Такой же игрой была расправа с врачами, которых я не только казнил в туалете поезда, но и сбрасывал с балкона, слепив их предварительно из пластилина. Санаторий «Дубровка» сделал мои игры куда более изощренными. Пока я был там, я принимал события такими, какими они были, не думая, нравятся они мне или нет, и о самых неприятных происшествиях вроде крови из вены или поцарапанного носа забывал, как только они исчезали в недалеком прошлом. Дома же я припоминал все…
Оставшись один, я набивал карманы старыми батарейками от приемника, надевал на голову десантный берет, подаренный дедушке на концерте в армейской части, брал в руки большой деревянный нож для бумаги и врывался в спальню, представляя, что это санаторий. За спиной у меня были воображаемые десантники. Все они были моего возраста и беспрекословно слушались. Среди них были Заварзин и Куранов.
Вперед! - кричал я, и десантники с криками занимали отделение.
Это он! - в ужасе вопили разбегавшиеся медсестры. - Савельев с десантниками!!!
Я выхватывал из карманов батарейки и швырял их одну за другой под шкаф, под трюмо, под бабушкину кровать. Это были гранаты. Ба-бах! Ба-бах! Взрывалась столовая, разлетался пост медсестры, в куски разносило процедурный кабинет. Ба-бах! Бабах! Летела по коридору отварная рыба, сыпались разделявшие палаты стекла, звенели рассыпавшиеся по полу шприцы и иглы. Десантники топтали их сапогами и спрашивали, что делать дальше.
Этих ловите! - кричал я, указывая пальцем на воображаемые спины убегавших медсестер.
Не надо! Мы больше не будем! - умоляли медсестры.
С ними вместе молила о пощаде добрая Катя. Но у нее в глазах была вместо ужаса надежда. Она знала, что я не трону ее.
Эту отпустите. Пусть укроется в торцевой, - приказывал я, и десантники прятали Катю от пуль за коробками с кубиками. - А этих вяжите!
Злых медсестер десантники связывали по рукам и ногам и складывали рядком между сломанным фикусом и разбитым телевизором, которому не суждено было больше показывать первую программу.
Ну что? - сурово спрашивал я, щекоча медсестер под подбородком острием своего ножа. - Поняли, с кем дело имеете? Смотрите не обосритесь, а то отмывать вас потом…
Перед сном я обычно расправлялся с Лордкипанидзе. Я представлял, как он делает мне «бубенчики», и нажимал пальцем на ладонь. Это означало, что я нажал кнопку воображаемого дистанционного пульта. В блестящем линолеуме палаты открывались маленькие люки, и из них, грозно шипя и извиваясь, выползали огромные кобры с рубиново-красными глазами и в фуражках с высокими тульями. Кобр в фуражках я видел на рисунке в газете. Одну звали Пентагон, а другую НАТО. Они понравились мне своим хищным видом и в фантазиях стали лучшими друзьями и заступницами. Шипя и скаля ужасные пасти, они обвивали Лордкипанидзе и, преданно глядя на меня красными глазами, ждали одного слова, чтобы задушить его или закусать до смерти. Но в палату вбегала в синем с цветочками платье Оля и тихо говорила:
Ну, Саш…
Я задумывался, нажимал на пульте другую кнопку, и кобры, разочарованно шурша, уползали в свои люки. Лордкипанидзе падал на колени, а я небрежно указывал на Олю и говорил:
Ей спасибо скажи, а то жрали бы тебя с рассвета до заката…
Фантазии будоражили меня так, что я не мог заснуть, снова вспоминал обиды и снова разворачивал перед глазами красочную месть, которая кончалась обычно мольбами о пощаде и снисходительным прощением. Фантазии такие посещали меня очень долго. В санаторий бабушка ездила со мной три года подряд.
Похороните меня за плинтусом
Я много болел и, по прогнозам бабушки, должен был сгнить годам к шестнадцати, чтобы оказаться на том свете. Тот свет виделся мне чем-то вроде кухонного мусоропровода, который был границей, где прекращалось существование вещей. Все, что попадало в его ковш, исчезало до ужаса безвозвратно. Сломанное можно было починить, потерянное - найти, о выброшенном в мусоропровод можно было только помнить или забыть. Если бабушка что-то отбирала, я знал - пока не закрылся ковш, вещь существует, есть надежда выпросить ее обратно или хотя бы еще увидеть; если ковш закрылся, существование отобранного прекратилось навсегда.
