Забытые имена. Перфильев александр михайлович Перфильев александр михайлович мое последнее танго

Начальный этап биографии

Александр Перфильев родился в семье высшего военного чина - генерала царской армии Михаила Аполлоновича Перфильева, начальника Первого Нерчинского казачьего полка . С раннего детства мальчик слушал рассказы о своём предке, бесстрашном и благородном казачьем атамане Максиме Перфильеве , сподвижнике сибирского первопроходца Ермака Тимофеевича , который руководил масштабной исследовательской экспедицией в земли Восточной Сибири и Прибайкалья в первой четверти XVII века, в ходе которой ему удалось наладить дипломатические отношения с коренными народами этих территорий. Юного Перфильева, вдохновлённого увлекательными рассказами родителя, чрезвычайно занимала мысль о начале военной карьеры, поэтому он поступил в кадетское училище, где познакомился и сдружился с будущим русским поэтом-эмигрантом Георгием Ивановым , разделявшим творческие искания акмеизма. Несмотря на первоначальную жажду славы на военном поприще, Александр Перфильев не заканчивает кадетское училище, претерпев разочарование в воинских штудиях, зато поступает в Оренбургское казачье училище .

Героизм в ходе Первой мировой войны

После окончания училища Перфильев с удовольствием служит в Первом Нерчинском полку, которым командовал отец, а также в гвардейской Сводно-казачьей роте. Культурно-историческое пространство Оренбурга оказывает положительное воздействие на зарождающиеся литературные устремления будущего поэта, поскольку именно этот топос тесно связан с личностью его прославленного предка-атамана, а также с героикой родного ему казачества. В годы Первой мировой войны он с подлинным бесстрашием и молодецкой горячностью идёт в бой, получает ранение, успешно исцеляется в лазарете, однако через некоторое время следует ещё одно ранение. За проявленную отвагу на поле боя Александр Перфильев получает Георгиевский крест и производится в чин есаула .

Начало творческой деятельности

Накануне войны в 1915 году состоялась первая публикация начинающего поэта. Он успевает отметиться несколькими публикациями в таких литературных периодических изданиях России, как «Нива », «Огонёк», «Солнце России»; редакторы этих журналов в целом оставляют положительные отзывы о молодом авторе. Однако с началом Гражданской войны молодого человека настигает ряд неудач - его арестовывают по обвинении в пособничестве контрреволюционным организациям и около года Перфильев проводит в тюрьме - после освобождения в условиях общей идейной суматохи поэт, будучи военным офицером при Белой армии, вынужден скрываться от новых потенциально возможных попыток задержания и суда. Кстати, само освобождение из заключения состоялось благодаря тому, что Перфильев нашёл деньги для уплаты выкупа. В итоге почти год бесприютных скитаний приводит его в Латвию , молодую республику пригранично-буферного значения, сформированную из бывших губерний Российской империи , где он оседает в 1921 году после нелегального пересечения границы. В Советской России у Перфильева остаются первая супруга и дочь.

Для Александра Перфильева начинается период многолетнего плодотворного сотрудничества в таких периодических изданиях республики, как «Рижский курьер» (редактор Заборовский; главный соперник «Сегодня » на начальном этапе её существования), «Русское слово» (детище предпринимателя Николая Белоцветова, основателя акционерного страхового общества «Саламандра»), «Новый голос» и «Сегодня» (главный редактор Яков Брамс, изначально в работе газеты принимает участие и Николай Бережанский, но вскоре из-за разногласий последний отсоединился). Таким образом, Перфильев создаёт для себя образ независимого публициста и лирика, нарочито дистанцируясь от участия в межредакционных дрязгах и выяснения отношений между ведущими журналистами конкурирующих изданий и их работодателями, которые испытывали друг к другу колоссальную неприязнь в условиях острого идеологического противостояния, подогреваемого интенсивной экономически мотивированной борьбой за русскоязычного читателя Латвии. Также Перфильев публикуется в журналах «Наш огонёк» и «Наша нива»; через некоторое время интерес к нему проявляет юмористическое издание «Ванька-встанька», а следом своё предложение о сотрудничестве высказывает журнал «Будильник».

Создание эстрадных шлягеров

Параллельно со своей публицистической деятельностью Перфильев занимается тем, чем другие условно маститые уважающие себя поэты вряд ли осмелятся заниматься. Инкогнито он пишет песни и романсы для эстрадных исполнителей кафешантанов. В частности, авторство таких знаковых песен эстрадной эпохи, как «Ах, эти чёрные глаза», которые исполнял в Риге в кабаре-дансинг-ресторане «Альгамбра » и популярном ресторане «Отто Шварц » известный эстрадный певец Пётр Константинович Лещенко под музыку Оскара Строка, принадлежит именно Александру Перфильеву, правда, сведения об этом открылись сравнительно недавно. Несмотря на доказанный факт авторства Перфильева, среди рижан той поры существовала романтическая легенда о том, что стихи на танго были навеяны самому Оскару Строку в период, когда тот испытывал безответную влюблённость в молоденькую девушку-кассиршу Лени Либман, которая отличалась своими прелестными чёрными глазами божественной красоты.

Псевдонимы

Обращает на себя внимание колоритный псевдоним Перфильева - Л. Гантимуров; он объясняется ещё одной фамильной легендой, которую маленький Перфильев услышал от отца: атаман Максим Перфильев усыновил прямого потомка эмира и полководца Тимура (Тамерлана) князя Гантимурова, который позже стал зятем казачьего атамана-первопроходца. Другой псевдоним Перфильева, которым тот регулярно подписывал свои поэтические сборники - Александр Ли. Ещё один творческий псевдоним, который избрал для себя поэт-лирик - Шерри-бренди - по названию популярного в 1920 - 30-х годах среди богемы латвийской столицы сладкого алкогольного напитка.

Поэтическое творчество

Первый поэтический сборник, выпущенный Перфильевым под псевдонимом Александр Ли датируется 1925 годом и носит название «Снежная месса»; в нём актуализированы мотивы блоковского мировосприятия, творчески осмыслена традиционная символистская тематика, которая была введена в поэтический дискурс Александром Блоком ; после своей смерти в 1921 году он стал, без преувеличения, сакральной фигурой практически для всех поэтов-эммигрантов начала 1920-х годов.

Основные мотивы предвоенной поэзии, в которой актуализированы блоковская, северянинская и гумилёвская тематики, придаётся много внимания аспекту потерянного военно-эмигрантского поколения, поставленного перед необходимости осознать своё жизненное и духовное предназначения в новых условиях исторического эпохального кризиса. Потребность в отчётливом осознании того, что произошло с разделённым и разобщённым во многих аспектах русским народом, стала доминирующим мотивом поэзии Перфильева на протяжении многих десятилетий его творчества. Образ лирического героя - безмолвный и бессильный свидетель крушения беззаботного патриархального устоявшегося мира (актуализация архетипа разрушенного Золотого века), брошенного безжалостными, непонятно чем мотивированными историческими обстоятельствами на произвол судьбы - модель авторского текста представляет собой романтическую манифестацию исповедального поэтического мемуара. Очень часто автор обращается к блоковским реминисценциям и парафразам , однако он использует компоненты блоковского поэтического речевого канона как строительный материал для выстраивания оригинального поэтического летописного текста.

