и самые логичные и глубокие теологические лекции.

  Ответ Льюиса на этот вопрос осязателен: жить с Богом радостно и трудно. Жить без Него – в конце концов тоже трудно, но еще и серо, так как сер и безнадежно устойчив в своей замкнутости ад в сказке “Расторжение брака”.

  Жить по велениям Аслана трудно, потому что Он – “не ручной Лев”. Его нельзя использовать в качестве гаранта или сторожа своего домашнего благополучия. Его дружбу и помощь нельзя подкупить. На Его помощь нельзя иметь ложных надежд, которые упраздняли бы активное действие самого человека. Он приходит, когда пожелает; – и все же желает, чтобы Его звали.

  Еще трудна встреча с Богом, потому что из нее нельзя выйти неизменившимся. Аслан может ласково дыхнуть, а может поранить. Все мы ходим в шкурах Дракона – и пока мы не совлечем ее с себя (у апостола Павла это называется “совлечься ветхого человека”), нам не понять тот Замысел, который есть о нас у Творца.

  

  А ведь помимо “естественного” нашего окостенения есть еще и культурные панцири, которые похищают у нас Небо. Как, например, смотреть в глаза Аслану и думать о “правах человека”? Правах – перед Ним?.. Это уже было когда-то в человеческой истории – во дни Иова. О том, что понял тогда древний страдалец и Богоискатель, напоминает нам и Льюис. А древние великие пророки напоминают, что у Бога нет обязательств. У Него все – дар. И об тоже напоминает Аслан, отправляя детей в страну колдуньи.

  “Хроники Нарнии” состоят из семи сказок. Случайно или намеренно появилось у Льюиса это вполне библейское число – не знаю. Но как в Библии семь дней – это семь эпох мировой истории, так и у Льюиса вся история Нарнии – от ее создания до гибели – дана в семи эпизодах.

  Впрочем, прямых заимствований из Библии в сказках Льюиса нет. Разве что – в привычке называть детей “сынами Адама” и “дочерьми Евы”.

  Создателя зовут Аслан, а не Ягве или Христос. В первой хронике (“Племянник чародея”) Аслан, являющийся детям в облике золотого сияющего льва, творит мир.

  Он творит песней. Льюис так представляет себе создание вселенной: “Далеко во тьме кто-то запел. Слов не было. Не было и мелодии. Был просто звук, невыразимо прекрасный. И тут случилось два чуда сразу. Во-первых, голосу стало вторить несметное множество голосов – уже не густых, а звонких, серебристых, высоких. Во-вторых, темноту испещрили бесчисленные звезды… Лев ходил взад и вперед по новому миру и пел новую песню. Она была мягче и торжественней той, которой он создал звезды и солнце, она струилась, и из-под лап его словно струились зеленые потоки. Это росла трава. За несколько минут она покрыла подножье далеких гор, и только что созданный мир стал приветливей. Теперь в траве шелестел ветер. Вскоре на холмах появились пятна вереска, в долине – какие-то зеленые точки, поярче и потемней. Когда точки эти, – нет, уже палочки, возникли у ног Дигори, он разглядел на них короткие шипы, которые росли очень быстро. Сами палочки тоже тянулись вверх и через минуту-другую Дигори узнал их – это были деревья”.

  В IV веке святой Василий Великий очень похоже писал о возникновении мира: “Представь себе, что по малому речению холодная и бесплодная земля вдруг приближается ко времени рождения, и как бы сбросив с себя печальную и грустную одежду, облекается в светлую ризу, веселится своим убранством и производит на свет тысячи растений”.

  Оба текста полагают, что читатель помнит исходный библейский стих: “И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя и дерево плодовитое. И произвела земля…” (Быт.1,11).

  Здесь нет ни опаринского мертвого и бессмысленного “бульона”, который в некоей случайной катастрофе выплевывает из себя жизнь; нет и недвижной, творчески бездарной материи Платона, могущей лишь страдать в руках Демиурга, но бессильной самой что-либо предпринимать. Здесь радостный диалог: на “Fiat!” (“Да будет!”) Творца весь мир откликается творческим усилием.

  Современный космолог в этой связи не прочь поговорить о “направленной эволюции” и “антропном факторе”…

  Церковь говорит – о поэзии. Именно так называется Бог в “Символе веры”: “Верую во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли”… “Творец” в греческом оригинале – “Поэтос”… И в молитве на Великом Водосвятии о возникновении мира говорится – “Ты, Господи, от четырех стихий всю тварь сочинивый”. Да и в самом деле – что еще можно сделать со “стихиями”, именование которых все же происходит от греческого глагола “стихэо” (идти рядами, сопрягать ряды; “чины” – по славянски), как не со-чинять. В отличие от русского понимания “стихийности” для греческого уха в “стихии” слышалась гармония, стройность и созвучность того “космоса”, отголосок которого дошел да нашей “косметики”.

