Язык любого народа - это его историческая память, воплощенная в слове. Тысячелетняя духовная культура, жизнь русского народа своеобразно и неповторимо отразились в русском языке, в его устной и письменной формах, в памятниках различных жанров - от древнерусских летописей и былин до произведений современной художественной литературы. И, значит, культура языкам культура слова предстает как неразрывная связь многих и многих поколений.
Родной язык - душа нации, первостепенный и наиболее очевидный ее признак. В языке и через язык выявляются такие важнейшие особенности и черты, как национальная психология, характер народа, склад его мышления, самобытная неповторимость художественного творчества, нравственное состояние и духовность.
Подчеркивая одухотворенность русского языка, К. Д. Ушинский писал: “В языке своем народ, в продолжение многих тысячелетий и в миллионах индивидуумов, сложил свои мысли и свои чувства. Природа страны и история народа, отражаясь в душе человека, выражались в слове. Человек исчезал, но слово, им созданное, оставалось бессмертной и неисчерпаемой сокровищницей народного языка... Наследуя слово от предков наших, мы наследуем не только средства передавать наши мысли и чувства, но наследуем самые эти мысли и эти чувства”.
Знать выразительные средства языка, уметь пользоваться его стилевыми и смысловыми богатствами во всем их структурном многообразии - к этому должен стремиться каждый носитель языка.
Защита и охрана природных богатств, здоровье народа осознаются теперь как важное общегосударственное дело. Охраняются и восстанавливаются памятники материальной культуры - часть духовного исторического наследия. Наш язык нуждается в таком же бережном подходе. Русский литературный язык надо беречь от засорения вульгаризмами и жаргонизмами, от стилистического “снижения” и стилевого “усреднения”, т. е. нивелировки или штампованности. Его надо оберегать от ненужных иноязычных заимствований, от разного рода неточностей и тем более - от ошибок и неправильностей, словом, от всего, что ведет к его оскудению, а следовательно, к обеднению или омертвению мысли.
Именно поэтому культура языка может и должна быть осмыслена в собственно экологическом аспекте - как часть здоровой окружающей “речевой среды существования”, освобожденной от ошибок и неточностей, нежелательной нивелировки и “дистиллированности”, негативно влияющих на жизнь языка, на общую духовность и нравственность.
Культура речи в ее традиционном понимании - это степень владения литературным языком (его нормами, стилистическими, лексическими и грамматико-семантическими ресурсами) в целях наиболее эффективного общения в различных условиях коммуникации. Экологический подход к вопросам культуры речи, речевого общения предполагает ответственное отношение к национальным языковым традициям, воспитание действенной любви к родному языку, заботу о его прошлом, настоящем и будущем. Все это и составляет существо экологического аспекта культуры речи, если понимать его широко и обобщенно.
Предметом лингвистической экологии является культура мышления и речевого поведения, воспитание лингвистического вкуса, защита и “оздоровление” литературного языка, определение путей и способов его обогащения и совершенствования, эстетика речи. Лингвоэкологический подход предполагает бережное отношение к литературному языку одновременно как к культуре и как к орудию культуры. Л. В. Щерба справедливо сравнивал язык, у которого разрушена стилистическая структура, с совершенно расстроенным музыкальным инструментом, “с той только разницей, что инструмент можно немедленно настроить, а стилистическая структура языка создается веками”. А ведь стоит задуматься и над тем, что всякое потерянное, искаженное или непонятое нами слово - это потерянный для нас мир, звено нашей культуры.
К сожалению, мы отучаемся от красоты слова, как отвыкаем от красоты и обустроенности своего дома, от красоты напевной русской мелодии, традиционного обряда... И так ли уж плохо стать на пути этого “отвыкания” сознательным охранителем родного языка, его красоты и образности? Конечно же, нет. Мы очень долго разбрасывали родные камни, не заботясь о будущем. Приходит время их собирать. Экология языка и - шире - экология культуры становится одной из актуальнейших задач современности, когда экологизация науки, поведения человека и самого мышления выступают важной приметой времени.
История самого термина (и понятия) экология восходит к 60-м годам XIX в Как известно, термин экология, или ойкология (от греч.oikos “жилище”, “место обитания” и logos “учение”) предложил в 1866 г известный немецкий естествоиспытатель Эрнст Геккель (1834-1919). Это был один из крупнейших биологов XIX в., реформатор науки, сторонник эволюционного учения Чарлза Дарвина. Им написана фундаментальная “Общая морфология организма” и многие другие работы. Одним из первых он предложил “родословное древо” всего животного мира и сформулировал знаменитый биогенетический закон, в соответствии с которым онтогенез (индивидуальное развитие особи) является как бы кратким повторением филогенеза (важнейших этапов эволюции всей группы, к которой эта особь относится).
В наши дни активно формируется экология культуры или, шире, духовная экология. Она связана с сохранением (или возрождением) накопленных ценностей, а также с рациональным регулированием технического прогресса, который не должен отрицательно влиять на человека. “Сохранение культурной среды - задача не менее существенная, чем сохранение окружающей природы. Если природа необходима человеку для его биологической жизни, то культурная среда столь же необходима для его духовной, нравственной жизни, для его “духовной оседлости”, для его привязанности к родным местам, для его нравственной самодисциплины...”.
Весьма образно и точно раскрыл содержание понятия “экология культуры” историк-археолог В. Л. Янин. По его словам, если выкорчевать дерево, то на его месте можно вырастить новое; но если мы разрушаем памятники культуры, стираем с географической карты исторические топонимические названия, то мы уничтожаем генетический код нашей исторической памяти. Такие потери разрывают связь времен и поколений и приводят в конечном счете к падению нравственности. К тому же, если памятники архитектуры можно восстановить (хотя это будет уже “новодел”, по терминологии реставраторов), то сгоревшие рукописи и утерянные книги невосстановимы.
Культура языка, речевая культура входит в экологию культуры как важная составляющая часть. В самом деле, ведь если культура - это совокупность достижений общества в области науки, просвещения, искусства и т. д., то закрепляются эти достижения, как правило (хотя и не исключительно), в языке и в слове. Связь общей культуры с такой формой языка, как его литературно обработанная, закрепленная в письменности и в устных образцах “культурная” разновидность (литературный язык),-совершенно несомненна. Возникший на определенном историческом этапе и в известных культурно-исторических условиях, литературный язык сам по себе служит свидетельством и показателем уровня духовного развития народа в тот или иной отрезок времени.
Надо сказать, что современная эпоха вносит немало нового в русский литературный язык наших дней, особенно в такие его области, как лексика и фразеология, сочетаемость слов, их стилистическая окрашенность и т. п.
Среди факторов и условий развития современного русского языка (внутренних и внешних) можно, на наш взгляд, особо выделить три. Воздействия на повседневную “речевую среду” каждого из них и неравнозначны, и неоднозначны одновременно.
Во-первых, это общенародность литературного языка, которая приводила и приводит к постоянному обновлению литературных норм, к их освобождению от устарелых элементов и черт, противоречащих духу народной речи, тенденциям общеязыкового развития,- в сторону демократизации.
Во-вторых, это широкое и активное приобщение современного образованного читателя к творчеству таких писателей, как В. Набоков, Б. Зайцев, И. Шмелев, М. Алданов, знакомство с трудами Н. Бердяева, С. Булгакова, П. Струве, П. Сорокина, В. Розанова, Г. Федотова, Е. Трубецкого, П. Флоренского, Д. Андреева и мн. др. Все это, безусловно, влияет на современный литературный язык, поднимая его авторитет, воспитывая языковой вкус говорящих и пишущих.
Наконец, это расцвет всех жанров современной публицистики, развитие средств массовой информации, непосредственно отражающих дыхание времени, активные процессы, происходящие и в обществе, и в языке. Здесь же надо сказать и о развитии различных видов и жанров устной общественной речи, ищущих себе опору в традициях национального русского красноречия, в образцах ораторского мастерства прошлого и настоящего.
В современном литературном языке происходит интенсивное сближение традиционных книжно-письменных и устных средств с обиходно-разговорной стихией, городским просторечием, социальными и профессиональными диалектами. Однако известное раскрепощение литературных норм не должно приводить к их расшатыванию или стилистическому снижению. В качестве нормального и неизбежного процесса такое раскрепощение создает условия для богатства и разнообразия всех выразительных средств и, следовательно, для совершенствования речевой культуры. Вместе с тем, нам хорошо известно, что современная устная и письменная речь стилистически снижается и огрубляется Язык художественной литературы испытывает тенденции к безликости и стандартности (включая стандарты новейшего модернизма и андерграунда) Язык науки страдает от ненужной усложненности, обилия не всегда оправданных иноязычных заимствований в области терминологии Публицистика подчас грешит многословием, невнятностью и невыразительностью Законную тревогу общественности вызывают хлынувшие в нашу печать арготические элементы, однообразно употребляемые для “оживления” текстов. Например: качать права, в законе (часто в заголовках статей),вешать лапшу на уши, пудрить мозги, на халяву, тусоваться и мн. др. Такое нарочитое огрубление речи, конечно, не имеет прямого отношения к нормальным процессам демократизации литературного языка и является, скорее, отражением и показателем недостаточно высокого уровня речевой и общей культуры говорящих и пишущих, отсутствия языкового вкуса.
Состояние современного литературного языка волнует писателей, журналистов, ученых, широкие круги образованных людей, всех, кому небезразличны судьбы русской речи, кто всерьез озабочен состоянием ее культуры.
На современном этапе развития науки все очевиднее становится необходимость комплексного изучения языковых и социокультурных процессов в их функциональном взаимодействии в ходе исторического развития общества. Целесообразность подобного подхода обусловлена, в частности, невозможностью рассмотрения целого ряда важнейших языковых явлений в отрыве от условий функционирования общества, развития его культуры. Соответственно учет языкового контекста имеет большое значение для адекватного освещения вопросов, находящихся в поле зрения таких смежных научных дисциплин, как культурология, социология, история и т.д.
Изучение вопроса о соотношении феноменов «язык» и «культура» во многом затруднено отсутствием четкого и непротиворечивого определения понятия «культура», разработанного понятийно-терминологического аппарата. Специалисты насчитали не менее 600 определений культуры, однако разброс в интерпретации объема понятия «культура» в них настолько велик, что некультурологу весьма непросто сориентироваться в этом море дефиниций, в силу чего зачастую ему приходится в конечном итоге довольствоваться обыденным представлением о культуре. Не вдаваясь в детали этих определений, отметим, что культура в них нередко отождествляется либо со всей совокупностью духовных и материальных ценностей, созданных человеком, и т.п. Соответственно варьируется и представления о роли языка в культурном процессе (ср.: часть/ элемент/ инструмент/ форма и пр. культуры). В целом диапазон оценок включает либо полное растворение языка в культуре (причем языку нередко неправомерно приписывается лишь сугубо инструментальная роль), либо, напротив, отрицание прямой взаимосвязи обоих феноменов. Не можем не заметить, что ведущиеся по этому поводу дискуссии зачастую носят схоластический характер.
Из широкого круга вопросов, охватываемых проблемой «Язык и культура», наиболее разработанными в настоящее время являются лишь некоторые аспекты, касающиеся, например, роли языка в художественном творчестве, а также «отражательной» или «познавательной» функции языка. В последнем случае исследователи обычно оперируют расширительным пониманием культуры как совокупности материальных и духовных ценностей, созданных человеком. Причем язык рассматривается как своего рода «слепок» того или иного культурного слоя, как исторически изменчивый набор обозначений, фиксирующих культурный прогресс общества, его историческую эволюцию. Иными словами, язык фиксирует цивилизационные напластования, многие из которых являются предметом специальных этимологических разысканий.
При написании настоящей работы мы ставим перед собой задачу рассмотреть в определенном ракурсе проблему взаимодействия языка и культуры в истории этноса, отнюдь не претендуя на сколько-нибудь исчерпывающее освещение этой комплексной и многоаспектной темы. При этом особый интерес для нас представляли вопросы, существенные для понимания рада конвергентных и дивергентных процессов, сопровождающих формирование поли- и монокультурных этнических общностей.
Исходным был системно-функциональный подход к феноменам «язык» и «культура». В своем понимании феномена культуры мы руководствовались концепцией, согласно которой культура является системой духовного освоения действительности, включающей производство, хранение, распределение и потребление духовных ценностей.
При сравнении обеих систем мы обращали особое внимание на их сущностные, т.е. субстанциональные, и функциональные параметры.
