Краткое содержание романа Ю. Бондарева «Горячий снег».
Дивизию полковника Деева, в состав которой входила артиллерийская батарея под командованием лейтенанта Дроздовского, в числе многих других перебрасывали под Сталинград, где скапливались основные силы Советской Армии. В состав батареи входил взвод, которым командовал лейтенант Кузнецов. Дроздовский и Кузнецов окончили одно училище в Актюбинске. В училище Дроздовский «выделялся подчёркнутой, будто врождённой своей выправкой, властным выражением тонкого бледного лица - лучший курсант в дивизионе, любимец командиров-строевиков». И вот теперь, после окончания училища, Дроздовский стал ближайшим командиром Кузнецова.
Взвод Кузнецова состоял из 12 человек, среди которых были Чибисов, наводчик первого орудия Нечаев и старший сержант Уханов. Чибисов успел побывать в немецком плену. На таких, как он, смотрели косо, поэтому Чибисов изо всех сил старался услужить. Кузнецов считал, что Чибисов должен был покончить с собой, вместо того, чтобы сдаться, но Чибисову было больше сорока, и в тот момент он думал только о своих детях.
Нечаев, бывший моряк из Владивостока, был неисправимым бабником и при случае любил поухаживать за санинструктором батареи Зоей Елагиной.
До войны сержант Уханов служил в уголовном розыске, потом окончил Актюбинское военное училище вместе с Кузнецовым и Дроздовским. Однажды Уханов возвращался из самоволки через окно туалета, наткнулся на командира дивизиона, который восседал на толчке и не смог сдержать смеха. Разразился скандал, из-за которого Уханову не дали офицерского звания. По этой причине Дроздовский относился к Уханову пренебрежительно. Кузнецов же принимал сержанта как равного.
Санинструктор Зоя на каждой остановке прибегала к вагонам, в которых размещалась батарея Дроздовского. Кузнецов догадывался, что Зоя приходила только для того, чтобы увидеть командира батареи.
На последней остановке к эшелону прибыл Деев, командир дивизии, в которую входила и батарея Дроздовского. Рядом с Деевым «опираясь на палочку, шёл сухощавый, слегка неровный в походке незнакомый генерал. <…> Это был командующий армией генерал-лейтенант Бессонов». Восемнадцатилетний сын генерала пропал без вести на Волховском фронте, и теперь каждый раз, когда взгляд генерала падал на какого-нибудь молоденького лейтенанта, он вспоминал о сыне.
На этой остановке дивизия Деева выгрузилась из эшелона и двинулась дальше на лошадиной тяге. Во взводе Кузнецова лошадьми управляли ездовые Рубин и Сергуненков. На закате сделали короткий привал. Кузнецов догадывался, что Сталинград остался где-то за спиной, но не знал, что их дивизия двигалась «навстречу начавшим наступление немецким танковым дивизиям с целью деблокировать окружённую в районе Сталинграда многотысячную армию Паулюса».
Кухни отстали и затерялись где-то в тылу. Люди были голодны и вместо воды собирали с обочин затоптанный, грязный снег. Кузнецов заговорил об этом с Дроздовским, но тот резко осадил его, заявив, что это в училище они были на равных, а теперь командир - он. «Каждое слово Дроздовского <…> поднимало в Кузнецове такое необоримое, глухое сопротивление, как будто то, что делал, говорил, приказывал ему Дроздовский, было упрямой и рассчитанной попыткой напомнить о своей власти, унизить его». Армия двинулась дальше, на все лады ругая пропавших где-то старшин.
В то время как танковые дивизии Манштейна начали прорыв к окружённой нашими войсками группировке генерал-полковника Паулюса, свежесформированная армия, в составе которой входила и дивизия Деева, по приказу Сталина была брошена на юг, навстречу немецкой ударной группе «Гот». Этой новой армией и командовал генерал Пётр Александрович Бессонов, немолодой замкнутый человек. «Он не хотел нравиться всем, не хотел казаться приятным для всех собеседником. Подобная мелкая игра с целью завоевания симпатий всегда претила ему».
В последнее время генералу казалось, что «вся жизнь сына чудовищно незаметно прошла, скользнула мимо него». Всю жизнь, переезжая из одной военной части в другую, Бессонов думал, что ещё успеет переписать свою жизнь набело, но в госпитале под Москвой ему «впервые пришла мысль, что его жизнь, жизнь военного, наверное, может быть только в единственном варианте, который он сам выбрал раз и навсегда». Именно там произошла его последняя встреча с сыном Виктором - свежеиспечённым младшим лейтенантом пехоты. Жена Бессонова, Ольга, просила, чтобы он взял сына к себе, но Виктор отказался, а Бессонов не настаивал. Теперь его мучило сознание, что он мог уберечь единственного сына, но не сделал этого. «Он всё острее чувствовал, что судьба сына становится его отцовским крестом».