  То, что “Хроники Нарнии” не объясняют происхождение зла, не означает, что они с ними смиряются. Христианская мысль именно потому и не объясняет исток зла, чтобы было легче бороться со злом. Ведь в силу нашей неискоренимой философской привычки нам кажется, что “объяснить” значит “понять”, а “понять” значит “принять”. Если я нашел причину какого-то события – значит я тем самым пришел к выводу, что оно и не могло не произойти. Нет, не в “причинах и следствиях”, не в законах “кармы” или в “диалектике всеединства” коренится зло. Оно – в тайне свободы. Не в потаенно-мистических и огромных “законах мироздания”, а в нашей, вроде бы такой маленькой, свободе. Именно человек когда-то впустил холод во вселенную, согретую дыханием Творца. И нам, привыкшим к холоду, дыхание той же Любви кажется теперь слишком обжигающим, слишком болезненным.

  

  Мы в своей свободе взрастили . Именно смертью силы магии хотели отделить нас от Бога. Но Творец жизни Сам вошел в пространство смерти. И Теперь сквозь смерть мы можем видеть лик Победителя смерти.

  Итак, в следующей сказке речь идет уже об Искуплении: Аслан отдает себя на смерть “по законам древней магии”. Но по законам “еще более древней” магии – воскресает и уничтожает проклятие.

  Бог всегда требует, чтобы люди изменялись. И однажды, чтобы им это было легче делать, Он Сам принес Себя в жертву Своей любви к людям – не только для того, чтобы дать им пример, но и для того, чтобы поистине искупить их и вызволить из-под власти “древних заклятий” и соединить с Собою, чтобы дать им участие в Своей собственной Жизни, в Своей собственной Любви. Но для этого тем более человек должен стать таким, каким еще не был.

  Евангельская основа “Хроник Нарнии” очевидна. В них можно встретить и прямую полемику с атеизмом, чьи аргументы очень похоже излагает Колдунья одурманенным детям в Подземье (“Серебряное кресло”). А можно найти весьма прозрачную притчу о покаянии (Аслан, сдирающий драконьи шкуры с Юстеса в “Повелителе зари”).

  Но потому так важно указать и на ветхозаветные истоки тех черт, которые Льюис придает Аслану. В современном протестантизме (и, шире, в современном западном стиле духовности) “друг Иисус” вытеснил собою грозного Ягве. Но евангельская любовь не отменяет любви ветхозаветной. Бог пророков любит людей – и потому требователен к ним: требователен, ибо неравнодушен (об этом Льюис писал в книге “Страдание”).

  Нравственное зрение человека в чем-то подобно глазу лягушки. Как та видит лишь то, что движется, и не замечает неподвижных предметов, так и человек, пока покоится на месте, не различает того вектора, по которому должна устремиться его жизнь. Но сделав духовное усилие, отказав себе в чем-то ради ближнего, сотворив однажды добро, перестрадав, он становится зорче.

  Надеюсь, позволительно пояснить эту мысль не на льюисовском материале – ведь многие родители и учителя, которые будут читать эту книгу детям, сами будут знать о христианстве немногим более своих детишек. Так вот один из замечательных христианских проповедников – Владимир Марцинковский, живший поколением раньше Льюиса, в своей работе “Смысл жизни” рассказывает случай с одним богатым молодым парижанином, который, пресытившись жизнью, пришел к набережной Сены… И уже перед последним шагом он вдруг вспомнил, что в кармане у него кошелек с деньгами, которые больше ему не понадобятся. И у него возникла мысль - отдать эти деньги какому-нибудь бедняку. Он идет по улице и находит людей, живущих в большой нужде. Юноша отдает им все свои деньги. И вдруг радость большая, чем у этих бедняков, врывается в его сердце. Тайна жизни, которую он пытался вычитать или подслушать, сама засветилась в его душе.

  Так и “плохому мальчику” Юстесу кажется, что он случайно, бессмысленно, чуть ли не назло заброшен в мир Нарнии. И лишь через скорбь, покаяние и первые попытки заботы о других приходит к нему понимание того, что не он обречен на жизнь, а жизнь дарована ему. Понимание того, что, по законам Нарнии, в одиночку можно лишь умереть, но выжить можно лишь сообща.

