Мифологические образы в литературе и искусстве / Отв. ред. М.Ф. Надъярных, Е.В. Глухова. М.: Индрик, 2015. 384 с.,илл. (Серия «”Вечные” сюжеты и образы»; Вып. 2).
В основу книги положены доклады, которые были заслушаны на международной конференции молодых ученых «мифологические образы в литературе и искусстве» (Москва, ИМЛИ РАН, 29-30 апреля 2015 г.). В статьях обсуждаются судьбы мифологических сюжетов в мировой культуре; исследуются пути аллегоризации, символизации и идеологизации мифа; различные ракурсы восприятия и трансформации архаической и классической мифологии, платонической и христианской традиции от средневековья и возрождения к романтизму, символизму, реализму, модернизму и постмодернизму; рассматриваются современные неомифологические тексты. Книга предназначается для филологов, искусствоведов, историков культуры. Издание осуществлено за счет гранта Российского научного фонда (РНФ), проект № 14-18-02709
Редакционная коллегия серии «”Вечные” сюжеты и образы»: А.Г. Гачева, Е.В. Глухова, В.В. Полонский, А.Л. Топорков (председатель)
Ответственные редакторы выпуска: к.ф.н. М.Ф. Надъярных, к.ф.н. Е.В. Глухова
Члены редколлегии: А.С. Акимова, А.В. Голубцова, А.В. Журбина, Е.А. Извозчикова, А.В. Леонавичус
Рецензенты: А.Е. Махов, Т.Д.Венедиктова
В основу книги положены доклады, которые были заслушаны
Метаморфозы античной традиции
А.В.Журбина. Миф об Амуре и Психее в «Мифологиях» Фульгенция: аллегория или персонификация?
Ю.С.Патронникова. Мифологическая структура романа Франческо Колонны «Гипнеротомахия Полифила»
Д.Д.Черепанов. Тема искусства в новеллах Йозефа фон Эйхендорфа: образ Венеры
Ю.Г. Котариди. Лики Психеи в литературе западноевропейского романтизма
М.С.Брагина. Андрогины: платоновский миф в концепции декаданса Жозефа Пеладана
Д.В. Золина. Рецепция орфических мистерий в стихотворениях В. Я. Брюсова
А.В. Леонавичус. Дионисийский танец в «Снежной Маске» Александра Блока
О.А. Москаленко. Мифология Венеры в ранней лирике Федерико Гарсиа Лорки
Д.М. Синичкина. Образы античных мифов в стихах Анатолию Яр-Кравченко как ключ к расшифровке позднего творчества Николая Клюева
Неомифологизм в литературах Европы и Америки
В.Б. Коконова. Португальский миф в творчестве Жуана-Батиста де Алмейды Гаррета
Э.Т.Ахмедова. Мифология загробной жизни в британском спиритизме середины XIX века
Р. Р. Ганиева. Мифология испанской идентичности в прозе Висенте Бласко Ибаньеса 1907-1909 гг.
М.Е. Балакирева. Миф коллективный versus миф индивидуальный в сюрреализме 1920-1930-х гг.
А.В. Володина.«Золотой век» американского Юга: трансформация мифологемы в романе Уильяма Фолкнера «Авессалом, Авессалом!»
А.В. Голубцова. От мифа национального к мифу архаическому: гротескные трансформации итальянской национальной мифологии
А.Г. Волховская. «Кольцо Пушкина» Хуана Эдуарда Суньиги: мифология творчества
Л. С. Айрапетян. Миф о вечном возвращении в романе Карлоса Фуэнтеса «Инстинкт Инес»
Ю.В. Ким. Нарциссизм и нарративные особенности академического романа (на материале книги Антонии Сьюзен Байетт «Обладать»)
Сюжеты и образы русской литературы
В.Д. Кастрель. Сюжет об ожившей статуе в романе Д.С. Мережковского «Петр и Алексей» и в рассказе А. В. Амфитеатрова «Мертвые боги»
В.Б. Зусева-Озкан (Москва). Образ девы-воина у Валерия Брюсова и Николая Гумилева: «Бой» и «Поединок»
О.А. Симонова (Москва). Символика часов в поэзии И.Ф. Анненского в контексте литературной традиции
Е П. Дыхнова. Образ-символ покрова в поэзии Вячеслава Иванова
С.И. Серегина (Москва). Образ распятия в произведениях Андрея Белого, Николая Клюева и Сергея Есенина (1917-1918 гг.)
А.С. Акимова. Структурообразующие мотивы повести Бориса Пастернака «Детство Люверс»
Е.А. Извозчикова. Обетованная земля или «дикая пустота»? (Образ Европы в произведениях А.Н. Толстого конца 1910-х - 1920-х годов)
О.Г. Тишкова. Славянские мифологические образы в сборнике Н.А. Тэффи «Ведьма»
О.А. Неклюдова. «Лавр» Евгения Водолазкина как неомифологический роман
Мифы и символы в визуальных проекциях
Д.А.Зеленин. Становление художественной формы книжной эмблемы
Е.В.Журбина. Мифологические и символические аспекты картины Яна Брейгеля Младшего «Аллегория вкуса»
С.В.Соловьева. Рама как элемент мифотворчества
И литературы
первой квалификационной категории
МБОУ Ново-Никольской сош
Аннотация
Своеобразие русской литературы в немалой степени определялось её связью с народной (фольклорной) культурой. Характер, тип связей, удельный вес фольклорного начала менялись от эпохи к эпохе, зависели от творческой личности писателя, от событий общероссийского (войны, революции, отмена крепостного права, рост городов, научно-технический прогресс и т. п.) или местного значения. Но сам процесс взаимовлияния, взаимообогащения литературы и фольклора в России никогда не прерывался.
Стоит чуть-чуть сосредоточиться, и вспоминаются многочисленные и удивительно разнообразные бесы, русалки, водяные, упыри, домовые, лешие, черти и прочая "нежить", давно и прочно поселившаяся в строках поэтических, на страницах романов, повестей, рассказов и очерков - от до. Литература затронула, однако, лишь самую малость чрезвычайно богатого пласта народной культуры - мира нечеловеческого, но очеловеченного, одновременно неведомого и знакомого, страшного и полезного, чужого и своего. Здесь мне хочется поговорить о русской литературе и славянской мифологии, находящихся в тесной взаимосвязи.
1. Вступление ………………………………………………………………….. Использование славянских образов в русской литературе ………………. Тема бесовства в русской литературе …………………………………….. 4. Демонология в литературе ………………………………………………… Языковая грань соприкосновения фольклора и литературы ……………. 6. Место народной мифологии в русской литературе ……………………… Истоки обращения писателей к таинственному миру …………………… Знак национальной самобытности ……………………………………….... Заключение ………………………………………………………………….. Список использованных источников информации ……………………….. Приложения. Приложение |
Вступление
Основной целью моей исследовательской работы является изучение представления о языческих верованиях древних славян как философии и специфическом отношении человека к миру, нашедших отражение в фольклоре и художественной литературе.
В процессе работы решаются следующие задачи :
- сформировать представления о славянах, об истоках и эволюции верований древних, о попытках человека объяснить явления окружающего мира и вписать себя в систему мироздания; проследить, как отразились верования славян в литературе; изучить и проанализировать образы нечистой силы в русской литературе и то, как шёл процесс освоения исторического фольклорного, литературного и лингвистического материалов; прочувствовать мою (а также моих сверстников) сопричастность к духовным традициям предков и уважительное отношение к наследию прошлого.
Есть в литературе тема, почти не тронутая критиками и, кажется, не прочувствованная читателем. Это тема так называемой нечисти и прочей неведомой силы живёт в русских суевериях.
Что такое русские суеверия? В сущности, они до сих пор окружают нас в обыденной жизни. Суеверия отражены в привычных нам поговорках, присловьях, приметах, действиях. Так, столкнувшись с неприятной неожиданностью, мы говорим - "Не было печали, да черти накачали", а совершив необдуманный поступок - "Чёрт попутал". Потерявший нужную вещь нередко призывает: "Чёрт, чёрт, поиграй да отдай!" - почти не вдумываясь в то, что стоит за этими словами, и уж тем более не всегда веря в существование черта, играющего похищенными вещами.
