В предновогодней премьере Студии театрального искусства много и других дивных дуэтов: дотошно воссозданное советское прошлое оборачивается вечностью, неспешность откровенных разговоров не вредит экспрессивности действия, безысходность идет рука об руку с надеждой, а реализм – с магией: театра и слова.
Нельзя преуменьшить популярность Сергея Довлатова, тем не менее, начну с «выходных данных» – «для протокола» и тех зрителей, что могут, подобно туристам из довлатовского текста, задаться вопросом про дуэль Пушкина и Лермонтова. Повесть Сергея Довлатова «Заповедник» начата в 1977-м, закончена уже после отъезда автора из СССР, в Нью-Йорке, в 1983-м. Рассказывает – от первого лица – о ленинградском писателе Борисе Алиханове, устроившемся на лето экскурсоводом в мемориальный музей-заповедник А.С. Пушкина «Михайловское», что в Псковской области. Прототипом главного героя, как почти всегда у Довлатова, выступает сам автор (однако то, что персонаж наречен вымышленным именем, позволяет литературоведам предположить и другой прототип – довлатовского товарища Иосифа Бродского; но это так, замечание исторической точности ради ).
Калейдоскоп житейских анекдотов о рандеву Алиханова с сотрудницами музея и местным контингентом (таких же экскурсоводов с писательскими амбициями и сильно пьющего деклассированного элемента ) обрамляет (и, отчасти, маскирует ) трагическую историю расставания героя с женой Татьяной (Катерина Васильева), вместе с дочерью иммигрирующей в Израиль.
Самому Алиханову покинуть страну не даёт привязанность к родному языку. Завершается повесть описанием одиннацатидневного запоя Алиханова и первым телефонным звонком Тани уже с чужбины:
«Я стоял босой у телефона и молчал (...). Я только спросил: – Мы ещё встретимся? – Да, если ты нас любишь. (...) – При чем тут любовь? Любовь – это для молодежи. Для военнослужащих и спортсменов... А тут все гораздо сложнее. Тут уже не любовь, а судьба ».
Инсценировка Сергея Женовача бережно трансформирует прозу в театральный текст; дополняет Довлатова, что не противоречит оригиналу, пушкинскими стихами, которые во втором действии иногда превращаются в песни: их исполняет хор советских «девушек из Рокфора», одиноких прелестниц, состоящих в штате заповедника, почти по-армейски сплоченного женского коллектива в праздничных платьях радужных цветов.
И в финале спектакля, по окончании, собственно, «Заповедника», тоже прозвучит Пушкин, но об этом позже, пока – как театральный «Заповедник» начинается и в чём Женовач от канона восприятия и интерпретации Довлатова отступает.
Минималистская декорация Александра Боровского превращает небольшую сцену СТИ в этакие «литераторские мостки» – я, конечно, не про знаменитое кладбище , тут мостки буквальные: одни дугой изгибаются над сценой, их облюбует женский хор публично влюбленных в классика хранительниц музея, другие лунной дорогой тянутся от маленького озерка на авансцене вглубь, к висящей на стене белой маске условного Пушкина, – и делают камерное пространство бесконечным.
Впрочем, ассоциация с мемориальными Литераторскими мостками на Волковском кладбище не так и случайна: в прологе на верхней дуге, под бравурную песню «Нью-Йорк, Нью-Йорк», пританцовывают барышни, а внизу, у того самого мутного озерка (где среди окурков и прочего мусора прячутся, охлаждаясь, бутыли спасительной водки ) почти умирает герой: Алиханов, которого играет самый «взрослый» артист СТИ, Сергей Качанов, работающий с Женовачом с начала 1990-х, со времен его художественного руководства Театром на Малой Бронной, падает ничком у воды, бессильно роняя руку. А потом начинает свой откровенный разговор – и слова (слова... слова! ) будто гальванизируют бездыханное тело, медленно, но верно возвращая к жизни.
