И вторгся в российские земли. Французы ринулись в наступление, как бык во время корриды. В составе армии Наполеона была европейская сборная солянка: кроме французов там были и (принудительно рекрутированные) немцы, австрийцы, испанцы, итальянцы, голландцы, поляки и многие другие, насчитывающие в общем числе до 650 тысяч человек. Россия могла выставить примерно такое же число солдат, но часть из них вместе с Кутузовым все еще находилась в Молдавии, в другая часть - на Кавказе. В процессе вторжения Наполеона к его армии примкнуло еще до 20 тысяч литовцев.
Русская армия была разбита на две линии обороны, под командованием генерала Петра Багратиона и Михаила Барклая-де-Толли . Вторжение французов пришлось на войска последнего. Расчет Наполеона был прост - одно или два победных сражения (максимум - три), и Александр I будет вынужден подписать мир на условиях Франции . Однако Барклай-де-Толли постепенно, с небольшими стычками, отступал вглубь России, но в главное сражение не вступал. Возле Смоленска русская армия едва не попала в окружение, но в бой не вступила и ускользнула от французов, продолжая затягивать их вглубь своей территории. Наполеон занял опустевший Смоленск и мог пока на этом остановиться, но Кутузов, который подоспел из Молдавии на смену Барклаю-де-Толли, знал, что французский император так не поступит, продолжил отступление к Москве. Багратион рвался в атаку, и его поддерживало большинство населения страны, но Александр не позволил, оставив Петра Багратиона на границе в Австрией, на случай нападения союзников Франции.
На всем пути Наполеону доставались только брошенные и выжженные поселения - ни людей, ни припасов. После «показательного» сражения за Смоленск 18 августа 1812 года войска Наполеона стали уставать от русской кампании 1812 года , поскольку завоевание было каким-то негативным: масштабных сражений и громких побед не было, трофейных припасов и вооружения не было, надвигалась зима, во время которой «Великой армии » где-то необходимо было зимовать, а ничего подходящего для расквартировки захвачено не было.
Бородинское сражение.
В конце августа возле Можайска (в 125 километрах от Москвы) Кутузов остановился в поле у деревни Бородино , где он решил дать генеральную битву. По большей части его вынудило общественное мнение, так как постоянное отступление не соответствовало настроениям ни народа, ни дворян, ни императора.
26 августа 1812 года состоялось знаменитое Бородинское сражение. К Бородино подтянулся Багратион, однако все равно русские смогли выставить чуть более 110 тысяч солдат. Наполеон в тот момент располагал до 135 тысячей человек.
Ход и результат сражения известны многим: французы неоднократно штурмовали оборонительные редуты Кутузова при активной поддержке артиллерии («Смешались в кучу кони, люди…»). Изголодавшиеся по нормальному сражению россияне героически отражали атаки французов, несмотря на огромное превосходство последних в вооружении (от ружей до пушек). Французы потеряли до 35 тысяч убитыми, а русские на десять тысяч больше, однако Наполеону удалось только немного сместить центральные позиции Кутузова, и по сути, - нападение Бонапарта было остановлено. После битвы, продолжавшейся весь день, французский император стал готовиться к новому штурму, но Кутузов, уже к утру 27 августа, отвел свои войска в Можайск, не желая терять еще больше людей.
1 сентября 1812 года в близлежащей деревне произошел военный совет в Филях , в ходе которого Михаил Кутузов при поддержке Барклая-де-Толли решил оставить Москву ради спасения армии. Современники говорят, что это решение главнокомандующему далось крайне тяжело.
14 сентября Наполеон вошел в оставленную и разоренную недавнюю столицу России . За время его нахождения в Москве, диверсионные группы московского губернатора Ростопчина неоднократно нападали на французских офицеров и сжигали их захваченные квартиры. В результате с 14 до 18 сентября Москва полыхала, а Наполеону не хватало ресурсов, чтобы справиться с пожаром.
В начале вторжения, перед Бородинским сражением, а также трижды после занятия Москвы Наполеон пытался договориться с Александром и подписать мир. Но российский император с самого начала войны непреклонно запретил любые переговоры, пока вражеские ноги топчут русскую землю.
Понимая, что перезимовать в разоренной Москве не выйдет, 19 октября 1812 года французы покинули Москву. Наполеон решил вернуться в Смоленск, но не выжженным путем, а через Калугу, рассчитывая по пути достать хоть каких-нибудь припасов.
В сражении под Тарутино и чуть позже под Малым Ярославцем 24 октября Кутузов отбил французов, и те были вынуждены вернуться на разоренную смоленскую дорогу, по которой шли ранее.
8 ноября Бонапарт добрался до Смоленска, который оказался разорен (причем наполовину - самими же французами). На всем пути до Смоленска император постоянно терял человека за человеком - до сотен солдат в день.
За лето-осень 1812 года в России сформировалось небывалое доселе партизанское движение , возглавившее освободительную войну. Партизанские отряды насчитывали до нескольких тысяч человек. Они нападали на армию Наполеона, как амазонские пираньи на раненного ягуара, поджидали обозы с припасами и вооружением, истребляли авангарды и арьергарды войска. Наиболее знаменитым вожаком этих отрядов стал Денис Давыдов . В партизанские отряды вступали и крестьяне, и рабочие, и дворяне. Считается, что именно они уничтожили более половины армии Бонапарта . Конечно же, не отставали и солдаты Кутузова, которые также преследовали Наполеона по пятам и постоянно совершали вылазки.
29 ноября произошло крупное сражение на Березине, когда адмиралы Чичагов и Витгенштейн, не дождавшись Кутузова, атаковали армию Наполеона и уничтожили 21 тысячу его солдат. Однако император смог ускользнуть, при этом в его распоряжении осталось всего 9 тысяч человек. С ними он добрался до Вильны (Вильнюс), где его ожидали его генералы Ней и Мюрат.
14 декабря, после атаки Кутузова на Вильну, французы потеряли 20 тысяч солдат и бросили город. Наполеон в спешке бежал в Париж, опережая остатки своей Великой армии . Вместе с остатками гарнизона Вильны и других городов пределы России покинуло чуть больше 30 тысяч наполеоновских вояк, в то время как в Россию вторглось около 610 тысяч, как минимум.
После поражения в России Французская империя начала разваливаться. Бонапарт продолжал присылать послов к Александру, предлагая почти всю Польшу в обмен на мирный договор. Тем не менее российский император решил полностью избавить Европу от диктатуры и тирании (причем это не громкие слова, а реальность) Наполеона Бонапарта .
Сябры, у гэтым годзе спаўняецца 205 год з паходу Напалеона на Расійскую Імперыю. Тэма напалеонаўскіх войнаў адна з найменш папулярных у беларускім грамадстве, як і Першая сусветная. Бо, дзякуючы неадэкватнай прапагандзе, мы ведаем, што ў свеце была толькі адна вайна, а Беларусь з’явілася ў 1945-ым.
Пра напалеонаўскую кампанію звычайны беларус ведае толькі з верша Лермантава “Барадзіно”, камедыі “Гусарская балада” ды рамана “Вайна і мір”. Тым не менш 1812-ы год з’яўляецца адным з самых міфалагічных у нашай і расійскай гісторыі.
Каб вата не абвінаваціла нас у “свядомитских сказках и фантазиях”, публікуем матэрыял расейскага настаўніка гісторыі, куратара тэмы “Гісторыя” на праекце TheQuestion.ru Вячаслава Бабайцава.
“УСЕНАРОДНАЯ ВАЙНА 1812 ГОДА ЯК НАЙВЯЛІКШЫ МІФ У РАСІЙСКАЙ ГІСТОРЫІ”
Адзін з найвялікшых міфаў у расійскай гісторыі - гэта «ўсенародная вайна» насельніцтва Расійскай імперыі супраць Напалеона ў 1812 годзе. Уяўленне пра масавае супраціўленне французам шырока распаўсюдзілася падчас Вялікай Айчыннай, калі спатрэбілася на гераічных прыкладах з мінулага заклікаць грамадзян СССР да барацьбы з нацызмам. Далей савецкія аўтары актыўна тыражавалі гэтае меркаванне. У сувязі з гэтым маштабы дзеянняў партызанскіх атрадаў у Айчыннай вайне 1812 года былі неабгрунтавана перабольшаны, а іх характар паказаны адрозным ад сапраўднага.
Насамрэч на занятых французамі тэрыторыях адносіны мясцовых жыхароў да Вялікай арміі былі надзвычай неадназначнымі. Яны вагаліся ад прывітальнага захаплення да адкрытай нянавісці.
Напярэдадні захопу Напалеон дэклараваў адну з галоўных мэтаў свайго паходу – аднаўленне суверэннай Польшчы (Рэчы Паспалітай). У яе склад планавалася ўключыць украінскія, беларускія і літоўскія землі, якія ўвайшлі ў Расійскую імперыю ў выніку падзелаў Рэчы Паспалітай у XVIII стагоддзі. Новая дзяржава павінна была ўраўнаважыць свайго ўсходняга суседа.
Уступіўшы ў чэрвені 1812 года ў заходнія губерніі Расійскай імперыі, французскія войскі сустрэлі сімпатыі з боку мясцовага насельніцтва. Жыхары гарадоў урачыста сустракалі іх з кветкамі і музыкай. Амаль уся літоўска-беларуская шляхта, якая спадзявалася на аднаўленне Рэчы Паспалітай у межах 1772 года, успрымала французаў як вызваліцеляў ад расійскага самадзяржаўя. Каталіцкія, а ў некаторых месцах і праваслаўныя святары таксама падтрымлівалі Напалеона.
Вось як пісала пра сустрэчу Вялікай арміі ў Вільні гарадская газета «Kurjer Litewski»: «У гэты дзень мы былі шчаслівыя бачыць у сценах нашай сталіцы імператара французаў… вялікага Напалеона, на чале яго непераможнай арміі».
Таксама паведамлялася: «Увесь горад быў на вуліцы, усе навакольныя горы цалкам былі пакрытыя людзьмі, якія прагнулі першымі ўбачыць французаў. Шмат хто з гэтай мэтай залез на дахі дамоў, вежы цэркваў і званіцы. Вялізныя натоўпы пабеглі за ковенскую заставу, адкуль чакалі французаў. Усё гэта бегла, сутыкалася, гаманіла, нагадваючы адзін вялізны вар’яцкі дом».