Второй сборник Перфильева-Ли носит название «Листопад»; он был издан в Риге в 1929 году - здесь отчётливо прослеживается увлечение ранними бунинскими поэтическими ощущениями (в наименовании сборника ясно заявлена аллюзия на одноименное стихотворение Ивана Алексеевича Бунина , который в конце 1920-х годов стал олицетворением поэтической моды практически во всех европейских центрах русской литературной эмиграции). В этом сборнике остро реализованы идеи бесконечного изгнанничества, оставленности и обречённости поэтической личности в чужом и неприязненно настроенном культурно-историческом пространстве. Этот сборник построен на оригинальном восприятии и идейном переосмыслении традиций классической русской лирики. Философское содержание поэзии Перфильева-Ли кажется более фундаментальным, поэтический язык - более насыщенным и богатым. Именно этот сборник Георгий Иванов отметил хвалебным комментарием. Его отличает ярко выраженная проникновенно элегическая тональность, выражающая непередаваемое авторское мироощущение, который испытывает неподдельную человеческую усталость от своей покинутости и эмигрантской судьбы.

Уже под настоящей фамилией Перфильевым был выпущен новый сборник «Ветер с севера» (Рига, 1937 год). В общем и целом, Перифильев придавал большое значение своему поэтическому творчеству, особенно после встречи с Николаем Степановичем Гумилёвым, состоявшейся в Петербурге незадолго до рокового ареста последнего.

Дальнейшая судьба

В июне - июле 1940 года происходит процесс формирования Советской Латвии; по причине закрытия всех рижских русскоязычных печатных изданий, отрицательно относившихся к провозглашению Советской власти в республике, Александр Перфильев оказывается без средств к существованию и вынужден устроится на низкооплачиваемую работу ночным сторожем. В 1941 году начинается период нацистской оккупации - войсковые подразделения вермахта входит в латвийскую столицу 1 июля. Тогда публицистический опыт Перфильева снова оказывается востребованным - в генеральном комиссариате «Латвия» он становится редактором открытых по распоряжению нацистского ведомства культуры журнала «Для вас» и газеты «Двинский вестник », в которой в этот же период сотрудничает известный рижский фельетонист и шаржист Владимир Клопотовский-Лери . В 1942 году в Риге выходит прозаический сборник мемуарно-ностальгической направленности «Человек без воспоминаний».

По понятным причинам Александр Михайлович Перфильев поздней осенью 1944 года с территории Курземе, пока ещё не занятой частями наступавшей Красной армии (участок получил в российской и латвийской историографии название Курземский котёл) эвакуируется из Латвии на корабле в числе многочисленных беженцев и попадает в Берлин .

В 1945 году Перфильев селится в Мюнхене, где редакторы двух юмористических газет сатирической направленности - «Петрушки» и «Сатирикона», памятуя о былой славе и об остром пере Перфильева-публициста, посылают ему предложение о сотрудничестве, которое автор принимает. Через некоторое время на Перфильева обращает внимание газета «Свобода», а вскоре после первых публикаций и очерков Александр Перфильев получает приглашение на радиостанцию «Свобода» . В Мюнхене в 1946 году выходит другой сборник рассказов Перфильева «Когда горит снег», в который помещены печально-ностальгические рассказы, в которых пронзительно актуализирована тематика «утраченного прошлого» и «необретённого будущего». Эта книга может быть признана библиографической редкостью, поскольку о ней не упоминает даже педантичная управительница литературного наследия мужа Ирина Сабурова. Фактически в этом сборнике присутствуют рассказы разных лет жизни, в том числе и ранний рассказ «Ковёр», относящийся ещё к периоду окончания Первой мировой войны. Молодой офицер, являющийся главным героем повествования, проходит службу где-то в среднеазиатском регионе. Как неотступное наваждение преследует его чувство полуболезненной влюблённости в азиатскую девушку Йок. Её образ является офицеру во сне в мучительных непреодолимых кошмарах, в которых - минимум эротичности, но максимум какого-то тягучего фантасмагорического чувства; именно духовная и внешняя странность одичалой Йок тревожит главного героя и не даёт ему покоя.

ВАЛЕНТИН КАТАЕВ
(1897 — 1986)
Валентин Петрович Катаев родился 16 (28 января) 1897 в Одессе. Его отец получил начальное образование в духовной семинарии, затем окончил с серебряной медалью историкофилологический факультет Новороссийского университета. Преподавал в юнкерском и епархиальном училищах Одессы. Младший брат, Евгений, впоследствии стал одним из соавторов прославленных романов «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок». Братья Катаевы росли в окружении книг из обширной семейной библиотеки. Писать Катаев начал с девяти лет. Первой публикацией Катаева стало стихотворение «Осень», напечатанное в 1910 в газете «Одесский вестник». Там же в течение двух лет было опубликовано еще 25 стихотворений. Незадолго до начала Первой мировой войны Катаев знакомится с И.А. Буниным, ставшим его первым литературным учителем. В эти же годы начинается дружба Катаева с Юрием Олешей и Эдуардом Багрицким. Образование Катаева из-за участия в Первой мировой и Гражданской войнах, необходимости скрывать сво¸ участие в Белом движении и необходимости физического выживания ограничилось неоконченным гимназическим. В 1915 году Катаев вступил добровольцем в действующую армию. Начал службу под Сморгонью рядовым на артиллерийской батарее, затем произвед¸н в прапорщики. Дважды был ранен и отравлен газами. Летом 1917-го, после ранения в наступлении на румынском фронте, был помещ¸н в госпиталь в Одессе. Награжд¸н двумя Георгиевскими крестами и орденом Святой Анны IV степени с надписью «За храбрость». С первым офицерским чином получил не передающееся по наследству личное дворянство. По официальной советской версии и собственным воспоминаниям Катаев с весны 1919 года воевал в Красной Армии. Однако некоторые исследователи утверждают, что он на добровольной основе служил в Белой армии генерала А.И. Деникина. Согласно этой версии в 1918 году Катаев вступил в вооруж¸нные силы гетмана Скоропадского. После падения гетмана в декабре 1918 года Катаев в марте 1919 года вступил в Добровольческую армию в чине подпоручика. Артиллеристом служил на бронепоезде «Новороссия», который воевал на два фронта — против петлюровцев и против красных. В начале 1920 Катаев заболел сыпным тифом и был эвакуирован в одесский госпиталь. Позже родные забрали его домой. В 1921 работал в харьковской прессе вместе с Юрием Олешей. В 1922 году переехал в Москву, где с 1923 года начал работать в газете «Гудок», сотрудничал со многими изданиями. Широкую известность получила повесть «Белеет парус одинокий» (1936). В годы Великой Отечественной войны Катаев — военный корреспондент. Огромную популярность принесла писателю повесть «Сын полка». В 1955-1961 он — основатель и главный редактор журнала «Юность». Автор повестей «Маленькая железная дверь в стене» (1964), «Уже написан Вертер» (1979), романа «Алмазный мой венец» (1978). Валентин Катаев писал: «Поэзия — это то, что необходимо присутствует во всех видах литературного творчества. Или, вернее, необходимо должно присутствовать, потому что без поэзии литература уже не литература, а лишь пародия на литературу. Поэзия — это внутренний ритм. Это особое видение мира, это творческое самочувствие, похожее на состояние сомнамбулизма, когда художник подчиняется таинственным, непознаваемым законам воображения, наконец, поэзия — это музыка. Таким образом, можно сказать, что разница между прозой и стихами не так уж велика. Разница чисто формальная. А по сути дела, разницы, собственно, нет. Каждый хороший, подлинный романист, новеллист, драматург — прежде всего поэт». Катаев умер 12 апреля 1986 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.
КРЕЙСЕР
Цвела над морем даль сиреневая,
А за морем таился мрак,
Стальным винтом пучину вспенивая,
Он тяжко обогнул маяк.
Чернея контурами башенными,
Проплыл, как призрак, над водой,
С бортами, насеро закрашенными.
Стальной. Спокойный. Боевой.
И были сумерки мистическими,
Когда прожектор в темноте
Кругами шарил электрическими
По черно-стеклянной воде.
И длилась ночь, пальбой встревоженная,
Завороженная тоской,
Холодным ветром замороженная
Над гулкой тишью городской.
Цвела наутро даль сиреневая,
Когда вошел в наш сонный порт
Подбитый крейсер, волны вспенивая,
Слегка склонясь на левый борт.