  В повести “Конь и его мальчик” есть замечательное разъяснение того, как познаются тайны Промысла. Девочка (в счастливом эпилоге) хочет узнать, что за судьба у ее знакомой. “Я рассказываю каждому только его историю”, – слышит она от Аслана ответ, охлаждающий любопытство.

  Так ставится предел одному весьма распространенному у религиозных людей искушению. Дело в том, что духовная взрослость человека определяется тем, в какой мере он готов оправдать выпавшие на его долю страдания. Но со своим пониманием (“достойное по делам моим приемлю”) надо крайне осторожно входить в чужую жизнь. Если я скажу: “Моя болезнь выросла из моих грехов” – это будет вполне трезво. Но если я решу зайти к заболевшей соседке, чтобы разъяснить ей, что вчера она сломала ногу, потому что позавчера не пошла в храм – тут самое время вспомнить предупреждение Аслана. Вдобавок, оно весьма напоминает происшедшее с преподобным Антонием Великим: тот однажды вопросил: “Господи! почему одни живут немного, а другие до глубокой старости? Почему одни бедны, а другие богаты?”. Ответ, который получил Антоний, был прост: “Антоний! себе внимай!” А ответ, который раз и навсегда получили мы все, был дан на Голгофе: Творец не стал объяснять зло или оправдывать его неизбежность, Он просто пошел на крест…

  От Иова до наших дней человек хранит понимание того, что ответ на этот вопрос не может (и не должен) быть выражен в словах, потому что этот ответ слышат не ушами, а сердцем.

  “Ты тот, Кто кротко рушит над нами
  То, что мы строим,
  Чтобы мы увидели небо –
  Поэтому я не жалуюсь”.(Эйхендорф).

  В мире христианской мысли страдание и радость, жизнь и смерть оказались не абсолютно противопоставлены друг другу. Прошу извинить за эпатирующую формулировку, но в своей глубине христианство действительно настаивает на неизбежности самоубийства: человек не должен жить для самого себя, он призван дарить себя. “Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода. Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою, в мире сем сохранит ее в жизнь вечную”(Ин.12,24-25).

  Александр Солженицын как-то сказал, что в ГУЛАГе есть один-единственный способ выжить, а именно оставить всякую надежду на сохранение себя. Лишь так, похоронив себя, человек может выйти из лагеря человеком. Другой пример из светской литературы – строки Пастернака:

  Жизнь ведь тоже только миг,
  Только растворенье нас самих
  Во всех других
  Как бы им даренье…
  Как будто вышел человек,
  И вынес, и раскрыл ковчег,
  И все до нитки роздал…

  Любовь, которая, по слову Апостола, “не своего”, также выносит центр устремлений, забот и надежд человека во вне его. Христианская любовь – дарующая, а не потребляющая: в ее глубине всегда просвечивает крест.

  В мире духовном об этом же говорит “перевернутая перспектива” иконописи. Человек должен отказаться от эгоцентризма, от привычки все мерить по себе, свой жизненный центр он должен полагать вне себя. И тогда он не будет считать частью своей жизни некую ценность, а станет о себе помышлять как о принадлежащем и служащем Высшей Ценности. И тогда он будет бояться не за себя, а за свою верность Истине. И, как сказано в Писании, “где сокровище ваше, там и сердце ваше… Не собирайте себе сокровищ на земле… В Бога богатейте”.

  

  Подлинно выжить можно лишь через жертву. Лишь то, что мы отдаем, навсегда остается нашим… Цветаева назвала это “законом зерна”:

  Солдаты! До неба один шаг:
  Законом зерна – в землю!

  Если человек действует в соответствии с этим Законом Божиим, над ним сбудутся слова Христа, и он “не увидит смерти вовек”. Слово “успение” во всех христианских языках – это антоним смерти. Кончина – лишь дверь (ну да, та самая дверь из последней Хроники). Но выйдя через нее, можно оказаться “одесную” или “ошуюю”.

  И здесь мне приходится второй раз извиняться за рискованное сравнение. Христианство живет высокой спекуляцией. Затраты и прибыток здесь явно разнопорядковы. Малая “лепта” может обернуться приобретением такого сокровища, которого не стоит весь мир…

  Смерти нет – это всем известно.
  Повторять это стало пресно.
  А что есть – пусть расскажут мне…

  А есть – Пасха. И немного есть в мире даже христианской культуры книг, которые до такой степени были бы пронизаны Пасхальным светом, как книги Льюиса. Смысл их – в утверждении того, что заслуживает жизни и будет жить потому, что чему нельзя умереть – не умрет. И если жизнь совершеннее смерти, то смерть должна быть побеждена. Призвание человека – “найти свою вечность”, и потому, “понять человека – значит понять его отношение к Богу” (Б.П.Вышеславцев).

