Про переводы Профессиональные Переводчики и Apocalypse Now 27.08.2007Сегодня освежал художественный фильм Apocalypse Now Redux в переводе профессионалов. Мне, как бывшему сантехнику, нравится изучать работу специалистов, набираться опыта. Некоторые примеры еще свежи в памяти.А тут

Барокко в западноевропейской литературе Литературное направление барокко, возникшее на рубеже XVI и XVII столетий, – очень сложное явление. Само противопоставление барокко рационализму эпохи Возрождения и классицизму вызывало весьма настороженное отношение к этому

Сентиментализм в западноевропейской литературе Оптимизм просветителей основывался на вере в то, что буржуазия, придя к власти, построит «разумное» и гармоническое общество. Но к середине XVIII столетия все очевиднее становилась несбыточность этих идей. Кризис

Предромантизм в западноевропейской литературе Предромантизм появляется в английской литературе в 60-е годы XVIII века. Он занимает как бы пограничную зону между произведениями XVIII и XIX веков. Не являясь собственно творческим методом, он представляет собой своеобразное

Принципы воспитания по Давенпорту Принцип гедонизма, согласно которому наслаждение - единственное благо в мире, подвергся уничтожающей критике ещё философом древности Сократом (в передаче Платона). Английский философ Джордж Мур также полагает, что удовольствие не

Показался остров Рейнеке. Над ним повис туман, как меховая шапка, нахлобученная на голову беспризорного подростка. От причала нужно было идти через сопку лесной тропинкой минут тридцать неспешным шагом. Дачный двухэтажный дом приютился на берегу уютной бухты, метрах в пятнадцати от кромки моря, на отшибе. Над домом со склона отлогой сопки нависали деревья - широколиственные дубы, огромная липа с отцветшими кистями, берёзы, нежный амурский бархат. К полудню туман рассеялся.

Море улыбалось глубиной души, - весело пропела Марго.

Тишина притаилась. Было слышно, как на противоположном берегу лагуны под чьими?то ногами осыпалась галька. Орест прикинул на глаз, что он мог бы переплыть бухту без труда, и, не долго думая, с щенячьим восторгом кинулся к воде, разбрасывая позади себя одежду. Марго настраивала кинокамеру. Она уже усвоила несколько уроков из эстетики английского писателя Дэвида Лоуренса и была не прочь поиграть в «пастушку и пастушка».

Кинокамера стрекочет, словно кузнечик. Орест выходит из моря, слегка теряя равновесие; его волосы рассыпаются мокрыми прядями по плечам. Улыбка во весь рот обнажила сломанный зуб. Родинка на правой щеке уползает на скулы. Ей нравится быть вуайеристом с кинокамерой, нежели просто сидеть на скамейке и наблюдать за своим мужчиной. За его спиной солнце: он как будто идёт в море по солнечной дорожке, усеянной золотой лузгой. Щёлк! Тринадцать секунд долой!

Ну вот, киносеанс начался, - сообщает Марго, подавая розовое махровое полотенце.

Как здесь пахнет! - говорит Орест, вдыхая воздух.

Его грудная клетка вздымается, подтягивая живот. Марго пересчитывает рёбра указательным пальцем. Рука медленно опустилась на бедренную косточку и тут же отпрянула. Марго смутилась, на шаг отступила назад.

Как водичка? Тёпленькая?

Орест делает глупое лицо, закрывает веки и просто мычит, выражая удовольствие. Они присаживаются на скамью под яблоней, которая растёт в самом центре круглого столика, выкрашенного синей краской. Лучи полуденного солнца проникают сквозь листву, усеивают счастливые лица любовников. Леди поглядывает на молодого «садовника» со всеми его милыми поэтическими непристойностями. Они еще не заходили в дом, за которым в отсутствие хозяев следит одна семейная пара из деревни на острове. Лёгкий бриз прошелестел в листве яблони. Это ветер запустил пальцы в её душистую крону, обнажив зелёное яблоко.

Со стороны дома, сверху чуткое ухо Ореста улавливает тонкие, как паутинка, звуки: дзинь, син, ко, кин, дзинь… Кажется, это капельки дождя поочередно падают на струны, извлекая мелодию поющего ветра.

