Какая детская групповая игра может обойтись без считалочки. Считалки передаются детьми из уст в уста, часто переделываются и дополняются. Считалка, это жанр устного народного творчества и вознилка еще в древние времена. Считалки помогали перераспределять работу и имели магическое значение, позволяя случаю выбирать того, кто будет делать работу.
Со временем считалочки стали использовать в игре, для выбора ведущего. Чтобы случай решал кто будет водить и не было обиды и вопросов: «Почему именно я?». Ститалочки, это рифмо-ритмические тексты созданные в шутливой форме, развивающие память, юмор, чувство ритма и умение находить компромиссы в социуме.

На златом крыльце сидели

На златом крыльце сидели:
Царь, царевич, король, королевич,
Сапожник, портной -
Кто ты будешь такой?
Говори поскорей,
Не задерживай
Добрых людей!

Ститалка «Аты-баты»

Аты-баты, шли солдаты,
Аты-баты, на базар.
Аты-баты, что купили?
Аты-баты, самовар.
Аты-баты, сколько стоит?
Аты-баты, три рубля
Аты-баты, он какой?
Аты-баты, золотой.
Аты-баты, шли солдаты,
Аты-баты, на базар.
Аты-баты, что купили?
Аты-баты, самовар.
Аты-баты, сколько стоит?
Аты-баты, три рубля.
Аты-баты, кто выходит?
Аты-баты, это я!

Сива, ива

Сива, ива,
Дуба, клен,
Шуга-юга,
Вышел вон!

Заинька

Раз, два, три, четыре, пять,
Негде зайчику скакать,
Всюду ходит волк, волк,
Он зубами- щелк, щелк!
А мы спрячемся в кусты,
Прячься, заинька, и ты.
Ты, волчище, погоди,
Как попрячемся-иди!

Считалочка

Мы собрались поиграть,
Ну, кому же начинать?
Раз, два, три,
Начинаешь ты

Считалка «травка»

Серый зайка вырвал травку.
Положил ее на лавку.
Кто травку возьмет,
Тот и вон пойдет.

Сидел король на лавочке

Сидел король на лавочке,
Считал свои булавочки:
Раз - два - три,
Королевой будешь ты!

Сорока

Раз, два, три, четыре, пять,
Мы собрались поиграть.
К нам сорока прилетела
И тебе водить велела.

Яблоко

Катилось яблоко по блюду,
Я водить не буду

Камень, ножницы бумага

Камень, ножницы бумага,
Карандаш, огонь, вода,
И бутылка лимонада,
И железная рука.
Карманэ-барманэ, цу-е-фа.

Считалочка котята

Родились у нас котятя
Раз-два-три-четыре-пять,
Приходите к нам, ребята
Посмотреть и посчитать.
Раз котенок - самый белый
Два котенок - самый смелый
Три котенок - самый умный
А четыре - самый шумный
Пять похож на три и два
Теже хвост и голова
Тоже пятнышко на спинке
Также спит весь день в корзинке.
Хороши у нас котята
Раз-два-три-четыре-пять
Приходите к нам, ребята
Посмотреть и посчитать!

Месяц

Раз, два, тир, четыре,
Пять, шесть, семь,
Восемь, девять, десять.
Выплывает
Белый месяц!
Кто до месяца дойдет,
Тот и прятаться пойдет!

Апельсин

Мы делили апельсин,
Много нас, а он один.
Эта долька - для ежа,
Эта долька - для стрижа,
Эта долька - для утят,
Эта долька - для котят,
Эта долька - для бобра,
А для волка - кожура.
Он сердит на нас - беда!!!
Разбегайтесь кто-куда!

Тучи

Тучи, тучи, тучи, тучи,
Скачет конь большой, могучий.
Через тучи скачет он,
Кто не верит - выйди вон!

Трынцы, брынцы, бубенцы

Трынцы, брынцы, бубенцы,
Раззвонились удальцы,
Диги, диги, диги, дон,
Выходи скорее вон!

Бегал заяц по болоту

Бегал заяц по болоту,
Он искал себе работу,
Да работы не нашел,
Сам заплакал и пошел

Эни, бэни, рики, таки

Эни, бэни, рики, таки,
Буль, буль, буль, кораки, шмаки.
Эус, бэус, краснадэус - батц!

Конь (салочки)

Конь ретивый,
Долгогривый
Скачет полем,
Скачет нивой.
Кто коня
Того поймает,
С нами в салочки
Играет

Гараж

В гараже стоят машины -
Волга, Чайка, Жигули,
От какой берешь ключи?

Дора, Дора

Дора, Дора, помидора,
Мы в саду поймали вора.
Стали думать и гадать,
Как же вора наказать.
Мы связали руки, ноги
И пустили по дороге.
Вор шел, шел, шел
И корзиночку нашел.
В этой маленькой корзинке
Есть рисунки и картинки.
Раз, два, три,
Кому хочешь, - дари!

Считалочка Эники-беники

Эники-беники ели вареники
Эники-беники - клёц!
Вышел российский матрос.