В одной из книг, посвященных жизни русской провинции середины XIX века, упоминается множество примет, которые издавна "в ходу по всей земле русской". "Приметы общи не только низшим слоям нашего общества, но и среднему его кругу"1, - констатирует автор, приводя как вполне актуальные для XIX века наблюдения летописца Нестора: "Мы только словом нарицаемся христиане, а живем по-погански. Верим встрече: если кто черноризца встретит или попа, или коня лысого, или свинью (выйдя из дому), то возвращается. Не поганский ли то обычай? Другие верят чиханью, что бывает будто бы на здоровье голове...".2
Приметы, обычаи, присловья, былички, иногда по видимости необъяснимые, связаны с областью народных верований. Смысл многих из них можно понять, зная, как воспринимали мир наши предки. Верования, суеверия составляют одну из основ крестьянского мировоззрения, которое складывалось на протяжении столетий.
Под суевериями нередко понимаются и небольшие рассказы о покойниках, домовом, лешем, о разных сверхъестественных существах и необъяснимых явлениях. Некоторые из таких повествований (быличек) мы считаем фантазиями, "бабушкиными сказками" (и действительно, часть из них унаследована из прежнего, нередко крестьянского быта); в другие - верим, пытаемся объяснить.
Цель этого вступления - рассказать о существах, в которые верили люди раньше. В основном верования относятся к области так называемой "низшей мифологии"; то есть, с обычаями, связанными с нечистой силой, разнообразными духами, демонами, которые, по поверьям, могут окружать человека в повседневной жизни - дома, в лесу, в поле, в дороге.
1 - Духи природы в славянском фольклоре, http://*****/spirits. h
2Монах Нестор, XII век, http://avgur. *****/t6-topic#6
Они - "свои" в каждой деревне, в каждом ручье, болоте, лесу и, соответственно, отличаются от высших божеств, от Бога, подчинены им, являя собой как бы низший уровень верований.
Моя исследовательская работа направлена на освоение исторического, фольклорного, литературного и лингвистического материалов и даёт возможность познакомиться с духовной жизнью и художественной культурой русского народа. Анализ фольклорных и литературных произведений позволил определить причины устойчивого обращения писателей и поэтов к мифологическим мотивам и образам, расширить мой читательский кругозор, повысить культуру чтения.
Поскольку народные верования, обряды, предания, суеверия, заговоры, отчасти анекдоты и фантастические истории, составлявшие неотъемлемую часть традиционной культуры, базировались на представлении о существовании параллельного человеческому миру нечистых духов, одушевленных сил природы - низшая мифология проникла и на страницы литературных произведений.
Использование славянских образов в русской литературеЕще древнерусская литература широко использовала образы разного рода бесов, дьяволов, чертей, водяных, лесных, домашних духов, но она никогда не прибегала к ним в собственно художественных целях. , специально изучающая категории вымысла, фантастического в литературе Древней Руси, пишет: "Я не знаю ни одного примера художественного освоения типичных русских образов домового, лешего, водяного ранее рубежа XVIII-XIX веков, когда обращение к ним связано с предромантическими течениями и зарождением общественного интереса к фольклору и народным верованиям. Древняя Русь дохристианские верования не описывает, а только порицает и обличает устами христианских проповедников".1
Следует заметить, что и в "Новое время" художественному освоению народной мифологии предшествовало изучение ее, предпринятое писателями и общественными деятелями 60-70-х годов XVIII столетия.
Открывателем и первым пропагандистом славянской мифологии, то есть, славянских образов, по справедливости считают. Писатель, фольклорист и журналист, он еще в 1767 году издал "Краткий мифологический лексикон"2, где наряду с языческими Перуном, Волосом, Даждьбогом помещены были домовые, лешие и т. п. Издаваемый Чулковым на протяжении 1769 года еженедельный журнал "И то и сё"3 (первый номер вышел 13 января) популярностью у широкого круга читателей был обязан обилию фольклорно-этнографического материала, расположенного по календарному принципу: к Новому году - святочный выпуск, к Пасхе - пасхальный и т. д. В журнале были напечатаны и первые "страшные рассказы", приуроченные главным образом к святочному периоду. Изыскания Чулкова в области славянской мифологии, оказалось, пришлись по душе как очень непритязательному читателю ("малосмысленным" людям, по определению издателя), так и вполне образованным современникам. Более того, "Словарь" читали и изучали спустя столетие. Так, есть предположение, что стихотворение А. Фета "Лихорадки"4 основано на легенде о девяти сестрах-лихорадках, заимствованной именно из чулковской "Абевеги".5
1Е. К. Ромодановская Рассказы сибирских крестьян о видениях. Л., 1970. С. 531
2 "Краткий мифологический лексикон" *****s. ec›Авторы›106858
3 М .Д. Чулков журнал "И то и сё", http://ru. wikipedia. org/wiki /%C8_%F2%EE_%E8_%F1%B8
4 стихотворение А. Фета «Лихорадки» http://fet. *****/fet/stihi/ballady/stih-2.htm
5 Михаилъ Чулковъ –« Абевега русскихъ суеверiй»,
http://www. *****/spravochniki/slovar/54004-abevega-russkix-sueverij. html
Надо сказать, что русские писатели, поэты, публицисты не ограничивались чтением и изучением опубликованного материала. Многие из них сами занимались собирательской работой, что, безусловно, находило отражение в литературном творчестве.
Нередко писательские записи пополняли собрания известных фольклористов, этнографов. Традиция эта сохранялась в течение всего XIX века, когда создавались классические сборники В. Даля, П. Киреевского, П. Шейна и других исследователей фольклора.
В этой эпохе, можно остановиться на трудах. Хотя к художественной литературе, в основном, его труды не относятся, все же он заслуживает упоминания как собиратель, издатель, известный исследователь и, все-таки, как и писатель в том числе. Основные его труды "Пословицы русского народа" и "Толковый словарь живого великорусского языка" включали немало сведений о народной мифологии, ей же посвящен и отдельный очерк "О поверьях, суевериях и предрассудках русского народа", в котором поднят такой важный вопрос, как разделение массы суеверий на ложные, "от темноты", и истинные, представляющие собой способ познания мира, тайн природы. В названном очерке из пятнадцати главок семь повествуют о славянских образах русской мифологии: это домовой, водяной, моряны, оборотень, русалка, ведьма и привидения. В литературном творчестве Даль не очень часто прибегал к подобному материалу. Можно назвать рассказы "Колдунья", "Упырь (украинское предание)", "Медведи" и "Сказку о похождениях черта-послушника".
Яркие, многогранные образы народной мифологии, таинственные истории, жутковатые архаические обряды - все это привлекало русских писателей, тем более что существовало рядом с ними - в собственных деревнях и поместьях, в разговорах извозчиков, ямщиков, конюхов, прачек, кухарок, нянек.
В одной из первых русских комических опер "Мельник - колдун, обманщик и сват", поставленной "на московском театре", автор либретто 1 смело вынес на сцену, к удивлению и радости тогдашней публики, "нравы национальные", в которых важнейшее место занимают представления о нечистой силе. Опера долгое время пользовалась колоссальным успехом, что объясняется не в последнюю очередь ее обращением к народным верованиям.
Постоянным состоянием, как утверждают, было "этнографическое внимание к жизни"2, удовлетворявшее потребности познания России, что выражалось "в соприкосновении с возможно большим числом лиц, событий, явлений" и насыщении прозы фольклорным материалом. Достаточно пролистать роман "На ножах", чтобы убедиться, насколько полны и точны знания писателя о русской нечисти. Мужики рассуждают о коровьей смерти, кикиморе, кощее, лихорадках, холере, огненном змее, лешем и других персонажах славянской "низшей мифологии", о ее способностях "оборачиваться", то есть принимать вид разных существ, притом что сама она лишена лица ("нежить - у нее лица нет, у нее облик"). Обыгрывая народные суеверия, Лесков создает обобщенный образ той части интеллигенции, которая и есть, по мысли писателя, настоящая нечисть (например красноречивые названия глав: "Черная немочь", "Огненный змей", "Нежить мечется"). Главная черта нежити - умение "скидываться" - становится в романе главным художественным приемом в обрисовке обитателей барского дома, скрывающих под личиной благородных, образованных людей подлинную суть нежити.
Такого рода художественного использования народной мифологии в русской литературе не очень много, зато огромное количество описаний нечисти, излагаемых, как правило, персонажами - представителями простонародья, потому и совершенно достоверных, почерпнутых "из первых рук".
1А .О .Аблесимов az. ***** › a /ablesimow _a _o /text_0030-1.shtml
2Журнал фундаментальных прикладных исследований 2010 № 3 (35), с.160, Астраханский государственный университет, Издательский дом «Астраханский университет»
Отношение писателей, поэтов, критиков к этому пласту народной культуры было отнюдь не одинаковым. Кто-то откровенно умилялся детскости, наивности народного сознания, сохранившего цельный взгляд на мир и древние, языческие представления. К примеру, находясь уже в эмиграции и испытывая острое чувство ностальгии, с упоением вспоминал и воспроизводил в коротких рассказах-зарисовках когда-то слышанные им разговоры о трясовице ("Старуха"), дьявольских конях, у которых "глаза ярые, ноздри раскалились, насквозь светятся... а нога-то человечья, голая, белая!" ("Коренной"). Кто-то сожалел о том, что образованное общество утратило подобное мировоззрение и потому перестало понимать собственный народ.