Этим звукам вторят богомолы, но более грубо и настырно, изнывая от похоти, раскатистым испанским «ррр» вперемешку с глухими китайскими «ссс» и «ццц». Откуда?то из?за ограды, из кустов шиповника отзывается подруга богомола. Вдруг они зазвенели в унисон, да с такой силой, что кажется, в порыве страсти натёрли мозоли на брюшках своими лапками. Невидимая нить протянулась через весь двор метров на пятнадцать по диагонали - снизу вверх, сверху вниз. И вдруг бдзынь! Струна, не выдержав натяжения, лопнула!

Ай! - выкрикнул Орест.

Ммм, - сладко промычала Марго, проглатывая влажные, теплые звуки «ыыы».

Если бы не шельмоватый шмель, нарвавшийся на невидимую нить любовной песни богомолов со своим презрительным «бдз», то этой музыкой могли бы наслаждаться и другие персонажи следующей сцены. Они только что подошли к железной калитке. Колокольчик известил хозяев о нежданных визитёрах.

Прикрой свой стыд! - велит Марго.

Орест нагибается за полотенцем, демонстрируя блистательный слалом своей спины. Снежный солнечный свет лавиной обрушился на Марго, в её глазах потемнело на долю секунды.

Что это за звуки такие раздаются? - спросил Орест.

А, это китайские колокольчики, они висят на карнизе дома, подарок из Японии, - пояснила Марго.

А я думал, что это у меня в голове музыка блаженства звучит, - с квинтой разочарования произнёс Орест.

Поющий ветер, - говорит Марго, удаляясь в сторону калитки.

Орест отправляется к морю и ложится на горячие камни, скрывшись за кустами, откуда ему слышен разговор Марго с гостями. Он уткнулся лицом в берег. Солнце припекало тело, даже пятки. Прелый запах морской травы и горячего камня, приласкавшего щеку, щекочет ноздри. Орест прислушивается к разговору и внимательно, как рисовальщик, рассматривает богомола в кустах шиповника.

Богомол, или Mantis religiosa, или, иначе, прорицатель, похож на воина. Время от времени лапки насекомого приходят в движение, словно его одолевает зуд на брюшке. Богомол чесал себя что есть мочи. Потом замирал.

Желая нарисовать насекомое, Орест изучал его строение.

В нижней части изогнутых ног богомола имеются каналы, утыканные по сторонам подвижными иглами. Голени свободно входят в эти каналы, подобно лезвию перочинного ножа, при этом острые зазубренные края смыкаются.

Вот насекомое на что?то нацелилось. Орест тоже замер, заинтригованный поведением богомола, который, раскинув полусогнутые передние лапки, словно совершающий намаз правоверный мусульманин, застыл на четырёх задних конечностях, поджидая свою жертву. Затем он стал медленно подкрадываться к ней. Из?под лапок выскользнули слюдяные золотые песчинки. Вдруг охотник, схватив мушку саблевидными лезвиями, стал быстро - быстро поглощать свою жертву.

Уфф! - выдохнул Орест, представив себя жертвой богомола.

Марго разговаривала с работниками - Машей и Борей, супружеской бездетной парой из деревни. Она отдала деньги, велела натопить баню, управиться по хозяйству. Выяснилось, что Владик и Валентин вчера вечером приехали на дачу, а с утра пораньше ушли на Красные камни. Орест вышел из?за кустов шиповника, обвязанный полотенцем. Он поздоровался, сказал, что умирает от жажды. Маша услужливо объяснила, что за оградой есть родник с ледяной водой. Орест взял стакан со столика и пошёл вдоль берега. «Хорошо здесь, тихо, никто не шастает, хоть нагишом ходи. Никто не осудит, ни на кого не надо оглядываться», - подумала Марго, провожая взглядом Ореста. Она завидовала его наивному, безобидному бесстыдству. Если бы не его легкомыслие, если бы не ветер в голове, если бы да кабы… А ведь хороший любовник, но не муж! Но как спутник жизни… Нет, на такую роль он явно не претендовал.