Вышел немец из тумана

Вышел немец из тумана
Вынул ножик из кармана
Буду резать, буду бить -
С кем останешься дружить?
Вышел месяц из тумана,
Вынул ножик из кармана.
Буду резать, буду бить -
Всё равно тебе водить!

Чемодан

Плыл по морю чемодан,
В чемодане был диван,
На диване ехал слон.
Кто не верит - выйди вон!

Яблоко

Катилося яблоко мимо сада,
мимо сада, мимо града,
Кто поднимет, тот и выйдет

Замочек

За морями, за горами,
За железными столбами,
На пригорке теремок,
На дверях висит замок,
Ты за ключиком иди
И замочек отопри.

Считалка

Начинается считалка:
На березу села галка,
Две вороны, воробей,
Три сороки, соловей.

Три веселых карапуза

Три веселых карапуза
На базар пошли гурьбой,
И купили три арбуза -
Темный, светлый и рябой.
Кто рябой арбуз принес,
Тот и водит! Всех за нос.

Зайчишка

Зайчишка - трусишка
По полю бежал,
В огород забежал,
Морковку нашел,
Капустку нашел,
Сидит, грызет,
Иди прочь - хозяин идет!

Лиса считалочка

Лиса по лесу ходила,
Лиса голосом вопила.
Лиса лычки драла,
Лиса лапотки плела -
Мужу двое, себе трое,
И детишкам по лаптишкам!
Кто лаптишки найдет,
Тот водить пойдет.

Хулиганская считалка))

В нашей маленькой компании
Кто-то сильно нафунял.
Раз, два, три-
Это верно будешь ты.

Горох

Ахи, ахи, ахи, ох,
Маша сеяла горох,
Уродился он густой,
Мы бежим, а ты постой!

Паук

Раз, два, три, четыре,
Жили мышки на квартире.
К ним повадился сам друг
Крестовик - большой паук.
Пять, шесть, семь, восемь,
Паука мы спросим:
«Ты, обжора, не ходи!»
Ну-ка, Машенька (Мишенька, Катенька...), води!

Дырки в сыре

Раз, два, три, четыре.
Посчитаем дырки в сыре.
Если в сыре много дыр,
Значит, вкусным будет сыр.
Если в нем одна дыра,
Значит, вкусным был вчера.

Считалочка кошки-мышки

Раз, два, три, четыре, пять.
Кошка учится считать.
Потихоньку-понемножку
Прибавляет к мышке кошку.
Получается ответ:
Кошка есть, а мышки нет.

Пальчики

Раз, два, три, четыре, пять!
Будем пальчики считать!
Крепкие, дружные, все такие нужные!
На другой руке опять -
раз, два, три, четыре, пять!
Пальчики быстрые, хоть не очень чистые.
Много пальчикам хлопот -
то играют в ладушки, то зачем-то лезут в рот,
книжки рвут у бабушки.
Переделав все дела
тянут скатерть со стола
Пальчики дружные, все такие нужные!

Считалка «Мальчик девочке слуга»

Раз, два, три, четыре, пять,
Шесть, семь, восемь, девять, десять,
Выплыл ясный круглый месяц,
А за месяцем луна,
Мальчик девочке слуга.
Ты, слуга, подай карету,
А я сяду да поеду.
Ты, слуга, подай метлу,
Я в карете подмету.

Кони-огони

Кони-огони
Сидели на балконе,
Чай пили,
По-турецки говорили:
- Чоби, ачоби,
Челябичи и чоби,
Челябичи и чоби,
Кончается игра!
Мы набрали в рот воды
И сказали всем:
- Замри!

Шли бараны по дороге

Шли бараны по дороге
Промочили в луже ноги
Стали ноги вытирать:
Кто платочком,
Кто тряпицей,
Кто дырявой рукавицей!

Утро

Наша Маша рано встала
Кукол всех пересчитала:
Две матрёшки на окошке,
Две Танюшки на подушке,
Две Иринки на перинке,
А Петрушка в колпачке
на зеленом сундучке.

Считалочка Яблочко

Над горою солнце встало
С неба яблоко упало,
По лазоревым лугам
Покатилось прямо к нам!
Покатилось, покатилось,
В речку с мостика свалилось,
Кто увидел - не дремли,
Поскорей его лови!
Кто поймал, тот молодец,
Ведь считалочке конец!

Мяч

Высоко-превысоко
Кинул я свой мяч легко.
Но упал мой мяч с небес,
Закатился в темный лес.
Раз-два-три-четыре-пять,
Я иду его искать.

Не задерживай людей

Раз, два, три, четыре,
Пять, шесть, семь, восемь -
Ходит бабка
С длинным носом,
А за нею дед.
Сколько деду лет?
Говори поскорей,
Не задерживай людей!

Считалка прятки

Раз, два, три, четыре, пять,
Будем в прятки мы играть.
Небо, звезды, луг, цветы -
Ты пойди-ка, поводи!

