Описание полотна

На картине изображена полулежащая обнажённая женщина. Правой рукой она опирается на пышные белые подушки, верхняя часть тела слегка приподнята. Её левая рука покоится на бедре, прикрывая лоно. Лицо и тело модели обращены к зрителю.

На её белоснежное ложе наброшено кремовое покрывало, богато украшенное по кромке цветочным узором. Кончик покрывала девушка придерживает рукой. Зрителю видна и тёмно-красная обивка кровати. Девушка полностью обнажена, на ней лишь несколько украшений: её убранные назад рыжие волосы украшает крупная розовая орхидея , на шее у нее завязанная бантиком чёрная бархотка с жемчужиной . В пандан к жемчужине подобраны серьги , а на правой руке модели - широкий золотой браслет с подвеской. Ноги девушки украшают изящные туфли-панталеты.

Второй персонаж на полотне Мане - темнокожая служанка . В руках она держит роскошный букет в белой бумаге. Негритянка одета в розовое платье, ярко контрастирующее с её кожей, а её голова почти теряется среди чёрных тонов фона. В изножье кровати устроился чёрный котёнок, служа важной композиционной точкой в правой части картины.

Иконография

Предшественницы

«Олимпия» явилась одной из самых знаменитых ню XIX в. Однако у Олимпии есть много предшествовавших ей известных образцов: изображение лежащей обнажённой женщины имеет в истории искусства давние традиции. Прямыми предшественницами «Олимпии» Мане являются «Спящая Венера » Джорджоне 1510 г. и «Венера Урбинская » Тициана 1538 г. Обнажённые женщины написаны на них практически в одинаковой позе.

«Олимпия» Мане обнаруживает большое сходство с картиной Тициана, ведь именно с неё Мане написал копию в годы ученичества. И Венера Урбинская, и Олимпия изображены в домашней обстановке; как и на картине Тициана задний план «Олимпии» Мане чётко разделён на две части вертикалью в направлении лона лежащей женщины. Обе женщины одинаково опираются на правую руку, у обеих женщин правая рука украшена браслетом, а левая - прикрывает лоно, и взгляд обеих красавиц направлен прямо на зрителя. На обеих картинах в ногах у женщин расположился котёнок или собачка и присутствует служанка. Подобную манеру цитирования с перенесением ренессансного мотива в современные парижские реалии Мане уже использовал при создании «Завтрака на траве ».

Прямой и открытый взгляд обнажённой Олимпии уже известен по «Махе обнажённой » Гойи , а контраст между бледной и тёмной кожей уже обыгрывался в картине «Эстер» или «Одалиска » Леона Бенувиля 1844 года, хотя на этой картине белокожая женщина одета. К 1850 году в Париже также получили широкое распространение фотографии ню лежащих женщин.

На Мане оказали влияние не только живопись и фотография, но и поэтический сборник Шарля Бодлера «Цветы зла». Первоначальный замысел картины имел отношение к метафоре поэта «женщина-кошка », проходящий через ряд его произведений, посвященных Жанне Дюваль . Эта связь чётко прослеживается в первоначальных эскизах. В готовой картине у ног женщины появляется ощетинившийся кот с таким же, как и у хозяйки, выражением глаз.

Название полотна и его подтекст

Эдуар Мане:
Портрет Захари Астрюка

Эдуар Мане: Портрет Эмиля Золя . Художник изобразил Золя на фоне стены с эскизом к «Олимпии» и японской гравюрой

Одной из причин скандальности полотна послужило и его название: художник не последовал традиции оправдывать наготу женщины на картине легендарным сюжетом и не назвал свою ню «мифологическим » названием типа «Венера » или «Даная ». В живописи XIX в. появились многочисленные «Одалиски », самая известная из которых, конечно же, «Большая Одалиска » Жана Огюста Доминика Энгра , однако Мане пренебрёг и этим вариантом.

Наоборот, стиль немногочисленных ювелирных украшений и фасон туфель девушки указывают на то, что Олимпия живёт в современное время, а не в какой-либо абстрактной Аттике или Османской империи .

Необычно и само имя, которое дал девушке Мане. За полтора десятка лет до этого, в 1848 г. Александра Дюма публикует свой прославленный роман «Дама с камелиями », в котором имя Олимпия носит главная антагонистка и коллега героини романа. Мало того, это имя было нарицательным: так часто называли дам полусвета . Для современников художника это имя ассоциировалось не с далёкой горой Олимп , а с .

Это подтверждает и символический язык картины:

• На тициановской картине «Венера Урбинская» женщины на заднем плане заняты подготовкой приданого , что вместе со спящей собачкой у ног Венеры должно означать домашний уют и верность . А у Мане чернокожая служанка несёт букет цветов от поклонника - цветы традиционно считаются символом дара, пожертвования. Орхидея в волосах Олимпии - афродизиак .
• Жемчужные украшения носила богиня любви Венера, украшение на шее Олимпии выглядит как лента, завязанная на упакованном подарке.
• Прогнувшийся котёнок с поднятым хвостом является классическим атрибутом в изображении ведьм, знаком плохого предзнаменования и эротических излишеств.
• Кроме того буржуа были особенно возмущены тем, что модель (голая женщина) вопреки всем нормам общественной морали не лежала, скромно потупив глазки. Олимпия предстаёт перед зрителем не дремлющей, как джорджоновская Венера, она смотрит ему прямо в глаза. Прямо в глаза проститутке обычно смотрит её клиент, в этой роли, благодаря Мане, оказывается каждый, кто смотрит на его «Олимпию».