Она вздохнула. В синем небе белело облако - словно парус. Она присела и, опершись руками за спиной, запрокинула голову, ощущая, как на всех парусах движется не облако, а остров. Над морем порхал зигзагами огромный махаон - парусник Маака. «Мечется, как моя душа!»

Всю жизнь Марго боялась оказаться неуместной, в то время как Орест был всегда не при месте, то есть не привязанный. Кажется, остров на три дня освободил её от страхов. Он был более пригоден для их любви, чем город, грозивший ей мнимыми разоблачениями. Она не знала, что если хочешь быть влюблённой, то приготовься быть смешной девчонкой. Её страх потерять место, потерять лицо сдерживал её страсть. Они любили друг друга немногословной любовью, без признаний, не строили планов на будущее. Каждый день мысленно прощалась с ним, но расставание отсрочивалось на завтра, потом на послезавтра.

Пока Орест где?то пропадал, Марго старалась забыть о нем, как бы готовя себя к будущему одиночеству. Если ему становилось скучно, он уходил в свою мансарду или исчезал из города, или проводил время на пляже среди других бездельников. Она пребывала в своём вечном настоящем.

Поездка на остров немного расслабила Марго, дала слабую передышку её страхам. Орест приручил её к себе; она не знала, что делать с ним дальше. Он был как бы с ней и сам по себе - вольный, блудный пёс. Марго жила с ощущением страшной неизбежности, непоправимости, надвигающейся пустоты, которая не освобождала от иллюзий, а была тем самым «местом», к которому привязывалась её душа…

Шорох гальки отвлёк её от мыслей. Это приближался Орест с запотевшим стаканом воды. В нём преломлялось солнце, рассеивая лучи на животе. Марго залюбовалась игрой света на смуглой коже, забывая всё печальное. Орест жестом предлагает выпить. Она протягивает руку, с Ореста спадает полотенце, обнажая его чресла. Марго испуганно оглядывается по сторонам. Из стакана выплёскивается вода на её лицо. Марго ахает:

Какая ледяная!

Орест рассмеялся. Она схватила полотенце, быстро прикрыла его срам, и только потом краем вытерла своё лицо. После лёгкого завтрака на воздухе - бутерброда с сыром и колбасой - Орест пошёл обследовать побережье, прихватив с собой кинокамеру.

Осторожно, не разбей! - предупреждает она.

Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа!

Солнце переместилось на запад, стоит еще высоко, его свет заливает всю акваторию, где вдалеке беспризорно кочуют несколько парусников. Взгляд Ореста привлекает лодка на берегу, а также скальная гряда, выступающая из воды, словно выбросившееся на берег морское животное, похожее на котика или дельфина. Его ничто не тревожит, сердце - пустая раковина, наполненная иллюзорным морем, шумом ветра, прошлым штормом. Орест достал кинокамеру, заправил плёнку, вставил батарейку. Из?за скалы вышел человек, он пытается столкнуть в море лодку.

Осенённый мыслью снять на плёнку панораму побережья по кругу из середины бухты, Орест направился к лодке. Владельцем оказался парнишка лет пятнадцати - ловец мидий и трепангов. Он щурил серые глаза, то и дело убирал со лба выгоревшие волосы, веснушчатый нос забавно шелушился. В лодке лежали маска и ласты, острога, зелёная сетка для улова, вроде авоськи, а также вёсла. На берегу валялась куча чёрных длинноватых раковин мидий, напоминающих гигантскую шелуху семян подсолнечника.

Орест объяснил, что он хотел, паренёк согласился. Вдвоем взявшись за лодку, они столкнули её в море. Орест предложил грести. Он обрадовался возможности снять хороший вид, но для этого нужно было отплыть немного дальше от места обычного промысла.

Вода была такой прозрачной, что казалось, если протянуть руку, то можно достать со дна морского ежа. Берег огибал бухту подковой. На краю скрывалась в листве деревьев дача. Орест заметил, как по его следу отправилась Марго. Парень скинул с себя одежду, остался в одних синих трусах. Натянул ласты и маску. Глубоко вздохнув, он нырнул с лодки. Орест наблюдал. Во дворе дома появились какие?то люди. Их было двое. Они махали руками, как бы выясняя отношения, слышны были голоса.

