Февраль 10, 2016
Сценарий по повести Александра Грина
«Алые паруса»
Составитель: учитель высшей категории Е.Н.Кинаст
Закрытый занавес. На нем изображение корабля с алыми парусами.
Вступлением звучит музыка, напоминающая шум моря.
Занавес открывается. В левом углу сцены столик со свечой в « старинном » подсвечнике, кресло с наброшенным пледом. На столике толстая книга, в которой вместо закладки цветущая ветка. Бесшумно, приложив палец к губам (как бы призывая зрителей затихнуть и прислушаться), входит автор. Он садится в кресло и начинает …
А в т о р Сейчас я расскажу вам историю романтической любви Ассоль и Грэя.
Это – история жизни девочки Ассоль, в младенчестве потерявшей мать. Отец-моряк хорошо воспитал Ассоль, не мешая ей мечтать, верить в чудеса. Однажды девочка встретила в лесу старика-собирателя сказок Эгля, то ли в шутку, то ли всерьёз сказавшего ей о том, что когда она вырастет, за ней приедет принц на корабле с алыми парусами.
Э г л ь Громада алых парусов белого корабля двинется, рассекая волны, прямо к тебе. (включить видео №1) Тихо будет плыть этот чудесный корабль, на берегу много соберется народу. Корабль подойдет величественно к самому берегу под звуки прекрасной музыки; нарядная, в коврах, в золоте и цветах, поплывет от него быстрая лодка. – «Зачем вы приехали? Кого вы ищете?» – спросят люди на берегу. Тогда ты увидишь храброго красивого принца; он будет стоять и протягивать к тебе руки. – «Здравствуй, Ассоль! – скажет он.- Я увидел тебя во сне и приехал, чтобы увезти тебя навсегда. Ты будешь жить в блистательной стране, где всходит солнце и где звезды спустятся с неба, чтобы поздравить тебя с приездом.
А с с о л ь Ассоль поверила и стала ждать… Не раз, волнуясь и робея я уходила на морской берег, где, выждав рассвет, совершенно серьёзно высматривала корабль с Алыми Парусами. Эти минуты были для меня счастьем; Вам трудно уйти в сказку, мне было бы не менее трудно выйти из её власти и обаяния.
А в т о р Однажды эту историю Ассоль поведала нищему, он в свою очередь рассказал её в трактире. С тех пор жители стали посмеиваться над ней.
Шли годы Ассоль повзрослела. Однажды рано утром к берегу, где жила Ассоль, причалил корабль. Его хозяином и капитаном был Артур Грей – благородный и мужественный молодой человек.
Вместе со своим другом, Грей решил пройти в город. На берегу, возле большого и раскидистого дерева он увидел спящую девушку. Грэй присел на корточки, заглядывая девушке в лицо: она была прекрасна. Тогда Грей, осторожно, чтобы не разбудить её, надел ей на палец кольцо. Ассоль, продолжала находиться во власти сна. А Грей тихонько ушёл. Через время Ассоль проснулась, на ее пальце блестело лучистое кольцо Грэя.
А с с о л ь Чья это шутка? Чья шутка? – стремительно вскричала она. – Разве я сплю? Может быть, нашла и забыла? Я не могу объяснить случившееся, но странное чувство овладевает мной.
А в т о р Так, – случайно, как говорят люди, умеющие читать и писать, – Грэй и Ассоль нашли друг друга утром летнего дня, полного неизбежности. Юноша тем временем решил расспросить о ней у одного из местных жителей.
Г р э й Вы, разумеется, знаете здесь всех жителей, меня интересует имя молодой девушки в белом платье, в возрасте от семнадцати до двадцати лет. Я встретил ее неподалеку отсюда. Как ее имя?
Г о р о ж а н и н Это, должно быть, Ассоль, больше быть некому.
А в т о р Грэю рассказали о том, как лет семь назад девочка говорила на берегу моря с собирателем песен Эглем.
Теперь он действовал уже решительно и спокойно, до мелочи зная все, что предстоит на пути. Его план сложился мгновенно.
Г р э й Ассоль обязательно увидит корабль с алыми парусами.
А в т о р Грей купил 2000метров алого шёлка и через время корабль с алыми парусами вышел в море.
Г р э й Теперь, когда мои паруса рдеют и ветер хорош, я прихожу к той, которая ждет и может ждать только меня, я же не хочу никого другого, кроме нее, может быть именно потому, что благодаря ей я понял одну нехитрую истину. Она в том, чтобы делать так называемые чудеса своими руками: когда миллиардер подарит бедняку виллу, а жокей хоть раз попридержит лошадь ради другого коня, которому не везет, – тогда все поймут, как это приятно, как невыразимо чудесно. Но есть не меньшие чудеса: улыбка, веселье, прощение, и – вовремя сказанное, нужное слово. Владеть этим – значит владеть всем.
А в т о р Корабль с алыми парусами появился на горизонте, и Ассоль увидела его. Негромкая музыка лилась с белой палубы под огнём алого шёлка(видео №2).
А с с о л ь Не помня, как оставила дом, я бежала уже к морю, подхваченная неодолимым ветром события; на первом углу остановилась почти без сил; мои ноги подкашивались, дыхание срывалось и гасло, сознание держалось на волоске. Вне себя от страха потерять волю, я топнула ногой и оправилась.
Я увидела, как от корабля отделилась лодка, полная загорелых гребцов; среди них стоял тот, кого, как мне показалось теперь, я знала, смутно помнила с детства. Он смотрел на меня с улыбкой, которая грела и торопила.
Г р э й Ассоль зажмурилась; затем, быстро открыв глаза, смело улыбнулась моему сияющему лицу и, запыхавшись, сказала:
А с с о л ь Совершенно такой.
Г р э й И ты тоже. Вот, я пришел. Узнала ли ты меня?
А в т о р Все было сном, где свет и вода качались, кружась, подобно игре солнечных зайчиков на струящейся лучами стене.
Опять Ассоль закрыла глаза, боясь, что все это исчезнет, если она будет смотреть. Грэй взял ее руки. Глаза девушки, наконец, ясно раскрылись. В них было всё лучшее человека.
« Друзья! Всей душой верьте в чудеса, и они обязательно сбудутся!»
Случилось так, что за нынешний сезон мне довелось посмотреть восемь спектаклей по повести Александра Грина «Алые паруса». Происходило это само собой, в поездках по России. Коллекция пополнялась, азарт нарастал, и теперь обидно, что не все «Алые паруса» «охвачены». Количество спектаклей по инсценировкам повести или по мюзиклам разных композиторов доходит до двадцати, включая ближнее зарубежье, и это говорит о важных процессах, происходящих в таинственных театральных недрах. Казалось, что эта повесть осталась где-то в советском отрочестве и современные молодые люди вряд ли читают ее по собственной воле. (Правда, в школах она входит в летний список книг.) Но в последние годы (начиная с 2007-го) явно что-то произошло. Гриновская шхуна под названием «Секрет» поплыла по всем театральным рекам. Успех везде грандиозный! И секрет «Секрета» пока не разгадан.
В моей коллекции кораблей есть спектакли-мюзиклы с музыкой Максима Дунаевского (РАМТ, Вологодский ТЮЗ, пермский Театр-Театр, Новосибирский «Глобус»), музыкальная феерия композитора Фаустаса Латенаса (Самарский театр драмы), мюзикл Валерии Лесовской в Музыкальном театре Кузбасса. Есть «Пристань алых грез» в Иркутском театре кукол «Аистенок» и драматический спектакль «Алые паруса» в Кировском «Театре на Спасской».
Повесть Александра Грина любима в нашей стране. Но, мне кажется, в основном ее любят взрослые женщины, точнее, не ее, а свое воспоминание о времени, когда они тоже ждали. Не все, прямо скажем, дождались. Мужская половина населения больше вспоминает юную Анастасию Вертинскую в сладком до приторности фильме Александра Птушко. Это был настоящий символ мужской мечты. Кого бы из знакомых я ни спрашивала о повести Грина, все уклончиво отвечали, что когда-то читали, но она им не очень. Еще бы она им «очень»! Ведь в ней подробно рассказано, как должен потрудиться мужчина, чтобы завоевать девушку, случайно увиденную на берегу. Как много усилий и, что немаловажно, как много денег нужно потратить. Не говорю уже о том, что нужно иметь как минимум приличное плавсредство, на которое можно прикрепить искомые паруса.
В чем причина сегодняшнего успеха этой красивой сказки, написанной в голодном двадцатом году в петроградском Доме искусств? Грин тогда бедствовал, не имея никаких литературных заработков. Сын ссыльного поляка, он был призван в Красную армию на войну с белополяками (какая ухмылка судьбы!) и дезертировал оттуда. И везде таскал с собой повесть о девочке, которую поманила мечта и которую все считали сумасшедшей.
Что же такое авторы мюзиклов, пьес и инсценировок уловили в нашей жизни, которой вдруг понадобилась романтическая, странная, с оттенком мрачного фатализма проза Александра Грина? Что они высветили в ней, что добавили и от чего отказались? И чем отличаются три мюзикла друг от друга? (О музыке писать не смею, только о смыслах, хотя мне больше по душе версия Дунаевского.)
Сцена из спектакля. Театр «Глобус» (Новосибирск).
Фото В. Дмитриева
В либретто М. Бартенева и А. Усачева (музыка М. Дунаевского) нет истории Грея. Ему оставлены только пара сцен и глубокое жизненное разочарование. Грей «небрит, изрядно потрепан жизнью» и всего лишь капитан старенькой шхуны. Да и паруса приходится красить вином. Никаких двух тысяч метров алого шелка. Авторы мюзикла изо всех сил пытались уйти от истории юноши-аристократа со странными фантазиями, фамильным замком и кучей денег. А настоящий волшебный корабль с алыми парусами появляется исключительно в театральной реальности и улетает в зал. Или в вечность — как уточняют авторы либретто. Это уж в зависимости от бюджета спектакля.
И когда я слышу после спектаклей: «Грея, конечно, нет», — хочется ответить всем разочарованным женщинам: «Хотите Грея из повести Грина? Так читайте ее или смотрите старый фильм с Василием Лановым». Конечно, Грей у всех зрительниц свой, но уж точно не тот, который придуман Бартеневым и Усачевым. А правы-то они. Я знаю десятка полтора Греев разного возраста, и ни один из них на Ланового не похож. А на некоторых исполнителей этой роли — похож. Например, на интеллигентного, разочарованного в жизни, усталого капитана в исполнении Вячеслава Чуистова (Театр-Театр). Или на мужественного, явно с успехом закончившего речное училище Грея — Виктора Харжавина (Вологодский ТЮЗ).
