Здравствуйте! В данном уроке вы научитесь как сделать потрет из пейзажа. В социальных сетях такие портреты часто используются в качестве оригинальных аватарок. Получается очень необычно и красиво. Данная техника позволяет делать композиции с самым разнообразным настроением и позволяет придать фотографии как романтические, так и мрачноватые мотивы. Если они вам понравились, то и понравится этот урок.
Выполнить его весьма просто, однако он требует внимательного отношения к деталям.
Приступим к работе!
Вот, что должно получиться в итоге:
Шаг 1
Откройте программу фотошоп и создайте в нем новый документ любого размера. В данном уроке я использую формат А4. Затем вам необходимо выбрать фотографию человека, которую вы будете обрабатывать. Я буду использовать фото девушки-хипстера, позирующую на фоне металлической стены.
Шаг 2
Первым делом необходимо убрать фон. Используйте для этого любой инструмент выделения, который вам удобен, и волос, чтобы готовая композиция выглядела более эффектно.
Если у вас есть возможность, можно сразу брать фотографию, где лицо человека находится на белом фоне, тогда вам не понадобится тратить время на отделение его от заднего фона.
Шаг 3
Теперь вам необходимо найти пейзажную фотографию, где изображено дерево, четко отделяющееся от основного фона. К таким фото можно отнести деревья на фоне неба или на фоне однотонной стены. Нам для работы понадобятся его ветки. Проще всего будет работать с черно-белым изображением, так нам отделить ветки от фона на цветной фотографии будет намного сложнее.
Самый простой, быстрый и результативный способ для выделения веток – это . Также для упрощения работы можно использовать с ветвями: в этом случае вам не придется проводить обработку слоя с деревом.
Шаг 4
Продублируйте изображение с ветвями, чтобы сделать его более насыщенным. Если это требуется, вертикально.
Шаг 5
Поместите фотографию с ветвями на лицо человека так, как вам нравится. После этого перейдите на слой с моделью, выделите ветки и сделайте . Для того чтобы выделить ветки, нажмите Ctrl и щелкните по слою с деревом. Для инвертирования выберете Выделение – Инверсия .
Шаг 6
Добавьте к слою с девушкой слой-маску и отключите с ветками. Маска слоя накладывается в палитре слоев и обозначена красным кругом внизу.
В результате у вас должно получиться что-то вроде этого:
Шаг 8
Объедините все слои в один. Для этого перейдите на самый верхний слой и нажмите Alt+Shift+Ctrl+E . Для полученного слоя установите Экран .
Шаг 9
Итак, основные этапы работы подошли к концу. Чтобы сделать композицию более интересной, следует поместить изображение девушки в центре холста и добавить оранжевый или синий фотофильтр: Слой — Новый корректирующий слой — Фотофильтр .
Заметили ошибку в тексте - выделите ее и нажмите Ctrl + Enter . Спасибо!
Портрет-картина на пленэре (т. е. в естественной природной среде). Заказ портрета на фоне пейзажа по фотографии. Пейзаж в портретном жанре.
Пейзаж! Что же это такое?
Пейзаж (франц. paysage, от pays - страна, местность) - это жанр изобразительного искусства, основным предметом живописи и графики, которого является местность, естественная или преображённая человеком.
В зависимости от главного предмета изображения и характера природы, внутри пейзажного жанра различают: сельский и городской пейзажи; архитектурный и индустриальный пейзажи; морской и речной пейзажи.
Портретист на своих полотнах не редко изображает пейзаж. Портрет на пленэре - часто заказываемый сюжет. А как красив парадный портрет на фоне морского пейзажа!
Пейзаж часто используется как важное дополнение к портретам, бытовым, историческим и батальным картинам, но может выступать и как самостоятельный жанр изобразительного искусства. Произведения пейзажной живописи нам близки и понятны, хотя человек на полотне нередко отсутствует.
Почему художники пишут пейзажи, когда так просто взять и сфотографировать понравившийся природный ландшафт? Чем же отличается живописный пейзаж от фотографии местности?
Если портретист изображает человека не только с внешней, так сказать, физической стороны, но и его внутренний мир, то на пейзаже он изображает своё внутреннее состояние, свою душу. То есть, живописный пейзаж - это не только картина природы, это картина внутреннего мира художника. И в этом смысле пейзаж отличается от фотографии.
