"Все могло сложиться по-другому, если бы у меня был папа. Тогда мама могла бы с ним посоветоваться. Посоветовалась и не отдала бы меня учиться к Татьяне Владимировне. Татьяна Владимировна не сказала бы: "Встать! Руки за голову!" Дедушка не пришел бы в ужас и не стал бы настаивать на моем переводе в другую школу. И я не попала бы в класс к Марсем. Это Марсем рассказала нам об ангелах - о том, что они должны отдыхать. С тех пор прошло много лет. Но когда со мной что-нибудь случается - плохое или хорошее, - я об этом вспоминаю". Но прежде, чем Марсем рассказала об ангелах, в жизни Алины произошло множество событий: В.Г. начал приходить в гости, принцы совершили подвиг, класс обрел нового ученика, а шкафчики лишились магнитов...
Роман Марины Аромштам "Когда отдыхают ангелы" получил Национальную детскую литературную премию "Заветная мечта", Приз детской признательности за открытие и приобщение к миру чтения "Размышление о Маленьком Принце", вошел в список "Нравится детям Ленинградской области" и список выдающихся книг мира "Белые вороны", составляемый Мюнхенской международной детской библиотекой.
Марина Аромштам
Когда отдыхают ангелы
Средневековые богословы всерьез обсуждали, сколько ангелов может поместиться на кончике иглы, но так и не пришли к единому решению. Про ангелов до сих пор ничего толком не известно.
Говорят, они умеют летать. И у них, наверное, есть крылья. Но есть ли у ангелов ноги? Можно ли сказать: «Ангелы сбились с ног»? Или надо говоришь: «Ангелы сбились с крыльев»?
Часть первая
Все могло сложиться по-другому, если бы у меня был папа. Тогда мама могла бы с ним посоветоваться. Посоветовалась и не отдала бы меня учиться к Татьяне Владимировне. Татьяна Владимировна не сказала бы: «Встать! Руки за голову!» Дедушка не пришел бы в ужас и не стал бы настаивать на моем переводе в другую школу. И я не попала бы в класс к Марсём. Это Марсём рассказала нам об ангелах - о том, что они должны отдыхать. С тех пор прошло много лет. Но когда со мной что-нибудь случается - плохое или хорошее, - я об этом вспоминаю.
А если бы у меня был папа, я никогда бы об ангелах не узнала. Поэтому неизвестно, хорошо это или плохо, что его тогда не было.
Конечно, я знала: так не бывает, чтобы папы вообще не существовало. Где-нибудь - во времени или в пространстве - он обязательно есть. Должен быть. Хотя бы на Луне. Мой папа, например, жил в далекой, прекрасной Франции, на родине шампанского, великих революций и гениальных художников. Это немного ближе, чем на Луне. Но, с точки зрения практической жизни, родина художников от Луны ничем не отличается. Поэтому Наташка и пыталась меня убедить, что всякие там папы - просто рудименты и атавизмы.
Слова «рудименты и атавизмы» Наташка произносила громко и отчетливо и не уставала объяснять их значение. Рудименты и атавизмы - это органы. Они требовались человеку, когда он был животным. А потом, в ходе эволюции, человек этими органами пользоваться перестал, и они за ненадобностью стали исчезать. Не сразу, конечно, а постепенно. Сначала ненужные органы становились очень маленькими, а потом и вовсе рассасывались. Чтобы ненужные органы исчезли, должно пройти много времени - иногда миллион лет. Но некоторым органам этого мало. Вот хвост у людей рассосался, и от него осталось две-три косточки - не больше. Это почти незаметно. А аппендикс и гланды не рассосались. Пользы от них никакой, зато неприятностей они доставляют порядочно. Поэтому их вырезают. Не всем, конечно: это же больно. Но жить без аппендикса и гланд можно. Даже очень хорошо без них жить, потому что они - рудименты и атавизмы.
