О творчестве и научных изысканиях великого представителя эпохи Возрождения в биографии Леонардо да Винчи написано немало трудов. Над его феноменом долгие столетия бились и учёные, и историки, и искусствоведы. Долгое время учёные интересовались исключительно его достоянием как художника, скульптора, изобретателя, анатома. В общем-то, сфер, в которых Леонардо да Винчи проявил себя не только как знаток, но и как первооткрыватель, очень много. В связи с этим очень мало свидетельств в его биографии, относящихся к личной жизни Леонардо да Винчи , которую, надо признать Маэстро очень тщательно скрывал. Все его дневники написаны специально созданным для этого шифрованным письмом, над которым до сих пор бьются учёные.
Тем не менее, на сегодняшний день учёные пришли к некоторым выводам о том, каким был великий художник своего времени. По их мнению, Леонардо да Винчи был незаконнорожденным ребёнком знатного сеньора, что, впрочем, не лишило его ни богатства, ни почестей, сопутствующих людям знатного происхождения. Бытует мнение, что знаменитая Мона Лиза — это портрет матери художника Катерины, с которой он был разлучён в возрасте пяти лет. Достоверно известно, что Леонардо да Винчи не был связан любовными узами ни с одной из барышень современниц. Поэтому учёные подозревают, что художник был человеком с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Возможно, к этому мнению они пришли по аналогии с другими художниками — яркими представителями своего времени, которые предпочитали мужчин женщинам. Для нас это признаки нетрадиционной ориентации, а в то время среди знати и творческих личностей это было более чем обычным явлением. Хотя церковные каноники уже и начали войну с такими отношениями, но, как известно, явление это было очень распространено.
На фото — одна из картин, на которой изображён Салаино
Что же касается самого да Винчи, то его пристрастие к мужскому полу подтверждает и то, что всю жизнь он неизменно был окружён красивыми юношами, которые становились его учениками и натурщиками. Среди них наиболее выделяются Салаино (это прозвище, которое дал ученику сам изобретатель, означающее Дьяволёнок), который был спутником Леонардо да Винчи долгие 30 лет, и Франческо Мельци, который был с Маэстро до самой смерти и унаследовал практически всё достояние последнего. Учитывая явное отвращение Леонардо да Винчи к половым отношениям, высказанное в его дневнике, многие склоняются к мнению, что художника с его любимыми учениками связывали не физические, а платонические отношения.
На фото — портрет Франческо Мельци
Что бы там ни говорили или писали о личной жизни Леонардо да Винчи, нам, современникам, конечно, более ценно его творчество, картины, вышедшие из-под его пера. Тем более, что все сведения, дошедшие до нас из работ историков и учёных, нельзя считать полностью достоверными, ведь почерпнуты они из записей, которые до сих пор до конца расшифровать никому не удаётся. К тому же и записи не сохранились до наших дней полностью. Поэтому всё, что нам известно — это личное мнение и оценка исследователей, которые вполне могут отличаться от реальной картины.
Люди старшего поколения помнят столпотворение, царившее летом 1974 года на Волхонке и в соседних переулках, когда в Государственном музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина была выставлена прославленная «Джоконда». Это было великое событие, затмившее всё остальное.
Вскоре наш зритель увидел многосерийный телевизионный фильм Кастеллани о жизни и творчестве итальянского гения. Созданный французским актером Леруа образ Леонардо да Винчи поражал благородством, простотой и жизненной достоверностью. Сохранилось воспоминание о том, как в старых отрывных календарях красная дата 2 мая всегда была украшена портретом седовласого старца, и Леонардо да Винчи поутру входил в дом каждой советской семьи.
Весной 1984 года в том же ГМИИ им. А. С. Пушкина была выставлена на обозрение леонардовская рукопись, названная «О природе, давлении и движении воды» из частного собрания Хаммера. Кодекс насчитывал восемнадцать сфальцованных листов с записями на итальянском справа налево: таким способом художник шифровал свои тексты, чтобы они не стали достоянием непосвященных. Наибольший интерес вызывали листы с описанием атмосферных явлений, позволяющие понять, каким образом Леонардо добивался уникальных светоцветовых эффектов, которые придали «Джоконде» ее неповторимое очарование и завораживающую притягательность.
Ни об одном человеке не написано столько, сколько о Леонардо. Его личность давно стала легендой. Почин был положен Вазари. По возрасту он не мог лично знать художника, но с любовью описал многие его творения, не обойдя молчанием увлечение мастера научными опытами, которые многими тогда рассматривались как занятие черной магией.
Это даже заставило пытливого биографа признать, что Леонардо скорее был философом, нежели христианином. Впрочем, из второго издания своих «Жизнеописаний», увидевших свет в самый разгар Контрреформации и полыхающих в Европе костров инквизиции, осторожный автор изъял свое крамольное суждение.
Весомый вклад в изучение творчества Леонардо внесли российские ученые и исследователи. В 1892 году издатель Ф. Ф. Павленков выпустил в знаменитой биографической серии «Жизнь замечательных людей» первый очерк М. М. Филиппова о великом итальянце. Год спустя другой книголюб Ф. В. Сабашников осуществил факсимильное издание приобретенной им рукописи Леонардо да Винчи «Кодекс о полете птиц», что явилось подлинной мировой сенсацией. В 1935 году в возобновленной павленковской серии «ЖЗЛ» вышла работа А. К. Дживилегова о Леонардо, а позднее - выдержавшая три издания книга А. А. Гастева. В отечественном искусствоведении накоплен большой опыт изучения и освещения творчества выдающегося мастера, чьи основные теоретические труды имеются и в русском переводе.
Ныне, в год культуры и искусства Италии в России, в малой серии «ЖЗЛ» вниманию читателя предлагается книга француженки Софи Шово о Леонардо да Винчи - хороший подарок всем тем, кому дороги традиционные культурные связи между двумя нашими странами. Автор совершенно права, говоря, что в каждом последующем столетии личность и творения великого итальянца подвергались пересмотру с позиций своего времени и, как она пишет, «радикальной переоценке». Впрочем, с последним утверждением трудно согласиться, поскольку и для новых поколений Леонардо да Винчи был и остается непревзойденным мастером - подлинным воплощением «фаустовского начала» всей европейской культуры.
Из общей картины восторженных оценок несколько выпадает суждение хорошо известного у нас искусствоведа Бернсона, который признает, вопреки прежним своим высказываниям, что Леонардо не вдохновляет его более и не приводит в восторг. Правда, при этом он замечает, что в своих рисунках Леонардо куда больше художник, чем в живописи. И это в какой-то мере справедливо. Любому, кто прикасается к леонардовским рисункам, бросается в глаза, сколько в них непосредственности, свободы движения и искреннего восхищения миром природы. В рисунке художнику не нужно было думать о грунтовке холста или стены, о составлении нужных смесей или взаимодействии на свету различных красок. Здесь он был полностью свободен от заказчика и условностей живописи, давая волю своей неуемной фантазии.
Пытливость ума и любознательность всегда сочетались в Леонардо с ощущением непостижимости некоторых загадок мироздания, о чем он сам говорил, вспоминая годы детства: «Однажды, блуждая среди скал, я набрел на вход в огромную пещеру. Подгоняемый любопытством, я заглянул внутрь, и мной овладели два противоположных чувства: оторопь перед разверзнувшейся бездной и неодолимое желание познать тайну, сокрытую в ней». Будучи неутомимым естествоиспытателем, Леонардо воспринимал человека и окружающий мир как единое целое. Он всю жизнь вел диалог с природой, восхищаясь ее мудрым устройством, целесообразностью и красотой всего живого на земле, и пытался передать в своих произведениях «гармонию разнородного», как говаривали древние. Будучи противником всякого насилия над природой, ученый сознавал, сколь губительны и плачевны могут оказаться для самого человека последствия подобного произвола. Об этом немало сказано в его записных книжках. Мысли великого творца наполняются особым смыслом в наши дни, когда перед человечеством со всей остротой встал вопрос о защите и сохранности окружающей природной среды.
Судьба Леонардо, которая поначалу складывалась удачно, оказалась трагичной. К исходу XV столетия над Италией нависли грозовые тучи, предвестницы грядущих бед и потрясений. Это нашло отражение в его фреске «Тайная вечеря», которая наряду с рафаэлевской «Сикстинской мадонной» признается высшим художественным проявлением человеческого гения. Леонардо стремился поставить науку и искусство на службу человеку ради его блага, но ему суждено было стать свидетелем крушения самых светлых чаяний, когда великие идеалы втаптывались в грязь, и это не замедлило сказаться в его рисунках. Вместо образов прекрасных юношей и девушек в них появилась вереница уродливых лиц, обезображенных гримасой, крылатых драконов, клыкастых чудовищ и разрушительного разгула злой стихии. У него есть даже серия апокалиптических рисунков, названная «Потоп», - по его предсказаниям, потоп должен однажды обрушиться на землю и вызвать ее гибель. При виде всей этой дьявольщины и дикого шабаша создается впечатление, что рукою мастера водил булгаковский Воланд.
Завоевав признание своим искусством, Леонардо с головой ушел в науку. Будучи прирожденным экспериментатором, он ничего не принимал на веру. Трудно перечислить естественные и точные науки, история развития которых не была бы связана с его именем, где бы он не высказал смелые догадки, подтвержденные впоследствии другими выдающимися умами. Математика и механика, физика и астрономия, химия и геология, география и ботаника, анатомия и физиология - всё это в равной степени интересовало его пронзительный ум. Он мечтал о создании грандиозной энциклопедической системы «Вещей природы», которая охватывала бы всё мироздание. Однако это желание объять необъятное оказалось непосильным даже для такого исполина, каким был Леонардо да Винчи, хотя он признавал, что «ни одна работа не могла меня утомить, ибо сама природа сотворила меня таковым».
Он скромно оценивал значение своих поисков: «Я уподобляюсь тому, кто по своей бедности явился на ярмарку последним, когда всё лучшее уже разобрано, а оставшееся всеми перепробовано и отвергнуто за ненадобностью. Но я соберу эти крохи, положу в котомку и пойду бродить по бедным деревушкам».
С годами его «котомка» пополнялась всё новыми сокровищами, а он настойчиво продолжал идти по неторному пути с непосильной ношей на плечах, мечтая сделать человека свободным и счастливым. Но достаточно взглянуть на единственный автопортрет сангиной, сделанный года за четыре до кончины художника, чтобы понять, чего это стоило ему. Леонардо было тогда шестьдесят два года, но выглядит он глубоким старцем с избороздившими лицо морщинами и властным взглядом глаз, словно бы из пещеры, хранящей неразгаданную тайну, а на его сомкнутых устах всё та же загадочная полуулыбка «Джоконды». По рисунку видно, насколько устал от жизни и растерял свои иллюзии этот полупарализованный старик. Он сделал много в своей жизни, но осуществил так мало - написанные им картины можно пересчитать по пальцам. Великий труженик оставался верен своей натуре до конца дней и вопреки невзгодам и болезни продолжил поиск истины, о чем хорошо сказано у поэта Игоря Шкляревского: «И над натурой нашей звероликой / Всепониманье возвышает нас».
Софи Шово воспроизводит наиболее яркие моменты жизни своего героя, умело и живо воссоздает объективную картину того жестокого времени. Книга читается с интересом, так как рассказ о гении не может не увлечь. Леонардо чувствовал жизнь шире и глубже, чем кто-либо, и через его чувствования нам передается его понимание многообразия мира. Любое общение с гением облагораживает тебя самого и поднимает ввысь. Поэтому при чтении не стоит обращать внимание на некоторые излишне резкие оценки автора - таков уж наш век, зараженный высокой дозой негатива и отрицания всего и вся под воздействием природных и политических катаклизмов, всколыхнувших мир. Так, не могут не вызвать несогласие строки, посвященные так называемому «делу Сальтарелли», которое не добавляет ничего нового к тому, что было ранее известно и о чем в свое время писал Фрейд, развивая мысль об «отцовском комплексе», проявившемся у подростка Леонардо. Но всё это не имеет никакого отношения к творчеству гениального художника и ученого, тем более в небольшой по объему работе, из-за чего за рамками повествования остались многие стороны многогранной деятельности творца.
Александр Махов
Софи Шово - Леонардо да Винчи
Софи Шово; пер. с
Фр. В. Д. Балакина; предисл. А. Б. Махова
М.: Молодая rвардия; Палимпсест, 2012. 283 с.: ил.
Жизнь замечательных людей: Малая серия: сер. биоrp.; вып. 21
ISBN 9785235034709
Софи Шово - Леонардо да Винчи - Жизнь замечательных людей - Содержание
Он хотел объять необъятное
Часть первая 1452–1480
Часть вторая 1482–1499
Часть третья 1499–1506
Часть четвертая 1513–1519
Основные даты жизни Леонардо да Винчи
Краткая библиография на русском языке
Иллюстрации
Софи Шово - Леонардо да Винчи - Жизнь замечательных людей - Почему так много незавершенного?
Художник в той или иной мере чувствует себя отцом своих творений. Идентифицируя себя с собственным отцом, Леонардо поступал со своими творениями так же, как отец поступил с ним самим: произведя на свет очередную картину, он бросал ее незавершенной, больше не заботясь о ней. Не составляли исключения и те из них, при создании которых внутренним побудительным мотивом служили впечатления раннего детства. Леонардо оставил незавершенной и собственную жизнь, сделав это с исключительным талантом, и потомкам остается лишь сожалеть по этому поводу. Но не стоит ли согласиться с предположением некоторых историков, что именно непостоянство, свойственное Леонардо, и его склонность оставлять начатое незавершенным открывали перед ним всё новые и новые перспективы?
