Важную роль в формировании и распространении социалистических и революционных идей сыграл кружок петрашевцев, созданный в 40-х годах XIX в (по имени основателя Буташевича-Петрашевского., переводчика Министерства иностранных дел.)
Участники этого кружка объявили себя последователями Фурье - представителя западного утопического социализма. Но это была не отвлеченная проповедь идей фурьеризма, а тесно связанная с революционной борьбой против крепостничества и самодержавия, которая занимала основное место в их деятельности.
Петрашевцы состояли главным образом из разночинцев, а не из дворян-революционеров, хотя в числе их были и дворяне (Спешнев и др.).
Идеи и борьба петрашевцев находились в преемственной связи с идеями и борьбой декабристов и революционных демократов - Белинского, Герцена, Чернышевского.
Основатель кружка петрашевцев М. В. Буташевич-Петрашевский окончил лицей и работал переводчиком в министерстве иностранных дел. Одновременно он посещал лекции на юридическом факультете Петербургского университета.
С 1844 г. квартира Петрашевского по пятницам превращалась в своего рода политический клуб прогрессивной интеллигенции, в котором обсуждались самые злободневные вопросы. Членами кружка были М.Е.Салтавов, А.Н.Плещчев, А.Н.Майков, Ф.М.Достоевский, В.А.Милютин и многие другие (в течение нескольких лет на заседаниях кружка побывали сотни человек). Постепенно стали возникать и кружки-филиалы.
Предметом горячих споров и обсуждений становилась здесь политика правительства, возможностн и пути социальных преобразований в России. Среди окружения Петрашевского были популярны социалистические взгляды, обсуждалась возможность организации революционного выступления, в котором движущей силой должны были стать народные массы (восстание, вспыхнув на Урале, распространялось на Поволжье и Дон, с последующим движением восставших на Москву). После свержения самодержавия предполагалось провести широкие демократические реформы.
Собравшиеся на «пятницы» обменивались мнениями, новостями, читали рефераты на различные темы. В числе посетителей «пятниц» Петрашевского были писатели: Майков, Салтыков-Щедрин, Достоевский, пианист Рубинштейн, знаменитый впоследствии ученый-географ П. П. Семенов и другие. На одной из «пятниц» у Петрашевского Достоевский прочитал письмо Белинского к Гоголю.
«Пятницы» проводились также у Плещеева, Спешнева, Кузьмина, Ханыкова и других петрашевцев. Аналогичные кружки, по некоторым предположениям, существовали и в других городах - Москве, Казани, Ревеле и Ростове (Ярославской губернии). В 1845 г. петрашевцами был выпущен карманный словарь иностранных слов, изданный Н. Кирилловым, под редакцией Майкова. Сам Кириллов никакого отношения к петрашевцам не имел. Второе издание этого словаря, вышедшее в 1846 г., было конфисковано за пропаганду в нем идей фурьеризма. Все конфискованные экземпляры были сожжены. Пропаганда фурьеризма в словаре велась следующим образом. При объяснении слов «нормальное состояние» петрашевцы писали: «Нормально развитым или благоустроенным обществом, обществом, находящимся в нормальном состоянии,- будет то, которое доставляет всякому из членов своих средства для удовлетворения их нужд пропорционально потребностям».
При объяснении слов «организация производства» Петрашевский говорит прямо, что из всех учений, существующих на свете, учение Фурье является самым замечательным.
Далее рассказывается о том, что Фурье стремился к созданию такого общества, в котором примирялись бы интересы капиталистов, рабочих и людей умственного труда путем того, что 4/12 из чистой выгоды предоставляется на долю вкладчика капитала, т. е. капиталисту, 5/12 - самому производителю (рабочему) и 3/12 - тому, чья идея, чье знание, чей талант руководили этим производством. Вместе с этим там же пропагандировались фурьеристские «фаланстеры» как наилучшая форма организации человеческого общества.
Проповедь идей утопического социализма у петрашевцев связывалась с резким осуждением крепостничества. В 1848 г. Петрашевский выпустил специальное литографированное обращение к съезду петербургских дворян «О способах увеличения ценности дворянских или населенных имений», где выдвинул относительно умеренное предложение о том, чтобы купцам было дано право покупать землю вместе с крестьянами, однако с условием предоставления при этом права крестьянам выкупаться на волю или быть только обязанными крестьянами. Чтобы заинтересовать в этом помещиков, он доказывал им, что для помещиков такая операция выгодна, так как тогда цена на землю поднимется.
Дворяне не обратили внимание на это предложение Петрашевского, зато им заинтересовалось III отделение.
Взгляды петрашевцев на пути уничтожения крепостничества нельзя сводить к мерам, предлагаемым в данной записке Петрашевского, ибо петрашевцы и сам Петрашевский были решительными сторонниками уничтожения крепостничества. Момбелли показал, что когда во время одной из очередных «пятниц» он был президентом (председателем) собрания, то на нем разбирались вопросы «о свободе книгопечатания, перемене судопроизводства и освобождении крестьян»; «особенно резко говорили об этих предметах Головинский и Петрашевский; последний из них сказал, что вопросы эти должны решаться в один день».
Наряду с уничтожением крепостничества петрашевцы стояли также за уничтожение самодержавия. Петрашевский выдвигал необходимость осуществления в России переворота. В докладе генерал-аудитора царю по делу петрашевцев говорится, что по окончании в 1841 г. курса в университете «...либеральное направление в нем еще более укрепилось от изучения социальных систем, в особенности системы Фурье. Избрав изучение этих систем как средство к достижению преступного замысла на ниспровержение настоящего государственного устройства, он употреблял разные средства к осуществлению своего предположения». Революция 1848г. на Западе способствовала оживлению деятельности петрашевцев, укреплению их взглядов и сосредоточила их внимание во время «пятниц» на вопросах свержения самодержавия. В этих условиях заметнее стало их размежевание на две группы. Умеренные представители петрашевцев стояли за ограничение деятельности общества мирной пропагандой фурьеризма. Революционное же крыло петрашевцев верило в близость революции в России и готовилось к ее свершению. Об этом свидетельствует сам Николай Гаврилович Чернышевский, который через Ханыкова был связан с петрашевцами. В своем «Дневнике» Чернышевский писал, что при встрече с Ханыковым в декабре 1849 г. они «более всего говорили о возможности и близости у нас революции». Ханыков заявлял Чернышевскому, что революции в России «недолго дожидаться». Революционное крыло петрашевцев возглавляли Петрашевский и Н. А. Спешнев. Они стремились создать тайное общество с целью организации восстания. В докладе генерал-аудитора Петрашевскому предъявляется следующее обвинение:«В конце 1848 г. Петрашевский возымел замысел к скорейшему достижению переворота, уже не посредством пропаганды, а действиями насильственными, пытался образовать тайные общества отдельно от своих собраний».
Такая попытка нашла выражение в подписке членов этой организации, которую они должны были давать при вступлении в нее. Текст документа был обнаружен следственными властями у Спешнева.