Наташка с жестким удовольствием заносила в этот ряд еще и пап, хотя, на мой взгляд, их нельзя было без оговорок приравнивать к аппендиксу. Но она изо всех сил пыталась донести до моего сознания суть последних научных достижений: дети появляются на свет вовсе не по причине наличия папы, а из-за того, что сперматозоид сливается с яйцеклеткой. Раньше, может быть, папа и был необходим. Но только в те времена, когда люди были совсем дикими. А теперь все изменилось. Не понимают таких простых вещей только хулиганы и какие-нибудь отсталые люди, которые и зубы-то чистят пальцем. Из рассказов Наташки получалось, будто яйцеклетки и сперматозоиды - автономные существа, перемещающиеся в пространстве загадочным образом. Наташка не опускалась до уточнения мелких деталей и в подтверждение своих слов ссылалась на авторитетный источник - детскую энциклопедию под названием «Откуда я появился?». Она открывала ее то на одной, то на другой странице и с видом человека, собаку съевшего в вопросах размножения, тыкала пальцем в рисунки. На одной картинке был нарисован большой ромбик с желтым шариком и белыми мешочками внутри, а вокруг - кружочки с хвостиками, похожие на головастиков. Под картинкой было написано: «Сперматозоиды вокруг яйцеклетки». На другой картинке один головастик прорывал контур ромбика, так что снаружи болтался только его хвостик. А на третьей вместо одного ромбика были нарисованы два, плотно прижатых друг к другу, и стояла подпись: «Клетка начинает делиться».
Марина Семеновна Аромштам - известный журналист, талантливый педагог, автор популярных книг по воспитанию детей и мама двух сыновей.
Кандидат педагогических наук, девятнадцать лет проработала учителем начальных классов (в 1997 г. она стала финалистом Московского конкурса «Учитель года»).
Я люблю читать повести о школьной жизни и книга Марины Аромштам «Когда отдыхают ангелы» одна из таких.
Эта книга о маленькой девочке Алине, у которой отец уехал во Францию. "Все могло сложиться по-другому, если бы у меня был папа"... - думала Алина. Хоть у нее и были дедушка и мама, ей трудно было жить без отца. Но, в конце концов, у матери появился мужчина. Он заменил Алине отца. У этого мужчины был сын. Поэтому у девочки появился брат. Не родной конечно, но все-таки брат.
У Алины не было бабушки. Но дедушка говорил, что ее бабушка была прекрасной женщиной. Она говорила, что у каждого есть свой внутренний стержень. Внутренний стержень – начало чего-либо.
Первая учительница самая лучшая. Это закон и нельзя его нарушать. Но чтобы она была лучшая, она должна разбираться в стержнях. Вот бабушка и искала, кто разбирается.
Алине с первой учительницей не повезло. Учительница была молодая. Но она сразу не понравилась Алине. Алина любила фантазировать. А кто не любит? Как-то задали им нарисовать матрёшку. Одну. А Алина нарисовала три. Чтобы матрёшке не было скучно. А ее за это отругали.
Алину перевели в другой класс. Учительницу звали Маргарита Семеновна. Но все ее называли Марсем. Она разбиралась в стержнях. Она даже устроила путешествие в Пасть Дракона. Ребятам надо было победить злого Черного Дрэгона.
Марсем рассказывала о том, что у каждого есть свой ангел-хранитель. Он защищает и помогает людям. И когда человек совершает какой-нибудь хороший поступок, ангел улетает помогать другим людям. Предотвращать катастрофы. А когда человек делает что0то плохое, ангелу приходится находиться рядом с этим человеком, а не спасать жизни.
Как-то в классе Марсем появился новый ученик. Кравчик. Он был приемышом. Его отобрали от родителей еще в младенчестве. Впрочем, малыша сразу забрали. Но в классе, Кравчик всех обижал. Особенно девочек. Но справедливая Марсем во всем разобралась.