Пропасть непонимания, разделяющая народ и образованное общество, особенно угнетала литераторов второй половины прошедшего столетия, и произведения из простонародного быта нередко рассматривались как одна из возможностей преодолеть это непонимание, как первая ступень в процессе приобщения народа к современным достижениям науки, техники, искусства. Через познание крестьянской России к ее просвещению - такую цель ставили перед собой лучшие русские интеллигенты, верившие в благородную миссию "хождения в народ".
В начале XX века обращал внимание людей своего круга на то, что "у народа своя медицина, своя поэзия, своя житейская мудрость, свой великолепный язык"1 и отказываться от всего этого, пренебрегать или огульно ругать - значит обделять самих себя, наносить непоправимый ущерб национальной культуре.
Глеб Успенский не переставал удивляться, каким образом сочетается в крестьянине великолепное знание природы, наблюдательность, ум, практицизм и "густая сеть предрассудков", дикое невежество; почему крестьянин одновременно верит и в черта, и в бога, а молитва его больше напоминает заговор или кощунственную пародию: "Верую во Единого Бога Отца... и в небо и в землю. Видимо-невидимо, слышимо-неслышимо. Припонтистился еси, распилатился еси...". А дальше уж Бог знает что было. Кончалось "Верую" так: "от лукавого: Аминь".
Похожие обстоятельства привлекли внимание и. Рассказ "Ужас" в подробностях и с тонким проникновением в психику человека, вынужденного ночевать в непривычной для него обстановке, раскрывает состояние страха, испытанное героем в деревенском доме, когда, проснувшись от непонятного стука, он увидел, "что за окном, все его затемняя, стоял кто-то громадный, черный, длинный и покатый, лез и стучал, стараясь пробить верхние стекла. Я схватил двустволку, дико крикнул: "Кто это? Стрелять буду!" Он, не отвечая, вытянулся еще выше, надвинулся на окно еще плотнее и застучал еще громче... Это была старая, худая лошадь, без призору шатавшаяся ночью по усадьбе". "Ужас" по-своему является художественной иллюстрацией к не раз высказываемой Буниным мысли об отсутствии, по существу, или малом различии в психике мужика и дворянина.
Работник Кошель из повести Бунина "Деревня", который отслужил в солдатах на Кавказе, "ничего не мог рассказать о Кавказе, кроме того только, что там гора на горе, что из земли бьют там страшно горячие и странные воды", зато "верил, божился, что недавно под сельцом Басовым катилось в сумерки тележное колесо - ведьма" и что "один мужик, не будь дурак, взял да и поймал это колесо, всунул во втулок подпояску и завязал ее... Проснулась эта ведьма на рани, глядь - а у ней подпояска изо рта и из заду торчит, на животе завязана..."
Близок таким персонажам и чеховский унтер Пришибеев; темное крестьянское начало особенно ярко выдает себя в тексте доноса, составленного им на жителей подопечной ему территории:
"Которые крестьяне сидят с огнем: Илья Прохоров, Савва Никифоров, Петр Петров. Солдатка Шустрова вдова живет в развратном беззаконии с Семеном Кисловым. Игнат Сверчок занимается волшебством, и жена его Мавра есть ведьма, по ночам ходит доить чужих коров". Русским писателям свойственно было не ограничиваться констатацией подобных фактов, но доискиваться до причин отмеченных явлений. Многие пришли к осознанию двух главных, как казалось, причин сохранения подобных взглядов: исторически обусловленной власти земли над земледельцами и преднамеренной сознательной поддержке темноты и забитости со стороны тех, кто вершит судьбы России. И. Бунин в споре с идеологами "розового" народолюбия нарочито подчеркивал косность, агрессию и моральную деградацию современного ему крестьянина, оставался ли он патриархальным "мужиком-рабом" или становился новым "мужиком-хозяином": ничего иного не может произойти с "земляной личностью" в условиях резкого распада прежнего социально-экономического уклада, в условиях "падающей деревни". Разнообразие здесь удивительное, обусловленное как взглядами самих писателей, так и законами жанра. Например, шутливо-комическая интонация пушкинского "Вурдалака" задана уже его первой строчкой: "Трусоват был Ваня бедный..."
Юмористический рассказ М. Зощенко "Колдун" как бы продолжает пессимистические размышления таких писателей как Бунин. Россия вступила в новый век, произошла революция, сменилась идеология и государственные приоритеты, а мужик остался мужиком. Ратуя за проведение в жизнь большевистского лозунга борьбы с "родимыми пятнами" "проклятого прошлого", поборник новой программы перевоспитания крестьянства произносит типичный для того времени монолог: "Чудеса, граждане! Кругом, можно сказать, пар, электрическая энергия, швейные ножные машинки - и тут же наряду с этим - колдуны и кудесники. Совершенные чудеса! У мужика в деревне сеялка и веялка, и землю свою мужик раздраконивает паровым трактором, и тут же рядом и почти в каждой деревне проживает колдун. Живет, хлеб жует и мужичков поцукивает. Странные и непонятные вещи!"
Изучая жизнь и мировоззрение русского крестьянина, многие писатели приходили к выводу, что сама деревенская жизнь способствует сохранению мифологического сознания. Причем не у одних крестьян. В свое время об этом проникновенно, "со знанием дела" писал в романе "Обломов"1: "Сказка не над одними детьми в Обломовке, но и над взрослыми до конца жизни сохраняет свою власть. Все в доме и в деревне, начиная от барина, жены его и до дюжего кузнеца Тараса, - все трепещут чего-то в темный вечер, всякое дерево превращается тогда в великана , всякий куст - в вертеп разбойников. Стук ставни и завывание ветра в трубе заставляли бледнеть и мужчин, и женщин, и детей. Никто в Крещенье не выйдет после десяти часов вечера один за ворота; всякий в ночь на Пасху побоится идти в конюшню, опасаясь застать там домового. В Обломовке верили всему: и оборотням, и мертвецам..."1
Заинтригованные, очарованные или смущенные этой стороной традиционной культуры, писатели и поэты фиксировали, запоминали подобный материал и по-разному использовали его в собственных произведениях.
признавался в начале повести "Олеся", что обрадовался возможности пожить в настоящей деревне: "Полесье... глушь... лоно природы... простые нравы... первобытные натуры, - думал я, сидя в вагоне, - совсем незнакомый мне народ, со странными обычаями, своеобразным языком... и уж, наверное, какое множество поэтических легенд, преданий и песен!" 2 Чем обернулись эти романтические ожидания, все хорошо знают.
1 . Собрание сочинений в восьми томах. Т. 4.Обломов. С.-П.,1984, с.64
2 . Олеся. Эксмо,2011,с.70
Прекрасно знавший рабочий и крестьянский Урал, Мамин-Сибиряк не только использовал свои наблюдения в художественных произведениях, но пытался научно объяснить своеобразие уральских быличек, в частности, отсутствие в них гномов, которые должны были бы возникнуть именно на Урале с его несметными подземными сокровищами, по аналогии с фольклором горных районов Европы. "Русская народная фантазия, - считал писатель, - дальше поверхности земли не шла, вероятно, потому, что подземные сокровища на Руси были открыты поздно, когда вера в нечистую силу уже ослабела, и если еще где сохраняется, то в каких-то жалких обрывках". 1
Хотя с позиций сегодняшней фольклористики аргументы писателя далеко не бесспорны, но и не на столько важны, особенно для рассматриваемой темы, чтобы широко рассматривать их с разных точек зрения.
К. Бальмонт в рецензии на книгу "Нечистая, неведомая и крестная сила" 2 противопоставляет лишенному поэзии, слишком рациональному разуму-рассудку образованного общества разум-воображение простого народа, основанный на поэтическом, цельном взгляде на мир, благодаря чему появились такие непревзойденные, выразительные, наполненные особой мудростью образы народной фантазии, как огненный змей, "гений чащи - леший" и другие мифологические существа, каких не под силу придумать отягощенному новейшими знаниями и потому обреченному на сухую логику, на философские изыски или узкий рационализм писателю-профессионалу.
