В условиях кризиса легитимации философии в постсоветском обществе, медиализации массового сознания и редких попыток некоторых авторитетных и статусных представителей академического сообщества вывести философию из кельи исследовательских институтов и университетских кафедр в мир сложного, противоречивого и разноголосого массового общества, социолог-философ-политолог-идеолог и политик в одном лице Александр Дугин, совершенно не конвенциональный в профессиональном научном сообществе, но весьма популярный в широких кругах, представляет собой принципиально новый тип постсоветского публичного интеллектуала , ощущающего себя в этом непонятном, пугающе иррациональном и агрессивном обществе как рыба в воде.
Его эпатирующий стиль изложения философских концепций, оставаясь далёким от стандартов академических требований к работе с философскими текстами, имеет свои “сильные” (с точки зрения непритязательного массового сознания) стороны – он позволяет трансформировать сложное, двусмысленное и непонятное в простое, однозначное и понятное, а также концептуально оформить и облечь в слова те иррациональные настроения, которые формируются в обществе под воздействием политической конъюнктуры и масс-медиа.
В этом смысле Дугин уникален как философ-интеллектуал, сумевший оседлать ту самую “продажную”, “искусственную”, сконструированную масс-медиа либеральную реальность-симулякр , которую он не устаёт бичевать в своих многочисленных видеолекциях и книгах. Показательным примером такой работы с конструируемой реальностью-симулякром, с одной стороны, и философским материалом, с другой, является его интерпретация философии знаменитого немецкого мыслителя XX века Мартина Хайдеггера.
Чтение “наоборот” как стратегия ангажированной интерпретации
Прежде всего бросается в глаза порядок дугинского чтения и интерпретации философии Хайдеггера – от работ среднего периода (центральной работы «Beiträge zur Philosophie (Vom Ereignis)» периода «поворота» (Kehre)) к позднему (работы «Der Satz und Grund», «Identität und Differenz», «Unterwegs zur Sprache» и др.) и лишь затем к раннему периоду («Бытие и время»). Дугин объясняет такой выбор полным отсутствием интерпретативной литературы, посвящённой анализу работ «позднего» Хайдеггера (см. цикл лекций «Четыре лекции о Хайдеггере») и необходимостью уловить содержательное и смысловое ядро философии Хайдеггера.
Однако, даже мало-мальски знакомый с международной рецепцией философии Хайдеггера интерпретатор знает, что литературы, посвящённой интерпретации его философии «среднего» и «позднего» периода, - море, а порядок чтения – как минимум! – должен учитывать порядок написания ключевых работ самим Хайдеггером и порядок их рецепции в европейском и мировом научном сообществе.
Более того, перед вдумчивым и взыскательным исследователем позднего Хайдеггера, не освоившим гораздо более рациональный, семантически определённый «жаргон подлинности» «Бытия и времени», и сразу пустившимся в чтение, например, «Beiträge zur Philosophie (Vom Ereignis)», встанет серьёзная проблема понимания семантически насыщенной и двусмысленной метафорической терминологии, имеющей обманчивую простоту и самоочевидность.
Суггестия языка «позднего» Хайдеггера искушает читателя желанием сделать сложные, многозначные и автореферентные тексты «среднего» и «позднего» периода, простыми, самоочевидными и само собой разумеющимися.
И как раз поэтому исследователь, стремящийся уловить суть хайдеггеровской мысли, старается воздержаться от поспешных интерпретаций и суждений, которые таят в себе угрозу неадекватной интерпретации . Каждый мало-мальски знакомый с философской работой исследователь знает, что если мы хотим понять мыслителя корректно, нам придётся заниматься кропотливой и трудоёмкой текстологической и герменевтической работой, связанной с распутыванием и разъяснением слов, выражений, метафор и тезисов, исходя из ближайших и более отдалённых контекстов их употребления, опираясь на определённые правила и принципы конвенциональной интерпретации (т.е. основанной на коллегиальной академической работе специалистов из разных стран и в разных тематических, проблемных полях).