В нашем представлении оба феномена - язык и культура - являются автономными, но вместе с тем тесно взаимодействующими знаковыми системами, соотнесенными с мышлением и коммуникацией. Следует, однако, подчеркнуть несколько важных моментов:
Обе системы имеют комплексный характер, так как они используют некоторое множество знаковых систем;
Знаковые системы, характерные для языка, являются изофункциональными, однородными. Они манифестируются в виде различных форм существования этнического языка (литературный язык, обиходно-разговорная речь и пр.), используемых как в звуковой, так и в графической реализации. В силу этого можно говорить о гомогенности языка как системы в целом;
Знаковые системы, используемые в культуре, весьма разнообразны и неоднородны, они существенно отличаются друг от друга. Так, в работах М. Кагана называются как рядоположенные (что, на наш взгляд, весьма спорно, если учесть несопоставимую значимость сравниваемых компонентов) такие «языки», как кинетический, звукоинтонационный, вербальный, звуковая сигнализация, иконический язык. Разнородность этих «языков» позволяет говорить о гетерогенности культуры как феномена;
Оба феномена, как уже отмечалось, тесно связаны с мышлением и коммуникацией, однако значимость этой взаимосвязи, ее удельный вес существенно отличаются друг от друга. Так, коммуникативная функция безусловно превалирует в языке, является его доминирующим функциональным назначением. В культуре, напротив, преобладает функция эстетическая, прежде всего это установка на эстетическое самовыражение личности, творца. В каком-то смысле автор может быть индифферентен к тому, как будет воспринято современным массовым потребителем его произведение, найдет ли оно своих почитателей либо, напротив, предвосхитит будущий виток в развитии культуры и соответственно не будет понято современниками. Таким образом, с определенной долей условности можно говорить о том, что в языке как феномене преобладает установка на массового адресата, в то время как в культуре более ценится элитарность, а не массовость (ср. отношение к массовой культуре, тиражирующей некоторые стереотипы на «потребу» публике). Справедливости ради следует, впрочем, отметить, что оппозиция «массовость-элитарность» в какой-то мере правомерна и для языка как токового. Мы имеем в виду особую престижность, элитарность литературного языка, изначально имевшего узкую социальную базу. Так, например, в древнечешский период, по мнению ученых, всего лишь два-три процента носителей чешского языка были грамотными, т.е. могли в той или иной мере владеть нормой литературного идиома: это было духовенство, позже к их числу присоединились феодалы, высшее бюргерство и т.п. Далее, культивирование литературного языка, целенаправленно осуществляемое его кодификаторами, также отражает своеобразный языковой эстетизм (языковая культура), принципы которого меняются в зависимости от действующих речевых канонов. Так, в эпоху чешского Возрождения намеренно культивировалось значительное отличие поэтического языка (как в прозе, так и в поэзии) от языка разговорного, языка «улицы». Впоследствии на протяжении длительного времени, во всяком случае вплоть до первой половины XX в., действовало правило следования образцовой речи так называемого хорошего автора. Примечательно, что по словам чешского реализма, Я. Неруда, настойчиво добивался от чешской общественной элиты, чтобы она использовала в своем непринужденном общении отнюдь не обиходно-разговорный, а литературный язык со всеми его атрибутами. Практика современной языковой коммуникации убедительно показывает, насколько безуспешными были эти попытки: языковая эстетика все в большей степени тяготеет к разговорности, экспрессивности, а отнюдь не к рафинированной литературной норме. Ныне практически во всех славянских языках в качестве своего рода «эталонной речи» утверждается язык средств массовой коммуникации, публицистики. Проявлением элитарности, своего рода социальной маркированности было и намеренное использование иностранного языка, скажем французского, в аристократической среде России, немецкого - в среде чешской знати и богатого мещанства. Впрочем, с течением времени использование социально маркированных идиомов стало утрачивать свою кажущуюся притягательность. Социальная база литературного языка существенно расширилась;
Как в языке, так и в культуре действует сходная коммуникативная цепочка: генератор (коммуникатор), порождающий определенный текст (причем, как справедливо отмечает П. Зима, не всякий порождаемый текст есть произведение культуры и не всякое произведение культуры воплощается с помощью языковых средств) – каналы коммуникативной связи, обусловливающие как синхронную, так и диахронную трансляцию текста, - адресат/ реципиент/ коммуникант как финальный пункт коммуникативной цепочки. Несмотря на то что технические возможности современных каналов коммуникативной связи допускают использование для фиксации, хранения и передачи информации различных семиотических систем, а также их комбинаций, преимущества языковой знаковой системы неоспоримы. Это обусловлено такими ее свойствами, как универсальность, способность к постоянному развитию, совершенствованию, стабильность (гибкая), полисемантичность (что важно для экономии языковых знаков), богатсво выразительных средств, высокая степень аналогичности в репродукции схем, что способствует оперативной «расшифровке» информации, и т.п. Важно, однако, подчеркнуть, что при коммуникативном, осуществляемом с помощью языковых средств, особое значение имеет соответствие языковой компетенции обоих участников коммуникативного акта, предполагающей не только знание нормы употребляемого языкового идиома, но и умение его адекватно использовать сообразно существующему коммуникативному стандарту. В противном случае может возникнуть коммуникативный сбой, своего рода коммуникативный шок у адресата, которому предназначается информация (чаще всего это происходит при необоснованном нарушении нормы в случаях престижного, эталонного речевого употребления: ср. ошибки в речи дикторов радио- и телевещания, в публичных высказываниях государственных деятелей и т.п.) Иными словами, коммуникатор «кровным образом» заинтересован в том, чтобы порождаемая им информация быстро, без потерь, с адекватной реакцией была воспринята адресатом. Напомним, что в культуре, как уже отмечалось, фактор подобной взаимной компетентности не столь актуален.
Квалифицируя язык и культуру как автономные системы, отличающиеся друг от друга как в субстанциональном, так и в функциональном отношении, следует иметь в виду их тесное взаимодействие, как опосредованное, так и непосредственное. В первом случае мы имеем в виду, что оба феномена соотнесены с мышлением и соответственно через эту связь соединены опосредованно друг с другом. Являясь неотъемлемым компонентом мышления, т.е. логико-рационального осмысления мира. Язык принимает участие во всех видах духовного производства, независимо от того, используют ли они слово в качестве непосредственного орудия творчества. Материализуя общественное сознание, языковая знаковая система является носителем, а следовательно, и хранителем информации, т.е. тех или иных понятий и суждений об окружающем мире. Заметим, что диапазон этой информации практически безграничен: от логико-рационального до чувственно-эмоционального восприятия мира. Появлению соответствующего языкового наименования, т.е. знака, предшествует сложный процесс препарации и классификации понятия в соответствии с выразительными возможностями конкретного языка.
Тесно взаимодействуя друг с другом, оба феномена имеют большую зону пересечения в силу того, что язык является одним из важнейших способов объективации, экстериоризации культуры, выполняет в ней существеннейшую эстетическую функцию. Следует, однако, учесть, что равно как и культура имеет неязыковую сферу ее реализации, так и язык используется не только в культуре, но и гораздо шире - в системе общественной коммуникации в целом.
В культурологической литературе, как уже отмечалось, превалирует квалификация языка как инструмента культуры. Вряд ли нужно специально доказывать, что это обедняет значимость языка в художественной творчестве, где его роль куда более сложна и многогранна. Прежде всего язык делает возможным полное протекание культурного цикла, то есть упомянутую выше коммуникативную цепочку: духовное производство - хранение и трансляцию (как по горизонтали, так и по вертикали) духовных ценностей – и, наконец, их потребление. Особенно очевидна значимость языка в вербальных вида творчества, и прежде всего в художественной литературе, где языковые средства выполняют важную эстетическую функцию, являются органичной составной частью структуры произведения, играют важную роль при воплощении художественного образа.
Язык и культура – вот что характеризует любой этнос, на какой бы стадии эволюции он ни находился. Они объединяют и роднят членов этноса перед силами природы и перед другими этносами. Язык и культура отличают один этнос от другого, и вместе с тем через них открываются способы общения и даже сближения разных этносов.
До сих пор язык и культура никогда не были единообразными сущностями. Они жили вместе со своими народами. Они постепенно изменялись, превратившись у современных народов в иерархии или в системы разновременных состояний.
Обычно попытки решить проблему взаимоотношения языка и культуры в лингвистике опираются на частнонаучные методологические представления языковедов и на частнонаучные представления культурологов.
Традиционным способом решения этой проблемы является подход к чисто лингвистическим задачам при использовании некоторых представлений о культуре. Первой попыткой такого рода были работы А.А. Потебня, особенно его книга «Мысль и язык», затем следует назвать работы Ш. Балли и Ж. Вандриеса. Результаты попыток решения проблемы языка и культуры в первую очередь зависят от представлений о языке и культуре, которыми обладает исследователь. Обычно разобраться в этой проблеме пытались лингвисты, для которых культурологические знания были всегда в известной мере периферийными. Попытка одновременного использования и лингвистического и культурологического подходов для выработки общеметодологических целей можно назвать совместную работу, проведенную под эгидой Мичиганского университета в 1951/52 учебных годах 16 специалистами, руководимыми Ч. Стивенсоном, итогом которой была коллективная монография «Язык, мышление, культура» под редакцией П. Хенле.
Одна из попыток ответить на вопрос о влиянии отдельных фрагментов (или сфер) культуры на функционирование языка в обществе оформилась в функциональную стилистику Пражской школы и современную социолингвистику. Другая частная задача, решаемая в рамках проблемы языка и культуры, - влияние культурного окружения личности на формирование ее языка в онтогенезе. Различное владение литературной нормой национального языка определяет место на социальной лестнице. В этой связи нужно упомянуть работы Б. Бернстайна.
Решение проблемы влияния культуры на речевой онтогенез личности путем сопоставления национальных культур и национальных языков аналогично тому, которое предлагается теорией лингвистической относительности Сепира-Уорфа. В последнее время этнопсихолингвистика, возникшая в психолингвистике как ее специализированная часть, пытается предложить решения национально-культурной специфики речевого и неречевого общения.
Психолингвистика изучает универсальный внутренний психический механизм производства и восприятия речи, а этнопсихолингвистика пытается исследовать наблюдаемые формы функционирования этого механизма, реализуемые всегда в национальном языке и национальной культуре.
Стремление рассматривать язык и культуру в их единстве, точнее, в их взаимосвязи основывается на их явно или неявно постулируемом онтологическом единстве. Для решения проблемы языка и культуры в общем виде или в форме частных задач необходимо установить формы объективного единства языка и культуры. Представляется возможным проблему онтологического единства языка и культуры решить в виде ряда подпроблем: интегративные связи языка и культуры
В коммуникативных процессах;
В онтогенезе (формирование языковой способности в системе высших психических функций, передача человеческих способностей в пространстве и времени);
В филогенезе (формирование общественного, родового человека).
В качестве исходного положения для решения онтологического единства языка и культуры можно взять утверждение, что интеграция языка и культуры осуществляется при помощи некоторого промежуточного образования, входящего как в язык, так и в культуру. Такой промежуточный элемент, обеспечивающий онтологические единство языка и культуры, имеется – это идеальное, входящее в язык в виде значения языковых знаков и существующее в культуре опосредованно (превращенно) – в форме предметов культуры, т.е. в опредмеченной форме, и в деятельностной форме, т.е. в форме деятельности, и непосредственно – в образе результата деятельности и в образе адекватной деятельности, ведущей к этому результату. Итак, идеальное - это интегрирующее язык и культуру образование, это форма существования объективного единства языка и культуры.
Прежде чем рассмотреть методологические схемы решения проблемы языка и культуры, укажем на частные вопросы, в которые эта проблема трансформируется в лингвистике. Эти вопросы в обобщенном (и неизбежно огрубленном) виде могут быть сформулированы так: включен ли язык в культуру, и если да, то как? Включена ли культура в язык, и если да, то как?
На первый вопрос можно ответить утвердительно, так как тело знака (означающее) является культурным предметом, в форме которого опредмечена языковая и коммуникативная способность человека, значение знака – это также культурное образование, которое возникает только в человеческой деятельности. Язык, с одной стороны, артефакт, используемый в онтогенезе для формирования языковой и коммуникативной способности в речевой деятельности, которая представляет собой единство процессов опредмечивания этих способностей в форме тел языковых знаков и рапредмечивания, когда на тела языковых знаков направлена адекватная форме тел знаков речевая деятельность (говорение, слушание, письмо, чтение). С другой стороны, в ходе многократных повторений распредмечивания тел языковых знаков, в форме которых опредмечены языковая и коммуникативная способности, последние, переходя в деятельностную форму, закрепляются в теле человека (не опредмечиваясь, так как форма тела человека при этом не изменяется) как умение и навыки осуществления речевых действий. Следовательно, язык не целиком входит в культуру, нуждаясь в таком природном предмете, как тело человека. Иначе говоря, язык для своего существования, т.е. для передачи от одного поколения к другому умений и навыков говорения и слушания, нуждается во внешних по отношению к телу человека культурных предметах, в форме которых застыли (опредметились) эти умения и навыки. Следовательно, язык, существуя в опредмеченном виде в телах языковых знаков и в форме умений и навыков в теле человека, имеет две формы проявления: культурную - тело языкового знака и природную- тело человека.
