Начнем с причин переселения в Сибирь. Основная причина переселения в пореформенную эпоху - экономическая. Крестьяне верили, что в Сибири они будут жить лучше, чем на родине, потому что на родине вся пригодная земля уже распахана, население быстро растет (1.7–2% в год) и количество приходящегося на человека земли соответственно уменьшается, в Сибири же запас годной для обработки земли практически бесконечен. Там, где слухи о богатой жизни в Сибири распространялись среди крестьян, возникало стремление к переселению. Чемпионами переселения были черноземные, но при этом плотно населенные и очень бедные Курская, Воронежская и Тамбовская губернии. Интересно, что нечерноземные (и особенно северные) крестьяне были склонны к переселению в значительно меньшей степени, хотя и были обделены благами природы - они предпочитали осваивать разного рода несельскохозяйственные приработки.
Неужели несчастные персонажи картины доехали из Тамбовской губернии до Сибири на этой маленькой телеге? Конечно же нет. Такой хардкор закончился еще в 1850–х годах. Железная дорога в 1885 году дошла уже до Тюмени. Желающие переселиться в Сибирь отправлялись на ближайшую к месту жительства станцию и заказывали товарный вагон. В таком вагоне, маленьком (6.4х2.7м) и неутепленном, как раз и помещалась - в страшной тесноте и в холоде - крестьянская семья с лошадью, коровой, запасом зерна (на первый год и посев) и сена, инвентарем и домашними вещами. Вагон двигался со скоростью 150–200 км в сутки, то есть путь из Тамбова занимал пару недель.
В Тюмень следовало добраться к самому раннему возможному времени вскрытия Иртыша, то есть к началу марта, и ждать ледохода (который мог произойти то ли немедленно, то ли через полтора месяца). Условия жизни для переселенцев были спартанскими - примитивные дощатые бараки, а для самых невезучих и соломенные шалаши на берегу. Напомним, что в марте в Тюмени еще холодно, в среднем до –10.
Проходил ледоход, и из Тюмени, вниз по Иртышу и затем вверх по Оби, отправлялись немногочисленные и дорогостоящие пароходы (пароход дорого и сложно построить на реке, не сообщающейся с остальной страной ни по морю, ни по железной дороге). Места на пароходах отчаянно не хватало, так что они тащили за собой вереницу примитивных беспалубных барж. Баржи, не имевшие даже элементарного укрытия от дождя, были настолько забиты людьми, что негде было лечь. И даже таких барж не хватало для всех желающих, а остаться до второго рейса в Тюмени - пропустить всё лето, в которое и надо было организовать хозяйство. Неудивительно, что посадка на пароходы по неорганизованности и кипящим страстям напоминала эвакуацию деникинской армии из Новороссийска. Основная масса переселенцев (а их набиралось по 30–40 тысяч в год), направляющаяся на Алтай, сходила с парохода в быстро растущем Барнауле, а если вода была высокой, то еще дальше, в Бийске. От Тюмени до Томска по воде 2400 км, до Барнаула - более 3000. Для старинного парохода, еле–еле волочащегося по многочисленным перекатам в верховьях реки, это полтора–два месяца.
В Барнауле (или Бийске) начиналась самая короткая, сухопутная часть путешествия. Доступные для заселения места были в предгорьях Алтая, в 100–200–300 км от пристани. Переселенцы покупали на пристани сделанные местными ремесленниками телеги (а тот, кто не привез с собой лошадь - и лошадей) и отправлялись в путь. Разумеется, весь крестьянский ивентарь и запас семян никак не может влезть на одну телегу (в идеальном случае поднимающую 700–800 кг), а вот крестьянину нужна в хозяйстве как раз одна телега. Поэтому желающие поселиться ближе к пристани отдавали имущество на хранение и делали несколько ходок, а отправляющиеся в более дальний путь нанимали еще как минимум одну подводу.
Этим обстоятельством можно объяснить отсутствие в телеге переселенца на картине необходимых крестьянину объемистых предметов - сохи, бороны, запаса зерна в мешках. То ли это имущество хранится в лабазе на пристани и ждет второй поездки, то ли крестьянин нанял подводу и отправил с ней сына–подростка и корову, а сам с женой, дочерью и компактным инвентарем побыстрее поехал на предполагаемое место поселения, чтобы выбрать себе участок.
Где именно и на каких правовых основаниях собирался поселиться наш переселенец? Существовавшие тогда практики были разными. Кое–кто шел легальным путем и приписывался к существующим сельским обществам. Пока у сибирских общин (состоявших из таких же переселенцев предыдущих лет) был большой запас земли, они охотно принимали новичков даром, затем, после разбора лучших земель, за вступительную плату, а затем уже и начинали отказывать вовсе. В каком–то, совершенно недостаточном, количестве казна подготавливала и размечала переселенческие участки. Но большинство переселенцев в описываемую эпоху (1880–е) занималось самозахватом казенной (но совершенно ненужной казне) земли, смело основывая нелегальные хутора и поселки. Казна не понимала, как документально оформить сложившуюся ситуацию, и просто закрывала глаза, не мешая крестьянам и не сгоняя их с земли - вплоть до 1917 земли переселенцев так и не были оформлены в собственность. Впрочем, это не мешало казне облагать крестьян–нелегалов налогами на общем основании.