Даже во время приёма у Сталина, куда Бессонова пригласили перед новым назначением, возник вопрос о его сыне. Сталин был прекрасно осведомлён о том, что Виктор входил в состав армии генерала Власова, да и сам Бессонов был с ним знаком. Тем не менее, назначение Бессонова генералом новой армии Сталин утвердил.
C 24 по 29 ноября войска Донского и Сталинградского фронтов вели бои против окружённой немецкой группировки. Гитлер приказал Паулюсу сражаться до последнего солдата, затем поступил приказ об операции «Зимняя гроза» - прорыве окружения немецкой армией «Дон» под командованием генерал-фельдмаршала Манштейна. 12 декабря генерал-полковник Гот нанёс удар в стык двух армий Сталинградского фронта. К 15 декабря немцы продвинулись на сорок пять километров к Сталинграду. Введённые резервы не смогли изменить обстановку - немецкие войска упорно пробивались к окружённой группировке Паулюса. Главной задачей армии Бессонова, усиленной танковым корпусом, было задержать немцев, а затем заставить их отступать. Последним рубежом была река Мышкова, после которой до самого Сталинграда простиралась ровная степь.
На КП армии, расположенном в полуразрушенной станице, произошёл неприятный разговор между генералом Бессоновым и членом военного совета, дивизионным комиссаром Виталием Исаевичем Весниным. Бессонов не доверял комиссару, считал, что его послали присматривать за ним из-за мимолётного знакомства с предателем, генералом Власовым.
Глубокой ночью дивизия полковника Деева начала окапываться на берегу реки Мышковой. Батарея лейтенанта Кузнецова вкапывала орудия в мёрзлую землю на самом берегу реки, ругая старшину, на сутки отставшего от батареи вместе с кухней. Присев немного отдохнуть, лейтенант Кузнецов вспомнил родное Замоскворечье. Отец лейтенанта, инженер, простудился на строительстве в Магнитогорске и умер. Дома остались мать и сестра.
Окопавшись, Кузнецов вместе с Зоей отправился в командный пункт к Дроздовскому. Кузнецов смотрел на Зою, и ему казалось, что он «видел её, Зою, <…> в уютно натопленном на ночь доме, за столом, покрытым к празднику чистой белой скатертью», в своей квартире на Пятницкой.
Командир батареи объяснил военную обстановку и заявил, что недоволен дружбой, которая возникла между Кузнецовым и Ухановым. Кузнецов возразил, что Уханов мог бы быть хорошим командиром взвода, если бы получил звание.
Когда Кузнецов вышел, Зоя осталась с Дроздовским. Он заговорил с ней «ревнивым и одновременно требовательным тоном человека, который имел право спрашивать её так». Дроздовский был недоволен тем, что Зоя слишком часто навещает взвод Кузнецова. Он хотел скрыть ото всех свои отношения с ней - боялся сплетен, которые начнут ходить по батарее и просочатся в штаб полка или дивизии. Зое горько было думать, что Дроздовский так мало любит её.
Дроздовский был из семьи потомственных военных. Его отец погиб в Испании, мать умерла в том же году. После смерти родителей Дроздовский не пошёл в детский дом, а жил у дальних родственников в Ташкенте. Он считал, что родители предали его и боялся, что Зоя тоже его предаст. Он требовал у Зои доказательств её любви к нему, но она не могла переступить последнюю черту, и это злило Дроздовского.
На батарею Дроздовского прибыл генерал Бессонов, который ждал возвращения разведчиков, отправившихся за «языком». Генерал понимал, что наступил переломный момент войны. Показания «языка» должны были дать недостающие сведения о резервах немецкой армии. От этого зависел исход Сталинградской битвы.
Бой начался с налёта «Юнкерсов», после которого в атаку пошли немецкие танки. Во время бомбёжки Кузнецов вспомнил об орудийных прицелах - если их разобьют, батарея не сможет стрелять. Лейтенант хотел послать Уханова, но понял, что не имеет права и никогда не простит себе, если с Ухановым что-то случится. Рискуя жизнью, Кузнецов пошёл к орудиям вместе с Ухановым и обнаружил там ездовых Рубина и Сергуненкова, с которыми лежал тяжело раненный разведчик.