А. Блок, благодаря знакомству и долголетним теплым отношениям с ученым - знатоком средневековой литературы и фольклористом, берется за написание статьи "Поэзия заговоров и заклинаний" для "Истории русской литературы" под редакцией Аничкова. Изучая фундаментальные труды и с увлечением работая над своей статьей, А. Блок создавал и поэтический цикл "Пузыри земли" с целой галереей образов, подсказанных ему народной мифологией.
Нужно заметить, что не все русские писатели занимались целенаправленно сбором материала по суевериям или серьезным изучением их, но вовсе обойти эту сторону народного мировосприятия суждено было очень немногим.
Один из героев рассказа В. Даля "Колдунья" высказался предельно точно: "Верить не верят ничему, а слушать рады!" В самом деле, выслушать, порасспросить простого человека наши писатели любили, и такие беседы чрезвычайно обогащали русскую литературу, способствовали увеличению и разнообразию сюжетов, проникновению в литературный язык свежей, выразительной лексики. Правда земледельческого осмысления мира, населенного неведомыми духами, силами, "хозяевами" и находящегося с человеком в сложных договорных отношениях, предусматривающих целую систему правил поведения, - эта правда не раз заставляла задумываться, не раз доказывала свою резонность, особенно когда приходилось сталкиваться со сферой случайного, непонятного, сверхъестественного, чудесного в явлениях природы, в судьбах людей или в соприкосновении с такой тонкой материей, как психология человека.
Подобные наблюдения и размышления, подкрепленные народными суевериями, быличками, "случаями из жизни", способствовали появлению и развитию (сначала в рамках эстетики романтизма) популярнейших жанров русской литературы - фантастической повести, "страшной" баллады , святочного рассказа.
Тема бесовства в русской литературеВообще говоря, трудно найти в нашей литературе автора, ни разу не упомянувшего хотя бы какую-нибудь нечисть - беса или водяного, русалку или кикимору, домового или
1 Мамин -Сибиряк Д .Н ., ***** › feb/irl/il0/i92/i92-2672.htm
2 , *****›author/9911/latest
лешего, выходящего из могилы покойника или ведьму. И, конечно же, никто не миновал разговорного языка с его богатейшим набором слов и выражений, связанных с чертом и его собратьями по иному миру. Черти и бесы как обобщенное наименование всякой нечисти известны древнерусской литературе и буквально населяют произведения литературы новой, проникнув даже в названия романов, повестей, очерков, стихотворений. Вот скромный список подобных заглавий: "Болотные чертенятки" А. Блока, "Чертовы качели" и "Мелкий бес" Ф. Сологуба, "Чертик" и "Бесовское действо" А. Ремизова, "Черт" М. Цветаевой, "Черт" М. Зощенко, "Последний черт" К. Паустовского, "Бесы" А. Пушкина, "Бесы" Ф. Достоевского.
Бесы и черти, хорошо знакомые по древнерусской литературе, клеймам икон, летописным миниатюрам, по многочисленным рассказам об их проделках, которые звучали и в крестьянских избах, и в великосветских салонах, оказались вполне привычными литературными персонажами. Более того, бес, демон, черт становятся с начала XIX века обязательными атрибутами самого процесса творчества. Искусители, помощники, насмешники, мучители, они всегда рядом с поэтом, едва он берется за перо или пытается на время "отключиться" от поэзии. Невозможно удержаться от того, чтобы не привести стихотворение за подписью "Фома Пищалкин", где бес - демон - черт управляет стихотворцем:
Из мирной кельи бес лукавый
Меня на Пинд переманил...
Грешить нет духу, нету сил;
А черт дразнил, дразнил все славой,
И что ж? Ведь, право, искусил.
Я вновь стихи писать пустился,
Присел к столу, перекрестился,
Пишу... ан смыслу вовсе нет!
Досадую; а бес смеется
И над ушами все ревет,
Что дело так мое нейдет,
А без вина не обойдется. -
Увы, друзья! Ведь демон прав,
Хоть он и черен и лукав.
("Признание")1
Демонология в литературеС легкой руки романтический Демон, обладающий властью над всем миром, но одинокий и страдающий, прочно вошел в русскую поэзию, музыку, живопись. Такой интерпретации нечисти не было, да и не могло быть в фольклоре. Это сугубо литературные образы, основанные отчасти на западноевропейской литературе, "подсказанные" библейскими сюжетами, ставшие почти что поэтическим штампом после широкого их применения в творчестве романтиков.
Полежаевский "Демон вдохновения" странным образом напоминает пушкинского "Пророка": "знакомец чудный", посетивший поэта, явившийся, "как тихий сон могил", сначала осеняет его своими "волшебными крылами", затем, согласно строкам самого Полежаева:
И он бесплотными устами
К моим бесчувственным приник,
1 Полевой Н., Полевой Кс. Литературная критика: Статьи, рецензии. - Л., 1990.
И своенравным вдохновеньем
Душа зажглася с исступленьем...
Некрасова "демон бессонных ночей" одновременно и "старый мучитель" и "учитель", к которому взывает находящийся в разладе с самим собой поэт ("Демону").
Поэзия "серебряного века" подхватила и по-своему осмыслила эти образы-символы. Демон - один из двойников А. Блока, часть его души; потаенные, иной раз неожиданные для самого поэта страсти, причины внутреннего разногласия ("Каждый демон во мне притаился, глядит...") - это тот же лермонтовский Демон, но обитающий не в горнем мире, а в душе и сознании поэта ("Демон", "Есть демон утра..."). Цветаевский демон - "князь тьмы" - прежде всего демонический любовник, желанный и недоступный, виновник безответного чувства.
Он был наш ангел, был наш демон,
Наш гувернер - наш чародей...
Прекрасен, трагичен и загадочен образ "Юного демона" в поэзии А. Ахматовой ("Вся Ваша жизнь - озноб...").
До вселенских и надысторических масштабов расширено понятие бесовства и демонизма в стихах М. Волошина х годах. Войны и революции, потрясшие Россию, воспринимались им как проявление дикой, неукротимой стихии, свойственной человечеству с глубокой древности, со времен его "звериного" существования и особенно страшно реализующейся в русском бунте.
Бердяевские "Духи русской революции", порожденные все той же "вечно гоголевской Россией харь и морд", сродни волошинским "Демонам глухонемым", вырвавшимся наружу и растоптавшим чувство совести и святости, столь же присущее (по закону полярности) русскому характеру и с той же силой и рвением проявляющееся в иных условиях ("В каждом Стеньке - святой Серафим").1
В бесовскую круговерть социальных потрясений, с точки зрения Волошина, Россию ввергли и другие "демоны", обезумившие в 1914 году, бросившие Европу в пламень мировой войны. Этих демонов породил "дух механики" ("Два демона"), торжество технократии, опасная идея с помощью науки и техники преобразить мир, побороть природу. Волошин считал, что: покоренный логикой прогресса разум, не желающий считаться с издержками и тяжелыми последствиями технического преобразования, "есть творчество навыворот; и что "он вспять исследил все звенья мирозданья", что неизбежно "несет Вселенную обратно в древний хаос"; что "человек, искушаемый демоном технической революции, готовит себе действительный Апокалипсис" (цикл "Путями Каина").
Так в творчестве М. Волошина соединились две отрицаемые им революции (социальная и техническая), два неправедных пути, две демонические стихии.
Языковая грань соприкосновения фольклора и литературыВозвращаясь к фольклорной нечисти, следует отметить еще одну грань соприкосновения ее с литературой. Это грань языковая.
В художественных произведениях нередко обыгрывались ходячие выражения, когда-то вызванные к жизни верой в существование чертовщины. Приведу цитату из книги "Образы русской речи", где говорится о выражении "мелким бесом". Народная фантазия перенесла на мир чертей многие характеристики человеческого общества, разработав целую систему иерархических отношений, "чертовскую" табель о рангах, в соответствии с которой чем мельче бес, тем услужливее и угодливее он должен вести себя.
1 М .Волошин, http://voloshin. *****/
Отсюда и переносный смысл русского выражения рассыпаться мелким бесом - "стараться вовсю угодить, рассыпаться в любезностях" :
Гусар Пыхтин гостил у нас;
Уж как он Танею прельщался,
Как мелким бесом рассыпался...
(. "Евгений Онегин")
Русские писатели при этом не забывают и о прямом значении этого оборота. Именно на него намекает, совместивший и прямое, и переносное значение в описании "чертовщины": "Тут черт, подъехавши мелким бесом, подхватил ведьму под руку и пустился нашептывать на ухо то самое, что обыкновенно нашептывается всякому женскому роду" - ("Ночь перед Рождеством"). Как видим, черту, чтобы обольстить ведьму, пришлось прикинуться бесом помельче. Судя по летописным миниатюрам, это вполне логично: ведь чем мельче бес, тем он беззаботнее и беспечнее, тем более падок на "гудьбу" (музыку) и бесовские пляски, которые так по сердцу ведьмам". Не учитывая языковых и литературных интерпретаций этого широкоупотребительного оборота, невозможно понять и роман Ф. Сологуба "Мелкий бес".