ПИСЬМО
Зимой по утренней заре
Я шел с твоим письмом в кармане.
По грудь в морозном серебре
Еловый лес стоял в тумане.
Всходило солнце. За бугром
Порозовело небо, стало
Глубоким, чистым, а кругом
Все очарованно молчало.
Я вынимал письмо. С тоской
Смотрел на милый, ломкий почерк
И видел лоб холодный твой
И детских губ упрямый очерк.
Твой голос весело звенел
Из каждой строчки светлым звоном,
А край небес, как жар, горел
За лесом, вьюгой заметенным.
Я шел в каком-то полусне,
В густых сугробах вязли ноги,
И было странно видеть мне
Обозы, кухни на дороге,
Патрули, пушки, лошадей,
Пни, телефонный шнур на елях,
Землянки, возле них людей
В папахах серых и шинелях.
Мне было странно, что война,
Что каждый миг — возможность смерти,
Когда на свете — ты одна
И милый почерк на конверте.
В лесу, среди простых крестов,
Пехота мерно шла рядами,
На острых кончиках штыков
Мигало солнце огоньками.
Над лесом плыл кадильный дым.
В лесу стоял смолистый запах,
И снег был хрупко-голубым
У старых елей в синих лапах.

У ОРУДИЯ
Взлетит зеленой звездочкой ракета
И ярким, лунным светом обольет
Блиндаж, землянку, контуры лафета,
Колеса, щит и, тая, — упадет.
Безлюдье. Тишь. Лишь сонные патрули
Разбудят ночь внезапною стрельбой,
Да им в ответ две-три шальные пули
Со свистом пролетят над головой.
Стою и думаю о ласковом, о милом,
Покинутом на теплых берегах.
Такая тишь, что кровь, струясь по жилам,
Звенит, поет, как музыка, в ушах.
Звенит, поет. И чудится так живо:
Звенят сверчки. Ночь. Звезды. Я один.
Росою налита, благоухает нива.
Прозрачный пар встает со дна лощин,
Я счастлив оттого, что путь идет полями,
И я любим, и в небе Млечный Путь,
И нежно пахнут вашими духами
Моя рука, и волосы, и грудь.

НОЧНОЙ БОЙ
В цепи кричат «ура!». Далеко вправо — бой.
Еловый лес пылает, как солома.
Ночная тишь разбужена пальбой,
Раскатистой, как дальний рокот грома.
Ночной пожар зловещий отблеск льет.
И в шуме боя, четкий и печальный,
Стучит, как швейная машинка, пулемет
И строчит саван погребальный.

РАНЕНИЕ
От взрыва пахнет жженым гребнем.
Лежу в крови. К земле приник.
Протяжно за далеким гребнем
Несется стоголосый крик.
Несут. И вдалеке от боя
Уж я предчувствую вдали —
Тебя, и небо голубое,
И в тихом море корабли.

СОВРЕМЕННИК
Апрель дождем опился в дым,
И в лоск влюблен любой.
— Полжизни за стакан воды!
— Полцарства за любовь!
Что сад — то всадник. Взмылен конь,
Но беглым блеском батарей
Грохочет: «Первое, огонь!» —
Из туч и из очей.
Там юность кинулась в окоп,
Плечом под щит, по колесу,
Пока шрапнель гремела в лоб
И сучья резала в лесу.
И если письмами окрест
Заваливало фронт зимой:
— Полжизни за солдатский крест!
— Полцарства за письмо!
Во вшах, в осколках, в нищете,
С простреленным бедром,
Не со щитом, не на щите, —
Я трижды возвращался в дом.
И, трижды бредом лазарет
Пугая, с койки рвался в бой:
— Полжизни за вишневый цвет!
— Полцарства за покой!
И снова падали тела,
И жизнь теряла вкус и слух,
Опустошенная дотла
Бризантным громом в пух.
И в гром погромов, в перья, в темь,
В дуэли бронепоездов:
— Полжизни за Московский Кремль!
— Полцарства за Ростов!
И — ничего. И — никому.
Пустыня. Холод. Вьюга. Тьма.
Я знаю, сердца не уйму,
Как с рельс, сойду с ума.
Полжизни — раз, четыре, шесть…
Полцарства — шесть — давал обет, —
Ни царств, ни жизней — нет, не счесть,
Ни царств, ни жизней нет…
И только вьюги белый дым,
И только льды в очах любой:
— Полцарства за стакан воды!
— Полжизни за любовь!