  Как нужна эта пасхальность детям! Для них очевидно то, что перестают потом понимать взрослые: человек может уйти, но он не может исчезнуть.

  И совсем просто детям понять, что итог человеческой жизни подводится не физиологически (лопнувшим сосудиком в мозгу или остановкой сердечной мышцы), а нравственно. Жизнь не кончается, она – исполняется. И человеку, в отличие от животных, как духовному, нравственному и ответственному существу, надлежит дать и нравственный ответ о том, исполнением чего была его жизнь исполнил ли он во временной жизни Закон, без которого нельзя жить в Вечности.

  Человек создан для Вечности. Войти в нее без приглашения и помощи человек не может. Творец не просто раскрывает нам Дверь: Он Сам становится одним из нас и платит максимальную цену, чтобы дать нам свободу быть сынами Божьими, а не сыновьями греха и данниками смерти. Он принес нам дар. Дар надо еще уметь принять. Объективно совершенное “нас ради человек и нашего ради спасения” надо еще сделать своей внутренней, субъективной реальностью в акте выбора веры, Причастия. И Бог, пришедший в мир к людям, призывает нас не к бегству из мира, а к исполнению своего человеческого долга в мире людей. Христос не разрешает апостолам оставаться на Фаворе. Аслан помогает, чтобы люди смогли продолжить их дальнейшую борьбу. Сердце, которое любит Бога, но не любит и не милует мира и людей, созданных Богом, не поняло широты заповеди Божией. То, что принято и затем отдано людям и Богу, не исчезает, не отнимается. В мире, откуда мы пришли и куда уйдем, каждая капля здешнего добра отзывается несоизмеримо большей чашей радости. Но и каждое горе, причиненное нами, уготовляет нам грядущую горечь.

  Таков Закон. И этот Закон не противопоставляется милости. Он вобрал ее в себя и о ней говорит: “суд без милости не оказавшим милости”.

  Об этом Законе удивительные книги Льюиса. Именно о нем, и только о нем. И потому просто умоляю читателей: не портите эту книгу! Не втискивайте ее в мир школьных правил, где, по словам Н. Трубникова, “с помощью хорошо подогнанных частных истин так легко складывается общая ложь”. Не делайте вид, что это только сказка. Не скрывайте от себя и от детей Евангельской основы и атмосферы этих сказок. И уже совсем печально было бы, если б детям стали пояснять эту связь в таком духе, что, мол одна, более древняя сказка легла в основу другой. И Льюис придумывал свои сказки, так же когда-то это делал Матфей, а до него – Моисей… И Лев – это всего лишь увеличенная воображением кошка, а Солнце – спроецированная на небосвод лампочка. И нет мира, кроме Подземья. И нет Пасхи. И не было Рождества.

  Но об этой печальной возможности не хочется думать.

  “Хроники Нарнии”, конечно, не катехизис. Они были написаны для людей, изучавших (или изучающих) катехизис в школе. Поэтому отнюдь не все принципы христианства нашли свое иносказание в этих сказках.

  В общем, в Нарнии много евангельского. В ней нет явного присутствия только двух евангельских тайн: Троицы и Евхаристии. На мой взгляд, в этом сказался замечательный такт Льюиса. Тайну Троицы внятно объяснить более чем непросто. И, слава Богу, в Нарнии нет трехглавого льва. Есть только два намека: однажды Аслан называется “Сыном заморского императора”. А другой раз (“Конь и его мальчик”) Аслан считает необходимым подтвердить свою единосущность тому миру, который он пришел спасать: как и воскресший Христос в Евангелии, Аслан уверяет говорящих животных Нарнии, что он не призрак: “Потрогай меня, понюхай, я, как и ты – животное”.

  Отсутствие чуда Евхаристии – главного чуда Евангелия – тоже понятно. В мире Нарнии, где и так слишком много чудес, церковные таинства (и важнейшее среди них – чудо Причастия Богу) выглядели бы слишком обыденно, неизбежно редуцировавшись до ритуальной магии.

  Читая “Хроники”, полезно вспомнить о Евангелии. Но, читая Евангелие, было бы непозволительно вместо Христа вспоминать Аслана. Поскольку для детей это будет скорее всего первая книга о духовной жизни, надо им время от времени напоминать, что в человеческом, а не символически-сказочном мире, молитву надо обращать к Тому, Кто позволил Себя называть Иисусом, а не Асланом.