Марсем восхищается Корчаком. Он был педагогом. Он даже погиб вместе с детьми, хотя ему разрешили уйти. Он написал книгу «Король Матиуш Первый». Она о мальчике, которому после смерти отца-короля пришлось заняться управлением королевства.
Книга написана от лица ученицы младших классов Алины. Она рассказывает о событиях, происходящих с ней, о ее взаимоотношениях с родными, с одноклассниками, делится своими мыслями и переживаниями, а так же описывает взаимоотношения с классом своей Первой Учительницы, Марсём, т.е. Маргариты Семеновны. На протяжении всей книги в повествование вклиниваются отрывки из ее дневника. Оттуда мы узнаем ее потаенные мысли и рассуждения: о педагогике, о любви к детям, о том, как сделать детей лучше и добрее. Иногда Марсем ведет себя не как педагог: «Убила бы" - пишет однажды Марсем после очередной выходки своих подопечных. Но это еще раз подтверждает, насколько неоднозначен труд педагога и что любовь к детям - это не безусловная ценность, которой должен руководствоваться учитель.
Эта книга предназначена для детей. Но и взрослым ее нужно обязательно прочитать. Она так хорошо написана, что когда ее читаешь, такое чувство что смотришь фильм. Такое незабываемое чувство, когда читаешь эту книгу. Это чувство невозможно передать. Надеюсь, что после чтения этой книжки, ангелы будут улетать на помощь чаще.
Острирова Софья 5 "А" класс.
Марина Аромштам
Когда отдыхают ангелы
Средневековые богословы всерьез обсуждали, сколько ангелов может поместиться на кончике иглы, но так и не пришли к единому решению. Про ангелов до сих пор ничего толком не известно.
Говорят, они умеют летать. И у них, наверное, есть крылья. Но есть ли у ангелов ноги? Можно ли сказать: «Ангелы сбились с ног»? Или надо говоришь: «Ангелы сбились с крыльев»?
Часть первая
Все могло сложиться по-другому, если бы у меня был папа. Тогда мама могла бы с ним посоветоваться. Посоветовалась и не отдала бы меня учиться к Татьяне Владимировне. Татьяна Владимировна не сказала бы: «Встать! Руки за голову!» Дедушка не пришел бы в ужас и не стал бы настаивать на моем переводе в другую школу. И я не попала бы в класс к Марсём. Это Марсём рассказала нам об ангелах - о том, что они должны отдыхать. С тех пор прошло много лет. Но когда со мной что- нибудь случается - плохое или хорошее, - я об этом вспоминаю.
А если бы у меня был папа, я никогда бы об ангелах не узнала. Поэтому неизвестно, хорошо это или плохо, что его тогда не было.
Конечно, я знала: так не бывает, чтобы папы вообще не существовало. Где-нибудь - во времени или в пространстве - он обязательно есть. Должен быть. Хотя бы на Луне. Мой папа, например, жил в далекой, прекрасной Франции, на родине шампанского, великих революций и гениальных художников. Это немного ближе, чем на Луне. Но, с точки зрения практической жизни, родина художников от Луны ничем не отличается. Поэтому Наташка и пыталась меня убедить, что всякие там папы - просто рудименты и атавизмы.
Слова «рудименты и атавизмы» Наташка произносила громко и отчетливо и не уставала объяснять их значение. Рудименты и атавизмы - это органы. Они требовались человеку, когда он был животным. А потом, в ходе эволюции, человек этими органами пользоваться перестал, и они за ненадобностью стали исчезать. Не сразу, конечно, а постепенно. Сначала ненужные органы становились очень маленькими, а потом и вовсе рассасывались. Чтобы ненужные органы исчезли, должно пройти много времени - иногда миллион лет. Но некоторым органам этого мало. Вот хвост у людей рассосался, и от него осталось две-три косточки - не больше. Это почти незаметно. А аппендикс и гланды не рассосались. Пользы от них никакой, зато неприятностей они доставляют порядочно. Поэтому их вырезают. Не всем, конечно: это же больно. Но жить без аппендикса и гланд можно. Даже очень хорошо без них жить, потому что они - рудименты и атавизмы.