Н. Уварова (Мэри). РАМТ.
Фото Е. Меньшовой
В мюзикле появилась линия Меннерса-младшего. И оказалась весьма современной. По крайней мере в двух спектаклях (из всех виденных мной) этот герой превратился в фигуру драматическую и явно близкую Ассоли. Его душа тоже тоскует, и он действительно любит эту странную девушку. И, может быть, достоин ее не меньше, чем Грей. И, может, она погорячилась? Такая опасная мысль закралась в голову после спектаклей РАМТа, где Меннерса-младшего сыграл Денис Баландин, и Вологодского ТЮЗа. В Вологде и старший Меннерс сыгран Владимиром Бобровым как герой неднозначный и не такой уж отвратительный. Мелькнуло подозрение, что он влюблен в Мэри или по крайней мере завидует Лонгрену. Поэтому младший Меннерс в остром темпераментном исполнении Тимура Миргалимова совершенно в духе традиции должен был влюбиться в ее дочь.
В мюзикле появился священник, не очень внятная и вполне функциональная фигура. Есть поселок Каперна, в котором происходит действие; значит, в нем должен быть и священник (это сюжетная подпорка). Благодаря сцене с ним, поколебавшимся в вере, Ассоль выглядит более сильной и цельной. Очень красиво эта сцена поставлена в Перми. Дмитрий Васев в роли священника смотрится почти так же странно и одиноко, как Ассоль. Их объединяет отчаяние.
Встреча Ассоли и Грея здесь почти случайна. Она происходит в ночном притоне, и ее могло не быть, если бы вера Ассоли не пошатнулась. Ведь она приходит в притон, чтобы заработать деньги для освобождения отца. Но один долгий взгляд Грея решает все, и она убегает. Конечно, наивно и не очень внятно, но, видимо, этот жанр требует простых решений.
В тексте и музыке очень важен образ рыбацкого поселка Каперна, угрюмого, ненавидящего все на него не похожее, зависящего от властных прихотей моря. Александр Грин, живший почти всю свою жизнь в окружении таких людей, очень хорошо знал то, о чем писал. Не впускающий никого чужого в свой «блистающий мир», он чем-то был похож на Лонгрена и его дочь. В повести образ Каперны написан с жестокой правдивостью и неприязнью. И в мюзикле эта важная для Грина тема подхвачена и заострена.
Сцена из спектакля. Театр-Театр (Пермь).
Фото А. Гущина
Четыре спектакля на музыку Дунаевского разительно отличаются друг от друга. В РАМТе (режиссер Алексей Бородин) Ассоль в исполнении Александры Розовской — это девочка-дикарка. Всклокоченная, одетая во что-то напоминающее кусок паруса, порывистая, угловатая. Она хороша в начале, где Ассоль — подросток. Но ей мало удаются драматические и лирические сцены. И она до конца так и остается пацанкой, чей странный каприз непонятно почему исполняет взрослый мужчина Грей (Александр Рагулин). В этом спектакле очень интересна Мэри в исполнении Нэлли Уваровой. Вот она действительно другой крови, в ней есть странность, которую не удалось сыграть исполнительнице Ассоли.
В пермской постановке Бориса Мильграма сначала появляется Ассоль в детстве (ее исполняют Эва Мильграм и Елизавета Фролова). И это существо из породы эльфов незаметно и очень эффектно превращается в исполнении Анны Сырчиковой (на «Золотую маску» была номинирована Ирина Максимкина, но я не видела ее) в девушку, не просто стойкую в вере, но этой верой одержимую. У Сырчиковой очень хороший вокал, который признают даже музыкальные критики, а для тугого на ухо критика драматического — это просто чудо. Но, как мне кажется, в ее Ассоли нет той воздушной легкости, которая должна в этой роли присутствовать. Уж слишком она сильна и непоколебима. В ней есть твердость упорной девушки из народа, которая всего добьется сама.
В спектакле «Глобуса» (режиссер Нина Чусова) Ассоли тоже две. Взрослая Ассоль (Мария Соболева) слишком уж обыденная. Она мила, обаятельна, но в ней нет внутреннего драматизма, и никому в голову не придет назвать ее не только сумасшедшей, но даже странной. Впрочем, Чусова, кажется, и не ставила про это.
В Вологодском ТЮЗе (постановка Бориса Гранатова) Ассоль одна. Алена Данченко сыграла сначала девчонку-подростка в тельняшке, способную и постоять за себя, а потом взрослую Ассоль. Ее героиня вроде бы и выросла, но осталась доверчивым ребенком, обмануть которого просто невозможно. Данченко хорошо поет, но поет (как и все в этом спектакле) как хорошая драматическая актриса, и это прибавляет спектаклю обаяния и теплоты. Все-таки мюзикл — это машина, это технология, а в музыкальном драматическом спектакле, не претендующем на чистоту жанра, появляется какая-то бесшабашная легкость: что не допели, то доиграли.
Не буду говорить о четырех Греях, уж очень мало места им оставлено авторами. Будь я Ассолью, уплыла бы с Греем из Вологодского ТЮЗа. Виктору Харжавину не очень идет шлягер, обнаруживающий кризис среднего возраста: «Вот и все, потонули дельфины». Во-первых, потому что он настоящий отважный капитан, причем молодой. А во-вторых, потому что он не аристократ. Ведь не приведи господи уплыть с гриновским Греем: это как же потом соответствовать его эстетическим требованиям?
Но главное, что отличает эти четыре спектакля, — это, конечно, взгляд режиссера и художника на всю эту историю, отношение к Каперне. От этого зависят и все линии в спектаклях.
В РАМТе Станислав Бенедиктов построил мир Каперны из ржавых листов железа, напоминающих борт корабля. Режиссер Алексей Бородин решительно отошел (это лишь моя догадка) от своих представлений о Грине. Мир поселка — это сегодняшний, злой, обесчеловеченный мир, в котором таким, как Лонгрен, Мэри и Ассоль, не место. Это пространство без красок, серое, черное, ржавое. С грубыми людьми и жестокими шутками. Не все зрители принимают такое решение. Все непременно хотят, чтобы на сцене было не так, как в жизни. И именно этому театру принадлежит мудрый компромисс со зрителями, замечательная находка, когда весь зал накрывает огромный алый парус.
А. Данченко (Ассоль). Вологодский ТЮЗ.
Фото из архива театра
В Вологодском ТЮЗе художник Степан Зограбян и режиссер Борис Гранатов пошли примерно по этому же пути. На сцене у них тоже своеобразный «остров погибших кораблей» (по точному замечанию критика Динары Хусаиновой). Хотя, может быть, вологжане не так агрессивно играют массовые сцены, где льется «пена да вода», как москвичи, но в Москве и реалии другие. И, пожалуй, только в вологодском спектакле такая важная, неформальная роль отведена Эглю (Александр Межов), который не просто путается у всех под ногами, но очень активно связывает нити судьбы. Его и ненавидишь за то, что он опутал девочку явной выдумкой, и постепенно прощаешь, потому что все сочиненное честно исполнил. Здесь Эгль самый главный провокатор и режиссер чужих судеб.
И только у вологжан такой Лонгрен (в исполнении Игоря Рудинского), который поет, как хороший драматический артист, создавая настоящую музыкальную миниатюру из шлягера «Я почтальон пустых бутылок», а колыбельную для Ассоли исполняет так, что каждой женщине в зале хочется немедленно приголубить его вместе с дочкой. Словом, мир Каперны у вологжан конечно неприятен, как в мюзикле и написано, но история Лонгрена и Ассоли показана так нежно, лирично, что начинаешь понимать: везде есть хорошие люди.
Уникальный случай: и пермский, и новосибирский спектакли были номинированы на «Золотую маску» музыкальным экспертным советом в жанре мюзикла в нескольких номинациях — кажется, впервые в истории фестиваля эксперты сдались и проявили мудрость, потому что захват чужой территории драматическими театрами принял характер постоянного процесса, а не одиночных вылазок. И обе постановки получили национальную премию: Алексею Людмилину (Новосибирск) вручена награда как лучшему дирижеру, Борис Мильграм получил «Маску» за лучшую режиссуру. Но как поразительно отличаются эти спектакли!
На «Алых парусах» новосибирцев не сразу понимаешь, что это хорошо знакомый «Глобус», который на этой же «Маске» был представлен и в жанре драматического спектакля малой формы («Август: Графство Осейдж»; Марат Гацалов получил награду за лучшую режиссуру). На сцене — дивной красоты виртуальное море. Оно волшебное, пугающее и очень реалистичное. Просто как на картинах Айвазовского. (Кто видел огромное количество его полотен в феодосийском музее, поймет меня.) Художники Анастасия Глебова и Владимир Мартиросов постарались принарядить и сцену, и рыбаков, и рыбачек. Каперна в спектакле Нины Чусовой очень симпатичная, напоминающая отличную опереточную массовку. «Волны», в отличие от черных бесполых и страшноватых фигур у Мильграма, прелестные юноши и девушки в нежных пастельных одеждах. Рыбаки и рыбачки — не звери какие-нибудь, а просто веселящаяся театральная толпа. Никто никому здесь не враг. Ну, объявляют Ассоль сумасшедшей, но это так, народная молва, которая, как известно, переменчива. Зато и порадуются потом все вместе. Общая атмосфера спектакля какая-то невероятно праздничная, театральная. И разговаривают герои не как драматические артисты, а как артисты театра оперетты, такими, знаете, специальными голосами. Тем не менее зрелище это очень по-своему качественное, хотя совершенно лишенное драматизма.
И господи, что же творилось на спектакле «Глобуса», показанном на «Золотой маске»! Тысячный зал театра им. Н. Сац был забит до отказа, и в финале зрители только что не запели вместе с героями. Овации были такими долгими, что находящаяся в полуобмороке директор театра Татьяна Людмилина, кажется, успела прийти в себя. Мой коллега Александр Вислов сказал, что вообще не помнит такого зрительского единения на спектакле провинциального театра в Москве, да и на столичных спектаклях это тоже нечасто бывает. Драматические критики были в одиноком недоумении: опять народ был не с нами. Или мы не с ним.