  Избежать этой именовательной путаницы тем более важно, что в современном мире настойчиво рекламируется религиозный релятивизм и синкретизм. Чудище по имени Ташлан отнюдь не придумано. Мы ведь уже не возмущаемся и даже не смеемся, когда какой-нибудь очередной телеколдун обещает нам создать “синтез” христианства и язычества. Последняя история с Ташланом напоминает нам, что, по слову апостольской проповеди, “нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы нам спастись”, кроме “имени Иисуса Христа” (Деян. 4,12).

  Льюис решился завести разговор о том, о чем меньше всего принято говорить сегодня в “христианском обществе” и в “христианской культуре” – о последнем. О конце света. Об Антихристе.

  На самом пороге ХХ века Владимир Соловьев напомнил о том, что земная история не сможет обойтись без этого персонажа, и, что годами и столетиями труд многих “субъектов исторического процесса” приближает момент, когда в истории христианского человечества произойдет решающая подмена – и произойдет она уже почти незаметно… Как завершится ХХ век – мы вскоре увидим, но как раз в середине его появляется “Последняя битва” Льюиса. Если об остальных сказках Льюиса я бы сказал, что надо прежде прочитать Евангелие (хотя бы в пересказе для детей), чтобы вполне понять их, то о “Последней битве” я скажу иначе:эту повесть следовало бы прочитать прежде, чем брать в руки “Апокалипсис”. Вообще для христианского сознания как-то почти очевидно, что мы живем в мире, которому ближе всего именно седьмая, последняя книга “Хроник”.

  Сама Библия кончается Апокалипсисом, а Апокалипсис на грани человеческой истории прозревает не Царство Христа здесь: на земле, в жизни, в политике, в культуре, в отношениях между людьми, – а царство Антихриста. Христос, говоря о признаках Своего Второго пришествия, о признаках конца истории и конца света, находит для апостолов только одно утешение: да, будет тяжело, но утешьтесь тем, что это - конец. Это ненадолго.

  Христианство, наверно, единственная в мире система взглядов, которая изначально предупреждает о своем не-триумфе. Земная история кончается не установлением Царства Христова, но утверждением властительства Антихриста. В рамках земной истории путь человечества кончается не в Царстве Христовом, а в царстве Антихриста. Это “царство” зреет в структурах человеческой истории годами, может быть, столетиями, в которые складывается такой образ жизни и мысли, что лишает человека его главной и насущнейшей свободы – свободы выбора: с Христом он или нет. Ибо само понятие “жизнь со Христом” становится в конечном счете безрелигиозным символом и начинает пониматься как сугубо этический или даже политический регулятор. Быть христианином значит тогда быть просто “добрым человеком”. В этом случае, однако, как поясняет Льюис в книге “Просто христианство”, слово “христианин” просто теряет свой смысл, становясь ненужным дублем. И тогда религиозная жизнь человека запутывается не в меньшей степени, чем религиозные чувства несчастных животных при виде “Ташлана”.

  В Нарнии и произошла “последняя путаница”. И началась она не с таинственных и зловещих заговоров, а со “слишком человеческих” проступков обезьянки, которой любой ценой хотелось того, чего так часто и так привычно желаем и мы… Льюис любит повторять, что самая верная дорога в ад лежит не через вопиющие преступления, а через постепенное самоумерщвление человеческой души, через привыкание к духовному окаменению.

  Конечно, Льюис имел в виду не только Откровение святого Иоанна, но и вполне конкретные реалии культурных движений послевоенной Европы. Для меня же, узнаваемее всего и страшнее всего – жуткий призрак “Ташлана”, подделка, укравшая у Аслана имя и втиснувшая его в кличку восточной богини Таш. О приходе этого призрака предупреждал еще в прошлом веке Хомяков: “Мир утратил веру и хочет иметь религию какую-нибудь; он требует религии вообще”. Именно эта форма “какой-нибудь” религиозности все навязчивее заявляет о себе в нынешней России: ежедневно в эфире проповедуют люди, которые убеждены, будто им удалось скрестить “духовность православия” с “духовной мудростью Востока”. Неколебимая уверенность советских “образованцев” в том, что всякая “духовность” – благо, внесет свою лепту в торжество дела “Ташлана”…

  Да, седьмая книга Хроник, ближе всего к нашей жизни, но и труднее всего для восприятия современным человеком. И тем важнее в этой апокалиптической книге радость благовестия. Ведь сказано Христом о признаках конца: “Когда начнет сбываться все это, восклонитесь, ибо близко избавление ваше”.