Когда мы приходим на выставку, то мы смотрим на душу другого человека. Глядя на пейзаж, мы видим мир глазами художника.
Иван Шишкин, например, выписывал свои пейзажи до мельчайших деталей, так что от фотографии не отличишь. Однако не это главное, а то, что его душа выбирала именно этот вид, это состояние природы.
Поэтому пейзажная живопись - это изображение видов природы с передачей настроения, навеваемого их созерцанием.
Сколько мы знаем волнующих откровений, связанных с этим жанром. Возьмём только наши отечественные имена - К. Саврасов, К. Коровин, А. Рылов, Н. Крымов, А. Пластов, А. Куинджи, Н. Рерих, И. Айвазовский и другие. Они создали прекрасную традицию русской пейзажной живописи.
Пейзаж - непосредственный отзвук души человека, зеркало его внутреннего мира. Подчас он решает крупные задачи, воплощает тончайшие духовные коллизии. Скажем, импрессионисты ставили перед собой довольно узкие цели - передать воздух, свет, запечатлеть мерцание силуэтов. Русский же пейзаж в лучших его воплощениях всегда был прежде всего сосредоточением глубоких переживаний, острых философских идей.
В русской пейзажной живописи есть произведения, значение которых в истории нашей культуры необычайно велико.
Мы часто говорим: "левитановская осень", "шишкинский лес" или "поленовский пруд". Образы природы волнуют всех людей, рождая у них сходные настроения, переживания и раздумья. Кому из нас не близки пейзажи русских живописцев: "Грачи прилетели" А. К. Саврасова, "Оттепель" Ф. А. Васильева, "Рожь" И. М. Шишкина,
"Ночь на Днепре" А. И. Куинджи, "Московский дворик" В. Д. Поленова, "Над вечным покоем" И. В. Левитана? Мы невольно начинаем смотреть на мир глазами художников, раскрывших поэтическую красоту природы. Умение создать в пейзаже образ, передать самое характерное в явлении природы есть качество, отличительное для русской пейзажной школы. Этим качеством, пожалуй, определяется и её место в истории мировой живописи. Русские пейзажисты всегда ставили перед собой задачу создания пейзажа-картины, которая по глубине замысла, по силе эмоционального воздействия по количеству "материала" для размышления не уступит многофигурной композиции.
Художники-пейзажисты видели и передавали природу каждый по-своему. Свои излюбленные мотивы были и у Айвазовского И. К., изображавшего различное состояние моря, корабли и людей, борющихся со стихией. Его полотнам присущи тонкая градация светотени, эффекта освещения, эмоциональная приподнятость, тяготение к героике и пафосу.
Природа, изображение которой представлено на картинах русских пейзажистов, не имеет ничего общего с равнодушно и бездумно воспроизведённым куском поля, леса или реки ради "красивости" того или иного мотива. В них всегда присутствует сам художник, его чувства, мысли, его ясно выраженное отношение к тому,
что он изображает. Беря реальные предметы окружающей природы, пейзажист пользуется и композицией и цветовой характеристикой их, одно усиливая, другое приглушая, чтобы создать определённый образ, точнее передать необходимое ему по замыслу состояние природы.
Пейзажисты не только видят, но и с волнением узнают то или иное явление и состояние природы. И именно состояние, а не внешний вид природы является предметом изучения, наблюдения, постижения художников.
У пейзажистов с природой ведётся, вероятно, интимный разговор на языке, понятном только им. В явлении природы пейзажист видит скрытый ею смысл, он чувствует "душу" природы и понимает её по-своему. В основе таланта пейзажиста всегда лежит искренняя любовь к природе. Понять, почувствовать природу, суметь подслушать её говор не всем дано. Поэтому не каждый художник (хотя бы и очень талантливый) может быть пейзажистом, как не всякий писатель-прозаик может писать стихи.
И действительно, для того чтобы передать то или иное состояние природы посредством красочных и тональных отношений, нужно всё это увидеть в природе и переложить на язык красок, ибо механически "списать" пейзаж с натуры невозможно.
Недаром говорят, что картина - это кусок природы, профильтрованный через темперамент художника.
