Андрей Владимирович Гнездилов, замечательный «доктор Балу» –коренной петербужец, потомственный интеллигент - врач-психиатр, доктор медицинских наук. Кстати, почетный доктор Эссекского университета в Англии. В 1990 году он создал и возглавил хоспис в Приморском районе Лахта Санкт-Петербурга. Человек чуткой, доброй души и прекрасный доктор - не только психиатр, но и психотерапевт, - он удивительно глубоко понимает проблемы и потребности неизлечимо больного человека, разбирается со множеством затруднительных ситуаций в семье и в жизни; настоящий специалист в поведенческих проблемах детей и взрослых.

Он помогает уходящим пациентам и их близким справляться с тяжкой ситуацией, находить и открывать в себе силы и способности вынести неизбежное страдание; обрести внутреннюю гармонию.
Но это далеко не все. Андрей Владимирович – истинный подвижник и общественный деятель, неутомимый исследователь и «генератор» новых методов в психотерапии: сказкотерапии, имидж-терапии, терапии колокольным звоном.
Доктор Балу - настоящий петербургский Сказочник, сохранивший традиции добрых волшебников. Его психотерапевтические сказки бережно прикасаются к человеческой душе, поддерживая его на пути. Они мягко и ненавязчиво приобщают читателя к духовному знанию. Взгляд Сказочника -это взгляд человека, способного понять и принять тайные стороны внутренних процессов, поддержать в добрых и духовных поисках, разделить боль и подарить радость.
Он создает удивительные книги-сказки – такие мудрые и тонкие. Они погружают тебя в загадочный, таинственный, причудливый и дивный мир сказки и помогают найти выход из сложившихся затруднительных ситуаций, разобраться в себе и обрести внутреннюю гармонию. Потрясающие книги! Из лучших, что есть у меня.
А какие чудные куклы в его удивительном доме! И сколько их! Галереи. Они тоже активно участвуют в лечении поведенческих проблем подростков.
Незабываемый вечер провели мы с друзьями у него, незабываемо то сердечное общение, редкий, уникальный человек. Совершенно удивительное, очень теплое и светлое впечатление производит и этот дом, и этот человек - забыть их невозможно. Как здорово, что остались замечательные памятные фотографии. Очень благодарны мы питерским друзьям, устроившим эту встречу.
Доктор Балу – драгоценная личность среди множества обычных людей, знаковая

Не просто личность - Человек!

Андрей Гнездилов : День смерти человека не случаен, как и день рождения

Мария Строганова

Что такое добрая воля к смерти? Как объяснить загадку клинической смерти? Почему умершие приходят к живым? Можно ли дать и получить разрешение умереть? Мы публикуем фрагменты выступления на семинаре, который провел в Москве Андрей Гнездилов, врач-психотерапевт, доктор медицинских наук, почетный доктор Эссекского университета (Великобритания), основатель первого в России хосписа, изобретатель новых методов арт-терапии и автор многочисленных книг.

Смерть как часть жизни
В быту, когда мы разговариваем с кем-то из знакомых, и он говорит: «Ты знаешь, вот такой-то умер», обычная реакция на это вопрос: как умер? Очень важно, как умирает человек. Смерть важна для самоощущения человека. Она имеет не только негативный характер.
Если философски смотреть на жизнь, мы знаем, что нет жизни без смерти, понятие жизни может быть оценено только с позиции смерти.
Мне как-то пришлось общаться с художниками и скульпторами, и я спросил их: «Вы изображаете различные стороны жизни человека, можете изобразить любовь, дружбу, красоту, а как бы вы изобразили смерть?» И никто не дал сразу внятного ответа.
Один скульптор, который увековечил блокаду Ленинграда, обещал подумать. И незадолго до смерти он мне ответил так: «Я бы изобразил смерть в образе Христа». Я спросил: «Христос распятый?» – «Нет, вознесение Христа».
Один немецкий скульптор изобразил летящего ангела, тень от крыльев которого и была смерть. Когда человек попадал в эту тень, он попадал во власть смерти. Другой скульптор изобразил смерть в образе двух мальчиков: один мальчик сидит на камне, положив голову на колени, он весь устремлен вниз.
В руках второго мальчика, свирель, голова его запрокинута, он весь устремлен вслед за мотивом. И объяснение этой скульптуры было таким: невозможно изобразить смерть без сопутствующей жизни, и жизни без смерти.

Смерть – естественный процесс. Многие писатели пытались изобразить жизнь бессмертной, но это было ужасное, страшное бессмертие. Что такое бесконечная жизнь – бесконечное повторение земного опыта, остановка развития или бесконечное старение? Трудно даже представить то мучительное состояние человека, который бессмертен.
Смерть – это награда, передышка, она ненормальна только тогда, когда наступает внезапно, когда человек еще на подъеме, полон сил. А пожилые люди хотят смерти. Некоторые старушки просят: «Вот, зажилась, пора бы и умереть». И образцы смерти, о которых мы читаем в литературе, когда смерть постигала крестьян, носили нормативный характер.
Когда деревенский житель чувствовал, что он уже не может работать, как прежде, что он становится обузой для семьи, он шел в баню, надевал чистую одежду, ложился под образа, прощался с соседями и родными и спокойно умирал. Его смерть наступала без тех выраженных страданий, возникающих, когда человек борется со смертью.
Крестьяне знали, что жизнь – это не цветок-одуванчик, который вырос, распустился и рассеялся под дуновением ветра. Жизнь имеет глубокий смысл.
Этот пример смерти крестьян, умирающих, дав себе разрешение на смерть – не особенность тех людей, подобные примеры мы можем встретить и сегодня. Как-то к нам поступил онкологический больной. Бывший военный, он держался молодцом и шутил: «Я прошел три войны, дергал смерть за усы, а теперь вот наступило ее время подергать меня».
Мы, конечно, его поддерживали, но вдруг однажды он не смог подняться с постели, и воспринял это совершенно однозначно: «Все, я умираю, я уже не могу встать». Мы говорили ему: «Не волнуйтесь, это метастаз, люди с метастазами в позвоночнике живут долго, мы будем ухаживать за вами, вы привыкнете». – «Нет, нет, это смерть, я знаю».
И, представьте себе, через несколько дней он умирает, не имея к этому никаких физиологических предпосылок. Он умирает потому, что он решил умереть. Значит, эта добрая воля к смерти или какая-то проекция смерти совершается в реальности.
Нужно предоставить жизни естественную кончину, ведь смерть запрограммирована еще в момент зачатия человека. Своеобразный опыт смерти приобретается человеком в родах, в момент рождения. Когда занимаешься этой проблемой, видно, как разумно построена жизнь. Как человек рождается, так он умирает, легко рождается – легко умирает, тяжело рождается – тяжело умирает.
И день смерти человека также не случаен, как и день рождения. Статисты первые поднимают эту проблему, открыв частое совпадение у людей даты смерти и даты рождения. Или, когда мы вспоминаем какие-то значимые годовщины смерти наших родных, вдруг оказывается, что бабушка умерла – родился внучок. Вот эта передача в поколения и неслучайность дня смерти и дня рождения – бросается в глаза.