Сначала это монолог, обращенный в зал, и весьма продолжительная речь обходится без всяких «спецэффектов»: сидит себе человек, свесив ноги, и разговаривает, но как Качанов в одиночку держит внимание – просто фантастика. Потом к Алиханову присоединяется первый собутыльник, Валерий Марков, «злостный нарушитель общественного покоя» (Даниил Обухов ) с оглушительным мегафоном в руках. Далее почти скульптурная композиция пополнится новыми гостями – «нелепым, добрым и бестолковым» Мишей Сорокиным (Дмитрий Матвеев ) и его соседом Толиком (Александр Медведев ), следом придут уже ленинградские товарищи – беллетрист и экскурсовод Потоцкий (Александр Николаев) и его приятель, «гений чистого познания» Митрофанов (Лев Коткин; все перечисленные роли играют недавние студенты, выпускники курса Женовача в РАТИ, уверенно заявляющие о себе работой в «Заповеднике» ).
Первое действие – мужская попойка, начинающаяся как ретро-инсталляция, ожившее воспоминание о довлатовских 1970-х, рифма к замечательной «Москве – Петушкам», идущей на той же сцене. В процессе же коллективное возлияние достигает статуарного величия; помост, на краю которого располагается эта почти скульптурная группа мужчин, алкоголем протестующих против «ощущения краха», тоски, «цепи драматических обстоятельств», цензуры (да практически «против всех» ), превращается в stairway to heaven.
Про канувшее время в «Заповеднике»: как всегда у Женовача (о чём я писал и в недавней рецензии на ), спектакль начинается уже в фойе, до первого звонка. У огромной желтой бочки с белым сухим вином (его за 150 р. разливает в граненые стаканы румяная буфетчица, вино – отличное, буфетчица выйдет на поклоны вместо режиссера, а на бочке рукописный листок с ценником сменит другой – «ушла на базу» ). У экрана, транслирующего советские новости. В толпе зрителей, где шныряет мужчна в сером плаще, предлагающий самиздатовские книжки по сходной цене. На сцене Алиханов будет доставать сигареты из аутентичной, еще не обезображенной гигантскими устрашающими надписями о вреде курения, пачки, а Марков будет сорить совершенно как настоящими дензнаками с Ильичом.
Даже я, заставший советскую эру уже на излёте, ощутил её почти физически – и поначалу не без раздражения: мол, это всё, конечно, здорово, но сколько можно вариться в советском соку? когда уже театр XXI века, где средний возраст актеров едва превышает 20 лет (Качанов не в счёт ), обратит внимание, ну, не знаю, на треки Pharaoh’на или стикерпаки Telegram?
Понятно, что перекличек между брежневским застоем и днем сегодняшним – не счесть, как алмазов в каменных пещерах; вот, например, смешной диалог из второго действия, между Алихановым и вызвавшим его на беседу майором Беляевым (Никита Исаченков; довлатовский сотрудник КГБ стал у Женовача милиционером; думаю, что не по цензурным соображениям, а ради возможности одеть актера в яркую синюю форму ). «Органы воспитывают, воспитывают, но могут и покарать. А досье у тебя посильнее, чем «Фауст» Гете. Материала хватит лет на сорок... И помни, уголовное дело – это тебе не брюки с рантом. Уголовное дело шьется в пять минут ».
Смех – смехом, а нехорошие мурашки пробегают: о том, что пока мы ходим на премьеры, возмутительно белыми нитками шьётся уголовное дело против Кирилла Серебренникова и команды проекта «Платформа», забыть не получается, сколько ни пей.
Короче, неприятных параллелей между «тем» и «этим» временем – уйма, однако же, где актуальный рэп и продвинутые соцсети? Уже к первой трети долгого летнего алко-пикника я посмеялся над собственными желаниями: мудрый Женовач плавно, тропами-невидимками перевел конкретное и, честно, остохреневшее советское ретро во вневременное измерение. И второе действие – «женское», с волшебным хоровым исполнением Пушкина (в «ансамбле» – Анастасия Имамова и Ольга Калашникова, «старожилы» Студии, и вчерашние студентки Екатерина Копылова, Дарья Муреева, Мария Корытова, Варвара Насонова и Елизавета Кондакова ) – уже чистый космос, пусть и с не менее тщательным воссозданием деталей треклятой эпохи.
Алиханов в этом «Заповеднике» не похож на фирменного довлатовского героя. По мне, так литературный обладатель пишмашинки, гитары и портрета Хемингуэя, запойный денди-соблазнитель, тщательно законспирированный диссидент и вечный хохмач, одетый в шутки как в броню, назойливым своим остроумием реагирующий на несовершенства окружающих, этакий «самый умный гость на свадьбе» – персонаж почти невыносимый.