АЛЕКСАНДР ПЕРФИЛЬЕВ
(1895-1973)
Талантливый поэт прозаик, публицист русского зарубежья Александр Михайлович Перфильев — из сибирских казаков. Его отец был русским генералом, потомственным военным. Сам Александр начал учиться во Втором кадетском корпусе в Петербурге, но прервал учение, отправившись вместе с отцом в научную экспедицию известного путешественника Козлова в Центральную Азию. Впоследствии окончил Оренбургское казачье училище, и служил в Первом Нерчинском полку. Во время Первой мировой войны был несколько раз ранен и контужен, награжден за взятие фольварка Поешмень в Восточной Пруссии в конном строю Георгиевским оружием. В конце войны есаул Перфильев был награжден Георгиевским крестом. В 1915 году он начал печататься в «Огоньке», «Солнце России», «Ниве». Революция, гражданская война стали для Перфильева еще и личной трагедией: в 1918 году Петрограде умерли его жена и дочь. Он и сам год провел в тюрьме. А в 1921 году смог перебраться в Латвию. В Риге Александр Михайлович поначалу зарабатывал на жизнь казачьим ремеслом — выездкой скаковых лошадей, потом попал в журналистику. Он много пишет для газет «Рижский Курьер,» «Русское слово», «Сегодня», «Маяк», «Русская Жизнь», «Новый Голос», журналов «Наш Огонек», «Новая Нива», «Для Вас». Сочиняет юмористические рассказы, песни и романсы. Замечательный романс «О, эти чёрные глаза» написан на слова Александра Перфильева композитором Оскаром Строком в 1928 году. А в 1930-е годы романс вошёл в репертуар легендарного Петра Лещенко. В рижских изданиях у Перфильева было три псевдонима: Александр Ли, Шерри-Бренди и Л. Гантимуров. С 1925 по 1937 год вышли три сборника его стихов «Снежная месса», «Листопад» и «Ветер с Севера». Во всех его произведениях три главных темы: любовь, смерть и Россия, но поэзия Перфильева — всегда глубоко пессимистична. Половина его стихов помечена в подлиннике: «Ночь. Тоска. Одиночество.» В Риге произошли перемены и в семейной жизни поэта: его супругой стала 19-летняя Ирина Сабурова — поэтесса, литератор. В 1940 году после прихода в Ригу Красной Армии, Перфильеву пришлось сделать всё, чтобы не привлекать к себе внимание НКВД. Он порвал с журналистикой, устроился сторожем, развёлся с женой, чтобы не подвергать опасности жизнь её и их сына Олега. После войны Перфильев жил в Германии, и работал на радиостанции «Свобода». В Мюнхене Александр Михайлович встретил бывшую жену с сыном. В 1960 году умирает после неудачной операции их сын Олег. Перфильев и Сабурова поддерживают друг друга, работают в одних и тех же эмигрантских журналах. Александр Михайлович скончался в 1973 году, в Мюнхене, в возрасте 78 лет. После его смерти, в 1976 году, Ирина Сабурова опубликовала итоговую книгу стихов Перфильева, названную просто: «Стихи».

О, ЭТИ ЧЕРНЫЕ ГЛАЗА
Был день осенний,
и листья грустно опадали.
В последних астрах
печаль хрустальная жила.
Грусти тогда с тобою мы не знали.
Ведь мы любили, и для нас весна цвела.
Ах, эти черные глаза
Меня пленили.
Их позабыть нигде нельзя —
Они горят передо мной.
Ах, эти черные глаза
Меня любили.
Куда же скрылись вы теперь,
Кто близок вам другой?
Был день весенний.
Всё, расцветая, ликовало.
Сирень синела, будя уснувшие мечты.
Слёзы ты безутешно проливала.
Ты не любила, и со мной прощалась ты.
Ах, эти черные глаза
Меня погубят,
Их позабыть нигде нельзя —
Они горят передо мной.
Ах, эти черные глаза,
Кто вас полюбит,
Тот потеряет навсегда
И сердце и покой.

КАЗАЧЬЯ ПЕСНЯ
Виктору Иванову
Топают подковушки, мнут траву несмятую,
Горечью полынною пахнут степь и даль…
Ты меня, любимая, в тихий час заката
Провожала из дому, затаив печаль.
Навеки запомнил я хату с вишней белою,
Где сдержал я поводом на маху коня,
Как пожал дрожащую руку загорелую,
И в поход отправился, слов не пророня.
Не щеми ты сердце, да горечью отравой,
Сотня в степь втянулася,
справа по шести…
Под казачью песню, за казачьей славой
Топают подковушки… Милая, прости!

БЕССМЫСЛИЦА
Я начал жить в бессмыслицу войны,
Едва лишь возмужал, расправил плечи.
Как будто для того мы рождены,
Чтобы себя и всех кругом калечить!
Вагон товарный заменял нам дом,
Минуты перемирий — полустанки,
Чтобы успеть сходить за кипятком,
Съесть корку хлеба, просушить портянки…
Любовь, роняя угольки тепла,
Дымила, тлела… и не разгоралась,
Вслед за войной война другая шла…
Жизнь кончилась. Бессмыслица осталась.
***
Седое, старое, в метелях Рождество,
Такое милое, как елочные свечи…
Далекой радостью пахнуло от него
И легче груз, упавший нам на плечи…
Хоть новых радостей
не видим мы предтечи —
Звезда бумажная нас манит в Вифлеем
И дед рождественский,
и старых сказок речи
Дороже и ценней всех жизненных проблем.
Воспоминанья детства близки всем,
И детских глаз так драгоценны блестки,
Что хочется спросить мучительно — зачем
Сменила жизнь мой прежний Вифлеем
На балаганные бумажные подмостки?
***
Случилось это так давно когда-то…
Был разговор необъяснимо груб,
И вдруг мой лоб смущенно виновато
Ты обожгла прикосновеньем губ.
И сразу в сердце что-то оборвалось,
И в ту минуту ясно стало мне,
Что ты нарочно в чем-то сознавалась,
В какой то не своей вине.
Все это было так давно когда-то:
Воспоминанья стерлись, может быть, —
Но то, что ты совсем не виновата —
Я не могу тебе простить.
***
Так любили мы в годы военные —
Хуже, чем какой-нибудь пёс —
Посмотрел, опрокинул в сено,
Отвернулся, в седло и понёс…
И когда-нибудь разве оглянешься,
Разве вспомнишь про искру тепла?
Передышка, и к новой потянешься,
А потом позабыл, что была…
Сколько было таких погашенных,
Лишь едва загоревшихся глаз!
Так зачем у теперешних спрашивать,
Отчего они мучают нас…

ЛЕБЕДИ ТУОНЕЛА
Памяти Яна Сибелиуса
Бой окончен. Седые волосы
Треплет ветер, и даль темна.
Больше мне не хватает голоса,
И команда уже не слышна.
Рог зовет… Но куда? Не к победе ли?
Нет, он значит — конец борьбе…
Машут крыльями черные лебеди,
Призывая меня к себе…

ТОЧКА
Лишь вчера похоронили Блока,
Расстреляли Гумилева. И
Время как-то сдвинулось, жестоко
Сжав ладони грубые свои.
Лишь вчера стучал по крыше, в двери,
Град двух войн — позора и побед, —
Лишь вчера о вдохновеньи в Йере,
Умирая, написал поэт.
Все года, событья стали ближе,
Воедино слив друзей, врагов…
Между Петербургом и Парижем
Расстоянье в несколько шагов.
Так последняя вместила строчка
Сумму горя, счастья, чепухи,
И торжественно закрыла точка,
Как глаза покойнику — стихи.