Сустрэча Напалеона ў Вільні
Беларускі гісторык Уладзімір Краснянскі пісаў, што ў Мінску і павятовых гарадах губерніі паўсюль адбываліся «ўрачыстыя сустрэчы французаў каталіцкім духавенствам і прадстаўнікамі горада; гучныя авацыі натоўпу, ілюмінацыі ўвечары, надзвычайнае ажыўленне, якое ўносілі памешчыкі, прыяжджаючыя з навакольных вёсак адсвяткаваць, паабедаць, паразмаўляць пра адноўленую Польшчу».
Мясцовыя жыхары кантралявалі склады з правіянтам і кармамі, не дазваляючы знішчыць іх адступаючым рускім часткам, і перадавалі гэтыя запасы Вялікай арміі. Напрыклад, у Вілейцы брыгадны генерал П’ер Душы дэ Кольбер-Шабанах атрымаў ад гараджан 2 тысячы квінталаў мукі, ад 30 да 40 тысяч рацыёнаў сухароў і шмат аўса.
Прадстаўнікі высакародных шляхецкіх родаў добраахвотна дапамагалі грашыма напалеонаўскім войскам. У Вільні княгіня Караліна Радзівіл падаравала французскаму шпіталю 30 бочак жытняй мукі і 2 бочкі крупы разам з вазамі, а таксама 10 валоў і 12 бараноў. На яе ўзор прадстаўнікі іншых дваранскіх родаў таксама пачалі ахвяраваць правіянт французскім лазарэтам.
« Плошча Напалеона ў Мінску» - у 1812-ым годзе Плошча Свабоды была перайменавана ў гонар французскага Імператара.
Асобна варта вылучыць узаемаадносіны Вялікай арміі і самага шматлікага саслоўя Расійскай імперыі - сялянства. Першапачаткова прыход французаў сельскія жыхары ўспрынялі стрымана і ніякага супраціву ім не аказвалі.
Пры ўваходзе напалеонаўскіх войскаў у заходнія губерніі сярод сялян пачалі актыўна распаўсюджвацца чуткі пра вызваленне ад прыгону, адмен чыншу і паншчыны. Але французскія ўлады захавалі ўсе ранейшыя павіннасці, зборы з сялян былі нават павялічаны. Гэта выклікала пасіўны супраціў сельскага насельніцтва. Сяляне адмаўляліся гандляваць з французамі, збіраць ураджай з палёў, забяспечваць напалеонаўскае войска харчаваннем і фуражом. Яны спальвалі ўласныя дамы і свірны з запасамі, цэлымі сем’ямі сыходзілі ў лясы. Старшыня паліцыі Бярэзінскай падпрэфектуры Дамброўскі пісаў: « Мне загадваюць усё дастаўляць, а ўзяць няма адкуль … На палях шмат збожжа, ня прыбранага з-за непадпарадкавання сялян».
У некаторых раёнах сяляне пачалі ствараць у французскім тыле атрады самаабароны і пераходзіць да актыўнага супраціву. Супраць Вялікай арміі дзейнічалі фарміраванні сялян з вёсак Стараселле, Мажаны, Есьманы і Клеўкі ў Барысаўскім павеце, Варонкі ў Дрысенскім павеце, Жарцы ў Полацкім павеце і іншых.
У асобных выпадках абурэнне сельскага насельніцтва было накіравана супраць землеўладальнікаў. Жыхары шэрагу вёсак на Віцебшчыне перасталі падпарадкоўвацца сваім памешчыкам, пачалі рабаваць дваранскія сядзібы. Каб абараніць уласныя маёнткі, мясцовай шляхце прыйшлося звярнуцца па дапамогу да французскай адміністрацыі. Новы ўрад згадзіўся дапамагчы, бо, каб забяспечыць армію правізіяй, быў неабходны парадак на акупаванай сельскай мясцовасці. З дапамогай французскіх войскаў бунты сялян былі задушаныя.
Увогуле ўзброены супраціў сялян заходніх губерніяў не быў масавым. Асобныя ўспышкі незадаволенасці досыць хутка ўціхамірвалі рэгулярнымі французскімі часткамі. Таму казаць аб усеагульнай сялянскай партызанскай вайне было б няправільна.
Стаўленне да Вялікай арміі стала хутка змяняцца, калі яна пачала ісці далей у губерніі, дзе жыло пераважна рускае насельніцтва. Яшчэ ў Віцебску Напалеон атрымліваў паведамленні ад патрулёў і фуражыраў аб прарасейскіх настроях жыхароў на ўсход ад Рудні і Чырвонага. Капітан Віктар Кастэлан пісаў: « Калі мы будзем зусім у Расіі, будзе як у Іспаніі» . Французскі імператар і сам добра разумеў, што пасля таго, як Вялікая армія пяройдзе старую мяжу Рэчы Паспалітай і ўступіць на тэрыторыю Смаленшчыны, кампанія фармальна перастане быць вайной за аднаўленне Польшчы. Аднак з-за таго, што ў Напалеона не атрымалася разграміць рускую армію ў баях на мяжы і дамагчыся выгаднай мірнай дамовы, ён быў вымушаны рушыць далей, каб прымусіць суперніка даць генеральную бойку.
Напалеон у Смаленску
18 жніўня 1812 года пасля цяжкіх трохдзённых боек Вялікая армія заняла Смаленск. Становішча тут рэзка кантраставала з урачыстым прыёмам на былых польскіх землях. Горад, які пакінулі амаль усе жыхары, быў разбураны і агорнуты полымем, а яго вуліцы заваленыя трупамі і кінутымі параненымі. Французскі афіцэр віконт Луі Гіём дэ Пюібюск пісаў: «Мёртвыя целы складаюць у кучу, тут жа, каля паміраючых, на дварах і ў садах; няма ні рыдлёвак, ні рук, каб закапаць іх у зямлю. Яны пачалі ўжо гнісці; нясцерпны смурод на ўсіх вуліцах, ён яшчэ больш павялічваецца ад гарадскіх равоў, дзе да гэтага часу навалены вялікія кучы мёртвых целаў, а таксама мноства мёртвых коней пакрываюць вуліцы і наваколле горада. Усе гэтыя брыдоты, улічваючы даволі гарачае надвор’е, зрабілі Смаленск найбольш невыносным месцам на зямлі».
Разам з тым у гісторыі акупацыі Смаленшчыны Вялікай арміяй вядомыя эпізоды, калі рускія вайскоўцы, якія апынуліся ў палоне, добраахвотна дапамагалі напалеонаўскай адміністрацыі. Такія выпадкі былі нешматлікія, але яны здараліся.
Па меры прасоўвання французскіх войскаў на ўсход актывізаваўся супраціў сялян. Збеглыя з палону рускія вайскоўцы і добраахвотнікі з ліку мясцовых жыхароў былі ініцыятарамі арганізацыі атрадаў самаабароны. Сялянскія фарміраванні сачылі за асобнымі варожымі партыямі і атрадамі, знішчалі французскіх фуражыраў і марадзёраў. Генерал-маёр Бенкендорф пісаў: «Памешчыкі і спраўнікі ўзброілі сялян і пачалі … дзейнічаць супраць агульнага ворага. Не паўтаралася больш з’яў, якія адбываліся ў Беларусі».
Мінск часоў Напалеона
Трэба сказаць, што рэакцыя сельскага насельніцтва і Цэнтральнай Расіі на прыход Вялікай арміі далёка не заўсёды была негатыўнай. Часта сяляне пад уплывам чутак аб адмене французамі прыгону падтрымлівалі Напалеона. Сенатар Павел Каверын у лісце да Аляксандра I даносіў: «Перакананне ворагам у занятых ім месцах … агульна паміж сялян распаўсюджваемае, упэўненасць у непрыналежнасці больш Расіі і ў недатыкальнасці да іх улады памешчыкаў магло пахіснуць іх розумы, ад чаго некаторыя ў Смаленскай губерніі спрыялі непрыяцелю ў адшуканні фуражу і ўтоеных маёмасцяў, а іншыя, па дамове з ім, пачыналі нават рабаваць панскія дамы » . Паведамлялася, што ў Раслаўльскім і Ельнінскім паветах «ворагі, якія праходзілі, і марадзёры, што засталіся … пакінулі, асабліва ў сялянах, разуменне незалежнасці» , а ў Юхноўскім павеце «сяляне некаторых паселішчаў ад вальнадумства пачынаюць забіваць да смерці гаспадароў сваіх і падводзяць французаў у тыя месцы, дзе тыя ад страху хаваюцца».
Пасля таго як у верасні 1812 гада французы ўвайшлі ў Маскву, у шэрагу месцаў Маскоўскай губерніі адбыліся бясчынствы. Сяляне, якія спадзяваліся, што з прыходам французаў прыгон адменяць, самавольна выходзілі з падпарадкавання памешчыкам. Яны адмаўляліся выконваць павіннасці і плаціць чынш. Сяляне казалі, што зараз цалкам вольныя, «таму што Банапарт у Маскве, а значыцца, ён іх гасудар» .
Напалеон разглядаў магчымасць адмены прыгону. Ён спадзяваўся, што гэтая мера дапаможа прыцягнуць на бок Вялікай арміі шматмільённыя масы рускага сялянства і пераламіць ход кампаніі. Аднак французскі імператар не адважыўся рэалізаваць свае задумы, баючыся буйнога сацыяльнага выбуху на занятых яго войскамі тэрыторыях. Напалеон казаў: «Я б мог падняць супраць яго большую частку яе ўласнага насельніцтва, абвясціўшы вызваленне рабоў … Але калі я даведаўся пра грубасць нораваў гэтага шматлікага класа рускага народа, я адмовіўся ад гэтай меры, якая прысудзіла б мноства сямействаў да смерці, разрабавання і самых страшных мук».
Як бачым, зусім не ўсе жыхары занятых французамі тэрыторый бачылі ў іх ворагаў. Асабліва гэта заўважна на прыкладзе заходніх губерніяў, дзе нацыянальнае дваранства, гараджане і частка духавенства, якія спадзяваліся, што незалежнасць Рэчы Паспалітай будзе адноўлена, ахвотна падтрымалі Напалеона. Сяляне ў гэтых рэгіёнах таксама далёка не паўсюль сустракалі Вялікую армію з віламі і рацішчамі. «Дубіна народнай вайны» ў поўнай меры паднялася толькі пасля падзення Смаленска. Аднак нават у Цэнтральнай Расеі частка сельскага насельніцтва глядзела на Напалеона як на збаўцу ад прыгону. Сялянскае пытанне мела вялікае значэнне для французскай адміністрацыі. Верагодна, калі б Напалеон адважыўся на адмену прыгону, то змог бы разлічваць на карэнны пералом у вайне з Расеяй. Але французскі імператар вырашыў не рызыкаваць.