Не то у Качанова/Женовача. В их трактовке, при формальном соблюдении авторских «ремарок» (и гитара, и покоренные женщины, и нарочитое остроумие задекларированы ), Алиханов стал старше и мудрее; судорожное шутовство сменила горькая и несуетливая ирония.
В «Заповеднике» герой-насмешник говорит: «Мне чуждо сонное долготерпение рыбака » – притом, что Алиханов Качанова/Женовача походит как раз на рыбака: с босыми ногами, блуждающей улыбкой, у тихой заводи. Только это уже не обычный рыбак-забулдыга, а мифологический Король-Рыбак, хранящий секрет святого Грааля. Не то, чтобы наследник Пушкина по прямой. Но человек той же крови. И уже не кажутся очередным ерничеством алихановские размышления: «Больше всего меня заинтересовало олимпийское равнодушие Пушкина. Его готовность принять и выразить любую точку зрения. Его неизменное стремление к последней высшей объективности. Подобно луне, которая освещает дорогу и хищнику и жертве. Не монархист, не заговорщик, не христианин – он был только поэтом, гением и сочувствовал движению жизни в целом. Его литература выше нравственности. Она побеждает нравственность и даже заменяет ее. Его литература сродни молитве, природе... Впрочем, я не литературовед... ».
Много лет назад, в великой версии «Месяца в деревне», поставленной ещё в «Мастерской Петра Фоменко», Женовач словно прятал исполненные пафоса слова студента Беляева, на которые в большинстве других постановок норовят поставить особое ударение: «Мне душно здесь, мне хочется на воздух. Мне мочи нет, как горько и в то же время легко, словно человеку, который отправляется в далекое путешествие, за море: ему тошно расставаться с друзьями, ему жутко, а между тем море так весело шумит, ветер так свежо дует ему в лицо, что кровь невольно играет в его жилах, как сердце в нем ни тяжело... ». Оттого, что Кирилл Пирогов произносил их куда-то в сторону, почти скороговоркой, чуть ли не отвернувшись, значимость сказанного лишь возрастала. То же самое – с кодой «Заповедника».
Я помню юбилейный вечер в Центре им. Мейерхольда «3 сентября 2006 года. 65 лет Сергею Довлатову». Тогда Эдуард Бояков и Руслан Маликов сочинили попурри из довлатовских мотивов, включавших и прощальный диалог Алиханова с Таней: «Как ты думаешь, мы еще увидимся? – Да, я уверена. Совершенно уверена. – Тогда я, может, поверю, что Бог – есть. – Мы увидимся. Бог есть ». Этот эпизод был выделен «жирным шрифтом» – и буквально жирным шрифтом тоже: благодаря видеопроекции фразы про Бога. Женовачу пафос претит, эти слова звучат буднично, будто впроброс – и только выигрывают от такой подачи.
Также обыденно, не заученным наизусть, чтоб швырять в зал с котурнов, но пережитым и по праву присвоенным, звучит в финале пушкинский текст «Из Пиндемонти». Я позволю себе процитировать его целиком: интернет – не бумага, стерпит любой объём.
Мы вот пыжимся, спорим, страдаем, множим печатные знаки и стремимся остроумничать, подобно довлатовскому Алиханову, а приходит Женовач с книжкой в руках и тихо напоминает: всё уже сказано, перечитайте.
Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги
Или мешать царям друг с другом воевать;
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Всё это, видите ль, слова, слова, слова.
Иные, лучшие мне дороги права;
Иная, лучшая потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа –
Не всё ли нам равно? Бог с ними.
Никому
Отчета не давать, себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья.
- Вот счастье! вот права...
Кажется, так просто.
От сообщества moskva_lublu . Потому что Довлатов же! У знаменитого Женовача! Ну как такое пропустить? Тем более, что я до этого ни разу не была в Студии Театрального Искусства, хотя слышала про нее очень много хорошего, и даже работала несколько лет почти в соседнем доме.
Начиналось все прекрасно. Даже лишние билетики просили, как в старые добрые времена. А в фойе стояла большая бочка с "вином виноградным" (в котором мы опознали что-то типа ркацители) и совершенно прекрасной наливальщицей оного. Атмосфера вполне была создана и в зал мы вошли, полные предвкушений и ожиданий. Кстати, зал в этом театре совсем небольшой в ширину, но зато довольно вытянутый. У нас был один из последних рядов, и несмотря на это, видно было отлично.