Напротив, в случае с интерпретацией Дугина мы имеем дело с невоздержанным, легковерным и непритязательным чтением, довольствующимся интеллектуальным воображением , разыгравшимся на основе первых, самых общих и неотрефлексированных ассоциаций. Более того, квази-метафоричность, иррациональность и суггестивность хайдеггеровского языка лишь развязывает Дугину руки – он практически не использует имеющуюся интерпретативную литературу (в книгах о Хайдеггере мы почти не находим ссылок на вторичные источники), вольно переводит и произвольно толкует термины.
В результате дугинская интерпретация движется преимущественно по своей траектории, затрагивая мысль Хайдеггера в самом общем, приблизительном, а порой и искажающем суть дела смысле. Подчёркнуто ангажированная интерпретация Дугина в гораздо большей степени пытается превратить философию Хайдеггера в очередное подтверждение его собственных идей и концепций , чем понять и аутентично разъяснить смысл философии Хайдеггера.
Апология и сакрализация войны
Наиболее ярким примером (и подтверждением) тому является интерпретация «четверицы» (Geviert) , где имеющее подчёркнуто метафорическое и потому метонимичное слово “Streit” переводится Дугиным как «война» и интерпретируется политологически, а именно – в контексте неоевразийства как его собственной версии четвёртой политической теории.
В главе 11 книги А. Дугина “Мартин Хайдеггер: философия другого Начала” в параграфе под названием “Война в четверице (Geviert)” мы находим следующие тезисы: “…Война – polemoz – это имя бытия как Seyn… Бытие дает о себе знать не в мире, но в войне, именно потому, что оно одновременно вводит «да» и «нет»… Das Geviert – это именно Seyn-бытие, которое сбываясь в Ereignis’е, привносит войну во все, учреждая напряженность великих осей мира. Мир (9) – это война. » 1
Далее эти тезисы развиваются, но уже в применении к основным “акторам” четверицы: неба и земли (“Ураногеомахия”) и богов и людей (“Антропотеомахия”). “Между Небом и Землей существует напряжение, ось войны. Вокруг этой оси строится Вселенная … Мир (Небо – А.Л.), будучи самооткрытостью, не выносит никакой замкнутости. Земля же, как сохраняющая склоняется к тому, чтобы всякий раз вбирать мир в себя и удерживать в себе. Противостояние мира и Земли есть настоящая война, битва.» 2 Таким образом, по сути, дугинская интерпретация Хайдеггера выстраивается в апологию и воспевание войны, которую можно понимать не только в онтологическом (метафизическом), но и в онтическом (т.е. буквальном) смысле слова.
Свидетельство тому – проведение прямой аналогии между метафорическими и метафизическими «персонажами» (Небо и Земля) и действительными субъектами геополитики (немцы и русские). “Здесь важно, что Хайдеггер связывает мир (Welt) и Землю с народом и народами… В немцах Хайдеггер видит начало открытых путей, самосознание, мир, Небо. В русских он подводит суть Земли, как сберегающей закрытости, хранительницы будущего. Битва немцев с русскими становится космогонической битвой, в которой учреждается новое Небо и новая Земля. Германское Небо и русская Земля .” 3
Возникает, однако вопрос, насколько такая интерпретация адекватна позиции самого Хайдеггера? Ответить на этот вопрос можно, опираясь на тексты. К сожалению, в представленной Дугиным интерпретации нет аргументации, опирающейся на оригинальный текст, а там, где он (в весьма скудном виде) появляется, мы видим, скорее, расхождения и опровержения, а не сходства и подтверждения представленного выше тезиса и сопровождающей его интерпретации.