  “Вос-клонитесь”, то есть вы, сейчас пригнетенные к земле, уставшие от привычной Богооставленности, вос-клонитесь, воспряньте, подымитесь.

  Сейчас христиане взяли в привычку молиться об отсрочке конца. Но Апокалипсис и вся Библия завершаются кличем: “Ей, гряди Господи Иисусе!” И в приходе Бога главное – что Он пришел, а не то, что все-таки разрушилось с Его приходом.

  Как сказал человек, чей творческий дар очень созвучен Льюисовскому – “Христианский мир претерпел немало переворотов, и каждый из них приводил к тому, что христианство умирало. Оно умирало много раз и много раз воскресало – наш Господь знает, как выйти из могилы… Время от времени смертная тень касалась бессмертной Церкви, и всякий раз Церковь погибла бы, если бы могла погибнуть. Все, что могло в ней погибнуть, погибало… И еще мы знаем, что случилось чудо – молодые поверили в Бога, хотя его забыли старые. Когда Ибсен говорил, что новое поколение стучится в двери, он и думать не мог, что оно стучится в церковные врата. Да, много раз – при Арии, при альбигойцах, при гуманистах, при Вольтере, при Дарвине – вера, несомненно, катилась ко всем чертям. И всякий раз погибали черти”.

  Как жаль, что мне не читали этих книг в детстве. И как хорошо, что эти сказки все же есть на свете и теперь входят в круг всероссийского чтения. В заключение и хотел бы я обратиться к родителям: когда вы откроете Льюиса и будете читать его вместе с детишками – пожалуйста, не говорите им, что это, дескать, сказочный пересказ неких более древних сказок. Не скрывайте от них Евангелия – если вы мечтаете о том, чтобы вам никогда не пришлось бояться своих детей. Будем надеяться, что в России еще вырастут дети, которые умеют колядовать и молиться. Дети, которые знают, что Герда вошла в охраняемый замок Снежной Королевы, лишь прочитав “Отче наш”. Дети, которые считают храм самой светлой и красивой частью своего дома. Дети, которые знают, что внутри человека живет странное существо по имени “душа” – то, что болит в человеке, когда все тело его здорово, что может радоваться, когда все внешние обстоятельства побуждают человека к гореванию. Дети, которым мы не будем бояться вверить свою старость.

  Прежде, чем написать «Хроники Нарнии», Клайв Стэплз Льюис (1898-1963) был уже довольно известным в Англии религиозным писателем. Прямыми христианскими аллегориями проникнуто и его наиболее известное русскому читателю семикнижное произведение. Любопытно, что к христианству Льюис пришёл от почти полного неверия и в довольно зрелом возрасте.

  Известно, что на становление религиозности Льюиса сильно повлиял его друг и однокашник по Оксфорду Дж. Р. Р. Толкин (1892-1973). Как-то Льюис, Толкин и ещё один их приятель с вечера допоздна беседовали о христианстве. О том, что произошло на следующий день, сам Льюис признавался: «Когда мы отправлялись в зоопарк, я ещё не верил, что Иисус Христос - Сын Божий, но когда мы туда пришли, я уже верил». Правда, к огорчению ревностного католика Толкина, Льюис стал англиканином, каким были его родители.

  Вряд ли случайно, что полное осознание своей веры пришло к Льюису именно в зоопарке, как бы ни казалось кому-то странным и даже кощунственным такое сопоставление. Это находится в прямой связи с той ролью, которой писатель наделил животных в «Хрониках Нарнии» - ролью разумных существ. Можно такую связь объяснять, например, тем, что в поведении всех живых существ Льюис видел зачатки искры Божьей - души. Можно и тем, что Льюис просто был неравнодушен к братьям нашим меньшим и желал, чтобы хоть в изобретённом им мире они были избавлены от преследований и жестоких страданий, каким многие из них подвержены в нашем мире, где правят люди. Это, в конце концов, неважно. Пути к Богу сугубо индивидуальны, и если созерцание живых созданий Господа внезапно помогло одному из людей осознать главную истину христианства - что в этом плохого?

  Тот мир, который занимает центральное место в «Хрониках Нарнии», непохож на наш в первую очередь своей одушевлённостью. Я бы даже сказал - одухотворённостью. Правда, иной возразит - не одухотворённостью, а разумностью. Не соглашусь. Разве способность к членораздельной речи, которой в Нарнии наделены многие животные, - признак разума, а не духа? Что такое разум без духа - это Льюис подчёркивает постоянно. Вспомним, что не обладавший соответствующий духовным настроем профессор Эндрю Кеттерли оказался не способен понять ни песню Льва, ни обращённую к нему речь животных. Разум без духа - ничто, это спящий, бесплодный разум. Дух, который Создатель в облике Льва вкладывал в обитателей Нарнии на заре времён, позволял им воспринимать в целости красоту мироздания, а отсюда уже у них проистекало то, что рациональный человек привык называть «разумом».