Декорации оказались лаконичны - темнота и два мостика: один поперек - в стиле Михайловского/Тригорского, другой -дощатый и уходящий вдаль. Перед мостом плескалась вода. На мост вышел из темноты человек, дошел до конца, лег и выдержал паузу, достойную Станиславского. Потом достал из воды бутылку с водкой, открыл и повторил паузу на бис. Вообще, что в этом спектакле однозначно удалось - это паузы. Потому как в остальном, мы увы, с режиссером ни совпали от слова совсем.
Во-первых, главный герой. Который как бы альтер эго Довлатова. Мало того, что он существенно старше своего прототипа, это еще можно простить, предполагая взгляд на прожитую жизнь с высоты лет (хотя, насколько я помню, Довлатов не дожил даже до 50-ти, так что сомневаюсь, что такой разрыв в возрасте в данном случае это хорошая идея). Но это альтер эго, простите меня, редкий зануда. А это уже никак не Довлатов. Тексты которого обаятельны, даже когда печальны и язвительны, а язвительны они редко и это точно не про Заповедник.
Здесь Довлатова нет совсем. Увы. Есть печальный стареющий человек, погруженный в депрессию и постоянно пьющий. Постоянно! Который не раскрашивает своим присутствием жизнь окружающих, а погружается в трясину уныния вместе с ними.
Во-вторых, атмосфера. Вот за что я люблю прозу Довлатова - так это за легкий взгляд на жизнь, улыбчивость и дружелюбие. Он даже про Зону пишет тепло и с юмором. Что уж говорить про Пушгоры. Которые - очаровательный заповедник не только в прямом, но и в переносном, конечно же, смысле. И в этом самом переносном смысле его очарование никоим образом не растрачивается, а впитывает в себя оба слоя. Пушкинский и современный Довлатову. Подшучивая и иронизируя над обычаями и обитателями Пушкинских гор, Довлатов о времени работы в Заповеднике отзывается очень добродушно. В спектакле ничего этого нет. Нет иронии, нет юмора, нет тепла. Вроде и текст довлатовский, но настолько не те интонации, не те акценты, что даже те же самые шутки, вроде и смешные, но и они - не те.
Конечно, можно говорить о том, что режиссер пытался создать два плана - этот мостик и тот. Которые не пересекаются. Здесь - реальная приземленная жизнь простых людей, там - "возвышенные" мечты романтических дев от 18 и старше, иллюзии, романсы и прочая "интеллигентная чепуха". Что уход в темноту - это каждый раз уход в новую темноту. Что это спектакль не про Заповедник, который книга, а про Заповедник - который страна, и т.д. и т.п. Но проблема в том, что вот это вот все вышеперечисленное, это, наверное, и умно, и многогранно, и в чем-то изысканно даже (ах, эта кинематографичная черно-белость), но это - не Довлатов! Возможно, это Женовач, именно его "запой души", Довлатову лишь приписанный. Потому что атмосфера никак не из 70-х. Атмосфера из 90-х.
В-третьих, (чего уж там, все равно меня больше к Женовачу не позовут), меня несколько покоробило то, что пушкинские слова перепели с каким-то заведомо пренебрежительно-презрительным оттенком, перевели на уровень стеба. Абсурд был бы понятен, забавен и, пожалуй, уместен и даже естественен в данном контексте, но стеб, простите, нет.
И, наконец. Я люблю Довлатова. И Пушкина. И Заповедник во всех его ипостасях - и реальной, и книжной. Но 3.5 часа - в данном конкретном случае, это очень долго. Потому что статично, и недвижимо, и к сожалению (не думала, что когда-нибудь скажу это про спектакль по Довлатову), скучно.
В общем, не мой спектакль совсем. Увы. :*(
С другой стороны, я вот почитала отзывы других посмотревших (
Мы ответили на самые популярные вопросы - проверьте, может быть, ответили и на ваш?
- Мы - учреждение культуры и хотим провести трансляцию на портале «Культура.РФ». Куда нам обратиться?
- Как предложить событие в «Афишу» портала?
- Нашел ошибку в публикации на портале. Как рассказать редакции?