Орест перезарядил кинокамеру и стал снимать круги на воде, побережье, чайку, крохотную Марго, идущую вдоль сопки, примыкающей к берегу, и вот круги разомкнулись и убежали в перспективу, к линии горизонта, где выступали скалы, похожие на парусники. Паренёк еще находился под водой. Орест стал волноваться. «Минута, видимо, еще не истекла», - подумал он, отгоняя худые мысли. Скинув одежду, он нырнул. Пустая лодка покачивалась на волнах. На неё набежала тень облака…

Марго потеряла Ореста, пошла на его поиски. В левой руке, с колечком на пальце, она держала целое яблоко для него, а в правой - надкушенное, для себя. Оса, увлечённая ароматом яблока, с надкуса заползла между пальцев. Марго вскрикнула и выронила из руки яблоко.

Она наклонилась, чтобы подобрать его с земли, заметила выползшего на берег крохотного крабика, греющегося на солнце. У него была одна клешня, и этой клешнёй он потирал себе панцирь.

Что, утешаешь себя, да? - насмешливо спросила краба Марго.

Вдали покачивалась лодка, залитая потоком лучей. Перед глазами у неё померкло. Вдруг лодка стала стремительно приближаться, размахивая крыльями. Потом она раздвоилась, и Марго поняла, что это был черный махаон, летевший ей навстречу. Сердце ёкнуло. Её предчувствия не обретали очертания какого?либо образа. Она объяснила всё это повышенным давлением. «Видимо, перегрелась на солнце», - подумала Марго и решила вернуться за панамой.

В паре шагов от берега раскинулась поросшая клевером поляна в тени деревьев, где можно было играть в футбол, натянуть две - три палатки, собирать друзей на барбекю. Здесь стоял длинный стол, сколоченный из досок, покрашенных синей краской, со скамьями по обе его стороны; над ним свисали гроздья давно отцветшей старой липы, её толстый, в два обхвата ствол наклонялся на крутой сопке.

Нога Марго в сиреневой тупоносой туфельке без каблука ступила на поляну, а подол льняного платья, усыпанного голубенькими васильками, зацепился за куст шиповника. Пока Марго отцепляла платье, мимо неё прошли, шурша камнями, ловцы трепангов. Она сопроводила их подозрительным взглядом. Ей не нравилось, что через их побережье ходят всякие личности. Их дом стоял почти впритык к сопке, а чуть дальше высились скалы почти без береговой кромки: там не отдыхали, однако для промысла место было благодатное.

Мысль о хрупкости счастья не покидала Марго. Она шла по тропинке, спугнула сороку, рыскавшую на пепелище костра, огороженном валунами среди буйно зеленеющего клевера. Другая сорока долбила улитку на краю поляны. Большие красные стрекозы в брачном полёте шелестели прозрачными крыльями, сверкающими на солнце, словно золотые чешуйки. Она присела на скамью, чтобы вытряхнуть из туфли камешек, и, оставшись наедине со своими мыслями, загрустила. «Лёгкий прибой окаймлял тишину… Тишина шелестела крыльями стрекозы… В раковине погибшей улитки спрятала рожки тишина…» Марго принаряжала свои чувства в пустые оболочки слов. Она представила, будто Ореста никогда и не было, что он просто вымысел, самый замечательный вымысел в её жизни, а вымыслы пребывают вечно, они, однажды возникнув, уже никогда больше не исчезают, в отличие от любовников, которые приходят и уходят, оставляя за собой хлопок двери в пустой комнате.

Этот воображаемый хлопок отозвался в её сердце острой болью. Сделав глубокий вдох, она поднялась, оправила подол платья. Железная калитка была заперта на крючок изнутри. Марго привстала на цыпочки, протянула руку и, откинув крючок, отворила калитку.

Когда она проходила через двор, хлопнула дверь в баню. Марго оглянулась, но не придала этому значения, будучи уверенной, что это Боря хлопочет по хозяйству. Её щеки напекло. На пороге дома она вспомнила, что забыла на столе яблоки, но возвращаться не стала…

Марго поднялась на второй этаж в комнату с большим зашторенным тюлевой занавеской окном, выходящим на море, подошла к трюмо, посмотрела в зеркало.