Отправив разведчика на НП, Кузнецов продолжал бой. Вскоре он уже не видел ничего вокруг себя, он командовал орудием «в злом упоении, в азартном и неистовом единстве с расчётом». Лейтенант ощущал «эту ненависть к возможной смерти, эту слитость с орудием, эту лихорадку бредового бешенства и лишь краем сознания понимая, что он делает».
Тем временем немецкая самоходка спряталась за двумя подбитыми Кузнецовым танками и начала в упор расстреливать соседнее орудие. Оценив обстановку, Дроздовский вручил Сергуненкову две противотанковые гранаты и приказал подползти к самоходке и уничтожить её. Молодой и испуганный, Сергуненков погиб, так и не выполнив приказа. «Он послал Сергуненкова, имея право приказывать. А я был свидетелем - и на всю жизнь прокляну себя за это», - подумал Кузнецов.
К концу дня стало ясно, что русские войска не выдерживают натиск немецкой армии. Немецкие танки уже прорвались на северный берег реки Мышковой. Генерал Бессонов не хотел вводить в бой свежие войска, боясь, что у армии не хватит сил для решающего удара. Он приказал биться до последнего снаряда. Теперь Веснин понял, почему ходили слухи о жестокости Бессонова.
Перебравшись на КП Деева, Бессонов понял, что именно сюда немцы направили основной удар. Разведчик, найденный Кузнецовым, сообщил, что ещё два человека вместе с захваченным «языком» застряли где-то в немецком тылу. Вскоре Бессонову доложили, что немцы начали окружать дивизию.
Из штаба прибыл начальник контрразведки армии. Он показал Веснину немецкую листовку, где была напечатана фотография сына Бессонова, и рассказывалось, как хорошо ухаживают в немецком госпитале за сыном известного русского военачальника. В штабе хотели, чтобы Бесснонов неотлучно пребывал в КП армии, под присмотром. Веснин не поверил в предательство Бессонова-младшего, и решил пока не показывать эту листовку генералу.
Бессонов ввёл в бой танковый и механизированный корпуса и попросил Веснина поехать навстречу и поторопить их. Выполняя просьбу генерала, Веснин погиб. Генерал Бессонов так и не узнал, что его сын жив.
Единственное уцелевшее орудие Уханова замолчало поздним вечером, когда кончились снаряды, добытые у других орудий. В это время танки генерал-полковника Гота форсировали реку Мышкову. С наступлением темноты бой стал стихать за спиной.
Теперь для Кузнецова всё «измерялось другими категориями, чем сутки назад». Уханов, Нечаев и Чибисов были еле живы от усталости. «Это одно-единственное уцелевшее орудие <…> и их четверо <…> были награждены улыбнувшейся судьбой, случайным счастьем пережить день и вечер нескончаемого боя, прожить дольше других. Но радости жизни не было». Они оказались в немецком тылу.
Внезапно немцы снова начали атаковать. При свете ракет они увидели в двух шагах от своей огневой площадки тело человека. Чибисов выстрелил в него, приняв за немца. Это оказался один из тех русских разведчиков, которых так ждал генерал Бессонов. Ещё двое разведчиков вместе с «языком» спрятались в воронке возле двух подбитых бронетранспортёров.
В это время у расчёта появился Дроздовский, вместе с Рубиным и Зоей. Не взглянув на Дроздовского, Кузнецов взял Уханова, Рубина и Чибисова и отправился на помощь разведчику. Вслед за группой Кузнецова увязался и Дроздовский с двумя связистами и Зоей.
Пленного немца и одного из разведчиков нашли на дне большой воронки. Дроздовский приказал искать второго разведчика, несмотря на то, что, пробираясь к воронке, он привлёк внимание немцев, и теперь весь участок находился под пулемётным огнём. Сам Дроздовский пополз обратно, взяв с собой «языка» и уцелевшего разведчика. По дороге его группа попала под обстрел, во время которого Зою тяжело ранило в живот, а Дроздовского контузило.
Когда Зою на развёрнутой шинели донесли до расчёта, она была уже мертва. Кузнецов был как во сне, «всё, что держало его эти сутки в неестественном напряжении <…> вдруг расслабилось в нём». Кузнецов почти ненавидел Дроздовского за то, что тот не уберёг Зою. «Он плакал так одиноко и отчаянно впервые в жизни. И когда вытирал лицо, снег на рукаве ватника был горячим от его слёз».
Уже поздним вечером Бессонов понял, что немцев не удалось столкнуть с северного берега реки Мышковой. К полуночи бои приостановились, и Бессонов думал, не связано ли это с тем, что немцы использовали все резервы. Наконец, на КП доставили «языка», который сообщил, что немцы действительно ввели в бой резервы. После допроса Бессонову сообщили, что погиб Веснин. Теперь Бессонов жалел, что их взаимоотношения «по вине его, Бессонова, <…> выглядели не такими, как хотел Веснин и какими они должны были быть».