В этом документе говорилось: «Я, ниже подписавшийся, добровольно, по здравом размышлении и по собственному желанию» поступаю в Русское общество и беру на себя следующие обязанности, которые в точности исполнять буду. Когда Распорядительный комитет общества, сообразив силы общества, обстоятельства и представляющийся случай, решит, что настало время бунта, то я обязываюсь, не щадя себя, принять полное и открытое участие в восстании и драке, т. е. что по извещению от Комитета обязываюсь быть в назначенный день, в назначенный час в назначенном месте, обязываюсь явиться туда и там, вооружившись огнестрельным или холодным оружием или тем и другим, не щадя себя, принять участие в драке и как только могу споспешествовать успеху восстания».
О революционных позициях Спешнева свидетельствует также текст непроизнесенной речи, захваченной III отделением у Спешнева, где говорится, что он был намерен пользоваться устным словом «для распространения социализма, атеизма и терроризма». К левому крылу примыкали также Момбелли, Григорьев, Филиппов и другие. В произведении поручика Григорьева «Солдатская беседа», посвященном вопросу о положении в армии, Григорьев «...употребил в высшей степени дерзкие выражения о начальстве и священной особе вашего императорского величества. Вообще,- продолжает в своем докладе генерал-аудитор,- сочинение это сколько по содержанию, столько и по слогу, приноровленному к пониманию солдат, могло увлекательно действовать как на них, так и на народ, который представлен также угнетенным от помещиков».
В дневнике Момбелли, видного участника группы Спешнева, также встречаются резкие выражения в адрес царя. Момбелли пишет, что он «желал бы чадолюбивого императора в продолжении нескольких недель посадить на пищу витебского крестьянина, который ел хлеб с мякиной и соломой». Момбелли пишет о необходимости уничтожения деспотизма. Филиппов-петрашевец в своих заповедях указывал на то, что «царь, который забыл свой долг, не хочет заступиться за народ, унять господ и начальников, - тот враг богу и людям». Комментируя четвертую заповедь закона божия, где говорится: «помни день субботний» - Филиппов подчеркивает, что помещики гоняют крестьян на барщину и в будни и в праздники. «Видали мы господ, - пишет он,- что почитай целую неделю гоняют бедных мужичков на барщину».
Вывод из этого сторонники левого крыла петрашевцев делали тот, что необходимо организовать вооруженное восстание, свергнуть царя и уничтожить крепостничество.
Правительство увидело в петрашевцах опасный элемент. В ночь с 22 на 23 апреля 1849 г. они были арестованы.
Для ведения следствия была создана особая комиссия во главе с генерал-аудитором (главный военный судья). По окончании следствия был назначен военно-полевой суд. В ноябре 1849 г. несколько петрашевцев были приговорены к расстрелу, остальные - к каторге; 22 декабря троих из них заставили пережить ужас смерти, так как их (Петрашевского, Спешнева и Момбелли) поставили на эшафот, дали команду стрелять по ним и лишь после этого объявили о замене смертной казни ссылкой в Сибирь. Петрашевский был приговорен к пожизненной ссылке, остальные - к ссылке на различные сроки, от 10 до 15 лет. Так закончилась деятельность петрашевцев.
Кружки петрашевцев продолжили дальнейшее развитие общественного движения в России, они явились промежуточным звеном на пути к новому, разночинскому, революционно-демократическому этапу.
В марте 1848 года опытный чиновник особых поручений Липранди получил задание от министра внутренних дел Перовского заняться разработкой дела дворянина Петрашевского. Первые месяцы поисков не дали никаких результатов. Заговора не было, но Липранди чувствовал он может возникнуть. В прошлом он являлся опытным военным разведчиком российской Южной армии. Он на практике был знаком с агентурной работой начиная с войны 1812 года, когда его назначили в захваченном русской армией Париже заведовать русской военной агентурой.
Тот факт, что 27-летний Петрашевский столкнулся с опытным 58-летним сыщиком стоил ему свободы, а впоследствии и жизни. Для внедрения в кружок Липранди вскоре познакомился с Антонелли, который согласился на роль провокатора.
Вскоре произошло знакомство Антонелли с Петрашевским. Агент смог сыграть свою роль, и Петрашевский попался в расставленные для него сети.
В своем докладе Липринди писал о том, что члены общества предполагали воздействовать на массы путем пропаганды. Для этого на собраниях велись рассуждения, касательного того, вызвать во всех классах народа негодование против правительства, как осуществить вооружение крестьян против помещиков, а чиновников настроить против их начальства. Также, в докладе Липранди содержится информация о том, что на собраниях рассматривались направления использования фанатизма раскольников. Заговорщики рассматривались направления по разрушению всяких религиозных чувств, они рассматривали направления работы в Малороссии, Польше, Финляндии, в Остзейских губерниях, в Сибири и на Кавказе. Согласно докладу Липранди, на основании полученных сведений у него сложилось мнение о том, что имеет место быть не столько отдельный и мелкий заговор, сколько план общего движения, разрушения и переворота, который является всеобъемлющим. Первые русские социалисты. Воспоминания участников кружков петрашевцев в Петербурге. / Составитель Егоров Б.Ф. - М.: "Проспект", 2012.
Однако, стоит признать, что деятельность кружка, на самом деле, заключалась вовсе не в заговорах, а исключительно в разговорах.
Можно отметить поразительную жестокость приговора по делу петрашевцев. 21 человек были приговорены судом к расстрелу, среди которых был также и начинающий писатель Ф.М. Достоевский. 22 декабря 1849 года приговоренные были выведены на площадь, после чего на них надели предсмертные рубахи.
Но, ввиду различных смягчающих обстоятельств, в том числе и в связи с раскаянием всех подсудимых, суд счел возможным уменьшить им наказания. Таким образом, в результате смягчения наказаний, Петрашевский получил каторгу без срока, Достоевский был приговорен к каторге на 4 года с последующей отдачей в рядовые. Остальные участники кружка получили меньшие сроки наказания.
Спустя три дня после приговора, Петрашевского отправили в Восточную Сибирь.
После того, как была проведена расправа с петрашевцами, общественная жизнь в России замерла. Период 1848-1855 года вспоминается современниками как "мрачное семилетие".
Отправка в Сибирь стала весьма суровым испытанием для петрашевцев. Приговор и сибирская каторга привели Достоевского к душевному перелому, отказу от революционно-социалистических идей, привели также к нарастанию у его религиозных настроений. Другие соратники Петрашевского также осудили уроки из своего прошлого. Первые русские социалисты. Воспоминания участников кружков петрашевцев в Петербурге. / Составитель Егоров Б.Ф. - М.: "Проспект", 2012.
В 1856 году Петрашевский вышел на поселение и продолжал жить в Иркутске, сотрудничал с местными газетами давал уроки. Он безрезультатно пытался добиться пересмотра своего приговора и восстановить свои права.
Петрашевский оставался непримиримым врагом самодержавно-крепостнического строя, писал письма в Петербург о незаконных действиях местных властей, пытался разбираться в судах с местными чиновниками вплоть до самой своей смерти от кровоизлияния в мозг.
Юность Достоевского прошла под знаком романтического «мечтательства», шиллеровского идеализма и французского утопического социализма. Под влиянием Жорж Занд и Бальзака , у него рано пробуждаются общественные интересы. Белинский восторженно приветствует автора «Бедных людей », как создателя первого русского социального романа. Протест против социальной несправедливости и защита «униженных и оскорбленных» последовательно проводится во всех его ранних произведениях. В «Петербургской Летописи » Достоевского мы уже встречаем призыв к общественной работе («обобщенные интересе, сочувствие к массе общества и к ее прямым, непосредственным требованиям»). Достоевский не только изучает французские социальные теории, но и пытается осуществить их в жизни. Зимой 1846 года он со своими друзьями, братьями Бекетовыми, делает опыт «ассоциации».