На второй вопрос также можно ответить утвердительно, так как содержание коммуникации - это знания о культурных предметах; если это будут не культурные, а природные предметы, не вовлеченные непосредственно в деятельность, можно легко показать, что они становятся предметами коммуникации, только будучи познанными (в той или иной форме), т.е. соотнесенные с эталонами восприятия, сформированными в культуре. Кроме того, цели коммуникантов - производное их деятельности. И, наконец, культура включена в язык в том смысле, что вся культура может быть отображена (смоделирована) в тексте.
Итак, онтологическое единство языка и культуры обеспечивается идеальным, входящим как в язык, так и в культуру. Так как идеальное возникает только в деятельности человека, то онтологическая картина, в которой может быть вычленено и исследовано идеальное - звено, интегрирующее язык в культуру, - может быть только деятельностной онтологической картиной. В соответствии с деятельностной онтологией идеальное возникает только у человека, совершающего определенную деятельность, и возникает в форме образа результата деятельности, т.е. в форме, которую примет объект деятельности в процессе воздействия на него.
Такое представление об идеальном как необходимом элементе любой целенаправленной деятельности было обосновано А.Н. Леонтьевым и Э.В. Ильенковым. Понимание идеального связано у них с предметной деятельностью, в которой идеальное возникает как ее необходимый момент. Потребление и производство предмета в производственной деятельности связано с необходимостью его идеального представления как результата деятельности. Э.В. Ильенков писал по этому поводу: «В виде активной, деятельной способности человека как агента общественного производства предмет как продукт производства существует идеально, т.е. как внутренний образ, как потребность, как побуждение и цель человеческой деятельности. Идеальное есть поэтому не что иное, как форма вещи, но вне этой вещи, а именно в человеке, в виде формы его активной деятельности».
Общественному человеку идеальный образ задан обществом как образ потребности, потребного результата, продукта деятельности, т.е. идеальное существует для человека как момент деятельности. Здесь можно опереться на мысль К. Маркса: «И если ясно, что производство доставляет потреблению предмет в его внешней форме, то столь же ясно, что потребление полагает предмет производства идеально как внутренний образ, как потребность, как влечение и как цель».
Итак, деятельность в начале своего развертывания содержала идеальное только в форме образа результата, и этот образ был достоянием сознания субъекта деятельности. В процессе достижения результата субъект приспосабливает деятельность к свойствам субстанции природного объекта, превращаемого в культурный предмет, ориентируясь при этом также и на образ результата. Эти два ограничения - свойство субстанции природного объекта и образ результата - вынуждают субъекта использовать адекватную этим ограничениям форму деятельности. Следовательно, уже в процессе деятельности в сознании субъекта формируется представление об адекватной деятельности, т.е. формируется ее идеальный образ. Очевидно, что таким путем в процессе деятельности у субъекта сформировался новый образ сознания. Если до начала деятельности в сознании субъекта был уже один идеальный образ (кстати, сформированный также в деятельности, но в другой, ранее совершенной) о предмете культуры, то в самой деятельности формируется еще один новый образ сознания в деятельностной форме существования предмета культуры.
Э.В. Ильенков показал, что идеальное как образ потребного результата существует в общественно-определенной форме деятельности, направленной на достижение этого результата: «Идеальное непосредственно существует только как форма (способ, образ) деятельности общественного человека (т.е. вполне предметного, материального существа), направленной на внешний мир». Кроме того, идеальное существует и как опирающаяся на слова, язык деятельностная способность воссоздать потребный предмет, а также как внутренний образ, зафиксированный в теле человека (в телесно- вещественных структурах мозга) и в теле языка.
Важно подчеркнуть, что мир идеальных объектов, т.е. мир значений, формируемый в деятельности, не существует не только вне общественного человека, но он не существует также и вне системы других форм проявления деятельности. Именно поэтому мир идеальных объектов, существуя при опоре на тела языковых знаков (т.е. как мир языковых значений), умопостижим при восприятии речи только как реальный мир, преобразованный в человеческой деятельности.
Деятельность, направленная на природный предмет, превращает его в продукт (культурный предмет) и начинает существовать в нем в снятой, опредмеченной форме, т.е. деятельность существует как процесс, как продукт и идеально как представление о форме деятельности общественного человека, застывающей в продукте, как образе результата.
Продукт труда - это суть предмета культуры. Развивая это положение, В.М. Межуев обосновывает связь деятельности и культуры: «Согласно марксистскому пониманию деятельности как чувственно-практической деятельности, любая историческая форма этой действительности должна рассматриваться не как независимое от человека природное тело, а как предметное воплощение его субъективности, то есть исходящей от него как от субъекта деятельности активности. Именно в этом своем качестве (в качестве предмета, средства и результата человеческой деятельности) действительность и раскрывается в историческом познании как особая сфера - сфера культуры».
Для нас из анализа связи деятельности и предметной культуры самый важный вывод состоит в том, что и деятельность, и предметы культуры содержат в себе идеальное в прямом или снятом виде.
Форма предмета культуры, существовавшая перед началом деятельности идеально в виде образа результата, может также существовать идеально в виде значения слова, опираясь на другой чувственно воспринимаемый предмет (например, слово). В анализе связи деятельности, культуры и языка существенно, что идеальное, возникнув в деятельности культуры и языка существенно, что идеальное, возникнув в деятельности (а для формирования способностей ее совершения у каждого поколения людей нужны культурные предметы), начинает использоваться в общении, ассоциируясь с другими предметами, которые употребляются не в своей предметной, а в символической, знаковой функции. Таким образом, идеальное являясь в деятельности, «передается» языку для обеспечения общения: общность значения у коммуникантов позволяет им указывать при помощи тела знака, произнесенного или написанного, на это значение, находящееся в сознании каждого общающегося.
Общность деятельности и культуры, создаваемая идеальным, обосновывается также в представлении о культуре как средстве саморазвития человека и о деятельности как единстве опредмечивания/ распредмечивания. Предмет культуры, т.е. природный предмет, ставший продуктом деятельности, наряду «со своими полезными свойствами одновременно сохраняет в себе, предметно воспроизводит и саму человеческую способность, создавшую его». Предмет культуры может быть потреблен, т.е. просто использован благодаря своим полезным свойствам, а может быть распредмечен, в результате чего у человека формируется способность создавать подобные предметы, которая для передачи ее внегенетическим путем в пространстве и времени была опредмечена в конкретной форме.
Процессы производства и потребления предметов культуры описываются категориальной парой понятий опредмечивания/ распредмечивания.
Человеческая способность, которая в процессе деятельности переходит в свое деятельностное состояние, т.е. в форму определенной деятельности, затем застывает в снятом, непрямом, превращенном виде в форме предмета - продукта деятельности. В такой опредмеченной форме способность человека как общественного человека транслируется в пространстве и времени и может быть сформирована у другого человека в ходе деятельности распредмечивания. Распредмечивание застывшей в форме предмета человеческой способности происходит тогда, когда на предмет направлена так называемая адекватная форме предмета деятельность, в которой только и может быть сформирована человеческая способность.
Эти процессы опредмечивания и распредмечивания человеческих способностей включают в себя и язык, так как всегда происходят в общении, опирающемся на связь идеального с телами языковых и неязыковых знаков.
Речевые тексты как знаковые носители идеального всегда сопровождают его существование в предметной деятельности. Введение деятельностной, предметной и знаковой форм существования идеального усложняет представления лингвистов о функциях речевых текстов, позволяет создать методологические основания для решения проблемы языка и культуры.
Речевые тексты, объясняемые в понятиях опредмечивания/ распредмечивания, представляют собой сложнейшие образования. С одной стороны, они суть предмета, в форме которых опредмечены некоторые способности человека, а с другой - это знаковые образования, в которых зафиксированы, но не опредмечены, не запечатлены в самой форме знаков идеальные образования, на которые языковые знаки только указывают косвенно, непрямо, превращенно. Для распредмечивания речевого текста необходимы лингвистические знания, а для распредмечивания предметов, на которые указывается в тексте, требуются также и энциклопедические знания. Различие двух видов знаний, необходимых для понимания текста уже давно в разной форме осознается в лингвистике. Эта двойственная противоречивая характеристика речевых текстов, впрочем, свойственна всем знакам.
Какие же способности человека опредмечены в речевых текстах? В текстах опредмечены речевые умения и навыки (говорение, слушание, письмо, чтение). Овладевая отдельными видами речевой деятельности, человек переводит в действующую форму человеческие способности, опредмеченные в речевых текстах, и присваивает эти способности в виде речевых умений и навыков. Совершенно очевидно, что распредмечивание речевых текстов с целью присвоения человеческих способностей происходит на стадии формирования умений и навыков, когда тексты служат учебным материалом, а затем речевые тексты, вернее, их формы служат скорее предметом потребления (а не распредмечивания), в процессе которого только поддерживаются сформированные речевые умения и навыки.
В качестве предварительного вывода представляются обоснованными следующие утверждения.
Тела языковых знаков (означающие) в устной и письменной форме являются культурными предметами, в форме которых опредмечены способности человека к производству и восприятию языковых знаков.
Идеальное в качестве побочного продукта деятельности генетически не связано с языком, но обусловливает онтологическое единство языка и культуры, будучи “передано” из деятельности в общение, для которого оно создает предпосылку (в виде общности сознаний коммуникантов) взаимопонимания в ходе манипулирования телами знаков в межсубъектном пространстве в качестве средств указания на общие для обоих коммуникантов образы сознания. Речевые высказывания (тексты) являются культурными предметами в своей субстанциональной форме (и звуковой, и письменной). В текстах опредмечены способности строить речевую цепочку и способности организовать речевые общение (привлечь внимание собеседника; сориентироваться в нем, в его качествах; ориентировать собеседника в себе, в своих качествах, целях и мотивах общения; заинтересовать сообщением; сориентировать его в совместной посткоммуникативной деятельности, ради которой осуществлялось общение, и мотивировать ее). Функция текстов в общении (и культуре в целом) - задать слушающему (читающему) некоторую совокупность правил их смыслового восприятия, точнее, дать для распредмечивания культурный предмет побочным продуктом этого распредмечивания является образ текста, проекция текста, т.е. ментальное образование, называемое обычно содержанием текста, которое к языку никакого отношения не имеет, а является идеальной формой существования культурных предметов, описанных в тексте.
До этого шла речь о текстах, в которых отображались идеальные образования, возникающие в процессах опредмечивания/ распредмечивания, т.е. в деятельности. Но кроме деятельности есть активность, когда люди воздействуют не на предметы, - это общение. Здесь передаются от одного человека к другому способности к общению, закрепляющиеся в теле человека в виде умений и навыков общения. В отличие от предметов, в форме которых застывает действующая способность, в человеке способность к общению не фиксируется в изменениях формы его тела в однозначном виде, хотя такого влияния полностью отрицать нельзя. Поэтому человек не может служить для другого человека в качестве объекта для распредмечивания; передача способности к общению чаще всего происходит путем демонстрации действующей способности, т.е. образцов общения, в виде описания этих образцов в знаках, хотя часто используется способ передачи способности, заимствованный из предметной деятельности: путем создания «искусственного тела» человека, путем создания костюма, форма и отдельные элементы которого играют ту же роль, что форма предмета в деятельности; эта форма сигнализирует о необходимости использования адекватного ей общения и адекватного способа производства речевых высказываний.
В обществе существует институт, специализирующийся на передаче в пространстве и времени способности к общению, - это институт праздника (и в первую очередь институт театра), основная функция которого - формировать навыки общения и способ формирования этих навыков - демонстрация образцов общения, демонстрация действующей способности.
В пространстве и времени человеческие способности к предметной деятельности передаются как опредмеченные в форме объекта деятельности и описанные при помощи знаков; точность восприятия описания этих человеческих способностей жестко контролируется формой предмета.
Человеческие способности к общению, не опредмеченные в форме тела человека, но зафиксированные в его теле в виде умений и навыков общения, передаются от человека к человеку путем демонстрации образцов общения, путем показа действующей способности и в форме описания при помощи знаков; точность восприятия описания человеческих способностей к общению нежестко контролируется демонстрацией образцов общения, которая принципиально вариативна, так как точность демонстрации зависит от конкретного исполнителя.