Как-то мама подарила мне набор инструментов, в котором среди прочего был маленький молоток. Я постучал им по спинке дедушкиного дивана, оставив на ней несколько вмятин, за что дедушка отобрал молоток и унес его на кухню. Тут же я услышал, как хлопнул ковш мусоропровода. Поняв, что мамин молоток пропал и я никогда его больше не увижу, я заплакал, как не плакал ни разу в жизни. Ковш закрылся… мамин подарок… больше никогда! Никогда!
Никогда. Это слово вспыхивало перед глазами, жгло их своим ужасным смыслом, и слезы лились неостановимым потоком. Слову «никогда» невозможно было сопротивляться. Стоило мне немного успокоиться, «никогда» настойчиво поднималось откуда-то из груди, заполняло меня целиком и выжимало новые потоки слез, которые, казалось, давно должны были кончиться. На «никогда» нельзя было найти утешения, и я даже не хотел смотреть, что сует мне в руки дедушка. А дедушка совал молоток. Оказалось, он просто спрятал его в свой ящик, а мусоропровод хлопнул, потому что бабушка выбрасывала мусор. Я с трудом успокоился и, держа молоток в руках, все еще не мог поверить, что снова вижу его, а ужасное «никогда» отступило и не будет больше меня мучить.
«Никогда» было самым страшным в моем представлении о смерти. Я хорошо представлял, как придется лежать одному в земле, на кладбище, под крестом, никогда не вставать, видеть только темноту и слышать шуршание червей, которые ели бы меня, а я не мог бы их отогнать. Это было так страшно, что я все время думал, как этого избежать.
«Я попрошу маму похоронить меня дома за плинтусом, - придумал я однажды. - Там не будет червей, не будет темноты. Мама будет ходить мимо, я буду смотреть на нее из щели, и мне не будет так страшно, как если бы меня похоронили на кладбище».
Когда мне пришла в голову такая прекрасная мысль - быть похороненным за маминым плинтусом - то единственным сомнением было то, что бабушка могла меня маме не отдать. А видеть из-под плинтуса бабушку мне не хотелось. Чтобы решить этот вопрос, я так прямо у бабушки и спросил: «Когда я умру, можно, меня похоронят у мамы за плинтусом?» Бабушка ответила, что я безнадежный кретин и могу быть похоронен только на задворках психиатрической клиники. Кроме того оказалось, что бабушка ждет не дождется, когда за плинтусом похоронят мою маму, и чем скорее это случится, тем лучше. Я испугался задворок психиатрической клиники и решил к вопросу похорон пока не возвращаться, а годам к шестнадцати, когда совсем сгнию, поставить его ребром: последняя воля усыпающего, и все тут. Бабушка не открутится, а мама будет только рада, что меня похоронят совсем рядом.
Мысли о скорой смерти беспокоили меня часто. Я боялся рисовать кресты, класть крест-накрест карандаши, даже писать букву «х». Встречая в читаемой книге слово «смерть», я старался не видеть его, но, пропустив строчку с этим словом, возвращался к ней вновь и вновь и все-таки видел. Тогда становилось понятно, что плинтуса не избежать.
Болел я часто, а лечился все время. И было непонятно, почему, если лечусь, все равно болею. Когда я задавал бабушке этот вопрос, она отвечала: «Не лечился бы, давно издох», - и давала мне какую-нибудь таблетку.
Я лечился от всего, но болел не всем, кое-что у меня было здорово, например зрение. И когда окулист что-то там все же нашел, я сказал бабушке: «Бабонька, единственное, что у меня было здоровое, это глаза!» И разрыдался. Эту мою фразу бабушка всем потом с умилением приводила.
Я был очень завистлив и страшно завидовал тем, кто умеет то, чего не умею я. Так как не умел я ничего, поводов для зависти было много. Я не умел лазить по деревьям, играть в футбол, драться, плавать. Читая «Алису в Стране чудес», я дошел до строк, где говорилось, что героиня умеет плавать, и от зависти мне стало душно. Я взял ручку и приписал перед словом «умеет» частицу «не». Дышать стало легче, но ненадолго - в тот же день по телевизору показали младенцев, научившихся плавать раньше, чем ходить. Я смотрел на них испепеляющим взглядом и втайне желал, чтоб ходить они так и не научились.
Только дочитала произведение. Боюсь, что сразу отзыв написать не получится, надо время, чтобы переварить…но я начну.