Мне всегда хотелось побывать с таком доме. Каждый раз, проезжая мимо поселка Сокол, с завистью смотрела в сторону спрятавшихся за заборами симпатичных домиков и думала: “Здорово, наверное, выйти с утра на крыльцо, походить по утренней росе, послушать чириканье птиц и через какие-нибудь 10 минут оказаться в центре города”. Иметь свой собственный дом в Москве - такой привилегии не было даже у членов Политбюро. Поселок Сокол, впрочем, не в счет: в 20-х годах прошлого века, когда он строился, это был еще пригород. В черте Москвы участки под строительство за все советское время дали лишь нескольким очень выдающимся личностям - академикам Института атомной энергии имени Курчатова и знаменитому скульптору Матвею Манизеру, бывшему в течение почти 20 лет вице-президентом Академии художеств СССР.
“Я тебя встречу у метро - сама ни за что не найдешь”. От недальнего метро жена художника Гуго Матвеевича Манизера - Нина - везет меня буквально минут пять в глубь квартала только ей одной известными тропами. Действительно - я бы тут крутилась... И вот мы у цели. За забором в окружении больших деревьев и соседних типовых многоэтажек особняком стоит большой дом со стеклянной крышей, в котором уже более пятидесяти лет живет династия скульпторов и художников Манизеров. Гуго Матвеевич Манизер, известный московский пейзажист, профессор кафедры рисунка Суриковского института и сын знаменитых советских скульпторов Матвея Манизера и Елены Янсон-Манизер, в эти дни отмечает 75-летие. Повод для общения более чем значительный. Но беседа наша начинается не с творчества Гуго Матвеевича, а с экскурсии по саду, не менее удивительному, чем сам художник. В саду растут редких видов деревья - в мой приезд они были пронизаны лучами солнца. Лучи упирались в великолепные скульптуры, стоящие на постаментах.
- Вот эта, видите, - Гуго Матвеевич подводит меня к фигуре балерины, стоящей под раскидистым деревом с очень интересной листвой и трудно произносимым названием гинкго, - мамина скульптура. Она очень увлекалась Улановой и вообще балетом. Скульптура стояла в фойе Большого театра, а как оказалась здесь - честно говоря, не помню. Помню только, что, когда перевозили сюда, ее сломали - прямо в лодыжках. Потом пришлось ступни приваривать.
- Кажется, точно такая же “Уланова” стоит в Стокгольме?
- Уланова знала, что у мамы была такая работа, и как-то (по-моему, перед каким-то ее юбилеем) она приехала сюда со знакомой шведкой, видимо, очень высокопоставленной. И через некоторое время из Швеции пришло письмо, что они хотели бы видеть скульптуру Улановой в стокгольмском музее балета. Ну что ж: сделали бронзовую копию и им отправили.
- Дом у вас интересный. Насколько понимаю, строил его ваш отец...
- Да, его построили в 1951 году по проекту отца и на его же деньги. А вообще в Москву мы попали в 1943-м - из эвакуации: мы же ленинградцы. Во время войны нас, ребят (у меня еще были, к сожалению, теперь уже умершие брат и сестра) и маму, эвакуировали в Ярославскую область. Потом некоторое время мы жили в Сибири, под Омском. Отца же сразу вызвали в Москву, поскольку он был зампредседателя оргкомитета по созданию Союза художников СССР. Он оставил мастерскую свою (а работал он, кстати, в мастерской Опекушина - автора памятника Пушкину в Москве) и уехал из Ленинграда последним поездом, который по дороге попал под бомбежку. Отец, можно сказать, уцелел чудом: с ним в купе ехал капитан I ранга, который тут же скомандовал: “Лежать!”. Отец и лег, а все, кто в панике побежал по проходу, были либо ранены, либо убиты. Он даже сохранил номерок от своего места, пробитый осколком.
Жизнь в эвакуации отложилась в памяти Гуго Матвеевича не хуже иного пейзажа:
- Мы, дети, в четырех стенах не сидели - работали на поле, пропалывали цикорий, из которого потом в Ростове Великом делали кофейный суррогат. Ох и колючий этот цикорий был! Обидно, конечно, что война нашу привычную жизнь изменила - ведь в Ленинграде мы всерьез занимались музыкой, скрипкой.
- Родители, конечно, пытались воспитывать вас разносторонне?