Клиническая смерть или другая жизнь?
Ни один мудрец до сих пор не понял, что такое смерть, что происходит во время смерти. Оставлен практически без внимания такой этап как клиническая смерть. Человек впадает в коматозное состояние, у него останавливается дыхание, сердце, но неожиданно для себя и для других он возвращается к жизни и рассказывает удивительные истории.
Недавно умерла Наталья Петровна Бехтерева. В свое время мы часто спорили, я рассказывал случаи клинической смерти, которые были в моей практике, а она говорила, что это все ерунда, что просто в мозге происходят изменения и так далее. И однажды я привел ей пример, который она потом стала сама использовать и рассказывать.
Я работал 10 лет в Онкологическом институте в качестве психотерапевта, и как-то раз меня позвали к молодой женщине. Во время операции у нее остановилось сердце, его долго не могли завести, а когда она очнулась, меня попросили посмотреть, не изменилась ли ее психика из-за долгого кислородного голодания мозга.
Я пришел в реанимационную палату, она только-только приходила в себя. Я спросил: «Вы можете со мной поговорить?», – «Да, только я хотела бы извиниться перед вами, я причинила вам столько хлопот», – «Какие хлопоты?», – «Ну, как же. У меня же остановилось сердце, я пережила такой стресс, и я видела, что для врачей это было тоже большим стрессом».
Я удивился: «Как вы могли это видеть, если вы были в состоянии глубокого наркотического сна, а потом у вас остановилось сердце?», – «Доктор, я бы вам рассказала гораздо больше, если вы пообещаете не отправлять меня в психиатрическую больницу».
И она рассказала следующее: когда она погрузилась в наркотический сон, то вдруг почувствовала, что как будто мягкий удар в стопы заставил что-то внутри нее повернуться, как выворачивается винт. У нее было такое ощущение, что душа вывернулась наружу, и вышла в какое-то туманное пространство.
Приглядевшись, она увидела группу врачей, склонившихся над телом. Она подумала: какое знакомое лицо у этой женщины! И потом вдруг вспомнила, что это она сама. Вдруг раздался голос: «Немедленно прекращайте операцию, сердце остановилось, нужно заводить его».
Она подумала, что умерла и с ужасом вспомнила, что не попрощалась ни с матерью, ни с пятилетней дочерью. Тревога за них буквально толкнула ее в спину, она вылетела из операционной и в одно мгновение очутилась у себя в квартире.
Она увидела довольно мирную сцену – девочка играла в куклы, бабушка, ее мать, что-то шила. Раздался стук в дверь, и вошла соседка, Лидия Степановна. В руках у нее было маленькое платье в горошек. «Машенька, – сказала соседка, – ты все время пыталась быть похожей на маму, вот я сшила для тебя такое же платье, как у мамы».
Девочка с радостью бросилась к соседке, по дороге задела скатерть, упала старинная чашка, а чайная ложка попала под ковер. Шум, девочка плачет, бабушка восклицает: «Маша, как ты неловка», Лидия Степановна говорит, что посуда бьется к счастью – обычная ситуация.
И мама девочки, забыв о себе, подошла к дочке, погладила ее по головке и сказала: «Машенька, это не самое страшное горе в жизни». Машенька посмотрела на маму, но, не увидев ее, отвернулась. И вдруг, эта женщина поняла, что когда она прикасалась к головке девочки, она не почувствовала этого прикосновения. Тогда она бросилась к зеркалу, и в зеркале не увидела себя.
В ужасе она вспомнила, что должна быть в больнице, что у нее остановилось сердце. Она бросилась прочь из дома и очутилась в операционной. И тут же услышала голос: «Сердце завелось, делаем операцию, но скорее, потому что может быть повторная остановка сердца».
Выслушав эту женщину, я сказал: «А вы не хотите, чтобы я приехал к вам домой и сказал родным, что все в порядке, они могут повидаться с вами?» Она с радостью согласилась.
Я поехал по данному мне адресу, дверь открыла бабушка, я передал, как прошла операция, а затем спросил: «Скажите, а в пол-одиннадцатого не приходила ли к вам соседка Лидия Степановна?», – «Приходила, а вы что, с ней знакомы?», – «А не приносила ли она платье в горошек?», – «Вы что волшебник, доктор?»
Я продолжаю расспрашивать, и все до деталей сошлось, кроме одного – ложку не нашли. Тогда я говорю: «А вы смотрели под ковром?» Они поднимают ковер, и там лежит ложка.
Этот рассказ очень подействовал на Бехтереву. А затем она сама пережила подобный случай. В один день она потеряла и пасынка, и мужа, оба покончили жизнь самоубийством. Для нее это было жутким стрессом. И вот однажды, войдя в комнату, она увидела мужа, и он обратился к ней с какими-то словами.
Она, прекрасный психиатр, решила, что это галлюцинации, вернулась в другую комнату и попросила свою родственницу посмотреть, что в той комнате. Та подошла, заглянула и отшатнулась: «Да там же ваш муж!» Тогда она сделала то, о чем просил ее муж, убедившись, что подобные случаи не выдумка.
Она говорила мне: «Никто лучше меня не знает мозга (Бехтерева была директором Института мозга человека в Петербурге). И у меня ощущение, что я стою перед какой-то громадной стеной, за которой слышу голоса, и знаю, что там чудесный и огромный мир, но я не могу передать окружающим то, что я вижу и слышу. Потому что для того, чтобы это было научно обоснованно, каждый должен повторить мой опыт».
Как-то я сидел около умирающей больной. Я поставил музыкальную шкатулку, которая играла трогательную мелодию, затем спросил: «Выключить, вам мешает?», – «Нет, пусть играет». Вдруг у нее остановилось дыхание, родственники бросились: «Сделайте что-нибудь, она не дышит».
Я сгоряча сделал ей укол адреналина, и она снова пришла в себя, обернулась ко мне: «Андрей Владимирович, что это было?» – «Вы знаете, это была клиническая смерть». Она улыбнулась и говорит: «Нет, жизнь!»
Что это за состояние, в которое переходит мозг при клинической смерти? Ведь смерть есть смерть. Мы фиксируем смерть тогда, когда мы видим, что остановилось дыхание, остановилось сердце, мозг не работает, он не может воспринимать информацию и, тем более, посылать ее наружу.
Значит, мозг только передатчик, а есть нечто в человеке более глубокое, более сильное? И тут мы сталкиваемся с понятием души. Ведь это понятие почти вытеснено понятием психики. Психика – есть, а души нет.