Кому пришла идея назвать картину «Олимпией», осталось неизвестным. В г., спустя год после создания картины, появились поэма «Дочь острова » и стихи Захари Астрюка, посвящённые Олимпии. Эта поэма указана в каталоге Парижского салона в 1865 г.

Захари Астрюк написал эту поэму, вдохновлённый картиной своего друга. Однако любопытно, что на портрете кисти Мане 1866 года Захари Астрюк изображён не на фоне «Олимпии», а на фоне «Венеры Урбинской » Тициана.

Скандал

Парижский салон

Эдуар Мане:
Осмеяние Христа

Впервые представить свои работы на Парижском салоне Мане пытался в 1859 г. Однако его «Любитель абсента» к салону допущен не был. В 1861 г. на Парижском салоне благосклонность публики снискали две работы Мане - «Гитареро» и «Портрет родителей». В 1863 г. работы Мане снова не прошли отбор жюри Парижского салона и были показаны в рамках «Салона отверженных », где уже «Завтрак на траве » оказался в эпицентре крупного скандала.

Вероятно, Мане собирался показать «Олимпию» на Парижском салоне в 1864 году, но поскольку на ней была опять изображена та же обнажённая Викторина Мёран , Мане решил избежать нового скандала и предложил на Парижский салон 1864 года вместо «Олимпии» «Эпизод боя быков» и «Мёртвого Христа с ангелами », но и им было отказано в признании. Лишь в 1865 г. «Олимпия» была представлена на Парижском салоне вместе с «Осмеянием Христа».

Новая манера письма

Из-за «Олимпии» Мане разразился один из самых крупных скандалов в искусстве XIX в. Скандальным оказался как сюжет картины, так и живописная манера художника. Мане, увлекавшийся японским искусством, отказался от тщательной проработки нюансов светлого и тёмного, к которой стремились другие художники. Из-за этого современники не смогли увидеть объёмности изображённой фигуры и считали композицию картины грубой и плоской. Гюстав Курбе сравнил Олимпию с дамой пик из колоды карт , только что вышедшей из ванны. Мане обвинили в аморальности и вульгарности . Антонин Пруст позднее вспоминал, что картина уцелела лишь благодаря мерам предосторожности, принятым администрацией выставки.

Никогда и никому ещё не приходилось видеть что-либо более циничное, чем эта «Олимпия», - писал современный критик. - Это - самка гориллы , сделанная из каучука и изображённая совершенно голой, на кровати. Её руку как будто сводит непристойная судорога... Серьёзно говоря, молодым женщинам в ожидании ребенка, а также девушкам я бы советовал избегать подобных впечатлений.

Полотно, выставленное на Салоне, вызвало

Сам Курбе, увидав в Салоне 1865 года выставленную там «Олимпию», воскликнул: «Но это плоско, здесь нет никакой моделировки! Это какая-то Пиковая дама из колоды карт, отдыхающая после ванны!»

На что Мане – всегда готовый дать сдачи – ответил: «Курбе надоел нам, в конце концов, со своими моделировками! Послушать его, так идеал – это биллиардный шар» .

Гюстав Курбе был не одинок в непонимании произведений Эдуарда Мане . Интересно, как примет современная публика «Олимпию»: будет ли так же неистово возмущаться и указывать на картину зонтиками, из-за чего персоналу музея придётся повесить картину выше, чтобы посетители не испортили её? Скорее всего, нет. ГМИИ им. Пушкина представляет выставку легендарной «Олимпии» в окружении ещё нескольких образов женской красоты . В этом материале предлагается проследить судьбу основного произведения Эдуарда Мане , вошедшего в историю как «страстный полемист против буржуазной пошлости, мещанского тупоумия, обывательской лености мысли и чувства» .

Эдуард Мане зачастую известен каждому как импрессионист, но он начал писать революционные картины ещё до популяризации импрессионизма в живописи XIX века. Художник не только хотел сказать правду о своём времени, но и изменить систему салонного искусства изнутри с помощью сюжетов. К слову, его манера отличается от других импрессионистов тем, что он работает с портретами, а не с природой в разное время суток, в его манере можно проследить более крупные мазки, а цветовая гамма не избавляется полностью от тёмных тонов, как, например, у Пьера Огюста Ренуара, Клода Моне или Эдгара Дега .

Как было сказано ранее, критики и художники не жаловали стремление художника изменить салонное искусство. Тогда, в засилии мифологических сюжетов, Мане осмелился писать картины о жизни, которая его окружает: он писал своих современников, которые могли быть ничем непримечательными и не иметь высокого статуса в обществе, но быть интересными для зарисовок и картин. Самое главное – это правда, за которую в салонном искусстве его и отвергали. Конечно, у Мане были и защитники, в числе которых был Эмиль Золя и Шарль Бодлер , а Эжен Делакруа поддерживал его картины для салонов. Эмиль Золя по этому случаю заметил: «Посмотрите на живых особ, прогуливающихся по залу; взгляните на тени, бросаемые этими телами на паркет и на стены! Затем посмотрите на картины Мане , и вы убедитесь, что они дышат правдою и мощью. А теперь посмотрите на другие полотна, глупо улыбающиеся вам со стен: вы не можете прийти в себя от хохота, не правда ли?» .

Эдуард Мане обучался у Кутюра, салонного художника, но понял, что наигранные позы натурщиков на квазиисторические или мифологические сюжеты – «занятие праздное и бесполезное» . Его вдохновляло несколько основных тем: живопись итальянского Возрождения (Филиппино Липпи, Рафаэль, Джорджоне – «художники чистой и светлой гармонии» ), творчество Веласкеса зрелого периода. Также на него оказала влияние французская живопись XVIII века (Ватто, Шарден ). Он копировал «Венеру Урбинскую» Тициана , что стало отправной точкой для возникновения «Олимпии». Эдуард Мане хотел написать Венеру своего времени, то есть в какой-то мере это было ироническое переосмысление мифологии и попытка поднять современность до высоких классических образов. Но критика не жаловала такой подход на Парижском салоне 1865 года, само название отсылало к героине романа (1848) и одноимённой драмы (1852) Александра Дюма-сына «Дама с камелиями». Там Олимпия представлена как антагонистка главной героини, к тому же являющаяся публичной женщиной (её имя стало нарицательным для всех дам её профессии).