Старинные… А ведь когда-то без танго не обходилась ни одна вечеринка. Танго было модным: под музыку танго танцевали, на музыку танго сочиняли песни, танго играли с эстрады и в парках. Мало кто сейчас знает, а ведь тогда повсеместно в городских парках были летние эстрады и по воскресеньям там устраивали концерты.

А во дворах летом по вечерам частенько выносили во двор патефон, ставили его на табуретку и танцевали под чудную музыку вальсов и танго.

Танго

Когда говорят или пишут о танго, обязательно вспоминают фразу «Танго - вертикальное выражение горизонтального желания». Фразу приписывают то официантке из ресторана в Буэнос-Айресе, то Борхесу, то Бернарду Шоу. Но, кто бы её ни произнёс, эта фраза коротко и ёмко характеризует этот аргентинский народный танец свободной композиции с энергичным и чётким ритмом.

Танец романтический и любвеобильный по темпераменту, с нежными касаниями. В откровенных движениях - покорность и сила, неповиновение и настойчивость. Танец, в котором красота движений подчинена ритму - это прекрасно видно у наших фигуристов Пахомовой и Горшкова, танцующих под «Кумпарситу».

Из Аргентины танец попал в Европу в самом начале ХХ века, когда танцоры и оркестры из Буэнос-Айреса и Монтевидео отправились в Европу, и состоялся первый европейский показ танго сначала в Париже, а потом в Лондоне, Берлине и других столицах. Для чопорной «старушки» Европы танго внесло разнообразие в танцевальные ритмы. А в России к страсти танца добавили особый «ресторанный шик» - танцуя, мужчина держал в одной руке партнёршу, а в другой – бокал шампанского.

Перед началом Первой мировой, в конце 1913 года, танго опять пересекло Атлантику и попало в Нью-Йорк.

В 20-х годах танго стало завсегдатаем ресторанов, ночных клубов, салонов. Эмигранты из Аргентины зарабатывали деньги, обучая экзотическому танцу всех желающих. Но в Старом свете танго потеряло свою особенную южноамериканскую диковатую прелесть - европейцы привили танго строгость и сдержанность, которых оно было лишено раньше.

Золотым веком танго стал период 1930 - 1950 годов. Именно тогда родились мелодии, которые без всякого преувеличения можно называть шедеврами.

Брызги шампанского

Это удивительное танго, без преувеличения, одна из самых выдающихся музыкальных композиций ХХ века (оригинальное название «Espuma de Champagne»). Мелодию сочинил в 1935 году Хосе Мария де Люкьеси (Jose Maria de Lucchesi) и это танго исполнялось оркестром, которым он руководил.

Об авторе музыки, которая вот уже три четверти века завораживает слушателей, практически ничего не известно. Даже в Аргентине никто не знает дат рождения и смерти, никто не знает, в каком городе он родился, и где он умер, нигде нет его биографии.

Известно лишь, что в 1930-х годах Люкьеси жил в Аргентине, сначала работал учителем музыки, а затем руководил оркестром. В 1937 году в Советском Союзе танго «Espuma de Champagne» было выпущено на грампластинке под наименованием «Брызги шампанского».

Всё. До 2016 года не было статьи о Люкьеси и в Википедии, да и то, появившаяся там статья ссылается лишь на не подтверждённые данные в bibletango.com, в т.ч. и даты жизни. В общем, был человек, и нет человека, остались лишь «Брызги шампанского».

Это запись со старой грампластинки 1937 года, где написано «оркестр под управлением Люиси» - фамилию автора советский грамплаттрест перепечатал с иностранной пластинки как Люиси, что видно на этикетках грампластинок. А позже вообще поставили автором Оскара Строка (кстати, без его ведома).

Чёрные глаза

Это первое танго Оскара Строка написано в 1928 году и впервые прозвучало, можно сказать, на всю Европу в 1929 году. Оно было записано на пластинке фирмы «His Master"s Voice» в исполнении Марека Белоусова и берлинского оркестра. Как писали музыкальные критики, «танго Оскара Строка под названием "Чёрные глаза" не имеет равных себе», Оскар Строк стал европейской знаменитостью.

Секрет появления этой мелодии раскрыла в 1994 году Вера Оскаровна, дочь композитора, в одной из передач российского телевидения: «..Уже будучи семейным человеком, отец неожиданно влюбился в очень красивую девушку с чёрными глазами. Роман у Строка с ней не состоялся, но это увлечение стало толчком для сочинения вдохновенного произведения, каким и оказалось танго "Чёрные глаза" ».

Слова… Да, слова! Их написал Александр Михайлович Перфильев, бывший царский офицер, георгиевский кавалер, участник Белого движения. Потому при советской власти об авторе старались не вспоминать. А на грампластинках частенько вообще авторов не указывали.

«Чёрные глаза» в исполнении Петра Лещенко

Рио-Рита

Знаменитое танго «Рио-Рита», без которого не обходится практически ни один фильм о довоенном времени - это «классика» танго. Его оригинальное название - «Fur dich, Rio Rita» (для тебя, Рио-Рита) - это посвящение ресторану.

В разные времена эта мелодия исполнялась в разных ритмах танцев - пасодобля, фокстрота, танго.

Мелодия родилась в 1932 году в результате совместного творчества двух испанцев - композитора Энрике Сантеухини и Хуана Лоссаса, которого называли «королём немецкого танго».

Энрике Сантеухини в 30-е годы приезжает в Германию, которая была в то время чуть ли не мировым музыкальным центром, встречается в Берлине с дирижёром и композитором Хуаном Лоссасом, сочинившим множество красивых танго. У Лоссаса свой оркестр, с которым он выступает в ресторанах Берлина. При встрече два испанских композитора пытаются вспомнить классические испанские серенады и мексиканские ранчеры. Сантеухини наигрывает Лоссасу ранчеру «Адьёс, мадресита!», которую он слышал в детстве от знакомого тореадора. Лоссас восхищён, и пишет аранжировку.

Так появился на свет пасодобль «Adios, madrecita», который записывают на пластинку. Сантеухини пишет на вышедшей пластинке «Fur Dich, Rio Rita». Сантеухини и Лоссас отдают своё произведение новому Берлинскому ресторану «Rio Rita».

Первые записи будущего хита с названием «Fur dich, Rio Rita» сделал оркестр п/у Отто Добриндта, который выступал под творческим псевдонимом Эдди Саксон, в Швеции и Германии в 1932 году. Авторы немецкого текста О. Адам и Дж. Брест (O. H. Adam, J. Brest).

Самой известной в нашей стране стала запись этого танго в исполнении знаменитого оркестра п/у Марека Вебера. Это был танцевальный вариант с кастаньетами, без слов.

Утомлённое солнце

Название «Утомлённое солнце» появилось значительно позже создания этого танго, и не является единственным. Оригинальное название: «To Ostatnia Niedziela» («Последнее воскресенье»), создано в 1936 году. Автор музыки – польский пианист и композитор Ежи Петербургский (Jerzy Petersburski, 1895 – 1979).