Какая судьба ждала бы переселенца, если бы он не помер? Этого не мог предугадать никто. Приблизительно у пятой части переселенцев в ту эпоху не получалось прижиться в Сибири. Не хватало рук, не хватало денег и инвентаря, первый год хозяйствования оказывался неурожайным, болезнь или смерть членов семьи - все это приводило к возвращению на родину. При этом, чаще всего, дом возвратившихся был продан, деньги прожиты - то есть они возвращались приживаться у родни, а это было социальное дно деревни. Заметим, что выбравшие легальный путь, то есть вышедшие из своего сельского общества, оказывались в наихудшей позиции - односельчане могли попросту не принять их обратно. Нелегалы же хотя бы имели право вернуться обратно и получить положенный им надел. Прижившиеся в Сибири имели самые различные успехи - распределение на богатые, средние и бедняцкие дворы существенно не отличалось от центра России. Не впадая в статистические подробности, можно сказать, что реально богатели немногие (причем те, у кого и на родине дела шли неплохо), дела же остальных шли по–разному, но все же получше, чем в прежней жизни.
Что теперь будет с семьей умершего? Для начала надо заметить, что Россия - не Дикий Запад, и покойника нельзя просто так похоронить у дороги. В России у каждого, кто проживает вне места своей приписки, есть паспорт, а жена и дети вписываются в паспорт главы семейства. Следовательно, вдове надо как–то снестись с властями, похоронить мужа со священником, оформить метрическую выписку о погребении, получить новые паспорта на себя и детей. Учитывая невероятную разреженность и удаленность официальных лиц в Сибири, и медленность официальных почтовых сношений, решение одной этой проблемы может отнять у бедной женщины как минимум полгода. За это время и будут прожиты все деньги.
Далее вдове предстоит оценить ситуацию. Если она молода и у нее один ребенок (или сыновья подростки, уже вошедшие в рабочий возраст), можно рекомендовать ей снова выйти замуж на месте (в Сибири всегда не хватало женщин) - это и будет самый благополучный вариант. Если же вероятность замужества мала, то бедной женщине придется возвращаться на родину (а без денег этот путь придется проделать пешком, прося по дороге подаяние) и там как–нибудь приживаться у родни. Шансов завести новое самостоятельное хозяйство без взрослого мужчины (что на родине, что в Сибири) у одинокой женщины нет, старое же хозяйство продано. Так что вдова рыдает не зря. У нее не только умер муж - навсегда разбились все жизненные планы, связанные с обретением самостоятельности и независимости.
Примечательно, что на картине изображен отнюдь не самый тяжелый этап пути переселенца. После зимнего путешествия в нетопленом товарном вагоне, жизни в шалаше на берегу замерзшего Иртыша, двух месяцев на палубе переполненной баржи, поездка на собственной телеге по цветущей степи была для семьи более отдыхом и развлечением. К сожалению, бедняга не вынес предшествующих тягот и умер в пути - как и приблизительно 10% детей и 4% взрослых от переселявшихся в Сибирь в ту эпоху. Его смерть можно связать с тяжелой бытовой обстановкой, дискомфортом и антисанитарией, сопровождавшей переселение. Но, хотя это и не очевидно на первый взгляд, картина не свидетельствует о бедности - имущество умершего, скорее всего, не ограничивается небольшим количеством вещей в телеге.
Призыв художника не пропал даром. С момента открытия Сибирской железной дороги (середина 1890–х) власти постепенно начали заботиться о переселенцах. Были построены знаменитые "столыпинские" вагоны - утепленные товарные вагоны с железной печкой, перегородками и нарами. На узловых станциях появились переселенческие пункты с медицинской помощью, банями, прачечными и бесплатным кормлением маленьких детей. Государство начало размечать для переселенцев новые участки, выдавать домообзаводственные ссуды, давать налоговые льготы. Через 15 лет после написания картины таких ужасных сцен стало заметно меньше - хотя, разумеется, переселение продолжало требовать тяжелого труда и оставалось серьезнейшим испытанием силы и мужества человека.
На карте можно проследить путь от Тюмени до Барнаула по воде. Напоминаю, что в 1880–х железная дорога заканчивалась в Тюмени.
4 июня 1864 , г.Руза Московской губ. — 3 августа 1910 , дер. Свистуха Московской губ.
Живописец, график. Иллюстратор. Жанрист, портретист, исторический живописец.