На самом же деле, художник писал Викторину Меран , которая позировала ему в разных ипостасях: она была и девочкой с «Железной дороги» и мальчиком в костюме эспада. Возвращаясь к Олимпии, надо сказать, что Эдуард Мане работал цветами, передающими оттенки тела без жёстких перепадов света и тени, без моделировки, как подметил Гюстав Курбе . Изображённая женщина сохнет после купания, что и было первым названием картины, но с течением времени за ней, как известно, закрепилось другое название.

Женские образы, которые окружают Олимпию в ГМИИ им. Пушкина – это скульптура (слепок) Афродиты древнегреческого скульптора Праксителя , «Дама за туалетом, или Форнарина» Джулио Романо , «Королева (жена короля)» Поля Гогена , который, как известно, брал в путешествие свою репродукцию «Олимпии» и создавал под её влиянием чарующие картины.

скульптура (слепок) Афродиты древнегреческого скульптора Праксителя

Бросали вызов буржуазной морали, а сам он происходил из благополучной обеспеченной семьи, и мнение отца ему было очень важно.

Он долго копировал шедевры старых мастеров в Лувре и очень желал выставляться в официальном Салоне, а его работы шокировали непривычными сюжетами и свободной живописной манерой.

Биография. Бурное начало

Родился в Париже в 1832 году. Отец - высокопоставленный чиновник Министерства юстиции, мать - дочь видного дипломата. Ему были предоставлены все возможности для получения образования и начала солидной карьеры. Но учеба в престижных пансионах и колледжах - не для него. Пятнадцатилетний Эдуард пытается поступить в мореходку, терпит неудачу и уходит в плаванье юнгой, чтобы пробоваться на следующий год. Во время плавания он много рисует, с тех пор картины Мане часто содержат морские мотивы.

Он повторно проваливает экзамены. Отец видит работы сына и смиряется с тем, что он не будет чиновником или благополучным буржуа. Эдуард становится учеником довольно известного мастера академического направления Тома Кутюра, изучает живописные классические шедевры в разных городах Европы, много времени проводит в Лувре. Но стиль первых же значительных работ Мане не похож на традиционный.

Первые выставки

Выставляться в парижском Салоне живописи - значит получить профессиональное признание. Его посещают до полумиллиона зрителей. Работы, отобранные комиссией, которую специально назначает правительство, гарантируют художнику известность, а, следовательно, заказы и доходы.

Картина Мане «Любитель абсента» (1858-59 гг.) была отвергнута жюри Салона, слишком непривычной оказалась реалистическая тема, слишком вольно художник обращался с перспективой и полутонами - священными понятиями для академической школы.

Но в 1861 году сразу две картины Мане - «Портрет родителей» и «Гитареро» выставляются в Салоне. Признание специалистов и любителей живописи было особенно важно для отца художника.

«Завтрак на траве»

Для Салона 1863 года Мане написал удивительную картину. Композиция и сюжет были навеяны ему «Судом Париса» Рафаэля и «Сельским концертом» Джорджоне. Сначала художник назвал полотно «Купание», но затем оно стало называться «Завтрак на траве». Картина Мане стала событием.

Полотно имеет довольно большие размеры, что предполагало по тем временам использование батального или многофигурного библейского сюжета. А мы видим сцену пикника двух мужчин и двух женщин, одна из которых, на заднем плане, купается в озере. Мужчины, одетые в вечерние костюмы, увлечены разговором между собой, и будто не замечают вызывающей наготы женщины рядом. Её одежда небрежно скинута на траву, тело ослепительно под ярким фронтальным светом, и никуда не деться от её вызывающего взгляда, направленного на зрителя.

Каждый зритель видел свой «Завтрак на траве». Картина Мане загадочна. Окружающий пейзаж написан без перспективы и теней, как декорации в провинциальном театре. Купальщица явно не в масштабе с окружением. Птица, замершая над сидящими, как мишень в тире, похожа на снегиря, но снегирь летом? Явно имеется какая-то история, но художник не пытается её разъяснять, оставляя зрителю домысливать своё.

Персонажи эпатажного пикника имели портретное сходство с конкретными людьми из окружения художника: его братом Густавом и шурином Фердинандом Леенхофом. Женская модель тоже имела имя - Викторина Меран, и специфическую славу, на которую намекала лягушка в левом нижнем углу картины - символ сладострастия. Скандал был грандиозным.

Салон отверженных

Жюри Салона 1863 года было строгим как никогда. Картины Мане отвергли. Из пяти тысяч представленных работ было отобрано меньше половины, и художники пожаловались самому императору. Правивший тогда Наполеон III лично осмотрел отвергнутые картины и не нашел большой разницы с принятыми. Он рекомендовал устроить альтернативную выставку. Салон отверженных посетило не меньше зрителей, чем официальный.

Картина Мане стала сенсацией. Ею восторгались, но большинство - ругали, над ней смеялись, её пародировали, не было только равнодушных. Подобное повторилось в 1865 году с другим шедевром Мане.