Тайна последних произведений
В настоящее время считается, что Леонардо принялся за написание своей первой «Леды», еще находясь в Риме, а также, что существовало несколько незаконченных вариантов «Святого Иоанна Крестителя», два варианта «Вакха» и пресловутый «Воплощенный ангел».
И всё же: продолжал ли он писать кистью и красками во Франции? Попробуем ответить на этот вопрос.
Сейчас почти никем не подвергается сомнению тот факт, что еще в Италии Леонардо приступил к созданию своих шедевров («Джоконда», «Святой Иоанн Креститель», «Святая Анна»и, возможно, «Вакх»), а находясь в Клу, он лишь дорабатывал и поправлял их. Их он повсюду возил с собой. Но писал ли он другие картины? Этого нельзя утверждать. Он мог рисовать карандашом левой рукой, что же касается его последних картин, то он, как принято считать в настоящее время, поправлял их с помощью пальцев, о чем свидетельствуют сохранившиеся их отпечатки. Но могли он писать кистью и красками той же рукой, которой рисовал карандашом? На этот вопрос нет ответа. Закончил ли он работу над упомянутыми шедеврами, еще находясь в Вечном городе? Вероятнее всего - нет. Но как знать, ведь до конца своей жизни Леонардо любил представлять публике все свои работы как незавершенные, словно кокетничая этим.
Андре Грин пишет о поздних работах Леонардо да Винчи:
«В них вновь встречаются все противоречия, не только смешение мужского и женского, но и переплетение экстаза с грустью, доходящей до состояния скорби. Рот - чувственный, но вместе с тем и детский, слегка приоткрытый, безмолвный, но готовый заговорить. Роскошные вьющиеся волосы в равной мере могут принадлежать представителям обоих полов. Глядя на картину, испытываешь тягостное чувство неловкости».
Известно, что Леонардо привез с собой во Францию «Джоконду», которой не суждено было более вернуться в Италию. Он подарил ее королю Франции. К нему она и перешла после кончины мастера.
Это был лучший способ сохранить ее для потомства. Такова же оказалась участь и «Святого Иоанна Крестителя». Но которого из «Святых Иоаннов Крестителей»? И которой из«Джоконд», которой из «Лед»! Тех ли, что сейчас можно видеть в Лувре?
Некоторые исследователи полагают, что Леонардо привез с собой в Италию одну из «Лед», обнаженную либо одетую, больного «Вакха» и, вероятно, «Святую Анну». Возможно, именно эти картины и находятся сейчас в Лувре, хотя с уверенностью сказать этого нельзя, не зная определенно, какими путями они попали во Францию.
Как и многое из того, что касается Леонардо, эта тайна до сих пор, спустя пять веков после смерти мастера, не раскрыта, и весьма сомнительно, что ее когда-нибудь раскроют. Но как бы то ни было, тот или иной вариант этих картин всегда находился в мастерской Леонардо. Мастер буквально окружил себя этими образами и на протяжении многих лет постоянно подправлял их, чтобы они сохраняли сходство с Салаи. Нет сомнений насчет того, что он, парализованный или нет, не мог отказать себе в этом удовольствии, делая их то более темными, то более голубыми, то более прозрачными, дописывая их, точно покрывая поцелуями, до конца своих дней.
Что же касается смелых истолкований загадки его «Святого Иоанна Крестителя», единственного или существовавшего во множестве вариантов, равно как и других поздних работ Леонардо, то их было великое множество, ибо на протяжении столетий почти ежегодно появлялись различные версии.
В своих произведениях Леонардо осмеливался игнорировать несносное для него противостояние полов, создав образ андрогина в чистом виде, воплотившего в себе наиболее восхитительные человеческие черты. Андрогин заменил для него эфеба, став символом совершенства.
В известном смысле он пытался найти третий пол - высшее существо, превосходящее и мужчину, и женщину, объединяющее в себе лучшие черты их обоих и не имеющее их недостатков. В качестве воплощения этого совершенного андрогина Леонардо представил «Святого Иоанна Крестителя».
Интересные результаты дает сравнение «Святого Иоанна Крестителя», «Вакха» и того странного рисунка, представляющего собой комбинацию акварели и граффити, который получил название «Воплощенный ангел». На нем можно разглядеть изображенный в несколько завуалированном виде достаточно большой мужской член в состоянии эрекции. Этот рисунок, производящий странное впечатление, вызывающий смешанное ощущение трепета и тревоги, многое может сказать о природе сексуальности Леонардо да Винчи.
В сочетании с двумя другими упомянутыми картинами он со всей очевидностью обнаруживает гомосексуальность Леонардо. Все три человека, изображенные в этих произведениях, поднимают указательный палец к небу. У«Вакха» он располагается менее вертикально, чем у двух других, но это тот самый жест. Правда, смысл этого жеста совсем не тот непристойный, который зачастую придают ему. Он означает приветствие Марии, дабы она заступилась за нас, несчастных грешников, перед своим сыном. И все же, не заключает ли в себе этот жест некий эротический подтекст? Что же касается языческого «Вакха», гермафродита (женоподобное тело с грудной мышцей, напоминающей женскую грудь), то его обращенный к небу указательный палец воплощает в себе всю двусмысленность мира. Здесь особенно откровенно, по замыслу автора, сочетаются высокая духовность и самые низменные желания…
«Святой Иоанн Креститель», представляясь ангелом, ведет себя как вульгарное создание. Гомосексуалист представляется трансвеститом, и его ангельское приветствие сразу же превращается в нечто непристойное, наподобие жеста, которым проститутка заманивает клиента. В результате же улетучивается даже малейшая ассоциация с Девой Марией. Тем более что у этого воплощенного ангела впавшие глаза, нездоровый вид, порочный или больной или же то и другое сразу. Невольно возникает ассоциация с будущими жертвами СПИДа. Эти андрогины Леонардо, красивые молодые люди с женскими чертами в облике, не опускают глаз, смотрят какими-то победителями, триумфаторами, коим бессильно противится благо. Эта чарующая улыбка позволяет предполагать некую любовную тайну.
Те же ассоциации возникают, когда всматриваешься в «Леду», как в первой, так и во второй версии, - и в обнаженную, и в одетую. То же самое касается и «Святой Анны». Все образы, представленные в последних произведениях Леонардо, служат квинтэссенцией чувственности и вместе с тем духовности, как будто автор сумел схватить и живописно передать самое редкое в мужчине и самое ценное в женщине. Порок и святость в неразрывном переплетении…
В погоне за мифами.
Сексуальная ориентация художников эпохи Ренессанса.
(Примечание:Часто имена художников, название картин я пишу по английски, потому что английское правописание ближе к оригиналу).
Все знают, все, кто причастен или интересуется искусством знают, что Леонардо да Винчи и Микеланджело Буонарроти были гомосексуалистами. Но мало кому известно, что не существуют исторических документов, архивных записей, личной переписки, свидетельств очевидцев, проливающий свет на столь щепетильный вопрос.
Боттичелли также не избежал подобных обвинений, по крайней мере, в пору его жизни. Но это меньше знакомо широкой публике.
Тем не менее, эта статья не совсем о сексуальной ориентации наиболее ярких индивидумов, которые несметно обогатили культуру западной цивилизации. Их имена эквивалентны этой культуре. Образы, созданные ими, превратились в символы – иконы нашего общества.
Это попытка проследить, как возникли истории о гомосексуализме этих личностей. Как они появились на свет, на чём обоснованны и чьи имена стоят за столь пикантной информацией. Миф это или истина?
Конечно, тот факт, что ни Леонардо, ни Микеланджело, ни Боттичелли не были женаты и не один из них не оставил потомство, способствовал подобному умозаключению. Но брак не является фактором сексуальных предпочтений человека. Истории известны многие имена художников, писателей, композиторов, учённых, которые умерли холостяки. Их современник, коллега по цеху - Рафаэль, тоже не был женат и не оставил наследников, тем не менее, его бурные, романы с женщинами были известны всему Риму, и дошли до наших дней.
Может быть, Леонардо да Винчи и был гомосексуалистом. Согласно официальной статистике 3-4 человека из ста проявляют нетрадиционную, сексуальную ориентацию, что не так уж и мало. Вероятность довольно высока, как, впрочем, относительно любого другого человека. Каждый из нас, живущий в свободном обществе, наверняка, лично сталкивался с «геями» и лесбиянками. Существует поверье, что люди творческих профессий больше склонны к гомосексуализму. Но может быть, в силу своей популярности детали их жизни более известны, чем какого-то Коли, работающим фрезеровщиком. Никто не сравнивал статистику нетрадиционной сексуальной ориентации между людьми разных профессий, разного социального статуса.
Но давайте вернёмся к нашему расследованию, которое ведёт прямо к Зигмунду Фрейду, основоположнику науки о человеческой психике. Известно, что Зигмунд Фрейд считал эмоциональное состояние личности зависимым от его либидо. Либидо в свою очередь является результатом отношений между родителями, отношениями между ребёнком и его родителям. Это и есть основа психологии и психоанализа - метода терапии, разработанного Фрейдом.
Почему-то личность Леонардо да Винчи возымела какое-то мистическое действие на знаменитого психолога. Не удивительно. Леонардо да Винчи по сегодняшний день поражает человечество своим гигантским интеллектом и бесчисленными талантами.
Но Фрейда интересовала нечто-то другое - сексуальность художника. И он уложил на воображаемую кушетку воображаемого пациента. Вопросы задавал Фрейд, он же на них отвечал, как в игре в шахматы с самим собой.
И так: Леонардо был внебрачным ребёнком. Мать бросила младенца на попечение отца. Отец забрал ребёнка в свой дом, когда тому было 4 года, и вместе со своими братьями занимался его воспитанием. Вернее, им особенно не занимался никто. Мальчик был предоставлен самому себе, в школу не ходил и не получил никакого формального образования, которое считалось нормой во Флоренции той эпохи. Тем не менее, отец обратил внимания на способности сына к живописи и отдал его в подмастерья в цех Верроккьо.
Отсутствие матери в становлении юного Леонардо, Фрейд посчитал основной причиной одержимостью сексом молодого художника.
На самом деле это Фрейд был одержим сексом Леонардо да Винчи. Наверное, и Леонардо, как большинство молодых людей. Не из-за матери или отца. А за высокого уровня тестостерона в организме молодого самца. Так что подобный вывод - факт относительно большинства мужчин в годы становления.
Фрейд внимательно изучил биографию Леонардо да Винчи, - те незначительные детали дошедшие до наших дней. Следствием этого явилась статья «Леонардо да Винчи и память о его детстве».
Главными постулатом этой работы является то, что Леонардо является гомосексуалистом из-за отсутствия женского образа и материнской любви в детстве.
Фрейд сделал и другое шокирующее открытие, что Леонардо идеализировал и желал свою мать.(Этому нет никаких подтверждений: ни признания самого Леонардо, ни свидетельства современников.) Из-за аморальной, недозволенной любви к своей матери, молодой человек не мог полюбить другую женщину, посему влечение к мужчине оставалось его единственной альтернативой. Другого выбора ему, попросту, не было дано.
В случае с Марселем Прустом, ни для кого не была тайной, его сексуальные предпочтения. Ни для кого не было тайной, что у писателя была не в меру властная, доминантная мать, под влиянием которой протекала жизнь писателя, от бытовых мелочей до мировозрения. Привязанность между матерью и сыном превосходила общепринятые нормы.
В психологии считается, что влияние доминантной матери является одной из причин гомосексуальности.
Я не смею возражать Зигмунду Фрейду. Что я понимаю и в психологии и в гомосексуализме? Современные учённые затрудняются определить какие-то конкретные причины этого явления, которое, кстати, распространенно в мире младших братьев наших – животных.
Но, уважаемый Зигмунд Фрейд, позвольте риторический вопрос: как же так, что в случае присутствия и отсутствия материнского начала в жизни мальчика результаты одинаковы – влечение к однополым существам.
Леонардо да Винчи был брошен матерью, Марсель Пруст – чрезмерно обласкан. В результате чего, согласно учению Фрейда, обоих ждала та же участь в личных отношениях.
Неужели клиническая психология похожа на Модернизм в живописи? Любое событие в жизни, и в поведении человека, любой комплекс в его характере, можно интерпретировать так же, как цветовое пятно на холсте абстракциониста. Концепция работы зависит от личности интерпретатора.
Тем не менее, моя статья не о причинах гомосексуализма Леонардо да Винчи и Микеланджело. И не об аргументах, противоречащих выводам Фрейда. Куда уж нам?
Это попытка расследовать источники подобных слухов. Другими словами - откуда ветер веет?
Кстати, Фрейд выразил мнение, что неумение Леонардо завершать работы прямым образом связаны с его проблематичным либидо и с неспособностью удовлетворять интимные нужды.
Здесь я готова возразить Фрейду. Пример собрата по цеху Леонардо – Микеланджело. И он, похоже, тоже не знал особого сексуального удовлетворения. Но все же работы завершал, писал гневные письма своим спонсорам, если отсутствие финансов останавливали проект, как в случае с надгробием семьи Медичи. Гнался за Папой Юлием VII на поле боя за деньгами для продолжения работы над фресками Сикстинской капеллы.