«Бекетовы вылечили меня своим обществом, – пишет он брату. – Наконец, я предложил жить вместе. Нашлась квартира большая и все издержки по всем частям хозяйства – все – не превышает 1.200 руб. ассиг. с человека в год. Так велики благодеяния ассоциации». И дальше: «Видишь ли, что значит ассоциация? Работай мы врозь, упадем, оробеем, обнищаем духом. А двое вместе для одной цели – тут другое дело».
Достоевский в 1847 г. Рисунок К. Трутовского
Переход от романтического идеализма к социализму был вполне естественным. Молодой писатель жил в атмосфере мистических чаяний, веры в скорое наступление золотого века и в полное преображение жизни. Ему казалось, что новое христианское искусство (Виктор Гюго , Жорж Занд, Бальзак) призвано обновить мир и осчастливить человечество; он верил, что системы Сен-Симона , Фурье и Прудона сдержат обещания романтизма, утолят его тоску по лучшей жизни. Для поколения 1840-х годов социальный утопизм представлялся продолжением христианства, осуществлением евангельской правды. Он был переводом на современный «общественный» язык христианского Апокалипсиса.
Вспоминая о своей восторженной юности, Достоевский пишет в «Дневнике Писателя» (1873 г.): «Тогда понималось дело еще в самом розовом и райски-нравственном свете. Действительно правда, что зарождавшийся социализм сравнивался тогда, даже некоторыми из коноводов его, с христианством и принимался лишь за поправку и улучшение последнего, сообразно веку и цивилизации. Все тогдашние новые идеи нам в Петербурге ужасно нравились, казались в высшей степени святыми и нравственными и, главное, общечеловеческими, будущим законом всего без исключения человечества. Мы еще задолго до парижской революции 48-го года были охвачены обаятельным влиянием этих идей».
В своем «объяснении» следственной комиссии Достоевский смело признается в увлечении утопическим социализмом. «Фурьеризм , пишет он, система мирная: она очаровывает душу своей изящностью, обольщает сердца тою любовью к человечеству, которая воодушевляла Фурье, когда он составлял свою систему, и удивляет ум своею стройностью. Привлекает к себе она не желчными нападками, а воодушевляя любовью к человечеству. В системе этой нет ненависти».
От утопии преображения мира, от христианского социализма Достоевский никогда не отречется. Идея золотого века и мировой гармонии – самая заветная, самая «святая» его идея: она стоит в центре его мировоззрения и творчества.
Познакомившись с Петрашевским весной 1846 года, он берет в его библиотеке книги социально-христианского содержания: «Le nouveau Christianisme» Сен-Симона, «Le vrai Christianisme suivant Jesus-Christ» Кабе , «De la célebration du dimanche» Прудона.
В 1847 году он начинает посещать его кружок и встречает в нем много единомышленников: один из них, А. П. Милюков, преклонялся перед Ламенне и переводил на церковно-славянский язык «Paroles d"un croyant». Другой, К. И. Тимковский, «обещался в одну из пятниц доказать путем чисто-научным божественность Иисуса Христа, необходимость пришествия Его в мир на дело спасения и рождение Его от Девы»; поэт А. Н. Плещеев писал:
Сижу ли окружен шумящею толпою
На пиршестве большом, мне слышен звук цепей;
И предстает вдали, как призрак предо мною
Распятый на кресте Великий Назорей.
Другой петрашевец, Европеус на следствии заявлял, что «характер теории Фурье есть «религиозный »,гармонический, научный и мирный, противоположный всяким насильственным переворотам, революциям и беспорядкам». Так же смотрел на фурьеризм и петрашевец Дебу. «Теория Фурье, – показал он, – не заключает в себе ничего вредного для общества, напротив, она мирит людей всех классов и состояний, поддерживает религиозные чувства и побуждает к сохранению порядка».
Пламенным христианским социалистом был также петрашевец Д. Ахшарумов, который на обеде в честь Фурье (7 апреля 1849 года) говорил: «И вот нашлись люди с горячей любовью ко всем людям, к целому человечеству, а также к Богу, которые посвятили всю свою жизнь на то, чтобы найти такое устройство общества, где все были бы богаты, счастливы и довольны, где бы самая жизнь наша, каждый день, час и минуты ее были бы благодарственным гимном Создателю, где не было бы ни слез, ни преступлений, и во главе их стоит величественный гений Фурье».
Великая цель петрашевцев: реставрировать образ человека во всем его величии и красоте... «покрыть всю землю нищую дворцами, плодами и разукрасить в цветах». Эта речь прекрасно передает утопический дух нового движения, его религиозно-гуманистический пафос. Достоевский мог бы подписаться под каждым словом этого манифеста. Русские фурьеристы не имели политической программы, были против насильственных переворотов, признавали частную собственность в «ассоциации», и иерархическую организацию труда. В этом смысле их нельзя назвать ни революционерами, ни даже социалистами. Больше всего им подходит имя человеколюбивых либералов.
Никакого заговора Петрашевского не существовало. О собраниях у него по пятницам знал весь Петербург. Д. Ахшарумов говорит в своих «Записках», что «это был интересный калейдоскоп разнообразнейших мнений о современных событиях... приносились городские новости, говорилось громко об всем без всякого стеснения...». Баласогло называет пятницы Петрашевского «простыми собраниями знакомых, тесно связанных взаимными чувствами и отношениями».
Чиновник особых поручений Министерства Внутренних Дел Липранди писал в своей докладной записке по делу Петрашевского: «В большинстве молодых людей очевидно какое-то радикальное ожесточение против существующего порядка вещей, без всяких личных причин, единственно по увлечению «мечтательными утопиями», которые господствуют в Западной Европе и до сих пор беспрепятственно проникали к нам путем литературы и даже самого училищного преподавания. Слепо предаваясь этим утопиям, они воображают себя призванными переродить всю общественную жизнь, переделать все человечество и готовы быть апостолами и мучениками этого несчастного самообольщения». Нельзя точнее определить настроение «мечтателей-вольнодумцев» сороковых годов. В объяснении следственной комиссии Достоевский объявляет: «Да, если желать лучшего есть либерализм, вольнодумство, то в этом смысле может быть я вольнодумец. Я вольнодумец в том же смысле, в котором может быть назван вольнодумцем и каждый человек, который в глубине сердца своего чувствует себя вправе быть гражданином, чувствует себя вправе желать добра своему отечеству».
Но утопический социализм недолго был господствующим течением этого десятилетия. Новое движение надвигалось на него из Германии, где в то время гегелевский идеализм переживал глубокий кризис. Левая группа гегельянцев с Фейербахом и Марксом разрывает с абстрактной метафизикой и закладывает основание будущему материалистическому социализму. Философия Гегеля истолковывается теперь в смысле призыва к социальной революции; христианство отрицается, как изжитое суеверие, тормозящее прогресс нового общества. Герцен , Боткин и Бакунин видят в атеизме освобождение духа. Герцен пишет: «Философия Гегеля – алгебра революции; она необыкновенно освобождает человека и не оставляет камня на камне от мира христианского, от мира преданий, переживших себя».