«Олимпия»

Опять мастер вдохновился шедевром прошлого. На этот раз это была «Венера Урбинская» Тициана. У Венеры Мане - тело Викторины Меран, далекое от античных пропорций. Именно она заставляла возмущаться посетителей Салона - верных супругов и добропорядочных аскетов. Пришлось поставить полицейского, чтобы он оберегал полотно от уколов зонтиков и плевков.

Венера стала зваться так: Олимпия. Картина Мане вызывала у современников прямые ассоциации с куртизанкой из романа Дюма «Дама с камелиями». Лишь те, кто не думал о моральных устоях, смогли сразу оценить великолепное живописное мастерство мастера, выразительность композиции, изысканную палитру.

Мане-импрессионист

Вокруг художника постепенно складывалось общество тех, кто станет олицетворением ярчайшего художественного течения в живописи - импрессионизма. Эдуард Мане - художник, картины которого не выставлялись на выставках вместе с Дега, Ренуаром, Сезанном. Он считал себя независимым от любых союзов и объединений, но дружил и вместе работал с и другими представителями стиля.

А главное, что он разделял их взгляды на живопись, когда основным для художника становится умение видеть и выражать тончайшие нюансы в природе и в человеке.

История одной картины.

Олимпия. Эдуард Мане.

В жизни, к сожалению, много вещей по тем или другим причинам приходится откладывать на потом. И вот он наступил - тот долгожданный, счастливый момент, когда время созрело для одного из прекраснейших дел. Восхитительные произведения искусства, волновавшие и возбуждавшие воображение многих и многих поколений, поселятся на этих страничках. И рядом с ними поселится частичка ушедшего навсегда в потоке бытия времени их рождения. Но ведь жизнь продолжается непрерывно, и наше время дарит нам такой неоценимый подарок, как понимание перманентности и континуальности, наполненности и глубины, неравномерности и неоднородности, многомерности и фрактальности, струнности и спиральности пространства-времени...И ощущение присутствия, каким-то необъяснимым поворотом спирали, в этом самом времени, рядом с ним, в нём...Наше время ускорилось, сжалось, уплотнилось. И для того, чтобы глубже проникнуть в суть происходящей жизни, понять её законы и стать владельцем эффективного, яркого и успешного проекта " Моя Жизнь", нужно знать законы - законы проявляющегося, воплощающегося времени, нужно научиться это делать. Научиться понимать жизнь. И воспользоваться для этого самым эффективным методом - методом погружения. Почему именно эти произведения искусства так значимы, что до сих пор существует интерес к ним? Что связано с самыми известными произведениями искусства, в чём суть? Эта серия сообщений проведет нас по пути постижения тайн жизни через живопись.

Переливающийся глубокий живой фон, яркие сияющие светотени складок тканей, выразительный задумчивый взгляд обнаженной молодой девушки...Шедевр импрессионизма - Олимпия Эдуарда Мане- перед Вами!