В пермском спектакле сценография Виктора Шилькрота — это безусловный художественный прорыв в жанре мюзикла. С помощью постоянно двигающихся серебристых штанкетов ему удалось создать безличную грозную силу, которая напоминает не только море, но вообще океан жизни. Сила эта холодная и даже не враждебная человеку, а просто пугающе безразличная. Рыбацкий поселок у Мильграма (художник по костюмам Ирэна Белоусова) отвратителен в своей выразительности. Я часто слышала вопрос от людей, не видевших спектакль: «Правда, что там у всех женщин страшные отвисшие груди?» Да, правда. Но не у всех. В отличие от критика с нежной душой Марины Райкиной, написавшей в «МК» рецензию на спектакль пермяков в жанре гневной отповеди, меня это не покоробило. Рыбачки Каперны — сильно действующий образ, в духе живописи Отто Дикса.
Но в спектакле пермяков есть некая холодность, технологичность. Думаю, оттого, что артисты Театра-Театра освоили жанр мюзикла, в котором отточенность и пригнанность всех деталей машины предохраняет ее от сбоев. Машина способна вызвать восхищение своим ладным ходом, но тепла и сочувствия — никогда. Хотя, может, я недостаточно разбираюсь в машинах и мюзиклах.
Между прочим, когда я задала Михаилу Бартеневу некорректный вопрос, какой из спектаклей ему нравится больше, он ответил: «Поют лучше всех пермяки, а играют лучше всех в Вологде». (Правда, не знаю, все ли он тогда видел.) Конечно, у Вологодского ТЮЗа нет такого высокого бюджета и таких технологий, но искусство там присутствует в полной мере.
В Кемеровском музыкальном театре Кузбасса история совсем другая. Мюзикл по повести Грина, который написала Валерия Лесовская, поставил Дмитрий Вихрецкий (сценография Светланы Нестеровой). В спектакле были явно видны следы борьбы между талантливым режиссером и театром с традиционной музыкальной эстетикой. Силы были неравны, и победил театр. Это был традиционный спектакль, с мелодичной, сладковатой и незапоминающейся музыкой.
Важно другое: в этом мюзикле (автор либретто Л. Дремина) очень подробно дана история Артура Грея с его одиноким детством, с матерью Лилиан, появляющейся на экране, но как будто все время наблюдающей за ним, со служанкой Бетси, погребничим Польдишоком и с моряками из гриновской повести, которые участвуют в биографии Грея. Массовые сцены поставлены отлично, моряки — почти как настоящие. Юность и становление Грея даны более подробно, нежели история Ассоль. Как в повести, они идут параллельными курсами навстречу друг другу, пока не происходит фатальная встреча Грея со спящей Ассолью. Темой странной девушки, погруженной в свою мечту, здесь никто не увлечен. Ассоль в исполнении Кристины Валишевской нежная, мечтательная, как и положено, но без внутреннего надлома. Грей (Вячеслав Соболев) — молодой красавец, романтический герой в духе Ди Каприо. Он ни в чем не разочарован и твердо идет к своей цели (частично сохранен даже текст Грина, который воспринимается здесь несколько странно) на радость всем зрительницам, наконец-то увидевшим настоящего Грея. Эта пара совершенно из голливудских фильмов, и голоса звучат очень красиво.
Между тем в спектакле много несуразностей, приблизительности, которые обычны в музыкальных постановках. Сельский трактирщик Меннерс (Александр Хвостенко) почему-то является в цилиндре и в черном пальто и ведет себя как существо инфернальное. Некоторые второстепенные персонажи настолько колоритны, что, когда они переодеваются в других героев, кажется, что ты сходишь с ума.
Явно из детского утренника в спектакль просочились феи, эльфы и гномы, которые окружали спящую Ассоль, вызывая тревогу за судьбу беззащитной девушки, поскольку понять, что это за странные существа, было невозможно. Но молодые голливудские герои вызвали абсолютное счастье зрительного зала в суровом шахтерском городе Новокузнецке, где я смотрела этот спектакль.
Сцена из спектакля «Пристань алых грез». Театр «Аистенок» (Иркутск).
Фото из архива театра
В Самарском академическом театре драмы им. М. Горького «Алые паруса» поставлены в неопределенном жанре музыкальной феерии. Композитор — хорошо известный в столицах Фаустас Латенас. Автор инсценировки — Эдуард Гайдай, режиссер Раймундас Банионис. Художник Сергеюс Боцулло создал на сцене морской антураж. Здесь показан почти настоящий шторм, и матросы качаются на всех канатах и реях. Но так же, как и в кемеровском мюзикле, Каперна как мир враждебный Лонгрену и его дочери авторов этого спектакля не интересует. Некий ее знак — образ Меннерса, который, сидя на железных бочках, очевидно полных пива, явно смахивает на Адольфа Шикльгрубера, и это подчеркнуто даже полувоенным костюмом. Его тексты типа «я силен, и значит, я прав…» коробят своей банальностью.
Здесь тоже две Ассоли, но прелестная куколка настолько мала, что ей еще рано слушать сказки об алых парусах. (Да и вообще таких девочек не отпускают без взрослых.) Но нынешние спектакли полны поэтических условностей, и никто, кроме вредных критиков, не воспринимает это как неправду.
Зато взрослая Ассоль в исполнении Алины Костюк запоминается своей странностью, миловидным нездешним лицом и полной обреченностью. Девушке с таким интеллигентным лицом замуж здесь не выйти. Это ясно. Но кого же она дождалась? Грей в исполнении Андрея Белявского коренаст, уверен в себе и больше напоминает владельца яхты, чем капитана шхуны. Он вроде и не приплывает. Я не могу вспомнить, как он появился и под парусами ли. Но зато «на пароход пропускают по заслугам и без», то есть все имеют право на счастье. И все герои отплывают к иным берегам. В этом спектакле есть еще комедийная супружеская пара, очевидно, постаревшая Ассоль и ее супруг. Они периодически ругаются во время действия, но в конце тоже счастливы. Спектакль этот, я думаю, не раздражает взрослых, бдительно следящих за нравственным воспитанием подростков. Марине Райкиной, думаю, он бы понравился. Не остался в стороне от «Алых парусов» и театр кукол: в иркутском «Аистенке» Юрий Уткин поставил пьесу Александра Хромова «Пристань алых грез». Поскольку спектакль осуществлен при участии благотворительного фонда Михаила Прохорова, а условием помощи были инновационные решения и технологии, то все это на сцене присутствует в огромном количестве (выступление молодежной рок-группы театра, современный танец, видеоинсталляции).
В первом действии история маленькой Ассоли разыгрывается планшетными куклами. Восемь кукольных эпизодов — чудесная старинная сказка, заканчивающаяся гибелью растерзанной мальчишками чайки, которую девочка не смогла спасти. Во втором действии — Каперна наших дней. И действуют здесь уже живые артисты. В той же таверне Меннерса работает художница Мари (Диана Бронникова), которая в рисунках восстанавливает историю Ассоли. Эгль стал бессмертным волшебником, а бессмертие ему подарила Фрези Грант (героиня «Бегущей по волнам»). Эгль оберегает Мари, потому что она как бы новая Ассоль. Меннерс сделал из старинной истории коммерческий проект. Он каждый год проводит в Каперне конкурс «Ассоль года», где самая красивая девушка поднимается на борт корабля под алыми парусами, а встречает ее какая-нибудь рок-звезда. Куда потом деваются девушки, никто не знает. Но все верят, что они уплывают к своему счастью. Девушки-конкурсантки тоже присутствуют. Они дефилируют по помосту в показе мод. Мы видим из зала только руку Меннерса, который укрыт в ложе и дирижирует оттуда всем действием. За сто лет потомки Меннерсов стали еще прагматичнее, это и понятно.
Рок-музыкант Артур (Роман Зорин) выводит на чистую воду Меннерса с его проектом и, пройдя через сложные перипетии сюжета, соединяется с Мари. Несмотря на путаницу и сюжетные нагромождения, несмотря на замедленное течение второго действия, спектакль этот невероятно красив. Он вспоминается картинами, как в волшебном фонаре. В нем прекрасны и черно-белые рисунки Мари, и все первое действие, где куклы, конечно же, переиграли всех живых артистов. И чувствуется тоска по несбывшемуся. Может, по воздуху свободы, а может, по испарившейся куда-то поэзии. Зачем авторам спектакля понадобилось посмотреть на эту историю сегодняшними глазами — понятно. Но второе действие так запутано и громоздко, что разобраться в сюжетных ходах почти невозможно. Благополучный финал выглядит как счастливая случайность. Может быть, авторы спектакля этого и хотели.
Сцена из спектакля. «Театр на Спасской» (Киров).
Фото С. Бровко
Современный взгляд на эту повесть предложил и кировский «Театр на Спасской». Режиссер Борис Павлович выстроил драматический спектакль как коллективное чтение повести Грина. Куски текста то возникают на экране, то их разыгрывают артисты, то фразы порхают от одного к другому, то про текст вообще забывают и начинают размышлять вовсе не по поводу «алых парусов». Павлович посмотрел на сказку Грина глазами взрослого интеллигентного человека. И вместе с ним повесть так и эдак разглядывают артисты. Иногда это очень ироничный взгляд. Ассоль и здесь изгойка. Но бывает, что девочку ненавидят из-за красоты и неземной породы, а бывает — оттого, что она толстая и некрасивая, хоть и мечтательная. Мечтать-то никому не запрещено. Вот такая Ассоль жадно грызет яблоко и со слезами говорит о своем одиночестве. Смешно. И жестко. На моих глазах в этот момент женщина с полненькой девочкой-подростком вышли из зала.
В спектакле много исповедальных монологов артистов, которые возникают иногда к месту, а иногда и непонятно почему, как свободные ассоциации на тему. Ассолей здесь несколько, и есть смешной момент, когда Грей надевает спящей девице кольцо на пальчик и тут же все остальные Ассоли поднимают вверх мизинцы. Спят-то спят, но бдительность не теряют.
Повесть Грина здесь, на мой взгляд, не самая главная история. Это именно тот миф, в котором пытается разобраться театр. Спектакль — рассказ об отрочестве, о трагизме жизни, который так остро ощущается в этот период. И когда попадает в руки повесть Грина, как ее воспринимает подросток? И что остается от нее во взрослой жизни? Обида на то, что корабль так и не приплыл? Красивой и емкой метафорой стали алые страницы книги, на которых возникали строки Грина. Но вот что странно: об этом спектакле интереснее размышлять, чем смотреть его. Многие моменты так и остались литературным театром, что зачастую было скучно. Кроме того, в спектакле с такой громадой текста артисты должны бы говорить лучше.