В середине сороковых годов Белинский, под влиянием Фейербаха, отрекается от Гегеля, увлекается естествознанием и точными науками и становится воинствующим безбожником. «Метафизику к черту, восклицает он, это слово означает сверхнатуральное, следовательно, нелепость... Освободить науку от призраков трансцендентализма и теологии; показать границы ума, в которых его деятельность плодотворна, оторвать его навсегда от всего фантастического и мистического, – вот что сделает основатель новой философии». В 1845 году он пишет Герцену: «Истину я взял себе и в словах Бог и религия вижу тьму, мрак, цепи и кнут».
Виссарион Белинский. Рисунок К. Горбунова, 1843
Белинский восстает на Бога из любви к человечеству и отказывается верить в творца несовершенного мира. Он фанатик любви к людям: «Социальность, социальность или смерть! Вот девиз мой», восклицает он. Если для счастья большинства понадобится отрубить сотни тысяч голов – он их отрубит. Свое кровожадное человеколюбие он сам называет маратовским . Влияние Белинского предопределило судьбу русского социализма: христианский утопизм был раздавлен атеистическим материализмом; приготовлялся путь для марксистского коммунизма.
В этой потрясающей русской трагедии Достоевскому было суждено сыграть не малую роль. Он совершил отречение и искупил его десятью годами Сибири. В этом его «преступление и наказание».
В «Дневнике Писателя » (1873 г.) он подробно рассказывает о том, как в 1846 году Белинский «бросился обращать его в свою веру».
…Я застал его страстным социалистом, и он прямо начал со мной с атеизма. В этом много для меня знаменательного – именно удивительное чутье его и необыкновенная способность глубочайшим образом проникаться идеей... Он знал, что основа всему – начала нравственные. В новые нравственные основы социализма он верил до безумия и без всякой рефлексии: тут был один лишь восторг. Но как социалисту, ему прежде всего следовало низложить христианство; он знал, что революция непременно должна начинать с атеизма. Ему надо было низложить эту религию, из которой вышли нравственные основания отрицаемого им общества. Семейство, собственность, нравственную ответственность личности он отрицал радикально.
Тут оставалась, однако, сияющая личность самого Христа, с которою всего труднее было бороться. Учение Христово он, как социалист, необходимо должен был разрушать, называть его ложным и невежественным человеколюбием, осужденным современною наукой и экономическими началами, но все-таки оставался пресветлый лик Богочеловека, его нравственная недостижимость, его чудесная и чудотворная красота. В беспрерывном, неугасимом восторге своем Белинский не остановился даже и перед этим неодолимым препятствием...
– Да знаете ли вы, взвизгивал он раз вечером (он иногда как-то взвизгивал, если очень горячился), обращаясь ко мне, знаете ли вы, что нельзя насчитывать грехи человеку и обременять его долгами и подставными ланитами, когда общество так подло устроено, что человеку невозможно не делать злодейства, когда он экономически приведен к злодейству, и что нелепо и жестоко требовать с человека того, чего уже по законам приводы не может он выполнить, если бы даже хотел…
И обращаясь ко второму гостю и указывая на Достоевского, Белинский продолжал: «Мне даже умилительно смотреть на него: каждый-то раз, когда я вот так помяну Христа, у него все лицо изменяется, точно заплакать хочет . Да поверьте же, что ваш Христос, если бы родился в наше время, был бы самым незаметным и обыкновенным человеком; так и стушевался бы при нынешней науке и при нынешних двигателях человечества».
И Достоевский заканчивает: «В последний год его жизни я уже не ходил к нему. Он меня невзлюбил: но я страстно принял тогда все его учение ».
Интеллигент. Виссарион Белинский. Документальный фильм
Признание поразительное: Достоевский страстно принял атеистическое учение Белинского! В другой статье того же «Дневника Писателя» за 1873 год, автор еще точнее определяет в чем заключалось «учение» Белинского. «Все эти убеждения о безнравственности самых оснований (христианских) современного общества, о безнравственности религии, семейства; о безнравственности права собственности; все эти идеи об уничтожении национальностей во имя всеобщего братства людей, о презрении к отечеству и пр., и пр. – все это были такие влияния, которых мы преодолеть не могли и которые захватывали, напротив, наши сердца и умы во имя какого-то великодушия». Слова эти не оставляют никакого сомнения: Белинский обратил Достоевского в свою веру; он «страстно» принял весь его атеистический коммунизм . «Человеколюбивый либерал» изменил своему христианскому утопизму и отрекся от «сияющей личности Христа». И это не мимолетное заблуждение, а долгая душевная трагедия. Через восемь лет после обращения в «атеистическую веру» Белинского, Достоевский писал из Омска жене декабриста Фон Визина: «Я скажу Вам про себя, что я дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до гробовой крышки».
Человек, создавший самую гениальную в мире атеистическую аргументацию (Иван Карамазов), человек, которого «всю жизнь Бог мучил», вмещал в своем сердце пламеннейшую веру с величайшим неверием. Вся религиозная диалектика его романов вырастает из этой трагической раздвоенности.
Признавшись в «Дневнике Писателя» в своей причастности к коммунистическим идеям, Достоевский делает из этого страшный вывод: «Почему же вы знаете, что петрашевцы не могли бы стать нечаевцами , то есть стать на нечаевскую же дорогу, в случае, если бы так обернулось дело? Конечно, тогда и представить нельзя было, как бы это могло так обернуться дело? Не те совсем были времена. Но позвольте мне про себя одного сказать: Нечаевым, вероятно, я бы не мог сделаться никогда, но нечаевцем, не ручаюсь, может, и мог бы... во дни моей юности». И в заключение он горестно себя спрашивает, как мог он поддаться такому заблуждению? «Я происходил из семейства русского и благочестивого... Мы в семействе нашем знали Евангелие чуть не с первого детства... Каждый раз посещение Кремля и соборов московских было для меня чем-то торжественным».
Но детская вера оказалась хрупкой. Ранние впечатления от церквей, богослужения, духовного пения были более эстетическими, чем религиозными. Обрядовое благочестие родителей коснулось только поверхности души ребенка. А потом в юности христианский гуманизм и романтическая мистика надолго утолили религиозную жажду «мечтателя». Туманно и расплывчато понимание христианства у молодого Достоевского. Гомера сравнивает он с Христом, Виктора Гюго считает лириком с «христианским младенческим направлением поэзии». Наконец – и это самое знаменательное – ни в одном из его произведений до каторги не ставится религиозный вопрос. В «Хозяйке » Ордынов пишет труд по истории церкви, но это никак не отражается на его жизни. Благочестивые люди оказываются ханжами и тиранами (Мурин в «Хозяйке», старая княжна в «Неточке Незвановой »). В сочинениях Достоевского до-каторжного периода Бог не присутствует. Вот почему молодой писатель оказался бессилен перед влиянием Белинского, и оно «захватило его сердце».