Эдуард Мане Edouard Mane 23.01.1832 30.04.1883 Франция

«До Мане», «после Мане» — такие выражения полны глубочайшего смысла.. Мане действительно был «отцом» современной живописи. В истории искусства удалось бы насчитать совсем немного революций, подобных той, какую совершил он. Мане стал "отцом импрессионизма", тем, от кого исходил импульс, повлекший за собой все остальное. Но почему этой фигурой стал именно Эдуард Мане? Что же все-таки послужило резким толчком к появлению нового направления в искусстве? Буржуа, завсегдатай бульвара, человек тонкого ума, денди, привыкший проводить время в кафе Тортони, приятель дам полусвета — таким был живописец, опрокинувший основы искусства своего времени. Он домогался славы и признания, славы, связанной с успехами в официальном Салоне. Считалось, что он искал скандальной известности. При жизни благодаря скандалам, сопутствующим его имени, мастера изображали его эдаким представителем богемы, жаждущим популярности самого дурного толка.Такое категоричное суждение слишком примитивно. Жизнь видимая отнюдь не является подлинной жизнью человека: она всего лишь ее часть, причем, как правило, не самая значительная. Жизнь Мане далеко не так ясна и очевидна, как о ней думали. Нервный, легковозбудимый, Мане был человеком, одержимым творчеством. «Революционер вопреки самому себе»? Он противился своей судьбе, но судьбу эту он нес в себе... Весна 1874 года. Группу молодых художников обвиняют в том, что они пишут не так, как признанные мастера, - просто для того, чтобы привлечь внимание публики. Наиболее снисходительные рассматривали их работы как насмешку, как попытку подшутить над честными людьми. Потребовались годы жесточайшей борьбы, прежде чем члены маленькой группы смогли убедить публику не только в своей искренности, но и в своем таланте. Эта группа включала: Моне, Ренуарa, Писсаро, Сислея, Дега, Сезанна и Берту Моризо. В этот период господствовало старшее поколение - Энгр, Делакруа, Коро и Курбе, а также традиции, насаждаемые официальными художественными школами. Эдуард Мане учился в Школе изящных искусств, впитывал различные течения своего времени - классицизм, романтизм, реализм. Однако, он отказался слепо руководствоваться методами прославленных мастеров. Вместо этого из уроков прошлого и настоящего он извлекал новые концепции, он увидел свет, раскаленный свет, делающий формы особенно четкими - без той приглушенности тонов, смягченности и неуловимости переходов, которые растворяют линии под небом Парижа, чистые сочетания красок, отчетливые тени, резко обозначенные "валеры", не допускающие полутонов. В 1874 году Эдуард Мане категорически отказался участвовать в Первой выставке импрессионистов. Некоторые искусствоведы видят в этом нежелание художника осложнять отношения с официальным парижским Салоном и навлекать на себя новые нападки критиков. Однако, другие исследователи творчества Мане (в частности, А. Барская) считают, что была и другая, не менее существенная причина. Среди выставленных работ находилась картина П. Сезанна «Новая Олимпия», на которой тоже была изображена обнаженная женщина: черная служанка сняла с нее последние одежды, чтобы представить ее респектабельному гостю. Эдуард Мане воспринял картину Сезанна как пасквиль на свою «Олимпию» и был глубоко задет столь откровенной интерпретацией сюжета. Он, конечно, помнил о тех вульгарных насмешках, намеках и прямых обвинениях в безнравственности, которые сыпались на него в середине 1860-х годов. Тогда, в 1864 году, жюри парижского художественного Салона отвергло почти три четверти представленных художниками произведений. И тогда Наполеон III милостиво разрешил показать их публике на «Дополнительной выставке экспонентов, признанных слишком слабыми для участия в конкурсе награжденных». Эта выставка сразу же получила название «Салон отверженных», так как на ней были представлены картины так непохожие на то, что привыкли видеть французские обыватели. Особенно потешалась публика над картиной Эдуарда Мане «Завтрак на траве», которую Наполеон III счел неприличной. А неприличие заключалось в том, что на картине рядом с одетыми мужчинами была изображена обнаженная женщина. Добропорядочных буржуа это сильно шокировало. «Завтрак на траве» сразу сделал Мане известным, о нем заговорил весь Париж, перед картиной всегда стояла толпа, единодушная в своем гневе. Но скандал с картиной нисколько не поколебал художника. Вскоре он написал «Олимпию», которая тоже стала предметом самых яростных нападок. Перед картиной толпились возмущенные зрители, назвавшие «Олимпию» «батиньольской прачкой» (мастерская Мане располагалась в парижском квартале Батиньоль), а газеты называли ее нелепой пародией на тициановскую «Венеру Урбинскую». Во все века Венера почиталась как идеал женской красоты, в Лувре и других музеях мира есть много картин с обнаженными женскими фигурами. Но Мане призывал искать красоту не только в далеком прошлом, но и в современной жизни , вот с этим-то никак и не хотели примириться просвещенные мещане. «Олимпия», лежащая на белых покрывалах обнаженная натурщица, — это не Венера прошлых веков. Это современная девушка, которую, по выражению Эмиля Золя, художник «бросил на полотно во всей ее юной... красоте». Античную красавицу Мане заменил независимой, гордой и чистой в своей безыскусственной красоте парижской натурщицей, изобразив ее в современном парижском интерьере. «Олимпия» казалась даже простолюдинкой, вторгшейся в великосветское общество, она была сегодняшней, настоящей, — может быть, одной из тех, кто рассматривал ее, стоя в выставочном зале. Лежащую в основе «Олимпии» тициановскую конструкцию Мане упрощает. Вместо интерьера за спиной женщины — почти задвинутый занавес, в просвет которого виднеются кусочек неба и спинка стула. Вместо служанок, стоящих у свадебного сундука, у Мане появляется негритянка с букетом цветов. Ее большая, массивная фигура еще больше оттеняет хрупкость обнаженной женщины. Однако еще ни одна картина не вызывала такой ненависти и насмешек, всеобщий скандал вокруг нее достиг здесь своей вершины, официальная критика называла ее «безнравственным вторжением в жизнь». От Мане отворачивались знакомые, на него ополчились все газеты... «Никогда и никому еще не приходилось видеть чего-либо более циничного, чем эта «Олимпия», «Это самка гориллы, сделанная из каучука», «Искусство, павшее столь низко, не достойно даже осуждения», — так писала парижская пресса. Спустя сто лет один французский критик засвидетельствовал, что «история искусства не помнит такого концерта проклятий, который привелось услышать бедной «Олимпии». Действительно, невозможно вообразить, каких только издевательств и оскорблений не претерпели эта девушка, эта негритянка и эта кошка. А ведь художник написал свою «Олимпию» очень деликатно, нежно и целомудренно , но взбудораженная критикой толпа подвергла ее циничному и дикому глумлению. Испуганная администрация Салона поставила у картины двух стражей, однако и этого оказалось недостаточно. Толпа, «хохоча, завывая и угрожая тростями и зонтами этой новоявленной красоте», не расходилась и перед военным караулом. В какой-то момент он даже отказался гарантировать безопасность «Олимпии», так как несколько раз солдатам приходилось обнажать оружие, чтобы защитить наготу этого худенького, прелестного тела. Сотни людей с самого утра собирались перед «Олимпией», вытягивали шеи и разглядывали ее только для того, чтобы выкрикнуть потом площадные ругательства и плюнуть на нее. «Потаскуха, возомнившая себя королевой», — так изо дня в день обзывала французская печать одно из самых нежных и целомудренных произведений живописи. И тогда картину повесили над дверью последнего зала в Салоне, на такой высоте, что она почти исчезла из глаз. Французский критик Жюль Кларети восторженно сообщал: «Бесстыжей девке, вышедшей из-под кисти Мане, определили наконец-то место, где до нее не побывала даже самая низкопробная мазня». Разгневанную толпу возмущало еще и то, что Мане не сдался. Даже из друзей немногие отважились выступить и публично защитить великого художника. Одними из этих немногих были писатель Эмиль Золя и поэт Шарль Бодлер, а художник Эдгар Дега (тоже из «Салона отверженных») сказал тогда: «Известность, которую Мане завоевал своей «Олимпией», и мужество, которое он проявил, можно сравнить только с известностью и мужеством Гарибальди». Первоначальный замысел «Олимпии» имел отношение к метафоре Ш. Бодлера «женщина-кошка», которая проходит через ряд его поэм, посвященных Жанне Дюваль. Связь с поэтическими вариациями особенно заметна в первоначальных рисунках Мане к «Олимпии», но в окончательном варианте этот мотив осложняется. У ног обнаженной «Олимпии» появляется кот с тем же горящим взглядом округленных глаз. Но он уже не ласкается к женщине, а ощетинившись смотрит в пространство картины, как бы охраняя мир своей госпожи от постороннего вторжения. После закрытия Салона «Олимпия» была обречена почти на 25-летнее заточение в художественной мастерской Мане, где ее могли видеть лишь близкие друзья художника. Ни один музей, ни одна галерея, ни один частный коллекционер не захотели ее приобрести. При жизни Мане так и не дождался признания «Олимпии». Более ста лет назад Эмиль Золя писал в газете «Эвенмен» «Судьба уготовила в Лувре место для «Олимпии» и «Завтрака на траве», но понадобилось много лет, чтобы его пророческие слова сбылись. В 1889 году готовилась грандиозная выставка, посвященная 100-летию Великой французской революции, и «Олимпия» была персонально приглашена занять почетное место среди лучших картин. Там она и пленила одного богатого американца, который пожелал приобрести картину за любые деньги. Вот тогда-то и возникла серьезная угроза, что Франция навсегда потеряет гениальный шедевр Мане. Однако тревогу по этому поводу забили только друзья покойного к этому времени Мане. Клод Моне предложил выкупить «Олимпию» у вдовы и подарить ее государству, раз уж оно само не может заплатить. Была открыта подписка, и собрали нужную сумму — 20 000 франков. Оставался «сущий пустяк» - уговорить государство, чтобы оно приняло дар. По французским законам, произведение, подаренное государству и принятое им, обязательно должно быть выставлено. На это и рассчитывали друзья художника. Но по неписаному «табелю о рангах» на Лувр Мане пока не «тянул», и пришлось удовольствоваться Люксембургским дворцом, где «Олимпия» пробыла 16 лет — одна, в сумрачном и холодном зале. Только в январе 1907 года, под покровом ночи, тихо и незаметно, ее перенесли в Лувр. А в 1947 году, когда в Париже был открыт Музей импрессионизма, «Олимпия» заняла в нем то место, на которое имела право со дня своего рождения. Теперь зрители стоят перед этим полотном благоговейно и почтительно. Источники - Надежда Ионина "100 великих картин", Анри Перрюшо " Эдуард Мане".