Иначе говоря, существуют речевые тексты, описывающие человеческую деятельность, и речевые тексты, где описывается общение; точность восприятия текстов первого типа контролируется жестко, высокая точность восприятия текстов второго типа не может быть обеспечена. Эти два типа текстов образуют две крайние точки континуума, между которыми могут быть размещены все мыслимые в обществе тексты; критерий размещения текстов между этими крайними точками - практикуемая в обществе степень точности восприятия. На одном конце располагаются тексты с описанием технологических процессов производственной деятельности, а на другом - тексты театральных пьес, поэтические тексты.
Таким образом, в настоящее время одним из наиболее адекватных способов формирования методологических схем анализа проблемы языка и культуры являются попытки установления связи языка и культуры на основе их онтологической общности, объективной формой существования которой является идеальное.
Проблема «язык и культура» относится к числу дискуссионных и до конца не решенных в языкознании. Спорным является прежде всего вопрос о том, что такое культура? Представители американской школы «культурной антропологии» рассматривают культуру как сумму всех небиологических аспектов человеческой жизни. Социо- и психолингвистика, а также исторический материализм предлагают рассматривать культуру расчлененно, т.е. в ее материальном и духовном аспектах. «Материальная культура - это совокупность вещественных, зримых произведений труда человека, - пишет философ П. Н. Федосеев в статье «Некоторые вопросы развития советского языкознания», - духовная культура - производство, распределение и потребление духовных ценностей». Материальная и духовная культура находятся в органическом единстве.
Хотя понятие «культура» относится к числу фундаментальных в современном обществознании, оно имеет множество смысловых оттенков и многообразие трактовок, свидетельствующих о сложности этого феномена. Об этом красноречиво говорят разные определения культуры, ср.: культура - это «единство художественного стиля во всех проявлениях жизни народа» (Ф. Ницше); это «формы поведения, привычного для группы, общности людей, социума» (К. Юнг); это «специфический способ мышления, чувствования и поведения» (Т. Эллиот); это «совокупность достижений и институтов, отдаливших нашу жизнь от жизни звероподобных предков и служащих двум целям: защите человека от природы и упорядочиванию отношений людей друг с другом» (3. Фрейд); это «механизм, создающий совокупность текстов» (Ю. Лотман), это «единый срез, проходящий через все сферы человеческой деятельности» (М. Мамардашвили); это «состояние духовной жизни общества» (М. Ким); «совокупность определенных ценностей» (Б. Суходольский), ср. также скептическое суждение Л. Н. Толстого, высказанное им в эпилоге романа «Война и мир»: «Духовная деятельность, просвещение, цивилизация, культура, идея - все это понятия неясные, неопределенные» .
Чем можно объяснить такое многообразие трактовок культуры? Прежде всего тем, что культура - это творение человека, поэтому в ней отражается вся глубина и неизмеримость его бытия: как неисчерпаем и разнолик человек, так многогранна его культура, ср. в связи с этим определение культуры, которое дает известный французский культуролог А. де Бенуа: «Культура - это специфика человеческой деятельности, то, что характеризует человека как вид. Напрасны поиски человека до культуры, появление его на арене истории надлежит рассматривать как феномен культуры. Она глубочайшим образом сопряжена с сущностью человека, является частью определения человека как такового» . Кроме того, понимание культуры во многом определяется исследовательской установкой ученого, так как культура является объектом изучения самых разных наук: культурологии, философии, истории, социологии и др.
Дискуссионным является и вопрос о соотношении понятий «язык» и «культура»: одни ученые полагают, что язык относится к культуре как часть к целому, другие - что язык лишь форма выражения культуры, третьи - что язык не является ни формой, ни элементом культуры. В качестве иллюстрации разного решения этой проблемы можно привести высказывания двух крупнейших представителей культурологии, основателей американской и русской школ этнолингвистики - Э. Сепира и Н. И. Толстого: «Культуру, - говорит Э. Сепир, - можно определить как то, что данное общество делает и думает, язык же есть то, как думает» . «Отношения между культурой и языком, - пишет Н. И. Толстой, - могут рассматриваться как отношения целого и его части. Язык может быть воспринят как компонент культуры или орудие культуры (что не одно и то же), в особенности, когда речь идет о литературном языке или языке фольклора. Однако язык в то же время и автономен по отношению к культуре в целом, и его можно рассматривать отдельно от культуры (что и делается постоянно) или в сравнении с культурой как с равнозначным и равноправным феноменом» .
Достижения таких направлений в языкознании, как этно- и психолингвистика свидетельствуют о том, что язык как общественное явление должен быть отнесен к сфере духовной культуры и рассматриваться в качестве одного из ее компонентов. Вместе с тем нельзя не признать, что существует ряд областей культуры - музыка, хореография, изобразительное искусство, которые с языком непосредственно не связаны.
Если понимать культуру как процесс и продукт духовного производства, ориентированного на создание, хранение, распространение и потребление духовных ценностей, норм, знаний, представлений, то следует признать, что именно язык способствует формированию духовного мира общества и человека, обеспечивая их дифференцированной системой знаний, способствуя духовной интеграции как общества в целом, так и различных его групп. Язык, таким образом, «выступает неким концентратом культуры нации, воплощенной в различных группах данного культурноязыкового сообщества» . Однако язык обслуживает не только сферу духовной культуры, он непосредственно связан с материальной культурой, производством, с социальными отношениями, он является средством общения, орудием борьбы, т.е. выступает как составной элемент социальной сферы. Несмотря на это «следует признать, что язык в основе своей - явление духовной культуры» .
Итак, язык является своеобразным фундаментом культуры, ибо с помощью языка происходит усвоение культурных норм и социальных ролей, без которых жизнь человека в обществе невозможна.
Культурологи так характеризуют соотношение языка и культуры: язык - зеркало культуры, в котором отражается не только реальный окружающий мир человека, но и менталитет народа, т.е. его специфический способ мировосприятия, его национальный характер, традиции, обычаи, мораль, система норм и ценностей, картина мира;
язык - кладовая, копилка культуры, так как все знания, умения, материальные и духовные ценности, накопленные народом, хранятся в его языковой системе, в устной и письменной речи. Благодаря этому человек не начинает каждый раз заново свое развитие, а усваивает опыт предшествующих поколений;
язык - носитель культуры, так как благодаря эпистемической функции языка она передается из поколения в поколение, и дети, овладевая родным языком, осваивают и обобщенный опыт предшествующих поколений;
язык способствует идентификации объектов окружающего мира, их классификации и упорядочению сведений о нем;
язык облегчает адаптацию человека в условиях окружающей среды; язык помогает правильно оценить объекты, явления и их соотношение; язык способствует организации и координации человеческой деятельности;
язык - это инструмент культуры, формирующий личность человека, который именно через язык воспринимает традиции и обычаи своего народа, специфический культурный образ мира .
В этом взаимодействии языка и культуры можно выделить следующие аспекты:
- - культура в языке, т.е. отражение в языковых текстах и в самих языковых средствах определенного культурного содержания, связанного с мировосприятием этноса, ментальной категоризацией мира природы и общества, верованиями и (или) верой;
- - язык в культуре, т.е. использование языковых формул как составной части культурных установок (например, формул этикетного поведения, включающих выбор местоимений при обращении, форм личных имен, определенных форм глаголов и нроч.);
- - культура языка и речи, т.е. практика борьбы за чистоту языка, поскольку речь человека отражает две стороны его духовной личности: языковую компетенцию, т.е. объем владения языком, и культурную компетенцию, т.е. степень включенности в нормы культуры, составляющей духовную жизнь общества;
- - язык культуры, т.е. система базисных понятий национальной культуры, которые пронизывают ее разнообразные материальные и духовные формы (например, жизнь ~ смерть , война ~ мир , добро ~ зло и др.) .
Как совокупность материальных и духовных ценностей общества культура опосредована мыслительной деятельностью человека. При этом орудием мыслительной деятельности человека является язык.
В связи с этим встает вопрос: как соотносятся между собой язык - мышление ~ культура. Этот вопрос имеет разное решение. Одни ученые считают, что язык является определяющим фактором по отношению к мышлению а следовательно, и к культуре; другие исходят из признания независимости языка и мышления, так как содержательная сторона языковых единиц и грамматических категорий имеет внелогический характер.
Идею о том, что язык определенным образом влияет на мышление человека впервые высказал В. Гумбольдт: «Человек преимущественно... живет с предметами так, как их преподносит ему язык. Посредством того же самого акта, в силу которого он сплетает язык внутри себя, он вплетает себя в него; и каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, откуда человеку дано выйти лишь постольку, поскольку он тут же вступает в круг другого языка» .
Этой точки зрения придерживаются представители европейского неогумбольдтианства (Л. Вайсгербер, Г. Гольц, Г. Ипсен, П. Гартман и др.)* В американской этнолингвистике эта идея лежит в основе работы Э. Сепира «Язык»: «Люди живут не только в материальном мире и не только в мире социальном, как это принято думать: в значительной степени они все находятся во власти того конкретного языка, который стал средством выражения в данном обществе. Представление о том, что человек ориентируется во внешнем мире, по существу, без помощи языка и что язык является всего лишь случайным средством решения специфических задач мышления и коммуникации, - это всего лишь иллюзия. В действительности же “реальный мир” в значительной мере неосознанно строится на основе языковых привычек той или иной социальной группы... Миры, в которых живут различные общества, - это разные миры, а вовсе не один и тот же мир с различными навешанными на него ярлыками... Мы видим, слышим и вообще воспринимаем окружающий мир именно так, а не иначе, главным образом благодаря тому, что наш выбор при его интерпретации предопределяется языковыми привычками нашего общества» . Наиболее яркое выражение эта идея получила в гипотезе лингвистической относительности Э. Сепира и его ученика Б. Уорфа.
Ее основные положения сводятся к следующему:
язык определяет характер (тип) мышления, сам его логический строй.
Так, говоря о соотношении грамматического строя языка и процесса логического мышления, Б. Уорф пишет: «Было установлено, что основа языковой системы любого языка (иными словами, грамматика) не есть просто инструмент для воспроизведения мыслей. Напротив, грамматика сама формирует мысль, является программой и руководством мыслительной деятельности индивидуума, средством анализа его впечатлений и их синтеза. Формирование мыслей - это не независимый процесс, строго рациональный в старом смысле этого слова, но часть грамматики того или иного языка и различается у различных народов в одних случаях незначительно, в других - весьма существенно, так же как грамматический строй соответствующих народов» ;
характер познания действительности зависит от того, на каких языках мыслят познающие субъекты, так что при существенных различиях языков, которыми они пользуются, процесс их познавательной деятельности и его результаты также будут отличаться друг от друга существенным образом. «Мы расчленяем природу в направлении, подсказанном нашим родным языком, - пишет Б. Уорф. - Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы совсем не потому, что они (эти категории и типы) самоочевидны; напротив, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит в основном - языковой системой, хранящейся в нашем сознании. Мы расчленяем мир, организуем его в понятия и распределяем значения так, а не иначе в основном потому, что мы - участники соглашения, предписывающего подобную систематизацию. Это соглашение имеет силу для определенного языкового коллектива и закреплено в системе моделей нашего языка» ;
человеческое знание не имеет объективного, общезначимого характера. «Мы сталкиваемся, таким образом, с новым принципом относительности, - пишет он, - который гласит, что сходные физические явления позволяют создать сходную картину вселенной только при сходстве, или, по крайней мере, при соотносительности языковых систем». Поэтому этот принцип формулируется как принцип лингвистической относительности , по аналогии с физической теорией относительности.
Гипотеза Э. Сепира - Б. Уорфа отрицает, таким образом, общечеловеческий характер мышления, т.е. наличие общего для всех людей логического строя мышления. Кроме того, сегментацию или расчленение мира в процессе абстрактного познания она ставит в полную зависимость от языка, что в целом неправомерно, так как расчленение действительности осуществляется па уровне чувственного познания, причем не только людьми, но и животными, не обладающими языком.
Гипотеза лингвистической относительности Э. Сепира - Б. Уорфа в своих основных положениях находит отклик и у представителей европейского неогумбольдтианства (Л. Вайсгербера, Г. Гольца, Г. Ипсена, II. Гартмана и др.). В соответствии с их взглядами, язык рассматривается как некий промежуточный мир между объективной действительностью и мышлением. Причем характер языка определяет тип мышления, поэтому мышление каждого народа имеет свои национальные черты и его развитие целиком определяется эволюцией национального языка.
Для Л. Вайсгербера язык есть «первичная действительность», и человек на самом деле познает не объективную действительность, существующую вне и независимо от него, а тот язык, носителем которого он является. Ни чувственное, ни рациональное познание человеком мира не дает, по его мнению, объективного знания о мире, так как человек находится «в плену» у языка. Поэтому каждый народ имеет свою специфическую «картину мира», характер которой определяется тем языком, носителем которого он является. В качестве иллюстрации он приводит следующий пример: в немецком языке существует слово Unkraut в значении ‘сорняк, сорная трава’, однако в реальной научной классификации растений такого вида нет, а есть Hahnefuss ‘лютик’, Gansedistel ‘чертополох’, т.е. это не факт действительности, а результат интерпретации этой действительности человеком.