- Да, у нас была очень музыкальная семья. Нас заставляли заниматься музыкой. А что касается изобразительного искусства, то, как ни странно, давления никакого не было. Может быть, и зря. Я часто вожу в отцовскую мастерскую своих студентов и показываю им рисунок, сделанный отцом в десятилетнем возрасте. Не верят. Настолько выполнено профессионально. Раньше детям даже в обычной школе на уроках рисования ставили руку, можно сказать, муштровали, доводили технику до автоматизма. Сейчас этого нет - развивают другие таланты, фантазию. Но не технику.
Наконец заходим в дом, перевидавший за полвека в своих стенах множество знаменитостей. Дом, который выстроил скульптор Матвей Манизер, домом в традиционном понимании назвать можно с натяжкой. Обычный человек наверняка сказал бы: “Как тут люди живут!”. В одной части дома живет семья покойного брата Гуго Матвеевича - Отто, который тоже, как и отец, был скульптором. Теперь в дедушкиной мастерской работает его сын Петр, тоже скульптор. У Гуго Манизера жилище - сплошная мастерская. В самой большой комнате (бывшей маминой мастерской) творит Гуго Матвеевич. Здесь же обедают и принимают гостей. Еще одна мастерская расположена наверху - там царство его жены Нины Пуляхиной, художника-модельера.
Атмосфера творчества чувствуется в каждом углу, и кажется, воздух пропитан ароматом красок, старого дерева, хвойных масел и остановившегося времени. За большим окном качают ветвями деревья. И тишина... Не слышно шума городского, как ни прислушивайся.
Начинаем перечислять родословную, и получаются потрясающие цифры: на четыре поколения Манизеров приходится 2 живописца, 1 художник-модельер, график и целых 4 скульптора. Причем все они очень известны в художественном мире. Единственная дочь Гуго и Нины - Оля - одновременно модель и художник-график. Правда, сейчас она исполняет самую главную роль - мамы. Посреди расставленных прямо на полу картин, мольбертов и холстов красуется игрушечный скутер.
- А этой чей?
- Оля родила нам внука. Так случилось, что замуж она вышла за швейцарца, а живет в Лондоне. Вот на Пасху к нам приезжали. Внуку Саше уже два года, гонял тут на скутере, как прирожденный Шумахер.
Смотрю сквозь оконные стекла на верхушки окружающих многоэтажек:
- Интересно, как к вам относятся соседи - вы же здесь как на сцене?
- Да в общем-то особо не докучают. Даже охраняют иногда. Не так давно позвонила женщина из соседнего дома: “У вашего забора стоит очень подозрительная машина”. Но мы как-то и не волнуемся - все равно все ценные произведения давно в музеях, а скульптуры Матвея Генриховича вообще на площадях. А потом мы к этому окружению привыкли - когда дом строился, здесь вокруг стояли маленькие деревянные домишки. Это теперь все обросло.
- А откуда у вас такая интересная фамилия - Манизер?
- Наша династия пошла с деда, художника Генриха Матвеевича Манизера. Насколько мне известно, это фамилия его матери, немки по национальности. А кто его отцом был, неизвестно - отчество у него, как я понимаю, условное. Мать его вскоре после родов умерла, и дед воспитывался у тетки. Рисовать он начал рано и сначала поступил в Московское училище ваяния и зодчества. Очень был способный - есть даже положительный отзыв о его дипломной работе самого Стасова. У дедушки вообще была интересная судьба. Продолжил он свое обучение уже в Санкт-Петербурге, в Академии художеств, а сразу по ее окончании уехал с нашими войсками освобождать Болгарию от турецкого ига.
Сто лет спустя я со студентами оказался в Болгарии. И разыскал следы своего деда. Оказалось, что несколько его картин висит в тамошних музеях. А мы-то думали, что они исчезли, - как те, которые, по словам отца, висели до революции в Зимнем дворце.
Дедушка Манизер был плодовитым человеком. Родил десять детей, двое из которых попали в энциклопедии. Старший из сыновей - Генрих Генрихович - стал этнографом. В начале прошлого века он одним из первых русских побывал в бассейне Амазонки. Тоже обладал необычайными способностями: знал почти все европейские языки и прекрасно рисовал. В детстве Гуго Матвеевич видел множество рисунков, сделанных дядей во время амазонской экспедиции. Потом отец передал их в Этнографический музей. А дядя, вернувшись из Латинской Америки прямо к началу Первой мировой войны, отправился на фронт и вскоре умер в Сербии от сыпного тифа, будучи еще совсем молодым. Еще один дядя - Марк Генрихович - был виолончелистом.