Что же касается Леонардо да Винчи, его мозг переполняли множество идей в разных областях знаний: в ботанике и анатомии, в математике и аэродинамике, и т.д. Он постоянно работал над всевозможными изобретениями от летательного аппарата до пропеллера, который является его детищем. Одному человеку было не по силам одолеть то количество проектов, в которое был погружён с головы до ног гений Леонардо. Ему был необходим научно-исследовательский институт, чтобы разрабатывать и изучать всё то, что его занимало.
Лично Леонардо в перечне своих профессий поставил живопись на одиннадцатое, последнее место. Очевидно, художником он себя не считал.
Что же касается его ориентации…
Быть гомосексуалистом во времена Ренессанса значило быть не просто грешником, а преступником. Карой за содеянное могла быть смертная казнь. Так что, интрижка с юношей могла оказаться для мужчины дорогой на эшафот.
Такие определения как гомосексуализм, лесбиянство ещё не существовали. Соитие двух мужчин называлось "содомизм", уходящий корнями к библейской легенде о Лоте и разрушении Содомы и Гоморры. Всевышний уничтожил эти города из-за того, что их жители занимались извращённой сексуальной деятельностью – гомосексуализмом. С тех пор любовь двух мужчин была заклеймена, как величайший грех. С иудаизма эти суждения перекочевали и в христианство. (Кстати, в античном Риме это считалось нормой. Зрелые мужчины содержали любовников, как правило – юношей. Извращением считался оральный секс).
Грешники предавались анафеме. Их судили, заключали в тюрьмы, а то и казнить могли. Почти до наших дней гомосексуализм в Христианской Европе был преступлением.
Широкой публике известен случай с Оскаром Уайльдом, который был судим в 1895 году, признан виновным в преступных совокуплениях, и осуждён на два года каторжных работ.
Великому русскому композитору- Чайковскому повезло гораздо больше. Несмотря на то, что и в России интимные отношения между двумя мужчинами сурово карались, в каждом конкретном случае это зависело от царя. Царь мог закрыть на это глаза, что и произошло в случае с композитором. Тем не менее, Чайковский не знал покоя. Его мучили страхи разоблачения, угрызения совести, Чайковский был человеком консервативных убеждений. Он страдал депрессией из-за неудачных попыток подавить в себе ненормальное влечение к однополым особям. Согласно его биографам и музыковедам это и привело к ранней смерти композитора.
Случаи гомофобои, насилия, расправы с «голубыми» происходят и сегодня в нашем просвещённом и либеральном обществе.
Так что, само собой разумеется, в те времена, в эпоху средневековья у любого мужчины, который состоял в запретной связи с себе подобным, были серьезные основания скрывать этот факт.
Если Леонардо и был гомосексуалистом, что исключить нельзя, он никогда не признался бы в этом публично. Он не признался бы в этом ни в своих записях, ни в дневниках, ни друзьям и ни родственникам.
С другой стороны, Леонардо был окружён молодыми мужчинами – подмастерьями, ассистентами, учениками. Не потому что он предпочитал окружить себя молодыми мужчинами, просто, в подмастерья и ученики ходили мужчины. Если бы один из них был его любовником, то скрыть подобный факт было бы чрезвычайно сложно. Слухи об этом расползлись по Флоренции, Милану, Риму со скоростью лесного пожара. Если этого не произошло, то он не содержал любовников, или же был выдающимся конспиратором.
Леонардо покрывал записями тысячи страниц. Он оставил после себя целую библиотеку, где ничего невозможно прочитать без помощи зеркала. Он писал наоборот, как бы зеркальное отражение букв и слов. Никому не известно, почему он так делал, но предполагают, что таким образом он прикрывал свои мысли некой завесой тайны.
Тем не менее, тексты давно прочитаны. Поражает отсутствие записей личного характера. Отсутствуют, вообще, размышления об отношениях между людьми, дружбе, верности, любви, романтике, семье, – словно этих аспектов не существовало в человеческой жизни.
Огромный ворох бумаг заполнен чертежами каких-то машин, оружия; расчётами; анатомическими рисунками конечностей и органов тела. Встречаются зарисовки всемирного потопа - Леонардо верил, что мир погибнет под водой и этих мыслей не скрывал. Чертежи чередуются эскизы человеческих голов, лиц, тел, словно он пытался что-то просчитать, открыть тайну устройства человека.
Но даже наброски обнажённых людей, как «Леда и Лебедь» или «Ветрувианский человек», лишены эротизма, чувственности. Словно это иллюстрации к вечному поиску идеальных пропорций.
Из всего этого множества бесценных страниц возникает образ истинного учённого. Каждая строка сквозит постоянной работой мысли.
Леонардо где-то напоминает математика, нашего с вами современника, по имени Григорий Перельман. Перельман живёт в. Сент. Петербурге. Он редко покидает свою квартиру, не выходит на улицу, и не поддерживает связей с внешним миром. Бытом занимается его мать.
В 2000-ом году Перельман отказался от премии размером 1.000.000 долларов за решение какой-то важной для науки задачи, под предлогом, что у него нет применения для таких денег.
Папарацци и журналисты оббивали пороги дома, в котором он живёт, но так и не получили ни какого объяснения его странностям. Также не были замечены женщина или мужчина, посещавшие квартиру Перельмана. Миру ничего неизвестно о его личной жизни и о его ориентации. Пожалуй, у него нет никакой.
Может быть и в случае с Леонардо да Винчи одержимость науками, исследованиями, изобретениями являлись приоритетом, смыслом его существования.
Существуют и другие причины, из-за которых мужчина не способен на интимные отношения – импотенция. Причины импотенции могут быть физиологическими, как болезнь кровеносных сосудов, поражающих нормальный приток крови в губку ткани интимного органа. Психологические проблемы – стресс, депрессия, травматическая жизненная ситуация, (допустим – смерть близкого человека), могут отрицательно влиять на либидо.
Люди сложные существа со своими психозами, синдромами, комплексами, фобиями, фетишами.
Может быть, Леонардо да Винчи страдал каким-то фетишем, например некрофилией. И поэтому под покровом ночи пробирался в анатомический театр. Шутка!
А может, как и Исаак Ньютон он умер девственником. Французский философ Вольтер подтверждал, что на смертном одре Ньютон признался священнику, что не знал интимной близости.
Судьбы Леонардо и Ньютона похожи, словно близнецов-братьев. Оба появились на свет незаконнорожденными. Их матери бросили младенцев, одного на попечение отца, другого- Ньютона, на попечение бабушки. Оба были предоставлены самим себе и не получили формального образования. Обоим было свойственно интеллектуальное любопытство относительно мира вокруг нас. Обоих природа наградила исключительным качеством – разгадывать тайны природы. В конце жизни Ньютон возглавил Академию наук Англии. А Леонардо стал негласным советником французского короля.
Их имена высечены на обелиске истории золотыми буквами и с каждым годом сверкают ярче и ярче.
В силу некого мистического феномена, судьбы величайший мастеров Ренессанса во многом совпадают. Начиная с места и времени рождения: Флоренция, 15-ый век. Хотя к ним можно подключить ещё несколько имён, художников - Рафаэль, Джиорджио, Караваджо, родившихся раньше или позже, в других городах Италии.
Леонардо да Винчи и Боттичелли были соучениками. Они вместе постигали мастерство живописи в цеху у Верроккьо. Хоть Леонардо, Боттичелли и Микеланджело постоянно сталкивались друг с другом, друзьями они не были. Наоборот – соперниками.
Боттичелли - незаконнорожденный ребёнок, брошенный своей матерью. Отец скончался на три года позже. Он рос без матери. Кроме имени -Смеральда, (и это не точно) о ней ничего неизвестно современным историкам искусства.
Мать Микеланджело тяжело заболела после родов. Ребёнка отдали кормилице, которая стала для него няней и приёмной матерью. Семья, куда попал младенец Микеланджело, была каменотёсами, (масонами).
Ни родной отец, ни семья каменотесов не могли предоставить заботливую, любящую атмосферу, необходимую для эмоционально развития ребёнка. Сам Микеланджело шутил, что впитал с молоком матери потребность обтёсывать камни, и поэтому стал скульптором.
Его биографы и критики, задолго до появления науки психологии, констатировали факт, что отсутствие материнской любви повлияла на его отношения с женщинами.
Тем не менее, уже в детстве слава о юном вундеркинде становится достоянием Флоренции. 13-ти летнего мальчика забирает к себе в дом Медичи Великолепный, где к нему относятся, как к сыну. Дети Лоренцо Медичи, становятся сводными братьями и друзьями Микеланджело. В последствии оба по очерёдности возглавляют католическую церковь. Первым становится Папой - Лео Х, потом - незаконнорожденный сын брата Лоренцо - Клементий VII. Так что Микеланджело сохраняет с правителями Католической Христианской церкви родственные отношения.
Медичи Великолепный сразу же отправляет Микеланджело в академию, где он изучает латынь, философию, литературу, и другие предметы, считавшиеся необходимыми в ту пору. Он входит в круги интеллектуальной и творческой элиты, и знакомится с выдающимися поэтами, литераторами, музыкантами. Самое главное он получает неограниченный доступ к сокровищам семьи Медичи, в частности к коллекции античных скульптур. Микеланджело проводит всё свободное время в зарисовках этих бесценных шедевров.
Он родился с «золотой ложкой во рту», ему задан старт, о котором мало кто смеет мечтать.
В академии он знакомится со своим соучеником Д. Васари, который становится его биографом.
Васари старательно ведёт записи событий в жизни Микеланджело. Тем не менее первое упоминания романтического характера появляется, когда художнику уже за 50. Васари пишет, что Микеланджело познакомился с молодым человеком по имени Томмасо де’Кавалиери и посвятил ему многочисленные любовные поэмы.
Значит ли это, что Микеланджело влюбился? Вполне может быть. Но если он и полюбил Томассо, то отношения скорее, оставались платоническими. Де Кавалиери был женат, и произвёл на свет ребёнка ставшего в будущем известным композитором Эмилио де Кавалиери. Если бы всё-таки они состояли в интимной связи, вряд ли любовная поэзия разглашалась бы на весь мир. Это было опасно, даже для Микеланджело с его родственными связями с папским престолом.
Поэзия допускает воображаемые образы. Лирическая поэзия это жанр, особенно средневековая, а предмет страсти воображаемый образ. В этот период Микеланджело посвящал свою поэзию и анонимным особам. Может быть ему хотелось поупражняться в лирической поэзии.
Но может быть, что он был физически близок с Томассо, несмотря на все запреты и брак Томассо. Одно верно, этих людей связывала глубокая дружба и духовная близость до последнего вздоха художника. Именно Томассо до последнего вздоха сидел у постели умирающего друга.
Несколько годами позже после знакомства с Томассо, судьба сводит Микеланджело с талантливой поэтессой по имени Виттория Колона, маркиза Пескари.
Маркиза вдова. Её муж был убит на поле брани, когда Виттории было 25 лет. Все попытки её семьи и друзей сосватать Витторию, найти ей достойную партию наталкивались на непреодолимое сопротивление женщины. Замужество лишило бы её независимости. Только в качестве вдовы женщина могла распоряжаться собственными финансами, недвижимостью и быть хозяйкой своей судьбы. Виттория покровительствовала художникам, музыкантам, поэтам. В её доме собиралась изысканная публика, элита общества и высшего класса, к которому принадлежала эта элегантная, образованная женщина. В любом издании, где упоминаются выдающиеся женщины времён Ренессанса имя Виттории Колоны на первых местах.
Когда они познакомились ему было 61, ей 46.
Микеланджело влюбился. Он проводил всё свободное время в её обществе. Его взгляды, идеи, религиозные убеждения видоизменились под влиянием Виттории. В поэзии появились нотки романтического идеализма, раньше ему не свойственные. Она стала его музой, постоянной темой его лирики и той, которой посвящают каждую строку.
Судя по всему, Витория была единственная любовь его жизни, и единственная женщина с кем у него были серьезные отношения. Существуют то ли свидетельства, то ли слухи, что он несколько раз делал ей предложение. Но она оставалась непоколебима в отношении брака.
В 1547 году в возрасте 57-ми лет Виттория внезапно умерла, буквально, на руках у Микеланджело. Ему было невероятно трудно пережить её смерть, также как Сальвадору Дали смерть Галы.
Он написал сонет на смерть любимой женщины. Это было одно из последних стихотворений. Больше он не писал. Поэт в нём умер вместе с Витторией. Он перестал заниматься живописью и отказывался принимать заказы на скульптуры, ссылаясь на свой преклонный возраст. Ему было 72 года, и, наверное, действительно трудно заниматься ваянием. Он посвятил себя небольшим архитектурным проектам, чтобы не сидеть сложа руки.
Может быть, что в течении жизни в зависимости от обстоятельств он вступал в половые отношения с проститутками, юношами, чем-то вроде «надувных кукол», которых тогда ещё не производили. Но вряд ли он был гомосексуалистом.Гомосексуалист не способен так любить женщину.
Александро ди Мариано ди Ванни Флипепи, известный под псевдонимом Сандро Боттичелли, также не был семьянином. Он никогда не состоял в браке и не произвёл потомство. Его отец был кожевником. Некоторые быографы упоминают имя матери - Смеральда, и тот факт, что она ушла в мир инной, когда Сандро был малышом.
(В отличие от этих Флорентийских художников венецианский мастер - Тициан был официально и не официально женат раз 5. У него родилось где-то 8-9 детей, часть которых умерла в младенчестве. Естественно, никто и никогда не обвинял его в нетрадиционной ориентации).