Встреча со Христом произошла потом у Достоевского на каторге через приобщение к страданиям русского народа. «Но, пишет автор «Дневника», это не так скоро произошло, а постепенно и после очень-очень долгого времени». Даже эшафот и ссылка не сразу сломили его убеждения. «Мы, петрашевцы, продолжает он, стояли на эшафоте и выслушивали наш приговор без малейшего раскаяния... Если не все мы, то, по крайней мере, чрезвычайное большинство из нас почло бы за бесчестие отречься от своих убеждений. То дело, за которое нас осудили, те мысли, те понятия, которые владели нашим духом, представлялись нам не только не требующими раскаяния, но даже чем-то очищающим, мученичеством, за которое многое нам простится. И так продолжалось долго. Не годы ссылки, не страдания сломили нас. Напротив, ничто не сломило нас, и наши убеждения лишь поддерживали наш дух сознанием исполненного долга».
Статья «Дневника Писателя» 1873 года – акт публичного покаяния, беспримерный в истории русской духовной жизни. Есть величие в этом бесстрашии и огненности духа. Достоевский признается во всем, в чем он мог признаться и намекает на то, о чем в его время говорить было невозможно. До сих пор намек этот оставался незамеченным и только теперь, благодаря новым публикациям, мы в силах раскрыть его смысл.
«Нечаевым , – говорит Достоевский, – вероятно, я бы не мог сделаться никогда, но нечаевцем , не ручаюсь, может, и мог бы.... во дни моей юности». Как известно, Нечаев был основателем революционного общества 1860-х годов и автором «Катехизиса революционера». Нечаевцы хотели опутать всю Россию сетью тайных ячеек, возмутить массы, поднять кровавый бунт, свергнуть правительство, уничтожить религию, семью, собственность. Этих фанатиков разрушения Достоевский заклеймил в своем романе «Бесы ». Что значит, что он мог бы «сделаться нечаевцем» в дни своей юности? Как понимать загадочную фразу: «в случае, если бы так обернулось дело?»
«Революционная деятельность» Достоевского не ограничивалась кружком Петрашевского. Следственная комиссия через своего агента Антонелли была хорошо осведомлена о том, что происходило на пятницах Петрашевского; но она мало знала о работе кружка Дурова. Изложим сначала «явную» сторону «дела Достоевского». Познакомившись с Петрашевским через поэта Плещеева еще весной 1846 года, он начинает посещать его пятницы с поста 1847 года. В «объяснении» для следственной комиссии писатель утверждает, что у него никогда не было с ним близости. «Я поддерживал знакомство с Петрашевским, пишет он, ровно постольку, поскольку этого требовала учтивость, то есть посещал его из месяца в месяц, а иногда и реже.... В последнюю же зиму, начиная с сентября месяца, я был у него не более восьми раз... Впрочем, я всегда уважал его, как человека честного и благородного».
Достоевский доказывает, что ничего преступного в его поведении не было... «В сущности, я еще не знаю доселе, в чем меня обвиняют. Мне объявили только, что я брал участье в общих разговорах у Петрашевского, говорил «вольнодумно» и, наконец, прочел вслух литературную статью «Переписку Белинского с Гоголем». Подсудимый блестяще защищается от этих двух неопределенных обвинений: «Кто видел в моей душе?.. Я говорил три раза: два раза я говорил о литературе и один раз о предмете вовсе не политическом: об личности и об человеческом эгоизме».
Что же касается «вольнодумства», то оно сводилось к «желанию добра своему отечеству». Да и кто в наше время не говорит о политике, о Западе, о цензуре? «На Западе происходит зрелище страшное, разыгрывается драма беспримерная (февральская революция)... Неужели можно обвинять меня в том, что я смотрю несколько серьезно на кризис, от которого ноет и ломится надвое несчастная Франция?» Но он сторонник самодержавия для России и ожидает реформы только «свыше от престола». Можно заподозрить искренность последнего заявления: страстный ученик Белинского едва ли мог быть в то время столь благонамеренным монархистом. Труднее было Достоевскому оправдаться от второго обвинения: чтения знаменитого письма Белинского к Гоголю по поводу «Переписки с друзьями ». Шпион Антонелли донес: «В собрании 15 апреля (1849 г.) Достоевский читал переписку Гоголя с Белинским и в. особенности письмо Белинского к Гоголю. Письмо это вызвало множество восторженных одобрений общества, в особенности у Баласогло и Ястржембского, преимущественно там, где Белинский говорит, что у русского народа нет религии. Положено было распустить это письмо в нескольких экземплярах».
Чтение этого письма действительно очень компрометировало Достоевского. Белинский писал Гоголю: «Вы не заметили, что Россия видит свое спасение не в мистицизме, не в аскетизме, а в успехах цивилизации, просвещения, гуманности. Ей нужны не проповеди (довольно она слышала их!), не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства... Приглядитесь попристальнее, и вы увидите, что это (русский народ) по натуре глубоко атеистический народ ».
Достоевский оправдывается путано, многословно и неубедительно. «Которого числа и месяца не помню (кажется, в марте), зашел я к Дурову в третьем часу пополудни и нашел присланную мне переписку Белинского с Гоголем. Я тут же прочел ее Дурову и Пальму. В шестом часу заехал Петрашевский и просидел четверть часа. Он спросил: «что это за тетрадь?» Я сказал, что это переписка Белинского с Гоголем и обещал неосторожным образом, прочесть ее у него. Это сделал я под влиянием первого впечатления. Тут, по уходе Петрашевского, пришли еще кто-то. Естественно, зашел разговор о статье Белинского, и я прочел ее в другой раз... У Петрашевского читал потому, что дал обещание и уже не мог отказаться от него. Я ее прочел, стараясь не выказывать пристрастия ни к тому, ни к другому из переписывающихся».
Итак, Достоевский три раза читал письмо Белинского. Кроме того, Филиппов показал в комиссии, что он делал второй список письма со списка, полученного от Достоевского, после чего последний оба списка взял к себе, Обвиняемый пытается доказать, что он читал статью Белинского «ни более, ни менее, как литературный памятник», что с письмом его он не согласен, что он был с ним в ссоре, и т. д. и т. д. Все это мало правдоподобно и натянуто; чтение письма вызвало общий восторг и, несомненно, Достоевский, читавший его три раза, восторг этот разделял. «Объяснение» обвиняемого было хитрым дипломатическим приемом: он отрекомендовал себя профессиональным литератором, защищающим теорию чистого искусства, «выставил кружок Петрашевского в комически-безобидном виде, изобразил фурьеризм, как систему «осмеянную, непопулярную, освистанную и забытую из презрения», уменьшил степень своей близости с «незлобивым мечтателем» Петрашевским, не выдал ни одного из товарищей по кружку, напустил туману на эпизод своего чтения письма Белинского, и главное, ни одним словом не упомянул о другом кружке – Дурова.