Другое решение вопроса о соотношении языка ~ мышления ~ культуры связано с признанием независимости языка и мышления, так как содержательная сторона языковых единиц и грамматических категорий имеет внелогический характер. В противовес принципу лингвистической относительности Э. Сепира - Б. Уорфа выдвигается принцип лингвистической дополнительности (Г. А. Брутян), который формулируется следующим образом: «В процессе познания в связи с активной ролью языка и в силу его специфических особенностей возникает языковая картина мира. Она в целом и в главном совпадает с логическим отражением в сознании людей. Но при этом сохраняются периферийные участки в языковой картине мира, которые остаются за пределами логического отражения, и в качестве словесных образов вещей и лингвистических моделей отношения между ними варьируются от языка к языку в зависимости от специфических особенностей последних. Через вербальные образы и языковые модели происходит дополнительное видение мира; эти модели выступают как побочный источник познания, осмысления реальности и дополняют нашу общую картину знания, корректируют ее. Словесный образ сочетается с понятийным образом, лингвистическое моделирование мира с логическим, создавая предпосылки воспроизведения более полной и всесторонней картины окружающей действительности в сознании людей» .
В этой гипотезе также есть противоречия, главное из которых сводится к следующему: если языковая картина мира имеет внелогический характер, то возникает вопрос, как она может «в основном совпадать» с той картиной мира, которую человек получает в результате логического познания мира;
неясным также остается вопрос, используется ли язык в процессе логического отражения действительности и, если используется, то, как оно может осуществляться, если «содержательная сторона языковых единиц и грамматических категорий имеет внелогический характер».
Из этого понимания соотношения языка и мышления делается вывод о том, что язык определяет не только характер мышления, познавательной деятельности человека, но и тип, нормы культуры и в конечном счете структуру и развитие самого человеческого общества.
Именно такая точка зрения последовательно развивалась в работах Л. Вайсгербера, который полагал, что структура общества и его история полностью определяется языком и историей его развития. Противоречивое решение этого вопроса содержится и в работах Б. Уорфа. С одной стороны, он пишет о достаточно жесткой зависимости культуры от языка: «Что было первичным - норма языка или норма культуры? В основном они развивались вместе, постоянно влияя друг на друга. Но в этом содружестве природа языка является тем фактором, который ограничивает его свободу и гибкость и направляет его развитие по строго определенному пути. Это происходит потому, что язык является системой, а не просто комплексом норм. Структура большой системы поддается существенному изменению очень медленно, в то время как во многих других областях культуры изменения совершаются сравнительно быстро. Язык, таким образом, отражает массовое мышление; он реагирует на все изменения и нововведения, но реагирует слабо и медленно, тогда как в сознании производящих изменения это происходит моментально» . С другой стороны, он говорит о наличии между языком и культурой лишь определенного рода связей. «Между культурными нормами и языковыми моделями, - пишет он, - существуют связи, но не корреляции или прямые соответствия. В некоторых случаях «манеры речи» составляют неотъемлемую часть всей культуры, хотя это и нельзя считать общим законом, и существуют связи между применяемыми лингвистическими категориями, их отражением в поведении людей и теми разнообразными формами, которые принимает развитие культуры» .
Существует, однако, и более умеренная точка зрения (В. 3. Панфилов), согласно которой язык не пассивен, а активен по отношению к сознанию, однако эта активность не столь велика, чтобы язык мог «организовывать» сознание, определять его тип, структуру, «лепить» в нем свою модель мира. Как физически един человеческий род, так едино и сознание всех людей, а различные языки мира могут рассматриваться лишь как варианты единого языка человеческого рода.
Что касается вопроса соотношения языка, мышления и культуры, то, в соответствии с этой концепцией, все три категории, будучи явлениями социальными, связаны между собой. Однако «язык, оказывая некоторое, но отнюдь не решающее влияние на мышление, не может также коренным образом определять и характер материальной и духовной культуры общества, которая опосредована человеческим мышлением, представляющим собой, как и язык, продукт социального развития» .
Таким образом, современная наука «отвергает оба экстремальных решения - то, что язык целиком детерминирует мировоззрение, и то, что мировоззрение людей не зависит от языка» . Представители неогумбольдтиан- ства правы в том, что язык способен воздействовать на наше мышление и восприятие действительности. Однако это воздействие не имеет определяющего характера. Если бы это воздействие было жестко определяющим, то развитие мышления и соответственно развитие познания было бы невозможно.
В связи с этим гипотеза лингвистической относительности Э. Сепира - Б. Уорфа требует уточнения: в своей абсолютизации утверждения, что мышление и создаваемая в той или иной культуре картина мира всецело зависят от языка, она, по-видимому, неверна. Но в более смягченном варианте, в признании того, что язык оказывает влияние на наше мышление и наши представления о мире, она может быть приемлемой. При этом надо помнить, что «содержание наших мыслей и представлений определяется их предметом, а не языком. Если бы это было не так, то мы бы неправильно воспринимали условия, в которых живем, и не могли бы выжить в них. Мы способны ориентироваться и существовать в объективном мире лишь постольку, поскольку жизненный опыт постоянно заставляет нас исправлять ошибки нашего восприятия и мышления, когда они вступают в противоречие с ним. Мы способны развивать научные знания о мире лишь постольку, поскольку их истинность проверяется практикой, а не тем, соответствуют ли они нормам языка» . Так, например, кроме самого значения слова вода , любой человек знает, что это жидкость, необходимая для питья и в целом для жизни, что в ней можно варить пищу, стирать, мыться, плавать, но, плавая, в ней можно захлебнуться и утонуть и т.д.
Эти знания о предметах и реалиях внешнего мира приходят из практики, из опыта «рук и глаз». Это так называемый запас наглядно-опытных знаний, который формируется уже в детстве. Благодаря ему становится возможным общение разноязычных людей, например, баск, baso «лес, гора» и рус. лес и гора различны, но стоящие за этими разными понятиями наглядно-опытные знания леса и гор, в основном, едины, и эти знания и не дадут повода думать, что под ветром может шуметь и качаться baso «гора», а не baso «лес» .
В этом заключается универсальность человеческого мышления. «Она обеспечивается единой логико-понятийной базой мышления, имеющей надъязыковой характер» . Благодаря этой базе достигается взаимная пере- водимость языков. Язык лишь определенным образом организует знания человека об окружающем его мире. В этом проявляется его функция отражения действительности.
Все эти теоретические расхождения и противоречия во взглядах даже одного и того же ученого говорят о том, что вопрос о соотношении языка, мышления и культуры является чрезвычайно сложным.
Бесспорно, что между языком и реальным миром стоит человек - носитель языка и культуры, воспринимающий и классифицирующий мир по-своему (поэтому там, где русский человек видит два цвета - синий и голубой, англичанин видит лишь один - blue , хотя оба они смотрят на одну и ту же часть цветового спектра).
Бесспорно также, что ядро смысловой структуры языка составляет единая логико-понятийная база мышления, которая является универсальной и не зависит от национальных языков и культур. Ее универсальность порождена единством человеческой психики и ее способностью независимо от образа жизни отражать мир в сходных категориях.
Так, например, во всех языках говорящие различают субъект действия и его объект, предмет и признак, пространственные и временные отношения, положительную и отрицательную эмоционально-экспрессивную оценку и т.д. «Общность человеческой психологии, отраженная в языке, проявляется и в асимметрии положительных и отрицательных оценок. Лексика отрицательной оценки разнообразнее и богаче, чем лексика положительной оценки. Так, например, класс русских глаголов речи, выражающий одобрение, включает лишь несколько глаголов нейтральной оценки {хвалить, одобрять ), в значение другие глаголов, содержащих общую идею ‘хвалить’, входит дополнительный признак отрицательной оценки речевых действий того или иного лица (захваливать, превозносить, славословить, льстить и т.д.). В то же время группа глаголов с антонимическим значением ‘неодобрения’ содержит более 80 лексических единиц {ругать, порицать, осуждать, оскорблять, обличать, высмеивать, клеймить, критиковать и т.д.). Другим показателем асимметричности языка в выражении оценки является тот факт, что слова, которые на оценочной шкале занимают срединное положение, в самых разных языках имеют тенденцию сдвигаться к полюсу il ruioxo’ Средние способности, например, - это, скорее, не нормальные способности обычного человека, а способности, не достигающие определенного уровня... Примечательно также и то, что слова со значением ‘хорошо’ часто употребляются в значении ‘нормально’, что особенно проявляется в этикетных формулах: Как долетели ? - Хорошо » .
Наличие этой всеобщей универсальной базы мышления делает реальной возможность перевода с одного языка на другой и понимание друг друга носителями разных языков и разных культур. Однако детализация и конкретизация этой универсальной понятийной основы, обрастание ее словами со своими значениями в каждом языке происходит по-своему.
Особенно заметны различия между языками в лексике: в любом языке есть так называемая безэквивалентная лексика, т.е. слова, которые не переводятся на другие языки однословно. Однако ее доля в языке, как правило, не велика (в русском языке, например, она составляет не более 6-7%, ср. такие слова, как матрешка, самовар, гармошка, субботник, сглазить и т.д.).
В английском, немецком и французском языках имеется по два слова для обозначения руки и по два слова для обозначения ноги, тогда как в русском, по одному слову, ср.:
англ, hand/atm англ, foot/leg нем. hand/arm нем.fuss/hein франц. main/bras франц. pied/jambe рус. рука рус. нога
Поэтому ни немец, ни англичанин, ни француз не могут сказать: «я поранил руку». Им обязательно надо указать, какую часть руки они поранили. А вот когда речь идет о глазах, то тут на русском языке нельзя сказать «мне попала пылинка в глаза»: слово «глаза» во множественном числе обозначает оба глаза, а пылинка попасть в два глаза сразу не может. Ирландцы же говорят именно так - во множественном числе. Потому что для них оба глаза - это один предмет, который обозначается единственным числом (как «орган зрения»). Чтобы назвать один глаз, они говорят: «половина органа зрения» .
Отсутствие в языке соответствующих слов называют лакунами. Лакуны становятся заметны лишь при сопоставлении языков. Существование лакун в языках связано с различием в культурах, с так называемой несимметричностью мировидений, представленных в разных языковых картинах мира: иногда они появляются вследствие отсутствия тех или иных реалий (ср. рус. щи, валенки или матрешка), иногда же они вызваны тем, что в одной культуре различие между определенными объектами внешнего мира признаются более важными, чем в другой (например, двум английским словам «shore» (берег моря) и «bank» (берег реки) соответствует одно русское - «берег»).
Здесь в действие вступает принцип избирательности номинативного акта. Эта избирательность, с одной стороны, связана с различием природных и социально-экономических условий, в которых живут носители соответствующих языков, а с другой - с элементами прагматизма, поскольку «сознание не просто дублирует с помощью знаковых средств отражаемую реальность, а выделяет в ней значимые для субъекта признаки и свойства, конструирует их в идеальные обобщенные модели действительности» , т.е. объективный мир членится человеком с точки зрения категорий ценности. Селективность процесса номинации выявляет своеобразие восприятия и оценки человеком окружающего его мира, ибо уже сам выбор того или иного явления действительности в качестве объекта номинации свидетельствует о его значимости для носителей языка. «Приписывая предметам и явлениям окружающего мира те или иные объективно присущие им свойства, человек демонстрирует свое иебезразличие к этим свойствам» .
Сам процесс их «означивания » с помощью языковых средств предполагает измерение их значимости для носителя языка.
Принцип избирательности номинативного акта подчиняется главному регулятивному принципу культуры. Этот принцип пронизывает всю лексическую систему языка, оказывая влияние не только на восприятие предметов и явлений внешнего мира, но и на их интерпретацию. Именно он придает смысл и значение каждому языкотворческому акту, объединяет в одно единое целое лексико-семантические и тематические группы лексики, позволяя понять логическое основание их выделения в языке культуры.