С Бессоновым связался командующий фронтом и сообщил, что четыре танковых дивизии успешно выходят в тыл армии «Дон». Генерал приказал атаковать. Тем временем адъютант Бессонова нашёл среди вещей Веснина немецкую листовку, но так и не осмелился сказать о ней генералу.
Минут через сорок после начала атаки бой достиг переломной точки. Следя за боем, Бессонов не поверил своим глазам, когда увидел, что на правом берегу уцелело несколько орудий. Введённые в бой корпуса оттеснили немцев на правый берег, захватили переправы и начали окружать немецкие войска.
После боя Бессонов решил проехать по правому берегу, взяв с собой все имеющиеся в наличии награды. Он награждал всех, кто остался в живых после этого страшного боя и немецкого окружения. Бессонов «не умел плакать, и ветер помогал ему, давал выход слезам восторга, скорби и благодарности». Орденом Красного Знамени был награждён весь расчёт лейтенанта Кузнецова. Уханова задело, что Дроздовскому тоже достался орден.
Кузнецов, Уханов, Рубин и Нечаев сидели и пили водку с опущенными в неё орденами, а впереди продолжался бой.
Ю. Бондарев - роман «Горячий снег». В 1942-1943 годах в России развернулась битва, которая внесла огромный вклад в достижение коренного перелома в Великой Отечественной войне. Тысячи простых солдат, дорогих кому-то, любящих и любимых кем-то людей не пощадили себя, кровью своей отстояли город на Волге, нашу будущую Победу. Бои за Сталинград длились 200 дней и ночей. Но мы сегодня вспомним лишь об одних сутках, об одном бое, в котором сфокусировалась вся жизнь. Об этом рассказывает нам роман Бондарева «Горячий снег».
Роман «Горячий снег» написан в 1969 году. Он посвящен событиям под Сталинградом зимой 1942 года. Ю. Бондарев говорит о том, что к созданию произведения его подвигла солдатская память: «Я вспомнил многое, что за протяженностью лет стал забывать: зиму 1942-го, холод, степь, ледяные траншеи, танковые атаки, бомбежки, запах гари и горелой брони… Конечно, если бы я не принимал участие в сражении, которое 2-я гвардейская армия вела в заволжских степях в лютый декабрь 42-го с танковыми дивизиями Манштейна, то, возможно, роман был бы несколько иным. Личный опыт и время, что пролегло между битвой и работой над романом, позволили мне написать именно так, а не иначе».
Это произведение не документальное, это военно-исторический роман. «Горячий снег» — рассказ об «окопной правде». Ю. Бондарев писал: «В окопную жизнь входит многое — от малых деталей — два дня кухню на передовую не привозили — до главных человеческих проблем: жизни и смерти, лжи и правды, чести и трусости. В окопах возникает необычных масштабов микромир солдата и офицера — радости и страданий, патриотизма и ожидания». Именно такой микромир представлен в романе Бондарева «Горячий снег». События произведения разворачиваются под Сталинградом, южнее блокированной советскими войсками 6-й армии генерала Паулюса. Армия генерала Бессонова отражает атаку танковых дивизий фельдмаршала Манштейна, который стремится пробить коридор к армии Паулюса и вывести ее из окружения. От успеха или провала этой операции в значительной степени зависит исход битвы на Волге. Время действия романа ограничено всего несколькими днями — это два дня и две декабрьские морозные ночи.
Объемность и глубина изображения создается в романе за счет пересечения двух взглядов на события: из штаба армии — генерала Бессонова и из окопов — лейтенанта Дроздовского. Солдаты «не знали и не могли знать о том, где начнется бой, не знали, что многие из них совершают перед боями последний марш в своей жизни. Бессонов же ясно и трезво определял меру приближающейся опасности. Ему известно было, что на Котельниковском направлении фронт едва держится, что немецкие танки за трое суток продвинулись на сорок километров в направлении Сталинграда».
В этом романе писатель проявляет мастерство и баталиста, и психолога. Характеры раскрываются у Бондарева широко и объемно — в человеческих взаимоотношениях, в симпатиях и антипатиях. В романе значимо прошлое персонажей. Так, прошлые события, фактически курьезные, определили судьбу Уханова: талантливый, энергичный офицер мог бы командовать батареей, но его сделали сержантом. Прошлое Чибисова (немецкий плен) породило в душе его бесконечный страх и определило тем самым все его поведение. Прошлое лейтенанта Дроздовского, смерть его родителей — все это во многом определило неровный, резкий, беспощадный характер героя. В отдельных деталях в романе престает перед читателем и прошлое санинструктора Зои, и ездовых — застенчивого Сергуненкова и грубоватого, нелюдимого Рубина.