Вышли мыши как-то раз

Вышли мыши как-то раз
Посмотреть который час.
Раз-два-три-четыре,
Мыши дернули за гири.
Тут раздался страшный звон -
Разбежались мыши вон.

Шалуны-балуны

Шалуны-балуны,
Выбегайте во дворы,
Становитесь-ка играть,
Воеводу выбирать.
Воевода- из народа,
Выходи из хоровода.
А ты, добрый молодец,
Становись в самый конец!

Кит

Завтра с неба прилетит
Синий-синий-синий кит,
Если веришь, стой и жди,
А не веришь - выходи!

На золотом крыльце сидели

На золотом крыльце сидели
Царь, царевич
Король, королевич,
Сапожник, портной,
Кто ты будешь такой?
Говори поскорей,

Не задерживай честных и добрых людей!

Торба

Аист

Аист-аист, аист - птица,
Что тебе ночами снится?
Мне болотные опушки,
- А еще?
Еще лягушки.
Их ловить, не изловить.
Вот и все, тебе водить!

Шел баран по крутым горам

Шел баран по крутым горам,
Вырвал травку, положил на лавку.
Кто ее возьмет, тот вон пойдет.

Название рассказа – «На золотом крыльце сидели…» – служит ему одновременно и эпиграфом. В качестве названия рассказа автор использует лишь первую строчку считалки, завершая ее многоточием, которое соединяет детство и всю последующую жизнь. Иначе говоря, в многоточии и заключена вся жизнь в целом. В эпиграфе сформулирована дальнейшая проблема: от царя до сапожника и портного. «Кто ты такой?» – ребенку на пороге будущего развития предлагается спектр возможностей.

Название произведения – это призма, через которую автор видит выстроенный художественный мир. Первые предложения рассказа: «В начале был сад. Детство было садом» отсылают читателя не только к собственному детству, но и к общекультурному – эпохе библейского зарождения мира.

Жизнь начинается рождением, после которого мир распахивается перед глазами ребенка, а путь в будущее лежит непосредственно через детство (обязательное звено в формировании личности, которая через него начинает свое бытие).

«На золотом крыльце сидели…» – рассказ о детстве, о детских впечатлениях, состоящий из воспоминаний автора. Сад – это самое раннее время, о котором удается вспомнить повествователю: «Детство было садом <…> без конца и края, без границ и заборов, в шуме и шелесте, от вереска до верхушек солнца. Говорят, рано утром на озере видели совершенно голого человека». Выстраивая свой райский сад, повествователь неоднократно отсылает к библейской легенде создания Земли, создавая мир в той последовательности, в которой его творил Бог, начиная с сотворения бесконечного пространства и заканчивая сотворением человека. Здесь же есть и отсылка к эпизоду грехопадения, когда Адам и Ева впервые узрели свою наготу, вкусив плод от древа познания добра и зла:

На озере видели совершенно голого человека. - И что вы видели? - Всё . - Вот это повезло! Такое бывает раз в сто лет. Потому что единственный доступный обозрению голый – в учебнике анатомии – ненастоящий. Содрав по этому случаю кожу, мясной и красный похваляется он перед учениками восьмого класса. Когда (через сто лет) мы перейдем в восьмой класс, он нам тоже все это покажет.

Человек, будучи ребенком, спешит стать взрослым, и ему кажется, что время движется медленно. Шесть-семь лет для героини-ребенка равняется столетию.

Таким же красным мясом старуха Анна Ильинична кормит кошку Мемеку. Мемека родилась уже после войны, у нее нет уважения к еде. В зарослях персидской сирени кошка портит воробьев. Одного такого воробья мы нашли. Кто-то содрал скальп с его игрушечной головки.

Погружаясь в детство, автор резко переходит от одного воспоминания к другому, словно комментирует комментарий. Говорит о саде, кошке, рожденной после войны, затем, забывая про кошку, вспоминает воробья. Повествование строится по аналогии коридора из зеркал, где зеркала – воспоминания. Ребенок еще не ощущает себя личностью, отдельным и единичным я , он слит с другими, с миром (говорит: мы ). Так можно спрятаться за спину другого, если будет страшно, защититься от страшного внешнего мира и, повернувшись к нему спиной, повторять бесконечные слова считалки: «На золотом крыльце сидели…».

«Жизнь вечна. Умирают только птицы». – Ребенок еще не воспринимает всерьез окружающую действительность, говорит и думает по-детски.

«Четыре дачи стояли без оград. Пятая была “собственным домом”». – Ребенок цитирует взрослое выражение, говорит услышанную от взрослого человека фразу. Весь мир в описании автора живой, даже дом:

У дома (а что там внутри?) Вероника Викентьевна – белая огромная красавица – взвешивала клубнику. Красно-зеленый петух скосил голову, смотрит на нас: что вам, девочки? – «Нам клубники».

Вероника Викентьевна – Царица! Это самая жадная женщина на свете!