- Это удивительно - столько творческих людей в одной семье!
- Как-то здесь в гостях у отца был очень видный американец. Он не мог поверить, что все в нашей семье имели и имеют отношение к искусству.
- Гуго Матвеевич, вы с Ниной все-таки работаете в разных жанрах: вы - живописец, она - модельер. Но я не могу понять, как рядом друг с другом работали ваши родители-скульпторы? Наверное, ругались постоянно...
- Никогда. Они очень были воспитанные люди и уважали творчество друг друга. Я вот рассказывал, как мы в эвакуации жили. Но не упомянул, как мама доставала глину на кирпичных заводах и лепила маленькие фигурки. Даже там, почти в нечеловеческих условиях, она не переставала работать. Помню, даже в выставке участвовала во время войны - вырезала из дерева две скульптуры “Встреча” и “Прощание”. Я просто хочу сказать, что есть две категории художников. Вот я лично знаю нескольких таких, которые работают только по заказу. А есть те, кто не может прожить без творчества ни секунды. Мои родители были из этой категории. Уже будучи больной, мама в любом состоянии добиралась до рабочего стола и лепила. А по отцу так просто сверяли часы. Еще когда мы сразу после войны жили в бараке в Петровско-Разумовском проезде, отец каждый день шел в мастерскую на Масловку, коллеги, увидев его, знали, что сейчас 9 часов утра - до такой степени он был организован и пунктуален.
- Ваши родители оставили после себя огромное скульптурное наследие...
- Отец, конечно, сделал много памятников. Самые известные - это, конечно, памятники Ленину в Ульяновске и в Москве, в Лужниках, Калинину - в Ленинграде. И отец, и мать в 30-е годы оформляли станции московского метро. Знаменитая “Площадь Революции” - работа отца. Отцовские барельефы висят на станции “Измайловский парк”, а мама делала рельефы для метро “Динамо” (и в верхних павильонах, и внизу) и на “Добрынинской”. И у обоих очень много скульптурных портретов. Отец, по-моему, слепил всех наших военачальников, а мама - балерин и спортсменок.
- И все-таки родители не настаивали, чтобы вы продолжили семейную традицию?
- Абсолютно. “Хочешь рисовать - рисуй”, - говорил отец. Я в художественную школу поступил уже в сознательном возрасте, в 15 лет, когда мы переехали из Ленинграда в Москву через эвакуацию. Поскольку до этого я видел только работы своих родителей-скульпторов, а дедушкино творчество мне не очень было знакомо, на меня произвело огромное впечатление творчество художников, которые из блокадного Ленинграда выехали с нами в эвакуацию. Как сейчас помню эти свои ощущения. И я начал пробовать писать красками то, что мне нравилось. А нравился восход - мы рано вставали на рыбалку, куда ходили почти каждый день, пропитание добывали. И места там красивейшие были. Еще помню, приставал с дурацкими вопросами к художникам. Один из них писал в это время, видимо, заказную картину, на которой был изображен расстрел партизан. Так я, наверное, замучил его, прося ответить, почему он картину пишет с точки зрения тех, кто расстреливает.
- Многие считают, что пейзаж - это умирающий жанр. Особенно с таким бурным развитием фотографии.
- Вы знаете, состояние природы меня возбуждало и возбуждает до сих пор. Я вижу пейзаж и радуюсь. И не думаю о том, кто там что говорит, а просто пишу, что мне нравится.
Есть такие места, куда Гуго Матвеевич ездит, как завороженный, в любое время года. Это ближнее Подмосковье и Серебряный Бор. Жена Нина почти всегда с ним: “Вот я сижу рядом и вижу, как это безумно трудно - писать пейзаж. Сейчас светит солнце, через мгновенье налетели облака - и все другое: освещение, тени. До сих пор не понимаю, как он ловит и, главное, удерживает то состояние природы, которое начал писать”.
- Это надо в себе тренировать, а можно что-то и по памяти сделать, - продолжает Гуго Матвеевич.