Но все равно кировские «Паруса» заставили взглянуть на этот текст не через призму юношеских воспоминаний. Захотелось его перечитать. А перечитав, понимаешь, что во многом Павлович прав, но взрослые зрители никогда с его правотой не согласятся. Поэтому я бы посоветовала специально делать «сеансы для взрослых». Пусть они сами разбираются со своими проблемами.
Приветствовать ли возвращение мифа об алых парусах, о девушке, которая ждала и дождалась, о капитане, который решил устроить чудо своими руками? Вот уж не знаю. Я считаю, что эту повесть должны читать прежде всего мальчики. А с девочками я бы поостереглась. Уж больно много обиженных женщин сидит на «Алых парусах» и придирчиво приглядывается к капитану шхуны. И никто-то им не нравится!
Боюсь, что из повести Грина женщины всех возрастов выносят главное: за ними кто-то должен приплыть! Или прискакать. Или приехать. Если не под алыми парусами и не на белом коне, то по крайней мере в престижной иномарке. И как ни пытаются театры обратить внимание на то, что не все Греи красавцы и не у всех есть плавучая движимость, современные ассоли ждут того же, что их мамы и бабушки. И этот миф не умрет никогда.
Нине Николаевне Грин
подносит и посвящает
Автор
I
Предсказание
Лонгрен, матрос «Ориона», крепкого трехсоттонного брига, на котором он прослужил десять лет и к которому был привязан сильнее, чем иной сын к родной матери, должен был наконец покинуть эту службу.
Это произошло так. В одно из его редких возвращений домой, он не увидел, как всегда еще издали, на пороге дома свою жену Мери, всплескивающую руками, а затем бегущую навстречу до потери дыхания. Вместо нее, у детской кроватки — нового предмета в маленьком доме Лонгрена — стояла взволнованная соседка.
— Три месяца я ходила за нею, старик, — сказала она, — посмотри на свою дочь.
Мертвея, Лонгрен наклонился и увидел восьмимесячное существо, сосредоточенно взиравшее на его длинную бороду, затем сел, потупился и стал крутить ус. Ус был мокрый, как от дождя.
— Когда умерла Мери? — спросил он.
Женщина рассказала печальную историю, перебивая рассказ умильным гульканием девочке и уверениями, что Мери в раю. Когда Лонгрен узнал подробности, рай показался ему немного светлее дровяного сарая, и он подумал, что огонь простой лампы — будь теперь они все вместе, втроем — был бы для ушедшей в неведомую страну женщины незаменимой отрадой.
Месяца три назад хозяйственные дела молодой матери были совсем плохи. Из денег, оставленных Лонгреном, добрая половина ушла на лечение после трудных родов, на заботы о здоровье новорожденной; наконец, потеря небольшой, но необходимой для жизни суммы, заставила Мери попросить в долг денег у Меннерса. Меннерс держал трактир, лавку и считался состоятельным человеком.
Мери пошла к нему в шесть часов вечера. Около семи рассказчица встретила ее на дороге к Лиссу. Заплаканная и расстроенная Мери сказала, что идет в город заложить обручальное кольцо. Она прибавила, что Меннерс соглашался дать денег, но требовал за это любви. Мери ничего не добилась.
— У нас в доме нет даже крошки съестного, — сказала она соседке. — Я схожу в город, и мы с девочкой перебьемся как-нибудь до возвращения мужа.
В этот вечер была холодная, ветреная погода; рассказчица напрасно уговаривала молодую женщину не ходить в Лисс к ночи. «Ты промокнешь, Мери, накрапывает дождь, а ветер, того и гляди, принесет ливень».
Взад и вперед от приморской деревни в город составляло не менее трех часов скорой ходьбы, но Мери не послушалась советов рассказчицы. «Довольно мне колоть вам глаза, — сказала она, — и так уж нет почти ни одной семьи, где я не взяла бы в долг хлеба, чаю или муки. Заложу колечко, и кончено». Она сходила, вернулась, а на другой день слегла в жару и бреду; непогода и вечерняя изморось сразила ее двухсторонним воспалением легких, как сказал городской врач, вызванный добросердной рассказчицей. Через неделю на двуспальной кровати Лонгрена осталось пустое место, а соседка переселилась в его дом нянчить и кормить девочку. Ей, одинокой вдове, это было не трудно. К тому же, — прибавила она, — без такого несмышленыша скучно.
Лонгрен поехал в город, взял расчет, простился с товарищами и стал растить маленькую Ассоль. Пока девочка не научилась твердо ходить, вдова жила у матроса, заменяя сиротке мать, но лишь только Ассоль перестала падать, занося ножку через порог, Лонгрен решительно объявил, что теперь он будет сам все делать для девочки, и, поблагодарив вдову за деятельное сочувствие, зажил одинокой жизнью вдовца, сосредоточив все помыслы, надежды, любовь и воспоминания на маленьком существе.
Десять лет скитальческой жизни оставили в его руках очень немного денег. Он стал работать. Скоро в городских магазинах появились его игрушки — искусно сделанные маленькие модели лодок, катеров, однопалубных и двухпалубных парусников, крейсеров, пароходов — словом, того, что он близко знал, что, в силу характера работы, отчасти заменяло ему грохот портовой жизни и живописный труд плаваний. Этим способом Лонгрен добывал столько, чтобы жить в рамках умеренной экономии. Малообщительный по натуре, он, после смерти жены, стал еще замкнутее и нелюдимее. По праздникам его иногда видели в трактире, но он никогда не присаживался, а торопливо выпивал за стойкой стакан водки и уходил, коротко бросая по сторонам: «да», «нет», «здравствуйте», «прощай», «помаленьку» — на все обращения и кивки соседей. Гостей он не выносил, тихо спроваживая их не силой, но такими намеками и вымышленными обстоятельствами, что посетителю не оставалось ничего иного, как выдумать причину, не позволяющую сидеть дольше.
Сам он тоже не посещал никого; таким образом меж ним и земляками легло холодное отчуждение, и будь работа Лонгрена — игрушки — менее независима от дел деревни, ему пришлось бы ощутительнее испытать на себе последствия таких отношений. Товары и съестные припасы он закупал в городе — Меннерс не мог бы похвастаться даже коробкой спичек, купленной у него Лонгреном. Он делал также сам всю домашнюю работу и терпеливо проходил несвойственное мужчине сложное искусство ращения девочки.
Ассоль было уже пять лет, и отец начинал все мягче и мягче улыбаться, посматривая на ее нервное, доброе личико, когда, сидя у него на коленях, она трудилась над тайной застегнутого жилета или забавно напевала матросские песни — дикие ревостишия. В передаче детским голосом и не везде с буквой «р» эти песенки производили впечатление танцующего медведя, украшенного голубой ленточкой. В это время произошло событие, тень которого, павшая на отца, укрыла и дочь.
Была весна, ранняя и суровая, как зима, но в другом роде. Недели на три припал к холодной земле резкий береговой норд.
Рыбачьи лодки, повытащенные на берег, образовали на белом песке длинный ряд темных килей, напоминающих хребты громадных рыб. Никто не отваживался заняться промыслом в такую погоду. На единственной улице деревушки редко можно было увидеть человека, покинувшего дом; холодный вихрь, несшийся с береговых холмов в пустоту горизонта, делал «открытый воздух» суровой пыткой. Все трубы Каперны дымились с утра до вечера, трепля дым по крутым крышам.
Но эти дни норда выманивали Лонгрена из его маленького теплого дома чаще, чем солнце, забрасывающее в ясную погоду море и Каперну покрывалами воздушного золота. Лонгрен выходил на мостик, настланный по длинным рядам свай, где, на самом конце этого досчатого мола, подолгу курил раздуваемую ветром трубку, смотря, как обнаженное у берегов дно дымилось седой пеной, еле поспевающей за валами, грохочущий бег которых к черному, штормовому горизонту наполнял пространство стадами фантастических гривастых существ, несущихся в разнузданном свирепом отчаянии к далекому утешению. Стоны и шумы, завывающая пальба огромных взлетов воды и, казалось, видимая струя ветра, полосующего окрестность, — так силен был его ровный пробег, — давали измученной душе Лонгрена ту притупленность, оглушенность, которая, низводя горе к смутной печали, равна действием глубокому сну.
В один из таких дней, двенадцатилетний сын Меннерса, Хин, заметив, что отцовская лодка бьется под мостками о сваи, ломая борта, пошел и сказал об этом отцу. Шторм начался недавно; Меннерс забыл вывести лодку на песок. Он немедленно отправился к воде, где увидел на конце мола, спиной к нему стоявшего, куря, Лонгрена. На берегу, кроме их двух, никого более не было. Меннерс прошел по мосткам до середины, спустился в бешено-плещущую воду и отвязал шкот; стоя в лодке, он стал пробираться к берегу, хватаясь руками за сваи. Весла он не взял, и в тот момент, когда, пошатнувшись, упустил схватиться за очередную сваю, сильный удар ветра швырнул нос лодки от мостков в сторону океана. Теперь даже всей длиной тела Меннерс не мог бы достичь самой ближайшей сваи. Ветер и волны, раскачивая, несли лодку в гибельный простор. Сознав положение, Меннерс хотел броситься в воду, чтобы плыть к берегу, но решение его запоздало, так как лодка вертелась уже недалеко от конца мола, где значительная глубина воды и ярость валов обещали верную смерть. Меж Лонгреном и Меннерсом, увлекаемым в штормовую даль, было не больше десяти сажен еще спасительного расстояния, так как на мостках под рукой у Лонгрена висел сверток каната с вплетенным в один его конец грузом. Канат этот висел на случай причала в бурную погоду и бросался с мостков.
— Лонгрен! — закричал смертельно перепуганный Меннерс. — Что же ты стал, как пень? Видишь, меня уносит; брось причал!
Лонгрен молчал, спокойно смотря на метавшегося в лодке Меннерса, только его трубка задымила сильнее, и он, помедлив, вынул ее из рта, чтобы лучше видеть происходящее.
— Лонгрен! — взывал Меннерс, — ты ведь слышишь меня, я погибаю, спаси!