Да, щёчки и носик подрумянились, - вслух произнесла она.

Орест любил покусывать за её мочки, приговаривая: «Да чего красивые, будто вишнёвые лепестки!» Он подкрадывался к ней со спины и кусал.

Марго знобило. Она прилегла на кровать, веки сомкнулись. В тот же миг её настиг сон, будто она сидит на берегу и расчёсывает длинные волосы черепаховым гребнем; мимо проходят юные девушки, их белокурые длинные волосы собраны в пучок, затем одна девушка приглашает её пойти вместе с ними. Они плывут в лодке добывать канзой ламинарию.

Мы идём чесать морскую траву, - сказала одна девушка.

Марго берётся за весло, чтобы грести, и чувствует прилив радости; солнце светит в глаза, она жмурится. Кто?то сказал: «Я есмь весло, приготовленное, чтобы грести…» Она купается в море, открывает глаза, а навстречу ей плывёт дельфин с хитрой улыбкой. Она открывает рот, чтобы поприветствовать его, но слова запали куда?то внутрь, и речь не слышна. Когда он скрылся в глубинах среди зарослей морской травы, она поняла, что это был Орест, а не какой?нибудь дельфин, и обрадовалась хорошему сновидению…

* * *

Владик! - возмутился Валентин. Он едва успел отскочить от двери, захлопнувшейся со всего маху перед его носом. - Что с тобой случилось? Ты уже третий раз чуть не убил меня!

Извини, я забылся. Двери кого хотят, того впускают или выдворяют, - загадочно сказал Владик, усаживаясь в белое пластиковое кресло на крыльце сауны.

Этот грохот разбудил Марго. Она открыла глаза: потолок в трещинах, жёлтая люстра, похожая на цветочную вазу, висящую кверху дном; кое - где осыпалась извёстка. Марго потянула пальцы ног - вперёд, назад. Она не замечала паука, спускающегося с доброй весточкой. «Где же Орест? Не утонул ли? Тьфу! Тьфу! Как бы на солнце не перегрелся…» - беспокоилась она спросонья. Марго зевнула. Она вспомнила сон, улыбнулась.

Пышущие жаром, две обнажённые мужские особи сидели друг против друга и энергично жестикулировали. Если бы Марго выглянула в окно у изголовья, то могла бы стать невольной свидетельницей этой сцены, но она увидела тетрадь на кресле и стала её перелистывать.

Ладно, прощаю. С тобой нужно входить в такие ворота, где ни косяков, ни дверей, - произнёс Валентин.

Так входят в море или реку. Идём, искупаемся, - предложил Владик, поднимаясь со стула. Он поскользнулся. Валентин подхватил его, поставил на ноги:

Что ты сегодня на самом?то деле!

Они побежали на море по садовой дорожке.

Марго подошла к окну; во дворе никого не было. Марго перелистала несколько страниц дневника: любопытство было превыше приличия. На одной странице стояла сверху надпись «Пьеса». Она не стала читать, поднялась и вышла из дома. Во дворе никого не было - ни Владика, ни Валентина, ни Маши, ни Бори, ни Ореста, ни собаки. «Куда все подевались?» Мяукнула приблудившаяся кошка. Один её глаз был лазуритовый, другой яшмовый. Она поманила кошку, но та не отреагировала.

Ах, ты, felis cerval! - фыркнула Марго, любившая свои мысли больше, чем кошек.

Она пошла до конца дома, мимо сауны, мимо флигеля для гостей на краю двора. Какой?то человек шёл через их территорию. Марго вышла на поляну и направилась к столу, где забыла два яблока. На столе ничего не было, а на земле валялись два огрызка. Пока она собиралась с мыслями, на поляне появился Орест в сопровождении подростка. Попрощавшись с ним, Орест растянул рот в улыбке, подошел к Марго. Он вытянул вперёд руку, демонстрируя улов трепангов.

Да ты сгорел! - воскликнула Марго. - Идём, я буду тебя лечить. В холодильнике стоит банка деревенской сметаны. А пока иди в баню и ополоснись пресной водой, только не горячей!

Марго прикоснулась рукой к его груди. На коже остался белый отпечаток её ладони.