Так, в 69 томе, который цитирует Дугин 4, Хайдеггер пишет буквально следующее: “Die Erde aber neigt dahin, als die Bergende jeweils die Welt in sich einzubeziehen und einzübehalten. Das Gegeneinander von Welt und Erde ist ein Streit. ” 5 Выделенное нами курсивом слово “Streit” переводится Дугиным как «война, битва» и интерпретируется в означенном выше смысле: как онтологическая и онтическая (т.е. фактическая) война немцев и русских. Дугин настаивает на однозначной порождающей (креативной) силе войны и тем самым утверждает её позитивный смысл: “Мир не порождает ничего, все, что порождается, порождается войной.” 6 Между тем, слово «Streit» , во-первых, имеет подчёркнуто метафорический характер и именно в этом значении употребляется Хайдеггером в контексте его размышлений о метафизическом (онтологическом) споре неба и земли, представленных в 5-м томе Полного собрания сочинений.
Во-вторых, значение «война» в немецком языке закреплено за другим словом, а именно «Krieg», которое Хайдеггер употребляет как раз таки в подчёркнуто негативном смысле. Об этом красноречиво свидетельствует 69 том собрания сочинений, где Хайдеггер рассматривает феномен т.н. «безграничной», «тотальной» войны эпохи Модерна (первую и вторую мировые войны) как наиболее яркое и чудовищное проявление «машинерии» и «делячества» (Machenschaft), полностью уничтожившего различие между «войной» и «миром». 7
Политическая инструментализация философии Хайдеггера как коллективное выражение надежд на русскую консервативную революцию
На наш взгляд, за некорректностью перевода и интерпретации Дугина стоит не только (и даже не столько) низкая языковая и академическая культура , которая «оскорбляет разум» представителей научного и академического сообщества, сколько более глубокое и определяющее намерение использовать философию знаменитого мыслителя Мартина Хайдеггера в качестве средства, инструмента и аргумента, усиливающего собственную политическую теорию Дугина.
И в этом, конечно, во всей красе проявляется качество аргументации самого г-на Дугина. В то же время, нельзя не признать, что дугинский опыт «политической инструментализации» философии Хайдеггера стилистически и содержательно представляет собой весьма примечательный и симптоматичный пример интеллектуального перформанса, актуализирующего хайдеггеровскую надежду на консервативную революцию (20-х - середины 30-х годов в Германии) в новом историческом контексте – контексте надежд российских интеллектуалов, политиков и граждан на консервативную революцию начала XXI века в России. 8
В контексте такого притязания на значимость (быть выразителем надежд российских консерваторов на русскую консервативную революцию) философско-политическая теория А. Дугина, на мой взгляд, обязывает консервативно настроенное и доминирующее крыло интеллектуально, граждански и политически активной части российского общества более критично, рефлексивно и ответственно определиться в своих умонастроениях, гражданских и политических позициях перед лицом возможного будущего России, региона и мира.
1. Дугин А.Г. Мартин Хайдеггер. Философия другого Начала. М., 2001. Ст. 149.
2. Т.ж. Ст. 153.
3. Т.ж. Ст. 152.
4. Повторим интересующий нас фрагмент цитаты, приведённой выше (см. сноску 2): «Земля же, как сохраняющая склоняется к тому, чтобы всякий раз вбирать мир в себя и удерживать в себе. Противостояние мира и Земли есть настоящая война, битва.»
5. Heidegger M. Der Ursprung des Kunstwerkes (1935/36). // Heidegger M. Gesamtausgabe. I Abteilung: veröffentliche Schriften 1914-1970. Bd. 5. Holzwege. Vittorio Klostermann: Frankfurt am Mein. 1977. S. 38.
6. Дугин А.Г. Мартин Хайдеггер. Философия другого Начала. М., 2001. Ст. 165.
7. Heidegger M. Koinon. Aus der Geschichte des seins (1939-1940) // Heidegger M. Gesamtausgabe. III. Abteilung: unveröffentlichte Abhandlungen. Vorträge - Gedachtes. Bd. 69. Die Geschichte des Seins. Vittorio Klostermann. Frankfurt am Mein. 1998, S. 44 etc., 181.