  Почти столь же «разумен», как профессор Кеттерли, был поначалу и мальчик Юстейс по прозвищу Бяка. Но всё-таки не совсем. Заклятие, обратившее его в дракона, но не отнявшее способности понимать окружающее, страданием помогло пробудиться в нём дремлющему духу. Когда Юстейс-дракон вновь обрёл способность сопереживать, заклятие упало по воле Льва. И наоборот, кот Рыжий, оказавшийся на стороне сил Зла в Последней битве, разве он утратил разум, когда узрел демона Таша? Нет, он «всего лишь» потерял дар речи. И это случилось как логичное следствие того, что ещё раньше он убил в себе дух, данный ему от рождения Львом. Почему и встал на сторону Зла. В Нарнии отчётливо выражена ничтожность того «разума», который мы привыкли ставить во главу угла всех наших земных дел, перед силой Духа и его главнейших производных - Добра и Красоты.

  Льюис постоянно насмехается над «прогрессивными» веяниями. Особенно полна такой сатиры на современное общество пятая книга «Поспешающие к восходу, или Поход на край света». Она начинается с издёвки над «новыми семейными отношениями»: «Своих родителей он называл не папой и мамой, а Гарольдом и Альбертой, и они против этого ни чуточки не возражали, потому что считали себя очень современными…» Постепенно выясняется, что воспитанный такими «современными» родителями мальчик Юстейс оказывается напичканным какими угодно практическими сведениями, кроме обычных человеческих чувств товарищества и понимания красоты. Ему приходится пройти через немалые испытания и лишения, чтобы эти чувства в нём пробудились.

  Король Каспиан, прибыв на Одинокие острова и пожелав реализовать свои державные права, застаёт там узурпатора, воплощающего всё мишурное величие, самодовольство и самомнение современной государственной бюрократии. «В дальнем конце помещения, в окружении секретарей, помощников и советников сидел самолично Его достаточность Гумпас, губернатор Одиноких островов… Бросив беглый взгляд на вошедших, он вновь уткнулся в свои бумаги и пробормотал: «Приём только по предварительной записи. Запись в канцелярии. Приёмный день - вторая суббота каждого месяца. Часы приёма с девяти до десяти»«.

  Узурпаторы оказываются сведущи во всём, что касается экономических выгод государства. Кроме одного - элементарного Добра.

  «…- Вы встретили нас не так, как должно приветствовать своего законного государя. Перед вами король Нарнии.
  - Я не получал на сей счёт письменного уведомления, - проскрипел губернатор, - даже устного не получал. Нигде в протоколах ни о каком монаршем визите не говорится. Это не по правилам. Извещение по всей форме я готов рассмотреть…
  - Мы прибыли без предупреждения, - не дал ему договорить Каспиан. - …Более всего нас интересуют два вопроса. Первый вот каков: как нам удалось выяснить, Одинокие острова вот уже сто пятьдесят лет не платят податей в королевскую казну.
  - Этот вопрос может быть вынесен на рассмотрение Совета в следующем месяце, - отозвался Гумпас. - Если предложение будет поддержано, мы создадим рабочую комиссию по изучению создавшегося положения, которая подготовит доклад о состоянии финансовой задолженности Островов на текущий год к первому заседанию года следующего, после чего…
  - Действующий закон гласит, - снова прервал его разглагольствования король, - что в случае неуплаты дани задолженность возмещается за счёт личных средств губернатора…
  - Должно быть, Ваше величество изволят шутить!.. Подобное решение, принятое без учёта объективных экономических условий!..
  - Во-вторых, - продолжал Каспиан, - мы желаем знать, почему вы допускаете, чтобы на островах, вопреки нашим исконным обычаям и законам, процветала противоестественная, постыдная работорговля?
  - Это диктуется экономической необходимостью, - отвечал губернатор. - Указанная Вами отрасль торговли лежит в основе нашего нынешнего благосостояния… Рабы - важнейшая статья нашего экспорта. Мы осуществляем крупные поставки… Конечно, Вам нелегко вот так, с ходу, вникнуть в суть происходящих у нас экономических процессов. Но у меня есть графики и статистические таблицы…»