Орест пошёл в сауну, ополоснулся водой из ковша. На выходе поднял валяющееся на полу пластиковое кресло. Марго уже доставала из холодильника банку сметаны. Кто?то уже успел её ополовинить. Процедуры проводились прямо на кухне. Деревянной ложкой Марго доставала из литровой банки сметану, плюхала на плечи и медленно размазывала по всей спине. Обе её руки скользили по плечам Ореста, она ощущала все трицепсы и бицепсы. Марго велела парню встать на табурет, затем принялась намазывать грудь, живот, ноги, ягодицы. Орест, мурлыча и урча, облизывал её руки, слизывал сметану со своих плеч.

Вот ужака под вилами! На! - сказала Марго и дала облизать ложку.

Она открывала для себя новые ощущения, как будто никогда раньше не прикасалась к мужчине. Тем временем Орест балагурил, рассказывая анекдот. Марго хихикала и продолжала класть сметану на тело Ореста.

Ну вот, теперь ты как гипсовая статуя! - заключила Марго и громко рассмеялась.

Она отошла на шаг в сторону, чтобы полюбоваться своим изваянием. Орест покрутился на табуретке. Его ягодичные мускулы были твёрдыми как камень. «Если между двумя половинками, как в тиски, поместить грецкий орех, то он раскололся бы с треском», - задорно предположила Марго. Орест сокращал ягодичные мышцы ритмично, нервно, зажигательно. Ей казалось, что это горячие гарные джигиты отплясывают танец с саблями из известного балета. Какие они оба были озорники! Именно тогда ей открылось буквальное значение слов «прикалываться», «колоться», «накалывать кого?либо», «отколоть что?либо».

В таком виде она запечатлела его на киноплёнку. Орест изображал всякие римские «приапистые» изваяния. Вот забавы влюблённых! Если мгновение жизни Ореста не было наполнено эросом, то он просто умирал со скуки.

Марго этого не понимала, заставляла его «сублимировать» эротическую энергию в какой?нибудь вид безобидной деятельности для вечности. Под этим подразумевался перевод охаянного романа Хидэо Тагаки, который волей случая свёл их однажды и навсегда в метафизических сферах, удалённых от атеистической реальности, как мудрёно шутили они наперебой…

Не всё, что изобретал Орест, чтобы унять своё уныние, приводило её в восторг. Чаще всего фантазии Ореста казались ей опасными. Он был человеком, что называется, без тормозов, с сумасшедшинкой. Именно в рискованных ситуациях он испытывал наибольшее вожделение, приводя Марго в страх и трепет. Она же была женщиной пугливой, как домашняя курица. Орест постепенно стал терять интерес к Марго, которая воспринимала его эксперименты как блажь чистой воды. Поездка на Рейнеке оживила Ореста, вновь разбудила его увядшее воображение. И тут уж Марго не в силах была обуздывать фонтан его фантазий. Он одолевал её повсюду, где заставал врасплох: в проёме дверей, на лестнице, на берегу, в воде, на крыльце, на столе, в лесу.

Постель была местом для отдыха, а не любовных игрищ. Он утомил её.

Я приехала сюда отдыхать! - возмутилась она.

На Рейнеке он стал мысленно прощаться с ней, поэтому был необыкновенным, чудным, восхитительным - как никогда. Орест еще не нашёл формы прощания с ней. Если хочешь уйти от любовницы, найди ей любовника. Он продолжал её любить с озорством, и сейчас, будучи измазанным сметаной, он срывал с неё платье, словно обрывал лепестки с китайской розы.

Марго шептала:

Здесь кто?то есть, кто?то есть, тише!

Окно на кухне выходило во внутренний двор, были видны край моря и флигель. Ей показалось, что во флигеле кто?то выглянул в окно, дёрнулась занавеска, что кто?то хлопнул дверью. Её страх и опасность ещё больше возбуждали Ореста. Его секс был шумным, разрушительным и стремительным. Вот на пол упал туесок и покатился под стол, рассыпая соль…

Орест не любил чистописания, и, развивая эту метафору, можно сказать, что секс для него был чем?то вроде письма, формы творчества. Он писал грязно, его почерк можно было бы сравнить с пушкинскими черновиками, его грубыми откровениями в письмах о любовных похождениях…

Владик отстукивал что?то на печатной машинке. Валентин отдыхал, крутил радиоприёмник в поисках мелодии.