Место народной мифологии в русской литературеРусская литература, как уже говорилось, обильно черпала материал из народной мифологии, тем не менее, этой сокровищнице во всем объеме русской литературы отведена отнюдь не главная роль. Если не считать общекультурных и "письменных" по происхождению образов (антихрист, вампир , бес, призрак, демон, сатана, люцифер и т. п.), то число выявленных в русской литературе сугубо народных, фольклорных персонажей-нелюдей будет не столь велико: банник, ведьма, вихрь , водяной, домовой, духи, змея, кикимора, колдун, леший, лихорадки, мавки, мертвец, оборотень, овинник, перевертыш, покойник, проклятые, русалка, тень, трясовица, упырь, утопленник, волколак, черт, чудовища, чудь, шишимора, плюс некоторые персонажи детской литературы - бай (бабай), дрема, криксы-плаксы, угомон. Действительно, достаточно скромный список. И вряд ли он значительно расширится при перечитывании всей русской "изящной словесности".
Это не значит, конечно, что писателей, поэтов, литературоведов, публицистов мало волновали тайны бытия и посмертного существования, странное, непонятное, загадочное в человеческой натуре и явлениях природы, чудо, случай, судьба. Извечные вопросы эти по-разному решались фольклором и литературой, по-разному осмысливались человеком традиционного мировоззрения и образованным интеллигентом "Нового времени", выражались "раскидным языком". Крестьянская мифология и мифология "культурного" общества XIX-XX веков не совпадали друг с другом, хотя довольно часто пересекались.
Интерес к народному образу жизни и образу мыслей невозможно представить в виде восходящей линии, скорее это неравномерная синусоида с пиками едва ли не всеобщего увлечения и моментами равнодушия, когда только некоторые деятели культуры оставались верными избранной позиции в отношении к феномену нечисти.
Первая ситуация характерна для эпохи романтизма, расцвета славянофильского движения, периода "хождения в народ". Вторая наблюдалась во времена, когда ведущим стилем был классицизм, критический реализм, революционная романтика. Понятно, что речь идет всего лишь о тенденциях, преобладании того или иного течения, моды, философского учения. Крупные художники, как известно, плохо вписываются в любые правила и модные направления, но обычно именно они задают тон и определяют приоритеты, способствуют появлению массы подражателей, менее ярких, но более "правильных" последователей.
Истоки обращения писателей к таинственному мируПервое знакомство с таинственным миром "нелюдей" у многих писателей состоялось в детстве. В любой русской семье (от бедной крестьянской до богатой купеческой и дворянской) няни, кормилицы - крепостные, родственницы или женщины, специально нанимаемые для ухода за младенцем - были представительницами той части населения, которая, как теперь принято говорить, обладала фольклорным мышлением. Дрема, бабай, угомон, запечальная Мара, криксы, плаксы, полуночники проникали в детское сознание вместе с колыбельными песнями, обережными приговорами, с обращениями к малышу, нацеленными на то, чтобы успокоить, убаюкать, а то и растормошить его. Не случайно, колыбельная песня - жанр, мимо которого не прошел почти ни один из наших поэтов ХIX века. Тексты авторских колыбельных, наряду с ангелами, котиками, мышками, добрыми феями, любимыми детскими игрушками, включают и персонифицированные образы сна, близкие мифическим существам: "Старый Дрема старичок - Острый, серый колпачок", Сон-Дрема, "Тихий старый Угомон, Сон Дремович", "дочка сна, колдунья Дрема", и другие. Гораздо реже чем в фольклорных колыбельных встречаются бука, букан, бабай.
Едва ребенок "входил в разумок", няни начинали рассказывать сказки и истории, в которых волшебное перемежалось с таинственным и герои сказок соседствовали с домовыми, лешими, овинниками, кикиморами, злыднями и прочими персонажами быличек и верований.
Образы лубочной сказки, когда-то пленившие, воскресли под пером зрелого поэта:
Громя Зиланов и Полканов,
И ведьм, и чуд, и великанов
То тяжкий филина полет,
То воронов раздается рокот;
То слышится русалки хохот;
То вдруг из-за седого пня
Выходит леший козлоногий.
("К Виейкову")
Шутливое стихотворение Е. Баратынского посвящено сказочному бесенку детства, который и в последующие годы охраняет поэта:
Узнайте: ласковый бесёнок
Меня младенцем навещал
И колыбель мою качал
Под шепот легких побасёнок.
("Слыхал я, добрые друзья...")
Для большинства русских писателей (особенно заметно это в поэзии) детские воспоминания связаны с няней, бабушкой и их песенками у кроватки малыша, с рассказами и разговорами перед сном о чудесном, волшебном, страшном.
В 30-е годы жестокого XX-го века "усталая, загнанная, заработавшаяся" Марина Цветаева, которой очень нелегко живется во Франции, начинает писать о своем детстве, о том, "что было тогда". "Ничего, пришедшего после, я не полюбила", - признавалась она в письме к Анне Тесковой. Обращение к детству ("до-семилетию") для М. Цветаевой - это и ностальгия по России, по счастливому времени, это и попытка понять себя, свой характер. Так появляется рассказ "Черт". Цветаевский "Черт" с одинаковым успехом может быть причислен и к литературе, и к мемуаристике, и к исследованию по детской психологии. Последнее особенно показательно: с дотошностью ученого-психолога, откровенно, без малейшего украшательства, образным языком великолепной цветаевской прозы
раскрывается мифологическое мышление ребенка (себя - маленькой девочки), те эмоциональные переживания, которые создают в воображении особого рода пластические образы. Каждый эпизод рассказа вносит свою лепту в раскрытие специфики детской фантазии, отражая сложнейший период формирования личности, переходные этапы детского сознания, когда страхи, переживания, представление о нерасчленимости мира обретают форму - фантастическую, но структурированную - и создается детский миф: своеобразное средство познания мира, вхождения в культуру, овладения коммуникативными навыками, психологической саморегуляцией. Для маленькой Марины такой "реальной фантазией" был свой, личный Черт.
Писатели не раз отмечали факт получения детьми самой разнообразной информации о нечисти друг от друга. Подобную ситуацию воспроизводит в "Бежином луге". Особым чувством благодарности наполнены страницы мемуаров, очерков, художественных произведений, посвященные деревенской детворе, с которой довелось дружить многим будущим художникам слова, кисти, резца. Приведем слова: "Сверстниками моими были крестьянские дети, с которыми я жил и сживался душа в душу. Простонародный быт я знал до мельчайших подробностей".
Действительно, жизнь на хуторе Панин в Орловской губернии позволила писателю узнать многое еще в детстве. В это многое поневоле входил и народный взгляд на нечисть. Так, по мнению крестьян, старый мельник "имел довольно близкое отношение к водяному, который заведовал нашими прудами, - писал, вспоминая об этих годах, Лесков, - верхним и нижним, и двумя болотами". Именно мельник открыл мальчику "полный таинственной прелести мир": "От Ильи я узнал про домового, который спал на катке, и про водяного, который имел прекрасное и важное помещение под колесами, и про кикимору, которая была так застенчива и непостоянна, что пряталась от всякого взгляда в разных пыльных заметах - то в риге, то в овине, то на толчее, где осенью толкли замашки. Меньше всех дедушка знал про лешего, потому что этот жил где-то далеко... И только иногда заходил к нам в густой ракитник, чтобы сделать себе новую ракитовую дудку и поиграть на ней"...
Как сказка - мир.
Сказания народа,
Их мудрость темная, но милая вдвойне,
Как эта древняя могучая природа,
С младенчества запали в душу мне.
Знак национальной самобытностиБыть может, не столь уж парадоксальна мысль о том, что философско-нравственное начало, "больная совесть" многих русских деятелей культуры объясняются в немалой степени деревенским, усадебным детством, заронившим веру в существование параллельного человеческому мира, где обитает "многоликая нечисть". Понимается она в литературе как силы, духи, хозяева природы, как связующее звено с миром ушедших предков, как знак национальной самобытности, как своеобразный пантеизм и космизм, присущие русскому сознанию. Этот же опыт и память детства способствовали развитию чувства ответственности перед духовным наследием предшествующих поколений, перед только вступающими в жизнь и еще не родившимися потомками, наконец, перед живой природой и братьями меньшими.