Ад рэдакцыі дадамо, што аўтар не распавёў пра праект аднаўлення ВКЛ, які таксама лунаў у планах Напалеона. Але пра гэта мы падрабязней раскажам у наступных публікацыях.Друзья, в этом году исполняется 205 лет с момента похода Наполеона на Российскую Империю. Тема наполеоновских войн одна из самых малопопулярных в беларуском обществе, как и Первая Мировая. Ведь благодаря неадекватной пропаганде мы знаем, что в мире была только одна война, а Беларусь появилась в 1945-ом.
Про Наполеоновскую кампанию средний беларус знает только лишь из произведения Лермонтова «Бородино», комедии «Гусарская Баллада» и произведения «Война и Мир». Тем не менее 1812-ый год является одним из самых мифологичных в нашей и российской истории.
Для того, чтобы ватаны не объявили нас в «свядомитских сказках и фантазиях», публикуем материал российского учителя истории, куратора темы «История» на проекте TheQuestion.ru Вячеслава Бабайцева.
«ВСЕНАРОДНАЯ ВОЙНА 1812 ГОДА КАК КРУПНЕЙШИЙ МИФ В РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ»
Один из самых крупных мифов в русской истории – это «всенародная война» населения Российской империи против Наполеона в 1812 году. Представление о массовом сопротивлении французам широко распространилось в ходе Великой Отечественной, когда потребовалось на героических примерах из прошлого призвать граждан СССР на борьбу с нацизмом. В дальнейшем данная точка зрения активно тиражировалась советскими авторами. В связи с этим масштабы и характер действий партизанских отрядов в Отечественной войне 1812 года были необоснованно преувеличены и приукрашены.
В действительности на занятых французами территориях отношение местных жителей к Великой армии было крайне неоднозначным. Оно колебалось от приветственного восторга до откровенной ненависти.
Накануне вторжения Наполеон декларировал одну из главных целей своего похода – восстановление суверенной Польши (Речи Посполитой). В её состав планировалось включить украинские, беларуские и литовские земли, которые вошли в Российскую империю по результатам разделов Речи Посполитой в XVIII веке. Новое государство должно было стать противовесом своему восточному соседу.
Вступив в июне 1812 года в западные губернии Российской империи, французские войска встретили симпатии со стороны местного населения. Горожане торжественно встречали их с цветами и музыкой. Почти вся литовско-беларуская шляхта, рассчитывавшая на восстановление Речи Посполитой в границах 1772 года, воспринимала французов как освободителей от российского самодержавия. Католические священники, а в ряде мест и православные иерархи, также поддержали Наполеона.
Вот как описывала встречу Великой армии в Вильно городская газета «Kurjer Litewski»: «В этот день мы удостоились счастья видеть в стенах нашей столицы императора французов… великого Наполеона, во главе его непобедимой армии ».
Также сообщалось: «Весь город был на улице, все окрестные горы сплошь были покрыты людьми, чающими первыми увидеть французов. Многие с этой целью полезли на крыши домов, башни церквей и колокольни. Огромные толпы побежали за ковенскую заставу, откуда ожидались французы. Всё это бежало, сталкивалось, галдело, напоминая собой в общем один громадный дом сумасшедших ».
Встреча Напалеона в Вильне
Беларуский историк Владимир Краснянский писал, что в Минске и уездных городах губернии повсеместно происходили «торжественные встречи французов католическим духовенством и представителями города; шумные овации толпы, вечерние иллюминации, необычное оживление, вносимое помещиками, съезжавшимися из окрестных деревень попраздновать, пообедать, поговорить о восстановленной Польше ».
Местные жители брали под свой контроль склады с провиантом и кормами, не позволяя уничтожить их отступавшим русским частям, и передавали эти запасы Великой армии. Например, в Вилейке бригадный генерал Пьер Дави де Кольбер-Шабане получил от горожан 2 тысячи квинталов муки, от 30 до 40 тысяч рационов сухарей и много овса.
Представители знатных шляхетских фамилий добровольно оказывали материальную помощь наполеоновским войскам. В Вильно княгиня Каролина Радзивилл подарила французскому госпиталю 30 бочек ржаной муки и 2 бочки крупы вместе с повозками, а также 10 волов и 12 баранов. По её примеру представители других дворянских родов тоже стали жертвовать продукты французским лазаретам.
«Площадь Наполеона в Минске» — в 1812-ом году Площадь Свободы была переименована в честь французского Императора
Отдельно стоит выделить взаимоотношения Великой армии и самого многочисленного сословия Российской империи – крестьянства. Первоначально приход французов сельские жители восприняли сдержанно и никакого сопротивления им не оказывали.
При вступлении наполеоновских войск в западные губернии среди крестьян стали активно распространяться слухи об освобождении от крепостной зависимости, отмене оброков и барщины. Но французские власти сохранили все прежние повинности, сборы с крестьян были даже увеличены. Это привело к пассивному сопротивлению сельского населения. Крестьяне отказывались вступать в торговые сделки с французами, собирать урожай на полях, поставлять наполеоновской армии продовольствие и фураж. Они сжигали собственные дома и амбары с запасами, целыми семьями уходили в леса. Начальник полиции Березинской подпрефектуры Домбровский писал: «Мне приказывают всё доставлять, а взять неоткуда… На полях много хлеба, не убранного из-за неповиновения крестьян ».
В некоторых районах сельское население стало создавать во французском тылу отряды самообороны и переходить к активному сопротивлению. Против Великой армии действовали формирования крестьян деревень Староселье, Можаны, Есьманы и Клевки в Борисовском повете, Воронки в Дриссенском повете, Жарцы в Полоцком повете и других.
В отдельных случаях возмущение сельского населения было направлено против собственных землевладельцев. Жители ряда сёл на Витебщине перестали подчиняться своим помещикам, занялись мародёрством и грабежом дворянских усадеб. Для защиты своих имений местной шляхте пришлось обратиться за помощью к французской администрации. Новые власти согласились помочь, поскольку для обеспечения армии провизией был необходим порядок в оккупированной сельской местности. С помощью французских войск крестьянские бунты были подавлены.
В целом вооружённое сопротивление сельских жителей западных губерний не носило массового характера. Отдельные вспышки недовольства достаточно быстро усмирялись регулярными французскими частями. Поэтому говорить о всеобщей крестьянской партизанской войне было бы неверно.
Отношение к Великой армии стало быстро меняться по мере её дальнейшего продвижения в губернии, где преобладало русское население. Ещё находясь в Витебске, Наполеон получал донесения от патрулей и фуражиров о пророссийских настроениях жителей к востоку от Рудни и Красного. Капитан Виктор Кастеллан писал: «Когда мы будем совсем в России, будет как в Испании ». Французский император и сам хорошо понимал, что после того как Великая армия перейдёт старую границу Речи Посполитой и вступит на территорию Смоленщины, кампания формально перестанет быть войной за восстановление Польши. Однако, поскольку Наполеону не удалось разгромить русскую армию в приграничных боях и добиться выгодного мира, он был вынужден двинуться дальше с целью навязать противнику генеральное сражение.
Наполеон в Смоленске
18 августа 1812 года после тяжёлых трёхдневных боёв Великая армия заняла Смоленск. Обстановка здесь резко контрастировала с торжественным приёмом в бывших польских землях. Город, который оставили почти все жители, был разрушен и объят пламенем, а его улицы завалены трупами и брошенными ранеными. Французский офицер виконт Луи Гийом де Пюибюск писал: «Мёртвые тела складывают в кучу, тут же, подле умирающих, на дворах и в садах; нет ни заступов, ни рук, чтобы зарыть их в землю. Они начали уже гнить; нестерпимая вонь на всех улицах, она ещё более увеличивается от городских рвов, где до сих пор навалены большие кучи мёртвых тел, а также множество мёртвых лошадей покрывают улицы и окрестности города. Все эти мерзости, при довольно жаркой погоде, сделали Смоленск самым несносным местом на земном шаре ».
Вместе с тем в истории оккупации Смоленщины Великой армией известны эпизоды, когда оказавшиеся в плену русские военнослужащие добровольно помогали наполеоновской администрации. Такие случаи были немногочисленны, но они имели место.
По мере продвижения французских войск на восток активизировалось сопротивление сельского населения. Бежавшие из плена русские военнослужащие и добровольцы из числа местных жителей брали на себя инициативу по организации отрядов самообороны. Крестьянские формирования выслеживали отдельные вражеские партии и отряды, уничтожали французских фуражиров и мародёров. Генерал-майор Бенкендорф писал: «Помещики и исправники вооружили крестьян и начали… действовать против общего врага. Не повторялось более явлений, происходивших в Белоруссии ».
Минск времён Наполеона
Надо сказать, что реакция сельского населения губерний Центральной России на приход Великой армии далеко не всегда была негативной. Зачастую крестьяне под влиянием слухов об отмене французами крепостного права открыто поддерживали Наполеона. Сенатор Павел Каверин в письме к Александру I доносил: «Внушение неприятеля в занятых им местах… повсеместно между поселянами разсеиваемое, уверенность в непринадлежности более России и в неприкосновенности к ним власти помещиков могло поколебать их умы, от чего некоторые в Смоленской губернии способствовали неприятелю в отыскании фуража и сокрытых имуществ, а другие, сообщась с ним, попускались даже на грабительство господских домов». Сообщалось, что в Рославльском и Ельнинском уездах «проходившие неприятели и оставшиеся мародёры…посеяли, особенно в крестьянах, понятие независимости», а в Юхновском уезде «крестьяне некоторых селений от вольнодумствия начинают убивать до смерти господ своих и подводят французов в те места, где оные от страха укрываются ».
После того как в сентябре 1812 года французы вступили в Москву, в ряде мест Московской губернии вспыхнули беспорядки. Крестьяне, надеявшиеся с приходом французов на отмену крепостного права, самовольно выходили из подчинения помещикам. Они отказывались нести повинности и платить оброк. Крестьяне заявляли, что теперь полностью свободны «потому что Бонапарт в Москве, а стало быть он их государь ».
Наполеон рассматривал возможность отмены крепостного права. Он надеялся, что данная мера поможет привлечь на сторону Великой армии многомиллионные массы русского крестьянства и переломить ход кампании. Однако французский император не решился на реализацию своих замыслов, боясь крупного социального взрыва на занятых его войсками территориях. Наполеон говорил: «Я мог бы поднять против неё большую часть её собственного населения, провозгласив освобождение рабов… Но когда я узнал грубость нравов этого многочисленного класса русского народа, я отказался от этой меры, которая обрекла бы множество семейств на смерть, разграбление и самые страшные муки ».