Книгу эту я решила прочесть, когда услышала про одноименный фильм
, снятый по данному произведению. Именно УСЛЫШАЛА, а не посмотрела. Прочитав краткое содержание, и узнав, что «Похороните меня за плинтусом»
– это не что иное, как автобиографическая повесть
, я загорелась желанием сначала ознакомится с исходным материалом, а точнее, с книгой.
«Похороните меня за плинтусом» - это история о мальчике Саше, который вынужден жить со своими бабушкой и дедушкой. Всё бы ничего, но бабушка состоит на учете у психиатра и имеет соответствующий статус «нездоровой» женщины. Родная мать оставила ребенка родителям, когда тот серьезно заболел. После этого случая, бабушка решила воспитывать Сашу сама. Она безумно любит внука, любит до самоистязания. И эта не совсем нормальная любовь провоцирует появление ненависти и злобы к маленькому мальчику за то, что тот постоянно болеет, за то, что бабушке тяжело, за то, что бабушку никто не любит. В своей голове эта пожилая женщина создала образ мальчика: больной, хилый, недалекий, стоящий на краю могилы мальчик-сирота, который никому не нужен. И этот образ она доносит до всех, кто окружает Сашу. Но у мальчика есть мать, которая всеми силами пытается его вернуть, несмотря на то, что бабушка ежедневно настраивает внука против родной мамы. Повесть рассказывает нам о том, КАК жилось Саше в такой обстановке, о его мыслях и желаниях, о том, как 10-летний мальчик подстраивался под ситуацию, чтобы выжить.
«Похороните меня за плинтусом» написана от первого лица
. Естественно, рассказчиком является тот самый мальчик Саша. Благодаря такой форме, читать
данную повесть очень легко
. К тому же, описывается не очень далекое прошлое, действие происходит во вполне обычной российской семье со своими обычными проблемами (если не брать в счет бабушку-шизофреничку, хотя у кого-то и такое встречается), поэтому принимается и понимается данное произведение намного глубже и яснее.
Само произведение не сильно длинное
. Мне хватило двух дней, чтобы осилить его (но я читала только в свободное время, а его у меня не так много). К тому же, язык
, которым написана повесть, очень доступный.
Но будьте готовы – произведение по своим моральным характеристикам очень тяжелое
. Порой сердце сжималось от обиды и жалости к несчастному ребенку. Картину дополняет то, что события, которые описывает автор, очень жизненные и вполне реальные.
Я считаю, что «Похороните меня за плинтусом» - это необходимая программа
для тех, кто уже является, или только хочет стать родителем
. Порой поступки взрослых в глазах детей необъяснимы, а мы, взрослые, от детей иногда ждем слишком много. Полезно иногда взглянуть на то, как выглядят наши скандалы и проблемы со стороны, пусть даже в произведении многие их сочтут слишком уж утрированными для реальной жизни. Мне кажется, цель автора – на собственном примере показать, как всё это грустно и не допустить подобных ситуаций в других семьях.
Приятного Вам чтения!
Книга «Похороните меня за плинтусом» считается самым известным произведением Павла Санаева. Это автобиографическое произведение, прототипами главных персонажей были реальные люди. Автор рассказывает о своём детстве, а именно: о том периоде, когда он с четырёх до одиннадцати лет жил вместе с бабушкой.
Повествование начинается с того, что главный герой Саша Савельев рассказывает о себе. Он уже сразу говорит о том, что мама его бросила, и он остался грузом на шее бабушки. Можно понять, что такие слова ребёнок вряд ли может придумать сам. Как оказывается, это были постоянные речи Нины Антоновны.
Бабушка Саши была женщиной, которая всё делала на благо внука, считая, что её дочь будет плохой матерью, о чём не забывала регулярно напоминать Саше. Нина Антоновна тщательно следила за здоровьем мальчика, ведь он очень слабенький и может простыть от малейшего сквозняка. Процесс купания представлял собой сложнейший и длительный ритуал. Ведь это большая ответственность – забота о ребёнке.
Домашние задания готовились тщательно, проверена была каждая буква. Если Саша случайно делал ошибку, то это было настоящим горем для Нины Антоновны. Она всеми силами старалась за ним уследить, чтобы он не сделал что-нибудь не так. При этом её гнев проявлялся в проклятиях, пожеланиях чего-то ужасного. Она говорила, что неблагодарность окружающих приносит ей невообразимые страдания, что они не ценят её любовь и заботу. Нина Антоновна постоянно переживала и волновалась, часто злилась. Она чувствовала, что её самоотверженность очень значительна. Быть жертвой тяжёлой судьбы и неблагодарных родных очень сложно, по крайней мере, бабушка Саши считала себя таковой.