Очень важным для нас является и прошлое генерала Бессонова. Часто думает он о своем сыне, 18-летнем мальчике, пропавшем на войне. Он мог бы спасти его, оставив при своем штабе, но не сделал этого. Смутное чувство вины живет в душе генерала. В ходе развития событий появляются слухи (немецкие листовки, донесения контрразведки) о том, что Виктор, сын Бессонова, попал в плен. И читатель понимает то, что вся карьера человека находится под угрозой. В ходе управления операцией Бессонов предстает перед нами как талантливый военачальник, умный, но жесткий человек, беспощадный порой к себе и окружающим. После битвы же мы видим его совсем иным: на лице его «слезы восторга, скорби и благодарности», он раздает награды оставшимся в живых солдатам и офицерам.
Не менее крупно выписана в романе и фигура лейтенанта Кузнецова. Он является антиподом лейтенанта Дроздовского. Кроме того, здесь пунктиром намечается любовный треугольник: Дроздовский — Кузнецов — Зоя. Кузнецов — храбрый, хороший воин и мягкий, добрый человек, страдающий от всего происходящего и мучающийся сознанием собственного бессилия. Писатель раскрывает нам всю душевную жизнь этого героя. Так, перед решающим сражением лейтенант Кузнецов испытывает чувство всеобщей объединенное — ти «десятков, сотен, тысяч людей в ожидании еще неизведанного скорого боя», в бою же он ощущает самозабвение, ненависть к своей возможной смерти, полную слитность с орудием. Именно Кузнецов и Уханов спасают после боя своего раненого разведчика, лежавшего прямо под боком у немцев. Острое чувство вины терзает лейтенанта Кузнецова, когда убивают ездового Сергуненкова. Герой становится бессильным свидетелем того, как лейтенант Дроздовский посылает Сергуненкова на верную смерть, и он, Кузнецов, ничего не может сделать в этой ситуации. Еще полнее образ этого героя раскрывается в его отношении к Зое, в зарождающейся любви, в том горе, которое испытывает лейтенант после ее гибели.
С образом Зои Елагиной связана лирическая линия романа. Эта девушка воплощает собой нежность, женственность, любовь, терпение, самопожертвование. Трогательно отношение бойцов к ней, также ей симпатизирует автор.
Авторская позиция в романе однозначна: русские солдаты совершают невозможное, то, что превышает реальные человеческие силы. Война же несет людям смерть и горе, что является нарушением мировой гармонии, высшего закона. Вот каким предстает перед Кузнецовым один из убитых бойцов: «…сейчас под головой Касымова лежал снарядный ящик, и юношеское, безусое лицо его, недавно живое, смуглое, ставшее мертвенно-белым, истонченным жуткой красотой смерти, удивленно смотрело влажно-вишневыми полуоткрытыми глазами на свою грудь, на разорванную в клочья, иссеченную телогрейку, точно и после смерти не постиг, как же это убило его и почему он так и не смог встать к прицелу».
Под Сталинград отправляли дивизию полковника Деева. В ее бравом составе была артиллерийская батарея, которой руководил лейтенант Дроздовский. Одним из взводов командовал Кузнецов - сокурсник Дроздовского по училищу.
В кузнецовском взводе было двенадцать бойцов, среди которых были Уханов, Нечаев и Чибисов. Последний побыл в гитлеровском плену, поэтому ему особо не доверяли.
Нечаев раньше работал моряком и очень любил девушек. Часто парень ухаживал за Зоей Елагиной, которая была батарейным санинструктором.
Сержант Уханов в мирное спокойное время трудился в уголовном розыске, а затем закончил то же учебное заведение, что и Дроздовский с Кузнецовым. Из-за одного неприятного случая Уханов не получил звания офицера, поэтому Дроздовский с пренебрежением относился к парню. Кузнецов же с ним дружил.
Зоя часто прибегала к вагончикам, где располагалась дроздовская батарея. Кузнецов подозревал, что санинструктор появлялась в надежде встречи с командующим.
Вскоре приехал Деев вместе с неизвестным генералом. Как оказалось, это был генерал-лейтенант Бессонов. Он потерял сына на фронте и вспоминал о нем глядя на юных лейтенантов.
Полевые кухни отставали, бойцы были голодные и ели снег вместо воды. Кузнецов попытался поговорить об этом с Дроздовским, но тот резко прервал разговор. Армия стала идти дальше, ругая старшин, которые где-то пропадали.