Но Лонгрен не сказал ему ни одного слова; казалось, он не слышал отчаянного вопля. Пока не отнесло лодку так далеко, что еле долетали слова-крики Меннерса, он не переступил даже с ноги на ногу. Меннерс рыдал от ужаса, заклинал матроса бежать к рыбакам, позвать помощь, обещал деньги, угрожал и сыпал проклятиями, но Лонгрен только подошел ближе к самому краю мола, чтобы не сразу потерять из вида метания и скачки лодки. «Лонгрен, — донеслось к нему глухо, как с крыши — сидящему внутри дома, — спаси!» Тогда, набрав воздуха и глубоко вздохнув, чтобы не потерялось в ветре ни одного слова, Лонгрен крикнул:
— Она так же просила тебя! Думай об этом, пока еще жив, Меннерс, и не забудь!
Тогда крики умолкли, и Лонгрен пошел домой. Ассоль, проснувшись, увидела, что отец сидит пред угасающей лампой в глубокой задумчивости. Услышав голос девочки, звавшей его, он подошел к ней, крепко поцеловал и прикрыл сбившимся одеялом.
— Спи, милая, — сказал он, — до утра еще далеко.
— Что ты делаешь?
— Черную игрушку я сделал, Ассоль, — спи!
На другой день только и разговоров было у жителей Каперны, что о пропавшем Меннерсе, а на шестой день привезли его самого, умирающего и злобного. Его рассказ быстро облетел окрестные деревушки. До вечера носило Меннерса; разбитый сотрясениями о борта и дно лодки, за время страшной борьбы с свирепостью волн, грозивших, не уставая, выбросить в море обезумевшего лавочника, он был подобран пароходом «Лукреция», шедшим в Кассет. Простуда и потрясение ужаса прикончили дни Меннерса. Он прожил немного менее сорока восьми часов, призывая на Лонгрена все бедствия, возможные на земле и в воображении. Рассказ Меннерса, как матрос следил за его гибелью, отказав в помощи, красноречивый тем более, что умирающий дышал с трудом и стонал, поразил жителей Каперны. Не говоря уже о том, что редкий из них способен был помнить оскорбление и более тяжкое, чем перенесенное Лонгреном, и горевать так сильно, как горевал он до конца жизни о Мери, — им было отвратительно, непонятно, поражало их, что Лонгрен молчал
. Молча
, до своих последних слов, посланных вдогонку Меннерсу, Лонгрен стоял
; стоял неподвижно, строго и тихо, как судья
, выказав глубокое презрение к Меннерсу — большее, чем ненависть, было в его молчании, и это все чувствовали. Если бы он кричал, выражая жестами или суетливостью злорадства, или еще чем иным свое торжество при виде отчаяния Меннерса, рыбаки поняли бы его, но он поступил иначе, чем поступали они, — поступил внушительно
, непонятно
и этим поставил себя выше других, словом, сделал то, чего не прощают. Никто более не кланялся ему, не протягивал руки, не бросал узнающего, здоровающегося взгляда. Совершенно навсегда остался он в стороне от деревенских дел; мальчишки, завидев его, кричали вдогонку: «Лонгрен утопил Меннерса!» Он не обращал на это внимания. Так же, казалось, он не замечал и того, что в трактире или на берегу, среди лодок, рыбаки умолкали в его присутствии, отходя в сторону, как от зачумленного. Случай с Меннерсом закрепил ранее неполное отчуждение. Став полным, оно вызвало прочную взаимную ненависть, тень которой пала и на Ассоль.
Девочка росла без подруг. Два — три десятка детей ее возраста, живших в Каперне, пропитанной, как губка водой, грубым семейным началом, основой которого служил непоколебимый авторитет матери и отца, переимчивые, как все дети в мире, вычеркнули раз-навсегда маленькую Ассоль из сферы своего покровительства и внимания. Совершилось это, разумеется, постепенно, путем внушения и окриков взрослых приобрело характер страшного запрета, а затем, усиленное пересудами и кривотолками, разрослось в детских умах страхом к дому матроса.
К тому же замкнутый образ жизни Лонгрена освободил теперь истерический язык сплетни; про матроса говаривали, что он где-то кого-то убил, оттого, мол, его больше не берут служить на суда, а сам он мрачен и нелюдим, потому что «терзается угрызениями преступной совести». Играя, дети гнали Ассоль, если она приближалась к ним, швыряли грязью и дразнили тем, что будто отец ее ел человеческое мясо, а теперь делает фальшивые деньги. Одна за другой, наивные ее попытки к сближению оканчивались горьким плачем, синяками, царапинами и другими проявлениями общественного мнения
; она перестала, наконец, оскорбляться, но все еще иногда спрашивала отца: — «Скажи, почему нас не любят?» — «Э, Ассоль, — говорил Лонгрен, — разве они умеют любить? Надо уметь любить, а этого-то они не могут». — «Как это — уметь
?» — «А вот так!» Он брал девочку на руки и крепко целовал грустные глаза, жмурившиеся от нежного удовольствия.
Любимым развлечением Ассоль было по вечерам или в праздник, когда отец, отставив банки с клейстером, инструменты и неоконченную работу, садился, сняв передник, отдохнуть, с трубкой в зубах, — забраться к нему на колени и, вертясь в бережном кольце отцовской руки, трогать различные части игрушек, расспрашивая об их назначении. Так начиналась своеобразная фантастическая лекция о жизни и людях — лекция, в которой, благодаря прежнему образу жизни Лонгрена, случайностям, случаю вообще, — диковинным, поразительным и необыкновенным событиям отводилось главное место. Лонгрен, называя девочке имена снастей, парусов, предметов морского обихода, постепенно увлекался, переходя от объяснений к различным эпизодам, в которых играли роль то брашпиль, то рулевое колесо, то мачта или какой-нибудь тип лодки и т. п., а от отдельных иллюстраций этих переходил к широким картинам морских скитаний, вплетая суеверия в действительность, а действительность — в образы своей фантазии. Тут появлялась и тигровая кошка
, вестница кораблекрушения, и говорящая летучая рыба, не послушаться приказаний которой значило сбиться с курса, и Летучий Голландец с неистовым своим экипажем; приметы, привидения, русалки, пираты — словом, все басни, коротающие досуг моряка в штиле или излюбленном кабаке. Рассказывал Лонгрен также о потерпевших крушение, об одичавших и разучившихся говорить людях, о таинственных кладах, бунтах каторжников и многом другом, что выслушивалось девочкой внимательнее, чем может быть слушался в первый раз рассказ Колумба о новом материке. — «Ну, говори еще», — просила Ассоль, когда Лонгрен, задумавшись, умолкал, и засыпала на его груди с головой полной чудесных снов.
Также служило ей большим, всегда материально существенным удовольствием появление приказчика городской игрушечной лавки, охотно покупавшей работу Лонгрена. Чтобы задобрить отца и выторговать лишнее, приказчик захватывал с собой для девочки пару яблок, сладкий пирожок, горсть орехов. Лонгрен обыкновенно просил настоящую стоимость из нелюбви к торгу, а приказчик сбавлял. — «Эх, вы, — говорил Лонгрен, — да я неделю сидел над этим ботом. — Бот был пятивершковый. — Посмотри, что за прочность, — а осадка, а доброта? Бот этот пятнадцать человек выдержит в любую погоду». Кончалось тем, что тихая возня девочки, мурлыкавшей над своим яблоком, лишала Лонгрена стойкости и охоты спорить; он уступал, а приказчик, набив корзину превосходными, прочными игрушками, уходил, посмеиваясь в усы.
Всю домовую работу Лонгрен исполнял сам: колол дрова, носил воду, топил печь, стряпал, стирал, гладил белье и, кроме всего этого, успевал работать для денег. Когда Ассоль исполнилось восемь лет, отец выучил ее читать и писать. Он стал изредка брать ее с собой в город, а затем посылать даже одну, если была надобность перехватить денег в магазине или снести товар. Это случалось не часто, хотя Лисс лежал всего в четырех верстах от Каперны, но дорога к нему шла лесом, а в лесу многое может напугать детей, помимо физической опасности, которую, правда, трудно встретить на таком близком расстоянии от города, но все-таки не мешает иметь в виду. Поэтому только в хорошие дни, утром, когда окружающая дорогу чаща полна солнечным ливнем, цветами и тишиной, так что впечатлительности Ассоль не грозили фантомы воображения, Лонгрен отпускал ее в город.
Однажды, в середине такого путешествия к городу, девочка присела у дороги съесть кусок пирога, положенного в корзинку на завтрак. Закусывая, она перебирала игрушки; из них две-три оказались новинкой для нее: Лонгрен сделал их ночью. Одна такая новинка была миниатюрной гоночной яхтой; белое суденышко это несло алые паруса, сделанные из обрезков шелка, употреблявшегося Лонгреном для оклейки пароходных кают — игрушек богатого покупателя. Здесь, видимо, сделав яхту, он не нашел подходящего материала на паруса, употребив что было — лоскутки алого шелка. Ассоль пришла в восхищение. Пламенный веселый цвет так ярко горел в ее руке, как-будто она держала огонь. Дорогу пересекал ручей, с переброшенным через него жердяным мостиком; ручей справа и слева уходил в лес. «Если я спущу ее на воду поплавать немного, — размышляла Ассоль, — она ведь не промокнет, я ее потом вытру». Отойдя в лес за мостик, по течению ручья, девочка осторожно спустила на воду у самого берега пленившее ее судно; паруса тотчас сверкнули алым отражением в прозрачной воде; свет, пронизывая материю, лег дрожащим розовым излучением на белых камнях дна. — «Ты откуда приехал, капитан? — важно спросила Ассоль воображенное лицо и, отвечая сама себе, сказала: — Я приехал... приехал... приехал я из Китая. — А что ты привез? — Что привез, о том не скажу. — Ах, ты так, капитан! Ну, тогда я тебя посажу обратно в корзину». Только что капитан приготовился смиренно ответить, что он пошутил и что готов показать слона, как вдруг тихий отбег береговой струи повернул яхту носом к середине ручья, и, как настоящая, полным ходом покинув берег, она ровно поплыла вниз. Мгновенно изменился масштаб видимого: ручей казался девочке огромной рекой, а яхта — далеким, большим судном, к которому, едва не падая в воду, испуганная и оторопевшая, протягивала она руки. «Капитан испугался», — подумала она и побежала за уплывающей игрушкой, надеясь, что ее где-нибудь прибьет к берегу. Поспешно таща не тяжелую, но мешающую корзинку, Ассоль твердила: — «Ах, господи! Ведь случись же...» — Она старалась не терять из вида красивый, плавно убегающий треугольник парусов, спотыкалась, падала и снова бежала.