Как можно видеть, отнюдь не все жители занятых французами территорий видели в них врагов. Особенно это заметно на примере западных губерний, где национальное дворянство, горожане и часть духовенства, надеявшиеся на восстановление независимости Речи Посполитой, охотно поддержали Наполеона. Крестьяне в этих регионах также далеко не везде встречали Великую армию с вилами и рогатинами. «Дубина народной войны» в полной мере поднялась лишь после падения Смоленска. Однако даже в областях Центральной России часть сельского населения смотрела на Наполеона как на избавителя от крепостной зависимости. Крестьянский вопрос имел большое значение для французской администрации. Вероятно, если бы Наполеон решился на отмену крепостного права, то мог бы рассчитывать на коренной перелом в войне с Россией. Но французский император предпочёл не рисковать.
Вконтакте
Захотелось мне сделать несколько постов на тему русского общества 1812 года-времен войны с Наполеоном. И как обычно в кино-литературно-художественном стиле. Кои посты и предлагаю вашему вниманию.
Фильмы "Кутузов" и "Эскадрон гусар летучих" .плюс потреты из Военной галереи 1812 года Эрмитажа.
Г.П. Данилевский «Сожженная Москва»- отрывки
Никогда в Москве и в ее окрестностях так не веселились, как перед грозным и мрачным двенадцатым годом.
Балы в городе и в подмосковных поместьях сменялись балами, катаньями, концертами и маскарадами. Над Москвой, этой пристанью и затишьем для многих потерпевших крушение, именитых пловцов, какими были Орловы, Зубовы и другие, в то время носилось как бы веяние крылатого Амура. Немало любовных приключений, с увозами, бегством из родительских домов и дуэлями, разыгралось в высшем и среднем обществе, где блистало в те годы столько замечательных, прославленных поэтами красавиц. Москвичи восторгались ими на четвергах у Разумовских, на вторниках у Нелединских-Мелецких и в Благородном дворянском собрании, по воскресеньям - у Архаровых, в остальные дни - у Апраксиных, Бутурлиных и других. Был конец мая 1812 года. Несмотря на недавнюю комету и на тревожные и настойчивые слухи о вероятии разрыва с Наполеоном и о возможности скорой войны, - этой войны не ожидали, и в обществе никто о ней особенно не помышлял.
Л.А.Денисьев
К.Полторацкий
Что же, дорогой граф, - держа на коленях собачку, встревоженно, по-французски, обратилась к гостю Шелешпанская, - неужели правда быть войне?
По-русски княгиня, как и все тогдашнее общество, только молилась, шутила либо бранилась с прислугой.
- Мы с вами, Анна Аркадьевна, наедине, - начал граф, - как старый приятель вашего мужа и ваш, смею повторить, всегдашний поклонник, скажу вам откровенно, дела наши нехороши... Бонапарт покинул Сен-Клу и прибыл по соседству к нам, в Дрезден; его, как удостоверяет «Гамбургский курьер», окружают герцоги, короли и несметное войско.
- Да ведь он только и делает, что воюет; в том его забава! - возразила княгиня. - Может быть, это еще и не против нас...
- Увы! государь Александр Павлович также оставил Петербург и поспешил в Вильну. Глаза и помыслы всех теперь на берегах Двины...
- Но это, граф, может быть диверсия против наших соседей? Все не верится.
- Таких сил Бонапарт не собрал бы против других. У него под рукой, - газеты все уже высчитали, - свыше полумиллиона войска и более тысячи двухсот пушек; один обоз в шесть тысяч подвод.
Княгиня понюхала из флакона и переложила на коленях спавшую собачку.
- И вы думаете, граф? - спросила она со вздохом. Граф Федор Васильевич скрестил руки на груди и приготовился сказать то, о чем он давно думал.
- Огненный метеор промчался по Европе, - произнес он, - долетит и в Россию. Я не раз предсказывал... Мало останавливали венчанного раба, когда он, без объявления войны, брал другие государства и столицы; увидим его и мы, русские, если не вблизи, то на западной границе наверное.
- Кто же виноват?
Растопчин промолчал.
- Но наше войско, - сказала княгиня, - одних казаков сколько!
- Благочестивая-то, «не бреемая» рать, бородачи? - произнес Растопчин по-русски. - Полноте, матушка княгиня, не вам это говорить: вы так долго жили в Европе, столько видели и слышали.
Д.А.Делянов
А.Мелиссино
Наполеон сильно занял Аврору и стал ее мыслям представляться сказочным исполином, неземным героем. Сперва она с наслаждением воображала его себе в виде гения-благодетеля, нежданно и таинственно сошедшего в мир и проливающего на человечество, вместе с своею ослепительною славой, потоки мирного, неведомого дотоле блаженства. Но когда однажды бабке принесли с почты пачку новых, французских, изданных в Бельгии и в Англии, памфлетов о Наполеоне и она один из них, написанный мадам де Сталь, по желанию княгини, прочла ей вслух, ее взгляд на Наполеона начал быстро изменяться. Вероломная же казнь герцога Ангиенского повергла ее просто в отчаяние. Узнав, как не повинный ни в чем герцог был схвачен, поставлен во рву Венсенской крепости и, без сожаления, расстрелян Наполеоном, Аврора разрыдалась, повторяя: «Бедный, бедный! и за что? где наказание его убийцам?» Несколько успокоясь, она заперлась у себя в комнате, наверху, прочла все вновь полученные и вывезенные бабкой брошюры о Бонапарте, на которые она прежде не обращала особого внимания, и Наполеон, с его блеском, громкими войнами и разрушением старых городов и царств Европы, вместо идеального героя начал ей представляться ненавистным, эгоистическим и звероподобным чудовищем. Она даже сетовала в мечтах, почему не родилась мужчиной, иначе она была бы в рядах смелых бойцов, сражающихся с этим новым Чингис-ханом
Е.И.Чаплиц
Е.Ф.Керн
Прибыв в штаб Первой армии, Перовский уведомил невесту, что доехал благополучно, что все говорят о неизбежной войне, - войска в движении, - но что еще ничего верного не известно. Москва между тем начинала сильно смущаться. Газеты, в особенности «Устье Эльбы» и «Гамбургский курьер», приносили тревожные известия. Война становилась очевидною и близкою. Все знали, что государь Александр Павлович, быстро покинув Петербург, более месяца уже находился при Первой армии Барклая-де-Толли, в Вильне. Но все эти толки были еще шатки, неопределенны. Вдруг прошла потрясающая молва. Стало известно, что после майского призыва к полкам всех отпускных офицеров из Вильны к графу Растопчнну примчался с важными депешами фальдъегерь. Сперва по секрету, потом громко, наконец, заговорили, что Наполеон за несколько дней перед тем без объявления войны с громадными полчищами нежданно вторгся в пределы России и уже без боя занял Вильну. Шестого июля, с новым государевым посланцем, Растопчину было доставлено воззвание императора к Москве и манифест об ополчении, причем стал известен обет государя «не вкладывать меча в ножны, пока хоть единый неприятельский воин будет на Русской земле». Вспоминали при этом слова императора, сказанные по-французки за год перед тем о Наполеоне: «Il n"y a pas de place pour nous deux en Europe; tot ou tard, l"un ou l"autre doit se retirer!» («Нет места для для нас обоих в Европе; рано или поздно, один из нас должен будет удалиться!»)
И.Л.Шаховский
Т.Д.Греков
Шестнадцатого июля и сам государь Александр Павлович явился наконец среди встревоженной и восторженно встречавшей его Москвы. Государь, приняв дворянство и купечество, оставался здесь не более двух дней и поспешил обратно в Петербург, откуда, по слухам, уже снаряжали к вывозу в Ярославль и в Кострому главные ценности и архивы. Москва заволновалась, как старый улей пчел, по которому ударили обухом. Чернь толпилась на базарах и у кабаков. Москвичи заговорили о народной самообороне. Началось формирование ополчений. Первые московские баре и богачи, графы Мамонов и Салтыков, объявили о снаряжении на свой счет двух полков. Тверской, Никитский и другие бульвары по вечерам наполнялись толпами любопытных. Здесь оживленно передавались новости из Петербурга и с театра войны. Дамы и девицы приветливо оглядывали красивые и новенькие наряды мамоновских казаков. Победа у Клястиц охранителя путей к Петербургу, графа Витгенштейна, в конце июля вызвала взрыз общих, шумных ликований. Белые и черные султаны наезжавших с депешами недавних московских танцоров, гвардейских и армейских офицеров, чаще мелькали по улицам. В греческих и швейцарских кондитерских передавались шепотом вести из проникавших в Москву иностранных газет. Все ждали решительной победы. Но прошло еще время, и двенадцатого августа москвичи с ужасом узнали об оставлении русскими армиями Смоленска. Путь французов к Москве становился облегченным. Толковали о возникшей с начала похода неурядице в русском войске, о раздоре между главными русскими вождями, Багратионом и Барклаем-де-Толли. Этому раздору молва приписывала и постоянное отступление русских войск перед натиском Наполеоновых полчищ. Светские остряки распевали сатирический куплет, сложенный на этот счет поклонниками недавних кумиров, которых теперь все проклинали:
Vive l"etat militaire, Qui promet a nos souhaits Les retraites en temps de guerre, Les parades en temps de paix!
(«Да здравствуют военные, которые обещают нам отступления во время войны и парады во время мира!»)
В.Г.Мадатов
Остерман-Толстой
Осторожного и медлительного Барклая-де-Толли, своими отступлениями завлекавшего Наполеона в глубь раздраженной страны, считали изменником. Некоторые презрительно переиначивали его имя: «Болтай да и только». Пели в дружеской беседе сатиру на него:
Les ennemis s"avancent a grands pas, Adieu, Smolensk et la Russie... Barclay toujours evite les combats!
(«Враги быстро близятся; прощай, Смоленск и Россия... Барклай постоянно уклоняется от сражений!»)
В имени соперника Барклая, Багратиона, искали видеть настоящего вождя и спасителя родины: «Бог-рати-он». Но последовало назначение главнокомандующим всех армий опытного старца, недавнего победителя турок, князя Кутузова. Эта мера вызвала общее одобрение. Знающие, впрочем, утверждали, что государь, не любивший Кутузова, сказал по этому поводу: «Le public a voulu sa nomination; je l"ai nomme... quant a moi, je m"en lave les mains». («Общество желало его назначения; я его назначил... что до меня, я в этом умываю руки».) Когда имя Наполеона стали, по апокалипсису, объяснять именем Аполлиона, кто-то подыскал в том же апокалипсисе, будто антихристу предрекалось погибнуть от руки Михаила. Кутузов был также Михаил. Все ждали скорого и полного разгрома Бонапарта.