Картины, представленные писателем, иногда вызывают улыбку, но если вдуматься в смысл, посмотреть глубже и увидеть всю картину, то становится грустно. В романе можно увидеть особую любовь – тираническую, всё контролирующую. Можно ли считать это истинной любовью, каждый задумается об этом сам.
На нашем сайте вы можете скачать книгу "Похороните меня за плинтусом" Санаев Павел Владимирович бесплатно и без регистрации в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.
Книжка жесть. Всё очень жизненно я не удивлюсь, если книга документальная. Читается легко и весело в некоторых местах я смеялся, пуская слюни на клавиатуру.
Есть ребёнок. Ребёнок живёт с бабушкой, которая его мучает лечит разной херью от несуществующих болезней и заставляет учиться как безумного. Развлечений у ребёнка ноль бабушка ничего не разрешает делать.
То есть, ребёнок ничем таким не болен обыкновенный дрищ. Но бабушка вбила себе в голову, что ребёнок крайне болен и пытается его лечить. Как, в общем, многие бабушки поступают. За малейшую провинность ребёнка наказывают словами.
Вот характерный отрывок:
Нина Антоновна, не волнуйтесь. Все отмоем. Я дала ему Борины колготки, они сидят играют.
Дайте его сюда.
Нина, ты его ко мне не подпускай, я его убью! послышался голос дедушки.
Иди отсюда, гицель, иди!
Бабушка нашла меня, намотала колготки на руку и потащила домой.
Ну, детка, пойдем со мной. Сейчас мы с тобой пойдем в МАДИ. Ты же любишь ходить в МАДИ? Вот мы туда пойдем. К сторожу. Хочешь к сторожу? Сейчас
Знаешь, какой там сторож? Дедушка уже был у него. А сейчас я тебя к нему отведу. Он тебя утопит, гада, в этом цементе. Ой, скотина, все пальто изгваздал, душу бы тебе так изгваздали! Все ботинки! А брюки! Я тебе говорила, чтоб ноги твоей там не было? Говорила? Опять с этим коблом пошел? Все изгваздал
Чтоб у тебя этот цемент лился из ушей и из носа! Чтоб тебе им глаза навеки залепило! Знай, жизнь свою кончишь в тюрьме. У тебя же уголовные наклонности. Костер разжечь, на стройку залезть
И к этому ты тварь слабохарактерная. Учиться не хочешь, хочешь только вкусно жрать, гулять и смотреть телевизор. Так я тебе погуляю! Месяц из дому не выйдешь! Все хочешь доказать: «Я такой, как все, я такой, как все». А ты не такой! Если выполз на улицу, должен пройтись спокойно, сесть, почитать
Ну, ты у меня вступишь в пионеры! Я пойду в школу к директору и скажу, как ты надо мной издеваешься.
Нина, ты его только ко мне не подпускай, я его убью! снова подал голос дедушка.
И убей! Такой твари незачем жить, только другим жизнь отравлять будет. Жаль, он совсем в этом цементе не утонул, отмучились бы все.
Только ко мне не подпускай!
«Да, подумал я, в ближайшее время в МАДИ лучше не ходить».
У бабушки есть дочь мать внука. Свою дочь бабушка воспитывала примерно так же, а сейчас её ненавидит. Внук же, само собой, маму любит, и очень ждёт её редких визитов.
Заканчивается книга тем, что мама таки забирает своего сына от психически ненормальной бабушки. Бабушка пытается отобрать ребёнка обратно, но это её не удаётся. Тогда бабушка умирает.
Павел САНАЕВ
ПОХОРОНИТЕ МЕНЯ ЗА ПЛИНТУСОМ
Меня зовут Савельев Саша. Я учусь во втором классе и живу у бабушки с дедушкой. Мама променяла меня на карлика-кровопийцу и повесила на бабушкину шею тяжкой крестягой. Так я с четырех лет и вишу.
Свою повесть я решил начать с рассказа о купании, и не сомневайтесь, что рассказ этот будет интересным. Купание у бабушки было значительной процедурой, и вы в этом сейчас убедитесь.