В старославянском языке, например, таким регулятивным принципом был Бог. Именно этот регулятивный принцип Средневековья предопределял всю логическую структуру его культуры, оказав влияние на устройство такого базового концепта старославянского языка, как «человек» . Все существующее в Средневековье восходит к этому регулятивному принципу, включается в стройную иерархию и находится в гармоническом отношении с другими элементами космоса. Поэтому мир и все его части получали в старославянском языке нравственную окраску. Вот почему при характеристике духовного и социального средневекового человека чрезвычайно важное место занимают аксиологически окрашенные атрибуции человека в его отношении к Богу (ср., например, следующие слова: коговидьць ‘видящий бога’; когодюььць ‘человек, любящий бога’; когоносьць ‘человек, носящий в себе бога’; когоприк.иьць ‘держащий бога на руках’; когосвлрьникъ ‘богоборец’; когочтьць ‘набожный, благочестивый человек’; христопорьць ‘противник Христа’ коголждростьнъ ‘мудрый как бог’; зълочьстьнъ ‘безбожный человек’; неподокьнъ ‘безбожный, бесчестный, развратный’; Хоудьнъ ‘богохульствующий’ и т.д.). В современном русском языке этот принцип уже не работает, поэтому подобные имена отсутствуют.
Язык выполняет функцию коммуникации в сообществах людей. Одновременно с этим он создает образ мира, который обладает этнокультурным своеобразием. Язык - это динамическая система, претерпевающая изменения в результате речевой деятельности индивидов, которая осуществляется в историко-культурном пространстве и во времени. С одной стороны, язык - важнейшая форма и средство общения и познания, влияющая на эти процессы, а с другой стороны, это продукт культуры, выражающий ее специфику. Язык в тесном переплетении с процессами познания, общения во взаимодействии с культурой и человеком анализировали многие ученые. О громадном влиянии языка на образ мира размышлял еще Платон в диалоге «Кратил». В последующие эпохи язык неоднократно становился предметом анализа известных ученых и философов. Среди них - Р. Декарт, Г.В. Лейбниц, Т. Гоббс и Ж. Ламетри. Наиболее продуктивным для развития языкознания был XIX в., как впрочем и следующий XX в.
Одна из наиболее интересных концепций роли языка в культуре принадлежит немецкому ученому В. Гумбольдту. Он рассматривал язык как динамическую систему, которая представляет собой беспрерывную деятельность, стремящуюся превратить звуки в выражение мыслей. Гумбольдт отстаивал идею о взаимодействии особенностей языка и духовной культуры. Данному вопросу посвящена его работа «О различном строении человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человеческого рода» (1836-1839). В этом и в других своих исследованиях ученый отмечал существенную роль языка в становлении духа народа. Многие идеи Гумбольдта впоследствии были развиты в психологическом направлении в этнологии (культурной антропологии), в психолингвистике, а также в теории (гипотезе) лингвистической относительности Сэпира-Уорфа. Именно Гумбольдт высказал идею о конструирующей роли языка, которую впоследствии разрабатывали основатели теории лингвистической относительности. Он полагал, что «разные языки - это отнюдь не различные обозначения одной и той же вещи, а различное видение ее... Языки - это иероглифы, в которые человек заключает мир и свое воображение».
Когда упоминается фамилия Сэпир, то большинство сразу же вспоминает гипотезу (или теорию) лингвистической относительности Сэпира-Уорфа. Иногда творческое наследие Сэпира сводится лишь к обоснованию тезиса о лингвистической относительности. Нередко и сама гипотеза понимается довольно прямолинейно и обсуждается лишь вопрос о подтверждении/ отрицании положения о влиянии языка на нашу способность к познанию и выражению наших мыслей словами.
В действительности творчество Э. Сэпира в языкознании носит универсальный характер. Под влиянием своего учителя Ф. Боаса он посвятил свою жизнь сравнительному изучению языков. Он сочетал в себе талант полевика, неутомимого исследователя языков североамериканских индейцев и теоретика языкознания, анализировавшего значение лингвистики в системе наук, в частности ее взаимодействие с культурной антропологией. Сэпир в своих трудах органично сочетал исторический и логический подходы (синхронный и диахронный) как взаимодополняющие способы рассмотрения языка. Большое внимание он уделял типологии языков. С полным правом Сэпира можно считать основателем этнолингвистики и этнопсихолингвистики. Речь и язык занимали центральное место в его сравнительных исследованиях культуры, поэтому естественно возникал вопрос о роли языка в общении и мировидении в целом.
Предмет анализа Сэпира - живой язык в единстве его формы и содержания. Разнообразие фактических данных, полученных в эмпирических исследованиях, многофункциональность языка доказывают, что он - одно из проявлений специфичности культур. «Культуру можно определить как то, что данное общество делает и думает. Язык же есть то, как думают». О том, как думают в различных культурах, можно судить по устной и письменной речи, выраженной языком определенного народа. Несмотря на огромное разнообразие языков, они все обладают, по мнению Сэпира, универсальным качеством: «Внутреннее содержание всех языков одно и то же - интуитивное знание опыта. Только внешняя их форма разнообразна до бесконечности, ибо эта форма, которую мы называем морфологией языка, не что иное, как коллективное искусство мышления, искусство, свободное от несущественных особенностей индивидуальных чувств».
Язык, по Сэпиру, - продукт коллективных взаимодействий, и он «в основе своей есть система фонетических символов для выражения поддающихся передаче мыслей и чувств». Речь же «как деятельность есть чудесное слияние двух организующих систем - символической и экспрессивной; ни одна из них не смогла бы достичь нынешнего совершенства без воздействия другой». Из таких четких и ясных определений легко сделать выводы о сути языка и членораздельной речи. Согласно Сэпиру, язык есть продукт общности людей, который передает их мысли и чувства, а речь - деятельность индивидов в единстве символически-рационального и эмоционально-выразительного аспектов. Таким образом, в процессе общения с помощью языка-речи передаются мысли, идеи в словесной и в чувственной формах. Сэпир затрудняется установить все функции языка, «так как он настолько глубоко коренится во всем человеческом поведении, что остается очень немногое в функциональной стороне нашей сознательной деятельности, где язык не принимал бы участия».
Особо Сэпир выделял значение языка в передаче знаний, навыков, стереотипов поведения от поколения к поколению в процессе социализации (энкультурации). Кроме того, он полагает, что «обычная речь выступает в качестве своеобразного потенциального символа социальной солидарности всех говорящих на данном языке». Одновременно Сэпир подмечал одну интересную особенность функционирования языка как «саморазвивающейся» системы в относительно замкнутых сообществах людей. Эта особенность реализуется в группах людей, связанных общими интересами. (Группой могут быть ученики школы, люди одной профессии, представители преступного мира больших городов и т. д.) Язык сообщества отличается применением придуманных его членами слов и выражений, особой расстановкой ударений и т. д. «Тот или иной сленг обнаруживает принадлежность говорящего к неорганизованной, но тем не менее психологически реальной группе». Такие инновации в языке есть явный показатель спонтанных изменений в социальном взаимодействии относительно самостоятельных групп людей, признак модификации их микрокультуры.
Э. Сэпир обращает внимание на психологические отличия при сравнении различных типов языков. Это может быть связано с различным статусом структурных элементов языка, а может выражаться в особенностях речевого поведения в диалоге. Сэпир даже выделяет речь (точнее, речевое поведение) как черту личности. Такие различия могут корениться как в самом языке, так и в обычаях, нормах, определенных культурой. На основе замеченных различий Сэпир выдвинул предположение о том, что «языки являются по существу культурными хранилищами обширных и самодостаточных сетей психологических процессов, которые нам еще предстоит точно определить».
К психологическим особенностям языка и речи Сэпир обращался неоднократно. Он показал общее влияние особенностей языка на познание, мышление, мировидение. Среди таких особенностей - специфическое воздействие структурных различий в языке, например префиксального/суффиксального способов построения словоформы. «Мне представляется, - отмечал Э. Сэпир, -что есть психологически довольно существенное различие между языком, наперед устанавливающим формальный статус корневого элемента, еще до того как он назван... и таким языком, который начинает с конкретного ядра слова, а статус этого ядра определяет рядом последующих ограничений, каждое из которых урезывает в некоторой степени то общее, что предшествует. Сущность первого метода таит в себе нечто как бы диаграммное или архитектурное, второй же есть метод доказывания задним числом».
Значительное внимание американский лингвист уделял вариативности таких элементов языковой формы, как голос, голосовая динамика, включающая интонацию, ритм, плавность речи, темп, силу звука. Все эти особенности речи, по мнению Сэпира, в речевом поведении проявляются как черты личности.
Э. Сэпир сформулировал положение о том, что язык - это «путеводитель в социальной действительности», что он является инструментом познания. В целом теорию Сэпира можно рассматривать в качестве мягкого варианта принципа лингвистической относительности. Но данный принцип существует у Сэпира в контексте довольно многомерной теории языкознания и ориентирован на размышления о языке как о многовариантном способе понимания мира, определенном итоге конкретного исследования разнообразия языка и его влияния на познание и ощущение окружающего мира.
Лингвистическая относительность - это своеобразный интегральный подход к познанию сетей «психологических процессов», наряду с конкретным изучением саморазвития сленга, дающего чувство психологической реальности группе, воздействия речи на черты личности и влияния типа языка на познание. Люди не только существуют в «материальном» и «социальном» измерениях, но и «находятся во власти того конкретного языка, который стал средством выражения в данном обществе. Представления о том, что человек ориентируется во внешнем мире, по существу, без помощи языка и что язык является всего лишь случайным средством решения специфических задач мышления и коммуникации, - это всего лишь иллюзия... В действительности "реальный мир" в значительной степени неосознанно строится на основе языковых привычек той или иной социальной группы».
Раскрывая содержание принципа лингвистической относительности, Сэпир не только утверждал различия в познании, видении мира в связи с разнообразием языков, но и пытался обобщить значение роли языка и обосновать в связи с этим необходимость междисциплинарного познания данного феномена как целого и будущего познания его «психологических сетей». Таким образом, речь идет не просто о констатации лингвистической относительности, а о необходимости всесторонне исследовать язык, в том числе и в этом направлении. Если это выразить в более обобщенной форме, то можно констатировать, что Сэпир настаивал на специфическом изучении влияния культуры (с акцентом на язык) на познавательные процессы и другие взаимодействия личности с внешним миром (или как язык и речь участвуют в функционировании и воспроизводстве культуры и личности).
Обосновывая свою гипотезу лингвистической относительности, Сэпир делает акцент на необходимости междисциплинарного исследования круга вопросов, касающихся роли языка в конструировании реального мира. Он отмечал, что «язык доказывает свою полезность как инструмент познания в науках о человеке и в свою очередь нуждается в этих науках, позволяющих пролить свет на его суть». В первую очередь Сэпир имел в виду социологию, психологию, культурную антропологию и философию. Ждал он и помощи естественных наук, но не бездумного применения неких математических методов.
К сожалению, многие идеи (особенно интегративный подход) Сэпира не разрабатывались в XX в., наука которого погрязла в бессмысленной специализации. Автор предисловия к «Избранным трудам по языкознанию и культурологии», А.Е. Кибрик, писал, что в Сэпире «поражает способность охватить явление целиком, сохранив для него живые связи, не обеднив и не извратив его. И при этом не скользить по внешней поверхности явления, а проникать в самые сокровенные его глубины, десятикратно усиливая рациональное знание могучей интуицией. <...> Испив из освежающего родника многомерной сэпировской мысли, лишний раз убеждаешься в порочности тех перегородок, усердным расставлением которых прославилась наука XX в., и укрепляешься в вере, что когда-нибудь эти перегородки падут».
Теоретические положения, разработанные Сэпиром в языкознании, позволяют оценить роль вербальной коммуникации для человеческих сообществ. Язык является сложнейшей системой, которая способствует выражению внутренних размышлений и ощущений в словесной форме. Это происходит в процессе особой деятельности - членораздельной речи, объединяющей рационально-смысловые и образно-экспрессивные аспекты общения человека. Язык есть продукт коллективного взаимодействия в процессе коммуникации. Язык и членораздельная речь являются важнейшими способами коммуникации человека, играющими определяющую роль в социализации (энкультурации), а также в развитии биологических систем организма. Язык усиливает чувство солидарности, сообщности и придает психологическую реальность группе. Язык как саморазвивающаяся динамическая система интегрально воздействует на познание индивида и мировидение общности. Сэпир полагал, что язык находится во взаимодействии с культурой, отражая специфику последней, что проявляется в общении. Особенности языка имеют существенное значение в специфике стилей общения, мышления и тем самым они в определенной степени определяют тип культуры, тип коммуникации.