Ассоль никогда не бывала так глубоко в лесу, как теперь. Ей, поглощенной нетерпеливым желанием поймать игрушку, не смотрелось по сторонам; возле берега, где она суетилась, было довольно препятствий, занимавших внимание. Мшистые стволы упавших деревьев, ямы, высокий папоротник, шиповник, жасмин и орешник мешали ей на каждом шагу; одолевая их, она постепенно теряла силы, останавливаясь все чаще и чаще, чтобы передохнуть или смахнуть с лица липкую паутину. Когда потянулись, в более широких местах, осоковые и тростниковые заросли, Ассоль совсем было потеряла из вида алое сверкание парусов, но, обежав излучину течения, снова увидела их, степенно и неуклонно бегущих прочь. Раз она оглянулась, и лесная громада с ее пестротой, переходящей от дымных столбов света в листве к темным расселинам дремучего сумрака, глубоко поразила девочку. На мгновение оробев, она вспомнила вновь об игрушке и, несколько раз выпустив глубокое «ф-фу-у-у», побежала изо всех сил.
В такой безуспешной и тревожной погоне прошло около часу, когда с удивлением, но и с облегчением Ассоль увидела, что деревья впереди свободно раздвинулись, пропустив синий разлив моря, облака и край желтого песчаного обрыва, на который она выбежала, почти падая от усталости. Здесь было устье ручья; разлившись нешироко и мелко, так что виднелась струящаяся голубизна камней, он пропадал в встречной морской волне. С невысокого, изрытого корнями обрыва Ассоль увидела, что у ручья, на плоском большом камне, спиной к ней, сидит человек, держа в руках сбежавшую яхту, и всесторонне рассматривает ее с любопытством слона, поймавшего бабочку. Отчасти успокоенная тем, что игрушка цела, Ассоль сползла по обрыву и, близко подойдя к незнакомцу, воззрилась на него изучающим взглядом, ожидая, когда он подымет голову. Но неизвестный так погрузился в созерцание лесного сюрприза, что девочка успела рассмотреть его с головы до ног, установив, что людей, подобных этому незнакомцу, ей видеть еще ни разу не приходилось.
Но перед ней был не кто иной, как путешествующий пешком Эгль, известный собиратель песен, легенд, преданий и сказок. Седые кудри складками выпадали из-под его соломенной шляпы; серая блуза, заправленная в синие брюки, и высокие сапоги придавали ему вид охотника; белый воротничок, галстук, пояс, унизанный серебром блях, трость и сумка с новеньким никелевым замочком — выказывали горожанина. Его лицо, если можно назвать лицом нос, губы и глаза, выглядывавшие из бурно разросшейся лучистой бороды и пышных, свирепо взрогаченных вверх усов, казалось бы вяло-прозрачным, если бы не глаза, серые как песок и блестящие как чистая сталь, с взглядом смелым и сильным.
— Теперь отдай мне, — несмело сказала девочка. — Ты уже поиграл. Ты как поймал ее?
Эгль поднял голову, уронив яхту, — так неожиданно прозвучал взволнованный голосок Ассоль. Старик с минуту разглядывал ее, улыбаясь и медленно пропуская бороду в большой, жилистой горсти. Стиранное много раз ситцевое платье едва прикрывало до колен худенькие, загорелые ноги девочки. Ее темные густые волосы, забранные в кружевную косынку, сбились, касаясь плеч. Каждая черта Ассоль была выразительно легка и чиста, как полет ласточки. Темные, с оттенком грустного вопроса глаза казались несколько старше лица; его неправильный мягкий овал был овеян того рода прелестным загаром, какой присущ здоровой белизне кожи. Полураскрытый маленький рот блестел кроткой улыбкой.
— Клянусь Гриммами, Эзопом и Андерсеном, — сказал Эгль, посматривая то на девочку, то на яхту. — Это что-то особенное. Слушай-ка ты, растение! Это твоя штука?
— Да, я за ней бежала по всему ручью; я думала, что умру. Она была тут?
— У самых моих ног. Кораблекрушение причиной того, что я, в качестве берегового пирата, могу вручить тебе этот приз. Яхта, покинутая экипажем, была выброшена на песок трехвершковым валом — между моей левой пяткой и оконечностью палки. — Он стукнул тростью. — Как зовут тебя, крошка?
— Ассоль, — сказала девочка, пряча в корзину поданную Эглем игрушку.
— Хорошо, — продолжал непонятную речь старик, не сводя глаз, в глубине которых поблескивала усмешка дружелюбного расположения духа. — Мне, собственно, не надо было спрашивать твое имя. Хорошо, что оно так странно, так однотонно, музыкально, как свист стрелы или шум морской раковины; что бы я стал делать, называйся ты одним из тех благозвучных, но нестерпимо привычных имен, которые чужды Прекрасной Неизвестности? Тем более я не желаю знать, кто ты, кто твои родители и как ты живешь. К чему нарушать очарование? Я занимался, сидя на этом камне, сравнительным изучением финских и японских сюжетов... как вдруг ручей выплеснул эту яхту, а затем появилась ты... Такая как есть. Я, милая, поэт в душе — хоть никогда не сочинял сам. Что у тебя в корзинке?
— Лодочки, — сказала Ассоль, встряхивая корзинкой, — потом пароход да еще три таких домика с флагами. Там солдаты живут.
— Отлично. Тебя послали продать. По дороге ты занялась игрой. Ты пустила яхту поплавать, а она сбежала — ведь так?
— Ты разве видел? — с сомнением спросила Ассоль, стараясь вспомнить, не рассказала ли она это сама. — Тебе кто-то сказал? Или ты угадал?
— Я это знал.
— А как же?
— Потому что я — самый главный волшебник.
Ассоль смутилась; ее напряжение при этих словах Эгля переступило границу испуга. Пустынный морской берег, тишина, томительное приключение с яхтой, непонятная речь старика с сверкающими глазами, величественность его бороды и волос стали казаться девочке смешением сверхъестественного с действительностью. Сострой теперь Эгль гримасу или закричи что-нибудь — девочка помчалась бы прочь, заплакав и изнемогая от страха. Но Эгль, заметив, как широко раскрылись ее глаза, сделал крутой вольт.
— Тебе нечего бояться меня, — серьезно сказал он. — Напротив, мне хочется поговорить с тобой по душе. — Тут только он уяснил себе, что́ в лице девочки было так пристально отмечено его впечатлением. «Невольное ожидание прекрасного, блаженной судьбы, — решил он. — Ах, почему я не родился писателем? Какой славный сюжет». — Ну-ка, — продолжал Эгль, стараясь закруглить оригинальное положение (склонность к мифотворчеству — следствие всегдашней работы — было сильнее, чем опасение бросить на неизвестную почву семена крупной мечты), — ну-ка, Ассоль, слушай меня внимательно. Я был в той деревне, откуда ты, должно быть, идешь; словом, в Каперне. Я люблю сказки и песни, и просидел я в деревне той целый день, стараясь услышать что-нибудь никем не слышанное. Но у вас не рассказывают сказок. У вас не поют песен. А если рассказывают и поют, то, знаешь, эти истории о хитрых мужиках и солдатах, с вечным восхвалением жульничества, эти грязные, как немытые ноги, грубые, как урчание в животе, коротенькие четверостишия с ужасным мотивом... Стой, я сбился. Я заговорю снова.
Подумав, он продолжал так:
— Не знаю, сколько пройдет лет, — только в Каперне расцветет одна сказка, памятная надолго. Ты будешь большой, Ассоль. Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнет алый парус. Сияющая громада алых парусов белого корабля двинется, рассекая волны, прямо к тебе. Тихо будет плыть этот чудесный корабль, без криков и выстрелов; на берегу много соберется народу, удивляясь и ахая; и ты будешь стоять там. Корабль подойдет величественно к самому берегу под звуки прекрасной музыки; нарядная, в коврах, в золоте и цветах, поплывет от него быстрая лодка. — «Зачем вы приехали? Кого вы ищете?» — спросят люди на берегу. Тогда ты увидишь храброго красивого принца; он будет стоять и протягивать к тебе руки. — «Здравствуй, Ассоль! — скажет он. — Далеко-далеко отсюда я увидел тебя во сне и приехал, чтобы увезти тебя навсегда в свое царство. Ты будешь там жить со мной в розовой глубокой долине. У тебя будет все, что только ты пожелаешь; жить с тобой мы станем так дружно и весело, что никогда твоя душа не узнает слез и печали». Он посадит тебя в лодку, привезет на корабль, и ты уедешь навсегда в блистательную страну, где всходит солнце и где звезды спустятся с неба, чтобы поздравить тебя с приездом.
— Это все мне? — тихо спросила девочка. Ее серьезные глаза, повеселев, просияли доверием. Опасный волшебник, разумеется, не стал бы говорить так; она подошла ближе. — Может быть, он уже пришел... тот корабль?
— Не так скоро, — возразил Эгль, — сначала, как я сказал, ты вырастешь. Потом... Что говорить? — это будет
, и кончено. Что бы ты тогда сделала?
— Я? — Она посмотрела в корзину, но, видимо, не нашла там ничего достойного служить веским вознаграждением. — Я бы его любила, — поспешно сказала она, и не совсем твердо прибавила: — если он не дерется.
— Нет, не будет драться, — сказал волшебник, таинственно подмигнув, — не будет, я ручаюсь за это. Иди, девочка, и не забудь того, что сказал тебе я меж двумя глотками ароматической водки и размышлением о песнях каторжников. Иди. Да будет мир пушистой твоей голове!
Лонгрен работал в своем маленьком огороде, окапывая картофельные кусты. Подняв голову, он увидел Ассоль, стремглав бежавшую к нему с радостным и нетерпеливым лицом.
— Ну, вот... — сказала она, силясь овладеть дыханием, и ухватилась обеими руками за передник отца. — Слушай, что я тебе расскажу... На берегу, там, далеко, сидит волшебник...
Она начала с волшебника и его интересного предсказания. Горячка мыслей мешала ей плавно передать происшествие. Далее шло описание наружности волшебника и — в обратном порядке — погоня за упущенной яхтой.
Лонгрен выслушал девочку, не перебивая, без улыбки, и, когда она кончила, воображение быстро нарисовало ему неизвестного старика с ароматической водкой в одной руке и игрушкой в другой. Он отвернулся, но, вспомнив, что в великих случаях детской жизни подобает быть человеку серьезным и удивленным, торжественно закивал головой, приговаривая:
— Так, так; по всем приметам, некому иначе и быть, как волшебнику. Хотел бы я на него посмотреть... Но ты, когда пойдешь снова, не сворачивай в сторону; заблудиться в лесу нетрудно.