Начиналось все довольно мирно. Ванна журча наполнялась водой, температура которой была ровно 37,5. Почему так, не знаю точно. Знаю, что при такой температуре лучше всего размножается одна тропическая водоросль, но на водоросль я был похож мало, а размножаться не собирался. В ванную ставился рефлектор, который дедушка должен был выносить по хлопку бабушки, и два стула, которые накрывались полотенцами. Один предназначался бабушке, второй… не будем забегать вперед.
Итак, ванна наполняется, я предчувствую «веселую» процедуру.
Саша, ты скоро? - спрашивает бабушка.
Иду! - бодро кричу я, снимая на ходу рейтузы из стопроцентной шерсти, но путаюсь в них и падаю.
Что, ноги не держат?!
Я пытаюсь встать, но рейтузы цепляются за что-то, и я падаю вновь.
Ты так и будешь надо мной издеваться, проклятая сволочь?!
Я не издеваюсь.
Твоя мать мне когда-то сказала: «Я на нем отыграюсь». Так знай, я вас всех имела в виду, я сама отыграюсь на вас всех. Понял?
Я смутно понимал, что значит «отыграюсь», и почему-то решил, что бабушка утопит меня в ванне. С этой мыслью я побежал к дедушке. Услышав мое предположение, дедушка засмеялся, но я все-таки попросил его быть настороже. Сделав это, я успокоился и пошел в ванную, будучи уверенным, что если бабушка станет меня топить, то дедушка ворвется с топориком для мяса, я почему-то решил, что ворвется он именно с этим топориком и бабушкой займется. Потом он позвонит маме, она придет и на ней отыграется. Пока в моей голове бродили такие мысли, бабушка давала дедушке последние указания насчет рефлектора. Его надо было выносить по хлопку.
Последние приготовления окончены, дедушка проинструктирован, я лежу в воде, температура которой 37,5, а бабушка сидит рядом и мылит мочалку. Хлопья пены летят вокруг и исчезают в густом паре. В ванной жарко.
Ну, давай шею.
Я вздрогнул: если будет душить, дедушка, пожалуй, не услышит. Но нет, просто моет…
Вам, наверное, покажется странным, почему сам не мылся. Дело в том, что такая сволочь, как я, ничего самостоятельно делать не может. Мать эту сволочь бросила, а сволочь еще и гниет постоянно, вот так и получилось. Вы, конечно, уже догадались, что объяснение это составлено со слов бабушки.
Ногу вынь из воды. Другую. Руку. Выше подними, отсохла, что ли? Встань, не прислоняйся к кафелю.
Жарко очень.
Так надо.
Почему никому так не надо, а мне надо? - Этот вопрос я задавал бабушке часто.
Так никто же не гниет так, как ты. Ты же смердишь уже. Чувствуешь?
Я не чувствовал.
Но вот я чистый, надо вылезать. Облегченно вздохнув, я понимаю, что сегодня бабушка меня уже не утопит, и выбираюсь из ванной. Теперь вы узнаете, для чего нужен был второй стул - на него вставал я. Стоять на полу было нельзя, потому что из-под двери дуло, а все болезни начинаются, если застудить ноги. Балансируя, я старался не упасть, а бабушка меня вытирала. Сначала голову. Ее она тут же завязывала полотенцем, чтобы гайморит не обострился. Потом она вытирала все остальное, и я одевался.
Надевая колготки - синие шерстяные, которые дорого стоят и нигде не достать, - я почувствовал запах гари. Одна колготина доходила лишь до щиколотки. Самая ценная ее часть, та, которая образует носок, увы, догорала на рефлекторе.
Вонючая, смердячая сволочь! - Мне показалось, что зубы у бабушки лязгнули. - Твоя мать тебе ничего не покупает! Я таскаю все на больных ногах!
Бабушка достает из лежавшего у двери пакета запасные колготки. На всякий случай обещает меня четвертовать. Я переодеваюсь. Смотрю на себя в зеркало. В ванной такая жара, что я стал красный, как индеец. Сходство дополняют полотенце на голове и пена на носу. Заглядевшись на индейца, оступаюсь на шатком стуле и лечу в ванну. ПШ-ШШ! БАХ!
В это время дедушка смотрел футбол. Чу! Его тугое ухо уловило странный звук со стороны ванной.
«Рефлектор надо выносить!» - решил он и побежал.