Наташка с жестким удовольствием заносила в этот ряд еще и пап, хотя, на мой взгляд, их нельзя было без оговорок приравнивать к аппендиксу. Но она изо всех сил пыталась донести до моего сознания суть последних научных достижений: дети появляются на свет вовсе не по причине наличия папы, а из-за того, что сперматозоид сливается с яйцеклеткой. Раньше, может быть, папа и был необходим. Но только в те времена, когда люди были совсем дикими. А теперь все изменилось. Не понимают таких простых вещей только хулиганы и какие-нибудь отсталые люди, которые и зубы-то чистят пальцем. Из рассказов Наташки получалось, будто яйцеклетки и сперматозоиды - автономные существа, перемещающиеся в пространстве загадочным образом. Наташка не опускалась до уточнения мелких деталей и в подтверждение своих слов ссылалась на авторитетный источник - детскую энциклопедию под названием «Откуда я появился?». Она открывала ее то на одной, то на другой странице и с видом человека, собаку съевшего в вопросах размножения, тыкала пальцем в рисунки. На одной картинке был нарисован большой ромбик с желтым шариком и белыми мешочками внутри, а вокруг - кружочки с хвостиками, похожие на головастиков. Под картинкой было написано: «Сперматозоиды вокруг яйцеклетки». На другой картинке один головастик прорывал контур ромбика, так что снаружи болтался только его хвостик. А на третьей вместо одного ромбика были нарисованы два, плотно прижатых друг к другу, и стояла подпись: «Клетка начинает делиться».
«Ну что? Видишь?» - торжествовала Наташка. По ее словам получалось, что главное - вовремя отловить этих головастиков и поместить в надежное место, в пробирку. А потом можно распоряжаться ими по своему усмотрению. И не нужно никаких пап. Никаких дурацких свадеб, которые пожирают огромные деньги, никакой стирки вонючих носков, всех этих ужасных и унизительных усилий, которые все равно кончаются разводом. А что такое развод для ребенка? Это как рана. Будто тебе вдруг взяли да что-нибудь отрезали. Пусть даже и какой-нибудь рудимент.
Тут я ничего не могла возразить. Наташке было виднее: ее родители в это время разводились. В результате она совсем перестала делать уроки и испытывала терпение Марсём, сочиняя истории про кота, писающего на тетрадки, про свое активное участие в дорожных происшествиях и про страшную занятость по выходным в связи с поездками к таинственной тете - источнику знаний про рудименты и атавизмы. На самом деле она часами сидела на диване, разглядывала энциклопедию и строила планы по поводу выведения собственных детей в пробирках с помощью последних достижений научного прогресса. Она хотела двух девочек и одного мальчика.
Желая обрести во мне единомышленника, Наташка прибегала еще к Одному аргументу: клеточный подход к проблеме избавлял от риска влюбиться без взаимности. Благодаря автономному существованию сперматозоидов и яйцеклеток, отсутствие взаимности никак не отражалось на возможности завести детей и жить счастливой семейной жизнью. Не то чтобы подобная перспектива очень меня радовала, но я тогда была влюблена в Егора и нуждалась в каком-нибудь утешении.
Правда, утешение это было слабым. Другое дело, если бы у меня был папа (пусть даже это и рудимент!), с которым я могла бы ходить за руку - туда, где делаются настоящие мужские дела. И там мы бы случайно встретили Егора с его папой, и наши папы подружились бы. Они бы по-мужски жали друг другу руки и что-нибудь делали вместе. А мы бы с Егором им помогали. И тоже сильно подружились. Стали бы как брат и сестра. И тогда Егор часто приходил бы ко мне в гости, и танцевал бы со мной на уроках хореографии. Он был бы всегда рядом. Почти всегда. А случись что-нибудь, он бы меня защитил. Или спас. Ведь он такой умный, такой сильный и хороший! И все девчонки умерли бы от зависти. А я бы не загордилась, нет. Ну, да! Вот я, а вот Егор. И мы всегда вместе. Что в этом такого особенного?