А.П.Тормасов
Н.Н.Раевский
Москва в это время, встречая раненых, привозимых из Смоленска, более и более пустела. Барыни, для которых, по выражению Растопчина, «отечеством был Кузнецкий мост, а царством небесным - Париж», в патриотическом увлечении спрашивали военных: «Скоро ли генеральное сражение?» - и, путая хронологию и события, восклицали: «Выгнали же когда-то поляков Минин, Пожарский и Дмитрий Донской». - «Сто лет вражья сила не была на Русской земле - и вдруг! - негодовали коренные москвичи-старики. - И какая неожиданность; в половине июня еще редко кто и подозревал войну, а в начале июля уже и вторжение». Часть светской публики, впрочем, еще продолжала ездить в балет и французский театр. Другие усердно посещали церкви и монастыри. Певца Тарквинио и недавних дамских идолов, скрипача Роде и красавца пианиста Мартини, стали понемногу забывать среди толков об убитых и раненых, в заботах об изготовлении бинтов и корпии, а главное - о мерах к оставлению Москвы. Величием Наполеона уже не восторгались. Декламировали стихи французских роялистов: «О roi, tu cherches justice!» («Государь, ты ищешь правосудия!») и русские патриотические ямбы: «О дерзкий Коленкур, раб корсиканца злого!..» Государя Александра Павловича, после его решимости не оставлять оружия и не подписывать мира, пока хоть единый французский солдат будет на Русской земле, перестали считать только идеалистом и добряком.
Д.С.Дохтуров
Д.Давыдов
М.Н. Загоскин «Рославлев, или русские в 1812 году»- отрывки
Привыкший считать себя видимой судьбою народов, представителем всех сил, всего могущества Европы, император французов должен был ненавидеть Россию. Казалось, она одна еще, не отделенная ни морем, ни безлюдными пустынями от земель, ему подвластных, не трепетала его имени. Сильный любовию подданных, твердый в вере своих державных предков, царь русской отвергал все честолюбивые предложения Наполеона; переговоры длились, и ничто, по-видимому, не нарушало еще общего спокойствия и тишины. Одни, не сомневаясь в могуществе России, смотрели на эту отдаленную грозу с равнодушием людей, уверенных, что буря промчится мимо. Другие - и, к сожалению, также русские, - трепеща пред сей воплощенной судьбою народов, желали мира, не думая о гибельных его последствиях. Кипящие мужеством юноши ожидали с нетерпением войны. Старики покачивали сомнительно головами и шепотом поговаривали о бессмертном Суворове. Но будущее скрывалось для всех под каким-то таинственным покровом. Народ не толпился еще вокруг храмов господних; еще не раздавались вопли несчастных вдов и сирот и, несмотря на турецкую войну, которая кипела в Молдавии, ничто не изменилось в шумной столице севера. Как всегда, богатые веселились, бедные работали, по Неве гремели народные русские песни, в театрах пели французские водевиля, парижские модистки продолжали обирать русских барынь; словом, все шло по-прежнему. На западе России сбирались грозные тучи; но гром еще молчал.
П.И.Багратион
А.Н.Сеславин
Не обедали ли вы вчера в ресторации у Френзеля? - спросил он наконец.
- Да, сударь! Но к чему это?..
- Не трудитесь заряжать ваши пистолеты - я не дерусь с вами.
- Не деретесь?..
- Да. Это было бы слишком нерасчетисто: оставить живым француза, а убить, может быть, русского. Вчера я слышал ваш разговор с этим самохвалом: вы не полуфранцуз, а русской в душе. Вы только чересчур чувствительны; да это пройдет.
- Нет, сударь, права человечества будут для меня всегда священны!
- Даже и тогда, когда эта нация хвастунов и нахалов зальет кровью наше отечество? Не думаете ли вы заслужить их уважение, поступая с ними, как с людьми? Не беспокойтесь! они покроют пеплом всю Россию и станут хвастаться своим великодушием; а если мы придем во Францию и будем вести себя смирнее, чем собственные их войска, то они и тогда не перестанут называть нас варварами. Неблагодарные! чем платили они до сих пор за нашу ласку и хлебосольство? - продолжал офицер, и глаза его в первый раз еще заблистали каким-то нечеловеческим огнем. - Прочтите, что пишут и печатают у них о России; как насмехаются они над нашим простодушием: доброту называют невежеством, гостеприимство - чванством. С каким адским искусством превращают все добродетели наши в пороки. Прочтите все это, подслушайте их разговоры - и если вы не поймете и тогда моей ненависти к этим европейским разбойникам, то вы не русской! Но что я говорю? Вы так же их ненавидите, как я, и, может быть, скоро придет время, что и для вас будет наслажденьем зарезать из своих рук хотя одного француза. Прощайте! Офицер приподнял свою фуражку и пошел скорыми шагами по тропинке, которая шла к противуположной стороне зверинца.
А.Балашов
Д.Шуханов
Но разве вы думаете, что с нами желают драться французские модные торговки и учители? Поверьте, они не менее вашего боятся войны.
- Конечно, батюшка-с, конечно; только - не взыщите на мою простоту - мне сдается, что и Наполеон-та не затеял бы к нам идти, если б не думал, что его примут с хлебом да с солью. Ну, а как ему этого не подумать, когда первые люди в России, родовые дворяне, только что, прости господи! не молятся по-французски. Спору нет, батюшка, если дело до чего дойдет, то благородное русское дворянство себя покажет - постоит за матушку святую Русь и даже ради Кузнецкого моста французов не помилует; да они-то, проклятые, успеют у нас накутить в один месяц столько, что и годами не поправить... От мала до велика, батюшка! Если, например, в овчарне растворят ворота и дворовые собаки станут выть по-волчьи, таи дивиться нечему, когда волк забредет в овчарню. Конечно, собаки его задавят и хозяин дубиною пришибет; а все-таки может статься, он успеет много овец перерезать. Так не лучше ли бы, сударь, и ворота держать на запоре, и собакам-та не прикидываться волками; волк бы жил да жил у себя в лесу, а овцы были бы целы! Не взыщите, батюшка! - примолвил купец с низким поклоном, - я ведь это так, спроста говорю.
- Я могу вас уверить, что много есть дворян, которые думают почти то же самое.
А.Талызин
А.Протасов
Как не быть, батюшка! И все так станут думать, как тяжко придет; а впрочем, и теперь, что бога гневить, есть русские дворяне, которые не совсем еще обыноземились. Вот хоть и ваша милость: вы, не погнушались ехать вместе с моим товарищем, хоть он не француаской магазинщик, а русской купец, носит бороду и прозывается просто Иван Сезёмов, а не какой-нибудь мусье Чертополох. Да вот еще; вы, верно, изволили читать: «Мысли вслух на Красном крыльце Силы Андреевича Богатырева». Книжка не великонька, а куды в ней много дела, и, говорят, будто бы ее сложил какой-то знатный русской боярин, дай господи ему много лет здравствовать! Помните ль, батюшка, как Сила Андреевич Богатырев изволит говорить о наших модниках и модницах: их-де отечество на Кузнецком мосту, а царство небесное - Париж. И потом: «Ох, тяжело, - прибавляет он, - дай боже, сто лет царствовать государю нашему, а жаль дубинки Петра Великого - взять бы ее хоть на недельку из кунсткамеры да выбить дурь из дураков и дур...» Не погневайтесь, батюшка, ведь это не я; а ваш брат, дворянин, русских барынь и господ так честить изволит.
При описаниях русско-французской войны 1812 года обыкновенно акцент делается на огромные (до 220.000 чел.) потери пленными наполеоновской армии. Однако противостоявшая ей в ходе этой войны русская императорская армия так же несла большие потери, в т.ч. и попавшими в плен, и, хотя в количественном отношении их число было относительно невелико (особенно в сравнениями с сотнями тысяч пленных из армии вторжения), но их печальная судьба заслуживает особой памяти и отдельного рассмотрения.
Известно, что в итоге сражения за Шевардинский редут и Бородинской битвы русские войска потеряли, в основном ранеными и убитыми, частью пленными, как минимум 44.000 нижних чинов и 1.500 офицеров (согласно сводным ведомостям о полковых потерях). Из этого ужасного числа потерь (почти треть армии М.И. Кутузова) от 800 до 1200 чел. попало в плен непосредственно на поле боя, и как обычно отмечается, это небольшое число сдавшихся вызвало неудовольствие самого Наполеона (т.к. именно количество пленных считалось одним из главных показателей победы). Однако мало кто знает, что гораздо большее (и при этом точно неизвестное) число тяжелораненых русских солдат попало во французский плен, будучи оставленными в Москве при отступлении царской армии (по до сих пор неясным причинам, в первую очередь из-за отсутствия средств передвижения и возможного нежелания местного населения предоставлять имевшиеся у них транспортные средства).
Христиан Фабьер дю Фор. Группа русских пленных, взятых в Бородинской битве, у дер.Валуево.
По разным оценкам, речь может идти как минимум о числе порядка 10.000 человек или даже о двух-трёх десятках тысяч раненых русских воинов, в основном не способных быстро самостоятельно передвигаться, и в связи с этим «препоручённых великодушию неприятеля» (именно с этими словами их передал русский генерал М.А. Милорадович, командир русского арьергарда, французскому маршалу Иоахиму Мюрату перед сдачей Москвы). Причины, вынудившие командование российских войск к данному шагу, были вероятно следующие.
В первую очередь, конечно, это было обусловлено огромным дефицитом перевозочных средств, сложившимся в результате поспешного бегства населения из Москвы из-за, по сути, проигрыша Бородинской битвы и неожиданного для большинства решения штаба М.И. Кутузова о сдаче древней столицы. По-видимому, русское командование, итак уже сильно потерявшее общественный престиж из-за отступлений и проигрыша решающего сражения, в тот момент просто не решилось прибегнуть к массовой реквизиции конного транспорта, возможно, или по причине его отсутствия, или из-за сословных предрассудков.
Во-вторых, русская армия (тогда комплектуемая в абсолютном большинстве из крепостных крестьян) в ту эпоху, начиная ещё с царствования Петра I, традиционно отличалась крайне пренебрежительным отношением к жизни отдельного «нижнего чина». Ценность жизни простого русского солдата тогда была крайне небольшой, те же кони или пушки ценились намного выше.