Как бы вы хотели умереть?
Мы спрашивали и здоровых, и больных: «Как бы вы хотели умереть?». И люди с определенными характерологическими качествами по-своему строили модель смерти.
Люди с шизоидным типом характера, типа Дон Кихот, довольно странно характеризовали свое желание: «Мы бы хотели умереть так, чтобы никто из окружающих не видел моего тела».
Эпилептоиды – считали немыслимым для себя спокойно лежать и ждать, когда придет смерть, они должны были иметь возможность каким-то образом участвовать в этом процессе.
Циклоиды – люди типа Санчо Панса, хотели бы умереть в окружении родных. Психастеники – люди тревожно-мнительные, беспокоились, как они будут выглядеть, когда умрут. Истероиды хотели умереть на восходе или на закате солнца, на берегу моря, в горах.
Я сравнивал эти желания, но мне запомнились слова одного монаха, который сказал так: «Мне безразлично, что будет меня окружать, какая будет обстановка вокруг меня. Мне важно, чтобы я умер во время молитвы, благодаря Бога за то, что Он послал мне жизнь, и я увидел силу и красоту Его творения».
Гераклит Эфесский говорил: «Человек в смертную ночь свет зажигает себе сам; и не мертв он, потушив очи, но жив; но соприкасается он с мертвым – дремля, бодрствуя – соприкасается с дремлющим», – фраза, над которой можно ломать голову чуть ли не всю жизнь.
Находясь в контакте с больным, я мог договориться с ним, чтобы, когда он умрет, он попытался дать мне знать, есть ли что-то за гробом или нет. И я получал такой ответ, не один раз.
Как-то я договорился так с одной женщиной, она умерла, и я скоро забыл о нашем договоре. И вот однажды, когда я был на даче, я вдруг проснулся от того, что в комнате зажегся свет. Я подумал, что забыл выключить свет, но тут увидел, что на койке напротив меня сидит та самая женщина. Я обрадовался, начал с ней разговаривать, и вдруг я вспомнил – она же умерла!
Я подумал, что мне все это снится, отвернулся и попытался заснуть, чтобы проснуться. Прошло какое-то время, я поднял голову. Свет снова горел, я с ужасом оглянулся – она по-прежнему сидит на койке и смотрит на меня. Я хочу что-то сказать, не могу – ужас. Я осознал, что передо мной мертвый человек. И вдруг она, печально улыбнувшись, сказала: «Но ведь это не сон».
Почему я привожу подобные примеры? Потому что неясность того, что нас ожидает, заставляет нас возвращаться к старому принципу: «Не навреди». То есть «не торопи смерть» – это мощнейший довод против эвтаназии. Насколько мы имеем право вмешиваться в состояние, которое переживает больной? Как мы можем ускорять его смерть, когда он, возможно, в этот момент переживает ярчайшую жизнь?

Качество жизни и разрешение на смерть
Важно не количество дней, которое мы прожили, а качество. А что дает качество жизни? Качество жизни дает возможность быть без боли, возможность контролировать свое сознание, возможность быть в окружении родственников, семьи.
Почему так важно общение с родственниками? Потому что дети часто повторяют сюжет жизни своих родителей или родственников. Иногда в деталях, это удивительно. И это повторение жизни часто является и повторением смерти.
Очень важно благословение родных, родительское благословение умирающего детям, оно даже потом может спасти их, уберечь от чего-то. Опять-таки, возвращаясь к культурному наследию сказок.
Помните сюжет: умирает старик-отец, у него трое сыновей. Он просит: «После моей смерти три дня ходите на мою могилу». Старшие братья или не хотят идти, или боятся, только младший, дурак, ходит на могилу, и в конце третьего дня отец открывает ему какую-то тайну.
Когда человек уходит из жизни, он иногда думает: «Ну, пусть я умираю, пусть я заболел, но мои родные пусть будут здоровы, пусть болезнь оборвется на мне, я заплачу по счетам за всю семью». И вот, поставив цель, неважно рационально или аффективно, человек получает осмысленный уход из жизни.
Хоспис – это дом, в котором предлагается качественная жизнь. Не легкая смерть, а качественная жизнь. Это место, где человек может завершить свою жизнь осмысленно и глубоко, в сопровождении родственников.
Когда человек уходит, из него не просто выходит воздух, как из резинового шара, ему нужно сделать скачок, ему нужны силы для того, чтобы шагнуть в неизвестность. Человек должен разрешить себе этот шаг. И первое разрешение он получает от родственников, затем – от медицинского персонала, от волонтеров, от священника и от самого себя. И это разрешение на смерть от самого себя – самое сложное.
Вы знаете, что Христос перед страданиями и молитвой в Гефсиманском саду просил своих учеников: «Побудьте со мной, не спите». Три раза ученики обещали Ему бодрствовать, но засыпали, не оказав поддержку. Так вот хоспис в духовном смысле является таким местом, где человек может попросить: «Побудьте со мной».
И если такая величайшая личность – Воплощенный Бог – нуждался в помощи человека, если Он говорил: «Я уже не называю вас рабами. Я назвал вас друзьями», обращаясь к людям, то последовать этому примеру и насытить духовным содержанием последние дни больного – очень важно.