Но у меня не было папы, который мог обеспечить мне такую счастливую жизнь. Он жил на родине шампанского, во Франции. А это почти как на Луне. Иногда, мечтая о дружбе с Егором, я представляла, как папа в выходной день сидит в ресторане на самом высоком этаже Эйфелевой башни, с бокалом этого самого шампанского, а перед ним, как на ладони, весь город. И он Думает: «Как там моя девочка, моя дочь? Надо бы пригласить ее в гости, вместе с другом Егором, - показать им Париж с высоты птичьего
Марина Аромштам
Когда отдыхают ангелы
Средневековые богословы всерьез обсуждали, сколько ангелов может поместиться на кончике иглы, но так и не пришли к единому решению. Про ангелов до сих пор ничего толком не известно.
Говорят, они умеют летать. И у них, наверное, есть крылья. Но есть ли у ангелов ноги? Можно ли сказать: «Ангелы сбились с ног»? Или надо говоришь: «Ангелы сбились с крыльев»?
Часть первая
Все могло сложиться по-другому, если бы у меня был папа. Тогда мама могла бы с ним посоветоваться. Посоветовалась и не отдала бы меня учиться к Татьяне Владимировне. Татьяна Владимировна не сказала бы: «Встать! Руки за голову!» Дедушка не пришел бы в ужас и не стал бы настаивать на моем переводе в другую школу. И я не попала бы в класс к Марсём. Это Марсём рассказала нам об ангелах - о том, что они должны отдыхать. С тех пор прошло много лет. Но когда со мной что-нибудь случается - плохое или хорошее, - я об этом вспоминаю.
А если бы у меня был папа, я никогда бы об ангелах не узнала. Поэтому неизвестно, хорошо это или плохо, что его тогда не было.
Конечно, я знала: так не бывает, чтобы папы вообще не существовало. Где-нибудь - во времени или в пространстве - он обязательно есть. Должен быть. Хотя бы на Луне. Мой папа, например, жил в далекой, прекрасной Франции, на родине шампанского, великих революций и гениальных художников. Это немного ближе, чем на Луне. Но, с точки зрения практической жизни, родина художников от Луны ничем не отличается. Поэтому Наташка и пыталась меня убедить, что всякие там папы - просто рудименты и атавизмы.
Слова «рудименты и атавизмы» Наташка произносила громко и отчетливо и не уставала объяснять их значение. Рудименты и атавизмы - это органы. Они требовались человеку, когда он был животным. А потом, в ходе эволюции, человек этими органами пользоваться перестал, и они за ненадобностью стали исчезать. Не сразу, конечно, а постепенно. Сначала ненужные органы становились очень маленькими, а потом и вовсе рассасывались. Чтобы ненужные органы исчезли, должно пройти много времени - иногда миллион лет. Но некоторым органам этого мало. Вот хвост у людей рассосался, и от него осталось две-три косточки - не больше. Это почти незаметно. А аппендикс и гланды не рассосались. Пользы от них никакой, зато неприятностей они доставляют порядочно. Поэтому их вырезают. Не всем, конечно: это же больно. Но жить без аппендикса и гланд можно. Даже очень хорошо без них жить, потому что они - рудименты и атавизмы.