Бежал он быстро и впопыхах схватил рефлектор за горячее место. Пришлось отпустить. Рефлектор описал дугу и упал бабушке на колени…
Подумав, что, услышав всплеск, дедушка бросился меня спасать и неудачно отыгрался на бабушке, я хотел было все объяснить, но в ванной уже бушевала стихия:
Гицель проклятый, татарин ненавистный! - кричала бабушка, воинственно потрясая рефлектором и хлопая ладонью другой руки по дымящейся юбке. - Будь ты проклят небом, Богом, землей, птицами, рыбами, людьми, морями, воздухом! - Это было любимое бабушкино проклятье. - Чтоб на твою голову одни несчастья сыпались! Чтоб ты, кроме возмездия, ничего не видел!
Вылезай, сволочь!
Снова комбинация - это уже в мой адрес.
Будь ты проклят…
Любимое проклятие.
Чтоб ты жизнь свою в тюрьме кончил…
Комбинация.
Чтоб ты заживо в больнице сгнил! Чтоб у тебя отсохли печень, почки, мозг, сердце! Чтоб тебя сожрал стафилококк золотистый…
Комбинация.
Раздевайся!
Неслыханная комбинация.
И снова, и снова, и снова…
А все равно красная ягода лучше черной! - раздался истошный крик, и я проснулся. Крик был так ужасен, что я подскочил на кровати и долго озирался в страхе по сторонам, пока наконец не понял, что кричал я сам во сне. Поняв это, я успокоился, оделся и пошел на кухню.
Чего так рано встал? - спросила бабушка.
Проснулся.
Чтобы ты больше никогда уже не проснулся! - Бабушка была явно не в духе. - Мой руки, садись жрать.
Я хорошо вымыл руки, дважды намылив их, и стал вытирать об махровое полотенце с зайчиками. В ванную заглянула бабушка.
Мой руки снова! Этим полотенцем вытирался вчера этот вонючий старик, а у него грибок на ноге!
Я перемыл руки и окончательно убедился, что бабушка сегодня не в духе. Причиной тому был «вонючий старик», что в переводе с бабушкиного языка обозначало моего дедушку. Дедушка сидел в кухне на табуретке и сосредоточенно ковырял вилкой винегрет из рыночных овощей. Прогневил он бабушку тем, что рассыпал лист мать-и-мачехи. Неделю назад бабушка заварила такой с душицей в фарфоровом чайнике, потом поставила этот чайник на видное место и по сей день не могла найти. В кухне было множество баночек, банок и коробок, и любое видное место пропадало с глаз, стоило отнять руку от поставленного на него предмета. Нашелся чайник на холодильнике в окружении трех пачек чая, коробки с нитками, старого будильника и двух кульков чернослива как раз в тот момент, когда я сел наконец рядом с дедушкой за стол.
Бабушка принялась вычищать из своего чайника оставшуюся в нем вместо целебного отвара заплесневелую массу и сетовать, что мы загадили ее больной мозг. Я нетерпеливо спросил, когда же она даст мне завтракать, и горько пожалел об этом.
Вонючая, смердячая, проклятущая, ненавистная сволочь! - заорала бабушка. - Будешь жрать, когда дадут! Холуев нет!
Я вжался в табурет и посмотрел на дедушку - он выронил вилку и поперхнулся винегретом.
От чайника медленно отвалилась ручка. Он тихо и жалобно звякнул, словно прощаясь с жизнью, и распался на несколько частей. Красная крышечка, как будто угадывая, что сейчас произойдет, предусмотрительно укатилась под холодильник и, вероятно, удобно там устроившись, удовлетворенно дзинькнула. Я позавидовал крышке, назвав ее про себя пронырой, и со страхом поднял глаза на бабушку… Она плакала.
Не глядя на осколки, бабушка тихо вышла из кухни и легла на кровать. Дедушка пошел ее утешать, я - не без опасений - последовал его примеру.
Правда, баба, что у тебя чайников мало? Мы тебе новый купим, еще лучше, - успокаивал бабушку я.
Оставьте меня. Дайте мне умереть спокойно.
Нина, ну что ты вообще?.. - сказал дедушка и помянул бабушкину мать. - Из-за чайника… Разве можно так?
Оставь меня, Сенечка… Оставь, я же тебя не трогаю… У меня жизнь разбита, причем тут чайник… Иди. Возьми сегодняшнюю газетку. Саша, пойди, положи себе кашки… Ну ничего! - Бабушкин голос начал вдруг набирать силу. - Ничего! - Тут он совсем окреп, и я попятился. - Вас судьба разобьет так же, как и этот чайник. Вы еще поплачете!