После неудачи в "Салоне отвергнутых", в 1863 году, "Завтрака на траве" Мане вновь встает к мольберту. С обнаженной в духе Джорджоне он промахнулся. Что ж, начнем сначала. Он не сдастся. Напишет другую обнаженную. Обнаженную, не оскорбляющую целомудрия публики. Просто обнаженную, без одетых мужчин рядом. Подумать только, ведь Кабанель своим "Рождением Венеры" снискал в Салоне - уж это точно! - небывалый успех."Распутная и сладострастная", как отзывались о Венере, но приходится признать, что это распутство и сладострастие благопристойны, поскольку критика дружно превозносит гармонию, чистоту, "хороший вкус" картины Кабанеля, а Наполеон III в конце концов покупает ее.

Поглощенный мыслями о реванше, Мане со страстью отдается той большой работе, идея которой пока расплывчата, но все глубже его возбуждает. Еще до того, как начать "Завтрак", у Мане мелькнула мысль переосмыслить в собственном стиле "Венеру Урбинскую", некогда скопированную им в галерее Уффици. В своем роде это произведение Тициана самое классическое, какое можно представить: женщина отдыхает на кровати, у ее ног дремлет, свернувшись клубком, собачонка. Мане по-своему претворит эту обнаженную.

Проходят недели, и количество рисунков, эскизов, подготовительных материалов множится. Мало-помалу и не без затруднений Мане организует картину. Сохраняя структуру "Венеры Урбинской" (не забыв и об "Обнаженной махе" Гойи), Мане располагает тоненькое смуглое тело Викторины Меран на фоне белоснежных простынь и подушек, чуть отливающих голубизною. Светлые тона выделяются на темном фоне, разграниченном, как и у Тициана, по вертикали. Чтобы оживить композицию, придать ей необходимую рельефность, Мане поместит в правой части картины второстепенную фигуру: служанку, подносящую "Венере" букет цветов, - букет даст возможность сделать несколько многоцветных мазков. С точки зрения пластики было бы, разумеется, нежелательно, чтобы эта фигура концентрировала на себе слишком много света: в таком случае она нарушила бы равновесие картины, рассеяла бы внимание - ему же, напротив, надлежит сосредоточиться на обнаженном теле. И Мане решает - не Бодлер ли натолкнул его на такую мысль? - изобразить служанку чернокожей. Дерзко? А вот и нет! Хотя отношения с африканским миром в те годы нельзя назвать слишком тесными, но тем не менее можно вспомнить несколько примеров: уже в 1842 году некий Жалабер изобразил в своей картине "Одалиска" цветную служанку. Что же касается собачонки из "Венеры Урбинской", то Мане в поисках подобного же пластического мотива после долгих колебаний останавливается на черном коте - это его самое любимое животное. Бодлера - тоже.

Период первоначальных поисков миновал, и композиция возникает вдруг с необыкновенной легкостью. Картина выстраивается вся целиком, как по волшебству. Мане лихорадочно гонит работу. Едва распределив элементы картины в подготовительной акварели, сразу же приступает к созданию самого полотна. Охваченный возбуждением, которое сообщают своим творцам великие произведения, когда они рождаются самопроизвольно, как если бы уже существовали, Мане, увлекаемый таким порывом, работает, не давая себе ни малейшей передышки, и через несколько дней заканчивает холст.