ЗаключениеСлавянская мифология как представление древних славян об окружающем мире является одной из составляющих культурного наследия нации. Древние воззрения на устройство жизни, законы природы находят отражение в сознании даже современного человека,
что проявляется прежде всего в суеверии. Человечество на разных этапах своего существования одинаково стремится познать причины и смысл наблюдаемых явлений, в определенных случаях исходя из убеждения в существовании сверхъестественных сил.
Исторически так сложилось, что в славянской мифологии значительное место отводится народной демонологии. Существование божественного пантеона не получило такого развития, как в греческой, римской и других мифологических системах. С принятием христианства на Руси славянские боги постепенно прекращают свое существование. Однако вера в низших существ укоренялась в сознании русского человека, продолжая существовать вопреки всему на протяжении многих столетий.
Особенности славянской мифологии нашли отражение не только в общественной жизни, но и в художественной литературе. Отсюда в творчестве русских писателей широко используются представители низшей мифологии, различные духи природы (домовые, полевые, водяные, лесные и т. д.). Находясь у истоков словесного искусства, мифологические сюжеты и образы занимают значительное место не только в устной народной традиции, но и в произведениях русских писателей и поэтов на разных исторических этапах развития литературы.
Тема «Славянские образы в русской литературе» для меня является актуальной, так как я интересуюсь этим, увлекаюсь собирательством примет, обычаев; чтением как фольклорных источников, так и авторских произведений данной тематики. Эта тема звучит у нас и на уроках литературы и русского языка. И особенно, если мы изучаем произведения, сопричастные со славянской мифологией. Например, в произведениях, . В конце года мы проводим Праздники славянской поэзии, а в Масляничную неделю праздник Проводы русской зимы, где печём блины, сжигаем чучело зимы. Проводим встречи с жителями села, записываем их рассказы о мифологической нечисти, слушаем пословицы и поговорки, в которых упоминаются черти, ведьмы, бесы, русалки и т. д. Проводим и мероприятия на эту тему. Например, был организован вечер «Ночь перед Рождеством» (см. Приложение). Для того, чтобы более углубленно ознакомиться с выбранной мной темой, я пользуюсь критической литературой, находящейся в местном библиотечном фонде и возможностями сети Интернет.
Список использованных источников информации: http://lib. *****/cgi-bin/index. pl; http://www. /myth/book2/duhi; http://www. gnozis. info/?q=node/1602; http://ru. wikipedia. org/wiki/%D0%97%D0%B0%D0%B3%D0%BB%D0%B0%D0%B2%D0%BD%D0%B0%D1%8F_%D1%81%D1%82%D1%80%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%86%D0%B0; http://*****/slavyane/panteon/; Аникин русского фольклора. - М.: МГУ, 19с.; Анненский лирик // Анненский отражений. - М.: Наука, 1979. - С. 93-122; Афанасьев жизни: Избранные статьи / Подг. текста и коммент. , вступ. ст. - М.: Современник, 19с.; Афанасьев воззрения славян на природу: Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов / . М.: Современный писатель, 1995.-412 с.; Бальмонт: Стихотворения. Переводы. Статьи. / Сост., вступ. Ст. и коммент. . - М.: Правда, 199с.; Бальмонт / Вступ. статья и сост. Л. Озерова; Худож. В. Серебрякова.- М.: Худож. лит., 1990.-397с. (Классики и современники. Поэтич. биб-ка).; Бальмонт 1992а: Бальмонт мой дом: Стихотворения, художественная проза , статьи, очерки, письма / сост., авт. предисл. и коммент. В. Крейд. -- М.: Республика, 1992.-448 с.; Банников Бальмонт // Рус. речь - 1994.-№2 - с; Барт Р. Мифология. - М., 1996. С.234.; Белый А. Символизм как миропонимание. - М.: Республика, 1994. - С.39; Бурдин 1998в: Бурдин начало в поэзии 1890-х -1900-х годов: Дис. канд. филол. наук: 10.01.01. Иваново, 19с.; Герасилюв символизм и фольклор / // Русская литература. 1985. - № 1. - С. 95-109.; , Медведев славянской мифологии.- М.: «Астрель», 199с.: ил.; Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1. М.: Цитадель.- 1998.; Калашников В. «Боги древних славян», - М.:Белый город, 2003, 355 с.; Краткая энциклопедия славянской мифологии: Ок. 1000 статей / .- М.: АСТ»: Астрель»: словари», 200с.; Литературный энциклопедический словарь. / Под общ. ред. , . - М.: Советская энциклопедия, 1987.С. 64-65; Матфеева 1992: «Там чудеса, там леший бродит»: о мифологических образах в художественной литературе / // Русский язык в СНГ.-1992.-№7-9.-С. 10-13: Померанцева Э. "Мифологические персонажи в русском фольклоре", изд. «Наука», Москва 1975 год.;
Славянская мифология 1995: Славянская мифология: Энциклопедический словарь. М.: Эллис Лак, 19с.
Приложения11.1. Приложение
Разработка внеклассного мероприятия «Ночь перед Рождеством» по мотивам одноимённой повести.
Ведущий.
Наступает торжество,
К нам приходит Рождество,
Что за праздник у дверей,
Расскажите поскорей?
Что такое Рождество?
День рождения кого?
Ученик.
Родился в этот день Спаситель
Младенец Иисус Христос.
Зажёг он радость и надежду,
Любовь и веру он принёс!
И пусть они сияют в мире
И души делают добрей!
И праздник Рождества красивый
Согреет счастьем всех людей.
Ведущий.
Рождество отмечается непременно вечерней порой, когда произошло событие – рождение Христа. Дивной красоты картина осенённый ясными на морозе звёздами, празднично освещённый путь между голубыми сугробами, множество людей, свечение огней, ликование ангелов на небесах.
Об этом событии, рождении Младенца, появлении на небе яркой звезды, многие поэты написали прекрасные стихи.
Послушаем их.
СТИХИ
А вот великий русский писатель, которому исполняется в этом году 200 лет, посвятил этому событию самую весёлую повесть «Ночь перед Рождеством» из цикла «Вечера на хуторе близ Диканьки».
Смеховая народная культура бьёт в ней ключом, здесь чувствуем мы атмосферу неудержимого веселья, полноту жизни, пронизанную духом православия.
Картины:
«Колядки в Малороссии».
М. Соколов «Ночь перед Рождеством».
Т. Соколова «Диканька».
Повесть начинается с имени Христа:
«Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело колядовать и славить Христа», «Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело колядовать и славить Христа».
(Колядовать - петь под окнами накануне Рождества песни, которые называются колядками).
Рассказчик Рудый Панько : Портрет
Хотите побывать в Диканьке в Рождественскую ночь, хотите колядовать и славить Христа, тогда вот вам моё условие: отгадайте, кто из моих хуторян перед вами предстанет?
Жена кума
Появляется Рудый Панько. (Хутор)
Благодаря повествователю мы с вами прямо вошли в «Ночь перед Рождеством». Оглянемся вокруг. Какая же это ночь. Как её описывает Гоголь?
(Картина Диканьки)
Учащиеся зачитывают описание ночи:
«Последний день перед Рождеством прошёл. Зимняя ясная ночь наступила… Морозило сильнее, чем с утра; но зато так было тихо, что скрип мороза под сапогом слышался за полверсты. Ещё ни одна толпа парубков не показывалась под окнами хат, месяц один только заглядывал в них украдкою, как бы вызывая принарядившихся девушек выбежать скорее на скрипучий снег».
Почему не полная луна, а именно месяц освещает Диканьку перед Рождеством?
(Месяц – символ молодой нарождающейся жизни, символ обновления и надежд, которые связываются чудесным праздником Рождества. «Всё осветилось. Метели как не бывало. Снег загорелся широким серебряным полем и весь обсыпался хрустальными звёздами. Мороз как бы потеплел. Толпы парубков и девушек показались с мешками. Песни зазвенели, и под редкою хатою не толпились колядующие.)
Рудый Панько.
Ребята, давайте и мы с вами поколядуем, заодно получше узнаем героев Диканьки, их нравы, обычаи, мечты, желания. Поколядуем под окнами хатки, споём колядки, а в награду за это окошко откроется, и мы увидим, что там происходит.
(Ученики исполняют колядки)
Открывается окошко, и мы становимся свидетелями разговора Оксаны и кузнеца Вакулы.
Ведущий.
Но самыми интересными героями повести являются Солоха,
Помните, в разговоре с кузнецом Оксана спросила его о том, правда ли, что мать его ведьма. А вы как думаете?