Бросив лопату, он сел к низкому хворостяному забору и посадил девочку на колени. Страшно усталая, она пыталась еще прибавить кое-какие подробности, но жара, волнение и слабость клонили ее в сон. Глаза ее слипались, голова опустилась на твердое отцовское плечо, мгновение — и она унеслась бы в страну сновидений, как вдруг, обеспокоенная внезапным сомнением, Ассоль села прямо, с закрытыми глазами и, упираясь кулачками в жилет Лонгрена, громко сказала:
— Ты как думаешь, придет волшебниковый корабль за мной или нет?
— Придет, — спокойно ответил матрос, — раз тебе это сказали, значит все верно.
«Вырастет, забудет, — подумал он, — а пока... не стоит отнимать у тебя такую
игрушку. Много ведь придется в будущем увидеть тебе не алых, а грязных и хищных парусов; издали — нарядных и белых, вблизи — рваных и наглых. Проезжий человек пошутил с моей девочкой. Что ж?! Добрая шутка! Ничего — шутка! Смотри, как сморило тебя, — полдня в лесу, в чаще. А насчет алых парусов думай, как я: будут тебе алые паруса».
Ассоль спала. Лонгрен, достав свободной рукой трубку, закурил, и ветер пронес дым сквозь плетень в куст, росший с внешней стороны огорода. У куста, спиной к забору, прожевывая пирог, сидел молодой нищий. Разговор отца с дочерью привел его в веселое настроение, а запах хорошего табаку настроил добычливо.
— Дай, хозяин, покурить бедному человеку, — сказал он сквозь прутья. — Мой табак против твоего не табак, а, можно сказать, отрава.
— Я бы дал, — вполголоса ответил Лонгрен, — но табак у меня в том кармане. Мне, видишь, не хочется будить дочку.
— Вот беда! Проснется, опять уснет, а прохожий человек взял да и покурил.
— Ну, — возразил Лонгрен, — ты не без табаку все-таки, а ребенок устал. Зайди, если хочешь, попозже.
Нищий презрительно сплюнул, вздел на палку мешок и съязвил:
— Принцесса, ясное дело. Вбил ты ей в голову эти заморские корабли! Эх ты, чудак-чудаковский, а еще хозяин!
— Слушай-ка, — шепнул Лонгрен, — я, пожалуй, разбужу ее, но только за тем, чтобы намылить твою здоровенную шею. Пошел вон!
Через полчаса нищий сидел в трактире за столом с дюжиной рыбаков. Сзади их, то дергая мужей за рукав, то снимая через их плечо стакан с водкой, — для себя, разумеется, — сидели рослые женщины с густыми бровями и руками круглыми, как булыжник. Нищий, вскипая обидой, повествовал:
— И не дал мне табаку. — «Тебе, — говорит, — исполнится совершеннолетний год, а тогда, — говорит, — специальный красный корабль... За тобой. Так как твоя участь выйти за принца. И тому, — говорит, — волшебнику — верь». Но я говорю: — «Буди, буди, мол, табаку-то достать». Так ведь он за мной полдороги бежал.
— Кто? Что? О чем толкует? — слышались любопытные голоса женщин. Рыбаки, еле поворачивая головы, растолковывали с усмешкой:
— Лонгрен с дочерью одичали, а может, повредились в рассудке; вот человек рассказывает. Колдун был у них, так понимать надо. Они ждут — тетки, вам бы не прозевать! — заморского принца, да еще под красными парусами!
Через три дня, возвращаясь из городской лавки, Ассоль услышала в первый раз:
— Эй, висельница! Ассоль! Посмотри-ка сюда! Красные паруса плывут!
Девочка, вздрогнув, невольно взглянула из-под руки на разлив моря. Затем обернулась в сторону восклицаний; там, в двадцати шагах от нее, стояла кучка ребят; они гримасничали, высовывая языки. Вздохнув, девочка побежала домой.
Сценка для праздника дня святого Валентина . Сценка «Алые паруса» для старшеклассников. Сценка может быть частью сценария дня влюбленных для школьников.
Сцена 1-я. Встреча маленькой Ассоль с «волшебником Эглем».
ГОЛОС ЗА КАДРОМ: Маленькая Ассоль играла с корабликом, сделанным ее отцом. У корабля были алые паруса. Ассоль пустила кораблик в ручеек, и он уплыл. Испугавшись, что может потерять милую сердцу игрушку, Ассоль бросилась бежать за корабликом с алыми парусами. Кораблик выловил путешествующий пешком Эгль, известный собиратель песен, легенд, преданий и сказок.
ЭГЛЬ: Клянусь Гриммами, Эзопом и Андерсеном, это что-то особенное. Слушай-ка ты, растение! Это твоя штука?
АССОЛЬ: Да, я за ней бежала по всему ручью; я думала, что умру. Она была тут?
ЭГЛЬ: У самых моих ног. Кораблекрушение причиной того, что я, в качестве берегового пирата, могу вручить тебе этот приз. Яхта, покинутая экипажем, была выброшена на песок трехвершковым валом — между моей левой пяткой и оконечностью палки. (Стукнул тростью.) Как зовут тебя, крошка?
АССОЛЬ: Ассоль. (Прячет в корзину поданную Эглем игрушку.)
ЭГЛЬ: Хорошо. Мне, собственно, не надо было спрашивать твое имя. Хорошо, что оно так странно, так однотонно, музыкально, как свист стрелы или шум морской раковины: что бы я стал делать, называйся ты одним из тех благозвучных, но нестерпимо привычных имен, которые чужды Прекрасной Неизвестности? Тем более я не желаю знать, кто ты, кто твои родители и как ты живешь. К чему нарушать очаро-вание? Я занимался, сидя на этом камне, сравнительным изучением финских и японских сюжетов... как вдруг ручей выплеснул эту яхту, а затем появилась ты... Такая, как есть. Я, ми-лая, поэт в душе — хоть никогда не сочинял сам. Что у тебя в корзинке?
АССОЛЬ: Лодочки (встряхивая корзинкой)... пароход да еще три таких домика с флагами. Там солдаты живут.
ЭГЛЬ: Отлично. Тебя послали продать. По дороге ты занялась игрой. Ты пустила яхту поплавать, а она сбежала — ведь так?
АССОЛЬ: Ты разве видел? Или ты угадал?
ЭГЛЬ: Я это знал. Потому что я — самый главный волшебник. Тебе нечего бояться меня. Напротив, мне хочется поговорить с тобой по душе.
ЭГЛЬ (смотрит в зал и произносит для зрителей): Невольное ожидание прекрасного, блаженной судьбы. Ах, почему я не родился писателем? Какой славный сюжет.
ЭГЛЬ (Ассоль): Ну-ка, ну-ка, Ассоль, слушай меня внимательно... Не знаю, сколько пройдет лет, только в Каперне расцветет одна сказка, памятная надолго. Ты будешь большой, Ассоль. Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнет алый парус. Сияющая громада алых парусов белого корабля двинется, рассекая волны, прямо к тебе. Тихо будет плыть этот чудесный корабль, без криков и выстрелов; на берегу много соберется народу, удивляясь и ахая: и ты будешь стоять там. Корабль подойдет величественно к самому берегу под звуки прекрасной музыки; нарядная, в коврах, в зо-лоте и цветах, поплывет от него быстрая лодка. «Зачем вы приехали? Кого вы ищете?» — спросят люди на берегу. Тогда ты увидишь храброго красивого принца; он будет стоять и протягивать к тебе руки. «Здравствуй, Ассоль! — скажет он. — Далеко-далеко отсюда я увидел тебя во сне и приехал, чтобы увезти тебя навсегда в свое царство. Ты будешь там жить со мной в розовой глубокой долине. У тебя будет все, что только ты пожелаешь; жить с тобой мы станем так дружно и весело, что никогда твоя душа не узнает слез и печали». Он посадит тебя в лодку, привезет на корабль, и ты уедешь навсегда в блистательную страну, где всходит солнце и где звезды спустятся с неба, чтобы поздравить тебя с приездом.
АССОЛЬ: Это все мне? Может быть, он уже пришел... тот корабль?
ЭГЛЬ: Не так скоро, сначала, как я сказал, ты вырастешь. Потом... Что говорить? Это будет, и кончено. Что бы ты тогда сделала?
АССОЛЬ: Я? Я бы его любила, если он не дерется.
ЭГЛЬ: Нет, не будет драться, не будет, я ручаюсь за это. Иди, девочка, и не забудь того, что сказал тебе. Иди. Да будет мир пушистой твоей голове!
Не раз, волнуясь и робея, она уходила ночью на морской берег, где, выждав рассвет, совершенно серьезно высматривала корабль с алыми парусами. Эти минуты были для нее счастьем; нам трудно уйти в сказку, ей было бы не менее трудно выйти из ее власти и обаяния…
И ее ожидание не было напрасным. Однажды спящую Ассоль увидел капитан Артур Грэй.
Все тронулось, все усмехнулось в нем. Разумеется, он не знал ни ее, ни ее имени, ни, тем более, почему она уснула на берегу, но был этим очень доволен. Он любил картины без объяснений и подписей. Впечатление такой картины несравненно сильнее; ее содержание, не связанное словами, становится безграничным, утверждая все догадки и мысли.
Грэй снял с пальца старинное дорогое кольцо, не без основания размышляя, что, может быть, этим подсказывает жизни нечто существенное, подобное орфографии. Он бережно опустил кольцо на малый мизинец, белевший из-под затылка. Мизинец нетерпеливо двинулся и поник.
В таверне Грэй расспросил о девушке, которую видел. И узнал, что ее зовут Ассоль и она ждет волшебный корабль с алыми парусами, на котором прекрасный принц приплывет за ней.
Грей купил в лавке самый алый шелк и, сделав из него паруса, отправился к своей возлюбленной...
Сцена 2-я. Алые паруса.
Ассоль, увидев корабль с алыми парусами, кинулась к морю.
АССОЛЬ: Я здесь, я здесь! Это я! Звучит музыка. Грей спускается к Ассоль. АССОЛЬ: Ты совершенно такой, каким я тебя представляла...
ГРЭЙ: И ты тоже, дитя мое! Бот, я пришел. Узнала ли ты меня?
Ассоль кивнула, держась за его пояс, зажмурив глаза. Ассоль и Грэй стоят под алыми парусами.
ГРЭЙ: Почему ты закрываешь глаза?