8. Надежда на «революцию чёрных низов» отчётливо выражена А. Дугиным в последней лекции цикла лекций о Хайдеггере и в его книгах «Мартин Хайдеггер. Философия другого Начала» и «Мартин Хайдеггер: возможность русской философии», где судьба русского вот-бытия (Dasein) представлена в качестве диалектики «чёрных русских низов» и «иноземных элит», а «рабская, бесконечно покорная, тотальная преданность русских» власти (какой бы она ни была) понимается как онтологически аутентичное почитание «места власти» - подлинного бытия русского народа. Несмотря на фантасмагоричность философского и утопичность коррелятивного ему политического проекта Дугина, его влияние на консервативное крыло российских интеллектуалов, политиков и массовое сознание достаточно велико. Согласно доступным публичным данным, А. Дугин является основателем и руководителем неправительственной общественной организации “Международное евразийское движение” (основано в 2003), которое в настоящий момент имеет филиалы в 29 странах мира и 36 региональных представительств в странах СНГ, а также основателем и лидером общероссийской молодёжной политической организации “Евразийский союз молодёжи” (основан в 2005), имеющей свои филиалы и представительства в 30 регионах РФ, странах СНГ, городах Италии и Германии. Идейно дружественным евразийскому движению является основанный политическим деятелем, писателем и публицистом А. Прохановым “Изборский клуб”, в который входят известные и влиятельные журналисты, учёные, политики и даже официальные представители России и Беларуси (В. Коровин, М. Леонтьев, М. Шевченко. Ж. Алфёров, А. Кобяков и др.).
Андрей Лаврухин
Философ, доцент НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге.
Андрей Лаврухин
Каноны. Афоризмы разных лет
Одного недостоин любой человек: пренебрежения.
А. Лаврухин
К читателю
Да не будет поспешен в своих оценках читатель, открывая книгу, содержание которой сведено к претенциозному, на первый взгляд, названию «Каноны». Да-да, именно так решено было наречь труд долгих и, надеюсь, не бесплодных размышлений над природой человека, общества, бытия вообще. Полагаю, что обобщения, сделанные мной на основе многолетних наблюдений, дают мне право обозначить их как некие «правила», притязающие на роль всеобщих законов человеческого существования.
Допускаю, что меня могут упрекнуть в несамостоятельности суждений, в передергивании мыслей, а то и перекраивании некоторых высказываний, известных читателям по разного рода сборникам и энциклопедиям. Но подобная иллюзия возникает лишь при беглом или поверхностном знакомстве с книгой, имеющей в первую очередь дискуссионный характер. На самом же деле законы жанра, коим мне пришлось овладевать, предполагают универсальный подход как в выборе тем, так и в способах выражения мысли, ее построения – будь то афоризм, максима или сентенция. Принципиальная разница между авторами различных эпох, как показывают штудии в области афористики, заключается лишь в мировоззрении, что заметно и по содержанию их афористического наследия. Однако – и это действительно так! – в нашем тексте встречаются мысли, которые, казалось бы, перекликаются с мыслями, высказанными еще несколько столетий, а то и тысячелетий назад, имеют внешнее сходство и даже параллели или вообще звучат банально(по форме, конечно), хотя и содержат в себе разработку аспектов, ранее не принимавшихся во внимание. Более того, не удалось избежать и обращения к народным пословицам, а то и прямого заимствования у литературных предшественников, что, однако, не дает основания упрекнуть автора в каких-либо иных намерениях. Кроме одного, а именно – развить необходимые умозаключения и выстроить их в определенную систему, опираясь на опыт мыслителей минувших эпох.