На этом дело могло бы кончиться, если бы комиссия неожиданно не узнала о существовании группы Дурова. От Достоевского были потребованы дополнительные показания. Положение его сразу ухудшилось: он обвинялся в участии в революционной ячейке, предполагавшей завести тайную литографию. Ему приходится придумать целую повесть, чтобы усыпить подозрения комиссии. Он пишет: «На вечерах Дурова я бывал. Знакомство мое с Дуровым и Пальмом началось с прошедшей зимы. Нас сблизило сходство мыслей и вкусов: оба они, Дуров и особенно Пальм, произвели на меня самое приятное впечатление. Не имея большого круга знакомых, я дорожил этим новым знакомством и не хотел терять его. Кружок знакомых Дурова чисто артистический и литературный . Скоро мы, то есть я, брат мой, Дуров, Пальм и Плещеев, согласились издать в свет литературный сборник и поэтому стали видеться чаще... Скоро наши сходки обратились в литературные вечера, к которым примешивалась и музыка». И вот однажды Филиппов предложил литографировать сочинения кружка помимо цензуры. Дуров был очень недоволен этим предложением, Михаил Михайлович Достоевский пригрозил немедленно уйти из кружка, а Федор Михайлович убедил всех отказаться от плана Филиппова. «После этого собрались всего только один раз. Это было уже после Святой недели... По болезни Пальма вечера совсем прекратились». Такова версия Достоевского: невинный литературно-музыкальный кружок; Филиппов предлагает завести тайную литографию для печатания литературных произведений, но этот нелепый план всеми решительно отвергается. Во всей этой истории Достоевскому принадлежит самая почетная и благонамеренная роль.
Такова «явная» сторона дела Достоевского. «Тайная» его сторона раскрылась гораздо позже. Она связана с этим самым кружком Дурова.
Кружок петрашевцев
Самой значительной организацией русских утопических социалистов стал кружок Петрашевского. Он начал создаваться осенью 1845 года. По имени руководителя одного из них - М.В. Буташевича-Петрашевского - его участники были названы петрашевцами. В кружок входили чиновники, офицеры, учителя, писатели, публицисты и переводчики. Орлов А.С., Георгиев В.А., Георгиева Н.Г., Сивохина Т.А. История России с древнейших времен до наших дней. - М.: «Проспект», 2006. С. 234.
С весны 1846 года собрания в доме Петрашевского приобрели довольно систематический характер, был избран определенный день -- пятница. Первоначально участников было немного, не более 10-15 человек, но это был цвет тогдашней интеллигентной молодежи Петербурга.
В первый период (1845-1846 гг.) среди посетителей известны: М.Е. Салтыков -- будущий знаменитый сатирик Салтыков-Щедрин, а тогда еще начинающий писатель; В.Н. Майков, редактор первого выпуска «Словаря иностранных слов», талантливый критик и публицист, пропагандист ранних произведений Достоевского; А.Н. Плещеев, уже тогда известный поэт, автор своеобразного гимна радикальной молодежи 40-х годов -- «Вперед! без страха и сомненья...»; В.А. Милютин, прогрессивный ученый и публицист, сотрудник «Отечественных записок» и «Современника», друг Салтыкова и Майкова; А.П. Баласогло, поэт, прозаик, очеркист, один из самых близких друзей Петрашевского; А.В. Ханыков, студент Петербургского университета, уволенный за неблагонадежность в 1847 году, один из первых идейных учителей Н.Г. Чернышевского; Н.Я. Данилевский, молодой естественник и философ, прекрасный знаток трудов Фурье.
Во втором зимнем сезоне (1846--1847 гг.) у Петрашевского появятся не менее примечательные лица: Ф.М. Достоевский, чьи повести «Бедные люди» и «Двойник» уже сделали его имя известным всей читающей России, и брат Валериана Майкова Аполлон, уже тогда видный поэт. В 1846 году кружок посещал еще один поэт -- Аполлон Григорьев, автор нескольких бесцензурных стихотворений радикального характера; он скептически отнесся к учению Фурье, но горячо проповедовал идеи христианского социализма Жорж Санд и Пьера Леру, возникшего благодаря своеобразной эволюции сенсимонизма.
В следующем сезоне (1847--1848 гг.) в кружок влились писатели С.Ф. Дуров и А.И. Пальм (вскоре они организовали, свой собственный кружок); братья К.М. и И.М. Дебу, чиновники министерства иностранных дел, интересовавшиеся социальными проблемами; штабс-капитан П.А. Кузмин, офицер Генерального штаба, который отличится чрезвычайно умным и находчивым поведением во время следствия; а главное -- в кружок вошел Н.А. Спешнев.
В последний период существования кружка (1848--1849гг.) в нем стало участвовать еще несколько видных и активных деятелей: офицеры Н.А. Момбелли и Ф.Н. Львов (их собственный кружок был запрещен военным начальством); преподаватель политической экономии и статистики И.Л. Ястржембский; офицер конной гвардии Н.П. Григорьев; студент П.Н. Филиппов, автор документа, потрясающего по антикрепостническому накалу, «Десять заповедей» (библейские заповеди были переделаны в революционном духе); Д.Д. Ахшарумов, востоковед, чиновник министерства иностранных дел, в будущем самый обстоятельный мемуарист, оставивший подробные воспоминания о деле петрашевцев.
С самого начала «пятницы» приняли просветительский и социалистический характер: Петрашевский активно пропагандировал там принципы учений социалистов-утопистов. Далеко за полночь расходились от него посетители, наполненные свободомыслием.
Постепенно «пятницы» Петрашевского стали широко известны в Петербурге, количество посетителей обычно составляло около 20 человек. Первые русские социалисты. Воспоминания участников кружков петрашевцев в Петербурге. / Составитель Егоров Б.Ф. - Л.: Лениздат, 1984. С. 16-17.
Петрашевцы решительно осуждали самодержавие и крепостное право. В республике они видели идеал политического устройства и намечали программу широких демократических преобразований. В 1848 году М.В. Петрашевский создал «Проект об освобождении крестьян», предлагая прямое, безвозмездное и безусловное освобождение их с тем наделом земли, который они обрабатывали. Радикальная часть петрашевцев пришла к выводу о назревшей необходимости восстания, движущей силой которого должны были стать крестьяне и горнозаводские рабочие Урала. Орлов А.С., Георгиев В.А., Георгиева Н.Г., Сивохина Т.А. История России с древнейших времен до наших дней. - М.: «Проспект», 2006. С. 234-235.
В литературно-эстетических взглядах петрашевцев не было полного единства, они не успели сложиться в стройную систему, ибо в них отразился переходный характер этого движения. Расхождения намечались и на собраниях кружка, и в позднейших выступлениях его участников. Некоторые из них ощущали односторонность взглядов Петрашевского, против них возражал, например, Достоевский. С.Ф.Дуров, несколько утрируя, отмечал, что Петрашевский «…уперся в философию и политику; он изящных искусств не понимает…». Дело петрашевцев, т. 3, М.- Л., 1951. С. 273. Идеи петрашевцев нашли достаточно полное выражение в их литературном творчестве. Первым поэтом кружка явился А.Н. Плещеев, автор сборника «Стихотворения» (1846), поэтического манифеста петрашевцев. Тогда же В. Майков разъяснил в «Отечественных записках» значение лирики Плещеева, связанной с лермонтовской традицией в разработке темы поэта-пророка, темы странника, узника; в ней обнаруживались и фурьеристские мотивы (проповедь всеобщего счастья, осуждение неравенства, противоречий богатства и бедности, «неравного брака» и т.д.). Лермонтовское влияние характерно и для стихов петрашевца А.А. Пальма, соединявшего социально-утопические мотивы с обращением к фольклорной тематике. Фурьеристские взгляды отразились в стихотворных набросках Д.Д. Ахшарумова. В многочисленных переводах С.Ф. Дурова (из О. Барбье, В. Гюго и др.), проникнутых гражданским пафосом, воплощены его демократические идеалы. Идейное влияние кружка петрашевцев сказалось и в творчестве некоторых поэтов, в целом далеких от передового движения 40-х годов: А.Н. Майкова - автора поэм «Две судьбы» и «Машенька», А.А. Григорьева, написавшего в период недолгого общения с кружком цикл революционно-патетических стихов («Прощание с Петербургом», «Когда колокола торжественно звучат» и др.).