Не важно как прошло детство Боттичелли, в качестве взрослого мужчины он влюбился безответной любовью в Симонетту Веспучи, которая по мужу состояла в родстве со знаменитым Америнго Веспучи, первооткрывателем Америки, в честь которого и назван этот континент.
Симонетта была музой и моделью Сандро. Кого бы не писал Боттичелли Афродиту или богиню весны в работе «Примавера», Симонетта служила образом его женщин. Симонетта вдохновляла Боттичелли на одни из бесценных произведений в изобразительном искусстве. Не будь Симонетты, может быть не было бы «Рождения Афродиты», и человечество лишилось бы своего наиболее яркого символа красоты и женственности.
Сегодня образ Афродиты мелькает всюду – на плакатах и на обложках, вывесках и упаковках, даже на больничной брошюре о раке груди. Жители стран мира, которое ничего не знают о Боттичелли, Ренессансе и живописи вообще, знакомы с лицом женщины в обрамлении тяжёлых прядей золотых волос.
Боттичелли не подозревал, что Симонетту ожидает бессмертие. Может быть слава той, которая вдохновляет, превосходит славу вдохновлённого. Он был влюблён в неё недозволенной любовью. Она принадлежала к высшему сословию, аристократии, социальному классу, что делало её недоступной для Сандро Боттичелли. К тому же она была замужем. Он мог только предаваться мечтам о Симонетте и оживлять её в своих картинах. Симонетта ушла из жизни слишком рано.
Боттичелли завещал быть похороненным у её ног. Он прожил ещё 34 года. Когда он скончался в 1510 году был похоронен в церкви Огнисанти в ногах своей возлюбленной, как и завещал.
Кое-кто скептически улыбнётся по поводу столь интенсивных чувств и неземной любви, как в сказках, где принц и принцесса живут долго и счастливо и умирают в один день.
Но не нужно забывать, что Боттичелли был художником с необыкновенно развитым воображением. Его жизнь слилась воедино с идиллиями, сказочными мифами, которые он возрождал на холсте. Любовь, по своему, тоже сказочный миф, как и его картины.
Современный историк, который расследовал аспекты сексуальной ориентации Боттичелли в 1938-мом году, наткнулся в флорентийских архивах на обвинение от 2 ноября 1502-ого года, которое звучало просто: «Боттичелли содержит мальчика». Другими словами он анонимно был обвинён в гомосексуализме. Художнику было 58 лет. После продолжительной и изнурительной волокиты все обвинения были сняты.
Я тоже художница. Я тоже никогда не была замужем и не произвела на свет потомство. И если не талантом, то сходством участи принадлежу к группе избранных, которых я идеализирую и преклоняюсь.
В плане сексуальной ориентации откровенно признаюсь в тотальной приверженности к гетеросексуализму и неисчерпаемому влечению к противоположному полу.
К гомосексуалистам я отношусь так же, как к лилипутам, слепым или калекам, пострадавшим в несчастном случае – с колоссальным состраданием. Быть изгоем, презренным в обществе большинства – тяжкая доля. Не верю, что кто-то добровольно, ради эпатажа, обречёт себя на столь тяжёлый крест.
В средневековье наветы, клевета, доносы были явлением распространенным, в частности, анонимные обвинения в содомизме. В одной из энциклопедий Ренессанса я вычитала, что обычно такое преступление каралось штрафом или непродолжительным заключением. Это было общепринятой тактикой отмщения своему врагу, сопернику.
Леонардо да Винчи не удалось избежать подобной участи. Префектура Флоренции получила анонимный донос, что Леонардо занимался греховным сексом с мужчинами. Хочется верить, что это было делом рук завистливого художника или ревнивой женщины.
Так что Фрейд не был первым, кто приписывал Леонарду гомосексуализм.
В 1976 году Леонардо посадили на несколько месяцев. После тщательного расследования, обвинение было снято из-за отсутствия каких-либо доказательств. Он был полностью оправдан и освобождён из-под ареста. Дело было закрыто.
При всём моём уважении к Фрейду, я доверяю больше средневековым детективам-инквизиторам. Если суд Флоренции признал Леонардо да Винчи непричастным к греховным сношениям, значит он не гомосексуалист. История о сексуальной ориентации Леонардо да Винчи этим исчерпана.
Суд объявляется закрытым, присяжные отправляются на отдых до тех пор, пока новые сведения или детальная биография, датированная второй половиной 15-ого столетия, убедит нас в другом.
Эжен Мюнтц о Леонардо да Винчи
Исследование Эжена Мюнтца о Леонардо да Винчи представляет огромный труд, который подготовлялся в течение многих лет. Автор собрал весь художественный материал, изучил исторические документы эпохи Ренессанса и по этим данным сделал подробное обозрение жизни Леонардо да Винчи в связи с его творческой деятельностью. Манускрипты Леонардо да Винчи обследованы им в книге только отчасти, поверхностно, хотя в соответствующих отделах книги Мюнтц говорит о всестороннем энциклопедическом уме художника и приводит неоспоримые свидетельства его великих заслуг в самых различных областях научного и философского знания. При всей полноте документальных изысканий, книга рисует не живого человека с характерными душевными особенностями, а какое-то воплощенное великолепие, превосходящее все, что когда-либо было на земле великого и славного, какое-то вместилище всех совершенств и нечеловеческих добродетелей. Произведения искусства Леонардо да Винчи, с их запутанным, сложным содержанием, оказываются, в изображении Мюнтца, чудесами живописного мастерства, без отпечатка личной психологии художника, без колорита своеобразной исторической эпохи.
Еще мальчиком Леонардо да Винчи привезен был отцом во Флоренцию и отдан в школу Верроккио. Юноша стал впивать в себя художественные идеи, которые возникали в работе учеников под руководством первоклассного мастера, и изощряться в технике живописного искусства. Он чутко улавливал все, что шло от гениального новатора Верроккио, и все, что проникало в мастерскую с улицы от подвижной, художественно-впечатлительной флорентийской толпы. Орленок Альбанских гор жадно раскрывал глаза на все окружающее. Ни в одной из старинных биографий, ни у Вазари, ни у Анонима, ни у Паоло Джиовио, мы не находим никаких прямых данных, по которым можно было бы судить о детской и отроческой жизни Леонардо да Винчи, но то, что известно о его молодых художественных работах, бросает свет на первые восприятия и первые стремления его духа. Наверное, он любил природу с ее роскошным разнообразием фауны и флоры. Он знал птиц, гадов и насекомых, страстно любил лошадей, изучал деревья, цветы и травы. Плеск волн, дожди и бури возбуждали его внимание и любознательность. В школе Верроккио душа его, открытая для созерцания мира, должна была получить импульс к широкому научному развитию, и отношения между Леонардо да Винчи и Верроккио представляют интерес для самой тонкой, вдумчивой критики. Обследовать эти отношения и выяснить постепенный рост Леонардо да Винчи под действием могучего, но внутренне отравленного таланта Верроккио, вот задача, которая до сих пор не может считаться окончательно разрешенною.
Эжен Мюнтц не придает особенного значения Верроккио и его влиянию на Леонардо да Винчи. «Я склонен, со своей стороны, - говорит он, - приписать развитие таланта Верроккио влиянию Леонардо, этого ученика, столь быстро сделавшегося учителем своего учителя: отсюда те зародыши красоты, которые, будучи с самого начала заброшены в творения Верроккио, достигли впоследствии своей зрелости в великолепной группе «Неверия св. Фомы», а также в ангелах монумента Фортегверра, чтобы проявиться во всей своей мужественной горделивости в мощном разбеге Коллеоне». Рассуждая далее о Верроккио, Мюнтц называет его если не новатором, то искателем. Односторонний по своей организации, Верроккио обладал, однако, умом, способным возбуждать вокруг себя движение идей. Он посеял больше, чем пожал, и оставил после себя больше учеников, чем собственных произведений. «Переворот, которого он добивался при содействии Леонардо, был богат последствиями: он был направлен к тому, чтобы внести в пластические и декоративные формулы его предшественников, иногда чрезмерно доступные, элемент живописной красоты, гибкой, зыбкой и подвижной». Контуры не отличаются у него особенной отчетливостью. Это мастер «истомленных физиономий и чрезмерно обильных искусственных драпировок». «Его излюбленный тип - тип красоты болезненной и не чуждой некоторого жеманства. Флорентинки Гирландайо горды и безмятежны. У Боттичелли они обольстительны своею наивностью и нежностью. У Верроккио они мечтательны, меланхоличны. Даже у его мужчин - возьмите, например, его св. Фому - мы находим печальную и разочарованную улыбку, леонардовскую улыбку. То, что есть женственного, вернее сказать, изнеженного в манере Леонардо, утонченность, болезненность и сладость, находится уже, хотя часто лишь в зародыше, у Андреа Верроккио». Подводя итог вопросу о взаимоотношении учителя и ученика, Мюнтц, с эстетической стороны, отдает предпочтение Леонардо да Винчи, но вместе с тем признает, что никто другой, как Верроккио, открыл перед ним самые разнообразные умственные горизонты, «быть может, даже слишком разнообразные, ибо раздробление сил сделалось с тех пор наибольшею опасностью, угрожавшей молодому Леонардо».
Таким образом, у Верроккио юноша Леонардо да Винчи нашел, по свидетельству самого Мюнтца, элементы своеобразной красоты, болезненной, мечтательной, меланхоличной, разочарованно улыбающейся. Эти элементы в произведениях Леонардо достигли своего полного расцвета, потому что юноша уже в мастерскую учителя принес с собою душу, склонную к развитию именно в этом направлении. Он вдохнул в неясные, несколько расплывающиеся образы Верроккио холодок нагорного Анкиано, и эти образы застыли и скристаллизовались в сложных многогранных формах. Наука, которая господствовала в школе Верроккио, могла приобрести в лице Леонардо могучего, исключительно одаренного работника и, таким образом, создать прочный, почти неразрушимый фундамент для нового художественного творчества. Верроккио и Леонардо да Винчи были естественными соратниками в борьбе со старыми традициями и единомышленниками в работе над созданием утонченно эстетического культа.
Рассматривая произведения Леонардо да Винчи первого периода его деятельности, Мюнтц старается отметить в них черты, принадлежащие влиянию Верроккио, в отличие от того, что составляет проявление его собственного творчества. Малозначительные рисунки Леонардо, едва поддающиеся анализу, отмечены в книге Мюнтца рядом с картинами и набросками, в которых уже чувствуется его яркий талант. На долю Верроккио Мюнтц относит все, что есть в этих работах грубого и несовершенного, сухого и кричащего, а все изящное и сладостно-приятное всецело приписывается Леонардо да Винчи. Таков рисунок пейзажа, помеченный 1473 годом рукою самого Леонардо да Винчи, причем надпись сделана уже справа налево, затем рисунок юношеской головки для статуи Верроккио «Давид» и рисунок трех вакханок в исступленных позах, с развевающимися платьями. Техника во всех этих произведениях не отступает от манеры Верроккио, но в них есть уже какая-то свобода и прелесть, недоступные стареющему художнику и проникающие все, что выходило из-под руки художника молодого, расцветающего. Но, кроме этих произведений, представляющих как бы результат совместного труда Верроккио и Леонардо да Винчи, предание сохранило память о молодых, вполне оригинальных работах последнего. Биография Вазари является в этом отношении богатейшим источником легендарных сведений. Знаменитая история с rotella di fico передана у него с истинно художественною прелестью. Рассказ блещет полуфантастическими красками, и как бы на наших глазах из простых, с шутливою легкостью изложенных фактов вырастает образ какой-то химеры, какого-то энциклопедического живописного чудища, которым начинается длинная художественная карьера творца Джоконды. Это существующее только в предании произведение Леонардо да Винчи светится в истории флорентийской школы каким-то зловещим дымным пламенем. Оно намечает новые пути в искусстве, знаменует новые настроения и новую психологию творчества: при сложном составе научных знаний смелое художественное, воображение создаст волнующий образ особенной красоты, красоты сверхчеловеческой, демонической. Приведя из Вазари этот удивительный рассказ о rotella di fico, Мюнтц говорит: «повествование биографа, очевидным образом, приукрашено, но ничто не дает нам права сомневаться в точности его основных данных, ибо такого рода затеи были, безусловно, в привычках Леонардо». Скрытая в рассказе Вазари столь характерная и глубокая психологическая правда остается у Мюнтца без надлежащего освещения. Весь эпизод приведен для того, чтобы при помощи легендарных сведений пополнить список молодых произведений Леонардо да Винчи. Другое легендарное произведение, тоже упоминаемое у Вазари, «Медуза», с фантастическим сплетением змей вместо волос. Это произведение столь же характерно для постоянно развивающегося и раскрывающегося таланта Леонарда да Винчи. Фантазия его непроизвольно тянется к миру животных, которых он сливает, комбинирует в одно новое, небывалое существо. Он ищет новой жизни в болезненных распадениях старых форм. Новая красота, извлекаемая из бездн разложения, реет перед ним в свободном полете над всеми привычными представлениями и жизненными понятиями, и образ Медузы, в котором человек и змеи составляют одно пугающее целое, не мог не оказаться для него соблазнительным. В этом периоде деятельности Леонардо да Винчи постоянно вносит в свои произведения неустанную любовь к природе. Так, в картине с изображением Адама и Евы он чудесно вырисовывает луг с разнообразными травами, деревьями и животными. В картине «Богоматерь» он выписывает графин с цветами, причем вода поражает особенною натуральностью. Наконец, Вазари говорит о картине «Нептун», где превосходно передана морская стихия с населяющими ее фантастическими животными. Отметим, кстати, что Мюнтц относит эту картину к более позднему периоду.