В большей степени это обуславливалось феодально-крепостническим укладом российского общества – ведь высшее офицерство было теми же помещиками, которые с детства были приучены смотреть на своих крепостных крестьян не более, чем как на свою собственность, к тому же довольно недорого стоившую. И если эти крепостные, по сути, рабы становились солдатами, то в их социальном положении мало что изменялось, и ценность их жизни от этого вряд ли увеличивалась. И соответственно этот фактор в свою очередь обуславливал крайне недостаточную обеспеченность средствами эвакуации раненых даже в регулярных царских полках в то время.
В-третьих, что было неразрывно связано со вторым фактором, армия России в XVIII-1й пол. XIX вв. (в «допироговскую эпоху»), к сожалению, отличалась от западноевропейских армий крайне недостаточным числом не только военных врачей, но даже фельдшеров и младшего медицинского персонала. И даже при полном их штате ситуация в царских полках ещё больше осложнялась худшей (по сравнению с аналогичными западноевропейскими подразделениями) обеспеченностью как медицинскими инструментами, так и хроническим дефицитом даже простейших для того времени лекарственных средств.
Солдаты Наполеона в окрестностях Подмосковья. Октябрь 1812 года
И в-четвёртых, средний уровень развития отечественной медицины тогда в целом (исключая только придворную петербургскую), был намного более низок, чем в Западной Европе, что обуславливало чудовищно высокий уровень смертности среди раненых, и это, соответственно, предполагало скорую смерть большинства оставленных в Москве жертв Бородинской битвы. Характерным показателем уровня медицинской науки той эпохи, как мы помним, является, например, даже относительно не тяжёлое (по современным меркам) ранение генерала П.А. Багратиона, которое привело к его гибели, хотя уж для лечения князя могли быть предоставлены все условия и лучшие врачи русской армии (правда, стоит отметить, что и сам князь помешал врачам провести должное лечение).
Приходится констатировать, что по-видимому, руководствуясь исключительно сухой военной целесообразностью, находясь перед лицом ещё не утратившего своей мощи сильнейшего неприятеля, отставив в сторону все разговоры о христианском милосердии и гуманизме, командование русской армии в сентябре 1812 года из практических соображений просто «избавилось от ненужного человеческого балласта».
В общем, можно утверждать, что высшее российское командование не долго терзалось необходимостью бросить своих раненых на абстрактную милость захватчиков. При этом все понимали, что надежды на великодушие французов были как минимум призрачными - наполеоновская армия, обременённая в итоге Бородинского сражения так же десятками тысяч собственных раненых и так же страдавшая (хотя и в меньшей степени, чем русская) от недостатка как медицинского персонала, так и транспортных средств, просто физически едва ли могла предоставить надлежащий уход ещё и огромной массе русских тяжелораненых, заботы о которых вошедшими в Москву оккупантами в основном были возложены на оставшееся гражданское население.
Но в охваченной всеобщим мародёрством древней столице России осталось относительно небольшое число граждан и в основном довольно сомнительных нравственных качеств, для которых уход за брошенными тяжелоранеными русской армии явно не был в числе приоритетных целей существования. Кроме всего прочего, довольно быстро после сдачи наша столица, лишённая средств пожаротушения, почему-то вывезенных её генерал-губернатором (при этом оставившим захватчикам множество более ценных вещей), оказалась охваченной страшным пожаром (по причинам, видимо, как разгула мародёров из числа оккупантов, так и из-за действий поджигателей из числа россиян). И этот «великий московский пожар» и послужил главной причиной гибели большинства оставшихся в столице русских раненых.
Иллюстрация, изображающая "Великий пожар" Москвы в 1812 году.
На 1(13) сентября 1812 года в московских госпиталях и частных домовладениях находилось по различным оценкам от 22.500 до 31.000 раненых и больных, большинство из которых не было эвакуировано вместе с отступавшими войсками. В итоге очень многие из них погибли в огне пожара или умерли от ран, или скончались от голода и жажды, не получив должного ухода. Те же немногие, кто кое-как выжил, но ещё не мог быстро самостоятельно передвигаться, были убиты французами при отходе завоевателей из Москвы или в ходе долгих «маршей смерти».
По оценке Карла фон Клаузевица, участвовавшего молодым офицером на стороне россиян в Отечественной войне 1812 года, уже к 28 октября 1812 года из 30.000 оставленных раненых погибло 26.000, и это событие по его впечатлению было более ужасным и жестоким, чем ад Бородинской битвы. По данным французского генштаба, в огне гигантского пожара погибло как минимум 10.000 русских раненых, а возможно и 20.000. Русский генерал А.И. Михайловский-Данилевский сообщает, что из 31.000 раненых из состава армии М.И. Кутузова, сконцентрированных в Москве после Бородинской битвы, было оставлено «на милость неприятеля» как минимум 10.000 человек (а возможно и намного более), которые почти все впоследствии погибли от различных причин.
Но несколько тысяч здоровых русских пленных или легкораненых, способных быстро самостоятельно передвигаться и избежавших гибели в пожаре Москвы, при отступлении Наполеона были вынуждены идти с захватчиками на запад. Однако приходится констатировать, что почти никому из них не удалось дойти живыми ни до европейских пределов, ни вернуться к своим.
Тут можно передать слово генералу Филиппу де Сегюру, одному из высших офицеров наполеоновской армии, описавшему события октября 1812 года: «…Наша войсковая колонна, где находился сам император, приблизившись к Гжатску, была удивлена, встретив на дороге тела явно недавно убитых русских. Почти у каждого из них была совершенно одинаково разбита голова и окровавленный мозг был разбрызган тут же. Нам было известно, что перед нами тут шло 2000 русских пленных, которых сопровождали испанцы, португальцы и поляки…
В свите императора старались не проявлять своих чувств, ожидая реакции Наполеона, лишь маркиз де Коленкур вышел из себя и воскликнул: «Что это за бесчеловечная жестокость!? Разве это та цивилизация, которую мы хотели принести в Россию?! Какое же впечатление должно произвести на противника это варварство?».
Наполеон тогда хранил мрачное молчание, но был издан особый приказ, и впоследствии убийства прекратились [Это, по мнению де Сегюра, как мы увидим далее, ошибочному, и, видимо, этот приказ исполнялся только недалеко от размещения генерального штаба французов.]. Наша армия, уже страдавшая от нехватки провианта, ограничивалась тем, что обрекала несчастных пленных умирать от голода за оградами, куда их загоняли на ночь как скот. Без сомнения, это было варварство, но что же было делать?
Произвести обмен пленных? Но русские не только не соглашались на это, но и вообще отказывались от переговоров. [К сожалению, это реальный факт, М.И. Кутузов, прекрасно понимая возможную судьбу русских пленных, отверг предложенную французами и принятую тогда в Европе традицию размена военнопленными даже в ходе военных действий, заявив, что произведёт обмен не раньше, чем только после заключения победного для России мира]. Выпустить пленных на свободу? Они стали бы рассказывать о нашем бедственном положении и, присоединившись к своим, яростно бросились бы за нами. В этой беспощадной войне просто даровать им жизнь было равносильно тому, что принести в жертву себя. Нам приходилось быть жестокими по необходимости…».
Оставим эти страшные слова без комментариев, только отметим, что война 1812 года особо запомнилась современникам (в отличии от предыдущих и даже последовавших русско-французских войн, шедших на территории Европы) невероятным ожесточением и чудовищными зверствами с обеих сторон.
«Великая Армия» Наполеона, отступающая с территории Российской империи.
Возвращаясь к описанному самим адъютантом Наполеона I военному преступлению, можно сказать, что как отечественные, так и французские исследователи считают виновниками этого польских солдат. Дело в том, что испанцы и тем более португальцы, хотя и отличаются буйным нравом, но эти народы, мягко говоря, не любили Наполеона, сами будучи завоёванными французской армией. Эти народы в то время отличались в рядах войск «Первой империи» низким боевым духом, и проявляли едва ли не большую заботу и великодушие к противникам французского императора, чем к, казалось бы, своим как бы соратникам из французских полков.
Так, например, известно, что первую свою потерю «Великая армия» понесла прямо перед форсированием Немана – испанский солдат из полка Жозефа Наполеона (на тот момент старший брат французского императора считался королём Испании Хосе I) зарезал ножом в драке французского пехотинца, в результате чего у всех солдат этого полка были отобраны личные ножи, а тесаки и штыки переданы на ответственное хранение офицерам с указанием выдавать их солдатам только перед боем.
В то же время поляки (в отличии от испанцев) вступали в ряды наполеоновских войск не по принуждению или за деньги, а почти исключительно «по зову сердца»; они отметились ещё в составе французской республиканской армии в 1790-е годы, а потом стали едва ли не самым боеспособным нефранцузским военным континентом в армии «Первой империи». Задолго до 1812 года польские солдаты часто сопровождали главные силы Наполеона и прославились не только высокой боеспособностью, но и выдающейся жестокостью по отношению к противнику (например, в той же войне против Испании и её последовавшей французской оккупации, заслужив от местного населения говорящее прозвище «адские пиконосцы»).
Однако особо ожесточённо поляки в составе наполеоновской армии сражались против русских войск – что на полях Европы, что в 1812 году в ходе вторжения в Россию. Также можно привести факт, что когда французская армия вступила осенью 1812 года в Москву, то польские солдаты 5 корпуса маршала Юзефа Понятовского устремились в Кремль и, стремясь уничтожить следы своего предыдущего поражения, забрали оттуда в первую очередь все трофеи, взятые народной русской армией князя Д. Пожарского и купца К. Минина при капитуляции польско-литовских интервентов в 1612 году. Т.е. именно поляки были, возможно, единственным народом из участвовавших в нашествии «двунадесяти языков», воспринимавшим наполеоновское вторжение в Россию в 1812 году как некую «личную войну мести», тогда как для всех иных нефранцузских контингентов это была «чужая война».
И практически в каждом сражении наполеоновских войн взаимное ожесточение между русскими и поляками было таким, что пленных обе стороны иногда просто не брали. Такая ненависть к русским солдатам со стороны поляков в то время была, по-видимому, обусловлена тем, что Российская империя в ходе трёх разделов Речи Посполитой в конце XVIII века аннексировала 80% бывших польских территорий, устранив независимую польскую государственность как таковую.