Здравствуйте, дорогие братья и сестры. У микрофона протоирей Александр Степанов. Сегодня у нас в гостях Андрей Владимирович Гнездилов – профессор, доктор медицинских наук, научный руководитель отделения гериатрической психиатрии института им. Бехтерева. И, кроме того, Андрей Владимирович консультирует хоспис №1, первый хоспис, который, по-моему, первый не только в нашем городе, но и в России был создан при непосредственном его участии, по его инициативе, насколько мне известно.
Сегодня тема нашего разговора, который может быть займет и не одну встречу, довольно необычная. Эта тема – смерть. Для большинства людей, живущих вне церкви эта тема во многом запретная. Люди не хотят ни говорить, ни думать о смерти, не обсуждать эту тему. Для человека верующего и церковного так жить, по-видимому, невозможно. Святые отцы любили повторять, назидая своих учеников – “имей память смерти”, то есть помни о смерти, живи в перспективе того, что ты рано или поздно умрешь. Поэтому, мне кажется, эта тема такая важная, важная абсолютно для каждого человека, ибо каждый из нас умрет. Она не может быть обойдена в церковном сознании, церковном обсуждении. И вот сегодня в этом поможет нам Андрей Владимирович.
Прот. Александр Степанов : Первый вопрос, Андрей Владимирович, который я хотел бы вам задать как психологу:
– Почему, Вам кажется, о смерти так не любят люди говорить. Это, казалось бы, и тривиально, но в то же время я думаю здесь есть о чем поговорить.
А.В. Гнездилов : Во-первых, я приветствую радиослушателей, а во-вторых, благодарю Вас за заданные вопросы. Мне кажется, что негативное отношение к смерти особенно проявилось в послереволюционные годы, потому что до того теистическая модель жизни предполагала определенные параметры, в которых человек жил. Он приходит в мир не только для удовольствия, для счастья, он приходит в мир, как в школу, которую он должен окончить, развить свои какие-то способности. И, по крайней мере, мысль о смысле жизни всегда будоражила его сознание. Наверное, вот сейчас, я не боюсь этого поражения, такая внешняя социальная бессмыслица жизни, которая заставляет нас кидаться из одного кризиса в другой, заставляет нас не принимать те или иные решения, которые поднимают наши лидеры. Она заставляет нас думать, переносить эту ситуацию на внутренний мир. Та бессмыслица, в которой мы находимся, она рождает чувство вины, что мы либо настолько глупы, что не можем понять, для чего мы живем, либо мы не ставим вообще этот вопрос, для чего мы живем.
Но, тем не менее, вопрос остается, также, как и смерть. Мы должны закончить школу и сдать экзамен, и получить какую-то оценку. И вот тут очень интересно, что каждый человек мнит и понимает, что есть всем возвещенный суд Господний. Но Страшный Суд существует еще самого человека над самим собой. И вот это то, с чем мы сталкиваемся. Почему вот этот негатив окружающий, понятие “смерть”, он существует в обществе. Мы в какой-то степени предвидим и ждем вот этого Страшного Суда самих над собой. И здесь, наверное, выступает очень интересная закономерность, когда люди приходят в непосредственную близость со смертью, сразу же задается и всплывает вопрос “А больно ли умирать?” И тут мы сталкиваемся с понятием боли. Боль это понятие конечно тотальное, и боль одного человека, она никогда не остается в изолированном состоянии. Начинают болеть его близкие, родственники, друзья. Начинают страдать люди, которые ухаживают за ними, персонал медицинских учреждений. В конце концов, общество платит за боль одного человека. И, в конечном счете, это все упирается в то, что человек испытывает сам. Боль воспринимается не только как физическое начало, оно воспринимается как духовная, психическая боль. И здесь мы встречаемся с удивительными моментами, что люди с чистой совестью умирают легче, чем люди, которые совершали неправильные поступки или бездумные поступки, и, по крайней мере, у которых есть основания себя судить достаточно строго и нелицеприятно.
Поэтому вопрос смерти, конца он невольно смыкается с вопросами нравственности, потому что качество смерти, оказывается, определяется качеством жизни, и наоборот, качество жизни определяется качеством смерти. Когда мы слышим, что вот человек, которого вы хорошо знали, умер, и сразу возникает вопрос, а как он умер. Вот второй вопрос, а от чего? Но главное как – легко, тяжело? Как он страдал? Каковы последние его слова – все это наиболее значимые моменты жизни. Мы можем сравнить, наверное, смерть с процессами, которые уже имеются в опыте человека. То есть, я имею в виду, что когда мы говорим о смерти, и боимся ее, мы забываем иной раз о той смерти, из которой мы пришли, то есть, что было до той поры, пока мы не были рождены на этой земле. Это было же то же самое, та область смерти, куда уходят умирающие. Поэтому здесь однозначного страха, по поводу того, что нам предстоит, не может быть.
Прот. Александр Степанов : Но, конечно, страх внушает, безусловно, если эту аналогию развить, то, что мы действительно ничего не знаем, ничего не помним, то есть нас просто не было. Это полное небытие. Вот до того, как мы родились. Поэтому, если эту аналогию перенести в точности на окончание жизни человека, то страх, он и будет связан, конечно, прежде всего, с тем, что просто нас не будет ни в каком виде, ни в каком качестве.
А.В. Гнездилов : Но вот видите, невольно сталкиваются два противоречивых взгляда. Один – теистическая модель, то есть ничего не было и ничего не будет, а с другой стороны, тогда – как мы явились в этот мир? И для чего нам дана вот эта жизнь, которую мы проводим? Вот это существование нашей жизни, она, в сущности, определяет ответы на эти вопросы. Потому что есть понятие морали, есть понятие нравственности. И оно выступает иногда как аксиома, когда дело касается любви, когда дело касается каких-то ценностей, которыми мы владеем в этой жизни. И конечно, когда человеку дан дар, он пренебрегает им, отбрасывает его в сторону, когда мы живем неправедной жизнью, появляется такое чувство – потери самого себя. Ведь самое интересное, что ведь нам даны образцы для поведения. Когда мы приходим сюда, конечно, мы как заблудившиеся дети, до той поры, пока мы не сталкиваемся с какими-то нравственными учениями, которые как путеводитель дают нам направление в нашей жизни. И, когда мы исполняем это, мы чувствуем, что вот, живой опыт, – человек умирает, в сознании Бога, что он переходит из этой жизни в другую.
Я могу привести пример, как у нас умирала женщина и она говорила: “Это же надо было заболеть раком, и умирать от него для того, чтобы понять, что Бог есть. И если даже я умру, то это все равно не имеет никакого значения. Это хорошо. Бог есть, значит, и я никуда не исчезну”. Вот это буквальные слова этой женщины, они потрясают, не говоря уже о том, что это тот вопрос, который Вы задали, вопрос о смысле жизни, когда человек попадает неизвестно куда, неизвестно для чего.
Вот Вам второй удивительной ответ или пример из практики. Женщина лет 60-ти умирает и говорит: “Андрей Владимирович, не скрывайте от меня ничего, я не боюсь смерти. Говорите со мной откровенно”. Я говорю: “Ну как же, мы все боимся смерти”. Она говорит: “Ну, в моем случае это особая ситуация. Я прожила неплохую жизнь. Я не была особенно богата. Я хотела выйти замуж по любви – я вышла замуж по любви. Я хотела дочку иметь – я получила дочку. Я хотела внучку иметь – я получила внучку. И в общем, мне кажется, я на своем месте. И в своем сознании поняла про жизнь все, что возможно было понять. И теперь мне хочется большего ”.