Этими не дошедшими до нас произведениями кончается легендарный период в деятельности Леонардо да Винчи. Влияние Верроккио дает себя чувствовать в его первых художественных замыслах и идеях, а порывы самобытного творчества сказываются в этой особенной склонности смешивать жизнь разных пород, вызывать красоту при помощи каких-то алхимических соединений противоречивых индивидуальных элементов. Своим невинным рассказом о «химере» и «Медузе», обошедшим литературу всех стран света, Вазари положил основание для критики всего творчества Леонардо да Винчи, оригинального, магического, мерцающего тревожными, блуждающими огнями. Смешиваются культуры великих исторических эпох, и в брожении разнородных сил выделяются какие-то ядовитые газы, вспыхивающие холодным фосфорическим светом. Распадаются установившиеся формулы морали, и этот процесс распадения проникает в святые глубины человеческой души, умерщвляя в ней нежные побеги высшей таинственной жизни. Сводятся воедино признаки различных полов, чтобы создать новое, бисексуальное существо, освобожденное самою своею структурою от индивидуальной замкнутости. «Жгучая любознательность Леонардо да Винчи, - говорит Мюнтц, - простиралась на самые щекотливые вопросы». Делая это вполне верное замечание, которым он, однако, не пользуется при собственном анализе отдельных художественных произведений Леонардо да Винчи, Мюнтц ссылается на прекрасные рассуждения по этому предмету у Тэна. С необычайною тонкостью Тэн угадал особенный тип леонардовского творчества. По сравнению с Леонардо да Винчи, говорит Тэн, Микеланджело кажется простодушным создателем героических атлетов. Поставленный рядом с ним Рафаэль представляется наивным живописцем безмятежных, еще не проснувшихся к жизни Мадонн. Женщины Леонардо да Винчи таят в себе глубокую интимную жизнь, которая едва улавливается взглядом, как растение, смутно различаемое на дне сквозь прозрачную водную стихию. Отсюда эта загадочная улыбка, которая смущает предчувствием исключительных влечений и разочарований. Иногда, продолжает Тэн, между молодыми атлетами, горделивыми, как греческие боги, мы встречаем прекрасного двусмысленного юношу, с телом женщины, стройным, изгибающимся со сладострастною кокетливостью, юношу, подобного гермафродитам эпохи римской империи. Подобно этим последним, он возвещает какое-то новое искусство, менее здоровое, почти болезненное, до такой степени жадно стремящееся к совершенству и ненасытное в своих исканиях, что ему уже недостаточно наделить силою мужчину и нежностью женщину. Смешивая и умножая своеобразным сочетанием красоты двух полов, оно теряется в грезах и исканиях эпох упадка и разврата. В этих поисках утонченных и глубоких ощущений можно зайти весьма далеко. Многие из живших в эту эпоху, после экскурсий по различным областям знания, искусства и наслаждений, выносили из своих блужданий какую-то пресыщенность, какое-то безволие и меланхолию. Они являются нам в разных обликах, не давая вполне уловить себя. Они останавливаются перед нами с иронической благосклонной полуулыбкою, но как бы под прозрачным покрывалом. Так рисуется тот новый идеал красоты, который уже вырастал в школе Верроккио, а в лице Леонардо да Винчи достиг, можно сказать, своеобразного законченного совершенства. Искание новой красоты среди брожений языческих и христианских элементов внесло в искусство образ гермафродита, с его зыбким, двусмысленным очарованием, с пряною и сладостною притягательностью и исключительными психологическими настроениями, едва уловимыми сквозь томную улыбку вакхического опьянения и утомления. На этой почве вырос позднее «Иоанн Креститель» Леонардо да Винчи, его «Вакх» и множество удивительнейших рисунков, перед которыми зритель часто замирает в немом, слегка взволнованном недоумении. Элементы культурного развращения и извращения собираются под магическим жезлом гениального художника и застывают в тонких, обольстительных формах, наэлектризованных чарами его искусства. И они живут, эти образы, проходя незамеченными и непонятыми чрез эпохи здоровых культурных течений, чтобы воскреснуть в прежнем обаянии в эпохи нового упадка и нового разврата.
Располагая произведения Леонардо да Винчи по возможности в хронологическом порядке, Мюнтц отмечает с соответствующею оговоркою и такие, которые ложно ему приписываются. Таковы, например, мюнхенская Мадонна и «Воскресение Христа» в берлинском королевском музее. Не вдаваясь в строгую критику, он, в сущности, повторяет при этом соображения, уже выраженные в европейской печати тонкими знатоками и ценителями искусства. Затем, кончая обозрение флорентийского периода деятельности Леонардо да Винчи, он более подробно останавливается на его незаконченной картине, находящейся во Флоренции, «Поклонение волхвов». По некоторым данным можно предположить, что картина эта писалась в начале восьмидесятых годов XV в. По ширине плана и могуществу художественной концепции это, поистине, замечательное произведение молодого гения. Оно обладает какой-то холодной силой выражения и, несмотря на туман, который мутными пятнами застилает центральные фигуры незаконченной картины, оно живет своим сложным и глубоко продуманным историческим содержанием. Множество подготовительных эскизов показывает, что Леонардо да Винчи овладевал своей художественной идеей, так сказать, по частям. То он изучал психологию религиозного одушевления и экстаза у людей разных типов и возрастов, то разрабатывал в поразительных рисунках экспрессию этих настроений во всей их шкале от примитивных ощущений наивных людей до сознательного, сдержанного энтузиазма мудрых старцев. Картина полна какого-то страстного, драматического шепота и стихийного движения, подобного движению и ропоту старого леса под грозою. Старцы, юноши, лошади, собаки, все дышит и трепещет под действием великого исторического события. А в центре - Мадонна с младенцем, со всеми особенными чертами верроккиевской школы, с болезненною утонченностью и утомленною улыбкою в стиле будущих, более зрелых произведений Леонардо да Винчи. Мюнтц не углубляется в анализ этого странного смешения христианских идей с идеями искусственно возрожденного язычества в болезненном, рахитическом образе Богоматери Ренессанса. Он не угадывает и смысла, скрытого в заднем плане картины, в этой борьбе всадников, знаменующей споры и распри, связанные с возникновением христианства. Картина является сложной амальгамой идей, исторических соображений и настроений, настоящей энциклопедией разнообразных знаний в духе Ренессанса. Изучая ее по частям, каждый раз наталкиваешься на новые многозначительные намеки, на живописные черты, скрывающие под собою холодную злобу великого рационалиста XV века. Мюнтц верно отмечает одну из оригинальных особенностей этой картины: живое участие лошади в историческом событии, изображенном в ней. Около десятка лошадей, в самых разнообразных позах, лежащих, стоящих, отдыхающих, идущих шагом, взвившихся на дыбы, бросающихся в галоп, выступают между человеческими фигурами. Направо, в глубине, стычка всадников предвещает одно из величайших будущих произведений Леонардо да Винчи, «Битву при Ангиари». Лошадь уже здесь изображена со всею точностью ее форм и с полным пониманием ее природы. Она была предметом особенной любви Леонардо да Винчи с раннего детства и сыграла особенную роль в истории его художественной деятельности.
Стоит задуматься над тем, какими свойствами натуры Леонардо да Винчи объясняется это его неизменное пристрастие к лошади, предпочтительно пред всеми другими, столь же хорошо изученными им животными. Сотни лошадей, во всех видах и комбинациях, мелькают среди его рисунков и на страницах его Кодексов. Лошадь, и притом с античной головой, с раздувающимися ноздрями, с дикостью, не свойственною тосканской или ломбардской лошади, можно сказать, царит в его воображении. Это совершенно справедливо отмечено Мюнтцем. Действительно, лошадь постоянно вторгается в жизнь героев Леонардо да Винчи, проникается импульсами их, как бы сливается с ними, с этими дикими воинственными всадниками. Когда Леонардо да Винчи изображает лошадь с всадником, зритель не в силах разъединить их в своем впечатлении: это одно существо, одно стремление, один порыв, это - кентавр. При такой метаморфозе лошадь становится новым выражением той психологической алхимии, которая вечно побуждала Леонардо да Винчи искать своего художественного идеала в универсальном слиянии разных животных видов и разных полов. В «Поклонении волхвов» мы уже имеем кентавров: среди представленного в картине смятения, порожденного идеями новой исторической эпохи, мы находим языческий элемент во всей яркости античной легенды, но на иной, менее здоровой психологической основе. В «Битве при Ангиари» пред нами настоящая свалка таких же кентавров. Наконец, в незаконченной статуе Франческо Сфорца, на которую ушло пятнадцать лет вдохновенного труда Леонардо да Винчи, мы опять-таки имеем образ могущественного кентавра, который должен был прославить новую династию миланских герцогов. Этот кентавр сделался истинной трагедией его жизни. Великий Микеланджело открыто осуждал его новую химеру, но Леонардо да Винчи молча проходил мимо своих достойнейших современников, неустанно созерцая умом возможные новые формы в свалке возрожденного язычества с христианством. Он не переставал искать новой красоты в нарушениях естественных форм и граней природы, в смелом переходе за черту нормального, в болезненных брожениях противоречивых начал. Центавр и гермафродит являются у Леонардо да Винчи двумя живописными символами его оригинальной двойственной психологии на почве языческих и христианских идей.
Одним из первых живописных произведений Леонардо да Винчи в Милане Мюнтц считает «Мадонну в скалах». С точки зрения генеалогии этой картины, можно считать данную часть труды Мюнтца довольно полною и основательною. Он рассматривает три подготовленных эскиза к Мадонне, рисунки младенцев Христа и Иоанна и, наконец, различные наброски ангела, изображенного в этой картине. Между прочим, следует отметить, что в книге Мюнтца приведен этюд ангела, вышедший, вероятно, из-под руки Леонардо да Винчи и служащий лишним подтверждением того, что именно луврская, а не лондонская «Мадонна в скалах» должна быть признана его подлинным произведением. Ангел стоит боком к зрителю с простертой перед рукой. Лицо, драпировка и добавочные эскизы руки с вытянутым указательным пальцем, сделанные на полях этюда, все выдает назначение этой подготовительной работы. Что касается оценки самой картины, то Мюнтца находит в ней несовершенства первой флорентийской манеры Леонардо да Винчи. Мадонна кажется ему слегка архаичною. Её прямой нос, прямой рот, маленький четырехугольный подбородок напоминают ему мадонн Перуджино и Франчия. Выражение лица ангела кажется ему не определенными, а фигуры детей малозначительными и жесткими. Но идея и настроение картины представляются ему бесподобными по глубине религиозного чувства. Отрешившись от условностей традиции, Леонардо да Винчи свел небо на землю и в интимной идиллии материнской любви показал истинно божественную прелесть. Такими общими местами охарактеризована эта картина. Однако, пристальное изучение ее могло бы дать совсем иные впечатления. Мадонна, которая является здесь, в картине, завершением нескольких в высшей степени характерных эскизов, - самого ли Леонардо да Винчи, или кого-нибудь из его подражателей - едва ли может быть названа архаичною. Это характерная леонардовская Мадонна. Ее большой, умный лоб, несколько тяжелые веки, тонкая кожа лица, облекающая выдающиеся скулы, улыбка тихая, болезненная, утомленная - таковы именно черты, отличающие эту Мадонну, как и вообще творчество Леонардо да Винчи в его характерных произведениях. Архаичной, наивной, в духе Мадонн Перуджино или Франчиа, эту Мадонну назвать нельзя. Ангел бесподобной красоты, с вытянутой рукой, и младенцы Иисус и Иоанн полны жизни и разумности. Разнообразная жестикуляция представленных лиц вся направлена а сторону маленького Иоанна, которого поддерживает Богоматерь. Он является идейным центром всей картины. Не в Христе, а именно в Иоанне Крестителе, которого Леонардо да Винчи позднее откровенно изобразил с лицом и телом опьяненного гермафродита, он видит сочувственную для себя, высшую культурную правду, двойственную правду, совмещение противоположных идей христианства и язычества, противоречивых начал нежности и дерзновения.» Мадонна в скалах» является, таким образом, характерным выражением его особенного религиозно-философского миросозерцания. Поставить Иоанна Крестителя в центре картины значило погубить мысль, намеченную в «Поклонении волхвов», и сделать новый шаг по тому пути, на котором создались впоследствии «Св.Анна» и Христос в «Тайной вечере», с его недописанным лицом и скрытою двойственностью настроения, сказывающегося в различных жестах и выражениях его правой и левой руки.