- Мы с приятелем иногда шутили, когда вместе ездили писать: “Ну вот это дерево можно убрать, стог сена - подвинуть”. Не в этом же дело, где что стоит, а важно, чтобы картина получалась и по композиции, и по свету. Но это приходит далеко после школы. В свое время меня очень увлекали поездки. Даже тема такая была - “Пятнадцать союзных республик”, когда я, можно сказать, проехал через всю страну.
- Вероятно, вы привезли из поездок огромное количество работ. А сколько всего пейзажей у вас сейчас - не считали?
- Да нет. Много, ну, наверное, несколько сотен.
- Может быть, подсчитать по каталогам?
- Времени не хватает. В 1985 году у меня вышла большая монография. С того времени написано очень много работ. Хорошо бы, конечно, заняться новым альбомом, но вы же знаете, как это сейчас трудно.
- Я знаю, что многие из этих работ посвящены Москве...
- У меня есть два или, по-моему, три комплекта открыток с московскими сериями. Не так давно мне предложили сделать персональную выставку с московскими пейзажами. И удивительное дело - писал, как будто впервые видел Москву. У нас в городе до сих пор есть такие потрясающие уголки! Организаторы, честно говоря, с трудом поверили, что все картины написаны только что. А на меня что-то нашло. Вообще, лучшие работы мною пишутся, как правило, за один сеанс. Поймал мгновение, настроение - и вперед. Главное - пейзаж, что называется, не засушить.
- Гуго Матвеевич, вы с детства окружены творениями своих родителей, деда. Мне всегда было интересно, что должно происходить в душе человека, выросшего среди таких вещей?
- Вы знаете, ощущения музея у меня, конечно, не возникало. Хотя знаете... еще в раннем детстве, думаю, в году 34-м (мы как раз вскоре переезжали с одной квартиры в Ленинграде на другую), я почему-то лежал на папиной постели (по-моему, я тогда заболел), и передо мной висели его работы. И очень хорошо помню взгляд с одного портрета - как эти глаза на меня смотрели, даже сейчас мурашки!
- Так, может быть, этот взгляд заставил вас быть художником? Загипнотизировал?
- Ну, я в мистику не верю...
“А я верю в связь времен, - вступает в наш разговор Нина. - Ты посмотри вот на этот пейзаж, написанный Гуго на Валдае. Видишь - озеро, дымка на озером. А теперь пошли покажу картину деда”. И действительно, ощущение такое, как будто дедушка, писавший свою картину 100 лет назад, взял у внука фрагмент и поместил его фоном на портрете отца бабушки. Мистика совершенная. За портрет самой бабушки, необыкновенно красивой женщины по имени Стелла, Генрих Матвеевич Манизер в 1895 году получил золотую медаль на конкурсе портретов. Тогда, кстати, в расцвете были Серов, Репин.
- Интересные имена даются в вашей семье - Стелла, Гуго... Откуда, кстати, у вас такое необычное имя?
- Был скульптор такой - Гуго Романович Залеман. Его рельефы на фасаде Пушкинского музея. И отец, который учился у этого скульптора, видимо, настолько любил и уважал своего учителя, что дал мне его имя.
- Отец ведь ваш, насколько знаю, до самой кончины курировал в Академии художеств образование. Теперь вы профессор Суриковского института, кандидат искусствоведения и, наверное, можете сравнить художественное образование сейчас и тогда.
- Мне кажется, сейчас очень отстает средняя художественная школа, в том числе и училища. Когда ребята поступают к нам в институт, они не знают подчас элементарного: как построить форму, как разобрать светотень. Иногда мне кажется, большинство проходит экзамены просто благодаря обычному везению: вдруг попали в точку и прошли конкурс. А потом уже оказывается, что они всего этого не изучали.
- Сколько вы уже преподаете в Суриковском?
- Да уж 27 лет. А до этого еще 13 лет в Текстильном институте на кафедре рисунка, и это время вспоминаю как одну из своих самых больших творческих удач.
- Как понять?
- А понимайте как хотите - в Текстильном институте я познакомился со своей женой Ниной.
P.S. Буквально на днях Нина Пуляхина-Манизер преподнесла своему мужу-юбиляру подарок - она стала заслуженным художником Российской Федерации. Такое звание, между прочим, большая редкость среди художников-модельеров.