Наливают ей заморские вина,

Заедает она пряником печатным,

Вкруг ее стоит грозная стража…

Очарованный ребенок словно оказывается в сказке, разговаривает с животными. Здесь же повествователь упоминает «Сказку о рыбаке и рыбке» Пушкина, показывая что героиня не может отличить реальность от сказки. Сказка прерывается рассказом – поддерживается Пушкиным. Повторяется возвращение к библейским мотивам:

Однажды с такими вот красными руками она вышла из сарая, улыбаясь: “Теленочка зарезала… “Прочь отсюда! кошмар, ужас – холодный смрад – сарай, сырость, смерть… А дядя Паша – муж такой страшной женщины.

Каин убил Авеля, Вероника Викентьевна – теленочка. Ребенка постигает страх. Чтобы объяснить свое ощущение, он пытается подобрать слова: но не находит нужного: это страшнее смерти, что и символизирует используемое многоточие. Сильный испуг девочки подчеркивается также быстрой сменой мнения о Веронике Викентьевне, которая в глазах героини перевоплощается из «белой огромной красавицы» в «страшную женщину».

Говоря о дяде Паше, Толстая снова изображает мир глазами ребенка: «он старик: ему пятьдесят лет», переплетает быль и сказку: «он служит бухгалтером: встает в пять часов утра и бежит по горам, по долам. Клеенчатые двери, сейфы, накладные – дядипашина работа». Дядя Паша для ребенка целое, это неотъемлемая часть мира (вместо: дядя – функция, Паша – имя).

«После работы возвращается дядя Паша домой, где на огромной кровати о четырех ногах колышется золотоволосая Царица. Но стеклянные ноги мы увидели позднее. Вероника Викентьевна надолго поссорилась с мамой (кульминация события – А.К.) . Дело в том, что летом 1950 года она продала маме яйцо», – с этого момента повествователь резко меняет стиль речи: появляется первая дата; предложение построено уже не по-детски; очевидно, это уже воспоминание взрослого человека о детстве:

Было непременное условие: яйцо сварить и съесть. Но мама подарила яйцо дачной хозяйке. Последствия могли быть чудовищными: хозяйка могла подложить яйцо своей курице, и та в своем курином неведении высидела бы такую же точно уникальную породу кур, какая бегала в саду у Вероники Викентьевны. Хорошо, что все обошлось. Яйцо съели. Но маминой подлости Вероника Викентьевна простить не могла.

Повествователь пытается разыграть трагедию, говоря при этом, что дело яйца выеденного не стоит . Прошло пять лет после войны, Вероника Викентьевна боится конкуренции. Обида, по тем временам, понятная. Яйцо здесь выступает в роли яблока раздора, произрастающего, по Библии, на древе познания добра и зла. На глазах у читателя рассказ заметно перестраивается. Сюжетная композиция меняет направление. Если с начала мы наблюдали ее центробежность, то сейчас рассказ набирает центростремительные обороты: повествователь заостряет свое внимание на конкретном событии, выявляется правовой признак рассказа:

Соседи замкнулись: укрепили металлическую сетку на железных столбах, насыпали битого стекла и завели страшного желтого пса. Этого, конечно, было мало. Ведь могла же мама сигануть через забор, убить собаку и, проползя по битому стеклу, с животом, распоротым колючей проволокой, истекая кровью, изловчиться и слабеющими руками вырвать ус у клубники редкого сорта? Ведь могла же добежать с добычей до ограды и последним усилием перебросить клубничный ус папе, который притаился в кустах, поблескивая профессорскими очками?

В тексте произведения будто бы появляются реальные герои (родители Т. Толстой: мать Наталья Михайловна и отец Никита Алексеевич), повествование отчуждается от сказки. Но это резкое превращение вскоре снова сменяется центробежным повествованием. Все события мифологизируются, используются гротеск и гипербола. Ссора мамы с Вероникой Викентьевной – белой огромной красавицей – находит отражение в мифе о троянской войне. Поднимаясь на более высшую ступень развития, ребенок меняет свое отношение к окружающему миру, разочаровывается в нем. Детство не совсем ушло, оно уходит постепенно, событие за событием. После ссоры из-за яйца мир становится все реальнее и реальнее.

Ночь шла вперед. Где-то в сердцевине дома тихо, как мышь, лежал маленький дядя Паша. Высоко над его головой плыл дубовый потолок, еще выше плыла мансарда, сундуки со спящими в нафталине черными добротными пальто, еще выше – чердак с вилами, клочьями сена, старыми журналами, а там – крыша, рогатая труба, флюгер, луна – через сад, через сон плыли, покачиваясь, унося дядю Пашу в страну утраченной юности.

В этом отрывке наиболее ясно прослеживается мотив утраченного времени. Воссозданная памятью и воображением повествователя декорация куда-то движется, плывет. В тексте настойчиво повторяется глагол «плывет»: плывет потолок, плывет мансарда, плывут крыша, флюгер, луна…

Вскоре появляется и первая фраза о смерти человека: «…Эй, проснись, дядя Паша! Вероника-то скоро умрет». Героиня взрослеет, дает людям наставления и советы:

Ты побродишь без мыслей по опустевшему дому, а потом отгонишь воспоминания и привезешь – для помощи по хозяйству – Вероникину младшую сестру, Маргариту.