Ко времени создания «Мадонны в скалах» Мюнтц относит и эрмитажную Мадонну Литта, которую он считает подлинным произведением Леонардо до Ванчи. Можно, однако не согласиться с этой экспертизою. Мадонна Литта, несомненно, произведение в высшей степени замечательное. Настроение картины, благородство контуров и какая- то особенная аристократическая мечтательность, все выдает большого мастера. при этом в Мадонне, действительно, ощущается нечто леонардовское: нежный проблеск улыбки, освещающей тонкие черты лица. И, тем не менее, если сопоставить картину с луврским рисунком головки, напоминающей голову Мадонны Литта, то нельзя не усмотреть существующей между ними разницы Рисунок, бесспорно, принадлежит Леонардо да Винчи. Лицо, при всей своей красоте, имеет едва уловимый отпечаток болезни и скорби. Оно как бы подернуто прозрачным дымком. Глаза с полуопущенными веками глядят неподвижно, сквозь загадочную грезу. Губы сложены мягко и безвольно. Вся головка, склоненная книзу и несколько вбок, производит впечатление утонченной чувственности и полуразочарованного раздумья. такой рисунок мог выйти только из-под руки Леонардо да Винчи. это женщина Ренессанса высшего круга и высшей культуры. на эрмитажной картине черты леонардовского творчества, так сказать, упрощены и отточены в духе кого-то старомодного аристократизма. чувствуется нечто ортодоксальное в особенно гладкой прическе Мадонны с пробором посредине, в тонких правильных дугах бровей, без расплывчатости бровей рисунка, в отпущенных веках без морщин, в безукоризненно ровной твердой линии прямого тонкого носа, в отличие от слегка вытянутого, нервного носа рисунка, с открытыми ноздрями, наконец, в общем колорите целомудренного спокойствия в отличие от тревожной меланхолии нарисованной головки. Можно предположить, что картина сделана по рисунку Леонардо да Винчи, но, углубляя психологический анализ, нельзя принять мнения Мюнтца. Картина превосходна, но из этого еще не следует, что она принадлежит кисти Леонардо да Винчи. Ее простое внутреннее содержание менее значительно, чем ее техника, и притом не передает гениальных усложнений и парадоксов леонардовского духа. Луврский рисунок должен быть поставлен, по своему идейному настроению, рядом с Мадонной из «Поклонения волхвов» и с «Мадонною в скалах»: это произведения одного типа, а картина только внешними своими чертами напоминает этот рисунок.
Во взглядах Леонардо да Винчи на христианство есть своя последовательность, почти фатальная. В противность мнению Мюнтца, я смею сказать, что ни одна его картина с религиозным содержанием не представляет собою никакой идиллии. Может ли быть речь об идиллии там, где центральная фигура изображена с душою, в которой противоположные элементы разлагают друг друга, в которой христианство тает и распадается под действием языческих начал? При очаровательной внешней композиции, с бесподобно написанными детьми, на фоне почти сказочного пейзажа, везде ощущается яд внутреннего разлада, какая-то химерическая тоска, какая-то болезненная греза. Леонардо не был человеком идиллии, человеком христианской религии, с ее благодатными и смиренными откровениями, и, подходя к иконописной задаче, он, сознательно или бессознательно, изливал в произведения своей кисти скрытно злую критику своего ума, скрытно хищный пафос своей натуры. Тени, постоянно скользившие в его душе, падали на холст, создавая неожиданные, яркие рельефы в волшебной игре тьмы и света. Он был критиком христианства, а не его апологетом.
«Тайная Вечеря» была одним из величайших дел его жизни. Он представил в поистине монументальной картине свой взгляд на христианство в один из самых великих и тревожных моментов его идейного развития. И вот ирония судьбы по отношению к всегда наивному и восторженному человечеству: церковь всех стран света приняла эту картину, как боговдохновенное произведение, как одно из достойнейших украшений ее стен и алтарей. Но если бы ее благочестивые служители могли проникнуть в таинственные замыслы Леонардо да Винчи, могли увидеть на его лице глубокомысленную, загадочную улыбку, с которой он взирал на струю света, пролившуюся с вершин Голгофы, «Тайная вечеря» не избегла бы фантастического преследования и изгнания. Эта картина могла быть написана на монастырской стене только в эпоху Ренессанса.
Не исследуя скрытой в картине идеи, Мюнтц, после краткого обзора материалов, к ней относящихся, красноречиво расписывает ее великие технические достоинства. «Вкус, который был нужен для того, чтобы сочетать эти фигуры в тройственные группы, чтобы оживить группы, не нарушая их равновесия, чтобы придать разнообразие линиям, сохраняя их гармонию, наконец, чтобы связать между собою главные группы, вкус этот таков, что никакой расчет и никакие рассуждения не могли бы заменить его при разрешении столь трудной задачи. Без особого божеского наития самый виртуозный художник не мог бы выполнить ее». От технических совершенств картины Мюнтц прямо переходит, в этих своих рассуждениях, к божескому наитию Леонардо да Винчи. Совсем не разбирая при этом отдельных лиц картины и даже делая обычное, банальное истолкование жеста Фомы, который будто бы угрожает пальцем неведомому предателю, он столь же общими словами отзывается о ее внутреннем содержании. «Как размерена мимика в картине, - восклицает он, - в каких тонких нюансах она передана, не будучи при этом искусственною! Как чувствуешь в художнике мастера своего сюжета! Скажу более, художник сам испытывает те чувства, которыми он наделяет своих персонажей. Что ни говори, «Вечеря» есть нечто большее, чем чудо искусства: сердце и душа Леонардо проявились в ней так же, как и его воображение и ум». Мюнтцу, в самом деле, представляется, что Леонардо да Винчи воплотил в своей картине со всею серьезностью, красноречием и полнотой «высочайшую формулу этой эпической трапезы». Ему кажется, что, проникнутый терпимостью, свойственной только высшим умам, художник преклонился перед требованиями культа. Отбрасывая нимбы и другие традиционные условности, он создавал фигуры, преисполненные поэзии или нежности и передающие, в то же время, сокровенные таинства религии.
Это - картина, полная движения и, можно сказать, преувеличенной жестикуляции. Точно сборище немых людей стремится выразить свое душевное настроение всеми средствами анатомической экспрессии. Лица, руки, позы, все говорит, даже кричит, но в картине нет музыки, идущей из глубины души, нет того тихого напева, в котором случайные индивидуальные чувства и настроения претворяются в нечто таинственное, вечное, мировое. Религии нет в картине. Это живая земная психология, развернутая в целой гамме человеческих типов, но не пронизанная насквозь лучом божественного безумия. Они смутились, эти люди, встревожились недоумением, закипели негодованием, но характер их возбуждений таков, как если бы верноподданные Цезаря узнали за пиршественным столом о готовящемся политическом заговоре и предательстве. В картине нет ни одной фигуры, проникнутой неземным экстазом. Не в духе Леонардо да Винчи было изображать цельных людей нового идеалистического типа. Ему даются античные профили, ему даются головы мощных стариков, ему даются очаровательные юноши с женственными лицами, всадники-кентавры и гермафродиты, но люди, идущие тернистыми путями к освобождению и спасению, не говорили его сердцу, не захватывали его воображения. Среди двенадцати учеников Христа в «Тайной вечере» мы не находим ни одной фигуры, воплощающей страстотерпческое предание первых веков христианства. В них не чувствуется того общего настроения, которое заливает иногда целую группу разнородных характеров единым ярким светом, стирая их индивидуальные различия. Это бывает именно тогда, когда людей охватывает такой или другой религиозный порыв, когда у людей всплывает то, что есть в них самого глубокого, общечеловеческого. В картине Леонардо да Винчи каждый апостол выражает свое индивидуальное чувство, ни с кем не смешиваясь, ни на кого не походя. В противоположность всеуравнивающему религиозному экстазу, чисто психологические настроения, изображенные художником, особенно рельефно выдвигают каждую отдельную натуру, каждый отдельный характер в их ограниченности и односторонности. Это схематическое сопоставление характеров, оторванных от общечеловеческого корня, в конце концов, утомляет внимание зрителя. Вместе с бурей жестов оно производит какое-то головокружение, нехудожественное впечатление: в нем нет тишины, нет просветления, нет свободы от возмущения земных чувств. Гениальная по своему живописному и психологическому мастерству картина не может быть названа религиозно-поэтическим произведением. Она полна роскоши научно разработанных представлений и познаний, но в ней нет высшего, сверхчеловеческого, религиозного преображения, нет идеализма. Над нею веет холодный рационализм Леонардо да Винчи, который из всех мистерий истории готов сделать натуралистическую драму, основанную на борьбе непримиримых между собою стремлений. Любовь к двойственности сказывается в группировке фигур по психологическим контрастам и даже, как я уже заметил, в чудесном по тонкости намеке на разлад в самом Христе, в намеке, который выражен в двойственном жесте его рук.
В картоне и в картине «Св. Анна», величайшем произведении Леонардо да Винчи, художник достигает вершины своего рационализма в вопросе о христианстве. Мюнтц передает со всеми документальными данными историю происхождения этой картины, довольно запутанную и неясную. Находящийся в Лондоне картон, известный всему миру, может быть, отражает первый замысел Леонардо да Винчи: между ним и луврскою картиною есть существенная разница и притом не в пользу картины. По-видимому, картина сделана по другому картону, описанному в письме на имя Изабеллы д´Эсте от 3 апреля 1501 г. Пиетро Нуволлара. Говоря о луврской картине, Мюнтц не знает предела своему восторгу. «Было бы напрасно описывать словами, - говорит он, - всю естественность, легкость и очарование этой идиллии: верность экспрессии, ритм движений, все это еще ничто по сравнению с поэзией, которая льется через край картины. Художнику удается заставить нас забыть о своей изумительной живописной науке, чтобы явиться в качестве поэта, возбуждающего в нас самые радостные идеи. Ни один художник не дал нам в композициях, по-видимому, столь легких и грациозных такой полноты изысканий и усилий. Из всех древних и новых картин произведение Леонардо всего более возвышается над критикою». Вот какими словами Мюнтц рисует достоинства и смысл «Св. Анны». О внутреннем содержании картины и картона мы не находим у него ни одного замечания. А между тем они чрезвычайно богаты именно в этом отношении. Каков бы ни был этот картон, по которому написана луврская картина, не подлежит ни малейшему сомнению, что картон, сохраняющийся в Лондоне, несмотря на явные следы разрушения, представляет великий художественный документ. В картине идейные настроения Леонардо да Винчи смягчились и расплылись. Исчезли та сухость и острота, тот скептицизм, без которого не обходились его наиболее характерные произведения. Мадонна, сидящая на коленях Св. Анны, кажется чересчур ординарною по сравнению с очаровательным рисунком ее головки, который сохраняется в венской Альбертине. В картине «Св. Анна» нет подъема, нет энергии, нет идейного глубокомыслия. Но, во всяком случае, и эта луврская картина, по своему духу, не представляет идиллии. В ядовитой усмешке св. Анны угадывается легкая ирония по отношению к разыгрывающейся на ее глазах идиллической сцене, а св. Анна есть центральная фигура картины, как Иоанн Креститель есть центральная фигура в картине «Мадонна в скалах». Но что не выразилось в картине, то с необычайною силою и яркостью выразилось в картоне. Св. Анна с поднятым к небу пальцем властно царит над всей композицией. В глубоко сидящих глазах ее под большим, выпуклым лбом светится резкий, дерзновенный ум, а усмешка губ выдает злую, беспощадную мысль о будущих судьбах ее нежной дочери и внука. Быть может, ни в одном из своих произведений Леонардо да Винчи не выразил с такой откровенностью своей антихристианской тенденции, своего предпочтения языческого типа, своей несклонности создавать идиллии из легенд христианской истории. Гениальный по экспрессии картон заключает в себе кричащий протест против христианской нежности и христианского идеализма. Характерно отметить, что, воспроизводя первоначальный картон Леонардо да Винчи, ученики его создавали гораздо более значительные произведения, чем когда они следовали картине или, может быть, картону, к ней относящемуся. Так, картина Луини в Амброзианской библиотеке, писанная на тему лондонского картона, с добавлением фигуры св. Иосифа, явно передает злой, острый ум св. Анны. Дети и Богоматерь схвачены здесь в чертах Леонардо, хотя с неизбежною у Луини мягкостью.
К этому же периоду творчества Леонардо да Винчи относится и знаменитая «Битва при Ангиари», дошедшая до нас только в его отрывочных рисунках, в рисунках его учеников и Рафаэля, а также в копии Рубенса. Мюнтц указывает на то, как писались батальные картины предшественниками Леонардо да Винчи, Паоло Уччелло и Пьеро делла Франческа, и, переходя к «Битве при Ангиари», замечает: «Леонардо прибавил к творчеству своих предшественников весь жар, весь пыл и все благородные страсти патриотизма. Отказавшись от роли безмятежного зрителя, созерцающего свалку с вершины скалы, он сам бросается в нее, очертя голову, сливается со сражающимися в их ненависти, борется и надеется вместе с ними. И с другой стороны, как хорошо он показал сочетание и слияние всадника и лошади! Лошадь не бросается у него наудачу, разумная воля управляет ею и вдохновляет ее, предоставляя ей в то же время долю инициативы». Леонардо да Винчи в качестве пламенного флорентийского патриота! Он, который всю жизнь переходил от одного владыки к другому, готовый одинаково служить и миланскому узурпатору, и французскому королю, и римскому папе, и даже наглому авантюристу Цезарю Боржиа, вдруг оказался, по милости красноречивой французской критики, пылким, доблестным гражданином Флоренции! Битва при Ангиари, как она представляется по дошедшим до нас рисункам и бесподобному описанию Вазари, является борьбою настоящих чудовищ. Это кентавры, которые устремляются в свалку с истинно животным зверством, без всякого помышления о целях борьбы. Картина должна была поражать ужасом почти легендарного демонизма. Глядя на нее в ее частичных воспроизведениях, не знаешь, какой из воюющих сторон сочувствует художник, и кажется даже, что он одинаково разделяет ненависть и ломбардских, и флорентийских солдат. Душа художника, поскольку она могла выразиться в этой картине, является как бы вместилищем какой-то двусторонней ненависти и жестокости, каких-то всесильных стихий, устремляющихся друг на друга и друг друга пожирающих. Разъяренные кентавры летят в облаках пыли и дыма с топотом копыт и с диким ревом, ничего человеческого, ни малейшего проблеска сердечной жалости или скорби. Художник как бы невидимо разжигает схватку, с хищным злорадством созерцая конвульсии могучих тел. Блестяще разодетые солдаты со сверкающим в воздухе оружием, кусающиеся лошади, опрокинутые всадники - это целый хаос разрушения и не иссякающей злобы и силы. Такой другой батальной картины не было и нет до сих пор в целом мире, потому что не было и нет другого такого беспощадно злого гения.