То есть это колоссальнейший ответ. Где вы встретите такой , который в смерти хочет понять и до конца раскрыть смысл жизни? Это такое мужество и такой оптимизм. Я думаю, что если бы даже эта женщина была неверующая, то уже одни эти слова могли бы ее спасти, и, что называется, дать ей очень многое. Потому что, вот этот оптимизм, откуда он берется? Вы знаете, ведь мы иной раз, будучи врачами и повидав не одну смерть, иногда пасуем и склоняем головы перед этим героизмом маленьких людей, которые в жизни вдруг проявляют такую красоту. И, в конечном итоге, у них хватает сил не просто справляться со своими болезнями, страданиями, а еще поблагодарить окружающих за то, что им помогают. Еще сказать в утешение какие-то слова. Это удивительно. Вы знаете, мы с одной стороны страшимся смерти, в этом нет, я думаю, ничего позорного. Но с другой стороны мы иной раз восхищаемся той красотой, которая возникает у человека. Человек страдает, тело его разлагается, а душа растет, удивительно. Мы поражаемся, что эти люди, они как будто бы вырастают на целую голову выше нас, которые здоровы, понимающие относятся к этим вопросам.
И опять же вот вам пример. Родители одного мальчика 16-летнего жаловались на то, что они не могут найти общего языка с ребенком. Мы говорим – почему? Они говорят, вы знаете, нам кажется, что он знает что-то такое, или познал, что мы перед ним дети, а он гораздо нас старше.
Вот эта тайна смерти, которая приоткрывает перед человеком завесу мудрости, завесу каких-то истин. Это удивительный момент, когда мы видим, уже понимаете, даже не слышим, а видим и ощущаем чувство любви, которое вдруг возникает у нас с нашими больными, когда для них, уже освобожденных от каких-то привязанностей, вдруг открываются какие-то высочайшие двери.
И вот здесь как раз мне хотелось бы подчеркнуть, насколько необходимо наше участие. Не только сам человек уходит. Когда человек уходит, уходят многие близкие вместе с ним, и мы тоже переживаем иногда тяжелые минуты. Но тем не менее это не снимает с нас ответственности помогать человеку. Вот есть такая особенность, которую мы отмечали, что уходящий человек должен получить разрешение на смерть – от своих близких, от врачей. От персонала он может понять, что его положение безнадежно. От священника – обязательно. От духовника, который, так сказать, его пользует. И наконец, последнее разрешение от самого себя. Вот это разрешение, даваемое в любви, оно так важно. Этот уход человека в окружении атмосферы доброты, любви, заботы. Это необычайно важный момент. Это также как приход на землю, когда человек рождается, а мы можем иной раз сравнить смерть именно с рождением. Мы иногда убеждаемся в том, что когда ребенок рождается на любящие руки, которые ждут его, ребенок, родившийся в любви, он проживает счастливую жизнь. Он счастлив уже психологически, даже если физически он будет бледным или не достигнет каких-то чинов, ценностей и т.д. Он уже богатый человек. И вот также умирать на любящих руках гораздо легче, чем на руках людей безразличных или безэмоциональных. Вот то, к чему очень часто прибегают обыватели. Они боятся смерти, и они считают, что надо отойти подальше, чтобы как бы смерть не зацепила их самих. Но смерть рано или поздно все равно придет к каждому из нас. Нам всем придется проходить через эти ворота. И дистанцироваться, отходить от больного или умирающего человека нельзя ни в коем случае. Потому что потом твоя же собственная совесть заставит тебя намного ближе подходить к умирающему, к страданию – для того, чтобы искупить тот грех, который ты совершил по отношению к своему близкому, предал его, отошел от него в самую трудную минуту его жизни. И фактически предопределяем нашу собственную жизнь, потому что любой бумеранг возвращается непременно к тому, кто его послал. Как ты относишься к людям, так к тебе отнесутся в свое время, когда ты окажешься на этом месте.
Прот. Александр Степанов : Хорошо, Андрей Владимирович, если вернуться вот к этим аналогиям смерти, которая есть в нашей жизни. Вот первая такая аналогия – это рождение, переход из одного состояния бытия – в другое состояние бытия. Ну, если иметь в виду рождения из утробы матери. Этот человек уже живет. Он не совсем из ничего, а уже из некоторого состояния, которое ему как-то по своему знакомо, этому эмбриону, младенцу этому в утробе, переходит. Ну а еще есть какие-то аналогии, которые могли бы нам что-то пояснить?
А.В. Гнездилов : Но я думаю, что, во-первых, есть сновидения. Каждый раз, когда мы видим сон, сон – как бы прообраз смерти, когда тело находится недвижимо, а душа или сознание странствует в каких-то мирах, непрожитых реакциях каких-то, или ситуациях, которые мы не изжили еще. Но сны бывают разные, и бывают такие провидческие сны, которые иногда являются наяву у человека.
Но я, конечно, не буду спорить о том, чему отдавать приоритет. У нас обычно всегда считается: вот объективная истина – она настоящая, а субъективная истина – ненастоящая. Потому что она переживается только самим человеком, а другой не может ее повторить. Ну, во-первых, нужно сказать, что вот эти опыты, попытки объективизировать эти истины, они уже были. И некоторые люди в предсмертных состояниях переживали удивительные состояния перемещения своего сознания, когда тело находилось в одном месте – в операционной, допустим, а сознание оказывалось у них дома, и было свидетелем тех или иных событий, которые потом подтверждались с достоверностью. То есть, человек имел возможность, и это никак не объяснишь. То есть, есть какие-то ситуации, которым мы можем верить, которые переживаются людьми, которые достоверны. Но затем все-таки субъективные переживания, мне кажется, что каждый человек живет в своем времени, в своем пространстве. Он может переживать силу того объема знаний, или опыта, или мировоззрения, которое у него сложилось. И благодаря этому перед ним могли открываться какие-то истины. И более того, если человек обращается к высшим силам, то он непременно получает ответ. И этот ответ может быть совершенно неприемлемым окружающим, но приемлем для него самого, потому что, ну вот была женщина, у которой было видение, она взглянула на икону в палате и ей было видение Христа. Ну можно это было научно объяснить, что это были галлюцинации – зрительные. Слуховые и т.д. Но каково значение этого, когда женщина, оставшуюся ей после этого видения жизнь провела такой счастливой, что мы приходили, чтобы просто посмотреть на нее и восхититься ее красоте. Весь страх, весь ужас перед смертью, перед ее приближением исчез. Она была счастливым человеком. Она говорила, что она видела Христа, что это ее приобщение к великому смыслу жизни, что Бог есть. Одно только это сознание заполняло ее, она говорила с восторгом и радостью, о котором даже Достоевский не повествовал. То есть, у человека обнажаются внутренние клады, сокровища, которые в нем заложены.
И вот, конечно, спор о том, есть душа, или нет души. Для нас этого вопроса нет – есть душа или нет души. Потому что, работая с умирающими, мы все время сталкиваемся с какими-то явлениями, ну, назовите это таинственными явлениями человеческой психики или какие-то еще. Но смысл-то вот в чем: многие врачи и психологи уже понимают, что когда из психологии было изгнано понятие души, то это уже стало ампутированной психологией, не настоящей психологией, потому что в каждом существе заложена Божественная искра, и мы не просто понаслышке, что называется, сталкиваемся с этим. А когда мы во сне можем видеть своих пациентов, которые благодарят нас, или посылают нам привет, и когда мы ощущаем, что в момент ухода человек не исчезает, его сущность остается, остается тело, как мертвая одежда, которую поносили и оставили, а дух отходит в сторону и его существование не вызывает никакого сомнения.