Говоря же о мотивах написания книги, заострю внимание читателя лишь на двух, послуживших, кстати, основой для собственных высказываний: «Вряд ли стоит удивляться и упрекать литературу, да и искусство вообще в том, что оно вновь и вновь обращается к извечным темам; миссия художника во все времена – напоминать человечеству о том, что оно склонно забывать и игнорировать или чем оно подчас пренебрегает». Или, например, другое: «Одна и та же мысль, высказываемая многими авторами в разные эпохи, мысль, настойчиво пробивающая себе путь через века, мысль, в какие бы формы она ни облекалась – все это говорит о том, что перед нами настоящая, великая истина». И если при внимательном, вдумчивом, терпеливом чтении не забывать об этих двух авторских соображениях, окажется, что сей труд ума и души не столь уж бесполезен и в нравственном, и в философском смысле.
Предисловие ко 2-му изданию
Я рад, что снова вернулся к этой книге. Не знаю пока, что она значит для меня, в любом случае, сама жизнь заставляет время от времени обращаться к ней.
Реакция на нее была неоднозначной – от откровенной поддержки и неумеренной похвалы до молчаливой сдержанности и резкого осуждения. Но дело даже не в этом. Большинство вообще считает эту книгу деструктивной, нацеленной на разрушение человека, его личности. Но это далеко не так. Глубина всегда измеряется расстоянием. Расстоянием, выраженным во времени. И годы, прошедшие с момента первого опубликования этой книги, убеждают меня в этом. Именно годы позволяют глубже понять ее, ибо за это время и сам читатель стал опытнее, и согласиться с тем, что он поначалу, по разным причинам, категорически отверг.
Вспоминается Гете, его «Письма из Швейцарии»: «Разве мы не пугаемся…, когда та или иная часть нашей истинной природы должна предстать обнаженной?» Ему вторил Оскар Уайлд, утверждающий: «Книги, которые мир называет аморальными – это книги, которые демонстрируют миру его позор». Собственно, и Теодор Драйзер спустя полвека иронически подмечал, что «…мир считает величайшим оскорблением и преступлением любую книгу, где есть хотя бы крупица правды».
Особенность нынешнего издания в том, что в него впервые полностью (за исключением нескольких купюр) включен «Словарь циника» – остросатирическое произведение, которое хоть и отличается от откровенно философских «афоризмов, мыслей и сентенций», тем не менее вписывается в канву, тон и дух «Канонов».
Я не случайно избрал эпиграфом к «Словарю циника» слова великого Флобера. От цинизма до целомудрия – таков диапазон этой книги в книге. Таковы и границы нашего существования, которые сливаются в одном, едином, целом и неразделимом, а именно том, что называется Человек. А позиция автора, а как мыслит сам писатель? – воскликнет иной нетерпеливый читатель. Есть ли она? Отвечу: есть. Более того, она тщательно замаскирована. Настолько тщательно, что у читателя возникает иллюзия, что автор и есть тот самый циник, с позиций которого оценивается окружающий мир.
«Вообще-то» или «к сожалению» – в этих словах кроется позиция автора. Чтобы обнаружить ее, достаточно поставить их в конце того или иного определения. И только тогда читателю станет ясен замысел «Словаря циника» во всей его глубине и непредвзятости.
Предисловие к 3-му изданию
Я был бы неправ, дорогой читатель, если бы назвал эту книгу иначе.
Задумывались ли вы когда-нибудь над тем, почему окружающий нас мир иногда становится невыносимо тягостным. Именно «мир как он есть» – циничный в своей едва прикрытой наготе, жестокий в своей грубой реальности, непридуманный в своей фантастической изощренности. Увы, таковым мы его создали сами. Мы так свыклись с ним, настолько сроднились, что перестали удивляться его грубости и циничности. Быть может, потому что опустили руки, испытав собственное бессилие перед злом, быть может, потому что устали сеять и верить в добро, а может и потому, что поддались волне искушений, нахлынувших на нас. Об этом и повествует новый и, думается, далеко не последний раздел «Канонов» под весьма символическим названием «Кодекс обывателя». Оказывается, и у этой среднестатистической, безликой единицы, на которой, как утверждают некоторые, «мир держится», есть свой кодекс чести. Кодекс, открывающий нам истинное лицо обывателя, реальную подоплеку его поведения, явные и тайные мотивы его существования.