При этом остальные 20% бывших владений польских магнатов были аннексированы Пруссией и Австрией, что вызывало соответствующие чувства поляков к этим народам, и зная это, наполеоновские маршалы старались не использовать совместно польские и прусско-австрийские полки. Больше того, даже после войны 1812 года польские солдаты (казалось бы, представители народа, самого как бы лишённого независимой государственности) в очередной раз «прославились» жестокостью в ходе борьбы с антинаполеоновским национально-освободительным движением в Германии и даже с роялистским движением на территории самой Франции.
Таким образом, приходится констатировать, что польские солдаты, массово и добровольно (в призрачной надежде на восстановление Наполеоном польского государства «от моря до моря») вступавшие в ряды французской армии и отметившиеся не только доблестью, но и жестокостью даже к побеждённым и пленным, подтвердили свою недобрую репутацию и в 1812 году в России.
И стоит отметить, что наконец, 16 декабря 2013 года, спустя 200 лет после произошедшего, на Красной площади города Гагарин (ранее – Гжатск) был открыт «Знак памяти о 2000 русских воинов, убиенных в плену наполеоновской армией в октябре 1812 года.». По-видимому, это единственный памятник на территории России, посвящённый именно памяти погибших в 1812 году русских пленных.
Памятный знак, посвящённый памяти погибших русских военнопленных в 1812 году, и часовня в честь Казанского образа Богородицы в Гжатске (ныне - Гагарин).
Однако вышеописанный эпизод с их убийством был только одним из множества военных преступлений армии неудавшихся завоевателей. Передадим слово вестфальскому офицеру 8 пехотного полка Генриху Лайфельсу: «…Услышав выстрелы, я поехал далее и увидел, что идущую впереди колонну пленных русских конвоируют наши вестфальские гвардейские егеря. Но каково же было моё удивление, когда оказалось, что они вовсе не подверглись неожиданной атаке, а что эти негодяи попросту пристреливали шедших сзади наиболее ослабевших русских, действуя иногда так быстро, как только успевали перезаряжать свои ружья! Несчастные русские пленные сбились наподобие овечьего гурта, и шедшие последними пытались пройти вперёд, подгоняемые страхом смерти, сталкивая впереди идущих с дороги…
Во время марша некоторые из них пытались найти остатки давно испорченного мяса на скелетах павших лошадей, лежавших по обочинам дороги. Один из этих несчастных пленных держал в руке пучок соломы и торопливо выискивал колосья, которые сразу жадно глотал, другие грызли подхваченную по обочинам дороги кору и листья деревьев…».
Приблизившийся к месту расправы Лайфельс заявил свой протест и высказал в резкой форме своё мнение солдатам «…об омерзительности манеры получать удовольствие через убийство беззащитных. На что один из этих негодяев совершенно хладнокровно ответил мне, чтобы я не беспокоился, и что дескать его товарищи просто развлекаются этим, а если я хочу, то могу принять участие в их «развлечении», а если не хочу, то могу или просто посмотреть, или идти своей дорогой! И действительно, командовавший ими офицер, который вёл колонну, беззаботно рассмеялся, когда прямо в ходе нашего разговора, прямо на моих глазах были убиты двое ослабевших несчастных русских пленников…».
Как видно, «марши смерти», которыми отличались немцы и японцы во Вторую Мировую войну, имеют 200-летние исторические корни, так как если вышеописанное - это не «марш смерти» и не военное преступление, то что? Таким образом мы видим, что даже в относительно благополучный для неудачливых захватчиков период времени мало кому из русских военнопленных посчастливилось добраться живыми до Польши, не говоря уже о том, чтобы вернуться к своим.
Христиан Фабьер дю Фор. Остатки отступающей «Великой армии» в районе Смоленска.
Следует сказать, что русская армия в 1812 году продолжала нести потери пленными не только в период своего стратегического отступления, но и в период после ухода французов из Москвы и их преследования вплоть до польской границы. И как это покажется не удивительно для большинства читателей, но, например, даже в ходе, казалось бы, победоносного для русской армии сражения на реке Березина царские войска умудрились понести значительные потери пленными, сопоставимые с показателями аналогичных потерь в ходе Бородинской битвы.
Произошло это в момент оставления корпусом «адмирала-генерала» П.В. Чичагова города Борисова, когда в результате стремительной атаки войск маршала Николя Удино русские полки, понеся потери примерно в 600 чел. убитыми, оставили свой наспех укреплённый лагерь, бросив обоз. В результате плохо реализованная попытка трёхстороннего окружения главных сил Наполеона сорвалась, и французы вырвались из ловушки.
Генерал Александр Ланжерон, один из командиров русской Дунайской армии, сообщает: «…К сожалению, мы понесли необычайно высокие потери. Наши раненые и больные были оставлены с госпитальными вещами, и все они погибли…». Т.е. из этих слов француза-роялиста становится понятно, что его бывшие соотечественники и их союзники, по-видимому, обезумевшие от голода и мороза, отметились здесь даже убийством раненых в госпитальных палатках, чего до этого не случалось пожалуй за всю наполеоновских войн (исключая разве войну в Испании).
И как ни странно или наоборот - вполне ожидаемо, но снова тут "отметились" поляки, казалось бы, братский славянский народ. Крупный отряд польских пехотинцев под командованием генерала Яна Домбровского сначала оборонял Борисов от русской пехотной дивизии, а потом, будучи отброшен, сыграл важную роль в контратаке и повторном взятии этого города вместе с подошедшими полками маршала Удино, и, видимо, не без их участия совершилось убийство русских раненых в захваченном госпитальном обозе и части пленных.
По словам британского генерала Роберта Вильсона, прикомандированного к штаб-квартире М.И. Кутузова, в результате неумелых действий командования тогда в плен попало 700 русских пеших егерей. По оценке французского генерала Армана де Коленкура, всего в ходе битвы на Березине в плен французскими войсками было захвачено более 1500 русских, т.е. весьма значительное число, превзошедшее показатель Бородинской битвы. И, по-видимому, часть из них (вероятно те, кто был захвачен ранеными в обозе) была убита на месте находившимися в исступлённом состоянии французами, а часть была уведена вместе с отходящими остатками «Великой армии» в Польшу, и, видимо, в основном погибла в пути от голода, мороза и зверств конвоиров.
Переход наполеоновских войск через Березину. С рисунка очевидца.
Генрих-Август фон Фосслер, лейтенант из состава баден-вюртенбергского контингента, действовавшего в качестве союзников Наполеона, свидетельствует: «… Отряд примерно из 2000 русских пехотинцев, пленённых в битве при переходе через Березину [скорее всё-таки в этом отряде были не только пленённые в этой битве, но и захваченные ранее], и идущий вместе с нашей армией по направлению к Вильно, испытал подобную, если не более страшную, участь. Лишь горстка из них достигла пункта назначения. Большинство замёрзло ночью на биваках, и многие из оставшихся, неспособные держаться на ногах из-за изнурения и обморожения, были застрелены своими охранниками и оставлены лежать на обочине дороги...».
Маркиз Амедей де Пасторе, обер-офицер наполеоновской армии, бывший недолгое время генерал-губернатором Витебска, сообщает: «…Я сам видел, как русские пленники доходили до последних крайностей под влиянием душераздирающего голода, который одолевал их, потому что съестных припасов не было даже для наших собственных солдат…».
Итак, хотя русская императорская армия понесла в ходе русско-французской войны 1812 года гораздо меньшие потери пленными, чем наполеоновские войска (по приблизительным оценкам менее 50.000 против 220.000), но число их оказалось всё же довольно большим, а их судьба оказалась крайне трагичной. Большинство из них не только не получило принятого тогда между воюющими сторонами человеколюбивого обращения, но напротив – или было убито прямым образом конвоировавшими их лицами, или было поставлено в такие обстоятельства и условия содержания, которые привели к их массовой гибели.
И именно в этом, к нашему сожалению, заключается одна из особенностей Отечественной войны 1812 года, в отличии от войн, которые вели Франция и Россия на территории Европы между собой - как до этого в 1790-е и 1805-1809 гг., так даже и после этого в 1813-1815 гг., в ходе которых отношение к пленным с обеих сторон было (за редкими исключениями) намного более гуманным.
Ctrl Enter
Заметили ошЫ бку Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter
В конце мая 1812 г. в Петербурге, на Невском бульваре повстречались два друга - Владимир Рославлев и Александр Зарецкий. Рославлев хандрит, и жизнерадостного Зарецкого беспокоит состояние его приятеля. Рославлев влюблён в Полину Лидину. Но не любовь причина меланхолии: по требованию будущей тёши он вышел в отставку, а между тем, по его словам, «буря сбирается над нашим отечеством», война с Наполеоном неизбежна, и, как русского патриота, Рославлева это чрезвычайно тревожит. Возмущает его и рабское преклонение русского общества перед всем французским и, как следствие, небрежение русскими обычаями, языком, историей. Единственная мысль, которая согревает его душу и делает счастливым, - скорое свидание с невестой.
Рославлев едет в подмосковную деревню Утешино к Лидиным. Он полон нетерпения - ведь уже назначен день свадьбы. Но ожидание «небесного блаженства» не делает его глухим к чужим страданиям. Так, на одной из почтовых станций он берет к себе в попутчики московского купца Ивана Архиповича Сезёмова, который спешит домой к умирающей жене.
Подъезжая к деревне, Рославлев встречает охотников, среди них дядя Полины Николай Степанович Ижорский. Он сообщает, что Лидины поехали в город с визитом и часа через полтора должны вернуться.
Возвращение Лидиных омрачено эпизодом, едва не завершившимся трагически: когда их экипаж переезжал речку по узкому мосту, дверцы ландо распахнулись, и из него в воду упала Оленька, младшая сестра Полины. Если бы не Рославлев, бросившийся прямо на коне в воду вослед утопающей, то Оленька непременно бы погибла.
Несчастный случай с сестрой и её последующая болезнь дали Полине повод просить Рославлева отложить свадьбу. Владимир в отчаянии, но он боготворит свою невесту и потому не может не уступить её просьбе.
Оленька не узнает свою сестру, которая «с некоторого времени стала так странна, так причудлива», а тут ещё её решение отложить свадьбу. Полина больше не в состоянии скрывать свою тайну. «Трепеща как преступница», она признается Оленьке, что любит другого, и если он, как неумолимая судьба, встанет между ней и её мужем, то ей останется только умереть.
В доме Ижорского царит оживление. На обед съехались многочисленные гости. Среди приглашённых Лидина с дочерьми и Рославлев. Главная тема разговора - скорая война с Наполеоном. Рославлев уверен, что, если Наполеон решится идти в Россию, война неизбежно сделается народною, и тогда «каждый русский обязан будет защищать своё отечество».