Принцип же лингвистической относительности, впоследствии более жестко и прямолинейно сформулированный Б. Уорфом, последователем и учеником Сэпира, нуждается в дополнительных комментариях. Гипотеза, или даже теория лингвистической относительности, Сэпира-Уорфа вызывала и до сих пор вызывает споры и дискуссии. Для Уорфа положения, связанные с ролью языка в обществе, имеют автономное значение и существуют вне контекста довольно сложных взаимоотношений между различными аспектами познания языка, членораздельной речи, речевого поведения и др. Идеи, сформулированные Гумбольдтом и развитые Сэпиром в качестве обобщенного подхода к роли языка, Уорф довел до радикальных, крайних формулировок, превративших язык (точнее, его строй, грамматику) в некий абсолют, существующий вне связи с деятельностью человека и функционированием культуры. В основе позиции Уорфа лежит категорическое утверждение об определяющей роли грамматики (у Сэпира это - предмет дальнейших исследований). Уорф выдвинул положение о том, «что грамматика не есть просто инструмент для воспроизведения мыслей. Напротив, грамматика сама формулирует мысль, является программой и руководством мыслительной деятельности индивидуума, средством анализа его впечатлений и синтеза». Для Сэпира же язык - путеводитель, «инструмент познания», закономерный, а не случайный феномен, на основе которого строятся взаимодействия людей в «реальном мире» общности. Действенность языка-речи обусловлена теснейшими связями с культурой и личностью. Б. Уорф схематизировал процесс познания, подчиняя его грамматике: «Формирование мыслей -это не независимый процесс, строго рациональный в старом смысле этого слова, но часть грамматики того или иного языка...<...> Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы не потому, что они (эти категории и типы) самоочевидны; наоборот, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит языковой системой, хранящейся в нашем сознании»17. В этих формулировках чувствуется влияние тенденций в лингвистике, появившихся после исследований Сэпира, которые не вписывались в его концепцию. В основной работе Б. Уорфа «Язык, мышление и реальность», опубликованной в 1956 г., отразились иные, нежели у Сэпира, подходы к языкознанию. Речь идет об абсолютизации роли языка, превращении его в независимый абсолют, и эмпирическом подходе к доказательству путем перечисления примеров. Дискуссия о достоверности формулировок Уорфа была в основном обсуждением истинности/ложности фактов, которые он использовал. (Последние не всегда были точны.) Аргументация Уорфа носит упрощенный характер демонстрации примерами. У Сэпира же воздействие языка связано с типами языков и культур.
Б. Уорф, как и его оппоненты, не утруждал себя типологиями и тонкостями речевого поведения. Сторонники теории лингвистической относительности отыскивали примеры, подтверждавшие ее, противники опровергали их. Так продолжалось на протяжении всего XX в. Дискуссия о лингвистической относительности, хотя и с меньшей интенсивностью, продолжается и в XXI в. в кросскультурной психологии. Несмотря на многие недостатки позиции Уорфа, доказать неправомерность его подхода можно, лишь опровергнув тезис о связи и влиянии языка на личность и взаимообусловленность культуры и языка. В определенном смысле можно опровергнуть идеи Уорфа, доказав отсутствие воздействия культуры (языка, членораздельной речи) на людей как внешнего явления, достояния общности, а не индивида.
Говоря о вербальной коммуникации, нельзя обойти вниманием направление, в котором язык рассматривается как формальная система, существующая независимо от человека и культуры. В отличие от историко-культурного подхода, язык здесь - статичная система, подобная математическим построениям. Основателем такого взгляда на язык был Р. Декарт. Именно он поставил перед собой задачу создания языка как исчисления, т. е. языка, который упорядочил бы процессы человеческого мышления. Декарт высказал это положение в 1629 г. Спустя более 30 лет, в 1666 г., Г.В. Лейбниц сформулировал идею «пазиграфии», или искусства понимания, при помощи общих письменных знаков для всех народов на земле. Основную цель данного подхода к языку его основатели видели в улучшении коммуникации, понимания представителями различных народов друг друга. Эту же цель преследовал и Р. Декарт, обращаясь к лингвопроектированию, т. е. созданию языка (или языков), более ясно и четко выражающего мысли человека по сравнению с естественными языками, в которых присутствуют двусмысленность и многозначность. Способ преодоления непонимания основатели такого подхода видели в улучшении естественного языка, совершенствовании его логической структуры и создании языка-исчисления, а также новых языков, которые бы могли осуществлять функцию общечеловеческого общения и обеспечивать понимание между людьми.
Такой формальный подход существенно отличался и от идей Платона, и от точки зрения И. Канта. Последний полагал, что улучшить общение между народами возможно лишь на основе понимания содержания их культур и истории отдельных общностей людей. Не соответствовал формальный подход и положениям Э. Сэпира, который считал, что общечеловеческим языком станут несколько естественных языков. В настоящее время можно утверждать, что идея Р. Декарта о создании нового языка, который бы облегчил общение народов, недостижима. Был создан ряд искусственных языков (идо, эсперанто интерлингва, нео), но они не стали «живыми» языками общения. Вместе с тем попытки улучшить язык формально-логическим способом, предпринятые от Декарта до Витгенштейна, дали интересные результаты. Среди них - рождение символической (математической) логики, появление утонченной теории познания неопозитивистов, которая в конечном счете привела к созданию языков программирования, т. е. дала возможность общаться с компьютером.
Однако в лингвистике формальный подход к языку стал не средством, а самоцелью. В рамках структурного подхода решались внутренние задачи данной дисциплины. Более же продуктивным направлением в разработке языка-исчисления были логико-математические исследования. Кратко охарактеризуем некоторые этапы исследования языка как формальной системы.
Идеи Р. Декарта, идеи создания нового языка получили продолжение в трактате А. Арно и Б. Лансело «Всеобщая и рациональная грамматика» (1660), известном также как «Грамматика Пор-Рояля». Последующую и более продуктивную реализацию идея организации «более ясного» языка получила в трактате А. Арно и П. Николя «Логика и искусство мыслить» (или «Логика Пор-Рояля», 1662). Все достижения, связанные с созданием формализованного математического языка, лежат вне плоскости достаточно схоластических построений структуралистов, которые решали свои внутренние задачи (это касается и Ф. Соссюра, и пражской, и датской школ). Не надо забывать, что продуктивные решения в области языка исчислений были найдены раньше появления структурализма в лингвистике. Достижения «Логики Пор-Рояля» получили дальнейшее развитие лишь спустя почти 200 лет в работах английского математика Дж. Буля «Математический анализ логики» (1847), «Логическое исчисление» (1848), «Исследование закономерностей мысли» (1854), а также в трудах американского ученого Ч.С. Пирса.
В дальнейшем идея создания языка исчисления получила развитие в теоретических построениях неопозитивизма и разнообразных конкретных формах формализованных языков в рамках символической (математической) логики. Это в свою очередь привело к переходу от кодирования на ЭВМ к разработке языков программирования. Из совокупности программ возникли различные операционные системы, среди них известная всем Windows. Самое существенное отличие формализованных языков от структурного подхода в лингвистике состоит в том, что в них основа исчисления - слово (понятие), а не более дробные по отношению к слову единицы (как у структуралистов).
Ф. Соссюр, объединив положения О. Конта (статика, динамика), Э. Дюркгейма (язык-речь), а также А. Арно и Б. Лансело, создал весьма сложную для понимания теорию языка, основной особенностью которой было рассмотрение последнего как формальной системы, независимой от человека. Ф. Соссюр использовал для построения своей теории более низшие, чем слово, иерархические уровни. Тем самым он положил начало структурной лингвистике. Особый интерес в его теории представляет проблема ценностей знака. «В центре концепции Соссюра лежит теория ценностей (значимости) лингвистического знака, восходящая к учению о меновой стоимости в политической экономии». Соссюр пишет об этом следующим образом: «Ценность (в наибольшей степени и в любой момент) является синонимом члена, входящего в систему (исходных членов), и точно так же она в столь же большой степени является синонимом предмета, на который ее можно обменять».
Очень высоко оценил структурный подход Ф. Соссюра К.К. Леви-Строс: «Вся природа - по Соссюру, на том основании, что передача наследственной информации в клетке подчиняется законам, вскрытым в "Курсе общей лингвистики"». Аналогичные идеи высказывал Н.Я. Марр. Согласно его учению все слова всех языков мира можно свести к четырем лексическим элементам: САЛ, ВЕР, ЙОН и РОШ. Леви-Строс, как и Соссюр, ратовал за изучение языка, который он отождествлял с культурой в целом, математическими методами. Он возлагал большие, но увы, несбывшиеся надежды, на революционные, по его мнению, открытия комбинаторики (раздел теории вероятностей) и теории информации в разрешении этнологических проблем. И в этом могла бы помочь общая теория знаковых систем, частью которой должна быть этнология.
Самое парадоксальное в проблеме разработки языка как исчисления состоит в том, что практически важную задачу создания формальных систем выполнили одни ученые, а методологию и даже философию «исчисляющего» мира и человека использовали другие. При этом «методология исчисляющего мира» совершенно не связана с действительно реальным революционным прорывом - созданием языков программирования.
Итак, исследование языка как формальной системы не привело к созданию метаязыка, облегчившего общение народов. Логико-математические исследования в конечном счете привели к созданию базы для разработки формальных языков программирования - средства общения с ЭВМ. В связи с этим существенным представляется вопрос: как понимают язык-речь сторонники структурализма или что есть коммуникация согласно этой доктрине? С точки зрения Леви-Строса, все проблемы языка и культуры можно решить с помощью неких математических методов. По отношению к коммуникации это означает обмен словами. Независимость языка в теории Леви-Строса очень близка к абсолютизации роли грамматики Б. Уорфа. И для Леви-Строса, и для Уорфа язык выступает в качестве абсолюта, вне времени и пространства, и управляет всеми людьми. Леви-Строс к этой абсолютизации добавляет связь с бессознательными структурами. В результате символическое у Леви-Строса, т. е. язык и обмен (сделка, соглашение), имеет своим источником бессознательные структуры и доминирует над всеми остальными сферами бытия человека. При этом у Леви-Строса символическое порождает само себя. Положение Леви-Строса «мифы придумывают друг друга» - наилучшая иллюстрация такого самопорождения. Человеку же отводится пассивная роль в функционировании уже сложившихся структур, ибо не индивид придает смысл структуре, в которой он живет, а сама структура определяет смысл его жизни.
Вполне возможно, в абсолютизации символического языка на Леви-Строса сильно повлиял основатель структурного психоанализа Ж. Лакан, считавший, что символическое несводимо к человеческому опыту и к историческим или физическим факторам. Именно Лакан заявил: «Мы являемся существами не говорящими, а говоримыми, не мыслящими, а мыслимыми». Лакану также принадлежат оригинальная аналогия строения бессознательного и языка («бессознательное структурировано как язык») и весьма тонкий анализ коммуникации с пациентом во время сеанса психотерапии. Он полагал, что «сама Эдипова ситуация заложена в человеческом языке...»21. В понимании роли языка как некоторого независимого абсолюта позиция Лакана близка к радикальным формулировкам Уорфа. Немаловажным моментом является то, что Уорф, так же как и Леви-Строс, считал, что язык (и соответственно коммуникация) есть следствие соглашения (сделки) между людьми.
Какие же выводы можно сделать из исследований языка как формальной системы, или структуры, относительно понимания коммуникации? Первое: язык - это некая независимая от человека и культуры система, которую люди используют в результате соглашения (сделки) как средство коммуникации.
Второе: язык есть некая формальная абсолютная система, в определенном смысле господствующая над человеком. При этом «символическое» (язык) реальнее действительности и само себя порождает. Третье: символическое (язык) тесно взаимодействует с бессознательным, которое может быть интерпретировано как генетическая врожденная основа языка. Отсюда можно сделать вывод об индивидуально-генетической детерминации языка и речи. Основным значением коммуникации для структуралистов является рассмотрение ее как результата соглашения (сделки). К подобной характеристике коммуникации вполне применимы слова У. Джеймса: «Мы торгуем истинами друг с другом». Они будут справедливы для квалификации коммуникации структуралистами. Необходимо лишь «истины» заменить на «слова».
На современном этапе развития наук, особенно в области гуманитарных знаний, доминирующим становится антропоцентрический подход к анализу языковых фактов. Язык неотделим от повседневной жизни индивида в социуме. Язык - это форма овладения миром. Сегодня в широком социальном контексте, на материале различных языков изучаются общетеоретические основы развития поликультурной и многоязычной личности, социокультурные нормы речевого поведения в условиях межкультурной коммуникации. Неслучайно центральными языковедческими проблемами стали «человек в языке и язык в человеке». Культурная антропология (этнолингвистика) изучает уникальную способность человека развивал, культуру через коммуникацию, через взаимодействие языка и культуры, через формирование в определенном языковом сообществе социокультурного слоя как компонента культуры.
Проблема языка и культуры является центральной темой в изучении этнолингвистики. Вспомним, что эта тема (проблема) в начале XIX века успешно разрабатывалась бр. Гримм, Р. Раском, В. Гумбольдтом, их учение нашло свое продолжение в России в трудах Ф.И. Буслаева, А.Н. Афанасьева, А.А. Потебни.