Какой длинный день! Ты не хочешь перекусить кое - чего из Машиных кулинарий, а? - спросил он.

Хочу, только вот поставлю точку в своём «интимном дневнике», и пойдём. А как насчёт вина? У нас есть в закромах, - сказал Владик, не поворачивая головы.

Нет, для того, чтобы писать дневники, нужно иметь темперамент бухгалтера, - сказал Валентин. - Интересно, что можно написать о сегодняшнем дне: «день провели на море»? И всё! Ну, ходили, ну купались, ну загорали, и больше ничего. А я есть в твоём дневнике?

Валентин нашёл мелодию, положил приёмник, повернулся на левый бок, подпёр голову рукой. Владик повернулся к нему:

Конечно, через каждое слово! Только ты и заполняешь мои страницы. Я тебя изучаю, как орнитолог! - со смехом сказал Владик. - Я представил, что я высадился на чужую землю, и мне всё вдруг стало интересно. Вот об этом и пишу, открываю вселенную. Представь себя клоуном, и мир станет смешным. Можно целый день просидеть на берегу моря, не сходя с места, и никогда не будет скучно. Одним усилием твоей воли будут двигаться волны…

И какая же я у тебя птица?

Имени этой птицы уже никто не помнит, но кто вспомнит, тот обретёт вечную жизнь. Она живёт в двойном гнезде и питается сердцами юношей, которые еще не знают срама.

Не слышал о такой. Эта птица живёт в стае или сама по себе?

О, это редкая птица, говорят, что она вещая. Иногда её тень пролетает над каждым, но редко кто видит её. Тень этой птицы летает сама по себе.

Я слишком тёмен для твоих метафор.

Это не ты тёмен, а тот, кто скрывается.

И кто же?

Тот, чьё слово истинно и верно.

А, тогда ясно.

Ясно то, что нам не грозят её острый клюв и когти.

Почему же?

Не знаю, как твоё, но моё сердце осквернено стыдом.

Моё - тоже, - вздохнул Валентин.

Тот, кто сохранит свою плоть и своё имя, будет жить со своим двойником.

Я понял! Мы живём ради того, чтобы воссоединиться с ним!

Да, с ним, с двойником.

Валентин выразительно посмотрел на Владика. Крылья его слегка опалённых солнцем ноздрей прядали, словно он принюхивался. Валентин тоже невольно втянул воздух, как бы прочищая нос:

Ты жутко интересный тип, и собеседник забавный, - сказал он, взяв Владика за подбородок пальцами. - В твоих глазах можно запросто утонуть. Так нырнёшь и не вынырнешь однажды. Кстати, сейчас они темней, чем днём.

О чём это ты?

О том, что не скучно с тобой, что за весь день я не вспомнил о Тамаре. Кстати, завтра подъедет. С ней тоже не соскучишься…

Что ты хочешь, артистка, как?никак! Ты знаешь, что означает этот жест? Владик тоже взял Валентина за подбородок и посмотрел в его темно - зеленые глаза с красными прожилками. «Словно подёрнутые болотной тиной», - подумал он.

Это любовный жест у греков. Когда мужчина признаётся в любви, он берёт эфеба за подбородок.

Вот так! И кто же из нас эфеб?

Они рассмеялись.

Ой - ля - ля! - как говорит Тамара Ефимовна, - сказал Валентин.

Ну так что, мы идём за вином?

Вино развязывает языки.

Они поднялись и вышли наружу. Вечернее солнце разливало оливковый свет, каталось в облаках, как сыр в масле. Прибежала пропавшая собака - сенбернар по кличке Флобер. Он повилял хвостом, потрусил следом.

На кухне они встретились с Марго и Орестом. Флобер всех обнюхал, признал; правда, на Ореста рыкнул. «Кто такой? Незнаком и пахнет чужаком». Марго подумала: «А ведь какой мог быть конфуз, если б нас застали…»

Пока собирали ужин, накрывали на стол во дворе, опустились сумерки. Был чудный семейный вечер за бутылкой красного вина.