О, как на склоне наших лет…

А мы ничего и не заметили, а мы забыли Веронику.

С грустью вспоминая о прошедшем, повествователь делает паузу, пытаясь скрыть основной рефрен рассказа, который едва-едва пробивается сквозь речи автора, Ф. Тютчева, А. Пушкина, П. Ершова.

Мы скакали на одной ножке, лечили царапины слюной, зарывали клады. Пойдем к дяде Паше! Дядя Паша уже ждет, распахнул заветную дверь в пещеру Аладдина. О комната! О дядя Паша – царь Соломон! Рог изобилия держишь ты в могучих руках!

Дядя Паша – в сознании героини – самый удивительный человек на свете: у него есть дом, в котором есть комната, обставленная красивой мебелью. Дядя Паша – мудрый царь, а комната – прекрасное царство. Здесь есть все: «водопад бархата, страусовые перья кружев, ливень фарфора. Дядя Паша садится к роялю и играет лунную сонату. Кто ты, дядя Паша?..» – звучит строчка эпиграфа: кто ты такой? Этот вопрос задает героиня дяде Паше, точно так же, как священники задали его Иоанну, в Евангелие. На протяжении всего текста повествователь связывает рассказ с библейскими историями, арабскими сказками, сказками Оскара Уайльда и другими. Переданная рассказу загадочность заставляет повествователя как героя задавать бесчисленные вопросы: «…кто дал тебе эту власть над нами, завороженными, кто подарил тебе эти крылья за спиной, осенил горним светом, овеял лунным ветром?..»

«А ты заметила, что у них в доме только одна кровать?» – «А где же спит Маргарита?» – «А может, они спят на этой кровати, валетом?» – «Дак ведь любовники бывают только во Франции». Действительно. Это я не сообразила» – здесь мы уже видим, как подростки говорят о любовниках, о Франции, значит – читают романы.

«…Жизнь все торопливее меняла стекла в волшебном фонаре» – жизнь набирает темп, время героине уже не кажется столь медленным, теперь оно бежит. «И нас сразу узнал, и радостно кинулся к нам заждавшийся дефектный натурщик из курса анатомии, щедро протягивая свои пронумерованные внутренности, но бедняга уже никого не волновал» – прошли годы, пролетели «сто лет», и все, о чем раньше так мечтала героиня, кажется ей теперь скучным, блеклым, неинтересным. Рай рушится на ее глазах, детство уходит, но прежняя таинственность все же остается.

«Осень пришла к дяде Паше и ударила его по лицу» – слово «осень» здесь имеет двойственный смысл. «Осень» – время года, но прежде всего этим словом подчеркивается старость дяди Паши. «Что ты так суетишься? – обращается героиня к нему. – Ты хочешь показать мне свои сокровища? Ну так и быть. Как давно я здесь не была. Какая же я старая ! Что же, вот это и было тем, пленявшим?» Исчезает и таинственность, вещи приобретают действительный вид. Героиня осознает утрату: «Вся эта ветошь и рухлядь, обшарпанные крашенные комодики, вытертый плюш, штопаный тюль, дешевые стекляшки. И это пело, переливалось и звало? Как глупо ты шутишь, жизнь! Пыль, прах, тлен».

Выросшая героиня обнаруживает, что волшебный мир ее детства порушен годами, от «пещеры Аладдина» – комнаты соседской дачи – остались только «пыль, прах, тлен». Но среди разрухи уцелели заводные часы: «Над циферблатом, в стеклянной комнатке, съежились маленькие жители – Дама и Кавалер, хозяева Времени. Дама бьет по столу кубком, и тоненький звон пытается проклюнуть скорлупу десятилетий». Часы в тексте появляются не случайно: часы – символ времени.

«…Дядя Паша замерз на крыльце» – многоточие в начале предложения поставлено не случайно, оно соединяет само предложение с названием рассказа, представляя, таким образом, возвращение к его истоку. Многоточие так же является символом жизни, соединяющей рождение и смерть дяди Паши. «Желтый пес тихо прикрыл ему глаза и ушел сквозь снежную крупу в черную высь, унося с собой дрожащий живой огонечек» – пес относит душу покойного дяди Паши в новый сад, в новый Рай, жизненный путь дяди Паши завершен. «Ночи холодны. Пораньше зажжем огни. И Дама времени, выпив до дна кубок жизни, простучит по столу для дяди Паши последнюю полночь».

Повествование, начавшее рассказ ассоциациями Ветхого Завета, завершает его намеком на образ, известный как элемент гефсиманской молитвы Христа, т. е. моление о чаше. Эдемский сад, в конечном счете, превращается в Гефсиманский.