Язык как зеркало народной культуры, народной психологии и философии, во многих случаях, как единственный источник истории народа и его духа, давно воспринимался таковым и использовался культурологами, лингвистами, мифологами в их разысканиях. Лучшие умы XIX века (В. Гумбольдт, позже А.А. Потебня) понимали язык как духовную силу. Язык - такая окружающая нас среда, вне которой и без участия которой мы жить не можем. Как писал В. Гумбольдт, язык - это «мир, лежащий между миром внешних явлений и внутренним миром человека». Следовательно, будучи средой нашего обитания, язык не существует вне нас как объективная данность, он находится в нас самих, в нашем сознании, нашей памяти; он меняет свои очертания с каждым движением мысли, с каждой новой социально-культурной ролью.
На понимании неразрывности единства языка и культуры в широком смысле этого слова основывались в 30-^40-х годах XX века известная школа Сепира - Уорфа; австрийская школа «Worter und Sachen» («Слова и вещи»); а также другие ученые - философы, этнографы, этнологи и культурологи. Некоторые их мысли и рассуждения о взаимоотношении языка и культуры приведем ниже.
Э. Сепир, например, считал, что язык предшествует культуре, поскольку по отношению к последней является инструментом выражения значения. Эту мысль позже разделял наш современник Ю.М. Лотман. Однако, по Сепиру, язык - продукт социального и культурного развития. Известный этнолог нашего столетия К. Леви-Стросс разрешил это противоречие, предложив формулу в духе христианской троицы: «Язык - часть культуры, ее продукт и ее осознание». «Язык не существует...вне культуры».
Язык по отношению к культуре обладает кумулятивным свойством - накапливать культуру и ее наследовать. Различие же этих двух феноменов Сепир сформулировал следующим образом: культуру можно определить как то, что данное общество делает и думает, язык же есть то, как думают.
Самыми существенными формами сохранения культуры, по мнению Э. Сепира, являются «пословицы, лечебные заклинания, стандартизированные молитвы, народные предания, родословные» и, конечно, словарь. Словарь как содержательная сторона языка всегда выступает в виде набора символов, отражающих культурный фон данного общества. Изменения в лексике вызываются самыми разными причинами, большинство которых носит культурный характер. Каждая новая культурная волна приносит с собою новый груз лексических заимствований. Богатый словарь, считает Сепир, - надежный показатель древности тех или иных культурных комплексов.
Е.Ф. Тарасов отмечает, что язык включен в культуру, так как «тело» знака (означающее) является культурным предметом, в форме которого опредмечена языковая и коммуникативная способность человека, значение знака - это также культурное образование, которое возникает только в человеческой деятельности. Также и культура включена в язык, поскольку вся она смоделирована в тексте.
Язык и культура взаимосвязаны: 1) в коммуникативных процессах; 2) в онтогенезе (формирование языковых способностей человека); 3) в филогенезе (формирование родового, общественного человека).
Вместе с тем взаимодействие языка и культуры нужно исследовать крайне осторожно, помня, что это разные семиотические системы. Справедливости ради нужно сказать, что, будучи семиотическими системами, они имеют много общего: 1) культура, равно и язык, - это формы сознания, отображающие мировоззрение человека; 2) культура и язык существуют в диалоге между собой; 3) субъект культуры и языка - это всегда индивид или социум, личность или общество; 4) нормативность - общая для языка и культуры черта; 5) историзм - одно из сущностных свойств культуры и языка; 6) языку и культуре присуща антиномия «динамика - статика».
Различаются эти две сущности следующим: 1) в языке как феномене преобладает установка на массового адресата, в то время как в культуре ценится элитарность; 2) хотя культура - знаковая система (подобно языку), но она неспособна самоорганизовываться; 3) как уже отмечалось нами, язык и культура - это разные семиотические системы.
Особое значение имеет постановка и решение проблемы взаимосвязи языка и культуры в трудах Н.И. Толстого. По его мнению, отношения между культурой - прежде всего культурой народной - и языком могут рассматриваться как отношения целого и части. Язык может восприниматься как компонент культуры или орудие культуры, и в то же время язык автономен по отношению к культуре в целом и может рассматриваться отдельно от культуры или в сравнении с культурой как с равнозначным и равноправным феноменом. Сравнение культуры и языка вообще и в особенности конкретной национальной культуры и конкретного языка обнаруживает некий изоморфизм (сходство) их структур в функциональном и системном плане. Сходство структуры языка культуры со структурой языка видится в том, что в обоих объектах можно обнаружить явления стиля жанра, факт синонимии, омонимии, полисемии. В истории культуры, как и в языке, обнаруживаются процессы взаимодействия, наслоения культур на культуры. По утверждению Н.И. Толстого, вся народная культура диалектна, что свойственно и народному языку.
Существующий изоморфизм между языком и культурой (традиционной народной культурой) объясняется и сходством их функций -когнитивных, коммуникативных, социальных и пр.
По отношению к культуре оказывается вполне оправданным применение таких «лингвистических» понятий, как текст, грамматика, семантика, синтаксис, прагматика, синонимия, антонимия, полисемия и многие другие. Но между языком и культурой есть и более глубокая внутренняя двусторонняя связь. С одной стороны, языковые единицы (слова) в контексте часто обладают, помимо общеязыковых значений, еще культурной семантикой, которая редко и лишь случайно фиксируется словарями.
С другой стороны, язык и культура (ритуал) часто выступают как дополняющие или дублирующие друг друга: одни и те же смыслы выражаются то вербально, то ритуально, то предметно (причем не только на уровне «межъязыкового» сопоставления, но и в рамках одной системы, традиции). Например, в контексте свадебного обряда калиной может называться невеста, брачная рубашка невесты со следами крови, песня, исполняемая на свадьбе, и др., но, как правило, присутствует и само растение (ср. ветки калины как украшение каравая, часть убранства дома невесты, деталь ее одежды и др.).
Хотя язык и культура во многом «изоморфны» друг другу (литературному языку соответствует элитарная культура, говорам и наречиям - локальные и региональные формы культуры, просторечию - низовая, «третья» культура, арго - профессиональная культура и т.д.), не стоит забывать о существенных различиях между языком и культурой как знаковыми системами.
К ним, прежде всего, надо отнести неодинаковый характер используемых ими знаков. Если знаки естественного языка (слова, морфемы, грамматические формы и т.д.) являются специальными языковыми единицами, не имеющими других применений, то культура широко пользуется также и знаками, имеющими и другие, неспециальные значения. Так, в обрядах употребляются предметы обихода, такие, как хлебная лопата, борона или веник. Действия, входящие в обрядовый текст, также могут быть и обычно бывают не специально обрядовыми, а вполне практическими, как бег, обход, выбрасывание, сжигание, обливание водой и т.д. Они приобретают знаковую функцию вторично, в составе обряда, в системе культурного языка. Значительно меньше в языке культуры знаков «первичных», т.е. не имеющих утилитарного применения, а создающихся специально в культурных целях. Таковы, например, так называемые ритуальные предметы - свадебное деревце, каравай, венок, жатвенная «борода», куклы и чучела и т.д.
Другим важным отличием языка культуры от естественного языка является то, что знаки языка культуры гетерогенны, т.е. имеют разную природу и субстанцию даже в пределах одного, например, обрядового, текста. Это могут быть реалии - вещи, лица, действия, природные объекты и материалы (вода, земля, дерево, животные), но могут быть и языковые, вербальные элементы - термины, имена, тексты, музыкальные формы и т.п. Разное отношение знаков к действительности и к тем, кто ими пользуется, в естественном языке и в языке культуры, т.е. их разная семиотическая природа, безусловно, отражается и на их семантике, прагматике и функциях.
Попробуем сравнить, например, дерево как единицу языкового кода (системе языка), т.е. слово дерево, с деревом как единицей культурного языка, входящего в его предметный код. И в том, и в другом случае мы имеем дело не с физическим деревом как элементом окружающего нас мира, а со знаком. Но в языке субстанцией знака будет звуковая оболочка (или графическая последовательность), а в языке культуры (например, в обряде) этот знак будет обвязываться соломой, которому будут угрожать топором, на которое повесят рубаху больного, под которое закопают умершего некрещеного младенца и т.п.
Семантика слова дерево и семантика культурного знака «дерево» будут совпадать в своей референции (или денотации), т.е. в том, что им соответствует в реальной действительности: и слову, и культурному знаку соответствует множество (совокупность) реальных деревьев; но они будут существенно расходиться в том, что относится к другой зоне семантической характеристики, так называемым сигнификативной части, или интенсионалу значения. Семантика слова дерево может быть выражена в его словарной дефиниции, где должны быть отмечены те признаки понятия или «образа» дерева, которые релевантны для языкового узуса. Можно взять толковый словарь, и данное там определение в принципе должно служить как бы семантической формулой слова («в принципе» и «должно» - потому что в имеющихся словарях дефиниции далеки от строгого представления логической структуры понятия).
Есть ли семантика у реального дерева? Конечно, нет, у него есть только утилитарные, или реальные, функции по отношению к человеку. Но вот у дерева как культурного знака, безусловно, есть семантика. Для дерева могут быть такие символические значения: 1) вертикали, соединяющей земной и верхний, небесный мир; 2) роста и плодородия, 3) метафора человека (ср. запреты сажать определенные виды деревьев у дома или рубить некоторые виды деревьев), 4) значение сакрального и демонического локуса и т.д.
Понятие семантики применительно к единицам языка культуры отличается от того, что принято понимать под семантикой единиц естественного языка (лексической семантики). Это определяется разным характером используемых языком и культурой знаков: знаки языка гомогенны (они имеют либо звуковую, либо графическую природу) и «специфичны» (у них нет иных функций, чем языковые), а знаки культуры гетерогенны (слов, вещи, действия и т.д.) и «неспецифичны» (в тестах культуры носителями смысла могут быть утилитарные предметы и действия, природные объекты и т.п.).
Если для языкового знака (слова) семантика - это в самом общем смысле область действительности, к которой этот знак применим, то для культурного знака, который сам может быть «кусочком» действительности, обозначаемой словом, семантикой становится область «вторичных», т.е. непрямых соотнесений и коннотаций (ассоциаций, оценок и т.п.) денотата.
Аналогия между языком народной культуры и естественным языком обнаруживает себя во многих существенных отношениях (семантическом, функциональном, прагматическом, структурном), поэтому применение лингвистических категорий и методов к материалу культуры, ее «словарю», «грамматике» и текстам может быть полезным как для фольклора и этнографии, так и особенно для комплексного, интегрального изучения народной традиции, ее смыслов и «содержания», в каких бы формах и жанрах они себя ни выражали.
Таким образом, именно от лингвистики исходят главные импульсы семантического, функционального и коммуникативного подхода к культуре, оказавшиеся продуктивными во многих областях гуманитарной науки.
Как видим, картина, которую являет соотношение языка и культуры, чрезвычайно сложна и многоаспектна.
В начале XXI столетия проблема «Язык и культура» перемещается в центр исследовательского внимания и становится одним из приоритетных направлений в развитии науки о языке. Единая антропологическая направленность современной лингвистики обнаруживает когнитивный и культурологические аспекты.
Если ранее связи языка и культуры рассматривались в известной мере как факт, важный, но в целом попутный, то теперь эта связь изучается специально.
В Институте языкознания РАН утверждена программа «Язык и культура» (руководитель - академик Ю.С. Степанов). В рамках этой программы ежегодно проходят Международные симпозиумы по указанным проблемам.
В 1999 году Министерство образования РФ утвердило межвузовскую научную программу «Язык, культура и общество: комплексные исследования по социальной и культурной антропологии».
На базе Института славяноведения и балканистики РАН проходят ежегодные международные конференции «Слово и культура», посвященные памяти Н.И. Толстого.
Контрольные вопросы и задания
1. Какой подход на современном этапе развития наук является доминирующим в анализе языковых фактов? Почему?
2. Назовите ученых, которые разрабатывали проблему языка и культуры в гуманитарном знании.
3. Каково значение учения американского ученого Э.Сепира о взаимосвязи языка и культуры?
4. Что общего и в чем выражаются различия языка и культуры? Подтвердите свой ответ примерами.
5. Раскройте значение постановки и решения проблемы взаимосвязи языка и культуры в трудах Н.И.Толстого.
6. Литературный язык - «третья культура»
Просторечие - элитарная культура
Наречия, говоры - традиционно-профессиональная культура
Арго - народная культура.
Подберите для первого столбца соответствующую пару из второго, прокомментируйте полученную схему.
7. Как вы понимаете высказывание В. Гумбольдта, о том, что язык - это «мир, лежащий между миром внешних явлений и внутренним миром человека»?