Гнездилов Андрей Владимирович, Санкт-Петербург

Врач-психиатр, доктор медицинских наук, почетный доктор Эссекского университета (Великобритания).

Профессор Северо-Западного государственного медицинского университета им. И.И. Мечникова, эксперт по оценке экзистенциальных и терминальных факторов болезни Клиники внебольничной психотерапии и реабилитации Национального медицинского исследовательского центра психиатрии и неврологии им. В.М. Бехтерева. Консультант хосписа №1 «Лахта» (Санкт-Петербург).

Председатель Ассоциации онкопсихологов России.

В 1963 году окончил Ленинградский педиатрический институт. В 1976 году защитил кандидатскую диссертацию, в 1996-м докторскую.

После ординатуры переквалифицировался в психиатра, работал в СПб НИПНИ имени В.М. Бехтерева (сейчас - Национальный медицинский исследовательский центр психиатрии и неврологии им. В.М. Бехтерева)главным научным сотрудником. С 1973 по 1983 год работал в Онкологическом институте. В 1990 году создал и возглавил первый в России хоспис для онкологических больных в Лахте (Санкт-Петербург).

С 2000 по 2005 год возглавлял отделение гериатрической психиатрии (психиатрии пожилого возраста) СПб НИПНИ им. В.М. Бехтерева. Под его руководством отделение работало над темой качества жизни психически больных позднего возраста, разрабатывалась комплексная система медико-социально-психотерапевтический коррекции, направленная на стабилизацию состояния геронтопсихиатрических пациентов после выписки из клиники и адаптацию к социальной реальности.

Основные научные и практические интересы: психосоматические расстройства, психические расстройства умирающих больных, психиатрическая помощь в условиях работы хосписа, творчество.

А.В. Гнездилов - создатель новых методов в психотерапии: суппортивной, паллиативной и терминальной психотерапии, сказкотерапии, имидж-терапии, терапии колокольным звоном.

Экзистенциальное интервью

1. Как бы Вы на основе своего опыта определили миссию психологии в современном мире?

Психология - это наука, необходимая людям. Ещё в древности целители старались давать рекомендации, исходя из особенностей характеров обратившихся к ним людей. Современная психология пронизывает всё: к психологам обращаются не только люди, имеющие проблемы в личных отношениях, но и бизнесмены сейчас активно используют психологию, понимая, что без неё они как слепые щенята. Экзистенциальная психология помогает человеку осознать смысл своей жизни. Осознав, для чего ты живёшь, ты сможешь без особого ужаса встретить не только трудности жизни, но даже смерть. Опираясь на свой опыт работы в хосписе, я вижу что люди, у которых есть время подумать о жизни и смерти, могут осмыслить смерть, примириться и найти свое место рядом с теми, кто ушёл.

Мы в хосписе заботимся о психологических, социальных и духовных нуждах людей. Некоторые люди хотят разделять духовность и психологическую науку, не признавая, что они связаны. Отход от канонов веры, от культуры, в которой человек рос веками, приносит науке только вред. Наша страна проходит через различные кризисы, во время которых духовное начало освещает путь и помогает людям жить. В книгах великих русских писателей Толстого, Достоевского, Куприна, Чехова ярко выражено русское духовное начало, вместе с тем, они пронизаны психологией. Психологию и духовность невозможно разделить.

2. Что бы Вы могли посоветовать молодому психологу?

Я не теоретик, а практик. Мне кажется, что начинающий психолог должен задаться вопросом о смерти и хотя бы несколько раз увидеть умирающего человека.

Когда я во время учебы работал дежурным врачом, я пришёл в палату, в которой лежал умирающий шестилетний мальчик. Его родители были в другом городе, он лежал один - других детей отселили, чтобы не травмировать их присутствием при его смерти. Я спроосил его, что я могу для него сделать. Он сразу раскрылся, потянулся ко мне и сказал: «Дяденька, расскажите мне сказку». Я взял ребёнка на руки, начал рассказывать и почувствовал, что он уходит в иной мир. Хотел позвать медицинскую сестру, зная, что это не поможет, но он пришёл в себя и очень просил рассказывать сказку дальше. И я рассказывал о золотой карете, пажах, Короле и Королеве, которые встретят его в волшебном замке. Ребёнок умер у меня на руках, а я боялся прервать рассказ, потому что не был уверен, что он меня уже не слышит...

Соприкосновение со смертью в реальности - это очень важный опыт. Да, все мы знаем о том, что когда-то мы умрем, и нас здесь больше не будет, но одно дело - знать интеллектуально, а приобрести опыт соприкосновения - это совсем другое. Осознание смертности побуждает нас к осознанию себя в этом мире, к познанию мира. Люди называют это разными словами, но смысл один.

Если говорить о работе психолога в хосписе - мне близка идея раненого целителя, который благодаря своей боли становится чутким к нуждам других. Мы так отчаянно боремся с болезнями, но если мы понимаем смысл этих болезней - для нас открывается новый мир. У меня много болезней, я мирюсь с ними, осознавая, что, лишись я этого страдания, которое часто приходится испытывать, я был бы более ограниченным, менее чувствительным человеком. Страдания помогают мне понимать других, ценить красоту окружающего мира. Поэтому не только психолог в хосписе, но любой психолог, любой врач должен быть чутким. Как говорил Парацельс «Придет время и каждый врач должен стать лекарством для больного». Вы представляете, как высока планка! Ты можешь прийти к человеку, не имея лекарства для облегчения его боли, но если, уходя, ты уносишь частичку его боли с собой, то ты - врач. В этом высокий смысл работы людей, которые врачуют тела и души.

3. Что для Вас любовь, в широком смысле этого слова?

Для меня любовь - это, прежде всего, тайна. Мудрецы говорили о любви как о самом высшем чувстве и о том, что Вселенная создана любовью. Очень странно соединять физические, химические явления с нравственными законами, но источник жизни - в любви. Когда мы начинаем думать о том, что не только Бог нужен нам, людям, но и о том, что мы нужны Богу - это нельзя выразить словами... Детство мое было овеяно стихами Рабиндраната Тагора, благодаря им я начал осознавать, что Бог - это, прежде всего, любовь. Когда ты постигаешь, что во всём окружающем мире присутствует разум, который приводит в действие сложнейшие законы мироздания, ты молчишь и преклоняешь колени. Можно принимать этот мир как дар, который приносит нам любящее сердце Бога.

4. Как Вы относитесь к смерти?

В хосписе я часто соприкасаюсь со смертью других, я что-то знаю о ней, но если говорить о себе самом - я боюсь смерти. Это область неизведанного и это меня пугает.