Ежи Петербургский писал музыку для кабаре и театров Варшавы, сочинил множество вальсов и фокстротов, две оперетты. Писал песни для Александра Вертинского. Но более всего известен как автор танго. Его знаменитое танго «О, донна Клара» («Oh, Donna Clara») исполняли самые известные западноевропейские певцы и оркестры, впервые исполнено Мечиславом Фоггом, в дальнейшем пользовалось особой популярностью в Польше в исполнении Петра Фрончевского.

Кстати, Ежи Петербуржский является также автором знаменитой песни «Синий платочек».

Это танго вместе с другим польским танго «Смутное воскресенье» («Smutna Niedziela», иначе «Мрачное воскресенье») Режё Шереша получило в Восточной Европе ещё одно название - «Танго самоубийства». Под музыку этих танго, навевавших грусть, и печальные, даже трагические слова, в тяжёлые и беспросветные годы продолжавшейся Великой Депрессии, банкроты и просто отчаявшиеся люди в полной безысходности сводили счёты с жизнью.

Во время Второй мировой войны в концлагерях запись «To Ostatnia Niedziela» часто крутили фашисты, когда вели еврейских узников в газовые камеры.

В СССР русский текст был написан Иосифом Альвеком:

Этот текст просто печальный, он значительно «мягче» польского оригинала, который и эмоционален, и драматичен. В 1937 году это танго под названием «Расставание» было впервые исполнено оркестром п/у Александра Цфасмана и его постоянным солистом Павлом Михайловым. В дальнейшем песню пели Георгий Виноградов, Леонид Утёсов, Иосиф Кобзон и другие известные исполнители.

В нашей стране были ещё две, менее известные версии этого танго. Одна, «Песня о юге», 1938 г., на стихи ленинградской поэтессы Асты Галлы, исполнялась Клавдией Шульженко. Другая, «Листья падают с клёна», 1938 г., на стихи Андрея Волкова, исполнялась Джаз-квартетом п/у Александра Резанова.

Бесаме мучо

Это самая записываемая песня, одна из наиболее известных песен XX века. Она переведена более чем на два десятка языков мира, а исполнителей её, по крайней мере, заслуживающих внимания, более двух сотен. Кроме песни, существует ещё множество инструментальных версий.

Оригинальное название «Besame Mucho» переводится примерно, как «целуй меня крепко», «целуй меня страстно», «целуй меня очень сильно, много».

«Besame Mucho» в 1944 году в исполнении Джимми Дорси (Jimmi Dorsey) и его оркестра стала первой мексиканской песней победившей в хит-параде, проходившем в Нью Йорке. Певец Эмилио Туэро (Emilio Tuero) стал первым исполнителем мирового хита.

Консуэло Веласкес написала ещё много песен, но ни одна из них не смогла сравниться по популярности с «Besame Mucho».

Далида

С 2009 г. «Бесаме Мучо» выбрана официальным девизом города Мехико.

Цветущий май

Танго «Цветущий май» Артур Морицевич Полонский (1899 - 1989) написал в конце 40-х годов на основе фокстрота «Дессау», который он сочинил ещё в 1930 г. На его первой пластинке было два фокстрота - «Дессау» и «Одесса».

После войны, когда А.Полонский работал в должности музыкального редактора Всесоюзного Радиокомитета, он стал наигрывать мелодию фокстрота «Дессау» в присутствии композитора, баяниста Б.Е. Тихонова (1919-1977), создавшего первый в СССР инструментальный квартет. По его просьбе Артур Полонский делает переложение этой пьесы для небольшого эстрадного ансамбля, и вот в мае 1948 года на свет появляется медленный фокстрот «Цветущий май».

В июне 1948 года «Цветущий май» исполнили и записали: Борис Тихонов (аккордеон), Михаил Ланцман (кларнет), Иван Ключинский (тромбон), Алексей Кузнецов (гитара), Александр Розенвассер (контрабас), Борис Миркин (ударные) и Артур Полонский (фортепиано).

Вскоре «Цветущий май» стал в нашей стране необычайно популярен. Это танго более всего у нас известно в исполнении оркестра под управлением В.Н.Кнушевицкого, это, так сказать, его «классическое» исполнение.

Танго Соловья

Эту музыку сочинил совершенно забытый композитор 30-х годов Юрий Богословский (не путать с Никитой Богословским). Причём забытый настолько, что о нём, как и о Люкъеси, практически ничего неизвестно, и даже на пластинке с «Танго соловья», выпущенной в 1964-м году фирмой «Мелодия», на этикетке вместо Юрия Богословского указан Н.Богословский.

Исполнение танго очень необычное, использован редкий жанр - художественный свист. Танго записано на пластинку в 1940 г. концертным ансамблем п/у Ф.Ф. Криша, соло художественного свиста исполнила Таисия Савва.

Более подробно об исполнительнице можно прочитать в почти детективном расследовании «По следам «Танго соловья»» по адресу http://www.gazeta.lv/story/20478.html.

Маленький цветок

Это танго в ритме медленного фокстрота никого не оставляет равнодушным. В 50-е годы в нашей стране любили эту мелодию, летом по вечерам выносили патефон во двор, ставили его на табуретку и танцевали, танцевали...

Эту чудную, завораживающую мелодию сочинил Сидней Джозеф Беше (Sidney Joseph Bechet; 1897-1959). Он родом из Нового Орлеана, родины джаза. Естественно, он не мог оставаться от джаза в стороне, и тайком от родителей стал учиться играть на кларнете, а в 11 лет его уже приняли в джаз-бэнд.

Он был первым, кто начал играть джаз на сопрано-саксофоне. Его выступления и записи не просто пользовались успехом, а иногда даже опережали по популярности выступления Луи Армстронга. Позже эти два великих джазиста много играли дуэтом. С.Беше в 1924-1925 гг. совершил гастрольный тур по Европе, выступил в т.ч. и в Москве.

В 50-х годах Беше жил в Париже, в 1952 г. именно там он и написал свой всемирно известный хит под названием «Pettie Fleur».

«Маленький цветок» в исполнении оркестра п/у Фаусто Папетти.
3:28

Кумпарсита

Одно из самых известных танго мира и один из самых первых хитов танго. Его оригинальное название «La Cumparsita», танго написано уругвайцем, студентом Херардо Родригесом в 1914 году (по другим данным - а 1916 г.) и было впервые исполнено в кафе «Ла Хиральда» в Монтевидео, столице Уругвая. Автору в то время было 17 лет, он и представить себе не мог, что сочинил одно из самых известных танго мира, за авторство которого ему придётся ещё и побороться.

Мало кто помнит сегодня имя Александра Михайловича Перфильева (1895 год, Чита - 1973 год, Мюнхен, ФРГ) - талантливого поэта русского зарубежья
Судьба этого человека - сына русского генерала, есаула, Георгиевского кавалера, поэта, известного журналиста, - могла бы стать сюжетом для увлекательного фильма или захватывающей книги.
И хотя имя поэта сегодня мало известно, есть одна вещь, принадлежащая перу Перфильева, которую знают если не все, то многие. Замечательный романс "О, эти чёрные глаза" написан на слова Александра Перфильева композитором Оскаром Строка в 1928 году (и стал для композитора первым романсом-танго), а в 1930-е годы романс вошёл в репертуар легендарного Петра Лещенко.