Подписался на пуш-уведомления, но предложение появляется каждый день
Мы используем на портале файлы cookie, чтобы помнить о ваших посещениях. Если файлы cookie удалены, предложение о подписке всплывает повторно. Откройте настройки браузера и убедитесь, что в пункте «Удаление файлов cookie» нет отметки «Удалять при каждом выходе из браузера».
Хочу первым узнавать о новых материалах и проектах портала «Культура.РФ»
Если у вас есть идея для трансляции, но нет технической возможности ее провести, предлагаем заполнить электронную форму заявки в рамках национального проекта «Культура»: . Если событие запланировано в период с 1 сентября по 31 декабря 2019 года, заявку можно подать с 16 марта по 1 июня 2019 года (включительно). Выбор мероприятий, которые получат поддержку, осуществляет экспертная комиссия Министерства культуры РФ.
Нашего музея (учреждения) нет на портале. Как его добавить?
Вы можете добавить учреждение на портал с помощью системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: . Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши места и мероприятия в соответствии с . После проверки модератором информация об учреждении появится на портале «Культура.РФ».
Из четырех на моей памяти московских инсценировок "Заповедника" две самые старые - "под крышей" Моссовета и в МХТ (последняя называлась "Новый американец") - сводились, по большому счету, к набору скетчей, эстрадных реприз, более или менее ярко сыгранных актерами, ну и приправленных некими сентиментально-философскими "лирическими отступлениями" (опять же последнее в большей степени относится к "Новому американцу"). Если же вводить "Заповедник" Женовача в какой-никакой контекст сложившихся традиций сценического освоения довлатовской прозы, то сопоставлять нынешнюю премьеру имеет смысл разве что с богомоловским "Wonderland-80". Понятно, что Женовач о Богомолове и думать не думал, и спектакля его не видел - но как ни странно может показаться, здесь снова, как и в случае с предшествующим "Мастером и Маргаритой", ассоциации - и контрасты, и параллели - у меня, зрителя, смотрящего и то, и другое (и еще третье, четвертое...) возникают неизбежно. Другое дело, что "Wonderland-80" Богомолова представлял собой попытку обобщить частные - забавные, трагикомические, абсурдные - казусы из жизни героя повести до универсальных принципов организации российской жизни, для чего Богомолов соединял сюжеты Сергея Довлатова и Льюиса Кэролла, помещая экскурсоводов Пушкиногорья в некую "страну чудес", где остановилось время, и отнюдь не потому, что мгновенье оказалось прекрасным:
Женовач, казалось бы, мыслит в противоположном направлении, уходя от обобщений и социо-культурного, и историко-политического характера, но стараясь сосредоточиться на личности автора; избегая по возможности крена в скетчи, в репризы, но выводя, буквально тоже, на первый план, на передний край рассказчика-повествователя "Заповедника" как героя преимущественно лирического, размышляющего, а не действующего, если не считать, конечно, действием потребление алкоголя, в одиночку и в компании. Поэтому вводящие публику в обстановку довлатовской прозы начиная с фойе ретро-хиты советского радио, сомнительные личности, раздающие из-под полы самиздатские брошюры с текстами Довлатова (но бесплатно, а должно быть дорого!) и бочка-цистерна с виноградным вином по 150 рублей (вот здесь цена, правда, сегодняшняя, но вино, говорят, очень вкусное и отобрано лично художником спектакля Александром Боровским, расходится на ура - я сам не попробовал) скорее сознательно "обманывают" ожидания, спектакль подчеркнуто камерный, построенный на статике, и крайне рационально, аналитически структурирующий литературный материал, вплоть до того, что первый акт выходит чисто "мужским", а второй - почти исключительно "женским" (и такая рациональность, аналитичность композиции тоже парадоксально роднит инсценировки Богомолова и Женовача).