(Рассказ о Солохе)
А что вы знаете о Пацюке?
Знается с нечистой силой (чёртом).
(Рассказ о Пацюке)
Но в Рождественскую ночь торжествует только добро и только очищение от греха открывает дорогу к счастью. Только в Рождественскую ночь случаются чудеса и исполняются самые заветные желания:
Вакула вознаграждён за веру и твёрдость духа, за трудолюбие, смелость и находчивость.
Оксана забыла про свою гордость, когда полюбила Вакулу, душа её открылась добру и черевички ей ни к чему.
Ночь перед Рождеством дана нам для того, чтобы избавиться от всего плохого, открыть душу доброму, честному, справедливому, а главное – любви, с которой пришёл в мир Божественный Младенец и которая преображает мир человека.
Картины.
А теперь давайте откушаем с вами вкусных рождественских блюд.
Одной из важнейших тенденций литературного процесса XX столетие есть использования мифов и мифологических мотивов в художественном творчестве, к мифу находит разное художественное воплощение у писателей первой половины XX столетие и в новейшей прозе 1960- 90-х лет. В литературе XX столетие можно виокремити разнообразные проявления художественного поиска: создание универсального мифа, который разрешает постигнуть условия человеческого существования в современном миру (Т. Манн, У. Ґолдинг), осмыслить реальность сквозь призму мифологизованої сознания (Г. Гарсиа Маркес), ироническое использование мифологических мотивов (М. Кундера) и т.п..
Но за разными тенденциями обращения к мифу в современной литературе можно проследить то же самое стремление, что и у художников Давней Греции: через изображение борьбы человека достичь ее духовного очищения, катарсиса; стремление осознать законы человеческой жизни из позиций вечности, открыть общие законы бытия и сознания. Таким образом, миф можно считать основоположным структурным и смислотворчим элементом современного романа.
Итак, цель курса состоит в стремлении целостного прочтения мифологической традиции в литературе XX столетие, анализе найприкметниших художественных явлений, которые интерпретируют миф из позиций творческого мышления новейшей эпохи.
Проблема мифа - одна из ключевых в литературоведении. Интерес к мифологическим сюжетам в прозе, поэзии, драматургии XX столетие. Роль мифологических образов в зависимости от времени, творческих тенденций и литературных направлений. Сознательное вплетения в текст античных и христианских мотивов, элементов мифологизму, а также создание новых мифов и поэтических символив. "Возрождение" мифа в литературе XX столетие как "вечно живого истока" (Ф. Ницше, А. Бергсон). Влияние творческого опыта Р. Вагнера, психоанализа 3. Фрейда и К. Г. Юнга, а также новых етнологичних теорий Дж. Фрейзера, Б. Малиновского, Э. Кассирера. Теоретическое осмысление понятия "миф" Е. Мелетинським: историческая эпоха и мифологический сюжет. Актуализация понятия "миф" рядом с его сквозным абстрагированием. Мифологические аллюзии и источники новой мифологии (В. Топоров).
Мифологические мотивы в пьесе Ж. Жироду "Троянской войны не будет" (1935). Основа произведения - миф о Троянской войне. Актуальные проблемы первой половины XX столетие (сквозная тема Второй мировой войны).
Пьеса Ю. О"нила "Траур есть к лицу Електри" (1931). Приемы создания современной трагедии, ее связь с античным праобразом. Построение драмы: имена персонажей (Орест - Орин, Клитемнестра - Кристина), наличие своеобразного хора (соседи), параллелизм основных сюжетных ситуаций и т.п.. Воспроизведение классического сюжета в духе современных психологических направлений - столкновенье тайных, несознательных импульсов с нормами пуританской морали.
Творчество Т. Манна. Реализм первой половины XX столетие, его философское наполнение. Мифологическое начало как новый уровень осмысления действительности, которая разрешает осознать законы человеческого бытия. "Волшебная гора" Т. Манна - авторский миф о человеке, жизненных испытаниях. Параллель с немецкой легендой о рыцаре Тангейзера, что попал к гроту богини и где он провел 7 лет. Главный герой Ганс как современный рыцарь, который попадается в специфический мир и проходит испытание разными философскими концепциями. Мифологический мотив возвращения героя.
Роман "Иосиф и его брать". Миф как средство, которое развенчивает идеологию в свое время. Антифашистские мотивы романа. Развенчание "мифов гитлеровской идеологии", идея появления "чрезвычайных людей" (образ Иосифа Прекрасного). Ученик:
пересказывает содержание пьесы Ж.Жироду "Троянской войны не будет" и определяет мифологический подтекст произведения; анализирует выбранные эпизоды из драмы Ю. О"нила "Траур есть к лицу Електри" и дает оценку персонажам пьесы.
Роман "Улис" Дж. Джойса. как сложная система образивсимволив. Герои Джойса - современное воплощение гомеривських персонажей. Авторская трансформация и пародия мифа об Одиссея, пародирование мифических персонажей. Связь 18 эпизодов романа с определенным эпизодом "Одиссеї": сюжетные, тематические, смысловые параллели. Прототипы в поэме Гомера: Блум - Одиссей (Улис), Стивен - Телемак, Молли - Пенелопа. Идея колообигу жизнь (все повторяется в мире, изменяются только имена). "Улис" -аллегория истории человечества, лэ в символической форме автор воссоздает существование человека хаотичном миру.
Роль мифа в "магическом реализме". Творчество представикив "магического реализма" (А. Карпент"єр, „Ж. Амаду, Гарсиа Маркес, М. Варгас Льоса, М. Астуриас), в которых миф выступает основой произведения. Принцип универсальности образов создания общей модели бытия. Роман Г. Гарсиа Маркеса "Сто лет одинокости" как классический образец "магического реализма". Воспроизведение в романе истории Колумбии и всей Латинской Америки. Влияние индейского и негритянского фольклора. Философские проблемы человеческого бытия, смысла жизни, назначение человека. Библейские мотивы романа (Буендиа, и Урсула напоминают Адама и Єву, а весь род Буендиа символизирует человечество), сказочные сюжеты, мифологиыний мотив забвения и т.п.. Художественная фиксация многовековой эволюции личности. Мысль об обреченности человечества вследствие потери творческого начала. Старание с помощью мифа осмыслить исторический опыт человечества в широком мифологическом и культурном контексте.
учащаяся 6 класса
Руководитель: Габдуллина Н.К.
Учитель русского языка и литературы
КГУ «Средняя школа №21» г.Петропавловск
Аннотация
В настоящей работе объектом исследования стали лирические произведения А.Пушкина, К.Бальмонта, в которых нашли отражение образы и мотивы славянской мифологии. Автор работы, тщательно изучив историю славянской мифологии, старается найти ее воплощение в творчестве русских поэтов, выявить изобразительные средства, которые используют авторы для создания того или иного образа, понять причины обращения многих русских писателей и поэтов к истокам славянской мифологии.
Поиск решений на выдвинутые задачи проекта позволяет автору сделать вывод, что процесс взаимовлияния, взаимообогащения литературы и мифологии никогда не прерывался, что славянская мифология, отражающая мировосприятие древних славян, не только проникла на страницы литературных произведений, но и живет в быту, обычаях, традициях современного человека.
Практическая значимость проекта заключается в повышении интереса учащихся к изучению славянской мифологии и произведений русской литературы.
Абстракт
Тема исследования : изучая образы, мотивы, темы славянской мифологии нашедшие отражение в русской литературе XIX – XX в.в.,
Цель : определить причины устойчивого обращения писателей и поэтов к мифологическим мотивам и образам.
Задачи:
– изучить языческую мифологическую систему, чтобы понять
мировосприятие древних славян;
Прокомментировать произведения А.С. Пушкина, М.В.Лермонтова, К.Бальмонта с целью интерпретации мифологических образов;
Раскрыть влияние ярких и многогранных образов языческой мифологии на творчество русских поэтов и писателей ХIХ – ХХ вв.
Продемонстрировать навыки самостоятельного исследования в работе с художественными произведениями и литературной критикой.
Проблема исследования : выяснить, почему многие русские писатели и поэты обращаются к славянским мифологическим мотивам и образам.
Гипотеза : если серьёзно изучить славянскую мифологию, можно понять мировоззрение древних славян, раскрыть влияние мифологии на творчество многих русских поэтов и писателей.