С участием в кружке связаны социальные мотивы ранней прозы Достоевского («Бедные люди» и др.), первых повестей М.Е. Салтыкова («Противоречия», «Запутанное дело»), считавшего, что участие в кружке и «школа идей» Белинского были самыми важными в его творческом развитии. Социалистические идеи 40-х годов сыграли немалую роль в формировании взглядов Н.Г. Чернышевского, который в студенческие годы был участником одного из кружков, связанных с петрашевцами. Активный деятель кружка А.В. Ханыков впервые познакомил его с учением Фурье, с взглядами Фейербаха. Представления Петрашевцев (главным образом В. Майкова) о природе и назначении искусства нашли отражение в работе Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности».
Литературный критик В.Г. Белинский в «Письме к Гоголю» писал: «России нужны не проповеди, а пробуждение чувства человеческого достоинства. Цивилизация, просвещение, гуманность должны стать достоянием русского человека». Разошедшееся в сотнях списков «Письмо» имело большое значение для воспитания нового поколения радикалов. Орлов А.С., Георгиев В.А., Георгиева Н.Г., Сивохина Т.А. История России с древнейших времен до наших дней. - М.: «Проспект», 2006. С. 234.
2. Кружок петрашевцев (1845-1849)
В освободительном движении 40-х годов видное место занимает деятельность кружка петрашевцев. Основателем кружка был молодой чиновник Министерства иностранных дел, воспитанник Александровского лицея и Московского университета М.В. Буташевич-Петрашевский. Это был даровитый и чрезвычайно общительный человек.
Начиная с зимы 1845 г. на его большой петербургской квартире каждую пятницу собирались учителя, литераторы, мелкие чиновники, студенты старших курсов. Позже на "пятницах" Петрашевского стала появляться и передовая военная молодежь. Это были люди с самыми различными взглядами и убеждениями - как умеренно-либеральными, так и весьма радикальными. К наиболее видным деятелям кружка, представлявшим его радикальное крыло, относились Д. Д. Ахшарумов, С. Ф. Дуров, Н. С. Кашкин, Н. А. Момбелли, Н. А. Спешнев. Они впоследствии организовали.свои собрания и кружки, но в более узком составе.
На "пятницы" Петрашевского приходили и видные писатели, деятели науки и искусства: М. Е. Салтыков-Щедрин, Ф. М. Достоевский, А. Н. Плещеев, А. Н. Майков, художник П. А. Федотов, географ П. П. Семенов, композиторы М. И. Глинка и А. Г. Рубинштейн. Круг связей и знакомств петрашевцев был чрезвычайно обширен. Среди посетителей "пятниц" были Н. Г. Чернышевский и даже Л. Н. Толстой. В каждый сезон "пятниц" приходили новые люди, состав участников собраний все более расширялся.
Кружок Петрашевского не был оформленной организацией. Он начал свою деятельность как литературный кружок и до начала 1848г. носил полулегальный, по существу, просветительский характер, ибо главную роль отводил самообразованию и взаимному обмену мнениями о новинках художественной и научной литературы, о различных общественных, политических, экономических и философских системах. Их живо интересовали и широко распространявшиеся тогда на Западе социалистические учения. Тон на этих собраниях задавал Петрашевский.
Формирование взглядов Петрашевского и членов его кружка проходило под влиянием идей французских социалистов Фурье и Сен-Симона. Участники кружка вскладчину собрали целую библиотеку запрещенных в России книг. В ней находились книги почти всех западноевропейских просветителей и социалистов, новейшие философские сочинения. Библиотека Петрашевского служила главной "заманкой" для посетителей его "пятниц". Проблемы социализма особенно интересовали Петрашевского и многих членов его кружка. Для пропаганды социалистических и материалистических идей Петрашевский предпринял издание "Карманного словаря иностранных слов, вошедших в состав русского языка". В "Словарь" он ввел много таких иностранных слов, которые никогда не употреблялись в русском языке. Таким образом ему удалось изложить идеи социалистов Запада и практически все статьи французской конституции эпохи революции конца XVIII в. Для камуфляжа Петрашевский нашел и благонамеренного издателя штабс-капитана Н. С. Кириллова, а само издание посвятил великому князю Михаилу Павловичу. Первый выпуск "Словаря" вышел в апреле 1845 г. Белинский немедленно откликнулся на него похвальной рецензией и советовал "покупать его всем и каждому". В апреле 1846 г. вышел второй выпуск "Словаря" самый "крамольный", но вскоре почти весь его тираж был изъят из обращения.
С зимы 1846/47 г. характер собраний кружка стал заметно меняться, от разбора литературных и научных новинок его участники перешли к обсуждению злободневных общественно-политических проблем и к критике николаевского режима. В связи с этим наиболее умеренные участники кружка отходили от него, но среди посетителей "пятниц" появились новые люди, придерживавшиеся радикальных воззрений: И. М. Дебу, Н. П. Григорьев, А. И. Пальм, П. Н. Филиппов, Ф. Г. Толь, И. Ф. Ястржембский, которые выступали за насильственные меры против существующего режима.
Политическая программа петрашевцев сводилась к введению республики с однопалатным парламентом и созданию системы выборности во все правительственные должности. В будущей республике должны были быть проведены широкие демократические преобразования: полное равенство всех перед законом, распространение избирательного права на все население, свобода слова, печати, передвижения.
Если радикальное крыло петрашевцев, возглавляемое Спешневым, предполагало осуществить эту программу преобразований насильственными мерами, то умеренное крыло, к которому принадлежал сам Петрашевский, допускало возможность и мирного пути.
Зимой 1848/49 г. на собраниях кружка уже стали обсуждать проблемы революции и будущего политического устройства России. В марте - апреле 1849г. петрашевцы приступили к созданию тайной организации и даже строили планы вооруженного восстания. Н. П. Григорьев составил прокламацию к солдатам под названием "Солдатская беседа". Был приобретен печатный станок для тайной типографии. Но на этом деятельность кружка была прервана: Министерство внутренних дел уже несколько месяцев следило за петрашевцами через засланного к ним агента, который давал подробные письменные отчеты обо всем, что говорилось на каждой "пятнице". В ночь на 23 апреля 1849 г. 34 "злоумышленника" были арестованы на их квартирах и отправлены сначала в III отделение, а затем после первых допросов препровождены в казематы Петропавловской крепости. Всего к следствию по делу петрашевцев были привлечены 122 человека. Петрашевцев судил военный суд. Хотя он обнаружил лишь "заговор умов", но в тех условиях, когда в Европе полыхали революции, суд вынес суровые приговоры. 21 участник кружка был приговорен к расстрелу.