"О, эти чёрные глаза"

Был день осенний, и листья грустно опадали.
В последних астрах печаль хрустальная жила.
Грусти тогда с тобою мы не знали.
Ведь мы любили, и для нас весна цвела.

Ах, эти черные глаза
Меня пленили.
Их позабыть нигде нельзя -
Они горят передо мной.
Ах, эти черные глаза
Меня любили.
Куда же скрылись вы теперь,
Кто близок вам другой?

Был день весенний. Всё, расцветая, ликовало.
Сирень синела, будя уснувшие мечты.
Слезы ты безутешно проливала.
Ты не любила, и со мной прощалась ты.

Ах, эти черные глаза
Меня погубят,
Их позабыть нигде нельзя -
Они горят передо мной.
Ах, эти черные глаза,
Кто вас полюбит,
Тот потеряет навсегда
И сердце и покой.

Александр Михайлович Перфильев - из сибирских казаков. Его отец был русским генералом, потомственным военным. Сам Александр закончил Второй кадетский корпус в Петербурге, затем Оренбургское казачье училище. После выпуска служил в Первом Нерчинском полку, в гвардейской Сводно–Казачьей сотне.
Во время Первой мировой за бои в Восточной Пруссии Перфильев был награждён Георгиевским крестом и произведён в чин есаула. За время военных действий несколько раз был ранен, контужен. Революция, гражданская война стали для Перфильева еще и личной трагедией: в 1918 году в красном Петрограде умерли его жена и дочь. Он и сам чудом избежал большевистской пули: год провел в тюрьме. А в 1921 году смог перебраться в Латвию.
В Риге Александр Михайлович поначалу зарабатывал на жизнь казачьим ремеслом - выездкой скаковых лошадей, потом попал в журналистику. Это не было случайностью - еще в 1915 году он начал печататься в "Огоньке", "Солнце России", "Ниве", где появлялись разнообразные произведения Перфильева: стихи, эссе, короткие рассказы, публицистические материалы. И теперь, в Риге, он много пишет для здешних русскоязычных изданий: газет "Рижский Курьер" "Русское слово", "Сегодня", "Маяк", "Русская Жизнь", "Новый Голос", журналов "Наш Огонек", "Новая Нива", "Для Вас". Но журналистика была слишком узка для него: он пишет юмористические рассказы, сочиняет песни и романсы, выпускает сборники своих стихов. В Риге вышло три сборника его стихов. Сам Александр Михайлович весьма скептически относился к собственному поэтическому дару, считал подобную работу "халтурой" и долго не афишировал настоящее имя - скрывался под псевдонимом. В рижских изданиях у Перфильева был не один, а целых три псевдонима: Александр Ли, Шерри–Бренди и Л. Гантимуров.
В Риге произошли перемены и в семейной жизни поэта: его супругой стала 19–летняя Ирина Сабурова - поэтесса, литератор. В 1940 году, после прихода в Ригу Красной Армии, Перфильеву пришлось сделать всё, чтобы не привлекать к себе повторное внимание НКВД. Он порвал с журналистикой, устроился сторожем, развёлся с женой, чтобы не подвергать опасности жизнь её и их сына Олега.
Перипетии Второй мировой войны забросили Перфильева в Германию, где он и остался после войны, стал работать на радиостанции «Свобода». После войны, в Мюнхене, Александр Михайлович встретил и бывшую жену с сыном, которая к тому времени была замужем за бароном фон Розенбергом, бывшим морским офицером русского флота.
В 1960 году умирает после неудачной операции их сын Олег, и только совместная поддержка друг друга помогает Александру Михайловичу и Ирине Евгеньевне пережить горе. В середине 1960-х годов, после смерти барона фон Розенберга, Перфильев и Сабурова продолжают поддерживать друг друга, работают в одних и тех же эмигрантских журналах.
Александр Михайлович скончался в 1973 году, в Мюнхене, в возрасте 78 лет. После его смерти, в 1976 году, Ирина Сабурова опубликовала итоговую книгу стихов первого мужа, названную просто "Стихи". И.Е. Сабурова умерла в 1979 году.

И просто - несколько стихотворений замечательного поэта русского зарубежья Александра Михайловича Перфильева:

Если днем тоскливо мне и глухо -
Ввечеру не закрываю ставни,
И тогда приходит ночь-старуха
Рассказать о были стародавней.

Припадая тихо к изголовью,
Принося с собою лип цветенье,
Нежность небывалую сыновью
Пробуждая трепетною тенью.

А когда рассветный луч забрезжит,
Прикоснувшись неба кистью тонкой,
Оставляет ночь - седая нежить -
Осужденного на жизнь ребенка.

Слова бывают очень разные:
Слова, как блеклая листва...
Слова ненужные и праздные,
Бывают глупые слова.

Слова красивые и звучные,
Слова, где мудрости родник,
Слова поникшие и скучные,
Как раненого сердца крик.

Слова любви, печали, ревности,
Горящие, как фонари,
Давным-давно, с глубокой древности
Их собирали в словари.

Но есть и те, что недосказаны,
Хотелось и не мог сказать -
Они с душой и сердцем связаны,
Их в словаре не отыскать...

Они сто раз не повторяются,
Как будто старое клише,
В одной душе они рождаются,
Чтоб умереть в другой душе.

Те женщины, которых я любил,
И те, что и меня любили тоже...
Я вашу память тем не оскорбил,
Что новую любовь ценил дороже.

Вы не были ни строже, ни верней,
Быть может, ни стыдливей и ни чище,
Но вся любовь и нежность наших дней
В сравненье с вами так бледны и нищи.

И все мечты грядущих перемен,
И новых чувств неотвратимый фатум
Я отдал бы за боль былых измен
С их острым и греховным ароматом.
1929 год.

Все предадут, все отвернутся,
Всё потеряешь навсегда,
И не успеешь оглянуться,
Как отойдут твои года...

И ощутив, что путь твой пройден,
Как будто в несколько минут,
Ты станешь, наконец, свободен
От всех своих житейских пут.

И станут склепом неба своды,
И чёрной пропастью земля
От этой неживой свободы,
Сдавившей горло, как петля.
1953 год.

(По записи поэта):

«Предполагаемый, но не окончательно решенный эпиграф к сборнику. Вероятно - нет»:

«Пусть розы вянут - это ничего -

Всему цветущему даны живые сроки.

А в этой книжке сердца моего -

Быть может, есть, невянущие строки.»

«Мой биограф будет очень счастлив,

Будет улыбаться полчаса…»

Н. Гумилев

Биографы и историки литературы действительно очень счастливы, если им удается, иногда через много лет, обнаружить еще одну мелочь из жизни больших поэтов и писателей. Это понятно, конечно. Но мне кажется, что нужно говорить не только о великих. Каждый, средний или малый литератор все же был творцом, «кустарем задушевных строк», по мере своих сил и таланта, и мучился, потому что мучаются все.