Сталин отправил деевскую дивизию на юг, чтобы задержать гитлеровскую ударную группу "Гот". Этой сформированной армией и должен был управлять Бессонов Петр Александрович, замкнутый и пожилой солдат.
Бессонов очень переживал по поводу пропажи сына. Супруга просила взять Виктора в свое войско, но юноша не захотел. Петр Александрович не стал заставлять его, а спустя время очень сильно жалел, что не уберег единственного ребенка.
В конце осени главной целью Бессонова было задержать фашистов, которые упорно пробирались к Сталинграду. Нужно было сделать так, чтобы немцы отступали. К армии Бессонова добавился мощный танковый корпус.
Ночью дивизия Деева начала готовить окопы на берегу Мышковой реки. Бойцы копали замерзшую землю и ругали начальников, которые отстали от полка вместе с армейской кухней. Кузнецов вспоминал родные места, дома его ждала сестра с матерью. Вскоре он с Зоей направился к Дроздовскому. Девушка нравилась парню и он представлял ее в своем уютном доме.
Санинструктор осталась тет-а-тет с Дроздовским. Командир упорно скрывал от всех их отношения, - не хотел сплетен и пересудов. Дроздовский считал, что погибшие родители его предали и не желал, чтобы Зоя также поступила с ним. Боец хотел, чтобы девушка доказала свою любовь, но пойти на некоторые шаги Зоя не могла себе позволить...
Во время первого боя налетели "Юнкерсы", затем начали атаковать фашистские танки. Пока шла активная бомбежка Кузнецов решил воспользоваться орудийными прицелами и вместе с Ухановым направился к ним. Там друзья нашли ездовых и умирающего разведчика.
Разведчика оперативно повезли на НП. Кузнецов самоотверженно продолжал воевать. Дроздовский отдал приказ Сергуненкову подбить самоходку и дал пару противотанковых гранат. Юный паренек не сумел выполнить распоряжение, был убит по пути.
В конце этого утомительного дня стало очевидно, что наша армия не сможет сдержать натиска вражеской дивизии. Фашистские танки прорывались на север реки. Генерал Бессонов дал приказ остальным биться до конца, новые войска привлекать не стал, оставив их для заключительного мощного удара. Веснин только сейчас осознал, почему все считали генерала жестоким..
Раненный разведчик сообщал, что несколько людей с "языком" находятся в тылу у гитлеровцев. Чуть позже генералу сообщили, что фашисты стали окружать армию.
Из основного штаба прибыл командующий контрразведки. Он протянул Веснину немецкую бумагу, где красовалось фото сына Бессонова и текст, где было описано как замечательно за ним присматривают в немецком военном госпитале. Веснин не верил в предательство Виктора и листовку отдавать пока генералу не стал.
Веснин погиб, когда выполнял просьбу Бессонова. Генерал так и не смог узнать, что его ребенок жив.
Снова началась внезапная немецкая атака. В тылу Чибисов выстрелил в какого-то человека, потому что принял его за врага. Но позже стало известно, что это был наш разведчик, которого так и не дождался Бессонов. Остальные разведчики вместе с немецким пленником прятались недалеко от поврежденных бронетранспортеров.
Вскоре прибыл Дроздовский с санинструктором и Рубиным. Чибисов, Кузнецов, Уханов и Рубин направились помогать разведчику. За ними следом пошли пара связистов, Зоя и сам командир.
"Языка" и одного разведчика быстро нашли. Дроздовский взял их с собой и отдал приказ искать второго. Немцы заметили группу Дроздовского и обстреляли - девушка получила ранение в область живота, а самого командующего контузило.
Зою спешно несли к расчету, но спасти не смогли. Кузнецов впервые плакал, парень винил в случившемся Дроздовского.
К вечеру генерал Бессонов осознал, что задержать немцев не удается. Но привели немецкого пленника, который рассказал, что им пришлось задействовать все резервы. Когда допрос закончился, генерал узнал о смерти Веснина.
Командующий фронтом связался с генералом, сообщив, что танковые дивизии благополучно идут в тыл армии "Дон". Бессонов отдал распоряжение атаковать ненавистного противника. Но тут кто-то из солдат обнаружил среди вещей погибшего Веснина бумагу с фотографией Бессонова-младшего, но отдать генералу побоялся.
Начался переломный момент. Подкрепление оттеснило фашистские дивизии на другой берег и стало окружать их. После битвы генерал забрал различные награды и отправился на правый берег. Все, кто героически выжил в бое получил награды. Орден Красного Знамени достался всем бойцам Кузнецова. Дроздовский тоже был награжден, что вызвало недовольство Уханова.