Он выходит из этой работы изнуренным, но ликующим. Никогда еще он не был уверен, что достиг столь высокого результата. "Венера" - его шедевр. Источник ее - картина Тициана; что из того! Она создана им, принадлежит ему целиком, она преображена свойственной только ему одному силой пластического видения. Он играючи использовал здесь - и как великолепна эта игра! - самые живые возможности своей техники. Это живопись в высшем смысле: она выразительна по своему лаконизму, линейно-четкие формы выделены тонким разграничивающим их контуром. Свет и тени вступают в неистовый диалог черного и белого, образуя утонченные вариации: резкое сочетается с изысканным, терпкое - с нежным. Превосходная техника, где пылкость художника дополняет строгость мастерства, где взволнованность исполнения и сдержанность живописных средств рождают нерасторжимый аккорд.

Бодлер целиком разделяет мнение Мане об исключительных достоинствах работы: лучшей картины в Салоне 1864 года не будет.

Мане качает головой. Чем больше он смотрит на полотно, тем сильнее убеждается, что исправлять здесь нечего. Но по мере того как уходит возникшее в процессе творчества возбуждение, в душе Мане поселяется страх: неясный поначалу, он затем все сильнее овладевает художником. Ему вновь слышатся вопли публики в "Салоне отвергнутых". А вдруг это полотно вызовет такой же скандал, какой сопутствовал "Завтраку"?

Он пытается успокоить себя. Сбитый с толку, охваченный неуверенностью, внимательно изучает рожденное собственной кистью творение. Этим нервным телом, этими тонкими губами, этой шейкой, украшенной черной бархоткой, этой рукой с браслетом, этими ножками, обутыми в домашние туфельки, Викторина, бесспорно, обладает. Он не лгал. Он был правдив. И все-таки его терзает тревога. "Я сделал то, что видел", - говорит себе Мане. Да, но он как бы очистил Викторину от всего эфемерного, случайного. Его "Венера" не имеет отношения ни к конкретному времени, ни к определенному месту. Она больше чем реальность, она сама истина. Истина и поэзия. Неподвижная жрица неведомого культа, она покоится перед Мане на ложе и - богиня или куртизанка? - созерцает его в своей порочной наивности и притягательной бесстрастности.

Мане страшно. От его полотна, как от неотвязного сновидения, исходит какое-то странное молчание. Он чувствует на себе взор этого далекого от мира существа, такого ирреального и вместе с тем такого завораживающе ощутимого; никогда еще правда женщины не была сведена в живописи к такой наготе. Мане страшно. До него уже доносятся хохот и проклятья толпы. Он боится этого совершенного полотна. Он боится самого себя, боится своего искусства, которое выше его.

Решение приходит неожиданно. Вопреки просьбам Бодлера он не пошлет "Венеру" в Салон. Он снимает холст с мольберта и убирает его подальше, в угол мастерской, где месяцами, во тьме, никому не ведомая, прячется таинственно-трепетная незнакомка, излучающая свет весны нового искусства.

Мане не желает скандала. Он не желает уготованной ему судьбы.

И все-таки через год друзья убеждают Мане послать "Венеру" в Салон 1865 года. В конце концов Мане дал себя убедить. Закари Астрюк уже окрестил "Венеру": ее будут называть теперь "Олимпией". Велика важность - какое название! Все эти "литературные" стороны живописи Мане абсолютно безразличны. Астрюк легко сочиняет стихи - поговаривают, что он даже и думает александрийскими стихами, - и вскоре пишет в честь "Олимпии" длинную поэму "Дочь острова", первая строфа которой (а всего их в поэме десять) будет помещена под названием картины:

Лишь успеет Олимпия ото сна пробудиться,
Черный вестник с охапкой весны перед ней;
То посланец раба, что не может забыться,
Ночь любви обращая цветением дней:
Величавая дева, в ком пламя страстей...

Вместе с "Олимпией" Мане посылает в Салон картину "Поругание Христа".

Жюри ведет себя в этом году еще милосерднее, чем в предыдущем. Увидев картины Мане и особенно "Олимпию", члены жюри должны признать, что перед ними "гнусные выверты". Поначалу они отстранили две работы, потом передумали. Поскольку некоторые горячие головы упрекают жюри в излишней строгости, что ж, в таком случае жюри еще разок прольет свет - "пример необходимый!" - на то, что в былые, разумные времена так и оставалось бы во мраке неизвестности. Пусть публика еще раз судит сама и пусть скажет, справедливо или нет учрежден академический трибунал, чтобы отклонять подобные непристойности.

Первого мая, в момент торжественного открытия Салона, Мане может полагать - правда, на очень короткий момент, - что выиграл партию. Его поздравляют с экспонированными работами. Какие великолепные марины! Как правильно поступил он, отправившись писать устье Сены! Марины? Мане вздрагивает. Не принимают же "Олимпию" за пейзаж Онфлера! Он входит в зал под буквой "М", где ему показывают на две картины, подписанные именем неизвестного дебютанта, Клода Моне. Автора "Олимпии" душит негодование. Что это еще за мистификация? "Откуда взялась эта скотина? Украсть мое имя, чтобы сорвать аплодисменты, в то время как в меня шввыряют гнилыми яблоками". "В меня швыряют гнилыми яблоками" - это еще слабо сказано. В сравнении с тем невероятным взрывом, который производит "Олимпия", "Завтрак" вызвал просто легкое недовольство. Олимпия! Где это художник раздобыл такую Олимпию? Предубеждения против Мане настолько сильны, что необычное имя, ничем не напоминающее Олимпию, немедленно рождает подозрительные перешептывания и таким образом сбивает зрителей с толку. Согласившись на название и туманные александрийские стихи, сочиненные Закари Астрюком, Мане не подумал, что к его живописи - а "Венера" - это живопись в полном смысле слова - вся эта литературщина не имеет никакого отношения. Впрочем, все, что исходит от Мане, никого уже не удивляет - публика готова напридумывать бог весть что. Олимпия - но позвольте! А что, если автор имел наглость представить в своей картине - ее реализм просто бессовестно глумится над идеальными образами академических художников - "бесстыдную куртизанку", одноименный персонаж "Дамы с камелиями" Александра Дюма-сына? "Величавая дева"! Нечего сказать! Хороша величавость! Впрочем, этого и следовало ожидать: ударившись в порнографию, скандальный мазилка не побоялся швырнуть вызов общественному мнению. Профанируя священную мифологию, осквернив ту высшую форму искусства, какой является изображение женской наготы, он написал проститутку, девчонку, едва достигшую половой зрелости, "ни то ни се", создал сладострастный образ, вполне достойный "Цветов зла" своего сатанинского приятеля".