Только когда самолет коснулся полосы в аэропорту « Эль Прат» в Барселоне, он почувствовал облегчение, что-то вроде подачи кислорода умирающему от болезни легких больному.
На самом деле, это незапланированное бегство ему тяжело далось. Сейчас очень трудно думалось. Вместо того, чтобы продолжить бескомпромиссный бой, как обычно, он решил спрятаться, уйти как рыба в тину, чтобы ничего не слышать и не видеть, и чтобы о нем ничего не слышали и не знали, не догадывались о его намерениях, планах и настроениях, чтобы рейдеры терялись в догадках, строя свои козни, и сами упали в яму с колом на дне, подготовленную для него.
«Пусть адвокатишки потрудятся-они получают хорошие деньги!», успокаивал он себя, пока самолёт совершал рулежку к зданию аэровокзала, хотя внутренне осознавал, что среди этой лощеной когорты адвокатов для бизнеса в дорогих итальянских костюмах нет профессионалов-одно жалкое жулье, отребья, «специалисты по бабушкам», как он их называл, способных разве что на подделку доверенностей, а никак не на неожиданные многоходовые комбинации с победным финалом. Но что поделаешь, каковы государство, суды, прокуроры, такова и обслуживающая челядь.
В этот раз все сложилось из ряда вон плохо, как никогда: и в бизнесе, и дома. Все превзошло пороги его обычного терпения и выдержки, кажется, до дна была исчерпана его неуемная, неисчерпаемая энергетика, которая и была его главным талантом, главным капиталом, благодаря которому он сделал большие деньги и карьеру бизнесмена.
Не то, чтобы он не юлил и не обкрадывал, преданно не смотрел в глаза власть имущим, не давал откаты чиновникам, не совал банкноты начальникам рангом пониже. Конечно, как все. Он вкушал с того же самого стола, где эти лицедеи и фокусники от экономики и политики праздновали свой неуемный банкет и четко исполнял прописанные процедуры. Он не был « белой вороной», но все же-это не было для него главным лакомством, а главным конкурентным преимуществом он полагал свою энергетику. В нем жила какая-то наивная вера в победу при создании новых и новых проектов, и, может быть, даже чувство справедливости по отношению к талантливым и работоспособным людям, которые на него работали.
Он хорошо понимал разницу между берущими влажными пальцами взятки чиновниками, которые не учат, не лечат, ни строят и молодыми и талантливыми инженерами и менеджерами, которые разделяли его взгляды и любили дело, которым занимались.
В Санкт-Петербурге была начата кампания по отжиманию его бизнеса. Чтобы по-настоящему отжать, его самого надо было уничтожить.Он воспринимал бизнес как ребенка - плохой, хороший, но свой - и он никому не хотел и не мог его отдать. Дело было даже не в деньгах, хотя он уже и забыл, что и без денег можно жить счастливо, а скорее нежелание подарить неизвестно кому, каким-то проходимцам и подлецам ту накопленную и вложенную энергетику, которая была ему так свойственна и была его собственностью по праву, без оговорок и комментариев. Деньги-это превращенная энергия-и никак по-другому. Он так понимал бизнес процессы, и у него это получалось.
« Пусть пока адвокатишки подсуетятся!»
Он не стал брать такси, а сел на рейсовый автобус, чтобы проехаться с обычными, ничего от него не хотевшими гражданами: ни сотрудничества, ни продвижения по службе, ни взяток, ни премий, ни даже чаевых.
Он хотел всмотреться в их лица и попробовать угадать, что же ими двигало в обычной жизни, в которой не было власти над людьми, миллионов, азарта и страстей. Чем они все живут? Чем дышат? Что ими в жизни двигает?
Но кто это разберёт? Тем более в автобусе.
Он вышел на конечной остановке-площади Каталонии-одной из самых нелепых площадей Испании с дурацким фонтаном посередине, лежащей на газонах молодёжью и поспешил в сторону Готического квартала, чтобы выпить в маленьком кафе на узкой средневековой улице кофе с рюмкой «Ветерано».
Окна домов были наглухо закрыты и чудилось, что они вот-вот откроются и появятся призраки жен пиратов, отправившихся за моря, океаны, за добычей, золотом и не вернувшихся назад.
До отплытия круизного лайнера оставалось два часа, и он хотел переключиться, перезагрузиться, забыть все, стряхнуть российскую тоску, успокоить тревогу, подсушить в душе сырость Санкт-Петербурга, вдохнув пряного креветочного тёплого воздуха старой Барселоны, перемешанного с ароматами корицы, свежей пиццы, лёгкой солью морского бриза и капитанского табака.