От первой до последней минуты на сцене, а вернее, на авансцене находится главный герой - Сергей Качанов, и без того единственный возрастной актер СТИ, тут оказывается в окружении не просто молодежи, но ансамбля вчерашних выпускников ГИТИСа, принятых в труппу, участников феерической перегудовской трехчастной эпопеи "Ста лет одиночества", одного из главных театральных событий (даром что в стенах студенческой аудитории) прошлого сезона:
Таким образом еще нагляднее подчеркивается, что герой-повествователь, Борис Алиханов, довлатовское альтер эго, размышляет о своей жизни в ретроспективе, пристально всматривается в свое прошлое, в собственное отражение. Что реализовано и в сценографии: два мостка - поперечный, из кулисы в кулису, нависает над площадкой, а через нее из глубины к переднему краю проложен продольный, надвигающийся на мини-бассейн, заплеванный окурками и бутылочными этикетками. Мостки, не пересекаясь, тем не менее складываются в подобие перекрестка, развилки судьбы. Босоногий, усталый, с похмелья - герой, выходя под бродвейский шлягер "Нью-Йорк, Нью-Йорк" и ложась на доски ничком, глядится в зеркало воды, оттуда же, из-под воды, достает одну за другой бутылки: "эликсир забвения" служит ему, если угодно, с обратной целью, не глушит, но возвращает память, позволяет герою на этом перекрестке "все обдумать, попытаться рассеять ощущение катастрофы, тупика".
Женовачом "Заповедник" Довлатова прочитан в первую очередь как лирическая поэма, а затем уже как фельетон, хотя совсем без юмористических этюдов, положим, дело не обходится, но в целом, как две постановки по Булгакову и одна по Эрдману объединялись у Женовача в целостный триптих на материале 1920-30-х годов, так "Заповедник" недвусмысленно укладывается в линию, начатую "Москвой-Петушками" и отчасти продолженную "Кирой Георгиевной". Причем в "Заповеднике" режиссеру, на мой взгляд, удается в значительной мере уйти от "репризности", которая, как мне показалось в свое время, утяжеляла композицию "Петушков" и замыливала ее главную мысль, ее лирическое начало. Весь первый акт по одному, по двое подходят к герою, разместившемуся на краю помоста и с него не сходящему (камерность и внешняя статичность мизансценирования здесь доведена до предела), жаждущие похмелиться мужики, и "простые" местные, и столичные "экскурсоводы" с претензией на интеллект, каждый со своими микро-историями, которые оттеняют лирический внутренний монолог рассказчика. Во втором акте наступает черед женских образов - их Женовач тоже выдает "оптом", хотя молодыми актрисами все эти Авроры, Натэллы и Виктории Альбертовны тонко детализированы, но "женский хор" сосредоточен на верхнем мостике, все они отделены от Бориса и расположены перпендикулярно его помосту; только жена героя Татьяна (Катерина Васильева), приехавшая поговорить о предстоящей эмиграции, вступает с ним в прямое взаимодействие. Ну и единственный во втором акте мужской персонаж - майор Беляев (Никита Исаченков) - закольцовывая композицию, приходит к Борису "посидеть" у воды со своей бутылкой и проводит "беседу" в режиме монолога.
Про "женский хор" можно говорить и в прямом смысле - обитательницы "заповедника" распевают романсы на стихи Пушкина, а каждая из них еще и читает по стихотворению. "Публично любить - это скотство", заявляет лирический герой Довлатова, и хотя благодаря актрисам девушки на мосту милы, даже симпатичны, их "публичная любовь" к Пушкину действительно приобретает оттенок ну по меньшей мере иронический, создает комический эффект, демонстрирует, что Пушкин с его стихами, растиражированными, заученными со школы, положенными на романсовую музычку, превратился до какой-то степени в самопародию. Наоборот, стихотворение Пушкина, которое читает сам герой в финале, должно вернуть голосу поэта его непреходящую подлинность - правда, у меня осталось ощущение, что здесь в инсценировке баланс иронии и пафоса нарушается в сторону последнего, а это лишнее. Так или иначе вместо ретро-сатиры нравов, к которой чаще всего сводятся инсценировки и экранизации Довлатова, Женовач выстраивает через диалог Довлатова с Пушкиным свое собственное общение с эпохой Довлатова (как и Некрасова, и, чуть далее, Ерофеева), перекидывая от нее (как и от Булгакова с Эрдманом в "Записках покойника", "Самоубийце", "Театральном романе") мостки к дню сегодняшнему.
Привычно, что не только театрам, но и читателям на индивидуальном уровне понятие "заповедник" в довлатовском контексте служит синонимом "зоны": ограниченного, огороженного пространства тотальной несвободы с сильным привкусом абсурда ("край непуганых идиотов", по выражению современников Булгакова и Эрдмана, актуальному и для времен Довлатова с Ерофеевым, и для нас теперешних), откуда во внешний большой мир все стараются вырваться, но безуспешно, оттого уходят в мир "внутренней", наиболее простым способом, при помощи выпивки. Женовач возвращает вынесенному в заглавие понятию исходный смысл, но "заповедным" у него становится не официально обозначенное мемориальное место, не музейная территория, а само пространство человеческой памяти, где незачем топтаться посторонним.