АССОЛЬ: Я боюсь, что это все исчезнет, если я буду смотреть... Ты пришел так волшебно...
ГРЭЙ (засмеявшись): Ты пригрезилась мне давным-давно.... В твоих глазах все лучшее.
АССОЛЬ: Ты возьмешь к нам моего отца?
Алый парус опускается.
ГОЛОС ЗА КАДРОМ: Теперь мы отойдем от них, зная, что им нужно быть одним. Много на свете слов на разных языках и разных наречиях, но всеми ими, даже и отдаленно, не передашь того, что сказали они в день этот друг другу...
Произведение, описываемое в дальнейшем, ассоциируется с очень красивой и счастливой сказкой о принце, о котором только и мечтает каждая девушка. Однако не каждый знает автора повести-феерии «Алые паруса». Кто написал ее, давайте и выясним. Прежде всего это нужно для того, чтобы понять, откуда могли родиться в его голове такие необыкновенные фантазии. Начнем с ознакомления с биографией автора.
Биография
Писателя и прозаика, известного под именем Грин, жившего в период с 1880 по 1932 год, чаще всего связывают с написанием морских приключенческих историй. В этом, в принципе, и заключается ответ на вопрос, кто написал «Алые паруса». Полное имя писателя - Александр Степанович Гриневский, а «Грин» стало сокращением и в дальнейшем его псевдонимом.
Он родился 11 августа (23 по старому стилю) в городке Слободском Его отца звали Стефан Гриневский, он был польским шляхтичем, которого за участие в Польском восстании 1863 года отправили в Сибирь. По истечении срока, в 1868 году, ему разрешили переехать в Вятскую губернию. Там он знакомится с 16-летней медсестрой Анной Степановной Лепковой, которая становится его женой. Семь лет у них не было детей. Александр стал первенцем, а за ним появились еще две сестры - Екатерина и Антонина. Мать Александра умерла, когда ему было 15 лет.
Очень часто возникают вопросы у читателей насчет произведения «Алые паруса» (кто написал его и какие биографические данные присутствуют в эпопее самого писателя как личности, страстно полюбившей море).
Возвращаясь к его биографии, стоит отметить, что тема моря Александра захватила после того, как он самостоятельно в 6 лет прочитал «Путешествия Гулливера» Джонатана Свифта. Окончив в 1896 году Вятское четырехклассное городское училище, он перебрался в Одессу и захотел стать моряком. Сначала ему пришлось бродяжничать и голодать, но потом с помощью друга отца он устраивается на пароход «Платон» матросом и начинает курсировать по маршруту Одесса-Батуми-Одесса.
Освещая дальше вопрос, кто написал «Алые паруса», автора этого произведения (Грина) можно назвать бунтарем, непоседой, ищущим приключений. Матросский труд был очень тяжелым и не приносил ему никакого морального удовлетворения, и тогда в 1897 году он вернулся в Вятку, а затем уехал в Баку, где был рыбаком и чернорабочим в железно-дорожных мастерских. Потом он опять вернулся к отцу, где работал золотоискателем на Урале, шахтером, лесорубом, театральным переписчиком.
Мятежная душа
О чем «Алые паруса», кто написал и насколько автор этого произведения был романтичным человеком, попробуем дальше разобраться. И здесь необходимо уделить внимание становлению личности молодого Грина, ведь в 1902 году он становится простым солдатом резервного пехотного батальона, расквартированного в Пензе. Потом он дважды дезертировал и скрывался в Симбирске.
Эсерам нравились его яркие выступления. У него была даже подпольная кличка - «Долговязый». Но в 1903 году его арестовали в Севастополе за пропаганду против существующего строя. После освобождения он едет в Петербург, где его опять арестовывают и высылают в Сибирь. Оттуда он снова сбежит в Вятку, где раздобудет чужой паспорт, с которым и переедет в Москву.
1906-1908 гг. стали для него переломными - он становится писателем и начинает много работать над романтическими новеллами, среди которых «Остров Рено», «Зурбаганский стрелок», «Капитан Дюк», сборник рассказов «Колония Ланфиер» и т. д.
Творческий период
Освещая тему «Кто написал «Алые паруса», надо сказать, что в 1917 году Грин переезжает в Петроград, надеясь на улучшения в обществе. Но потом, чуть позже, он разочаруется во всех происходящих в стране событиях.
В 1919 году будущий писатель пойдет служить связистом в Красной Армии. В эти годы он начинает печататься в журнале «Пламя» редактора А. Луначарского.
Грин считал, что все самое прекрасное на земле зависит от воли добрых, сильных и чистых сердцем и душою людей. Поэтому у него рождаются такие великолепные произведения, как «Алые паруса», «Бегущая по волнам», «Блистающий мир» и т. д.
В 1931 году он успеет написать свою автобиографическую повесть. А в 1932 году, 8 июля, на 52-м году жизни, он умрет от рака желудка в Старом Крыму. За два дня до смерти, как настоящий православный, он пригласит к себе священника, причастится и исповедается. Жена Нина выберет именно то место для могилки, откуда будет открыт вид на море. На могиле писателя установят памятник Татьяны Гагариной - «бегущей по волнам» девушки.
Как рождались «Алые паруса»
Итак, возвращаясь к произведению «Алые паруса» (кто написал эту повесть), уже приблизительно можно понять, каким человеком был автор этого литературного шедевра. Но необходимо отметить и печальную страницу его биографии. Когда Грин служил связистом в 1919 году, он заболел сыпным тифом и месяц лечился в больнице, куда ему, тяжелобольному, Максим Горький однажды прислал чай, хлеб и мед.
После выздоровления, опять же с помощью того же Горького, Грину удалось получить паек и комнату на Невском проспекте, 15, в «Доме искусства», где его соседями стали Н. С. Гумилев, В. Каверин, О. Э. Мандельштам, В. А. Рождественский.
Кто написал «Алые паруса»?
Рассказ наш был бы не совсем полным без следующих подробностей. Соседи вспоминали, что Грин жил как отшельник в своем мире, куда никого не хотел впускать. В это же время он начнет работу над своим трогательным и поэтическим произведением «Алые паруса».
Весной 1921 года Грин женится на вдове Нине Николаевне Мироновой. Она работала медсестрой, но познакомились они еще в 1918 году. Все последующие 11 лет совместной жизни они не расставались и считали подарком судьбы их встречу.
Отвечая на вопрос о том, кто написал «Алые паруса» и кому произведение было посвящено, можно сказать только одно: Грин этот свой литературный шедевр преподнес как подарок 23 ноября 1922 года именно Нине Николаевне Грин. Он будет впервые полностью издан в 1923 году.
Кто написал «Алые паруса». Краткое содержание
Один из главных героев, хмурый и нелюдимый Лонгрен, жил на то, что занимался изготовлением различных поделок, модельных парусников и пароходов. Местные настороженно относились к этому человеку. А все из-за того случая, когда однажды во время шторма трактирщика Меннерса потащило в открытое море, но Лонгрен и не думал спасать его, хотя слышал, как тот молил о помощи. Ворчливый старик только прокричал напоследок: "Моя жена Мери когда-то также просила тебя о помощи, но ты отказал ей!" Меннерса через несколько дней подобрало пассажирское судно, и тот перед самой смертью обвинил Лонгрена в своей гибели.
Ассоль
Однако лавочник даже не упомянул о том, что пять лет назад жена Лонгрена, когда ее муж был в плавании, обратилась к Меннерсу, чтобы тот занял ей немного денег. Она совсем недавно родила девочку Ассоль, роды были сложными, все деньги ушли на лечение. Но Меннерс равнодушно ответил ей, что если бы она не была такой недотрогой, то он смог бы ей помочь.
Тогда несчастная женщина решила заложить кольцо и отправилась в город, после чего она сильно простудилась и вскоре умерла от воспаления легких. Вернувшийся ее муж-рыбак Лонгрен остался с малюткой на руках и уже больше никогда не выходил в море.
В общем, как бы то ни было, но местные ненавидели отца Ассоль. Их ненависть перекинулась и на саму девочку, которая поэтому и погрузилась в мир своих фантазий и мечтаний, как будто бы и вовсе не нуждалась в общении со сверстниками и друзьями. Отец заменил ей всех.
Эгль
Как-то раз отец послал восьмилетнюю Ассоль в город продавать новые игрушки. Среди них был миниатюрный парусник с алыми шелковыми парусами. Ассоль спустила в ручей кораблик, и поток воды принес его к устью, где она увидела старого сказочника Эгля, который, держа ее кораблик, сказал, что скоро и за ней приплывет корабль с алыми парусами и с принцем, который заберет ее с собой в его далекую страну.
Вернувшись, Ассоль рассказала обо всем отцу, но оказавшийся рядом нищий случайно подслушал их разговор и разнес историю о корабле с принцем по всей Каперной, после чего девочку стали дразнить и считать сумасшедшей.
Артур Грей
И принц объявился. Артур Грэй - единственный наследник знатного семейства, живущий в родовом замке, очень решительный и бесстрашный молодой юноша с живой и отзывчивой душой. Он с самого детства любил море и хотел стать капитаном. В 20 лет он купил себе трехмачтовый корабль «Секрет» и стал ходить в плавание.
Однажды, будучи близ Каперной, рано утром он со своим матросом решил отплыть на лодке, чтобы подыскать места для ловли рыбы. И вдруг на побережье он находит спящую Ассоль. Девушка так поразила его красотой, что он решил надеть на ее мизинец свое старинное кольцо.
Потом в местном трактире Грей узнал историю, связанную с полоумной Ассоль. Но пьяный угольщик заверил, что все это вранье. А капитан и без посторонней помощи сумел понять душу этой необыкновенной девушки, так как и сам был немного не от мира сего. Он сразу отправился в город, где в одной из лавок нашел алый шелк. Утром его «Секрет» вышел в море с алыми парусами, а уже к середине дня его было видно из Каперны.
Ассоль, увидев корабль, была вне себя от счастья. Она тут же бросилась к морю, где уже собралось много народа. От корабля отошла лодка, а на ней стоял капитан. Спустя несколько минут Ассоль уже была на корабле с Греем. Вот так все и случилось, как предсказывал прозорливый старец.
В тот же день была открыта бочка столетнего вина, а на следующее утро корабль был уже очень далеко и навсегда уносил из Каперны экипаж «Секрета».
На этом можно и закрыть тему «Кто написал произведение "Алые паруса"?» Александр Степанович Грин (Гриневский) всем своим читателям подарил необыкновенную сказку о мечте.