Но война, оказывается, уже идёт. Об этом Рославлев узнает из письма Зарецкого, переданного ему приехавшим к Ижорскому исправником: 12 июня французские войска перешли Неман, и гусарский ротмистр Зарецкий, чей полк стоял недалеко от Белостока, уже участвовал в схватке с французами. В этом бою, сообщает далее Александр своему другу, ему удалось пленить французского полковника графа Сеникура, а точнее - спасти его от смерти, так как, тяжело раненный, Сеникур не сдавался, а «дрался как отчаянный». Для Рославлева все решено - на днях он отправляется в армию.
Прошло два месяца. После очередного боя русский арьергард расположился в двух верстах от Дрогобужа. Среди отдыхающих воинов Рославлев и Зарецкий. Вспоминая о том, какое тяжёлое впечатление письмо Зарецкого произвело на Полину, Владимир рассказывает, что по пути следования в действующую армию ему повстречались пленные французы, среди которых был раненный в голову Адольф Сеникур. Тяжёлое состояние французского полковника позволило Рославлеву уговорить конвойного офицера отправить Сеникура на излечение в деревню к Лидиным, как выяснилось, хорошо знакомым раненому офицеру, года два тому назад он познакомился с Лидиной в Париже и часто ездил к ней с визитами.
Через два дня в очередном бою с французами Рославлев ранен в руку. Получив отпуск на лечение, он выезжает в Утешино проведать Полину. Рана задерживает Рославлева в пути, и только через две недели он смог покинуть Серпухов.
Дорога на Утешино оказалась размытой дождями. Пришлось ехать в объезд, через кладбище. Начинается гроза. Коляска Рославлева окончательно вязнет в грязи. С кладбищенской церкви доносится пение, и заинтригованный Владимир идёт туда, рассчитывая на чью-либо помощь. Заглянув в окно, он видит венчальный обряд и, к своему ужасу, в женихе и невесте признает Сеникура и Полину. От величайшего потрясения рана Рославлева открывается, и он, обливаясь кровью, прямо на пороге церкви лишается чувств.
Очнулся Рославлев на следующее утро в доме Ижорского. Его единственное желание - уехать подальше от этих мест, туда, где он может «утонуть в крови злодеев-французов». Узнав, что французы недалеко от Москвы, Владимир решает ехать в Москву, ведь «там, на развалинах её решится судьба России».
В Москву слуга привозит Рославлева обеспамятевшего, в горячке. Купец Сезёмов прячет его у себя дома, выдав за своего сына, - со дня на день французы войдут в Москву, и тогда русскому офицеру непоздоровится.
В начале сентября вместе с отступающими войсками в Москву приезжает Зарецкий. Он решает сначала навестить своего приятеля в деревне, а потом догонять свой полк. Но на пути в Утешино среди ополченцев Александр встречает Ижорского, от которого узнает о трагической истории замужества Полины. А тут ещё слуга Ижорского сообщает, что встречал слугу Рославлева в Москве - Владимир Сергеевич в горячке и находится в доме купца Сезёмова. Зарецкий и Ижорский потрясены - только что пришло известие, подожжённая жителями Москва сдана без боя, французы в Кремле. «Несчастная Москва!», «Бедный Рославлев!» - восклицают они почти одновременно.
В поисках своего полка Зарецкий попадает в партизанский отряд, которым командует знакомый ему артиллерийский офицер. До конца сентября он кочует с летучим отрядом партизан, участвуя в набегах на французские обозы. Москва окружена, в городе не осталось никакого продовольствия, и, несмотря на все военные предосторожности французов, целые партии фуражистов пропадают без вести. Война с, Наполеоном принимает всенародный характер.
Зарецкого беспокоит судьба друга. Переодевшись в мундир убитого французского офицера, он отправляется в Москву на поиски Рославлева. Случайная встреча с капитаном жандармов Рено грозит ему разоблачением: француз опознал лошадь и саблю Зарецкого, которые принадлежали жениху сестры Рено. От неминуемого ареста Зарецкого спасает полковник Сеникур - возвращая долг чести, он подтверждает, что тот действительно французский капитан Данвиль.
Оставшись наедине с полковником, Александр раскрывает ему причину своего «маскарада»: он приехал за своим другом, который, будучи раненым, не смог выехать из Москвы, когда в неё входили французские войска. Узнав, что этот раненый офицер Рославлев, Сеникур считает своим долгом помочь Зарецкому. Вспоминая «ужасную ночь» венчания, он чувствует себя виноватым перед Рославлевым. «Я отнял у него более, чем жизнь», - восклицает Сеникур. «Ступайте к нему; я готов для него сделать все - продолжает француз, - быть может, он не в силах идти пешком У самой заставы будет вас дожидаться мой человек с лошадью, скажите ему, что вы капитан Данвиль: он отдаст вам её...»
Зарецкому удаётся вывезти Рославлева из Москвы. Их путь лежит в родной полк, и, несмотря на всякого рода дорожные приключения - сначала встречу с крестьянами, принявшими их за французов, а потом военную стычку с французскими фуражистами, в которой Рославлев взял на себя командование крестьянским отрядом, - приятели в конце концов выходят на биваки своего полка.
10 октября французы оставили Москву, «погостив в ней месяц и восемь дней». Сделав несколько неудачных попыток прорваться в богатейшие провинции России, Наполеон был вынужден отступить по той же дороге, по которой шёл к Москве, оставляя за собой тысячи умирающих от холода и голода солдат. На переправе через Березину был разбит корпус Нея, последняя надежда французской армии, а после сражения под Борисовом отступление французов превратилось в настоящее бегство. Друзья прощаются на границе: генерал, при котором Рославлев был адъютантом, присоединился со своей дивизией к войскам, осаждавшим Данциг, а полк Зарецкого по-прежнему остался в авангарде армии.
Осада Данцига, где расположен французский гарнизон под командованием генерала Раппа, затянулась. Уже ноябрь 1813 г., в осаждённом городе голод. Аванпосты русских постоянно тревожат партизанские вылазки французского гарнизона Среди них особо отличается «адская рота» гусарского офицера Шамбюра, которая, что ни ночь, совершает набеги за провиантом в деревни, где стоят русские посты. В одну из таких вылазок Шамбюром захвачен в плен Рославлев. Так он попадает в Данциг.
Проходят две недели. Под предлогом пресечения «невыгодных слухов» о французской армии, которые якобы распространяет по городу пленный офицер, Рославлева сажают в тюрьму. На самом деле это хитрость, придуманная начальником штаба генералом Дерику-ром. В тюрьме сидит некий флорентийский купец, его подозревают, что он русский шпион. Рославлева сажают вместе с купцом, дабы подслушать их разговоры, ведь так естественно будет их желание поговорить на своём родном языке.
Купец действительно оказывается русским офицером. Более того, они знакомы: незадолго до войны Рославлев стал невольным свидетелем дуэли между этим офицером и французом, позволившим себе крайне оскорбительные замечания по поводу России и русского народа.
Подозревая, что их подслушивают, «купец» запиской предупреждает Рославлева об этом и в ней же просит Владимира, как только его выпустят из тюрьмы, найти женщину, проживающую на Театральной площади на пятом этаже красного дома в шестой комнате. Она отчаянно больна, и, если Рославлев застанет её в живых, надо ей передать, чтобы она сожгла бумаги, которые ей передал на сохранение купец Дольчини.
Рославлева действительно скоро выпускают (за него поручился Шамбюр), и на следующий день он отправляется на Театральную площадь. Пятый этаж красного дома оказался убогим чердаком, комната поражает своей нищетой. В умирающей женщине Рославлев с ужасом узнает Полину. Он давно уже простил её. Более того, узнав, что она, пожертвовав всем, отправилась вслед за мужем делить все его невзгоды и страдания, он стал испытывать к ней величайшее уважение.
Умирающая Полина рассказывает Владимиру трагическую историю своих скитаний. На обоз, в котором Полина выехала из Москвы вместе с отступающими французами, напали казаки. Её спас друг Адольфа, взявший на себя дальнейшее попечение над ней. Мужа своего Полина после этой стычки более не видела и только много позже узнала, что Адольфа уже нет в живых. Потом она родила сына. Её единственный покровитель, заботившийся о ней и её ребёнке, не выдержав невзгод отступления, заболел горячкой и умер. Пока были деньги, Полина жила уединённо, ни с кем не общалась. Потом русские осадили Данциг, деньги кончились, и она обратилась за помощью к французскому генералу. И тут Полина сделала для себя страшное открытие: она оставила семью, отечество, пожертвовала всем, чтобы стать женой Сеникура, а её все вокруг считают его любовницей. Потом, чтобы накормить сына, она просила милостыню, но её ребёнок умер от голода. Саму её от голодной смерти спас Дольчини, который, узнав, что она русская, принял участие в её судьбе.
У Полины начинается бред. Владимир оставляет её, чтобы навестить вновь через несколько часов. В это время русские войска начинают обстрел города. Рославлев ранен в голову.
Более двух недель русский офицер находится на краю могилы. Очнувшись, он обнаруживает у своей постели Шамбюра. Гусар спешит сообщить своему приятелю-пленнику последние новости: первая - Рапп собирается подписать капитуляцию, вторая - Дольчини оказался не купцом, а русским партизаном. Ему вскоре удалось выйти из тюрьмы, после чего Дольчини так поладил с генералом Дерикуром, что тот поручил «купцу» доставить Наполеону важные депеши. Когда «купец» был выведен за французские аванпосты, он на виду у казаков представился своим настоящим именем и вежливо распрощался с жандармским офицером.
Шамбюр, оказывается, хорошо знал Дольчини, и потому именно через него «купец» передал письмо Рославлеву. Это было письмо от умирающей Полины. В нем она, прощаясь, высказала своё последнее желание: она просит Рославлева жениться на Оленьке, которая всегда его пламенно любила.
Прошло несколько лет. Рославлев давно вышел в отставку и живёт со своей супругой Оленькой и двумя детьми в Утешино, куда после шестилетней разлуки приезжает Зарецкий. Им есть о чем поговорить. Вспоминая события военной поры, Зарецкий поинтересовался судьбой Полины: «Что сделалось с этой несчастной? Где она теперь?» В ответ на вопрос Рославлев печально взглянул на белый мраморный памятник под черёмухой: под ним похоронен локон Полины, который она передала Рославлеву в прощальном письме...