  Дальше происходит, как и должно быть в хорошей сказке. Король без всяких графиков и статистических таблиц свергает узурпатора, а с ним вместе и его бюрократию с парламентаризмом, и восстанавливает справедливость, закон и порядок. Производит консервативную революцию. Увы, пока это можно встретить лишь в сказках. Сатира на современность продолжается в шестой книге «Серебряное кресло» в рассказе про новомодное образование:

  «То была «экспериментальная школа совместного типа обучения» или, если проще, «смешанная школа», то есть такая, где мальчиков и девочек «перемешали», чтобы не сказать «перепутали», но больше всего намешано и напутано было в головах у тех, кто руководил этим экспериментом. Основной их принцип был вот каков: пусть дети делают всё, что им угодно. К сожалению, десяток-полтора старших учеников решили, что им угодно издеваться над прочими, и всевозможные пакостные дела и делишки, которые в обычной школе обнаруживаются и искореняются в два счёта, здесь процветали. Более того, виновных не только не изгоняли из школы, но даже не наказывали. Напротив, сама директриса со словами «Ах, какой интересный психологический казус!» вызывала их в свой кабинет и беседовала с ними иногда по нескольку часов кряду. А кто исхитрялся на таком собеседовании ещё и подладиться к начальству, становился любимчиком».

  Кстати, к вопросам правильного воспитания и взаимоотношения полов Льюис был особенно чуток. В одном из его более ранних произведений - «Мерзейшая мощь», завершающем трилогию так называемых «Внеземных повестей», - наибольшее зло творят мужчины, похожие на женщин, и женщины, похожие на мужчин. Однако вернёмся к Нарнии. В конце «Серебряного кресла» герои, возвратившись в наш мир, разумеется, посрамили (с помощью Льва) директрису. «Тогда друзья директрисы поняли, что директриса в директрисы не годится, и устроили её главным инспектором над другими директорами. Когда же выяснилось, что она и на это не способна, её протолкнули в парламент, где она счастливо пребывает и по сей день»…

  Нарния - это не вся альтернативная Вселенная Льюиса, а только один из множества параллельных, взаимопроникающих миров. И даже не один целый мир, а всего лишь одна страна в одном из миров. Но страна центральная. Своего рода земля обетованная, где полнее всего воплотился замысел Создателя. Но обетованная не избранному племени из числа людей, а многим живым созданиям. Людей среди них немного. В Нарнии они предназначены царствовать, если отвечают этому высокому предназначению. Или же рано или поздно оказываются извергнуты из неё, как это случилось с тельмаринцами.

  Вокруг Нарнии существуют большие земли, целые Империи (Калормен), населённые людьми. Писатель в редких случаях объясняет, как они туда попали, предоставляя читателям догадываться самим: не то это впавшие в варварство размножившиеся потомки самой первой королевской четы, правившей Нарнией, не то это, подобно тельмаринцам, во время óно попавшие в нарнианскую Вселенную люди из нашего мира. Близость к Нарнии, хотя и не всегда, оказывает на людей облагораживающее влияние (Арченланд).

  Для человека, зацикленного на явлениях нашего мира, Нарния предстаёт не более, чем грёзой детей, прятавшихся в старом шкафу и придумавших целый мир, якобы находящийся по другую сторону шкафа. По мере взросления даже старшая из четвёрки детей - Сьюзен - утрачивает чуткость и восприимчивость к сигналам из параллельного мира, увлекается соблазнами нашей Вселенной, призывает братьев и сестру «перестать играть в детские игры». В конце времён она оказывается вне истинной Нарнии, возродившейся после гибели Нарнии изначальной…

  Во всех актах очищения Нарнии от зла (особенно от тельмаринцев в конце четвёртой книги «Принц Каспиан»), совершаемых Львом, происходит разделение людей (и одухотворённых животных) на тех, кто оказывается способен принять благодать, даруемую Львом, и на тех, кто её отвергает и сам становится отверженным. Достижение высшего блага доступно в принципе всякому, как показывает история со спасением калорменца Эмефа в «Последней битве». Он носил в себе своё высокое представление о божестве, хотя и отождествлял (вербально) его с калорменским демоном Ташем, знакомым ему с детства. Благодаря этому он оказался способен узреть благородный облик Льва и признать в нём Создателя и Хозяина Вселенной. Впрочем, какую роль в этом сыграла собственная воля самого Эмефа, а какую - промысел Льва, читателю предоставляется широкий простор для самостоятельных суждений. Персонажам книги постоянно предоставляется свобода выбора. Но выбирают они сами или же замысел Творца всякий раз предопределяет их выбор - готового ответа на этот вопрос книга, как будто, не содержит.