Наташка с жестким удовольствием заносила в этот ряд еще и пап, хотя, на мой взгляд, их нельзя было без оговорок приравнивать к аппендиксу. Но она изо всех сил пыталась донести до моего сознания суть последних научных достижений: дети появляются на свет вовсе не по причине наличия папы, а из-за того, что сперматозоид сливается с яйцеклеткой. Раньше, может быть, папа и был необходим. Но только в те времена, когда люди были совсем дикими. А теперь все изменилось. Не понимают таких простых вещей только хулиганы и какие-нибудь отсталые люди, которые и зубы-то чистят пальцем. Из рассказов Наташки получалось, будто яйцеклетки и сперматозоиды - автономные существа, перемещающиеся в пространстве загадочным образом. Наташка не опускалась до уточнения мелких деталей и в подтверждение своих слов ссылалась на авторитетный источник - детскую энциклопедию под названием «Откуда я появился?». Она открывала ее то на одной, то на другой странице и с видом человека, собаку съевшего в вопросах размножения, тыкала пальцем в рисунки. На одной картинке был нарисован большой ромбик с желтым шариком и белыми мешочками внутри, а вокруг - кружочки с хвостиками, похожие на головастиков. Под картинкой было написано: «Сперматозоиды вокруг яйцеклетки». На другой картинке один головастик прорывал контур ромбика, так что снаружи болтался только его хвостик. А на третьей вместо одного ромбика были нарисованы два, плотно прижатых друг к другу, и стояла подпись: «Клетка начинает делиться».
«Ну что? Видишь?» - торжествовала Наташка. По ее словам получалось, что главное - вовремя отловить этих головастиков и поместить в надежное место, в пробирку. А потом можно распоряжаться ими по своему усмотрению. И не нужно никаких пап. Никаких дурацких свадеб, которые пожирают огромные деньги, никакой стирки вонючих носков, всех этих ужасных и унизительных усилий, которые все равно кончаются разводом. А что такое развод для ребенка? Это как рана. Будто тебе вдруг взяли да что-нибудь отрезали. Пусть даже и какой-нибудь рудимент.
Тут я ничего не могла возразить. Наташке было виднее: ее родители в это время разводились. В результате она совсем перестала делать уроки и испытывала терпение Марсём, сочиняя истории про кота, писающего на тетрадки, про свое активное участие в дорожных происшествиях и про страшную занятость по выходным в связи с поездками к таинственной тете - источнику знаний про рудименты и атавизмы. На самом деле она часами сидела на диване, разглядывала энциклопедию и строила планы по поводу выведения собственных детей в пробирках с помощью последних достижений научного прогресса. Она хотела двух девочек и одного мальчика.
Желая обрести во мне единомышленника, Наташка прибегала еще к Одному аргументу: клеточный подход к проблеме избавлял от риска влюбиться без взаимности. Благодаря автономному существованию сперматозоидов и яйцеклеток, отсутствие взаимности никак не отражалось на возможности завести детей и жить счастливой семейной жизнью. Не то чтобы подобная перспектива очень меня радовала, но я тогда была влюблена в Егора и нуждалась в каком-нибудь утешении.
Правда, утешение это было слабым. Другое дело, если бы у меня был папа (пусть даже это и рудимент!), с которым я могла бы ходить за руку - туда, где делаются настоящие мужские дела. И там мы бы случайно встретили Егора с его папой, и наши папы подружились бы. Они бы по-мужски жали друг другу руки и что-нибудь делали вместе. А мы бы с Егором им помогали. И тоже сильно подружились. Стали бы как брат и сестра. И тогда Егор часто приходил бы ко мне в гости, и танцевал бы со мной на уроках хореографии. Он был бы всегда рядом. Почти всегда. А случись что-нибудь, он бы меня защитил. Или спас. Ведь он такой умный, такой сильный и хороший! И все девчонки умерли бы от зависти. А я бы не загордилась, нет. Ну, да! Вот я, а вот Егор. И мы всегда вместе. Что в этом такого особенного?
Но у меня не было папы, который мог обеспечить мне такую счастливую жизнь. Он жил на родине шампанского, во Франции. А это почти как на Луне. Иногда, мечтая о дружбе с Егором, я представляла, как папа в выходной день сидит в ресторане на самом высоком этаже Эйфелевой башни, с бокалом этого самого шампанского, а перед ним, как на ладони, весь город. И он Думает: «Как там моя девочка, моя дочь? Надо бы пригласить ее в гости, вместе с другом Егором, - показать им Париж с высоты птичьего полета».