На момент действия "Заповедника" Пушкин - признанный, впечатанный во все хрестоматии и обезличенный "нерукотворный памятник", поклонение которому входит в обязательную воспитательную и культурную программу; а Довлатов - не то что не признанный, но и не опубликованный, никому не известный писатель, пусть не кровожадно, но исподволь преследуемый, гонимый. Сегодня, особенно в свете прошлогодней круглой даты, уже и Довлатов - "хрестоматия", где-то "попса", а где-то и "обязаловка". Женовач пробивается через мифы и клише к Довлатову, но не останавливается на том, а двигается дальше, к Пушкину - впрочем, без особых иллюзий, будто возможно для писателя остаться в истории, не превращаясь в популярный "бренд": маячившая на протяжении трех часов на стене в глубине сцены "посмертная маска" Пушкина к финалу под все тот же бродвейский шлягер "Нью-Йорк, Нью-Йорк" сменяется на многочисленные, спускающиеся с колосников, растиражированные и типовые "двуликие" маски, для пущей "красоты" декорированные стеклянными балясинами, поблескивающими в лучах прожекторов.
А следующая ожидаемая премьера Женовача (и Богомолова, вот хоть ты тресни!) - чеховские "Три сестры".
Художник по свету -
Музыкальное оформление - Режиссер-педагог по речи - Вера Камышникова
Педагог по вокалу - Галина Гусева
В спектакле звучат романсы М. Глинки, А. Алябьева, И. Шварца, оркестр Рэя Кониффа, Фрэнк Синатра.
Сергей Женовач: «Сочиняя спектакль по «Заповеднику» мы все были очень воодушевлены, работали с азартом и интересом. Для нас встреча с таким писателем как Довлатов – событие. В его прозе заключена мощная театральная энергия, он очень сценичен, его диалоги хочется слушать, произносить, запоминать. В центре этой истории – писатель Борис Алиханов, который находится в состоянии внутреннего кризиса. Он бежит в заповедник, чтобы уединиться и переосмыслить свою жизнь. Это своего рода запой души.
Пушкин – соавтор нашего спектакля. Через Пушкина Борис Алиханов проверяет себя, правильность своих отношений, мыслей, поступков, воспоминаний. Он стоит на пороге новой жизни, перед выбором, который может или не может изменить всё. А поэзия Пушкина выводит эту историю на другой уровень. Важно, что Сергей Довлатов начал писать повесть в пушкинском заповеднике. А закончил ее уже в Америке, когда поступок был уже совершен.
В этом спектакле среди старожилов «Студии театрального искусства» (таких замечательных артистов, как Сергей Качанов, Анастасия Имамова, Ольга Калашникова, Катерина Васильева), дебютируют 11 выпускников «Мастерской Сергея Женовача» прошлого года (Александр Николаев, Лев Коткин, Дмитрий Матвеев, Даниил Обухов, Никита Исаченков, Александр Медведев, Дарья Муреева, Мария Корытова, Варвара Насонова, Елизавета Кондакова, Екатерина Копылова). Хотя часть этих молодых артистов уже заняты в текущем репертуаре, «Заповедник» — это их первая самостоятельная работа. С этими ребятами мы связываем наши надежды».
Дорогие зрители, просим вас обратить внимание, что в спектакле полностью сохранен авторский текст, в котором присутствует ненормативная лексика!
В спектакле содержатся сцены курения.
В 2018 году Сергей Женовач стал лауреатом театральной премии газеты «Московский комсомолец» за« Лучший спектакль» (спектакль «Заповедник») ; Сергей Качанов- за « Лучшую мужскую роль» (спектакль «Заповедник ») ; Александр Боровский - как« Лучший художник» (спектакль «Заповедник ») . Также в 2018 г. Александр Боровский стал лауреат театральной премии «Хрустальная Турандот» за «Лучшую сценографию» (спектакль «Заповедник ») .
Запрещено для детей
Спектакль идет 3 часа 30 минут с одним антрактом.
БИЛЕТЫ: от 700 до 6000 р.
Начало спектаклей в 19.00.