Главнейшие произведения Леонардо да Винчи, каковы «Джоконда», «Леда», сохранившаяся в проекте, «Вакх» и «Иоанн Креститель», остались в книге Мюнтца совершенно без разбора, без художественно-философского освещения. О «Джоконде» мы находим несколько стереотипных фраз, ничего, в сущности, не выражающих и не объясняющих. «Известно, - пишет он, - какую неприступную и волнующую загадку представляет Монна Лиза Джоконда в течение почти четырех веков для толпящихся перед ней поклонников. Никогда еще художник (пользуясь словами тонкого писателя, скрывающего свое имя под псевдонимом Пьер де Корлей) не выражал в такой степени самую сущность женственности: нежность и кокетство, стыдливость и скрытную чувственность, тайну сдержанного сердца, мыслящего ума, индивидуальности, не теряющей самообладания и разливающей вокруг себя только свое сияние! Монне Лизе тридцать лет. Прелесть ее в полном расцвете. Ее ясная красота, отражение радостной и сильной души, одновременно скромна и победоносна. Она мила, но не без ехидства, горда, не без мудрой снисходительности к своим поклонникам, которым она, свободная и дерзкая, уверенная в себе, в своем могуществе, предоставляет созерцать свой лоб с висками, бьющимися под усилием страстной мысли, свои искрящиеся тонкой насмешкою глаза, свои извилистые губы, с насмешливой и чувственной улыбкой, свою упругую грудь, очаровательный овал своего лица, свои длинные спокойно сложенные патрицианские руки, всю себя! И, однако... она не дается зрителю, она таинственно прячет источник своей мысли, глубокую причину своей улыбки, искру, сообщающую странную ясность ее глазам: это ее секрет, непроницаемый секрет ее могущественной привлекательности!» Никаких других объяснений. Величайшая химера Ренессанса, для создания которой нужна была многовековая культура с борьбою противоположных идейных начал, нужна была изумительная по смелости демоническая греза художника, оказывается просто таинственной, очаровательной незнакомкой, перед которой толпа заинтригованных поклонников расточает свои восторженные комплименты. «Джоконда» - это творение энциклопедического ума Леонардо да Винчи, его ничем не удовлетворяющейся души. Никакая живая нормальная женская натура не овладевала его воображением. Он проходил мимо женщин, не пленяясь их индивидуальною красотою, но, ловя различные черты их, чтобы потом, в одиночестве вдохновенного труда, переработать и слить их в одно фантастическое целое. Он сплетал вместе все редкостное, исключительное, и в эти сложные композиции вкладывал собственную душевную жизнь, полную великих разладов и незавершенных влечений. Человеческая природа под его рукой теряла свою личную душу и получала его душу. Он гипнотизировал предмет своего художественного воспроизведения, обрывал его естественные связи с окружающим миром и уносил свою добычу, как хищный орел, на вершину своих холодных фантазий. Там она превращалась в настоящую демоническую химеру. Таким именно созданием является Джоконда, с ее огромным мужским лбом, с ее узкими глазами без бровей, с ее неискренней ядовитой улыбкой, которой одной было бы достаточно, чтобы рассеять всякое очарование, чтобы разрушить всякую красоту. Она приковывает к себе взгляд, но не привлекает, она волнует, раздражает, выводит ум на распутье разных дорог, но ни на одну минуту не трогает сердца, не напояет душу благодатью весенней росы. Это произведение совершенно не дает чисто художественного впечатления. Между прочим, следует отметить, что, говоря о руках Джоконды, Мюнтц указывает на имеющийся в Виндзоре этюд, который в каталоге Брауна отмечен как «этюд для рук Монны Лизы». Однако, присматриваясь к этюду, нельзя не видеть, что изображенные в нем руки, по анатомическому типу, совсем не напоминают рук Джоконды. Одна рука, держащая стебель растения, всего вернее, есть рука ангела для какого-нибудь Благовещения. Две другие сложенные вместе руки, из которых вырисована только одна, не имеют в себе ни аристократической выхоленности и закругленности рук Джоконды, ни их чувственной тонкости. Эти длинные пальцы с угловатыми суставами, худощавое пястье, четырехугольные ногти, все гораздо демократичнее и элементарнее. Непонимание рук Джоконды, при живейшей готовности следовать в своей экспертизе за каталогами, обличает в Мюнтце недостаток серьезной критической вдумчивости.
О «Леде» мы находим в книге только несколько общеизвестных историко-художественных сведений и замечаний. Между прочим, Мюнтц оспаривает мнение Морелли относительно виндзорского рисунка Леды, приписывая его не Содоме, а Рафаэлю. Во всем остальном он не высказывает ничего самостоятельного и оригинального. Что такое Леда Леонардо да Винчи, остается тайною, хотя маленького открытия Мюллер-Вальде, крошечного, как пятнышко, рисунка Леды на одной из страниц «Атлантического Кодекса», совершенно достаточно, чтобы все Леды, вышедшие из его школы, по справедливости, связались с его именем. Типичная Леда Ренессанса есть именно Леда Леонардо да Винчи. Ее улыбка с выражением неловкости выдает какую-то внутреннюю раздвоенность и отсутствие живой непосредственности Леды античного мира. То, что некогда было тайною, любовной мистерией, легендою о страстном союзе богов и людей, здесь превратилось в утонченную порочность, бестемпераментную, безрадостную, скрытную. Может быть, только Леда Микеланджело отражает старую легенду, со всем великолепием ее натуралистического таинства. Картина объята тревожным молчанием, проникнута упоением страстного священнодействия. При полной откровенности в изображении любовного момента зритель не ощущает никакой неловкости: все важно, серьезно, вдохновенно и многозначительно. В картине Леонардо да Винчи, как она известна по римскому воспроизведению, Леда в ее нерешительной позе, со склоненной набок головой, кажется какой-то аристократической блудницей. Отпала мистерия, исчез восторг цельных страстей, осталась только обнаженная чувственность, скрытная, уединенная от всего мира. На вершинах холодного демонического парения земное, человечное чувство, с его земными путями к Богу, превратилось в какой-то грех, в какую-то насмешку над естественным, в какую-то аффектацию языческих влечений. Голова этой именно Леды - блудницы перешла у Леонардо да Винчи к целому ряду его великих образов. Голова св. Анны напоминает голову Леды. Голова Вакха и голова Иоанна Крестителя напоминают голову Леды!
О «Вакхе» в книге Мюнтца всего только несколько незначительных строк. «Быть может, луврский Вакх, - говорит он, - создался во время вторичного пребывания Леонардо да Винчи в Милане, т. е. после 1506 года. Кто не знает этого знаменитого произведения! Сидя на камне, заложив левую ногу на правою, беспечно придерживая левою рукою тирс, вытянув правую руку, Вакх, увенчанный виноградными лозами, отдается очарованию прелестного пейзажа». Картина во всех своих подробностях очень характерна для Леонардо да Винчи, особенно, если принять во внимание предположение, что этот Вакх изображал первоначально Иоанна Крестителя. Полное женственное тело с мягкими выпуклостями и лицо с чертами и выражением, напоминающими Леду, таков Вакх гермафродит, передающий языческий экстаз Ренессанса. Классический бог, создание высочайшей народной фантазии, с его могучим, цельным и поэтически радостным исступлением, под кистью Леонардо да Винчи превратился в безвольное, мечтательное существо. Этого женственного юношу, с риторически простертым указательным пальцем, нельзя себе представить инициатором и участником дикой страстной оргии. Под его нежной кожей не чувствуется упругих мускулов, питаемых горячей южной кровью. В его кокетливой позе не ощущается ни того страстного возбуждения, которое сливает человека с мятежными стихиями природы, ни того широкого, величавого покоя, в котором дремлют физические силы и тихо бодрствует дух. Луврский «Вакх» не есть воссоздание классического богопонимания, не есть выражение натуралистического взгляда на человека. Это изнеженный аристократический юноша, зачарованный гением Леонардо да Винчи. Художник дал ему свою душу.
«Одним из последних произведений Леонардо, - пишет Мюнтц, - является, несомненно, удивительная маленькая картина Лувра, «Св. Иоанн Креститель». Она доказывает, что этот благородный дух не переставал расти и что прежде, чем погаснуть, пламя его разливало вокруг себя особенно яркий свет. Видение, греза, лицо и рука, можно сказать, неосязаемые, выступающие из таинственной полутьмы, такова эта чарующая картина. Черты в такой степени нежны и сладостны, что художник мог пользоваться для них только женскою моделью». Мюнтц указывает далее на то, что в понимании Иоанна Крестителя Леонардо да Винчи следовал по стопам своих предшественников, которые тоже превращали этого фанатического аскета в очаровательного гермафродита, полного надежд и видящего жизнь в розовом свете. «В луврской картине тонкость в моделировки руки с поднятою кистью превосходит всякое описание. Что касается выражения лица, с его изысканной улыбкой, его изящества, его нежности, оно совершенно недоступно передаче». Таков Иоанн Креститель Леонардо да Винчи в этой передаче, которую сам Мюнтц справедливо считает маловыразительною. Этот образ, выступающий ослепительным видением на темном фоне, как бы воплощает всю душу Леонардо да Винчи с ее яркою игрою научного света и бездн густого мрака. Это ее бесподобный символ. Проницательный ум, тонкая, болезненно-изысканная чувственность, улыбка, полная непобедимого скептицизма, высота одинокого полета к холодному фантастическому небу - это именно душа Леонардо да Винчи, перевоплощенная в образ юного Иоанна Крестителя. Таким никогда не мог быть Иоанн Креститель, потому что идея христианства, мировая, земная, связующая небо и жизнь, находится в полном противоречии с гордою замкнутостью этого двусмысленного красавца. Иоанн Креститель был центральною фигурою современного ему человечества, был первым проявлением новой богочеловечности. Он шел впереди людей, окруженный толпами, прокладывая путь тому, кто начал и совершил объединение всего человечества, кто наметил и воплотил новую правду, новую высшую красоту. А этот юноша Леонардо да Винчи, несмотря на всю свою обольстительность, беспредельно одинок, ибо он вышел из беспредельно одинокой души художника. Это, можно сказать, тип одинокого человека, в полную противоположность человеку, живущему в мире христианских идей. В этом мире каждая человеческая душа окружена всеми другими человеческими душами, которые реют над нею, навевают на нее и печали, и радости, которые тревожат ее и снимают с нее ее личные тревоги и заботы. Таков этот мир христианских идей, горестный и блаженный, темный и просветленный, страдающий и спасающийся. Каким бы ни был исторический Иоанн Креститель, Леонардо да Винчи не коснулся того, что было в нем действительно нового по сравнению со старым богопониманием. Бисексуальное существо, составленное из гармоничного Эфеба и Леды, характерен для великой, но смутной эпохи Ренессанса, и совсем не характерен ни для цельного, вдохновенного язычества, ни для новых духовных брожений в духе идеализма.
О более мелких работах Леонардо да Винчи, отмечаемых Мюнтцем, я распространяться не буду. Нового пути к характеру его творчества, к его душе они не открывают. Эта душа, со всеми ее противоречиями, вполне выразилась в его наиболее, крупных созданиях, которые мы рассмотрели. Классическое начало явилось в них переработанным до неузнаваемости, растворенным в каком-то ином начале. Думать, как Мюнтц, что Леонардо да Винчи явился воссоздателем античной красоты, значит впадать в ошибку, одновременно и историческую, и эстетическую, потому что красота в произведениях Леонардо да Винчи имеет свои особенные, специфические черты, черты двойственности, разложения и упадка. Античная красота не могла быть возрождена им уже потому, что в нем больше, чем в ком бы то ни было, боролись идеи мира античного и христианского, не давая сложиться определенной по типу художественной форме. При всех своих умственных симпатиях к язычеству Леонардо да Винчи не мог быть цельным язычником в силу непреоборимого хода истории. Новые идеи уже зародились, уже носились по миру, уже составляли достояние души, смягчая инстинкты, заставляя по-новому вибрировать нервы. Отсюда это острое, волнующее впечатление от его картин, отсюда эти женоподобные мужчины и женщины с улыбками скрытной чувственности. Он хотел быть язычником, любил изображать разъяренных кентавров и резкие римские профили, но в своем творчестве он постоянно и неизбежно хватался за христианские сюжеты, которые он невольно обессиливал в их природных оригинальных чертах своими неоязыческими тенденциями. Можно сказать, что религия, всегда и во все эпохи простая, правдивая и чистая, пропадала среди его сложных хитроумных фантазий. Идеи его картин, созерцаемые в отвлечении от художественных образов, расплываются в непримиримых противоречиях, как туманные пары разложения и брожения. Ни поразительная яркость таланта, ни сатанинские крылья его фантазии не спасают его от недоумевающего отчуждения человечества. Целые толпы людей вечно идут и останавливаются перед его картинами, но, уходя, уносят в душе какие-то неясные впечатления и безрадостное раздумье. Законченное, чистое искусство, с его просветлениями, завершающими психологические противоречия и контрасты, не было уделом гениального Леонардо да Винчи.