И шаг за шагом поверяя себя, мы должны убедиться в том, насколько смешно и нелепо выглядим, признать это за собой. И оттолкнувшись от этого, попытаться изменить себя: ведь мир – это мы сами, наши мысли, поступки. Действительно, мир настолько тягостен, что хочется скорее изменить его в лучшую сторону, жить по правде и в красоте. Человек ведь не так плох, как он выглядит или ему это представляется. И только поэтому он мучительно нуждается в том, чтобы вновь обрести утраченную им гармонию со своей изначальной сущностью. Вот почему никогда не устареет призыв: сейте добро, храните красоту, любите мудрость.
По правде сказать, я в самом деле не мог бы назвать эту книгу иначе. И первым моим побуждением было то, чтобы человек, прочитав ее, пусть мельком, как бы невзначай, но вдруг увидел бы в ней себя и, удивившись или возмутившись, начал наконец прозревать. Чтобы стать воистину мудрее, добрее, красивее.
Я не хотел грешить против Истины, мое кредо – называть вещи своими именами и быть верным ей до конца. Удалось мне это или нет – судить вам, мой читатель.
Детям моим посвящаю –
Станиславу, Анастасии, Максиму.
Афоризмы, мысли, сентенции
Художник только потому и художник, что он видит предметы не так, как он хочет их видеть, а так, как они есть.
Л. Толстой
…не время хранить молчание, ибо Правду следует говорить во все времена, но особенно в те времена, когда говорить Правду опасно.
С.Кольридж
АБСУРДНОСТЬ
Кто знает, быть может, именно абсурдность мира и заставляет нас рано или поздно осмысливать самих себя?!
АВАНТЮРА
Среди пессимистов авантюристов не встретишь.
АГОНИЯ
Человечество агонизирует, не иначе; конвульсии, временами сотрясающие это измученное, высыхающее тело сменяются периодами затишья, казалось бы, полного бессилия его членов, пока оно снова, обуреваемое страхом перед смертью, перед грядущим неизвестным, все же тщится поднять голову, доказать себе, что вот оно, живо, что оно еще может двигаться, что оно еще способно на что-то…
Кто знает, быть может, именно абсурдность мира и заставляет нас рано или поздно осмысливать самих себя?!
авантюра
Среди пессимистов авантюристов не встретишь.
авторитет
агония
Человечество агонизирует, не иначе; конвульсии, временами сотрясающие это измученное, высыхающее тело сменяются периодами затишья, казалось бы, полного бессилия его членов, пока оно снова, обуреваемое страхом перед смертью, перед грядущим неизвестным, всё же тщится поднять голову, доказать себе, что вот оно, живо, что оно ещё может двигаться, что оно ещё способно на что-то…
Агония рода человеческого есть суть всемирной истории.
ад
В аду райские развлечения стоят, как правило, особенно дорого.
Ад - это когда свобода выбора соединяется со свободой воли.
Ад есть осознание собственного греха; если оно, конечно, заставляет мучаться.
Второй раз войти в ад легче: он становится похожим на рай.
Из всех местечек самые тёплые - в аду.
Не в том ли и сущность душевных мук ада, чтобы со стороны взирать на райские наслаждения?!
Если уж на земле человек устроил подобие ада, можно представить себе, что будет, когда почва уйдёт у него из-под ног?
аккуратность
Аккуратность - это искусство пользоваться без ущерба.
Аккуратность - сестра точности.
актёры
Нехватку света, обычного дневного света в театре возмещает рампа, а вот атмосферу, тот самый воздух, в котором нуждается зритель, создает только актёр.
активность
Гражданская активность есть первый и последний показатель гражданской ответственности.