Учился в Московском училище живописи, ваяния и зодчества (1878-1882, 1884-1885) у И.М. Прянишникова, Е.С. Сорокина, в Академии художеств (1882-1884). На выставках с 1881 г. (Московское училище живописи, ваяния и зодчества, Товарищество передвижных художественных выставок - с 1887 экспонент, с 1899 - его член). С 1903 г. - член и один из организаторов Союза русских художников. С 1905 г. - академик. Творчество И. посвящено жизни и борьбе крестьянства и трудового люда (серия картин и рисунков "Переселенцы", в том числе "Смерть переселенца", 1889, ГТГ; "Бунт в деревне", 1889, "Расстрел", 1905, обе - в Государственном центральном музее современной истории России). Реализмом и народностью отмечены его картины на темы русской истории ("Поход москвитян. XVI век", 1902, Государственная Третьяковская галерея). Новые композиционные и цветовые решения его картин обогатили возможности исторической живописи. Писал портреты, плодотворно работал как рисовальщик и литограф. Его произведения имеются также в Государственном Русском музее, Киевском музее русского искусства, музеях Астрахани, Иванова, Кирова, Костромы, Курска Липецка, Перми, Петрозаводска, Рязани, Саратова, Севастополя, Смоленска, Сыктывкара, Тулы, Уфы, Минска и других.
На последних курсах Московского училища живописи, ваяния и зодчества Сергей Иванов обращается к острым социальным проблемам. В частности, его внимание привлекло характерное для русской деревни последней четверти XIX века явление: во второй половине 1880-х годов началось переселение в Сибирь.
На изображении: «Переселенцы. Ходоки». 1886.
После реформы 1861 года возникла необходимость в решении земельного вопроса. Правительство видело выход в переселении безземельных крестьян в этот обширный малозаселённый край. Только за последние десятилетия XIX века несколько миллионов крестьян оставили свои ничтожные наделы, убогие избы и отправились на поиски «благодатных земель».
На изображении: "Переселенка в вагоне", 1886.
В одиночку, с женами и детьми, небольшими партиями, унося с собой свой утлый скарб, пешком и на подводах, а если повезет, то и по железной дороге, устремлялись они, вдохновленные утопическими мечтами о «Беловодье» или «Белой Арапии», навстречу тяжелым испытаниям и чаще всего жестоким разочарованиям. Трагедия безземельных крестьян, уходивших со своих исконных мест, из центральных губерний на окраины страны — в Сибирь и сотнями гибнущих в пути, — вот основная мысль цикла картин Иванова. Он запечатлел сцены крестьянской жизни в нарочито тусклых, «скорбных» по колориту картинах о переселенцах.
На изображении: «В дороге. Смерть переселенца». 1889.
С середины 1890-х годов начинается новый период в творчестве художника, связанный с созданием исторических произведений. В исторической живописи Иванова есть черты, роднящие его с искусством Сурикова и Рябушкина. Живописцу понятно состояние возбужденной массы в острые драматические моменты («Смута», 1897, Музей-квартира И. И. Бродского); «По приговору веча», 1896, частное собрание), его влечет сила русских народных характеров и он, подобно Рябушкину, находит красоту в явлениях народного быта, утверждает понимание этой красоты русским человеком. Иванов чутко улавливает живописные искания времени; его произведения этих лет приобретают особую колористическую звучность.
На изображении: "Смутноей время" (Тушинский лагерь)
Иванов выступил новатором исторического жанра, компонуя эпизоды русского Средневековья — в духе стиля модерн — почти как кинокадры, захватывающие зрителя своим динамичным ритмом, «эффектом присутствия» (Приезд иностранцев в Москву XVII столетия, 1901); «Царь. XVI век» (1902), Поход москвитян. XVI век, 1903). В них художник по-новому взглянул на историческое прошлое родины, изображая не героические моменты событий, а сцены быта из древнерусской жизни. Некоторые образы написаны с оттенком иронии, гротеска. В 1908-13 годах выполнил 18 работ для проекта «Картины по русской истории».
На изображении: «Юрьев день». 1908
На изображении: «Поход Войска Московской Руси», XVI век, картина 1903.
На изображении: «Смотр служилых людей», не позднее 1907
Своеобразные черты нервного «протоэкспрессионизма» с особой силой проступили у него в образах первой русской революции, в том числе в знаменитой картине «Расстрел» (1905, Историко-революционный музей «Красная Пресня», филиал ГЦМСИР), поразившей современников пронзительно отчаянным звучанием протеста.
Во время вооруженного восстания 1905 года в Москве он был его свидетелем и участником — оказывал помощь раненым в уличных боях студентам прямо в здании Московского университета на Моховой улице. Сохранились его рисунки жандармов и казаков, которые во время восстания квартировали в Манеже, возле Кремля.
Позже художник работает над картиной «Едут! Карательный отряд» (1905—1909, ГТГ).
На изображении: Едут! Карательный отряд.
На изображении: Семья, 1907 г.
На изображении: Приезд воеводы
На изображении: Немец, 1910
На изображении: Бунт в деревне, 1889 г.
На изображении: У острога. 1884 год
На изображение: Приезд иностранцев. XVII век. 1901 год
На изображении: Холопы боярские. 1909 год