Сражение продолжалось. Нечаев, Рубин, Уханов и Кузнецов пили спирт, опустив в стаканы ордена...
Юрий Бондарев
ГОРЯЧИЙ СНЕГ
Глава первая
Кузнецову не спалось. Все сильнее стучало, гремело по крыше вагона, вьюжно ударяли нахлесты ветра, все плотнее забивало снегом едва угадываемое оконце над нарами.
Паровоз с диким, раздирающим метель ревом гнал эшелон в ночных полях, в белой, несущейся со всех сторон мути, и в гремучей темноте вагона, сквозь мерзлый визг колес, сквозь тревожные всхлипы, бормотание во сне солдат был слышен этот непрерывно предупреждающий кого-то рев паровоза, и чудилось Кузнецову, что там, впереди, за метелью, уже мутно проступало зарево горящего города.
После стоянки в Саратове всем стало ясно, что дивизию срочно перебрасывают под Сталинград, а не на Западный фронт, как предполагалось вначале; и теперь Кузнецов знал, что ехать оставалось несколько часов. И, натягивая на щеку жесткий, неприятно влажный воротник шинели, он никак не мог согреться, набрать тепло, чтобы уснуть: пронзительно дуло в невидимые щели заметенного оконца, ледяные сквозняки гуляли по нарам.
«Значит, я долго не увижу мать, - съеживаясь от холода, подумал Кузнецов, - нас провезли мимо…».
То, что было прошлой жизнью, - летние месяцы в училище в жарком, пыльном Актюбинске, с раскаленными ветрами из степи, с задыхающимися в закатной тишине криками ишаков на окраинах, такими ежевечерне точными по времени, что командиры взводов на тактических занятиях, изнывая от жажды, не без облегчения сверяли по ним часы, марши в одуряющем зное, пропотевшие и выжженные на солнце добела гимнастерки, скрип песка на зубах; воскресное патрулирование города, в городском саду, где по вечерам мирно играл на танцплощадке военный духовой оркестр; затем выпуск в училище, погрузка по тревоге осенней ночью в вагоны, угрюмый, в диких снегах лес, сугробы, землянки формировочного лагеря под Тамбовом, потом опять по тревоге на морозно розовеющем декабрьском рассвете спешная погрузка в эшелон и, наконец, отъезд - вся эта зыбкая, временная, кем-то управляемая жизнь потускнела сейчас, оставалась далеко позади, в прошлом. И не было надежды увидеть мать, а он совсем недавно почти не сомневался, что их повезут на запад через Москву.
«Я напишу ей, - с внезапно обострившимся чувством одиночества подумал Кузнецов, - и все объясню. Ведь мы не виделись девять месяцев…».
А весь вагон спал под скрежет, визг, под чугунный гул разбежавшихся колес, стены туго качались, верхние нары мотало бешеной скоростью эшелона, и Кузнецов, вздрагивая, окончательно прозябнув на сквозняках возле оконца, отогнул воротник, с завистью посмотрел на спящего рядом командира второго взвода лейтенанта Давлатяна - в темноте нар лица его не было видно.
«Нет, здесь, возле окна, я не усну, замерзну до передовой», - с досадой на себя подумал Кузнецов и задвигался, пошевелился, слыша, как хрустит иней на досках вагона.
Он высвободился из холодной, колючей тесноты своего места, спрыгнул с нар, чувствуя, что надо обогреться у печки: спина вконец окоченела.
В железной печке сбоку закрытой двери, мерцающей толстым инеем, давно погас огонь, только неподвижным зрачком краснело поддувало. Но здесь, внизу, казалось, было немного теплее. В вагонном сумраке этот багровый отсвет угля слабо озарял разнообразно торчащие в проходе новые валенки, котелки, вещмешки под головами. Дневальный Чибисов неудобно спал на нижних нарах, прямо на ногах солдат; голова его до верха шапки была упрятана в воротник, руки засунуты в рукава.
Чибисов! - позвал Кузнецов и открыл дверцу печки, повеявшей изнутри еле уловимым теплом. - Все погасло, Чибисов!
Ответа не было.
Дневальный, слышите?
Чибисов испуганно вскинулся, заспанный, помятый, шапка-ушанка низко надвинута, стянута тесемками у подбородка. Еще не очнувшись ото сна, он пытался оттолкнуть ушанку со лба, развязать тесемки, непонимающе и робко вскрикивая:
Что это я? Никак, заснул? Ровно оглушило меня беспамятством. Извиняюсь я, товарищ лейтенант! Ух, до косточек пробрало меня в дремоте-то!..