анархия
Анархия - это власть без идеи.
Ничто не плодит анархию так, как государство без ответственности.
апокалипсис
Апокалипсис - сущность настоящего.
Суть Апокалипсиса - самоуничтожение человечества, цель его - самовозрождение человека.
Он идёт, Апокалипсис!
Апокалипсис - это отчаяние без надежды.
Апокалипсис - это когда зло оборачивается против себя.
аппетит
Здоровый аппетит чаще всего оказывается чрезмерным.
аристократия
Считается, что аристократия мало-помалу сводит себя на нет; однако не говорит ли это о том, что человечество постепенно изживает в себе самое лучшее.
архитектура
Архитектура - первый урок созидания.
Из всех видов искусства именно архитектура первая прокладывает путь цивилизации, торит ей дорогу в будущее.
Душа города заключена в его архитектуре.
Ответственность архитектора - не столько эстетическая, сколько социальная.
Каждая новая эпоха зарождается в архитектуре.
аскетизм
Аскет - человек идеи.
атеизм
Атеизм - это самообман души.
Неверие есть не что иное как отчуждение.
Атеизм - это смерть вдвойне; ибо начав с отрицания Бога, неминуемо придёшь к отрицанию себя.
Атеизм пышнее всего расцветает среди посредственности.
Атеизм - это религия без Бога.
Остерегайся неверующих: распятие - их излюбленное занятие.
Свои аршины только у безбожников.
До Христа не верили, потому что его не было; после него не верят тому, что он был.
Кому не мать - Родина, тому Бог - не отец.
Атеизм - религия мёртвых.
Есть на свете особая, опасная порода людей, у которых нет ни прошлого, ни будущего. Это те, кто живёт настоящим.
Атеистам не к лицу требовать справедливости.
В небеса не верят лишь те, кто не надеется туда попасть.
Сомнительно, чтобы среди великих людей затесался хоть один отъявленный атеист: всё достойное на земле совершается от имени Бога и во имя Его.
У атеистов, как правило, нет будущего.
Атеист - сам себе Бог.
Атеисты хотя и мертвы при жизни, однако не лишены способности перевоплощаться.
афоризм
Вначале было Слово, но без афоризма не обошлось.
Афоризм - это мысль, отшлифованная опытом.
Не изрекают, не любя.
Афоризмы - камертоны жизни.
Чем глубже мысль, тем ёмче афоризм.
Афоризмы - это годы, нередко дни, а иногда и минуты нашей жизни.
Искусство афоризма в том и состоит, чтобы проливать на свет таящиеся в нас истины.
Чтобы высказываться крылато, нужно парить.
баррикады
Баррикады - алтарь революции.
беда
Беда что вода: всюду проникает.
Кто выше бед, тот неподвластен воле их.
Не иллюзия только беда: во всём остальном следует сомневаться.
Жди беды, победивший!
Сокрушаться - только себя рушить.
Если зло тобой овладело,
Это в дом твой вошла беда.
Кто кличет беду, к тому она и приходит.
Беда - о себя спотыкаться.
бедность
Бедность обладает одним неоспоримым достоинством: она не знает излишеств.
Беднякам, в отличие от богатых, не прощается многое. И прежде всего сама бедность.
Воистину беден тот, кто возлагает на богатство все свои надежды.
Прибедняясь, богаче не станешь.
Только в бедности начинаешь осознавать, какое богатство заключено в тебе самом.
Бедность никогда не бывает одинока; рядом с ней всегда соседствует богатство.
безвестность
Безвестность не так страшна, как бесцельность.
безвластие
Безвластие начинается с беззакония.
безволие
Безволие не способно даже выбирать.
Уж лучше вовсе не рождаться,
Коль не дано собой распоряжаться.
Воля устремляет человека к вершинам; безволие обрекает его на падение.
безвременье
При безвременьи нет точек отсчёта.