Теперь Барселону тоже было трудно узнать. Толпы пьяненьких англичан и немцев что-то бурно обсуждали, жестикулировали, осаждали бары и запихивали в себя очередную порцию «тапас». Все для него представлялось, как вид через большую линзу - выпуклым, преувеличенным и кривоватым, странным и беспокойным: какая-то визгливая группа девочек-иностранок в матросской форме, обнимающиеся в темноте баров мальчики, негры в цветастых штанах, предлагающие марихуану.
Начал накрапывать мелкий короткий дождь. Солнце проглядывало через его тонкие стеклянные нити. Вдруг позади раздался резкий громкий хлопок.
Он побелел, вздрогнул и обернулся.
Молодая домохозяйка раскрыла зонт, выходя за покупками в ближайшую лавку.
Просто весенний дождь.
Кажется, такого раньше в Барселоне не было… А, может, было - он просто не замечал.
У театра «Лисео» сидела пара седых пожилых испанцев, старик с палкой с золотым набалдашником, в костюме и галстуке с золотой же булавкой. Он нежно держал за руку свою жену, пожилую даму в драгоценностях и с укладкой, как-будто только что из парикмахерской. Они молчали. Они просто олицетворяли собой вечные ценности.
Проходя мимо, он поздоровался с ними, как с добрыми знакомыми. Пара любезно ответила.
Ему захотелось отбросить все, забыть промозглый и опасный Санкт-Петербург, превратиться в морской бриз, врывающийся в башни храма "Святое Семейство", словно сделанные из мокрого песка, населенные ящерками и улитками, замысловатой фауной и аккомпанирующих ходу нелепой жизни вокруг звуками божественной флейты - ветром, заплутавшим внутри. Он был уже морально готов лежать растерзанным, разрезанным трамваем, умереть нищим в лохмотьях, истекая кровью на подступах к собору, как его создатель-Гауди.
Ему нужно было только одного - чистого воздуха и небесной чистоты, взамен негожей и неправедной жизни.
В Барселонете, на набережной, он повторил кофе и бренди и проследовал на корабль-отель, важно попыхивающий трубой и готовый к отплытию.
Как здорово он все это придумал: исчезнуть, раствориться, дать повод думать, что он замышляет коварные планы защиты, перегруппировку сил, копит энергию, чтобы потом неожиданно напасть из-за угла и уничтожить и испепелить противника окончательно, предварительно подставив под удар арьергард из адвокатов, скрипящих лаковыми мокасинами!
Это был стандартный семидневный круиз по Средиземному морю. Американцы, итальянцы, немцы, скандинавы, небольшая группа разодетых в пух и прах напыщенных русских - средний класс: много еды, глупые развлечения и конкурсы, « Бинго», бездарные артисты c нелепыми куплетами и несмешными скетчами на вечерних представлениях. «Быдло!»подумал он.
На завтрак и обед ему определили ресторан «Оринокко», на ужин он мог уже выбрать любой из четырех с различной национальной кухней. Приторно-вежливый филиппинский официант проводил его к столу, где уже сидела какая-то девушка в коротком черном платье.
-Are you not against?* поинтересовался он по-английски чисто формально.
Она оторвалась от меню, подняла глаза и ответила по-русски: «Нет, не против».
Возникла пауза. По крайней мере, ему так показалось.
По правде говоря, он не был настроен на светские беседы и вообще не любил контакты с соотечественниками за рубежом, которые всегда предусматривали крайности: либо безудержное, неуемное веселье и пьянку, как в последний раз в жизни, либо установление бизнес-контактов, либо разглагольствования на темы русской идентичности, особенностей русской души и матрицы, своеобычии политической жизни в России.
Но девушка, казалось, тоже совсем не стремилась к разговору. Ее грустные серые глаза были устремлены в темноту моря, где на горизонте блистали огоньки островов и проплывающих мимо кораблей.
Простите. Вы откуда?спросил он.
-Я - Мария, из Питера.
- Я тоже. Может быть, по бокалу « Божоле», Маша?
Или вы предпочитаете «Риоху»?
- Я не предпочитаю. Я вообще не пью ничего, кроме минеральной воды без газа.
Он рассмеялся. Знакомство состоялось.
Вечером они вышли на корму, следили за круговоротами бирюзовой воды и пены из-под винта лайнера и долго беседовали ни о чем, о пустяках. Мария говорила, смешно сморщив прямой носик:
« Знаете, для меня мужчины-самые непонятные существа на свете, как инопланетяне, как Несси из Лох-Несского озера, которую никто не видел и не трогал руками, но о которой столько написано. Что же это такое на самом деле? Кто вы такие? О чем вы думаете? Что для вас главное? Все,
как в детской считалочке:
« На золотом крыльце сидели: царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной.
Кто ты будешь такой?
Говори поскорей! Не задерживай добрых и честных людей!
А вы кто, господин предприниматель?»