Я вспоминаю умирающую женщину, с которой я однажды разговаривал в хосписе. Она очень удивила меня тем, что совсем не боялась смерти. Она сказала: «Я прожила счастливую жизнь - я вышла замуж по любви, родила любимую дочку, понянчила внучку. Я узнала все, что мне нужно узнать о жизни, а теперь я хочу узнать что-то большее о смерти». Смерть так трагична потому, что мы теряем этот мир, близких, но если человек верит в то, что смерть - это как маска, которую он снимает, а под ней оказывается другая жизнь, он обретает новое отношение и к жизни, и к смерти.

Я общался с Натальей Петровной Бехтеревой. Мы не раз дискутировали о том, чем является переживание иной жизни у тех людей, которые вышли из состояния клинической смерти - галлюцинацией или опытом, который мы пока не можем объяснить. Она полагала, что это только галлюцинации, но когда у Натальи Петровны случилась беда - умерли её муж и пасынок, она поделилась со мной, что когда она была в отчаянии, ей открылся иной мир. Она видела, чувствовала, слышала его, но сказала, что не может передать эти ощущения окружающим: «Для того чтобы они поняли меня, они должны тоже пережить это состояние».

5. Сфорулируйте, пожалуйста, главное, что Вы поняли в этой жизни.

Честно говоря, страшно задавать себе этот вопрос. Моя жизнь всегда была пронизана воображением - я искал красоту, которая отвечала бы зову моего сердца. Поэтому мне одновременно и легко, и тяжело жить.

Легко жить - потому, что я всегда умел мечтать, мне не нужно было присваивать себе чужое: в фантазии я мог получить все, что угодно. Я люблю читать сказки и считаю, что люди слишком мало пользуются своим воображением, которое скрывает в себе огромные богатства. Ведь детство - это лучший период жизни человека, потому что он фантазирует, творит миры. Величайший дар Бога человеку заключается в том, что каждый из нас находится в своем собственном мире. Внутренний Ребёнок продолжает жить в каждом выросшем человеке, и именно он помогает людям пройти через все испытания, которые встречаются в жизни.

Тяжело жить - потому что, спустя время, я оглядываюсь назад и задаюсь вопросом о том, сделал ли я всё, чтобы реализовать то, что мне бы хотелось, желаю исправить ошибки... Спрашиваю себя, правильно ли я воспользовался временем своей жизни, не заслонила ли для меня моя любовь к сказочной реальности какую-то другую реальность этого мира, которую я ещё не успел познать.

Участие в конкурсе «Золотая Психея»

• «Процессуальная сказкотерапия в Замке Доктора Балу» , мастер-класс (в номинации «Мастер-класс года для психологов», 2018 г.), участник
• «Cоздание и обеспечение работы службы по оказанию комплексной паллиативной помощи неизлечимым больным и их близким в условиях хосписа» , (в номинации «Вклад в развитие единого профессионального психологического сообщества России», 2009 г.), номинант

августа 2013

Доктор сказочных наук

Когда приходишь в гости к сказочнику, как начать разговор? Все заготовленные вопросы кажутся не к месту. У старинного приятеля Балу, замок которого располагается на мансардном этаже одного из петербургских домов, я чуть было не допустила ошибку: начав по-журналистски, с наскока, принесла с собой реальность суеты и беспокойства. Отношения со сказочным миром, в который я хотела войти, у меня очевидно не складывались. И тут Ее Величество Сказка сама пришла мне на помощь. Сменив джинсы и свитер на бархатное красное платье с серебристыми вставками, я стала постепенно осваиваться и смогла заговорить с хозяином замка - Андреем Гнездиловым, психотерапевтом и сказочником - на одном языке.

Когда приходишь в гости к сказочнику, как начать разговор? Все заготовленные вопросы кажутся не к месту. У старинного приятеля Балу, замок которого располагается на мансардном этаже одного из петербургских домов, я чуть было не допустила ошибку: начав по-журналистски, с наскока, принесла с собой реальность суеты и беспокойства. Отношения со сказочным миром, в который я хотела войти, у меня очевидно не складывались. И тут Ее Величество Сказка сама пришла мне на помощь. Сменив джинсы и свитер на бархатное красное платье с серебристыми вставками, я стала постепенно осваиваться и смогла заговорить с хозяином замка — Андреем Гнездиловым, психотерапевтом и сказочником - на одном языке.

Опыт двух смертей

Итак, я оказалась на пересечении двух (как минимум) реальностей. Сказочной мансарды Балу, полной шорохов и скрипов, волшебного мягкого света, старинной мебели, невиданных кукол и фигурок, костюмов на любой вкус и характер, и психотерапевтической мастерской доктора Гнездилова. Балу - так назвали Андрея Владимировича больные дети, которым он рассказывал сказки - стало именем сказочника, живущего внутри врача. Или врача, живущего внутри сказочника? Я решила не разбираться, «кто настоящий», потому как вся жизнь этого человека подчиняется волшебному сюжету.

В детстве Андрей часто не мог заснуть, и мама читала ему сказки, напевала романсы Вертинского, читала стихи Лермонтова. С тех самых пор Гнездилов считает, что очень важно обращать внимание на сказки, которые мы читаем детям: в его собственной жизни многое из детских сказок сбылось - и старинный замок, и больная принцесса, и смерть с фонарем (все эти образы - из стихотворения А. Толстого «Часы», которое Андрей Владимирович знает наизусть с детства).

Мне было 2-3 года, когда я видел смерти в блокадном городе, и эти образы врезались в память, но все это казалось мне ненастоящим, - рассказывает Андрей Владимирович, родившийся незадолго до Великой Отечественной войны. - Намного лучше, сильнее я помню, как мы ехали в эвакуацию в Самарканд и, гуляя на остановке, нашли в степи мертвую птичку. Мы ее с парнишками похоронили. Мне ее было очень жалко.

Повзрослев, Андрей поступил в Педиатрический институт, выучился на врача, стал работать в детской онкологической больнице. Однажды… его привели в палату к мальчику, который должен был умереть со дня на день. Мальчик лежал один в боксе и тоскливо смотрел на свет, горящий на посту медсестры. Родители его жили в другом городе и почему-то не были рядом с ним. В тот день он попросил медсестру не делать укол, как будто предчувствовал свою смерть.