безвыходность
Нет безвыходности, как нет и конца.
бездарность
Выше себя бездарь способна подняться, лишь когда уязвлено её самолюбие.
бездействие
Стоя на месте, от удара не увернёшься.
безделье
Безделье - досуг невежд.
Беден тот, у кого нет забот.
беззаконие
Беззаконие развязывает руки всем людям.
безмятежность
Всё великое безмятежно.
безнадёжность
Безответную любовь нельзя назвать безнадёжной.
Понятие безнадёжности лишено всех и всяческих оснований: для этого должна избыть сама Вечность.
безнаказанность
Нет ничего, что осталось бы безнаказанным, как и нет ничего, через что не хотелось бы переступить.
Человек весьма последователен - осознанно или неосознанно - в условиях безнаказанности.
безнравственность
Казалось бы, нравственность и мораль близки между собой; но именно мораль способна породить в своих глубинах безнравственность.
безответность
Когда тебе не отвечают, обращайся к себе.
Между безответностью и безответственностью можно смело ставить знак равенства.
безответственность
Отвечать безответственностью на доверие если и не преступно, то, по меньшей мере, непростительно.
Настоящая любовь безответна; смысл её, по всей видимости, в том, чтобы пробудить человеческую душу.
люди
Люди лгут редко, но ещё реже они говорят правду.
одиночество
В одиночестве человек напоминает собой нераскрытый бутон: мы догадываемся о красоте цветка, но увидеть её не можем.
+- 25 февраля 2015, 13:32
Жанр: ,
Дороги, которые мы выбираем…
Какими бы они ни были – гладкими, тернистыми или извилистыми – каждому из нас предстоит свой собственный путь познания мира. Строя свою жизнь, мы обращаемся к широкому кругу вопросов, без ответа на которые жизнь человеческая попросту немыслима.
Ответы эти разнообразны – как жесткое назидание и тонкое наблюдение, как добрый совет и серьезное предупреждение. Из глубины веков как никогда современно звучат голоса тех, кто собственной жизнью, своими делами доказал правоту вечных истин. И как никогда в унисон им звучат мысли наших современников, по-прежнему обращающихся к извечным проблемам юношей и девушек – как жить, для чего жить, к чему стремиться…
Собранные в этой книге афоризмы и крылатые выражения помогут нам проверить себя не на словах, а на деле, они как «лакмусовые бумажки», позволяющие выявить нашу истинную суть и направить себя на путь...
- 10 октября 2014, 11:51
Жанр: ,
Максим Горький писал: «Говорить правду – труднейшее из всех искусств». Именно правда побуждает нас то судорожно, чуть ли не взахлеб, гордиться славой своих далеких предков и любоваться былым величием страны, либо стыдливо закрывать глаза на уродливые стороны нашей действительности, втайне тихо страдая от явных изъянов своей собственной природы.
Наряду с глубокими и взвешенными оценками классиков русской литературы, таких как П. Я. Чаадаев и Ф. М. Достоевский, М. Е. Салтыков-Щедрин и А. П. Чехов, М. Горький и В. В. Розанов, книга пронизана блистательным остроумием мастеров афоризма, наших современников Бориса Крутиера и Владимира Колечицкого, Аркадия Давидовича и Геннадия Малкина, Михаила Мамчича и Эдуарда Борохова, емкими, мудрыми суждениями Леонида Шебаршина. Здесь звучат раскаты поистине грозовой поэзии Льва Болеславского, проникнутой высоким гражданским накалом, нашлось место для России и в творческом универсуме поэта-космополита Игоря Губермана, известного своей жесткой иронией и беспощадной проницательностью.
Знакомство с этой книгой позволит читателям активно включиться в процесс самопознания, определить для себя «кто мы есть, русские» и «что собой представляем», ответить на животрепещущие вопросы: «что происходит?», «куда мы идем?» и «что делать?».
В формате pdf A4 сохранен издательский...