Заснули и весь вагон выстудили, - сказал с упреком Кузнецов.
Да не хотел я, товарищ лейтенант, невзначай, без умыслу, - забормотал Чибисов. - Повалило меня…
Затем, не дожидаясь приказаний Кузнецова, с излишней бодростью засуетился, схватил с пола доску, разломал ее о колено и стал заталкивать обломки в печку. При этом бестолково, будто бока чесались, двигал локтями и плечами, часто нагибаясь, деловито заглядывал в поддувало, где ленивыми отблесками заползал огонь; ожившее, запачканное сажей лицо Чибисова выражало заговорщицкую подобострастность.
Я теперича, товарищ лейтенант, тепло нагоню! Накалим, ровно в баньке будет. Иззябся я сам за войну-то! Ох как иззябся, кажную косточку ломит - слов нет!..
Кузнецов сел против раскрытой дверцы печки. Ему неприятна была преувеличенно нарочитая суетливость дневального, этот явный намек на свое прошлое. Чибисов был из его взвода. И то, что он, со своим неумеренным старанием, всегда безотказный, прожил несколько месяцев в немецком плену, а с первого дня появления во взводе постоянно готов был услужить каждому, вызывало к нему настороженную жалость.
Чибисов мягко, по-бабьи опустился на нары, непроспанные глаза его моргали.
В Сталинград, значит, едем, товарищ лейтенант? По сводкам-то какая мясорубка там! Не боязно вам, товарищ лейтенант? Ничего?
Приедем - увидим, что за мясорубка, - вяло отозвался Кузнецов, всматриваясь в огонь. - А вы что, боитесь? Почему спросили?
Да, можно сказать, того страху нету, что раньше-то, - фальшиво весело ответил Чибисов и, вздохнув, положил маленькие руки на колени, заговорил доверительным тоном, как бы желая убедить Кузнецова: - После, как наши из плена-то меня освободили, поверили мне, товарищ лейтенант. А я цельных три месяца, ровно щенок в дерьме, у немцев просидел. Поверили… Война вон какая огромная, разный народ воюет. Как же сразу верить-то? - Чибисов скосился осторожно на Кузнецова; тот молчал, делая вид, что занят печкой, обогреваясь ее живым теплом: сосредоточенно сжимал и разжимал пальцы над открытой дверцей. - Знаете, как в плен-то я попал, товарищ лейтенант?.. Не говорил я вам, а сказать хочу. В овраг нас немцы загнали. Под Вязьмой. И когда танки ихние вплотную подошли, окружили, а у нас и снарядов уж нет, комиссар полка на верх своей «эмки» выскочил с пистолетом, кричит: «Лучше смерть, чем в плен к фашистским гадам!» - и выстрелил себе в висок. От головы брызнуло даже. А немцы со всех сторон бегут к нам. Танки их живьем людей душат. Тут и… полковник и еще кто-то…
А потом что? - спросил Кузнецов.
Я в себя выстрелить не мог. Сгрудили нас в кучу, орут «хенде хох». И повели…
Понятно, - сказал Кузнецов с той серьезной интонацией, которая ясно говорила, что на месте Чибисова он поступил бы совершенно иначе. - Так что, Чибисов, они закричали «хенде хох» - и вы сдали оружие? Оружие-то было у вас?
Чибисов ответил, робко защищаясь натянутой полуулыбкой:
Молодой вы очень, товарищ лейтенант, детей, семьи у вас нет, можно сказать. Родители небось…
При чем здесь дети? - проговорил со смущением Кузнецов, заметив на лице Чибисова тихое, виноватое выражение, и прибавил: - Это не имеет никакого значения.
Как же не имеет, товарищ лейтенант?
Ну, я, может быть, не так выразился… Конечно, у меня нет детей.
Чибисов был старше его лет на двадцать - «отец», «папаша», самый пожилой во взводе. Он полностью подчинялся Кузнецову по долгу службы, но Кузнецов, теперь поминутно помня о двух лейтенантских кубиках в петлицах, сразу обременивших его после училища новой ответственностью, все-таки каждый раз чувствовал неуверенность, разговаривая с прожившим жизнь Чибисовым.
Ты, что ли, не спишь, лейтенант, или померещилось? Печка горит? - раздался сонный голос над головой.
Послышалась возня на верхних нарах, затем грузно, по-медвежьи спрыгнул к печке старший сержант Уханов, командир первого орудия из взвода Кузнецова.
Замерз, как цуцик! Греетесь, славяне? - спросил, протяжно зевнув, Уханов. - Или сказки рассказываете?