Практическая значимость : Моя исследовательская работа даёт возможность познакомиться с духовной жизнью и художественной культурой русского народа. Анализ литературных произведений позволил определить причины устойчивого обращения писателей и поэтов к мифологическим мотивам и образам, расширить мой читательский кругозор, повысить культуру чтения, а также понять, почему в повседневной жизни мы, современные люди, продолжаем использовать мистические заклинания, определеннные обороты речи, которые сохранились с языческих времен, верить в леших и домовых. Также данный материал может быть использован на уроках, где учащиеся серьёзно и глубоко занимаются изучением мифологии, устного народного творчества и произведений русских поэтов и писателей.
Методы проведенных исследований:
Анализ художественных текстов и научной литературы по данной теме,
Сравнение художественно-изобразительных средств, используемых поэтами для создания мифологического образа,
Знакомство с Интернет-источниками.
Наблюдение
Объект исследования: произведения русских поэтов и писателей 19-20 века
Предмет исследования : образы, мотивы славянской мифологии
Основные этапы исследовательской работы
- Знакомство с героями славянской мифологии.
- Поиск информации о героях славянской мифологии в произведениях русской литературы 19-20 вв.
- Обработка и систематизация информации.
- Подготовка продуктов проекта: презентации и доклада.
Введение
О переплетении язычества и христианства
Миф – наиболее древняя система ценностей
- Часть I
Мир в представлении древних славян
Пантеон славянских богов
- Часть II
Использование славянских образов в русской литературе
Все начинается с детства
Народная поэзия в творчестве А.С.Пушкина
«Литературные» русалки»
3.Заключение
4.Список использованной литературы
5.Приложения
Два чувства дивно близки нам,
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
На них основано от века
По воле Бога Самого
Самостоянье человека,
Залог величия его!
А.С.Пушкин
Введение
В повседневной жизни мы часто сталкиваемся с приметами, суевериями, обычаями, происхождение которых для нас остается загадкой. Как оказалось, обряды, приметы и суеверия в жизни современных людей сохранились со времен язычества. В истории русского народа процесс принятия христианства на Руси продолжался несколько столетий, в результате христианство и язычество тесно переплелись друг с другом.
Христианство и язычество – огромный пласт древней культуры, который из глубины веков сливается с повседневной жизнью. Порой мы, сами того не замечая, оказываемся под влиянием языческих верований: верим в приметы, рассказываем сказки, печем блины на Масленицу, гадаем на святки, хотя при этом являемся христианами, ходим в церковь, читаем молитвы.
Языческое мировосприятие является основой мифов славянских народов. Те, в свою очередь, охватывают всю сферу духовной культуры, в том числе и материальной.
Миф – наиболее древняя система ценностей. Мифологическое сознание явилось древнейшей формой понимания и осмысления мира, понимания природы, общества и человека. Миф возник из потребности древних людей в осознании окружающей его природной и социальной стихии, сущности человека. Они по своему объясняли мир, природу, общество, человека, в своеобразной, очень конкретной форме устанавливали связь между прошлым, настоящим и будущем человечества, являлись каналом, по которым одно поколение передавало другому накопленный опыт, знания, ценности, культурные блага, знания.
Изучая мифологию славян, я невольно отмечала, что многое из того что мне удалось узнать по этой теме, было мне известно и до этого, т.к. является частью нашей повседневной жизни. Вера в сверхъестественные силы, домовых, леших, выражение «чур, меня», сказочные и фольклорные персонажи, известные каждому ребенку – все это, оказывается, отголоски славянской мифологии, бытующие в нашей современной действительности. В православии многие церковные праздники и традиции уходят своими корнями в язычество.
Своеобразие русской литературы в немалой степени определяется её связью со славянской мифологией. Процесс взаимовлияния, взаимообогащения литературы и мифологии никогда не прерывался.
Стоит чуть-чуть сосредоточиться, и вспоминаются многочисленные и удивительно разнообразные бесы, русалки, водяные, упыри, домовые, лешие, черти и прочая “нежить”, давно и прочно поселившаяся в строках поэтических, на страницах романов, повестей, рассказов и очерков поэтов и писателей. Литература затронула, однако, лишь самую малость чрезвычайно богатого пласта народной культуры – мира нечеловеческого, но очеловеченного, одновременно неведомого и знакомого, страшного и полезного, чужого и своего.
А.В. Журбина. Миф об Амуре и Психее
в «мифологиях» Фульгенция:
аллегория или персонификация? . . . . . . . . . . . . . . . . 10
Ю.С. Патронникова. Мифологическая
структура романа Франческо Колонны
«Гипнеротомахия Полифила» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 18
Д.Д. Черепанов. Тема искусства в новеллах
Йозефа фон Эйхендорфа: образ венеры. . . . . . . . . . . . 26
Ю.Г. Котариди. Лики Психеи в литературе
западноевропейского романтизма. . . . . . . . . . . . . . . . 36
М.С. Брагина. Андрогины: платоновский миф
в концепции декаданса Жозефена Пеладана. . . . . . . . 46
Д.В. Золина. Рецепция орфических мистерий
в стихотворениях В.Я. Брюсова. . . . . . . . . . . . . . . . . . 56
А.В. Леонавичус. Дионисийский танец
в «Снежной маске» Александра Блока. . . . . . . . . . . . . 66
О.А. Москаленко. Мифология венеры
в ранней лирике Федерико Гарсиа Лорки. . . . . . . . . . . 76
Д.М. Синичкина. Образы античных мифов как ключ
к расшифровке позднего творчества Н. Клюева
(стихи Анатолию Яр-Кравченко) . . . . . . . . . . . . . . . . . 86
Неомифологизм в литературах Европы и Америки
В.Б. Коконова. Португальский миф
в творчестве Жуана Батишты Алмейды Гаррета. . . . . 100
Э.Т. Ахмедова. Мифология загробной жизни
в британском спиритизме середины XIX в. . . . . . . . . 110
Р.Р. Ганиева. Мифология испанской идентичности
в прозе висенте Бласко Ибаньеса 1907–1909 гг. . . . . . . 120
М.Е. Балакирева. Миф коллективный versus миф
индивидуальный в сюрреализме 1920-х - 1930-х гг. . . 132
А.В. Володина. Трансформация мифологемы
«золотого века» американского Юга в романе
Уильяма Фолкнера «Авессалом, Авессалом!» . . . . . . . 144
А.В. Голубцова. От мифа национального к мифу
архаическому: гротескные трансформации
итальянской национальной мифологии
в романе Луиджи Малербы «Главный герой». . . . . . . 154
А.Г. Волховская. «Кольцо Пушкина»
Хуана Эдуардо суньиги: мифология творчества. . . . . 164
Л. С. Айрапетян. Миф о вечном возвращении
в романе Карлоса Фуэнтеса «Инстинкт Инес» . . . . . . . 174
Ю.В. Ким. Нарциссизм и нарративные
особенности академического романа
(на материале романа Антонии Сьюзен Байетт
«Обладать») . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 184
Сюжеты и образы русской литературы
В.Д. Кастрель. Сюжет об ожившей статуе
в романе Д. С. Мережковского «Петр и Алексей»
и в рассказе А. В. Амфитеатрова «Мертвые боги» . . . . 196
В.Б. Зусева-Озкан. Образ девы-воина
у Валерия Брюсова и Николая Гумилева:
«Бой» и «Поединок» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 206
О.А. Симонова. Символика часов
в поэзии И.Ф. Анненского в контексте
литературной традиции. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 228
Е.П. Дыхнова. Символ покрова в поэзии
Вячеслава Иванова. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 252
С.А. Серегина. Образ распятия
в произведениях Андрея Белого, Николая Клюева
и Сергея Есенина (1917–1918 гг.) . . . . . . . . . . . . . . . . . 262
А.С. Акимова. Структурообразующие мотивы
повести Бориса Пастернака «Детство Люверс» . . . . . . 284
Е.А. Извозчикова. Обетованная земля или
«дикая пустота»? образ Европы в произведениях
А. Н. толстого конца 1910-х и 1920-х гг. . . . . . . . . . . . . 298
О.Г. Тишкова. Славянские мифологические
образы в сборнике Н. Н. Тэффи «Ведьма» . . . . . . . . . . 308
О.А. Неклюдова. «Лавр» Евгения Водолазкина
как неомифологический роман. . . . . . . . . . . . . . . . . 318
Мифы и символы в визуальных проекциях
Д.А. Зеленин. Становление художественной формы
книжной эмблемы. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 330
Е.В. Журбина. Мифологические и символические
аспекты картины Яна Брейгеля младшего
«Аллегория вкуса» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 342
С.В. Соловьева. Рама как элемент мифотворчества:
влияние рамы на восприятие живописного образа. . 348
Список иллюстраций. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 359
About the authors . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 367
Именной указатель. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
указатель литературных
и мифологических персонажей. . . . . . . . . . . . . . . . .