Я подошел к нему и спросил, хочет ли он, чтобы я что-нибудь для него сделал, - вспоминает Андрей Владимирович. - И он мне говорит: «Дяденька, расскажите мне сказку!» Я начинаю рассказывать - а мальчик начинает умирать на моих руках. Я хотел было побежать позвать медсестру, но он схватил меня за руку: «Дяденька, дальше!» Мальчик уже умер, а я продолжал рассказывать сказку, не смея остановиться…

Этот случай запомнился молодому доктору и словно указал будущий путь. Уже много лет Андрей Владимирович помогает тяжелобольным и их родственникам, специалистам, работающим с ними, - всем тем, кто встречается лицом к лицу с болезнью и умиранием. В 1990 году по его инициативе, в сотрудничестве с английским журналистом Виктором Зорза, в Лахте был открыт первый в России хоспис для онкологических больных. Доктор убежден, что умирать лучше дома, поэтому в хосписе обеспечивается не легкая смерть, а качественная жизнь. Ведь так часто бывает, что дома невозможно дать больному нужный уход, и близкие порой погружаются в депрессивное состояние, им тоже нужна поддержка.

Я принимаю, что существует жизнь и существует смерть, - поясняет Гнездилов свое отношение к смерти. - Мы переживаем две смерти в течение своей жизни: одна смерть, которая нас ожидает, она впереди, и одна - позади. Откуда мы пришли, как не из мира, куда уходят умершие? Смерть и рождение связаны друг с другом. Если человек живет, значит, он умрет. Если он умирает, значит, он жил. Парадоксально, но это неразрывно связано.

Врач как лекарство

Андрей Гнездилов - верующий человек. Без веры в Бога просто невозможно работать в хосписе и сложно писать сказки. Приходя к умирающим (и взрослым, и детям) Андрей Владимирович часто приносит с собой куклу. Рассказывает историю о ней и оставляет ее человеку. Игрушка - это первый близкий друг ребенка, что-то родное, маленькое, над чем ребенок обладает полной властью, то, что дает чувство безопасности. Взаимодействие с игрушкой и с ее историей несет терапевтический эффект: дает силы для борьбы с болезнью или же для принятия и переосмысления факта приближающейся смерти. Сказка, которую рассказывает необычный доктор, часто содержит в себе разные факты жизни пациента, но - облаченные в новые возможности и смыслы, обретающие новую глубину.

Такой метод работы в психологии называют сказкотерапией. За годы работы сказок у Гнездилова набралось так много, что в 2010 году из печати вышел сборник сказочных повестей старинного приятеля Балу - «Петербургские сновидения». Это волшебная, страшная и прекрасная книга, которую хочется читать неспешно: в каждой сказке смерть предстает в новом образе, связана с неожиданной идеей.

В своем замке-мансарде Андрей Владимирович проводит встречи, приглашая на них как своих пациентов, так и просто знакомых. Каждый такой вечер становится небольшой сказкой, в которой есть место для истории каждого из пришедших. Бывает так, что гости собираются в большой комнате с высокими окнами, где на квадратном средневекового вида столе, окруженном массивными стульями, горят свечи. Каждый из них выбирает себе куклу или игрушку (а выбор здесь огромный) и рассказывает историю от ее лица. А затем сказочник Балу предлагает каждому костюм, все переоблачаются - и вторую половину вечера гости знакомятся с самими собой и друг другом в новых образах.

Этот процесс называется «имидж-терапия». В чем его секрет? Все мы в жизни, часто не осознавая этого, играем какую-то роль или несколько ролей. Самая тяжелая роль - смертельно болеющий человек. С этой ролью у того, кто болеет, происходит сильная идентификация. И чтобы «выйти из роли», надо обнаружить в себе других жаждущих осуществиться персонажей, другие желания, интересы, узнать о себе что-то новое. В этом как раз может помочь костюм и атмосфера сказки: они запускают в человеке творческие процессы, дают возможность по-новому увидеть себя, обнаружить в себе новые качества и внутренние ресурсы. Происходит словно возвращение в детство - самое счастливое время.

У ребенка есть воображение, он может владеть целым миром, не присваивая его, а просто мечтая, - объясняет Андрей Владимирович. - К сожалению, нас с детских лет разучивают мечтать. Никто не скажет ребенку: «Посиди, помечтай». Скорее: «Ну, что размечтался? Надо реальными делами заниматься!» У каждого человека есть потребность построить внутри себя свой собственный мир. И это очень важная способность, ее надо беречь.

Как быть рядом с умирающим, что можно сделать, когда уже ничего сделать нельзя? Оказывается, самое важное - быть в одном пространстве с больным и впустить его в свое собственное «внутри»: чтобы он чувствовал, что ты с ним, а он с тобой. Своего рода психотерапия присутствием, когда не только физически, но и душевно, и сердечно, и всем своим вниманием человек находится рядом. Не обязательно много говорить и делать множество дел. Андрей Владимирович ссылается на Парацельса, алхимика и врача XVI века, который говорил: «Придет время, и сам врач станет лекарством для больного». Лекарством от страха, одиночества и даже боли может стать человеческое присутствие.

Колокола против боли

Снимать болевой синдром колокольным звоном? Нет, это уже не сказка, а реальность. Колоколотерапия - так называется еще один из методов работы Андрея Владимировича. Звон колоколов обладает успокаивающим и обезболивающим эффектом, он применяется в работе с онкологическими больными. Из кабинета доктора Гнездилова наверх ведет небольшая узкая лестница. Там, наверху, находится башенка, в ней - комната, где жил Андрей Владимирович в детстве. Сейчас там сказочный антураж: у дверей входящих встречает «чудик», внутри сидит и скучает царевна Несмеяна, и множество загадочных вещиц расставлены тут и там на полочках и столиках. А самое интересное, завораживающее - это колокола, колокольчики и била, в которые можно звонить на все лады. Их звон словно входит в резонанс с глубинами внутри тебя, щекочет, пробуждает к жизни, наполняет силой и покоем.

Но вот время сказки подошло к концу, и я вновь переоделась в свою обычную одежду. Андрей Владимирович спросил: «В вас что-то изменилось?» Да, пожалуй. Например, я обнаружила в себе прямую спину (когда надеваешь такое платье, просто невозможно горбиться!). Прямоту как уверенность, как какой-то стержень, который мне особенно удалось ощутить. А еще свободу. В отражении старинного зеркала я увидела себя по-новому, словно какая-то часть меня, о которой я забыла, выглянула и улыбнулась мне, подарила вдохновение и новые силы.

Андрей Владимирович Гнездилов - врач-психиатр, психотерапевт, доктор медицинских наук, почетный доктор Эссекского университета (Великобритания). Родился в 1940 году в Ленинграде. В 1963 году окончил Ленинградский педиатрический институт. После ординатуры получил квалификацию психиатра. Работал в Психоневрологическом институте имени В.М. Бехтерева, с 1973‑го по 1983 год в Онкологическом институте. В 1976 году защитил кандидатскую диссертацию, в 1996‑м докторскую. В 1990 году создал и возглавил первый российский хоспис в Приморском районе Санкт-Петербурга.

Сегодня - психотерапевт хосписа и профессор кафедры гериатрической психиатрии Психоневрологического института им. В.М. Бехтерева.

Ирина Левина