Пресса немедленно начинает вторить зрителям. Пора наконец покончить с этим субъектом. "Что это за одалиска с желтым животом, жалкая натурщица, подобранная бог знает где?" - восклицает на страницах "L"Artiste" Жюль Кларети. Повсюду говорят только о Мане и его "Венере с котом", напоминающей "самку гориллы"; она могла бы послужить вывеской для балагана, где показывают "бородатую женщину".

Мане не может больше выносить это. Единодушное осуждение полностью его деморализует. Странные поползновения, в которых его обвиняют, ошеломляют художника. Подавленный, он допрашивает себя, он во всем сомневается, он испытывает отвращение ко всему, ничего не понимая в окружающем его сейчас кошмаре. Может ли он считать себя одного правым вопреки всем? Он жалуется Бодлеру: "Как бы я хотел, чтобы Вы были здесь, - пишет он. - Ругательства сыплются на меня градом, еще никогда на мою долю не выпадало такого праздника... От этих криков можно оглохнуть, но очевидно одно - кто-то здесь ошибается".

Бодлер, все сильнее погружающийся в Брюсселе в "сонное оцепенение", нетерпеливо читает письмо друга. Стоит ли позволять критикам так "оглушать" себя! Ах! До чего же Мане-человек не соответствует своему творчеству! Обладать гениальными способностями и не иметь характера, этим способностям соответствующего, быть совсем неподготовленным к жизненным перипетиям, неизбежным для тех, кому уготована честь стать славой этого мира! Бедняга Мане! Ему никогда не удается до конца побороть слабые стороны своего темперамента, но "темперамент у него есть - и это самое главное". Его талант "выстоит".

Бодлер усмехается. "Меня поражает еще и радость всех этих дураков, считающих его погибшим". Отвечая Мане 11 мая, поэт пылко выговаривает ему: "Итак, я снова считаю необходимым поговорить с вами - о вас. Необходимо показать вам, чего вы стоите. То, чего вы требуете, - просто глупо. Над вами смеются, насмешки раздражают вас, к вам несправедливы и т.д. и т.п. Вы думаете, что вы - первый человек, попавший в такое положение? Вы что, талантливее Шатобриана или Вагнера? А ведь над ними издевались ничуть не меньше. Но они от этого не умерли. И чтобы не пробуждать в вас чрезмерной гордости, я скажу, что оба эти человека - каждый в своем роде - были примерами для подражания, да еще в плодоносную эпоху, тогда как вы, - только первый посреди упадка искусства нашего времени. надеюсь, вы не будете в претензии за бесцеремонность, с которой я вам все это излагаю. Вам хорошо известна моя дружеская к вам привязанность".

Мане трудно было бы рассердиться на это "грозное и доброе письмо" Бодлера, как называет его художник, письмо, о котором он будет помнить всегда. Суровость этих строк стала для него бальзамом в ту тяжкую пору мая и июня 1865 года, когда каждый новый день усугублял его раздражение и смятенность.

Уже после смерти Мане, в 1889 году, Клод Моне открыл общественную подписку, он собирался на собранные деньги приобрести у мадам Мане "Олимпию", а затем предложить ее государству, чтобы картина когда-нибудь попала в Лувр. "Мне рассказали, - писала Берта Моризо Клоду Моне, - что некто, чье имя мне неизвестно, отправился к Кампфену (директору департамента изящных искусств), дабы прощупать его настроение, что Кампфен пришел в ярость, словно "взбесившийся баран", и заверил, что, пока он занимает эту должность, Мане в Лувре не бывать; тут его собеседник пеоднялся со словами: "Что же, тогда придется прежде заняться вашим уходом, а после мы откроем дорогу Мане".

Несмотря на некоторые, порой неожиданные противодействия, Клод Моне не сложил оружия. Он надеялся собрать по подписке 20 тысяч франков; с разницей в несколько сотен он довольно быстро достиг запланированной суммы. В феврале 1890 года Клод Моне вступил в переговоры с представителями администрации; переговоры длились несколько месяцев - представители государства как будто не прочь были принять "Олимпию", не давая при этом твердых обязательств относительно Лувра. В конце концов Моне договорился. В ноябре 1890 года "Олимпия" поступила в Люксембургский музей в ожидании возможного, но не решенного окончательно помещения в Лувр. Спустя семнадцать лет, в феврале 1907 года, по твердому распоряжению Клемансо, друга Моне, а в то время премьер-министра, "Олимпия" наконец вошла в коллекцию Лувра.

По материалам книги А.Перрюшо "Эдуард Мане"./ Пер. с фр., послесл. М.Прокофьевой. - М.: ТЕРРА - Книжный клуб. 2000. - 400 с., 16 с. ил.