Николай I не решился утвердить смертный приговор, но заставил приговоренных пережить страшные минуты надвигавшейся смерти. 22 декабря 1849 г. петрашевцев вывели из крепостных казематов на Семеновскую площадь Петербурга, где предстояла инсценировка их смертной казни. Осужденным прочли смертный приговор, на их головы надели белые колпаки, забили барабаны, солдаты по команде взяли их уже на прицел, когда подъехал флигель-адъютант с царским приказом об отмене смертной казни. "Приговор к смертной казни расстрелянием, - вспоминал впоследствии Ф. М. Достоевский, - прочтенный нам всем предварительно, прочтен был вовсе не в шутку, почти все были уверены, что он будет исполнен, и вынесли, по крайней мере, десять ужасных, безмерно страшных минут ожидания смерти". Руководителей кружка, в том числе Достоевского, отправили на каторгу в Сибирь, остальных разослали по арестантским ротам.
3. "Русский социализм" А. И. Герцена
На рубеже 40-50-х годов XIX в. формируется теория "русского социализма", основоположником которой был А. И. Герцен. Основные свои идеи он изложил в работах, написанных в 1849-1853 гг: "Русский народ и социализм", "Старый мир и Россия", "Россия", "О развитии революционных идей в России" и в др.
Рубеж 40-50-х годов явился переломным в общественных взглядах Герцена. Поражение революций 1848-1849 гг. в Западной. Европе произвело глубокое впечатление на Герцена, породило у него неверие в европейский социализм, разочарование в нем. Герцен мучительно искал выход из идейного тупика. Сопоставляя судьбы России и Запада, он пришел к выводу, что в будущем социализм должен утвердиться в России, и основной "ячейкой" его станет крестьянская поземельная община. Крестьянское общинное землевладение, крестьянская идея права на землю и мирское самоуправление явятся, по Герцену, основой построения социалистического общества. Так возник "русский" социализм Герцена.
"Русский социализм" исходил из идеи "самобытного" пути развития России, которая, минуя капитализм, придет через крестьянскую общину к социализму. Объективными условиями возникновения идеи русского социализма в России явились слабое развитие капитализма, отсутствие пролетариата и наличие сельской поземельной общины. Имело значение и стремление Герцена избежать "язв капитализма", которые он видел в странах Западной Европы. "Сохранить общину и освободить личность, распространить сельское и волостное самоуправление на города, на государство в целом, поддерживая при этом национальное единство, развить частные права и сохранить неделимость земли - вот основной вопрос революции", - писал Герцен.
Эти положения Герцена впоследствии будут восприняты народниками. По существу, "русский социализм" - лишь мечтания о социализме, ибо осуществление его предначертаний привело бы на практике не к социализму, а к наиболее последовательному решению задач буржуазно-демократического преобразования России - в этом и заключалось реальное значение "русского социализма". Он был ориентирован на крестьянство как свою социальную базу, поэтому получил также название "крестьянского социализма". Его главные цели состояли в освобождении крестьян с землей без всякого выкупа, ликвидации помещичьей власти и помещичьего землевладения, введении крестьянского общинного самоуправления, независимого от местных властей, демократизации страны. Вместе с тем "русский социализм" боролся как бы "на два фронта": не только против устаревших феодально-крепостнических порядков, но и против капитализма, противопоставляя ему специфически русский "социалистический" путь развития.
Огромное значение деятельности Белинского и Герцена заключается в том, что она знаменовала приближение нового этапа освободительного движения - этапа революционно-демократического, а в их идейных исканиях формировалась революционно-демократическая идеология. Белинский в идейной борьбе 40-х годов занимал последовательную, более непримиримую по отношению к либерализму позицию. Он был, "предшественником полного вытеснения дворян разночинцами в нашем освободительном движении...". Итогом всей деятельности Белинского является его "Письмо к Гоголю", которое он написал в 1847 г., будучи тяжело больным, незадолго до смерти. Критикуя Гоголя за его "Выбранные места из переписки с друзьями" как "проповедника кнута", "апостола невежества" Белинский противопоставляет его консервативным взглядам программу революционного преобразования России: "...не в аскетизме, не в пиетизме, а в успехах цивилизации, просвещения, гуманности... видит свое спасение Россия"; "Самые важные, современные национальные вопросы в России теперь: уничтожение крепостного права, отменение телесного наказания, введение по возможности строгого выполнения хотя бы тех законов, которые есть". Из всего духа статьи очевидно, что важнейшей задачей современности он считал ликвидацию самодержавия, которое "вблизи не так красиво и не так безопасно".
Кружки петрашевцев представляли собой дальнейшее развитие общественного движения и революционной мысли в России. Петрашевцам вслед за Белинским и Герценом в значительной степени удалось преодолеть дворянскую ограниченность декабристов, их боязнь народной революции и приблизиться к правильному пониманию роли народных масс в историческом процессе. Их обращение к социализму свидетельствует о том, что идеалы буржуазной демократии стали уже узки для русских революционеров. Однако петрашевцам не удалось создать революционную организацию и полностью выйти за рамки дворянской революционности, их деятельность - лишь подготовка нового этапа революционного движения в России.
Список литературы
1. Сахаров А. Н. История России с начала XVIII – до конца XIX в. М. 1999;
2. Федоров В. А. История России XIX - начала XX в. М. 2006;
3. Федосов И. А. Революционное движение в России во второй четверти XIX в. М. 1958;
4. Федосова И. А. История СССР XIX - начала XX в. М. 1987.
Федоров В. А. История России XIX - начала XX в. стр. 164
Федосова И. А. История СССР XIX - начала XX в. стр. 118
Федоров В. А. История России XIX - начала XX в. стр. 166
Сахаров А. Н. История России с начала XVIII – до конца XIX в. стр. 341
Федоров В. А. История России XIX - начала XX в. стр. 168
... " либерализма, в русском либерализме появилось два течения: умеренное и радикальное (конституционное). На рубеже XIX - начала XX вв. либеральное движение было направлено против российского абсолютизма и выступало за демократические свободы и реформы. 4. Революционная альтернатива Начало освободительного движения в России. Движение декабристов. Период мировой истории с 1789 г. по 1871 г. - это...
При жизни. Новизна данной работы при отсутствии новых источников относительна. Она заключается лишь в комплексном подходе при решении данной проблемы. Глава I. Основные положения теории «русского социализма» А.И.Герцена В 30-х годах XIX в. в России начинают развиваться идеи утопического социализма. Под утопическим социализмом понимается совокупность тех учений, которые выразили идею...
Политический процесс, а как сложный нравственно-эстетический феномен. Идеи В.С. Соловьёва оказали заметное влияние на развитие обществознания, во многом определяли направление русской общественно-политической мысли начала 20в. Философию Соловьёва можно использовать в таких темах как: 1) Личность 2) Богочеловечество 3) Всеединство 4) Свобода Бердяев Николай...
И радикализма в российской политической истории рубежа XIX–XX вв. восторжествовал идеологический радикализм. Укажите, какие социокультурные факторы этому способствовали Консервативная политическая мысль в России развивалась в направлении защиты интересов национального единства и государственной целостности, оправдания сильной политической власти и самодержавной формы правления, сохранения...