220 лет назад, 10 августа 1793 года, Лувр открылся для посетителей. Само здание за почти десять веков пережило множество трансформаций от темной крепости XII века до дворца Короля-Солнце и самого популярного и известного музея мира. Сегодняшний Лувр - это несколько сотен тысяч экспонатов, четыре этажа с экспозициями общей площадью 60 600 квадратных метров (Эрмитаж - 62 324 кв.м.). Для сравнения: это почти две с половиной Красных площади (23 100 кв. м.) и больше восьми футбольных полей стадиона "Лужники" (площадь поля - 7140 кв.м).
"В Лувре есть что посмотреть", это каждый знает. И, пожалуй, почти каждый назовет главные экспонаты музея: "Мона Лиза" Леонардо да Винчи, Ника Самофракийская и Венера Милосская, стелла с законами Хамураппи и прочее, прочее… В прошлом году, согласно официальным данным, музей посетили более девяти с половиной миллионов человек, о толпах, осаждающих "Мону Лизу", как и о карманниках в Лувре, ходят легенды, а туристические сайты советуют готовиться к его посещению почти как к походу: захватить с собой еду, выбрать удобную одежду и обувь.
Отбросив формальный подход, проект Weekend выбрал десять экспонатов Лувра, не менее известных и прекрасных, чем вышеперечисленные, которые запросто может упустить из виду не самый внимательный или осведомленный турист.
Мифологический демон ("Меченный").
Бактрия.
Конец II - начало III тысячелетия до н.э.
Крыло Ришелье, цокольный этаж (-1). Искусство Древнего Востока (Иран и Бактрия). Зал №9.
Древние артефакты традиционно привлекают к себе меньше внимания, чем творения великих художников и скульпторов. Рассматривать множество маленьких экспонатов, а часто и вовсе фрагментов чего-либо, считается уделом "фанатов. А уж заметить в витринах крыла Ришелье площадью 22 тысячи квадратных метров маленькую, высотой чуть меньше 12 сантиментов, статуэтку на бегу просто невозможно. Этот "железный человечек" родом из Бактрии и ему более 5-ти тысяч лет (датирован концом II - началом III тысячелетия до н.э.). Бактрия — государство, основанное греками после завоевательных походов Александра Македонского в районе Северного Афганистана в конце III - начале IV тысячелетий до нашей эры. На сегодняшний день найдено всего четыре полностью сохранившихся таких статуэтки, одну из них Лувр приобрел в 1961 году. Предполагается, что найдены они в Иране, неподалеку от города Шираз. Кого изображает скульптура, доподлинно неизвестно, ученые окрестили этот загадочный персонаж "Меченным": его лицо изуродовано длинным шрамом. По мнению исследователей, шрам символизировал какое-то ритуальное, деструктивное действие. Прикрытое короткой набедренной повязкой туловище покрыто змеиной чешуей и подчеркивает змееподобный характер персонажа. Это позволяет предполагать, что так изображали антропоморфного демона-дракона, которому поклонялись в Азии. Кто такие эти "меченные", остается только гадать, видимо они олицетворяли духов, возможно добрых, возможно злых.
Матрас Гермафродита
Спящий Гермафродит.
Римская копия с оригинала II века н. э. (матрас добавлен Бернини в XVII веке)
Крыло Сюлли, нулевой этаж (1). Зал №17 Зал Кариатид.
Если находящуюся в том же зале Венеру Милосскую вы не пропустите точно, окружающая ее толпа туристов - хороший ориентир, то расположенного неподалеку "Спящего Гермафродита" можно запросто пропустить, если свернуть не туда. Согласно легенде, сын Гермеса и Афродиты был очень красивым юношей, и влюбленная в него нимфа Салмакида попросила богов соединить их в едином теле. Эта скульптура, считающаяся римской копией с греческого оригинала II века н. э., попала в музей в начале XIX века из коллекции семейства Боргезе. В 1807 году Наполеон попросил князя Камилло Боргезе, приходившемуся ему зятем, продать некоторые экспонаты коллекции. Отказаться от предложения императора была по понятным причинам нельзя. Мраморные матрас и подушка, на которых возлежит Гермафродит, были добавлены в 1620 году Джованни Лоренцо Бернини, скульптором эпохи барокко, чьим покровителем был кардинал Боргезе. Впрочем, эта деталь подчеркивает скорее анекдотичную сторону композиции, что вряд ли входило в задумку греческого автора. Со скульптурой связано и поверье, о котором иногда рассказывают экскурсоводы музея: якобы, мужчины, прикоснувшиеся к спящему, тем самым увеличивают свою мужскую силу.
"Тазик" Святого Людовика
Чаша — "Купель Святого Людовика". (на фото фрагмент — один из медальонов)
Сирия или Египет, около 1320-1340 гг.
Баптистерий (или крестильная купель) Святого Людовика отмечена среди важнейших экспонатов цокольного этажа, однако мало у кого хватает сил спуститься сюда после осмотра главных достопримечательностей музея. Выполненная из латуни и отделанная серебром и золотом чаша считается шедевром искусства времен мамлюков, ранее она принадлежала к числу сокровищ часовни Сент-Шапель, а в 1832 году перешла в коллекцию музея. Этот большой таз был частью французской королевской коллекции, внутри можно увидеть приделанный герб Франции. Он действительно служил купелью при крещении Людовика XIII и сына Наполеона III, но не Людовика IX Святого, несмотря на "приклеившееся" к нему название. Создан этот предмет был гораздо позже: он датируется 1320-1340 годами, а Людовик IX умер в 1270 году.
Шах Аббас и его паж
Мухамад Казим.
Портрет шаха Аббаса I и его пажа (Шах Аббас, обнимающий пажа).
Иран, Исфаган, 12 марта 1627 года
Крыло Денон, цокольный этаж. Зал Искусства Ислама.
В том же зале стоит обратить внимание на довольно известный рисунок, изображающий шаха Аббаса и его пажа-виночерпия, похожего больше на девушку. Аббас I (1587-1629) — самый значительный представитель династии Сефивидов, считающихся основателями современного Ирана. Во время его правления изобразительное искусство достигает пика своего развития, изображения становятся более реалистичными и динамичными. На этом рисунке шах Аббас изображен в шляпе с коническим верхом и широкими полями, которую он ввел в моду, рядом юноша-паж, протягивающий ему чашу с вином. Под кроной дерева, справа, значится имя художника - Мухаммад Казим (один из известнейших мастеров того времени и, по всей видимости, придворный художник Аббаса) - и короткое стихотворение: "Пусть жизнь вам даст то, чего вы желаете от трех уст: вашего любовника, реки и кубка". На переднем плане изображен ручей, вода которого когда-то была посеребрённой. Стихотворение можно интерпретировать и символически, в персидской традиции было множество стихов, обращенных к виночерпию. Рисунок был приобретен музеем в 1975 году.
Портрет доброго короля
Неизвестный художник парижской школы.
Портрет Иоанна II Доброго, короля Франции.
Около 1350 года
Крыло Ришелье, второй этаж. Французская живопись. Зал №1.
Эта картина неизвестного художника середины XIV века считается самым старым индивидуальным портретом в европейском искусстве. Ранних мастеров французской живописи начали изучать сравнительно недавно, во второй половине XIX века, да и большинство их произведений было утрачено в ходе войн и революций. Правление Иоанна Доброго, пришедшееся на годы Столетней войны, было не из легких: разбитый англичанами в битве при Пуатье, он попал в плен и находился в заточении в Лондоне, где подписал договор о своем отречении. Согласно легенде портрет был написан именно в лондонском Тауэре, а авторство приписывается Жирару Орлеанскому. Интересный факт: он стал последним французским монархом носившим имя Иоанн.
Мадонна в "коридоре"
Леонардо да Винчи.
Мадонна в скалах.
1483-1486 годы.
Крыло Денон, Большая галерея, первый этаж. Итальянская живопись. Зал №5.
Большая галерея крыла Денон, помимо знаменитой сцены из фильма Жана-Люка Годара "Банда аутсайдеров" с бегущими по Лувру героями, известна тем, что здесь висит "никем не замеченная" прекрасная Мадонна Леонардо и множество других работ итальянских живописцев, включая Караваджо. "Никем не замеченные", это, конечно, громко сказано, та же "Мадонна в скалах" — одна из самых знаменитых картин в мире, и, тем не менее, начав свой забег с финишем у "Моны Лизы", туристы, к сожалению, часто проходят мимо этой прекрасной работы, у которой стоит постоять лишнюю пару минут. Существует две версии этой картины. Та, что хранится в Лувре, написана в период между 1483-86 годами, и первое упоминание о ней (в описи французской королевской коллекции) датируется 1627 годом. Вторая, которая принадлежит Лондонской Национальной галерее, была написана позже в 1508-м. Картина представляла собой центральную часть триптиха, предназначавшегося для миланской церкви Сан Франческо Гранде, но так и не была отдана заказчику, для которого художник написал вторую, лондонскую версию. Исполненная нежности и покоя сцена контрастирует со странным пейзажем из отвесных скал, геометрия композиции, мягкие полутона, а также знаменитая "дымка" сфумато создает необычную глубину в пространстве этой картины. Ну и нельзя не упомянуть еще одну "версию" содержания этой картины, несколько лет назад мучавшую умы поклонников Дэна Брауна, перевернувшего содержание картины прямо таки с ног на голову.
В поисках блох
Джузеппе Мария Креспи.
Женщина ищущая блох.
Около 1720-1725 гг.
Крыло Денон, первый этаж. Итальянская живопись. Зал №19 (залы в конце Большой галереи).
Картина болонца Джузеппе Марии Креспи - одно из недавних приобретений музея, полученное в дар от Общества Друзей Лувра. Креспи был большим поклонником голландской живописи, и жанровых сценок в частности. Существующая в нескольких версиях "Женщина, ищущая блох", видимо, входила в серию картин (ныне утраченных), повествующих о жизни одной певицы от начала ее карьеры до последних лет, когда она стала набожной. Подобные работы отнюдь не являются центральными в творчестве художника, но дают современному человеку яркое представление о реалиях того времени, когда без блохоловки не мог обойтись ни один приличный человек.
Калеки, не отчаивайтесь
Питер Брейгель Старший.
Калеки.
1568 год.
Крыло Ришелье, второй этаж. Живопись Нидерландов. Зал №12.
Эта маленькая работа старшего из Брейгелей (всего 18,5 на 21,5 см.) единственная на весь Лувр. Не заметить же ее проще простого и не только из-за размера, эффект узнавания — "если на картине много маленьких людишек, значит это Брейгель" — здесь может не сразу сработать. Работа была подарена музею в 1892 году, и за это время родилось множество интерпретаций сюжета картины. Одни усматривали в ней размышление о врожденной слабости человеческой природы, другие - социальную сатиру (карнавальные головные уборы персонажей могут символизировать короля, епископа, бюргера, солдата и крестьянина), либо критику политики, проводившейся во Фландрии Филиппом II. Впрочем, до сих пор никто не берется объяснить персонажа с миской в руках (на заднем плане), а также лисьи хвосты на одежде героев, хотя некоторые видят тут намек на ежегодный праздник нищих Koppermaandag. Добавляет загадочности картине надпись на обороте, которую зрители не видят: "Калеки, не отчаивайтесь, и ваши дела могут процветать".
Одну из наиболее известных картин Иеронима Босха не то, чтобы не знают "в лицо". Возможно, тут не в пользу работы играет ее расположение: недалеко от входа в маленький зал, да еще и с такими соседями как "Автопортрет" Альбрехта Дюрера и "Мадонна канцлера Ролена" ван Эйка, да и до сестер д`Эстрэ тут недалеко, необычная композиция этой работы неизвестного французского художника - сидящие в ванной обнаженные дамы, одна из которых щиплет другую за сосок - сделала картину не менее популярным экспонатом, чем сама "Джоконда". Но вернемся к Босху, те, кто внимательно смотрит по сторонам, ни за что его не пропустят. "Корабль дураков" — часть несохранившегося триптиха, нижним фрагментом которой ныне считается "Аллегория обжорства и сладострастия" из Художественной галереи Йельского университета. Предполагается, что "Корабль дураков" — первая из композиций художника на тему пороков общества. Развращенное общество и духовенство Босх уподобляет безумцам, которые набились в неуправляемую лодку и несутся навстречу своей гибели. Картина была передана в дар Лувру композитором и искусствоведом Камиллем Бенуа в 1918 году.
Обязательными пунктами посещения Лувра являются две "голландские жемчужины его коллекции" — картины Яна Вермеера "Кружевница" и "Астроном". А вот его предшественника Питера де Хоха, чья "Любительница выпить" висит в том же зале, часто минует внимание среднестатистического туриста. И все же эта работа стоит того, чтобы обратить на нее внимание и не только из-за продуманной перспективы и живой композиции, художнику удалось передать тонкие оттенки отношений персонажей картины. Каждому участнику этой галантной сценки отведена определенная роль: солдат наливает выпить молодой женщине, которая и без того уже не трезва, его товарищ, сидящий у окна, простой наблюдатель, а вот вторая женщина - явно сводня, которая, кажется, в этот момент торгуется. Намекает на смысл сценки и картина на заднем плане, изображающая Христа и грешницу.
Подготовила Наталья Попова
Номера этажей даны в европейской традиции, т.е. нулевой этаж — российский первый.