Ну, не знаю, но явно не сапожник и не портной! Озвучьте, пожалуйста, весь список! Ведь давно не так уже считают:
"На златом крыльце сидели
Мишки Гамми, Том и Джерри,
Дядя Скрудж и три утенка
Выходи, ты будешь Понка!"засмеялся он.

Эта детская фигурка в маленьком чёрном платье, светлые, развивающиеся на морском ветру волосы, холодные глаза, едва подернутые влагой, мягкие губы со светлой блестящей помадой и наивные разговоры резко контрастировали с обликом и повадками его жены. Дело даже не во внешнем различии.
Это было, как «черное» и «белое», «пустыня» и «море», "птица" и "рыба".
Жена считала его своей безусловной неотторжимой собственностью, как бы крепостным, батраком-работником, на худой конец. А у собственности нет и не может быть прав.
Она полагала, что он « должен»… Пункт первый. Пункт второй-смотри пункт первый. « Должен, должен, должен!»
Она не спрашивала, кто ты? Что ты хочешь? К чему стремится твоя душа? Твоё сердце? Почему ты не спишь ночью, если завтра ты встанешь и тебя мягко обволочёт запах свежезаваренного кофе, будут ждать белоснежная рубашка и отглаженные брюки?
Ты « должен» исполнять функции добытчика, охотника, любовника, отца и мужа. И точка. Никаких сантиментов и отклонений - ведь ты же мужчина (чудовищный аргумент!) Это и есть самые главные качества. И совсем не важно, что утренний кофе имеет для тебя противный привкус ядовитого гриба, а деловой костюм «Brioni» воспринимается как затхлая арестантская роба.
В портах, на стоянках лайнера, они подолгу гуляли, не ездили на экскурсии, а находили заброшенный парк с полуразрушенной виллой или допотопный грязноватый бар. Он пил коньяк. Она - кофе. Он подумал: « Действительно, браки свершаются на небесах. Кто бы мог подумать, что это правда?»
Никакая энергетика ему уже совершенно не была нужна, было наплевать на бизнес, не интересны и скучны рэкетиры, мошенники, рейдеры, адвокаты и заимодавцы.
Он просто наслаждался ее девчоночьими выходками, детскими анекдотами, безудержным заливистым беспредметным смехом. которые освободили его впервые в жизни и сделали по-настоящему счастливым.
Ночное небо казалось куском бархата с наклеенными на него бумажными звездами.
«Разве есть пределы человеческой алчности? Сначала она появляется, как червь в яблоке, потом грызёт тебя изнутри, настойчиво скребет душу сморщенной куриной лапкой, наконец, покрывает человека изнутри своей липкой субстанцией и лохматой паутиной, изматывает его, высасывает все соки, чтобы, в конце концов, убить. И все ему мало… мало…мало…и человек не замечает в жизни самого главного - маленькой и трепетной девочки, которая так нежно и нелепо держит в руках и греет твоё измученное сердце!» Почему эта девочка заставила вдруг его исповедоваться перед самим собой, содрать коросту вечной нелюбви и фальши? Что в ней такого? что необыкновенного? Вся эта мишуровая, упакованная в яркие дорогие обёртки из дорогого магазина жизнь, где мораль абсолютно аморальна, а в сущности, прогорклое и никчемное существование, обозначенное стяжательством и жаждой денег, - эта страшная жизнь унеслась, как старая разбитая повозка с деревянными колёсами, гремя на камнях и подпрыгивая на ухабах, оставляя за собой лишь облако едкой серой пыли…
Последний день круиза был без захода в порты, в море. Он подошёл к ней, взял за руку и сказал:
- Ты помнишь-сегодня последний день. Ты зайдёшь ко мне? Это сьют на 4 –ой палубе, и давай все же выпьем вина, хотя я знаю, что ты не пьёшь. Фрукты я закажу.
- Да, я приду в восемь…
Ровно в восемь она появилась на пороге его каюты, слегка загорелая, в вечернем платье с ниткой жемчуга, сияющая и счастливая. На ее щеках блестели капельки морской воды.
Сахарно-медовый филиппинец тщательно сервировал экзотические фрукты и игристое рубиновое вино.
« Подожди! Боже, прости, я совсем обо всем забыл и растерялся. Я - за цветами!».
Он вышел и через 10 минут принес ветку оглушительно-удушающе пахнущих белых лилий.
Они выпили.
Он медленно погрузился в счастливую мягкую дремоту, как будто бы его приняли в тёплые объятия вод Средиземноморья, где совершают свой подводный обряд и крестный ход рыбы и моллюски, гоняют наперегонки мальки на прозрачном, прогретом солнцем мелководье, а по дну ковыляет краб по только ему ведомым делам, а там, далеко-далеко, уже в океане, прокладывает свой маршрут гигантская морская черепаха. Багряный диск солнца заходил за кефирные облака. Он улыбался искренне и глупо, как ребенок.

Маша, ты молодчина! Приятно иметь дело с профессионалом.
Мы даже не рассчитывали, что все произойдёт так быстро - он ведь умным перцем был. Но, как говорят, на каждую хитрую жопу, есть тра-та-та с винтом… Гонорар тебе готов. Просто гора с плеч.
А чем ты его так? Циан? Мышьяк?
- Нет. Он просто умер от счастья.
А вообще, это не твоё собачье дело;
это моё « ноу хау»,
и сухо поинтересовалась:
«Где деньги?»

* Вы не возражаете? (англ.)