Является ли Александр Михайлович Перфильев (ранее - Александр Ли, он же - Шерри-Бренди) поэтом выше или ниже среднего уровня - определять не берусь, потому что я - не литературный критик. Мне выпала только печальная обязанность собрать его литературное наследие, и постараться сохранить его в какой то мере для других. В «Наследии» перепечатаны три его сборника, ставших теперь уже библиографической редкостью, тексты некоторых его песенок, и стихи, написанные за последние несколько десятков лет. «Наследие», напечатанное на ротаторе, всего в 50 экземплярах, разослано по архивам, библиотекам и особо заинтересованным лицам, для, надеюсь, сохранения на будущее. Лучшие, по моему разумению, стихи из этого наследия входят в этот сборник «Стихи». Что касается прозы - рассказов, то выпустить их сборником вряд ли удастся. Большинство были и будут еще напечатаны в газетах и журналах.

Кроме стихов, текстов на музыку, свою и чужую, А. М. Перфильев в течение всей своей жизни написал неисчислимое количество фельетонов в стихах и прозе, но будучи не писателем- юмористом, а газетным фельетонистом, живо откликавшимся на злобу дня. Эти фельетоны вряд ли представляют какой либо интерес впоследствии, хотя в свое время часто бывали очень хлесткими и меткими. Помню, например, одну из его «находок» в составленной им в тридцатых годах «Азбуке»: «Ы» - изреченье Ильича в момент его паралича». Писал он фельетоны и под своим именем, и под различными псевдонимами, из которых наиболее частым был «Шерри-Бренди».

Жизнь и значение всякого литератора - в его произведениях. Везде три главных темы: любовь, смерть и Россия. Можно отметить и некоторый дуализм творчества: в своих фельетонах он был язвительным и метким юмористом, ярко выраженным антикоммунистом, писал остроумно и легко. Эта сторона его творчества совершенно не касалась поэзии - всегда глубоко пессимистической. Половина его стихов помечена в подлиннике: «Ночь. Тоска. Одиночество.»

Но пусть судят другие. Я считаю только, что у него безусловно есть «невянущие строки», которые могут дать кому-нибудь что-нибудь и впоследствии, потому что и любовь, и смерть, и Россия слишком вечные темы.

Рассказать о его жизненном пути тоже больше, кроме меня, некому. Я знала его в течение 48 лет, с 1925 года, когда мы встретились, и я вышла за него замуж (в 1940 году мы официально развелись, но в сущности никогда не расходились по настоящему), была матерью его сына Олега (умершего в 1960 году от последствий ранения на фронте), и бессменным всегдашним другом и поверенной в его сердечных делах в течение всех этих лет - до его смерти в 1973 году.

Александр Михайлович Перфильев, второй сын генерала Михаила Аполлоновича Перфильева, происходил из старого дворянского рода Забайкальского казачьего войска, ведущего свое начало от сподвижника Ермака атамана Перфильева. Он родился 2 октября (п. н. ст.) 1895 года в Чите, и приписан к станице Бокукун. В истории рода значилось, что князь Гантимуров, потомок хана Тимура, женился на дочери атамана Перфильева, и был им усыновлен.

Учиться он начал во Втором кадетском корпусе в Петербурге, но прервал учение, отправившись вместе с отцом в научную экспедицию в Центральную Азию известного путешественника Козлова. Впоследствии кончил Оренбургское казачье училище, и вышел в Первый Нерчинский полк, хотя одно время был в Лейб-Гвардии Сводно-Казачьей сотне; во время Первой мировой войны был несколько раз ранен и контужен, награжден за взятие фольварка Поешмень в Восточной Пруссии в конном строю Георгиевским оружием, и под самый конец войны (уже в чине есаула) - Георгиевским крестом. Во время войны был убит на фронте его брат Николай. Отец погиб во время революции. После революции умерла от «испанки» его первая жена и маленькая дочь.

Уже во время войны он начал печататься и был знаком с литературными кругами в Петрограде. После революции был арестован и провел около года в одиночном заключении, потом скрывался, женился второй раз, был послан для связи с казачьими частями в Белых армиях на юге, и наконец совершенно фантастическим образом, достав соответствующие документы, «оптировал» латвийское гражданство и в начале двадцатых годов выехал с женой в образовавшуюся тогда Балтийскую республику - Латвию, в Ригу.

После объездки лошадей для одного рижского фабриканта,А. Перфильев стал работать в редакции газеты «Рижский курьер», и с тех пор окончательно стал на путь журналиста. Со своей второй женой он развелся вскоре после приезда в Ригу, и она уехала заграницу.

В 1925 году в Риге вышел его первый сборник стихов «Снежная месса». В последующие годы Ал. Мих. был сотрудником, редактором, выпускающим, фельетонистом и корректором в журналах «Огонек», «Новая нива», в газете «Русское слово», в журнале «Для Вас», и наконец в крупнейшей русской газете зарубежья «Сегодня». В Риге вышли еще два его сборника стихов «Листопад» (1929), и «Ветер с Севера» (1937).

Помимо газетно-журнальной работы А. Перфильев был всегда тесно связан с нотными издательствами и артистами малой сцены, которых было тогда немало в Риге. Он писал тексты для нескольких ревю, скетчей, всевозможных музыкальных номеров, и бесчисленное множество русских текстов для наиболее популярных фокстротов, танго и т. п., исполнявшихся или выходивших в нотных издательствах, - как иностранных, так и местных композиторов, из которых крупнейшим (из местных) был Оскар Строк.

Русский текст всех нот, вышедших в издательстве Оскара Строка в Риге, написан Ал. Мих. Перфильевым (несмотря на то, что на них значится: «Слова и музыка Оскара Строка»), в том числе пользовавшиеся почему то невероятной популярностью «О, эти черные глаза». А. Перфильев считал это занятие «халтурой», исключительно ради заработка (очень небольшого, кстати), и поэтому упоминание его, как автора текстов - ниже своего достоинства.

Во время первой советской оккупации Латвии - в 1940–1941 году Ал. Мих. скрывался в качестве ночного сторожа в садоводстве. Во время германской оккупации он редактировал газету, выходившую на русском языке.

В октябре 1944 года он бежал в Берлин, где связался с ген. Красновым, снова надел военную форму, был послан в Италию, попал оттуда в Прагу, и после фантастического бегства из под расстрела очутился в Баварии, где жил одно время в Мюльдорфе, потом в Мюнхене. В Мюнхене он сотрудничал в юмористическом журнале «Петрушка», потом в «Сатириконе», ежемесячном журнале «Свобода», и наконец на радиостанции «Свобода», изредка посылая свои стихи, фельетоны и рассказы в газеты. Скончался он 26 февраля 1973 года.

Вот главные этапы жизни и творчества - а это, мне кажется, и есть самое главное для тех, кто может знать его только по стихам.